Символика вещного мира в творчестве ИА Гончарова

Введение

На протяжении всей своей истории человечество пользуется символами. Само собой так сложилось, что элемент символизма присутствует буквально и абсолютно во всем. Простейшие графические знаки - круг, крест, ромб, волнистая линия, треугольник известны со времен палеолита и задолго до появления письменности они стали всеобщим, универсальным языком человечества.

Символы присутствуют в повседневной жизни человека, и, как правило, мы не задумываемся над смысловым значением тех или иных предметов, объектов, что нас окружают. Хотя на самом деле история происхождения и символическое значение некоторых вещей, вплоть до предметов одежды, которую мы носим, довольно интересны.

Гончаров известен своими тремя романами: «Обыкновенная история», «Обломов», «Обрыв», о которых пойдет речь в данной дипломной работе. «Я, - писал Гончаров, - вижу не три романа, а один. Все они связаны одною общею нитью русской жизни, которую я пережил, к другой…». Он называл «Обыкновенную историю» первой галереей преддверием к картинам «Сна» («Обломова») и «Пробуждения» («Обрыва»). Замысел всех трех произведений возникает в то время, когда писатель был наиболее близок к демократическому отрицанию феодально-крепостнического строя. Крепостничество было ненавистно Гончарову.

Гончаров в своем творчестве весьма символичен. Во всех его произведениях прослеживается явная связь всех персонажей с местом пребывания, именем или предметным миром. Например, деревня Грачи в «Обыкновенной истории», халат и мягкие туфли – спутники спокойно и размеренной жизни Обломова, сладкая Малиновка в «Обрыве» и фамилия самого персонажа Райский.

Актуальность данного исследования определяется недостаточной изученностью символики вещного мира в творчестве И.А. Гончарова, а также отсутствия их семантического и структурного анализа в современной лингвистической литературе.

Объект исследования: символика вещного мира в творчестве И.А. Гончарова.

Предмет исследования: тексты рассказов И.А. Гончарова, такие, как «Обломов», «Обыкновенная история», «Обрыв».

Цель данной дипломной работы заключается в описании символики вещного мира в произведениях И.А. Гончарова.

Задачи исследования:

Рассмотреть самобытное мировосприятие Гончарова: обличенные в художественную поэтику символы.

Определить проблемное и художественное своеобразие трилогии Гончарова.

Рассмотреть особенности поэтики и предметный мир в романе «Обломов».

Описать особенности символики вещного мира в романах «Обыкновенная история» и «Обрыв».

Проанализировать лермонтовскую тему в романе Гончарова «Обрыв».

Раскрыть библейские реминисценцкие модели мира в трилогии И.А. Гончарова.

В работе использовался описательный метод с элементами трансформационного и этимологического анализов.

При написании работы были использованы, в первую очередь, первоисточники романов «Обыкновенная история», «Обломов», «Обрыв», критические статьи Добролюбова, Писарева, Дружинина, Анненского, Белинского и других критиков творчества Гончарова.

Работа состоит из введения, трех глав, заключения и списка использованной литературы.

1. Удивительный мир Гончарова

1.1 Самобытное мировосприятие Гончарова: обличенные в художественную поэтику символы

По складу своего характера Иван Александрович Гончаров далеко не похож на людей, которых рождали энергичные и деятельные 60-е годы XIX века. В его биографии много необычного для его эпохи, в условиях 60-х годов она - сплошной парадокс. Гончарова как будто не коснулась борьба партий, не затронули различные течения бурной общественной жизни.

В противоположность большинству писателей сороковых годов XIX столетия он происходит из зажиточного симбирского купеческого семейства, что не помешало ему, однако, получить, помимо запаса деловитости, весьма тщательное по тому времени образование.

Гончаров И.А. вошел в русскую литературу как прогрессивный писатель, как выдающийся представитель той школы реалистов 40-х годов, которые продолжали традиции Пушкина и Гоголя, воспитывались под непосредственным воздействием критики Белинского.

«Реализм, - говорил Гончаров, есть одна из капитальных основ искусства». Он состоит в том, что произведения литературы вбирают в себя всю правду жизни Именно так, по твердому убеждению Гончарова, и творили величайшие корифеи мировой литературы: «Гомер, Сервантес, Шекспир, Гете и другие, а у нас, прибавим от себя, Фонвизин, Пушкин, Лермонтов, Гоголь стремились к правде, находили ее в природе, в жизни и вносили в свои произведения». Именно эта реалистичная направленность литературы «делает ее орудием просвещения», то есть «письменным или печатным выражением духа, ума, фантазии, знаний – целой страны».

Гончаров явился одним из крупнейших представителей русского реализма, хотя и не всегда достаточно последовательным. Слабые стороны мировоззрения Гончарова отразились и на его художественном методе.

В отличие от Некрасова, Щедрина, Успенского Гончаров рисовал почти исключительно дореформенную русскую жизнь. Ее сложную и противоречивую эволюцию Гончаров отображал во всех своих произведениях. В центре его внимания постоянно находилась борьба между феодально-крепостническим укладом и враждебными этому укладу ростками новой жизни. Эта борьба отличалась остротой: «старое» отстаивало себя в борьбе с «новым», и конфликт между этими двумя началами был закономерным и неизбежным. Под знаком ожесточенной борьбы развертываются столкновения между Александром и Петром Адуевыми, Обломовым и Штольцем, бабушкой и Райским.

Сила гончаровского реализма проявляется в том, что он глубоко связывает характеры и психологию дворянских героев с крепостническим укладом. Среди русских писателей ни один не уделил этому укладу столько внимания. Неторопливым пером своим романист воссоздает перед нами экономику крепостничества, его социологию, культуру и пр.

Гончаров в своем творчестве весьма символичен. Во всех его произведениях прослеживается явная связь всех персонажей с местом пребывания, именем или предметным миром. Например, деревня Грачи в «Обыкновенной истории», халат и мягкие туфли – спутники спокойно и размеренной жизни Обломова, сладкая Малиновка в «Обрыве» и фамилия самого персонажа Райский!

«Обыкновенная история» имела успех необычайный. Даже «Северная Пчела», яркая ненавистница так называемой «натуральной школы», считавшая Гоголя русским Поль де Коком, отнеслась крайне благосклонно к дебютанту, несмотря на то, что роман был написан по всем правилам ненавистной Булгарину школы.

В 1848 г. был напечатан в «Современнике» маленький рассказ Гончарова из чиновничьего быта «Иван Савич Поджабрин», написанный еще в 1842 г., но попавший в печать, когда автор внезапно прославился.

В 1852 г. Гончаров попадает в экспедицию адмирала Путятина, отправлявшегося в Японию. Гончаров был прикомандирован к экспедиции в качестве секретаря адмирала. Возвратившись из путешествия, на половине прерванного наступившей Восточной войной, Гончаров печатает в журналах отдельные главы «Фрегата Паллады», а затем усердно берется за «Обломова», который появился в свете в 1859 г. Успех его был такой же всеобщий, как и «Обыкновенной истории».

В 1858 г. Гончаров переходит в цензурное ведомство (сначала цензором, потом членом главного управления по делам печати). В 1862 г. он был недолго редактором официальной «Северной Почты». В 1869 г. появился на страницах «Вестника Европы» третий большой роман Гончарова, «Обрыв», который, по самому существу своему, уже не мог иметь всеобщего успеха. В начале семидесятых годов Гончаров вышел в отставку. Написал он с тех пор лишь несколько небольших этюдов – «Миллион терзаний», «Литературный вечер», «Заметки о личности Белинского», «Лучше поздно, чем никогда» (авторская исповедь), «Воспоминания», «Слуги», «Нарушение воли» - которые, за исключением «Миллиона терзаний», ничего не прибавили к его славе. Гончаров тихо и замкнуто провел остаток своей жизни в небольшой квартире, из 3 комнат, на Моховой, где он и умер 15 сентября 1891 г. Похоронен в Александро-Невской лавре. Гончаров не был женат и литературную собственность свою завещал семье своего старого слуги. (21, 20)

Таковы несложные рамки долгой и не знавшей никаких сильных потрясений жизни автора «Обыкновенной истории» и «Обломова». И именно эта-то безмятежная ровность, которая сквозила и в наружности знаменитого писателя, создала в публике убеждение, что из всех созданных им типов Гончаров ближе всего напоминает Обломова.

Повод к этому предположению отчасти дал сам Гончаров. Вспомним, например, эпилог «Обломова»: «Шли по деревянным тротуарам на Выборгской стороне два господина. Один из них был Штольц, другой его приятель, литератор, полный, с апатичным лицом, задумчивыми, как будто сонными глазами».(10) В дальнейшем оказывается, что апатичный литератор, беседующий со Штольцем, «лениво зевая», есть не кто иной, как сам автор романа. Во «Фрегате Палладе» Гончаров восклицает: «Видно, мне на роду написано быть самому ленивым и заражать ленью все, что приходит в соприкосновение со мною». (12) Несомненно, самого себя вывел иронически Гончаров в лице пожилого беллетриста Скудельникова из «Литературного Вечера». Скудельников «как сел, так и не пошевелился в кресле, как будто прирос или заснул. Изредка он поднимал апатичные глаза, взглядывал на чтеца и опять опускал их. Он, по-видимому, был равнодушен и к этому чтению, и к литературе, и вообще ко всему вокруг себя». Наконец, в авторской исповеди Гончаров прямо заявляет, что образ Обломова не только результат наблюдения окружающей среды, но и результат самонаблюдения. И на других Гончаров с первого раза производил впечатление Обломова. Анджело де Губернатис таким образом описывает внешний вид романиста: «Среднего роста, плотный, медленный в походке и во всех движениях, с бесстрастным лицом и как бы неподвижным (spento) взглядом, он кажется совершенно безучастным к суетливой деятельности бедного человечества, которое копошится вокруг него».

И все-таки Гончаров - не Обломов. Чтобы предпринять кругосветное плавание на парусном корабле, нужна была решительность, которая не наблюдалась у Обломова. Не Обломовым является Гончаров и тогда, когда мы знакомимся с той тщательностью, с которой он писал свои романы, хотя именно вследствие этой тщательности, неизбежно ведущей к медленности, публика и заподозрила Гончарова в обломовщине. Видят авторскую лень там, где на самом деле страшно интенсивная умственная работа. Конечно, перечень сочинений Гончарова очень необширный. Сверстники Гончарова - Тургенев, Писемский, Достоевский - меньше его жили, а написали гораздо больше.

