Стихотворения 27

Стихотворения

Автор: Бальмонт К.

Тишина

---------------------------------------------------------------

Лирические поэмы

1897 -- Зима

Есть некий час всемирного молчанья

Тютчев

1. Возрождение

Сонет

Близ пышной Мексики, в пределах Аризоны,

Меж рудников нашли окаменелый лес,

В потухшем кратере, где скаты и уклоны

Безмолвно говорят о днях былых чудес.

Пред взором пристальным ниспала мгла завес,

И вот горит агат, сапфиры, халцедоны,--

В тропических лучах цветущей Аризоны

Сквозь тьму времен восстал давно отживший лес.

Он был засыпан здесь могучим слоем пыли,

Стихийной вспышкой отторгнут от земли,

С ее Созвездьями, горящими вдали,

Но канули века, и кратеры остыли,

Скитальцы бледные владыками пришли,--

И новым сном зажглись обломки давней были.

Мертвые корабли

Прежде чем душа найдет возможность

постигать, и дерзнет припоминать, она

должна соединиться с Безмолвным

Глаголом,-- и тогда для внутреннего

слуха будет говорить Голос Молчания.

Из Индийской Мудрости

2. Мертвые корабли

1

Между льдов затерты, спят в тиши морей

Остовы немые мертвых кораблей.

Ветер быстролетный, тронув паруса,

Прочь спешит в испуге, мчится в небеса.

Мчится -- и не смеет бить дыханьем твердь,

Всюду видя только -- бледность, холод, смерть.

Точно саркофаги, глыбистые льды

Длинною толпою встали из воды.

Белый снег ложится, вьется над волной,

Воздух заполняя мертвой белизной.

Вьются хлопья, вьются, точно стаи птиц.

Царству белой смерти нет нигде границ.

Что ж вы здесь искали, выброски зыбей,

Остовы немые мертвых кораблей?

2

"На Полюс! На Полюс! Бежим, поспешим,

И новые тайны откроем!

Там, верно, есть остров -- красив, недвижим,

Окован пленительным зноем!

Нам скучны пределы родимых полей,

Изведанных дум и желаний.

Мы жаждем качанья немых кораблей,

Мы жаждем далеких скитаний.

В безвестном -- услада тревожной души,

В туманностях манят зарницы.

И сердцу рокочут приливы: "Спеши!"

И дразнят свободные птицы.

Нам ветер бездомный шепнул в полусне,

Что сбудутся наши надежды:

Для нового Солнца, в цветущей стране,

Проснувшись, откроем мы вежды.

Мы гордо раздвинем пределы Земли,

Нам светит наш разум стоокий.

Плывите, плывите скорей, корабли,

Плывите на Полюс далекий!"

3

Солнце свершает

Скучный свой путь.

Что-то мешает

Сердцу вздохнуть.

В море приливы

Шумно растут.

Мирные нивы

Где-то цветут.

Пенясь, про негу

Шепчет вода.

Где-то к ночлегу

Гонят стада.

4

Грусть утихает:

С другом легко.

Кто-то вздыхает --

Там -- далеко.

Счастлив, кто мирной

Долей живет.

Кто-то в обширной

Бездне плывет.

Нежная ива

Спит и молчит.

Где-то тоскливо

Чайка кричит.

5

"Мы плыли -- все дальше -- мы плыли,

Мы плыли не день и не два.

От влажной крутящейся пыли

Кружилась не раз голова.

Туманы клубились густые,

Вставал и гудел Океан,--

Как будто бы ведьмы седые

Раскинули вражеский стан.

И туча бежала за тучей,

За валом мятежился вал.

Встречали мы остров плавучий,

Но он от очей ускользал.

И там, где из водного плена

На миг восставали цветы,

Крутилась лишь белая пена,

Сверкая среди темноты.

И дерзко смеялись зарницы,

Манившие миром чудес.

Кружились зловещие птицы

Под склепом пустынных Небес.

Буруны закрыли со стоном

Сверканье Полярной Звезды.

И вот уж с пророческим звоном

Идут, надвигаются льды.

Так что ж, и для нас развернула

Свой свиток седая печаль?

Так, значит, и нас обманула

Богатая сказками даль?

Мы отданы белым пустыням,

Мы тризну свершаем на льдах,

Мы тонем, мы гаснем, мы стынем

С проклятьем на бледных устах!"

6

Скрипя, бежит среди валов,

Гигантский гроб, скелет плавучий.

В телах обманутых пловцов

Иссяк светильник жизни жгучей.

Огромный остов корабля

В пустыне Моря быстро мчится,

Как будто где-то есть земля,

К которой жадно он стремится.

За ним, скрипя, среди зыбей

Несутся бешено другие,

И привиденья кораблей

Тревожат области морские.

И шепчут волны меж собой,

Что дальше их пускать не надо,--

И встала белою толпой

Снегов и льдистых глыб громада.

И песни им надгробной нет,

Бездушен мир пустыни сонной,

И только Солнца красный свет

Горит, как факел похоронный.

7

Да легкие хлопья летают,

И беззвучную сказку поют,

И белые ткани сплетают,

Созидают для Смерти приют.

И шепчут: "Мы -- дети Эфира,

Мы -- любимцы немой тишины,

Враги беспокойного мира,

Мы -- пушистые чистые сны.

Мы падаем в синее Море,

Мы по воздуху молча плывем,

И мчимся в безбрежном просторе,

И к покою друг друга зовем.

И вечно мы, вечно летаем,

И не нужно нам шума земли,

Мы вьемся, бежим, пропадаем,

И летаем, и таем вдали..."

Воздушно-белые

Я говорю тебе,-- уходя, я ухожу

к удесятеренной жизни, к миру,

к любви, к святым восхищениям.

Незримо нисходя, тяготеют мои

легкие крылья над бальзамическими

цветами.

Блэк

3. Снежные цветы

1

В жажде сказочных чудес,

В тихой жажде снов таинственных,

Я пришел в полночный лес,

Я раздвинул ткань завес

В храме Гениев единственных.

В храме Гениев Мечты

Слышу возгласы несмелые,

То -- обеты чистоты,

То -- нездешние цветы,

Все цветы воздушно-белые.

2

Я тревожный призрак, я стихийный гений,

В мире сновидений жить мне суждено,

Быть среди дыханья сказочных растений,

Видеть, как безмолвно спит морское дно.

Только вспыхнет Веспер, только Месяц глянет,

Только ночь настанет раннею весной,--

Сердце жаждет чуда, ночь его обманет,

Сердце умирает с гаснущей Луной.

Вновь белеет утро, тает рой видений,

Каждый вздох растений шепчет для меня:

"О, мятежный призрак, о, стихийный гений,

Будем жаждать чуда, ждать кончины дня!"

3

В глубине души рожденные,

Чутким словом пробужденные,

Мимолетные мечты,

Еле вспыхнув, улыбаются,

Пылью светлой осыпаются,

Точно снежные цветы,--

Безмятежные, свободные,

Миру чуждые, холодные

Звезды призрачных Небес,

Тех, что светят над пустынями,

Тех, что властвуют святынями

В царстве сказок и чудес.

4

Я когда-то был сыном Земли,

Для меня маргаритки цвели,

Я во всем был похож на других,

Был в цепях заблуждений людских.

Но, земную печаль разлюбив,

Разлучен я с колосьями нив,

Я ушел от родимой межи,

За пределы -- и правды, и лжи.

И в душе не возникнет упрек,

Я постиг в мимолетном намек,

Я услышал таинственный зов,

Бесконечность немых голосов.

Мне открылось, что Времени нет,

Что недвижны узоры планет,

Что Бессмертие к Смерти ведет,

Что за Смертью Бессмертие ждет.

5

Ожиданьем утомленный, одинокий, оскорбленный,

Над пустыней полусонной умирающих морей,

Непохож на человека, а блуждаю век от века,

Век от века вижу волны, вижу брызги янтарей.

Ускользающая пена... Поминутная измена...

Жажда вырваться из плена, вновь изведать гнет

оков.

И в туманности далекой, оскорбленный, одинокий,

Ищет гений светлоокий неизвестных берегов.

Слышит крики: "Светлый гений!.. Возвратись на

стон мучений...

Для прозрачных сновидений... К мирным храмам...

К очагу..."

Но за далью небосклона гаснет звук родного звона,

Человеческого стона полюбить я не могу.

6

Мне странно видеть лицо людское,

Я вижу взоры существ иных,

Со мною ветер, и все морское,

Все то, что чуждо для дум земных.

Со мною тени, за мною тени,

Я слышу сказку морских глубин,

Я царь над царством живых видений,

Всегда свободный, всегда один.

Я слышу бурю, удары грома,

Пожары молний горят вдали,

Я вижу Остров, где все знакомо,

Где я -- владыка моей земли.

В душе холодной мечты безмолвны,

Я слышу сердцем полет времен,

Со мною волны, за мною волны,

Я вижу вечный -- все тот же -- Сон.

Я вольный ветер, я вечно вею,

Волную волны, ласкаю ивы,

В ветвях вздыхаю, вздохнув, немею,

Лелею травы, лелею нивы.

Весною светлой, как вестник Мая,

Целую ландыш, в мечту влюбленный,

И внемлет ветру Лазурь немая,--

Я вею, млею, воздушный, сонный.

В любви неверный, расту циклоном,

Взметаю тучи, взрываю Море,

Промчусь в равнинах протяжным стоном,

И гром проснется в немом просторе.

Но снова легкий, всегда счастливый,

Нежней, чем фея ласкает фею,

Я льну к деревьям, дышу над нивой,

И, вечно вольный, забвеньем вею.

4. Светлей себя

Прекрасен лик звезды с прозрачным взором,

Когда она, не рдея, не скорбя,

И зная только Небо и себя,

Струит лучи нетающим узором,

Средь дальних звезд, поющих светлым хором.

Но как она светлей самой себя,

Когда, воспламененным метеором,

Огни лучей стремительно дробя,

Горит -- пред смертью, падает -- любя!

5. Золотая звезда

Золотая звезда над Землею в пространстве летела,

И с Лазури на сонную Землю упасть захотела.

Обольстилась она голубыми земными цветами,

Изумрудной травой и шуршащими в полночь листами.

И, раскинувши путь золотой по Лазури бездонной,

Полетела как ангел -- как ангел преступно-

влюбленный.

Чем быстрей улетала она, тем блистала яснее,

И горела, сгорала, в восторге любви пламенея.

И, зардевшись блаженством, она уступила бессилью,

И, Земли не коснувшись, рассыпалась яркою пылью.

6. Как цветок

Как цветок я хочу расцвести

И угаснуть без слова упрека,

И в душе я сумею найти

Бесконечный расцвет златоока.

Я как ландыш, бледнея, цвету

Для мечтательных, нежных, влюбленных,

И в лесу создаю красоту

Для сердец, красотой утомленных.

Полюбив молодую Весну,

В поцелуях сплетенные тени,

Я порою всю ночь не усну

И мечтаю как ветка сирени.

И, узнавши из пения птиц,

Что окончились празднества Мая,

Я при свете полночных зарниц

Расцвету как гвоздика лесная.

И когда, разлюбивши мечты,

Я забудусь в могильной постели,

Надо мной, в торжестве Красоты,

Навсегда расцветут иммортели.

7. Цветы нарцисса

Точно из легкого камня иссечены,

В воду глядят лепестки белоснежные.

Собственным образом пристально встречены,

Вглубь заглянули цветы безмятежные.

Мягкое млеет на них трепетание,

Двойственно-бледны, растут очертания.

Вглубь заглянули немые цветы,--

Поняли, поняли свет Красоты!

Сердце, багряной чертой окаймленное,

Тайно хранит золотые признания.

Только в себя невозвратно-влюбленное,

Стынет, бледнеет, в мечтах без названия.

С чистою грезой цветок обручается,

Грезу любя, он со Смертью венчается.

Миг,-- и от счастия гаснут цветы,--

Как они поняли свет Красоты!

8. Бромелия

В окутанной снегом пленительной Швеции

На зимние стекла я молча глядел,

И ярко мне снились каналы Венеции,

Мне снился далекий забытый предел.

Впивая дыханье цветущей бромелии,

Цветка золотого с лазурной каймой,

Я видел в глазах наклонившейся Лелии

Печаль, затененную страстью немой.

Встречалися взоры с ответными взорами,

Мы были далеко, мы были не те.

Баюкал нас иней своими узорами,

Звала нас бромелия к дальней мечте.

И, снова, как прежде, звеня отголосками,

Волна сладкозвучно росла за волной,

И светлые тени, подъятые всплесками,

На гондолах плыли под бледной Луной.

9. Эдельвейс

Я на землю смотрю с голубой высоты.

Я люблю эдельвейс, неземные цветы,

Что растут далеко от обычных оков,

Как застенчивый сон заповедных снегов.

С голубой высоты я на землю смотрю,

И безгласной мечтой я с душой говорю,

С той незримой Душой, что мерцает во мне

В те часы, как иду к неземной вышине.

И, помедлив, уйду с высоты голубой,

Не оставив следа на снегах за собой,

Но один лишь намек, белоснежный цветок,

Мне напомнит, что Мир бесконечно широк.

10. Белый лебедь

Белый лебедь, лебедь чистый,

Сны твои всегда безмолвны,

Безмятежно-серебристый,

Ты скользишь, рождая волны.

Под тобою -- глубь немая,

Без привета, без ответа,

Но скользишь ты, утопая

В бездне воздуха и света.

Над тобой -- Эфир бездонный

С яркой Утренней Звездою.

Ты скользишь, преображенный

Отраженной красотою.

Символ нежности бесстрастной,

Недосказанной, несмелой,

Призрак женственно-прекрасный

Лебедь чистый, лебедь белый!

11. Вдали от земли

Вдали от Земли, беспокойной и мглистой,

В пределах бездонной, немой чистоты,

Я выстроил замок воздушно-лучистый,

Воздушно-лучистый Дворец Красоты.

Как остров плавучий над бурным волненьем,

Над вечной тревогой и зыбью воды,

Я полон в том замке немым упоеньем,

Немым упоеньем бесстрастной звезды.

Со мною беседуют Гении Света,

Прозрачные тучки со мной говорят,

И звезды родные огнями привета,

Огнями привета горят и горят.

И вижу я горы и вижу пустыни,

Но что мне до вечной людской суеты,--

Мне ласково светят иные святыни,

Иные святыни в Дворце Красоты.

Ветер с моря

Я моряк любви, и в ее глубоком океане

плыву без надежды достичь до какой-

нибудь гавани.

Сервантес

12. Морская песня

Все, что любим, все мы кинем,

Каждый миг для нас другой:--

Мы сжились душой морской

С вечным ветром, с Морем синим.

Наш полет

Все вперед,

К целям сказочным ведет.

Рдяный вечер, догорая,

Тонет в зеркале Небес.

Вот он, новый мир чудес,

Вот она, волна морская.

Чудный вид!

Все молчит,

Только вал морской звучит.

Если мы вернемся вскоре

Переменчивым путем,

Мы с добычею придем:--

Нам дары приносит Море.

В час ночной,

Под Луной,

Мы спешим к стране иной.

Если ж даль не переспорим

И пробьет конец мечте,--

Мы потонем в Красоте,

Мы сольемся с синим Морем,

И на дне,

В полусне,

Будем грезить о волне.

13. В непознанный час

И новые волны,

В непознанный час,

Все новые волны

Вставали для нас.

Шумели, сверкали,

И к дали влекли,

И гнали печали,

И пели вдали:

"Гляди, погляди же,

Как бездна светла!

Все ближе и ближе

Лазурная мгла!"

Как синие горы,

Упавшие вниз,

Морские узоры

В громаду слились.

Закрыли громадой

Меня и тебя.

Я гибну с отрадой,

Я гасну любя.

В загадочном взоре,

Волнуясь, тону,

И слушаю в Море

Морскую волну.

14. Она, как русалка

Она, как русалка, воздушна и странно-бледна,

В глазах у нее, ускользая, играет волна,

В зеленых глазах у нее глубина -- холодна.

Приди,-- и она обоймет, заласкает тебя,

Себя не жалея, терзая, быть может, губя,

Но все же она поцелует тебя не любя.

И вмиг отвернется, и будет душою вдали,

И будет молчать под Луной в золотистой пыли,

Смотря равнодушно, как тонут вдали -- корабли.

15. Как волны морские

Как волны морские,

Я не знаю покоя и вечно спешу.

Как волны морские,

Я слезами и холодом горьким дышу.

И как волны морские,

Над равниной хочу высоко вознестись.

И как волны морские,

Восходя, я спешу опрокинуться вниз.

16. Побледневшая ночь

Зашумела волна,

Покачнулся челнок.

И восстал ото сна

Пробужденный Восток.

Покачнулся челнок.

И уносится прочь.

И не видит Восток

Побледневшую ночь.

И уносится прочь

Все, чем счастлив я был,

Что в короткую ночь

Беззаветно любил.

17. Полоса света

Море чуть мерцает под Луной

Зеркалом глубоким и холодным.

Веет сном и грустью неземной,

Чем-то дальним, сладостным, свободным.

Точно дух навек, ушедших дней

Встал в тени немых воспоминаний,

Стал шептать слышней и все слышней

Сказку счастья с музыкой рыданий.

Светочем болезненным сверкнул,

Ярко вспыхнул дрогнувшей слезою,

Прожил миг -- и в бездне утонул,

Бросив свет широкой полосою.

18. Бездомные

Небосклон опрокинутый,

Уходящая даль.

Об отчизне покинутой

Замирает печаль.

Над пустынями водными

Виден пенный узор.

И слезами холодными

Затуманился взор.

И над мачтой мелькающей

Все темней небеса.

И корабль убегающий

Уронил паруса.

Над свинцовыми тучами

Альбатросы летят,

За волнами кипучими

С поднебесья следят.

Так и ждут, что раздвинутся

Очертанья волны,

Чтоб стремительно кинуться

С неземной вышины.

И почуяв, раскатами

Набегающий, гром,

Вновь рядами крылатыми

Выкликают кругом.

И бездомные, темные,

Посылают -- в Лазурь

Эти крики заемные,

Эти отклики бурь.

В дымке нежно-золотой

Есть ли большее счастье, большая

радость как обожать красоту, медленно

встающую в далях невозможного?

Кальдерон

19. Я знал

М. А. Лохвицкой

Я знал, что, однажды тебя увидав,

Я буду любить тебя вечно.

