Образ любимой женщины в творчестве Есенина

Лирика Есенина неразрывно связана с темой любви, она словно не существует без этого высокого чувства, обращенного ко всему мирозданию. Поэтическая душа не могла не пылать страстью, не восхищаться, не любить. Первый поэтический опыт Есенина связан с фольклорными мотивами; именно в стране «березового ситца» рождается первая любовь поэта. Стихотворения, относящиеся к началу десятых годов, сходны по общему настроению с народными песнями, стилизованы под них, полны деревенской мелодичности и напевности («Подражанье песне», 1910 г.). Да и позднее, уже в 1916–1919 годах поэзия любви сливается воедино с поэзией природы, черпая из нее целомудренность весеннего цветения, чувственность летнего зноя. Возлюбленная лирического героя – воплощение красоты окружающего мира, красоты деревенского милого пейзажа. «Со снопом волос… овсяных», «с алым соком ягоды на коже» – ее «гибкий стан и плечи» выдумала сама природа («Не бродить, не мять в кустах багряных…», 1916 г.). В стихотворении «Зеленая прячется…» (1918 г.) девушка предстает уже в образе тонкой березки, что «загляделась в пруд». Она рассказывает, как «ночью звездной» «за голые колени… обнимал» ее пастух и «слезы лил», прощаясь «до новых журавлей». Описание любовного свидания исполнено целомудрия и той нежности, какую таит в себе чистая красота природы. Но уже в самом начале двадцатых годов в цикле «Москва кабацкая» происходит резкая смена настроений и интонаций. Деревенский песенный лиризм сменяется отчетливым, резким, дергающим ритмом. Поэт «без возврата» покидает «родные поля» («Да! Теперь решено. Без возврата…», 1922). «Когда… светит месяц…черт знает как», он идет «переулком в знакомый кабак». Здесь нет возвышенной любви, нет красоты розового заката – лишь «шум и гам в этом логове жутком». Чувства попраны, осталось лишь плотское влечение. И отношение к женщине меняется: она не стройная девушка-березка, а «паршивая» проститутка («Сыпь, гармоника. Скука… Скука…», 1923 г.), которую «излюбили», «гумызгали». Она грязна, глупа и вызывает не любовь, а ненависть. Однако подобные образы есть нарочитое, демонстративное выражение состояния внутреннего мира поэта. Порочная «кабацкая» любовь – поэтический крик о мерзости и губительности затягивающего его омута кабаков. И вместе с тем Есенин не отрекается от природной, присущей ему задушевности и лиризма, которые подчеркивают трагичность состояния души поэта: Дорогая, я плачу, П

рости… прости… В 1923 году поэт возвращается из заграничного путешествия. Он разочаровывается в буржуазно-демократических началах западного мира, разочаровался и в прошлых идеалах. В его лирике возникает мотив сожаления о прожитых впустую годах, растраченных в кабаках среди бродяг и проституток. Теперь поэт «запел про любовь», отрекаясь «скандалить» («Заметался пожар голубой…», 1923 г.): Разонравилось пить и плясать И терять свою жизнь без оглядки. «Поступь нежная, легкий стан» и волосы «цветом в осень» – возрождают в лирическом герое «пожар голубой». Любовь как спасительная сила приводит героя к возрождению: Это золото осеннее, Эта прядь волос белесых – Все явилось, как спасенье Беспокойного повесы. («Дорогая, сядем рядом…», 1923) В стихотворении «Сукин сын» 1924 года поэт вспоминает «девушку в белом», и его душа оживает: Снова выплыла боль души. С этой болью я будто моложе… Это память о чистой, светлой деревенской юности. Но после лет кабацкого угрюмого разгула вернуть «песню былую» невозможно: «собака давно околела», но остался «молодой ее сын», и, храня в сердце память о том, как «страдал», поэт признает: Да, мне нравилась девушка в белом, Но теперь я люблю в голубом. В этот же период поэт создает цикл стихотворений «Персидские мотивы» (1924–1925 гг.), наиболее известным из которых является «Шаганэ ты моя, Шаганэ!» (1924 г.). Как и весь цикл, оно проникнуто романтическим настроением и светлой грустью: Там на севере, девушка тоже, Может, думает обо мне… Грусть несбывшихся надежд на счастье «к тридцати годам». («Видно, так заведено навеки…», 1925 г.). Герой был готов гореть «розовым огнем», «сгорая» «вместе» с любимой. И хотя она сердце «со смехом» другому отдала, тем не менее эта любовь, безответная и трагичная, «глупого поэта привела…к чувственным стихам». Будучи отвергнутым, лирический герой остается верен прежнему чувству. Он находит снова верного посланника, как в стихотворении «Сукин сын»; это «милый Джим» («Собаке Качалова», 1925 г.): Она придет, даю тебе поруку. И без меня, в ее уставясь взгляд, Ты за меня лизни ей нежно руку За все, в чем был и не был виноват. В этом истинно есенинский лиризм, трагичный и возвышенно-романтический, чувствительно-тонкий и вместе с тем обращенный к тем чувствам, что понятны и близки каждому, и потому стихотворения С. Есенина спустя более полувека продолжают волновать читателей драматизмом лирических переживаний.