Ефим Левертов
Евреи и еврейство в романах Хемингуэя и Фолкнера
- Его зовут Бартон Коль, - говорит он.
- Коул?, - спрашиваю.
- Нет, - говорит, - вы произносите Коул, а его фамилия Коль.
- Вот как, - говорю, - Коль. Не очень-то американское имя.
- Ладно, - говорит, - ...А он - да, он - еврей...
У. Фолкнер. Особняк
Закон, сформулированный по поводу определенного случая, может быть распространен на другой случай, если есть основания для его применения.
Рабби Ишмаэль, танай 2 в. н.э.
Вопрос. Вы когда-нибудь изображаете сами себя в своих произведениях
Фолкнер. …Писатель изменяет свой облик…хотя, конечно, он никогда не может с точностью сказать, сколько от реального Хемингуэя или Фолкнера ушло в книгу, потому что ему это не очень–то важно…
Вопрос. Но время от времени вы вкладываете в уста героя собственные мысли?
Фолкнер. Ну да, в тех случаях, когда этот тип согласен со мной.
Фолкнер в Виргинском университете.
Беседы со студентами и преподавателями.
Занятие 14. 6 мая 1957 г.
Странные у американских писателей литературные герои. У одного - Хемингуэя - герой романа “Фиеста (И восходит солнце)” был ранен на войне и в следствие этого стал импотентом. На войне конечно бывает и хуже. Однако ведет себя этот герой, можно сказать, не вполне адекватно ситуации. Мало того, что он влюбляется, отчего, естественно, никто не застрахован и что никому не возбраняется, а только приветствуется, так он еще и сводничает свою возлюбленную молодому тореадору, что уже для образа американского героя - БПАС (аббревиатура - белый, протестант, англо -саксонского происхождения), созданного априори в голове у читателя, совсем не характерно. К слову сказать, герой Хемингуэя - католик.
Э. Хемингуэй
У другого - Фолкнера - герой романа “Особняк” здоров. Представьте себе: он мужчина во цвете лет - примерно 50, холост, образован, окружной прокурор; она - вдова, примерно 30, была на войне (Гражданской в Испании). Оба они приезжают в гостиницу, где для них приготовлены две комнаты рядом. Горячо? Нет. Кровати в номерах поставлены к одной стенке. Для чего бы вы думали? Если не читали или забыли, ни за что не догадаетесь. А чтобы перестукиваться, вот для чего.
Мы, воспитанные на классической русской (в широком смысле) литературе после Гоголя, Достоевского, Горького и Шукшина ничему не удивляемся, приписывая русским героям свойства загадочности души. Но здесь другой мир, другая земля, другие души, уже не наши - ”мертвые”. Откуда же и здесь “чудики”?
А вот откуда. Истинный национальный классик, желая показать характеры своего народа, вынужден обращаться к крайним формам его проявления и только так он может охватить этот характер в целом. Не “типические характеры в типических обстоятельствах”, как учили нас теоретики социалистического реализма, а наоборот - крайние характеры в крайних обстоятельствах.
Как все вышесказанное связано с темой нашего разговора: изображение евреев и еврейства в романах американских писателей? Прямым образом. Ведь у писателей, ставящих своей целью показ американской действительности и раскрытие американского характера, евреи и еврейство фигурируют в этом показе лишь в качестве вспомогательных субъектов и объектов изображения, лишь для полноты картины или для поддержки движения задуманного ими сюжета. Евреи не являются главными героями этих романов, а проблемы еврейства не являются основными проблемами, разрешаемыми их сюжетами*, если только это не какие-нибудь одиозные книги типа “Князь Тьмы” или “Протоколы сионских мудрецов” (не можем сразу вспомнить какого-нибудь американского названия). И на фоне больших крайностей в изображении американского быта и “чисто” американских героев, при изображении евреев писатели, а затем и читатели вынуждены довольствоваться усредненными и обобщенными образами в соответствии с установками, господствовавшими в голове или в “среде обитания” писателя.
При анализе взглядов писателя на проблемы еврейства могут быть два принципиально разных подхода в зависимости от того, есть ли в анализируемом произведении писателя персонажи, взгляды которых можно в какой-то мере идентифицировать со взглядами автора, или таковых нет. Попробуем проиллюстрировать сказанное на тех же примерах - романах Фолкнера “Особняк” и Хемингуэя «Фиеста (И восходит солнце)».
