Александр Блок жил и творил на рубеже двух миров: в эпоху подготовки и осуществления тяжелейшего в истории России социального перелома - Октябрьской революции. Он оказался последним великим поэтом старой, дооктябрьской России, завершившим своим творчеством поэтические искания всего XIX века, и вместе с тем его именем открывается первая, заглавная страница истории русской советской поэзии. За двадцать лет, что отделяют первые серьезные стихи Блока от "Двенадцати" и "Скифов", содержание его поэзии и сама его творческая манера претерпели глубокие изменения. Отрешенный от реальной жизни лирик, казалось бы, целиком погруженный в свои душевные переживания, каким Блок начал свой литературный путь, вырос в истинно национального поэта, творчество которого овеяно историческими, социальными, житейскими бурями его грозного, переломного, революционного времени. Если сравнить юношескую лирику Блока с его зрелыми стихами, на первый взгляд может показаться даже, что перед нами два разных поэта. Вот, к примеру, характерные для юного Блока стихи, говорящие об интимных переживаниях уединенной души и похожие на торжественные молитвы с затемненным смыслом: Я их хранил в приделе Иоанна, Недвижный страж - хранил огонь лампад. И вот - Она, и к Ней - моя Осанна - Венец трудов - превыше всех наград... А вот как глубоко и вместе просто и отчетливо писал он тринадцать лет спустя, размышляя о судьбах матери-родины: Идут века, шумит война, Встает мятеж, горят деревни, А ты все та ж, моя страна, В красе заплаканной и древней - Доколе матери тужить? Доколе коршуну кружить? Разительные перемены, происшедшие в творчестве Блока, были продиктованы самой жизнью, всем ходом исторической действительности, определившей направление жизненного и литературного пути поэта. Путь этот был сложным и трудным, исполненным многих резких противоречий, но в конечном счете - прямым и неуклонным. Сам Блок очень верно и точно сказал, что это был "путь среди революции". Лично далекий от жизни и борьбы рабочего класса, Александр Блок, подобно особо чувствительному сейсмографу, чутко улавливал приближение "невиданных мятежей" и "неслыханных перемен". На богатом и гибком, музыкальном и многосмысленном языке своей поэзии он гениально передал неотступно владевшее им чувство душевной тревоги. В этом чувстве воедино слились и острое ощущение непрочности и обреченности старого мира, и трепетное ожидание какого-то всеобщего и окончательного вс