Особенности жанра «Стихотворение в прозе».
Стихотворение в прозе — само название жанра сочетает в себе абсолютно противоположные литературные роды: лирику и эпос. В своей работе я хочу рассмотреть, как определяют этот жанр различные исследователи и какое место он занимает среди других жанров.
В определении этого жанра существует три подхода:
1.Одни исследователи считают, что это прозаический жанр с элементами лирики. Так, Тимофеев в «Литературной энциклопедии» пишет:
Стихотворение в прозе— термин, к-рым обозначают небольшие прозаические произведения, напоминающие по своему характеру лирические стихотворения, но лишенные стихотворной организации речи и поэтому точнее характеризуемые термином «лирика в прозе».
2.Другие, например, Гроссман, дают такое определение:
Стихотворение в прозе — лирическое произведение в прозаической форме. Обладает такими признаками лирического стихотворения, как небольшой объем, повышенная эмоциональность, установка на выражение субъективного впечатления или переживания, но не такими как метр, ритм, рифма. Поэтому не стоит путать стихотворение в прозе с такими формами, промежуточными между поэзией и прозой, а именно, с ритмической прозой и свободным стихом.
3.И, наконец, Квятковский в своем « Поэтическом словаре»
Стихотворение в прозе — условный термин, введенный в русскую поэтику И. Тургеневым, который написал ряд небольших поэтических произведений в прозаической форме. До Тургенева Ш. Бодлер написал свои «Маленькие поэмы в прозе». С. в п. представляет собой среднюю, промежуточную художественную форму между свободным диссметрическим стихом и прозой или, вернее, это произведение поэтическое по содержанию и прозаическое по форме. В противоположность ему встречаются произведения прозаические по содержанию и стихотворные по форме, проще говоря, — проза, изложенная стихами. Близко к С. в п. стоят некоторые виды фрагментарной литературы. С. в п. является труднейшим литературным жанром.
Первый подход характерен для представителей формальной школы. Так, Томашевский считал жанры устойчивой «группировкой приемов», которые «зависят от обстановки возникновения, назначения и условий восприятия произведения, от подражания старым произведениям и возникающей отсюда литературной традиции». Таким образом, внимание уделяется только внешней стороне жанра. С этой точки зрения вполне резонно считать стихотворение в прозе прозаической формой, лишь имеющей некоторые особенности как нехарактерную для прозы ритмику, создаваемую обилием пауз; интонацию,создаваемую большим количеством восклицательных предложений; небольшой объем и членение на абзацы, напоминающее деление на строфы.
Но тогда совсем не учитывается такое понятие как «жанровое наполнение». Его впервые ввел М.М. Бахтин, сказав, что жанровая форма неразрывными узами связана с тематикой произведения, его жанровой сущностью. Тогда понятен подход Гроссмана, обратившего внимание на смысловые особенности стихотворения в прозе: повышенную эмоциональность стиля, круг образов мотивов, идей, характерный для поэзии, обычно бессюжетная композиция, общая установка на выражение субъективного впечатления или переживания.
И, наконец, третий подход обращает внимание на культурно-исторический аспект. При всех его недостатках, это весьма важно.
Форма стихотворение в прозе определилась в эпоху романтизма с его культом лиризма и стирания граней между жанрами. Одним из истоков была древняя европейская религиозная лирика в прозе, идущая от Библии.Другим истоком стала французская традиция прозаического перевода иноязычных стихотворений. Первым образцом этого жанра стало произведение А. Бертрана «Ночной Гаспар, фантазии в манере Рембранта и Калло» (изд. В 1842 году)
термин «стихотворение в прозе» был введен Ш. Бодлером для обозначения своих лирических миниатюр из цикла «Стихотворение в прозе» («Парижский сплин» 1869 год). Вслед за Бодлером этот жанр разрабатывали символисты, например, А. Рембо («Озарения», «Сквозь ад»). В русской литературе этот жанр
развил И.С. Тургенев, его стихотворения в прозе остались классическим образцом жанра, но развития этот жанр не получил, хотя к нему и обращались русские символисты, например, А. Белый.
