Дон Жуан, Наполеон, Клеопатра, Данте и другие "любимцы веков" в творчестве А. Брюсова

Дон
Жуан
,
Наполеон
,
Клеопатра
,
Данте
и
другие
"
любимцы
веков
"
в
творчестве
А
.
Брюсова

Одной из первых книг, выпущенных книгоиздательством "Скорпион", стал сборник Брюсова "Tertia vigilia" ("Третья стража"). "Любимцы веков" — так назвал Брюсов один из основных разделов книги. Этот заголовок или близкие ему будут встречаться не раз в его последующих сборниках, практически в каждом из них будет раздел или цикл стихотворений, посвященных истории. В "Третьей страже" перед нами проходят древняя Ассирия, Двуречье, Египет, Греция, Рим, европейское средневековье и Возрождение, первые века отечественной истории и относительно близкое по времени событие — наполеоновская эпопея. Под пером поэта возникают и реальные исторические лица, и герои мифов, безымянные персонажи разных эпох, долженствующие выразить характерные черты своего времени. Все эти стихи меньше всего напоминают <реконструкцию прошлого", стремление поэта вовсе не в том, чтобы рисовать картины на исторические темы. В них ощутимо бьется пульс современности. "Голос родных теней" дорог поэту не только сам по себе, не только величием мысли героевпрошлых эпох, но и тем, что в нем явственно слышно то, что особенно важно сейчас самому поэту.

Всех героев Брюсова объединяет одно свойство — ясность и определенность характера, дерзновенность мысли, преданность избранному пути, страстность служения своему призванию и своему историческому предназначению. И ассирийский царь-завоеватель, и безымянный халдейский пастух, который "первый начертал пути своих планет", и Данте, "веривший в величие людей", и все остальные его герои — разрушители и созидатели — при всей несовместимости и, по существу, противоположности своих поступков, все они прежде всего деятельны. Брюсова привлекает сила ума и духа этих людей, дарующая им возмож

ность встать над сиюминутными будничными заботами и мелкими страстями, открыть неведомое, повести мир к новым рубежам. В них читается тоска автора по героическому. Правда, герои Брюсова всегда одиноки, ими движет Рок, или личная жажда познания, или страсть к власти. Никому из них не свойственно чувство служения людям, никто не идет на самопожертвование, но в то же время сила и страстность их характеров, устремленность к единой цели неолько поднимают их над заурядностью, но как бы фокусируют в них силовое поле истории.

Возможно, ощущение разъединенности героев с людьми их времени, их отчужденность приводили Брюсова к излишней картинности, определенной риторичности и холодности в некоторых из этих стихов. Тонко почувствовав эту особенность исторических картин Брюсова, Горький писал в рецензии на "Третью стражу", что Брюсов "во всех стихотворениях этого цикла напоминает почему-то о благополучно здравствующем французском академике—поэте Хозе Марии Эредиа"'. Сравнивая Брюсова с поэтом-парнасцем Эредиа, Горький намекал на определенную "отстраненность" Брюсова от геров, холодность его красок, некоторую музейную глянцевитость и картинную экзотичность его героев. Не соглашаясь с критикой Горького, Брюсов писал ему: "...отличие их от сонетов Эредиа важное. У того все изображено со стороны, а у меня везде — и в Скифах, и в Ассаргадоне, и в Данте — везде мое "я". Право же, дьявольская разница!".

В этом споре правда была все же на стороне Горького. Брюсовское "я" действительно очень ощутимо во многих его стихах, но, декларируя свою близосьб к разным героям истории, Брюсов, по существу, оставался безразличен к самому существу их дела.

Я все мечты люблю, мне дороги все речи,

И всем богам я посвящаю стих, -

заявлял он в программном для этого сборника стихотворении "Я". Это поклонение "всем богам" и оборачивалось бесстрастием, а иногда и сухой риторикой.

Но одну из самых замечательных и отличительных черт этого сборника составляют мажорный тон и оптимистическая убежденность Брюсова в грядущем свете, в обновлении мира.