Вклад Д. Н. Овсянико-Куликовского в развитие истории русской литературы

ВВЕДЕНИЕ

Овсянико-Куликовский — выдающийся представитель харьковской лингвистической школы — психологического направления в русском литературоведении ру­бежа XIX—XX вв. Написанные им книги о творчестве выдающихся русских писателях: Пушкине, Грибоедове, Лермонтове, Салтыкове-Щедрине, Гоголе, Тургеневе, Гл. Успенском, Л. Толстом, Чехове, Короленко, Горьком — являются одними из первых научно-критических работ в истории русской литературы. Овсянико-Куликовским много сделано и в плане постановки проблем психологии творчества. Его работы ввели в оборот целый ряд новых литературоведческих теорий, рабочих гипотез. Такова, проблема «понимания» как творческого акта, теория «наблюдательного» и «экспериментального» искусства, проблема реализма в искусстве, теория лирики как творчества ритмов в отличие от драмы и эпоса как образной поэзии и т. д [3, 4. 5]. По определению В. П. Крутоуса, «в лице Д.Н. Овсянико-Куликовского мы имеем также культу­ролога с необычайно широким полем зрения, культуролога-эн­циклопедиста: им была разработана оригинальная, интересная концепция культурной эволюции человечества за весь период его существования, с прогнозом на будущее, тем самым он выступил в роли уже не просто культуролога, а культурфилософа» [1].

1. КРАТКИЙ ОБЗОР БИОГРАФИЧЕСКИХ СВЕДЕНИЙ

Дмитрий Николаевич Овсянико-Куликовский родился в семье крупного таврического помещика. Закончил гимназию в Симферополе. Высшее образование223 получил в Петербургском, а потом в Новоросс. университетах. По окончании Новороссийского университета работал в Петербурге у известного санскритолога, проф. И. П. Минаева, при содействии которого близко познакомился с лингвистическими теориями В. Гумбольдта, Штейнталя, Лацаруса, Макса Мюллера, Лазаря Гейера и др. В 1882 защитил в Московском университете pro venia legendi (для получения права чтения лекций) этюд «Разбор ведийского мифа о соколе, принесшем цветок Сомы» (М., 1882). В 1885 защитил в Харьковском университете магистерскую диссертацию «Опыт изучения вакхических культов индоевропейской древности. Часть I: Культ божества Soma в древней Индии в эпоху вед» (Одесса, 1884). Защитив в 1887 докторскую диссертацию «К истории культа огня у индусов в эпоху Вед», ОВСЯНИКО-КУЛИКОВСКИЙ получил место профессора в Казанском университете, откуда через год перевелся профессором в Харьков. К началу 90-х гг. ОВСЯНИКО-КУЛИКОВСКИЙ начал применять так называемый психологический метод, разработанный на основе принципов Потебни, преимущественно к художественной литературе и проблемам теории и психологии художественного творчества [3, 6].

Приват-доцент (с 1882), затем профессор Новороссийского университета, профессор Казанского (1887), Харьковского (1888—1905), Петербургского университетов. Преподавал сравнительную грамматику индоевропейских языков и санскрит. Редактор «Записок Императорского Харьковского Университета» (с 1888), один из редакторов журнала «Вестник Европы» (1913—1918). Под редакцией Овсянико-Куликовского вышла коллективная «История русской литературы XIX в.» (СПб., 1908—1910. Т. 1—5).

