В. Архангельский
Обломовщина — отображенное Гончаровым явление помещичьего строя эпохи распада крепостничества в России. В ряде своих черт обломовщина характеризовала и пореформенную действительность. Причины ее живучести на этом этапе лежали в господстве отсталой по сравнению с Западной Европой и США сельскохозяйственной экономики.
Термин «О.» введен Гончаровым в романе «Обломов» (1859, см. ч. 2, гл. IV; ч. 3, гл. II), главный персонаж которого, давший имя роману, является порождением старого патриархально-поместного уклада. Роман положил начало борьбе мнений вокруг обломовщины. Борьба эта отражала на разных этапах развития общественной мысли классовую борьбу вокруг пережитков крепостничества. Социальные корни О. уходят в крепостное, технически отсталое, почти натуральное дворянское хозяйство. Обломовцы «глухи были к политико-экономическим истинам о необходимости быстрого и живого обращения капиталов, об усиленной производительности и мене продуктов». «Там денег тратить не любили, и как ни необходима была вещь, но деньги за нее выдавались всегда с великим соболезнованием, и то, если издержка была незначительна. Значительная же трата сопровождалась стонами, воплями и бранью». Хозяйство велось в условиях грубой эксплоатации крестьянина, средствами примитивной техники, в обстановке еще не растраченных природных богатств. Отсталая экономика обломовского хозяйства создавала почву для примитивных общественных и бытовых отношений, содержанием которых являлась крепостническая эксплоатация. Лень, развращавшая и дворовых, моральная и умственная косность — основные качества Обломова, выросшие на почве социально-экономической отсталости и классового паразитизма крепостничества.
Гончаров отнесся к своему герою отрицательно, но вместе с тем смягчил свою оценку. Признавая устами Штольца отмирание обломовщины («Прощай, старая Обломовка... Ты отжила свой век»), Гончаров однако пытался найти ценное в личности Обломова. У Обломова «гуманное» сердце. Пенкин, сторонник «кипучей злости», предлагал ростовщика, ханжу, ворующего или тупоумного чиновника «карать, извергнуть из гражданской семьи, из общества». Обломов, горячо полемизируя с ним, предлагает помнить прежде всего человека. И Гончаров писал об Обломове, что в основании его натуры «лежало чистое, светлое и доброе начало...» Отрицательно относясь к О. как социально-бытовому выражению крепостничества, Гончаров идеализирует в Обломове гуманность и моральную чистоту. Однако при всех своих симпатиях к личности Обломова он не питает надежд на его жизнеспособность. Единственным выходом был бы путь Штольца — этого представителя российского «грюндерства». Но Гончаров закрывает этот путь, обрекая Обломова на медленное умирание. Только сын Обломова идет на выучку к Штольцу. В условиях развития капиталистических производительных сил, пришедших в столкновение со всей крепостнической системой общественных отношений, Гончаров разрешает проблему О. как идеолог промышленной буржуазии, связанной общностью интересов с капитализирующимся дворянством. Он выступает как сторонник реформ сверху, считая капитализацию дворянства и блок его с буржуазией исторически необходимой формой преодоления О. Своим творчеством Гончаров указывал путь необходимой эволюции помещичьего хозяйства, превращения помещика в буржуа. Эпоха кануна «освобождения крестьян» для Гончарова была по существу эпохой капитализации передовых помещичьих хозяйств, проблемой помещичьей, а не крестьянской, проблемой реформ, а не революции.
Вокруг романа Гончарова завязалась оживленная полемика, которая отразила в себе классовую борьбу в стране.
Вслед за «Обломовым» появилась статья Н. А. Добролюбова «Что такое обломовщина?» («Современник», 1859, V). Заострившая внимание на социальном содержании О., статья Добролюбова быстро стала ведущей в истории идеологической борьбы вокруг О., наиболее авторитетной и влиятельной оценкой этого явления. В истории Обломова сказалось «новое слово нашего общественного развития, произнесенное ясно и твердо, без отчаяния и без ребяческих надежд, но с полным сознанием истины. Слово это — обломовщина; оно служит ключем к разгадке многих явлений русской жизни...» Добролюбов подчеркивает крепостническое происхождение обломовщины и характернейшие черты ее — нравственное рабство, переплетающееся с барством, отсутствие дела как жизненной необходимости, безделье, дармоедство, неуменье осмыслить жизнь, общественную бесполезность, прекраснодушную фразу, не переходящую в живое дело, и т. д. Раскрывая социальный генезис О., Добролюбов установил связь Обломова с «лишними людьми» 40-х гг. Это один и тот же социальный тип помещика, одни и те же дворянские «родовые черты». Разницу между Обломовым и его литературными предшественниками типа «лишних людей» 40-х гг. критик видел лишь в различии социального возраста и темперамента, тем самым разрешая вопрос неверно, в биологическом разрезе (по Фейербаху). Основного различия взглядов на действительность у Обломова и «лишних людей» 40-х гг., у крепостника и либералов, Добролюбов не отметил, и в этом его несомненная ошибка. Но Добролюбов ни в какой мере не склонен был ограничивать пределы этого явления помещичьей средой. Обломов для него не только помещик-крепостник, но и помещик-либерал, и чиновник, и офицер, и либеральный журналист, фразерство которых он с большой резкостью разоблачает. О. в понимании Добролюбова есть проявление политической, социальной и бытовой отсталости, всего того, что задерживает развитие буржуазно-демократической революции и что объективно поддерживает интересы господствующего класса.
