Идейно-композиционное значение сцены в салоне Анны Павловны Шерер в романе "Война и мир"

ИДЕЙНО-КОМПОЗИЦИОННОЕ ЗНАЧЕНИЕ СЦЕНЫ В САЛОНЕ АННЫ ПАВЛОВНЫ ШЕРЕР В РОМАНЕ Л. Н. ТОЛСТОГО “ВОЙНА И МИР”

В значительных произведениях, как правило, первые страницы содержат зерно всего замысла. Это можно сказать о * Мертвых душах”, “Преступлении и наказании”, “Войне и мире”. О “Пре­ступлении и наказании” Достоевского сам Л. Толстой говорил, чтодальше “рассказывается и повторяется то, что вами было прочита­но в первых главах...”

В “Войне и мире”, казалось бы, сцена в салоне Шерер, которой открывается произведение, отнюдь не повторяется. Просто мы как бы окунаемся в гущу событий, сразу же оказываемся среди героев книги, захвачены потоком жизни. Но значение сцены не только в этом. В ней, конечно же, хотя и не так явно, как в первых эпизо­дах романа Достоевского, намечены все основные проблемы произведения, первые же слова, которые звучат в салоне, — рассужде­ния о Наполеоне, о войнах, об Антихристе. В дальнейшем это най­дет продолжение в попытке Пьера убить Наполеона, в его подсче­тах числового значения имени этого “Антихриста”. Вся тема книги — война и мир, истинное величие человека и ложные куми­ры, божеское и дьявольское.

По расстановке действующих лиц сцена напоминает пьесу “Горе от ума”. Только что оказавшийся в петербургском свете Пьер попал, “как Чацкий с корабля на бал”, в общество, которому он чужд и которого он совершенно не понимает. Подобно Чацкому, Пьер вступает в ненужные споры, восстанавливает против себя все общество, рискуя заслужить репутацию сумасшедшего. В среде бежавших от Наполеона роялистов-эмигрантов п русских царедвор­цев Пьер провозглашает, что “революция была великое дело”. Как и Чацкий, Пьер не понимает, перед кем он “мечет бисер”, и, говоря словами Пушкина, мы должны признать, что Пьер, как Чацкий, “совсем не умный человек, но Грибоедов очень умен”. Вмешатель­ство Болконского, к счастью, послужило к прекращению спора, по­гасило страсти. Однако напрасно после приема у Шерер князь Анд­рей предупреждает Пьера насчет его дальнейшего поведения в свете. Пьер, увы, едет кутить к Курагину...

Вернемся в салон Анны Павловны. Главное для нас — просле­дить, как завязываются основные линии героев книги в этой пер­вой сцене. Пьер, конечно, станет декабристом, это понятно по его поведению уже с первых страниц. В. Курагин — хитрец, в чем-то напоминающий Фамусова, но без его теплоты и велеречивости, об­рисованной, однако, Грибоедовым не без симпатии... Петербургская публика — это все-таки не московское барство.

Василий Курагин — расчетливый, холодный проходимец, хотя и князь, и в дальнейшем будет искать ловкие ходы “к крестику ли, к местечку”. Анатоль, его сын, о котором он упоминает в разговоре с Шерер, “беспокой­ный дурак”, причинит много горя Ростовым и Болконским. Другие дети Курагина — Ипполит и Элен — безнравственные разрушители чужих судеб. Элен уже в этой первой сцене далеко не так безобид­на, как может показаться на первый взгляд. В ней еще не было и тени кокетства, но она вполне сознает свою красоту, “предоставляя каждому право любоваться”... Многозначительная деталь! Улыбка ее “неизменна” (самое ужасное, что может быть в человеке, по мне­нию Толстого, — это его духовная неподвижность), а выражение лица Элен полностью зависит от выражения лица Анны Павлов­ны — Толстой специально это подчеркивает. Три женщины в сало­не, Шерер, Элен и Лиза, играют роль как бы трех парок, богинь судьбы. М. Гаспаров интересно сопоставляет “прядильную мастерскую” Шерер с работой богинь, прядущих нить человеческой судь­бы. Другой мотив, связывающий “Войну и мир” с античностью, — античная красота Элен. Эта же античная красота делает ее похожей на бездушную статую.

Линия князь Андрей — Лиза будит воспоминания о гомеров­ской “Одиссее”. “Так надо”, — говорит Болконский, объясняя при­чины своего близящегося отъезда на войну. Лиза Волконская, по контрасту с мертвенностью Элен, оживленная и деятельная, играет роль Пенелопы (князь Андрей в разговоре с Пьером подчеркивает ее верность и преданность), но какой-то рок заставляет Болконского-Одиссея, ощущающего глубокий разрыв со всем окружающим, резко порвать с привычным укладом и идти навстречу неизвестнос­ти и возможной гибели.

Вообще из всех действующих лиц, появившихся в первой сцене, Болконский наиболее загадочен и вызывает наибольшее уважение.

Смысл сцены у Анны Павловны перекликается с эпилогом книги. В эпилоге опять возникают споры о мире и войне, там при­сутствует маленький сын князя Андрея, незримо присутствовав­ший и тогда в салоне Шерер. Ключевой момент сцены — обсужде­ние слов аббата Морио о вечном мире. Хотя аббат больше не по­явился на страницах “Войны и мира”, главное слово произнесено, и великая книга открывается и заканчивается спором о возможнос­ти вечного мира. Такой проект, конечно, в идеале возможен, про­блеме вечного мира и посвятил свое творение Лев Толстой. Непре­взойденный, разумеется, с тех самых пор, как на землю пришел Христос, проект, способный послужить во благо всему человечеству.