Кроме названных выше, О.-Куликовскому принадлежат еще следующие труды: "К вопросу о "быке" в религиозных представлениях древнего Востока" (Одесса, 1885), "Ведийские этюды. Indra-viçvacarsani" ("Журн. Мин. Нар. Пр.", 1891, № 3), "Религия индусов в эпоху вед" ("Вестник Европы", 1892, апрель-май), "Ведийские этюды. Сыны Адити" ("Ж. М. Н. Пр.", 1892, № 12), "Зачатки философского сознания у древних индусов" ("Русское Богатство", 1884), "Очерки истории мысли" ("Вопросы Философии и Психологии", 1889 и 1890), "Лингвистика, как наука" ("Русская Мысль", 1888), "Потебня, как языковед-мыслитель" ("Киев. Старина", 1893), "Язык и искусство" (СПб., 1895, брошюра), "Очерки науки о языке" ("Русс. Мысль", 1896, декабрь), "Из синтаксических наблюдений. К вопросу об употреблении индикатива в ведийском санскрите" (сборник "Хαριστηρια", изданный в честь профессора О. Е. Корша, Москва, 1896), "Синтаксические наблюдения. К вопросу о составном сказуемом" (печатается в "Журнале Мин. Народного Просвещения") "Культурные пионеры" ("Слово", 1878 и 1880), "Самоубийцы и Нирвана" ("Слово", 1880), "Провинциальная печать" ("Слово", 1831), "Секта людей божиих" ("Слово", 1880), "Тургенев и Толстой" ("Сев. Вестник", 1894 —97). Статьи о Тургеневе изданы отдельно: "Этюды о творчестве И. С. Тургенева" (Харьков, 1896). За ними последовали другие опыты научно-литературной критики. С 1909 г. стало выходить собрание его сочинений (IX томов). Сюда вошли этюды о Пушкине, Герцене, Чехове, Горьком, Салтыкове-Щедрине, Гл. Успенском, Короленко, Льве Толстом, а также известная "История русской интеллигенции", в которой автор поставил целью проследить историю русской мысли по главным литературным произведениям XIX века. Последние научные исследования Овсянико-Куликовского являются психологическими [4, 5].

2. БАЗОВЫЕ СВЕДЕНИЯ О ХАРЬКОВСКОЙ ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ШКОЛЕ

В связи с тем, что с начала 1890-х годов в работах по лингвистике и теории литературы Д. Н. Овсяннико-Кулковский — последователь харьковской лингвистической школы и выдающийся ее представитель, считаю целесообразным подробнее остановится на теоретической концепции этом языковедческом институте. Электронная энциклопедия «Кругосвет» дает следующую статью: «ХАРЬКОВСКАЯ ЛИНГВИСТИЧЕСКАЯ ШКОЛА, одно из направлений русской лингвистики второй половины 19 – начала 20 вв. <…> Основатель и основной представитель – А. А. Потебня. Среди учеников Потебни – Д. Н. Овсянико-Куликовский (1853–1920), М. А. Колосов (1839–1891), В. И. Харциев (1865–1937) и др., <…> Взгляды Потебни формировались под влиянием В. фон Гумбольдта и Х. Штейнталя, он совмещал в себе философа языка и специалиста по истории славянских языков и русской грамматике. Вслед за Гумбольдтом Потебня подчеркивал, что язык – «не отражение сложившегося миросозерцания, а слагающая его деятельность», связывал язык с «духом народа» <…> В целом для Харьковской школы был характерен психологический подход к языку, последовательный учет семантики, интерес к разработке вопросов, пограничных между лингвистикой, этнографией, литературоведением и фольклористикой <…> Харьковская лингвистическая школа перестала существовать еще до 1917, но ее наследие, прежде всего идеи Потебни, было весьма влиятельным и в советское время» [2].

3. ЛИНГВОФИЛОСОФСКАЯ КОНЦЕПЦИЯ НАУЧНЫХ РАБОТ Д. Н. ОВСЯННИКО-КУЛИКОВСКОГО

Увлеченный метафизическими идеями «Бесконечного» и «Вечного», культом личности и «внутренней свободы» в эклектическом соединении с дарвиновской теорией эволюции, Овсяннико-Куликовский стал выдающимся русским представителем течения «психологизм» (или «панпсихологизм»), призваного служить «научно-эмпирическим» фактором в борьбе с остатками «нигилизма» и «утилитаризма» революционного народничества. Под влиянием механически-психологического течения ученый начал рассматривать все идеологические надстройки (науку, искусство, право и т. д.) как комплексы явлений, которые существуют только в переживаниях отдельных людей, как субъективные проявления вечно развивающегося так наз. «объективного духа», как продукты чисто индивидуальной «душевной деятельности», приходя к таким построениям в общих вопросах познания, которые вполне аналогичны концепции философа Э. Маха и его последователей.

