Встреча мифа с реальностью

(Чингиз Айтматов: "После сказки" и "Белый пароход")

Произведение литературы только тогда становится близким, когда оно рождает отклик в моей душе. Счастливая звезда Айтматова в том, что он каждым своим произведением достигает такого эффекта. Начинаю читать его и сразу становлюсь соучастником данного повествования. И меня по­трясает реальность событий, происходящих в нем. Они заставляют ощу­тить неотвратимую потребность взять на себя всю боль, страдания и ра­дость незнакомых людей, открыть* перечитать и пережить все заново. Ге­рои Айтматова вспомнили и вернули нам забытую сказку, которая оказа­лась не чем иным, как воплощенной народным опытом истиной о неразде­лимости — Человека, Времени и Природы. Я невольно сравниваю две по­вести о взаимоотношении людей друг с другом. Так, в маленьком нивке Кириске узнаешь мальчика из “Белого парохода”, а в старике Органе, в его сыне и племяннике — стариков и мужчин из киргизских аулов. Нео­быкновенное сходство легенд о Рогатой матери-оленихе и Великой Рыбе-женщине. Сходство в том, что обе они — родоначальницы рода человече­ского и что самые старшие передают эти предания самым младшим. Они помогают увидеть наших предков современными глазами.

Повесть “Белый пароход” ставит в центр дитя, ребенка, который выступает нравственным судьей дел взрослых. Почти везде у Айтмато­ва мир обозревается глазами юного существа (“Ранние журавли”, “Пе­гий пес...”, “Джамиля” и многие другие). Уплыл мальчик по реке рыбкой, а читатели остались на берегу растерянные и оглушенные, словно герои “Пегого пса...” в лодке средь бушующего моря. Финал повести потрясает своей неожиданностью и неизбежностью. В художе­ственном произведении, в том, что написал Чингиз Айтматов, сделав­ший нас и мальчика свидетелями того, как топтали ногами и рвали на куски голову Оленихи, другой конец был невозможен.

Герой повести — мальчик, наивно-чистый и мечтательный, душев­но-открытый и бескорыстный. Загадочно его происхождение: о матери и отце только слухи, а сам он в мечтаниях своих рисует роскошные образы. Отец ему — матрос с Белого парохода, а мать ему — прароди­тельница рода племени киргизов — Рогатая мать-олениха. Его потря­сающая способность воображения, нравственная чистота, способность жить вымыслом, свидетельствуют о нем, как о том пророке, который, по словам первых встречных людей, только сам не знает о себе, что он пророк. Его внутренние, интимные сожители — это вся благодать бы­тия: горы, лес, простор, озера, времена года, бинокль, портфель, люди добрые, сказочные, наезжающие изредка издалека (чабаны, шоферы, все — братья, ибо сыновья Рогатой матери-оленихи).

И на фоне идеальной семьи, наподобие той, что предстала ему на том берегу реки в видении трех маралов, особенно жалким предстает позори­ще этого искусственного скопления людей на лесном кордоне, образую­щих якобы семью. Все они чужие друг другу. И по словам бабки: “А чу­жой — всегда чужой, сколько его ни корми, сколько за ним ни ходи”, — все они сведены вместе, и в страхе жизни боятся отодраться друг отдруга —вырваться в жизнь иную, вольную, с открытыми возможностя­ми. Вокруг зовущие к свобода и истинной жизни просторы горные, лес­ные, степные, а тут люди душатся, боясь выйти за границы. А маль­чик — как много видит он с Караульной горы. Но, помимо сильного фи­зического зрения, мальчик наделен еще более сильным, могучим —внут­ренним зрением. Он видит мир новый и неиспытанный, где жизнь такая безмятежная, полная устоявшейся гармонии, там вечное блаженство в объятиях сказочной красоты. Дети, взращенные Рогатой матерью - оленихой, — начало людского рода, начало человека. И мальчик, которому предстоит уплыть рыбой, — сын сыновей Рогатой матери - оленихи. И все те шоферы — хорошие, добрые люди, которых он знал, — были для него сыновьями Рогатой матери-оленихи. Один корень, одно начало, один исток у этого родства. И старик Момун несказанно горд тем, что принадле­жит к роду бутинцев, который тоже ведет начало от Рогатой оленихи.

