У каждого времени свои приметы и свои песни. Наверное, не бывает такой эпохи, о которой кто-то не вспоминал бы с сожалением и умилением: «Вот как в наше время…» Но одно дело — вспоминать о дыхании свободы или о святом ощущении единства, общего всенародного подъема перед лицом общей опасности, другое — защищать с пеной у рта косность и мракобесие, невежество и лицемерие, попрание человеческого достоинства, вводя это в закон. Понятно, когда это делает «верхушка»: зачем же рубить сук, на котором сидишь? Но посмотрите, как порой старательно «цементируют фундамент » нижние, на местах — порой безо всякой надежды взобраться на самый верх… Что же хочет видеть незыблемым, неизменным фамусовская Москва? Что, по мнению московской дворянской элиты первой четверти XIX века, является главным достоинством человека? Богатство. Деньги и положение в обществе. Связи. Но больше всего — деньги, любым путем. Посмотрите, сколько фраз-доказательств этому разбросано по всей комедии: Кто беден, тот тебе не пара — это забота о счастье собственной дочери; Желал бы зятя он с звездами да с чинами, А при звездах не все богаты, между нами; Ну, разумеется, к тому б И деньги, чтоб пожить, чтоб мог давать он балы; Вот, например, полковник Скалозуб: И золотой мешок, и метит в генералы — это опять-таки рассуждения о возможном женихе; …Кто перед всеми знал почет? Максим Петрович! Шутка! В чины выводит кто и пенсии дает? Максим Петрович. Да! Вы нынешние, — нутка! — это об идеале придворного, который благодаря своему подобострастию и подхалимству устроился поближе к распределению благ, в том числе и финансовых. Не эти ли грабительством богаты? Защиту от суда в друзьях нашли, в родстве, Великолепные соорудя палаты, Где разливаются в пирах и в мотовстве — это о жизни «верхушки» общества, о достижении ими материальных и прочих благ; Чацкий за грабительство обвиняет, а кто-то другой, может, «великолепным палатам» завидует. …Он жалости достоин; Был острый человек, имел душ сотни три. Четыре — Три, сударь. Четыреста. Нет! Триста. В моем календаре… Все врут календари. Как раз четыреста, ох! спорить голосиста! Нет, триста! — уж чужих имений мне не знать! Четыреста, прошу понять. Нет! Триста, триста, триста. Из этого спора видно, что имущественное положение человека — единственное, что волнует это общество, а также то, что бедного, имеющего мало душ, вообще никто б не пожалел. Способ, приносящий деньги, дающий положение, не обсуждается, ибо победителей не судят. Знаменитый Максим Петрович, который «на золоте едал» и имел сто человек к услугам, Когда же надо подслужиться, И он сгибался в перегиб. Обратим внимание на слово «подслужиться» — именно на приставку под-: это что-то среднее между «прислужиться» и «подлизаться». Из смешного, в общем-то неблаговидного эпизода вырастает случайная выгода — и умелое использование этого ставят в заслугу: Привстал, оправился, хотел отдать поклон, Упал вдругорядь — уж нарочно, А хохот пуще, он и в третий так же точно. А? как по-вашему? По-нашему — смышлен. Упал он больно, встал здорово. Зато, бывало, в вист кто чаще приглашен, Кто слышит при дворе приветливое слово? Максим Петрович! Никто не осуждает не очень приглядные попытки Репетилова продвинуться по службе — лишь сетуют на его просчет: По статской я служил, тогда Барон фон Клоц в министры метил, А я — К нему в зятья. Шел напрямик без дальней думы, С его женой и с ним пускался в реверси, Ему и ей такие суммы Спустил, что боже упаси! Он на Фонтанке жил, я возле дом построил, С колоннами! Огромный! Сколько стоил! Женился наконец на дочери его, Приданого взял — шиш, п