Добролюбов призывал к решительной борьбе, он осудил в статье об О. либералов, включив их в круг «лишних людей». Против Добролюбова и «Современника» выступил Герцен со статьей «Very Dangerous» (Очень опасно). Эта статья отразила давление на Герцена либеральной идеологии: Герцен в ней отразил взгляды реформистов, пошедших на соглашение с существующим порядком и возлагавших надежды на либерально начавшего царствование Александра II. «Теперь в России, — утверждал Герцен, — нет лишних людей, теперь, напротив, к этим огромным запашкам рук недостает». «Общественное мнение, баловавшее Онегиных и Печориных, потому что чуяло в них свои страдания, отвернется от Обломовых». Герцен обозвал Добролюбова и Чернышевского «паяцами», которые могут «досвистаться не только до Булгарина и Греча, но (что боже сохрани) и до Станислава на шею». Имея в виду эту статью Герцена, Добролюбов с возмущением писал в своем дневнике о людях, успевших «уже пришибить в себе чутье, которым прежде чуяли призыв к революции... Теперь уже у них на уме мирный прогресс при инициативе сверху, под покровом законности... Я лично не очень убит неблаговолением Герцена».
В 1861 против гончаровской оценки О. выступил радикальный разночинец Писарев. В статье «Писемский, Тургенев и Гончаров» он полемизировал с Гончаровым, нападая на его буржуазный оппортунизм («чистая современная практичность»), нейтральность, скептицизм, игнорирование «человеческих и гражданских интересов». Писарев считал, что роман не отражает «тогдашнего пробуждения деятельности». По мысли критика, Гончаров должен был показать превращение «чувствительного тунеядца» в «мыслящего работника». Этого Гончаров не сумел сделать, не разрешив тем самым важнейшей для Писарева проблемы эмансипации личности в капиталистическом обществе. Полемика Писарева с Гончаровым отражала политическую борьбу вокруг вопросов крепостничества и капитализма, являясь боевым выступлением радикальной мелкой буржуазии против либеральной буржуазии.
Выступавшая с оценкой О. либеральная критика 60-х годов по существу обычно затушевывала крепостническое содержание образа Обломова, открыто полемизируя с революционной демократией. Против опасности крестьянской революции обе партии помещичьего класса — либеральная и крепостническая — выступали единым фронтом. А. В. Дружинин напр. в статье, посвященной
роману («Библиотека для чтения», 1859, XII), создал дворянскую апологию Обломова и О. Через всю его статью проходит завуалированная полемика с Добролюбовым. Дружинин полемизирует с людьми с «чересчур практическими стремлениями», с людьми, которые презирают О. В толковании Дружинина О. — «детски ласковая русская душа», ему свойственны чистота нравов, рыцарская способность к преданности, русская незлобивость, «решительная неспособность на какое-нибудь нечистое дело». Обломовский оптимизм и гуманность противопоставлены Дружининым революционной «практической безурядице» и «нравственной болезни» «грешников нашего времени», под которыми критик разумел революционных демократов. Для дружининской трактовки О. характерна, как мы видим, маскировка политического анализа отвлеченными категориями морального порядка. Смысл этой маскировки заключается в подчеркивании незлобивости Обломова как олицетворения «русского народа».