Кордон — ограниченность и предопределенность. Это бесчувственная атмосфера, простроенная на безумном страхе и апатичной покорности и пропитанная мрачнейшим суеверием и невежеством. Один лишь мальчик отваживается вырваться из кольца-плена, превратиться в вольную рыбу и уплыть к Отцу... раз убили злые люди его мать - Олениху. Он сумеет заро­дить в себе протесты, обретая форму борьбы за справедливость, за веру в правду и счастье, ибо такова изначальная потребность рожденного челове­ка — быть человекам. А ведь и у Орозкула тоже есть свой мир-сказка — “О городе и начальственной легко-сладкой жизни там”. В идеале Орозку­ла важен принцип “уважения”, внутреннее содержание которого пост и деньги. В этом мире, руководимом мифом Орозкула, дед единственно бли­зок к мальчику. Он передает ему священное предание народа. Закладыва­ет в его душу пример благоговейного отношения к природе, трудолюбия, человечности. Сам того не ведая, учит мальчика быть человеком. Но “лю­ди не прощают тому, кто не умеет заставить уважать себя”, — констати­рует Айтматов. А деду мальчика Момуну Расторопному как раз это-то и не дано было, хотя “он многое умел в жизни”. Все, чем, собственно, и це­нен человек в сельском обиходе, спорилось у него в руках. “Всю жизнь с утра до вечера в работе, в хлопотах прожил Момун, а заставить уважать себя не научился”. И раньше, и теперь, когда на попечении у него остав­ленный родителями мальчик. А с каким упорством Момун таскал камни, стр

оил запруду, чтобы внук мог купаться в быстрой реке без опаски. Но заставить других уважать себя не смог — отсюда вое и беды. Ведь так лю­бит он незадачливую дочь свою и внука — и на все готов ради них, всем пожертвовать. И поднимается же он и на бунт против Орозкула, чтоб увезти мальчика из школы. Но так же потом заворожит его боль и состра­дание к дочери и пойдет он на поклон к своему “господину”, против кото­рого на миг поднялся на бунт.

