Печорин как герой своего времени

МОУ СОШ № 40

Экзаменационный реферат по литературе на тему:

«Печорин как герой своего времени».

Выполнила Климова М. 9 «Б»

Проверила Заякина Е.А.

Томск, 2006 год.

План:

1) Вступление

2) Печорин – герой романа.

3) «Бэла», «Максим Максимыч»

4) «Тамань»

5) «Княжна Мери»

6) «Фаталист»

7) Заключение.

8) Список литературы.

Вступление.

Роман «Герой нашего времени» произвел на меня огромное впечатление. Печорин – очень интересный для изучения объект с точки зрения психологии. Он всегда искренен с собой, но редко скажет правду другим. Все его действия, казалось бы, логичны, но эта его логика сама по себе необыкновенная. Он, словно пережил в этой жизни все, что хотел и ему уже скучно здесь. Он способен равнодушно переживать свои падения, неудачи, возможно, поэтому он и не особо сочувствует другим людям.

У Печорина огромный потенциал к подвигам. Он может пожертвовать собой ради дела, но не общественного, а в котором он заинтересован. Об этом и сожалеет сам автор. Такие люди, как его герой, могли бы внести большой, очень большой вклад в жизнь общества. Но увы… Временная эпоха, общество и государственная политика очень влияют на характер и действия человека. Выражая через Печорина «настоящее время», в котором жил Лермонтов, он собрал в своем герое неисчислимое количество пороков. Следовательно, он хотел сказать, что обстоятельства времени его эпохи делают людей таковыми. Кого в «наше время» (время Лермонтова) называют героем? Кто достоин этого звания? Рассмотрим Печорина: он бесстрашен, ему никто не указ, ему пытаются подражать (Грушницкий), он – герой! Но что кроется за этим званием, за образом «героя»? Неограниченное количество пороков, за которые не дадут звание героя. Каким хочет видеть автор настоящего героя и каким он его видит в реальности. Об этом и будет мой реферат.

Печорин как герой своего времени.

Печально я гляжу на наше поколенье!

Его грядущее – иль пусто иль темно,

Меж тем, под бременем познанья и сомненья,

В бездействии состарится оно.

М.Ю. Лермонтов

"Герой нашего времени" - одно из лермонтовских произведений, в котором получили преломление напряженные раздумья писателя об общих закономерностях исторического развития человечества и об исторических судьбах России. Но в романе, как и в стихотворении "Дума", внимание Лермонтова сосредоточено на современной ему эпохе. Роман "Герой нашего времени", как и стихотворение "Дума", написан в трагической тональности. "Наше время" в нем осмыслено как "переходный период". Последний рассматривается как эпоха национальной предыстории, как время, когда народ еще не вошел в возраст зрелости, не овладел вековыми завоеваниями мировой культуры и поэтому еще не готов к великим свершениям общечеловеческого значения на поприще культуры.

ПЕЧОРИН
– главный персонаж романа М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени» (1838-1840). Современники, в том числе Белинский, в значительной степени отождествляли Печорина с Лермонтовым. Между тем автору важно было отмежеваться от своего героя. По словам Лермонтова, Печорин - портрет, составленный из пороков целого поколения – «в полном их развитии». Вполне понятно, почему «Журнал Печорина» для Лермонтова – «чужое произведение». Если не лучшей, то центральной его частью являются дневниковые записи Печорина, озаглавленные «Княжна Мери». Нигде Печорин так не соответствует образу, раскрытому автором в предисловии. «Княжна Мери» появилась позже всех остальных повестей. Предисловие, которое Лермонтов написал для второго издания романа, своей критической остротой, прежде всего, связано с этой повестью. Герой, которого он представляет читателю, - это именно тот Печорин, каким он показан на страницах «Княжны Мери». Критический пафос последнего периода жизни Лермонтова в этой повести проявился особенно ярко. На характер главного героя, очевидно, повлияла разновременность написания повестей. Сознание Лермонтова очень быстро изменялось. Изменялся и его герой. Печорин в «Княжне Мери» уже не совсем тот, что появляется сперва в «Бэле», затем в «Фаталисте». В конце работы над романом Печорин обрел ту выразительность, которая должна была довершить обещанный портрет. Действительно, в «Княжне Мери» он предстает в самом неприглядном свете. Конечно, это натура волевая, глубокая, демоническая. Но так его можно воспринимать только глазами юной княжны Мери
и ослепленного им Грушницкого
. Тот незаметно для себя подражает Печорину, потому он так уязвим и смешон для Печорина. Между тем даже этот Грушницкий, ничтожество, по мнению Печорина, вызывает у него чувство зависти. И одновременно, сколько храбрости выказал Печорин в кульминационный момент дуэли, зная, что его собственный пистолет не заряжен. Печорин и впрямь проявляет чудеса выдержки. И читатель уже теряется: да кто же он - этот герой нашего времени? Интрига исходила от него, а когда жертва запуталась, он как будто и не виноват.

Печорина называют странным человеком все персонажи романа. Лермонтов уделил много внимания человеческим странностям. В Печорине он суммирует все свои наблюдения. Странность Печорина как бы ускользает от определения, потому мнения о нем окружающих полярны. Он завистлив, зол, жесток. Вместе с тем великодушен, иногда добр, то есть способен поддаться доброму чувству, благородно защищает княжну от посягательств толпы. Он безупречно честен наедине с собой, умен. Печорин – талантливый писатель. Лермонтов приписывает замечательную «Тамань» его небрежному перу, щедро делясь с героем лучшей частью своей души. В результате читатели как бы привыкают многое извинять в Печорину, а кое-что и вовсе не замечать. Белинский защищает Печорина и фактически оправдывает его, поскольку «в самых пороках его проблескивает что-то великое». Но все доводы критика скользят по поверхности печоринского характера. Иллюстрируя слова Максим Максимыча: «Славный малый, смею вас уварить, только немного странен…», - Лермонтов смотрит на своего героя как на явление исключительное, поэтому первоначальное название романа – «Один из героев нашего века» - было отброшено. Иными словами, Печорина ни с кем нельзя смешивать, тем более с самим поэтом, как это категорично сформулировал И.Анненский: «Печорин – Лермонтов». А. И.Герцен, говоря от лица «лермонтовского» поколения, утверждал, что Печорин выразил «действительную скорбь и разорванность тогдашней русской жизни, печальный рок лишнего, потерянного человека». Герцен поставил здесь имя Печорина с той же легкостью, с какой он написал бы имя Лермонтова.

По мнению В.Г. Белинского, лермонтовский роман – «это грустная дума о нашем времени». В произведении поднята проблема судьбы волевой и одаренной личности в эпоху безвременья. По справедливому утверждению Б. М. Эйхенбаума, «предмет художественного изучения Лермонтова… личность, наделенная чертами героики и вступающая в борьбу со своим веком».

