Аникин А.А.
В примечании к роману "Евгений Онегин" Александр Пушкин пишет, что в этом произведении "время расчислено по календарю". И в такой очевидной подсказке читателю – как надо воспринимать романное построение – заложено одно из важных свойств русской классики: переживание времени как подлинности. "Евгений Онегин" вообще эталонное произведение для русского реализма, и пушкинское восприятие времени можно вполне перенести на русский классический роман в целом. Явление русской классики в качестве "энциклопедии русской жизни" имеет в основе стремление представить картину подлинного времени – как подлинной первоосновы бытия. А "Евгений Онегин" дал такой наглядный творческий манифест, что свойства этого романа выразили самую суть русского художественного гения. По календарю прежде всего мерится время историческое, связь с событиями своего века. И уже этот ракурс дает многое для осмысления и живого прочтения русской литературы.
Нельзя проникнуть в мир русской классики без этого своеобразного числового шифра – без знания того, к какому времени относится произведение. Все разговоры о событиях или проблемах, представленных художником, остаются лишь пустословием, пока мы не скажем, в каком году или даже в какой день "происходит" "Горе от ума", в какое время – "Ревизор", в какое – "Мертвые души", "Преступление и наказание", сама "Война и мир" - словом, пока не ощутим эту расчисленность по календарю в каждом классическом тексте. Знать внутреннее время произведений так же важно, как и знать время их создания и выхода в свет. Разумеется, это в первую очередь касается эпических и собственно реалистических произведений, в иных жанрах время не станет сугубо календарным, но его живое присутствие останется необходимым свойством всякого художественного произведения: художественный мир – это именно мир, живущий в пространстве и во времени.
Как хорошо, когда уже в первой строке писатель скажет прямо и просто, когда происходит дело: как во многих тургеневских романах. "- Что, Петр? Не видать еще? – спрашивал 20 мая 1859 года, выходя без шапки на низкое крылечко постоялого двора на *** шоссе, барин лет сорока с небольшим" - вот начало "Отцов и детей" (1862). Куда сложнее тут определить литературную географию: что скрыто за этими звездочками *** или за туманными наименованиями города N, как во многих текстах: писатель чаще скрывает подлинность пространства, а вот время если и не укажет так прямо, то даст множество сведений, по которым внимательный читатель раскроет искомый шифр.
Но – раскроет ли? Это трудная задача, похожая на разгадывание сложного кода, секрета - по ряду косвенных признаков, ход мыслей и наблюдений здесь становиться близок к детективному сюжету с обнажением индукции и дедукции, как толковал простоватый Шерлок Холмс. А иной раз требуется и куда более сложный поиск обстоятельств, которым занимался, скажем, философствующий детектив Порфирий Петрович из "Преступления и наказания" Ф.М.Достоевского.
Так что попробуем облегчить эту задачу для нашего читателя и предложим несколько реконструкций времени в главных произведениях русской классики, понимая, что этот труд требует особых усилий и знаний, но - без определения искомых дат в русских романах ни о каком их убедительном понимании нельзя и заикнуться.
Предварительно же заметим и такую особенность русских календарей. Конечно, все даты, указанные в произведениях, созданных до 1918-го года, даны по так называемому юлианскому календарю. С февраля 1918-го года время в России стали числить по григорианскому календарю, как это уже было принято в Европе, и разница в счете составила тогда +13 суток в сторону нового исчисления. Причем число это не постоянное, и примерно с каждым веком оно меняется на единицу (подчеркнем, что это именно приблизительный, округленный перерасчет: примерно сутки за 128 лет). 13 дней – разница именно для 20-го столетия. В 19-м разница в календарях составляла 12 дней, в 21-м – уже 14.
Поэтому события в "Отцах и детях", например, по новому стилю должны отсчитываться от 2 июня, т.е. начала нашего лета. Так что когда вскоре Базаров заставит деревенских ребят лезть в болото за лягушками, это будет все же вполне летний по-нашему день, и не надо воспринимать это как очередную жестокость – лезть в холодную весеннюю воду… Хотя почему бы не полезть этому "дохтуру" и самому за добычей? Но об этом – в другой главе…
Кстати заметить и то, что исчисление сезонов в золотом веке тоже велось не так, как нынче. Тогда сезоны мерили не просто началом месяца, а наиболее короткими и длинными днями и днями равноденствия. Так, зима начиналась не всегда в одно и то же число, а именно тогда, когда в декабре был самый короткий световой день, лето начиналось с самого длинного светового дня, весна и осень – соответственно с дней равноденствия. Поэтому каждый календарь, или месяцеслов, всегда содержал и указание на начало сезона. Например, Месяцеслов на 1821 год укажет: весна – с 9 марта ( везде - ст. ст.), лето – с 9 июня, осень – 11 сентября, зима – 10 декабря. Для примера, по новому стилю в такой манере лето 2003 года мы бы отсчитывали от 21 июня.