Из женственных женщин богиню избрав,

Я жду -- я люблю -- бесконечно.

И если обманна, как всюду, любовь,

Любовью и мы усладимся,

И если с тобою мы встретимся вновь,

Мы снова чужими простимся.

А в час преступленья, улыбок, и сна

Я буду -- ты будешь -- далеко,

В стране, что для нас навсегда создана,

Где нет ни любви, ни порока.

20. Немая тень

Немая тень среди чужих теней,

Я знал тебя, но ты не улыбалась,--

И, стройная, едва-едва склонялась

Под бременем навек ушедших дней,--

Как лилия, смущенная волною,

Склоненная над зеркалом реки,--

Как лебедь, ослепленный белизною

И полный удивленья и тоски.

21. Однодневка

Я живу своей мечтой

В дымке нежно-золотой,

Близ уступов мертвых скал,

Там, где ветер задремал.

Весь я соткан из огня,

Я лучистый факел дня,

В дымке утренней рожден,

К светлой смерти присужден.

Однодневкой золотой

Вьюсь и рею над водой,

Вижу Солнце, вижу свет,

Всюду чувствую привет.

Только умер, вновь я жив,

Чуть шепчу в колосьях нив,

Чуть звеню волной ручья,

Слышу отклик соловья.

Вижу взоры красоты,

Слышу голос: "Милый! Ты?"

Вновь спешу в любви сгореть,

Смертью сладкой умереть.

22. Из-за дальних морей

Из-за дальних морей, из-за синих громад,

Из-за гор, где шумит и гремит водопад,

В твой альков я цветов принесу для тебя,

Зацелую, любя, заласкаю тебя.

А когда, отгорев, побледнеет луна,

И от жгучего сна заалеет Весна,

Задрожишь ты, как тень, пробужденье гоня,

И, краснея весь день, не забудешь меня.

23. Нет и не будет

Как нам отрадно задуматься в сумерках светлых

вдвоем!

Тень пролетевшего ангела вижу во взоре твоем.

Сердце трепещет восторженно вольною радостью

птиц.

Вижу блаженство, сокрытое бархатной тенью ресниц.

Руки невольно касаются милых сочувственных рук.

Призраки мирного счастия кротко столпились

вокруг.

Белыми светлыми крыльями веют и реют во мгле.

Как нам отрадно проникнуться правдой Небес

на Земле!

Нет, и не будет, и не было сердца нежней твоего,

Нет, и не будет и не было, кроме тебя, ничего.

Вот, мы блаженны, как ангелы, вот мы с тобою

вдвоем.

Друг мой, какое признание вижу во взоре твоем!

24. До последнего дня

Быть может, когда ты уйдешь от меня,

Ты будешь ко мне холодней.

Но целую жизнь, до последнего дня,

О, друг мой, ты будешь моей.

Я знаю, что новые страсти придут,

С другим ты забудешься вновь.

Но в памяти прежние. образы ждут,

И старая тлеет любовь.

И будет мучительно-сладостный миг:--

В лучах отлетевшего дня,

С другим заглянувши в бессмертный родник,

Ты вздрогнешь -- и вспомнишь меня.

25. Алая и белая

1

Мы встретились молча. Закат умирал запоздалый.

Весь мир был исполнен возникшей для нас тишиной.

Две розы раскрылись и вспыхнули грезой усталой,--

Одна -- озаренная жизнью, с окраскою алой,

Другая -- горящая снежной немой белизной.

И ветер промчался. Он сблизил их пышные чаши.

Мы сладко любили на склоне предсмертного дня.

Как сладко дышали сердца и созвучия наши!

Что в мире рождалось воздушнее, сказочней, краше!

Зачем, о, зачем же закрылась ты -- прежде меня?

2

Я свернула светлые одежды,

Я погасла вместе с краской дня.

Для меня поблекли все надежды,

Мне так сладко спать, закрывши вежды,--

Для чего ты дышишь на меня!

Дышишь сладким ядом аромата,

Будишь в сердце прежние огни...

Я, как ты, была жива когда-то,

К радости для сердца нет возврата...

Будь как я! Забудь! Умри! Усни!

26. Зов

Есть правдивые мгновенья,

Сны, дающие забвенье,

Луч над бездной вечно-зыбкой,

Взоры с кроткою улыбкой.

В темной ночи этой жизни

Дышит зов к иной отчизне,

Звон заоблачных соборов,

Ткань светлей земных узоров.

Есть намек на Мир Святыни,

Есть оазисы в пустыне,

Счастлив тот, кто ждет участья,

Счастлив тот, кто верит в счастье.

Все, на чем печать мгновенья,

Брызжет светом откровенья,

Веет жизнью вечно цельной,

Дышит правдой запредельной.

27. Позабытое

Мечтой уношусь я к местам позабытым,

К холмам одиноким, дождями размытым,

К далеким, стооким, родимым планетам,

Что светят сквозь ветви таинственным светом.

Я вновь удаляюсь к первичным святыням,

Где дремлют купавы на озере синем,

Где ландыши в роще и дышат, и светят,

И если их спросишь,-- слезами ответят.

Мне чудятся всплески, и запах фиалок,

И эхо от звонкого смеха русалок,

Мне слышится голос умершей печали,--

И стоном за склоном ответствуют дали.

28. Резигнация

Звучная волна забытых сочетаний,

Шепчущий родник давно-умолкших дней,

Стон утихнувших страданий,

Свет угаснувших огней,

С вами говорю в тени воспоминаний,

С вами я дышу и глубже, и полней!

Вижу я цветы заброшенного сада,

Липы вековые, сосны, тополя.

Здесь навек остаться надо,

Здесь приветливы поля.

С сердцем говорит церковная ограда,

Кладбища родного мирная земля.

О, не отдавайся мыслям недовольным!

Спи, волненье лживо, и туманна даль,--

Все любил ты сердцем вольным,

Полюби свою печаль,--

Отзвучат надежды звоном колокольным,

И тебе не будет отжитого жаль.

29. Паутинки

Если вечер настанет и длинные, длинные

Паутинки, летая, блистают по воздуху,

Вдруг запросятся слезы из глаз беспричинные,

И стремишься из комнаты к воле и к отдыху.

И, мгновенью отдавшись, как тень, преклоняешься,

Удивляешься Солнцу, за лесом уснувшему,

И с безмолвием странного мира сливаешься,

Уходя к незабвенному, к счастью минувшему.

И проходишь мечтою аллеи старинные,

Где в вечернем сиянии ждал неизвестного

И ребенком следил, как проносятся длинные

Паутинки воздушные, тени Чудесного.

30. Тишина

Чуть бледнеют янтари

Нежно-палевой зари.

Всюду ласковая тишь,

Спят купавы, спит камыш.

Задремавшая река

Отражает облака,

Тихий, бледный свет небес,

Тихий, темный, сонный лес.

В этом царстве тишины

Веют сладостные сны,

Дышит ночь, сменяя день,

Медлит гаснущая тень.

В эти воды с вышины

Смотрит бледный серп Луны,

Звезды тихий свет струят,

Очи ангелов глядят.

31. Лунная ночь

Сонет

Когда я посмотрел на бледную Луну,

Она шепнула мне: "Сегодня спать не надо".

И я ушел вкушать ночную тишину,

Меня лелеяла воздушная прохлада.

Деревья старые заброшенного сада,

Казалось, видели во сне свою весну,

Была полна мечты их смутная громада,

Застыл недвижный дуб, ласкающий сосну.

И точно таинство безмолвное свершалось:

В высотах облачных печалилась Луна,

Улыбкой грустною на что-то улыбалась.

И вдруг открылось мне, что жизнь моя темна,

Что юность быстрая, как легкий сон, умчалась,--

И плакала со мной ночная тишина.

32. Зимний дым

Дым встает, и к белой крыше

Под упорством ветра льнет.

Встало Солнце. Ветер тише.

Дым воздушный отдохнет.

Будет ровной полосою

Восходить, как фимиам.

Вечнотающей красою

К вечно синим Небесам!

33. В чаще леса

Дальнее, синее,

Небо светлеется,

В сетке из инея

Ясно виднеется,

Синее, синее.

Тихое счастие

В синей Безбрежности,

Проблеск участия,

Чаянье нежности,

Кроткое счастие.

Счастье забвения --

Там в беспредельности,

Свет откровения,

В бездне бесцельности --

Цельность забвения.

34. Гавань спокойная

Гавань спокойная. Гул умирающий.

Звон колокольный, с небес долетающий.

Ангелов мирных невнятное пение.

Радость прозрачная. Сладость забвения.

Гор отдаленных вершины узорные,

Алые, белые, темные, черные.

Созданный духами ярко певучими,

Радуги свод над огромными тучами.

Сладко-печальная, мгла полусонная,

Тихой вечерней звездой озаренная.

Богом открытая правда мгновения.

Буря умершая. Свет и забвение.

35. В пространствах Эфира

В прозрачных пространствах Эфира,

Над сумраком дольнего мира,

Над шумом забытой метели,

Два светлые духа летели.

Они от земли удалялись,

И звездам чуть слышно смеялись,

И с Неба они увидали

За далями новые дали.

И стихли они понемногу,

Стремясь к неизменному Богу,

И слышали новое эхо

Иного чуть слышного смеха.

С Земли их никто не приметил,

Но сумрак вечерний был светел,

В тот час как они над Землею

Летели, покрытые мглою.

С Земли их никто не увидел,

Но доброго злой не обидел,

В тот час как они увидали

За далями новые дали.

36. Правда

А правда пошла по поднебесью.

Из Голубиной книги

Кривда с Правдою сходилась,

Кривда в споре верх взяла.

Правда в Солнце превратилась,

В мире чистый свет зажгла.

Удалилась к поднебесью,

Бросив Кривду на земле,

Светит лугу, перелесью,

Жизнь рождает в мертвой мгле.

С той поры до дней текущих

Только Правдой и жива

Меж цветов и трав цветущих

Жизни грусть, плакун-трава.

С той поры на синем Море,

Там, где вал непобедим,

Правды ждет с огнем во взоре

Птица мощная Стратим.

И когда она протянет

Два могучие крыла,--

Солнце встанет, Море грянет:

"Правда, Правда в мир пришла!"

37. Сон

Внемлите, смертные Земли,

Я Тот, Кто был, Кто есть, Кто будет,

Чьи мысли бездну звезд зажгли,

Кто бледной травки не забудет.

Любите, смертные, Меня,

Свою мечту боготворите,

Молитесь Митре в блеске дня,

И ночью пойте гимн Таните.

Зовите тысячью имен

Того, Кто сердце вам пробудит,

Боготворите светлый Сон,

Который был, и есть, и будет.

38. Неясная радуга

Неясная радуга. Звезда отдаленная.

Долина и облако. И грусть неизбежная.

Легенда о счастии, борьбой возмущенная.

Лазурь непонятная, немая, безбрежная.

Зарница неверная. Печаль многострунная.

Цветы нерасцветшие. Волненье бесцельное.

Мечта заповедная, туманная, лунная.

И Море бессонное, как сон -- беспредельное.

Виденья прозрачные и призрачно-нежные.

Стыдливого ангела признанья несмелые.

Стремление к дальнему. Поля многоснежные,

Застывшие, мертвые,-- и белые, белые.

39. "Прости!"

Кто услышал тайный ропот Вечности,

Для того беззвучен мир земной,--

Чья душа коснулась бесконечности,

Тот навек проникся тишиной.

Перед ним виденья сокровенные,

Вкруг него безбрежность светлых снов,

Легче тучек, тихие, мгновенные,

Легче грезы, музыка без слов.

Он не будет жаждать избавления,

Он его нашел на дне души,--

Это в Море час успокоения,

Это парус, дремлющий в тиши.

Белый парус, в синих далях тающий,

Как "Прости" всего, что Рок унес,

Как привет, в последний раз блистающий,

Чтоб угаснуть, там -- вдали -- без слез.

У развалин Помпеи.

Осень, 1897.

Аккорды

Единство в разногласии...

Джон Форд

40. Аккорды

Мне снился мучительный Гойя, художник чудовищных

грез,--

Больная насмешка над жизнью,-- над царством могилы

вопрос.

Мне снился бессмертный Веласкес, Коэльо, Мурильо

святой,

Создавший воздушность и холод и пламень мечты

золотой.

И Винчи, спокойный, как Гете, и светлый, как сон,

Рафаэль,

И нежный как вздох, Боттичелли, нежней, чем

весною свирель.

Мне снились волхвы откровений, любимцы грядущих

времен,

Воззванья влекущих на битву, властительно-ярких

знамен.

Намеки на сверхчеловека, обломки нездешних миров,

Аккорды бездонных значеньем, еще не разгаданных

снов.

41. Три символа

Явились в мир уже давно,-- в начале

Наивных и мечтательных времен,--

Венчанный змей, собака, скорпион,

Три символа в Персидском ритуале.

Венчурный змей -- коварство и обман,

И скорпион -- источник разрушенья,

Их создал грозный царь уничтоженья,

Властитель зла и ночи, Ариман,

Но против духов тьмы стоит собака.

Ее Ормузд послал к своим сынам,--

Когда весь мир уснет, уступит снам,

Она не спит среди ночного мрака.

Ничтожен скорпион, бессилен змей,

Всевластен свет лучистого владыки,

Во тьме ночной звучат над миром клики:

"Я жду! Будь тверд! Я жду! Благоговей!"

42. Музыка

Мы слышим воздушное пенье чудесной игры,

Не видя поющего нам серафима.

Вздыхаем под тенью гигантской горы,

Вершина которой для нашего духа незрима.

И чувствуем смутно, что, если б душой мы могли

Достичь до вершины, далекой и снежной,

Тогда бы -- загадки печальной Земли

Мы поняли лучше, упившись мечтою безбрежной.

Но нет, мы бессильны, закрыта звенящая даль,

И звуки живые скорбят, умирая,

И в сердце обманутом плачет печаль,

И гаснут, чуть вспыхнув, лучи недоступного Рая.

43. Спящая Мадонна

Сассоферрато, в музее Брера, в Милане

Сонмом духов окруженная,

В ярком свете чистоты,

Тихим вихрем вознесенная

За пределы высоты,

Над уснувшим полусонная,

Матерь Бога, это Ты!

В безгреховности зачавшая,

Вечно-девственная Мать,

Сына светлого пославшая

Смертью новый свет создать,

Всей душою пострадавшая,

Как могла лишь мать страдать!

Нерассказанная гением,

Неисчерпанность мечты,

Сон, зовущий к сновидениям,

Просветленные черты,

Вечный луч над вечным тлением,

Матерь Бога, это Ты!

44. Пред картиной Греко

В музее Прадо, в Мадриде

На картине Греко вытянулись тени.

Длинные, восходят. Неба не достать.

"Где же нам найти воздушные ступени?

Как же нам пути небесные создать?"

Сумрачный художник, ангел возмущенный.

Неба захотел ты, в Небо ты вступил,--

И, с высот низвергнут, Богом побежденный,

Ужасом безумья дерзость искупил.

Да, но безумье твое было безумье священное,

Мир для тебя превратился в тюрьму,

Ты разлюбил все земное, неверное, пленное,

Взор устремлял ты лишь к высшему Сну своему.

Да, все монахи твои -- это не тени согбенные,

Это не темные сонмы рабов,

Лица их странные, между других -- удлиненные,

С жадностью тянутся к высшей разгадке миров.

45. Отверженный

Отчаянье истерзанной души,

В свидетели тебя я призываю,

Что я не спал в изнеженной тиши,

Что я не шел к заманчивому Раю.

Я светлого покоя не хотел,

Боясь забыть о тех, на ком проклятье,

Меня манил мучительный удел,

Меня влекли отверженные братья.

Не ангелы, а демоны со мной

Печальную дорогу совершили,

И дни мои в обители земной

Развеялись, как груда темной пыли.

46. Камея

Клеопатра, полновластная царица,

Сон Египетских ночей,

Чаровница и блудница,

Озаренная сияньем ускользающих лучей.

Ты окутана немеркнущей славой,

И доныне сохранил,

Отблеск славы величавой

На волнах своих ленивых плодоносный сонный Нил.

Дочь надменного владыки Птоломея,

Я дарю тебе свой стих,

Потому что ты, камея,

И в любви и в самой смерти непохожа на других.

47. Пламя

Нет. Уходи скорей. К восторгам не зови.

Любить? -- Любя, убить,-- вот красота любви.

Я только миг люблю, и удаляюсь прочь.

Со мной был яркий день, за мной клубится ночь.

Я не люблю тебя. Мне жаль тебя губить.

Беги, пока еще ты можешь не любить.

Как жернов буду я для полудетских плеч.

Светить и греть?..-- Уйди! Могу я только жечь.

48. Полуразорванные тучи

Полуразорванные тучи

Плывут над жадною землей,

Они, спокойны и могучи,

Поят весь мир холодной мглой.

Своими взмахами живыми

Они дают и дождь, и тень,

Они стрелами огневыми

Сжигают избы деревень.

Есть души в мире -- те же тучи,

Для них земля -- как сон, как твердь;

Они, спокойны и могучи,

Даруют жизнь, даруют смерть.

Рабы мечты и сладострастья,

В себе лелеют дар певца,

Они навек приносят счастье,

И губят, губят без конца.

49. Когда же?

О, жизни волненье! О, свет и любовь!

Когда же мы встретимся вновь?

Когда я узнаю не сны наяву,

А радостный возглас: "Живу!"

Мы детство не любим, от Солнца ушли,

Забыли веленья Земли,

И, сердце утратив, отдавшись мечте,

Слепые, мы ждем в пустоте.

Отступники между уставших врагов,

Мы видим лишь гроб и альков,

Холодное пламя угасших светил

Над царством цветов и могил.

50. Английский пейзаж

В отдаленной дымке утопая,

Привиденьями деревья стали в ряд.

Чуть заметна дымка голубая,

Чуть заметные огни за ней горят.

Воздух полон тающей печалью,

Все предчувствием неясным смущено.--

Что там тонет? Что за этой далью?

Там как в сердце отуманенном темно!

Точно шепот ночи раздается,

Точно небо наклонилось над землей

И над ней, беззвучное, смеется,

Все как саваном окутанное мглой.

51. В Оксфорде

Словно усыпаны хлопьями снега,

Искрятся яблони, млея в цветах.

Ветер, о ветви ударив с разбега,

Шепчет и прячется в дальних кустах.

В парке мечтательном лунная нега,

Лунные ласки дрожат на листах.