Наука определяется Овсянико-Куликовским как «познание и разработка идеи бесконечного в его космических формах», а искусство — как дающее нам то же самое в формах «человеческого выражения». Таким образом, в искусстве и науке мы познаем не внешний мир, существующий вне нас и независимо от нашего субъективного сознания, а лишь продукты нашей индивидуальной «душевной деятельности» (Кант, Гумбольдт, Потебня, Мах, Бергсон) [3].

С половины 90-х гг. ученый работает преимущественно в области русской литературы. В 1896 появляются «Этюды о творчестве И. С. Тургенева», где, по свидетельству Л. Якобсона, «впервые нашла применение методология литературоведа-психолога» [3]. После этой книги вскоре выходит ряд таких же монографий и статей о других классиках русской литературы: «Гоголь», «Пушкин», «Лев Толстой как художник», «Лермонтов», «Грибоедов», «Этюды о творчестве Чехова» и т. д. Анализируя психологию немногих из созданных данным писателем образов-характеров, в которых Овсянико-Куликовский усматривает постановку наиболее значительных «общечеловеческих» проблем и так наз. «вечных вопросов», он стремится раскрыть особенность натуры, характера, склада ума и даже темперамента поэта-художника. Сами понятия о стиле и жанрах этих писателей у исследователя отсутствуют. Все эти очерки представляют собой общественно-психологические характеристики действующих персонажей, анализ художественного процесса творчества на конкретном материале и главным образом попытки реконструировать «творческую личность» поэта.

Анализ произведений тесно связан у Д. Н. Овсянико-Куликовского с его разработками психологической теории о «норме» и «патологии» мыслительно-деятелной сферы существования человека. По определению Л. Якобсона, «главное значение обширного научного наследия Овсянтко-Куликовского обнаруживается не в области истории литературы, подлинные задачи которой были ему глубоко чужды, не в области литературной критики, т. к. научно изучать произведения последних десятилетий и особенно современные он считал и методологически и фактически невозможным, наконец даже не в области исследования специальных вопросов теории поэзии и прозы, для которой он так много поработал, но которая фактически превращалась у него в психологию поэзии и прозы, — подлинное и действительно крупное значение Овсянико-Куликовского <…> заключается в том, что, базируясь на учении Потебни, он сделал в плане постановки проблем психологии творчества» [3].

Считаю целесообразым рассмотреть основные положения исследований автора (посредством использования статьи ученого-психолога В. П. Кротоуса). «Норма» у Овсяннико-Куликовского выступает сино­нимом здоровья, равновесия всех жизненных процессов в организ­ме; «патология» — синонимом болезни, деструкции, дисгармонии. Но часто Овсянико-Куликовский использует указанные термины в более узком и специфическом смысле, говоря о душевном здоровье и душевных болезнях. То есть переводит вопрос в плоскость психологии, психопатологии и психиатрии. К этому времени в теории философии уже было сделано предположение об отсутствии четкой границы между нормальной психикой и психикой патологической. Однако на пути постижения этой истины для Овсянико-Ку­ликовского возникло одно труднопреодолимое субъективное пре­пятствие. В нем самом остро, болезненно проявилось противоре­чие между ученым и моралистом. У моралиста действия патологи­ческих личностей вызывали всегда одну и ту же реакцию: отвращение, отталкивание, «моральную тошноту». Собственно, оценку получало моральное зло, заключенное в анормальных, преступных деяниях, но моральный протест против подобных деяний неизбежно переносился на самих патологических субъек­тов. Овсянико-Куликовский признавался, что как человек мо­ральный, он не испытывает никакого сострадания к душевно­больным преступникам; гуманистические чувства в нем молчат. По этой причине, считал он, ему не дано стать профессионалом-психиатром. Реакция морального отторжения ставила преграду между субъектом и объектом познания.

В «Воспоминаниях», написанных в 1918—1919 гг., им предпринята попытка автопсихоанализа («Личное»); названия отдельных параграфов говорят сами за себя: «Интерес к анор­мальному», «Интерес к преступному». Проблема внутренней связи психической нормы и патологии стала не только стержнем научного творчества ученого, но и чертой, характеризующей направленность его личности. Все более очевидной становилась для Овсянико-Куликовского та главная мысль, которую он со всей определенностью сформулировал уже на склоне лет как резюме всего своего жизненного опыта: «Я уразумел, что именно тут, в этой клинике [для душевнобольных], спрятаны ключи к психологии "нормального" человека...» [1].

