Криницын А.Б.
Непосредственно на психологию героев опирается и толстовская концепция счастья. Подобно тому, как Толстой взыскателен по отношению к своим героям, столь же он строг и придирчив по отношению к их жизненным ценностям. С них он тоже постоянно «срывает все и всяческие маски», разоблачая большинство из них как ложные. Прежде всего, Толстому важно понять, для чего и чем живет тот или иной герой, каков его жизненный кругозор и что в него попадает.
Есть герои, которые не видят в мире ничего, кроме своего «я» и потому относятся к жизни легко и бездумно. Именно таким представлен Анатоль Курагин, блестящий красавец и соблазнитель, богач, бретер и кутила, прожигатель жизни, всем известный представитель «золотой» аристократической молодежи. «На всю жизнь свою он смотрел как на непрерывное увеселение, которое кто-то такой почему-то обязался устроить для него». Он живет, ни о чем не думая, без всяких планов на будущее. «Анатоль был всегда доволен своим положением, собою и другими. Он был инстинктивно, всем существом своим убежден в том, что ему нельзя было жить иначе, чем так, как он жил, и что он никогда в жизни не сделал ничего дурного. Он не был в состоянии обдумать ни того, как его поступки могут отзываться на других, ни того, что может выйти из такого или такого его поступка». «Он не был игрок, по крайней мере никогда не желал выигрыша, даже не жалел проигрыша. Он не был тщеславен. Ему было совершенно все равно, что бы о нем ни думали. Еще менее он мог быть повинен в честолюбии. Он несколько раз дразнил отца, портя свою карьеру, и смеялся над всеми почестями. Одно, что он любил, — это было веселье и женщины; и так как, по его понятиям, в этих вкусах не было ничего неблагородного, а обдумать то, что выходило для других людей из удовлетворения его вкусов, он не мог, то в душе своей он считал себя безукоризненным человеком <...> и с спокойной совестью высоко носил голову».
Его внутренний мир, таким образом, несказанно прост, так, как даже не подозревают окружающие, которые пленяются его красивой внешностью и великолепным умением держаться. Это человек не злой, а скорее пустой, но вместе с тем – страшный: он не задумываясь мог погубить жизнь Наташе Ростовой. Зная, что он женат и что ему нельзя на ней жениться явно, он хотел увезти ее тайком, не думая о последствиях.
Есть люди, которые живут карьерой и светской жизнью. Таковы Берг и Борис Друбецкой. Жизненный кругозор Берга тоже до крайности узок: он живет только своей карьерой и материальным благополучием. Его счастье заключается в том, чтобы сделаться богатым и заслужить всеобщее уважение в свете. С виду это очень приятный человек, никому не сделавший ничего дурного и всем умеющий понравиться, но очевидно, что автора он раздражает – хотя бы тем, что с наивным эгоизмом не может говорить и думать ни о чем, кроме самого себя.
Хоть Берг внешне совершенно не похож на Анатоля, но для автора они схожи в одной принципиальной вещи – они духовно бедны, слепы по отношению к массе разнообразных жизненных явлений, и потому совсем не интересны ему. Толстой уделяет им внимание ровно в той мере, в какой их поступки влияют на судьбу главных героев. Он может их обоих охарактеризовать одним понятием – «внешний человек», то есть тот, кто живет только внешней жизнью и ложными, навязанными ему обществом ценностями, который не способен подняться выше своего «я», не способен на внутреннюю духовную работу, чтобы осознать свое место в мире и понять, для чего он живет, а потому ничего не знает о подлинных, великих и глубоких радостях и горестях жизни. Таково, по мнению Толстого, большинство людей высшего света.
