Соскина Н.А.
Труба паровоза, а не изображение королевы Виктории, должна была бы быть выгравирована на монетах ее царствования.
Осберт Ситуэл
Имя Альфреда Теннисона в английской культуре неразрывно связано с Викторианской эпохой. Английские критики любили называть «век Виктории», т.е. ХIХ столетие, начиная с 30-х гг. (1837 - 1901 - годы правления королевы Виктории), «негероическим веком», «веком утилитаризма и презрения к героическому безумию», а типичным выразителем его считали А.Теннисона. При этом имелось в виду, что Англия в этот период была занята преимущественно своим экономическим развитием. А.Теннисон олицетворяет период спокойствия, период относительной и ненадёжной стабильности, «дисциплины культуры», явившийся, правда, «короткой остановкой в бесконечном марше человечества в каком-то, или в любом, направлении» [1]. В данной работе мы попытаемся проследить, в какой мере поэзия А.Теннисона явилась отражением эпохи, в чём выразилась восприимчивость поэта к основным веяниям времени, насколько его эстетическая позиция была обусловлена положением поэта-Лауреата. При этом мы будем рассматривать эпоху в двух измерениях – как социально-экономический, политический феномен и как литературно-художественное явление.
Викторианская эра ознаменовалась многими противоречиями. Традиционно представлявшаяся эпохой «социальной стабильности, созидания, постепенного расширения избирательного права и системы бесплатного образования», она была вместе с тем «эрой отчаяния, эрой первого экономического кризиса, эрой великой борьбы за умы современников» [2]. Успех и благосостояние, в определённом понимании, оказались основными критериями жизни. Наилучшим образом выразил этот «дух эпохи» Т.Карлейль. Основное его наблюдение состоит в том, что человек утратил свою душу и старую религию. Взамен он получил новое - достойное эпохи – евангелие, «евангелие Маммоны». «Это был век, - писал современник в 1892 г., - отмеченный борьбой между сомнением и верой, из которой вера вышла победителем. Каждое усилие этого состязания увековечено в поэзии А.Теннисона» [3, C. 86].
Первым человеком, в январе 1833 г. публично призвавшим А.Теннисона стать художником своего века, был обозреватель «New Monthly Magazine». Он взывал: «…время Поэту восстать! …Как великолепно то, что окружает его! Основания старого мира сотряслись! Два антагонистических принципа земли, Покой и Движение, подобны могуществу войны! Мир полон пророчеством будущего. Поэт, поглощённый духом этой эпохи, будет господствовать в следующей!» [4] Действительно, это были вызов и искушение. И А.Теннисон, затворник, проведший свои ранние годы в отдалённой деревне, скитаясь, подобно паломнику, в попытке убежать от самого себя, устремился к тому, чтобы стать выразителем своей эпохи.
Поэт добровольно принял на себя титул провидца и пророка. Полностью осознав свою миссию, он, мы видим, стремится стать другим человеком:
Пусть проснется во мне другой человек –
И пусть тот, кем я был, исчезнет навек!
(пер. Н. Воробьева, 1855)
Быть символом, выразителем эпохи стало для поэта смыслом жизни, осознанным творческим осуществлением:
В думах потомков моих отразится, – как знать? –
Век золотой, и его свет воссияет в веках;
Тело и сердце умрут, но останется эта печать –
Иначе стоит ли жить? Все мы лишь пепел да прах.
(пер. Н. Воробьёва, 1855)
В течение 59 лет А.Теннисон, чуткий к «принципам Движения и Покоя», поглощённый духом своей эпохи, делал своё дело и вручал своё послание миру.
В 1895 г., через три года после смерти А.Теннисона, обозреватель «Edinburgh Review» написал: «Ни одна страна не имела более верного толкователя, чем Англия эпохи Викторианства в лице ее последнего Лауреата. А.Теннисон был англичанином по самой сути (to the core) в мягкости, в трезвости суждений. Он отражал с абсолютной достоверностью характер своего современника. Поэзия А.Теннисона - одна из самых выдающихся характеристик нашего времени» [5].
Творчество А.Теннисона, в особенности 50–70-х гг. XIX века, отразило в себе основные проблемы викторианской эстетики. Прежде всего, возникают попытки возрождения средневекового мироощущения, средневековых представлений о двойственной сущности (духовной и земной) каждого явления природы, которая мыслилась символом Бога. Карлейлевская идея символизма природы оказывает существенное воздействие на викторианскую этику, поэзию и живопись. «Все видимые вещи суть Эмблемы, - писал Т.Карлейль в романе «Sartor Resartus». – Материя существует только духовно, чтобы представлять какую-нибудь идею и воплощать её» [6]. Символ, по Т.Карлейлю, - средоточие божественного начала. Человек окружён символами. «Вселенная есть только обширный символ Бога», и сам человек – не что иное, как «символ Бога» [7]. Для А.Теннисона, испытавшего сильное влияние Т.Карлейля, характерно восприятие Бога как «силы во мраке, о которой мы только догадываемся». «We see the shadow of God in the world – a distorted shadow» («Мы видим тень Бога в мире – искажённую тень») [8]. В дальнейшем это выльется в одну из основных дилемм творчества А.Теннисона – примирение человеческого и божественного, небесного и земного, духовного и материального. Однако, восхищаясь Т.Карлейлем, его прославлением Бога и героического духа, в 40-50-х гг. А.Теннисон был склонен думать, что героические времена античности и средневековья канули в Лету, и героика чужда современности. Для А.Теннисона одарённый человек, способный на подвиг, был не столько предметом поклонения, сколько объектом для размышлений. Вера всегда оставалась единственной опорой нравственности. Стихи А.Теннисона этого периода о мифических легендарных героях овеяны элегическим настроением («Сэр Галагад», «Смерть Артура», «Годива», «Сэр Ланселот и королева Гиневра»).