С башен доносится бой колокольный,

Дремлют колледжи в объятьях теней.

Сладостный час для души недовольной,

Стройные мысли сплетаются в ней,

К небу уходят от горести дольной,

Беглость минут выступает ясней.

Дышат деревья, их пышность нетленна,

Грезят колледжи о Средних Веках.

Зимние думы промчатся мгновенно,

Воды проснутся в родных берегах.

Время проходит, мечта неизменна,

Наше грядущее в наших руках.

52. Вечер

Удвоены влагой сквозною,

Живя неземной белизною,

Купавы на небо глядят.

И дремлют прибрежные травы,

И внемлют их вздохам купавы,

Но с ними вздохнуть не хотят.

На озере, тихом и сонном,

Наскучив путем раскаленным,

Качается огненный лик,--

То Солнце, зардевшись закатом,

На озере, негой объятом,

Лелеет лучистый двойник.

И тучка,-- воздушная нега,--

Воздушней нагорного снега,

На воды глядит с вышины;

Охвачена жизнью двойною,

Сквозя неземной белизною,

Чуть дышит в улыбке волны.

Оксфорд.

Весна, 1897.

53. Ручей

Вильяму Р. Морфилю

"Кто печаль развеял дымкой?

Кто меж тучек невидимкой

Тусклый месяц засветил?

Кто, шурша травой густою,

Возмущает над водою

Точно, дальний дым кадил?"

"Чья печаль в твоем журчаньи!"

Я спросил в ночном молчаньи

У звенящего ручья.

"Чья печаль в росе блестящей,

И в осоке шелестящей?"

Мне ручей сказал: "Ничья!"

"Отчего же так печальны,

Так уныло-музыкальны

Трепетанья быстрых вод?"

"Я пою!" ручей ответил.

"Я всегда певуч и светел,

Я всегда бегу вперед!"

54. Крымская картинка

Все сильнее горя,

Молодая заря

На цветы уронила росу.

Гул в лесу пробежал,

Горный лес задрожал,

Зашумел между скал водопад Учан-Су.

И горяч, и могуч,

Вспыхнул солнечный луч,

Протянулся, дрожит, и целует росу,

Поцелуй его жгуч,

Он сверкает в лесу,

Там, где гул так певуч,

Он целует росу,

А меж сосен шумит и журчит Учан-Су.

55. В окрестностях Мадрида

Ты глядела мне в душу с улыбкой богини.

Ты со мною была, но была на картине.

Ты собой создавала виденье Искусства,

Озаренное пламенем яркого чувства.

Мы стремились к горам из Испанской столицы.

Мы с тобой улетали, как вольные птицы.

И дома чуть виднелись, в лучах утопая.

И над нами раскинулась ширь голубая.

И пред нами предстала вдали Гвадаррама,

Как преддверье воздушного белого храма.

56. Мечтательный вечер

Мечтательный вечер над лесом дышал безмятежно,

От новой Луны протянулась лучистая нить,

И первые звезды мерцали так слабо и нежно,

Как будто бы ветер чуть слышный их мог погасить.

И было так странно, и были так сказочны ели,

Как мертвая сталь, холодела поверхность реки,

О чем-то невнятном, о чем-то печальном, без цели,

Как будто бы пели над влажным песком тростники.

И в бледном объятьи две тени родные дрожали,

И каждой хотелось в другой о себе позабыть,

Как будто бы можно в блаженстве не ведать печали,

Как будто бы сердце людское способно любить!

57. * * *

От последней улыбки луча

На горах засветилася нега,

И родились, блестя и журча,

Два ключа из нагорного снега.

И, сбегая с вершины горы,

Обнимаясь в восторге едином,

Устремились в иные миры,

К отдаленным лугам и долинам.

И в один сочеталися ключ,

Он бежал, прорезая узоры.

Но от мрака разгневанных туч

Затуманились хмурые горы.

И последняя ласка луча

Потонула в туманной печали.

И холодные капли ключа

На остывшую землю упали.

58. * * *

Где-то волны отзвучали,

Волны, полные печали,

И в ответ

Шепчет ветер перелетный,

Беззаботный, безотчетный,

Шепчет ветер перелетный,

Что на свете горя нет.

59. Амариллис

Амариллис, бледная светлана!

Как нежданно сердце мне смутили

Ласки мимолетного обмана,

Чашечки едва раскрытых лилий.

О, как сладко светлое незнанье!

Долго ли продлится обаянье,

Много ль золотистого тумана,

Сколько будет жить моя светлана?

Призрак упований запредельных,

Тайна предрассветного мечтанья,

Радостей прозрачных и бесцельных,--

С чем тебя сравню из мирозданья?

С ландышем сравнить тебя не смею,

Молча, амариллис я лелею.

Стройная пленительностью стана,

Бледная воздушная светлана!

60. И ты изменила

И ты изменила,

Не черной изменой,

Но быстрою смертью своей красоты.

Ушла, как светило,

Развеялась пеной,

Померкла, как песня, во мгле пустоты.

Цветы, расцветая,

Немой красотою

Приветствуют Вечность и вянут во сне.

И пыль золотая

Летит над водою,

И тает и тонет в чужой глубине.

Я жаждал слиянья,

С лучом откровенья,

Созвучия встречи с бессмертной душой.

Но нет обаянья,

Погасло мгновенье,

И смертному смертный -- навеки чужой.

61. К Шелли

Мой лучший брат, мой светлый гений,

С тобою слился я в одно.

Меж нами цепь одних мучений,

Одних небесных заблуждений

Всегда лучистое звено.

И я, как ты, люблю равнины

Безбрежных стонущих морей,

И я с душою андрогины,

Нежней, чем лилия долины,

Живу как тень среди людей.

И я, как свет, вскормленный тучей,

Блистаю вспышкой золотой.

И мне открыт аккорд певучий

Неумирающих созвучий,

Рожденных вечной Красотой.

Кошмары

Потому что печаль, как безглазый

кошмар, нависла над его

существом...

Шелли

62. Узорное окно

На бледно-лазурном стекле

Расписаны ярко узоры.

Цветы наклонились к земле,

Скала убегает к скале,

И видно, как дремлют во мгле

Далекие снежные горы.

Но что за высоким окном

Горит нерассказанным сном,

И краски сливает в узоры?

Не дышит ли там Красота

В мерцании мира и лени?

Всхожу,-- и бледнеет мечта,

К печали ведет высота,

За ярким окном пустота,--

Меня обманули ступени.

Все дремлет в немой полумгле,

И только на мертвом стекле

Играют бездушные тени.

63. Пройдут века веков

Пройдут века веков, толпы тысячелетий,

Как туча саранчи, с собой несущей смерть,

И в быстром ропоте испуганных столетий

До горького конца пребудет та же твердь,--

Немая, мертвая, отвергнутая Богом,

Живущим далеко в беззвездных небесах,

В дыханьи Вечности, за гранью, за порогом

Всего понятного, горящего в словах.

Всегда холодная, пустыня звезд над нами

Останется чужой до горького конца,

Когда она падет кометными огнями,

Как брызги слез немых с печального лица.

64. Вещий сон

Сонет

Как вещий сон волшебника-Халдея,

В моей душе стоит одна мечта.

Пустыня Мира дремлет, холодея,

В Пустыне Мира дремлет Красота.

От снежных гор с высокого хребта

Гигантская восходит орхидея,

Над ней отравой дышит пустота,

И гаснут звезды, в сумраке редея.

Лазурный свод безбрежен и глубок,

Но в глубь его зловеще-тусклым взглядом

Глядит -- глядит чудовищный цветок,

Взлелеянный желаньем, полный ядом,

И далеко -- теснит немой простор

Оплоты Мира, глыбы мертвых гор.

65. "Бог не помнит их..."

В тусклом беззвучном Шеоле

Дремлют без снов рефаимы,

Тени умерших на воле,

Мертвой неволей хранимы.

Память склонилась у входа,

К темной стене припадая.

Нет им ни часа, ни года,

Нет им призывов Шаддая.

В черной подземной пустыне

Мертвые спят караваны,

Спят вековые твердыни,

Богом забытые страны.

66. Сфинкс

Среди песков пустыни вековой,

Безмолвный Сфинкс царит на фоне ночи,

В лучах Луны гигантской головой

Встает, растет,-- глядят, не видя, очи.

С отчаяньем живого мертвеца,

Воскресшего в безвременной могиле,

Здесь бился раб, томился без конца,--

Рабы кошмар в граните воплотили.

И замысел чудовищной мечты,

Средь Вечности, всегда однообразной,

Восстал как враг обычной красоты,

Как сон, слепой, немой, и безобразный.

67. В час вечерний

Зачем в названьи звезд отравленные звуки,--

Змея, и Скорпион, и Гидра, и Весы?

-- О, друг мой, в царстве звезд все та же боль

разлуки,

Там так же тягостны мгновенья и часы.

О, друг мой, плачущий со мною в час вечерний,

И там, как здесь, царит Судьбы неправый суд,

Змеей мерцает ложь, и гидра жгучих терний --

Отплата мрачная за радости минут.

И потому теперь в туманности Эфира

Рассыпались огни безвременной росы,

И дышат в темноте, дрожат над болью Мира --

Змея, и Скорпион, и Гидра, и Весы.

68. Равнина

Как угрюмый кошмар исполина,

Поглотивши луга и леса,

Без конца протянулась равнина,

И краями ушла в Небеса.

И краями пронзила пространство,

И до звезд прикоснулась вдали,

Затенив мировое убранство

Монотонной печалью Земли.

И далекие звезды застыли

В беспредельности мертвых Небес,

Как огни бриллиантовой пыли

На лазури предвечных завес.

И в просторе пустыни бесплодной,

Где недвижен кошмар мировой,

Только носится ветер холодный,

Шевеля пожелтевшей травой.

В царстве льдов

Сядемте; устремим все наше внимание

на ту точку, вон на ту точку. Предадимся

мрачному молчанию, пока вы не

почувствуете, что внезапная скорбь дает

нам новую душу.

Бомонт

69. В царстве льдов

1

Как призраки огромные,

Стоят немые льды.

Над ними тучи темные,

Под ними глубь воды.

Когда Луна,-- гасильница

Туманных бледных звезд,--

Небесная кадильница,--

Раскинет светлый мост,

Раскинет мост сверкающий

Над царством белых льдов,--

Пустынею нетающей

Идут ряды врагов.

2

Туманные видения

Искателей земли

Для жадного стремления

Преграду здесь нашли.

И были здесь отвергнуты

Холодною волной,

Отвергнуты, повергнуты

Пустыней ледяной.

Засыпаны бездушными

Пушинками снегов,

Покрыты равнодушными

Тенями облаков.

3

Но раз в году, единственный,

В ту ночь как новый год

Рождается таинственный

Из бездны темных вод,--

Путями заповедными

Покинув Океан,

Луна горит победными

Лучами сквозь туман.

И раз в году, единственный,

За гранью мертвых вод,

За дымкою таинственной

Умершее живет.

4

Из бездны отдаления,

Искатели земли,

Встают, как привидения,

Немые корабли.

И мачтами возносятся

Высоко в небеса,

И точно в битву просятся

Седые паруса.

Но снова, караванами,

Растают корабли,

Не встретив за туманами

Неведомой земли.

5

И вслед за ними,-- смутные

Угрозы царству льдов,--

Растут ежеминутные

Толпы иных врагов.

То люди первородные,

Избранники Судьбы,

В мечтаниях -- свободные,

В скитаниях -- рабы.

Но, вставши на мгновение

Угрозой царству льдов,

Бледнеют привидения,

Редеют тени снов.

6

Другие первозданные

Игралища страстей,

Идут виденья странные,--

Похожи на людей.

Гигантские чудовища,--

Тяжелый сон веков,--

Идут искать сокровища,

Заветных берегов.

И в страхе на мгновение,

Звучит скала к скале,--

Но вот уже видения

Растаяли во мгле.

7

Безбрежно озаренная

Мерцанием Луны,

Молчит пустыня сонная

И вечно видит сны.

И видит сны преступные,--

Судьбы неправый суд.

Но, вечно недоступные,

Оплоты льдов растут.

В насмешку над исканьями

Восходит их краса --

Немыми очертаньями

В немые Небеса.

70. Что слышно в горах?

"Что ты слышишь в горах?" ты спросила меня.

"Что ты слышишь в горах?" я спросил. "Расскажи

мне сначала."

"Пробужденье веселого летнего дня",

Ты с улыбкою мне отвечала.

"Мелодичное пенье альпийских рожков,

И блеянье овец, и мычанье быков,

И журчанье ключей искрометных,

Над вершиной бесшумный полет облаков,

Пенье птиц, крики птиц перелетных...

Ну, а ты?"

И, задумавшись, я отвечал: --

"Нет, мне слышен не шепот, а ропот,

Ропот черной грозы, и раскатный обвал,

Точно демонов яростный топот,

Заблудившихся путников горестный крик,

Монотонно-гремящее эхо,

Человеческих воплей ответный двойник,

Звук чьего-то злорадного смеха.

И еще, что слышнее всех бурь и громов,

Что страшнее, чем звон долголетних оков

И тяжелые муки изгнанья: --

Это -- сон вековых непробудных снегов,

Это -- Смерти молчанье..."

71. Морская пена

Как пена морская, на миг возникая,

Погибнет, сверкая, растает дождем,--

Мы, дети мгновенья, живем для стремленья,

И в море забвенья могилу найдем.

Зачем ежечасно, волнуясь напрасно,

Стремимся мы страстно к обманной мечте?

Зачем мы рыдаем, скользим и блистаем,

И вновь пропадаем в немой пустоте?

О, жизни волненье! Блаженство, мученье!

Печаль и сомненье! Как жалко мне вас!

Бежать бы мне вечно, дышать бесконечно,

Светиться беспечно в полуденный час!

72. В лабиринте

Проходя по лабиринту

Позабыв о блеске Солнца, в свете призрачных

огней,

Проходя по лабиринту бесконечных ступеней,

С каждым шагом холодею, с каждым днем темнее

грусть,

Все, что было, все, что будет, знаю, знаю

наизусть.

Было много... Сны, надежды, свежесть чувства,

чистота,

А теперь душа измята, извращенна, и пуста.

Я устал. Весна поблекла. С Небом порван мой

завет.

Тридцать лет моих я прожил. Больше молодости нет.

Я в бесцельности блуждаю, в беспредельности

грущу,

И, утратив счет ошибкам, больше Бога не ищу.

Я хотел от сердца к Небу перебросить светлый

мост,--

Сердце прокляло созвездья, сердце хочет лучших

звезд.

Что же мне еще осталось? С каждым шагом холодеть?

И на все, что просит счастья, с безучастием

глядеть?

О, последняя надежда, свет измученной души,

Смерть, услада всех страданий, Смерть, я жду

тебя, спеши!

Она придет

Она придет ко мне безмолвная,

Она придет ко мне бесстрастная,

Непостижимой неги полная,--

Успокоительно-прекрасная.

Она придет как сон таинственный,

Как звук родной во мгле изгнания,

И сладок будет миг единственный

На грани мрака и сознания.

Я буду тихим, буду радостным,

Изведав счастье примирения,

Я буду полон чувством сладостным,

Неизъяснимостью забвения.

Безгласно буду я беседовать

С моей душою улетающей,

Безгласно буду проповедовать

О силе жизни созидающей,--

О силе Правды, не скудеющей

За невозбранными пределами,

И над умершим тихо веющей

В последний раз крылами белыми.

73. Кому я молюсь?

Кому я молюсь? Холодному ветру.

Кому я молюсь? Равнине морской.

Я брат не людям, а буре и ветру,

Я брат холодной равнине морской.

Куда иду я? К горным вершинам.

Куда иду я? К пустыням глухим.

Я брат холодному горному ветру,

Живу одиноко и растаю как дым.

Чего хочу я? Тени последней.

Чего хочу я? Смерти одной.

Я дух бесстрастный, дух бесприютный.

Хочу я дремоты, дремоты ночной.

О, волны морские, родная стихия моя,

Всегда вы свободно бежите в иные края,

Всегда одиноки в холодном движеньи своем,

А мы безутешно тоскуем -- одни и вдвоем.

Зачем не могу я дышать и бежать, как волна,

Я в мире один, и душа у меня холодна,

Я также спешу все в иные, в иные края,--

О, волны морские, родная стихия моя!

Море -- вечное стремленье, горы -- царственный

покой.

Если ты стремишься к счастью, вверь ладью волне

морской:

Час придет, волненьем вечным утомится жадный

взор,--

Спи тогда с разбитым сердцем в тихом царстве

мертвых гор.

74. На вершине

Я в горы ушел до рассвета: --

Все выше, туда, к ледникам,

Где ласка горячего лета

Лишь снится предвечным снегам,--

Туда, где холодные волны

Еще нерожденных ключей

Бледнеют, кристально-безмолвны,

И грезят о чарах лучей,--

Где белые призраки дремлют,

Где Время сдержало полет,

И ветру звенящему внемлют

Лишь звезды, да тучи, да лед.

Я знал, что века пролетели,

Для сердца Земля умерла.

Давно возвестили метели

О гибели Блага и Зла.

Еще малодушные люди

Цепей не хотели стряхнуть.

Но с думой о сказочном чуде

Я к Небу направил свой путь.

И топот шагов неустанных

Окрестное эхо будил,

И в откликах звучных и странных

Я грезам ответ находил.

И слышал я сагу седую,

Пропетую Гением гор,

Я видел Звезду Золотую,

С безмолвием вел разговор.

Достиг высочайшей вершины,

И вдруг мне послышался гул: --

Домчавшийся ветер долины

Печальную песню шепнул.

Он пел мне: "Безумный! безумный!

Я -- ветер долин и полей,

Там праздник, веселый и шумный,

Там воздух нежней и теплей".

Он пел мне: "Ты ищешь Лазури?

Как тучка растаешь во мгле!

И вечно небесные бури

Стремятся к зеленой Земле".

"Прощай!" говорил он. "Хочу я

К долинам уйти с высоты,--

Там ждут моего поцелуя,

Там дышат живые цветы".

"У каждого дом есть уютный,

Открытый дневному лучу.

Прощай, пилигрим бесприютный,

Спешу... Убегаю... Лечу!"

Все смолкло. Снега холодели

В мерцаньи вечерних лучей.

И крупные звезды блестели

Печалью нездешних очей.

Далекое Небо вздымалось,

Ревнивую тайну храня.

