Силуянова И. В.
Здравого учения принимать не будут, но по своим прихотям будут избирать себе учителей, которые льстили бы слуху -, и от истины отвратят слух и обратятся к басням.
2 Тим. 4, 3-4
«Прогресс и преображение» — так была названа речь профессора Императорской Московской Духовной Академии архимандрита Илариона (Троицкого), ныне прославленного в лике священномучеников. В ней он еще в 1914 году отмечал, что человеку, «сомневающемуся в ценности прогресса или совсем этой ценности не признающему, грозит побиение всяким дрекольем» нашими западниками или современными европейцами(1). Почему? Потому, что «идеал Православия есть не прогресс, а преображение»(2).
«Христианство возвестило одну из самых мрачных эсхатологии, оно предупредило, что в конце концов силам зла будет дано вести войну со святыми и победить их (Откр. 13, 7)»(3). Не желая принять евангельское Откровение, атеистическое сознание отвращается от истины и избирает идеи, льстящие слуху. Одна из них — идея прогрессивного развития науки, общества, искусства, каждый из этапов которого неуклонно будет приносить человечеству все новые и новые блага.
Однако, несмотря на льстящее слуху звучание подобных заверений, в наше время все чаще и чаще слышатся щемящий душу металлический лязг и стоны жертв, сопровождающие восхождение по ступеням прогресса. Все чаще и чаще идея прогресса воспринимается как жесточайший, ни от кого не зависящий процесс, почти слепой рок, а точнее, как некий асфальтный каток, подминающий под себя все встречающееся на пути. При этом уверяют, что все это к лучшему, ибо слово «прогресс» и означает движение к лучшему. Но почему-то умалчивают о том, что люди вряд ли могут достигнуть согласия в том, что считать лучшим, а что худшим. Так, для уже упомянутого «теоретика» фетальной терапии Г. Сухих «лучшее» — это развитие его дела и широкое использование биомассы из младенцев в лечебных целях. При этом «лучшей» фетальная терапия становится по причине того, что она — неизбежное следствие научно-технического прогресса. Но движение ли это к лучшему, то есть прогресс ли это?
Прогресс ли это — создание в XX веке ядерного и биологического оружия для массового уничтожения людей? Прогресс ли это — экологический кризис, следствие прогрессивного развития науки и промышленности, который обрекает каждого ребенка, рождающегося в нынешней агрессивной экологической среде, на болезни? Прогресс ли это, когда под знаменем прогрессивного развития науки и ради получения «объективного» знания вживляются раковые клетки в организм здорового человека? Или когда ради «объективной» информации и интересов науки отказываются от лечения умирающего больного? Или когда без ведома и согласия больных их используют для клинических испытаний новых лекарственных препаратов? К сожалению, перечень подобных примеров, сопровождающих современную научную работу, может занять не одну страницу.
Именно под впечатлением «прогрессивного» развития науки в XX веке в западной методологии науки возникло понятие «рациофашизм» (П. Фейерабенд), которым обозначено наличие обратной стороны этого развития, ставящей под сомнение саму идею прогресса. Нельзя не согласиться с Клайвом Льюисом, когда он пишет: «Мы все лучше умеем лечить и вызывать болезни, облегчать и причинять боль, умножать и растрачивать природные богатства... Починим там, сломаем тут, сменим старые беды на новые»(4). При этом нельзя не увидеть, что новые беды оказываются пострашнее старых. Чего стоят одни только ожидаемые социокультурные последствия современных биомедицинских технологий? Например, клонирование человека с целью получения его «оригинальных копий», «запасных частей». Или новая форма размножения по различным методикам искусственного оплодотворения. Или распространение генетического тестирования, опять же для улучшения общества. Или вмешательство в геном человека, что вообще ставит под угрозу существование человеческого рода... Эти проблемы выходят далеко за рамки науки и касаются как каждого человека, так и судеб общества в целом. И здесь речь уже не о прогрессе, а о том, способно ли будет общество просто выжить в условиях развития таких «прогрессивных» исследований.
Преподобный Иустин (Попович) писал: «Посредством всевозможной деятельности своей — религиозной, философской, научной, технической, экономической — род человеческий очевидно движется вперед, идет вперед к чему? Нет сомнения, к смерти, как последней реальности. Рожденные в мельнице смерти и выросшие в ней люди, все люди, со всеми своими прогрессами оказываются, в конце концов, смолотыми смертью. Всмотритесь в тайну человеческих прогрессов, и, если ваш разум не усыплен морфием наивного идолопоклонства, вещепоклонства, вы должны будете прийти к убеждению, что человечество посредством всех своих прогрессов поспешает к одному — к смерти. За всеми нашими прогрессами стоит смерть. А когда прогресс завершается смертью, не смешно ли называть его прогрессом? Умнее называть его регрессом, роковым регрессом, поскольку он все уводит в небытие, в несуществование, в ничтожество» (5).
Его же Царствию не будет конца...
Символ веры
Идея прогресса в атеистической социологии есть не что иное, как перенос дарвинистского понимания эволюции животного мира в область мира человеческих отношений и истории. Идея неуклонного движения общества вперед породила новейший социологический тезис о том, что нынче человечество якобы вступило в эру, именуемую «постхристианством». По замыслу изобретателей данного термина, он должен обозначить настоящее и будущее состояние истории человечества. К великому сожалению, многие христианские публицисты начали использовать термин «постхристианство» с полным усвоением того разрушительного смысла, который был заложен в него ловкими «мейкерами» от социологии. Например, нас п
Либеральная социология, тесно связанная в лучшем случае с атеистическим сознанием, представляет христианскую цивилизацию как временный этап на пути бесконечного прогрессивного развития человечества. Главное для нее — внушить человеку, что за «вхождением» христианства в историю должен последовать его «выход».