Но зато у Гончарова широк захват, как велико количество материала, заключающегося в трех его романах. Еще Белинский говорил о нем: «Что другому бы стало на десять повестей, у Гончарова укладывается в одну рамку». (5) У Гончарова мало второстепенных, по размеру, вещей, только в начале и в конце своей 50-летней литературной деятельности он писал свои немногочисленные маленькие повести и этюды. Между писателями есть такие, которые могут писать только широкие холсты. Гончаров - из их числа. Каждый из его романов задуман в колоссальных размерах, каждый старается воспроизвести целые периоды, целые полосы русской жизни. Много таких вещей и нельзя писать, если не впадать в повторения и не выходить за пределы реального романа, т.е. если воспроизводить только то, что автор сам видел и наблюдал. В обоих Адуевых, в Обломове, в Штольце, в бабушке, в Вере и Марке Волохове Гончаров воплотил, путем необыкновенно интенсивного синтеза, все те характерные черты пережитых им периодов русского общественного развития, которые он считал основными. А на миниатюры, на отдельное воспроизведение мелких явлений и лиц, если они не составляют необходимых аксессуаров общей широкой картины, он не был способен, по основному складу своего более синтетического, чем аналитического таланта.(25)

Только оттого полное собрание его сочинений сравнительно так необъемисто. Дело тут не в обломовщине, а в прямом неумении Гончарова писать небольшие вещи. «Напрасно просили, - рассказывает он в авторской исповеди, - моего сотрудничества в качестве рецензента или публициста: я пробовал - и ничего не выходило, кроме бледных статей, уступавших всякому бойкому перу привычных журнальных сотрудников». (14) «Литературный вечер», например, - в котором автор, вопреки основной черте своего таланта, взялся за мелкую тему - сравнительно слабое произведение, за исключением двух-трех страниц.

Но когда этот же Гончаров в «Миллионе терзаний» взялся хотя и за критическую, но все-таки обширную тему - за разбор «Горя от ума», то получилась решительно крупная вещь. В небольшом этюде, на пространстве немногих страниц, рассеяно столько ума, вкуса, глубокомыслия и проницательности, что его нельзя не причислить к лучшим плодам творческой деятельности Гончарова.

Еще более несостоятельной оказывается параллель между Гончаровым и Обломовым, когда мы знакомимся с процессом зарождения романов Гончарова.

Среди современников Гончарова бытовала мнение, что он напишет роман, а потом десять лет отдыхает. Это неверно. Промежутки между появлениями романов наполнены были у автора интенсивной, хотя и не осязательной, но все-таки творческой работой. «Обломов» появился в 1859г., но задуман он был и набросан в программе тотчас же после «Обыкновенной истории», в 1847 г. «Обрыв» напечатан в 1869 г., но концепция его и даже наброски отдельных сцен и характеров относятся еще к 1849 г. (4)

Как только какой-нибудь сюжет завладевал воображением писателя, он тотчас начинал набрасывать отдельные эпизоды, сцены и читал их своим знакомым. Все это до такой степени его переполняло и волновало, что он изливался «всем кому попало», выслушивал мнения, спорил. Затем начиналась связная работа. Появлялись целые законченные главы, которые даже отдавались иногда в печать. Так, например, одно из центральных мест «Обломова» - «Сон Обломова» - появился в печати десятью годами раньше появления всего романа (в «Иллюстрированном Альманахе» «Современника» за 1849 г.). Отрывки из «Обрыва» появились в свет за 8 лет до появления всего романа. А главная работа тем временем продолжала «идти в голове», и, факт глубоко любопытный, Гончарову его «лица не дают покоя, пристают, позируют в сценах». «Я слышу, - рассказывает далее Гончаров, - отрывки их разговоров, и мне часто казалось, прости Господи, что я это не выдумываю, а что это все носится в воздухе около меня, и мне только надо смотреть и вдумываться». (14) Произведения Гончарова до того им были обдуманы во всех деталях, что самый акт писания становился для него вещью второстепенной. Годами обдумывал он свои романы, но писал их неделями. Вся вторая часть «Обломова», например, написана в пять недель пребывания в Мариенбаде. Гончаров писал ее, не отходя от стола. Ходячее представление о Гончарове, как об Обломове, дает, таким образом, совершенно ложное о нем понятие. Действительная основа его личного характера, обусловившая собою и весь ход его творчества, вовсе не апатия, а уравновешенность его писательской личности и полное отсутствие стремительности. (22)

Еще Белинский говорил об авторе «Обыкновенной истории»: «У автора нет ни любви, ни вражды к создаваемым им лицам, они его не веселят, не сердят, он не дает никаких нравственных уроков ни им, ни читателю, он как будто думает: кто в беде, тот и в ответе, а мое дело сторона». (2) Нельзя считать эти слова чисто литературной характеристикой. Когда Белинский писал отзыв об «Обыкновенной истории», он был приятельски знаком с автором ее. И в частных разговорах вечно бушующий критик накидывался на Гончарова за бесстрастность: «Вам все равно, - говорил он ему, - попадается мерзавец, дурак, урод или порядочная, добрая натура - всех одинаково рисуете: ни любви, ни ненависти, ни к кому». (5) За эту размеренность жизненных идеалов, прямо, конечно, вытекавшую из размеренности темперамента, Белинский называл Гончарова «немцем» и «чиновником».

Лучшим источником для изучения темперамента Гончарова может служить «Фрегат Паллада» - книга, являющаяся дневником духовной жизни Гончарова за целых два года, притом проведенных при наименее будничной обстановке. Разбросанные по книге картины тропической природы местами, например, в знаменитом описании заката солнца под экватором, возвышаются до истинно - ослепительной красоты. Но красоты какой? Спокойной и торжественной, для описания которой автор не должен выходить за границы ровного, безмятежного и беспечального созерцания. Красота же страсти, поэзия бури совершенно недоступны кисти Гончарова. Когда «Паллада» шла по Индийскому океану, над ней разразился ураган «во всей форме». Спутники, естественно полагавшие, что Гончаров захочет описать такое, хотя и грозное, но вместе с тем и величественное явление природы, звали его на палубу. Но, комфортабельно усевшись на одно из немногих покойных мест в каюте, он не хотел даже смотреть на бурю и почти насильно был вытащен наверх.

Если исключить из «Фрегата Паллады» страниц 20, в общей сложности посвященных описаниям красот природы, то получится два тома почти исключительно жанровых наблюдений. Куда бы автор ни приехал - на мыс Доброй Надежды, в Сингапур, на Яву, в Японию, - его почти исключительно занимают мелочи повседневной жизни, жанровые типы. Попав в Лондон в день похорон герцога Веллингтона, взволновавших всю Англию, он «неторопливо ждал другого дня, когда Лондон выйдет из ненормального положения и заживет своею обычною жизнью». Точно также «довольно равнодушно» Гончаров «пошел вслед за другими в британский музеум, по сознанию только необходимости видеть это колоссальное собрание редкостей и предметов знания». (12) Но его неудержимо «тянуло все на улицу». «С неиспытанным наслаждением, - рассказывает далее Гончаров, - я вглядывался во все, заходил в магазины, заглядывал в дома, уходил в предместья, на рынки, смотрел на всю толпу и в каждого встречного отдельно. Чем смотреть сфинксы и обелиски, мне лучше нравится простоять целый час на перекрестке и смотреть, как встретятся два англичанина, сначала попробуют оторвать друг у друга руку, потом осведомятся взаимно о здоровье и пожелают один другому всякого благополучия; с любопытством смотрю, как столкнутся две кухарки с корзинками на плечах, как несется нескончаемая двойная, тройная цепь экипажей, подобно реке, как из нее с неподражаемою ловкостью вывернется один экипаж и сольется с другою нитью, или как вся эта цепь мгновенно онемеет, лишь только полисмен с тротуара поднимет руку. В тавернах, в театрах - везде пристально смотрю, как и что делают, как веселятся, едят, пьют». (12)

Слог Гончарова - удивительно плавен и ровен, без сучка и задоринки. Нет в нем колоритных словечек Писемского, нервного нагромождения первых попавшихся выражений Достоевского. Гончаровские периоды округлены, построены по всем правилам синтаксиса. Слог Гончарова сохраняет всегда один и тот же темп, не ускоряясь и не замедляясь, не ударяясь ни в пафос, ни в негодование.

Иван Александрович Гончаров своим «чистым, правильным, легким, свободным, льющим языком» сыграл большую роль в развитии русского литературного языка. Он стремился к ясной, точно и вместе с тем живописной речи, широко используя богатство народного языка.

1.2 Проблемное и художественное своеобразие трилогии Гончарова

Трилогия Гончарова представляет собой монументальное изображение помещичьей апатии и спячки, вечного мира, в который погружены помещики. Уже и Пушкин в «Евгении Онегине» и Гоголь в «Мертвых душах» создали общее реалистическое изображение этой сферы действительности. Но лишь Гончаров развернул ее во всей широте, создав синтетическую картину старой русской жизни.

Русскому дворянству Гончаров постоянно противопоставлял русскую буржуазию. Отношение Гончарова у буржуазии полно противоречий, что сказалось и на характере ее изображения. С одной стороны, романист превозносил деловитость и энергию людей, подобных Штольцу, восторгался их проницательным умом. С другой стороны, сознанием большого художника Гончаров понимал крайнюю ограниченность этого типа, скудность исповедуемых им идеалов личного обогащения и комфорта.

Критикуя буржуазию и дворянство, Гончаров представлял и интеллигенцию. Причем к лучшей части русской интеллигенции принадлежат гончаровские женщины – Лизавета Александровна, Ольга, Вера. Именно в глубоких, сильных и чистых женских натурах Гончаров видит лучших людей своего времени. Он считает, что именно эти передовые женщины будут воспитательницами нового поколения, которому в России принадлежит будущего.

Автор «Обломова», говоря о развитии русского исторического процесса, стремился доказать «постепенный» характер общественной эволюции. Он до конца оставался убежденным сторонником мирного и постепенного перерождения. «Крупные и крутые повороты, - указывал он, - не смогут совершиться, как перемена платья; они совершаются постепенно, пока все атомы брожения не осилят – сильные – слабых и не сольются в одно. Таковы все переходные эпохи», - писал Гончаров в авторской исповеди «Лучше поздно, чем никогда».

И. А. Гончаров в своем запоздалом объяснении - предисловии ко второму изданию романа «Обрыв», напечатанном только в 1938 году, сожалеет о том, что «никто (из критиков) не потрудился взглянуть попристальней и поглубже, никто не увидел теснейшей органической связи между всеми тремя книгами: «Обыкновенной историей», «Обломовым» и «Обрывом»!» Действительно, критики-современники Гончарова: Н.А. Добролюбов, А.В. Дружинин, Д.И. Писарев и другие рассматривали каждый роман по отдельности, а не как единое целое. Иван Александрович сокрушался: «Всё молодое и свежее поколение жадно отозвалось на зов времени и приложило свои дарования и силы к злобе и работе дня».(14) Однако в защиту критиков можно сказать то, что их концепция, как сказали бы мы сейчас, концепция «шестидесятников» с пожеланиями быстрых и радикальных политических и культурных преобразований не отвечала программе «Лучше поздно, чем никогда» «месье де Лень» с его мечтами о стабильности и некоторой приземлённости: «Я писал только то, что переживал, что мыслил, чувствовал, что любил, что близко видел и знал, - словом, писал и свою жизнь и всё, что к ней прирастало». (14) Охватить более чем тридцатилетний период написания, по Гончарову, одного романа «шестидесятникам» было более чем сложно.