Внимание Овсянико-Куликовского привлекают фигуры из­вестных исторических деятелей, таких, как Наполеон, Иван Грозный, Петр I и др., — личности столь же «великие», как и «ано

рмальные». Здесь верх берет моралист. Моральное отвраще­ние к подобным историческим персонажам закрывает ученому путь к анализу их сложных, не лишенных патологии характеров. Для него они только преступники, выделенные из криминальной массы исключительно масштабом совершённых ими злодеяний.

В статье «Из этюдов по психологии оптимизма и пессимизма. Жан-Жак Руссо» Овсянико-Куликовский дает психологический анализ личности Жан-Жака Руссо. В этом анализе бывшие несоединимые, абстрактные противоположности — норма и пато­логия — сосуществуют, выступают в диалектической связи и взаимодействии. Характерной особенностью личности Руссо была, считает ученый, затянувшаяся инфантильность. То было «уклонение от нормы», хотя у некоторых других гениаль­ных художников подобная черта вполне гармонично вписывалась в структуру личности. Иное дело мания преследования, возбуж­денная у того же Руссо обстоятельствами его жизни и обозначив­шая поворот уже в сторону патологии.

Понятие нормы должно быть расширено, считает Овсянико-Куликовский, за счет «коле­баний самой нормы», к которым он причисляет нерадикальные психопатические состояния.

Все те шаги к истине, которые так трудно давались ученому применительно к индивидуальной психологии, делались им гораз­до легче и уверенней на уровне социально-психологическом. Следует напомнить, что ученого интересовал преимущественно психологи­ческий аспект культурно-исторических процессов. Изучая религи­озные представления древних индусов эпохи Вед или культовые отправления поклонников Зенд-Авесты, Овсянико-Куликовский вступал в сферу действия социально-психологических закономер­ностей.

В. Г. Крутоус выделяет следующие положения нормо-патологической концепции Овсянико-Куликовского в аспекте исторической психологии:

— Психическая норма и патология историчны. Для каждой данной эпохи есть своя мера разграничения и взаимосвязи нормы и патологии.

— Психика древних людей была глубоко дисгармоничной, ведь сдерживающие ее «скрепы» и волевые ограничители были еще слишком слабы. Такие душевные болезни, как истерия и эпилепсия, были широко распространены в Древнем мире. Уче­ный упоминает также «эпидемии танца» в средневековой Европе.

— В целом развитие культуры идет в направлении от преобладания зверского в психике людей к постепенному ее очеловечиванию. Так, глубокие психозы древних сменились более «мягкими», но не менее широко распространенными формами психопатологии — неврозами [1].

При рассмотрении психологических аспектов истории культу­ры пытливая мысль Овсянико-Куликовского делает исключитель­но важный шаг вперед, к глубинам непознанного. Под давлением множества фактов ученый был вынужден признать, что душевные явления, находящиеся в промежутке между исторически обуслов­ленной нормой и явной психопатологией, способны играть пози­тивную, более того, ведущую роль в становлении и развитии человека. Особенно наглядно Овсянико-Куликовский показал это на примерах исторических модификаций человеческого чувства.

Чаще всего он выделяет четыре ступени, характеризующие нарастание интенсивности чувств: чувства — эмоции — аффекты (страсти) — экстазы (экстатические состояния). В ранней работе «Опыт изучения вакхических культов индоевропейской древнос­ти» ученый детально исследует культ индийского божества Сома, позднейшим аналогом которого был Дионис эллинов. Исследова­тель различает три главные формы экстаза: нормальный (обычный) — острый — экстаз безумия (психоз). Особенно занимает его природа и значение острого экстаза, наглядные образцы которого дают вакхические культы разных народов. Другим средством порождения экстаза он счита­ет речь-пение, заключающую в себе магически-действенное рит­мическое начало. Именно из этих реальных корней произрастает и религиозный экстаз, утверждает ученый, и экстаз художествен­ный.

