Стихотворения 18

Стихотворения

Автор: Рубцов Н.М.

ВОЛНЫ И СКАЛЫ

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

ЭЛЕГИЯ

..брату Алику

Стукнул по карману —

не звенит.

Стукнул по другому —

не слыхать.

В коммунизм — безоблачный зенит —

полетели мысли

отдыхать.

Но очнусь,

и выйду за порог,

и пойду на ветер, на откос —

о печали пройденных дорог

шелестеть остатками волос.

Память отбивается от рук,

молодость уходит из-под ног.

Солнышко описывает круг —

жизненный

отсчитывает

срок...

Ленинград,

март, 1962

Варианты : 1 2

САЛЮТ МОРЮ

В ОКЕАНЕ

Забрызгана крупно

и рубка, и рында,

но румб отправления дан, —

и тральщик тралфлота

треста "Севрыба"

пошел промышлять в океан.

Подумаешь, рыба!

Подумаешь, рубка!

Как всякий заправский матрос,

я хрипло ругался.

И хлюпал, как шлюпка,

сердитый простуженный нос.

От имени треста

треске мелюзговой

язвил я:

"— Что, сдохла уже?"

На встречные

злые

суда без улова

кричал я:

"— Эй вы, на барже!"

А волны,

как мускулы,

взмыленно,

пьяно,

буграми в багровых тонах

ходили по нервной груди океана,

и нерпы ныряли в волнах.

И долго,

и хищно,

стремясь поживиться,

с кричащей, голодной тоской

летели большие

клювастые

птицы

за судном,

пропахшим треской!

Ленинград,

июль, 1961

Варианты : 1

ФИАЛКИ

Я в фуфаечке грязной

шёл по насыпи мола.

Вдруг откуда-то страстно

стала звать радиола:

"Купите фиалки,

вот фиалки лесные.

Купите фиалки,

они словно живые..."

..Как я рвался на море!

Бросил дом безрассудно.

И в моряцкой конторе

всё просился на судно —

на буксир, на баржу ли...

Но нетрезвые, с кренцем,

моряки хохотнули

и назвали младенцем!

Так зачем мою душу

так волна волновала,

посылая на сушу

брызги быстрого шквала?

Кроме моря и неба,

кроме мокрого мола

надо хлеба мне, хлеба!

Замолчи, радиола...

Сел я в белый автобус,

в белый, тёплый, хороший.

Там вертелась, как глобус,

голова контролёрши.

Назвала хулиганом,

Назвала меня фруктом.

Как всё это погано!..

Эх, кондуктор, кондуктор!

Ты не требуй билета,

увези на толкучку.

Я, как маме, за это

поцелую Вам ручку!

..Вот хожу я, где ругань,

где торговля по кругу,

где толкают друг друга,

и "толкают" друг другу.

Рвут за каждую гайку —

русский, немец, эстонец!..

О.. Купите фуфайку.

Я отдам — за червонец...

Ленинград,

март, 1962

* * *

Я весь в мазуте,

весь в тавоте,

зато работаю в тралфлоте!

..Печально пела радиола:

звала к любви,

в закат,

в уют!..

На камни пламенного мола

матросы вышли из кают.

Они с родными целовались.

Вздувал рубахи

мокрый норд.

Суда гудели, надрывались,

матросов требуя на борт...

И вот опять — святое дело:

опять аврал, горяч и груб...

И шкерщик встал

у рыбодела,

и встал матрос-головоруб...

Мы всю треску

сдадим народу,

мы план сумеем перекрыть!

Мы терпим подлую погоду,

мы продолжаем плыть и плыть...

..Я юный сын

морских факторий -

хочу,

чтоб вечно шторм звучал,

чтоб для отважных

вечно -

море,

а для уставших -

свой причал...

Ленинград,

март, 1962

Варианты : 1 2 3

НА БЕРЕГУ

Однажды

к пирсу

траулер причалил,

вечерний порт приветствуя гудком.

У всех в карманах деньги забренчали,

и всех на берег выпустил старпом.

Иду и вижу -

мать моя родная! -

для моряков, вернувшихся с морей,

избушка

под названием "пивная"

стоит без стёкол в окнах,

без дверей!

Где трезвый тост

за промысел успешный?

Где трезвый дух общественной пивной?..

Я первый раз

зашёл сюда,

безгрешный,

и покачал кудрявой головой.

И вдруг матросы

в сумраке кутёжном,

как тигры в клетке,

чувствуя момент,

зашевелились глухо и тревожно:

—Тебе чего не нравится,

студент?!

—Послушайте, —

вскипел я, —

где студенты?!

Я знаю сам моряцкую тоску!

И если вы - неглупые клиенты,

оставьте шутки,

трескайте треску!

Я сел за стол с получкою в кармане.

И что там делал,

делал или нет,

пускай никто расспрашивать не станет.

Ведь было мне

всего шестнадцать лет!

...Очнулся я, как после преступленья,

с такой тревогой,

будто бы вчера

кидал в кого-то кружки и поленья,

и мне

в тюрьму

готовиться пора!..

А день вставал!

И музыка зарядки

уже неслась из каждого окна.

И, утверждая

трезвые порядки,

упрямо

волны

двигала

Двина!

Родная рында

звала на работу.

И, освежая головы,

опять

летел приказ

по траловому флоту:

— Необходимо

пьянство пресекать!

Ленинград,

январь 1962

СТИХОТВОРНЫЕ СБОРНИКИ

Николай Рубцов

ВОЛНЫ И СКАЛЫ

<< стр. 2 >>

* * *

Бывало,

вырядимся

с шиком

в костюмы, в шляпы, и — айда!

Любой красотке

с гордым ликом

смотреть на нас приятно,

да!

Вина

весёленький бочонок —

как чудо,

сразу окружён!

Мы пьём за ласковых девчёнок,

а кто постарше,

те —за жён...

Ах, сколько их

в кустах

и в дюнах,

у белых мраморных колонн, —

мужчин,

взволнованных и юных!

А сколько женщин! —

Миллион!

У всех дворцов,

у всех избушек

кишит портовый праздный люд.

Гремит оркестр,

палят из пушек,

дают

над городом

салют!

Ленинград,

март, 1962

ПОРТОВАЯ НОЧЬ

Старпомы ждут своих матросов.

Морской жаргон

с борта на борт

летит,

пугая альбатросов...

И оглашён гудками порт!

Иду. (А как же? — Дисциплина!)

Оставив женщин и ночлег,

иду походкой гражданина

и ртом ловлю роскошный снег,

и выколачиваю звуки

из веток, тронутых ледком,

дышу на зябнущие руки,

дышу свободно и легко!

Пивные — наглухо закрыты.

Темны дворы и этажи.

Как бы заброшенный,

забытый,

безлюден город...

Ни души!

Лишь бледнолицая девица

без выраженья на лице,

как замерзающая птица,

сидит зачем-то на крыльце...

— Матрос! — кричит, — Чего не спится?

Куда торопишься? Постой!

— Пардон! — кричу, — Иду трудиться!

Болтать мне некогда с тобой...

Ленинград,

март, 1962

Варианты : 1

..Валентину Горшкову

Твоя любимая

уснула.

И ты, закрыв глаза и рот,

уснёшь

и свалишься со стула.

Быть может, свалишься

в проход.

И всё ж

не будет слова злого,

ни речи резкой и чужой.

Тебя поднимут,

как святого,

кристально-чистого

душой.

Уложат,

где не дует ветер,

и тихо твой покинут дом.

Ты захрапишь...

И всё на свете —

пойдёт

обычным чередом!

Ленинград,

декабрь, 1961

Варианты : 1

МОРСКИЕ ВЫХОДКИ

(по мотивам Д.Гурамишвили)

Я жил в гостях у брата.

Пока велись деньжата,

всё было хорошо.

Когда мне стало туго —

не оказалось друга,

который бы помог...

Пришёл я с просьбой к брату.

Но брат свою зарплату

ещё не получил.

Не стал я ждать получку.

Уехал на толкучку,

и продал брюки-клёш.

Купил в буфете водку,

и сразу вылил в глотку

стакана полтора.

Потом, в другом буфете —

дружка случайно встретил

и выпил с ним ещё...

Сквозь шум трамвайных станций

я укатил на танцы

и был ошеломлён:

на сумасшедшем круге

сменяли буги-вуги

ужасный рок-энд-ролл!

Сперва в толпе столичной

я вёл себя прилично,

а после поднял шум:

в танцующей ватаге

какому-то стиляге

И при фонарном свете

очнулся я в кювете

с поломанным ребром..

На лбу болела шишка,

и я подумал: — Крышка!

Не буду больше пить!..

Но время пролетело.

Поёт душа и тело,

я полон новых сил!

Хочу толкнуть за гроши

вторые брюки-клёши,

в которых я хожу...

Ленинградская обл.,

пос. Приютино,1957

ДОЛИНА ДЕТСТВА

ДОЛИНА ДЕТСТВА

Мрачный мастер

страшного тарана,

до чего ж он всё же нерадив!

..После дива сельского барана

я открыл немало разных див.

Нахлобучив мичманку на брови,

шёл в театр, в контору, на причал...

Стал теперь мудрее и суровей,

и себя отравой накачал...

Но моя родимая землица

надо мной удерживает власть.

Память возвращается, как птица —

в то гнездо, в котором родилась.

И вокруг долины той любимой,

полной света вечных звёзд Руси,

жизнь моя вращается незримо,

как Земля вокруг своей оси!

Ленинград,

9 июля 1962

* * *

Я забыл,

как лошадь запрягают.

И хочу её позапрягать,

хоть они неопытных

лягают

и до смерти могут залягать!

Мне не страшно.

Мне уже досталось

от коней — и рыжих, и гнедых.

Знать не знали,

что такое — жалость.

Били в зубы прямо

и в поддых!..

Эх, запряг бы я сейчас кобылку,

и возил бы сено, сколько мог!

А потом

втыкал бы важно

вилку

поросёнку жареному

в бок...

Ленинград,

1960

ВИДЕНИЯ В ДОЛИНЕ

Взбегу на холм

и упаду

в траву.

и древностью повеет вдруг из дола.

Засвищут стрелы, будто наяву.

Блеснёт в глаза

кривым ножом монгола.

Сапфирный свет

на звёздных берегах,

и вереницы птиц твоих,

Россия,

затмит на миг

в крови и жемчугах

тупой башмак скуластого Батыя!..

И вижу я коней без седоков

с их суматошным

криком бестолковым,

Мельканье тел, мечей и кулаков,

и бег татар

на поле Куликовом...

Россия, Русь —

куда я ни взгляну!

За все твои страдания и битвы —

люблю твою,

Россия,

старину,

твои огни, погосты и молитвы,

твои иконы,

бунты бедноты,

и твой степной,

бунтарский

свист разбоя,

люблю твои священные цветы,

люблю навек,

до вечного покоя...

Но кто там

снова

звезды заслонил?

Кто умертвил твои цветы и тропы?

Где толпами

протопают

они,

там топят жизнь

кровавые потопы...

Они несут на флагах

чёрный крест!

Они крестами небо закрестили,

и не леса мне видятся окрест,

а лес крестов

в окрестностях России...

Кресты, кресты...

Я больше не могу!

Я резко отниму от глаз ладони

и успокоюсь: глухо на лугу,

траву жуют

стреноженные кони.

Заржут они,

и где-то у осин

подхватит эхо

медленное ржанье.

И надо мной —

бессмертных звёзд Руси,

безмолвных звёзд

сапфирное дрожанье...

Ленинград,

1960

БЕРЁЗЫ

Я люблю, когда шумят берёзы,

когда листья падают с берёз.

Слушаю, и набегают слезы

на глаза, отвыкшие от слез...

отзовётся в сердце и крови.

Станет как-то радостно и больно,

будто кто-то шепчет о любви.

Только чаще побеждает проза.

Словно дунет ветром хмурых дней.

Ведь шумит такая же берёза

над могилой матери моей...

На войне отца убила пуля.

А у нас в деревне, у оград -

с ветром и с дождём гудел, как улей,

вот такой же поздний листопад...

Русь моя, люблю твои берёзы:

с ранних лет я с ними жил и рос!

Потому и набегают слезы

на глаза, отвыкшие от слез...

Ленинградская обл.,

пос. Приютино, 1957

Варианты : 1 2 3

ПТИЦЫ РАЗНОГО ПОЛЁТА

* * *

—Мы будем

свободны,

как птицы, -

ты шепчешь

и смотришь с тоской,

как тянутся птиц вереницы

над морем,

над бурей морской...

И стало мне жаль отчего-то,

что сам я люблю

и любим...

Ты птица иного полёта...

Куда ж мы

с тобой

полетим?!

Ленинград,

март 1962

УТРО УТРАТЫ

Человек

не рыдал,

не метался

в это утлое утро утраты.

Лишь ограду встряхнуть попытался,

ухватившись за копья ограды...

Вот пошёл он,

вот в чёрном затоне

отразился рубашкою белой.

Вот трамвай, тормозя, затрезвонил:

крик водителя:

— Жить надоело?!

Шумно было,

а он и не слышал.

Может, слушал,

но слышал едва ли,

как железо гремело на крышах,

как железки машин грохотали...

Вот пришёл он,

вот взял он гитару,

вот по струнам ударил устало...

Вот запел про царицу Тамару

и про башню в теснине Дарьяла.

Вот и всё...

А ограда стояла.

Тяжки копья чугунной ограды.

Было утро дождя и металла.

Было утлое утро утраты...

Ленинград,

1960

СТО "НЕТ"

В окнах зелёный свет,

странный, болотный свет..

Я не повешусь, нет,

не помешаюсь, нет...

Буду я жить сто лет,

и без тебя — сто лет.

Сердце не стонет, нет,

Нет,

сто "нет"!

Ленинград,

сентябрь 1961

НЕНАСТЬЕ

Погода какая!..

С ума сойдёшь:

снег, ветер и дождь-зараза!

Как буйные слезы,

струится дождь

по скулам железного Газа...

Как резко звенел

в телефонном мирке

твой голос, опасный подвохом!

Вот, трубка вздохнула в моей руке

осмысленно-тяжким вздохом,

и вдруг онемела с раскрытым ртом...

Конечно, не провод лопнул!

Я

дверь автомата

открыл пинком

и снова

пинком

захлопнул!..

И вот я сижу

и зубрю дарвинизм.

И вот, в результате зубрёжки —

внимательно

ем

молодой организм

какой-то копчёной рыбешки...

Что делать? —

ведь ножик в себя не вонжу,

и жизнь продолжается, значит!..

На памятник Газа

в окно гляжу:

Железный!

А всё-таки... плачет.

Ленинград,

1960

ВОЛНЫ И СКАЛЫ

Эх, коня да удаль азиата

как под гибким телом Азамата,

подо мною взвился б

аргамак!

Как разбойник,

только без кинжала,

покрестившись лихо

на собор,

мимо волн Обводного канала —

поскакал бы я во весь опор!

Мимо окон Эдика и Глеба,

мимо криков: "Это же — Рубцов!",

не простой,

возвышенный,

в седле бы -

прискакал к тебе,

в конце концов!

Но наверно, просто и без смеха

ты мне скажешь: "Боже упаси!

Почему на лошади приехал?

Разве мало в городе такси?!"

И, стыдясь за дикий свой поступок,

словно Богом свергнутый с небес,

я отвечу буднично и тупо:

— Да, конечно, это не прогресс...

Ленинград,

лето 1961

ЗВУКОПИСНЫЕ МИНИАТЮРЫ

ЛЕВИТАН

(по мотивам картины "Вечерний звон")

В глаза бревенчатым лачугам

глядит алеющая мгла.

Над колокольчиковым лугом

собор звонит в колокола.

Звон заокольный и окольный,

у окон,

около колонн.

Звон колоколен колокольный,

и колокольчиковый звон.

И колокольцем

каждым

в душу—

любого русского спроси! —

звонит, как в колокол,

— не глуше, —

звон

Руси!

Ленинград,

1960

СТАРЫЙ КОНЬ

Хоть волки есть

на волоке

и волок тот

полог,

едва он сани

к Вологде

по волоку

волок.

Всё небо

звёздным пологом

светилось.

А ему

Казался волок

волоком,

закутанным во тьму...

И вдруг заржал он

молодо,

гордясь без похвалы,

когда увидел

Вологду

сквозь заволоку

мглы!

Ленинград,

1960

НА ПЕРЕВОЗЕ

Паром.

Паромщик.

Перевоз.

И я

с тетрадкой и с пером.

Не то,

что паром паровоз —

нас

парой вёсел

вёз паром!

Я рос на этих берегах!

И пусть паром — не паровоз!

на всех парах —

меня он

в детство

перевёз!

Ленинград,

1960

МАЛЕНЬКИЕ ЛИЛИ

(для детей)

Две маленькие

Лили -

лилипуты

увидели на иве жёлтый прутик.

Его спросили Лили:

"Почему ты

не зеленеешь,

прутик-лилипутик?"