Особенно характерны в этом смысле «Королевские идиллии», писавшиеся А.Теннисоном на протяжении тридцати лет (начиная с 1842 г.). Источником создания произведения послужила знаменитая эпопея Томаса Мэлори «Смерть Артура» (1485). Со второй половины XIX века она пережила возрождение самого бурного интереса к ней. Мир артуровских легенд приобретал мифологические черты. Камелот, Круглый Стол, поиски Грааля становились новыми мифологемами. А.Теннисон увидел в артуровской утопии недостижимый морально-этический идеал. Короля Артура поэт изобразил на пороге смерти. Чувствуя приближение конца, герой велит бросить свой верный меч Экскалибур в волшебное озеро. В целом, Артур – «призрачная фигура, он неспособен приостановить разрушение королевства» [9]. А «чистейшего» рыцаря Круглого стола Галагада мы видим в стихах А.Теннисона едущим на коне в зимнюю стужу, по горам и долам, сквозь спящие мертвым сном города, дальше и дальше в безнадёжных поисках чаши св. Грааля. «В викторианской Англии нет места безумствам романтического порыва, божья воля определяет поступки людей, а дух науки и прогресса предопределяет их судьбу» [10]. Раненый Артур, успокаивая сэра Бедивера, говорит об этом «вечном покое»:
The old order changeth, yielding place to the new,
And God fulfills himself in many ways,
Lest one good custom should corrupt the world…
If thou shouldst never see my face again
Pray for my soul. More things are wrougth by prayer
That this world dreams of…
For so the whole round earth is every way
Bound by gold chains about the feet of God…
(«Старый порядок вещей уходит, давая место новому; / воля Божья свершается повсюду, / не позволяя одному обычаю, который был традиционным и единым, уничтожить мир. / Если ты не можешь более видеть мое лицо, / молись за меня; молитва делает гораздо больше, чем думает об этом настоящий свет, / ибо земля, т.е. весь земной шар всецело и по частям, / точно золотыми цепями, прикован к подножию Бога»).
Перед нами открывается проблема смерти и божественного пути. Старый мир (order) уходит, оставляя традиционную веру. В новом мирозданье (custom) она единств
В Викторианскую эпоху особое звучание приобретает проблема соотношения природы и искусства. Для А.Теннисона они были тождественны по сути: «…in Art like nature, dearest friend». Более того, для поэта природа – это живое обладание, она сама являет собой способ познания мира – познания тайны Бога и божественного откровения:
Возросший средь руин цветок,
Тебя из трещин древних извлекаю,
Ты предо мною весь – вот корень, стебелёк,
здесь, на моей ладони.
Ты мал, цветок, но если бы я понял,
Что есть твой корень, стебелёк и в чем
вся суть твоя, цветок,
Тогда я Бога суть и человека суть познал
бы.
(пер. В.Павлонского, 1864)
Быть может, А.Теннисон хотел сказать, что нет события, каким бы ничтожным оно ни выглядело, которое не заключало бы в себе истории всего мира со всей ее бесконечной цепью причин и следствий. Здесь происходит познание макрокосма через микрокосм – Абсолюта через «песчинку» и «чашечку цветка» (У.Блейк). Природа и искусство сливаются в его поэзии, являя символ Бога, столь же неведомого, как и сама жизнь. Любовь духовна и принадлежит дольнему миру, и только мудрость поэта посредством языка способна донести этот мир людям.
В натурфилософии А.Теннисона особую роль играет научное восприятие реальности. У.Вордсворт, как и С.Кольридж, полагали, что наука бессильна познать духовный принцип, движущий природой. Такой способностью обладает лишь «воображение, основанное на ощущениях и эмоциях поэта» [12]. Наука для лейкистов была «профанацией, материализацией бесплотных, неземных мыслей» [13]. Но А.Теннисон показал, что наука могла затронуть струны глубоких таинств мира, «не определяя и не ограничивая божественное сознание» [14].
