Впервые я познакомилась с произведениями Шолохова в одиннадцатом классе. Меня сразу увлек сюжет романа «Поднятая целина», но когда я прочитала рассказ-эпопею «Судьба человека», то была поражена вдвойне: это произведение позволило мне увидеть истинное величие, силу и красоту обыкновенного русского человека Андрея Соколова. Рассказ о невосполнимых утратах, о страшном горе пронизан у Шолохова верой в жизнь, верой в человека. Меня поразила масштабность замысла писателя, «сверхзадача», которую он успешно решает. Трагическая история человеческой жизни в ее связи с событиями мировой войны. Наивысшее историческое испытание для народа и государства и трагический надлом, жизнь человека, на которую обрушились все несчастья войны. Вот он появляется перед моим взором из неоглядной дали, из бескрайней весенней степи, этот человек, высокий мужчина - и с ним рядом мальчонка лет пяти-шести, былинка, доверчиво прильнувшая к сильному, обездоленному войной. Сиротинка. И снова они уйдут вдаль… На мой взгляд, «Судьба человека» явилась открытием той жанровой формы, которая называется рассказ-эпопея. Поначалу кажется, Шолохов возвращает читателя к традиционной форме. В рассказе должен был быть рассказчик - участник или свидетель событий, - и автор, и слушатель. Жизненная история должна была быть кем-то рассказана. Если произведение соответствует этим условиям, то его жанр - рассказ. Отсюда традиционный зачин: где и при каких обстоятельствах была услышана автором эта история. Такой традиционный зачин для жанра есть и в рассказе Шолохова. Но этим подобием, на мой взгляд, исчерпывается сходство произведения с традицией. Я считаю, что в «Судьбе человека» нет «частной» истории. Автор отобрал то, что позволяет осмыслить отдельную человеческую жизнь в связи с трагической сущностью эпохи. Показал всю несовместимость доброго, мирного, человечного я жестокого, варварски беспощадного к людям. Как сейчас помню, в начале рассказа меня поразило описание глаз Андрея Соколова. Эти глаза «даны», как в кино, крупным планом. А кем эти глаза увидены? Человеком, чутким к чужому горю и нужде. Наделенным огромной силой переживания. Он сам уже во власти сострадательного чувства и заставляет читателя полной мерой жить этим мучительно-жестоким и добрым, очищающим и возвышающим чувством. Звучит голос Андрея Соколова, предельно откровенная исповедь-рассказ. И его волнение передается мне, я хочу разделить его неразделимое горе. И вновь льется рассказ о невосполнимых утратах… Я думаю, такими же чувствами переполнен и автор-повествователь, который помогает читателю не только пережить, но и осмыслить одну человеческую жизнь, как явление эпохи. Увидеть в ней огромное общечеловеческое содержание и смысл. Приглушенное напоминание «о вечном утверждении живого в жизни» возвращает меня к одной из самых сокровенных тем, проходящих через все творчество Шолохова. В «Судьбе человека» она предваряет рассказ Андрея Соколова о том, как в чужой немецкой земле он похоронил сына Анатолия. Как остался в полном одиночестве… Как нашел в донской станице Ванюшу. Напоминанием «о вечном утверждении живого в жизни» подготовляется авторское раздумье о будущем этих двух человек. В этом раздумье, на мой взгляд, философско-смысловая кульминация рассказа, обобщение всего узнанного, угаданного. Повествование как бы переводится из трагического и безнадежного в тональность, пронизанную героической верой и надеждой. Но у человеческого чувства есть свои законы. Ему подвластно и человечнейшее сердце автора. Звучит заключительный аккорд. Короткая песня-стон раненного чужой бедой человека. Пролилась горчайшая мужская слеза. Но в рассказе Шолохова прозвучал еще один голос - звонкий, чистый детский голос, казалось не ведающий полной меры всех бед и несчастий, выпадающих на человеческую долю. У них, у