Архангельская А. В.
Основная тенденция XVI в. - формирование государственной идеологии Московского государства - привела к появлению произведений, регламентирующих разные стороны общественной и частной жизни граждан этого государства. Эти произведения получили в литературоведении наименование "обобщающих".
Первым в ряду этих произведений стал "Стоглав" - книга постановлений Церковного Собора, происходившего в Москве в 1551 г. Книга состоит из царских вопросов Собору и соборных ответов; всего в ней 100 глав, что дало название и самому мероприятию ("Стоглавый Собор"), и книге его постановлений. Задачу Собора сформулировал Иван Грозный в своем обращении к собравшимся: "Молю вас, святейшие отцы мои... не поленитесь изречь слово к благочестию единомысленно о православной Церкви, нашей христианской вере и о благосостоянии святых Божиих церквей и о нашем благочестивом царствии и об устроении всего православного христианства... Тем же и всякому разногласию отныне далече быть повелеваем, всякому же согласию и единомышлению содержаться в нас". В этом же послании Иван Грозный призывал отцов Собора защищать христианскую веру "от душегубительных волк и всяких козней вражиих".В центре внимания на Соборе оказались все разнообразные сферы внутрицерковной жизни. Стоглавый Собор утвердил сложившийся на Руси церковный культ как незыблемый и окончательный; его решения были направлены против любых реформационно-еретических учений. Принятые решения касались епархиального управления и судопроизводства, жизни высшего и низшего духовенства, монашества и мирян. Стоглавый Собор перепоручил государственной власти контроль над целостностью монастырской казны, урегулировал некоторые вопросы монастырского землевладения, осудил чтение и распространение "богомерзких и еретических отреченных книг", т.е. апокрифических сказаний, резко выступил против скоморошьих игрищ, а также против иконописцев, которые пишут не с "древних образцов", а "самосмышлением". Известный историк русской Церкви А.В. Карташев писал: "Собранное государство, устраняя беспорядки, вводило во всех своих частях однообразный порядок. То же имел в виду сделать и в Церкви Собор 1551 г. Его начинания невольно отражали на себе факт слагавшейся централизации русской жизни. Это и хочет отметить Карамзин своей формулой: "сей достопамятный Собор по важности предмета знаменитее всех иных, бывших в Киеве, Владимире и Москве".
Столь же грандиозным по замыслу обобщающим деянием было собирание "Великих Четьих-Миней", которое осуществлялось под руководством сначала новгородского архиепископа, а затем и московского митрополита Макария. За образец им была взята обычная схема месячных чтений, но под каждым днем помещались все известные жития, слова на эти дни и творения святых, память которых в эти дни совершалась. По замыслу Макария, 12-томный (по числу месяцев) свод должен был включить в себя "все книги четьи, которыя в Русской земле обретаются", за исключением "отреченных", т. е. апокрифов, исторических и юридических памятников, а также путешествий. Наряду с житиями, в кодекс входила патристика, церковно-полемическая литература, церковные уставы, а также "Христианская топография" Космы Индикоплова, "Повесть о Варлааме и Иоасафе", "Сказание о Вавилоне" и др. Таким образом, "Великие Четьи-Минеи" должны были охватывать всю сумму памятников (кроме летописей и хронографов), которые допускались к чтению на Руси. Тома были форматом в полный лист, объемом около 1000 стр. Собирание этого грандиозного труда заняло около 20 лет, первая редакция, плод 12-летней работы была создана в 1541 г. и передана в новгородский Софийский собор, а окончательное завершение, по мнению исследователей, датируется 1552 г., когда вторая редакция была вложена в московский Успенский собор. Может быть, имел место и третий экземпляр памятника, который Макарий вручил лично царю. Важной частью этого длительного процесса была канонизация 39 русских святых на церковных Соборах 1547 и 1549 гг., что явилось также закономерной частью дела "собирания воедино" русской церковной истории, доселе разбросанной по отдельным княжествам и уделам, каждый из которых жил под патронажем своих местных святых. Труд Макария в условиях рукописного бытования книг оставался идеологическим раритетом, но главная цель начинания была другой: русская Церковь получила осязательное подтверждение полноты своего знания, а значит - и права, и способности руководить судьбами православия во всем мире.
Регламентация норм церковной жизни и круга чтения русского православного человека повлекла за собой необходимость столь же четкой регламентации частной жизни гражданина нового единого государства. Эту задачу выполнил "Домострой", вторая ("классическая") редакция которого связывается с именем священника московского Благовещенского собора Сильвестра, входившего в "Избранную раду". "Домострой" состоял из трех частей: 1) о поклонении Церкви и царской власти; 2) о "мирском строении" (т. е. об отношениях внутри семьи) и 3) о "домовном строении" (хозяйстве).
Начинается текст отнюдь не с хозяйственных рекомендаций, а с общей картины общественных отношений. Прежде всего, нужно беспрекословно подчиняться властям, ибо "кто противится властителем - тот Божию повелению противится". Особую честь следует воздавать царю: "Царя бойся и служи ему верою, и всегда о нем Бога моли... и во всем повинуйся ему". Более того, из службы царю вытекает почитание Бога: "Аще земному царю правдою служиши и боишися его, тако научишися и Небесного Царя боятися: сей временен, а небесный вечен". Только после этих общих рекомендаций автор обращается к семейному устройству и хозяйственной деятельности.
