Р. А. Лубский политический менталитет

Ростовский юридический институт

МВД РФ

Р.А. Лубский

ПОЛИТИЧЕСКИЙ МЕНТАЛИТЕТ:

методологические проблемы

исследованиЯ

Ростов-на-Дону

2001

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ.......................................................................................................................................... 3

МЕНТАЛИТЕТ КАК КАТЕГОРИЯ

ФИЛОСОФСКО-ПОЛИТИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ.......................................................... 9

МНОГОМЕРНАЯ МОДЕЛЬ ПОЛИТИЧЕСКОГО

МЕНТАЛИТЕТА............................................................................................................................... 22

ЗАКЛЮЧЕНИЕ................................................................................................................................. 44

ВВЕДЕНИЕ

«Вечностроящаяся» Россия - это непрерывный процесс реформ и революций, сопровождающийся контрреформами и контрреволюциями. Эволюция российского общества в постперестроечный период также представляет собой «блуждание» между реформацией и реставрацией, с традиционным пока для российских реформаторов итогом: «Хотели как лучше, получилось как всегда».

Особенность реформ в России состоит в том, что они проводятся «сверху» в качестве формирования «ответов» на «вызовы» западноевропейской цивилизации в русле догоняющей модернизации. При этом используются такие управленческие стратегии, которые в большей степени ориентируются на желаемые образцы общественного устройства, чем на социокультурные возможности российского социума. В результате кратковременные периоды общественной эйфории от «захватывающих дух преобразований» сменяются разочарованием и отторжением реформ в массовом сознании.

Опыт реформ в России и в других странах свидетельствует о том, что они должны соответствовать духовным интенциям жизнедеятельности людей и легитимизированы их политическим менталитетом[1]
. В связи с этим А.С.Панарин отмечает, что новейшие социальные формы - рыночная экономика, парламентарная демократия, правовое государство, которые пытаются заимствовать современные российские модернизаторы, не являются культурно нейтральными.

«Эти структуры только на поверхности выступают как безразличные к менталитету социальные технологии. На самом деле они имеют глубинную социокультурную основу, которую модернизаторам предстоит выявить, прежде чем принимать решения о переносе их на почву своей культуры. Культура выступает, с одной стороны, как традиция, способная тормозить определенные новации, если они не соответствуют ее «архетипам». С другой стороны, она выступает как «церковь» - инстанция, которой дано легитимизировать те или иные начинания, давать им духовную санкцию, освящать или, напротив, «отлучать» их». Кроме того, реформаторы в России, сетующие «на консерватизм российского массового сознания, сопротивляющегося благонамеренному реформаторству», испытывают нетерпеливое желание поскорее переделать российский менталитет».[2]

Проблема переделки российского менталитета неизбежно ставит вопрос: не приведет ли посягательство на этот духовный «инвариант» бытия к ситуации «псевдоморфоза» (разрушающему влиянию заимствованной культуры на культуру-реципиента), к опасным социальным деформациям и социальной напряженности[3]
.

Особенностью цивилизационного развития России выступает то, что доминантной формой ее интеграции выступает государственность, задающая единое нормативно-ценностное пространство, легитимизирующее представление о самом государстве как «демиурге» российской действительности. В силу этого в России доминирующим оказался такой особый тип общественно-исторического субъекта, как «Homo Politicus», который обнаруживает постоянную готовность перемещать решение социальных проблем из сферы гражданских отношений в сферу государственно-политических[4]
. Большая роль, принадлежащая в российском обществе тем духовным интенциям жизнедеятельности, которые носят политический характер, делает актуальным изучение этих «инвариантов» бытия, охватываемых в настоящее время термином «политический менталитет».

Эпистемологическая актуальность темы обусловлена тем повышенным интересом, который современная политическая философия обнаруживает к различного рода феноменам массового политического сознания. Философия обыденной жизни, придающая особое значение внутреннему миру человека и различным формам повседневного опыта, интерпретирует их как воспроизводящуюся способность сдерживать в обществе деструктивные энтропийные процессы[5]
. Изучение российского политического менталитета в этом русле позволяет выявить такие антиэнтропийные духовные интенции массового политического поведения, которые сдерживают дезорганизацию общества в России.

Методологическая актуальность изучения политического менталитета связана с тем, что это понятие в настоящее время широко используется в различных отраслях социально-гуманитарного знания. Однако содержательные границы этого понятия, методологические возможности использования его в исследовательской практике еще не определены. Многозначность термина «политический менталитет» в настоящее время свидетельствует скорее не о методологическом плюрализме, а о том, что многие исследователи просто не затрудняют себя методологической проработкой обоснованности использования этого понятия.