На сходной с дружининской позиции стоял и Ап. Григорьев в статье «И. С. Тургенев и его деятельность» («Русское слово», 1859, VIII). Добролюбов назван им «человеком честным и благородным», но «недальновидным», который с яростью набросился «больше, чем сам автор, на Обломовку и обломовщину». Виднейший критик славянофильства Ап. Григорьев предпочитает возмущению Добролюбова смирение перед Обломовкой тургеневского Лаврецкого. Политический смысл выступлений Дружинина и Ап. Григорьева по поводу О. заключался в том, что они отвлекали внимание от классовой борьбы вокруг вопросов крепостничества и путей развития капитализма. Характерно, что образ Штольца не вызывает у них интереса. Либеральная буржуазно-дворянская критика, выступая на данном этапе, как это часто бывало, в блоке с критикой дворянской реакции, видела главную опасность не в сохранении крепостничества, а в росте революционного движения.
Так в условиях обостренной классовой борьбы 60-х гг. между крестьянской демократией, с одной стороны, и либералами и крепостниками — с другой, вокруг крестьянского вопроса в лит-pe шли бои, и на одном из участков этой борьбы О. приобретала для революционной партии значение социально-экономического тормоза, а для партии крепостников — политического забрала. В более позднюю эпоху дворянская критика вновь использовала О. как одно из литературных средств в борьбе за сохранение социально-экономического строя, основанного на блоке промышленной буржуазии и поместного дворянства против революционного движения.
Д. С. Мережковскому в книге «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы» (1893), написанной в резком тоне в защиту идеализма и против материализма, принадлежит глава «Обломов и Вера». Критик ценит Гончарова за то, что он относится к числу тех писателей, которые «смотрят с благодарностью назад». В страхе перед призраком революции, олицетворенном в образе Волохова, Мережковский оглядывается в сторону Обломовки, призывая к утраченной чистоте, мягкости, человечности, которыми была полна старая Обломовка и которых нет в современной жизни.
Аналогичен по своему сочувствию О. и очерк Ю. Айхенвальда о Гончарове («Русская мысль», 1901, IX), вошедший впоследствии в «Силуэты русских писателей» (изд. 1-е, 1906; изд. 2-е, 1908). В эпоху революции 1905, а затем в эпоху реакции выступал Айхенвальд с апологией Обломова: в Обломове «дорого и прекрасно то, что он не делец, что он — созерцатель». Для Мережковского и Айхенвальда О. становится проблемой сохранения давшей трещины дворянской культуры и канонизирования общественных отношений, порожденных господством помещичьего класса. Объективно обломовщина для них — литературное орудие нападения на революционное
В 90—900-х гг. О. получила новое освещение и приобрела новую социальную функцию в либеральной критике всех оттенков. Скатившись к умеренному либерализму, М. Протопопов , полемизируя с «ригористом» Добролюбовым («Русская мысль», 1891, XI), не соглашается с тем, что О. — явление национальное и общественное. Это — явление личной психической жизни, результат неправильного индивидуального воспитания. Сознательно суживая понимание О. и вытравляя из него социально-экономическое содержание, Протопопов указывал для изжития обломовщины путь частных реформ. Свои требования-минимум Протопопов противопоставляет программе Гончарова как максимум, отражая тактику «малых дел» и отступничества либеральной буржуазии 90-х гг.
Либеральный критик Овсянико-Куликовский в «Истории русской интеллигенции» (изд. 1-е, 1906) дал тщательный анализ О. Утверждая крепостническое содержание О., он отмечает силу пережитков О. в капиталистическом обществе. Но критик находит, что О. отмирает самопроизвольно, без необходимости «насильственного переворота», путем реформ. По его мнению, Добролюбов преувеличивал опасностъ О. как «национальной болезни». Во всяком случае, — говорит Овсянико-Куликовский, — нельзя напр. устанавливать прямую связь между Обломовым и «лишними людьми» 40-х гг., между крепостником и либеральной интеллигенцией. Книга Овсянико-Куликовского появилась в эпоху революции 1905, отражая попытку автора реабилитировать либерализм, не приемлющий революции.
Иванов-Разумник в «Истории русской общественной мысли» (изд. 1-е, 1906) оценивает О., игнорируя конкретное социально-классовое и историческое наполнение образа. Трактовка О. подчинена общей теории Иванова-Разумника об этическом мещанстве. Определение О., даваемое критиком, характеризуется абстрагированием О. как общественного явления и сведением его основных признаков к биологическим элементам: «апатии, бездеятельности и вообще растительной жизни». Трактовка Ивановым-Разумником обломовщины — частное выражение взглядов критика — идеолога слоев мелкой буржуазии, выдвинувших партию социалистов-революционеров. Иванов-Разумник, утверждая надклассовое этическое содержание образа Обломова, не желает понять расстановки классовых сил 50—60-х гг. и ограничивается лишь оппозиционным тоном по отношению к самодержавию, причем эта оппозиционность сводится к этической фразе.