А.Теннисон испытал влияние позитивистских идей. Он не живёт тайной и метафизической скорбью, подобно Дж.Байрону и П.Шелли. В нём уже нет воинствующего индивидуализма ранних романтиков и осознания бессмысленности происходящего. Из двух миров, которые знает герой А.Теннисона, все его помыслы принадлежат миру иному. Здешнее он приемлет лишь как судьбу.
А.Теннисон был искренним спиритуалистом, вполне убежденным в существовании бессмертной души. Он говорил, что в иные моменты тело утрачивало для него всякое значение: «The flesh is the vision, the spiritual the only real and true» («Плоть – это видение, только духовное реально и истинно») [15]. Смерть тела есть переход к высшей духовной стадии, продолжение иного бытия:
Коль смерть равнялась бы концу
И с нею все тонуло в Лете,
Любви бы не было на свете;
Тогда, наперекор Творцу,
Любой из смертных мог бы смело –
Сатирам древности подстать –
Души бессмертье променять
На нужды низменного тела.
(In memoriam, 1850)
Только отринув земное начало, можно достичь истинной высоты и глубины:
…И смогут избранные те,
Достигнув смертного предела.
Поправ ногой земное тело,
Подняться к высшей правоте.
(1850)
Но лишь избранные смогут насладиться подлинной жизнью, только те, чей дух воплощается в небесный порыв, смогут стать пастырями смертных и их судьями:
Они на нас взирают строго,
Пока идем земным путем;
Но снисхождения мы ждем
От наших мертвых – и от Бога.
(1850)
Такая позиция определяла викторианские принципы поведения, где неизменно присутствовало уклонение от какого-либо физиологизма, от обнажения родства человека и животного. Чувственные порывы обречены были вечно пребывать в сфере греха.
Итак, очевидно, что А.Теннисон комментировал время от времени текущие события, говорил о прогрессе и его пороках, замечал науку и её влияние на определённые виды современных проблем. Порой открыто обращался к современникам, например, выражал свое отношение к Чартистскому движению («Men, my brothers, men the workers, ever reaping something new; That which they have done but earnest of the things that they shall do»). Постепенно у его читателей росло убеждение, что он был выразителем эпохи, выдающимся представителем нации, идеальным воплощением одного из них, даже когда он символически принял пэрство. Р.Левис объясняет такое положение вещей тем, что «А.Теннисон мог торжественно бороться с «проблемами эпохи», но условности века закрывали для него путь духовного самовыражения в рамках современного умонастроения. Викторианская поэзия внутренне допускает, что действительный мир чужд, сух и непоэтичен, что протестовать не стоит, исключая протест в форме эскапизма. Викторианские поэты уже на том основании, что они викторианцы, должны искать поэзию не в действительном мире, а в романтическом образе этого мира» [16].
А.Теннисон был сыном своего века. В его поэзии нет богоборческих мотивов и любви к року. Прославленный викторианец не бросает вызов своей эпохе. Его описание пороков общества – это поэтика грусти. А.Теннисон не пытался, подобно П.Шелли, сблизить поэзию с религией и философией «в воспроизведении высших истин существования» [17]. Искусство всегда служило у него нравственным целям. А.Теннисон был истинным викторианцем в выборе тем для своей поэзии, он всегда откликался на самые последние события в истории своей страны, своего времени. Поэт, подобно многим своим современникам, сохранил острое чувство общинности, которое поддерживало его перед лицом космоса, все ещё небезразличного и небогооставленного. Это была общинность не только человеческого сердца, но и коллективизм социальных учреждений. Поэт нашёл в себе силы не изменить ни своему англиканскому Богу, ни традиционным общественным установлениям. Но мир для А.Теннисона так и остался страшной реальностью, где человеческое бытие – «плод ила и земли, игры Природы». И этот мир определяется вечностью, а не течением времени.
Список литературы
Элиот Т.С. Назначение поэзии. М., 1997. C. 282.
Ивашева В.В. "Век нынешний и век минувший…" Английский роман XIX в. в его современном звучании. М., 1990. С. 266.
Цит. по книге: Baum P. Tennyson sixty years after. Richmond, 1948. Р. 86.
Baum P. Ibid. Р. 89.
Walters S. Tennyson: Poet, Philosopher, Idealist. L., 1893. Р. 117.
Карлейль Т.Избранные труды. СПб., 1898. С. 131.
Карлейль Т. Там же. С. 140
Цит. по книге: Culler A.D. The Poetry of Tennyson. N.Y.; L., 1977. Р. 67.
Culler A.D. Ibid, Р. 88.
Ricks C. Tennyson. L.; N.Y., 1972. P. 120.
Culler A.D. Ibid, P. 98.
Цит. покниге: Tennyson by A.Benson. Fourth edition. L., 1913. Р. 67
Тамже, Р. 69.
Lounsbury T.R. The life and times of Tennyson. New Haven, 1915. Р. 182–183.
Mustard W.P. Classical Echoes in Tennyson. N.Y., 1904. P. 87.
Baum P. Ibid, Р. 173.
Bloom H. Shelley’s mythmaking. New Haven, 1959. P. 25.