Герой проходит через всю книгу и остается неузнанным. Человек без сердца – но слезы его горячи, красоты природы опьяняют его. Он совершает дурные проступки, но только потому, что от него ждут их. Он убивает оболганного им человека, а перед тем первый предлагает ему мировую. Выражая черты множественные, Печорин на самом деле исключителен. Дурные поступки способен совершать всякий. Сознавать себя палачом и предателем – дано не каждому. Роль топора, которую признает за собой Печорин среди людей, - совсем не эвфемизм, не завуалированная мировая скорбь. Невозможно сделать скидку, что это высказано в дневнике. Исповедуясь, Печорин ужасается своей «жалкой» роли быть непременным участником последнего акта комедии либо трагедии, но в этих словах нет и тени раскаяния. Все его сетования напоминают «жалкий» стиль Ивана Грозного, причитающего над очередной жертвой. Сопоставление не кажется преувеличенным. Цель Печорина – безраздельная власть над окружающими. Тем настойчивей он подчеркивает, что страдаем от скуки и «очень достоин сожаления». Печоринскую скуку пытался опоэтизировать и развить поэт лермонтовской школы А. Григорьев, а в результате получилась московская тоска с цыганскими гитарами. Печорин говорит прямо, что ему скучно – жизнь его «пустее день ото дня», говорить, будто в тон тирану, называющему себя «псом смердящим». Конечно, жертвы Печорина не столь кровавы, они прежде всего уничтожаются нравственно. Расшифровку идеи героя нашего времени надо искать в индивидуальном демонизме: «Собранье зол его стихия». Во главу угла печоринского мировоззрения Лермонтов поставил жажду власти, разрушающую личность. Разумеется, это только намечено Лермонтовым, и оттого его герой не имеет резких очертаний. В нем нет ничего хищного, напротив, много женственного. Тем не менее у Лермонтова были все основания назвать Печорина героем будущего. Не то страшно, что Печорин иногда «понимает вампира». Для Печорина уже отыскано поле деятельности: обывательская среда, собственно, и есть это поле – среда драгунских капитанов, княжон, романтических фразеров – самая благоприятная почва для взращивания всевозможных «садовников-палачей». Это будет именно то, что Лермонтов назвал полным развитием пороков. Жаждать власти, находить в ней высшее наслаждение – это совсем не то, что невольно разрушить быт «честных» контрабандистов. Вот какую эволюцию проделал образ Печорина от «Бэлы» и «Тамани» до «Княжны Мери». Когда Белинский восхищается искрами величия пороков Печорина, он тем самым как бы стремится очистить его образ от мелочных толкований. Ведь Печорин так живописно уподобляет себя матросу, рожденному и выросшему на палубе разбойничьего брига. В таком прочтении Печорин плох, потому что остальные еще хуже. Белинский смягчает печоринские черты, не замечая вопроса, заданного героем самому себе: «Неужели зло так привлекательно?» Привлекательность зла – так точно охарактеризовал Лермонтов болезнь своего века.

Образ Печорина написан ни одной черной краской. В конце концов, Печорин потерял свою худшую половину. Он – как человек из сказки, потерявший свою тень. Поэтому Лермонтов не превратил Печорина в вампира, а оставил его человеком, способным даже сочинить «Тамань». Вот этот человек, так похожий на Лермонтова, и заслонил тень Печорина. И уже невозможно разобрать, чьи шаги звучать на кремнистом пути. Лермонтов набросал портрет, состоящий не из пороков, а из противоречий. А главное, дал понять, что ту жажду, которой страдает этот человек, не утолить из колодца с минеральной водой. Губительный для всех, кроме самого себя, Печорин подобен пушкинскому анчару. Его трудно представить среди желтеющей нивы, в русском пейзаже. Он все больше где-то на востоке – Кавказ, Персия.

Роман «Герой нашего времени» «составлен» из отдельных самостоятельных новелл. В целом он представляет собой систему, казалось бы, не связанных между собой эпизодов из жизни главного героя.

Новеллистический принцип повествования способствует углубленной психологической характеристике героя. «Новелла» в переводе означает «новость», «новое»: так от Клавы к Клаве раскрываются новые грани противоречивого характера героя и сложный мир эпохи 30-х годов XIX века – эпохи безвременья. Личная инициатива героя, выступающая в каждой главе своего рода экспериментатором, движет сюжет и при всей «разорванности» повествования организует его в единое целое, образуя единство мысли и единство чувства.

Фрагментарная дискретность романа, построение его как слабо связанных между собой эпизодов и периодов жизни героя по-своему отражает «разорванность» этой жизни. Она (эта жизнь) происходит на перепутьях, в погоне каждый раз за какой-то новой целью, в надежде на полноту человеческой жизни. Лермонтов искал форму повествования органически, внутренне соответствующую характеру главного героя.

Дискретность повествовательной структуры давала автору возможность менять ракурс изображения, «сводить» позиции, мнения, оценки, на пересечении которых не только становился доступным загадочный Печорин, но разносторонне освещались и явления действительности.

Лермонтовский роман – произведение, рожденное последекабристской эпохой. Героическая попытка «ста прапорщиков» изменить общественный строй в России обернулась для них трагедией. Последекабристское десятилетие явилось сложным периодом русской истории. Это были годы реакции, политического гнета. Но в этот период напряженно работала мысль. Можно сказать, что вся энергия, накопившаяся в русском обществе и потенциально способная перейти в действие, была переключена в сферу интеллектуальной жизни. Русские образованные люди ставили перед собой цель выработать широкий взгляд на мир, постигнуть всеобщую связь явлений, понять закономерности исторической жизни народов и смысл бытия отдельного человека. Их внимание привлекли достижения немецкой классической философии (Шеллинга периода «Системы трансцендентального идеализма», объективного идеализма Гегеля) и последние завоевания исторической науки. В десятилетие после 14 декабря 1825 года стремление к знанию в русском обществе было столь велико, что позволило видным представителям его, освоив достижения европейской общественно-философской и исторической мысли, стать вровень с нею и самостоятельно обратиться к разрешению насущных проблем русской жизни.

Жизнь Печорина, как она дана в романе, не имеет общего направления. Она состоит из ряда разрозненных, эпизодических стычек с судьбой, которые не складываются в единый «сюжет», как и не способствуют процессу духовного роста героя. Один этап биографии Печорина не служит психологической подготовкой другого, не способствует накоплению героем жизненного опыта, который бы сохранялся на последующем этапе его развития.

Жизнь Печорина представляет, по собственному его признанию, цепь постоянных противоречий, которые возбуждают перед его сознанием, в общем-то, одни и те же вопросы. Бесконечно варьируясь. Видоизменяясь, принимаю каждый раз, в связи с изменяющимися обстоятельствами новую форму, эти вопросы так и не получают на страницах романа окончательного ответа.