Нужно отметить наконец и серию появившихся в последние годы статей В. Ф. Переверзева («Социальный генезис обломовщины» (1925), «К вопросу о монистическом понимании творчества Гончарова» (1928) и др.). Отвергая добролюбовский взгляд на О. и игнорируя ленинские высказывания об О. как порождении крепостнического барства (см. ниже), Переверзев дает антиисторич. понимание социальных корней О.: «Обломов — буржуа, споткнувшийся в процессе европеизации и повернувший оглобли назад к патриархальному». Утверждение буржуазной природы Обломова вытекает в его исследовательской практике из вульгарно-механистического отождествления быта с бытием и теоретической — по существу меньшевистской — предпосылки о классовой замкнутости творчества писателя, из теории «переодевания образов» (см. «Переверзев»). Из переверзевской трактовки О., как и всей его исторической концепции в целом, выпадает роль крестьянской демократии в борьбе с крепостничеством. Исторический процесс развития капитализма, с точки зрения Переверзева, происходит реформистским путем, вне экономических кризисов и классовой борьбы, и весь процесс отмирания О. сводится лишь к трансформации «патриархального буржуа» в «просвещенного европейского буржуа». В современной марксистской критике О. освещалась неоднократно. В. А. Десницкий в ст. «Трилогия Гончарова» (1931) правильно определяет Гончарова как союзника дворянства в борьбе за выгодный для земельной аристократии и для промышленной буржуазии путь капиталистического развития России. С этих позиций Десницкий опровергает переверзевское понимание Обломова, вскрыв антиисторическую концепцию Переверзева о регрессивном движении буржуазии. О. в объяснении Десницкого — олицетворение распада застойного поместного крепостного землевладения.
Отчетливая трактовка О. дана Лениным. Вождь международного пролетариата не раз использовал в своих политических выступлениях образ Обломова. Для Ленина Обломов — синоним помещика-крепостника. Характеризуя пережитки крепостничества, он писал об «Обломовых крепостной или кабальной деревни» («Сочинения», т. III, стр. 163), о необходимости «отмены тех учреждений, которые задерживают преобразование патриархальной, застывшей, в своей неподвижности, забитости и брошенности обломовки» (том V, стр. 121). В дооктябрьский период Ленин использовал этот образ в борьбе с меньшевиками и либералами, чтобы заклеймить их преданность господствующим классам. В 1904, в полемике с меньшевиками по вопросу о необходимости партийного устава, Ленин заявлял: «Людям, привыкшим к свободному халату и туфлям семейно-кружковой обломовщины, формальный устав кажется и узким, и тесным, и обременительным, и низменным, и бюрократическим, и крепостническим, и стеснительным для свободного ,,процесса“ идейной борьбы. Барский анархизм не понимает, что формальный устав необходим именно для замены узких кружковых связей партийной связью» («Сочинения», том VI, стр. 310). Говоря о принципиальной недопустимости соглашений революционной социал-демократии с кадетами, Ленин называет «блок всех левых партий» обывательской, обломовской идеей (т. X, стр. 281). Образ этот повторен Лениным и в борьбе с либералами: «...диалектика классовой борьбы такова, что никогда без крайней необходимости ...буржуазия не заменит спокойного, привычного, доходного (обломовски-доходного) 10-часового рабочего дня 8-часовым» (том XVI, стр. 124).
После Октябрьской революции Ленин использует образ О. в восстановительный период в борьбе с экономической, технической и организационной отсталостью нашей страны и аппарата. В захолустьях РСФСР он видит, что «преобладает... патриархальщина, обломовщина, полудикость» (т. XXVI, стр. 338). «Был такой тип русской жизни — Обломов. Он все лежал на кровати и составлял планы. С тех пор прошло много времени, Россия проделала три революции, а все же Обломовы остались, т. к. Обломов был не только помещик, а и крестьянин, и не только крестьянин, а интеллигент, и не только интеллигент, а и рабочий и коммунист. Достаточно посмотреть на нас, как мы заседаем, как мы работаем в комиссиях, чтобы сказать, что старый Обломов остался, и надо его долго мыть, чистить, трепать и драть, чтобы какой-нибудь толк вышел» (том XXVII, стр. 177). В связи с организацией смешанных промышленных обществ Ленин указывал, «до какой степени мы дьявольски неповоротливы, мешковаты, сколько еще у нас обломовщины, за которую нас еще неминуемо будут бить» (т. XXVII, стр. 241).
