Автор: Достоевский Ф.М.
Бог и грех нераздельны. В бездне Бога открывается взгляд на бездну греха. В бездне греха рождается тоска по Богу. Именно так Достоевский ощущает жизнь. Именно про это он сочинял «Преступление и наказание». Точно так же, как творчество Льва Толстого генетически связано со «Словом о полку Игореве», Достоевский связан с «Молением» Даниила Заточника. Он идет от другого пласта русской культуры, X—XV веков, от чувства подавленности грехом, родившегося в московских кабаках и застенках. Для верующего созерцание греха есть созерцание Бога. Ибо только Бог может уравновесить всех. Он — то, с чем не может справиться наша «плоть», то, что низко и сильнее нас. То, что унижает нас, заставляет презирать себя и, тоскуя, искать дверь в глубину, к царству Божию внутри нас. Столько было написано о болезненности Раскольникова с судебно-медицинской и психиатрической точек зрения. И как все концы гладко сходились с концами. А для верующего человека Раскольников вовсе не выродок, не патология. Раскольников — каждый человек. Первое движение каждого — скрыть свой грех. Чтобы он затерялся, как старая вещь среди других вещей. Как обычно это бывает с маленькими человеческими грешками. Но внутренний голос подсказывает, что углубление в совершенный грех — это путь к Богу. И поэтому грех должен быть обнажен и омыт покаянием. Раскольников делает это сперва внешне. Выходит нелепо. Но «кто хочет быть мудрым в мире сем, будь безумным...» Внешнее должно стать внутренним. Здравый смысл говорит: забудь свой проступок. Ты потрогал свечу и обжегся. У тебя выработался рефлекс. Ты больше не будешь. Растравлять ожог — патология. Достоевский говорит: вспоминай свои грехи. Вспоминай свою тоску, которая выталкивает тебя из них. Вспоминай свое отвращение. Это тоска по Богу и она приведет тебя к нему, если будешь достаточно сильный каждый человек — Раскольников. У каждого из нас есть своя тайна. И каждому из нас открыта бездна Бога. Но мы ее боимся. Мы не готовы вступить в нее и поэтому предпочитаем забывать свои грехи. Это норма. Средний интеллигент думает, что он лучше Раскольникова. Раскольников убил, сове
Раскольников сумел найти выход. Сумел, потому что у него была сила. Для покаяния силы нужно не меньше, чем для убийства. Даже больше. Великие покаяния реже, чем великие убийства. И я люблю в Раскольникове его силу и решимость. Бывают случаи, когда надо взять на себя грех действия. Когда попадешь в лабиринт, из которого нет безгрешного выхода, а бездействие — тоже грех.
Нельзя жить с людьми и оставаться чистым, как стеклышко. Желание совершенной чистоты ведет назад в каморку, вынашивать там свою неподвижную идею. Жить — значит выбирать, значит растоптать какую-то часть самого себя. И всякая победа здесь становится мучением, несчастьем, и нельзя вынести ее без жгучего покаяния, без мучений совести и бессонных ночей. Только через страдания можно пробиться к Царству Божию, которое внутри нас, и к блаженству, которое оно дает после «мильёна мук». Это Достоевский повторял без счета. И он совершенно прав. А потом? Потом внешний человек становится послушным орудием в руках внутреннего — как тело опытного актера. Высшее вырастает из молчания Бога. Но и Он ведь страдает. И высшее, внутреннее «Я» сорадуется и сострадает вместе с ним.
У Достоевского полнота радости его героев смешивается со скорбью и переливается через край, дает полноту света и полноту творчества. Раи достижим для Раскольникова и Сони. Он ближе, чем рядом. Он внутри и снаружи. Достоевский умеет искать его и показывает, что нет одной дороги, что путей бесчисленное множество. И каждый из них проходит через сердце человека.