Как одну из разновидностей острого экстаза рассматривал Овсянико-Куликовский мистическую экзальтацию. В статьях «Что такое мистика? (Этюд)», «Секта "людей божьих" (Очерки русского народного мистицизма)» и в некоторых других он уделил большое внимание психологическому анализу этого феномена. В понятие мистики ученый включал три основных признака.

1. Мистическое переживание представляет собой острое аф­фективное состояние.

2. Для мистики характерно растворение индивидуальности в коллективном сознании.

3. Мистический субъект переживает непосредственное едине­ние с божеством, стихиями природы и т.п. — иллюзорное состояние, которое субъективно ощущается как полная реаль­ность.

Д. Н. Овсянико-Куликовский придавал большое значение бес­сознательной сфере человеческой психики, которая в начале XX в. исследовалась особенно интенсивно. Российский ученый, безус­ловно, знал о научных достижениях 3. Фрейда, К.Г. Юнга, других представителей школы психоанализа, использовал их терминоло­гию, но предпочитал не ссылаться на них впрямую. Объяснение тому может быть самое простое: он шел к глубинам бессознатель­ного своим собственным путем.

Бессознательное, по Овсянико-Куликовскому, экономит пси­хическую энергию. Принимая в себя на хранение дары сознания, бессознательное освобождает его от рутины для творче­ства. Между сознательным и бессознательным уровнями психики происходит постоянный обмен. В ясном поле сознания время от времени могут всплывать атавизмы, призраки прошлого. Что касается чувств, то они, по представлениям ученого, наоборот, расходуют, тратят накопленную энергию.

Предметом особого интереса российского ученого на протя­жении всей его жизни и особенно в последние два десятилетия были вопросы, связанные с ролью национальной составляющей жизни общества и личности. Итогом его творческой активности в данном направлении стала работа «Национальная психология», вышедшая в свет уже посмертно, в 1922 г. В ней бессознатель­ным процессам национальной сферы отведена исключительно большая роль.

Национальная психология состоит, согласно его воззрениям, из национального самосознания и национального самочувствия. Своеобразие этого комплекса определяют умственные и волевые процессы, присущие данному конкретному субъекту. «В норме» национальная психология развивается бессозна­тельно и органично. И это свидетельствует о душевном здоровье нации. Но в условиях национального неравноправия, гнета, дискриминации и т.п. в душах попираемых возникают болезнен­ные, патологические чувства — обиды, мести и др.

Но есть культурные факторы, сетует Овсянико-Куликовский, способствующие сохранению и оживлению проявлений нравст­венно-психологической патологии. Одним из таких негативных культурных факторов он считает эстетику с ее «ложным» цент­ральным понятием прекрасного. Объективно прекрасного не существует, утверждает энтузиаст-психолог, солидаризуясь с ути­литаристской позицией Д.И. Писарева в данном вопросе (см. известную статью последнего «Разрушение эстетики»). Субъектив­ные вариации на тему прекрасного, зыбкие и неопределенные сами по себе, имеют некоторое социально-психологическое значение, но заведомо сниженное в сравнении с декларируемым обычно. Эстетический фактор играет инструментальную роль во взаимных ухищрениях мужчин и женщин по привлечению внима­ния представителей противоположного пола. Собственная терри­тория красоты — это область моды, нарядов, причесок, шляпок и т.п. Но главный довод Овсянико-Куликовского в пользу отказа от категории прекрасного и вытекающего отсюда «разрушения эсте­тики» — это то, что, по его наблюдениям, между эстетическим началом и нравственно-психологической патологией существует какое-то внутреннее родство. Как правило, человеческое зло предстает перед нами в привлекательной, эстетизированной форме. Это ли не свидетельство болезненной, извращенной природы эстетического?