Пошли

за лейкой

маленькие Лили,

на шалости не тратя и минуты,

и так усердно,

как дожди не лили,

на прутик лили

Лили -

лилипуты.

Ленинград,

1960

Варианты : 1

РЕПОРТАЖ

НА РОДИНЕ

Загородил мою дорогу

грузовика широкий зад.

И я подумал: — Слава Богу!

Село не то, что год назад!

Теперь в полях везде машины,

и не видать худых кобыл.

Один лишь древний дух крушины

всё так же горек, как и был...

Да, я подумал "Слава Богу!"

Но Бог-то тут причём опять?

Уж нам пора бы понемногу

от мистицизма отвыкать!

Давно в гробу цари и боги!

И дело в том, наверняка,

что с треском нынче демагоги

летят из Главков и ЦэКа!

Ленинградская обл.,

пос. Невская Дубровка 1959

Варианты : 1 2

РЕПОРТАЖ

К мужику микрофон подносят.

Тянут слово из мужика.

Рассказать о работе

просят —

в свете новых решений ЦэКа!

Мужику

непривычно трёкать.

Вздох срывается с языка.

Нежно взяли его за локоть:

тянут

слово

из мужика!..

Ленинград,

апрель, 1962

О СОБАКАХ

Не могу я видеть без грусти

ежедневных собачьих драк...

поразительно много собак!

Есть мордастые — всякой масти,

есть поджарые — всех тонов.

Подойди —

разорвут на части,

иль оставят

вмиг

без штанов...

Говорю о том не для смеху.

Я однажды подумал так:

"Да, собака друг человеку, —

одному...

А другому - враг! "

Ленинградская обл.,

пос. Приютино, 1957

АХ, ЧТО Я ДЕЛАЮ?

НА СТРОЕВОМ СМОТРЕ

Я марширую на плацу.

А снег стегает по лицу!

Я так хочу иметь успех,

я марширую лучше всех!

Моя весёлая родня

письмо получит про меня.

Его

любимая моя —

прочтёт, дыханье затая.

Довольны мною все кругом!

Доволен мичман и старпом!

И даже — видно по глазам —

главнокомандующий сам!

Ленинград,

9 июля 1962

ЖАЛОБЫ АЛКОГОЛИКА

..Ах, что я делаю?

За что я мучаю

больной и маленький

свой организм?..

Да по какому ж

такому случаю?..

Ведь люди борются

за коммунизм!

Скот размножается,

пшеница мелется,

и всё на правильном

таком пути!..

Так, замети меня,

метель-метелица...

Ох, замети меня,

ох, замети...

И заметёт!..

Ленинград,

декабрь, 1961

Варианты : 1

ПРАЗДНИК В ПОСЁЛКЕ

Сколько водки выпито!

Сколько стёкол выбито!

Сколько средств закошено!

Сколько женщин брошено!

Где-то дети плакали...

Где-то финки звякали...

Эх, сивуха сивая!..

Жизнь была... красивая!

Ленинградская обл.,

пос. Невская Дубровка, 1959

* * *

Снуют. Считают рублики.

Спешат в свои дома.

И нету дела публике,

что я схожу с ума!

Не знаю, чем он кончится,

запутавшийся путь,

но так порою хочется

ножом...

куда-нибудь!

Ленинградская обл.,

пос. Приютино 1957

ДА, УМРУ Я!

Да, умру я!

И что ж такого?

Хоть сейчас из нагана в лоб!

Может быть,

гробовщик толковый

смастерит мне хороший гроб..

А на что мне хороший гроб-то?

Зарывайте меня хоть как!

Жалкий след мой

будет затоптан

башмаками других бродяг.

И останется всё,

как было —

на Земле,

не для всех родной...

Будет так же

светить Светило

на заплёванный шар земной!..

г. Ташкент,

1954

ХОЧУ-ХОХОЧУ!

РАЗЛАД

Мы встретились у мельничной запруды,

и я ей сразу

прямо всё сказал!

— Кому, — сказал, — нужны твои причуды?

— Зачем, — сказал, — ходила на вокзал?

Она сказала: — Я не виновата...

— Ну, да, — сказал я, — кто же виноват?

Она сказала: — Я встречала брата.

— Ха-ха, — сказал я, — разве это брат?!

В моих мозгах чего-то нехватало:

махнув на всё, я начал хохотать!

Я хохотал. И эхо хохотало.

И грохотала мельничная гать.

Она сказала: — Ты чего хохочешь?

— Хочу, — сказал я, — вот и хохочу!

Она сказала: — Мало ли, что хочешь!

Тебя я слушать больше не хочу!

Конечно, я ничуть не испугался.

Я гордо шёл на ссору и разлад.

И зря в ту ночь сиял и трепыхался

в конце безлюдной улицы закат!..

Ленинград,

1960

УТРО ПЕРЕД ЭКЗАМЕНОМ

Тяжело молчал

валун-догматик

в стороне от волн.

А между тем —

я смотрел на мир,

как математик,

доказав с десяток теорем!..

Скалы встали

перпендикулярно

к плоскости залива.

Круг луны.

Стороны зари равны попарно,

волны меж собою

не равны.

Вдоль залива,

словно знак вопроса,

дёргаясь спиной и головой,

пьяное подобие матроса

двигалось

по ломанной кривой.

Спотыкаясь даже на цветочках —

(Боже! Тоже пьяная "в дугу"!..) —

чья-то равнобедренная дочка

двигалась,

как радиус в кругу!

Я подумал, это так ничтожно,

что о них нужна, конечно, речь,

но всегда

ничтожествами

можно,

если надо, просто пренебречь!

И в пространстве -

светлом,

чистом,

смелом - облако — (из дальней дали гость) - белым,

будто выведенным мелом,

знаком бесконечности неслось!

Ленинград,

1961

МУМ

(марш уходящей молодости)

Стукнул по карману, — не звенит:

как воздух.

Стукнул по другому, — не слыхать.

Как в первом...

В коммунизм — таинственный зенит

как в космос,

полетели мысли отдыхать,

как птички.

Но очнусь и выйду за порог,

как олух.

И пойду на ветер, на откос,

как бабка,

о печали пройденных дорог,

как урка,

шелестеть остатками волос,

как фраер...

Память отбивается от рук,

как дура.

Молодость уходит из-под ног,

как бочка.

Солнышко описывает круг,

как сука, —

жизненный отсчитывает срок...

Как падла!

Ленинград,

апрель, 1962

* * *

..Валентину Горшкову

Ты называешь солнце

блюдом...

Оригинально. Только зря:

с любою круглою посудой

Светило

сравнивать нельзя!

А если можно,

значит можно

и мне,

для свежести стишка —

твой череп,

сделанный несложно,

назвать...

подобием горшка!

Ленинград,

1960

ВЕТРЫ ПОЭЗИИ

* * *

Поэт перед смертью

сквозь тайные слезы

жалеет совсем не о том,

что скоро завянут надгробные розы,

и люди забудут о нём,

что память о нём —

по желанью живущих

не выльется в мрамор и медь...

Но горько поэту,

что в мире цветущем

ему

после смерти

не петь...

Ленинградская обл.,

пос. Приютино, 1957

СКАЗКА - СКАЗОЧКА

Влетел ко мне какой-то бес.

Он был не в духе или пьян,

повёл себя, как хулиган!

И я спросил: — А кто ты есть?

Я не люблю таких гостей.

Ты лучше с лапами не лезь:

не соберёшь потом костей!

Но бес от злости стал глупей,

и стал бутылки бить в углу.

Я говорю ему: — Не бей!

Не бей бутылки на полу!

Он вдруг схватил мою гармонь.

Я вижу всё. Я весь горю!

Я говорю ему: — Не тронь!

Не тронь гармошку! — говорю...

Хотел я, было, напрямик

на шпагах драку предложить,

но он взлетел на полку книг:

ему ещё хотелось жить!

Уткнулся бес в какой-то бред

и вдруг завыл: — О, Божья мать!

Я вижу лишь лицо газет,

а лиц поэтов не видать...

И начал книги из дверей

швырять в сугробы декабрю...

Он обнаглел, он озверел!

Я... ничего не говорю.

Ленинград,

1960

ПОЭТ

..Глебу Горбовскому

Трущобный двор.

Фигура на углу.

Мерещится, что это Достоевский.

И ходит холод ветреный и резкий.

И стены погружаются во мглу.

Гранитным громом

грянуло с небес!

Весь небосвод в сверкании и в блеске!

И видел я, как вздрогнул Достоевский,

как тяжело ссутулился, исчез.

Не может быть,

что это был не он!

Как без него представить эти тени,

и странный свет,

и грязные ступени,

и гром, и стены с четырёх сторон?!

Я продолжаю верить в этот бред,

когда в своё притонное жилище

по коридору,

в страшной темнотище,

отдав поклон,

ведёт меня поэт...

Он, как матрос, которого томит

глухая жизнь в задворках и в угаре.

— Какие времена на свете, Гарри!..

— О! Времена неласковые, Смит...

В моей судьбе творились чудеса!

Но я клянусь

любою клятвой мира,

что и твоя освистанная лира

ещё свои поднимет паруса!

Ещё мужчины будущих времён,

(да будет воля их неустрашима!) —

разгонят мрак бездарного режима

для всех живых и подлинных имён!

...Ура, опять ребята ворвались!

Они ещё не сеют и не пашут.

Они кричат,

они руками машут!..

Они как будто только родились!

Они — сыны запутанных дорог...

И вот,

стихи, написанные матом,

ласкают слух отчаянным ребятам,

хотя, конечно, всё это — порок!..

Поэт, как волк, напьётся натощак,

и неподвижно,

словно на портрете,

всё тяжелей сидит на табурете.

И все молчат, не двигаясь никак...

Он говорит,

что мы — одних кровей,

и на меня указывает пальцем!

А мне неловко выглядеть страдальцем,

и я смеюсь,

чтоб выглядеть живей!

Но всё равно опутан я всерьёз

какой-то общей нервною системой:

случайный крик, раздавшись над богемой

доводит всех

до крика и до слез!

И всё торчит:

в дверях торчит сосед!

Торчат за ним

разбуженные тётки!

Торчат слова!

Торчит бутылка водки!

Торчит в окне таинственный рассвет.

Опять стекло оконное в дожде.

Опять удушьем тянет и ознобом...

...Когда толпа

потянется за гробом,

ведь кто-то скажет: "Он сгорел... в труде.'

Ленинград,

1-9 июля 1962

Варианты : 1 2 3

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

ЛЕСНОЙ ХУТОРОК

(идиллия)

Я запомнил, как чудо,

тот лесной хуторок.

Хутор — это не худо:

это мир, не мирок!

Там, в избе деревянной,

без претензий и льгот,

так, без газа, без ванной

добрый Филя живёт.

Филя любит скотину,

ест любую еду.

Филя ходит в долину,

Филя дует в дуду!

Мир такой справедливый,

даже нечего крыть...

— Филя, что молчаливый?

— А о чём говорить?..

Ленинград,

1960

ЛИРИКА

РОДНАЯ ДЕРЕВНЯ

Хотя проклинает проезжий

Дороги моих побережий,

Люблю я деревню Николу,

Где кончил начальную школу!

Бывает, что пылкий мальчишка

За гостем приезжим по следу

В дорогу торопится слишком:

- Я тоже отсюда уеду!

Среди удивленных девчонок

Храбрится, едва из пеленок:

- Ну что по провинции шляться?

В столицу пора отправляться!

Когда ж повзрослеет в столице,

Посмотрит на жизнь за границей,

Тогда он оценит Николу,

Где кончил начальную школу...

1964

* * *

Загородил мою дорогу

Грузовика широкий зад.

И я подумал: "Слава Богу!

Село не то, что год назад!"

Теперь в полях везде машины,

И не видать худых кобыл.

И только вечный дух крушины

Всё так же горек и уныл.

И резко, словно в мегафоны,

О том, что склад забыт и пуст,

Уже не каркают вороны

На председательский картуз.

Идут, идут обозы в город

По всем дорогам без конца,Не слышно праздных разговоров,

Не видно праздного лица.

Ленинградская обл.,

пос. Невская Дубровка 1959

РУССКИЙ ОГОНЕК

Погружены

в томительный мороз,

Вокруг меня снега оцепенели!

Оцепенели маленькие ели,

И было небо темное, без звезд.

Какая глушь! Я был один живой

Один живой в бескрайнем мертвом поле!

Вдруг тихий свет-пригрезившийся, что ли?

Мелькнул в пустыне, как сторожевой...

Я был совсем как снежный человек,

Входя в избу (последняя надежда!),

И услыхал, отряхивая снег:

- Вот печь для вас и теплая одежда...-

Потом хозяйка слушала меня,

Но в тусклом взгляде жизни было мало,

И, неподвижно сидя у огня,

Она совсем, казалось, задремала...

Как много желтых снимков на Руси

В такой простой и бережной оправе!

И вдруг открылся мне

И поразил

Сиротский смысл семейных фотографий!

Огнем, враждой

Земля полным-полна,

И близких всех душа не позабудет...

- Скажи, родимый, будет ли война?

И я сказал: - Наверное, не будет.

- Дай бог, дай бог...

Ведь всем не угодишь,

А от раздора пользы не прибудет...-

И вдруг опять:

- Не будет, говоришь?

- Нет,-говорю,-наверное, не будет!

- Дай бог, дай бог...

И долго на меня

Она смотрела, как глухонемая,

И, головы седой не поднимая,

Опять сидела тихо у огня.

Что снилось ей?

Весь этот белый свет,

Быть может, встал пред нею в то мгновенье?

Но я глухим бренчанием монет

Прервал ее старинные виденья...

- Господь с тобой! Мы денег не берем.

- Что ж,-говорю,-желаю вам здоровья!

За все добро расплатимся добром,

За всю любовь расплатимся любовью...

Спасибо, скромный русский огонек,

За то, что ты в предчувствии тревожном

Горишь для тех, кто в поле бездорожном

От всех друзей отчаянно далек,

За то, что, с доброй верою дружа,

Среди тревог великих и разбоя

Горишь, горишь, как добрая душа,

Горишь во мгле, и нет тебе покоя...

1964

СЕНОКОС

С утра носились,

Сенокосили,

Отсенокосили, пора!

В костер устало

Дров подбросили

И помолчали у костра.

И вот опять

Вздыхают женщины —

О чем-то думается им?

А мужики лежат,

Блаженствуя,

И в небеса пускают дым!

Они толкуют

О политике,

О новостях, о том, о сем,

Не критикуют

Ради критики,

А мудро судят обо всем,

И слышен смех

В тени под ветками,

И песни русские слышны,

Все чаще новые,

Советские,

Все реже — грустной старины...

* * *

Помню, как тропкой,

едва заметной,

В густой осоке, где утки крякали,

Мы с острогой ходили летом

Ловить налимов

под речными корягами.

Поймать налима непросто было.

Мало одного желания.

Мы уставали, и нас знобило

От длительного купания,

Но мы храбрились: — Рыбак не плачет!

В воде плескались

до головокружения,

И наконец на песок горячий

Дружно падали в изнеможении!

И долго после мечтали лежа

О чем-то очень большом и смелом,

Смотрели в небо, и небо тоже

Глазами звезд

на нас смотрело...

* * *

С.Багрову

Сапоги мои - скрип да скрип

Под березою,

Сапоги мои - скрип да скрип

Под осиною,

И под каждой березой-гриб,

Подберезовик,

И под каждой осиной - гриб,

Подосиновик!

Знаешь, ведьмы в такой глуши

Плачут жалобно.

И чаруют они, кружа,

Детским пением,

Чтоб такой красотой в тиши

Все дышало бы,

Будто видит твоя душа

сновидение.

И закружат твои глаза

Тучи плавные

Да брусничных глухих трясин

Лапы, лапушки...

Таковы на Руси леса

Достославные,

Таковы на лесной Руси

Сказки бабушки.

Эх, не ведьмы меня свели

С ума-разума

песней сладкЗакружило меня от села вдали Плодоносное время Краткое... Сапоги мои-скрип да скрип Под березою, Сапоги мои-скрип да скрип Под осиною, И под каждой березой-гриб, Подберезовик, И под каждой осиной - гриб, Подосиновик... с. Никольское 1964

БУКЕТ

Я буду долго

Гнать велосипед.

В глухих лугах его остановлю.

Нарву цветов.

И подарю букет

Той девушке, которую люблю.

Я ей скажу:

— С другим наедине

О наших встречах позабыла ты,

И потому на память обо мне

Возьми вот эти

Скромные цветы! —

Она возьмет.

Но снова в поздний час,

Когда туман сгущается и грусть,

Она пройдет,

Не поднимая глаз,

Не улыбнувшись даже...

Ну и пусть.

Я буду долго

Гнать велосипед,

В глухих лугах его остановлю.

Я лишь хочу,

Чтобы взяла букет

Та девушка, которую люблю...

ЗВЕЗДА ПОЛЕЙ

Звезда полей во мгле заледенелой,

Остановившись, смотрит в полынью.