И теперь вернемся к истокам исчисления литературного времени – к пушкинскому "Евгению Онегину". Недаром многие литературоведы предлагали различные версии событий. Предложим и свою, рассчитывая на то, что читатель увидит, как плотно сживается слово и историческое время, как в приметах времени раскрывается и только тематическое развитие романа, но и весь его духовный смысл. Собственно ради этой сокровенной в образном мире духовности мы и толкуем о приметах времени.
"Евгений Онегин". Годы жизни…
Как в жизни нашей мы не следим за течением времени, так и в хорошей книге: время именно прожито, а не просто отмерено на часах. Это как вдыхание воздуха. Так и в романе Пушкина: да, автор сам обращает нас к календарю, но живое восприятие текста словно и не нуждается в этом. Однако для полного - и подчеркнем: рационального - усвоения текста проблема хронологии окажется чрезвычайным важным решением.
Допустим, широко популярна идея о возможном привлечении Онегина в круг декабристов. Так было даже и нужно для советского прочтения романа, так обычно и толковали судьбу героя в школах. Это и популярная точка зрения среди литературоведов. Но тогда нужно, чтобы роман хронологически вписывался в рамки – до восстания на Сенатской площади 14 декабря 1825 года…
И вот авторитетные пушкиноведы от Б.В.Томашевского, С.М.Бонди и Н.Л.Бродского до популярного Юрия Лотмана или В.В.Набокова истолковывают события так, что роман завершается именно весной 1825 года: Онегин в Петербурге, разрыв с Татьяной – самое время встать в ряды бунтовщиков…
Заметим, что версия о привлечении Онегина к декабристам основана только на воспоминаниях одного современника Пушкина, даже не близкого друга поэта – офицера М.В.Юзефовича: по его словам, якобы так сам автор объяснял возможную дальнейшую судьбу своего героя.
Но несостоявшиеся замыслы могут быть только самым косвенным мотивом для понимания текста, тем более – замыслы, переданные в мемуарах современников, где привычно видеть множество смещений и ошибок.
Так вот, можно проверить вероятность такой версии изнутри текста: укладывается это в хронологию – можно версию допустить, не укладывается – отставить и учитывать только как факт неточного комментария.
Итак, сколько же лет охвачено пушкинским романом? А можно и иначе подойти к проблеме: а сколько же лет его героям?
Все ясно в отношении Ленского: несколько раз упомянуты его несчастные восемнадцать лет:
Он пел разлуку и печаль,
И нечто, и туманну даль
……
Он пел поблеклый жизни цвет
Без малого в осьмнадцать лет.
Таков поэт в дни первого знакомства с Онегиным, вскоре после возвращения из-за границы. Ну и незадолго до смерти его друг-убийца уже дает ему полные восемнадцать:
пускай поэт
Дурачится; в осьмнадцать лет
Оно простительно.
Да, очевидно, можно было бы и на могильном камне вписать в дополнение к эпитафии годы жизни Владимира. Правда, для этого и нужно установить, в каком году он был убит. Скоро и установим…
Возраст Татьяны Лариной установил сам Пушкин, и это категоричный факт, святая воля автора. Даже если возраст дан не в тексте романа, а в письме другу – П.А.Вяземскому: "Онегин нелюдим для деревенских соседей; Таня полагает причиной тому то, что в глуши, в деревне все ему скучно, и что блеск один может привлечь его… если, впрочем, смысл и не совсем точен, то тем более истины в письме; письмо женщины, к тому же 17-летней, к тому же влюбленной!" (29 ноября 1824 года). А когда же написала Татьяна Онегину? В каком году? Тоже вскоре уточним.
Ну а сам Онегин какого возраста? Его тоже осьмнадцать упомянуты еще в первой главе, да и то как уже ушедший возраст. Зато точно сказано в главе последней – о времени отъезда в путешествие вскоре после дуэли:
Онегин (вновь займуся им),
Убив на поединке друга,
Дожив без цели, без трудов
До двадцати шести годов,
…
Ничем заняться не умел.
Семнадцать, восемнадцать и двадцать шесть – изрядная разница. Но все же в каком году?
Вся внутренняя хронология пушкинского романа развертывается из одной совершенно неоспоримой детали, чаще всего остающейся незамеченной. Это точная дата именин Татьяны Лариной, где происходит завязка дуэли Ленского и Онегина. Напомним, на следующий после именин день Онегин получает вызов – через секунданта, помещика Зарецкого, а уже в ближайшее утро, на самом рассвете и должен был состояться поединок. Так что, разумеется, год, в который состоялись злополучные именины будет и годом смерти Ленского, и годом отъезда Онегина из имения в дальнее путешествие – в возрасте двадцати шести лет.