И что-то в душе оборвалось,

И льды усыпили меня.

Мне чудилось: Колокол дальний

С лазурного Неба гудел,

Все тише, нежней и печальней,--

Он что-то напомнить хотел.

И, видя хребты ледяные,

Я понял в тот призрачный миг,

Что, бросив обманы земные,

Я правды Небес не достиг.

Дон Жуан

Но теперь я властитель над целым

миром, над этим малым миром

человека. Мои страсти -- мои

подданные.

Тернер

75. Дон Жуан

Отрывки из ненаписанной поэмы

1

La luna llena... Полная луна...

Иньес, бледна, целует, как гитана.

Te amo... amo... Снова тишина...

Но мрачен взор упорный Дон Жуана.

Слова солгут,-- для мысли нет обмана,--

Любовь людей,-- она ему смешна.

Он видел все, он понял слишком рано

Значение мечтательного сна.

Переходя от женщины продажной

К монахине, безгрешной, как мечта,

Стремясь к тому, в чем дышит красота,

Ища улыбки глаз бездонно-влажной,

Он видел сон земли, не сон небес,

И жар души испытанной исчез.

2

Он будет мстить. С бесстрашием пирата

Он будет плыть среди бесплодных вод.

Ни родины, ни матери, ни брата,

Над ним навис враждебный небосвод.

Земная жизнь -- постылый ряд забот,

Любовь -- цветок, лишенный аромата.

О, лишь бы плыть -- куда-нибудь--вперед,--

К развенчанным святыням нет возврата.

Он будет мстить. И тысячи сердец

Поработит дыханием отравы.

Взамен мечты он хочет мрачной славы.

И женщины сплетут ему венец,

Теряя все за сладкий миг обмана,

В проклятьях восхваляя Дон Жуана.

3

Что ж, Дон Люис? Вопрос -- совсем нетрудный.

Один удар его навек решит.

Мы связаны враждою обоюдной.

Ты честный муж,-- не так ли? Я бандит?

Где блещет шпага, там язык молчит.

Вперед! Вот так! Прекрасно! Выпад чудный!

А Дон Люис! Ты падаешь? Убит,

In pace requiescat. Безрассудный!

Забыл, что Дон Жуан неуязвим!

Быть может, самым Адом я храним,

Чтоб стать для всех примером лютой казни?

Готов служить. Не этим, так другим.

И мне ли быть доступным для боязни,

Когда я жаждой мести одержим!

4

Сгущался вечер. Запад угасал.

Взошла луна за темным океаном.

Опять кругом гремел стозвучный вал,

Как шум грозы, летящей по курганам.

Я вспомнил степь. Я вижу за туманом

Усадьбу, сад, нарядный бальный зал,

Где тем же сладко-чувственным обманом

Я взоры Русских женщин зажигал.

На зов любви к красавице-княгине

Вошел я тихо-тихо, точно вор.

Она ждала. И ждет меня доныне.

Но ночь еще хранила свой убор,

А я летел, как мчится смерч в пустыне,

Сквозь степь я гнал коня во весь опор.

5

Промчались дни желанья светлой славы,

Желанья быть среди полубогов.

Я полюбил жестокие забавы,

Полеты акробатов, бой быков,

Зверинцы, где свиваются удавы,

И девственность, вводимую в альков --

На путь неописуемых видений,

Блаженно-извращенных наслаждений.

Я полюбил пленяющий разврат

С его неутоляющей усладой,

С его пренебреженьем всех преград,

С его -- ему лишь свойственной -- отрадой.

Со всех цветов сбирая аромат,

Люблю я жгучий зной сменить прохладой,

И, взяв свое в любви с чужой женой,

Встречать ее улыбкой ледяной.

И вдруг опять в моей душе проглянет

Какой-то сон, какой-то свет иной,

И образ мой пред женщиной предстанет

Окутанным печалью неземной.

И вновь ее он как-то сладко ранит,

И, вновь -- раба, она пойдет за мной.

И поспешит отдаться наслажденью

Восторженной и гаснущею тенью.

Любовь и смерть, блаженство и печаль

Во мне живут красивым сочетаньем,

Я всех маню, как тонущая даль,

Уклончивым и тонким очертаньем,

Блистательно убийственным, как сталь,

С ее немым змеиным трепетаньем.

Я весь -- огонь, и холод, и обман,

Я -- радугой пронизанный туман.

Забытая колокольня

И человек в человеке увидел врага.

То был первый великий грех.

И человек в женщине увидел игрушку

страстей своих.

То был второй великий грех.

И полюбили они грехи свои, и возвели

их в перл созданья, и преступление

смешали с красотой, и опьянили себя

чарами Искусства.

То был третий грех, величайший.

И мера их беззакония исполнилась.

Из Летописи Мира

76. Забытая колокольня

1

Над забытой колокольней

Тает странный бледный свет,

Словно грусть о жизни дольней,

Той, в которой счастья нет.

Над забытой колокольней,

В свете сказочных огней.

Все печальней, недовольней

Сонмы бледные теней --

Тех, которые молились,

Преступления полны,

И неправдой утомились,

И в земле погребены,

Тех, которые молились,

Возмущаясь тишиной,

И навеки удалились,

Удалились в мир иной.

2

Лес молчит во сне,

Сон его могилен.

Только в тишине

Стонет мрачный филин.

Красная Луна

Между елей тонет.

Всюду тишина,

Только филин стонет.

Лес молчит и спит,

Сон увидел чудный.

Кто-то был убит,

Здесь, в глуши безлюдной.

3

Много лет тому назад

Звезды таяли в тумане.

Ночью брата встретил брат,

На лесной глухой поляне.

Ночью брата встретил брат,

Смутно дрогнул мрак глубокий.

В эту ночь у райских врат

Плакал ангел одинокий.

4

И тысячи ангелов, тысячи Гениев Света,

В пределах небесных скорбели над сонной Землей,

Искали у Бога тревожным вопросам ответа,

И лучшие звезды, бледнея, подернулись мглой.

Но Бог не ответил, зачем допустил преступленье,

И падали звезды в пространстве одна за другой,

Узнавши, что им за мятеж суждено в искупленье --

Дышать и дрожать над пустыней тревоги людской.

5

В темноте миллионы теней

Погребальным идут хороводом.

И при свете болотных огней

Исчезает народ за народом.

И не в силах безумцы понять,

Что вращаются в круге замкнутом,

Что неверных огней не догнать

И нельзя отдаваться минутам,--

Что помимо звериных страстей

Есть иное святое блаженство --

Красота первозданных Идей,

Гармоничных миров совершенство.

И безумцы не в силах постичь

Бесконечную прелесть познанья,

И не слышать немолкнущий клич,

Отдаленный восторг Мирозданья.

6

Мы цветы срывали, нам цветы цвели,

Разные дороги к счастью нас вели.

Нам светили звезды, Солнце и Луна,

Все для нас погасло, всюду тишина.

Мы цветы сорвали, больше нет цветов,

Звезды утонули в бездне облаков.

Разными путями к смерти мы пришли,

Счастия искали, счастья не нашли.

7

Лес молчит во сне,

Сон его туманен.

В мертвой тишине

Кто-то в сердце ранен.

Там волна к волне

В озере стремится.

В мертвой тишине

Тень, одна, томится.

Лес молчит во сне,

Слышит: Кто-то стонет.

В водной глубине

Женский образ тонет.

8

Русалка очнулась на дне,

Зеленые очи открыла,

И тут же на дне, в стороне,

Родного ребенка зарыла.

И слышит, как бьется дитя,

Как бредит о мире свободном.

Русалка смеется, шутя --

Привольно ей в царстве подводном.

И долгие годы пройдут,

Русалка в воде побелеет,

И люди русалку найдут,

Когда глубина обмелеет.

И люди русалку найдут

Застывшим немым изваяньем,

Дивиться искусству придут,

Молчанью молиться молчаньем.

То будет в последние дни,

Когда мы простимся с Мадонной,

Над бездной засветим огни,

Услышим свой марш похоронный.

9

Что же там за странный гул?

Ты сказал, что мир уснул.

Ты сказал, что темный лес

Спит в безмолвии чудес,

Дремлет сказкой быстрых дней,

Бредит грезами теней.

Долгий мрачный гул встает.

Это колокол поет!

Совесть грозная земли,

Говорит: "Восстань! Внемли!"

Это колокол гудит,

Долгим гулом сердцу мстит

За греховные мечты

Искаженной красоты.

10

"Вы умершие, вы мертвые, хоть кажетесь живыми,

Вы закончили кружение в жестокой пустоте.

Вы, упорствуя, играете костями роковыми,

Но грозит уж срок содвинутый, и вы уже не те.

"Все исчерпано, окончено, проиграно, чужое,

Вам лишь тление, гниение средь черной темноты.

Если ранее томились вы, томленье будет вдвое,

Вы -- лишь прах от растоптания убитой Красоты".

Звезда пустыни

Иногда в пустыне возникают голоса, но

никто не знает, откуда они.

Слова одного бедуина

77. Звезда пустыни

1

О, Господи, молю Тебя, приди!

Уж тридцать лет в пустыне я блуждаю,

Уж тридцать лет ношу огонь в груди,

Уж тридцать лет Тебя я ожидаю.

О, Господи, молю Тебя, приди!

Мне разум говорит, что нет Тебя,

Но слепо я безумным сердцем верю,

И падаю, и мучаюсь, любя.

Ты видишь, я душой не лицемерю,

Хоть разум мне кричит, что нет Тебя!

О, смилуйся над гибнущим рабом!

Нет больше сил стонать среди пустыни,

Зажгись во мраке огненным столбом,

Приди, молю Тебя, я жду святыни.

О, смилуйся над гибнущим рабом!

2

Только что сердце молилось Тебе,

Только что вверилось темной судьбе,--

Больше не хочет молиться и ждать,

Больше не может страдать.

Точно задвинулись двери тюрьмы,

Душно мне, страшно от шепчущей тьмы,

Хочется в пропасть взглянуть и упасть,

Хочется Бога проклясть.

3

О, Даятель немых сновидений,

О, Создатель всемирного света,

Я не знаю Твоих откровений,

Я не слышу ответа.

Или трудно Тебе отозваться?

Или жаль Тебе скудного слова?

Вот уж струны готовы порваться

От страданья земного.

Не хочу славословий заемных,--

Лучше крики пытаемых пленных,

Если Ты не блистаешь для темных,

И терзаешь смиренных!

4

О, как Ты далек! Не найти мне Тебя, не найти!

Устали глаза от простора пустыни безлюдной.

Лишь кости верблюдов белеют на тусклом пути,

Да чахлые травы змеятся над почвою скудной.

Я жду, я тоскую. Вдали вырастают сады.

О, радость! Я вижу, как пальмы растут, зеленея.

Сверкают кувшины, звеня от блестящей воды.

Все ближе, все ярче! -- И сердце забилось, робея.

Боится и шепчет: "Оазис!" -- Как сладко цвести

В садах, где, как праздник, пленительна жизнь

молодая.

Но что это? Кости верблюдов лежат на пути!

Все скрылось. Лишь носится ветер, пески наметая.

5

Но замер и ветер средь мертвых песков,

И тише, чем шорох увядших листов,

Протяжней, чем шум Океана,

Без слов, но, слагаясь в созвучия слов,

Из сфер неземного тумана,

Послышался голос, как будто бы зов,

Как будто дошедший сквозь бездну веков

Утихший полет урагана.

6

"Я откроюсь тебе в неожиданный миг,

И никто не узнает об этом,

Но в душе у тебя загорится родник,

Озаренный негаснущим светом.

Я откроюсь тебе в неожиданный миг

Не печалься. Не думай об этом.

Ты воскликнул, что Я бесконечно далек,--

Я в тебе, ты во Мне, безраздельно.

Но пока сохрани только этот намек: --

Все -- в одном. Все глубоко и цельно.

Я незримым лучом над тобою горю,

Я желанием правды в тебе говорю".

7

И там, где пустыня с Лазурью слилась,

Звезда ослепительным ликом зажглась.

Испуганно смотрит с немой вышины,--

И вот над пустыней зареяли сны.

Донесся откуда-то гаснущий звон,

И стал вырастать в вышину небосклон.

И взорам открылось при свете зарниц,

Что в небе есть тайны, но нет в нем границ.

И образ пустыни от взоров исчез,

За небом раздвинулось Небо небес.

Что жизнью казалось, то сном пронеслось,

И вечное, вечное счастье зажглось...

Рим.

Осень, 1897.

Горящие здания

----------------------------------------------------------------------------

Лирика современной души

1899 - Осень

Мир должен быть оправдан,

Чтоб можно было жить.

Бальмонт

i. Из записной книжки

(1899)

Эта книга почти целиком написана под властью

одного настроения, на долгие недели превратившего

мою жизнь в сказку. Я был захвачен страстной

волной, которая увлекла меня и держала в плену,

бросала вверх; бросала вниз, и я не мог выйти из

нее, пока сам не овладел ею, поняв ее сущность.

Я был в замкнутой башне, и видел сквозь темное

окно далекое ночное зарево, и хотел выйти из

башни, потому что в человеке есть неудержимая

потребность бежать к месту пожара. Но я не мог

выйти на волю, пока не понял самого себя.

Эта книга не напрасно названа лирикой

современной души. Никогда не создавая в своей душе

искусственной любви к тому, что является теперь

современностью и что в иных формах повторялось

неоднократно, я никогда не закрывал своего слуха

для голосов, звучащих из прошлого и неизбежного

грядущего. Я не уклонялся от самого себя и

спокойно отдаюсь тому потоку, который влечет к

новым берегам. В этой книге я говорю не только за

себя, но и за многих других, которые немотствуют,

не имея голоса, а иногда имея его, но не желая

говорить, немотствуют, но чувствуют гнет роковых

противоречий, быть может, гораздо сильнее, чем я.

У каждой души есть множество ликов, в каждом

человеке скрыто множество людей, и многие из этих

людей, образующих одного человека, должны быть

безжалостно ввергнуты в огонь. Нужно быть

беспощадным к себе. Только тогда можно достичь

чего-нибудь. Что до меня, я сделал это в

предлагаемой книге, и, быть может, тем, кто

чувствует созвучно со мной, она поможет придти к

тому внутреннему освобождению, которого я достиг

для себя.

В предшествующих своих книгах - Под Северным

Небом, В Безбрежности, и Тишина я показал, что

может сделать с Русским стихом поэт, любящий

музыку. В них есть ритмы и перезвоны благозвучий,

найденные впервые. Но этого недостаточно. Это

только часть творчества. Пусть же возникнет новое.

В воздухе есть скрытые течения, которые

пересоздают душу. Если мои друзья утомились

смотреть на белые облака, бегущие в голубых

пространствах, если мои враги устали слушать звуки

струнных инструментов, пусть и те и другие увидят

теперь, умею ли я ковать железо и закаливать

сталь.

3 сентября. Ночь.

Имение Поляковых "Баньки",

Московского уезда.

ii. Из записной книжки

(1903)

Мои враги

О, да, их имена суть многи,

Чужда им музыка мечты.

И так они серо-убоги,

Что им не нужно красоты.

Их дразнит трепет скрипки страстной,

И роз красивых лепестки.

Едва махнешь им тканью красной,

Они мятутся, как быки.

Зачем мы ярких красок ищем,

Зачем у нас так светел взгляд!

Нет, если вежлив ты, пред нищим

Скрывай, поэт, что ты богат.

Отдай свой дух мышиным войнам,

Забудь о бездне голубой.

Прилично ль быть красиво-стройным,

Когда уроды пред тобой!

Подслеповатыми глазами

Они косятся на цветы.

Они питаются червями,

О, косолапые кроты!

Едва они на Солнце глянут,-

И в норы прячутся сейчас:

Вдруг вовсе видеть перестанут,

И станут дырки вместо глаз.

Но мне до них какое дело,

Я в облаках моей мечты.

С недостижимого предела

Роняю любящим цветы.

Свечу и жгу лучом горячим,

И всем красивым шлю привет.

И я ничто - зверям незрячим,

Но зренью светлых - я расцвет!

14 августа. День.

Меррекюль, Эстляндской губ.

iii. Из записной книжки

(1904)

Как странно перебирать старые бумаги,

перелистывать страницы, которые жили - и погасли

для тебя, их написавшего. Они дороги и чужды, как

лепестки подаренных увядших цветов, как письма

женщин, в которых ты пробудил непонятность, что

зовется любовью, как выцветшие портреты отошедших

людей. Вот я смотрю на них, и многое в этом старом

удивляет меня новизной. В свете мгновений я

создавал эти слова. Мгновенья всегда единственны.

Они слагались в свою музыку, я был их частью,

когда они звенели. Они отзвенели и навеки унесли с

собой свою тайну. И я другой, мне перестало быть

понятным, что было так ярко-постижимо, когда я был

их созвучной и покорной частью, их соучастником. Я

другой, я один, мне осталось лишь несколько

золотых песчинок из сверкавшего потока времени,

несколько страстных рубинов, и несколько горячих

испанских гвоздик, и несколько красных мировых

роз.

Я живу слишком быстрой жизнью и не знаю

никого, кто так любил бы мгновенья, как я. Я иду,

я иду, я ухожу, я меняю, и изменяюсь сам. Я

отдаюсь мгновенью, и оно мне снова и снова

открывает свежие поляны. И вечно цветут мне новые

цветы.

Я откидываюсь от разума к страсти, я

опрокидываюсь от страстей в разум. Маятник влево,

маятник вправо. На циферблате ночей и дней

неизбежно должно быть движение. Но философия

мгновенья не есть философия земного маятника. Звон

мгновенья - когда его любишь как я - из области

надземных звонов. Я отдаюсь мировому, и Мир входит

в меня. Мне близки и звезды, и волны, и горы. Мне

близки звери и герои. Мне близки красивые и

некрасивые. Я говорю с другом, а сам в это время

далеко от него, за преградой веков, где-то в

древнем Риме, где-то в вечной Индии, где-то в той

стране, чье имя - Майя. Я говорю с врагом, а сам в

то же время тайно люблю его, хотя бы я говорил

самые жесткие слова. О, клянусь, в те мгновенья,

когда я - действительно я, мне близки все, мне

понятно и дорого все. Мне понятны вершины, я на

них всходил, мне понятно низкое, я низко падал,

мне понятно и то, что вне пределов высокого и

низкого. Я знаю полную свободу. Безмерность может

замкнуться в малое. Песчинка может превратиться в

систему звездных миров. И слабыми руками будут

воздвигнуты безмерные зданья во имя Красоты. И

сгорят города, и сгорят леса, а там, где они

шумели и молчали, возникнуть новые шелесты и

шорохи, ласки и улыбки, вечная жизнь.