Предметом анализа романа и могут стать эти мучающие Печорина вопросы, решению которых он отдал свою жизнь.

«Бэла», «Максим Максимыч».

Как и Онегин, Печорин – явление чисто русское, порожденное обстоятельствами русской жизни и общей культурной атмосферой 30-х годов.

«Герой нашего времени» создавался в тот период, когда русская литература выходила из романтизма и вступила на пути реализма. И естественно, что герой лермонтовского романа, явившись ближайшим литературным потомком героя романтиков, наследовал характерные его черты, его представления, его идеалы. Все это осложнилось в его сознании новыми идеями нового времени.

Печорин, в отличие от Онегина, предельно активен. Обстоятельства, с которыми он сталкивается в жизни, пробуждают его внутреннюю энергию, заставляют действовать, подчинять их себе.

Исследователи романа уже неоднократно отмечали, что «В действенности Печорина нашла отражение лермонтовская концепция личности. Проблема действия, соотношения необходимости («судьбы») и свободной активности человека («воли») составляем важную грань проблемы личности в «Герое нашего времени». Она имела актуальный общественно-политический смысл. С ее решение был связан вопрос об активности человека, о возможности преобразования действительности»

Сейчас очень важно увидеть все противоречия, которыми изобилует характер Печорина. В «Бэле» эти противоречия раскрываются через прямую характеристику, которую дает Печорину Максим Максимыч, через «исповедь» Печорина Максиму Максимычу, через поступки самого Печорина. Важно попытаться понять истинную цель поступков Печорина, хотя она, на первый взгляд, объяснена в «исповеди» Печорина. Увидеть ее в «Бэле» очень трудно, она восстанавливается по еле заметным деталям, которые в повести, взятой отдельно, вне контекста романа, просто необъяснимы. Эта цель – решение некоего вопроса, который неотступно стоит перед Печориным и который станет понятным читателю только в «Фаталисте», так как примет завершающий вид будет обличен в словесные формулы.

Наконец, важно услышать тональность повести, чтобы осознать ее место в композиции романа и хронологии событий.

Итак, каким предстает перед нами Печорин как характер в «Бэле»?

Первую характеристику дает ему Максим Максимыч. В его оценке Печорин «странный» человек, с которым «должны случаться разные необыкновенные вещи». И действительно, многое, что мы узнаем о Печорине, несоизмеримо одно с другим.

Печорин прислан в крепость по «казенной надобности», он «переведен» из России, служит здесь по чьей-то воле, а затем будет «назначен» в другой полк и уедет в Грузию.

Сразу же обращает на себя внимание «страдательное» значение слов: «прислан», «по казенной надобности», «переведен», «велено остаться». Печорин здесь как будто бы лицо пассивное. Однако на протяжении всего повествования нет ни одного поступка Печорина, совершенно «по казенной надобности»; все, что он делает, он делает по «личной надобности».

Печорин – дворянин, аристократ, «должно быть, богатый человек». Но свой дворянско-аристократический статус он воспринимает иногда не «аристократически». Вспомним его отношение к «шпаге», когда «Максим Максимыч пришел наказать его за похищение Бэлы».

Печорин погубил Бэлу и всю ее семью, причем сделал это не своими руками, а руками других людей: Азамата, Казбича; втянул в эту историю Максима Максимыча, причинив старику неимоверные страдания. Но он глубоко переживает нравственные издержки выбранной им жизненной позиции, и если является причиной несчастья других, то «и сам от этого не менее несчастлив».

Бэла и ее семья становятся жертвой своеволия Печорина, его безудержного эгоизма и индивидуализма. Но, делая своими жертвами других людей, он и себя не щадит. Он создает и себе экстремальные ситуации, когда на карту поставлена его жизнь Он готов в случае неудачи в деле «завоевания» Бэлы искать смерти, гоняясь «за пулей или ударом шашки». И это не игра. Хотя ситуация искусственная, «сделанная» им, рискует он всерьез. Здесь надо поверить Максиму Максимычу, убежденному в искренности замыслов Печорина, хотя истинный смысл его намерений и поступков старику непонятен: «Таков уж был человек, Бог его знает!» А разве не риском был вызов Казбичу, которого Печорин лишил и Бэлы, и коня! Недаром Максим Максимыч чувствует свою вину в том, что пересказал Печорину разговор Азамата и Казбича, где Казбич пел песню любви своему Карагезу.

Несомненно, жестокостью было вырвать Бэлу из ее среды, из естественного течения ее жизни, разрушить гармонию неведения и неискушенности, но какое-то мгновение дать ей ощущение полной жизни и любви, показать, что есть и иная жизнь, кроме той, какую знали женщины черкешенки. Это было жестокостью потому, что вело к неизбежной гибели в случае пробуждения. А оно было не за горами: Печорину очень скоро стало скучно, и Бэла была обречена. Простодушный Максим Максимыч подвел итог этому «эксперименту»: «Нет, она хорошо сделала, что умерла…». Но если внимательно прочитать сцену «приручения» Бэлы, то можно увидеть, что Печорин над ней ставит сознательный эксперимент. Ему важно не только подчинить Бэлу своей власти, но и проникнуть в тайные пружины ее поведения. Он испытывает, насколько свободен и несвободен в своих поступках человек. Он не только сам предельно активен, но и хочет вызвать активность в других людях, подтолкнуть их к внутреннему свободному действию. Печорин не вмешивается в принятие человеком решения, предоставляя ему возможность свободного выбора хотя не равнодушен к его результатам.

Итак, уже в этой повести видно, что Печорин – воплощенное противоречие. Отрицательные и положительные начала в душе Печорина – диалектические противоположности. Их борьба – это и сеть сам герой. Именно в постоянном противоборстве противоположных начал, а не в их равновесии или победе одного над другим заключается сама суть Печорина.

Можно ли уже сейчас увидеть истинные цели поступков Печорина? В какой-то

мере – да. Он сам объясняет Максиму Максимычу, что поступок с Бэлой – это стремление утолить ненасытное сердце. Наблюдая его «эксперименты», мы убедились, что цель их – дать возможность себе и другим сделать выбор в условиях свободы, полагаясь только на свои силы. Это не разрозненные цели, а разные грани одной, главной, увидеть которую в «Бэле» чрезвычайно трудно.

Еще раз обратим внимание на композиционное обрамление истории с Бэлой, начало и конец этой истории. Бэла произносит «комплимент» гостю – Печорину, который заканчивается словами: «только не расти, не цвести ему в наем саду». Это начало. А вот конец: в ответ на соболезнующие, утешительные слова Максим Максимыча Печорин засмеялся, и от этого смеха бедному старику стало страшно. Он, разумеется, объяснил это «странностью» Печорина.

