РЕФЕРАТ
Любовь в жизни и творчестве Василия Андреевича Жуковского
В
ступление
Когда руки твоей столь милыми чертами
Мой взор был поражен — вся сладость прежних дней,
Все незабвенные часы любви твоей…
Любовь… А что такое любовь? Наверное, каждый человек не раз задавал себе этот вопрос. И я не обошла его стороной. А сколько поведано об этом чувстве в мировой литературе! У любви тысячи ликов, и в каждом из них – свой свет, своя печаль, своё счастье. И, конечно же, не мог не отразить эту тему в своём творчестве поэт-романтик XIX века Василий Андреевич Жуковский.
В Третьяковской галерее висит портрет В. А. Жуковского, написанный в 1816 году его знаменитым современником Орестом Кипренским. Всё в этом портрете подчинено раскрытию внутреннего облика поэта-романтика: его задумчивый самоуглублённый взгляд, его колеблемые ветром волосы, башни средневекового замка на фоне ненастного, облачного неба, общий сумрачный колорит живописи. Это — Жуковский времени его наибольшей популярности, Жуковский — автор элегий и баллад. Для себя он сформулировал правило, о котором любил напоминать: «жить, как пишешь».
«…Одухотворив русскую поэзию романтическими элементами, он сделал её доступною для общества, дал ей возможность развития, и без Жуковского мы не имели бы Пушкина», - признавал В. Г. Белинский, считавший Жуковского первым поэтом на Руси, чья поэзия «вышла из жизни».
Сам Жуковский считал, что предметом его поэзии было не изображение видимых явлений, а выражение мимолётных неуловимых переживаний:
Невыразимое подвластно ль выраженью?
Поэт желает удержать в полёте
Не красоту невидимых явлений,
Но, то, что слито с сей блестящей красотою,-
Сие столь смутное, волнующее нас,
Сей внемлемый одной душою
Обворажающего глас,
Сие к далёкому стремленье,
Сей миновавшего привет…
В этом суть поэзии Жуковского. Она – история души поэта, его волнений, мечтаний и дум. Тема очарования души, озарённой вдохновением, была основной для его творчества.
Тот же характер элегического очарования и идеальности несёт в себе любовная лирика Жуковского, посвящённая М.А. Протасовой
В этом году исполнилось 225 лет со дня рождения Василия Андреевича Жуковского. А популярность этого удивительного романтика не угасает. Мы читаем его сказки, поэмы, баллады и, конечно же, стихи, в первую очередь, стихи о любви.
Тема моего реферата: «Любовь в жизни и творчестве Василия Андреевича Жуковского». В данной работе прослежены события, которым было суждено сыграть важную роль в жизни Жуковского и по-своему отразиться на судьбах всей отечественной культуры, на русском понимании духовной природы любви.
Цель работы: проследить, как отражаются отношения В.А. Жуковского с Марией Протасовой в его творчестве.
Задачи:
1. Проникнуться в глубь любовных отношений Жуковского и Марии Протасовой, выявить причины расставания двух любящих сердец;
2. Проанализировать стихотворения, посвящённые единственной любви в жизни поэта.
Работая над рефератом, я почерпнула знания из разных книг. Особо интересными мне показались «Жуковский» Майи Бессараб, «Родного неба милый свет» Виктора Астафьева, «В. А. Жуковский» И. М. Семенко. В книге Майи Бессараб «Жуковский» помимо творческого пути Жуковского показаны его отношения с М. Протасовой. Прослеживается их переписка. Уделяется внимание дружбе поэта-романтика. В кругу его друзей были К. К. Зейдлиц, Андрей и Александр Тургеневы, П. Вяземский, С. Уваров, Василий и Александр Пушкины.
Сбылось пророческое предсказание А.С. Пушкина, сказавшего о стихах своего учителя и друга:
Его стихов пленительная сладость
Пройдёт веков завистливую даль,
И, внемля им, вдохнёт о славе младость,
Утешится безмолвная печаль
И резвая задумается радость.[1]
Первый русский романтик
Начало пути…
29 января 1783 года в селе Мишенское Белевского уезда Тульской губернии родился В. А. Жуковский.
Происхождение Василия Андреевича Жуковского не совсем обычно. Его отцом был богатый тульский помещик Афанасий Иванович Бунин, а матерью — принадлежащая ему турчанка по имени Сальха, в доме Буниных, сначала в роли няньки захваченная в плен в 1770 году во время русско-турецкой войны. Она была крещена в православную веру и получила имя Елизаветы Дементьевны Турчаниновой. Жила при младших детях, а затем стала домоправительницей.
Таким образом, появился ребёнок на свет, по понятиям того времени, «незаконно». Чтобы обеспечить будущее мальчика, А. И. Бунин предложил его крёстному отцу, бедному родственнику Андрею Григорьевичу Жуковскому, усыновить мальчика. Так будущий поэт получил ту фамилию, под которой вошёл в историю литературы.