Попробуем доказать верность первого приведённого высказывания Гончарова, сравнив между собой три великих романа: найдем в них общее.

Несмотря на то, что каждое произведение отделено от другого десятилетним промежутком времени, о них можно говорить как о едином целом, так как их темы похожи, а по своему характеру романы, замечает Л. Н. Толстой в своем письме к А. В. Дружинину, «капитальны», поэтому их успех «невременен», то есть, не связан с конкретными историческими событиями. В то же время темы трилогии тесно связаны с исторической ситуацией 50-х-80-х годов. На наш взгляд, здесь нет парадокса, потому что социальные темы тех лет: отношения между богатыми и бедными, противоречия позиций власти и народа и т. д. - актуальны в России во все времена. Талант истинного провидца помог Гончарову уловить настроение времени. Критик Чуйко обращает внимание на своеобразие исторического контекста в творчестве художника: «эпос ХIX века, в котором писателю удалось свести к одному окончательному синтезу всю историческую, государственную и общественную жизнь своего времени». (4) Эти слова были сказаны об «Обрыве» - нам кажется, что их можно отнести и ко всему творчеству Ивана Александровича, ведь - по идее Ю. В. Лебедева: «Если «Обыкновенная история» - фундамент храма, «Обломов» - стены и своды его, то «Обрыв» - замок свода и купол с крестом, устремленным к небу». (19)

Возьмём для примера первые факты биографий главных героев - их рождение и воспитание. Каждый из них родился в деревне: в Грачах в «Обыкновенной истории» (кстати, грачи - это первые птицы, прилетающие ранней весной - название деревни первого романа выбрано неслучайно), в Обломовке в «Обломове» (это название образовано от фамилии помещика - единственный случай в трилогии), в Малиновке в «Обрыве» - везде милые матушки и бабушки голубят и балуют своих сыночков и внучков (здесь можно вспомнить образ Арины Власьевны в «Отцах и детях» И.С. Тургенева). Но не только это объединяет персонажей. Ещё и их отношение к родной земле. Это - умиление. И «теплый угол» в «Обыкновенной истории», и «благословенный уголок» в «Обломове», и «эдем» в «Обрыве» мыслятся как укрытие от неудач, проблем и невзгод, как место, где нет нужды сдерживать себя и соответствовать темпу общества. (28)

Именно в деревне персонажи раскрываются наиболее полно. Это не касается младшего Адуева, который, как бы являясь «отправной точкой» к следующим этапам развития «Героя», живёт и прожигает жизнь в городе. В то время как Обломов бежит обратно в деревню, в покой, тишь, мирный быт.

Отдельного анализа заслуживает «Сон Обломова». Во-первых, эта «увертюра» появилась гораздо раньше, чем сам роман, первоначальное название которого было «Обломовка». Во-вторых, «Сон Обломова» показателен как художественный и психологический приём.

Эта глава позже была помещена в середину произведения и явилась переходным моментом сюжета. Она как бы противопоставляет один период жизни другому. Однако это не полноценная антитеза, ведь в сознании Ильи Ильича всегда присутствовали элементы такой мечты. По ходу романа то сильнее, то слабее прослеживается тема Обломовки - определенного образа действительности и мыслей. К тому же его грёза - это сон-предсказание: недаром смерть Обломова настигла именно в тиши и спокойствии.

Если рассматривать «Сон...» с психологической точки зрения, можно прийти к тому, что он является архетипом. Используя приём архетипа, Гончаров полно раскрывает подсознательную сущность своего героя.

Принимая форму сна Обломовка, принимает форму условности: пространство и время в ней не линейные, а циклические. Сам «заповедный» край обнесён высокими горами, а люди в нём живут счастливо, не болеют и чуть ли не умирают. (23,26)

С другой, уже реальной стороны, родные края пугают героев перспективой жить в бездействии. Здесь проявляется различие между ними. Молодой Адуев бессознательно отворачивается от дома, чувствуя инстинктивный порыв в «землю обетованную» - в столицу, в Петербург. Обломов, напротив, живёт счастливо, «так [как жили в сонной Обломовке], а не иначе». Райский - наиболее противоречивый персонаж - на протяжении всего романа не раз меняет свое отношение к Малиновке, её обитателям и порядкам: впервые приехав туда юношей, он ощущает прилив творческих сил: «Какие виды кругом - каждое окно в доме - рама своей особенной картины!» (15); после долгой разлуки он «не без смущения» ждет встречи с родными местами, которые, впрочем, скоро видятся ему как одна картина «в тесной, определенной раме, в которой приютился человек», а через некоторое время «Райский почти не чувствует, что живёт», потом скука сменяется интересом, но не к деревне, а к её хранительницам (Бережковой, Вере, Марфеньке).

И здесь тоже есть определенный замысел автора. Если Адуев-младший из молодого юноши–мечтателя превращается в расчетливого дельца, как его дядя, Адуев-старший, то в следующем романе Обломов бежит от суеты, и ни его близкий друг Штольц не может повлиять на него, ни даже любовь Ольги не в состоянии оживить Обломова, сдвинуть его с места, заставить жить. Можно сказать, что Райский выступает как нечто среднее между Адуевыи Обломовым, в нем больше противоречий, но, вместе с тем, он наиболее гармоничен из всех троих героев романов Гончарова.

Как видим, герои трёх романов, как метко выразился И.А.Гончаров, «составляют одно лицо, наследственно перерождающееся...» А трилогия – «одно огромное здание, одно зеркало, где в миниатюре отразились три эпохи - старой жизни, сна и пробуждения». (14)

Всего десять лет отделяют «Обломова» от «Обрыва», но страшная перемена произошла за этот короткий срок в группировке общественных партий. Гордо и заносчиво выступило новое поколение на арену русской общественной жизни и в какие-нибудь три-четыре года порвало всякие связи с прошлым. От прежнего единодушия не осталось и малейшего следа. Общественная мысль разделилась на резко-враждебные течения, не желавшие иметь что-либо общее друг с другом, обменивавшиеся угрозами, тяжкими обвинениями и проклятиями. Поколение, еще так недавно считавшее себя носителем прогресса, было совершенно оттерто: ему бросали в лицо упреки в устарелости, отсталости, даже ретроградстве. Понятно, что озлобление, вызванное этими, в значительной степени незаслуженными упреками, было очень велико. Гончаров никогда не был близок к передовым элементам; он писал «объективный» роман, когда сверстники его распинались за уничтожение крепостничества, за свободу сердечных склонностей, за права «бедных людей», за поэзию «мести и печали». Но потому-то он меньше всего и был склонен к снисходительности, когда «Обрывом» вмешался в спор между «Отцами» и «Детьми».

2.Обломов и обломовщина как явление русской жизни

2.1 Особенности поэтики романа «Обломов»

Роман И. А. Гончарова «Обломов» вышел в свет в 1859 году, в тот момент, когда в стране чрезвычайно остро стоял вопрос отмены крепостного права, когда русское общество уже в полной мере осознало губительность существующих порядков. Глубокое знание жизни и точность социального анализа характеров позволили писателю найти удивительно верное определение уклада русской жизни того времени - обломовщина.

Действие «Обломова» охватывает, с промежутками, период времени с 1819 года (когда Илюше было 7 лет), по 1856 год. Непосредственно действие романа происходит восемь лет, считая же его «предысторию» и «послеисторию» - тридцать семь лет. Такого широкого протяжения времени не охватывал до тех пор ни один русский роман. Перед нами прошла вся жизнь человека. И вместе с ней в «Обломове» раскрылись процессы большого исторического периода, целая эпоха русской жизни.(3)

Гончаров исследовал и раскрыл в художественных образах происхождение обломовщины, ее развитие и губительное влияние на человеческую личность. Именно эта социологическая «монографичность» выделяла «Обломова» из ряда близких ему по тематике произведений «Детства» и «Отрочества» Толстого, «Семейной хроники» Аксакова – и в некоторой степени сближала «Обломова» с такими произведениями Щедрина, как «Пошехонская старина» и особенно «Господа Головлевы». (27)

В этом романе разрешается обширная, общечеловеческая психологическая задача, которая могла возникнуть лишь в явлениях чисто русских, национальных, возможных только при нашем образе жизни, при тех исторических обстоятельствах, которые сформировали народный характер, при тех условиях, под влиянием которых развивалось и отчасти развивается до сих пор наше молодое поколение. Автором затронуты жизненные вопросы и недостатки общества с целью показать всю полноту картины жизни как она есть, и человека с его чувствами, мыслями и страстями. Полная объективность, спокойное, бесстрастное творчество, отсутствие узких временных целей и лирических порывов, нарушающих ясность и отчетливость эпического повествования - вот отличительные признаки таланта Гончарова. Мысль его, проведенная в романе, принадлежит всем векам и народам, но имеет особенное значение для русского общества. Автор задумал проследить мертвящее, губительное влияние, которое оказывают на человека умственная апатия, усыпление, овладевающее мало-помалу всеми силами души, охватывающее и сковывающее собой все лучшие, человеческие, разумные движения и чувства. Эта апатия составляет общечеловеческое явление, она выражается в самых разнообразных формах и порождается самыми разнородными причинами; но везде в ней играет главную роль страшный вопрос: «зачем жить? к чему трудиться?» - вопрос, на который человек часто не может найти себе удовлетворительного ответа. Этот неразрешенный вопрос, это неудовлетворенное сомнение истощает силы, губит деятельность. У человека опускаются руки и он бросает труд, не найдя ему цели. Один с негодованием и с желчью отбросит от себя работу, другой отложит ее в сторону тихо и лениво. Один будет рваться из своего бездействия, негодовать на себя и на людей, искать что-нибудь, чем можно было бы наполнить внутреннюю пустоту, апатия его примет оттенок мрачного отчаяния и будет перемежаться с лихорадочными порывами к беспорядочной деятельности, но так и останется апатией, потому что отнимет у него силы действовать, чувствовать и жить. У другого равнодушие к жизни выразится в более мягкой, бесцветной форме, животные инстинкты тихо выплывут на поверхность души, замрут без боли высшие стремления, человек опустится в мягкое кресло и заснет, наслаждаясь своим бессмысленным покоем. Вместо жизни начнется прозябание и в душе человека образуется стоячая вода, до которой не коснется никакое волнение внешнего мира, которой не потревожит никакой внутренний переворот. В первом случае это вынужденная апатия. Вместе с тем мы наблюдаем борьбу против нее, избыток сил, просившихся в дело и медленно гаснущих в бесплодных попытках. Это - байронизм, болезнь сильных людей. Во втором случае имеем дело с покорной апатией, мирной, улыбающейся, без стремления выйти из бездействия. Это и есть обломовщина, как назвал ее сам Гончаров, болезнь, развитию которой способствуют и славянская природа и вся жизнь нашего общества. Именно такую апатию, ее развитие описал в романе Гончаров, показал с невероятной точностью, проследив от истоков к завершению. (1)

По этой идее построен так обдуманно весь план романа. В нем нет ни одной случайности, ни одного вводного лица, ни одной лишней подробности. Все строго естественно и, между тем, вполне осмысленно, проникнуто идеей, событий и действия почти нет. Содержание романа может быть рассказано в двух, трех строках, как может быть рассказана в нескольких словах жизнь всякого человека, не испытавшего сильных потрясений. Интерес такого романа, интерес такой жизни заключается не в замысловатом сцеплении событий, а в наблюдении над внутренним миром человека. Этот мир всегда интересен, всегда привлекает к себе внимание, особенно доступен для изучения в спокойные минуты, когда человек, составляющий предмет нашего наблюдения, предоставлен самому себе, не зависит от внешних событий, не поставлен в искусственное положение, происходящее от случайного стечения обстоятельств. В такие спокойные минуты жизни человек сосредоточивается, собирает свои мысли и заглядывает в свой внутренний мир. Именно тогда происходит никому не заметная, глухая внутренняя борьба, зреет и развивается мысль или происходит поворот на прошедшее, оценка собственных поступков, собственной личности. Такие таинственные минуты, особенно дороги для художника, особенно интересны для просвещенного наблюдателя. В романе Гончарова внутренняя жизнь действующих лиц открыта перед глазами читателя. (3)

Илья Ильич Обломов, герой романа, олицетворяет в себе ту умственную апатию, которой Гончаров придал имя обломовщины. Слово обломовщина не умрет в нашей литературе: оно составлено так удачно и так осязательно характеризует один из существенных пороков нашей русской жизни, что, по всей вероятности, из литературы оно проникнет в язык и войдет во всеобщее употребление (1).

