Что позволяет говорить о романе Гарсиа Маркеса «Сто лет одиночества» как о романе-мифе?
«Роман-миф», в котором различные мифологические традиции используются синкретически в качестве материала для поэтической реконструкции неких исходных мифологических архетипов[1]
.
Как и для большинства произведений Маркеса для романа «Сто лет одиночества» характерны размытость граней пространства, времени, реальности и фантазии. Роман пропитан магией и волшебством, алхимией и фантастикой, пророчествами и гаданиями, предсказаньями и загадками.
У всех героев романа-мифа есть проблема, которую не могут решить –одиночество. Одиночество – наследственная черта, семейный знак и «проклятье» рода Буэндиа. По причине кровосмешения и убийства мифологическая, роковая предопределенность судьбы рода. Урсула воспринимает судьбу рода, как миф.
В романе гениально соединены- сказка и роман, миф и притча, пророчество и глубокая философия[2]
.
К чертам романа-мифа относятся следующее: приношение жертвы, а в мифах мы часто можем встретить, что жертва необходима, что через нее искупают грехи. К чертам мифа можно отнести и непорочность героини, отсутствие в течение долгого времени детей, однако все решается с чьей-либо помощью, то есть появляется образ помощников.
К мифологическим чертам можно отнести и то, что для большинства произведений Маркеса и для романа «Сто лет одиночества» характерны размытость граней пространства, времени, реальности и фантазии.
Миф указывает на историчность романа. Мифология просачивается в жизнь семейства Буэндиа. В романе постоянно встречаются и сказочные сюжеты, и мифические образы, ассоциации. Во всемогущем Джеке Брауне просвечивает сказочный колдун-оборотень. А в солдатах, вызванных на расправу с забастовщиками, – мифический «многоголовый дракон». Есть в романе и более масштабные ассоциации. Мрачный город, родина Фернанды, где по улицам бродят привидения и колокола тридцати двух колоколен каждодневно оплакивают свою судьбу, обретает черты царства этого волшебника[3]
.
Сам роман достаточно наполнен различными образами, в том числе и арабскими сказками из «Тысячи и одной ночи». Эти сказки приносят цыгане, и только с цыганами они связаны. По своему происхождению сказка либо дочь мифа, либо его младшая сестра, поэтому в мифологической табели о рангах она стоит на ступеньку ниже мифа с его величием, абсолютностью, универсальностью. Однако между ними существуют родственные связи. Миф – «частица человечества». Но на это название может претендовать и сказка, хотя она до некоторой степени ограничена национальными рамками[4]
.
Таким образом, в романе Г.Г. Маркеса «Сто лет одиночества» присутствуют черты не только реализма, но и мифологические. К мифологическим чертам относится и сам образ жизни главных героев, их поступки. Герои романа не могут смотреть на себя со стороны, как и герои мифа, они не видят себя со стороны и оказываются одинокими героями, центром мироздания.
Сходное и несходное в идейно-эстетических концепциях Сартра и Камю
Ж.-П. Сартр и А. Камю – французские писатели, которые в своих произведениях через абсурд высказывали свое отношение ко всему происходящему.
Проблема абсурда у Ж.-П.Сартра и А.Камю связывается с проблемой отчуждения. Жизнь человека, с точки зрения французских экзистенциалистов, абсурдна потому, что человек живет в чуждом ему мире. Он постоянно чувствует свое одиночество, свою разобщенность с другими людьми. И в связи с этим, человек постоянно задается вопросом о смысле своей экзистенции. Он, лишенный своей сущности, как смысла существования, не может испытывать удовлетворение от соприкосновения с внешним миром, не может испытывать радости общения с другими людьми. Человек вообще потерян для мира – но вместе с тем и для самого себя.
И если утрата смысла есть ничто иное, как внезапный «сдвиг» нравственного сознания, пережившего несовпадение сущности и существования как экзистенциальный акт – то, следовательно, путь к обретению смысла существования лежит через обретение субъективно-ценного и психологически приемлемого «стержня» личности. Такой путь обретения Ж.-П.Сартр находит в свободе, а А.Камю в бунте.