Судьбы немногих персонажей этого произведения сходятся в конечном счете на судьбе мальчика. Он живет как бы в двух измерениях. Конкрет­ный, реальный мальчишка, первоклассник, со всеми присущими этому возрасту странностями, шалостями, и воплощение детства вообще— хрупкого, впечатлительного, восприимчивого прежде всего к добру. Мир волшебный и мир реальный. Для мальчика дедова сказка о Рогатой, оленихе — символ безмерной материнской любви, которая в незапамятные времена спасла двух таких же, как он, ребятишек, мгновенно обернется явью, когда Момун, возвращаясь с ним из школы, шепнет: маралы верну­лись. Конечно, уверен мальчик, что это не случайные, забредшие из сосед­него заповедника животные. Это сама Олениха вернулась, чтобы помочь ему, Момуну и его дочери. И охота, убийство маралов станет для него кру­шением обоих миров одновременно. Действие в повести поначалу развива­ется долго и неторопливо. Сказочные, мифологические вступления кажут­ся чем-то вроде традиционного орнамента. И только после того как двое поднимутся на гребень лесного откоса, чтобы стащить по нему вниз укра­денное дерево, этот страшный финал повести вдруг кинется нам навстречу со скоростью того же дерева, сорвавшегося с крутого обрыва. Момун впер­вые в жизни поссорится с зятем, не покорится, бросит проклятое бревно и, терзаемый страхом и жалостью, поскачет через лес в школу за своим внуком. А потом, опять же ради внука и дочери, будет вымаливать про­щение у осатаневшего браконьера и, побуждаемый злой его волей, ненави­стью отправится охотиться на маралов и убьет Олениху. “Старый Момун лежал здесь в расплату за сказку свою о Рогатой матери - оленихе, что не по своей воле посягнул он на то, что сам внушал ему всю жизнь, — на па­мять предков, на совесть и заветы свои, что пошел он на это дело ради злосчастной своей дочери, ради него же, внука...” Последняя сцена — пир над трупом Божества, — выдержана в темно-красных зловещих тонах: “Мальчик с ужасом глядел на эту страшную картину. Он не верил своим глазам. Перед ним лежала голова Рогатой матери - оленихи...” Отблески огней в ночи; похохатыванья, хрюканья свиные (у важного гостя, кажет­ся, свиные глаза), и все это как кошмар — наваждение в сознании боль­ного мальчика, чудовищный бред и нелепость. И мальчик изгоняет все из своего мира, отправившись рыбой к Белому пароходу. Он уходит из этого мира, а мир остается прежним обиталищем этих нелюдей. Смерть здесь ни причем. Мальчик ее не видит и не знает. Он уплывает в реку — в жизнь абсолютно чистую и вечную. Самоубийство, трагедия очищает лю­дей, выводит на путь истины. То, что случилось на далеком лесном кордо­не с дедушкой и внуком, оказавшимися во власти злого, тупого, невежест­венного, мстительного и ограниченного родственника—пьяницы, никого не оставит равнодушным. Тронули, подняли руку на детей Оленихи, оби­дели их — навлекли несчастье на весь свой род на многие годы и поколе­ния вперед. Знал об этом, крепко помнил старик Момун и никогда не про­стит себе, что однажды не одолел зла, отступил перед ним и, посягнув на потомство Рогатой матери-оленихи — предав и продав родство, — казнил свою душу и совершил убийство внука. Ему ли, жалкому старику, терзае­мому страхом и любовью, ему ли было устоять против яростной силы, ко­торая обрекала на полное разрушение все, что еще удерживало его на этом свете. Бунт был критической точкой его душевных и физических возмож­ностей.

И вся большая нравственная идея заключена в сказке, в легенде” в ми­фе, — где вечная жизнь. Последние слова писателя, обращенные к маль­чику, — его надежда и утешение. “И в том еще, что детская совесть в че­ловеке — как зародыш в зерне, без зародыша зерно не прорастет. И что бы ни ждало нас на свете, правда пребудет вовеки, пока рождаются и умирают люди...” И о” себя, пожалуй, добавлю — пока живут в нашем сознании сказки, легенды и мифы. Ведь они созданы народом. Учат нас добру и справедливости, где испокон веков добро побеждает ало, которые запав однажды в душу, очнулись вдруг и заговорили прекрасным и муд­рым языком эпоса. Встреча мифа с реальностью для мальчика окончилась

трагедией. Но так только может показаться читателю, а у Айтматова мальчик навсегда уходит в свой мир мифов.

Лесной кордон так глубоко упрятан в горах, связи его с внешним мифом столь мало ощутимы, что видна реальная обстановка, на фоне которой разворачивается извечная игра эгоизма и бескорыстия, борь­ба добра со злом. И в силу стечения многих обстоятельств один алой, бездуховный, жестокий, темный человек получил возможность изде­ваться над подчиненными ему людьми, и без того обиженными судь­бой. И делает он это нагло, беззастенчиво, уверенный в своей безнака­занности здесь.— заторами, вдали от большой жизни. И только ребе­нок противостоит ему — человек, еще не до конца вышедший из ми­фа, из пристальной чистоты и мудрости отношений с людьми, которые для него все родные и близкие, чья детская совесть — опора, надежда и утешение для взрослых. Ее-то и явил, и развил ее богатство и красо­ту Чингиз Айтматов в повести “После сказки” (“Белый пароход”).