У.Фолкнер
На роль “голоса” Фолкнера более всего могут претендовать два героя - уже упоминавшийся нами окружной прокурор Гевин Стивенс и местный “философ” - резонер, продавец швейных машин В.К. (Владимир Кириллыч) Ретлиф - американец с русскими корнями (именно их диалог вынесен в первый эпиграф, предлагаем читателям вспомнить или отгадать “кто есть кто”). Вот как описывается В. К. Ретлифом единственный персонаж романа - еврей Бартон Коль, архитектор - абстракционист, летчик – интернационалист, участник Гражданской войны в Испании и коммунист по своим идеологическим убеждениям. Ввиду важности этой характеристики приведем цитату почти полностью, несмотря на некоторую ее громоздкость: ”Он был не такой уж крупный, только выглядел крупным, как хороший футболист. Нет, как, боксер. И вид у него был такой, что он не только никому не даст спуску или пощады..., впрочем, это не то слово. Вид у него был такой, что он мог бы тебя побить, а может быть, и ты побил бы его, но только ты бить его не станешь, и он мог бы убить тебя или ты его мог бы убить, но только ты и убивать его не станешь. Одно было видно, что он ни на какие сделки не пойдет, так он смотрел на тебя своими светлыми ... глазами, только у него взгляд был не жесткий, он просто видел тебя насквозь, смотрел не спеша, пристально, ничего не упуская, будто заранее зная, что увидит”. Тот, кто хоть немного знает Фолкнера, понимает, что более положительной характеристики у него может заслужить разве что ангел. Эта характеристика заслужена, понятно, не за идеологические убеждения героя, мы знаем, что Фолкнер был весьма далек от идей коммунизма. Можно констатировать, что из уст главных героев романа, олицетворяющих, по большому счету, идеологические позиции автора, в том числе на проблемы еврейства, звучат достаточно положительные характеристики единственного героя романа - еврея Бартона Коля, что, по нашему мнению, отражает позиции автора на проблемы евреев, еврейства, юдофобии и т.п.
Несколько иной исследовательский подход следует применить при анализе романа Хемингуэя “Фиеста (И восходит солнце)”. Мы не видим здесь ни одного героя, жизненные позиции которого можно было бы определенно идентифицировать с позицией автора. В связи с этим применим так называемый “метод переноса”.
Вспомним произведение Хемингуэя, в котором бы достаточно ясно указывались его гуманитарные установки и попробуем сопоставлять позиции героев исследуемого произведения с позициями, условно прин
Главный герой “Праздника” сам Хемингуэй, предположительно и выражающий позиции автора по различным проблемам. Начнем сопоставлять Хемингуэя “Праздника” с различными героями “Фиесты”. Первый, кто может прийти нам на ум в этом плане, это герой ”от первого лица” - журналист Джейкоб Барнс, тот самый который нас удивил своим столь “рыцарским “ отношением к своей возлюбленной. Действительно здесь мы имеем сходства и профессий и хобби - любовь к рыбной ловле и бою быков. Но, начиная рассматривать кандидатуру Барнса со всех сторон, мы все-таки должны ее отвергнуть. Во-первых, это “лежит” слишком явно «на поверхности», чтобы быть правдой. Во - вторых нам начинают казаться подозрительными некоторые черты его характера, очень не соответствующие чертам героя “Праздника” - инфантильность, отношение к женщинам, неприязнь к евреям и др.
Мы с удивлением должны признать, что более всего подходит на “копию” героя “Праздника”, хотя и сильно искаженную, единственный герой - еврей Роберт Кон. Мы видим в нем сосредоточенность на работе писателя, хотя и не всегда успешную, добросовестность и порядочность, критикуемые его “друзьями” - американцами и британцами, почтительность и уважение к женщине, постольку, поскольку это позволяют обстоятельства, обязательность по отношению к людям, которых он считает друзьями, и по отношению к своим обещаниям. У Роберта Кона конечно много наивности не свойственной британско-американским героям Хемингуэя, но так свойственной, по мысли Хемингуэя - писателя, богатым еврейским сынкам, особенно окончившим престижные ученые заведения, как это было с Робертом Коном. Так он никак не может понять, почему физическая близость с героиней - аристократкой совершенно ничего для нее не значит. Здесь мы должны напомнить читателям, что мы сравниваем с Робертом Коном Хемингуэя “Праздника”, а не Хемингуэя - писателя, между этими двумя Хемингуэями такая же разница, как, например, между человеком и его хорошо отретушированной фотографией.