Преодоление отчуждения Ж.-П.Сартр связывает со свободным волевым усилием, основанным на осознании человеком бессмысленности жизни и решительности преодолеть эту бессмысленность путем привнесения в жизнь смысло-содержащих поступков[5]
.
Согласно А. Камю, бунт представляет собой постоянный протест против существующего абсурда. Он переносит человека от чувства отчужденности по отношению к самому себе и миру к состоянию, преодолевающего отчужденность, когда его сознание начинает основываться на идеях свободы и солидарности.
Философия А. Камю и Ж.-П.Сартра не только поднимает проблемы, которые мучают человека в современном мире, но и зовет людей к выполнению общего долга по отношению к самим себе. Философы пытаются найти нравственное обоснование социальных проблем и призывают к преодолению абсурда и отчуждения через активное привнесение нравственного смысла во все сферы социальной жизни.
Ж.-П. Стартер же считает, что выход из абсурдности жизни можно найти в свободном выборе. Человек в своем выборе жизненных ценностей свободен и человек сам себя формирует. Иначе говоря, человек является кузнецом своего счастья. Свобода, согласно Ж.-П.Сартру, является способом бытия сознания[6]
.
Свобода, по мысли А. Камю и Ж.-П.Сартра, связана не только с тревогой, но и с заброшенностью и отчаянием человека. Мир, куда был заброшен человек, есть чуждый ему мир. В этом мире ему не на кого надеяться и он оказывается в состоянии отчаяния. Никакие наставления, ни божественные, ни земные, никакие советы и рекомендации не могут подсказать человеку, что ему нужно делать и как поступать. Поэтому человек оказывается в заброшенном состоянии, приходит в отчаяние. Однако Ж.-П.Сартр и А. Камю глубоко убеждены, что имеются выходы из этого состояния. Человек может
Однако, несмотря на все сходство философии А. Камю и Ж.-П. Сартра, у них есть расхождения. Камю был скорее продолжателем той линии в литературе, которая получила название французского морализма. В отличие от Сартра, в 40-50-х гг. поддерживавшего сталинизм, а затем пришедшего к поддержке Мао и Кастро, Камю всегда критически относился к «реальному социализму». Камю употребляет понятия «природа человека», ставшего позднее главным пунктом его расхождения с экзистенциализмом Сартра.
Камю призывает к стилевому единству, противопоставляя «порядок стиля» беспорядку мира. «Монотонность» и «ясность» его литературного стиля ассоциируется с «нулевым градусом письма» (термин Р. Барта). Вместе с тем вызывающе упрощенный, описательный, бедный метафорами стиль характеризует, в основном, произведения «круга абсурда», в частности повесть «Посторонний» (1942); стиль «круга бунта» (повесть «Чума» – 1947) напряжен и четок; обрывочный, лихорадочный стиль присущ последней повести Камю – «Падение» (1956).
Сходное в идейно-эстетических концепциях состоит в том, что и Ж.-П. Сартр, и А. Камю принадлежали к направлению экзистенциализму, они оба пытаются изучить психологические особенности человека, но только делают это разными путями. Немаловажным является и то, что оба писатели с неким абсурдом показывают те вещи, на которые следует обратить внимание или которые заслуживают его. Несмотря на то что А. Камю продолжает поприще Ж.-П. Сартра, он по-иному пытается посмотреть на творчество, для него важно именно душа, переживание, ностальгия. В то время как Ж.-П. Сартр больше сосредоточен на психоанализе, на идеях З. Фрейда. Безусловно, все это отражается и на творчестве. По-разному проявляется эстетика и военные годы, и послевоенные. А. Камю больше сосредоточен на бунтах, то есть на призыве высказывать свое мнение, не боясь, поэтому неслучайно, он призывает пересмотреть устоявшиеся каноны в экзистенциализме. Ж.-П. Сартр же акцентирует внимание на тех людях, которые не теряют своей активности несмотря ни на что, которые не верят в злой рок[7]
.