Л. Якобсон говорит о том, что анализ произведений художественной литературы «представляет собой, с одной стороны, раскрытие того строя чувств и мыслей, для апперцепции которого может служить данный образ, а с другой — восполнение той творческой работы, которую производил сам автор и посильным соучастником которой выступает и критик своими «пояснительными примечаниями» к живописи художника и психологическим комментарием». Данное положение исследователь иллюстрирует следующими примерами: «…анализируя «Дворянское гнездо», Овсянико-Куликовский стремится раскрыть те сокровенные пружины души Лизы, «игру ее тайных и таинственных движений», в которых он ищет объяснения этого образа, попутно вскрывая те художественные приемы (напр. взаимоотношения Лемма, Лаврецкого и Лизы), при помощи которых Тургенев достигает своей цели. Ключ к пониманию образа Лизы Овсянико-Куликовский ищет не в условиях социальной действительности 40—50-х гг., изображенной Тургеневым с позиций дворянского либерализма, а в личных особенностях натуры Лизы, в каком-то особом ее религиозном призвании, которое уподобляется призванию в искусстве, науке и т. д. Анализируя образ Базарова, Овсянико-Куликовский не в состоянии объяснить его как классовое явление, как попытку Тургенева изобразить классово чуждый ему образ революционера-разночинца. Наоборот, «наперекор этой бренности явлений» Овсянико-Куликовсий рассматривает Базарова как обобщающий образ, в котором «ищет воплотиться... нечто общее, человеческое, важное для познания и понимания той или другой стороны духа». В образе Базарова, как оказывается, обнаруживается характерная черта всей этой эпохи, лучшим выразителем которой является Тургенев, — крайнее развитие личности «в направлении эгоистическом и отсутствие гармонии между личностью и обществом», — эпохи, когда на почве индивидуализма «возвеличение личности, ее апофеоз шли рядом с ее крушением, ее ничтожеством». С надклассовой, общечеловеческой точки зрения ведется анализ и в других монографиях — о Гоголе, Пушкине, Лермонтове, Гейне. Ближе к социологизму Овсянико-Куликовский в своей монографии о Толстом и некоторых 226статьях последнего периода его деятельности. Наряду с классификацией образов Толстого по национальному признаку применяется уже и классовый принцип и социально-психологический анализ субъективных и объективных элементов в его творчестве, основные особенности которого Овсянико-Куликовский выводит из его барской психологии. Однако и здесь социологизм Овсянико-Куликовский остается абстрактным, изучающим не класс, а среду». С точки зрения исследователя, «Основной порок научно-литературных работ Овсянико-Куликовский как литературоведа, психолога и литературного критика лежит в субъективно-идеалистических основах его методологии» [3].

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Д. Н. Овсянико-Куликовским оставлено обширное научное наследие и в области истории литературы, и в области литературной критики, и в области теории психологии поэзии и прозы. В связи с тем, что им была разработана оригинальная, интересная концепция культурной эволюции человечества за весь период его существования, он признается психологией и культурологией значимым исследователем в теории данных дисциплин. По мнению В. П. Кротоуса, «Большой несправедливостью выглядит тот факт, что в недавно изданной двухтомной отечественной энциклопедии «Культурология. XX век» (СПб., 1998) Овсянико-Куликовскому — почетному академи­ку Петербургской академии наук — не нашлось места: в лице Д.Н. Овсянико-Куликовского мы имеем культу­ролога с необычайно широким полем зрения, культуролога-эн­циклопедиста» [1].

Д. Н. Овсянико-Куликовский во многом предугадал те пути лингвистических, литературоведческих, культурологических, психологических и других гуманитарных ис­следований, по которым шло развитие науки на протяжении всего XX в. и продолжает идти сейчас. Вклад этого выдающегося ученого в науки о человеке и, в частности, в освещение связи психической нормы и патологии не должен быть забыт.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ

1. Крутоус. В. П. Д.Н. Овсянико-Куликовский о связи психической нормы и патологии // Вестник Московского университета. Серия 7. Философия. №3. 2005. // www. philos.msu.ru /vestnik/ philos /art /2005 /krutous_link.htm

2. Харьковская лингвистическая школа // Энциклопедия Кругосвет // www. krugosvet.ru /enc /...nauki/.../HARKOVSKAYA_LINGVISTICHES...

3. Якобсон. Л. Овсяннико-Куликовский Дмитрий Николаевич / Литературная Энциклопедия // www.knigirossii.ru/?menu=show_book&book=1539920

4. www.megabook.ru/Article.asp?AID=657398

5. www.rulex.ru/01150044.htm

6. www.feb-web.ru/feb/person/person/ovsjanik.htm

7. www.rus-shake.ru/personalia/Ovsianiko-Kulikovskiy/name/