Особенно подходят под данное определение образы французов: Рамбаль, французский офицер, с которым Пьер знакомится в завоеванной французами Москве, и M-lle Bourienne, компаньонка Марьи Болконской. У них Толстой описывает только жесты и фразы, но никогда мысли, как и у большинства светских людей. Толстой не удостаивает изображать их внутренний мир, как будто его у них вообще нет. Все их действия рассчитаны на внешний эффект. В жизни они – актеры, играющие по заранее продуманным за них режиссером ролям. Кажется, они вообще никогда не задумываются, как им поступить, руководствуясь безошибочной интуицией, всякий раз умело поворачивая ситуацию в свою пользу. Они по-своему могут быть неплохими людьми, но все это люди, примитивные по мировоззрению и неглубокие по чувствам (так, у M-lle Bourienne заранее продумана схема «соблазнения» ее русским князем, которого потом надо будет заставить на себе жениться, пуская в ход эффектную фразу о «своей бедной матери» – “ma pauvre mère”).
Люди другого плана – Ростовы, Болконские, Пьер – умеют подняться выше своих эгоистических интересов. Хотя у них тоже могут быть низменные чувства и недостойные побуждения, но они осознают их таковыми, страдают от них и рано или поздно преодолевают их в себе. Они способны к настоящей, самоотверженной любви, способны жить чужою болью, страдать и сострадать. Они способны жить радостями, не связанными с тщеславием или корыстью (вспомним сцены охоты, святок в доме Ростовых) которые дает им мир и природа. Вместе с тем эти люди ранимы и беззащитны. Для тонких и глубоких людей жизнь представляется сложной, и они далеки от самонадеянности, ибо не ставят себя с наивным эгоизмом в центр мироздания. А без уверенности в себе трудно добиться успеха в обществе.
Получается, что чем проще или поверхностней герой, тем легче ему быть счастливым, потому что ему меньше надо для счастья. Пожалуй, самый счастливый человек в романе – это Анатоль Курагин, который всегда доволен собой и очень легко относится к жизни: он никогда не задумывается о ее смысле и не мучается муками совести. (« И право, вот настоящий мудрец! – подумал Пьер, – ничего не видит дальше настоящей минуты удовольствия, ничто не тревожит его, – и оттого всегда весел, доволен и спокоен. Что бы я дал, чтобы быть таким, как он!» – с завистью подумал Пьер, не зная, что этой ночью Анатоль чуть было не похитил столь дорогую ему Наташу). И наоборот, умный, богато одаренный, развитый духовно князь Андрей – пожалуй, самый несчастный из всех героев романа. Слишком много он видит и понимает в мире, слишком серьезно относится и к нему и к себе.
Некоторое «промежуточное» положение между ними занимает Николай Ростов. Он способен радоваться человеческой теплоте и доброте, радостям, даруемым искренним общением, природой. «Та минута, когда Николай увидал в водомоине копошащихся с в
«Что ж это такое? — подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. — Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» — подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы <...> Эх, жизнь наша дурацкая! — думал Николай. — Все это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь, — все это вздор... а вот оно — настоящее... <...> О, как задрожала эта терция и как тронулось что-то лучшее, что было в душе Ростова. И это что-то было независимо от всего в мире и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!.. Все вздор! Можно зарезать, украсть и все-таки быть счастливым...». Требования чести всегда определяли и будут определять жизнь Ростова, но в эту минуту он пренебрег ими для чего-то высшего, по его внезапному прозрению – для настоящего счастья. Истинное счастье – когда человек делается вполне хорош и добр и не верит в возможность зла, несчастья и горя.
Однако музыка подействовала на Николая так сильно как раз потому, что его сознание было потрясено только что свершившейся с ним катастрофой. Для Толстого это один из главных психологических законов. Именно в кризисные моменты происходит заново переоценка всех жизненных взглядов, и ложные ценности, еще минуту назад казавшиеся несомненными и важнейшими, вдруг забываются сами собой и исчезают перед лицом истинных. В масштабах страны, как и в жизни каждого жившего в ней человека, такой очистительной грозой стала война 1812 года. «Как мы все казались в несчастии, а я бы дорого дал, чтобы воротить это время… да не воротишь», – в порыве откровенности признается княжне Марье Николай Ростов. И действительно, только война сделала возможной их встречу и быстрое сближение. «Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, то все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье» – повторяет в конце романа эту же мысль Пьер, философски углубляя ее.