Новелла Борхеса «Смерть и буссоль» и жанр детектива
Новеллы Борхеса, которые построены по принципу детектива: в них есть загадка, тайна, всегда связанная с текстом, и разгадка тайны приобретает черты исследования текста, то есть становится филологической в самом точном смысле этого слова. Детективное расследование, захватывающее и увлекательное, постепенно переходит в филологическое исследование.
В новелле «Смерть и буссоль» – о ловушках, подстерегающих человеческий разум, чтобы превратить вечный поиск в непререкаемую догму. В рассказе «Смерть и буссоль» борьба человеческого интеллекта с хаосом предстает как криминальное расследование.
Место, упоминанием которого начинается и в пыльном саду которого заканчивается рассказ «Смерть и буссоль» – место, где, как читателя сразу предупреждают, найдет свою гибель герой, д. Однако до того как герой и читатель поймут, что сыщик по прямой движется к своей смерти, о чем он и скажет с отсылкой к апории Зенона Элейского о невозможности движения («Дихотомия»), его детективно долгий путь вычертит по карте города правильный ромб; столь же правильно рассчитано движение героя во времени: точку от точки отделяет ровно месяц, причем день считается по еврейскому календарю. Вершины геометрической фигуры – в каждом из данных мест будет с регулярностью раз в месяц происходить убийство – будут помечены буквами еврейского алфавита, составляющими тайное имя Бога (причем одному из убитых – Симону Асеведо – дается фамилия предков Борхеса по линии матери, португальских евреев)[8]
.
В новелле Х.Л. Борхеса «Смерть и буссоль» повторяется мысль А. Кларка и Т. Манна об опасности симметричных конфигураций. Детективная история, описанная в рассказе Борхеса, происходит на фоне структурной сетки из ромбов, где симметрично не только пространство, но и время. Регулярные убийства происходят в четырех вершинах ромба, причем последнее убийство – в доме, построенном абсолютно симметрично[9]
.
Таким образом, Х. Л. Борхес в новелле «Смерть и буссоль» использует приемы детективного жанра, который увлекает читателя, ему становится интересно следить за происходящим. При этом автор акцентирует внимание на необычных деталях, предметах.
Список использованной литературы
1. Андреев Л.Г. Зарубежная литература ХХ века. – М.: ФЛИНТ, 2003. – 512 с.
2. Богословский В.Н., Гражданская З.Т. История зарубежной литературы ХХ века. – М.: Просвещение, 1984. – 304 с.
3. Борхес Х.Л. Смерть и буссоль. – М.: Дрофа, 1996. – 98 с.
4. Новиков В.И. Зарубежная литература ХХ века. – М.: Дрофа, 2006. – 489 с.
5. Маркес Г.Г. Сто лет одиночества. – М.: Мир книги, 2009. – 346 с.
6. Плавскина З.И. История зарубежной литературы ХХ века. – М.: Просвещение, 2001. – 321 с.
[1]
Новиков В.И. Зарубежная литература ХХ века. – М.: Дрофа, 2006. – 489 с. 112.
[2]
Андреев Л.Г. Зарубежная литература ХХ века. – М.: ФЛИНТ, 2003. – 512 с. 84 – 85.
[3]
Богословский В.Н., Гражданская З.Т. История зарубежной литературы ХХ века. – М.: Просвещение, 1984. – 304 с. 74-75.
[4]
Плавскина З.И. История зарубежной литературы ХХ века. – М.: Просвещение, 2001. – 321 с. 95.
[5]
Андреев Л.Г. Зарубежная литература ХХ века. – М.: ФЛИНТ, 2003. – 512 с.346.
[6]
Плавскина З.И. История зарубежной литературы ХХ века. – М.: Просвещение, 2001. – 321 с. 211.
[7]
Новиков В.И. Зарубежная литература ХХ века. – М.: Дрофа, 2006. – 489 с.
[8]
Андреев Л.Г. Зарубежная литература ХХ века. – М.: ФЛИНТ, 2003. – 512 с. 215.
[9]
Плавскина З.И. История зарубежной литературы ХХ века. – М.: Просвещение, 2001. – 321 с. 184.