Мы также должны сказать, что даже если предположить, что Роберт Кон действительно является в некотором отношении чьим–то «голосом», совсем не значит, что этот «кто-то» является прототипом нашего героя. Так прототипом Роберта Кона многие критики называют Форда Мэдокса Форда, автора романа «Солдат всегда солдат» и мы согласны с этим предположением. В образ Хемингуэя “Праздника” Хемингуэй - писатель вложил много весьма привлекательных черт, свойственных Роберту Кону, но не свойственных другим героям “Фиесты”. В “Фиесте” немало антиеврейских выражений и выходок других героев романа, что давало некоторым критикам подозревать в антисемитизме Хемингуэя-писателя (не героя “Праздника”), однако наш исследовательский метод этого не обнаруживает.**
Проблемы антиеврейских настроений Запада межвоенной эпохи, приведших в результате к ужасной “Катастрофе европейского еврейства”, анализируются в одноименном курсе политологии и истории. Нам же при анализе произведения следует напомнить, что в “Фиесте” много также антианглийских выражений, высказываемых героями-шотландцами, но мы воспринимаем это сродни неприязни, например, южан к северянам в Америке у того же Фолкнера или, скажем, у Маргарет Митчелл. Рассматривая такую неприязнь, как неприязнь побежденных к победителям, и расширяя это понятие и на евреев, не делает ли Хемингуэй евреям комплимент, которого они не заслуживают? Чтобы окончательно поставить точку в этом вопросе и, вместе с тем, взбодрить читателя, укажем, наконец, на один автобиографический факт, который подарил писатель своему герою - еврею. Писатель в молодости занимался боксом и в одном из боев ему был сломан нос. Именно этот факт своей биографии писатель подарил Роберту Кону.
Подведем итог сказанному. В статье высказано предположение о том, что крупный национальный классик при изображении характеров своего народа обращается к крайним формам выражения этого характера***, в то время как при изображении маргиналов, каковыми для многих народов - русских, американцев и др. являются евреи, данный классик обычно обращается к неким обобщенным и усредненным их образам. Для анализа отношения автора литературного произведения к евреям и еврейству предложено проследить, есть ли среди героев этого произведения явные выразители авторской позиции, а, если таковых не обнаруживается, поискать выразителей этой позиции в других произведениях писателя, и, по обнаружению таких выразителей, последовательно сравнивать их с героями исследуемого произведения на предмет наибольшего сходства. Взгляды таким образом обнаруженного (перенесенного) героя мы и припишем самому писателю. При этом следует оставаться в системе художественных произведений данного писателя.****
В исследованных таким образом романах Хемингуэя “Фиеста (И восходит солнце)” и Фолкнера “Особняк” признаков недоброжелательства по отношению к евреям и еврейству нами не обнаружено, а в романе Фолкнера нами увидены следы явного уважения к герою романа - еврею, которое мы вправе перенести и на еврейство в целом, с чем мы наших читателей и поздравляем.
Примечания
*В мировой литературе есть автор, чье произведение опровергает данный тезис. Мы имеем ввиду Джойса с его великим европейским романом “Улисс”, но Джойса мы называем великим европейским, а не ирландским писателем.
**Д-р Я.Цукерман, читая статью в рукописи, напомнил автору о дружбе Хемингуэя парижского периода с Гертрудой Стайн.
***Данное предположение, выдвинутое здесь в общем виде, было высказано по конкретному случаю, применительно к Гоголю еще в 1891г. Розановым, характеризуемым обычно умеренным шовинистом и непоследовательным охранителем: ”Вообще замечательна в Гоголе эта особенность, что он все явления и предметы рассматривает не в их действительности, но в их пределе, отсюда его ... повести, возводящие обыкновенную серенькую жизнь до предела ...” (В. Розанов. Пушкин и Гоголь).
****Литературный критик В.Топоров допускает выход в надсистему - из художественного произведения в жизненную ситуацию и обратно. Вот, что пишет он, например, при анализе творчества писателя Ю.Трифонова: ”...как ведет себя человек в скандале с женой или в ситуации, когда у него, допустим, просят взаймы, так же он будет вести себя и в положении, требующем экзистенциального выбора. Поэтому не надо, совершенно не обязательно показывать, как интеллигент “стучит” на товарища, достаточно показать, как он боится (скажем, попасть в двусмысленную переделку) и как он врет, потому что боится. Не обязательно писать о том, что мы участвуем в фиктивных безальтернативных выборах, - достаточно показать, что и сменить квартиру или место службы мы бессильны...”.