Главное же для христианской историософии — это открытие той истины, что «выход» христианства из истории невозможен ни физически, ни метафизически, ни как бы то ни было вообще. Даже приход антихриста и все события связанной с ним трагической для человечества эпохи будут происходить в христианскую эру. Диакон Андрей Кураев пишет: «Три с половиной года проповедовал Спаситель. Его зеркальное отражение — антихрист — будет открыто править три с половиной года (1260 дней [Откр. 11, 3] ). И среди христиан произойдет величайшее разделение: на тех, кто примет печать зверя, и тех, кто спасет свою душу — ценой изгнания и скорби»(7).
И эти те, «кто спасет свою душу — ценой изгнания и скорби», те, кто чувствовал присутствие Бога всегда: в каждой мысли, в каждом событии, в каждом поступке,— они и будут последними и вечными свидетелями Его всебытия.
В I веке христианство вошло в историю. Это вхождение так изменило культуру, что до сих пор вне христианства она не может быть понята в своем существе и смысле. В.В. Зеньковский пишет: «Не следует забывать, что европейская культура, при всей сложности своего состава, была и остается доныне христианской культурой — по своим основным задачам и замыслам, по своему типу: из христианства она преимущественно выросла, его упованиями и идеалами она питалась, в христианстве обрела она свои духовные силы и от него взяла любовь к свободе, чувство ценности личности»(8). Даже само умаление роли христианства в современной культуре фиксируется понятиями, от христианства происходящими, с ним связанными и определяющими себя через отношение к христианству, как-то: «безрелигиозная культура», «постхристианская эра».
В то же время нельзя утверждать, что за понятием «постхристианство» нет никакой реальности. Напротив, это та сложность состава, говоря словами В.В. Зеньковского, которая была и остается доныне свойственной культуре. Современная ситуация — это не постхристианство, а вечно возвращающееся противостояние христианства и многоликого язычества. Из этого противостояния история христианства никогда не выходила. Менялись лишь его виды, степень остроты и масштабы. Не раз в истории европейской культуры это противостояние принимало предельные формы: в I—III веках, в эпоху Реформации, во время двух мировых войн и т. д. В 1900 году Вл. Соловьев пророчески писал: «Я чую близость времен, когда христиане будут опять собираться на молитву в катакомбах, потому что вера будет гонима — быть может, менее резким способом, чем в нероновские дни, но более тонким и жестоким: ложью, насмешкой, подделками — да и мало ли чем еще!»(9). И действительно, Россия в XX веке явила миру страшный пример отторжения Христа, пусть даже и частью народа.
Близок к этому пределу и наступивший век. Применение оружия массового уничтожения людей, торжество разврата под видом полового просвещения, массовое распространение наркомании и алкоголизма, открытое поклонение «золотому тельцу», богоборческие новации биологической науки, бесчисленные сатанинские культы и их легализация в демократическом обществе — это современный антихристианский лик неоязыческого противостояния Богу.
И все же историческая невозможность постхристианства — это метаисторическая истина. О ней свидетельствовал в свое время и профессор Санкт-Петербургской Духовной Академии архимандрит Михаил. Еще в годы первой мировой войны, обращаясь к материалистам и атеистам, в публичной лекции он говорил: «Вы победите, но после всех победителей победит Христос»(10).
Личность или общество, попирающие Христа, приходят не к постхристианству, а к отвержению Христа и, значит, не к пост-, а к антихристианству. Отвержение кем бы то ни было, и когда бы то ни было Бога не означает уничтожения Его бытия. Оно означает всего-навсего немощную победу над человеком Его (опять же Его!) антипода, имя которому — не «пост-Христос», а антихрист. Нам не дано знать дат или сроков наступления последних времен, но православные люди знают, что общество, отвергнувшее Христа, обречено на один-единственный путь. И этот путь неизбежно приведет к состоянию, которое условно можно назвать «пост-история», что означает окончание лишь истории человеческого падения, но вечное торжество Божественного бытия.
Список литературы
1. Иларион (Троицкий), архиепископ. Без Церкви нет спасения. М., СПб., 1998. С. 266.
2. Там же. С. 270.
3. Андрей Кураев, диакон. О нашем поражении. М., 1996. С. 3.
4. Льюис К. Возможен ли прогресс? // Собрание сочинений: В 8 т. М., 1998. Т. 2. С. 348.
5. Иустин (Попович), преподобный. Прогресс в мельнице смерти. О духе времени. Минск, 2001. С. 25-26.
6. Галъцева Р. Христианство перед лицом современной цивилизации // Новая Европа. 1994. № 5. С. 3.
7. Андрей Кураев, диакон. О нашем поражении. С. 35.
8. Зеньковский В. Автономия и теономия // Путь.1926. № 3. С. 36.
9.Величко В. Владимир Соловьев: Жизнь и творения. СПб., 1904. С. 170.
10. Цит. по: Андрей Кураев, диакон. О нашем поражении. С. 37.