Автор: Шукшин В.М.
Совхозный механик Роман Звягин любил после работы полежать на самодельном диване, послушать, как сын Ва учит уроки. Роман заставлял сына учить вслух, даже задачки Валерка решал вслух.
-- Давай, давай, раскачивай барабанные перепонки -- дольше влезет, -- говорил отец.
Особенно любил Роман уроки родной литературы. Тут мыслям было раздольно, вольно... Вспоминалась невозврат молодость. Грустно становилось.
Однажды Роман лежал так на диване, курил и слушал. Валерка зубрил "Русь-тройку" из "Мертвых душ".
-- "Не так ли и ты, Русь, что бойкая необгонимая трой, несешься? Дымом дымится под тобою дорога, гремят мосты, все отстает и остается позади. Остановился..." Нет, это не надо, -- сказал сам себе Валерка. И дальше. -- "Эх, кони, кони, -- что за кони! Вихри ли сидят в ваших гри? Чуткое ли ухо горит во всякой вашей жилке? Заслыша с вышины знакомую песню -- дружно и разом напрягли медные груди и, почти не тронув копытами земли, превра в одни вытянутые линии, летящие по воздуху, и мчится, вся вдохновенная богом!.. Русь, куда же несешь ты? Дай ответ!.. Не дает ответа. Чудным звоном зали..."
-- Не торопись, -- посоветовал отец. -- Чешешь, как... Вдумывайся! Слова-то вон какие хорошие.
Роман вспомнил, как сам он учил эту самую "Русь-трой", таким же дуроломом валил, без всякого понятия, -- лишь бы отбарабанить.
-- Потом жалеть будешь...
-- Кого жалеть?
-- Что вот так учился -- наплевательски. Пожалеешь, да поздно будет.
-- Я же учу! Чего ты?
-- С толком надо учить, а у тебя одна улица на уме. Куда она денется, твоя улица? Никуда она не денется. А время пропустишь...
-- Хо-о, ты чего?
-- Ничего, не хокай -- учи.
-- А я что делаю?
-- Повнимательней, говорю, надо, а не так!.. лишь бы от.
Валерка подстегнул дальше свою "тройку", а Роман -- опять за думы. И сладкие эти думы, и в то же время ка-то... нерадостные. Половину жизни отшагал -- и что? Так, глядишь, и вторую протопаешь -- и ничегошеньки не случится. Роман даже взволновался -- так вдруг ясно пред, как он дотопает до конца ровной дорожки и... ля. Роман сел на диване. И очень даже просто -- ляжешь и вытянешь ноги, как недавно вытянул Егор Звягин, двою брат... Да-а.
А в уши сыпалось Валеркино:
-- "...Дружно и разом напрягли медные груди и, почти не тронув копытами земли, превратились..."
Вдруг -- с досады, что ли, со злости ли -- Роман поду: "А кого везут-то? Кони-то? Этого... Чичикова?" Роман даже привстал в изумлении... Прошелся по горнице. Точно, Чичикова везут. Этого хмыря везут, который мертвые души скупал, ездил по краю. Елкина мать!.. вот так троечка!
-- Валерк! -- позвал он. -- А кто на тройке-то едет?
-- Селифан.
-- Селифан-то Селифан! То ж -- кучер. А кого он ве-то, Селифан-то?
-- Чичикова.
-- Так... Ну? А тут -- Русь-тройка... А?
-- Ну. И что?
-- Как что? Как что?! Русь-тройка, все гремит, все зали, а в тройке -- прохиндей, шулер...
До Валерки все никак не доходило -- и что?
-- Да как же?! -- по-настоящему заволновался Роман, но спохватился, махнул рукой. -- Учи. Задали, значит, учи, -- и чтоб не мешать сыну, вышел из горницы. А изумление все нарастало. Вот так номер! Мчится, вдохновенная богом! -- а везет шулера. Это что же выходит? -- не так ли и ты, Русь?.. Тьфу!..
Роман походил по прихожей комнате, покурил... По своей
неожиданной странной догадкой не с кем. А очень захотелось поделиться с кем-нибудь. Тут же явный недосмотр! Мчимся-то мчимся, елки зеленые, а кого мчим? Можно же не так все понять. Можно понять... Ну и ну! Рома прямо невтерпеж сделалось. Он вспомнил про школьного учителя Николая Степановича. Сходить?..
-- Валерк! -- заглянул Роман в горницу. -- Николай Степаныч дома?
-- Не знаю. А что? -- испугался Валерка.
-- Да ничего, учи. Сразу струсил... Чего боишься-то? На опять
чего-нибудь?
-- Никого не набедокурил. Чего ты?
-- Он в район не собирался ехать?
-- Не знаю.
Роман пошел к учителю.
Николай Степаныч был дома, возился в сарае с ка-то хламом. Они с Романом были хорошо знакомы, учи частенько просил механика насчет машины съездить куда-нибудь.