В отличие от современного календаря, именины Татьяны в XIX веке отмечали 12 января. А ключ к установлению года в пушкинском сюжете дают следующие как бы мимоходом сказанные слова Ленского:
Ты к ним на той неделе зван.
"Я?" - Да, Татьяны именины
В субботу.
Заметим, день недели дан Пушкиным неслучайно, ведь прежде был другой вариант – четверг. Но поэт, следуя своему правилу – "в нашем романе время расчислено по календарю" (примечание 17-е к полному изданию), - меняет в окончательном тексте четверг на субботу: значит, это было важно…
Важно именно потому, что здесь-то и должен внимательный читатель прочесть указание на год, ведь зная день недели и число, установить допустимый год несложно.
Коли время расчислено по календарю, то и надо взять в руки календарь той поры, чтобы убедиться: только в 1824-м году из всех возможных по сюжету романа именины Татьяны приходились на субботу. Вот он, "Месяцеслов на лето от Рождества Христова 1824-е, которое високосное…" (СПб., 1824), страница 4:
Генварь: Суббота, 12. Мученицы Татианы (так указывали именины).
Вот искомая датировка событий, остальные решения складываются в простую последовательную цепочку, если только внимательно отнестись к деталям пушкинского повествования.
Например, если письмо Татьяна писала в 17 лет, то в 1824 году отмечали ее 18-летие, она чуть младше Ленского… Татьяна, очевидно, родилась в 1806, а Ленский – в 1805 году. Год рождения Онегина почти совпадает с годом рождения Пушкина: видимо, 1798! Это, кстати, вполне согласуется с описанием складывающейся дружбы Онегина и лирического героя романа, т.е. героя, нарочито отождествленного с самим автором:
С ним подружился я в то время.
Мне нравились его черты,
Мечтам невольная преданность,
Неподражательная странность
И резкий, охлажденный ум.
Я был озлоблен, он угрюм;
Страстей игру мы знали оба;
Томила жизнь обоих нас…
Да, кажется, ровесники, но в этом Я был озлоблен, он угрюм как бы отмечено некое старшинство Онегина: злость перешла уже в угрюмство, в мизантропию.
Вот и одно из решений – для финала в романе: если именины и дуэль относятся к 1824-му году, то действие заканчивается никак не раньше года 1828-го: вернувшись в столицу, Онегин застает уже Петербург николаевской поры и никак не поспевает встать в ряды мятежников 1825 года… Заметим, что это гораздо более соответствует и характеру главного героя, и характеру эпической музы Пушкина – с развернутым во времени течением действий.
А можно теперь и установить всю хронологию гениального романа – от начала до конца, объединив ускользающие при легком чтении детали исторического времени.
Никто не может не считаться с пушкинским указанием из предисловия к первому изданию начала романа – о том, что события светской жизни Онегина относятся к зиме 1819 года. Это священная воля автора, таким надо и принять роман…
Зима 1819-1820 года – последние легкомысленные похождения Онегина и резкий перелом в характере – к сплошному разочарованию в жизни, к хандре, к сплину…
Между тем есть в романе и краткая временная экспозиция – отступление к недавнему прошлому и даже отчасти – к времени появления героя на свет Божий:
Онегин, добрый мой приятель,
Родился на брегах Невы,
Где, может быть, родились вы
Или блистали, мой читатель;
Там некогда гулял и я:
Но вреден север для меня.
Так уже со второй строфы романа отмечено авторское присутствие, что вскоре скажется и на хронологии, в переплетении судеб Онегина и лирического героя.
Рождение героя и сжатый рисунок его детства – первая временная веха романа, относимая к концу еще XVIII столетия. Вот куда отнесен исток романа!
В четвертой главе романа, где действие уже происходит в 1823 году, сказано: "Вот так убил он восемь лет, Утратя жизни лучший цвет" - на этом заканчивается рассказ о прошлом Онегина, и это указание на то, что столичный период жизни героя надо отнести к еще 1815-му году: семнадцатилетний герой вступает в самостоятельную жизнь.
Вспомним описание онегинского кабинета – "кабинет философа в осьмнадцать лет:
Все, что в Париже вкус голодный,
Полезный промысел избрав,
Изобретает для забав,
Для роскоши, для неги модной, -
Все украшало кабинет
Философа в осьмнадцать лет.
Здесь мысленно надо уточнить: кабинет уже в 18 лет, то есть это относится к более раннему времени, чем зима 1819 года. Скорее всего, это зарисовка именно года 1815-16-го: голодный Париж дает ассоциацию с поражением Наполеона и захватом французской столицы в 1814 году (в скобках заметим, что отнести обустройство кабинета на французский лад к роковому 1812-му году, как делают Набоков и Лотман, нельзя и в силу хронологического развития, и в силу исторической несогласованности).