Усложненность сознания Печорина обусловлена исторически, так же как исторически обусловлена и его трагическая судьба. Лермонтовский герой – сын иного времени – лишен славного жребия декабристов. Он гибнет от тоски, от отсутствия сферы, где бы нашли реализацию его активность и великие возможности.

Предельная активность сменяется у Печорина глубокой депрессией. Именно здесь нравственно хоронит он себя: «Мне осталось одно средство: путешествовать…авось где-нибудь умру на дороге!» Из этой депрессии Печорину уже не суждено выйти, и повесть заканчивается на очень печальной ноте.

Человек, наделенный «чудесной душой и золотым сердцем» (Белинский), Максим Максимыч легко и быстро привязывается в людям, и сам, одинокий и лишенный человеческого тепла и сочувствия, мечтает о людском участии. Ему тяжело и больно, что Бэла, к которой он привязался как к дочери, перед смертью о нем не вспомнила. Ему обидно до слез, что Печорин, кого он помнил и чьи записки всюду возил с собою в надежде возвратить их владельцу, отнесся к нему при состоявшейся, наконец, встрече холодно и равнодушно.

Характер Максима Максимыча по замыслу поэта должен был воплотить в себе положительные задатки, таящиеся в русском народе, не вышедшем еще из стадии духовного детства, и в то же время обнаружить отрицательные стороны неприобщенности народа к завоеваниям культуры.

Второй небольшой очерк романа – «Максим Максимыч» усиливает это настроение ожидания гибели. Здесь Печорин оставляет свои записки, ставшие, на его взгляд, ненужными, незначительными, как и вся прожитая жизнь. Значит, записки, которые в романе названы «Журнал Печорина», сделаны раньше, чем произошла история с Бэлой. Значить, это история была последней в хронологической цепи событий (не считая встречи с Максимом Максимычем, где Печорин не только не проявляет никакой активности, но даже старается нейтрализовать активность старика).

Вот в таком состоянии подошел Печорин к итогу своей жизни. То, что это итог, мы узнаем из «Предисловия» к «Журналу Печорина». В дальнейшем мы будет читать уже о человеке, который умер по дороге из Персии. И второе, немаловажное для нас обстоятельство: мы прочтем повести, автором которых является Печорин. Это ли не доказательство творческой активности героя? Причем направленной на самопознание, а самопознание в контексте всего романа является важнейшей ступенью в познании жизнь и людей. Самопознание – высшая ступень в развитии личности – ее переход к самоопределению.

«Тамань»

Прежде всего обращает на себя внимание лирическая окраска повествования в сравнении с предыдущими новеллами и сочетание лирических и объективно-драматических элементов. Заметим, что этому соответствует раздвоение героя: в одно и то же время он смотрит на себя и глазами участника событий, и глазами повествователя, вновь переживающего и анализирующего эти события. «Тамань» в «Журнале» самая лирическая новелла Печорина.

Действие «Тамани» развивается живо и стремительно. Экспозиция заключена всего в двух фразах, которые сразу вводят в содержание этой краткой повести, «Тамань – самый скверный городишко из всех приморских городов России. Я там чуть-чуть не умер голода, да еще вдобавок меня хотели утопить».

Но вполне ли соответствует дальнейшее развитие действия этому введению?

В действительности Печорин расскажет только о том, как его чуть не утопили, но ничего не будет сказано о том, как он чуть не умер с голода.

Это «неувязка» уж в экспозиции не мелочь, это знак импульсивной, переменчивой, противоречивой природы повествования, которое запечатлело непредсказуемые перепады настроения самого героя. И это видно уже на первой странице повести.

Читаем первый абзац. Обратим внимание на те слова и словосочетания, которые рисуют состояние героя, приехавшего в Тамань: «поздно ночью», «усталую тройку», «я три ночи не сал, измучился», «хоть к черту, только к месту», «долгого странствия по грязным переулкам». Итак, герой измученный, голодный, три ночи не спавший. Что же делаем он, наконец добравшись до места?

Он очень внимательно рассматривает окружающую его картину. Для того, чтобы увидеть такие подробности, нужно время, усилие внимания. Значит герой вовсе не спешит устроиться на ночлег. Затем его внимание приковывает слепой мальчик. Характерная деталь: «Я засветил серную спичку и …» Казалось бы за этим должно следовать: «вошел». Однако дверь в хату открыта, а человек, мечтающий только о сне, не торопится войти. Фраза продолжается совсем иначе: «…и поднес ее к носу мальчика: она озарила два белые глаза». Обратим внимание: Печорин вначале засветил спичку, а потом увидел, что мальчик слеп. Значит не слепота, что, конечно, редкость, а просто человек на дороге привлек его внимание. Слепота же словно служит удобным предлогом медлить: «Я начал рассматривать», «долго я глядел на него», «спросил я его, наконец».

Но вот герой, наконец, вошел. Что же происходит?

Герой ведет себя странно для человека, не спавшего три ночи и завтра поутру собирающегося уехать: он разбирает вещи, раскладывает их по местам. Никак не может заснуть, образ мальчика не дает покоя. И дальше Печорин ведет себя не менее странно.

Зачем Печорину понадобилось выслеживать слепого, для этого карабкаться по крутизне, прятаться и т.п.? Зачем надо было надевать бешмет и опоясывать кинжал, если ни жизни, ни имуществу мальчик не угрожал?

Ответ на этот вопрос не во внешних обстоятельствах, а в самом Печорине. Ответ этот есть в повести, и мы до него дойдем.

Итак, никакой практической необходимости Печорину вести себя так, как он вел, не было. Одно чистое «любопытство». Вскоре, однако, любопытство сменяется тревогой. И странности еще больше нагнетаются.

В чем они?

Мучился любопытством, тревожился, не спал, «насилу дождался утра». И что же? Наступает утро, и герой забывает обо всем: он любуется видом из окна, идет узнавать о возможности отъезда из Тамани, возвращается сердитым и угрюмым, оттого что такой возможности вскоре не предвидится. Это состояние его понятно, но оно никак не сочетается с ночным «любопытством». Тема тревоги остается, но она передана денщику, а тревога денщика совсем не трогает Печорина, он как будто не понимает состояния денщика.

Но вот новый прилив «любопытства», новые расспросы старухи хозяйки. И, наконец, фраза: «Мне это надоело, и я вышел, твердо решившись достать ключ э

той загадки».

Дальше можно ожидать интенсивно развития этой истории со слежкой, погоней, выстрелами и т.п. Однако… Герой, выйдя из хаты, пускается в воспоминания совсем иного рода и вообще «забылся». Мало того, твердя решимость разгадать загадку больше никогда не вспомнится герою; все, что произойдет дальше, произойдет не по его воле.