Итак, истинное счастье – в самой жизни. Как же понимает ее Толстой? Какую жизнь называет он «настоящей» и в каком отношении она находится к иной, «ненастоящей»? — об этом наиболее отчетливо говорит вступление к третьей части второго тома: «Жизнь между тем, настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла, как и всегда, независимо и вне политической близости или вражды с Наполеоном и вне всех возможных преобразований». Таков тезис. Настоящая жизнь — это внутренняя жизнь отдельного человеческого «я», это связь с людьми, основанная на искренних чувствах приязни, дружбы и любви, а искусственная, ненастоящая жизнь — это политические интриги «высшего петербургского общества», показная дружба и вражда «двух властелинов мира», это «внутренние преобразования во всех частях государственного аппарата», ничего по существу не меняющие. Человек счастлив лишь тогда, когда он живет настоящей жизнью, и все несчастья — от попытки принять участие в жизни внешней. Ничтожен тот, кто живет только собой или счастьем, построенном на несчастье других.
Неповрежденными ценностями, которые выявляются в романе как подлинные, оказываются молодость, здоровье, любовь, наслаждение искусством, близостью людей и радостью общения, а в конечном итоге – чувство единения со всеми, ощущение осмысленности, разумной упорядоченности мира.
Обратим внимание, что самые радостные, счастливые сцены в романе происходят в присутствии Наташи или при ее прямом участии: сцена охоты, сцена святок, пение после проигрыша Николая, мечтание на окне дома в Отрадном, так всколыхнувшее душу Андрея Болконского, ее первый бал, последующая ее любовь к Андрею Болконскому, воскресившая его… Это не случайно: Наташа – обобщенный образ, несущий в себе центральные философские идеи автора. В ней поражает ее непосредственность, удивительная живость и неиссякаемый поток жизненной энергии, которую она «излучает» из себя. Она не признает никаких светских приличий: может ворваться вихрем в гостиную, поцеловать при всех незнакомого ей Денисова – на радостях, что вернулся брат. Но ей прощают все ее выходки, потому что никто не может устоять перед ее обаянием (Денисов даже влюбляется в нее). Она, как никто, умеет полностью, самозабвенно отдаваться настроению настоящей минуты. Во время охоты она, заразившись всеобщим азартом, «радостно и восторженно визжала так пронзительно, что в ушах звенело. Она этим визгом выражала все то, что выражали и другие охотники своим единовременным разговором <...> и все должны были бы удивиться ему, ежели бы это было в другое время». В том-то и дело, что Наташа неизменно соответствует своими эмоциями всеобщему настроению, потому что она живет теми же чувствами, что и ее окружающие. Ее органичность и естественность вызывают в памяти выводы Руссо о непосредственности и цельности «природного человека». Если Наташа счастлива, ей необходимо с кем-нибудь разделить свою радость, распространить ее вокруг себя, поэтому многие делаются счастливыми рядом с ней. Но она и лучший помощник в тяжелую минуту: только благодаря ее состраданию и неиссякаемой силе любви мать ее смогла пережить утрату сына Пети и не сойти с ума от горя.
Она – само воплощение женственности, природной естественности, любви, света, радости бытия, счастья, наконец, жизни как таковой.
«Я решительно не знаю, что это за девушка; я никак не мог анализировать ее, – говорит о ней Пьер. – Она обворожительна. А отчего – я не знаю: вот все, что можно про нее сказать». И это, пожалуй, самый лучший комплимент, который можно было сказать Наташе. Значит, разум Пьера остается бессильным и ненужным перед чудом радости жизни. Наташа никогда не задумывается о ее смысле, но она интуитивно чувствует его. Самим своим присутствием и тем счастьем, которое Наташа дает людям, она разрешает и отменяет все запутанно сложные проблемы героев-идеологов. Смысл жизни оказывается не в чем, а в ком – в живом человеке. Смысл жизни – в ней самой.