Она смотрела на мир сначала через призму сердца, потом через призму живой истории 2

Она смотрела на мир сначала через призму сердца, потом через призму живой истории 2

Она смотрела на мир сначала через призму сердца, потом через призму живой истории Читая эти стихи Анны Ахматовой, понимаешь, что ее поэзия глубоко сочувствует человеку и просветляет его, делает его духовный мир осмысленным и прекрасным, существенным и значительным. В самой Анне Андреевне все было прекрасным — и внешний облик, и духовный мир. Ее жизнь была нелегкой, можно сказать, трагической, но никогда в ее стихотворениях не звучали отчаяние и растерянность. Никто и никогда не видел ее с поникшей головой. Она всегда была гордой и строгой, была человеком воистину великого мужества. Свобода ее души давала ей возможность не гнуться под любыми ветрами клеветы и предательств, обид и несправедливостей. Ее в этом мире волновало все, и она умела с поразительной точностью оставлять его отпечаток в песне своего опыта. Поэзия Ахматовой солнечна, проста и свободна, как ее юность. Она — родная сестра прекрасной поэзии Эллады. Пусть у нее другой строй и ритм, другая музыка — это не мешает ей быть по-эллински вещей и вечной. Художник начинается с беспощадности к самому себе. Видимо, к ней эта беспощадность пришла после того, как поэтесса увидела корректуру «Кипарисового ларца» Иннокентия Анненского: «Я была поражена и читала ее, забыв все на свете». Потом она назовет Анненского учителем и напишет: А тот, кого учителем считаю, Как тень, прошел и тени не оставил, Весь яд впитал, всю эту одурь выпил, И славы ждал, и славы не дождался, Кто был предвестьем, предзнаменованьем, Всех пожалел, во всех вдохнул томленье — И задохнулся… Сам о себе И. Анненский сказал горько до самоуничтожения: «Я слабый сын слепого поколенья». Может быть, у него и научилась Ахматова строгому отношению к делу своей жизни — Поэзии: Я улыбаться перестала, Морозный ветер губы студит, Одной надеждой меньше стало, Одною песней больше будет. Она очень рано начала понимать, что писать надо только те стихи, по отношению к которым чувствуешь: если не напишешь, то умрешь. Без этого кандального принуждения нет и не может быть поэзии. Чтобы поэт мог сочувствовать людям, ему надо пройти через полюс своего отчаяния и пустыню собственного горя, научиться преодолевать его в одиночку. Характер, талант, судьба человека лепятся в юности. Юность Ахматовой была солнечной: А я росла в узорной тишине, В прохладной детской молодого века. Но в этой узорной тишине Царского Села и в ослепительной голубизне древнего Херсонеса трагедии шли за ней по пятам неотступно: А Муза и глохла, и слепла, В земле истлевала зерном, Чтоб снова, как Феникс из пепла, В эфире восстать голубом. И она восставала и снова бралась за свое. И так целую жизнь — чего только не выпадало на ее долю! И смерть сестер от чахотки, и у самой кровь горлом, и личные трагедии… две революции, две войны. Когда она узнала о том, что она — Поэт, и поверила в эту неизбежность, не кто иной, как отец, запретил ей подписывать стихи отцовской фамилией Горенко, и она взяла фамилию свой прабабушки — Ахматова. И мир благодарен этому имени. Книги Ахматовой — откровение человеческой души, облагораживающей своим примером жизни всех людей, которые склоняют головы перед песней ее откровения: Из-под каких развалин говорю, Из-под какого я кричу обвала, Как в негашеной извести горю Под сводами зловонного подвала. Я притворюсь беззвучною зимой И вечные навек захлопну двери, И все-таки узнают голос мой, И все-таки ему опять поверят. Ее жизнь проходила в суровое время и не щадила нежную душу поэтессы. Но эта душа оказалась стойкой, способной переносить лишения всяческих, выражаясь словами Маяковского, «бед и обид» и выращивать из них правдивую поэзию: Водою пахнет резеда И яблоком — любовь. Но мы узнали навсегда, Что кровью пахнет только кровь. Ахматова любила чувствовать жизнь во всем многообразии ее проявлений. Она любила свою родину — Россию. Это была, прежде всего, любовь к русскому языку, к его