Для понимания сути обломовщины, описания жизни Ильи Ильича Гончаров искусно описывает сначала все то, что окружала главного героя, место его жизни, его родителей, которые символично выступают в качестве проводников в романе.(9,24)

Обломовка изображена была Гончаровым с поразительной полнотой и многогранностью. Он показал изолированность, замкнутость этой социальной среды: «интересы их были сосредоточены на них самих не перекрещивались и не соприкасались ни с чьими». Обломовка перед нами предстала в своей тишине и «в невозмутимом спокойствии», столь характерных для этого патриархального захолустья. Обитателей Обломовки характеризовала безраздельная власть традиции: «Норма жизни была готова и преподана им родителями, а те приняли ее, тоже готовую от дедушки, а дедушка от прадедушки, с заветом блюсти ее ценность и неприкосновенность». Патриархальная Обломовка - царство лени. Здесь живут люди, душа которых «мирно, без помехи утопала в мягком теле» (10)

При анализе главы «Сон Обломова» отчетливо проясняется позиция Гончарова по отношению к «идеалу спокойствия и бездействия», каким мыслится существование жителей Обломовки главному герою романа. Недаром в описании Обломовки образы сна и смерти не только бесконечно повторяются но и приравниваются друг к другу, ибо покой и тишина служат характеристиками обоих «близнецов», как назвала эти состояния человеческой души Тютчев Ф.И.:

«все сулит там покойную долговременную жизнь до желтизны волос и незаметную, сну подобную смерть»

«тихо и сонно все в деревне…. Напрасно станешь кликать громко: мертвое молчание будет ответом»

«в доме воцарилась мертвая тишина. Наступил час всеобщего послеобеденного сна»

«В Обломовке все почивают так крепко и покойно»

Более того нередко в контексте сталкиваются символические обозначения жизни и смерти:

«все сулит там покойную долговременную жизнь»

«жизнь как покойная река»

«три главные акта жизни – родины, свадьбы и похороны»

«сон, вечная тишина вялой жизни»

Понятия жизнь, смерть, сон, покой, мир, тишина – по сути своей не имеют самостоятельных характеристик, ничем не отличаются для обломовцев и сами эти состояния. «Сонная Обломовка – это загробное царство, это абсолютный покой человека…».

Обломовщина, по словам самого Гончарова, развращала не только помещичий класс, но и известную часть русских крестьян, которую отрывали от производительно труда. Слуги Обломовых неизбежно становились разновидностью байбаков - именно таков был жизненный путь Захара. Захар - такой же косный человек, как и Обломов, но если у первого эта черта драматична, то здесь она становилась только комической: сознание Захара отнюдь не страдало от косности. Все, что Обломова облечено в поэтизирующее одеяние «мечты», выступила у Захара во всей своей прозаической наготе

Однако всесторонний показ Обломовки являлся не целью, а средством. В центре его внимания находилась судьба мальчика, воспитанного этой сытой и косной средой. Гончаровский роман поражает нас глубиной проникновения в душевный мир Илюши Обломова. С искусством подлинного психолога ставил Гончаров проблему губительного воздействия реакционной среды на живого и пытливого ребенка, в котором она, однако, воспитала анемию, неспособность жить и действовать.

Обломовка надломила у взращенного ею человека волю. Обломов признает это, говоря Штольцу: «Все знаю, все понимаю, но силы и воли нет. Дай мне своей воли и ума и веди меня (10).

Главная задача автора в романе - показать, как постепенно умирает в человеке человек, насколько не приспособлен к жизни помещик, не привыкший что-либо делать. Главные качества доброго, милого Ильи Ильича Обломова - его инертность, апатия, отвращение к какой-либо деятельности. Верный традициям реализма, И. А. Гончаров показывает, что эти качества явились результатом воспитания Обломова, они рождены уверенностью в том, что любое желание его будет исполнено и для этого не надо прилагать никаких усилий. Обломов - дворянин, ему не надо трудиться ради куска хлеба - на него трудятся сотни крепостных Захаров в имении и полностью обеспечивают его существование.

Значит, он может целыми днями лежать на диване, не потому, что устал, а потому, «что это было его нормальным состоянием». Он почти слился со своим мягким удобным халатом и длинными широкими туфлями, в которые виртуозно попадал с первого раза, едва только свешивал ноги с дивана. (27)

В молодости Обломов «был полон всяких стремлений, надежд, ждал много от судьбы и самого себя, все готовился к какому-то поприщу, к какой-то роли». (10) Но время шло, а Илья Ильич все собирался, готовился начать новую жизнь, но не продвинулся ни на шаг ни к какой цели. В Москве он получил хорошее образование, но голова его «была как будто библиотека, состоящая из одних разрозненных по частям знаний». Поступая на службу, которая ранее представлялась ему в виде какого-то семейного занятия, он и не предполагал, что жизнь сразу разделится для него на две половины, одна из которых будет состоять из труда и скуки, что для него было синонимами, а другая - из покоя и мирного веселья. Он понял, что «надобно быть по крайней мере землетрясению, чтобы не прийти здоровому человеку на службу», а потому он вскоре подал в отставку, потом прекратил выезды в свет и полностью затворился в комнате. Если Обломов и признает какой-то труд, то только труд души, поскольку десятки поколений его предков «сносили труд как наказание, наложенное еще на праотцов наших, но любить не могли, и где был случай, всегда от него избавлялись, находя это возможным и должным».

В жизни Обломова бывали минуты, когда он задумывался о причинах, побудивших его вести такую жизнь, когда он задавал себе вопрос: «Отчего я такой?» В кульминационной главе романа «Сон Обломова» писатель отвечает на этот вопрос. (1, 17)

Он создает картину провинциального помещичьего быта и показывает, как ленивая спячка постепенно становится нормальным состоянием человека.

Глава «Сон Обломова», имеет самостоятельное значение. В предисловии к роману литературовед В. И. Кулешов пишет: «Гончаров решил целиком вставить ранее опубликованный «Сон Обломова», придав ему в общей композиции своего рода символическое значение. В составе романа «Обломов» этот ранний очерк стал играть роль предварительной истории, важного сообщения о детстве героя… Читатель получает важные сведения, благодаря какому воспитанию герой романа сделался лежебокой. Поскольку ленивая спячка стала «стилем жизни героя и не раз ему являлись сновидения, мечты, переносившие его в мир грез, воображаемые царства, то естественным оказывался для него и «Сон Обломова». Уникальное же его присутствие с особым заглавием в композиции романа приобретало некое символическое значение, давало читателю возможность осознать, где и в чем именно эта жизнь «обломилась». Но это не все, что включает в себя замечательный эпизод.

Таких длинных и четких снов, с медицинской точки зрения, не бывает, да и не было у Гончарова задачи описать реальный сон. Здесь сон - мечта, он условен, тоже логически выстроен.

В IX главе романа под названием «Сон Обломова» показана идиллия детства. Детство - это особая страница русской классической литературы, проникновенная, поэтичная; радости и горести ребенка, познающего мир, природу, себя описывали С. Т. Аксаков, Л. Н. Толстой, А. Н. Толстой, В. В. Набоков. Можно сказать, что тема детства ностальгическая, особенно у Набокова, для которого детство - это еще и утраченная родина, которую он несет в себе.

Во сне Обломов переносится в имение своих родителей Обломовку, «в благословенный уголок земли», где нет «моря, нет высоких гор, скал, пропастей, ни дремучих лесов - нет ничего грандиозного, дикого и угрюмого». Перед нами предстает идиллическая картина, ряд прекрасных пейзажей. «Правильно и невозмутимо совершается там годовой круг. Глубокая тишина лежит на полях. Тишина и жизненное спокойствие царствуют и в нравах людей в том краю», - пишет Гончаров. Обломов видит себя маленьким мальчиком, стремящимся заглянуть в неизвестное, задать больше вопросов и получить на них ответы. Но лишь забота о пище становится первой и главной жизненной заботой в Обломовке. А все остальное время занимает «какой-то всепоглощающий, ничем непобедимый сон», который Гончаров делает символом, характеризующим людей типа Обломова, и который называет «истинным подобием смерти». С самого детства Илья был приучен к тому, что не должен ничего делать, что для любой работы есть «Васька, Ванька, Захарка», да и сам в какой-то момент понял, что так «покойнее гораздо». А потому все «ищущие проявления силы» в Илюше «обращались внутрь и никли, увядая». Такая жизнь лишила героя романа всякой инициативы и постепенно превратила его в раба своего положения, своих привычек и даже раба своего слуги Захара.

У Илюши Обломова есть все, что свойственно нормальному ребенку: живость, любопытство. «Ему страсть хочется взбежать на огибавшую весь дом висячую галерею...» «Он с радостным изумлением, как будто в первый раз, осмотрелся и обежал кругом родительский дом...» «Детский ум его наблюдает все совершающиеся перед ним явления; они западают глубоко в душу его, потом растут и зреют вместе с ним». А няня? Обязательно есть няня, которая рассказывает сказки. А вот знаменательные слова: «...сказка у него смешалась с жизнью, и он бессознательно грустит подчас, зачем сказка не жизнь, а жизнь не сказка». Здесь, в детстве, уже заложено все то, что останется с ним до самой смерти.

Идиллия поместной жизни, покоя, сладостного сна, застывшей жизни, сна всей Обломовки... Как понимали жизнь в Обломовке? «Добрые люди понимали ее не иначе, как идеал покоя и бездействия, нарушаемого по временам разными неприятностями, как-то: болезнями, убытками, ссорами и, между прочим, трудом. Они сносили труд как наказание, наложенное на праотцев наших, но любить не могли...» И смерть здесь была как бы незаметным переходом из состояния сна в сон вечный. Но есть в этой идиллии и бесконечное очарование.