Квятковский определяет стихотворение в прозе как промежуточный жанр между лирикой и прозой, обращая внимания на эпоху его возникновения, когда границы между родами стирались. Но, на мой взгляд, его определение несколько упрощено. Произведение, поэтическое по содержанию и прозаическое по форме — не учитываются такие тонкости, как особый синтаксис, интонация, не характерные для прозаического произведения; присутствие иногда, пусть и рудиментарного сюжета (а в лирике сюжета как такового вообще нет). Из его определения следует, что этот жанр — какое-то механическое сочетание лирики и прозы. Стихотворение в прозе все-таки является особым жанром, где характерные черты лирики и прозы сочетаются куда более органично.
В качестве примера я бы хотела предложить анализ стихотворения в прозе А. Рембо «Вульгарный ноктюрн» из поэтического сборника «Озарения» (перевод
Кудиновой).
Ноктюрн — 1.Сочинение для фортепиано неопределенной формы мечтательного характера (Шопен, Фильд)
2.Серенада для духовых или струнных инструментов (Виотти, Верди).
Вульгарный — 1.Пошлый и грубый, непристойный.
2.Упрощенный до искажения, опошления.
Вульгарный ноктюрн — в первую очередь на ум приходит мысль, что пойдет о музыке, но мы помним: Рембо — французский символист, и поэтому стоит принимать название как символ и попытаться расшифровать его. Вульгарный здесь — это,скорее, не грубый и пошлый, а упрощенный, знакомый, много раз повторяющийся. Ноктюрн — это не серенада, но символ мечтательности, философского размышления о жизни.
Стихотворение начинается со слов: «Одно дуновение пробивает брешь в перегородках, нарушает круговорот изъеденных крыш, уничтожает огни очагов, погружает в темноту оконные рамы.».
На первый взгляд — простое предложение с однородными сказуемыми. Нет здесь ни рифмы, ни метра, нир ритма. Просто говориться о явлении природы — дуновении ветра.
Но просто ли? Разве одно дуновение способно на такие разрушения? Вряд ли.
Здесь используется такой прием как гротеск. К тому же прямо не говориться, что дуновение — ветра, это, скорее дыхание жизни (или смерти), которое может быть весьма разрушительным.
С первых же строк стихотворения в прозе возникает ощущение некоей пустоты, темноты; может даже появляется образ праха (брешь, изъеденные крыши, темнота). К этому приводит скоротечность времени. «Одно дуновение» — жизнь как один миг, один вздох.
Далее на первый план выходит лирический герой:
«У виноградника, поставив ногу на желоб, я забираюсь в карету, чей возраст легко узнается по выпуклым стеклам, по изогнутым дверцам, по искривленным сиденьям. Катафалк моих сновидений, пастушеский домик моего простодушия, карета кружится по стертой дороге, и на изъяне стекла, наверху вращаются бледные лунные лица и листья.».
Почти каждое слово лирического героя — символ, скрывающий его глубинные переживания. У виноградника герой забирается в старую карету прошлого века. Виноградник — символ плодородия, а карета XIX века — символ прошлого, истории. При описании кареты Рембо использует метонимию. Карета-катафалк (по смежной функции катафалк тоже возит не только живых, чем подчеркивает суетность современной жизни и и важность жизни прошлой или вообще — жизни вне времени — ведь катафалк несет сновидения — а это уже ирреальный мир). Также использует метафору — карета — пастушеский домик (карета внешне напоминает домик). Пастушеский домик моего простодушия- символ покоя, гармонии, некой идиллии (Вспомните пасторали — домик, к которому обращались многие авторы, как к изображению естественной гармоничной жизни на природе).
«Карета кружит по стертой дороге» - дорога — это жизненный путь человека; то, что она стерта указывает на то, что многие прошли именно этим путем, который повторяет лирический герой. Возможно, в этом и связь с «вульгарностью» (в названии): путь этот пошл, раз сам герой отказывается идти по нему, а «кружит» в карете истории. Кстати, кружить символизирует какое-либо бесконечное цикличное движение или просто отсутствие выхода. Или то и другое — у Рембо такие вещи часто взаимосвязаны.
«И на изъяне стекла...» - изъян — это, скорее всего, трещина. Стекло и зеркало — почти один и тот же символ — ворота в потусторонний мир. Там герой видит, как выражаются (опять цикличность) бледные лунные лица груди,листья. Понятно
«Зеленое и темно-синее наводняет картину.