Неверно и представление исследователей, что Онегину уже в первой главе около 25 лет: это не согласуется с возрастом, указанным после гибели Ленского и – с переломным характером героя в 1819-м году, и даже с таким указанием из первой главы: Онегин приглашен на детский праздник. Пусть на таких балах развлекались не только дети, но все же это упоминание как бы дает попутное указание на еще сравнительно юный возраст героя. По-нашему, в первой главе ему еще только около двадцати лет.
Так описывает Пушкин петербургскую жизнь героя в зиму 1819-20-го года: кстати, тогда зима наступила сравнительно рано, поэтому и так продолжительны развлечения Онегина – до наступления сплина: тот же Набоков, видимо, из месяцеслова почерпнул, что Нева замерзла уже в середине октября. Точнее, календарь того года укажет 26 октября (сравним: в близком 1822-м Нева стала только 9 декабря).
Словом, Пушкин замечательно точен: в эту долгую зиму Онегин и успел в последний раз отдаться светским развлечениям, и погрузиться в глубокое разочарование. Заметим, что для Онегина вообще зима – самое тяжкое время, время глухой тоски и непоправимых поступков; таким будет он и в последней главе романа: зимовал он, как сурок; однако в тоске не умер, не сошел с ума…
Да, двадцать пять лет дают герою в первой главе только потому, что представляется какое-то молниеносное движение событий к смерти Ленского: дуэль будто бы произошла через год… Это неправдоподобно и объясняется только лишь желанием приблизить конец романа к декабристскому восстанию. Все не так! Слишком много событий помещено в этот временной промежуток – между зимой 1819-го и дуэлью.
Вернемся к событиям первой главы. Завязавшаяся дружба Онегина и лирического героя, "Пушкина", была нарушена скорой разлукой:
Онегин был готов со мною
Увидеть чуждые страны;
Но скоро были мы судьбою
На долгий срок разведены.
Отец его тогда скончался.
Перед Онегиным собрался
Заимодавцев жадный полк…
И лирический герой покидает Петербург один. Это событие принято отождествлять с отъездом Пушкина в южную ссылку. Что вполне справедливо, однако нельзя излишне буквально сближать даты реальной биографии Александра Сергеевича и его романного двойника. Если Пушкин покидает столицу 6 мая 1820 года, то в романе это происходит, очевидно, летом, и уже весьма поздним, после периода белых ночей, когда вместе с Онегиным друзья бродили по великому городу:
Как часто летнею порою,
Когда прозрачно и светло
Ночное небо над Невою (…)
Дыханьем ночи благосклонной
Невольно упивались мы!
Стало быть, и поздним летом 1820-го года скончался отец Онегина.
А нужно ли так понимать, что тут же, по крайней мере в то же лето умер и его пресловутый дядя? Нет никакой нужды так сближать эти две смерти.
К смерти дяди Онегин прибывает тоже летом, летя в пыли на почтовых; в имении находит сумрачные дубровы и нивы золотые… Да, картина позднего лета. Но логично отнести это уже к 1821 году: это снимает ненужную поспешность в череде смертей и более соответствует реальным деталям. Ведь даже за несколькими строками об отцовском наследстве стоит целая необходимая процедура. Конечно, Онегин не мог и не похоронить отца, и не соблюсти некие траурные обычаи. Тем более – так мгновенно решить дела по наследству. Скорее всего, с жадным полком заимодавцев требовалось уладить дела не так быстро, ведь и тогда существовал необходимый и строгий срок, когда подавались претензии по наследству – не менее шести месяцев, а в сложных случаях – до полутора лет. Необходимо было наследникам подать и соответствующее объявление в официальных изданиях – посмотрите "Санкт-Петербургские ведомости" или "Московские" за тот период. Так должен был пройти эту волокиту Онегин. А зачем автору романа это описывать детально? Не обязан он это делать, а вот для читателя такое понимать следует.
Попав в имение дяди, Онегин должен был тоже пройти всю процедуру вступления в наследство, и только после он мог бы считаться, как сказано, хозяином полным заводов, вод, лесов, земель… Только после официального, не скорого, вступления в права наследника Онегин мог и распорядиться судьбами своих новых крепостных – менять барщину на оброк. Вот реальная картина жизни.
Заметим, что Онегин мог и не сразу после похорон остаться в имении, а приехать туда окончательно уже уладив петербургские дела. Так, один читатель напечатал отзыв в журнале "Отеч
Поселившись же в новом имении, Онегин тоже, конечно, не вдруг знакомится с Ленским и выглядит при этом уже привычным обитателем русской провинции:
Он в том покое поселился.
Где деревенский старожил
Лет сорок с ключницей бранился,
В окно смотрел и мух давил.