«Правильно и невозмутимо совершался там годовой круг». Сама природа, мягкая, спокойная, где нет гор, а есть холмы, плавно переходящие в равнину, воплощает «глубокую тишину и мир». «Тишина и невозмутимое спокойствие царствуют в нравах людей». Во всем этом и отрада, и... гибель. Сколько бы ни таили в себе очарования и поэзии эти картины, они о застывшем времени.

Хотелось бы жить в этом застывшем времени взрослому Илье Ильичу Обломову. Он тяжко вздыхает, когда его «жизнь достает».

Сон Обломова играет в романе важную композиционную роль. Начиная со II главы Гончаров приводит в квартиру Обломова визитеров. Волков, самовлюбленный щёголь, которому надо попасть «в десять мест». «В десять мест в один день - несчастный! - думал Обломов.- И это жизнь!.. Где же тут человек? На что он раздробляется и рассыпается?» И радуется Обломов, «перевертываясь на спину, что у него нет таких пустых желаний и мыслей, что он не мыкается, а лежит вот тут, сохраняя свое человеческое достоинство и свой покой». Следующий визитер - Судьбинский, бывший сослуживец Обломова, сделавший карьеру. «Увяз, любезный друг, по уши увяз... А выйдет в люди, будет со временем ворочать делами и чинов нахватает... А как мало тут человеку-то нужно: ума его, воли, чувства...» Далее приходит литератор Пенкин. Вывод Обломова после ухода Пенкина: «Да писать-то все, тратить мысль, душу на мелочи... торговать умом и воображением... не знать покоя... Когда же остановиться и отдохнуть? Несчастный!» Приходит человек без свойств, даже фамилии его никто точно не знает: то ли Иванов, то ли Васильев, то ли Алексеев, который тоже суетится, все куда-то зовет Обломова. Наконец является земляк Ильи Ильича - Тарантьев, личность не менее суетная, чем другие. Он мастер говорить, шума производит много, но на дело его не хватает.

Является с визитом доктор, который дает дельный совет Обломову: побольше двигаться, ходить «по восемь часов в сутки». Ведь у Ильи Ильича уже началось раннее ожирение.

Не принимая всей этой пустопорожней деятельности (погони за карьерой, деньгами, светскими развлечениями), Обломов подвергает себя «тайной исповеди» и приходит к мысли, что «какой-то тайный враг наложил на него тяжелую руку в начале пути...». Кончились его размышления тем, что «сон остановил медленный и ленивый поток его мыслей».

«Сон Обломова» объясняет, почему для Ильи Ильича неприемлем путь его визитеров. Сон отделяет эти визиты от прихода Штольца, сыгравшего огромную роль в жизни Обломова.

С трудом в начале пятого выходит из сна Обломов, и тут, как свежий ветер с воли, врывается Штольц. Он ничего общего не имеет с прежними визитерами. Штольц честен, умен, деятелен. Он искренне хочет вывести Обломова из спячки. Но оказалось, что друг детства Штольц тоже не знает истинной цели жизни, а деятельность его во многом механическая. Обломов, в сущности, понимая, что Штольц искренне хочет помочь ему, оказывается неспособным приобщиться к жизни, пойти своим путем, да и деятельность Штольца не для него. Однако приезд Штольца вывел Обломова из неподвижности, как бы дал ему шанс. Обломов словно ожил, когда полюбил Ольгу. Но и тут он спасовал.

Оканчиваются дни Обломова на Васильевском острове у Пшеницыной. Это тоже своего рода Обломовка, но без ощущения поэзии детства, природы, ожидания чуда. Почти незаметно наш герой переходит в свой вечный сон.

В чем причина того, что возможности Обломова не осуществились, внутренние силы остались без применения? Безусловно, коренится она в Обломовке. «Сон Обломова» объясняет, почему он не хотел и не мог пойти ни путем ранних визитеров, ни путем Штольца: не было у Ильи Ильича ни определенной цели, ни энергии для ее осуществления. Таким образом, сон Обломова является как бы фокусом романа.

В своей статье «Что такое обломовщина?» Н. А. Добролюбов писал «Обломов - не тупая апатичная фигура без стремлений и чувств, а человек, тоже чего-то ищущий в жизни, о чем-то думающий». (17) Он наделен многими положительными качествами, да и не глуп. В его суждениях есть грустная правда - также следствие российской жизни. К чему стремятся все эти Судьбинские, Волкины, Пенковы? Действительно, стоит ли вставать с дивана ради той мелочной суеты, которой заняты его бывшие товарищи?

В предельно простом и не блещущем никакими внешними эффектами сюжете «Обломова» Добролюбов увидел глубокое общественное содержание. Он писал: «По-видимому, не обширную сферу избрал Гончаров для своих. История о том, как лежит добряк и спит добряк-ленивец Обломов и как ни дружба, ни любовь не могут пробудить и поднять его, не бог весть какая важная история. Но в ней отразилась русская жизнь, в ней предстает перед нами живой, современный русский тип, отчеканенный с беспощадной строгостью и правдивостью; в ней сказалось новое слово нашего общественного развития, произнесенное ясно и твердо, без отчаяния и без ребяческих надежд, но с полным сознанием истины. Слово это – «обломовщина», служит ключом к разгадке многих явлений русской жизни и оно придает роману Гончарова гораздо больше общественного значения, нежели сколько имеют его все наши обличительные повести. В типе Обломова и во всей этой «обломовщине» мы видим нечто более, нежели просто удачное создание сильного таланта; мы находим в нем произведение русской жизни, знамение времени». (17)

Обращаясь к образу Обломова, Добролюбов проницательно увидел источник его жизненной драмы отчасти во внешнем положении Обломова, отчасти же «в образе его умственного и нравственного развития». Добролюбов увидел в Обломове изображение тех «мнимо-талантливых натур», которыми ранее восхищались «прежде они прикрывались разными мантиями, украшали себя разными прическами, привлекали к себе разными талантами. Но теперь Обломов является перед нами разоблаченный, как он есть, молчаливый, сведенный с красивого пьедестала на мягкий диван, прикрытый вместо мантии только просторным халатом. Вопрос что он делает? В чем смысл и цель его жизни? – поставлен прямо и ясно, не забит никакими побочными вопросами». (27)

Обломова погубило крепостничество, барское воспитание и весь тот строй русской помещичьей жизни, который медленно, но верно выключил этого человека из жизни, превратил его в «склад, заваленный всякой дрянью». (18)

Антиподом Оболомову выступает Андрей Иванович Штольц. Он введен в роман, чтобы подчеркнуть характер Обломова, показать отличие их друг от друга, без него картина обломовщины была бы не полна, поэтому и мы не обойдем стороной Штольца.

Андрей Иванович Штольц является таким человеком, каких еще очень мало было в том обществе. Он не избалован домашним воспитанием, он с молодых лет начал пользоваться разумной свободою, рано узнал жизнь и умел внести в практическую деятельность прочные теоретические знания.

Выработанность убеждений, твердость воли, критический взгляд на людей и на жизнь, а также вера в истину и в добро, уважение ко всему прекрасному и возвышенному - вот главные черты характера Штольца.

Он не дает воли страстям, отличая их от чувства, он наблюдает за собой и сознает, что человек – это существо мыслящее и что рассудок должен управлять его действиями. Господство разума не исключает чувства, но осмысливает его и предохраняет от увлечений. Штольц не принадлежит к числу тех холодных, флегматических людей, которые подчиняют свои поступки расчету, потому что в них нет жизненной теплоты, потому что они не способны ни горячо любить, ни жертвовать собою во имя идеи. Штольц не мечтатель, потому что мечтательность – удел людей, больных телом или душой, не умеющих построить жизнь по своему желанию. «У Штольца здоровая и крепкая природа, он сознает свои силы, не слабеет перед неблагоприятными обстоятельствами, жизненные силы бьют в нем живым ключом, и он употребляет их на полезную деятельность, живет умом, сдерживая порывы воображения, но воспитывая в себе правильное эстетическое чувство. Характер его может с первого взгляда показаться жестоким и холодным. Спокойный, часто шутливый тон, с которым он говорит и о своих и о чужих интересах, может быть принят за неспособность глубоко чувствовать, за нежелание вдуматься, вникнуть в дело; но это спокойствие происходит не от холодности: в нем должно видеть доказательство самостоятельности, привычки думать про себя и делиться с другими своими впечатлениями только тогда, когда это может доставить им пользу или удовольствие. (22, 23)Если сравнить Обломова и Штольца, Обломов нежнее и общительнее своего друга. Это и естественно: характеры слабые всегда нуждаются в нравственной поддержке и потому всегда готовы раскрыться, поделиться с другим горем или радостью. Люди с твердым, глубоким характером находят в голосе собственного рассудка лучшую опору и потому редко чувствуют потребность высказаться. В отношении к любимой женщине Штольц не способен быть страдательным существом, послушным исполнителем ее воли: сознание собственной личности не позволяет ему отступать от убеждений или менять основные черты своего характера. Рассуждая о любви, мы видим, что Штольц понимает под ней не служение кумиру, а разумное чувство, которое объединяет и дополняет существование двух взаимно уважающих друг друга людей. Штольц - не романтик и не лирик, вполне европеец по развитию и по взгляду на жизнь. «Он - тип будущий, который теперь редок, но к которому ведет современное движение идей, обнаружившееся с такою силою в нашем обществе» - (1). «Вот, - говорит г. Гончаров, - глаза очнулись от дремоты, послышались бойкие, широкие шаги, живые голоса... Сколько Штольцев должно явиться под русскими именами!» (10, 27).

Именно после анализа двух героев романа мы увидели яркую разницу.

В заключении данной части диплома хотелось бы подвести итоги относительно того, что же все-таки такое обломовщина, каково ее место в произведении Гончарова и жизни русского человека.

Обратимся к словам Горького, который писал, что обобщающая сила созданного Гончаровым образа громадна «… в лице Обломова перед нами правдивейшее изображение дворянства» (16). Обломовцы - это не только мелкое провинциальное дворянство, это все тогдашнее русское барство, переживавшее процесс глубокого, социального и морального кризиса. Обломов - широчайший по своему диапазону образ, охватывающий собой весь дворянско-помещичий класс, синтез наиболее существенных черт его психики и прежде всего глубокой косности, убежденного байбачества. В судьбе Обломова с исчерпывающей полнотой показан был процесс деградации, вырождения крепостнического уклада со свойственными ему чертами дикости и застоя. Обломов - олицетворение всего помещичьего уклада жизни накануне 60-х годов.