Однако отец считал, что его побочный сын должен быть дворянином. А для этого требовалось определить его на службу. Тогда у дворян была возможность записывать своих детей в армию с малолетства, и их служба была по существу фиктивной. Так шестилетний мальчик, числящийся в списках Астраханского гусарского полка, получил звание прапорщика, что давало право на дворянство. По ходатайству Бунина «род Василия Андреевича Жуковского» внесен в дворянскую родословную книгу Тульской губернии; дальнейшая «воинская» служба потеряла смысл, и в ноябре 1789 Жуковский уволен «по прошению своему от службы».
Рос и воспитывался Василий в семье Буниных. Там получил первоначальное домашнее образование. После смерти Бунина (1791) заботы о подрастающем Жуковском взяла на себя бабушка (М. Г. Бунина), разделившая их с родной матерью поэта. Однако постепенное осознание материальной зависимости от Буниных и неустойчивости своего положения в их семье стало для Жуковского источником глубоких внутренних переживаний, отразившихся в ранних дневниковых записях.
С 1797 по 1800 год юноша учился в Благородном пансионе при Московском университете. Окончив это учебное заведение с серебряной медалью, В. А. Жуковский служил мелким чиновником в московской Главной соляной конторе, но служебного рвения не проявляет, так как увлечён литературным творчеством. В это время в печати появляются его первые стихи, а публикация перевода элегии английского поэта Томаса Грея «Сельское кладбище» делает его имя известным в кругу литераторов. Но начальство было недовольно равнодушным отношением молодого человека к своим обязанностям, в итоге он за упущения по службе попал под арест.
Отбыв наказание, он попадает в отставку и уезжает в Мишенское, где погружается в творческую работу.
О милых спутниках, которые нам свет
Своим сопутствием для нас животворили
О, милый друг! теперь с тобою радость!
А я один — и мой печален путь;
Живи, вкушай невинной жизни сладость;
В душе не изменись; достойна счастья будь...
Умный и тонко чувствующий юноша горестно переживал социальную ущемлённость своей матери и собственную. Он учился в Московском Благородном пансионе, где получил гуманитарное образование, много занимался самообразованием. Его личность складывалась под влиянием чтения западноевропейских и русских классицистов, сентименталистов и предромантиков, под влиянием занятий искусствами.
Глубокий след на мироощущении Жуковского оставила длительная, «вечная», как считал поэт, любовь к своей юной ученице и дальней родственнице Маше Протасовой.
В 1805 году случилось событие, которому было суждено оставить глубокий след в жизни Жуковского. У старшей сестры Жуковского по отцу, Екатерины Афанасьевны Протасовой, подрастали две дочери — Маша и Александра. «Были они разные, и по внешности, и по характерам,— писал замечательный биограф Жуковского писатель Б. К. Зайцев.— Старшую, Машу, изображения показывают миловидной и нежной, с не совсем правильным лицом, в мелких локонах, с большими глазами, слегка вздернутым носиком, тонкой шеей, выходящей из романтически-мягкого одеяния,— нечто лилейное. Она тиха и послушна, очень религиозна, очень склонна к малым мира сего — бедным, больным, убогим. Русский скромный цветок, кашка полей российских. Александра другая. Это — жизнь, резвость, легкий полет, гений движения. Собою красивее, веселее и открытей сестры, шаловливей». Когда Маше исполнилось двенадцать лет, а её сестре Саше десять, умер их отец, оставив Екатерине Афанасьевне огромные долги. Денег на обучение девочек не было и с большой радостью Екатерина Афанасьевна приняла предложение Жуковского заниматься с её дочерьми. Занятия продолжались почти три года (1805—1808). Жуковский серьёзно к ним готовился, но, прежде всего эти уроки были откровением незаурядной личности учителя и потому развивали в ученицах творческую мысль, поэтическое воображение. Именно в процессе занятий с сёстрами Протасовыми Жуковский выработал целый ряд своих новых эстетических принципов. Любовь к Маше росла вместе с творчеством поэта, она всё глубже захватывала его аристократическую, тонкую душу.
Так начался возвышенный и чистый любовный роман Жуковского и Маши Протасовой.
Когда девочек увозили из Белёва, чаще всего к дяде Павлу Ивановичу Протасову в село Троицкое, Жуковский очень грустил. Особенно — по старшей, Маше. «Что со мной происходит? — раздумывал он в своём дневнике.— Грусть, волнение в душе, какое-то неизвестное чувство, какое-то неясное желание!.. Третий день грустен, уныл. Отчего? Оттого, что она уехала… Это чувство родилось вдруг, отчего — не знаю: но желаю, чтобы оно сохранилось. Я им наполнен… Я был бы с нею счастлив, конечно! Она умна, чувствительна, она узнала бы цену семейственного счастия и не захотела бы светской рассеянности… Но родные? Может быть, они этому будут противиться?.. Неужели для пустых причин и противоречий гордости Катерина Афанасьевна пожертвует моим и даже её счастием, потому что она, конечно, была бы со мною счастлива».[2]
Жуковский угадал её будущее поведение.