Уж на часах двенадцать прозвенело,

И сон окутал родину мою...

Звезда полей! В минуты потрясений

Я вспоминал, как тихо за холмом

Она горит над золотом осенним,

Она горит над зимним серебром...

Звезда полей горит, не угасая,

Для всех тревожных жителей земли,

Своим лучом приветливым касаясь

Всех городов, поднявшихся вдали.

Но только здесь, во мгле заледенелой,

Она восходит ярче и полней,

И счастлив я, пока на свете белом

Горит, горит звезда моих полей...

[1964]

ТИХАЯ МОЯ РОДИНА

В. Белову

Тихая моя родина!

Ивы, река, соловьи...

Мать моя здесь похоронена

В детские годы мои.

- Где тут погост? Вы не видели?

Сам я найти не могу. -

Тихо ответили жители:

- Это на том берегу.

Тихо ответили жители,

Тихо проехал обоз.

Купол церковной обители

Яркой травою зарос.

Там, где я плавал за рыбами,

Сено гребут в сеновал:

Между речными изгибами

Вырыли люди канал.

Тина теперь и болотина

Там, где купаться любил...

Тихая моя родина,

Я ничего не забыл.

Новый забор перед школою,

Тот же зеленый простор.

Словно ворона веселая,

Сяду опять на забор!

Школа моя деревянная!..

Время придет уезжать -

Речка за мною туманная

Будет бежать и бежать.

С каждой избою и тучею,

С громом, готовым упасть,

Чувствую самую жгучую,

Самую смертную связь.

[1964]

* * *

У сгнившей лесной избушки,

Меж белых стволов бродя,

Люблю собирать волнушки

На склоне осеннего дня.

Летят журавли высоко

Под куполом светлых небес,

И лодка, шурша осокой,

Плывет по каналу в лес.

И холодно так, и чисто,

И светлый канал волнист,

И с дерева с легким свистом

Слетает прохладный лист,

И словно душа простая

Проносится в мире чудес,

Как птиц одиноких стая

Под куполом светлых небес...

(1964)

ФАЛЬШИВАЯ КОЛОДА

— Когда же, когда же

Отчалит проклятый паром?

Как возятся долго

С погрузкой какого-то хлама! —

Сердились, галдя,

На своих чемоданах с добром

Четыре туза

И четыре причудливых дамы...

Меж тем рассветало...

И вот, озаряя ухабы,

Взлетел раскаленный,

Светящийся солнечный шар!

В торговый ларек

Потянулись с кошелками бабы,

Вокруг слободы

Расклубился сиреневый шарф —

Туман полевой,

И по заспанным смутным ямам

Паром зашумел,

Выплывая в могучий простор!..

Четыре туза

И четыре внимательных дамы

Со мной завели,

Как шарманку, глухой разговор

О хлебе, о ценах,

О смысле какой-то проблемы...

— Эй, что ж ты, паромщик?

Затей свою песню, затей! —

Терпеть не могу

Разговоров на общие темы

Среди молодых,

Но уже разжиревших людей!

Сошел я с парома

И сразу направился прямо

Дорогой лесами,

Дорогой полями,

а там —

Четыре туза

И четыре испуганных дамы

За каждым шофером

Носились весь день по пятам...

СТАРЫЙ КОНЬ

Я долго ехал волоком.

И долго лес ночной

Все слушал медный колокол,

Звеневший под дугой.

Звени, звени легонечко,

Мой колокол, трезвонь!

Шагай, шагай тихонечко,

Мой бедный старый конь!

Хоть волки есть на волоке

И волок тот полог,

Едва он сани к Вологде

По волоку волок...

Звени, звени легонечко,

Мой колокол, трезвонь!

Шагай, шагай тихонечко,

Мой бедный старый конь!

И вдруг заржал он молодо,

Гордясь без похвалы,

Когда увидел Вологду

Сквозь заволоку мглы...

ВИДЕНИЯ НА ХОЛМЕ

Взбегу на холм

и упаду

в траву.

И древностью повеет вдруг из дола.

И вдруг картины грозного раздора

Я в этот миг увижу наяву.

Пустынный свет на звездных берегах

И вереницы птиц твоих, Россия,

Затмит на миг

В крови и жемчугах

Тупой башмак скуластого Батыя!..

Россия, Русь — куда я ни взгляну...

За все твои страдания и битвы —

Люблю твою, Россия, старину,

Твои огни, погосты и молитвы,

Люблю твои избушки и цветы,

И небеса, горящие от зноя,

И шепот ив у омутной воды,

Люблю навек, до вечного покоя...

Россия, Русь! Храни себя, храни!

Смотри опять в леса твои и долы

Со всех сторон нагрянули они,

Иных времен татары и монголы.

Они несут на флагах чёрный крест,

Они крестами небо закрестили,

И не леса мне видятся окрест,

А лес крестов

в окрестностях

России...

Кресты, кресты...

Я больше не могу!

Я резко отниму от глаз ладони

И вдруг увижу: смирно на лугу

Траву жуют стреноженные кони.

Заржут они - и где-то у осин

Подхватит это медленное ржанье,

И надо мной —

бессмертных звёзд Руси,

Высоких звезд покойное мерцанье...

ЛЕВИТАН

(по мотивам картины "Вечерний звон")

В глаза бревенчатым лачугам

Глядит алеющая мгла.

Над колокольчиковым лугом

Собор звонит в колокола.

Звон заокольный и окольный,

У окон, около колонн, -

Я слышу звон и колокольный,

И колокольчиковый звон.

И колокольцем каждым в душу

До новых радостей и сил

Твои луга звонят не глуше

Колоколов твоей Руси...

1960

О ПУШКИНЕ

Словно зеркало русской стихии,

Отстояв назначенье свое,

Отразил он всю душу России!

И погиб, отражая ее...

1965

ДУЭЛЬ

Напрасно

дуло пистолета

Враждебно целилось в него;

Лицо великого поэта

Не выражало ничего!

Уже давно,

как в божью милость,

Он молча верил

В смертный рок.

И сердце Лермонтова билось,

Как в дни обидчивых тревог.

Когда же выстрел

грянул мимо

(Наверно, враг

Не спал всю ночь!),

Поэт зевнул невозмутимо

И пистолет отбросил прочь...

[1964]

ПРИЕЗД ТЮТЧЕВА

Он шляпу снял,

чтоб поклониться

Старинным русским каланчам...

А после дамы всей столицы

О нем шептались по ночам.

И офицеры в пыльных бурках

Потом судили меж равнин

О том, как в залах Петербурга

Блистал приезжий дворянин.

А он блистал, как сын природы,

Играя взглядом и умом,

Блистал, как летом блещут воды,

Как месяц блещет над холмом!

И сны Венеции прекрасной,

И грустной родины пр-

Все отражалось в слове ясном

И поражало высший свет.

[1964]

СОЛОВЬИ

В трудный час, когда ветер полощет зарю

В темных струях нагретых озер,

Я ищу, раздвигая руками ивняк,

Птичьи гнезда на кочках в траве...

Как тогда, соловьями затоплена ночь.

Как тогда, не шумят тополя.

А любовь не вернуть,

как нельзя отыскать

Отвихрившийся след корабля!

Соловьи, соловьи заливались, а ты

Заливалась слезами в ту ночь;

Закатился закат — закричал паровоз,

Это он на меня закричал!

Я умчался туда,

где за горным хребтом

Многогорбый старик океан,

Разрыдавшись, багровые волны-горбы

Разбивает о лбы валунов.

Да, я знаю, у многих проходит любовь,

Все проходит, проходит и жизнь,

Но не думал тогда и подумать не мог,

Что и наша любовь позади.

А когда, отслужив, воротился домой,

Безнадежно себя ощутил

Человеком, которого смыло за борт:

Знаешь, Тайка встречалась с другим!

Закатился закат. Задремало село.

Ты пришла и сказала: «Прости».

Но простить я не мог,

потому что всегда

Слишком сильно я верил тебе!

Ты сказала еще:

— Посмотри на меня!

Посмотри — мол, и мне нелегко.—

Я ответил, что лучше

на звезды смотреть,

Надоело смотреть на тебя!

Соловьи, соловьи

заливались, а ты

Все твердила, что любишь меня.

И, угрюмо смеясь, я не верил тебе.

Так у многих проходит любовь...

В трудный час, когда ветер полощет зарю

В темных струях нагретых озер,

Птичьи гнезда ищу, раздвигаю ивняк.

Сам не знаю, зачем их ищу.

Это правда иль нет, соловьи, соловьи,

Это правда иль нет, тополя,

Что любовь не вернуть,

как нельзя отыскать

1962

* * *

Я весь в мазуте,

весь в тавоте,

Зато работаю в тралфлоте!

Печально пела радиола:

Про мимолетный наш уют.

На камни пламенного мола

Матросы вышли из кают.

Они с родными целовались.

В лицо им дул знобящий норд.

Суда гудели, надрывались,

Матросов требуя на борт...

И вот опять — святое дело!

И наш корабль, заботой полн,

Совсем не так осиротело

Плывет среди бескрайних волн...

Я, юный сын морских факторий,

Хочу, чтоб вечно шторм звучал.

Чтоб для отважных вечно - море,

А для уставших - свой причал...

Ленинград,

март, 1962

ОСЕННЯЯ ПЕСНЯ

Потонула во тьме

Отдаленная пристань.

По канаве помчался -

Эх - осенний поток!

По дороге неслись

Сумасшедшие листья,

И порой раздавался

Милицейский свисток.

Я в ту ночь позабыл

Все хорошие вести,

Все призывы и звоны

Из Кремлевских ворот.

Я в ту ночь полюбил

Все тюремные песни

Все запретные мысли,

Весь гонимый народ.

Ну так что же? Пускай

Рассыпаются листья!

Пусть на город нагрянет

Затаившийся снег!

На тревожной земле

В этом городе мглистом

Я по-прежнему добрый,

Неплохой человек.

А последние листья

Вдоль по улице гулкой

Все неслись и неслись,

Выбиваясь из сил.

На меня надвигалась

Темнота закоулков,

И архангельский дождик

На меня моросил...

[1962]

МАЧТЫ

В.Д. Коркину

Созерцаю ли звезды над бездной

С человеческой вечной тоской,

Воцаряюсь ли в рубке железной

За штурвалом над бездной морской, -

Все я верю, воспрянувши духом,

В грозовое свое бытие

И не верю настойчивым слухам,

Будто все перейдет в забытье,

Будто все начинаем без страха,

А кончаем в назначенный час

Тем, что траурной музыкой Баха

Провожают товарищи нас.

Это кажется мне невозможным.

Все мне кажется — нет забытья!

Все я верю, как мачтам надежным,

И делам, и мечтам бытия.

УТРО УТРАТЫ

Человек не рыдал, не метался

в это утлое утро утраты.

Лишь ограду встряхнуть попытался,

Ухватившись за копья ограды...

Вот пошёл он. Вот в чёрном затоне

Отразился рубашкою белой.

Вот трамвай, тормозя, затрезвонил:

Крик водителя: - Жить надоело?!

Было шумно, а он и не слышал.

Может, слушал, но слышал едва ли,

Как железо гремело на крышах,

Как железки машин грохотали.

Вот пришёл он. Вот взял он гитару.

Вот по струнам ударил устало.

Вот запел про царицу Тамару

И про башню в теснине Дарьяла.

Вот и всё... А ограда стояла.

Тяжки копья чугунной ограды.

Было утро дождя и металла.

Было утлое утро утраты...

Ленинград,

1960

* * *

Стихи на волю гонят нас,

Как будто вьюга воет, воет

На отопленье паровое,

На электричество и газ!

Скажите, знаете ли вы

О вьюгах что-нибудь такое:

Кто может их заставить выть?

Кто может их остановить,

Когда захочется покоя?

А утром солнышко взойдет,—

Кто может средство отыскать,

Чтоб задержать его восход?

Остановить его закат?

Вот так поэзия, она

Звенит — ее не остановишь!

А замолчит — напрасно стонешь!

Она незрима и вольна.

Прославит нас или унизит,

Но все равно возьмет свое!

И не она от нас зависит,

А мы зависим от нее...

1965

* * *

О чем шумят

Друзья мои, поэты,

В неугомонном доме допоздна?

Я слышу спор.

И вижу силуэты

На смутном фоне позднего окна.

Уже их мысли

Силой налились!

С чего ж начнут?

Какое слово скажут?

Они кричат,

Они руками машут,

Они как будто только родились!

Я сам за все,

Что крепче и полезней!

Но тем богат,

Что с «Левым маршем» в лад

Негромкие есенинские песни

Так громко в сердце

Бьются и звучат!

С веселым пеньем

В небе безмятежном,

Со всей своей любовью и тоской

Орлу не пара

Жаворонок нежный,

Но ведь взлетают оба высоко!

И, славя взлет

Космической ракеты,

Готовясь в ней летать за небеса,

Пусть не шумят,

А пусть поют поэты

Во все свои земные голоса!

Ленинград, 1962

ОСЬ

Как центростремительная сила,

Жизнь меня по всей земле носила!

За морями, полными задора,

Я душою был нетерпелив,—

После дива сельского простора

Я открыл немало разных див.

Нахлобучив «мичманку» на брови,

Шел в театр, в контору, на причал.

Полный свежей юношеской крови,

Вновь, куда хотел, туда и мчал...

Но моя родимая землица

Надо мной удерживает власть,—

Память возвращается, как птица,

В то гнездо, в котором родилась,

И вокруг любви непобедимой

К селам, к соснам, к ягодам Руси

Жизнь моя вращается незримо,

Как Земля вокруг своей оси!..

1962—1964

* * *

Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны,

Неведомый сын удивительных вольных племен!

Как прежде скакали на голос удачи капризный,

Я буду скакать по следам миновавших времен...

Давно ли, гуляя, гармонь оглашала окрестность,

И сам председатель плясал, выбиваясь из сил,

И требовал выпить за доблесть в труде и за честность,

И лучшую жницу, как знамя, в руках проносил!

И быстро, как ласточка, мчался я в майском костюме

На звуки гармошки, на пенье и смех на лужке,

А мимо неслись в торопливом немолкнущем шуме

Весенние воды, и бревна неслись по реке...

Россия! Как грустно! Как странно поникли и грустно

Во мгле над обрывом безвестные ивы мои!

Пустынно мерцает померкшая звездная люстра,

И лодка моя на речной догнивает мели.

И храм старины, удивительный, белоколонный,

Пропал, как виденье, меж этих померкших полей, -

Не жаль мне, не жаль мне растоптанной царской короны,

Но жаль мне, но жаль мне разрушенных белых церквей!..

О, сельские виды! О, дивное счастье родиться

В лугах, словно ангел, под куполом синих небес!

Боюсь я, боюсь я, как вольная сильная птица

Разбить свои крылья и больше не видеть чудес!

Боюсь, что над нами не будет возвышенной силы,

Что, выплыв на лодке, повсюду достану шестом,

Что, все понимая, без грусти пойду до могилы...

Отчизна и воля - останься, мое божество!

Останьтесь, останьтесь, небесные синие своды!

Останься, как сказка, веселье воскресных ночей!

Пусть солнце на пашнях венчает обильные всходы

Старинной короной своих восходящих лучей!..

Я буду скакать, не нарушив ночное дыханье

И тайные сны неподвижных больших деревень.

Никто меж полей не услышит глухое скаканье,

Никто не окликнет мелькнувшую легкую тень.

И только, страдая, израненный бывший десантник

Расскажет в бреду удивленной старухе своей,

Что ночью промчался какой-то таинственный всадник,

Неведомый отрок, и скрылся в тумане полей...

1963

ВЕСНА НА БЕРЕГУ БИИ

Сколько сору прибило к березам

Разыгравшейся полой водой!

Трактора, волокуши с навозом,

Жеребята с проезжим обозом,

Гуси, лошади, шар золотой,

Яркий шар восходящего солнца,

Куры, свиньи, коровы, грачи,

Горький пьяница с новым червонцем

У прилавка

и куст под оконцем —

Все купается, тонет, смеется,

Пробираясь в воде и в грязи!

Вдоль по берегу бешеной Бии

Гонят стадо быков верховые—

И, нагнувши могучие выи,

Грозный рев поднимают быки.

Говорю вам: — Услышат глухие! —

А какие в окрестностях Бии —

Поглядеть—небеса голубые!

Говорю вам:—Прозреют слепые,

И дороги их будут легки...

Говорю я и девушке милой:

-Не гляди на меня так уныло!

Мрак, метелица—все это было

И прошло,—улыбнись же скорей!

Улыбнись! — повторяю я милой, —

Чтобы нас половодьем не смыло,

Чтоб не зря с неизбывною силой

Солнце било фонтаном лучей!

[1966]

СТАРАЯ ДОРОГА

Всё облака над ней,

всё облака...

В пыли веков мгновенны и незримы,

Идут по ней, как прежде, пилигримы,

И машет им прощальная рука...