Адресат "Домостроя" - зажиточный горожанин, рачительный хозяин, сам непосредственно участвующий в хозяйственной деятельности, в которой ему помогает жена. Хозяин руководит всем, имея в своем распоряжении штат слуг (упоминаются, например, ключник, повар, мастера с учениками и слуги, торгующие в хозяйских лавках). "Государыня" ведает целым штатом слуг и мастериц. Дети домохозяина должны с раннего возраста обучаться "рукоделию" и, следовательно, быть готовыми к продолжению деятельности родителей. Дворовые люди получают жалование (не только деньгами, но и платьем, лошадьми и др
Все основные предметы своего обихода адресат Сильвестра покупает на рынке, ведя обширную торговлю. В связи с этим особое внимание автор обращает на то, что торговые дела должны вестись в соответствии с имущественным положением. Жажда стяжания сочетается с мелочной скаредностью. Сильвестр поучает, что "остатки и обрески" тканей "ко всему пригождаютца в домовитом деле". Изготовленную одежду надо бережно носить, различая "все дневное" и "лучшее" платье. Мелочный надзор господского ока охватывал все стороны хозяйства, даже если в распоряжении хозяина был специальный ключник, непосредственно ведавший всеми хозяйскими делами.
Быт, каким он предстает со страниц "Домостроя", достаточно строг и суров, но эта строгость - не самоцель, а способ достижения вполне определенной цели: "Казни сына своего от юности его да покоит тя на старость твою и даст красоту души твоей; и не ослабляй, бия младенца: аще бо жезлом биеши его, не умрет, но здравие будет, ты бо бия его по телу, а душу его избавляеши от смерти". "Домострой" - самый "обытовленный" памятник древнерусской литературы, редко склонявшейся к бытовой конкретности. Особенно насыщена ею третья часть произведения, посвященная правильному ведению домашнего хозяйства: "Изба и стены, и лавки, и скамьи, и пол, и окна, и двери, и в сенех, и на крылцы вымыть и вытерть, и выместь, и выскресть, всегда было бы чисто... да пред нижним крыльцом сена положить грязные ноги отирать, ино лестница не угрязнится, и у сеней перед дверьми рогошка или войлок ветшаной положить или потирало... а грязъное прополоскать и высушить, и опять туто же под ноги пригодится".
"Домострой" предостерегает против опасных сношений с внешним миром, проповедует строжайшее сохранение всех домашних тайн. Умеренность и осторожность предписывается во всем, в частности, в телесных наказаниях: провинившуюся перед мужем жену рекомендуется "плеткою вежливенько побить, за руки держа, а гнев бы не был, а люди бы то не ведали и не слыхали".
Наконец, в 1560-63 гг. в том же кружке митрополита Макария была составлена "Степенная книга царского родословия". Ее целью было представить русскую историю в виде "степеней" (ступеней) ведущей на небо "лествицы" (лестницы). Каждая ступень - генеалогическое колено, жизнеописание "в благочестии просиявших богоутвержденных скиптродержателей", написанное в соответствии с житийной традицией. "Степенная книга" представляла собой монументальную концепцию русской истории, в угоду которой нередко весьма существенно трансформировались факты не только близких к современности событий, но и всей шестивековой истории Руси. Это произведение логично завершает группу обобщающих произведений XVI в., наглядно демонстрируя, что регламентации могло подвергаться не только настоящее, но и достаточно отдаленное прошлое.
Своеобразие отражения истории в "Степенной книге" по сравнению с предшествовавшими ей летописями можно увидеть на примере повествования о княгине Ольге. "Степенная книга" уделяет довольно много внимания Ольге-псковитянке до ее свадьбы с Игорем (в "Повести временных лет есть лишь краткое упоминание о псковском происхождении Ольги, она попадает в поле зрения автора только после смерти Игоря). Игорь знакомится с Ольгой, находясь на охоте и переправляясь через реку: она, переодетая в мужское платье, перевозит его "в лодейцы". Поняв, что перед ним девушка, "вельми юна сущи, доброзрачна же и мужествена", Игорь "разгореся желанием на ню и некие глаголы глумлением претворяше к ней". Но Ольга "не юношески, но старческим смыслом" отрезвила его, заговорив о целомудрии. Об этом знакомстве Игорь вспомнил тогда, когда наступило время искать себе невесту и послал своего "сродника" Олега за мудрой и разумной девушкой, не желая никого иного взять в жены. В этом варианте история женитьбы Игоря на Ольге напоминает сказочный сюжет о свадьбе королевича с простой крестьянской девушкой, мудрость которой покоряет юношу (вариант этого же сюжета находим в "Повести о Петре и Февронии Муромских").
Рассказывая о походе Игоря на древлян, автор "Степенной книги", в отличие от летописца "Повести временных лет", не предоставляет слова древлянам. Опущено образное сравнение Игоря с волком, которое заставляет увидеть солидарность древнего летописца с древлянами. В "Степенной книге" древляне - нечестивые убийцы русского князя, и более ничего. Тем более оправданной оказывается жесткая месть Ольги за смерть мужа.
В истории крещения Ольги в Царьграде изменяется имя одного из главных действующих лиц - византийского императора. "Повесть временных лет" связывает пребывание Ольги в Константинополе с царствованием Константина Багрянородного VII (905-959, византийский император с 913), а "Степенная книга" называет незадачливым искателем руки русской княгини Иоанна Цимисхия. Современные историки датируют описанное посольство либо 957, либо 946 годом; иногда разносятся даты посольства и крещения (последнее, по мнению Г.Г. Литаврина, совершилось во время второй поездки Ольги в Константинополь в 954 или 955 г.), но все эти даты однозначно указывают на то, что дело происходило при Константине Багрянородном. Скорее всего изменение "героя" в "Степенной книге" связано с более отрицательным отношением русских к Иоанну Цимисхию, воспринимавшемуся как узурпатор византийского престола и коварный враг Руси. "Переклюкать", т.е. перехитрить вероломного врага - еще более значимая заслуга, подчеркивающая превосходство русской княгини над византийским императором.