Он чувствовал, что Маша робко тянется к нему, что ей только с ним хорошо и свободно. Она живо воспринимала всё, чему он её учил, он был для неё единственным авторитетом во всём, и весь её внутренний облик сложился под влиянием Жуковского.
Ко дню рождения Маши в 1808 году Жуковский напечатал в «Вестнике Европы» свою сказку «Три сестры (видение Минваны)», где он дал Маше романтическое имя Минваны. В апреле 1809 года Жуковский напечатал в журнале «Песню», перевод известной тогда французской песни д’Эглантина — правда, без посвящения Маше, но с датой: «Апреля 1».
Всё лето Жуковский собирался с духом, хотел открыться Екатерине Афанасьевне в том, что он любит Машу, просить её руки, и не решался. Боялся бесповоротного отказа. Характер у Екатерины Афанасьевны, которая в молодости слыла первой красавицей здешних мест, был решительный, мужской.
В конце 1812 года, после сражения под Красным, В. А. Жуковский оказался в госпитале, где едва не умер. В этом же году он посватался и получил отказ, в 1814 повторил просьбу — и вновь последовал отказ.
Отчаянная борьба Жуковского за Машу окончилась его поражением: упорство её матери оказалось непреодолимым — она не поддавалась ни на какие доводы, да и трудно сказать, была ли она кругом неправа,— она, вопреки «правде бумаг», считала Жуковского своим братом. Но она была потомственная дворянка, дочь барина, а он был только «грех» этого самого барина, сын пленницы и ничего более, и его дворянство не потомственное, а случайное — подаренное ему его приёмным отцом, бедным киевским дворянином Андреем Григорьевичем Жуковским, приятелем Бунина. В сущности, несмотря на всеобщую любовь к нему, он чувствовал себя в семье Буниных не своим.
За Жуковского перед Екатериной Афанасьевной хлопотало много людей: Авдотья Петровна Киреевская, соседи по Муратову — Плещеевы, друг Ивана Петровича Тургенева — Иван Лопухин, брат покойного мужа Екатерины Афанасьевны Павел Иванович Протасов, орловский архиерей Досифей и даже петербургский архимандрит Филарет, к которому по просьбе Жуковского обратился Александр Тургенев.
Жуковский мог бы уговорить Машу бежать с ним и обвенчаться тайно, и она, вероятно, пошла бы на это, так как она любила его, но он не хотел счастья «ворованного», не желал, чтобы Маша страдала оттого, что причинила горе матери. И всё-таки слабая надежда на то, что Екатерина Афанасьевна когда-нибудь согласится на их брак, не покидала Жуковского.
История этой романтической любви нашла отражение в целом цикле любовных песен и романсов Жуковского. По ним можно проследить все перипетии этого чувства, глубокого и чистого во всех его видоизменениях. В «Песне» 1808 года оно светлое, радостное, исполненное надежд:
Мой друг, хранитель-ангел мой,
О ты, с которой нет сравненья,
Люблю тебя, дышу тобой;
Но где для страсти выраженья?
Во всех природы красотах
Твой образ милый я встречаю;
Прелестных вижу — в их чертах
Одну тебя воображаю.
В этой любви, одухотворенной и чистой, совершенно приглушены всякие чувственные оттенки. На первом плане здесь сродство любящих душ, своеобразная любовная дружба, в которой чувство идеально. Образ любимой девушки столь властно овладевает душою героя, что грезится ему везде: в красотах окружающей природы, в шуме городской жизни. Поэт настолько проникается мыслями и чувствами любимой, что понимает ее без слов: «Молчишь — мне взор понятен твой, для всех других неизъяснимый». И даже самого себя он воспринимает ее глазами:
Тобой и для одной тебя
Живу и жизнью наслаждаюсь;
Тобою чувствую себя;
В тебе природе удивляюсь.
Любовь Маши и Василия Андреевича так и осталась навеки в своём возвышенно-мечтательном варианте. В 1814 году Маше исполнился двадцать один год, она уже не скрывала от матери своих чувств к Жуковскому.
Жуковский посвящал себя возвышенному чувству к Маше Протасовой. Он творил в жизни и поэзии романтический образец любви к женщине.
В письмах поэта к любимой создавались очень важные для романтизма вообще и Жуковского в частности представления об идеале женщины, романтический культ женственности и вырабатывался в поэзии особый стиль. Женщина была поднята романтизмом на высокий нравственный пьедестал, она — «гений чистой красоты», «божество», ей дано высшее нравственное откровение.
В письмах выражено осознание поэтом право женщины на свободное чувство, на свободный выбор друга сердца, на брак по сердечному расположению.