Навстречу им — июльские деньки

По сторонам—качаются ромашки,

И зной звенит во все свои звонки,

И в тень зовут росистые леса...

Как царь любил богатые чертоги,

Так полюбил я древние дороги

И голубые

вечности глаза!

То полусгнивший встретится овин,

То хуторок с позеленевшей крышей,

Где дремлет пыль и обитают мыши

Да нелюдимый филин — властелин.

То по холмам, как три богатыря,

Еще порой проскачут верховые,

И снова—глушь, забывчивость, заря,

Все пыль, все пыль, да знаки верстовые...

Здесь каждый славен—

мертвый и живой!

И оттого, в любви своей не каясь,

Душа, как лист, звенит, перекликаясь

Со всей звенящей солнечной листвой,

Перекликаясь с теми, кто прошел,

Перекликаясь с теми, кто проходит...

Здесь русский дух в веках произошел,

И ничего на ней не происходит.

Но этот дух пойдет через века!

И пусть травой покроется дорога,

И пусть над ней, печальные немного,

Плывут, плывут, как прежде, облака...

1966

ВЕЧЕРНЕЕ ПРОИСШЕСТВИЕ

Мне лошадь встретилась в кустах.

И вздрогнул я. А было поздно.

В любой воде таился страх,

В любом сарае сенокосном...

Зачем она в такой глуши

Явилась мне в такую пору?

Мы были две живых души,

Но неспособных к разговору.

Мы были разных два лица,

Хотя имели по два глаза.

Мы жутко так, не до конца,

Переглянулись по два раза.

И я спешил—признаюсь вам—

С одною мыслью к домочадцам:

Что лучше разным существам

В местах тревожных —

не встречаться!

[1965]

ПРИРОДА

Звенит, смеется, как младенец.

И смотрит солнышку вослед —

И меж берез, домов, поленниц

Горит, струясь, небесный свет!

Как над заплаканным младенцем,

Играя с нею, после гроз

Узорным чистым полотенцем

Свисает радуга с берез.

И сладко, сладко ночью звездной

Ей снится легкий скрип телег...

И вдруг разгневается грозно,

Совсем как взрослый человек!

Как человек богоподобный,

Внушает в гибельной борьбе

Пускай не ужас допотопный,

Но поклонение себе...

[1966]

В МИНУТЫ МУЗЫКИ

В минуты музыки печальной

Я представляю желтый плес,

И голос женщины прощальный,

И шум порывистых берез,

И первый снег под небом серым

Среди погаснувших полей,

И путь без солнца, путь без веры

Гонимых снегом журавлей...

Давно душа блуждать устала

В былой любви, в былом хмелю,

Давно понять пора настала,

Что слишком призраки люблю.

Но все равно в жилищах зыбких —

Попробуй их останови!—

Перекликаясь, плачут скрипки

О желтом плесе, о любви.

И все равно под небом низким

Я вижу явственно, до слез,

И желтый плес, и голос близкий,

И шум порывистых берез.

Как будто вечен час прощальный,

Как будто время ни при чем...

В минуты музыки печальной

Не говорите ни о чем.

[1966]

УТРО

Когда заря, светясь по сосняку,

Горит, горит, и лес уже не дремлет,

И тени сосен падают в реку,

И свет бежит на улицы деревни,

Когда, смеясь, на дворике глухом

Встречают солнце взрослые и дети, -

Воспрянув духом, выбегу на холм

И вce увижу в самом лучшем свете.

Деревья, избы, лошадь на мосту,

Цветущий луг - везде о них тоскую.

И, разлюбив вот эту красоту,

Я не создам, наверное, другую...

1965

НАД ВЕЧНЫМ ПОКОЕМ

Рукой раздвинув темные кусты,

Я не нашел и запаха малины,

Но я нашел могильные кресты,

Когда ушел в малинник за овины...

Там фантастично тихо в темноте,

Там одиноко, боязно и сыро,

Там и ромашки будто бы не те—

Как существа уже иного мира.

И так в тумане омутной воды

Стояло тихо кладбище глухое,

Таким все было смертным и святым,

Что до конца не будет мне покоя,

И эту грусть, и святость прежних лет

Я так люблю во мгле родного края,

Что я хотел упасть и умереть

И обнимать ромашки, умирая...

Пускай меня за тысячу земель

Уносит жизнь! Пускай меня проносит

По всей земле надежда и метель,

Какую кто-то больше не выносит!

Когда ж почую близость похорон,

Приду сюда, где белые ромашки,

Где каждый смертный

свято погребен

В такой же белой горестной рубашке..

[1966]

ТИХАЯ МОЯ РОДИНА

В. Белову

Тихая моя родина!

Ивы, река, соловьи...

Мать моя здесь похоронена

- Где тут погост? Вы не видели?

Сам я найти не могу. -

Тихо ответили жители:

- Это на том берегу.

Тихо ответили жители,

Тихо проехал обоз.

Купол церковной обители

Яркой травою зарос.

Там, где я плавал за рыбами,

Сено гребут в сеновал:

Между речными изгибами

Вырыли люди канал.

Тина теперь и болотина

Там, где купаться любил...

Тихая моя родина,

Я ничего не забыл.

Новый забор перед школою,

Тот же зеленый простор.

Словно ворона веселая,

Сяду опять на забор!

Школа моя деревянная!..

Время придет уезжать -

Речка за мною туманная

Будет бежать и бежать.

С каждой избою и тучею,

С громом, готовым упасть,

Чувствую самую жгучую,

Самую смертную связь.

[1964]

НАГРЯНУЛИ

Не было собак—и вдруг залаяли.

Поздно ночью — что за чудеса! —

Кто-то едет в поле за сараями,

Раздаются чьи-то голоса...

Не было гостей—и вот нагрянули.

Не было вестей—так получай!

И опять под ивами багряными

Расходился праздник невзначай.

Ты прости нас, полюшко усталое,

Ты прости, как братьев и сестер:

Может, мы за все свое бывалое

Может быть, последний раз нагрянули,

Может быть, не скоро навестят...

Как по саду, садику багряному

Грустно-грустно листья шелестят.

Под луной, под гаснущими ивами

Посмотрели мой любимый край

И опять умчались, торопливые,

И пропал вдали собачий лай...

[1966]

* * *

В святой обители природы,

В тени разросшихся берез

Струятся омутные воды

И раздается скрип колес.

Прощальной дымкою повиты

Старушки избы над рекой.

Незабываемые виды!

Незабываемый покой!..

Усни, могучее сознанье!

Но слишком явственно во мне

Вдруг отзовется увяданье

Цветов, белеющих во мгле.

И неизвестная могила

Под небеса уносит ум,

А там—полночные светила

Наводят много-много дум...

[1966]

ЦВЕТЫ

По утрам умываясь росой,

Как цвели они! Как красовались!

Но упали они под косой,

И спросил я: -А как назывались? -

И мерещилось многие дни

Что-то тайное в этой развязке:

Слишком грустно и нежно они

Назывались - "анютины глазки".

[1965]

В ЛЕСУ

В лесу,

под соснами,

На светлых вырубках

Все мысли слезные

Сто раз я выругал.

А ну, поближе-ка

иди к сосне!

Ах, сколько рыжиков!

Ну как во сне...

Я счастлив, родина,—

Грибов не счесть.

Но есть смородина,

малина есть.

И сыплет листья лес,

Как деньги медные,—

Спасибо, край чудес!

Но мы не бедные...

А чем утешены,

что лес покинули

Все черти, лешие

И все кикиморы?..

Ах, вот—

колодина!

Я плакал здесь.

От счастья, родина.

Ведь счастье есть.

И счастье дикое,

И счастье скромное,

И есть великое,

Ну, пусть—огромное.

Спасибо, родина,

что счастье есть.

А вот—болотина,

Звериный лес.

И снова узкие

дороги скрещены,—

О, эти русские

Распутья вещие!

Взгляну на ворона—

И в тот же миг

Пойду не в сторону,

а напрямик...

Я счастлив, родина.

Спасибо, родина.

Всех ягод лучше—

красная смородина.

[1967]

ДУША ХРАНИТ

Вода недвижнее стекла.

И в глубине ее светло.

И только щука, как стрела

Пронзает водное стекло.

О, вид смиренный и родной!

Березы, избы по буграм

И, отраженный глубиной,

Как сон столетий, божий храм.

О, Русь—великий звездочет!

Как звезд не свергнуть с высоты,

Так век неслышно протечет,

Не тронув этой красоты;

Как будто древний этот вид

Раз навсегда запечатлен

В душе, которая хранит

Всю красоту былых времен...

[1966]

ЖАР ПТИЦА

Когда приютит задремавшее стадо

Семейство берез на холме за рекой,

Пастух, наблюдая игру листопада,

Лениво сидит и болтает ногой...

Есть маленький домик в багряном лесу,

И отдыха нынче там нет и в помине:

Отец мой готовит ружье на лису

И вновь говорит о вернувшемся сыне.

А дальше за лесом - большая деревня.

Вороны на елках, старухи в домах.

Деревни, деревни вдали на холмах,

Меж ними село с колокольнею древней...

В деревне виднее природа и люди.

Конечно, за всех говорить не берусь!

Виднее над полем при звездном салюте,

На чем поднималась великая Русь.

Галопом колхозник погнал лошадей,

А мне уж мерещится русская удаль,

И манят меня огоньками уюта

Жилища, мерещится, лучших людей.

Мотало меня и на сейнере в трюме,

И так, на пирушках, во дни торжества,

И долго на ветках дорожных раздумий,

Как плод, созревала моя голова.

Не раз ко дворцу, где сиял карнавал,

Я ветреным франтом в машине катился,

Ну, словом, как бог, я везде побывал

И все же, и все же домой воротился...

- Старик! А давно ли ты ходишь за стадом?

- Давно,-говорит.-Колокольня вдали

Деревни еще оглашала набатом,

И ночью светились в домах фитили.

- А ты не заметил, как годы прошли?

- Заметил, заметил! Попало как надо.

- Так что же нам делать, узнать интересно...

- А ты, - говорит, - полюби и жалей

И помни хотя бы родную окрестность,

Вот этот десяток холмов и полей...

- Ну, ладно! Я рыжиков вам принесу...-

Как просто в прекрасную глушь

листопада

Уводит меня полевая ограда,

И детское пенье в багряном лесу,

И тайна древнейших строений и плит.

И только от бывшей печали, быть может,

Нет-нет да и вспомнится вдруг,

затревожит,

Что осень, жар-птица, вот-вот улетит...

[1965]

* * *

Сапоги мои - скрип да скрип

Под березою,

Сапоги мои - скрип да скрип

Под осиною,

И под каждой березой-гриб,

Подберезовик,

И под каждой осиной - гриб,

Подосиновик!

Знаешь, ведьмы в такой глуши

Плачут жалобно.

И чаруют они, кружа,

Детским пением,

Чтоб такой красотой в тиши

Все дышало бы,

Будто видит твоя душа

сновидение.

И закружат твои глаза

Тучи плавные

Да брусничных глухих трясин

Лапы, лапушки...

Таковы на Руси леса

Достославные,

Таковы на лесной Руси

Сказки бабушки.

Эх, не ведьмы меня свели

С ума-разума

песней сою-

Закружило меня от села вдали Плодоносное время Краткое... Сапоги мои-скрип да скрип Под березою, Сапоги мои-скрип да скрип Под осиною, И под каждой березой-гриб, Подберезовик, И под каждой осиной - гриб, Подосиновик... с. Никольское 1964 ПРОЩАЛЬНЫЙ КОСТЕР В краю лесов, полей, озер Мы про свои забыли годы. Горел прощальный наш костер, Как мимолетный сон природы... И ночь, растраченная вся На драгоценные забавы, Редеет, выше вознося Небесный купол, полный славы. Прощай, костер! Прощайте все, Кто нынче был со мною рядом, Кто воздавал земной красе Почти молитвенным обрядом... Хотя доносятся уже Сигналы старости грядущей, Надежды, скрытые в душе, Светло восходят в день цветущий. Душа свои не помнит годы, Так по-младенчески чиста, Как говорящие уста Нас окружающей природы... [1965] ПОЛНОЧНОЕ ПЕНЬЕ Когда за окном потемнело. Он тихо потребовал спички И лампу зажег неумело, Ругая жену по привычке. И вновь колдовал над стаканом, Над водкой своей, с нетерпеньем... И долго потом не смолкало Его одинокое пенье. За стенкой с ребенком возились, И плач раздавался и ругань, Но мысли его уносились Из этого скорбного круга... И долго без всякого дела, Как будто бы слушая пенье, Жена терпеливо сидела Его молчаливою тенью. И только когда за оградой Лишь сторож фонариком светит, Она говорила: — Не надо! Не надо! Ведь слышат соседи!— Он грозно вставал,

как громила,

— Я пью,—говорил,—ну и что же?—

Жена от него отходила,

Воскликнув: —О господи боже!.. —

Меж тем как она раздевалась

И он перед сном раздевался,

Слезами она заливалась,

А он

соловьем

заливался...

[1966]

ПО ДОРОГЕ ИЗ ДОМА

Люблю ветер. Больше всего на свете.

Как воет ветер! Как стонет ветер!

Как может ветер выть и стонать!

Как может ветер за себя постоять!

О, ветер, ветер! Как стонет в уши!

Как выражает живую душу!

Что сам не можешь, то может ветер

Сказать о жизни на целом свете.

Спасибо, ветер! Твой слышу стон.

Как облегчает, как мучит он!

Спасибо, ветер! Я слышу, слышу!

Я сам покинул родную крышу...

Душа ведь может, как ты, стонать.

Но так ли может за себя постоять?

Безжизнен, скучен и ровен путь.

Но стонет ветер! Не отдохнуть...

[1968]

* * *

Прекрасно небо голубое!

Прекрасен поезд голубой!

— Какое место вам?—Любое.

Любое место, край любой.

Еще волнует все, что было.

В душе былое не прошло.

Но слишком дождь шумел уныло,

Как будто все произошло.

И без мечты, без потрясений

Среди одних и тех же стен

Я жил в предчувствии осеннем

Уже не лучших перемен.

— Прости,—сказал родному краю,—

За мой отъезд, за паровоз

Я несерьезно. Я играю.

Поговорим еще всерьез.

Мы разлучаемся с тобою,

Чтоб снова встретиться с тобой.

Прекрасно небо голубое!

Прекрасен поезд голубой!

[1966]

МЕДВЕДЬ

В медведя выстрелил лесник.

Могучий зверь к сосне приник.

Застряла дробь в лохматом теле.

Глаза медведя слез полны:

За что его убить хотели?

Медведь не чувствовал вины!

Домой отправился медведь,

Чтоб горько дома пореветь...

[1966]

НА РЕКЕ СУХОНЕ

Много серой воды,

много серого неба,

И немного пологой нелюдимой земли,

И немного огней вдоль по бере

гу... Мне бы

Снова вольным матросом

Наниматься на корабли!

Чтоб с веселой душой

Снова плыть в неизвестность,—

Может, прежнее счастье мелькнет впереди!..

Между тем не щадят

Эту добрую местность,

Словно чья-нибудь месть, проливные дожди.

Но на той стороне под всемирным потопом

Притащилась на берег —

Видно, надо — старушка с горбом,

Но опять мужики на подворье примчались галопом

И с телегой, с конями

Взгромоздились опять на паром.

Вот, я думаю, стать волосатым паромщиком мне бы!

Только б это избрать, как другие смогли,—

Много серой воды,

много серого неба,

И немного пологой родимой земли,

И немного огней вдоль по берегу...

[1966]

* * *

В полях сверкало. Близилась гроза.

Скорей, скорей! Успеем ли до дому?

Тотчас очнулись сонные глаза,

Блуждает взгляд по небу грозовому.

Возница злой. Он долго был в пути.

Усталый конь потряхивает гривой.

А как сверкнет—шарахнется пугливо

И не поймет, куда ему идти.

Скорей, скорей! Когда продрогнешь весь,

Как славен дом и самовар певучий!

Вон то село, над коим вьются тучи,

Оно село родимое и есть...

[1966]

В ГОРНИЦЕ

В горнице моей светло.

Это от ночной звезды.

Матушка возьмет ведро,

Молча принесет воды...

Красные цветы мои

В садике завяли все.

Лодка на речной мели

Скоро догниет совсем.

Дремлет на стене моей

Ивы кружевная тень,

Завтра у меня под ней

Будет хлопотливый день!

Будут поливать цветы,

Думать о своей судьбе,

Буду до ночной звезды

Лодку мастерить себе...

[1965]

ПАМЯТИ МАТЕРИ

Вот он и кончился, покой!

Взметая снег, завыла вьюга.

Завыли волки за рекой

Во мраке луга.

Сижу среди своих стихов,

Бумаг и хлама.

А где-то есть во мгле снегов

Могила мамы.

Там поле, небо и стога,

Хочу туда, о, километры!

Меня ведь свалят с ног снега,

Сведут с ума ночные ветры!

Но я смогу, но я смогу

По доброй воле

Пробить дорогу сквозь пургу

В зверином поле!..