Дружба с Ленским складывается не так стремительно, как у героев с другим темпераментом и культурой (не могли пушкинские несколько церемонные герои сойтись так, как, например, гоголевский Ноздрев, при первом же знакомстве переходящий на ты и готовый тут же расцеловаться и подраться):
Сперва взаимной разнотой
Они друг другу были скучны;
Потом понравились; потом
Съезжались каждый день верхом;
И скоро стали неразлучны…
Одновременно Ленский завязывает теплые отношения с Лариными, ничуть не предчувствуя грядущей драмы… Словом, вся эта интерпретация сюжета явно свидетельствует о том, что между смертью дяди и знакомством Онегина с Татьяной проходит достаточно большой временной промежуток. Никак не мог Онегин в какой-то бешеной скачке событий в течении полугода расстаться с Пушкиным, похоронить отца, дядю, закончить все дела по наследствам, поселиться в дядином имении, познакомиться с Ленским, затем – с Татьяной, преподать последней урок нравственности, оказаться на именинах и, наконец, убить друга на дуэли… Неужели комментаторы романа не чувствуют всей нелепости и ненужности такой сюжетной карусели! Нет, Онегин и Ленский – не Ноздрев с поручиком Кувшинниковым…
Другое дело, если все эти события развиваются в течение нескольких лет: это убедительно и, главное, отвечает духу романа и его внутренней хронологии.
Итак, если именины Татьяны отмечались в 1824 году, то знакомство ее с Онегиным следует отнести к концу зимы - началу весны 1823 года. Именно весна (пора любви, по Пушкину) упомянута вскоре:
И в сердце дума заронилась;
Пришла пора, она влюбилась.
Так в землю падшее зерно
Весны огнем оживлено…
Интересно: современник Пушкина поэт и критик М.А.Дмитриев в журнале "Атеней", № 4 за 1828 г., писал, что между знакомством Татьяны и Евгения и любовным письмом лежит полгода. Пушкин на это никак не возразил, хотя спору с Дмитриевым посвятил и ряд примечаний к роману, и целую заметку, называемую "Возражение на статью "Атенея"". Столь протяженный срок, стало быть, принят самим автором, хотя точнее было бы назвать не полгода, а два-три месяца: мать Татьяны накануне второго визита Онегина скажет: "Он что-то нас совсем забыл" – все это отражение достаточно длительного времени, никак не замеченного комментаторами романа.
А пишет Татьяна уже поздней весной, если не в начале лета:
И соловей во мгле древес
Напевы звучные выводит.
Объяснение с Онегиным произошло явно в июне 1823 года, это было в пору сбора ягод:
В саду служанки, на грядах,
Сбирали ягоды…
Развернем "Календарь первой четверти XIX века" (СПб., год выпуска не указан), чтобы прочесть на с.39 в "Поваренных наставлениях" для июня: "В сем месяце заготавливают для поварни … из ягод: малина, персики, земляника, смородина". На грядах, естественно, собирали землянику, выращиваемую в России еще с XVIII столетия.
Пушкин здесь календарно точен, мы же должны еще раз повторить, опровергая устоявшуюся точку зрения на хронологию романа, что невозможно Онегину прискакать в имение дяди под сумрачные дубровы, к золотым нивам, а после, ближе к соловьиному пению встретить Татьяну. Это, повторим, события разных годов.
Думается, Пушкин точен и в описании зимы 1823/24 гг. Зимы ждала, ждала природа/ /Снег выпал только в январе/ /На третье в ночь. Вот сводка погоды на конец декабря 1823 года из "Санкт-Петербургских ведомостей", номер первый за 1824 год: вокруг 30 декабря – пасмурно, снег с дождем, температура по Реомюру от – 2 до + 8 (уточним, что один градус по Реомюру равен 5/4 градуса привычного нам Цельсия: +8о R = + 10о C). И так до 2 января 1824, когда уже минус 9-10о R, устойчивый снег. Так и далее уже в январе – холодно и снежно. Снег не впервые пошел, но прочно лег на землю действительно в указанный срок (сравним: "Месяцеслов" отмечает, что первый снег начал идти еще в сентябре 1824-го года).
После дуэли 14 января 1824 года Онегин отправляется в путешествие. Здесь есть два ориентира. Прежде всего, мы помним из последней главы:
Убив на поединке друга,
Дожив без цели, без трудов
До двадцати шести годов (…)
Им овладело беспокойство,
Охота к перемене мест (…)
Оставил он свое селенье,
Лесов и нив уединенье…
Да, из этого видно, что Онегину в 1824 году исполнилось 26 лет и что он отправился в путешествие скорее всего летом, поскольку вновь упомянуты нивы, а не заснеженные или голые поля.