В изучении темы можно выделить два направления. Первое связано с философским анализом понятия менталитета и его политической спецификации. Второе - с исследованием отдельных проблем российского политического менталитета.

Интерес к философской интерпретации понятия «менталитет» проявился после того, как этот термин получил широкое распространение в различных отраслях научного знания в связи с утверждением в них неклассической парадигмы социального исследования, которая утвердилась на Западе к середине ХХ в.

В России интерес к проблемам менталитета обнаружился несколько позже и был обусловлен прежде всего кризисом марксистской методологии социального познания, в рамках которого повседневная жизнь человека не рассматривалась в качестве самостоятельного измерения социального бытия. Специфика российского менталитета стала широко обсуждаться отечественными философами и представителями других отраслей социально-гуманитарного знания в начале 90-х гг. в ходе очередного витка модернизационного процесса в России. Большую роль в этом сыграли «круглые столы», организованные редакцией журнала «Вопросы философии», а также научная конференции «Россия в поисках идентичности», состоявшаяся в Институте философии РАН[6]
.

Осознание эвристической значимости понятия «менталитет» в исследовательской практике привело отечественных ученых, привыкших к работе с жестко заданными по содержанию категориями, к необходимости определения сущностных характеристик этого понятия. В связи с тем, что в западной литературе термин менталитет обозначает самые разнородные явления, то, как считают некоторые отечественные исследователи, опираться исключительно на иностранную литературу по этому вопросу нецелесообразно[7]
.

Однако и в отечественной литературе не оказалось более или менее приемлемого определения понятия «менталитет», поскольку метатеоретическая его сущность оказалась элиминированной. Определением этого понятия занимались в первую очередь представители специализированных отраслей социально-гуманитарного знания, и поэтому внимание акцентировалось на тех или иных проявлениях человеческой субъектности.

В рамках социальной психологии акцент ставится на стилях мышления, осознанных и неосознанных мотивах поведения (Г.Г.Дилигенский, С.И.Самыгин, Л.Д.Столяренко, Е.Б.Шестопал и др.). Социологи, кроме этого, обращают внимание на социокультурные особенности и ценностные ориентации различных социальных общностей (И.Г.Дубов, В.В.Козловский, И.В.Мостовая, А.П.Скорик и др.). Культурологи при определении сущности менталитета стремятся увязывать его содержание с традицией, архетипическим, коллективно-бессознательным (И.В.Кондаков, А.П.Марков и др.). Историки - с мировидением или мировосприятием (А.Я.Гуревич, Л.Н.Пушкарев и др.). Политологи, с одной стороны, также увязывают понятие менталитета с исторической памятью, традицией, а с другой - с современным практическим разумом и повседневным мышлением (Е.А.Ануфриев, А.В.Лесная, И.К.Пантин и др.). Философы акцентирует внимание на том, что менталитет - это духовный инвариант бытия, фундаментальный слой сознания, обусловленный культурой и предопределяющий опыт и поведение личности и социальной общности (А.С.Панарин, А.П.Огурцов и др.).

В разработке философских и научно-прикладных проблем собственно политического менталитета определенную роль сыграла научная конференция, проведенная в 1996 г. в Ростове-на-Дону. В материалах этой конференции нашли отражение такие проблемы, как особенности политического менталитета россиян, политической ментальности различных социальных групп российского общества, совместимость российской ментальности с нынешним курсом реформ[8]
.

Что касается понятия «политический менталитет», то немногочисленные его определения, имеющиеся в современной литературе даются, как правило, в соответствие с общими представлениями о том. что такое менталитет.

Одни ученые, рассматривая политический менталитет как область психологической жизни людей, считают, что он проявляется через систему взглядов, оценок, норм, умонастроений, которые основываются на имеющихся в данном обществе знаниях и верованиях (В.Н.Иванов, М.М.Назаров). Другие под политическим менталитетом понимают совокупность установок, эмоций и настроений разнообразных политических субъектов, составляющих стиль их мышления и проявляющихся непосредственно в политической активности (Ю.С.Борцов, И.Д. Коротец., В.Ю. Шпак). Некоторые исследователи политический менталитет отождествляют с символическим уровнем обыденного политического сознания (А.В.Лубский).

Рассматривая политический менталитет в контексте сознания, Е.Б.Шестопал выделяет в его структуре два блока элементов: мотивационные (потребности, ценности, установки, чувства) и познавательные (знания о политике, информированность, интерес, убеждения, способ мышления). И.В.Мостовая и А.П.Скорик в политическом менталитете выделяют четыре «слоя»: коллективно-бессознательный, рефлексивный, архетипический, ценностный.