Я знаю, что есть два бога: бог покоя и бог

движения. Я люблю их обоих. Но я не долго медлю с

первым. Я побыл с ним. Довольно. Я вижу быстрые

блестящие глаза. Магнит моей души! Я слышу свист

ветра. Я слышу пенье струн. Молот близ горнов.

Раскаты мировой музыки. Я отдаюсь мировому. Мне

страшно. Мне сладко. Мир вошел в меня. Прощай, мое

вчера. Скорей к неизвестному Завтра!

3 января. Ночь. К. Бальмонт.

Москва.

Крик часового

Мой наряд - бранные доспехи,

Мое отдохновенье - где битва и беда,

Моя постель - суровые утесы,

Мое дремать - не спать никогда.

Старинная Испанская песня

1. Крик часового

Сонет

Пройдя луга, леса, болота, горы,

Завоевав чужие города,

Солдаты спят. Потухнувшие взоры -

В пределах дум. Снует их череда.

Сады, пещеры, замки изо льда,

Забытых слов созвучные узоры,

Невинность чувств, погибших навсегда,-

Солдаты спят, как нищие, как воры.

Назавтра бой. Поспешен бег минут.

Все спят. Все спит. И пусть. Я - верный - тут.

До завтра сном беспечно усладитесь.

Но чу! Во тьме - чуть слышные шаги.

Их тысячи. Все ближе. А! Враги!

Товарищи! Товарищи! Проснитесь!

Отсветы зарева

А меж тем огонь безумный

И глухой, и многошумный,

Все горит.

Эдгар По

2. Кинжальные слова

Я устал от нежных снов,

От восторгов этих цельных

Гармонических пиров

И напевов колыбельных.

Я хочу порвать лазурь

Успокоенных мечтаний.

Я хочу горящих зданий,

Я хочу кричащих бурь!

Упоение покоя -

Усыпление ума.

Пусть же вспыхнет море зноя,

Пусть же в сердце дрогнет тьма.

Я хочу иных бряцаний

Для моих иных пиров.

Я хочу кинжальных слов,

И предсмертных восклицаний!

3. Полночь и свет

Полночь и свет знают свой час.

Полночь и свет радуют нас.

В сердце моем - призрачный свет.

В сердце моем - полночи нет.

Ветер и гром знают свой путь.

К лону земли смеют прильнуть.

В сердце моем буря мертва.

В сердце моем гаснут слова.

Вечно ли я буду рабом?

Мчитесь ко мне, буря и гром!

Сердце мое, гибни в огне!

Полночь и свет, будьте во мне!

4. Слово завета

О, человек, спроси зверей,

Спроси безжизненные тучи!

К пустыням вод беги скорей,

Чтоб слышать, как они певучи!

Беги в огромные леса,

Взгляни на сонные растенья,

В чьей нежной чашечке оса

Впивает влагу наслажденья!

Им ведом их закон, им чуждо заблужденье.

Зачем же только ты один

Живешь в тревоге беспримерной?

От колыбели до седин

Ты каждый день - другой, неверный!

Зачем сегодня, как вчера,

Ты восклицанье без ответа?

Как тень от яркого костра,

Ты в ночь бежишь от места света,

И чаща вкруг тебя безмолвием одета.

Проникни силою своей

В язык безмолвия ночного!

О, человек, спроси зверей

О цели странствия земного!

Ты каждый день убийцей был

Своих же собственных мечтаний,

Ты дух из тысячи могил,-

Живи, как зверь, без колебаний! -

И в смерти будешь жить, как остов мощных зданий!

5. Морской разбойник

Есть серая птица морская с позорным названьем -

глупыш.

Летит она вяло и низко, как будто бы спит,- но,

глядишь,

Нависши уродливым телом над быстро сверкнувшей

волной,

Она увлекает добычу с блестящей ее чешуей.

Она увлекает добычу, но дерзок, красив, и могуч,

Над ней альбатрос длиннокрылый, покинув

возвышенность туч,

Как камень, низринутый с неба, стремительно

падает ниц,

При громких встревоженных криках окрест

пролетающих птиц.

Ударом свирепого клюва он рыбу швырнет в пустоту

И, быстрым комком промелькнувши, изловить ее

налету,

И, глупую птицу ограбив, он крылья расправит

свои,

И виден в его уже клюве блестящий отлив чешуи.-

Морской и воздушный разбойник, тебе я слагаю свой

стих,

Тебя я люблю за бесстыдство пиратских порывов

твоих.

Вы, глупые птицы, спешите, ловите сверкающих рыб,

Чтоб метким захватистым клювом он в воздухе их

перешиб!

6. Как Испанец

Как Испанец, ослепленный верой в Бога и любовью,

И своею опьяненный и чужою красной кровью,

Я хочу быть первым в мире, на земле и на воде,

Я хочу цветов багряных, мною созданных везде.

Я, родившийся в ущельи, под Сиэррою-Невадой,

Где лишь коршуны кричали за утесистой громадой,

Я хочу, чтоб мне открылись первобытные леса,

Чтобы заревом над Перу засветились небеса.

Меди, золота, бальзама, бриллиантов, и рубинов,

Крови, брызнувшей из груди побежденных

властелинов,

Ярких зарослей коралла, протянувшихся к лучу,

Мной отысканных пределов жарким сердцем я хочу.

И, стремясь от счастья к счастью, я пройду по

океанам,

И в пустынях раскаленных я исчезну за туманом,

Чтобы с жадной быстротою Аравийского коня

Всюду мчаться за врагами под багряной вспышкой

дня.

И, быть может, через годы, сосчитав свои

владенья,

Я их сам же разбросаю, разгоню, как привиденья,

Но и в час переддремотный, между скал родимых

вновь,

Я увижу Солнце, Солнце, Солнце, красное, как

кровь.

7. Красный цвет

Быть может, предок мой был честным палачом:

Мне маки грезятся, согретые лучом,

Гвоздики алые, и, полные угрозы,

Махрово-алчные, раскрывшиеся розы.

Я вижу лилии над зыбкою волной:

Окровавленные багряною Луной,

Они, забыв свой цвет, безжизненно-усталый,

Мерцают сказочно окраской ярко-алой,

И с сладким ужасом, в застывшей тишине,

Как губы тянутся, и тянутся ко мне.

И кровь поет во мне... И в таинстве заклятья

Мне шепчут призраки: "Скорее! К нам в объятья!

"Целуй меня... Меня!.. Скорей... Меня... Меня!.."

И губы жадные, на шабаш свой маня,

Лепечут страшные призывные признанья:

"Нам все позволено... Нам в мире нет изгнанья...

Мы всюду встретимся... Мы нужны для тебя...

Под красным Месяцем, огни лучей дробя,

Мы объясним тебе все бездны наслажденья,

Все тайны вечности и смерти и рожденья".

И кровь поет во мне. И в зыбком полусне

Те звуки с красками сливаются во мне.

И близость нового, и тайного чего-то,

Как пропасть горная, на склоне поворота,

Меня баюкает, и вкрадчиво зовет,

Туманом огненным окутан небосвод,

Мой разум чувствует, что мне, при виде крови,

Весь мир откроется, и все в нем будет внове,

Смеются маки мне, пронзенные лучом...

Ты слышишь, предок мой? Я буду палачом!

8. Я сбросил ее

Я сбросил ее с высоты,

И чувствовал тяжесть паденья.

Колдунья прекрасная! Ты

Придешь, но придешь - как виденье!

Ты мучить не будешь меня,

А радовать страшной мечтою,

Создание тьмы и огня,

С проклятой твоей красотою!

Я буду лобзать в забытьи,

В безумстве кошмарного пира,

Румяные губы твои,

Кровавые губы вампира!

И если я прежде был твой,

Теперь ты мое привиденье,

Тебя я страшнее - живой,

О, тень моего наслажденья!

Лежи искаженным комком,

Обломок погибшего зданья.

Ты больше не будешь врагом...

Так помни, мой друг: До свиданья!

9. Скифы

Мы блаженные сонмы свободно кочующих Скифов,

Только воля одна нам превыше всего дорога.

Бросив замок Ольвийский с его изваяньями грифов,

От врага укрываясь, мы всюду настигнем врага.

Нет ни капищ у нас, ни богов, только зыбкие тучи

От востока на запад молитвенным светят лучом.

Только богу войны темный хворост слагаем мы

в кучи,

И вершину тех куч украшаем железным мечом.

Саранчой мы летим, саранчой на чужое нагрянем,

И бесстрашно насытим мы алчные души свои.

И всегда на врага тетиву без ошибки натянем,

Напитавши стрелу смертоносною желчью змеи.

Налетим, прошумим, и врага повлечем на аркане,

Без оглядки стремимся к другой непочатой стране.

Наше счастье - война, наша верная сила - в

колчане,

Наша гордость - в не знающем отдыха быстром коне.

10. В глухие дни

Предание

В глухие дни Бориса Годунова,

Во мгле Российской пасмурной страны,

Толпы людей скиталися без крова,

И по ночам всходило две луны.

Два солнца по утрам светило с неба,

С свирепостью на дольный мир смотря.

И вопль протяжный: "Хлеба! Хлеба! Хлеба!"

Из тьмы лесов стремился до царя.

На улицах иссохшие скелеты

Щипали жадно чахлую траву,

Как скот,- озверены и неодеты,

И сны осуществлялись наяву.

Гроба, отяжелевшие от гнили,

Живым давали смрадный адский хлеб,

Во рту у мертвых сено находили,

И каждый дом был сумрачный вертеп.

От бурь и вихрей башни низвергались,

И небеса, таясь меж туч тройных,

Внезапно красным светом озарялись,

Являя битву воинств неземных.

Невиданные птицы прилетали,

Орлы парили с криком над Москвой,

На перекрестках, молча, старцы ждали,

Качая поседевшей головой.

Среди людей блуждали смерть и злоба,

Узрев комету, дрогнула земля.

И в эти дни Димитрий встал из гроба,

В Отрепьева свой дух переселя.

11. Опричники

Когда опричники, веселые, как тигры,

По слову Грозного, среди толпы рабов,

Кровавые затеивали игры,

Чтоб увеличить полчище гробов,-

Когда невинных жгли и рвали по суставам,

Перетирали их цепями пополам,

И в добавленье к царственным забавам,

На жен и дев ниспосылали срам,-

Когда, облив шута горячею водою,

Его добил ножом освирепевший царь,-

На небесах, своею чередою,

Созвездья улыбалися как встарь.

Лишь только эта мысль в душе блеснет случайно,

Я слепну в бешенстве, мучительно скорбя.

О, если мир - божественная тайна,

Он каждый миг - клевещет на себя!

12. Смерть Димитрия Красного

Предание

Нет, на Руси бывали чудеса,

Не меньшие, чем в отдаленных странах.

К нам также благосклонны Небеса,

Есть и для нас мерцания в туманах.

Я расскажу о чуде старых дней,

Когда, опустошая нивы, долы,

Врываясь в села шайками теней,

Терзали нас бесчинные Монголы.

Жил в Галиче тогда несчастный князь,

За красоту был зван Димитрий Красный.

Незримая меж ним и Небом связь

В кончине обозначилась ужасной.

Смерть странная была ему дана.

Он вдруг, без всякой видимой причины,

Лишился вкуса, отдыха и сна,

Но никому не сказывал кручины,

Кровь из носу без устали текла.

Быть приобщен хотел Святых он Таин,

Но страшная на нем печать была:

Вкруг рта - все кровь, и он глядел - как Каин.

Толпилися бояре, позабыв

Себя - пред ликом горького злосчастья.

И вот ему, молитву сотворив,

Заткнули ноздри, чтобы дать причастье.

Димитрий успокоился, притих,

Вздохнув, заснул, и всем казался мертвым.

И некий сон, но не из снов земных,

Витал над этим трупом распростертым.

Оплакали бояре мертвеца,

И крепкого они испивши меда,

На лавках спать легли. А у крыльца

Росла толпа безмолвного народа.

И вдруг один боярин увидал,

Как, шевельнув чуть зримо волосами,

Мертвец, покров содвинув, тихо встал,-

И начал петь с закрытыми глазами.

И в ужасе, среди полночной тьмы,

Бояре во дворец народ впустили.

А мертвый, стоя, белый, пел псалмы,

И толковал значенье Русской были.

Он пел три дня, не открывая глаз,

И возвестил грядущую свободу,

И умер как святой, в рассветный час,

Внушая ужас бледному народу.

13. Скорпион

Сонет

Я окружен огнем кольцеобразным,

Он близится, я к смерти присужден,-

За то, что я родился безобразным,

За то, что я зловещий скорпион.

Мои враги глядят со всех сторон,

Кошмаром роковым и неотвязным,-

Нет выхода, я смертью окружен,

Я пламенем стеснен многообразным.

Но вот, хоть все ужасней для меня

Дыханья неотступного огня,

Одним порывом полон я, безбольным.

Я гибну. Пусть. Я вызов шлю судьбе.

Я смерть свою нашел в самом себе.

Я гибну скорпионом - гордым, вольным.

14. * * *

Я люблю далекий след - от весла,

Мне отрадно подойти - вплоть до зла,

И его не совершив - посмотреть,

Как костер, вдали, за мной - будет тлеть.

Если я в мечте поджег - города,

Пламя зарева со мной - навсегда.

О, мой брат! Поэт и царь - сжегший Рим!

Мы сжигаем, как и ты - и горим!

Ангелы опальные

Кажусь святым, роль дьявола играя.

Ричард Третий

15. Ангелы опальные

Ангелы опальные,

Светлые, печальные,

Блески погребальные

Тающих свечей; -

Грустные, безбольные,

Звоны колокольные,

Отзвуки невольные,

Отсветы лучей -

Взоры полусонные,

Нежные, влюбленные,

Дымкой окаймленные,

Тонкие черты,

То мои несмелые,

То воздушно-белые,

Сладко онемелые,

Легкие цветы.

Чувственно-неясные,

Девственно-прекрасные,

В страстности бесстрастные,

Тайны и слова; -

Шорох приближения,

Радость отражения,

Нежный грех внушения,

Дышащий едва; -

Зыбкие и странные,

Вкрадчиво-туманные,

В смелости нежданные,

Проблески огня,-

То мечты, что встретятся

С теми, кем отметятся,

И опять засветятся

Эхом для меня!

16. Слова любви

Слова любви, несказанные мною,

В моей душе горят и жгут меня.

О, если б ты была речной волною,

О, если б я был первой вспышкой дня!

Чтоб я, скользнув чуть видимым сияньем,

В тебя проник дробящейся мечтой,-

Чтоб ты, моим блеснув очарованьем,

Жила своей подвижной красотой!

17. Хлопья тумана

Можно вздрогнуть от звука шагов,

Не из чувства обмана,

А из жажды остаться вдвоем в нетревожимом счастии

снов,

Под владычеством чары, воздушной, как грань

облаков,

Можно горько бояться, что светлые хлопья тумана

Разойдутся - не слившись, умрут,- слишком рано.

О, в душе у меня столько слов для тебя и любви,

Только душу мою ты своею душой позови.

Я как сон пред тобой, я как сон голубой,

Задремавший на синем цветке.

Я как шорох весны, я как вздох тишины,

Как тростник наклоненный к реке.

Я как легкий ковыль, как цветочная пыль,

Каждый миг и дышу, и дрожу.

Я как летняя мгла, что светла и тепла,

И тебе все без слов я скажу.

18. Опять

Я хотел бы тебя заласкать вдохновением,

Чтоб мои над тобой трепетали мечты,

Как струится ручей мелодическим пением

Заласкать наклонившихся лилий цветы,

Чтобы с каждым нахлынувшим новым мгновением

Ты шептала: "Опять! Это - ты! Это - ты!"

О, я буду воздушным и нежно внимательным,

Буду вкрадчивым,- только не бойся меня,

И к непознанным снам, так желанно-желательным,

Мы уйдем чрез слияние ночи и дня,

Чтоб угаданный свет был как будто гадательным,

Чтоб мы оба зажглись от того же огня.

Я тебя обожгу поцелуем томительным,

Несказанным - одним - поцелуем мечты,

И блаженство твое будет сладко медлительным,

Между ночью и днем, у заветной черты,

Чтоб, закрывши глаза, ты в восторге мучительном

Прошептала: "Опять! Ах опять! Это - ты!"

19. Среди камней

Я шел по выжженному краю

Каких-то сказочных дорог.

Я что-то думал, что, не знаю,

Но что не думать - я не мог.

И полумертвые руины

Полузабытых городов

Безмолвны были, как картины,

Как голос памятных годов.

Я вспоминал, я уклонялся,

Я изменялся каждый миг,

Но ближе-ближе наклонялся

Ко мне мой собственный двойник.

И утомительно мелькали

С полуослепшей высоты,

Из тьмы руин, из яркой дали,

Неговорящие цветы.

Но на крутом внезапном склоне,

Среди камней, я понял вновь,

Что дышит жизнь в немом затоне,

Что есть бессмертная любовь.

20. Беладонна

Счастье души утомленной -

Только в одном:

Быть как цветок полусонный

В блеске и шуме дневном,

Внутренним светом светиться,

Все позабыть, и забыться,

Тихо, но жадно упиться

Тающим сном.

Счастье ночной белладонны -

Лаской убить.

Взоры ее полусонны,

Любо ей день позабыть,

Светом Луны расцвечаться,

Сердцем с Луною встречаться,

Тихо под ветром качаться,

В смерти любить.

Друг мой, мы оба устали.

Радость моя!

Радости нет без печали,

Между цветами - змея.

Кто же с душой утомленной,

Вспыхнет мечтой полусонной

Кто расцветет белладонной,-

Ты или я?

21. Я буду ждать

Я буду ждать тебя мучительно,

Я буду ждать тебя года,

Ты манишь сладко-исключительно,

Ты обещаешь навсегда.

Ты вся - безмолвие несчастия,

Случайный свет во мгле земной,

Неизъясненность сладострастия,

Еще не познанного мной.

Своей усмешкой вечно-кроткою,

Лицом всегда склоненным ниц,

Своей неровною походкою

Крылатых, но не ходких птиц,

Ты будишь чувства тайно-спящие,-

И знаю, не затмит слеза

Твои куда-то прочь глядящие,

Твои неверные глаза.