В варианте "Путешествия Онегина" говорится: "Он собрался, и, слава Богу,/ / Июня третьего числа/ / Коляска легкая в дорогу/ / Его по почте понесла". В изданиях Пушкина есть разночтения: третьего июня или июля. Хотелось бы согласиться в данном случае с мнением В.В.Набокова из его комментария: июнь был бы более предпочтителен как дата символическая – рядом именины Пушкина. В конце концов, и эта дата закрепилась лишь в рукописи, ее нет в печатном тексте "Отрывков из путешествия". Мы можем принять ее лишь косвенно.
Другой ориентир более определенен: "… перед ним/ / Макарьев суетно хлопочет,/ /Кипит обилием своим" - это первые строчки печатного текста "Отрывков".
Макарьевская ярмарка, куда прибывает Онегин, в начале 20-х годов проводилась с 15 июля. Можно прочесть об этом, например, в записках Вигеля, а можно и найти множество изданий, посвященных ярмарке непосредственно. Так, в "Полной истории Нижегородской ярмарки" (М., 1833) сказано: "23 июля 1821 года … постановлено, чтоб оная начиналась непременно 15 числа июля и оканчивалась непременно 15 числа августа" (с. 26). Здесь же отмечается, что съезд участников и гостей начинается с 1 июня. Вот когда Онегин мог быть в городе на Волге.
Следующая дата дана в строках "Спустя три года, вслед за мною,/ / Скитаясь в той же стороне,/ / Онегин вспомнил обо мне". Речь идет о Бахчисарае, где Пушкин был 20 сентября (н. ст.) 1820 года. Три (полных) года – это как раз лето 1824 года, когда до самого последнего числа июля Онегин мог и встретиться с Пушкиным в Одессе. Это могло быть, если помнить, что Онегин чрезвычайно и не впервые ли после гонки к дяде - спешил в своем путешествии ("Тоска, тоска! Спешит Евгений/ / Скорее далее"; "Поплыл он быстро вниз реки"), а в Одессе встреча с лирическим героем была мимолетной: "Недолго вместе мы бродили/ / По берегам Эвксинских вод./ /Судьбы нас снова разлучили/ / И нам назначили поход". Так, Пушкин был отправлен в Михайловское. Онегин же пустился к невским берегам, но каким путем и когда добрался в столицу – Бог весть.
В такой хронологической версии расхождение с реальной биографией Пушкина если и есть, то, прямо скажем, минимальное: можно ли было герою за две недели добраться от Нижнего до Одессы? Но, конечно, это расхождение в днях, а не годах, и, главное, оно не ощутимо внутри текста и не противоречит его стилистике.
Нам остается тоже вернуться к невским берегам.
Когда же снова Онегин окажется в столице и когда, собственно, завершается хронология романа?
Татьяна Ларина приедет в Москву зимой, скорее всего в январе-феврале 1825 года (упомянут недавний сочельник, когда Грандисон встретился с подругой матери Татьяны – Алиной). Возможно, в конце года она выходит замуж за генерала, князя, онегинского родню и друга. В главе восьмой тот скажет, что женат около двух лет.
Очевидно, события последней главы разворачиваются поздней осенью 1827 года и завершается романная история весной 1828-го.
Почти все приметы времени, данные в восьмой главе, объявляются Набоковым и Лотманом анахронизмами. О чем идет речь? Исследователи упорно относят ее действие к 1824 году. Упорно и без всяких оснований. Тогда, действительно, Татьяна не могла бы разговаривать с послом испанским, назначенным только в 1825-м. Даже знаменитый малиновый берет Набоков относит к более поздней моде.
На редкость нелепо выглядит попытка Лотмана объяснить не включенную в окончательный текст строфу с упоминанием жены императора Николая Первого под именем Лаллы-Рук (таково было ее прозвище в придворном обществе – по имени героини поэмы Мура, ставившейся как театрализованное действие, живая картина). Эту строфу никак нельзя отнести к картине 1824 года, когда Александра Федоровна не была императрицей и никак не могла сиять царственной главою (ни ей, ни кому бы то ни было грядущая ее царская судьба не была очевидна). Строка, где говорится о взорах, переходящих то на нее, то на царя, конечно, подразумевает Александру Федоровну и Николая Павловича, ставшего царем в ноябре 1825 г. и коронованного в 1826-м.
Под пером же Лотмана вышло, что эта строфа описывает императора Александра Первого, танцующего полонез с женой Николая. Да, такое бывало, но не могло быть осенью 1824 года.
1824 – тяжелый год для Александра I. Летом умирает дочь, тяжко болеет супруга, страшно угнетенное состояние души. И вдруг осенью – на танцы к Татьяне Лариной! Заметим, что императора вообще не было в столице с середины августа и до знаменитого наводнения 7 ноября 1824 года, тоже тяжко на него подействовавшего и, кроме того, послужившего мотивом для пушкинского "Медного Всадника"? Для Пушкина это было величественное и символичное событие: он и в письмах называл это наводнение не иначе как потоп: "Этот потоп с ума мне нейдет, он вовсе не так забавен, как с первого взгляда кажется…" (Л.С.Пушкину, 4 декабря 1824 г.). Где же в восьмой главе это катастрофическое наводнение? Кстати, после этого события надолго были запрещены в Петербурге балы и спектакли – мера, одобренная и Пушкиным… Нет, не мог поэт рисовать балы и рауты в восьмой главе, если бы относил ее к 1824-му году. Позднейшее время – другое дело.