«Пускай оно, — Жуковский говорил о кольце, которое он подарил Маше, — означает совершенную перемену моих чувств к тебе на лучшее, совершеннейшее чувство самой чистой, неизменной привязанности; в ней истинная моя жизнь, она будет для меня источником верного счастья, добра, надежды, религии и, наконец, получит награду от того, кто будет видеть жизнь мою, кто соединил нас и освятит наш союз».[3]
В письме он формулировал свои правила творчества, любовных отношений, нравственных установок: «Теперь моё правило (и даю слово его исполнить!): жить, как ты велишь! Как тебе нужно! <…> Вот мой кодекс. Писать (и при этом правило — жить, как пишешь, чтобы сочинения были не маска, а зеркало души и поступков). Это будет моею с тобой корреспонденцию. Слава моя будет твоею. Мне сладко теперь думать об уважении, которое могу заслужить от отечества и которого причиною будешь ты. Эта мысль даёт мне гордость и силу. Слава моя будет чистая и достойная моего ангела, моей Маши. Я буду писать много и беспрестанно».[4]
Мария Протасова, отвечавшая поэту искренним чувством, сильно зависела от воли матери. Екатерина Афанасьевна не хотела выдавать свою дочь замуж за поэта и чем дальше, тем более неприязненно и даже враждебно стала к нему относиться. Однажды Екатерина Афанасьевна так отозвалась о его любви к её дочери: «Тут Василий Андреевич сделался поэтом, уже несколько известным в свете. Надобно было ему влюбиться, чтоб было, кого воспевать в своих стихотворениях. Жребий пал на мою бедную Машу».[5]
Жизнь Маши в семье сестры Саши из-за её мужа Воейкова стала адом: он шпионил за ней, перехватывал её письма, как-то ухитрялся даже прочитывать тайные дневники, грозил выбросить её из дому, если она хотя бы ещё раз напишет Жуковскому. Такие-то обстоятельства и толкали Машу — не без участия матери — выйти замуж чуть ли не за первого встречного. У неё хватило сил отказать глупому генералу Красовскому, но её полюбил человек действительно хороший — дерптсктй университетский хирург Иоганн Мойер, сын пастора, выходца из Голландии, человек трудолюбивый и добрый, лечивший даром всех бедняков в округе, страстный музыкант: он с друзьями давал публичные концерты и собранные деньги тратил на помощь бедным. «Теперь Жуковский спокоен и счастлив,— старалась убедить себя Марья Андреевна,— он любит меня как сестру и верно теперь ему лучше прежнего. Любовь его ко мне ничего, кроме горести и мучений, не давала ему, а теперь он уверен в моём счастии и спокоен».[6]
«Я не теряю ничего, если только она найдёт своё счастье» — писал Василий Андреевич о сватовстве Мойера к Маше. Тяжко было Жуковскому, но, может быть, Марье Андреевне было тяжелее: у неё не было выхода для раздирающей сердце тоски,— одни только письма Жуковскому, но какие это были письма! «Ангел мой Жуковский! Где же ты? Всё сердце по тебе изныло. Ах, друг милый! Неужели ты не отгадываешь моего мученья? Бог знает, что бы дала за то, чтоб видеть одно слово, написанное твоей рукой, или знать, что ты не страдаешь. Ты моё первое счастие на свете».[7]
Жуковскому надо было поговорить с Мойером, и вот они встретились. Это была удивительная встреча. Два человека, которые, судя по всему, могли испытывать друг к другу только сильнейшую неприязнь, сразу стали друзьями.
Как ни старался Жуковский себя уверить, что роль брата Маши или её отца доставляет ему истинную радость, известие о предстоящей свадьбе его потрясло. Свадьба состоялась 14 января 1817 года. После того как Маша вышла замуж, ему не на что было больше надеяться. «Минувших дней очарованье» принадлежит к числу тех произведений, которые, как отметил Белинский, являются лучшей биографией поэта. Как ни велики были страдания Жуковского, в сердце его не было ревности. Об этом говорит и его послание «К Мойеру»:
Счастливец! Ею ты любим,
Но будет ли она любима так тобою,
Как сердцем искренним моим,
Как пламенной моей душою!
Возьми ж их от меня и страстию своей
Достоин будь судьбы своей прекрасной!
Мне ж сердце, и душа, и жизнь, и всё напрасно,
Когда нельзя всего отдать на жертву ей.
Прошёл год. Маша начала понимать, что ничего, в сущности, не изменилось. Воспитанная в строгих правилах, она и мысли не допускает, что замужней женщине можно что-то изменить в своём положении.