Кто там стучит?

Уйдите прочь!

Я завтра жду гостей заветных...

А может, мама?

Может, ночь -

Ночные ветры?

1964

* * *

Наслаждаясь ветром резким,

Допоздна по вечерам

Я брожу, брожу по сельским

Белым в сумраке холмам.

Взгляд блуждает по дремотным,

По холодным небесам,

Слух внимает мимолетным,

Приглушенным голосам.

По родному захолустью

В тощих северных лесах

Не бродил я прежде с грустью,

Со слезами на глазах.

Было все—любовь и радость,

Счастье грезилось окрест.

Было все — покой и святость

Невеселых наших мест...

Я брожу... Я слышу пенье...

И в прокуренной груди

Снова слышу я волненье:

Что же, что же впереди?

[1966]

* * *

Окошко. Стол. Половики.

В окошке—вид реки...

Черны мои черновики,

Чисты чистовики.

За часом час уходит прочь,

Мелькает свет и тень.

Звезда над речкой — значит, ночь.

А солнце—значит, день.

Но я забуду ночь реки,

Забуду день реки:

Мне спать велят чистовики,

Вставать — черновики.

[1966]

РОДНАЯ ДЕРЕВНЯ

Хотя проклинает проезжий

Дороги моих побережий,

Люблю я деревню Николу,

Где кончил начальную школу!

Бывает, что пылкий мальчишка

За гостем приезжим по следу

В дорогу торопится слишком:

- Я тоже отсюда уеду!

Среди удивленных девчонок

Храбрится, едва из пеленок:

- Ну что по провинции шляться?

В столицу пора отправляться!

Когда ж повзрослеет в столице,

Посмотрит на жизнь за границей,

Тогда он оценит Николу,

Где кончил начальную школу...

1964

НА ВОКЗАЛЕ

Закатилось солнце за вагоны.

Вот еще один безвестный день,

Торопливый, радостный, зеленый,

Отошел в таинственную сень...

Кто-то странный (видимо, не веря,

Что поэт из бронзы, неживой)

Постоял у памятника в сквере,

Позвенел о бронзу головой,

Посмотрел на надпись с недоверьем

И ушел, посвистывая, прочь...

И опять родимую деревню

Вижу я: избушки и деревья,

Словно в омут, канувшие в ночь.

За старинный плеск ее паромный,

За ее пустынные стога

Я готов безропотно и скромно

Умереть от выстрела врага...

О вине подумаю, о хлебе,

О птенцах, собравшихся в полет,

О земле подумаю, о небе

И о том, что все это пройдет.

И о том подумаю, что все же

Нас кому-то очень будет жаль,

И опять, веселый и хороший,

Я умчусь в неведомую даль!..

[1965]

ПРОМЧАЛАСЬ ТВОЯ ПОРА!

Пасха

под синим небом,

С колоколами и сладким хлебом,

С гульбой посреди двора,

Промчалась твоя пора!

Садились ласточки на карниз,

Взвивались ласточки в высоту...

Но твой отвергнутый фанатизм

Увлек с собою

и красоту.

О чем рыдают, о чем поют

Твои последние колокола?

Тому, что было, не воздают

И не горюют, что ты была.

Пасха

под синим небом,

С колоколами и сладким хлебом,

С гульбой посреди двора,

Промчалась твоя пора!..

[1966]

ЖУРАВЛИ

Меж болотных стволов красовался восток огнеликий...

Вот наступит октябрь - и покажутся вдруг журавли!

И разбудят меня, позовут журавлиные клики

Над моим чердаком, над болотом, забытым вдали...

Широко по Руси предназначенный срок увяданья

Возвещают они, как сказание древних страниц.

Все, что есть на душе, до конца выражает рыданье

И высокий полет этих гордых прославленных птиц.

Широко на Руси машут птицам согласные руки.

И забытость болот, и утраты знобящолей-

Это выразят все, как сказанье, небесные звуки, Далеко разгласит улетающий плач журавлей... Вот летят, вот летят... Отворите скорее ворота! Выходите скорей, чтоб взглянуть на любимцев своих! Вот замолкли - и вновь сиротеет душа и природа Оттого, что - молчи! -так никто уж не выразит их... [1965]

* * *

Седьмые сутки дождь не умолкает.

И некому его остановить.

Все чаще мысль угрюмая мелькает,

Что всю деревню может затопить.

Плывут стога. Крутясь, несутся доски.

На берегу забытые повозки,

И потонуло черное гумно.

И реками становятся дороги,

Озера превращаются в моря,

И ломится вода через пороги,

Семейные срывая якоря...

Неделю льет. Вторую льет... Картина

Такая — мы не видели грустней!

Безжизненная водная равнина,

И небо беспросветное над ней.

На кладбище затоплены могилы,

Видны еще оградные столбы,

Ворочаются, словно крокодилы,

Меж зарослей затопленных гробы,

Ломаются, всплывая, и в потемки

Под резким неслабеющим дождем

Уносятся ужасные обломки

И долго вспоминаются потом...

Холмы и рощи стали островами.

И счастье, что деревни на холмах.

И мужики, качая головами,

Перекликались редкими словами,

Когда на лодках двигались впотьмах,

И на детей покрикивали строго,

Спасали скот, спасали каждый дом

И глухо говорили: — Слава богу!

Слабеет дождь... вот-вот... еще немного...

И все пойдет обычным чередом.

[1966]

ОСЕННИЕ ЭТЮДЫ

1

Огонь в печи не спит,

перекликаясь

С глухим дождем, струящимся по крыше...

А возле ветхой сказочной часовни

Стоит береза старая, как Русь,—

И вся она как огненная буря,

Когда по ветру вытянутся ветви

И зашумят, охваченные дрожью,

И листья долго валятся с ветвей,

Вокруг ствола лужайку устилая...

Когда стихает яростная буря,

Сюда приходит девочка-малютка

И робко так садится на качели,

Закутываясь в бабушкину шаль.

Скрипят, скрипят под ветками качели,

И так шумит над девочкой береза

И так вздыхает горестно и страстно,

Как будто человеческою речью

Она желает что-то рассказать.

Они друг другу так необходимы!

Но я нарушил их уединенье,

Когда однажды шлялся по деревне

И вдруг спросил играючи: «Шалунья!

О чем поешь?» Малютка отвернулась

И говорит: «Я не пою, я плачу...»

Вокруг меня все стало так уныло!

Но в наши годы плакать невозможно,

И каждый раз, себя превозмогая,

Мы говорим: «Все будет хорошо».

2

И вот среди осеннего безлюдья

Раздался бодрый голос человека:

— Как много нынче клюквы на болоте!

— Как много нынче клюквы на болоте! —

Во всех домах тотчас отозвалось...

От всех чудес всемирного потопа

Досталось нам безбрежное болото,

На сотни верст усыпанное клюквой,

Овеянное сказками и былью

Прошедших здесь крестьянских поколений...

Зовешь, зовешь... Никто не отзовется...

И вдруг уснет могучее сознанье,

И вдруг уснут мучительные страсти,

Исчезнет даже память о тебе.

И в этом сне картины нашей жизни,

Одна другой туманнее, толпятся,

Покрытые миражной поволокой

Безбрежной тишины и забытья.

Лишь глухо стонет дерево сухое...

«Как хорошо! — я думал.— Как прекрасно!»

И вздрогнул вдруг, как будто пробудился,

Услышав странный посторонний звук.

Змея! Да, да! Болотная гадюка

За мной все это время наблюдала

И все ждала, шипя и извиваясь...

Мираж пропал. Я весь похолодел.

И прочь пошел, дрожа от омерзенья,

Но в этот миг, как туча, над болотом

Взлетели с криком яростные птицы,

Они так низко начали кружиться

Над головой моею одинокой,

Что стало мне опять не по себе...

«С чего бы это птицы взбеленились? —

Подумал я, все больше беспокоясь.—

С чего бы змеи начали шипеть?»

И понял я, что это не случайно,

Что весь на свете ужас и отрава

Тебя тотчас открыто окружают,

Когда увидят вдруг, что ты один.

Я понял это как предупрежденье,—

Мол, хватит, хватит шляться по болоту!

Да, да, я понял их предупрежденье,—

Один за клюквой больше не пойду...

3

Прошел октябрь. Пустынно за овином.

Звенит снежок в траве обледенелой,

И глохнет жизнь под небом оловянным,

И лишь почтовый трактор хлопотливо

Туда-сюда мотается чуть свет,

И только я с поникшей головою,

Как выраженье осени живое,

Проникнутый тоской ее и дружбой,

По косогорам родины брожу

И одного сильней всего желаю—

Чтоб в этот день осеннего распада

И в близкий день ревущей снежной бури

Всегда светила нам, не унывая,

Звезда труда, поэзии, покоя,

Чтоб и тогда она торжествовала,

Когда не будет памяти о нас...

Октябрь 1965

* * *

А между прочим, осень на дворе.

Ну что ж, я вижу это не впервые.

Скулит собака в мокрой конуре,

Залечивая раны боевые.

Бегут машины, мчатся напрямик

И вдруг с ухаба шлепаются в лужу.

Когда, буксуя, воет грузовик,

Мне этот вой выматывает душу.

Кругом шумит холодная вода,

И все кругом расплывчато и мглисто.

Незримый ветер, словно в невода,

Со всех сторон затягивает листья...

Раздался стук. Я выдернул засов.

Я рад обняться с верными друзьями.

Повеселились несколько часов,

Повеселились с грустными глазами...

Когда в сенях опять простились мы,

Я первый раз так явственно услышал,

Как о суровой близости зимы

Тяжелый ливень жаловался крышам.

Прошла пора, когда в зеленый луг

Я отворял узорное оконце —

И все лучи, как сотни добрых рук,

Мне по утрам протягивало солнце...

[1966]

ПРОЩАЛЬНАЯ ПЕСНЯ

Я уеду из этой деревни...

Будет льдом покрываться река,

Будут ночью поскрипывать двери,

Будет грязь на дворе глубока.

Мать придет и уснет без улыбки...

В эту ночь у берестяной зыбки

Ты оплачешь измену мою.

Так зачем же, прищурив ресницы,

У глухого болотного пня

Спелой клюквой, как добрую птицу,

Ты с ладони кормила меня?

Слышишь, ветер шумит по сараю?

Слышишь, дочка смеется во сне?

Может, ангелы с нею играют

И под небо уносятся с ней...

Не грусти на знобящем причале,

Парохода весною не жди!

Лучше выпьем давай на прощанье

За недолгую нежность в груди.

Мы с тобою как разные птицы,

Что ж нам ждать на одном берегу?

Может быть, я смогу возвратиться,

Может быть, никогда не смогу...

Ты не знаешь, как ночью по тропам

За спиною, куда ни пойду,

Чей-то злой настигающий топот

Все мне слышится, словно в бреду.

Но однажды я вспомню про клюкву,

Про любовь твою в сером краю —

И пошлю вам чудесную куклу,

Как последнюю сказку свою.

Чтобы девочка, куклу качая,

Никогда не сидела одна.

— Мама, мамочка! Кукла какая!

И мигает, и плачет она...

[1966]

ОСТРОВА СВОИ ОБОГРЕВАЕМ

Захлебнулось поле и болото

Дождевой водою—дождались!

Прозябаньем, бедностью, дремотой

Все объято — впадины и высь!

Ночь придет—родимая окрестность,

Словно в омут, канет в темноту!

Темнота, забытость, неизвестность

У ворот, как стража на посту.

По воде, качаясь, по болотам

Бор скрипучий движется, как флот!

Как же мы, отставшие от флота,

Коротаем осень меж болот?

Острова свои обогреваем

И живем без лишнего добра,

Да всегда с огнем и урожаем,

С колыбельным пеньем до утра...

Не кричи так жалобно, кукушка,

Над водой, над стужею дорог!

Мать России целой—деревушка,

Может быть, вот этот уголок...

[1966]

ОСЕННЯЯ ЛУНА

Грустно, грустно последние листья,

Не играя уже, не горя,

Под гнетущей погаснувшей высью,

Над заслеженной грязью и слизью

Осыпались в конце октября.

И напрасно так шумно, так слепо,

Приподнявшись, неслись над землей,

Словно, где-то не кончилось лето,

Может, там, за расхлябанным следом,—

За тележной цыганской семьей.

Люди жили тревожней и тише,

И смотрели в окно иногда,—

Был на улице говор не слышен,

Было слышно как воют над крышей

Ветер, ливень, труба, провода...

Так зачем, проявляя участье,

Между туч проносилась луна

И светилась во мраке ненастья,

Словно отблеск весеннего счастья,

В красоте неизменной одна?

Под луной этой светлой и быстрой

Мне еще становилось грустней

Видеть табор под бурею мглистой,

Видеть ливень и грязь, и со свистом

[1966]

ОСЕННЯЯ ПЕСНЯ

Потонула во тьме отдаленная пристань.

По канаве помчался, эх, осенний поток!

По дороге неслись сумасшедшие листья,

И порой раздавался пароходный свисток.

Ну так что же? Пускай рассыпаются листья!

Пусть на город нагрянет затаившийся снег!

На тревожной земле в этом городе мглистом

Я по-прежнему добрый, неплохой человек.

А последние листья вдоль по улице гулкой

Все неслись и неслись, выбиваясь из сил.

На меня надвигалась темнота закоулков,

И архангельский дождик на меня моросил...

[1964]

* * *

Ветер всхлипывал, словно дитя,

За углом потемневшего дома.

На широком дворе, шелестя,

По земле разлеталась солома...

Мы с тобой не играли в любовь,

Мы не знали такого искусства,

Целовались от странного чувства.

Разве можно расстаться шутя,

Если так одиноко у дома,

Где лишь плачущий ветер-дитя

Да поленница дров и солома.

Если так потемнели холмы,

И скрипят, не смолкая, ворота,

И дыхание близкой зимы

Все слышней с ледяного болота...

[1966]

ВОРОНА

Вот ворона сидит на заборе.

Все амбары давно на запоре.

Все обозы прошли, все подводы,

Наступила пора непогоды.

Суетится она на заборе.

Горе ей. Настоящее горе!

Ведь ни зернышка нет у вороны

И от холода нет обороны...

[1963]

НОЧЬ НА ПЕРЕВОЗЕ

Осень кончилась. Сильный ветер

Заметает ее следы.

И болотная пленка воды

Замерзает при звездном свете.

И грустит,

как живой,

и долго

Помнит свой сенокосный рай

Полусгнивший пустой сарай...

От безлюдья и мрака

хвойных

Побережий, полей, болот

Мне мерещится в темных волнах

Затонувший какой-то флот.

И один во всем околотке

Выйдет бакенщик-великан

И во мгле промелькнет на лодке,

Как последний из могикан...

[1964]

ЗИМОВЬЕ НА ХУТОРЕ

Короткий день.

А вечер долгий.

И непременно перед сном

Весь ужас ночи за окном

Встает. Кладбищенские елки

Скрипят. Окно покрыто льдом.

Порой без мысли и без воли

Смотрю в оттаявший глазок.

И вдруг очнусь—как дико в поле!

Как лес и грозен и высок!

Зачем же, как сторожевые,

На эти грозные леса

В упор глядят глаза живые,

Мои полночные глаза?

Зачем? Не знаю. Сердце стынет

В такую ночь. Но все равно

Мне хорошо в моей пустыне,

Не страшно мне, когда темно.

Я не один во всей Вселенной.

Со мною книги, и гармонь,

И друг поэзии нетленной —

В печи березовый огонь...

[1966]

РУССКИЙ ОГОНЕК

1

Погружены в томительный мороз,

Вокруг меня снега оцепенели!

Оцепенели маленькие ели,

И было небо темное, без звезд.

Какая глушь! Я был один живой

Один живой в бескрайнем мертвом поле!

Вдруг тихий свет-пригрезившийся, что ли?

Мелькнул в пустыне, как сторожевой...

Я был совсем как снежный человек,

Входя в избу,-последнядежда!-

И услыхал, отряхивая снег: - Вот печь для вас... И теплая одежда...- Потом хозяйка слушала меня, Но в тусклом взгляде жизни было мало, И, неподвижно сидя у огня, Она совсем, казалось, задремала... 2 Как много желтых снимков на Руси В такой простой и бережной оправе! И вдруг открылся мне и поразил Сиротский смысл семейных фотографий! Огнем, враждой земля полным-полна, И близких всех душа не позабудет... - Скажи, родимый, будет ли война? И я сказал: - Наверное, не будет. - Дай бог, дай бог... ведь всем не угодишь, А от раздора пользы не прибудет...- И вдруг опять: - Не будет, говоришь? - Нет,-говорю,-наверное, не будет! - Дай бог, дай бог... И долго на меня Она смотрела, как глухонемая, И, головы седой не поднимая, Опять сидела тихо у огня. Что снилось ей? Весь этот белый свет, Быть может, встал пред нею в то мгновенье? Но я глухим бренчанием монет Прервал ее старинные виденья. - Господь с тобой! Мы денег не берем. - Что ж,-говорю,-желаю вам здоровья! За все добро расплатимся добром, За всю любовь расплатимся любовью... 3 Спасибо, скромный русский огонек, За то, что ты в предчувствии тревожном Горишь для тех, кто в поле бездорожном От всех друзей отчаянно далек, За то, что, с доброй верою дружа, Среди тревог великих и разбоя Горишь, горишь, как добрая душа, Горишь во мгле, и нет тебе покоя... 1964

ЗВЕЗДА ПОЛЕЙ

Звезда полей во мгле заледенелой,

Остановившись, смотрит в полынью.