Обратим внимание на то, что от воспоминаний Печорина пробуждает песня ундины о море, воле, белопарусниках. Ис­следователи романа с символикой волн, моря, белого паруса связывают лирический подтекст «Тамани», в контексте которо­го воспоминания Печорина приобретают особую значимость и придают повествованию особую элегическую тональность: здесь и тревожное разочарование, и страстная тоска, и мрач­ная отрешенность.

Появляется девушка, к которой герой чувствует сильное влечение. Однако влечение знает не одни лишь приливы: с од­ной стороны: «моя певунья», «было для меня обворожительно», «свел меня с ума»; но здесь же звучит второй голос, и он явно ироничен: рассуждение о «породе», «с ума свел», «правильный нос, который в России реже маленькой ножки». Такое впечат­ление, что в герое два человека, и один наблюдает за другим, переводя на разумный, понятный язык чувства и настроения.

«Правильный нос» ундины «свел с ума» героя очень нена­долго. Уже в сумерках он пьет чай, забыв о своей ундине, ина­че ее появление не заставило бы его вздрогнуть. Кроме того, прозаическое и конкретное сообщение о «втором стакане чая» дает почувствовать, что состояние героя далеко от романтичес­кого. Но при виде девушки интерес к ней вспыхивает с новой силой. От былой иронии не остается и следа. Это лирическая вершина повести, где звучит чудная мелодия, напоминающая стихотворение «Морская царевна». «Лицо ее было покрыто тусклой бледностью, изобличавшей волнение душевное; рука ее без цели бродила по столу, и я заметил в ней легкий трепет; грудь ее то высоко поднималась, то, казалось, она удерживала дыхание».

И вдруг без всякой подготовки читатель проваливается в холодную расщелину: «Эта комедия начинала мне надоедать»... Чему же верить? «Неизъяснимому смущению» перед «чудно-нежным» взором или насмешке над надоевшей комедией? И царствует в душе какой-то холод тайный, когда огонь кипит в крови. Это сопоставление с «Думой» тем более важно, что вповести, как и в стихотворении, эти два состояния следуют не одно за другим, а одновременно. Ведь прежде, чем почувствовать, что «комедия» начала надоедать, надо было осознать, что это «ко­медия», и это сознание жило в нем все это время, пока дли­лось «неизъяснимое смущение». И «смущение», и скепсис сошлись водной временной зоне. И опять слышны два голоса звучащие одновременно. В финале эпизода звучат слова: «Только тут я опомнился». Разве только тут. А «комедия»?

Итак, один голос повествует о естественном ходе событий, а другой — о «личном» ритме героя. И эти голоса не совпадают. Ритм героя скачкообразный, с крутыми колебаниями, от острого любопытства до полной безучастности.

Далее противоречия опять бросаются в глаза: герой с боль­шой неохотой, со всевозможными предосторожностями идет на ночное свидание, еле опасаясь от гибели, но, спасшись, опять крадется, и вслушивается, и смотрит, «подстрекаемый любо­пытством» (вот оно, это слово); ощущает свою вину за то, что явился причиной драмы этих людей, особенно слепого мальчика (чтобы слышать, что мальчик плакал «долго-долго», нужно слушать этот плач «долго-долго»), и вдруг произносит фразу, которой заканчивается повесть. «Да и какое дело мне до радостей и бедствий человеческих, мне, странствующему офицеру, да еще с подорожной по казенной надобности!..»

Какая интонация звучит в этих словах?

Слова произнесены с горькой иронией.

Что именно в этой фразе придает ей такую иронию?

Обратим внимание: «какое дело» «до радостей и бедствий человеческих» не просто «мне», а «мне, странствующему офицеру, да еще с подорожной по казенной надобности».

Зачем это добавление?

В качестве информации это не играет роли. То, что он офи­цер, путешествующий по казенной надобности, мы узнали еще в начале повести. Значит, есть в этом иной смысл?

Логика этой фразы такова, что странничество и «любопыт­ство», интерес к людям взаимоисключающи. А в повести не просто показан, а подчеркнут кочевой, служебный характер жизни героя: и чай по-походному, и дорожная трубка, и требо­вание казенной квартиры. Но, с другой стороны, какая «казен­ная надобность» повела его по следам слепого мальчика?

Печорин — странник душой, и именно любопытство превращает его в такого странника. Всем своим поведением он показал, что ему есть дело «до радостей и бедствий человеческих».

Так откуда же горечь и ирония?

Перечитаем предпоследний абзац: «мирный круг честных контрабандистов», «гладкий источник», «их спокойствие». Здесь, что ни слово — то противоречие. Жизнь контрабандистов преступна, полна опасности (стоит только вспомнить лодку, плывшую по бушующему морю, людей, покидающих дом из-за угрозы разоблачения).

Разве Печорин не знает этого? Он сам наблюдает за движением этой лодки «с невольным биением сердца»; он сам дразнит девушку упоминанием о коменданте. И, тем не менее, на первый план он выдвигает «мирную» сторону их жизни, гладкость и покой. Почему? Уж не зависть ли это? Зависть к жизни преступной, опасной, но все же жизни, со своим укла­дом, бытом, ритмом, домом, человеческими связями? (Вспом­ним опять, как раскладывал он вещи в хате, намереваясь про­быть в ней всего несколько часов — не тоска ли это по дому, по быту?). Себя же называет он «камнем», нарушившим это спокойствие. Хотел он этого? Нет. Иначе ему не было бы так грустно. Получилось это случайно? Нет, он был слишком акти­вен.

Остается одно: ему хотелось быть с ними. Он потому и странствовал за ними, что хотел перестать странствовать, устал от неприкаянности, от бездомности. Он хотел их жизни, жизни, которой правит не «казенная надобность», а собствен­ная воля.

Но ничего не вышло. Та жизнь вытолкнула его, и он вновь обречен на странствия. Даже к исходной точке он не возвра­щается. Если поначалу он был владельцем каких-то личных вещей, если были какие-то связи (кинжал — подарок прияте­ля), то и их не стало. Его вмешательство привело к тому, что из жизни вытолкнуты и другие люди. Невыразимым сочувст­вием к слепому мальчику проникнута сцена расставания с ним Янко и ундины.

Что же, кроме горечи, иронии может звучать в последней самооценке?

Если положено тебе судьбой быть странником — будь им. Любая твоя попытка сломить судьбу приведет к тому, к чему привела.

Но разве причина такого финала заключалась только в со­противлении контрабандистов?

Конечно, контрабандисты — это не его круг. Потому они и сопротивляются так отчаянно. Но вспомним Бэлу. Она любила Печорина, и ее сопротивление было быстро сломано — а ре­зультат тот же. (Может быть, оттого и странный смех Печо­рина, от которого у Максима Максимыча «мороз пробежал по коже»).