Даются также интегральные определения политического менталитета как совокупности мироустановок, привычек мышления, нравственных ориентаций, верований, манер поведения, характерных для какой-либо общности людей или конкретного индивида, обусловленных отношением к властным структурам и их оценкой (Т.В.Беспалова, В.Ю.Верещагин).

Часто российский менталитет интерпретируется по-разному в зависимости от политических предпочтений. Так, одни усматривают основные черты российского менталитета в соборности, православии, самодержавии, державности, общинности. Другие говорят о всеоотзывчивости, арелигиозности, анархизме. Третьи - о покорности, рабском мазохизме. В этом случае мы сталкиваемся с тем, что идеологическая зашоренность политического взгляда на менталитет затрудняет восприятие его как единства противоположных черт.

Российский политический менталитет еще не был предметом специального исследования, хотя отдельные его проявления рассматривались в исследованиях, посвященных российской ментальности (Е.А.Ануфриев, И.Г.Дубов, Л.В.Лесная, Т.Д.Марцинская, И.В.Мостовая, А.П.Скорик, Л.М.Смирнов, Е.Б.Суровцева, Г.А.Чупинина, Е.Б.Шестопал и др.), базовым ценностям россиян (Л.А.Беляева, О.В.Бондаренко, В.А.Давиденко, Н.И.Дряхлов, А.Г.Здравомыслов, Б.Г.Капустин, И.М.Клямкин, Н.М.Козлова, Л.Б.Косов, Н.И.Лапин, В.В.Лапкин, Н.Ф.Наумова, Н.Е.Тихонова, В.Г.Федотова и др.), проблемам российской идентичности и русского национального характера (А.И.Бороноев, Б.И.Вышеславцев, К.А.Касьянова, И.С.Кон, Д.С.Лихачев, Н.О.Лосский, А.В.Рябов, Е.Б.Светлицкая, З.В.Сикевич, Н.И.Смирнов и др.)

Следует отметить, что во многих из этих исследований ментальность по существу отождествляется с ценностями, которые трактуются столь широко, что, кроме собственно аксиологических, включают в себя когнитивные, аффективные и конативные аспекты.

Представления об отдельных компонентах политического менталитета дают работы, в которых изучались современное политическое сознание россиян (А.В.Авилова, А.Л.Андреев, Л.Г.Бызов, К.С.Гаджиев, М.К.Горшков, В.С.Грехнев, Н.М.Давыдова, И.Г.Дубов, А.Г.Здравомыслов, В.В.Петухов, А.В.Оболонский, Н.П.Поливаева, Т.И.Снегирева, Л.Г.Судас, Н.Е.Тихонова, Д.В.Ольшанский и др.); особенности российской политической культуры (М.С.Андрианов, Э.Я.Баталов, Н.И.Бирюков, З.А.Грунт, М.М.Назаров, В.О.Рукавишников и др.); отношение к политическим лидерам (О.В.Великанова, В.П.Горяинов, Н.В.Новикова-Грунд, Т.М.Рыскова, Е.Б.Шестопал и др.), к современным российским реформам (Г.Н.Вайнштейн, Г.П.Выжлецов, Ф.Т.Громова, Л.Я.Косалс, Ю.А.Левада, В.Ф.Петренко, О.В.Митина, Р.В.Рывкина, Т.Н.Самсонова, Л.А.Седов и др.).

Основное внимание в этих исследованиях, носящих полевой характер, уделялось изучению политических ценностей как основе политической ментальности. Полученные в результате опросов общественного мнения эмпирические данные позволяют путем процедур многомерной классификации определять различные типы этих ценностей. В основу этой классификации были положены методы количественного анализа, которые позволяют квантифицировать и выразить в форме конкретных эмпирических индикаторов те или иные устойчивые черты политического менталитета. Это дает возможность измерить осознанные ценностные компоненты политического менталитета россиян с точки зрения их распространенности в выборочной совокупности с последующей экспликацией полученных результатов на более широкие по численности группы населения, представляющие собой генеральную совокупность (В.Н.Иванов, М.М.Назаров).

Вместе с тем при изучении российского политического менталитета количественные методы исследования необходимо дополнять качественными, ориентированными на герменевтическое истолкование его неосознанных компонентов. Интересные наблюдения в этом плане содержат работы, посвященные архетипичным представлениям россиян о власти и законе, свободе и справедливости, анархии и порядке, авторитете и соборности (А.Л.Андреев, Н.А.Бердяев, Н.И.Бирюков, Д.А.Горяинов, А.В.Захаров, И.А.Ильин, Б.А.Кистяковский, И.В.Кондаков, Ш.Курильски-Ожвен, В.В.Лапкин, Н.О.Лосский, А.П.Марков, В.И.Пантин, В.М.Сергеев, Г.П.Федотов, В.Г.Федотова, А.П.Хлопин и др.)