Уж на часах двенадцать прозвенело,

И сон окутал родину мою...

Звезда полей! В минуты потрясений

Я вспоминал, как тихо за холмом

Она горит над золотом осенним,

Она горит над зимним серебром...

Звезда полей горит, не угасая,

Для всех тревожных жителей земли,

Своим лучом приветливым касаясь

Всех городов, поднявшихся вдали.

Но только здесь, во мгле заледенелой,

Она восходит ярче и полней,

И счастлив я, пока на свете белом

Горит, горит звезда моих полей...

[1964]

ДУША ХРАНИТ

ТЫ С КОРАБЛЕМ ПРОЩАЛАСЬ...

С улыбкой на лице и со слезами

Осталась ты на пристани морской,

И снова шторм играет парусами

И всей моей любовью и тоской!

Я уношусь куда-то в мирозданье,

Я зарываюсь в бурю, как баклан, —

За вечный стон, за вечное рыданье

Я полюбил жестокий океан.

Я полюбил чужой полярный город

И вновь к нему из странствия вернусь

За то, что он испытывает холод,

За то, что он испытывает грусть.

За то, что он наполнен голосами,

За то, что там к печали и добру

С улыбкой на лице и со слезами

Ты с кораблем прощалась на ветру...

(1962)

В СИБИРСКОЙ ДЕРЕВНЕ

То желтый куст,

То лодка кверху днищем,

То колесо тележное

В грязи...

Меж лопухов —

Его, наверно, ищут —

Сидит малыш,

Щенок скулит вблизи.

Скулит щенок

И все ползет к ребенку,

А тот забыл,

Наверное, о нем,—

К ромашке тянет

Слабую ручонку

И говорит...

Бог ведает, о чем!..

Какой покой!

Здесь разве только осень

Над ледоносной

Мечется рекой,

Но крепче сон,

Когда в ночи глухой

Со всех сторон

Шумят вершины сосен,

Когда привычно

Слышатся в лесу

Осин тоскливых

Стоны и молитвы,—

В такую глушь

Вернувшись после битвы,

Какой солдат

Не уронил слезу?

Случайный гость,

Я здесь ищу жилище

И вот пою

Про уголок Руси,

Где желтый куст,

И лодка кверху днищем,

И колесо,

Забытое в грязи...

1966

НОЧНОЕ ОЩУЩЕНИЕ

Когда стою во мгле,

Душе покоя нет,—

И омуты страшней,

И резче дух болотный,

Миры глядят с небес,

Свой излучая свет,

Свой открывая лик,

Прекрасный, но холодный.

И гор передо мной

Вдруг возникает цепь,

Как сумрачная цепь

Загадок и вопросов,—

С тревогою в душе,

С раздумьем на лице,

Я чуток, как поэт,

Бессилен, как философ.

Вот коростеля крик

Послышался опять...

Зачем стою во мгле?

Зачем не сплю в постели?

Скорее спать!

Ночами надо спать!

Настойчиво кричат

Об этом коростели...

(1969)

ПЕРВЫЙ СНЕГ

Ах, кто не любит первый снег

В замерзших руслах тихих рек,

В полях, в селеньях и в бору,

Слегка гудящем на ветру!

В деревне празднуют дожинки,

И на гармонь летят снежинки.

И весь в светящемся снегу

Лось замирает на бегу

На отдаленном берегу.

Зачем ты держишь кнут в ладони?

Легко в упряжке скачут кони,

И по дорогам меж полей,

Взлетает снег из-под саней...

Ах, кто не любит первый снег

В замерзших руслах тихих рек,

В полях, в селеньях и в бору,

Слегка гудящем на ветру!

(1955)

ЯНВАРСКОЕ

Мороз под звездочками светлыми

По лугу белому, по лесу ли

Идет, поигрывая ветками,

Снежком поскрипывая весело.

И все под елками похаживает,

И все за елками ухаживает,—

Снежком атласным принаряживает!

И в новогодний путь — проваживает!

А после сам принаряжается,

В мальчишку вдруг преображается

И сам на праздник отправляется:

— Кому невесело гуляется? —

Лесами темными и грозными

Бежит вперед с дарами редкими,

И все подмигивает звездами,

И все поигрывает ветками,

И льдинки отвечают звонами,

А он спешит, спешит к народу

С шампанским, с музыкой, с поклонами

Спокойно прожитому году;

Со всеми дружит он и знается,

И жизнь в короткой этой праздности

Как будто снова начинается —

С морозной свежести и ясности!

(1967)

ЦВЕТОК И НИВА

Цветы! Увядшие цветы!

Как вас водой болотной хлещет,

Так с бесприютной высоты

На нас водой холодной плещет.

А ты? По-прежнему горда?

Или из праздничного зала

На крыльях в прошлые года

Твоя душа летать устала?

И неужели, отлюбя,

Уж не волнуешься, как прежде,

Бежишь домой, а на тебя

Водой холодной с неба плещет?

Сырое небо, не плещи

Своей водою бесприютной!

И ты, сорока, не трещи

О нашей радости минутной!

Взойдет любовь на вечный срок,

Душа не станет сиротлива.

Неувядаемый цветок!

Неувядаемая нива!

(1969)

СОСЕН ШУМ

ТОТ ГОРОД ЗЕЛЕНЫЙ...

Тот город зеленый и тихий

Отрадно заброшен и глух.

Достойно, без лишней шумихи,

Поет, как в деревне, петух

На площади главной... Повозка

Порой громыхнет через мост,

А там, где овраг и березка,

Столпился народ у киоска

И тянет из ковшика морс,

И мухи летают в крапиве,

Блаженствуя в летнем тепле...

Ну что там отрадней, счастливей

Бывает еще на земле?

Взгляну я во дворик зеленый —

И сразу порадуют взор

Земные друг другу поклоны

Людей, выходящих во двор.

Сорву я цветок маттиолы

И вдруг заволнуюсь всерьез:

И юность, и плач радиолы

Я вспомню, и полные слез

Глаза моей девочки нежной

Во мгле, когда гаснут огни...

Как я целовал их поспешно!

Как после страдал безутешно!

Как верил я в лучшие дни!

Ну что ж? Моя грустная лира,

Я тоже простой человек,—

Сей образ прекрасного мира

Мы тоже оставим навек.

Но вечно пусть будет все это,

Что свято я в жизни любил:

Тот город, и юность, и лето,

И небо с блуждающим светом

Неясных небесных светил...

(1969)

ПОСЛЕДНИЙ ПАРОХОД

Памяти А. Яшина

...Мы сразу стали тише и взрослей.

Одно поют своим согласным хором

И темный лес, и стаи журавлей

Над тем Бобришным дремлющим утором...

В леса глухие, в самый древний град

Плыл пароход, разбрызгивая воду,—

Скажите мне, кто был тогда не рад?

Смеясь, ходили мы по пароходу.

А он, большой, на борт облокотясь,—

Он, написавший столько мудрых книжек,—

Смотрел туда, где свет зари и грязь

Меж потонувших в зелени домишек.

И нас, пестрея, радовала вязь

Но он, глазами грустными смеясь,

Порой смотрел на нас, как на мальчишек...

В леса глухие, в самый древний град

Плыл пароход, разбрызгивая воду,—

Скажите, кто вернулся бы назад?

Смеясь, ходили мы по пароходу.

А он, больной, скрывая свой недуг,—

Он, написавший столько мудрых книжек,—

На целый день расстраивался вдруг

Из-за каких-то мелких окунишек.

И мы, сосредоточась, чуть заря,

Из водных трав таскали окунишек,

Но он, всерьез о чем-то говоря,

Порой смотрел на нас, как на мальчишек...

В леса глухие, в самый древний град

Плыл пароход, встречаемый народом...

Скажите мне, кто в этом виноват,

Что пароход, где смех царил и лад,

Стал для него последним пароходом?

Что вдруг мы стали тише и взрослей,

Что грустно так поют суровым хором

И темный лес, и стаи журавлей

Над беспробудно дремлющим утором...

(1969)

ВЕЧЕРНИЕ СТИХИ

Когда в окно осенний ветер свищет

И вносит в жизнь смятенье и тоску,—

Не усидеть мне в собственном жилище,

Где в час такой меня никто не ищет,—

Я уплыву за Вологду-реку!

Перевезет меня дощатый катер

С таким родным на мачте огоньком!

Перевезет меня к блондинке Кате,

С которой я, пожалуй что некстати,

Там много лет — не больше чем знаком.

Она спокойно служит в ресторане,

В котором дело так заведено,

Что на окне стоят цветы герани,

И редко здесь бывает голос брани,

И подают кадуйское вино.

В том ресторане мглисто и уютно,

Он на волнах качается чуть-чуть,

Пускай сосед поглядывает мутно

И задает вопросы поминутно,—

Что ж из того? Здесь можно отдохнуть!

Сижу себе, разглядываю спину

Кого-то уходящего в плаще,

Хочу запеть про тонкую рябину,

Или про чью-то горькую чужбину,

Или о чем-то русском вообще.

Вникаю в мудрость древних изречений

О сложном смысле жизни на земле.

Я не боюсь осенних помрачений!

Я полюбил ненастный шум вечерний,

Огни в реке и Вологду во мгле.

Смотрю в окно и вслушиваюсь в звуки,

Но вот, явившись в светлой полосе,

Идут к столу, протягивают руки

Бог весть откуда взявшиеся други,

— Скучаешь?

— Нет! Присаживайтесь все.

Вдоль по мосткам несется листьев ворох,—

Видать в окно — и слышен ветра стон,

И слышен волн печальный шум и шорох,

И, как живые, в наших разговорах

Есенин, Пушкин, Лермонтов, Вийон.

Когда опять на мокрый дикий ветер

Выходим мы, подняв воротники,

Каким-то грустным таинством на свете

У темных волн, в фонарном тусклом свете

Пройдет прощанье наше у реки.

И снова я подумаю о Кате,

О том, что ближе буду с ней знаком,

О том, что это будет очень кстати,

И вновь домой меня увозит катер

С таким родным на мачте огоньком...

(1969)

ЛАСТОЧКА

Ласточка носится с криком.

Выпал птенец из гнезда.

Все прибежали сюда.

Взял я осколок металла,

Вырыл могилку птенцу,

Ласточка рядом летала,

Словно не веря концу.

Долго носилась, рыдая,

Под мезонином своим...

Ласточка! Что ж ты, родная,

Плохо смотрела за ним?

ПОЭЗИЯ

Теперь она, как в дымке, островками

Глядит на нас, покорная судьбе,—

Мелькнет порой лугами, ветряками —

И вновь закрыта дымными веками...

Но тем сильней влечет она к себе!

Мелькнет покоя сельского страница,

И вместе с чувством древности земли

Такая радость на душе струится,

Как будто вновь поет на поле жница,

И дни рекой зеркальной потекли...

Снега, снега... За линией железной

Укромный, чистый вижу уголок.

Пусть век простит мне ропот бесполезный,

Но я молю, чтоб этот вид безвестный

Хотя б вокзальный дым не заволок!

Пусть шепчет бор, серебряно-янтарный,

Что это здесь при звоне бубенцов

Расцвел душою Пушкин легендарный,

Пришел отсюда сказочный Кольцов!

Железный путь зовет меня гудками,

И я бегу... Но мне не по себе,

Когда она за дымными веками

Избой в снегах, лугами, ветряками

Мелькнет порой,, покорная судьбе...

1969

ПО ДРОВА

Мимо изгороди шаткой,

Мимо разных мест

По дрова спешит лошадка

В Сиперово, в лес.

Дед Мороз идет навстречу.

— Здравствуй!

— Будь здоров!..

Я в стихах увековечу

Заготовку дров.

Пахнет елками и снегом,

Бодро дышит грудь,

И лошадка легким бегом

Продолжает путь.

Привезу я дочке Лене

Из лесных даров

Медвежонка на колене,

Кроме воза дров.

Мимо изгороди шаткой,

Мимо разных мест

Вот и въехала лошадка

В Сиперово, в лес.

Нагружу большие сани

Да махну кнутом

И как раз поспею к бане,

С веником притом!

Ноябрь 1965

* * *

По холодной осенней реке

Пароход последний плывет,—

Скоро, скоро в глухом городке

Зазимует районный флот.

Я уйду по знакомой тропе

Над родной ледоносной рекой

И в заснеженной русской избе

Зазимую с веселой вдовой.

Зазимую без всяких забот,

Как зимует у пристани флот...

(1969)

ПО ДОРОГЕ К МОРЮ

Въезжаем в рощу золотую,

В грибную бабушкину глушь.

Лошадка встряхивает сбрую

И пьет порой из теплых луж.

Вот показались вдоль дороги

Поля, деревни, монастырь,

А там — с кустарником убогим

Унылый тянется пустырь.

Я рад тому, что мы кочуем,

Я рад садам монастыря

И мимолетным поцелуям

Прохладных листьев сентября.

А где-то в солнечном Тифлисе

Ты ждешь меня на той горе,

Где в теплый день, при легком бризе,

Прощались мы лицом к заре.

Я опечален: та вершина

Крута. А ты на ней одна.

И азиатская чужбина

Бог знает что за сторона?

Еще он долог по селеньям,

Мой путь к морскому кораблю,

И, как тебе, цветам осенним

ПРО ЗАЙЦА

Заяц в лес бежал по лугу,

Я из лесу шел домой,—

Бедный заяц с перепугу

Так и сел передо мной!

Так и обмер, бестолковый,

Но, конечно, в тот же миг

Поскакал в лесок сосновый,

Слыша мой веселый крик.

И еще, наверно, долго

С вечной дрожью в тишине

Думал где-нибудь под елкой

О себе и обо мне.

Думал, горестно вздыхая,

Что друзей-то у него

После дедушки Мазая

Не осталось никого.

(1969)

ПОДОРОЖНИКИ

Топ да топ от кустика до кустика —

Неплохая в жизни полоса.

Пролегла дороженька до Устюга

Через город Тотьму и леса.

Приуныли нынче подорожники

Потому что, плача и смеясь,

Все прошли бродяги и острожники -

Грузовик разбрызгивает грязь.

Приуныли в поле колокольчики.

Для людей мечтают позвенеть,

Но цветов певучие бутончики

Разве что послушает медведь.

Разве что от кустика до кустика

По следам давно усопших душ

Я пойду, чтоб думами до Устюга

Погружаться в сказочную глушь.

Где мое приветили рождение

И трава молочная, и мед,

Мне приятно даже мух гудение,

Муха — это тоже самолет.

Всю пройду дороженьку до Устюга

Через город Тотьму и леса,

Топ да топ от кустика до кустика —

Неплохая в жизни полоса!

1969

НА НОЧЛЕГЕ

Лошадь белая в поле темном.

Воет ветер, бурлит овраг,

Светит лампа в избе укромной,

Освещая осенний мрак.

Подмерзая, мерцают лужи...

«Что ж,— подумал,— зайду давай?»

Посмотрел, покурил, послушал

И ответил мне: — Ночевай!

И отправился в темный угол,

Долго с лавки смотрел в окно

На поблекшие травы луга...

Хоть бы слово еще одно!

Есть у нас старики по селам,

Что утратили будто речь:

Ты с рассказом к нему веселым —

Он без звука к себе на печь.

Знаю, завтра разбудит только

Словом будничным, кратким столь.

Я спрошу его: — Надо сколько? —

Он ответит: — Не знаю, сколь!

И отправится в тот же угол,

Долго будет смотреть в окно

На поблекшие травы луга...

Хоть бы слово еще одно!..

Ночеваю! Глухим покоем

Сумрак душу врачует мне,

Только маятник с тихим боем

Все качается на стене,

Над рекою, где бакен желт,

Лошадь белая в поле темном

Вскинет голову и заржет...

1968

Варианты : 1 2

ВОЛОГОДСКИЙ ПЕЙЗАЖ

Живу вблизи пустого храма,

На крутизне береговой,

И городская панорама

Открыта вся передо мной.

Пейзаж, меняющий обличье,

Мне виден весь со стороны

Во всем таинственном величье

Своей глубокой старины.

Там, за рекою, свалка бревен,

Подъемный кран, гора песка,

И торопливо — час не ровен! —

Полощут женщины с мостка

Свое белье — полны до края

Корзины этого добра,

А мимо, волны нагоняя,

Летят и воют катера.