Машу очень сближало с Мойером его неиссякаемое стремление делать добро. Маша была отличная хозяйка, к тому же не было такой работы, которую она считала для себя унизительной. Она не позволяла себе ни минуты праздности, готова была на всякую работу и многое умела. Она выполняла акушерские обязанности в местной пересыльной тю
Так убедительно может писать только тот, кто уже на собственном опыте узнал, что значит, вместо страстно желаемого счастья обрести тень его. Ревнивые нотки в Машином письме вызваны дошедшим до неё слухами о предстоящей свадьбе Жуковского,— кстати, слухи эти не были необоснованны: Жуковский увлёкся красавицей Самойловой. Она была намного моложе его, он боялся показаться ей смешным и поспешил её уверить, что испытывает к ней не любовь, а дружбу. Вряд ли Самойлова любила Жуковского, но она плакала, услышав его заверения,— значит, он был ей небезразличен. Так закончился ещё один несостоявшийся роман Жуковского…
«Ах, я люблю его без памяти и в минуту свидания чувствовала всю силу любви этой святой, которую ни за какие сокровища света отдать бы не могла»,[8]
— пишет Маша Авдотье Петровне 1 февраля 1822 года, вскоре после приезда Жуковского.
Близкие начали замечать, что Мария Андреевна всё чаще и чаще стремится остаться одна в своей комнате. Это были лучшие часы её жизни: она писала дневник или письма Жуковскому или читала его стихи, лучшие из которых («Мой друг, хранитель ангел мой…» (1808), «О, милый друг! Теперь с тобою…», «К ней», «Ты предо мною стояла тихо» (1823)) были посвящены ей.
В субботу 17 марта 1823 года у Маши начались роды. Мойер от неё не отходил. Роды были тяжёлые. Мария Андреевна родила мёртвого мальчика и потеряла сознание. Потом пришла в себя и позвала Жуковского. Сдерживая рыдания, Мойер сказал, что его нет. Маша закрыла глаза. На этот раз — навсегда. Мойер любил жену до самой смерти. Он скончался скоропостижно в глубокой старости, протянув вперёд руки и воскликнув: «Маша!» Это случилось через тридцать пять лет после её смерти, 1 апреля 1858 года.
Ночью Жуковский написал стихотворение:
Ты предо мною
Стояла тихо.
Твой взор унылый
Был полон чувства.
Он мне напомнил
О милом прошлом…
Он был последний
На здешнем свете.
Ты удалилась,
Как тихий ангел;
Твоя могила,
Как рай, спокойна!
Там все земные
Воспоминанья,
Там все святые
О небе мысли.
Звёзды небес,
Тихая ночь!..
(«19 марта 1823»)
Жуковский чувствовал себя плохо, работалось плохо, настроение было подавленное. Его друг Карл Карлович Зейдлиц утверждал, что Жуковский продолжал любить Марию Андреевну и после её смерти.
В пятьдесят восемь лет Василий Андреевич Жуковский женился на Елизавете Рейтерн, дочери его друга, художника Рейтерна.
Она была сентиментальна, её родители боготворили Жуковского, и это восторженное отношение к знаменитому поэту передалось ей с детства. Рейтерна это всегда было радостное событие, вся семья встречала его как родного.
Елизавета Рейтерн ждала его приезда и много о нём думала; от матери она слышала о несчастной любви русского поэта, считала его человеком исключительным.
Василий Андреевич восхищался красивым ребёнком и однажды, приехав к Рейтерну, был изумлён, увидев перед собой высокую, статную девушку с античным профилем. «Боже мой,— ужаснулся Жуковский,— как летит время! Лизанька уже невеста. А ведь она ровесница Машиной дочери»[9]
.
Вскоре Жуковский заметил, что Лизанька влюблена в него. Он гнал от себя эти мысли, но стоило ему встретиться с ней взглядом, она не опускала глаза, а долго, с каким-то упоением на него смотрела. Её взгляд вливался в душу, другого сравнения Василий Андреевич придумать не мог.
Позвали родителей, которые благословили их с радостью. Свадьбу решено было отпраздновать весной, с тем, чтобы Жуковский успел завершить все свои дела в России. Предполагалось, что первое время после свадьбы молодые будут жить в Дюссельдорфе, а затем переедут в Москву. Венчание Василия Андреевича Жуковского с Елизаветой Рейтерн происходило 21 мая 1841 года в посольстве, в русской церкви Штутгарта. В Дюссельдорфе сняли два домика с садом, из окон открывался чудесный вид на Рейн, и зажили тихой, патриархальной жизнью: в одном доме молодые, в другом — Рейтерн с семьёй. Вечера проводили вместе, и вначале всё шло хорошо.
Но сразу после рождения дочери жена Жуковского заболела тяжёлым психическим расстройством, которое почти не поддавалось лечению. У неё исчез аппетит, её постоянно тошнило, она стала необычайно худа, страдала от головных болей, а более всего — от припадков. Василию Андреевичу было тяжело оттого, что он ничем не мог облегчить её страданий. Он страдал неимоверно, но, как человек верующий, старался безропотно «нести свой крест». Лишь святое искусство — поэзия, которой он был предан всю жизнь, давала забвение его душе.
Работа шла с перерывами: болезнь жены требовала лечения на водах, то есть переездов; Василий Андреевич тоже болел всё чаще и чаще. «Моя заграничная жизнь совсем невесёлая, невесёлая уже и потому, что непроизвольная; причина, здесь меня удерживающая, самая печальная — болезнь жены»[10]
— пишет В. А. Жуковский.