Изучение степени разработки темы позволяет сделать следующие выводы. Во-первых, понятие «менталитет» в нашей стране стало широко использоваться в 90-х гг. в различных отраслях социально-гуманитарного знания. При всей многозначности этого термина можно обнаружить корреляцию его содержания, с одной стороны, с философско-антропологическими поисками духовных инвариантов, задающих фундаментальные системы отсчета коллективному опыту и сознанию (в духе фундаментальной онтологии М.Хайдегера, усматривающей задачу философии в раскрытии априорных структур человеческого бытия, или структурализма М.Фуко, связанного с анализом априорных дискурсивных формаций, предопределяющих опыт и поведение личности и социальных групп). С другой стороны, - с научно-исследовательскими программами, ориентированными на изучение общественного мнения и ценностных мотивов поведения различных социальных общностей. Для показа типологических особенностей менталитета в исследовательской практике в настоящее время широко используются такие понятия, как российский менталитет и политический менталитет.

Во-вторых, существуют самые различные представления о том, какие духовные интенции жизнедеятельности людей охватывает понятие менталитета: осознанные или неосознанные, рациональные или аффективные, когнитивные или конативные, массовые или элитарные, обыденные или теоретические.

В-третьих, политический менталитет еще не являлся предметом философского исследования: не определялись его сущностные характеристики как категории философско-политического исследования; не разрабатывались его содержательные модели эвристического характера; не изучалась его российская спецификация.

В-четвертых, отдельные аспекты российского политического менталитета в той или иной мере рассматривались в работах, посвященных ментальности и ценностным ориентациям россиян, их политической культуре и политическому сознанию, русскому национальному характеру. Однако при этом политическое мировосприятие россиян, их базовые политические ценности интерпретируются по-разному, порой противоположным образом.

В-пятых, в современной литературе доминируют количественные методы изучения тех или иных компонентов политического менталитета россиян. Предпринимаются отдельные попытки дополнения этих методов качественными, но в целом изучение российского политического менталитета с помощью качественных методов пока не получило должного распространения.

Целью настоящего исследования является разработка методологического конструкта изучения политического менталитета и изучение на основе этого конструкта его российской специфики. Для достижения поставленной цели в работе ставятся следующие задачи: 1) анализ понятия «политический менталитет» как категории философско-политического исследования; 2) разработка многомерной модели политического менталитета эвристического характера; 3) изучение с помощью этой модели политических представлений, ценностей, аттитюдов и установок россиян путем метатеоретического обобщения результатов конкретных научных исследований.

Понятию «политический менталитет» может быть придан статус философско-политической категории. Многомерная модель политического менталитета эвристического характера позволяет изучать политический менталитет на уровне ее российской спецификации. Рассматривая российский политический менталитет как синкретическую совокуп­ность повседневных представлений, ценностей, аттитюдов и установок, в нем можно выявить бинарные оппозиции («знания-мнения» - «знания-верования», «предпочтения-мнения» - «пред­почтения-верования», «готовности» - «предрасположенности»).

Работа выполнена в русле той философской традиции, которая видит задачу познавательной деятельности философа в разработке метатеорий гносеологического и онтологического содержания. Парадигмальную основу исследования составил методологический синтез идей аналитической философии, связанной с логико-лингвистическими аспектами «прояснения» понятийного аппарата науки; философии повседневности, акцентирующей внимание на обыденном «жизненном мире» людей, создаваемом и пересоздаваемым в коммуникации; феноменологии как «науки» о конкретных априорных феноменах, присущих субъективности и интерсубъективности, постигаемых с помощью метода «эйдетической интуиции»; неклассической модели социального научного познания, в частности понимающей социологии, изучающей процессы становления обыденных человеческих представлений о социальном мире.

При разработке модели политического менталитета в методологическом плане использовалась концепция бинарных оппозиций К.Леви-Стросса, согласно которой структура любого сознания состоит из элементов, которые кажутся несовместимыми.

При изучении российского политического менталитета в работе использовались как качественные методы герменевтического истолкования, связанные с анализом его неосознанных компонентов, так и количественные методы многомерных классификаций, направленные на исследование его осознанных структур.