-- Здравствуйт
-- Здравствуйте, Роман Константиныч! -- учитель отрях пыльные руки, вышел к двери сарая, к свету. -- Поте одну штуку... извозился весь.
-- Николай Степаныч, -- сразу приступил Роман к де, -- слушал я счас сынишку... "Русь-тройку" учит...
-- Так.
-- И чего-то я подумал: вот летит тройка, все удивляют, любуются, можно сказать, дорогу дают -- Русь-тройка! Там прямо сравнивается. Другие державы дорогу дают...
-- Так...
-- А кто в тройке-то? -- Роман пытливо уставился в глаза учителю. -- Кто едет-то? Кому дорогу-то?..
Николай Степаныч пожал плечами.
-- Чичиков едет...
-- Так это Русь-то -- Чичикова мчит? Это перед Чичико шапки все снимают?
Николай Степаныч засмеялся. Но Роман все смотрел ему в глаза -- пытливо и требовательно.
-- Да нет, -- сказал учитель, -- при чем тут Чичиков?
-- Ну, а как же? Тройке все дают дорогу, все рассту...
-- Русь сравнивается с тройкой, а не с Чичиковым. Здесь имеется... Здесь -- движение, скорость, удалая езда -- вот что Гоголь подчеркивает. При чем тут Чичиков?
-- Так он же едет-то, Чичиков!
-- Ну и что?
-- Да как же? Я тогда не понимаю: Русь-тройка, так же, мол... А в тройке -- шулер. Какая же тут гордость?
Николай Степаныч, в свою очередь, посмотрел на Ро... Усмехнулся.
-- Как-то вы... не с того конца зашли.
-- Да с какого ни зайди, -- в тройке-то Чичиков. Ехай там, например... Стенька Разин, -- все понятно. А тут -- ез по краю...
-- По губернии.
-- Ну по губернии. А может, Гоголь, так и имел в виду: подсуроплю, мол: пока догадаются -- меня уж живого не будет. А?
Николай Степаныч опять засмеялся.
-- Как-то... неожиданно вы все это поняли. Странный ка-то настрой... Чего вы?
-- Да вот влетело в башку!..
-- Все просто, повторяю: Гоголь был захвачен движени, и пришла мысль о Руси, о ее судьбе...
-- Да это-то я понимаю.
-- Ну, а что тогда? Лирическое отступление, конец пер тома... Он собирался второй писать. Чичикова он уже оставил -- до второго тома...
-- В тройке оставил-то, вот что меня... это... и заскреб-то. Как же так, едет мошенник, а... Нет, я понимаю, что тут можно объяснить: движение, скорость, удалая езда... Черт его знает, вообще-то! Ведь и так тоже можно подумать, как я.
-- Да подумали уже... чего еще? Можно, конечно. Но это уже будет -- за Гоголя. Он-то так не думал.
-- Ну, его теперь не спросишь: думал он так или не ду? Да нет, даже не в этом дело, может, не думал. Но вот влетело же мне в голову!
-- Надо сказать, что за всю мою педагогическую деятель, сколько я ни сталкивался с этим отрывком, ни разу вот так вот не подумал. И ни от кого не слышал, -- Николай Степаныч улыбнулся. -- Вот ведь!.. И так можно, оказыва, понять. Нет, в этом, пожалуй, ничего странного нет... Вы сынишке-то сказали об этом?
-- Нет. Ну, зачем я буду?..
-- Не надо. А то... Не надо.
Роман достал папиросы, угостил учителя. Закурили.
-- Чего потеряли-то? -- спросил Роман.
-- Да потерял одну штукенцию... штатив от фотоаппара. Хочу закат на цвет попробовать снять... Не закаты, а пря пожары какие-то. И вот -- потерял, забросил куда-то.
-- Закаты теперь дивные, -- сказал Роман. -- А для чего штатив-то?
-- А выдержку-то нужно большую давать. На руках же я не смогу.
-- А-а, да. Весной почему-то закаты всегда красивые.
-- Да, -- учитель посмотрел на Романа и опять невольно рассмеялся. -- Чичиков, да?.. Странно, честное слово. Надо же додуматься!
Роман тоже усмехнулся, хотел было опять воскликнуть: "Ну а кто едет-то?! Кто?" Но не стал. Несерьезно все это, в самом деле. Ребячество какое -то.
-- А ведь сами небось учили?
-- Учил! Помню прекрасно, как зубрил тоже... А через тридцать лет только дошло, -- Роман покачал головой. По руку учителю и пошел домой.
Он -- не то что успокоился, а махнул рукой и даже слег пристыдил себя: "Делать нечего: бегаю, как дурак, вол -- Чичикова везут или не Чичикова?" И опять -- как проклятие навалилось -- подумал: "Везут-то Чичикова, ка же вопрос?"
-- Тьфу! -- Роман бросил окурок и полез опять за пач. -- Вот наказание-то! Это ж надо так... забуксовать. Вот же зараза-то еще -- прилипла. Надо же!..