Он полюбил своих детей мучительной любовью старого отца, который боится скорой и неминуемой разлуки с ними. Свою дочь Сашеньку Василий Андреевич считал гениальным ребёнком, а в сыне Павле скоро разглядел собственный портрет. Он боялся, что его дети не будут понимать по-русски, и сочинил для них стихи и сказки.
1 апреля Василий Андреевич почувствовал себя плохо. Это было сильное недомогание. Он решил отлежаться, после великого поста у него и раньше бывал такой упадок сил. Но прошёл день, другой, третий, Василию Андреевичу не становилось лучше. Через неделю из Штутгарта приехал русский священник Базаров. Когда наутро он вошёл в комнату Жуковского, больной всё понял и зарыдал.
Вопреки легенде о его лёгком и счастливом конце, Жуковский гнал от себя смерть, долго не сдавался, пытался убедить священника, что в данный момент он был достоин причащения.
12 апреля 1852 года в 1 час 37 минут пополуночи в Баден-Бадене умер Василий Андреевич Жуковский. Согласно последней воле поэта, тело его было перевезено в Россию. Похоронен в Александро-Невской лавре в Петербурге. После похорон мужа Елизавета Жуковская изъявила желание уехать с детьми на его родину и там принять православие.
Лирический герой в произведениях Жуковского.
Жуковский в наше время.
Чем ближе к своему образу,
к природе, тем прекраснее и
совершеннее произведение искусства.
В. А. Жуковский.
Особенностью интимной поэзии Жуковского является то, что она автобиографична, расцветает под влиянием чувства к М. А. Протасовой.
В поэзии Жуковский строил свою особенную биографию, в ней запечатлевался своеобразный психологический облик Жуковского. Избрав самые яркие, выразительные биографические факты, поэт включает их в ту жизненную участь, какую видел для себя. Такого тесного и вместе с тем нетождественного единства между поэтом и его лирическим образом поэзия ещё не знала.
Вот почему Белинский не без основания высказывал следующие мысли: «До Жуковского на Руси никто и не подозревал, что жизнь человека может быть в такой тесной связи с его поэзией и чтобы произведения поэта могли быть вместе и лучшею его биографией».
Эти трагические обстоятельства личного чувства Жуковского объясняют то, что любовь рисуется поэтом как трагическое чувство: простое человеческое счастье оказывается невозможным в этом мире.
Я могу лишь любить,
Сказать же, как ты любима,
Может лишь вечность одна !
«К ней»
Задача поэта — наставить человека, оказавшегося в трагической ситуации утраты страстно любимого. «Эолова арфа» — шедевр Жуковского, в котором он предстаёт как романтический поэт-художник и поэт-музыкант. Музыкальное начало в этой балладе особо акцентировано в самом названии произведения, в его поэтической теме. Любовь — прекрасная мелодия, прозвучавшая в сердце человека; в балладе создан образ арфы любви. Арфа у Жуковского — широкий романтический символ, подчинивший себе всю поэтику стихотворения. Описываются не столько явления природы, сколько душевное состояние человека. Вот почему пейзажи Жуковского называют «пейзажами души». «Жизнь души» и есть подлинный предмет элегии поэта. Жуковский лишь изредка прибегает к олицетворению природы, к эмоциональным эпитетам. Чаще в картинах природы, которые рисует поэт, присутствует воспринимающий ее человек. Он и природа у него даны в некотором единстве. А в балладе «Светлана», кажется, оживают «преданья старины глубокой». Этой балладе присущи некоторые народные черты русского национального быта, старинных обычаев и обрядов, изображенных художественно, мастерски. Поэт тонко и верно передал читателю состояние девичьей души, охваченной романтическим страхом перед возможными ночными чудесами:
Робость в ней волнует грудь,
Страшно ей назад взглянуть,
Страх туманит очи…
Жуковский верит в вечность любви и счастья, условием которых является верность «до гроба» и «за гробом».
В знаменитом «Теоне и Эсхине» Жуковский попытался найти примирение между идеалом и печальной жизнью в самонаслаждении романтической личности богатствами своей души. Эсхин испытал всю глубину противоречия между надеждами человека и «опытом»: жизнь опровергла его уверенность в том, что на земле можно найти счастье, и душа его увяла. Мрачный и скорбный, вернулся он к родным пенатам на тихоструйном Алфее. Его ожидала встреча с другом юности Теоном. Теон не гонялся по свету за счастьем, он никуда не уходил от родных берегов, и судьба послала ему настоящую любовь, а вслед за нею горькую утрату возлюбленной.
Несмотря на великую утрату, душа Теона не увяла, не обмелела. Напротив, утрата помогла ему глубже понять мудрость бытия: счастье заключено в самом человеке, в созерцании «полного славы творенья», в сознании, что блаженство находится за пределами земного бытия. Теон говорит: «При мысли великой, что я человек, всегда возвышаюсь душою».