Сады. Желтеющие зданья

Меж зеленеющих садов

И темный, будто из преданья,

Квартал дряхлеющих дворов,

Архитектурный чей-то опус,

Среди квартала... Дым густой...

И третий, кажется, автобус

Бежит по линии шестой.

Где строят мост, где роют яму,

Везде при этом крик ворон,

И обрывает панораму

Невозмутимый небосклон.

Кончаясь лишь на этом склоне,

Видны повсюду тополя,

И там, светясь, в тумане тонет

Глава безмолвного кремля...

(1969)

ПОЕЗД

Поезд мчался с грохотом и воем,

Поезд мчался с лязганьем и свистом,

И ему навстречу желтым роем

Понеслись огни в просторе мглистом.

Поезд мчался с полным напряженьем

Мощных сил, уму непостижимых,

Перед самым, может быть, крушеньем

Посреди миров несокрушимых.

Поезд мчался с прежним напряженьем

Где-то в самых дебрях мирозданья,

Перед самым, может быть, крушеньем,

Посреди явлений без названья...

Вот он, глазом огненным сверкая,

Вылетает... Дай дорогу, пеший!

На разъезде где-то, у сарая,

Подхватил меня, понес меня, как леший!

Вместе с ним и я в просторе мглистом

Уж не смею мыслить о покое,—

Мчусь куда-то с лязганьем и свистом,

Мчусь куда-то с грохотом и воем,

Мчусь куда-то с полным напряженьем

Я, как есть, загадка мирозданья.

Перед самым, может быть, крушеньем

Я кричу кому-то: «До свиданья!..»

Но довольно! Быстрое движенье

Все смелее в мире год от году,

И какое может быть крушенье,

Если столько в поезде народу?

1969

ВО ВРЕМЯ ГРОЗЫ

Внезапно небо прорвалось

С холодным пламенем и громом!

И ветер начал вкривь и вкось

Качать сады за нашим домом.

Завеса мутного дождя

Заволокла лесные дали.

Кромсая мрак и бороздя,

На землю молнии слетали!

И туча шла гора горой!

Кричал пастух, металось стадо,

И только церковь под грозой

Молчала набожно и свято.

Молчал, задумавшись, и я,

Привычным взглядом созерцая

Зловещий праздник бытия,

Смятенный вид родного края.

И все раскалывалась высь,

Плач раздавался колыбельный,

И стрелы молний все неслись

В простор тревожный, беспредельный.,

ДЕТСТВО

Мать умерла.

Отец ушел на фронт.

Соседка злая

Не дает проходу.

Я смутно помню

Утро похорон

И за окошком

Скудную природу.

Откуда только —

Как из-под земли! —

Взялись в жилье

И сумерки, и сырость.,

Но вот однажды

Все переменилось,

За мной пришли,

Куда-то повезли.

Я смутно помню

Позднюю реку,

Огни на ней,

И скрип, и плеск парома,

И крик «Скорей!»,

Потом раскаты грома

И дождь... Потом

Детдом на берегу.

Вот говорят,

Что скуден был паек,

Что были ночи

С холодом, с тоскою,—

Я лучше помню

Ивы над рекою

И запоздалый

В поле огонек.

До слез теперь

Любимые места!

И там, в глуши,

Под крышею детдома

Для нас звучало,

Как-то незнакомо,

Нас оскорбляло

Слово «сирота».

Хотя старушки

Местных деревень

И впрямь на нас

Так жалобно глядели,

Как на сирот несчастных,

В самом деле,

Но время шло,

И приближался день,

Когда раздался

Праведный салют,

Когда прошла

Военная морока,

И нам подъем

Объявлен был до срока,

И все кричали:

— Гитлеру капут!

Еще прошло

Немного быстрых лет,

И стало грустно вновь:

Мы уезжали!

Тогда нас всей

Деревней провожали,

Туман покрыл

Разлуки нашей след...

1967

НОЧЬ НА РОДИНЕ

Высокий дуб. Глубокая вода.

Спокойные кругом ложатся тени.

И тихо так, как будто никогда

Природа здесь не знала потрясений!

И тихо так, как будто никогда

Здесь крыши сел не слыхивали грома!

Не встрепенется ветер у пруда,

И на дворе не зашуршит солома,

И редок сонный коростеля крик...

Вернулся я — былое не вернется!

Ну что же? Пусть хоть это остается,

Продлится пусть хотя бы этот миг,

Когда души не трогает беда,

И так спокойно двигаются тени,

И тихо так, как будто никогда

Уже не будет в жизни потрясений,

И всей душой, которую не жаль

Всю потопить в таинственном и милом,

Овладевает светлая печаль,

Как лунный свет овладевает миром...

(1967)

ШУМИТ КАТУНЬ

...Как я подолгу слушал этот шум,

Когда во мгле горел закатный пламень!

Лицом к реке садился я на камень

И все глядел, задумчив и угрюм,

Как мимо башен, идолов, гробниц

Катунь неслась широкою лавиной,

И кто-то древней клинописью птиц

Записывал напев ее былинный...

Катунь, Катунь — свирепая река!

Поет она таинственные мифы

О том, как шли воинственные скифы,—

Они топтали эти берега!

И Чингисхана сумрачная тень

Над целым миром солнце затмевала,

И черный дым летел за перевалы

К стоянкам светлых русских деревень...

Все поглотил столетий темный зев!

И все в просторе сказочно-огнистом

Бежит Катунь с рыданием и свистом —

Она не может успокоить гнев!

В горах погаснет солнечный июнь,

Заснут во мгле печальные аилы,

Молчат цветы, безмолвствуют могилы,

И только слышно, как шумит Катунь...

1967

ПЛЫТЬ, ПЛЫТЬ...

В жарком тумане дня

Сонный встряхнем фиорд! —

Эй, капитан! Меня

Первым прими на борт!

Плыть, плыть, плыть

Мимо могильных плит,

Мимо церковных рам,

Мимо семейных драм...

Скучные мысли — прочь!

Думать и думать — лень!

Звезды на небе — ночь!

Солнце на небе — день!

Плыть, плыть, плыть

Мимо родной ветлы,

Мимо зовущих нас

Милых сиротских глаз...

Если умру — по мне

Не зажигай огня!

Весть передай родне

И посети меня.

Где я зарыт, спроси

Жителей дальних мест,

Каждому на Руси

Памятник — добрый крест!

Плыть, плыть, плыть...

(1970)

ИДЕТ ПРОЦЕССИЯ

Идет процессия за гробом.

Долга дорога в полверсты.

На ветхом кладбище — сугробы

И в них увязшие кресты.

И длится, длится поневоле

Тяжелых мыслей череда,

И снова слышно, как над полем

Негромко стонут провода.

Трещат крещенские морозы.

Идет народ... Все глубже снег...

Все величавее березы...

Все ближе к месту человек.

Он в ласках мира, в бурях века

Достойно дожил до седин.

И вот... Хоронят человека... —

Снимите шапку, гражданин!

НА АВТОТРАССЕ

Какая зловещая трасса!

Какая суровая быль!

Шоферы высокого класса

Газуют сквозь ветер и пыль.

Газуют во мраке таежном

По рытвинам в грозной ночи...

— Эй! Где тут начальник дорожный?

— Лежит у себя на печи...

Шоферы уносятся с матом,

Начальству от них не уйти!

Но словно с беспомощным братом

Со мной обошлись по пути.

Я шел, свои ноги калеча,

Глаза свои мучая тьмой...

— Куда ты?

— В деревню Предтеча.

— Откуда?

— Из Тотьмы самой...

За мною захлопнулась дверца,

И было всю ночь напролет

Так жутко и радостно сердцу,

Что все мы несемся вперед,

Что все мы почти над кюветом

Несемся куда-то стрелой,

И есть соответствие в этом

С характером жизни самой!

1968

ИВА

Зачем ты, ива, вырастаешь

Над судоходною рекой

И волны мутные ласкаешь,

Как будто нужен им покой?

Преград не зная и обходов,

Бездумно жизнь твою губя,

От проходящих пароходов

Несутся волны на тебя!

А есть укромный край природы,

Где под церковною горой

В тени мерцающие воды

С твоей ласкаются сестрой...

(1964)

ОТПЛЫТИЕ

Размытый путь. Кривые тополя.

Я слушал шум — была пора отлета.

И вот я встал и вышел за ворота,

Где простирались желтые поля,

И вдаль пошел... Вдали тоскливо пел

Гудок чужой земли, гудок разлуки!

Но, глядя вдаль и вслушиваясь в звуки,

Я ни о чем ещ сожалел-

Была суровой пристань в поздний час. Искрясь, во тьме горели папиросы, И трап стонал, и хмурые матросы Устало поторапливали нас. И вдруг такой повеяло с полей Тоской любви, тоской свиданий кратких! Я уплывал... все дальше... без оглядки На мглистый берег юности своей. (1967) ЭКСПРОМТ Я уплыву на пароходе, Потом поеду на подводе, Потом еще на чем-то вроде, Потом верхом, потом пешком Пройду по волоку с мешком — И буду жить в своем народе! ПОСВЯЩЕНИЕ ДРУГУ Замерзают мои георгины. И последние ночи близки. И на комья желтеющей глины За ограду летят лепестки... Нет, меня не порадует — что ты! — Одинокая странствий звезда. Пролетели мои самолеты, Просвистели мои поезда. Прогудели мои пароходы, Проскрипели телеги мои,— Я пришел к тебе в дни непогоды, Так изволь, хоть водой напои! Не порвать мне житейские цепи, Не умчаться, глазами горя, В пугачевские вольные степи, Где гуляла душа бунтаря. Не порвать мне мучительной связи С долгой осенью нашей земли, С деревцом у сырой коновязи, С журавлями в холодной дали... Но люблю тебя в дни непогоды И желаю тебе навсегда, Чтоб гудели твои пароходы, Чтоб свистели твои поезда! (1967) СОСЕН ШУМ В который раз меня приветил Уютный древний Липин Бор, Где только ветер, снежный ветер Заводит с хвоей вечный спор. Какое русское селенье! Я долго слушал сосен шум, И вот явилось просветленье Моих простых вечерних дум. Сижу в гостинице районной, Курю, читаю, печь топлю, Наверно, будет ночь бессонной, Я так порой не спать люблю! Да как же спать, когда из мрака Мне будто слышен глас веков, И свет соседнего барака Еще горит во мгле снегов. Пусть завтра будет путь морозен, Пусть буду, может быть, угрюм, Я не просплю сказанье сосен, Старинных сосен долгий шум... 1967 В СТАРОМ ПАРКЕ Песчаный путь В еловый темный лес. В зеленый пруд Упавшие деревья. И бирюза, И огненные перья Ночной грозою Вымытых небес! Желтея грустно, Старый особняк Стоит в глуши Запущенного парка — Как дико здесь! Нужна покрепче палка, Чтоб уложить Крапиву кое-как... Покрывшись пеплом, Гаснет бирюза. И там, во тьме Унылого строенья, Забытого навек Без сожаленья, Горят кошачьи Желтые глаза. Не отыскать Заросшие следы, Ничей приход Не оживит картины, Лишь манят, вспыхнув, Ягоды малины Да редких вишен Крупные плоды. Здесь барин жил. И может быть, сейчас, Как старый лев, Дряхлея на чужбине, Об этой сладкой Вспомнил он малине, И долго слезы Катятся из глаз... Подует ветер! Сосен темный ряд Вдруг зашумит, Застонет, занеможет, И этот шум Волнует и тревожит, И не понять, О чем они шумят. (1967) ЗЕЛЕНЫЕ ЦВЕТЫ Светлеет грусть, когда цветут цветы, Когда брожу я многоцветным лугом Один или с хорошим давним другом, Который сам не терпит суеты. За нами шум и пыльные хвосты — Все улеглось! Одно осталось ясно — Что мир устроен грозно и прекрасно, Что легче там, где поле и цветы. Остановившись в медленном пути, Смотрю, как день, играя, расцветает. Но даже здесь... чего-то не хватает... Недостает того, что не найти. Как не найти погаснувшей звезды, Как никогда, бродя цветущей степью, Меж белых листьев и на белых стеблях Мне не найти зеленые цветы... (1967) В ПУСТЫНЕ Сотни лет, Пролетевших без вести. Сотни лет, Сверхъестественно злой, Как задуманный Кем-то для мести, Сотни лет Над пустынями зной! Шли с проклятьями Все караваны... Кто ж любил вас? И кто вас ласкал? Кто жалел Погребенные страны Меж песков И обрушенных скал? Хриплым криком Тревожа гробницы, Поднимаются, Словно кресты, Фантастически мрачные Птицы, Одинокие птицы пустынь., Но и в мертвых Песках без движенья, Как под гнетом Неведомых дум, Зреет жгучая Жажда сраженья, В каждом шорохе 1968 ПОВЕСТЬ О ПЕРВОЙ ЛЮБВИ Я тоже служил на флоте! Я тоже памятью полн О той бесподобной работе — На гребнях чудовищных волн. Тобою — ах, море, море! — Я взвинчен до самых жил, Но, видно, себе на горе Так долго тебе служил... Любимая чуть не убилась,— Ой, мама родная земля! — Рыдая, о грудь мою билась, Как море о грудь корабля. В печали своей бесконечной, Как будто вослед кораблю, Шептала: «Я жду вас... вечно», Шептала: «Я вас... люблю». Люблю вас! Какие звуки! Но звуки ни то ни се,— И где-то в конце разлуки Забыла она про все. Однажды с какой-то дороги Отправила пару слов: «Мой милый! Ведь так у многих Проходит теперь любовь...» И все же в холодные ночи Печальней видений других — Глаза ее, близкие очень, И море, отнявшее их. (1970) РАСПЛАТА Я забыл, что такое любовь, И под лунным над городом светом Столько выпалил клятвенных слов, Что мрачнею, как вспомню об этом. И однажды, прижатый к стене Безобразьем, идущим по следу, Одиноко я вскрикну во сне И проснусь, и уйду, и уеду... Поздно ночью откроется дверь. Невеселая будет минута. У порога я встану, как зверь, Захотевший любви и уюта. Побледнеет и скажет: — Уйди! Наша дружба теперь позади! Ничего для тебя я не значу! Уходи! Не гляди, что я плачу!.. И опять по дороге лесной Там, где свадьбы, бывало, летели, Неприкаянный, мрачный, ночной, Я тревожно уйду по метели... 1970

НА СЕНОКОСЕ

С утра носились,

Сенокосили,

Отсенокосили, пора!

В костер устало

Дров подбросили

И помолчали у костра.

И вот опять

Вздыхают женщины —

О чем-то думается им?

А мужики лежат,

Блаженствуя,

И в небеса пускают дым!

Они толкуют

О политике,

О новостях, о том, о сем,

Не критикуют

Ради критики,

А мудро судят обо всем,

И слышен смех

В тени под ветками,

И песни русские слышны,

Все чаще новые,

Советские,

Все реже — грустной старины...

НЕ ПРИШЛА

Из окна ресторана —

свет зеленый,

болотный,

От асфальта до звезд

заштрихована ночь

снегопадом, Снег глухой,

беспристрастный,

бесстрастный,

холодный Надо мной,

над Невой,

над матросским

суровым отрядом. Сумасшедший,

ночной,

вдоль железных заборов,

Удивляя людей,

что брожу я?

И мерзну зачем?

Ты и раньше ко мне

приходила не скоро,

А вот не пришла и совсем...

Странный свет,

ядовитый,

зеленый,

болотный,

Снег и снег

без метельного

свиста и воя.

Снег глухой,

беспристрастный,

бесстрастный,

холодный, Мертвый снег,

ты зачем

не даешь мне покоя?

1962

КУПАВЫ

Как далеко дороги пролегли!

Как широко раскинулись угодья!

Как высоко над зыбким половодьем

Без остановки мчатся журавли!

В лучах весны — зови иль не зови! —

Они кричат все радостней, все ближе...

Вот снова игры юности, любви

Я вижу здесь... но прежних не увижу.

И обступают бурную реку

Все те ж цветы... но девушки другие,

И говорить не надо им, какие

Мы знали дни на этом берегу.

Бегут себе, играя и дразня,

Я им кричу: — Куда же вы? Куда вы?

Взгляните ж вы, какие здесь купавы! —

Но разве кто послушает меня...

(1967)

БЕССОННИЦА

Окно, светящееся чуть.

И редкий звук с ночного омута.

Вот есть возможность отдохнуть.

Но как пустынна эта комната!

Мне странно кажется, что я

Среди отжившего, минувшего,

Как бы в каюте корабля,

Бог весть когда и затонувшего,

Что не под этим ли окном,

Под запыленною картиною

Меня навек затянет сном,

Как будто илом или тиною.

За мыслью мысль — какой-то бред,

За тенью тень — воспоминания,

Реальный звук, реальный свет

С трудом доходят до сознания.

И так раздумаешься вдруг,

И так всему придашь значение,

Что вместо радости — испуг,

А вместо отдыха — мучение...

(1969)

СЛЕЗ НЕ ЛЕЙ

Есть пора — души моей отрада:

Зыбко все, но зелено уже!