Ленинские оценки О. указывают марксистско-ленинскому литературоведению путь для правильного понимания этого социально-экономического явления как продукта дворянско-помещичьей среды и его социальной функции в советских условиях. И наконец факты нередкого использования Лениным образа Обломова в политической борьбе учат пролетариат критически пользоваться литературным наследием в интересах социалистического строительства и культурной революции.
С ликвидацией капиталистических классов в реконструктивный период уничтожается почва для пережитков О. как социально-экономического явления. Но они продолжают еще функционировать благодаря отставанию роста сознания людей от роста производительных сил социалистического общества и неизбежности существования еще в течение некоторого времени чуждых пролетариату классов. Борьба с обломовщиной как выражением отсталости — важнейший вопрос культурной революции и классовой борьбы в СССР. «История старой России, — писал И. В. Сталин, — состояла, между прочим, в том, что ее непрерывно били за отсталость... За отсталость военную, за отсталость культурную, за отсталость государственную, за отсталость промышленную, за отсталость сельскохозяйственную» («Вопросы ленинизма», стр. 583). На XVI съезде партии Л. М. Каганович, подчеркивая важное значение в культурной революции проблемы новых кадров, указывал, что по темпам учобы мы до сих пор безобразно отставали: «темпы у нас были обломовские». Быстрый рост социалистического хозяйства в период первой пятилетки и начала второй, сильнейшее развитие социалистических форм труда — ударничества и соревнования — обусловливают изживание экономической и культурной отсталости СССР. Социальная функция пережитков О. в условиях второй пятилетки связана с сохранением и в некоторых случаях усилением буржуазно-кулацких влияний на отдельные слои и группы трудящихся.
Роман Гончарова «Обломов» сохраняет свое историческое значение, раскрывает характерные черты общественного строя, основанного на крепостном труде крестьян. Образ Обломова ярко воспроизводит взгляды и привычки помещика в эпоху распада крепостничества. Критически относясь к либеральной оценке О., данной Гончаровым, мы однако воспринимаем его произведение как мастерское разоблачение обломовщины, как картину ее неизбежной гибели.
Список литературы
I. Обломов, «Отечественные записки», 1859, №№ 1—4
Лучше поздно, чем никогда, «Русская речь», 1879, № 6
Воспоминания и очерки. На родине, «Вестник Европы», 1888, №№ 1 и 2
Обломов, ред. Б. Томашевского и К. Халабаева, примеч. Иванова-Разумника, Гиз, (М. — Л.), 1928 (последнее — комментированное издание).
II. Общую библиографию о Гончарове см. статью «Гончаров». Специально об «Обломове» и О.: Салтыков-Щедрин М. Е., Письма 1845—1889, под ред. Н. В. Яковлева, Гиз, М. — Л., (1925), стр. 10—11
статьи Добролюбова, Писарева, Герцена, Дружинина, Григорьева, Мережковского, Айхенвальда, Протопопова, Овсянико-Куликовского, Иванова-Разумника, Переверзева (см. текст). Библиография ленинских высказываний об О.: Развитие капитализма в России (1899), «Сочин.», т. III, стр. 160, 239 (изд. 3-е)
Некритическая критика (1900), «Сочин.», т. III, стр. 496
Аграрная программа русской социал-демократии (1902), «Сочин.», т. V, стр. 121
Политическая агитация и «классовая точка зрения» (1902), «Сочин.», том IV, стр. 354
Шаг вперед, два шага назад (1904), «Сочин.», том VI, стр. 310—311
Партийная организация и партийная литература (1905), «Сочин.», т. VIII, стр. 388
«Услышишь суд глупца...» (1907), «Сочин.», том X, стр. 281
Беседа о «кадетоедстве» (1912), «Сочинения», том XVI, стр. 124
Еще один поход на демократию (1912), «Сочинения», том XVI, стр. 132
О продовольственном налоге (1921), «Сочинения», том XXVI, стр. 338
О международном и внутреннем положении (1922), «Сочинения», том XXVII, стр. 177, 178, 179
XI съезд РКП(б) (1922), «Сочинения», том XXVII, стр. 241
О новой постановке работы СНК и СТО (1922), там же, стр. 159, 160
Заметки публициста (1922), «Сочинения», т. XXVII, 526 (примечание
набросок двух ненаписанных глав)
Горбунов Н. П., Воспоминания о Ленине (Ленин об обломовщине и о подборе людей), Партиздат, Москва — Ленинград, 1933
неполная библиография ленинских высказываний об обломовщине дана в работе — Маркс, Энгельс, Ленин и Сталин об искусстве и литературе, «Книга и пролетарская революция», 1933, VIII, 104
Цейтлин А., Литературные цитаты Ленина, Москва, 1934.