богатству, его поэзии, самая главная, самая верная ее любовь, подтвержденная всем ее многострадальным, устремленным к совершенству творчеством. Эта любовь индивидуальна и общезначима и исходит от нее одной, Анны Ахматовой, — ко всему миру: …Так молюсь за твоей литургией После стольких томительных дней, Чтобы туча над темной Россией Стала облаком в славе лучей. Она жила для великой, земной любви и пела об этом, и в этом был смысл ее жизни, естественное состояние ее души. В русской поэзии появился новый певец с удивительно чистым голосом, глубокая интимность которого усиливала его искреннее гражданское звучание. Конечно, Ахматова не могла написать «Двенадцать» или «Левый марш». Это сделали Блок и Маяковский. Она писала другое: Мне голос был. Он звал утешно, Он говорил: «Иди сюда, Оставь свой край глухой и грешный, Оставь Россию навсегда… …Но равнодушно и спокойно Руками я замкнула слух, Чтоб этой речью недостойной Не осквернился скорбный дух. И высказываемое в этом горьком стихотворении желание осталось не пустой фразой — стало действием, добровольно взятой на себя обязанностью перед новой жизнью, стало судьбой. Никаких благ эта судьба не сулила, но в ней проглядывала великая правда времени, трудного и многообещающего. Спустя три года она говорит себе и миру жестокую правду об испытаниях, о вере своей души в новое, еще непонятное, но ощутимо заманчивое начало жизни: Все расхищено, предано, продано, Черной смерти мелькало крыло, Все голодной тоскою изглодано. Отчего же нам стало светло? Такова была ее извечная просветленная болью, неизменно чистая любовь к России и к ее будущему, такова была ее вера: И дикой свежестью и силой Мне счастье веяло в лицо, Как будто друг от века милый Всходил со мною на крыльцо. Она была необходима времени, и время необходимо для нее в самых разных формах его проявления. Ахматова сама лучше всех критиков определила свое назначение в мире, свою судьбу и свою программу: Чтоб быть современнику ясным, Весь настежь распахнут поэт. Ведь это она в первые дни нашествия фашизма на Советский Союз обратилась ко всем женщинам Родины со словами клятвы: И та, что сегодня прощается с милым, Пусть боль свою в силу она переплавит, Мы детям клянемся, клянемся могилам, Что нас покориться ничто не заставит! Анна Ахматова верила в Победу, звала народ к Победе, она вместе со своим народом победила самое страшное зло двадцатого века — фашизм. Великое русское слово, произнесенное Ахматовой, «Для славы мертвых нет», — озвучено мрамором и бронзой памятников Гнева и Скорби павшим защитникам Родины: Ты стала вновь могучей и свободной, Страна моя! Но живы навсегда В сокровищнице памяти народной Войной испепеленные года. Крест индивидуальности таланта — очень трудный крест, избавиться от него нельзя, и Анна Андреевна Ахматова несла его до конца своих дней. Он был ее мукой и утешением одновременно: Многое еще, наверно, хочет Быть воспетым голосом моим: То, что, бессловесное, грохочет, Иль во тьме подземный камень точит, Или пробивается сквозь дым. У меня не выяснены счеты С пламенем, и ветром, и водой… Оттого-то мне мои дремоты Вдруг такие распахнут ворота И ведут за утренней звездой. Бег времени ее судьбы, ее жизни, ее поэзии завершался. Череда уходящих в глубь прошлого событий сделала Ахматову заметнее не только в мире поэзии, но и самой жизни. Анну Ахматову похоронили под Ленинградом, в поселке Комарово, на кладбище среди соснового леса. И летом, и зимой на ее могиле всегда лежат живые цветы. К ней приходят и юность, и старость, приходят женщины и мужчины. Для многих она стала необходимостью. Для многих ей еще предстоит стать необходимостью. Такая у нее участь. Ведь истинный поэт тот, кто «смотрит на мир сначала через призму сердца, потом через призму живой истории». И истинный поэт живет еще очень долго — и после своей смерти. И люди будут идти на могилу Анны Ахматовой еще очень долго: Будто там впереди не могила, А таинственной лестницы взлет.