2.2 Предметный мир в романе «Обломов»

В романе «Обломов» мы прослеживаем, как условия быта, в которых вырос Обломов, его воспитание порождают в нем безволие, апатию, равнодушие. «Я старался показать в Обломове, - писал Гончаров С. А. Никитенко 25.02.1873 г. – как и отчего у нас люди превращаются прежде времени в … кисель – климат, среда, протяжение – захолустья, дремотная жизнь – и всё частные, индивидуальные у каждого обстоятельства». (10) И ведь не секрет, добавим мы от себя, что не только воспитание, социальное окружение влияют на формирование личности человека - быт, обстановка, окружающая человека на протяжении его жизни, в равной, если не в большей мере оказывают влияние на характер и мировоззрение человека; и особенно сильно это влияние ощущается в детстве. Во «сне Обломова» писатель создал изумительную по яркости и глубине картину помещичьей жизни. Патриархальные нравы, натуральное хозяйство помещика, отсутствие каких–либо духовных интересов, покой и бездействие - вечный мир – вот что окружало Илью Ильича с детства, вот что обломовщину. А ведь не секрет, что именно в детстве закладываются основные черты характера человека. Социальное, также как и бытовое окружение оказывают огромное влияние на характер и мировоззрение человека.

Знакомя нас со своим героем, лежащим в доме на Гороховой улице, писатель отмечает и привлекательные черты его характера: мягкость, простоту, великодушие и доброту. Вместе с тем, с первых страниц романа Гончаров показывает и слабости личности Обломова – апатию, лень, «отсутствие всякой определенной цели, всякой сосредоточенности …». (10) Автор окружает своего героя предметами (туфли, халат, диван), сопровождающими его в течение всей жизни и символизирующими обломовскую неподвижность и бездействие. Если бы мы задались целью создать музей литературного героя, то именно такую обстановку следовало бы создать в нём:

«Комната, где лежал Илья Ильич, с первого взгляда казалась прекрасно убранною. Там стояло бюро красного дерева, два дивана, обитые шелковою материею, красивые ширмы с вышитыми небывалыми в природе птицами и плодами. Были там шелковые занавесы, ковры, несколько картин, бронза, фарфор и множество красивых мелочей.

Но опытный глаз человека с чистым вкусом одним беглым взглядом на всё, что тут было, прочел бы только желание кое-как соблюсти decorum неизбежных приличий, лишь бы отделаться от них. Обломов хлопотал, конечно, только об этом, когда убирал свой кабинет. Утонченный вкус не удовольствовался бы этими тяжелыми, неграциозными стульями красного дерева, шаткими этажерками. Задок у одного дивана оселся вниз, наклеенное дерево местами отстало.

Точно тот же характер носили на себе и картины, и вазы, и мелочи.

Сам хозяин, однако, смотрел на убранство своего кабинета так холодно и рассеянно, как будто спрашивал глазами: «Кто сюда натащил и наставил всё это?» От такого холодного воззрения Обломова на свою собственность, а может быть и еще от более холодного воззрения на тот же предмет слуги его, Захара, вид кабинета, если осмотреть там всё повнимательнее, поражал господствующею в нем запущенностью и небрежностью». (10)

Как видно, квартира Обломова представляла из себя, скорее, склад ненужных вещей, где давно не ступала нога человека, нежели жилое помещение. Этой картиной, или предметным окружением, Гончаров подчеркивает то, что Обломов, возможно, даже сам чувствует себя «лишним человеком», вырванным из контекста бурного прогресса. Не случайно Добролюбов назвал Обломова «лишним человеком, сведенным с красивого пьедестала на мягкий диван». (17)

Халат, возможно, является одной из основных характеристик «обломовщины» вообще и Обломова, в частности. Это сквозной образ-символ романа, это не частная подробность описаний и характеристик, а художественная деталь, становящаяся центром композиции образа. Как и упомянутая выше «обломовщина», обломовский халат стал нарицательным понятием, употребляющимся для обозначения личностного понятия «обломовщины», генетически связанным с ней. Однако, в отличие от «обломовщины», которая явилась особой творческой находкой Гончарова, образ халата, ставший символом характера Обломова, имеет свой собственный первоисточник. Если функциональная роль образа обломовского халата (типизирующая, характерологическая и т.д.) в критике и в научной литературе рассматривалось многократно (вспомним статью А.В. Дружинина об «Обломове», в которой он восхищался поистине фламандской расточительностью деталей в этом произведении), то на его литературный источник до сих пор никто не обратил внимания. Обломовский халат – это символ-эквивалент духовного состояния героя. Это тот «бесконечный знак», который создается взаимосвязями текста и контекста и может иметь бесконечное количество значений. Символ – предмет и средство изображения одновременно, это единство значения и образа. Обломовский халат – компонент образа-символа Обломова, его генетический «код». В этом смысле образ-символ халата «конечен и бесконечен» одновременно.

Обломов почти всегда в бездействии. Окружающая обстановка, быт призваны подчеркнуть бездеятельность и апатичность героя, символично отразить все то, что было в реальности. «Вид кабинета, - пишет Гончаров - поражал господствующею в нем запущенностью и небрежностью». (10) Тяжелые, аляповатые стулья, шаткие этажерки, осевший вниз задок дивана с отклеивающимся деревом, повисшая около картин в виде фестонов паутина, покрытое слоем пыли зеркало, ковры в пятнах, тарелки с обглоданными косточками, стоящие со вчерашнего ужина, две-три книги, покрытые пылью, чернильница, в которой обитают мухи, – всё это выразительно характеризует Обломова, его отношение к жизни». (10)

Большой диван, удобный халат, мягкие туфли Обломов не променяет ни на что - ведь эти предметы являются неотъемлемой частью его образа жизни, своего рода символами этого обломовского образа жизни, мирного образа жизни, расставшись с которыми, он перестанет быть собой. Все события романа, так или иначе влияющие на ход жизни героя, даны в сопоставлении с его предметным окружением. Вот как описывает Гончаров то, какую роль играют эти предметы в жизни Обломова:

«на диване он испытал чувство мирной радости, что он с девяти до трех, с восьми до девяти может пробыть у себя на диване, и гордился, что не надо идти с докладом, писать бумаг, что есть простор его чувствам, воображению». (10)

Жизненная достоверность достигается тем, что характер Обломова дан в развитии. В этом отношении очень важна девятая глава - «Сон Обломова», где воссоздаётся картина детства героя, показана жизнь Обломовки - условий, формировавших мировоззрение и характер героя. Гончаров так описывает один день в Обломовке: «Тихо и сонно всё в деревне: безмолвные избы отворены настежь; не видно ни души; одни мухи тучами летают и жужжат в духоте..» (10). На этом фоне обрисованы обломовцы - равнодушные люди, не знающие, что где-то есть города, иная жизнь, и т.д. Такую же вялую, бессмысленную жизнь ведет и владелец деревни – старик Обломов. Гончаров с иронией описывает обломовский быт:

«Сам Обломов - старик тоже не без занятий. Он целое утро сидит у окна и неукоснительно наблюдает за всем, что делается на дворе.

- Эй, Игнашка? Что несешь, дурак? - спросит он идущего по двору человека.

- Несу ножи точить в людскую, - отвечает тот, не взглянув на барина.

- Ну неси, неси, да хорошенько, смотри, наточи!

Потом остановит бабу:

- Эй, баба! Баба! Куда ходила?

- В погреб, батюшка, - говорила она, останавливаясь, и, прикрыв глаза рукой, глядела на окно, - молока к столу достать.

- Ну иди, иди! - отвечал барин. - Да смотри, не пролей молоко-то. - А ты, Захарка, постреленок, куда опять бежишь? - кричал потом. - Вот я тебе дам бегать! Уж я вижу, что ты это в третий раз бежишь. Пошел назад, в прихожую!

И Захарка шел опять дремать в прихожую.

Придут ли коровы с поля, старик первый позаботится, чтоб их напоили; завидит ли из окна, что дворняжка преследует курицу, тотчас примет строгие меры против беспорядков». (10)

Ленивое переползание изо дня в день, бездеятельность, отсутствие жизненных целей - вот что характеризует быт Обломовки. Путем создания коллективного образа Обломовки, Гончаров, как уже было замечено, изображает среду, накладывающую неизгладимый отпечаток на всех, кого она коснулась. Ветхая галерея всё не ремонтируется, мостик через канаву сгнил. А Илья Иванович говорит только о починке мостика и плетня. Впрочем, он иногда действует:

«Илья Иванович простер свою заботливость даже до того, что однажды, гуляя по саду, собственноручно приподнял, кряхтя и охая, плетень и велел садовнику поставить поскорей две жерди: плетень благодаря этой распорядительности Обломова простоял так всё лето, и только зимой снегом повалило его опять.

Наконец, даже дошло до того, что на мостик настлали три новые доски, тотчас же, как только Антип свалился с него, с лошадью и с бочкой, в канаву. Он еще не успел выздороветь от ушиба, а уж мостик отделан был почти заново». (10)

В Обломовке буквально всё находится в запустении. Лень и жадность - отличительные черты её обитателей:

«Не для всякого зажгут и две свечи: свечка покупалась в городе на деньги и береглась, как все покупные вещи, под ключом самой хозяйки. Огарки бережно считались и прятались.

Вообще там денег тратить не любили, и, как ни необходима была вещь, но деньги за нее выдавались всегда с великим соболезнованием, и то если издержка была незначительна. Значительная же трата сопровождалась стонами, воплями и бранью.

Обломовцы соглашались лучше терпеть всякого рода неудобства, даже привыкали не считать их неудобствами, чем тратить деньги.

От этого и диван в гостиной давным-давно весь в пятнах, от этого и кожаное кресло Ильи Иваныча только называется кожаным, а в самом-то деле оно - не то мочальное, не то веревочное: кожи-то осталось только на спинке один клочок, а остальная уж пять лет как развалилась в куски и слезла; оттого же, может быть, и ворота всё кривы, и крыльцо шатается. Но заплатить за что-нибудь, хоть самонужнейшее, вдруг двести, триста, пятьсот рублей казалось им чуть не самоубийством». (10)

В Обломовке - натуральное хозяйство и поэтому каждая копейка на счету. Обломовцы знали одно-единственное средство сбережения капиталов - хранить их в сундуке. (1)

Гончаров показывает жизнь обломовцев текущей «как покойная река». Внешние картины проявления их жизни представлены идиллически. Описанием Обломовки. Гончаров, как и Тургенев, сказал «надгробное слово» дворянским гнёздам. В обоих имениях господствуют патриархальные порядки, накладывающие неизгладимый отпечаток на их обитателей. Имение Лаврецких существенно отличается от Обломовки - там всё поэтично, свидетельствует о высокой культуре. Ничего этого нет в Обломовке.

Обломов оказывается неспособным к самому простому делу, он не знает, как наладить свое имение, не годен к какой-либо службе, его может обмануть любой плут. Его пугает всякое изменение в жизни. «Идти вперед или остаться?», - этот обломовский вопрос был для него глубже гамлетовского «быть или не быть?» и Чернышевского «что делать?». Идти вперед - это значит вдруг сбросить широкий халат не только с плеч, но и с души, с ума; вместе с пылью и паутиной со стен смести паутину с глаз и прозреть!