Еще не столкнувшись с объективным сопротивлением, Пе­чорин споткнулся о внутреннюю перегородку. Он первый сказал жизни: надоело. После сцены чаепития он действует уже машинально, будто по обязанности, отвечая просто на вызов конкретной жизненной ситуации.

Был момент, когда душа могла избавиться от своего стран­ничества, но «царствует в душе какой-то холод тайный», а этот момент обернулся «комедией», которая начала «надое­дать». После этой сцены в нем чувствуется надлом. Событий­ный сюжет начинает стремительно раскручиваться, спешит к кульминации и развязке, но для героя пик внутреннего инте­реса к происходящему уже пройден. Событийная «загадка» оказалась несложной. Но подлинная загадка: как преодолеть силу судьбы, как избавить душу от странничества — вновь не поддалась.

«КНЯЖНА МЕРИ»

В повестях «Бэла», «Максим Максимыч» и «Тамань» Печорин находится в самом тесном соприкосновении с простыми людьми и людьми «естественными» — горцами. И как бы эти люди не отличались друг от друга — «смирные» или «хищные», — их объединяет то, что по отношению к Печорину они — дру­гой социальный круг. Печорин всюду оказывается чужим, при­шельцем из другого мира, вносящим смятение, раздор и стра­дания, нарушающим естественный, традиционный порядок жи­зни, ход ее событий.

Печорин принадлежал к высшему петербургскому обществу. Юность его прошла в удовольствиях, которые можно достать за деньги, и они ему скоро опротивели. Светская жизнь с ее обольщениями тоже надоела. Он начал читать, учиться, и очень скоро убедился, что в том обществе, которое его взрастило, наука не может дать человек ни счастья, ни славы, в которых он видел смысл бытия. Жизнь обесценилась в его глазах, и его одолели скука, тоска – верные спутники разочарования.

С этого момента Печорин возвращается в социально близ­кую ему среду. Здесь даже восстанавливаются некоторые свя­зи: Грушницкий — давний приятель, княгиня Лиговская (со­общает Печорину, что знала его мать и была дружна с его тетушками).

Что изменилось в его отношении с окружающими?

Он, более чем когда-нибудь, чужой и неприкаянный. Его влечет к общению с людьми, он по-прежнему полон любопыт­ства, но в то же время ироничен, насмешлив и колок. После объятий с Грушницким он сообщает о нем такую историю и с такой интонацией, что и у читателя не возникает к нему ника­кого уважения. В решительный драматический момент никого не осталось рядом с Печориным, только Вернер оказывается способным откликнуться.

В этой повести Печорин так же деятелен и активен, как и раньше.

Отличаются ли чем-нибудь его поступки в новой истории от тех, что были описаны в первой части?

Новелла «Княжна Мери» раскрывает коллизию добра и зла в образе Печорина и два его начала — высокое «демоническое» и обыденное, «земное». Два слоя намечаются и в самосознании героя. «Высшее начало», демоническое, улавливается другими персонажами. Так, в монологе Веры видна «программа» харак­тера Печорина, и в ней Печорин не случайно напоминает лер­монтовского Демона. Но если в поэме «Демон» борьба добра и зла носит титанический характер, то в романе, в среде «водя­ного общества», конфликт во внешнем плане мельчится, а са­ма борьба захватывает характеры ничтожные и опускается до уровня оскорбленного мелкого самолюбия.

В первой части Печорин вел себя, как своевольный эгоист, себялюбец, но его поступки были «крупными», могли объяс­няться страстью, любовью, желанием общения, близостью с людьми. В «Княжне Мери» многие его поступки «мелкие». Он подслушивает, подсматривает, перетягивает к себе слушателей от княжны, чтобы ее позлить; перекупает на ее глазах ковер и проводит мимо ее окон свою лошадь, покрытую этим ковром. И все это ради чего? Ведь он не любит Мери, не собирается ее обольщать, значит, и с Грушницким ему делить нечего.

Так какова же цель его поступка?

В записи от 3 июня Печорин пишет о стремлении утвердить свою волю, подчинить ей других людей и обстоятельства.

Этой цели соответствует другая цель, увидеть которую сложно. Можно предложить цепь вопросов, которые помогут понаблюдать за поведением Печорина.

Каков результат печоринских экспериментов над княжной Мери и Грушницким?

Результат трагический: Грушницкий убит, жизнь княжны разбита; сам Печорин чувствует, что оставил за спиной пепелище. Возвращаясь с дуэли, Печорин увозит «камень на сердце», видит «тусклое» солнце. Покидая Кисловодск, видит на дороге труп коня с воронами на спине. Последнее, что слышит от Грушницкого и княжны, — это слова о ненависти к нему.

Но это крупным планом. А теперь попристальней. Чего до­жидается Печорин, слой за слоем снимая с Грушницкого его наряд и ставя его в истинно трагическую ситуацию?

Он хочет добраться до душевного ядра бывшего приятеля, разбудить в нем человека. Он готов все простить за признание Грушницким своей подлости.

При этом Печорин не дает себе ни малейших преимуществ в организуемых им «сюжетах», требующих и от него, и от его партнеров максимального напряжения сил. В дуэли с Грушницким он преднамеренно ставит себя в более сложные и опас­ные условия, стремясь к чистоте своего эксперимента. Грушницкий перед смертью говорит: «Я себя презираю...» Ну что же, это верная самооценка. Грушницкому стала доступна истина. Этого и добивался Печорин, только удовлетворе­ния это ему не принесло.

Чего же он добился в другом жестоком эксперименте с княжной?

Он поставил ее на порог совершенно иного этапа в жиз­ни. После мучительных уроков Печорина ее уже никогда не обманут Грушницкие. Она обречена теперь всех, встречающих­ся на ее пути людей, невольно сравнивать с Печориным. А та­ких людей мало, и они не приносят счастья. Теперь ей покажут­ся сомнительными самые незыблемые каноны светской жизни. Однако перенесенные ею страдания — обвинение Печорину.

Итак, Печорин не просто утверждает свою волю, при этом он безжалостно разрушает «гармонию неведения», иллюзорные представления о жизни, сталкивая их с реальностью.

Поняв прозрачность счастья, отказываясь от него сам, Печорин заставляет понять это и сталкивающихсяс ним людей. Он враг сладостных, но бесчеловечных идеалов. «3ачем же надеяться? — говорит он 'Грушницкому, разозленному равнодушием Мери,— желать и добиваться чего-нибудь — по­нимаю, а кто же надеется?» «Для него польза и нравствен­ность только в одной истине». «Действительное страдание луч­ше мнимой радости», — писал Белинский. Печорин сам под­тверждает это в одной из своих исповедальных дневниковых записей, хотя, по обыкновению, вовсе не ставит себе это в за­слугу: «Из чего же я хлопочу? Из зависти к Грушницкому? Бедняжка! Он вовсе ее не заслуживает. Или это следствие то­го скверного, но непобедимого чувства, которое заставляет нас уничтожать сладкие заблуждения ближнего, чтоб иметь мел­кое удовольствие сказать ему, когда он в отчаянии будет опра­шивать, чему он должен верить: «Мой друг, со мною было то же самое, ты видишь, однако, я обедаю, ужинаю исплю пре­спокойно и, надеюсь, сумею умереть без крика и слез!» (За­пись от 3 июня).