Остановка там, где пятном растекается гравий»
Зеленое и темно-синее — цвета Земли и Неба, Моря, цвета жизни, они «наводняют картину», заслоняют собой бледные лица потустороннего мира. Даже, возможно, соединяют эти миры. Остановка — конец бесконечному и замкнутому в себе движению. Но где остановка — неясно, где пятном растекается гравий — какой-то неопределенный, расплывчатый адрес назначения.
Не собираются ли здесь вызвать свистом грозу, и Содом, и Солим, и диких зверей,и движение армий?
Опять присутствует такой прием как гротеск: свистом вызвать движение армий. Здесь этот прием использован для придания динамики: так легко, одним звуком можно создать конец света.
Гроза — символ божьей кары; Содом и Солим — символы разврата, варварства, дикие животные — жестокость и бездуховность, движение армий — война. Апокалипсис следует сразу же за остановкой, прекращением жизненного движения, что весьма логично. Если остановится вселенский цикл, пусть даже пошлый и ненужный, все закончится и не будет ничего.
«(Ямщики и животные из сновидения не подхватят ли свист,
чтоб до самых глаз меня погрузить в шелковистый родник?)»
Этот абзац представлен в скобках, как добавочная мысль, в то же время и как сокровенно-личная (то есть еще более личная, чем все остальные. До этого герой думал о судьбе мира, о Вселенной, дыхании жизни; сейчас же он в связи с этим задумался и о своей судьбе). Ямщики-погонщики, с одной стороны, являются проводниками между мирами — с другой, животные (возможно, лошади — тоже символ возрождения и смерти, как и карета), вызванные фантазией могут поучаствовать в Апокалипсисе. Погрузить в шелковый родник — убить или вернуть к жизни (при крещении ребенка окунают в воду — символ возрождения в новой вере). Риторический вопрос — а будет ли возрождение.
«Исхлестанных плеском воды и напитков, не хотят ли заставить нас мчаться по лаю бульдогов?»
Предложение построено в форме риторического вопроса. Он не предполагает ответа. Возрожденных к новой жизни заставляют снова мчаться вперед по жизни. Выражение «исхлестанных плеском воды и напитков» в свете всего сказанного я понимаю как символ крещения и причастия (напиток — вино).
Последнее предложение этого стихотворения в прозе частично дублирует первое:
«Одно дуновение уничтожает огни очагов»
Таким образом создается цикличность структуры всего произведения, что окончательно оформляет философскую тему этого стихотворения: бесконечное движение жизни (цикличность), пусть оно уже было и повторялось много раз (так много, что стало пошлым), оно все же необходимо и неизбежно.
Как мы видим, это произведение не обладает такими формальными признаками лирического стихотворения как рифма, размер, метр. Но на формальном уровне оно обладает небольшим объемом, особым, отличным от прозаического произведения, ритмом (его создают короткие предложения с однородными членами и повторяющимися предлогами и союзами— это формальные признаки лирики).
На смысловом уровне — это чисто лирическое произведение: отсутствие сюжета, субъективное восприятие реальности (герой видит мир сквозь изъян в стекле).
Философская тема бытия — основная заявленная тема. В связи с этим автор, возможно, и выбрал именно такой жанр — стихотворение в прозе.
В поэтической речи метр, размер, ритм, рифма подчинили бы его законам, ограничили бы выбор лексических средств.
А прозаическая форма позволяет не торопясь, внимательно, вдумчиво оценить и понять каждую мысль поэта, каждое его слово.
Таким образом для выражения идеи бытия в этом произведении жанр стихотворения в прозе выбран идеально.
Я выбрала это стихотворение как образчик французского стихотворения в прозе. Ведь жанр зародился во франции. Я не взяла произведение Бертрана или Бодлера, так как хотела рассмотреть жанр в зените его расцвета.
По этой же причине я выбрала стихотворения в прозе Тургенева, ведь его произведения стали каноном этого жанра в России. Для анализа я выбрала стихотворение в прозе «Дурак», так как оно близко к истоку, напоминает жанр библейской притчи.
