Мандельштам Осип

(1891 - 1938) Осип Эмильевич Мандельштам Родился в Варшаве в мелкобуржуазной еврейской семье. Детство и юность прошли в Петербурге и Павловске. До 1907 года учился в Тенишевском училище. Из петербургской еврейской купеческой семьи. Увлекался эсеровским движением (воспоминания "Шум времени"). В 1907-1908 слушал лекции в Париже, в 1909-1910 в Гейдельберге, в 1911-1917 изучал в Петербургском университете романскую филологию (курса не закончил). Первые стихотворные опыты в народническом стиле относятся к 1906, систематическая работа над поэзией началась с 1908, первая публикация 1910. Мандельштам примыкает к символизму (посещает В. И. Иванова, посылает ему свои стихи). Его программа сочетать "суровость Тютчева с ребячеством Верлена", высокость с детской непосредственностью. Сквозная тема стихов хрупкость здешнего мира и человека перед лицом непонятной вечности и судьбы ("Неужели я настоящий И действительно смерть придет?.."); интонация удивленной простоты; форма короткие стихотворения с очень конкретными образами (пейзажи, стихотворные натюрморты). Поэт ищет выхода в религии (особенно напряженно в 1910), посещает заседания Религиозно-философского общества, но в стихах его религиозные мотивы целомудренно-сдержанны ("Неумолимые слова..." о Христе, который не назван). В 1911 принимает крещение по методистскому обряду. Из стихов этих лет Мандельштам включил в свои книги менее трети. В 1911 Мандельштам сближается с Н. С. Гумилевым и А. А. Ахматовой, в 1913 его стихи Notre Dame, "Айя-София" печатаются в программной подборке акмеистов. Программа акмеизма для него конкретность, "посюсторонность", "сообщничество сущих в заговоре против пустоты и небытия", преодоление хрупкости человека и косности мироздания через творчество ("из тяжести недоброй и я когда-нибудь прекрасное создам"): поэт уподобляется зодчему, первая книга Мандельштама называется "Камень". Так же "зодчески" должно строиться и общество (стихи о всеединящем Риме, статьи "Петр Чаадаев", "Скрябин и христианство"). Стихи его приобретают высокую торжественность интонаций, насыщаются классическими мотивами ("Петербургские строфы", "Бах", "Я не увижу знаменитой "Федры"); в сочетании с бытовыми и книжными темами это порой дает остраненно-причудливые рисунки ("Кинематограф", "Домби и сын"). К нему приходит известность в литературных кружках, он свой человек в петербургской богеме, задорный, ребячливый и самозабвенно-торжественный над стихами. Первую мировую войну Мандельштам сначала приветствует, потом развенчивает ("Зверинец"); отношение к октябрю 1917 как к катастрофе ("Кассандре", "Когда октябрьский нам готовил временщик...") сменяется надеждой на то, что новое "жестоковыйное" государство может быть гуманизовано хранителями старой культуры, которые вдохнут в его нищету домашнее, "эллинское" (а не римское!) тепло человеческого слова. Об этом его лирические статьи "Слово и культура", "О природе слова", "Гуманизм и современность", "Пшеница человеческая" и др.. В 1919-1920 (и позднее, в 1921-1922) он уезжает из голодного Петербурга на юг (Украина, Крым, Кавказ: воспоминания "Феодосия", но от эмиграции отказывается; в 1922 поселяется в Москве с молодой женой Н. Я. Хазиной, Н. Я. Мандельштам), которая станет его опорой на всю жизнь, а после гибели героически спасет его наследие. Стихи 1916-1921 гг. (сборник Tristia, "Вторая книга") написаны в н

овой манере, значения слов становятся расплывчаты, иррациональны: "живое слово не обозначает предметы, а свободно выбирает, как бы для жилья, ... милое тело". Слова соединяются в фразы только звуками и семантической эмоцией ("Россия, Лета, Лорелея"), связь между фразами теряется из-за пропусков ассоциативных звеньев. В тематике появляются "черное солнце" любви, смерти, исторической катастрофы, "ночное солнце" сохраняемой и возрождаемой культуры, круговорот времен, а в центре его "святые острова" Эллады ("На розвальнях...", "Сестры тяжесть и нежность...", "Золотистого меда струя...", "В Петербурге мы сойдемся снова ..." и др.). К 1923 надежды на гуманизацию нового общества иссякают, Мандельштам чувствует себя отзвуком старого века в пустоте нового ("Нашедший подкову", "1 января 1924") и после 1925 на пять лет перестает писать стихи; только в 1928 выходят итоговый сборник "Стихотворения" и прозаическая повесть "Египетская марка" (тем же отрывисто-ассоциативным стилем) о судьбе маленького человека в провале двух эпох. С 1924 Мандельштам живет в Ленинграде, с 1928 в Москве, бездомно и безбытно, зарабатывая изнурительными переводами: "чувствую себя должником революции, но приношу ей дары, в которых она не нуждается". Он принимает идеалы революции, но отвергает власть, которая их фальсифицирует. В 1930 он пишет "Четвертую прозу", жесточайшее обличение нового режима, а в 1933 стихотворную инвективу ("эпиграмму") против Сталина ("Мы живем, под собою не чуя страны..."). Этот разрыв с официальной идеологией дает ему силу вернуться к творчеству (за редкими исключениями, "в стол", не для печати): его стихи о чести и совести, завещанных революционными "разночинцами", о новой человеческой культуре, которая должна рождаться из земной природы, как биологическое или геологическое явление ("Сохрани мою речь...", "За гремучую доблесть грядущих веков...", "Армения", очерки "Путешествие в Армению"). Ассоциативный стиль его стихов становится все более резким, порывистым темным; теоретическая мотивировка его в эссе "Разговор о Данте". В мае 1934 Мандельштам арестован (за "эпиграмму" и другие стихи), сослан в Чердынь на Северном Урале, после приступа душевной болезни и попытки самоубийства переведен в Воронеж. Там он отбывает ссылку до мая 1937, живет почти нищенски, сперва на мелкие заработки, потом на скудную помощь друзей. Мандельштам ждал расстрела: неожиданная мягкость приговора вызвала в нем душевное смятение, вылившееся в ряд стихов с открытым приятием советской действительности и с готовностью на жертвенную смерть ("Стансы", так называемая "ода" Сталину.); впрочем, многие исследователи видят в них лишь самопринуждение или "эзопов язык". Центральное произведение воронежских лет "Стихи о неизвестном солдате", самое темное из сочинений Мандельштама, с апокалиптической картиной революционной войны за выживание человечества и его мирового разума. Мандельштам то надеялся, что "ода" спасет его, то говорил, что "это была болезнь", и хотел ее уничтожить. После Воронежа он живет год в окрестностях Москвы, "как в страшном сне". В мае 1938 его арестовывают вторично "за контрреволюционную деятельность" и направляют на Колыму. Он умер в пересыльном лагере, в состоянии, близком к сумасшествию, по официальному заключению от паралича сердца. Имя его оставалось в СССР под запретом около 20 лет.