Вторгаясь в чужие судьбы со своей сугубо независимой личной меркой, Печорин, как бы провоцирует дремлющие в них до поры до времени глубинные конфликты между социальным, то есть обусловленным средой, воспитанием, и личностно-человеческим началом. И этот конфликт необходим для пробуждения человека в человеке. Значит цель Печорина благая и гуманная? Но этот конфликт становится для людей источником страданий и жизненных катастроф. Печорин благие цели достигает отнюдь неблагими средствами. Он нередко переступает грань,
отделяющую добро от зла, свободно меняет их местами. И происходит так, что, утверждая свою волю, свою свободу, свое до­стоинство, Печорин попирает чужую волю, свободу, достоинст­во. Его подлинно независимое сознание, его свободная воля переходит в ничем не ограниченный индивидуализм. Он исходит только из своего «я». Отсюда реальная опасность для Печорина — стать Грушницким, Белинс­кий был прав, когда писал о том, что Печорин порой впадал в Грушницкого, впрочем «более страшного, чем смешного». «Герой нашего времени» — Печорин, как бы балансирует между трагедией и комедией. Это, какза­метил критик, связано с тем, что писатель изобразил переходное состояние духа, «в котором для человека все старое разрушено, а нового еще нет, и в котором человек - есть только возможность чего-то действительного в буду­щем и совершенный призрак в настоящем».

Лермонтов изобразил Печорина жертвой среды и вместе с тем предста­вителем среды. Как человек Печорин вызывает сочувствие и сожаление, как тип русской жизни, он подвергается критике и осуждению. С этим связана ирония Лермонтова, но она относится к личности героя только в той степе­ни, в какой он сам является зеркалом общества. Главный иронический акцент поставлен не на Печорина, а на «печоринстве», как явлении. Вот по­чему так неприятен Печорину Грушницкий — пародия на «Героя нашего времени».

(Об авторской иронии см. указанную работу Б. Эйхенбаума).

Таким образом, в повести сталкиваются две «правды», не знающая пределов духовно - нравственная свобода личности и необходимость уважения прав и достоинства другой, даже са­мой незаметной личности.

И на одной дороге этим двум «правдам» не разойтись. Без диалектического единства носителям этих «правд» предстоит при столкновении погибнуть: духовно или физически.

И восстающий против морали современного ему общества, ценящий более всего свою свободу, подчиняющий своей воле всех окружающих, Печорин, по своему собственному признанию, «играл роль топора в руках судьбы». Человек, пренебре­гающий чужой свободой, рано или поздно теряет свою.

Печорин, вступая в жизнь, мечтал прожить ее как Александр Великий или Байрон. Жажда героического, идеал подвига – это то, что вытекало из его максималистских воззрений на мир и на человека. В 30-е годы в связи с попытками постигнуть логику всемирной истории и соотнести национальную историю с историей мировой возрастает интерес к тем выдающимся личностям, чьи деяния приобрели общечеловеческое значение. Отсюда становится ясным, что выбор имен Александра Македонского и лорда Байрона, к которым апеллирует лермонтовский герой, для него не случайность, этот выбор обусловлен духом времени.

«ФАТАЛИСТ».

Схватка героя романа с судьбой наиболее прямое выраже­ние получает в «Фаталисте».

Вопрос о предопределении – вопрос философский. Но в 30-40-е годы прошлого века в связи со сложными условиями исторической жизни общества он утратил отвлеченный характер и приобрел в глазах людей особый интерес. Вовлекая Печорина в спор о судьбе, Лермонтов отвечал каким-то острым потребностям времени.

Автор рассматривает проблему свободы и необходи­мости очень многогранно. Он варьирует ее от новеллы к новел­ле, от одного образа к другому, пытливо всматриваясь в ее многообразные реально-жизненные проявления. И в отноше­нии к этой проблеме в романе сталкиваются самые различные позиции и «правды». Вот некоторые из этих «правд»: ничем не ограниченная свобода человека, подчиняющаяся только его хотению, воле — и полная зависимость от судьбы, рока, пред­определения; активное противодействие человека его среде, условиям жизни — и социально-историческая детерминирован­ность его характера и всего жизненного пути; свободные порывы чувства, мысли — и сковывающая их сила традиций, при­вычек; личная, «собственная надобность» — и казенная, слу­жебная необходимость, не знающая пределов свобода лично­сти — и необходимость уважения прав и достоинства другой, самой незаметной личности. Все эти и другие оттенки единой проблемы получают многообразное воплощение в романе.

По «казенной надобности» скитается на Кавказе Печорин, но он всюду стремится утвердить «собственную надобность», утвердить свою волю, подчинить ей людей и обстоятельства, пренебрегая волей и достоинством других людей, он в то же время стремится побудить этих людей к свободному волеизъяв­лению.

Даже Максим Максимыч втягивается в орбиту философс­ких проблем: когда он впервые бросил дела службы для «соб­ственной надобности», «икак же он был вознагражден!» Проб­лема свободы и необходимости всплывает даже в эпизодах с третьестепенными персонажами такими, как ярославский му­жик («Бэла»), не слезший даже с облучка при опасном спуске с горы Крестовой: «И, барин! Бог даст, не хуже их доедем, ведь нам не впервой». Здесь сталкиваются и удаль человека, и воспитанная веками покорность судьбе.

Наиболее полно эта проблема поставлена в «Фаталисте».

Повесть начинается с философского спора. В чем его суть?

Офицеры говорят о «мусульманском поверии», о существо­вании судьбы и о том, что среди христиан это поверие находит много поклонников. Сторонником фатализма выступает Вулич, и Печорин заключает с ним пари.

Но здесь важен не философский спор сам по себе, а опреде­ление в ходе его характера Печорина.

Как же воздействует поступок Вулича на Печорина?

На какое-то время Печорин начинает верить в судьбу, хотя его смущает печать смерти на лице Вулича.

Чтение следующего эпизода дает возможность увидеть, как крепнет в Печорине убеждение в существовании предопределе­ния, хотя это убеждение существовало всего несколько часов, в этот вечер. Однако что же, хотя бы и в продолжение этих нескольких часов, отличает Печорина от Вулича?

Стоило этому убеждению поселиться в Печорине, как он тут же стал подвергать его сомнению, и в теоретических рассу­ждениях («мне стало смешно, когда я вспомнил, что были лю­ди премудрые, думавшие, что светила небесные принимают участие в наших ничтожных спорах...»), и в практических дей­ствиях («...отбросил метафизику в сторону и стал смотреть под ноги»).