Не знаю, хочешь ли ты радости,

Уста к устам, прильнуть ко мне,

Но я не знаю высшей сладости,

Как быть с тобой наедине.

Не знаю, смерть ли ты нежданная,

Иль нерожденная звезда,

Но буду ждать тебя, желанная,

Я буду ждать тебя всегда.

22. Нежнее всего

Твой смех прозвучал, серебристый,

Нежней, чем серебряный звон,-

Нежнее, чем ландыш душистый,

Когда он в другого влюблен.

Нежней, чем признанье во взгляде,

Где счастье желанья зажглось,-

Нежнее, чем светлые пряди

Внезапно упавших волос.

Нежнее, чем блеск водоема,

Где слитное пение струй,-

Чем песня, что с детства знакома,

Чем первой любви поцелуй.

Нежнее того, что желанно

Огнем волшебства своего,-

Нежнее, чем Польская панна,

И, значит, нежнее всего.

23. Волна

Набегает, уходит, и снова, светясь, возвращается,

Улыбается, манит, и плачет с притворной борьбой,

И украдкой следит, и обманно с тобою прощается,-

И мелькает, как кружево, пена во мгле голубой.

О, волна, подожди! Я уйду за тобой!

О, волна, подожди! Но отхлынул прибой.

Серебристые нити от новой Луны засвечаются,

Все вольней и воздушней - уплывшему в даль

кораблю.

И лучистые волны встречаются, тихо качаются,

Вырастает незримое рабство, я счастлив, я сплю.

И смеется волна: "Я тебя утоплю!

"Утоплю, потому что безмерно люблю!"

24. Осень

Вы умрете, стебли трав,

Вы вершинами встречались,

В легком ветре вы качались,

Но, блаженства не видав,

Вы умрете, стебли трав.

В роще шелест, шорох, свист

Тихий, ровный, заглушенный,

Отдаленно-приближенный.

Умирает каждый лист,

В роще шелест, шорох, свист.

Сонно падают листы,

Смутно шепчутся вершины,

И березы, и осины.

С измененной высоты

Сонно падают листы.

25. Отцвели

Отцвели - о, давно! - отцвели орхидеи, мимозы,

Сновиденья нагретых и душных и влажных теплиц.

И в пространстве, застывшем, как мертвенный цвет

туберозы,

Чуть скользят очертанья поблекших разлюбленных

лиц.

И бледнеют, и тонут в душе, где развалины

дремлют,

В этой бездне, где много, где все пробегает на

миг,

В переходах, где звукам их отзвуки, вторя, не

внемлют,

Где один для меня сохранился немеркнущий лик.

Этот образ - в созвучии странном с душою моею,

В этом лике мы оба с тобою узнаем себя,

О, мечта, чьей улыбки ни ждать, ни желать я не

смею,

Но кого я люблю, но кого вспоминаю, любя.

Я люблю с безупречною нежностью духа и брата,

Я люблю, как звезду отдаленная любит звезда,

Как цветок, что еще не растратил в душе аромата,

Я с тобой - я люблю - я с тобой - разлучен -

навсегда.

26. Замок Джэн Вальмор

Баллада

В старинном замке Джэн Вальмор,

Красавицы надменной,

Толпятся гости с давних пор,

В тоске беспеременной:

Во взор ее лишь бросишь взор,

И ты навеки пленный.

Красивы замки старых лет.

Зубцы их серых башен

Как будто льют чуть зримый свет,

И странен он и страшен,

Немым огнем былых побед

Их гордый лик украшен.

Мосты подъемные и рвы,-

Замкнутые владенья.

Здесь ночью слышен крик совы,

Здесь бродят привиденья.

И странен вздох седой травы

В час лунного затменья.

В старинном замке Джэн Вальмор

Чуть ночь - звучат баллады.

Поет струна, встает укор,

А где-то - водопады,

И долог гул окрестных гор,

Ответствуют громады.

Сегодня день рожденья Джэн.

Часы тяжелым боем

Сзывают всех, кто взят ей в плен,

И вот проходят роем

Красавцы, Гроль и Ральф, и Свен,

По сумрачным покоям.

И нежных дев соседних гор

Здесь ярко блещут взгляды,

Эрглэн, Линор,- и ясен взор

Пышноволосой Ады,-

Но всех прекрасней Джэн Вальмор,

В честь Джэн звучат баллады.

Певучий танец заструил

Медлительные чары.

Пусть будет с милой кто ей мил,

И вот кружатся пары.

Но бог любви движеньем крыл

Сердцам готовит кары.

Да, взор один на путь измен

Всех манит неустанно.

Все в жизни - дым, все в жизни - тлен,

А в смерти все туманно.

Но ради Джэн, о, ради Джэн,

И смерть сама желанна.

Бьет полночь.- "Полночь!" - Звучный хор

Пропел балладу ночи.-

"Беспечных дней цветной узор

Был длинен, стал короче".-

И вот у гордой Джэн Вальмор

Блеснули странно очи.

В полночный сад зовет она

Безумных и влюбленных,

Там нежно царствует Луна

Меж елей полусонных,

Там дышит нежно тишина

Среди цветов склоненных.

Они идут, и сад молчит,

Прохлада над травою,

И только здесь и там кричит

Сова над головою,

Да в замке музыка звучит

Прощальною мольбою.

Идут. Но вдруг один пропал,

Как бледное виденье,

Другой холодным камнем стал,

А третий - как растенье.

И обнял всех незримый вал

Волненьем измененья.

Под желтой дымною Луной,

В саду с травой седою,

Безумцы, пестрой пеленой,

И разной чередою,

Оделись формою иной

Пред девой молодою.

Исчезли Гроль и Ральф, и Свен

Среди растений сада.

К цветам навек попали в плен

Эрглэн, Линор и Ада.

В глазах зеленоглазой Джэн -

Змеиная отрада.

Она одна, окружена

Тенями ей убитых.

Дыханий много пьет она

Из этих трав излитых.

В ней - осень, ей нужна весна

Восторгов ядовитых.

И потому, сплетясь в узор,

В тоске беспеременной,

Томятся души с давних пор,

Толпой навеки пленной,

В старинном замке Джэн Вальмор,

Красавицы надменной.

27. Чары месяца

Медленные строки

1

Между скал, под властью мглы,

Спят усталые орлы.

Ветер в пропасти уснул,

С Моря слышен смутный гул.

Там, над бледною водой,

Глянул Месяц молодой,

Волны темные воззвал,

В Море вспыхнул мертвый вал.

В Море вспыхнул светлый мост,

Ярко дышат брызги звезд.

Месяц ночь освободил,

Месяц Море победил.

2

Свод небес похолодел,

Месяц миром овладел,

Жадным светом с высоты

Тронул горные хребты.

Все безмолвно захватил,

Вызвал духов из могил.

В серых башнях, вдоль, стены,

Встали тени старины.

Встали тени и глядят,

Странен их недвижный взгляд,

Странно небо над водой,

Властен Месяц молодой.

3

Возле башни, у стены,

Где чуть слышен шум волны,

Отделился в полумгле

Белый призрак Джамиле.

Призрак царственный княжны

Вспомнил счастье, вспомнил сны,

Все, что было так светло,

Что ушло - ушло - ушло.

Тот же воздух был тогда,

Та же бледная вода,

Там, высоко над водой,

Тот же Месяц молодой.

4

Все слилось тогда в одно

Лучезарное звено.

Как-то странно, как-то вдруг,

Все замкнулось в яркий круг.

Над прозрачной мглой земли

Небеса произнесли,

Изменяяся едва,

Незабвенные слова.

Море пело о любви,

Говоря, "Живи! живи!"

Но, хоть вспыхнул в сердце свет,

Отвечало сердце: "Нет!"

5

Возле башни, в полумгле,

Плачет призрак Джамиле.

Смотрят тени вдоль стены,

Светит Месяц с вышины.

Все сильней идет прибой

От равнины голубой,

От долины быстрых вод,

Вечно мчащихся вперед.

Волны яркие плывут,

Волны к счастию зовут,

Вспыхнет легкая вода,

Вспыхнув, гаснет навсегда.

6

И еще, еще идут,

И одни других не ждут.

Каждой дан один лишь миг,

С каждой есть волна-двойник.

Можно только раз любить,

Только раз блаженным быть,

Впить в себя восторг и свет,-

Только раз, а больше - нет.

Камень падает на дно,

Дважды жить нам не дано.

Кто ж придет к тебе во мгле,

Белый призрак Джамиле?

7

Вот уж с яркою звездой

Гаснет Месяц молодой.

Меркнет жадный свет его,

Исчезает колдовство.

Скучным, утром дышит даль,

Старой башне ночи жаль,

Камни серые глядят,

Неподвижен мертвый взгляд.

Ветер в пропасти встает,

Песню скучную поет.

Между скал, под влагой мглы,

Просыпаются орлы.

28. * * *

Можно жить с закрытыми глазами,

Не желая в мире ничего,

И навек проститься с небесами,

И понять, что все кругом мертво.

Можно жить, безмолвно холодея,

Не считая гаснущих минут,

Как живет осенний лес, редея,

Как мечты поблекшие живут.

Можно все заветное покинуть,

Можно все бесследно разлюбить.

Но нельзя к минувшему остынуть,

Но нельзя о прошлом позабыть!

Совесть

Я говорю: "Слепцы! Что нужно им от Неба?"

Бодлер

29. Сумрачные области

Сумрачные области совести моей,

Чем же вы осветитесь на исходе дней,-

Сумраки отчаянья, дыма, и страстей?

Вы растете медленно, но как глыбы туч,

Ваш провал безмолвия страшен и могуч,

Вы грозите скрытою гибельностью круч.

После детства ровного с прелестью лугов,

После отыскания новых берегов,

Наши мысли гонят нас, гонят, как врагов.

Ни минуты отдыха, жизнь к себе зовет,

Дышит глянцевитостью наш водоворот,

Ни минуты отдыха, дальше, все вперед.

Чуть мечтой измеряешь дальние края,

Вот уже испорчена молодость твоя,

Стынет впечатлительность к сказкам бытия.

И душой холодною, полной пустоты,

В жажде новых пряностей, новой остроты,

Тянешься, дотянешься до своей черты.

До черты губительной в бездне голубой,

Где ты вдруг очутишься - с призраком - с собой,

Искаженный жадностью, грубый, и слепой.

И среди отчаянья, дыма, и теней.

Чем же ты осветишься на исходе дней?

Горе! Как ты встретишься с совестью своей?

30. Под ярмом

Как под ярмом быки влекут тяжелый воз,

И оставляют след продольностью колес,

Так наши помыслы, намеренья, деянья

За нами тянутся, готовя горечь слез,

И боль, и ужасы, и пламя покаянья,-

Они накопятся, и, рухнув, как утес,

Глухими гулами ворвутся к нам в сознанье,

Как крик раскаянья, как вопль воспоминанья.

31. Лесной пожар

Стараясь выбирать тенистые места,

Я ехал по лесу, и эта красота

Деревьев, дремлющих в полуденном покое,

Как бы недвижимо купающихся в зное,

Меня баюкала, и в душу мне проник

Дремотных помыслов мерцающий родник.

Я вспомнил молодость... Обычные мгновенья

Надежд, наивности, влюбленности, забвенья,

Что светит пламенем воздушно-голубым,

И превращается внезапно в черный дым.

Зачем так памятно, немою пеленою,

Виденья юности, вы встали предо мною?

Уйдите. Мне нельзя вернуться к чистоте,

И я уже не тот, и вы уже не те.

Вы только призраки, вы горькие упреки,

Терзанья совести, просроченные сроки.

А я двойник себя, я всадник на коне,

Бесцельно едущий - куда? Кто скажет мне!

Все помню... Старый сад... Цветы... Чуть дышат

ветки...

Там счастье, плакало в заброшенной беседке,

Там кто-то был с лицом, в котором боли нет,

С лицом моим - увы - моим в шестнадцать лет.

Неподражаемо-стыдливые свиданья,

Любви несознанной огонь и трепетанья,

Слова, поющие в душе лишь в те года,

"Люблю", "Я твой", "Твоя", "Мой милый",

"Навсегда".

Как сладко вместе быть! Как страшно сесть с ней

рядом!

Как можно выразить всю душу быстрым взглядом!

О, сказкой ставшая, поблекнувшая быль!

О, крылья бабочки, с которых стерлась пыль!

Темней ложится тень, сокрыт густым навесом

Родной мой старый сад, смененный диким лесом.

Невинный шепот снов, ты сердцем позабыт,

Я слышу грубый звук, я слышу стук копыт.

То голос города, то гул глухих страданий,

Рожденных сумраком немых и тяжких зданий.

То голос призраков, замученных тобой,

Кошмар, исполненный уродливой борьбой,

Живое кладбище блуждающих скелетов

С гнилым роскошеством заученных ответов,

Очаг, в чью пасть идут хлеба с кровавых нив,

Где слабым места нет, где силен тот, кто лжив.

Но там есть счастие - уйти бесповоротно,

Душой своей души, к тому, что мимолетно,

Что светит радостью иного бытия,

Мечтать, искать, и ждать,- как сделал это я.

Мне грезились миры, рожденные мечтою,

Я землю осенял своею красотою,

Я всех любил, на все склонял свой чуткий взор,

Но мрак уж двинулся, и шел ко мне, как вор.

Мне стыдно плоскости печальных приключений,

Вселенной жаждал я, а мой вампирный гений

Был просто женщиной, познавшей лишь одно,

Красивой женщиной, привыкшей пить вино.

Она так медленно раскидывала сети,

Мы веселились с ней, мы были с ней как дети,

Пронизан солнцем был ласкающий туман,

И я на шее вдруг почувствовал аркан.

И пьянство дикое, чумной порок России,

С непобедимостью властительной стихии,

Меня низринуло с лазурной высоты

В провалы низости, тоски, и нищеты.

Иди, иди, мой конь. Страшат воспоминанья.

Хочу забыть себя, убить самосознанье.

Что пользы вспоминать теперь, перед концом,

Что я случайно был и мужем, и отцом,

Что хоронил детей, что иногда, случайно...

О, нет, молчи, молчи! Пусть лучше эта тайна

Умрет в тебе самом, как умерло давно,

Что было так светло Судьбой тебе дано.

Но где я? Что со мной? Вокруг меня завеса

Непроницаемо-запутанного леса,

Повсюду - острые и цепкие концы

Ветвей, изогнутых и сжатых, как щипцы,

Они назойливо царапают и ранят,

Дорогу застят мне, глаза мои туманят,

Встают преградою смутившемуся дню,

Ложатся под ноги взыгравшему коню.

Я вижу чудища за ветхими стволами,

Они следят за мной, мигают мне глазами,

С кривой улыбкою.- Последний луч исчез.

Враждебным ропотом и смехом полон лес.

Вершины шорохом окутались растущим,

Как бы предчувствием пред сумрачным грядущим.

И тучи зыбкие, на небе голубом,

С змеистой молнией рождают гул и гром.

Удар, еще удар, и вот вблизи налево,

Исполнен ярости и мстительного гнева,

Взметнулся огненный пылающий язык.

В сухом валежнике как будто чей-то крик,

Глухой и сдавленный, раздался на мгновенье,

И замер. И кругом, везде - огонь, шипенье,

Деревьев-факелов кипящий дымный ад,

И бури бешеной раскатистый набат.

Порвавши повода, средь чадного тумана,

Как бы охваченный прибоем Океана,

Мой конь несет меня, и странно-жутко мне

На этом взмыленном испуганном коне.

Лесной пожар гудит. Я понял предвещанье,

Перед душой моей вы встали на прощанье,

О, тени прошлого! - Простите же меня,

На страшном рубеже, средь дыма и огня!

32. Рассвет

Медленные строки

Я помню... Ночь кончалась,

Как будто таял дым.

И как она смеялась

Рассветом голубым.

Безмолвно мы расстались,

Чужие навсегда.

И больше не видались.

И канули года.

И память изменяла,

Тебя я забывал.

Из бледного бокала

Блаженство допивал.

И новыми огнями

Себя я ослепил.

И дни ушли за днями,

И жизнь я вновь любил.

Не жизнь, а прозябанье

В позорном полусне:

Я пил без колебанья,

Искал мечты в вине.

И вот хохочут струны,

Бесчинствует порок,

И все душою юны:

Рассвет еще далек.

Смелеет опьяненье,

И сердцу жизнь смешна.

Растаяли сомненья,

Исчезла глубина.

И крепко спят упреки.

И манят вновь и вновь -

Подкрашенные щеки,

Поддельная любовь.

И миг забвенья длится,

И царствует вино...

Но кто это глядится

Сквозь дальнее окно?

Но кто это смущает

Туманностью лица

И молча возвещает,

Что правде нет конца?

То чудится мне снова,

В последний миг утех,

Рассвета голубого

Немой холодный смех.

И пляшущие тени

Застыли, отошли.

Я вижу вновь ступени,

Забытые вдали.

И все, чем жил когда-то,

Я снова полюбил.

Но больше нет возврата

К тому, чем прежде был.

Зловещая старуха,

Судьба глядит в окно.

И кто-то шепчет глухо,

Что я погиб давно.

33. Дым

Мы начинаем дни свои

Среди цветов и мотыльков,

Когда прозрачные ручьи

Бегут меж узких берегов.

Мы детство празднуем, смеясь,

Под небом близким и родным,

Мы видим пламя каждый час,

Мы видим светлый дым.

И по теченью мы идем,

И стаи пестрые стрекоз,

Под Солнцем, точно под дождем,

Свевают брызги светлых слез.

И по теченью мы следим

Мельканья косвенные рыб,

И точно легкий темный дым,

Подводных трав изгиб.

Счастливый путь. Прозрачна даль.

Закатный час еще далек.

Быть может близок. Нам не жаль.

Горит и запад и восток.

И мы простились с нашим днем,

И мы, опомнившись, глядим,

Как в небе темно-голубом

Плывет кровавый дым.

34. И плыли они

И плыли они без конца, без конца,

Во мраке, но с жаждою света.

И ужас внезапный объял их сердца,

Когда дождалися ответа.

Огонь появился пред взорами их,

В обрыве лазури туманной.

И был он прекрасен, и ровен, и тих,

Но ужас объял их нежданный.

Как тени слепые, закрывши глаза,

Сидели они, засыпая.