Мотив жизненного разочарования — один из наиболее характерных для лирики Жуковского:
Что жизнь, когда в ней нет очарованья?
Блаженство знать, к нему лететь душой,
Но пропасть зреть меж ним и меж собой;
Желать всяк час и трепетать желанья…[11]
Василий Андреевич не только писал прекрасные, продиктованные свободным вдохновением произведения, но и жил вдохновенно, поэтически. Поэтому все творчество Жуковского пронизано естественными и незамысловатыми интонациями жизни и природы.
Вся любовная лирика поэта делится на две части: написанная при жизни М. Протасовой (основное в ней - объяснение в любви) и после смерти (определяющая мысль её - надежда на свидание «там»). Неверие в счастье на этом свете вообще перерастает в убеждение, что счастье возможно только ТАМ, в потустороннем мире. Вместе с тем для поэзии Жуковского характерна романтическая идеализация облика и образа возлюбленной. Белинский определил интимное чувство поэта как «молитвенное коленопреклонение», ибо образ возлюбленной поставлен на высокий пьедестал. Он идеализирован и лишён конкретных черт. Выражение любви в каждом стихотворении предельно чистое и совершенное, идеально молитвенное. Эта возвышенность образа создаётся и за счёт того, что в поэзии Жуковского нет ни одного портрета возлюбленной, а отношение, высказываемое к ней, похоже на отношение к ангелу, например, в таких стихах Жуковского, как «Песня», «К ней», «9 марта 1823».
Углубление раздумий о сущности мироздания, о назначении человека обусловило постепенное формирование в творчестве Жуковского качественно нового художественного стиля. Поэт всё более и более предаётся религиозно-меланхолическому созерцанию, просветлённому сознанием красоты вселенной и уверенностью в безоблачном счастье за гробом. Одной из причин обострявшейся грусти поэта стала трагическая история его взаимоотношений с Марией Протасовой, которую он беззаветно любил. Известие о её неожиданной смерти, по словам друга поэта, доктора К. К. Зейдлица, «потрясло душу Жуковского и погрузило её на многие годы в тихую меланхолическую грусть. Нельзя описать словами того, что происходило в душе несчастного поэта».[12]
Все эти особенности любовной лирики Жуковского обусловливают внутреннюю уверенность поэта в том, что подлинное человеческое чувство глубже и сложнее его словесного выражения.
Поэт выделился силой художественного дарования, новаторскими начинаниями, масштабом творчества, литературной авторитетностью. Жуковский покорил читающую публику «пленительной сладостью» стихов, меланхолическим романтизмом, возвышенным нравственным пафосом.
В наши дни с особой очевидностью предстало, что творческое наследие Жуковского нельзя противопоставлять всей остальной русской поэзии. Оно, собственно, и есть часть великой поэзии великого народа. Причём часть необходимая и крайне важная для всей национальной русской культуры. Образы, созданные Жуковским, выдержали испытание временем, вошли в сознание всех поколений русских читателей и продолжают жить в памяти народа.
Заключение
Поэтическая деятельность Жуковского продолжалась полвека. Своими трудами он обогатил русскую национальную культуру и расширил её связи с великой общечеловеческой культурой. Трудно даже перечесть все переводы, сделанные Жуковским. Байрон, Вальтер-Скотт, Мур, Соути, Гольдсмит — из английской литературы; Шиллер, Гёте, Клопшток, Уланд — из немецкой; «Одиссея» и отрывки из «Илиады» Гомера; фрагмент из «Энеиды» Вергилия, фрагмент из великого индийского эпоса «Махабхарата» под названием «Наль и Дамаянти», эпизод из иранского эпоса «Шахмане» Фирдоуси («Рустем и Зораб») — всё это и многое другое благодаря Жуковскому стало достоянием русского читателя и сроднило его с выдающимися произведениями художественного гения Европы и Востока.
Он оказал влияние на Лермонтова, Боратынского, Веневитинова, Козлова, Языкова, Тютчева, Некрасова. Даже Алексей Константинович Толстой, Фет и Блок испытали его влияние. Василий Андреевич Жуковский сыграл важную роль в формировании творчества Пушкина. Без его трудов, без напряжённой работы в его экспериментальной поэтической лаборатории Пушкин не был бы готов для своего великого поэтического подвига. И заслуживает высокого уважения личное содействие Жуковского росту могучего дарования Пушкина. Он раньше, чем кто бы то ни был из выдающихся писателей того времени, разглядел в Пушкине-отроке великую надежду нашей литературы и обратился к друзьям с призывом сделать всё возможное, чтобы вырастить и взлелеять гений будущего поэта. Это едва ли не лучший пример того, как должно старшее поколение мастеров культуры заботиться о своей достойной смене. 19 сентября 1815 года Жуковский писал П. А. Вяземскому: «Я сделал ещё приятное знакомство! С нашим молодым чудотворцем Пушкиным… Нам всем надобно соединиться, чтобы помочь вырасти этому будущему гиганту, который всех нас перерастёт».