Есть пора осеннего распада,

Это тоже родственно душе.

Грязь кругом, а тянет на болото,

Дождь кругом, а тянет на реку,—

И грустит избушка между лодок

На своем ненастном берегу.

Облетают листья, уплывают

Мимо голых веток и оград...

В эти дни дороже мне бывают

И дела, и образы утрат.

Слез не лей над кочкою болотной

Оттого, что слишком я горяч,

Вот умру — и стану я холодный,

Вот тогда, любимая, поплачь!

ПАЛЬМЫ ЮГА

Еще один

Пропал безвестный день,

Покрыты снегом

Крыши деревень

И вся округа,

А где-то есть

Прекрасная страна,

Там чудно все —

И горы, и луна,

И пальмы юга...

И я глядел,

Глядел на перевал,

Где до сих пор

Ни разу не бывал...

Как воет вьюга!

За перевалом первым

Побывал,

А там открылся

Новый перевал...

О пальмы юга!

Забуду все.

Займусь своим трудом.

И все пойдет

Обычным чередом,

Но голос друга

Твердит, что есть

Прекрасная страна,

Там чудно все —

И горы, и луна,

И пальмы юга...

Не стану верить

Другу своему,

Уйду в свою

Заснеженную тьму,—

Пусть будет вьюга!

Но, видно, так

Устроен человек,

Что не случайно

Сказано навек:

— О пальмы юга!

ДАЛЕКОЕ

Лети, мой отчаянный парус!

Не знаю, насколько смогу,

Чтоб даже тяжелая старость

Меня не согнула в дугу!

Но выплывут, словно из дыма,

И станут родней и больней

Стрелой пролетевшие мимо

Картины отроческих дней...

Запомнил я снег и салазки,

Метельные взрывы снегов,

Запомнил скандальные пляски

Нарядных больших мужиков,

Запомнил суслоны пшеницы,

Запомнил, как чахла заря

И грустные, грустные птицы

Кричали в конце сентября.

А сколько друзей настоящих,

А сколько там было чудес,

Лишь помнят сосновые чащи

Да темный еловый лес!..

(1970)

ВОСПОМИНАНИЕ

Помню, луна смотрела в окно.

Роса блестела на ветке.

Помню, мы брали в ларьке вино

И после пили в беседке.

Ты говорил, что покинешь дом,

Что жизнь у тебя в тумане,

Словно о прошлом, играл потом

«Вальс цветов» на баяне.

Помню я дождь и грязь на дворе,

Вечер темный, беззвездный,

Собака лаяла в конуре

И глухо шумели сосны...

Пос. Приютино, 1957

ГУЛЯЕВСКАЯ ГОРКА

Остановись, дороженька моя!

Все по душе мне — сельская каморка,

Осенний бор, Гуляевская горка,

Где веселились русские князья.

Простых преданий добрые уста

Еще о том гласят, что каждодневно

Гуляла здесь прекрасная царевна,—

Она любила здешние места.

Да! Но и я вполне счастливый тип,

Когда о ней тоскую втихомолку

Или смотрю бессмысленно на елку

И вдруг в тени увижу белый гриб!

И ничего не надо мне, пока

Я просыпаюсь весело на зорьке

И все брожу по старой русской горке,

О прежних днях задумавшись слегка...

1967

ВЗГЛЯНУЛ НА КУСТИК

Взглянул на кустик — истину постиг,

Он и цветет, и плодоносит пышно,

Его питает солнышко, и слышно,

Как в тишине поит его родник.

А рядом — глянь! — худые деревца.

Грустна под ними скудная лужайка,

И не звенит под ними балалайка,

И не стучат влюбленные сердца.

Тянулись к солнцу — вот и обожглись!

Вот и взялась нечаянная мука.

Ну что ж, бывает... Всякому наука,

Кто дерзко рвется в солнечную высь.

Зато с куста нарву для милых уст

Малины крупной, молодой и сладкой,

И, обнимая девушку украдкой,

Ей расскажу про добрый этот куст...

(1967)

ДО КОНЦА

До конца,

До тихого креста

Пусть душа

Останется чиста!

Перед этой

Желтой, захолустной

Стороной березовой

Моей,

Перед жнивой

Пасмурной и грустной

В дни осенних

Горестных дождей,

Перед этим

Строгим сельсоветом,

Перед этим

Стадом у моста,

Перед всем

Старинным белым светом

Я клянусь:

Душа моя чиста.

Пусть она

Останется чиста

До конца,

До смертного креста!

ПРОЩАЛЬНОЕ

Печальная Вологда

дремлет

На темной печальной земле,

И люди окраины древней

Тревожно проходят во мгле.

Родимая! Что еще будет

Со мною? Родная заря

Уж завтра меня не разбудит,

Играя в окне и горя.

Замолкли веселые трубы

И танцы на всем этаже,

И дверь опустевшего клуба

Печально закрылась уже.

Родимая! Что еще будет

Со мною? Родная заря

Уж завтра меня не разбудит,

Играя в окне и горя.

И сдержанный говор печален

На темном печальном крыльце.

Все было веселым вначале,

Все стало печальным в конце.

На темном разъезде разлуки

И в темном прощальном авто

Я слышу печальные звуки,

Которых не слышит никто...

(1968)

ПЕСНЯ

Отцветет да поспеет

На болоте морошка,—

Вот и кончилось лето, мой друг!

И опять он мелькает,

Листопад за окошком,

Тучи темные вьются вокруг...

Заскрипели ворота,

Потемнели избушки,

Закачалась над омутом ель,

Слышен жалобный голос

Одинокой кукушки,

И не спит по ночам коростель.

Над притихшей деревней

Скоро, скоро подружки

В облаках полетят с ветерком,

Выходя на дорогу,

Будут плакать старушки

И махать самолету платком.

Ах, я тоже желаю

На просторы вселенной!

Ах, я тоже на небо хочу!

Но в краю незнакомом

Будет грусть неизменной

По родному в окошке лучу.

Жаль мне доброе поле,

Жаль простую избушку,

Жаль над омутом старую ель...

Что ж так жалобно плачет

На болоте кукушка?

Что ж не спит по ночам коростель?

(1969)

ЛИСТЬЯ ОСЕННИЕ

Листья осенние

Где-то во мгле мирозданья

Видели, бедные,

Сон золотой увяданья,

Видели, сонные,

Как, натянувши поводья,

Всадник мрачнел,

Объезжая родные угодья,

Как, встрепенувшись,

Веселью он вновь предавался,—

Выстрел беспечный

В дремотных лесах раздавался!..

Ночью, как встарь,

Не слыхать говорливой гармошки, -

Словно как в космосе,

Глухо в раскрытом окошке,

Глухо настолько,

Что слышно бывает, как глухо...

Это и нужно

В моем состоянии духа!

К печке остывшей

Подброшу поленьев беремя,

Сладко в избе

Коротать одиночества время,

В пору полночную

В местности этой невзрачной

Сладко мне спится

На сене под крышей чердачной,

Сладко, вдыхая

Ромашковый запах ночлега,

Зябнуть порою

В предчувствии близкого снега...

Вдруг, пробудясь,

По лесам зароптали березы,

Словно сквозь дрему

Расслышали чьи-то угрозы,

Словно почуяли

Гибель живые созданья...

Вон он и кончился,

Сон золотой увяданья.

(1969)

А ДУБА НЕТ...

Поток, разбуженный весною,

Катился в пене кружевной,

И озаряемый луною

Светился тихо край родной.

Светился сад, светилось поле

И глубь дремотная озер,—

И ты пошла за мной без воли,

Как будто я гипнотизер...

Зачем твой голос волновался

И разливался лунный свет?

Где дуб шумел и красовался,

Там пень стоит... А дуба нет...

ГОЛОЛЕДИЦА

В черной бездне

Большая Медведица

Так сверкает! Отрадно взглянуть.

В звездном свете блестя, гололедица

На земле обозначила путь...

Сколько мысли,

И чувства, и грации

Нам являет заснеженный сад!

В том саду ледяные акации

Под окном освещенным горят.

Вихревыми, холодными струями

Ветер движется, ходит вокруг,

А в саду говорят поцелуями

И пожатием пламенных рук.

Заставать будет зоренька макова

Эти встречи — и слезы, и смех...

Красота не у всех одинакова,

Одинакова юность у всех!

Только мне, кто любил,

Тот не встретится,

Я не знаю, куда повернуть,

В тусклом свете блестя, гололедица

Предо мной обозначила путь...

(1969)

НАСЛЕДНИК РОЗЫ

В саду, где пела радиола,

Где танцевали «Вальс цветов»,

Все глуше дом у частокола,

Все нелюдимей шум ветров.

Улыбка лета так знакомо

Опять сошла с лица земли!

И радиолу увезли...

На огороде с видом жалким,

Как бы стыдясь за свой наряд,

Воронье пугало на палке

Торчит меж выкопанных гряд.

Порой тревожно — не до шуток! -

В рассветном воздухе седом

Мелькнет косяк последних уток

Над застывающим прудом.

Вот-вот подует зимним, снежным.

Все умирает... Лишь один

Пылает пламенем мятежным —

Наследник розы — георгин!

(1970)

ЗИМНЯЯ НОЧЬ

Кто-то стонет на темном кладбище,

Кто-то глухо стучится ко мне,

Кто-то пристально смотрит в жилище,

Показавшись в полночном окне.

В эту пору с дороги буранной

Заявился ко мне на ночлег

Непонятный какой-то и странный

Из чужой стороны человек.

И старуха метель не случайно,

Как дитя, голосит за углом,

Есть какая-то жуткая тайна

В этом жалобном плаче ночном.

Обветшалые гнутся стропила,

И по лестнице шаткой во мрак,

Чтоб нечистую выпугнуть силу,

С фонарем я иду на чердак.

По углам разбегаются тени...

— Кто тут?..— Глухо. Ни звука в ответ.

Подо мной, как живые, ступени

Так и ходят... Спасения нет!

Кто-то стонет всю ночь на кладбище,

Кто-то гибнет в буране — невмочь,

И мерещится мне, что в жилище

Кто-то пристально смотрит всю ночь...

(1969)

У ЦЕРКОВНЫХ БЕРЕЗ

Доносились гудки

с отдаленной пристани.

Замутило дождями

Неба холодную просинь,

Мотыльки над водою,

усыпанной желтыми листьями,

Не мелькали уже — надвигалась осень...

Было тихо, и вдруг

будто где-то заплакали,—

Это ветер и сад.

Это ветер гонялся за листьями,

Городок засыпал,

и мигали бакены

Так печально в ту ночь у пристани.

У церковных берез,

почерневших от древности,

Мы прощались,

и пусть,

опьяняясь чинариком,

Кто-то в сумраке,

злой от обиды и ревности,

Все мешал нам тогда одиноким фонариком.

Пароход загудел,

возвещая отплытие вдаль!

Вновь прощались с тобой

У какой-то кирпичной оградины,

Не забыть, как матрос,

увеличивший нашу печаль,

— Проходите! — сказал.

— Проходите скорее, граждане! —

Я прошел. И тотчас,

всколыхнувши затопленный плес,

Пароход зашумел,

Напрягаясь, захлопал колесами...

Сколько лет пронеслось!

Сколько вьюг отсвистело и гроз!

Как ты, милая, там, за березами?

1968

ВОРОБЕЙ

Чуть живой. Не чирикает даже.

Замерзает совсем воробей.

Как заметит подводу с поклажей,

Из-под крыши бросается к ней!

И дрожит он над зернышком бедным,

И летит к чердаку своему.

А гляди, не становится вредным

Оттого, что так трудно ему...

(1969)

ВЫПАЛ СНЕГ...

Выпал снег —

и все забылось,

Чем душа была полна!

Сердце проще вдруг забилось,

Словно выпил я вина.

Вдоль по улице по узкой

Чистый мчится ветерок,

Красотою древнерусской

Обновился городок.

Снег летит на храм Софии,

На детей, а их не счесть.

Снег летит по всей России,

Словно радостная весть.

Снег летит — гляди и слушай!

Так вот, просто и хитро,

Жизнь порой врачует душу...

Ну и ладно! И добро.

(1969)

ДЕРЕВЕНСКИЕ НОЧИ

Ветер под окошками,

тихий, как мечтание,

А за огородами

в сумерках полей

Крики перепелок,

ранних звезд мерцание,

Ржание стреноженных

молодых коней.

К табуну

с уздечкою

выбегу из мрака я,

Самого горячего

выберу коня,

И по травам скошенным,

удилами звякая,

Конь в село соседнее

понесет меня.

Пусть ромашки встречные

от копыт сторонятся,

Вздрогнувшие ивы

брызгают росой,—

Для меня, как музыкой,

снова мир наполнится

Радостью свидания

с девушкой простой?

Все люблю без памяти

в деревенском стане я,

Будоражат сердце мне

в сумерках полей

Крики перепелок,

ранних звезд мерцание,

Ржание стреноженных

молодых коней...

1953

ТАЙНА

«Чудный месяц плывет над рекою», -

Где-то голос поет молодой.

И над родиной, полной покоя,

Опускается сон золотой!

Не пугают разбойные лица,

И не мыслят пожары зажечь,

Не кричит сумасшедшая птица,

Не звучит незнакомая речь.

Неспокойные тени умерших

Не встают, не подходят ко мне.

И, тоскуя все меньше и меньше,

Словно Бог, я хожу в тишине.

И откуда берется такое,

Что на ветках мерцает роса,

И над родиной, полной покоя,

Так светлы по ночам небеса!

Словно слышится пение хора,

Словно скачут на тройках гонцы,

И в глуши задремавшего бора

Все звенят и звенят бубенцы...

* * *

Уже деревня вся в тени.

В тени сады ее и крыши.

Но ты взгляни чуть-чуть повыше -

Как ярко там горят огни!

Одна у нас в деревне мглистой

Соседка древняя жива,

И на лице ее землистом

Растет какая-то трава.

И все ж прекрасен образ мира,

Когда в ночи равнинных мест

Вдруг вспыхнут все огни эфира,

И льется в душу свет с небес,

Когда деревня вся в тени,

И бабка спит, и над прудами

Шевелит ветер лопухами,

И мы с тобой совсем одни!

* * *

Осень! Летит по дорогам

Осени стужа и стон!

Каркает около стога

Стая озябших ворон.

Скользкой неровной тропою

В зарослях пасмурных ив

Лошадь идет с водопоя,

Голову вниз опустив.

Мелкий, дремотный, без меры,

Словно из множества сит,

Дождик знобящий и серый

Все моросит, моросит...

Жнивы, деревья и стены

В мокрых сетях полутьмы

Словно бы ждут перемены —

Чистой, веселой зимы!

О МОСКОВСКОМ КРЕМЛЕ

Бессмертное величие Кремля

Невыразимо смертными словами!

В твоей судьбе,— о русская земля! -

В твоей глуши с лесами и холмами,

Где смутной грустью веет старина,

Где было все: смиренье и гордыня —

Навек слышна, навек озарена,

Утверждена московская твердыня!

Мрачнее тучи грозный Иоанн

Под ледяными взглядами боярства

Здесь исцелял невзгоды государства,

Скрывая боль своих душевных ран.

И смутно мне далекий слышен звон:

То скорбный он, то гневный и державный!

Бежал отсюда сам Наполеон,

Покрылся снегом путь его бесславный...

Да! Он земной! От пушек и ножа

Здесь кровь лилась... Он грозной

был твердыней! Пред ним склонялись мысли и душа, Как перед славной воинской святыней. Но как — взгляните — чуден этот вид! Остановитесь тихо в день воскресный — Ну, не мираж ли сказочно-небесный — Возник пред вами, реет и горит? И я молюсь — о русская земля! — Не на твои забытые иконы, Молюсь на лик священного Кремля И на его таинственные звоны... 1968 СУДЬБА Легкой поступью,

кивая головой,

Конь в упряжке

прошагал по мостовой.

Как по травке,

по обломкам кирпича

Прошагал себе, телегой грохоча.

Между жарких этих

каменных громад

Как понять его?

Он рад или не рад?

Бодро шел себе,

накормленный овсом,

И катилось колесо за колесом...

В чистом поле

меж товарищей своих

Он летал, бывало, как

весенний вихрь,

И не раз подружке милой на плечо

Он дышал по-молодому горячо.

Но однажды в ясных далях сентября

Занялась такая грустная заря!

В чистом поле,

незнакомцев веселя,

Просвистела,

полонив его,

петля.

Тут попал он, весь пылая и дрожа,

Под огонь ветеринарного ножа,

И поднялся он, тяжел и невесом...

Покатилось

колесо

за колесом.

Долго плелся он с понурой головой

То по жаркой,

То по снежной мостовой,

Но и все-таки,

хоть путь его тяжел,

В чем-то он успокоение нашел.

Что желать ему?

Не все ли уж равно?

Лишь бы счастья

Было чуточку дано,

Что при солнце,

что при дождике косом.

И катилось колесо

за колесом.