Называется это стихотворение в прозе - «Дурак», и сразу думаешь, что речь пойдет если не о глупце, то о каком-нибудь сказочном Иванушке-Дурачке. В пользу заявленной «сказочности» говорит еще и самое начало произведения, которое сразу напомнит читателю зачин какой-нибудь сказки: «жил-был на свете дурак». А наш герой оказывается далеко не таким глупым, как может показаться на первый взгляд. Долгое время он живет припеваючи, но тут до него стали доходить слухи о том, что он слывет за безмозглого подлеца. И именно здесь автор показывает нам основную черту «дурака» - якобы присущую герою подлость. После чего читатель сразу убеждается в том, что ни о каком добродушном Иванушке-дурачке речи не идет. Хотя бы еще и потому, что нашего героя всегда очень волнует мнение других людей, когда же Иванушке оно было не столь важно. Но как и сказочный, наш дурак по-своему умен. Будучи наделенным интуицией, «внезапная мысль озарила наконец его темный умишко... И он, нимало не медля, привел ее в исполнение». И при встрече с кем-нибудь начинает критиковать все, что хвалят другие, причем, одними и теми же словами обвиняя собеседников в отсталости, после чего собеседник пугается и соглашается с дураком: «и кого бы, что бы ни хвалили при дураке — у него на все была одна отповедь».
Так его и стали считать злым, желчным человеком, но при этом и признавая, что он обладает блистательным умом. А после всего его пригласили заведовать критическим отделом в газете (здесь можно провести еще одну параллель: дурак-критик). Сам автор, И.С., весьма негативно относился к недобросовестным критикам, скажем даже, не любил вовсе газетных писак, об этом можно читать у него в стихотворениях в прозе «Корреспондент», «Гад», «Писатель и критик»). «Дурак»,отрицающий авторитеты, сам становится авториетным человеком — перед ним все благоговеют, даже (что страшнее всего) юноши, подрастающее поколение. Хоть и не следовало бы благоговеть, а вдруг в отсталые люди попадешь?
Заканчивается произведение словами: «Житье дуракам между трусами».
Это стихотворение в прозе напоминает притчу, что понятно, ведь сам жанр сложился опираясь на библейскую традицию лирики в прозе.
Здесь присутствует (хоть и рудиментарный сюжет) — дурак пытается слыть умным в обществе, найти найти там свое место, что ему весьма успешно удается. Стоит заметить, что лирический герой здесь не присутствует. Ни дурак, ни его знакомые не могут претендовать на эту роль. Автор здесь не отдает предпочтения ни дураку, сумевшему неплохо устроиться, манипулируя человеческой трусость; ни обществу, страдающему от этих манипуляций. Тургенев отвергает и то и другое. Даже понятно, что трусость намного хуже глупости, так как именно она позволяет последней процветать.
Произведение, конечно, имеет прозаическую форму, но обладает при этом особым ритмом, который создают обилие пауз (многоточия и деление на абзацы). Форма — средство выражения авторской идеи. Используя ее, автор раскрывает перед читателем негативные стороны человеческой личности.
Используя жанр притчи, автор говорит читателю, что плохо и глупо быть дураком, но быть трусом еще глупее.
Итак, жанр стихотворения в прозе можно назвать промежуточным жанром между лирикой и эпосом. Он обладает чертами обоих литературных родов. Эпическому роду соответствует форма: отсутствие метра, ритма, размера. А так же такая содержательная часть как наличие сюжета( хоть и не во всех произведениях, хоть часто и весьма условного). Лирическому роду соответствует такая формальная часть как небольшой объем, особое деление на абзацы ( как на строфы), а также содержание. повышенную эмоциональность стиля, круг образов мотивов, идей, характерный для поэзии, обычно бессюжетная композиция, общая установка на выражение субъективного впечатления или переживания. И эти черты очень органично сочетаются.
Жанр стихотворения в прозе по праву считается одним из самых сложных жанров.
Список использованной литературы.
1.Тимофеев Л., Проблемы стиховедения,М: «Федерация», 1931, стр. 79-100;
2.Гроссман Л., Портрет Манон Леско (два этюда о Тургеневе), изд. 2-е, М:«Северные дни», 1922;
3.Шенгли Г., Трактат о русском стихе, изд. 2, , М:Гиз. 1923, стр. 178-181;
4.В. Е. Хализев, Теория литературы, М: «Высшая школа», 2002, стр. 357-360.
5.http://feb-web.ru