Макарова Виолетта Леонидовна
Наше исследование посвящено анализу небольшого стихотворения Архилоха:
Носит теперь горделиво саиец1 мой щит безупречный:
Волей - неволей пришлось бросить его мне в кустах.
Сам я кончины зато избежал. И пускай пропадает
Щит мой. Не хуже ничуть новый могу я добыть2.
Мы пока не комментируем приведенный выше текст. Сопоставим его с известным аргументом Иосифа Флавия о достоверности еврейского и недостоверности греческого преданий. Флавий написал, что евреи умирают за свое отечество, но ни один грек не станет умирать за, скажем, Геродота3.
На первый взгляд, стихотворение Архилоха – блестящая иллюстрация того, о чем писал Флавий. Однако, на наш взгляд, мотив брошенного щита вовсе не свидетельствует о цинизме поэта Архилоха по отношению к своей родине или письменной традиции. Дело здесь совсем в другом.
Архилох почитался греками как великий лирический поэт. Известно, что он - иониец, жил на острове Паросе в середине VII в. до н. э.
Эпиграфическое свидетельство о жизни Архилоха относится лишь к III в. до н. э. Это - знаменитая "надпись Мнесиепа". Она рассказывает о встрече поэта с Музами, которые вручили ему лиру, а вместе с ней - поэтический дар. Исследователи считают, что надпись относится к паросской традиции, опирающейся на более ранние источники4. Паросцы в честь Архилоха воздвигли святилище, от которого дошли остатки надписи, содержащей биографию поэта (написанную несколько веков спустя). Там же содержались и отрывки из стихотворений поэта.
В 1974 г. был опубликован папирусный лист II в. до н. э. - "Кельнский папирус", содержащий около 40 стихов Архилоха. Одним из его издателей был английский филолог Д. Пейдж. Он поместил интересующее нас стихотворение - два элегических дистиха - в начало своего сборника и отнес к эпиграммам Д. Пейджа считал, что стихотворение Архилоха о брошенном щите было надписью на щите5. Греческое слово эпиграмма означает надпись. Эпиграмма всегда делалась на каком - либо мемориальном предмете, чаще всего - на надгробиях, т. е. предмете, которому предстояло жить в человеческой памяти быть продолжением умершего человека на земле.
Обратимся к эпохе, в которую жил Архилох. Это - время культурного и социального перелома между микенским и архаическим периодами греческой истории. Я. Ассман назвал этот перелом переходом от культуры «обрядовой когерентности» к культуре «национальных идентичностей»6. Микенское (гомеровское) общество связывалось вокруг религиозных ритуалов, а архаическое (послегомеровское) - вокруг литературы и театра. Литературные тексты отличаются от ритуальных практик тем, что требуют режима личного переживания.
В культурологическом аспекте стадиям «обрядовой когерентности» и национальных идентичностей» соответствуют понятия "культура стыда" и "культура вины", введенные применительно к древнегреческой культуре английским филологом - классиком Э. Р. Доддсом. Отметим, что понятия носят условный характер. Под «культурой вины» Э. Р. Доддс понимает появление у греков представления о «внутреннем я», далеком от христианской концепции «внутреннего человека». Однако исследователь вполне убедительно доказывает, что уже в в архаическом греческом обществе складываются представления личности 7. о
В греческом языке есть слово prosopon, означающее лицо, внешний вид, наружность. Одно из первоначальных значений - личина, маска. Употреблялось слово и в значении драматическая роль. Получается, что из всей терминологии личности греки употребляли термин, указывающий либо на внешнюю сторону человека, либо на его маску, но не на его субстанцию. Такое материально - телесное понимание греками личности сохранилось вплоть до первых веков н. э.8
Набор значений слова prosopon наводит на мысль о том, что первоначально грек осознавал себя исключительно как набор социальных ролей, или, говоря метафорически, как набор тех одежд (тело, предметы), которые надевает на него общество. Есть все основания считать, что щит для воина является неотъемлемой частью его внешнего облика, т.е. частью личности в смысле prosopon.
В свете вышеизложенного, в эпоху Ахилла и Гектора герой стихотворения Архилоха "потерял" бы лицо. Даже боги в "Илиаде" озабочены защитой своего достоинства - time. Потерять щит - означало умереть. В этой связи известное напутствие воину "Со щитом или на щите" можно рассмотреть как аллегорию. Позор в "культуре стыда" переживался как физическая смерть.
Но в стихотворении Архилоха мы видим, что щит не просто потерян, он переходит к врагу, а смерти личности не наступает - ни символической, ни физической. Воин возвращается без щита, но и не на щите. Разрушена дихотомическая максима традиционного общества. Архилох фиксирует возникновение третьего варианта - "без щита - до приобретения нового щита". Почему такой вариант стал возможен?
За ответом обратимся к упомянутому выше исследованию Э. Р. Доддса.
В гомеровскую эпоху считалось, что человек действует не сам, а в результате вмешательства в его жизнь сверхчеловеческих сил, которые вкладывают нечто в человека и тем самым влияют на его мысли и дела.