И, наконец, третий эпизод, когда Печорин, «подобно Вуличу», решает испытать судьбу.

Но «подобно» ли Вуличу действует он?

Вулич, как истинный фаталист, в самом деле целиком вве­ряется року, без всяких приготовлений спускает курок. Совсем иначе действует Печорин. Он совершает свой поступок пре­дельно расчетливо, заранее все взвесив и предусмотрев мно­жество обстоятельств и деталей;

Здесь можно вспомнить, где еще мы наблюдали такое двой­ственное, противоречивое поведение Печорина, ставящего на карту свою жизнь и тщательно при этом рассчитывающего все детали. В «Бэле» он готов уйти под пули, если Бэла не любит его, но предварительно в течение долгого времени «при­ручает» ее. В «Княжне Мери» он стоит под дулом пистолета Грушницкого на краю пропасти, как сам же предложил, но принимает такую позу, чтобы по возможности избежать паде­ния.

Таким образом, если можно говорить о фатализме Печори­на, то как об особом, «действенном» фатализме.

Не отрицая наличия сил и закономерностей, во многом определявших жизнь и поведение человека, Печорин не скло­нен на этом основании лишать себя и других свободы воли, как бы уравнивая в правах первое и второе. Печорин постоянно действует как духовно независимая личность, опираясь в своих действиях прежде всего на себя, на свой разум, волю, чувства. И отчет он дает прежде всего себе.

Он совмещает в себе несовместимое: веру в судьбу и опору только на себя. И это одновременно. Вполне серьезно звучит утверждение Печорина, что он сам не знает, что в нем берет верх: фатализм или критицизм: «...не знаю, верю ли я предопределению или нет, но в тот вечер я ему твердо ве­рил».

Итак, все его стычки с судьбой, все его эксперименты были проверкой на прочность судьбы и себя. Он постоянно решал один из сложнейших вопросов человеческого бытия: судьба или я, моя воля, мой разум.

Эта новелла особая. Она имеет явно выраженную интона­цию конца, итога. Тональность ее целиком мажорна. В ней нет надрывов, потрясений, жертв Печорина, хотя он подвергает се­бя и других такой же опасности, как и везде. Показательно, что именно здесь Печорин — единственный случай в романе — не противопоставлен простому человеку, а в чем-то с ним сбли­жается (диалог с Максимом Максимычем в конце повести), и в некоторых случаях становится нравственно выше: ведь еса­ул, тоже исповедующий фатализм, предлагает пристрелить казака через щель, несмотря на то, что здесь же стоит мать.

Поэтому чрезвычайно важно, чтобы учащиеся не восприня­ли здесь Печорина как героя, пришедшего к какому-либо ито­гу, а судя по эмоциональному настроению повести — итогу положительному; как героя «изменившегося», «исправившего­ся», пришедшего к верному пониманию диалектической связи двух начал: судьбы, фатума и личной воли.

Стоит еще раз посмотреть на события, описанные в повес­ти. Печорин не дал пристрелить казака и пленил его, рискуя жизнью.

Можно ли говорить о благородстве Печорина?

Очевидно нет, так как благородный поступок предполагает иные цели, чем те, которые преследовал Печорин. Кроме того, следует обратить внимание и на то, что мысль о пленении ка­зака пришла Печорину не сразу, а только тогда, когда он решил «подобно Вуличу, испытать судьбу». Нельзя говорить о нравственном итоге еще и потому, что расположение частей романа не соответствует хронологии событий. События «Фаталиста» предшествуют основным событиям «Бэлы», где опять будет схватка с судьбой, метания, терзания и жертвы.

Чем же тогда объясняется эмоциональный настрой повес­ти? Почему в «Фаталисте» нет жертв Печорина, не происхо­дит несчастий по его вине? Напротив, он даже обезвреживает преступника. Более того, Печорин в результате волевого целе­направленного действия смог подчинить своей воле обстоя­тельства, т. е. одержать победу в «схватке с судьбой».

Это очень сложный вопрос, предполагающий пристальное внимание к авторской позиции…

Может быть, ключ к пониманию даст «Предисловие к жур­налу Печорина»: «Хотя я переменил все собственные имена, но те, о которых в нем говорится, вероятно, себя узнают, и, может быть, они найдут оправдание поступкам, в которых до сей поры обвиняли человека, уже не имеющего отныне ничего об­щего со здешним миром: мы почти всегда извиняем то, что по­нимаем».

Печорин не эволюционизировал, не изменился, не «испра­вился». Он продолжает метаться в заколдованном круге из «проклятых» вопросов.

Автор же относительно спокойным эмоциональным наст­роением «Фаталиста» как бы выражает свое понимание и про­щение, что в общем поэтическом ансамбле снимает мотив безысходности и допускает возможность выхода личности из со­стояния трагической обреченности.

Заключение.

Вслушаемся в слова Печорина и представим, к каким убеждениям приводили они современников Лермонтова: «Я люблю сомневаться во всем: это расположение ума не мешает решительности характера; напротив, что до меня касается, то я всегда смелее иду вперед, когда не знаю, что меня ожидает. Ведь хуже смерти ничего не случится – а смерти не минуешь!
» И в этот именно момент мы расстаемся с героем, закрываем последнюю страницу романа. Насколько грустнее и безнадежнее были бы наши мысли после чтения «Героя нашего времени», если б мы расстались с Печориным на той дороге, что вела его в Персию. Пусть мы знаем о конечной бесцельности жизненного пути Печорина, но как читатели мы прощаемся с ним в то мгновение, когда он смело пошел навстречу судьбе.

Вероятно, вот это бесстрашие, эта непокорность року, готовность лучше умереть, чем смириться, и вызвала резкое неприятие романа Николаем 1 и всем хором реакционной критики. И вероятно, именно этими качествами «Герой нашего времени» завоевал признание и любовь многих читательских поколений.

«...В этом человеке есть сила

духа и могущество воли,

в самих его пороках проблескивает

что-то великое».

(В.Г. Белинский)

Список литературы:

1) Белинский В.Г. - Полное собрание сочинений - 4 том.

2) Шагалов А.А. - М.Ю. Лермонтов – в школе.

3) Бенькович М.А. - Из истории русского философского романа.

4) Виноградов В.В. - Стиль прозы Лермонтова – литературное наследство 1941г.

5) Галкин А. - Об одном символе в романе М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени».

6) Герштейн Э. – «Герой нашего времени» М.Ю. Лермонтова. 1976г.

7) Григорьян К.Н. – Лермонтов и его роман «Герой нашего времени»

8) Долинина Н.Г. – Прочитаем Онегина вместе, Печорин и наше время. 1985г.