Взгляды Е. Д. Поливанова по принципиальным вопросам теории языка, естественно, претерпевали определенную эволюцию. Вот что нового мы находим в работах Е. Д. Поливанова 20-х годов: связь языка с совместной трудовой деятельностью коллектива и понимание языка (речи) как деятельности. Приведем некоторые характерные примеры.
Язык есть «достояние и орудие борьбы определенного общественного коллектива, объединенного кооперативными потребностями»
В основе концепции «лежит понимание языка как трудовой деятельности, имеющей целью коммуникацию…»
К вопросу о «принципе экономии» в языке: «…экономия энергии в пределах, обеспечивающих, однако, достижение результата…, есть типичная черта любой трудовой деятельности, имеющей определенное задание…». С другой стороны, «экономический уклад» и «характер кооперативных связей» определяют систему общения в коллективе, а также сам «контингент носителей».
«Что нужно для того, чтобы данная произвольно созданная индивидуумом система получила реальное существование в качестве языка..?» Ответ: нужно, «чтобы нашлись лица, заинтересованные в том, чтобы эту систему усвоить и применять для взаимного общения», а «для этого требуется реальное существование коллектива, реально объединенного известными кооперативными потребностями и неспособного обслужить себя…какой-либо другой системой (т. е. другим языком)».
Думается, достаточно уже приведенных примеров. Во всяком случае ясно, что Е. Д. Поливанов не ограничивался «определение языка как социально-исторического факта». Напротив, он самым четким образом формулировал «элементарнейшее из методологии марксистской лингвистики» в виде следующего тезиса: «Язык должен изучаться как трудовая деятельность (параллель до известной степени найдется в изучении производственных процессов); но не индивидуальная, а коллективная». И далее: требуется искать связь языка «не только с культурой как таковой, но и со всей совокупностью явлений экономического быта данного коллектива, прежде всего… с кооперативной деятельностью этого коллектива».
Все это, казалось бы, звучит достаточно тривиально. Но для второй половины 20-х – начала 30-х гг. сказанное было далеко не очевидно.
Само речевое общение Поливанов понимал как сторону или условие трудовой деятельности; язык же был для него не только системой абстрактно-социальных, надындивидуальных ценностей, но в то же время (и в первую очередь!) деятельностью, - в более современных терминах, субстанцией языка была для него социальная деятельность.
Под этим углом зрения надо рассматривать и его теорию эволюции языка, разрабатывавшуюся Поливановым в основном в узбекский период (1921-1926) и отчасти в годы его работы в Москве. Она сводится в общих чертах к следующему.
В эволюции языка имеют значение два вида деятельности: 1) усвоение языка; 2) речевое общение. Однако их функция и относительная значимость различны. Что касается процессов усвоения языка, то здесь Поливанов указывает на наличие двух эталонных моделей: речь взрослых и речь сверстников. Вторая модель – в соответствии с общим понимание сущности языка – обеспечивает (через единство общения в детском коллективе) кодификацию отклонений от языковой модели взрослых; т.е. эти отклонения, когда они возникают в массовом порядке, «получают социальное оправдание» в общении внутри детского коллектива. Это чрезвычайно интересное рассуждение, как ни странно, осталось совершенно чуждым психологии детской речи и не получило дальнейшего развития.
Что же касается процессов речевого общения, то исключительно важное указание Поливанова на «предварительную… мыслительную работу», «состоящую в анализе (расчленении) коммуницируемой совокупности идей и в мобилизации соответствующих этому расчленению языковых ассоциаций». Поливанов прямо говорит в этой связи о внутренней речи.
Вторая существенная мысль Поливанова касается роли «экономии энергии» в речевых процессах: «Экономия энергии… есть типичная черта любой трудовой деятельности,
Поливанов вводит понятие о двух видах материала речевого общения: это представления языковых единиц и представления готовых речевых стереотипов. И эволюция может идти как перестройка системы единиц, а может – как перестройка структуры речевого стереотипа (слова, высказывания).
На уровне фонетики мы имеем дело с двумя основными типами эволюции: отождествление того, что было различным (конвергенция), и различение того, что было общим (дивергенция).
Существенно, что Поливанов не просто построил некоторую систему научных конструктов, но показал, как эти конструкты «работают» на конкретно-языковом материале, и даже сделал некоторые предсказания относительно будущего развития реальных языков. Например, он выдвинул гипотезу о будущей утере японским языком и ганьсуйским диалектом дунганского языка политонического ударения. В русском языке Поливанов предполагал «падение» безударных гласных и снятие противопоставления палатализованных и непалатализованных согласных и др.
Защищая компаративистику (сравнительно-исторический метод) от нападок марристов, Поливанов четко определяет ее место в системе современного языкознания. Это – область языкознания, позволяющая через установление истории конкретных языков и языковых семейств, во-первых, построить «лингвистическую историологию» как учение о механизме языковой эволюции (и в конечном счете прийти к общей лингвистике, в которой… лежит философское значение нашей науки»; во-вторых, в известной мере прогнозировать языковое будущее, что имеет социальную значимость; в-третьих, от истории языка перейти к истории культуры и конкретных этнических культур. Компаративистика, следовательно, - необходимая часть лингвистики, но только часть ее. Она не может быть отброшена на том основании, что является «буржуазной»: она имеет дело с фактами или с вполне допустимыми гипотезами. С другой стороны, она сама по себе не может ответить на вопрос «почему?» – ведь лингвистика в целом ставит своей задачей «установление причинных связей между изучаемыми явлениями, именно объяснение причин языковых явлений», а компаративистика лишь частично способна к такому объяснению, ибо она не является «социологической» наукой.
В связи со сказанным стоит вспомнить и то, что говорил Поливанов о философском значении лингвистики. Оно состоит в том, что данная дисциплина в ряду других наук служит для выработки общих философских положений реалистического мировоззрения…». В другом месте Е. Д. Поливанов говорит: «…всякая наука, претендующая на участие в создании реалистического и, в частности, марксистского миропонимания, должна вытекать из фактического материала, а не сводиться к нескольким общим положениям, не связанным с конкретными фактами данной области явлений». Отсюда путь построения марксистской лингвистики предполагает марксистское объяснение твердых языковых фактов и лишь затем – переход «вглубь к неизвестному». Значит, нельзя игнорировать лингвистическую культуру прошлого, «нельзя не знать установленных ею фактов, как и методов, позволяющих убедиться в математически точной доказанности этих фактов».
Именно здесь и лежит основной пункт расхождений между Поливановым и учениками Н. Я. Марра.
Вяч. Вс. Иванов достаточно подробно охарактеризовал компаративистические штудии Е. Д. Поливанова. Он отметил следующее: а) использование Поливановым сравнительно-исторического метода на материале японских диалектов и рюкюского языка; б) теорию родства корейского языка с алтайскими; в) теорию родства японского с алтайскими и австронезийскими языками; г) применение приемов внутренней реконструкции к материалу неиндоевропейских языков; д) последовательное проведение принципа относительной хронологии; е) использование в сравнительно-историческом исследовании идеи смешения или скрещивания языков; ж) разработку теории языковых союзов; з) идею «сравнительной грамматики неродственных языков».
При подготовке этой работы были использованы материалы с сайта http://www.studentu.ru