Целиком и полностью образ берёзовой рощи в романе «Обломов» увязан с образом главного его героя. Занимаясь «разработкой плана имения», Илья Ильич представляет, «как он сидит в летний вечер на террасе, за чайным столом...». Вдали «желтеют поля, солнце опускается за знакомый березняк и румянит гладкий, как зеркало, пруд...». Рисуя идеал своей жизни в деревне перед Штольцем, наш мечтатель говорит: «Потом, как свалит жара, отправили бы телегу с самоваром, с десертом, в берёзовую рощу...». Или вот эпизод из жизни на Выборгской стороне: «Потом стали сажать овощи в огороде; пришли разные праздники, троица, семик, первое мая; всё это ознаменовалось берёзками, венками: в роще пили чай». Ничего вроде бы особого и не сказано о берёзе. Но само слово «берёза» помещено в пропахший травами, дышащий уютом, семейными началами, синтаксически выверенный контекст, погружено в сладкозвучие русской речи, и потому оно источает образность. Ну как хорошо сказано: «как свалит жара». Андрей Штольц ценит в Обломове «чистое, светлое и доброе начало», его «вечно доверчивое сердце». Его часто тянет вырваться «из светлой толпы» и успокоить свою «встревоженную или усталую душу» беседой с Обломовым на его «широком диване». И при этом испытать такое чувство, как будто он, Штольц, возвратился «от красот южной природы в берёзовую рощу, где гулял ещё ребёнком». Но почему всё лучшее, что есть в Обломове, сравнивается именно с берёзовой рощей, почему писатель украшает именно ей мечты Ильи Ильича? Ведь Гончаров терпеть не мог красивостей, а тем более избитых сравнений и штампов?

Просматривая антологии поэзии конца XVIII - начала XIX века, мы подметили одну любопытную особенность: поэты как будто не замечали берёзу. В их стихах царствуют дубы, дубравы, дубровы, оливы, лавры; шумят липы, склоняются ивы, зеленеют сосны; пальмы, кипарисы, мирты, - всё есть, кроме берёзы. Во всяком случае, она - редкость. Запоминается берёзка в «Русской песне» Н. Ибрагимова:

Гончарову берёза виделась как неотъемлемое дерево российской жизни, крестьянского обихода, обрядовых ритуалов, труда и отдохновения. Само слово ещё первозданно светилось и имело какой-то нынче забытый утраченный смысл, связующий её с родными пенатами. Это, кажется, можно почувствовать, читая стихотворение «Берёза» П. Вяземского. Написано оно в 1855 году.

Как видно, и здесь предметные детали являются важными для Обломова - и халат, и паутина на стенах - всё это олицетворяет образ жизни Обломова, его мировоззрение, и расстаться с этими атрибутами своего быта значит для Обломова - потерять себя.

Тогда возникает естественный вопрос: если у Обломова не было способностей к труду, может быть, его личная жизнь текла бурной рекой? Ничуть не бывало. Только в первые годы жизни в Санкт-Петербурге «покойные черты лица его оживлялись чаще, глаза подолгу сияли огнем жизни, из них лились лучи света, надежды, силы. В те далекие времена Обломов замечал на себе страстные взгляды и обещающие улыбки красавиц. Но он не сближался с женщинами, дорожа покоем, и ограничивался поклонением издали на почтительном расстоянии». (10)

Стремление к покою обусловило жизненные взгляды Обломова - всякая деятельность означает для него скуку. Своим неумением трудиться Обломов близок к типу «лишнего человека» - Онегину, Печорину, Рудину, Бельтову.

В конце первой части Гончаров ставит вопрос о том, что же победит в Обломове: жизненные, деятельные начала или сонная «обломовщина»? Во второй части романа Обломова встряхнула жизнь. Он воспрянул духом. Однако и в это время в нем происходит внутренняя борьба. Обломов боится городской суеты, ищет покоя и тишины. И олицетворением покоя и тишины снова становятся: уютная квартира и удобный диван: Илья Ильич признается Штольцу, что только у Ивана Герасимовича, его прежнего сослуживца, он чувствует себя спокойно:

«У него, знаешь, как-то привольно, уютно в доме. Комнаты маленькие, диваны такие глубокие: уйдешь с головой, и не видать человека. Окна совсем закрыты плющами да кактусами, канареек больше дюжины, три собаки, такие добрые! Закуска со стола не сходит. Гравюры всё изображают семейные сцены. Придешь, и уйти не хочется. Сидишь, не заботясь, не думая ни о чем, знаешь, что около тебя есть человек... конечно, немудрый, поменяться с ним идеей нечего и думать, зато нехитрый, добрый, радушный, без претензий и не уязвит тебя за глаза! - Что ж вы делаете? - Что? Вот я приду, сядем друг против друга на диваны, с ногами; он курит...» (10)

В этом - жизненная программа Обломова: наслаждение покоем, тишиной. И предметы, окружающие Обломова, все предназначены исключительно для этой цели: и диван, и халат, и квартира; и, что характерно, предметы, предназначенные для деятельности, например, чернильница, бездействуют и совершенно не нужны Обломову.

Что касается «деловых качеств» Обломова, то они также раскрываются через предметный мир. Так, в аспекте переустройства имения, также как и в личной жизни, победила обломовщина - Илья Ильич испугался предложения Штольца провести к Обломовке шоссе, построить пристань, а в городе открыть ярмарку. Вот как автор рисует предметный мир этого переустройства:

«- Ах, Боже мой! - сказал Обломов. - Этого еще недоставало! Обломовка была в таком затишье, в стороне, а теперь ярмарка, большая дорога! Мужики повадятся в город, к нам будут таскаться купцы - всё пропало! Беда! …

- Как же не беда? - продолжал Обломов. - Мужики были так себе, ничего не слышно, ни хорошего, ни дурного, делают свое дело, ни за чем не тянутся; а теперь развратятся! Пойдут чаи, кофеи, бархатные штаны, гармоники, смазные сапоги... не будет проку!

- Да, если это так, конечно, мало проку, - заметил Штольц... - А ты заведи-ка школу в деревне...

- Не рано ли? - сказал Обломов. - Грамотность вредна мужику: выучи его, так он, пожалуй, и пахать не станет...» (10)

Какой яркий контраст с миром, окружающим Обломова: тишина, удобный диван, уютный халат, и вдруг - смазные сапоги, штаны, гармоники, шум, гам.

2.3 Поющая сирень

В духе традиции, созданной русскими писателями, И. А. Гончаров подвергает своего героя величайшему испытанию - испытанию любовью. Чувство к Ольге Ильинской (весьма символична сама фамиилия – Ольга для Ильи), девушке огромной душевной силы, могло бы воскресить Обломова. Но Гончаров - реалист, и он не может показать счастливый финал романа. «Отчего погибло все? Кто проклял тебя, Илья? Что сгубило тебя?» - с горечью пытается понять Ольга. И писатель дает ответ на эти вопросы, совершенно точно определив имя этого зла - обломовщина. И не один Илья Ильич стал ее жертвой. «Наше имя легион!» - говорит он Штольцу. (10) И действительно, поражены обломовщиной, стали ее жертвами почти все герои романа: и Захар, и Агафья Пшеницына, и Штольц, и Ольга.

Величайшая заслуга И. А. Гончарова состоит в том, что он удивительно точно изобразил болезнь, поразившую русское общество середины XIX века, которую Н. А. Добролюбов охарактеризовал, как «неспособность деятельно захотеть чего-либо», и указал на социальные причины этого явления.

Любовь Ольги на время преобразила Обломова. Он расстался с привычным образом жизни, стал деятелен. Чувство к Ольге заполняет всё его существо, и он не может вернуться к своим привычкам. И снова Гончаров показывает эту перемену в своем герое через посредство его предметного окружения, и, в частности, в отношении Обломова к своему халату:

«С этой минуты настойчивый взгляд Ольги не выходил из головы Обломова. Напрасно он во весь рост лег на спину, напрасно брал самые ленивые и покойные позы - не спится, да и только. И халат показался ему противен, и Захар глуп и невыносим, и пыль с паутиной нестерпима.

Он велел вынести вон несколько дрянных картин, которые навязал ему какой-то покровитель бедных артистов; сам поправил штору, которая давно не поднималась, позвал Анисью и велел протереть окна, смахнул паутину, а потом лег на бок и продумал с час - об Ольге». (10)

Сравним также эпизод, когда Обломов объясняется в любви:

«- Лю... блю! - произнес Обломов. - Но ведь любить можно мать, отца, няньку, даже собачонку: всё это покрывается общим, собирательным понятием «люблю», как старым...

- Халатом? - сказала она, засмеявшись. - A propos, где ваш халат?

- Какой халат? У меня никакого не было.

Она посмотрела на него с улыбкой упрека.

- Вот вы о старом халате! - сказал он. - Я жду, душа замерла у меня от нетерпения слышать, как из сердца у вас порывается чувство, каким именем назовете вы эти порывы, а вы... Бог с вами, Ольга! Да, я влюблен в вас и говорю, что без этого нет и прямой любви: ни в отца, ни в мать, ни в няньку не влюбляются, а любят их...» (10)

Можем сказать, что в этом эпизоде особенно отчётливо видно, как Обломов решает отказаться от своих прежних привычек и отвергает такой важный атрибут своей прежней жизни, как старый халат.

Но даже в этом аспекте победила «обломовщина». Все произошло именно так, как об этом спрашивала Ольга:

«- А если, - начала она горячо вопросом, - вы устанете от этой любви, как устали от книг, от службы, от света; если со временем, без соперницы, без другой любви, уснете вдруг около меня, как у себя на диване, и голос мой не разбудит вас; если опухоль у сердца пройдет, если даже не другая женщина, а халат ваш будет вам дороже?..

- Ольга, это невозможно! - перебил он с неудовольствием, отодвигаясь от нее». (10)

И, как показывает дальнейшее развитие событий в романе, даже не другая женщина (Пшеницына), а прежний уютный, спокойный образ жизни становятся для Обломова дороже любви.

Необоримая лень и апатия, присущие Обломову, в доме Пшеницыной нашли благодатную почву. Здесь «нет никаких понуканий, никаких требований». (27)

Предметной деталью Гончаров передает переломные моменты в жизни героя. Так, в XII главе третьей части писатель заставляет Захара облачить его в халат, вымытый и починенный хозяйкой. Халат здесь символизирует возврат к старой обломовской жизни:

«- Еще я халат ваш достала из чулана, - продолжала она, - его можно починить и вымыть: материя такая славная! Он долго прослужит.

- Напрасно! Я его не ношу больше, я отстал, он мне не нужен.

- Ну всё равно, пусть вымоют: может быть, наденете когда-нибудь... л свадьбе! - досказала она, усмехаясь и захлопывая дверь».

Ещё более характерна в этом смысле сцена, когда Илья Ильич возвращается домой и искренне удивляется приёму, оказанному ему Захаром:

«- Илья Ильич почти не заметил, как Захар раздел его, стащил сапоги и накинул на него - халат!

- Что это? - спросил он только, поглядев на халат.

- Хозяйка сегодня принесла: вымыли и починили халат, - сказал Захар.