Хоть спали - не спали, им снилась гроза,

Глухая гроза и слепая.

Закрытые веки дрожали едва,

Но свет им был виден сквозь веки.

И вечность раздвинулась, грозно-мертва:

Все реки, безмолвные реки.

На лоне растущих чернеющих вод

Зажегся пожар беспредельный.

Но спящие призраки плыли вперед,

Дорогой прямой и бесцельной.

И каждый, как дремлющий дух мертвеца,

Качался в сверкающем дыме.

И плыли они без конца, без конца,

И путь свой свершили - слепыми.

35. Скрижали

Мы раздробленные скрижали.

Случевский

Как же Мир не распадется,

Если он возник случайно?

Как же он не содрогнется,

Если в нем начало - тайна?

Если где-нибудь, за Миром,

Кто-то мудрый Миром правит,

Отчего ж мой дух, вампиром,

Сатану поет и славит?

Смерть свою живым питает,

Любит шабаш преступленья,

И кошмары созидает

В ликованьи исступленья.

А едва изведав низость,

И насытившись позором,

Снова верит в чью-то близость,

Ищет света тусклым взором.

Так мы все идем к чему-то,

Что для нас непостижимо.

Дверь заветная замкнута,

Мы скользим, как тень от дыма.

Мы от всех путей далеки,

Мы везде найдем печали.

Мы - запутанные строки,

Раздробленные скрижали.

36. На мотив из Зенд-Авесты

Змей темно-желтый, чье дыханье - яд,

Чей смертоносен вечно-жадный взгляд,

Глядит,- и близ него дрожит блудница,

Волшебная и быстрая, как птица.

Он мучает, он жалит без конца,

Цвет жизни прогоняет он с лица,

Ее душа его душой могуча,

Шатается, качается, как туча.

Гаома желтый, выточи копье,

Пронзи мое глухое забытье,

Я, темный, жду, как крот, во мраке роясь,

Тебе Маздао дал плеядный пояс.

Гаома желтый, чистых мыслей друг,

Закуй меня в алмазно-твердый круг,

Направь свое оружье на блудницу,

Убей скорей уклончивую птицу.

Гаома желтый, сильный сын Земли,

Моей мольбе мучительной внемли,

Я падаю, я падаю, немея,

Скорей убей чудовищного змея.

37. Конец мира

Сонет

Начало жизни, это - утро Мая,

Ее конец - отравленный родник.

Предсмертным бурям вечности внимая,

Дух человека в ужасе поник.

В устах, ко лжи привыкших, сдавлен крик.

Позор паденья ярко понимая,

Ум видит алчных духов адский лик.

Тоска - везде - навек - тоска немая.

Могильным блеском вспыхнул серный зной,

И души, как листы цветов лесные,

Горят,- кипит, свистит пожар лесной.

И свод небес, как купол вырезной,

Не звездами заискрился впервые,

А гнилостью, насмешкой над весной.

38. В аду

Если, медленно падая,

Капли жгучей смолы,

Мучителей-демонов радуя,

Оттеняют чудовищность мглы,-

Мне всегда представляется,

Будто вновь я живу,

И сердце мое разрывается,

Но впервые - мне все - наяву.

Вижу всю преисподнюю,

Боль растет и не ждет.

Но славлю я благость Господнюю!

Это было! Он в ад снизойдет!

Эта мгла - не обманная,

Лжи в страданиях нет.

Привет новизне! О, желанная!

Буду мучиться тысячи лет!

Страна неволи

Моя мысль - палач.

Кальдерон

39. Страна неволи

Я попал в страну Неволи. Еду ночью,- всюду лес,

Еду днем,- и сеть деревьев заслоняет глубь небес.

В ограниченном пространстве, меж вершинами и

мной,

Лишь летучие светлянки служат солнцем и луной.

Промелькнут, блеснут, исчезнут,- и опять зеленый

мрак,

И не знаешь, где дорога, где раскрывшийся овраг.

Промелькнут, сверкнут, погаснут,- и на миг в

душе моей

Точно зов, но зов загробный, встанет память

прошлых дней.

И тогда в узорах веток ясно вижу пред собой

Письмена немых проклятий, мне нашептанных

Судьбой.

О безбрежность, неизбежность непонятного пути!

Если каждый шаг - ошибка, кто же мне велел идти?

Разве я своею волей в этом сказочном лесу?

Разве я не задыхаюсь, если в сердце грех несу?

Разве мне не страшно биться между спутанных

ветвей?

Враг? Откликнись! Нет ответа, нет луча душе моей.

И своим же восклицаньем я испуган в горький миг,-

Если кто мне отзовется, это будет мой двойник.

А во тьме так страшно встретить очерк бледного

лица.

Я попал в страну Неволи...

Нет конца.

40. В душах есть все

1

В душах есть все, что есть в небе, и много иного.

В этой душе создалось первозданное Слово!

Где, как не в ней,

Замыслы встали безмерною тучей,

Нежность возникла усладой певучей,

Совесть, светильник опасный и жгучий,

Вспышки и блески различных огней,-

Где, как не в ней,

Бури проносятся мысли могучей!

Небо не там,

В этих кошмарных глубинах пространства,

Где создаю я и снова создам

Звезды, одетые блеском убранства,

Вечно идущих по тем же путям,-

Пламенный знак моего постоянства.

Небо - в душевной моей глубине,

Там, далеко, еле зримо, на дне.

Дивно и жутко - уйти в запредельность,

Страшно мне в пропасть души заглянуть,

Страшно - в своей глубине утонуть.

Все в ней слилось в бесконечную цельность,

Только душе я молитвы пою,

Только одну я люблю беспредельность,

Душу мою!

2

Но дикий ужас преступления,

Но искаженные черты,-

И это все твои видения,

И это - новый - страшный - ты?

В тебе рождается величие,

Ты можешь бурями греметь,

Из бледной бездны безразличия

Извлечь и золото и медь.

Зачем же ты взметаешь пыльное,

Мутишь свою же глубину?

Зачем ты любишь все могильное,

И всюду сеешь смерть одну?

И в равнодушии надменности,

Свой дух безмерно возлюбя,

Ты создаешь оковы пленности:

Мечту - рабу самой себя?

Ты - блеск, ты - гений бесконечности,

В тебе вся пышность бытия.

Но знак твой, страшный символ Вечности

Кольцеобразная змея!

Зачем чудовище - над бездною,

И зверь в лесу, и дикий вой?

Зачем миры, с их славой звездною,

Несутся в пляске гробовой?

3

Мир должен быть оправдан весь,

Чтобы можно было жить!

Душою там, я сердцем - здесь.

А сердце как смирить?

Я узел должен видеть весь.

Но как распутать нить?

Едва в лесу я сделал шаг,-

Раздавлен муравей.

Я в мире всем невольный враг,

Всей жизнею своей,

И не могу не быть,- никак,

Вплоть до исхода дней.

Мое неделанье для всех

Покажется больным.

Проникновенный тихий смех

Развеется как дым.

А буду смел,- замучу тех,

Кому я был родным.

Пустынной полночью зимы

Я слышу вой волков,

Среди могильной душной тьмы

Хрипенье стариков,

Гнилые хохоты чумы,

Кровавый бой врагов.-

Забытый раненый солдат,

И стая хищных птиц,

Отца косой на сына взгляд,

Развратный гул столиц,

Толпы глупцов, безумный ряд

Животно-мерзких лиц.-

И что же? Я ли создал их?

Или они меня?

Поэт ли я, сложивший стих,

Или побег от пня?

Кто демон низостей моих

И моего огня?

От этих тигровых страстей,

Змеиных чувств и дум,-

Как стук кладбищенских костей

В душе зловещий шум,-

И я бегу, бегу людей,

Среди людей - самум.

41. * * *

Стучи, тебе откроют. Проси, тебе дадут.

- О, Боже! Для чего же назначен Страшный Суд?

42. В тюрьме

Мы лежим на холодном и грязном полу,

Присужденные к вечной тюрьме.

И упорно и долго глядим в полумглу,-

Ничего, ничего в этой тьме!

Только зыбкие отсветы бледных лампад

С потолка устремляются вниз.

Только длинные шаткие тени дрожат,

Протянулись - качнулись - слились.

Позабыты своими друзьями, в стране,

Где лишь варвары, звери да ночь,

Мы забыли о Солнце, Звездах, и Луне,

И никто нам не может помочь.

Нас томительно стиснули стены тюрьмы,

Нас железное давит кольцо,

И как духи чумы, как рождения тьмы,

Мы не видим друг друга в лицо!

43. Избранный

О, да, я Избранный, я Мудрый, Посвященный,

Сын Солнца, я - поэт, сын разума, я - царь.

Но предки за спиной, и дух мой искаженный -

Татуированный своим отцом дикарь.

Узоры пестрые прорезаны глубоко.

Хочу их смыть: Нельзя. Ум шепчет: "Перестань."

И, с диким бешенством, я в омуты порока

Бросаюсь радостно, как хищный зверь на лань.

Но, рынку дань отдав, его божбе и давкам,

Я снова чувствую всю близость к Божеству.

Кого-то раздробив тяжелым томагавком,

Я мной убитого с отчаяньем зову.

44. Раненый

Я насмерть поражен своим сознаньем,

Я ранен в сердце разумом моим.

Я неразрывен с этим мирозданьем,

Я создал мир со всем его страданьем.

Струя огонь, я гибну сам, как дым.

И понимая всю обманность чувства,

Игру теней, рожденных в мире мной,

Я, как поэт, постигнувший искусство,

Не восхищен своею глубиной.

Я сознаю, что грех и тьма во взоре,

И топь болот, и синий небосклон,

Есть только мысль, есть призрачное море,

Я чувствую, что эта жизнь есть сон.

Но, видя в жизни знак безбрежной воли,

Создатель, я созданьем не любим.

И, весь дрожа от нестерпимой боли,

Живя у самого себя в неволе,

Я ранен на смерть разумом моим.

45. Проклятые глупости

Сонет

Увечье, помешательство, чахотка,

Падучая, и бездна всяких зол,

Как части мира, я терплю вас кротко,

И даже в вас я таинство нашел.

Для тех, кто любит чудищ, все находка,

Иной среди зверей всю жизнь провел,

И как для закоснелых пьяниц - водка,

В гармонии мне дорог произвол.

Люблю я в мире скрип всемирных осей,

Крик коршуна на сумрачном откосе,

Дорог житейских рытвины и гать.

На всем своя - для взора - позолота.

Но мерзок сердцу облик идиота,

И глупости я не могу понять!

46. Уроды

Сонет

Я горько вас люблю, о бедные уроды,

Слепорожденные, хромые, горбуны,

Убогие рабы, не знавшие свободы,

Ладьи, разбитые веселостью волны.

И вы мне дороги, мучительные сны

Жестокой матери, безжалостной Природы,

Кривые кактусы, побеги белены,

И змей и ящериц отверженные роды.

Чума, проказа, тьма, убийство и беда,

Гоморра и Содом, слепые города,

Надежды хищные с раскрытыми губами,-

О, есть же и для вас в молитве череда!

Во имя Господа, блаженного всегда,

Благословляю вас, да будет счастье с вами!

47. Бабочка

Залетевшая в комнату бабочка бьется

О прозрачные стекла воздушными крыльями.

А за стеклами небо родное смеется,

И его не достичь никакими усильями.

Но смириться нельзя, и она не сдается,

Из цветистой становится тусклая, бледная.

Что же пленнице делать еще остается?

Только биться и блекнуть! О, жалкая, бедная!

48. Заколдованная дева

В день октября, иначе листопада,

Когда бесплодьем скована земля,

Шла дева чрез пустынные поля.

Неверная, она с душой номада

Соединяла дивно-чуткий слух:

В прекрасно-юном теле ветхий дух.

Ей внятен был звук вымерших проклятий,

Призывы оттесняемых врагов,

И ропот затопленных берегов,

Намек невоплотившихся зачатий,

Напев миров, толпящихся окрест,

Дрожания незасвеченных звезд.

Но дева с утомленными глазами,

Внимая всем, кричащим вкруг нее,

Лелеяла безмолвие свое.

Поняв одно за всеми голосами,

Безгласно холодела, как земля,

И шла вперед, чрез мертвые поля.

49. * * *

Сквозь мир случайностей, к живому роднику,

Идя по жгучему и гладкому песку,

По тайным лестницам взбираясь к высоте,

Крылатым коршуном повисши в пустоте,

Мой дух изменчивый стремится каждый миг,

Все ищет, молится: "О, где же мой родник?

Весь мир случайностей отдам я за него,

За оправдание мечтанья моего,

За радость впить в себя огни его лучей,

За исцеление от старости моей".

Возле дыма и огня

Кто ты, чтоб так говорить?

- Сложность противоречий.

Тирсоде Молина.

50. Кузнец

Ты видала кузнеца?

Он мне нравится, мой друг.

Этот темный цвет лица,

Эта меткость жестких рук,

Эта близость от огня,

Этот молот, этот стук,-

Все в нем радует меня,

Милый друг!

Я хочу быть кузнецом,

Я, работая, пою,

С запылившимся лицом

Я смотрю на жизнь мою,

Возле дыма и огня

Много слов я создаю,

В этом радость для меня,-

Я кую!

51. Выше, выше

Я коснулся душ чужих,

Точно струн, но струн моих.

Я в них чутко всколыхнул

Тихий звон, забытый гул.

Все обычное прогнал,

Легким стоном простонал,

Бросил с неба им цветы,

Вызвал радугу мечты.

И по облачным путям,

Светлым преданный страстям,

Сочетаньем звучных строк

За собою их увлек.

Трепетаньем звонких крыл

Отуманил, опьянил,

По обрывам их помчал,

Забаюкал, закачал.

Выше, выше, все за мной,

Насладитесь вышиной,

Попадитесь в сеть мою,

Я пою, пою, пою.

52. Моя душа

Моя душа оазис голубой,

Средь бледных душ других людей, бессильных.

Роскошный сон ниспослан мне судьбой,

Среди пустынь, томительных и пыльных.

Везде пески. Свистя, бежит самум.

Лазурь небес укрылася в туманы.

Но слышу я желанный звон и шум,

Ко мне сквозь мглу подходят караваны.

Веселые, раскинулись на миг,

Пришли, ушли, до нового свиданья,

В своей душе лелеют мой двойник,

Моей мечты воздушной очертанья.

И вновь один, я вновь живу собой,

Мне снится радость вечно молодая.

Моя душа оазис голубой,

Мои мечты цветут, не отцветая.

53. Дух волны

Я слушал Море много лет,

Свой дух ему предав.

В моих глазах мерцает свет

Морских подводных трав.

Я отдал Морю сонмы дней,

Я отдал их сполна.

И с каждой песней все слышней

В моих словах - волна.

Волна стозвучная того,

Чем полон Океан,

Где все - и юно, и мертво,

Все правда и обман.

И я, как дух волны морской,

Среди людей брожу;

Своей певучею тоской

Я всех заворожу.

Огнем зелено-серых глаз

Мне чаровать дано.

И много душ в заветный час

Я увлеку на дно.

И в этой мгле морского дна,

Нежней, чем воды рек,

Им будет сниться вышина,

Погибшая навек.

54. Венчание

Над невестой молодою

Я держал венец.

Любовался, как мечтою,

Этой нежной красотою,

Этой легкою фатою,

Этим светлым "Наконец!"

Наконец она сумела

Вызвать лучший сон.

Все смеялось в ней и пело,

А с церковного придела,

С высоты на нас глядела

Красота немых окон.

Мы вошли в лучах привета

Гаснущей зари.

В миг желанного обета,

Нас ласкали волны света,

Как безгласный звук завета: -

"Я горю, и ты гори!"

И в руке у новобрачной

Теплилась свеча.

Но за ней, мечтою мрачной,

Неуместной, неудачной,

Над фатой ее прозрачной,

Я склонялся, у плеча.

Вкруг святого аналоя

Трижды путь пройден.

Нет, не будет вам покоя,

Будут дни дождей и зноя,

Я пою, за вами стоя: -

"Дух кружиться присужден!"

Да, я знаю сладость, алость,

Нежность влажных губ.

Но еще верней усталость,

Ожиданье, запоздалость,

Вместо страсти - только жалость,

Вместо ласки - с трупом труп.

Вот, свершен обряд венчальный,

И закат погас.

Точно хаос изначальный,

В церкви сон и мрак печальный,

Ты вошла с зарей прощальной,

Ты выходишь в темный час.

55. Во власти всех вещей

Я делаюсь мгновеньями во власти всех вещей,

И с каждым я, пред каждым я, и царственно ничей.

Восторг придет,- и пьяный я. Придет тяжелый труд.

Смотрите: все бежали прочь. Взгляни: я, верный,

тут.

Заблудшую собаку я увижу пред собой,

Со зверем зверь, люблю ее. Но, сердце, дальше!

Пой!

О, пой о всех, кто чувствовал бездонную тоску,

И вдруг вернись к бесстрастию, как светлый дождь

в реку.

В великое Безликое уйди как бы навек,

Хотя без нас там каждый час так много-много рек.

И, вечно твой, всегда с тобой, не изменю судьбе.

Но в страшный миг, о, милый друг, я не приду к

тебе.

56. Бретань

Сонет

Затянут мглой свинцовый небосвод,

Угрюмы волны призрачной Бретани.

Семь островов Ар-Гентилес-Руссот,

Как звери, притаилися в тумане.

Они как бы подвижны в Океане,

По прихоти всегда неверных вод.

И, полный изумленья, в виде дани,

На них свой свет неясный Месяц льет.

Как сонмы лиц, глядят толпы утесов,

Седых, застывших в горечи тоски.

Бесплодны бесконечные пески.

Их было много, сумрачных матросов.

Они идут. Гляди! В тиши ночной

Идут туманы бледной пеленой.

57. Утопленники

Сонет

Лишь только там, на западе, в тумане,

Утонет свет поблекнувшего дня,

Мои мечты, как мертвые в Бретани,

Неумолимо бродят вкруг меня.

Надежды, осужденные заране,

Признания, умершие - стеня,

Утопленники в темном Океане,

Погибшие навек из-за меня.

Они хотят, в забвение обиды,

Молитв заупокойной панихиды.

Моих молитв, о, Боже, не отринь! -

Ушли. Любовь! Лишь ты уйти не хочешь!

Ты медлишь? Угрожаешь мне? Пророчишь?

Будь проклята! Будь проклята! Аминь!