Критики и исследователи, писавшие о Жуковском, зачастую останавливались в некотором недоумении перед одной его феноменальной особенностью. Замечательный лирик, Жуковский не индивидуалистичен; ему чужды сугубо субъективные формы лирического самораскрытия, вместе с тем он очень глубоко выразил свой внутренний мир, мир лирического субъекта. Этому способствовали отношения Жуковского с Марией Протасовой, которая вдохновляла поэта, была его музой на протяжении всего творчества и жизненного пути первого русского романтика. Чувствуя всё это в творчестве Жуковского, В. Г. Белинский приходит к выводу, что «любовь играет главную роль в поэзии Жуковского», и одновременно критик отмечает, что поэт передавал в стихах не столько самое чувство, сколько «потребность, жажду любви, стремление к любви…».
Печать пережитых разочарований лежит на всей любовной лирике Жуковского, в которой полно и глубоко отразилась пережитая им сердечная драма. Любовь к Марии Протасовой была взаимна, но им не суждено было быть вместе из-за предрассудков её матери. Но Жуковский верил, что их любящие сердца соединяться на небесах, и об этом поэт говорит в своих произведениях. История этой романтической любви нашла отражение в целом цикле любовных песен и романсов Жуковского. По ним можно проследить все перипетии этого чувства, глубокого и чистого во всех его видоизменениях.
О любви писали многие поэты, но больше всего мне нравится, как выражает свои чувства В. А. Жуковский, для которого любовь является целью и смыслом всей его жизни.
Библиография
1. Гуревич А. М. Романтизм в русской литературе. — М.: Просвещение, 1980
2. Лукьянченко О. А. Русские писатели. Биографический словарь справочник для школьников. — 2-е изд. — Ростов-на-Дону: Феникс, 2006
3. Аношкина В. Н., Петров С. М. История русской литературы XIX века. — М.: Просвещение, 1989
4. Бессараб М. Жуковский. — 2-е изд. — М.: Современник, 1983
5. Семенко И. М. В. А. Жуковский. — М.: Правда, 1986
6. Афанасьев В. Родного неба милый свет… — М.: Детская литература, 1980
7. Касаткина В. Н. Поэзия В. А. Жуковского. — 2-е изд. — М.: изд-во МГУ, 2002
8. Соколов А. Г. История рус. литературы конца XIX — начала XX века. — 4-е изд. — М.: Высшая школа, 2000
9. Курилов А. С. История русской литературы XI — XX веков. — М.: Наука, 1983
10. Пруцков Н. И. История русской литературы. Том второй. От сентиментализма к романтизму и реализму. — Л.: Наука, 1984
11. Немзер А. С., Зубков Н. Свой подвиг совершив… — М.: Книга, 1987
12. Шаталов С. Е. В. А. Жуковский. Жизнь и творческий путь. — М.: Знание, 1983
13. Беленький Г. И., Красновский Э. Л., Леонов С. А. Русская литература XIX века. 10 класс. Практикум. — М.: Просвещение, 1997
14. Петров С. М. История русской литературы XIX века. Том первый. — 3-е изд. — М.: Просвещение, 1970
15. Ревякин А. И. История русской литературы XIX века (первая половина). — М.: Просвещение, 1977
16. Семанова М. Л. Творческая история произведений русских писателей. — М.: Просвещение, 1990
17. Мезенцев П. А. История русской литры XIX века (первая половина). — М.: Высшая школа, 1963
[1]
Лукьянченко О. А. Русские писатели. Биографический словарь-справочник для школьников. — 2-е изд. — Ростов-на-Дону: Феникс, 2006. — с. 209
[2]
Афанасьев В. Родного неба милый свет… — М.: Детская литература, 1980. — с. 26-27
3 Касаткина В. Н. Поэзия В. А. Жуковского. — 2-е изд. — М.: изд-во МГУ, 2002. — с. 45
4
Там же
5 Афанасьев В. Родного неба милый свет… — М.: Детская литература, 1980. — с. 9-10
6 Афанасьев В. Родного неба милый свет… — М.: Детская литература, 1980. — с. 22-23
[7]
Афанасьев В. Родного неба милый свет… — М.: Детская литература, 1980. — с. 22-23
[8]
Бессараб Майя Жуковский. — 2-е изд. — М.: Современник, 1983. — с. 127
[9]
Бессараб Майя Жуковский. — 2-е изд. — М.: Современник, 1983. — с. 237
[10]
Бессараб Майя Жуковский. — 2-е изд. — М.: Современник, 1983. — с.237
[11]
Куреянов Е. Н. История русской литературы. Том второй от сентиментализма к романтизму и реализму. — Л.: Наука, 1981. — с. 115
[12]
Ревякин А. И. История русской литературы XIX века первая половина. — М.: Просвещение, 1977