Обломов как сел, так и остался в кресле». (10)

Эта, казалось бы, вполне обычная предметная деталь становится толчком для душевных переживаний героя, становится символом возврата к прежней жизни, прежнему порядку. Тогда в сердце его «на время затихла жизнь», быть может, от осознания своей никчемности и бесполезности …

«Всё погрузилось в сон и мрак около него. Он сидел, опершись на руку, не замечал мрака, не слыхал боя часов. Ум его утонул в хаосе безобразных, неясных мыслей; они неслись, как облака в небе, без цели и без связи, - он не ловил ни одной. Сердце было убито: там на время затихла жизнь. Возвращение к жизни, к порядку, к течению правильным путем скопившегося напора жизненных сил совершалось медленно». (10)

Счастливые дни дружбы с Ольгой безвозвратно ушли, преданы забвению. И это Гончаров передаёт пейзажем, предметной деталью, возросшей до символа:

«- Снег, снег, снег! - твердил он бессмысленно, глядя на снег, густым слоем покрывший забор, плетень и гряды на огороде. - Всё засыпал! - шепнул потом отчаянно, лег в постель и заснул свинцовым, безотрадным сном». (10)

Окутались в снежный саван и погибли его мечты об иной жизни.

Сирень Гончарова имеет музыкальное, а значит, божественное происхождение. В романе «Обломов» она наполняет пульс одного из самых различимых его мотивов. Речь пойдёт о мотиве «сиреневой ветки», которым оркестрована история любви Ольги Ильинской и Обломова, ставшая, как выразился А. Дружинин, «одним из обворожительнейших эпизодов во всей русской литературе».

Лёгкое дуновение, предчувствие зацветающей майской сирени мы улавливаем в первый же момент знакомства Обломова с Ильинской. Он любуется ей и думает: «Боже мой, какая она хорошенькая! Бывают же такие на свете!.. Эта белизна, эти глаза, где, как в пучине, темно и вместе блестит что-то, душа, должно быть. Улыбку можно читать, как книгу; за улыбкой эти зубы и вся голова... как она нежно покоится на плечах, точно зыблется, как цветок, дышится ароматом...».

Зарождению мотива предшествует и сцена встречи Ильи и Ольги в парке. Считаем необходимым хотя бы в сокращённом виде, но привести её, чтобы показать, какого потрясающего психологического эффекта добивается писатель за счёт интонационных перепадов и модуляций.

«- Ах, что я наделал! - говорил он. - Всё сгубил!.. Любовь, слёзы - к лицу ли это мне?.. Боже мой!..

«Что наделал этот Обломов! О, ему надо дать урок, чтоб этого вперёд не было!.. Как он смел!» - думала она, идя по парку; глаза её горели...

Вдруг кто-то идёт, слышит она.

«Идёт кто-то...» - подумал Обломов.

И сошлись лицом к лицу.

- Ольга Сергеевна! - сказал он, трясясь, как осиновый лист.

- Илья Ильич! - отвечала она робко, и оба остановились».

Теченье мыслей Обломова и Ольги, как будто подталкиваемых кем-то навстречу друг другу, и само мгновение встречи имеют разную интонационно-лексическую окраску, гибкую мелодическую канву: от раскаяния Обломова, от немного наигранного возмущения Ольги - к их общей, еле сдерживаемой радости, тихому смирению, благоговейности. Прекрасный эпизод! Кажется, что это и не проза, а особого вида поэзия, когда уже слова становятся лишними и поэтому отбираются Гончаровым самые необходимые. Фраза «Вдруг кто-то идёт, слышит она», если так можно выразиться, запатентована писателем: дважды написать её невозможно. Попытайтесь переставить в ней, поменять местами слова - предложение от такой перестановки тускнеет и съёживается, не переставая оставаться грамматической ересью:

Вдруг кто-то идёт, слышит она.

Она слышит: вдруг кто-то идёт.

Слышит она: вдруг кто-то идёт.

Кто-то вдруг идёт, слышит она.

Идёт кто-то вдруг, слышит она.

Идёт вдруг кто-то, слышит она.

Именно на эмоционально-высокой волне выше приведённого эпизода и возникает в романе образ сиреневой ветки, спорящий с ландышами, розами, резедой и поначалу отрицаемый Обломовым.

Ольга «сорвала ветку сирени и нюхала её, закрыв лицо и нос.

- Понюхайте, как хорошо пахнет! - сказала она и закрыла нос и ему».

Влюблённый в Ольгу, в её голос, в небесную мелодию молитвы, которую она исполняет, Обломов не сразу замечает, что на его глазах происходит сказочное слияние женской красоты, музыки и расцветшей сиреневой ветки.

Пока ещё Обломов не прозрел и, нагибаясь за ландышами, говорит, что «сирень всё около домов растёт, ветки так и лезут в окно, запах приторный».

Распределение мотива «сиреневой ветки» внутри романа имеет хоть и регулярный, но неравномерный характер. Вплоть до конца второй части он выражен Гончаровым наиболее развёрнуто и отчётливо, интервалы во времени между появлением его элементов в тексте короче, а его повторяемость постоянней и чаще, чем в третьей и четвёртой частях романа. Чем это можно было бы объяснить?

«Светлый, безоблачный праздник любви», по выражению Обломова, сжат в романе временными рамками, мотив ветки зиждется на образе живой благоухающей сирени в пору её полного расцвета, параллельно которому меняется и внутренний мир - мир влюблённых. Ольге открывается во всех проявлениях жизни «особенный смысл», когда «всё говорит вокруг, всё отвечает её настроению; цветок распускается, и она слышит будто его дыхание».

Обломов же «начинал веровать в постоянную безоблачность жизни». Это был «момент символических намёков, знаменательных улыбок, сиреневых веток». О самом главном Ольга и Илья Ильич высказались друг перед другом при помощи «языка» цветущей сирени: ветка сирени, выроненная Ольгой и выдавшая её чувство; сорванная мимоходом ветка и брошенная Ильинской с досадой на землю; та же ветка, подобранная Обломовым как шифр к отгадке поведения Ольги; наконец, новая ветка в руке Ольги как «лучшая половина» жизни, отворяемая Обломову:

«- Где же другая? Что после этого ещё?

- Ищите.

- Зачем?

- Чтоб не потерять первой...».

Стройность ритмической композиции мотива-символа придаёт используемый Гончаровым приём зеркальной симметрии. Сравним зачины двух диалогов между героями:

- Что это у вас? - спросила она.

- Ветка.

- Какая ветка?

- Вы видите: сиреневая.

Вообще проблеме симметрии в построении художественного произведения Гончаров придавал огромное значение. Так в письме к поэту А. Майкову он объясняет, почему в России так мало говорят о майковском переводе поэмы Данте «Божественная комедия»: «Причина этому, конечно, Вам понятна: поэма не вся напечатана, из неё вырезано сердце, разрушена её симметричность...».

Несбывшийся эффект ритмического ожидания тонко реализуется Гончаровым в виде искусственного узора - двойника живой сиреневой ветки. Можно ли представить её затворницей? Канва, по которой Ольга вышивает сиреневую ветку для барона, а потом, по клеткам, - для Ильи Ильича, воспринимается как намёк на неизбежную в дальнейшем трансформацию мотива, хотя в воображении Обломова встаёт образ Ольги, «во весь рост, с веткой сирени в руках».

Троекратное «люблю», вырвавшееся из уст Ольги, ассоциируется со световой и цветовой сторонами гончаровской «живописи»: «Каждый день и час приносил новые звуки и лучи, но свет горел один, мотив звучал всё тот же».

Композиционная ось романа, тождественная трагическому надлому в поведении Ильи Ильича, проходит точно по центру книги Гончарова, начиная со слов «как вдруг» в десятой главе второй части «Обломова». Глядя в небо, Илья Ильич говорит: «...Боже мой! Ты открыл мне глаза и указал долг...». В письме Обломова к Ольге её троекратное «люблю» перечёркивается троекратным «нет» автора письма. С этого момента начинает снижаться пафос сиреневого мотива. Не замечая смены времени года, Обломов просит у Ольги ветку как знак.

«- Сирени... отошли, пропали!.. Вон, видите, какие остались: поблеклые!

- Отошли, поблекли! - повторил он, глядя на сирени...».

Увядание метафорически переносится писателем на жертвенное письмо Обломова. «Оно поблекло!» - говорит он, не подозревая в тот миг, что его письмо «расцветёт» в руках Штольца, доказывая невиновность Ольги и дальнозоркую мудрость Ильи Ильича.

Признание в любви, ветка сирени, - всё это не должно повторяться у женщины, думает Обломов и находит «законный» выход: «протянуть Ольге руку с кольцом». Обручальное кольцо и сирень. Они, как мы знаем, оказались в романе несовместимыми. Может быть, Гончаров умышленно «принуждает» Ольгу Ильинскую трижды отказываться от лилового и тёмно-фиолетового цветов (имеется в виду смена гардероба Ольги, подаренное ей Кате платье).

Последний порыв нашей героини похож на расцвет и увядание живого растения. Ольга в ожидании Обломова «похорошела, как летом». Она ждёт. «Три, четыре часа - всё нет! В половине пятого красота её, расцветание начали пропадать; она стала заметно увядать...» Но Илья Ильич не явился ни после обеда, ни вечером. Ольга ещё ждёт. Но... «потом вдруг как будто весь организм её наполнился огнём, потом льдом».

Безнадёжной скорбью окрашивается мотив сиреневой ветки в конце части романа. «Не я плачу, воспоминания плачут... Лето... парк... помнишь? Мне жаль нашей аллеи, сирени... Это всё приросло к сердцу: больно отрывать!..» - так Ольга прощается с героем романа. Знаменательно в этом месте пересечение мотива сирени с мотивом снега. «Снег, снег, снег!.. Всё засыпал!» - шепчет заболевший Обломов. («Жалко, что ландыши так скоро отцвели», - говорит Снегурочка Островского.) Это снег «зимы тревоги нашей», напоминающий, как сказал Гончаров, «бренный состав наш».

В заключительной части романа мотив сирени, мерцательно продолжая свою ритмическую пульсацию, приобретает новые смысловые оттенки. Образ сиреневой ветки с ненавязчивым постоянством проступает то сквозь судьбоносные диалоги гончаровских героев, то сквозь подсознательно воспринимаемые читателем ассоциативные переклички.

Следует отметить также, что содержание данного мотива претерпевает в системе координат текстуального времени и пространства значительные изменения, обусловленные как требованием контекста, так и законами идейно-художественного движения романа в целом. Так, цветущая ветка сирени - во всей своей непосредственности и благоухающей молодости - увядает от прикосновения к ней рационального Штольца, который, взвешивая исповедь Ольги на весах рассудка, насмешливо замечает: «...О чём не плачут женщины? Вы сами же говорите, что вам было жаль букета сирени, любимой скамьи... Сколько причин для слёз!». Ах, как режет слух словосочетание «букет сирени», в которое Штольц вложил холодновато-ироническую интонацию! Но когда Ольга спрашивает, как же ей быть с прошлым, он, не колеблясь, отвечает: «Поблекнет, как ваша сирень!».