В архаический период человек ощущал свою незащищенность, беспомощность, называемую amehania, а также враждебность бога. Божество представлялось не как злое, но как завистливое и препятствующее. Существовало
В Великой Греции в архаический период человек имел причины, чтобы чувствовать свою незащищенность. Маленькие перенаселенные государства только начали выходить из нищеты и бедности – наследства дорийского нашествия, как разразился экономический кризис YII в. до н. э., задевший все слои древнегреческого общества. Условия жизни благоприятствовали вере в даймонов, основанной на чувстве беспомощности человека перед капризной судьбой. Популярной темой в литературе становится довлеющий над человеком рок. Религиозное чувство периода архаики – растущее чувство вины, из которого, как считает Э. Р. Доддс, выросла греческая трагедия9. То, что случается с людьми – результат их собственных деяний и их внутреннего мира. Действия же людей заставляют их страдать.
Вернемся к высказыванию Иосифа Флавия о греках. Греки после Гомера, действительно, вряд ли стали бы умирать за священные тексты. Священные тексты в еврейской культуре понимались как некое продолжение тела святого народа. Священные тексты греков – это так называемые классические тексты, которые можно и даже необходимо критиковать, т. е., по сути, отбрасывать любые элементы этих текстов, как отбрасывает щит воин.
Так, мотив брошенного щита был очень популярен в древности. Он встречается у Алкея, Анакреонта, Горация. Но у первых двух авторов прямые аналогии с текстом Архилоха отсутствуют10. У Горация же есть ода, посвященная другу Помпею Вару. Приведем отрывок из нее:
С тобой Филиппы, бегство проворное,
Узнал я, бросив щит опозоренный, -
Как пала доблесть и как постыдно
Грозные прежде к земле припали,
Но сам Меркурий быстро пронес меня
Сквозь войско вражье…11
Гораций, безусловно, читал Архилоха. Но к написанию стихотворения его побудили личные мотивы. В 42 г. до н. э. он участвовал в битве при Филиппах в войске Марка Брута. Войско было разбито, и Гораций, бросив щит, бежал с поля боя. Рассказ Горация автобиографичен, чего не мог позволить себе его предшественник Архилох. У римлян сложились иные, нежели у греков, представления о личности. Римский поэт мог писать о себе и говорить я12.
Гораций, как мы видим, вложил свой смысл в сюжет Архилоха. Однако, это не означает, что классический текст дискредитирован или умерщвлен. Парадоксальным образом он продолжает жить именно благодаря отбрасыванию части смыслов и замене их новыми. Этот своеобразный тип культурного канона выявил Я. Ассман и назвал его гиполепсисом13. Так работал Гораций с греческими текстами, так другие авторы работали с Горацием. В 1835 г. стихотворение Горация перевел А. С. Пушкин, вложив в перевод свои чувства:
Ты помнишь час ужасной битвы,
Когда я, трепетный квирит,
Бежал, нечестно бросив щит,
Творя обеты и молитвы?
Как я боялся, как бежал!
Но Эрмий сам внезапной тучей
Меня покрыл и вдаль умчал,
И спас от смерти неминучей.
На наш взгляд, именно гиполептические ценности демонстрирует Архилох, когда говорит следующее: мой щит священен, но это качество не следует отождествлять с моим конкретным щитом. Священно мое отношение к защите родины, и мой патриотизм носит не внешний, а внутренний характер. Поэтому пусть этот конкретный щит достанется врагу. Я возьму себе другой.
Список литературы
1 Фракиец.
2 Перевод В. Вересаева. Фрагмент 5. Греческая эпиграмма. СПб.: «Наука», 1993. С. 5.
3 Contra Apionem. I, 42 – 45. Высказывание приводится в кн.: Ассман Я. Культурная память. Письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности. М. : «Языки славянской культуры», 2004. С.293 – 294.
4 Поплавская Л. Б. Поэт и его образ в творчестве Архилоха. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук. М., 1987 С. 8.
5 Epigrammata Graeca /Ed. D. L. Page. Oxford, 1975. P. 1.
6 Ассман Я. Указ. Соч. 317 – 326.
7 См: Доддс Э. Р. Греки и иррациональное. СПб.: «Алетейя», 2000.
8 Лосев А. Ф.. История античной эстетики. Итоги тысячелетнего развития. Кн. II. М.: Искусство, 1994. С. 507. Интересно, что в тексты "Нового Завета" отцами церкви данный термин введен не был. Его заменили термином upostasis (ипостась) - из - за того, что термин prosopon имел нежелательное значение личины. Слово ипостась является дословным переводом латинского термина substantia, означавшего конкретное (в отличии от общего) бытие.
9 Доддс Э. Р. Указ. Соч. С. 80.
10 Чистякова Н. А. Греческая эпиграмма. В кн.: Греческая эпиграмма. СПб.: «Наука», 1993. С.369.
11 Carmina. II, 7. Перевод Н. И. Шатерникова.
12 Личность у римлян обозначалась словом persona, которое первоначально тоже значило маска. Но у римлян, в отличии от греков, было развито юридическое сознание, и со временем термин стал означать личность. В латинских перевода Нового Завета употребляется термин persona.
13 Гиполепсис – от греч. upolepsis - соревнование рапсодов. О теории гиполепсиса – см.: Ассман Я. Указ. Соч. С. 304 – 315.