Кроме того, едва ли Александр Павлович мог бы оказаться в первом танце с Александрой Федоровной – не на придворном балу, а в доме князя: по тогдашнему порядку, в первой паре должна идти именно супруга хозяина, то есть сама Татьяна Дмитриевна...
Далее, не надо забывать, что в сентябре 1823 года император Александр получил тяжелейшую травму ноги (а вот накануне, что поделаешь, действительно, танцевал польский в день своего тезоименитства). В феврале 1824 были подозрения на гангрену и император просто не вставал. Нога выглядела страшно: "По отделении обширного гангренозного струпа, состоящего из омертвелых общих покровов и клетчатки, представилась нам обширная язва, коей дно было покрыто гноем. Язва простиралась до самой надкостной плевы," – писал врач императора Тарасов, отметивший также "обширное омозоление на обеих коленах" (см.: Г.Василич. Император Александр I и старец Феодор Кузьмич. М., 1911). Царю требовались постоянные медицинские процедуры. Все усиливалась глухота. Но – все мимо, надо танцевать у Татьяны!
Заметим, что, судя по запискам А.О.Смирновой-Россет, Пушкин читал многим строфу, где упомянуты Лалла-Рук, императрица Александра Федоровна, и император, и строфа не вызывала версий о танце с Александром I. Танец императора выглядел бы довольно вульгарной насмешкой над его судьбой.
Не беремся решать, почему строфа не вошла в роман, но не потому ли, что и танец Александры Федоровны осенью 1827-го, вскоре после рождения ею сына Константина, 9 сентября, казался преждевременным, не совсем рассчитанным по календарю?
Пожалуй, вариант строфы 25, включенный в окончательный текст восьмой главы, содержит более всего примет времени:
Тут был на эпиграммы падкий,
На все сердитый господин:
На чай хозяйский слишком сладкий,
На плоскость дам, на тон мужчин,
На толки про роман туманный,
На вензель, двум сестрицам данный,
На ложь журналов, на войну,
На снег и на свою жену…
На основе записок все той же фрейлины А.О.Смирновой-Россет считается, что здесь выведен обер-егермейстер двора граф Гаврило Карлович Моден, которого знал Пушкин и удивлялся его желчности и злости.
Снег в этой строфе указывает, что события происходят не ранней осенью, "Месяцеслов" в 1827 году укажет снег впервые 16 октября (напомним, по роману, в предыдущий день Онегин увидел Татьяну в свете, явившись с корабля на бал, теперь же бал происходит непосредственно в ее доме). Никак не справедливо здесь указание Набокова на август 1824-го.
Вензель двум сестрицам – это тоже известная деталь, событие в царствование уже Николая Первого, когда им были назначены ко двору дочери генерала Бороздина: Ольга и Настасья (позже стала фрейлиной и Наталья Бороздина). Моден мог на это злиться, но – никак не в 1824 году… Таков комментарий А.О.Смирновой. Заметим, что Пушкин был знаком с Бороздиными, есть упоминания и в его письмах.
Не менее странной была бы и злость на войну в 1824 году? На какую войну? – надо было бы спросить. Уж не на войну ли где-нибудь в далеком Перу, в Вест- Индии? Другое дело – год 1827 или 1828. Едва ли не каждый номер "Санкт-Петербургских ведомостей" открывался "Внутренними происшествиями", где говорилось о действиях Кавказского корпуса генерал-адъютанта Паскевича, т.е. о событиях русско-персидской войны, начавшейся летом 1826-го. Наконец, 7 октября 1827 года произошла знаменитая и важная для России Наваринская битва – с участием русского флота. Россия готовилась к войне с Турцией, манифест о которой был объявлен в апреле 1828 года. Словом, в отличие от 1824 года, осенью 1827-го было о чем говорить на военные темы: и говорили, и спорили, и злились. Менее убедительной нам кажется датировка, предложенная В.М.Кожевниковым (Литература в школе, 1984, № 6), который события 8 главы относит к 1830-му году, а войной считает недавно законченную русско-турецкую: тогда злиться было бы уже поздно или уж – не на войну, а на ее итоги, Андрианопольский мирный договор от сентября 1829 года.
