Автор: Толстой Л.Н.
Лев Николаевич Толстой в романе "Война и мир" неоднократно подчеркивал предопределенность происходящих событий. Он отрицал роль личности в истории, но отстаивал предначертанность судьбы отдельного человека и государства в целом.
Несмотря на то что на Бородинском поле русские одержали "нравственную" победу и собирались на следующий день продолжать сражение, выяснилось, что войска потеряли убитыми и ранеными до половины состава, и сражение оказалось невозможным. Еще до совещания в Филях всем здравомыслящим военным было ясно, что новое сражение давать невозможно, но это должен был сказать "светлейший". Кутузов постоянно задавал себе вопрос: "Неужели это я допустил до Москвы Наполеона, и когда же я это сделал? Когда же это решилось?.."
Кутузов продолжает ту же линию поведения, что и во время Бородинского сражения. Он сидит внешне безучастный к окружающим, но ум его лихорадочно работает. Он ищет единственно верное решение. Главнокомандующий свято верит в свою историческую миссию спасения России.
Интересно, что, описывая такую драматическую сцену, как решение оставлять Москву французам или драться за нее, Лев Николаевич не упускает случая поиронизировать над ложным патриотизмом Бенигсена, который настаивает на защите Москвы, начиная свою речь высокопарной фразой: "Оставить ли без боя священную и древнюю столицу России или защищать ее?" Всем ясна фальшь этой фразы, но лишь Кутузов вправе ответить на нее протестом. Он выбран главнокомандующим по желанию народа, вопреки воле государя, и ему, истинному патриоту, претит всякое позерство. Кутузов искренне уверен, что на Бородинском поле русскими одержана победа, но он же видит и необходимость оставления Москвы.
Он говорит гениальнейшие слова, ставшие на долгие годы хрестоматийными: "Вопрос, для которого я просил собраться этих господ, это вопрос военный. Вопрос следующий: "Спасение России в армии. Выгоднее ли рисковать потерей армии и Москвы, приняв сражение, или отдать Москву без сражения?.. Вот на какой
Кутузову трудно, чисто по-человечески невозможно отдать приказ об отступлении из Москвы. Но здравый смысл и мужество этого человека возобладали над остальными чувствами: "...я (он остановился) властью, врученной мне моим государем и отечеством, я — приказываю отступление".
Сцену совета в Филях мы видим глазами ребенка, внучки Андрея Савостьянова, Малаши, оставшейся в горнице, где собрались генералы. Шестилетняя девочка, конечно же, ничего не понимает в происходящем, ее отношение к Кутузову, "дедушке", как она его окрестила, и Бенигсену, "длиннополому", построено на подсознательном уровне. Ей симпатичен дедушка, который о чем-то спорил с длиннополым, а потом "осадил его". Такое отношение между спорящими "утешило" Малашу. Она относится с симпатией к Кутузову, и ей приятно, что он одержал верх.
Такое восприятие сложнейшего эпизода романа нужно автору, вероятно, не только потому, что "устами младенца глаголет истица", но и потому, что Кутузов, по мысли Толстого, не рассуждает, не умничает, а поступает так, как невозможно не поступить: он выбирает единственно правильное решение. Конечно, старику оно дается нелегко. Он ищет свою вину в происшедшем, но уверен, что гибель французов в скором времени неминуема. Уже поздно ночью он говорит, кажется, без всякой связи, вошедшему адъютанту: "Да нет же! Будут же они лошадиное мясо жрать, как турки... будут и они, только бы..."
Сколько боли в этих словах, ведь он все время думает о судьбе армии, России, своей ответственности перед ними, только поэтому прорываются горькие слова.
Эпизод совета в Филях многое объясняет и показывает драматизм ситуации, вынужденное отступление войск не как злую волю кого-то одного, решившего погубить Москву, а единственно возможный и верный выход. Толстой восхищен мудростью и дальновидностью главнокомандующего, его умением понять ситуацию, воспользоваться своей властью и принять непопулярное, но мужественное и благое решение. Кутузов не нуждается в дешевом популизме, он истинный патриот, думающий о благе отечества, и это помогает ему принять правильное решение.