58. Проповедникам

Сонет

Есть много струй в подлунном этом мире,

Ключи поют в пещерах, где темно,

Звеня, как дух, на семиструнной лире,

О том, что духам пенье суждено.

Нам в звонах наслаждение одно,

Мы духи струн мирских на шумном пире.

Но вам, врагам, понять нас не дано,

Для рек в разливе надо русла шире.

Жрецы элементарных теорем,

Проповедей вы ждете от поэта?

Я проповедь скажу на благо света,-

Не скукой слов, давно известных всем,

А звучной полногласностью сонета,

Не найденной пока еще никем!

59. Хвала сонету

Сонет

Люблю тебя, законченность сонета,

С надменною твоею красотой,

Как правильную четкость силуэта

Красавицы изысканно-простой,

Чей стан воздушный, с грудью молодой,

Хранит сиянье матового света,

В волне волос недвижно-золотой,

Чьей пышностью она полуодета.

Да, истинный сонет таков, как ты,

Пластическая радость красоты,-

Но иногда он мстит своим напевом.

И не однажды в сердце поражал

Сонет несущий смерть, горящий гневом,

Холодный, острый, меткий, как кинжал.

60. Я не из тех

Сонет

Я не из тех, чье имя легион,

Я не из царства духов безымянных.

Пройдя пути среди равнин туманных,

Я увидал безбрежный небосклон.

В моих зрачках - лишь мне понятный сон,

В них мир видений зыбких и обманных,

Таких же без конца непостоянных,

Как дымка, что скрывает горный склон.

Ты думаешь, что в тающих покровах

Застыл едва один-другой утес?

Гляди: покров раскрыт дыханьем гроз.

И в цепи гор, для глаза вечно-новых,

Как глетчер, я снега туда вознес,

Откуда виден мир в своих основах!

61. Ожесточенному

Я знаю ненависть, и, может быть, сильней,

Чем может знать ее твоя душа больная,

Несправедливая, и полная огней

Тобою брошенного рая.

Я знаю ненависть к звериному, к страстям

Слепой замкнутости, к судьбе неправосудной,

И к этим тлеющим кладбищенским костям,

Нам данным в нашей жизни скудной.

Но, мучимый как ты, терзаемый года,

Я связан был с тобой безмолвным договором,

И вижу, ты забыл, что брат твой был всегда

Скорей разбойником, чем вором.

С врагами - дерзкий враг, с тобой - я вечно твой,

Я узнаю друзей в одежде запыленной.

А ты, как леопард, укушенный змеей,

Своих терзаешь, исступленный!

62. В башне

В башне с окнами цветными

Я замкнулся навсегда,

Дни бегут, и в светлом дыме

Возникают города,

Замки, башни, и над ними

Легких тучек череда.

В башне, где мои земные

Дни окончиться должны,

Окна радостно-цветные

Без конца внушают сны,

Эти стекла расписные

Мне самой Судьбой даны.

В них я вижу, как две тени

Обнимаются, любя,

Как, упавши на колени,

Кто-то молится, скорбя,

В них я вижу в быстрой смене

Землю, небо и себя.

Там, за окнами, далеко,

С непочатой вышины,

Смотрит огненное око

Неба, Солнца, и Луны,

Но окно мое высоко,

То, что мне внушает сны.

То, меж окнами цветными,

На которое смотрю,

В час когда, как в светлом дыме,

Я приветствую зарю,

И с виденьями родными

Легкой грезой говорю.

На другие обращаю

В час заката жадный взор,

В час, когда уходит к раю

Тихий вечер на дозор,

И лепечет: "Обещаю,

Вновь увидишь мой убор".

На другие я с отрадой

Устремляю ночью взгляд,

В час когда живет прохладой,

Полный вздохов, сонный сад,

И за призрачной оградой

Светляки меж трав горят.

Так живу, как в светлом дыме

Огнецветные цветы,

Над ошибками земными

Посмеиваясь с высоты,

В башне с окнами цветными

Переливчатой мечты.

63. К дальнему

Замкнуться, как в тюрьму, в одну идею,

Я знаю этот сон, мой дальний брат,

Я медленно, но верно холодею,

И, раз уйдя, я не приду назад.

Ты отошел в страну без перемены,

Оставивши безвольно мир земной,

А я себе свободно создал стены,

И упоен тюремной тишиной.

Есть в жизни смерть, спокойная, как травы,

Хранимые, на память, за стеклом,

Иссохший знак утраченной забавы,

Пройденная эпоха, перелом.

Седые тесно сжатые виденья

До времени с землей разлучены,

Они забыть не могут наслажденье,

И тайно дышат запахом весны.

Их кто-то чуждый взял своей рукою,

И все ж они блаженствуют года.

Так как же счастлив я с моей тоскою,

Полюбленной свободно - навсегда!

64. От умершего к живому

Скажи ему, что я его люблю,

Что я его как прежде понимаю,

И, как корабль к чужому кораблю,

Взываю в час, когда я погибаю,-

К нему, к нему, далекому навек,

Бегущему по водам Океана,

Чтоб отдохнуть на устьях мощных рек,

Средь стройных мачт родного каравана,-

Меж тем как я, свой образ изменив,

Несоразмерна тяжести влекомой,

Забыв, что был и я, как он, красив,

Склоняюсь к бездне жутко-незнакомой,-

И ветры безучастные молю

Протяжностью своих предсмертных звонов...

Скажи ему, что я его люблю

За то, что он - не слышал этих стонов!

65. Остров Вилиэ-Льявола

Где-то на острове Вилиэ-Льявола,

Души есть, лишь пред собою преступные.

Богом забытые, но недоступные

Обетованиям лживого Дьявола.

Им захотелось разрыва гармонии: -

Цели испортив, упиться причинами,

Розы любя, в их живом благовонии

Смертью меняющей встать над долинами.

Смертью пытующей, в вечном течении,

Вечною казнью казнить преходящее: -

Все в отдалении, все в отвлечении,

Ярко одно размышленье глядящее.

Ведаю, вы ко всему прикоснулися,

Жадные пчелы, стесненные сотами!

Что же вы тайны своей ужаснулися,

Вы, окруженные стройными гротами?

Жизнь разлюбившие, чувством уставшие,

Что же самим вы себе прекословите?

Все усмехаясь, как что-то понявшие,

Что ж бесполезное не остановите?

То вы мелькнете воздушною ризою,

Светлые духи, с улыбкой беспечною,

То улыбаетесь с Моною Лизою,

Мир осуждая с игрой его вечною.

То прошумите вы звуками Шумана,

Стонами Манфреда, неукротимыми,

Вновь упадаете, все передумано,

Снова смеетесь над снами любимыми.

Кинетесь к слову, кричите Верлэнами,

И возвещаете сладость молчания.

Беспеременные за переменами,

Миг вы мучительный, без окончания.

Старость возвратная, вечность раскаянья,

Для непостижности жертва закланная,

Самосжигание, мудрость отчаянья,

Противоречие, правда обманная.

Без покровительства Бога и Дьявола,

Вечно томитесь вы, снам недоступные.

О, неподкупные, души преступные,

Где-то на острове Вилиэ-Льявола.

66. После бала

Весь полный розовых и голубых мечтаний,

Овеян душностью влюбляющих духов,

Весь в крыльях бабочек, в отливах трепетаний

Полуисторгнутых, но замедленных слов,-

Окутан звуками заученных мелодий,

Как будто созданных мечтой лишь для того,

Чтоб убаюканным шептаться на свободе,

О том, что сладостней и вкрадчивей всего,-

Весь воплощенная полуночная чара,

Как пир среди чумы, манящий с давних пор,

Как странный вымысел безумного Эдгара,

Для нас пропевшего навеки "Nevermore",-

Наш бал, раскинутый по многошумным залам,

Уже закончил лик сокрытой красоты,

И чем-то веяло холодным и усталым

С внезапно дрогнувшей над нами высоты.

Да, полночь отошла с своею пышной свитой

Проникновеннейших мгновений и часов,

От люстры здесь и там упал хрусталь разбитый,

И гул извне вставал враждебных голосов.

Измяты, желтизной подернулися лица,

Крылом изломанным дрожали веера,

В сердцах у всех была дочитана страница,

И новый в окнах свет шептал: "Пора! Пора!"

И вдруг все замерли,- вот, скорбно доцветают,

Стараяся продлить молчаньем забытье: -

Так утром демоны колдуний покидают,

Сознавши горькое бессилие свое.

67. Разлука

Сонет

Разлука ты, разлука,

Чужая сторона,

Никто меня не любит,

Как мать-сыра-земля.

Песня бродяги.

Есть люди, присужденные к скитаньям,

Где б ни был я,- я всем чужой, всегда.

Я предан переменчивым мечтаньям,

Подвижным, как текучая вода.

Передо мной мелькают города,

Деревни, села, с их глухим страданьем.

Но никогда, о, сердце, никогда

С своим я не встречался ожиданьем.

Разлука! След чужого корабля!

Порыв волны - к другой волне, несхожей.

Да, я бродяга, топчущий поля.

Уставши повторять одно и то же,

Я падаю на землю. Плачу. Боже!

Никто меня не любит, как земля!

68. Молитва о жертве

Пилой поющею подточен яркий ствол

Еще не выжившей свой полный век березы.

На землю ниспроверг ее не произвол,

Не налетевшие прерывистые грозы.

Она, прекрасная, отмечена была,

Рукой сознательной для бытия иного: -

Зажечься и гореть,- блестя, сгореть дотла,-

И в помыслах людей теплом зажечься снова.

Но прежде, чем она зардеет и сгорит,

Ей нужен долгий путь, ей надо исказиться: -

Расчетвертована, она изменит вид,

Блестящая кора, иссохнув, затемнится.

Под дымным пламенем скоробится она,

И соки жил ее проступят точно слезы,

Победно вспыхнет вдруг, вся свету предана,-

И огненной листвой оделся дух березы!

Я с жадностью смотрю на блеск ее огня: -

Как было ей дано, погибшей, осветиться!

- Скорее, Господи, скорей, войди в меня,

И дай мне почернеть, иссохнуть, исказиться!

Мимолетное

От острова к острову...

Шелли

69. Лесные травы

Я люблю лесные травы

Ароматные,

Поцелуи и забавы,

Невозвратные.

Колокольные призывы,

Отдаленные,

Над ручьем уснувшим ивы,

Полусонные.

Очертанья лиц мелькнувших,

Неизвестные,

Тени сказок обманувших,

Бестелесные.

Все, что манит и обманет

Нас загадкою,

И навеки сердце ранит

Тайной сладкою.

70. Бледная травка

Бледная травка под ветхим забором

К жизни проснулась в предутренний час,

Миру дивясь зеленеющим взором.

Бледная травка, ты радуешь нас.

Месяцу, воздуху, Солнцу, и росам

Ты отдаешься, как светлой судьбе,

Ты ни одним не смутишься вопросом,

Не задрожишь в безысходной борьбе.

Чуть расцветешь, и уже отцветаешь,

Не доживешь до начала зимы.

Ты пропадаешь, но ты не страдаешь,

Ты умираешь отрадней, чем мы.

71. Аромат Солнца

Запах Солнца? Что за вздор!

Нет, не вздор.

В Солнце звуки и мечты,

Ароматы и цветы

Все слились в согласный хор,

Все сплелись в один узор.

Солнце пахнет травами,

Свежими купавами,

Пробужденною весной,

И смолистою сосной.

Нежно-светлоткаными,

Ландышами пьяными,

Что победно расцвели

В остром запахе земли.

Солнце светит звонами,

Листьями зелеными,

Дышит вешним пеньем птиц,

Дышит смехом юных лиц.

Так и молви всем слепцам: -

Будет вам!

Не узреть вам райских врат.

Есть у Солнца аромат,

Сладко внятный только нам,

Зримый птицам и цветам!

72. Глушь

Луг - болото - поле - поле,

Над речонкой ивы.

Сладко дышится на воле,

Все цветы красивы!

Все здесь нежит глаз и ухо

Ласкою веселой.

Прожужжала где-то муха,

Шмель гудит тяжелый.

Всюду - божии коровки,

Розовые кашки,

Желто-белые головки

Полевой ромашки.

Нежно-тонки очертанья

Задремавшей дали...

Полно, разве есть страданья?

Разве есть печали?

73. Затон

Когда ты заглянешь в прозрачные воды затона,

Под бледною ивой, при свете вечерней звезды,

Невнятный намек на призыв колокольного звона

К тебе донесется из замка хрустальной воды.

И ты, наклонившись, увидишь прекрасные лица,

Испуганным взором заметишь меж ними себя,

И в сердце твоем за страницею вспыхнет страница.

Ты будешь читать их, как дух, не скорбя, не любя.

И будут расти ото дна до поверхности влаги

Узоры упрямо и тесно сплетенных ветвей,

И будут расти и меняться,- как призраки саги

Растут, изменяясь в значенье и в силе своей.

И все, что в молчании ночи волнует и манит,

Что тайною чарой нисходит с далеких планет,

Тебя в сочетанья свои завлечет - и обманет,

И сердце забудет, что с ними слияния нет.

Ты руку невольно протянешь над сонным затоном,

И вмиг все бесследно исчезнет,- и только вдали,

С чуть слышной мольбою, с каким-то заоблачным

звоном,

Незримо порвется струна от небес до земли.

74. Последний луч

Прорезав тучу, темную, как дым,

Последний луч, в предчувствии заката,

Горит угрюмо,- он, что был живым

Когда-то!

Тесниной смутных гор враждебно сжата,

Одна долина светом золотым

Еще живет, блистательно-богата.

Но блеск ушел к вершинам вековым,

Где нет ни трав, ни снов, ни аромата.

- О, да, я помню! Да! я был живым,

Когда-то!

75. Закатные цветы

О, краски закатные! О, лучи невозвратные!

Повисли гирляндами облака просветленные.

Равнины туманятся, и леса необъятные,

Как будто не жившие, навсегда утомленные.

И розы небесные, облака бестелесные,

На долы печальные, на селения бедные,

Глядеть с состраданием, на безвестных -

безвестные,

Поникшие, скорбные, безответные, бледные!

76. Равнина

Необозримая равнина,

Неумолимая земля,

Леса, холмы, болота, тина,

Тоскливо-скудные поля.

Полгода - холод беспощадный,

Полгода - дождь и душный зной,

Расцвет природы безотрадной

С ее убогою весной.

Полупогаснувшие взоры

Навек поблекшего лица,

Неизреченные укоры,

Порабощенность без конца.

Невоплощенные зачатья,-

О, трижды скорбная страна,

Твое название - проклятье,

Ты навсегда осуждена.

77. Молебен

Темной толпою, в часовне убогой,

Путь завершив, и пред новой дорогой,

Суетность нашу забыв на мгновенье,

Тупо мы слушаем сонное пенье.

В тесном пространстве, где дух наш взрастил

Тайное древо невидимых сил,

Тает вздыхающий дым от кадил.

Что-то есть страшное в этих бряцаньях,

В этих покорных глухих восклицаньях,

Молятся звуки и души послушно,

Что же им в узкой часовне так душно?

Явственно чувствую горький упрек,

В звуки молитв проскользнувший намек -

Тайное слышащих, дышащих строк.

В потные стекла не видно лазури,

В дверь не проникнут ни ветры, ни бури,

Силою дней закопчены иконы,

Вечны пред ними бессильные стоны.

Грустно склонивши морщинистый лоб,

Что-то вещает нам загнанный поп: -

"Жизнь наша - душная - темная... - Гроб!"

78. В окрестностях Одессы

Узкая полоска синего Лимана,

Желтая пустыня выжженных песков.

Город, измененный дымкою тумана,

Медленные тени белых облаков.

Чахлая трава, измученная зноем,

Вдоль прямой дороги серые столбы.

Все здесь дышит скучным тягостным покоем,

Всюду здесь недвижность пасмурной судьбы.

Только вечный ветер носится бесцельно,

Душным дуновеньем, духом мертвеца.

Только облака проходят беспредельно,

Скучною толпой проходят без конца.

79. Воспоминание о вечере в Амстердаме

Медленные строки

О, тихий Амстердам,

С певучим перезвоном

Старинных колоколен!

Зачем я здесь,- не там,

Зачем уйти не волен,

О, тихий Амстердам,

К твоим церковным звонам,

К твоим, как бы усталым,

К твоим, как бы затонам,

Загрезившим каналам,

С безжизненным их лоном,

С закатом запоздалым,

И ласковым, и алым,

Горящим здесь и там,

По этим сонным водам,

По сумрачным мостам,

По окнам и по сводам

Домов и колоколен,

Где, преданный мечтам,

Какой-то призрак болен,

Упрек сдержать не волен,

Тоскует с долгим стоном,

И вечным перезвоном

Поет и здесь и там...

О, тихий Амстердам!

О, тихий Амстердам!

80. Исландия

Валуны, и равнины, залитые лавой,

Сонмы глетчеров, брызги горячих ключей.

Скалы, полные грусти своей величавой,

Убеленные холодом бледных лучей.

Тени чахлых деревьев, и Море... О, Море!

Волны, пена, и чайки, пустыня воды!

Здесь забытые скальды, на влажном просторе,

Пели песни при свете вечерней звезды.

Эти Снорри, Сигурды, Тормодды, Гуннары,

С именами железными, духи морей,

От ветров получили суровые чары

Для угрюмой томительной песни своей.

И в строках перепевных доныне хранится

Ропот бури, и гром, и ворчанье волны,

В них кричит альбатрос, длиннокрылая птица,

Из воздушной, из мертвой, из вольной страны.

Антифоны

Я ношу в своей душе отраженье бесплодных

богатств многочисленных забытых царей.

Вилье де Лиль-Адам

81. * * *

Нам нравятся поэты,

Похожие на нас,

Священные предметы,

Дабы украсить час,-

Волшебный час величья,

Когда, себя сильней,

Мы ценим без различья

Сверканья всех огней,-

Цветы с любым узором,

Расцветы всех начал,

Лишь только б нашим взорам

Их пламень отвечал,-

Лишь только б с нашей бурей

Сливался он в одно,

От неба или фурий,-

Не все ли нам равно!

82. К Гермесу Трисмегисту

О, Гермес Трисмегист, троекратно великий учитель,

Бог наук и искусств и души роковой искуситель!

Ты мне передал власть возрождать то, что сердце

забыло,

Как Египет весной возрожден от разлития Нила.

От разлитья реки, чьи истоки оку