Оставим пока упоминание о романе туманном, хотя не исключено и ироничное отражение самого пушкинского "Евгения Онегина", третья глава которого печаталась именно в октябре 1827-го. Среди октябрьских книжных объявлений мы встретим этот роман – наряду разве что с романами Вальтера Скотта. Слово туманный любимо Пушкиным и отчасти оправданно в нашем контексте:
И даль свободного романа
Я сквозь магический кристалл
Еще не ясно различал…
Ложь журналов, скорее всего надо отнести к столь раздражавшим Пушкина нападкам на его творчество в том же 1828-30-м годах: "Атеней", "Санкт-Петербургский зритель", "Вестник Европы", "Московский телеграф", "Галатея", "Сын Отечества", "Телескоп" печатали резкие отзывы и о романе "Евгений Онегин", и о творчестве Пушкина в целом. Полемике с этими выступлениями поэт отвел много сил: заметки "Опыт отражения некоторых литературных обвинений", "Опровержение на критики", "О журнальной критике", "Возражение критикам Полтавы" и др. Вот весь дух этой борьбы и вылился в строчку про ложь журналов.
Совершенно очевидно, что глава восьмая описывает николаевскую столицу, уже основательно подзабывшую декабристское восстание (кн.Вяземский еще осенью 1826 года писал, что "14-е (декабря. - А.А.) уже и не в помине"), на что справедливо указывал автор содержательного комментария к "Онегину" Н.Л.Бродский – тем не менее, упорно считающий, что действие романа закончится в 1825 году…
Наконец, отнесение событий главы восьмой к 1827 году вытекает из лирического фрагмента, посвященного музе автора романа – строфы первая-шестая. Муза всюду следует за поэтом ("Я музу резвую привел…", "Я … вдаль бежал… Она за мной" и др.). Сказать "И ныне музу я впервые/ / На светский раут привожу" в этом случае автор мог бы именно осенью 1827 года: только в мае ему было разрешено вернуться в Петербург. Иначе получится некий смысловой и стилистический сбой, если мы относим главу к 1824 году: всюду муза следует за поэтом, а тут он сам остается в михайловской ссылке, а музу посылает в столицу. Нет, уж если поэт привел музу, то только тремя годами позже.
Остается заметить, что путешествие Онегина длилось, очевидно, несколько лет – не три ли года: с 1824 по 1827? Ведь не зря же нам дано косвенное сравнение с Чацким, уехавшим тоже на три года и скорее всего за границу. Реплика "Он возвратился и попал/ / Как Чацкий, с корабля на бал" дает, кроме того, повод подумать, что Онегин прибыл к невским берегам морем. Это позволяет предположить, что большое путешествие Онегина охватывало не только юг России, а, вероятно, и зарубежье. Эта версия вполне правдоподобна, если учитывать, что и по возвращении Онегина о нем ведут толки с каким-то западническим оттенком:
Чем ныне явится? Мельмотом,
Космополитом, патриотом,
Гарольдом, квакером, ханжой,
Иль маской щегольнет иной?..
В романе Пушкина много недоговоренностей, точнее – многое скрыто в глубине художественной ткани. Но не такова ли и сама жизнь? Не таково ли и пушкинское восприятие бытия:
Цель жизни нашей для него
Была заманчивой загадкой,
Над ней он голову ломал
И чудеса подозревал, –
сказано с иронией о Ленском, но здесь есть и авторский взгляд.
С тем и надо принять пушкинский стиль, который требует активного читательского мышления, внимания к намекам и деталям. Одним из важнейших в романе станет переживание времени, почему так и важна его внутренняя хронология. Роман, длящийся почти десятилетие, а с рождения Онегина так и почти тридцать лет, 1798 – 1828, – это очень обширная картина жизни, раскрывающая энциклопедию эпохи и вместе с тем убедительная для ощущения подлинности в развитии характеров.
Жизненный путь Онегина – от проказника из первых строф до зрелого и трагического характера в финале – не мог быть поспешным и коротким. Герой романа показан едва ли не ровесником его автора, но есть между ними и пресловутая разность: Онегин, возможно, менее исключительная личность, чем его создатель, но и более типическая для дворянской среды. Он долгие годы провел без духовных исканий, удовлетворяясь мишурой жизни. Он неспешно входит в покойную, но и духовно свободную, без светской пошлости и суеты, уединенную жизнь дворянина в поместье. Он не во всем еще сложился как личность, поэтому нелепо убивает Ленского, не понимает своего чувства к Татьяне (у Пушкина есть ряд указаний на то, что любовь к Татьяне Онегин чувствует сразу, отнюдь не в восьмой главе, но - гасит в себе это чувство, которое позже станет для него истиной: отсюда чудно нежный взгляд его на именинах, отсюда строчка И мысль была все о Татьяне, отсюда Я выбрал бы другую…). Онегин окажется далек от декабристских веяний, как далека была от них и сама российская почва. Поэтому он пропустил восстание... Словом, перед нами долгая и незавершенная судьба – жизнь во времени…