О великой отчественной войне - Современная проза о великой отечественной войне

О войне написано много: “Василий Теркин” А. Твардовского, “Живые и' мертвые” К. Симонова, “Жизнь и судьба” В. Гроссмана, “В окопах Сталинграда” В. Некрасова, “А зори здесь тихие...” Б. Васильева, “Обелиск” В. Быкова, “Звездопад” В. Астафьева и многие, многие другие произведения. Пожалуй, трудно назвать писателя советской эпохи, который бы не обращался к этой теме. “Нам свои боевые не сносить ордена, / Вам все это, живые, нам - отрада одна:/ Что не даром боролись мы за Родину-мать...”. Эти строки Александра Твардовского Константин Воробьев предпослал одному из лучших своих произведений - повести “Убиты под Москвой”, воскрешающей события самого тяжелого и трагического периода Великой Отечественной войны (я остановлюсь на этом произведении более подробно). Действие повести происходит под Москвой в ноябре 1941 года. Рота кремлевских курсантов (240 человек, и все одного роста - 183 сантиметра) идет на фронт. “И от того, - писал В. Астафьев, - что она не просто рота, трагедия ее по-особому страшная, и хочется кричать от боли. В иных местах, читая повесть, хочется загородить собою этих молодых ребят, вооруженных "новейшими винтовками", СВТ, которые годны были только для парадов, и остановить самих курсантов, идущих на позиции с парадным, шап-козакидательским настроением”. Писатель постоянно пытается то зафиксировать наше внимание на согласном, молодцеватом шаге почти как на параде идущей роты; то выхватывает из безликого множества одно-два веселых лица, дает услышать нам чей-то звонкий мальчишеский голос, и тотчас же сама рота, отвлеченная армейская единица, становится для нас живым организмом, полноправным и полнокровным действующим лицом повести; то остановит взгляд на главном герое Алексее Ястребове, несущем в себе “какое-то неуемное притаившееся счастье, радость этому хрупкому утру, тому, что не застал капитана и что надо было еще идти и идти по чистому насту, радость словам связного, назвавшего его лейтенантом, радость своему гибкому молодому телу в статной командирской шинели - “Как наш капитан!” - радость беспричинная, гордая и тайная, с которой хотелось быть наедине, но чтобы кто-нибудь видел его издали”. Это переполняющее героев чувство радости все больше усиливает обозначенный уже на первых страницах трагический контраст, резче в

ысвечивает два полюса молодой, бьющей через край жизни и неизбежной - всего через несколько дней - смерти. Ведь мы-то знаем о том неумолимо страшном, о чем не знают еще сами курсанты, что ждет их там впереди, куда так весело идут они сейчас. Знаем заранее, по одному названию, уже начинающемуся с жуткого в своей неизбежной определенности слова “убиты”. Контраст становится еще резче, а ощущение надвигающейся трагедии достигает осязаемой почти полноты, когда мы сталкиваемся с обескураживающей наивностью курсантов. Они, в сущности, еще мальчики, надевшие военную форму и брошенные на фронт неумолимым законом военного времени. Чеканным гвардейским шагом перешагнув черту, отделяющую прошлое от настоящего, мир от войны, герои К. Воробьева внутренне, существом своим остались там, за чертой, в такой далекой уже и такой еще недавней мирной жизни. Сознание их не могло сразу вместить всего происходящего, всего, что обрушила на них вдруг жестокая действительность войны. Слишком отличалась она от привычных, сложившихся представлений. “В душе Алексея не находилось места, куда улеглась бы невероятная явь войны”. Эта “невероятная явь войны” явилась неожиданностью не только для молоденьких бойцов и лейтенантов, но в значительной степени и для командиров. Потому-то, видимо, не смог до конца сориентироваться в сложившейся обстановке бравый и решительный капитан Рюмин, застрелившийся после гибели роты. Многое, очень многое произойдет за эти несколько дней, произойдет очень существенное и важное, что перевернет, перепашет души героев. И все это будет в первый раз. Первые погибшие товарищи и первый убитый в рукопашной схватке враг; первый бой и первый безумный, животный страх смерти; впервые испытанное чувство полного душевного опустошения после страшной гибели роты и после собственного малодушия и первый - один на один - бой с фашистским танком. Сцена гибели роты написана прозаиком поразительно сильно. Смерть мальчишек в железном кольце вражеских танков ужасает, ужасает именно своей правдивостью, своим реализмом. От этой повести, как от самой войны, болит сердце, и хочется лишь единственного: чтобы это никогда не повторилось. Невольно вспоминаются слова, сказанные Л. Н. Толстым в “Севастопольских рассказах”: “Война есть противное человеческому естеству состояние”.