Это дает возможность под российским политическим менталитетом понимать менталитет исторически сложившейся в России социальной суперобщности, которой присущи, с одной стороны, универсальные духовные политические инварианты неосознанного характера, а с другой, - многообразие различных типов осознанных политических представлений, ценностей и аттитюдов. Придерживаясь методологии, предложенной В.О.Рукавишниковым, одним из авторов международного проекта сравнительного анализа политических культур Запада и России, и И.Г.Дубовым, руководителем научной группы, проводившей обобщение полевых исследований ментальности россиян, наиболее массовый, доминирующий в настоящее время тип этих политических представлений, ценностей и аттитюдов можно идентифицировать с российским политическим менталитетом в целом.

В 1992-1995 гг. Российским независимым институтом социальных и национальных проблем изучались мировоззренческие ценности россиян в контексте политического процесса в России. В середине 90-х гг. этим институтом в двенадцати регионах страны проводились опросы общественного мнения по программе, в которую были включены вопросы, связанные с отношением россиян к истории России и оценками деятельности ее правителей и политических лидеров. В это же время сотрудниками ВЦИОМ было проведено исследование, направленное на выяснение ментальности россиян (специфики сознания больших групп населения России). В 1996 г. по заказу ВЦИК РФ было проведено социально-политическое исследование, в ходе которого изучались представления россиян о свободе.

Использовались также результаты общероссийских опросов населения, проводимые в 1989-1996 гг. отделом социальной динамики ИСПИ РАН и послужившие эмпирической основой для реализации международного проекта сравнительного изучения политических культур и социальных изменений в России, странах Восточной и Западной Европы, США и Канаде; результаты исследований, проводимых в 1996 г. Международным институтом маркетинговых и социальных исследований «ГФК-Русь», а также данные текущих опросов общественного мнения, проводившихся ВЦИОМ, фондом «Общественное мнение» во второй половине 90-х гг.

МЕНТАЛИТЕТ КАК КАТЕГОРИЯ

ФИЛОСОФСКО-ПОЛИТИЧЕСКОГО

ИССЛЕДОВАНИЯ

Определение сущностных характеристик менталитета как категории философско-политического исследования предполагает изучение, во-первых, эпистемологических предпосылок введения этого понятия в научный оборот, во-вторых, интерпретации его содержания и структуры в различных отраслях социально-гуманитарного знания и, в-третьих, соотнесения его с другими категориями политической философии. Категориальный анализ понятия политического менталитета позволяет разработать его многомерную модель эвристического характера.

Широкое использование понятия менталитет в современной науке было обусловлено возникновением неклассической парадигмы социального познания. В рамках этой парадигмы переосмысливается предмет социального исследования: жестко детерминированная надындивидуальная реальность уступает место миру повседневной жизни и дорефлексивных форм обыденного сознания. Познавательной целью неклассической парадигмы является исследование «живых» социальных коммуникаций и жизненных практик[9]
.

Категориальный синтез понятий менталитета, используемых в различных отраслях современного научного знания возможен с учетом тенденции его к интеграции в контексте междисциплинарных исследований.

При определении сущности политического менталитета можно использовать идеи, которые разрабатывались в таких направлениях социально-гуманитарного знания, как история ментальностей, семиотика, теория «карнавальной» культуры, теория социальной информации, историческая, структурная и культурная антропология.

История ментальностей, как специальное направление исторических исследований, появилось во французской исторической науке в 20-30-х гг. ХХ столетия. В рамках этого направления предметом исследования стала социальная, или антропологически ориентированная история. В центре «социальной истории» стоит человек как представитель социальной общности, творящий или воспринимающий культуру.

Программа создания исторической науки как науки о человеке в обществе, мыслящем и чувствующем общественном существе, была разработана на страницах журнала «Анналы», созданного М.Блоком и Л.Февром в конце 20-х гг. В их трудах и было применено к истории европейского средневековья понятие «ментальность», которое до них употреблялось этнологами лишь в отношении первобытных народов, а также понятие «умственное оснащение», при помощи которых, по их мнению, можно было изучать особенности сознания человека в ту или иную эпоху[10]
.

М.Блок связывал менталитет с вопросами религии и народных верований. Л.Февр, занимаясь историей умственной жизни образованной элиты (что по-английски называется «intellectual history»), считал, что менталитет - это эволюционно и исторически сложившаяся структура, определяющая строй мыслей, чувств и поведения и формирующая систему ценностей и норм индивида или социальной группы[11]
.

В целом в «социальной истории» при изучении менталитета проявлялся особый интерес к маргинальным социальным группам и прослойкам - преступникам, сумасшедшим, проституткам, еретикам и т.д. Другой видный представитель французской исторической науки Ж.Ле Гофф высказал мысль, что менталитет проявляется самым ясным образом в нерациональном и ненормальном поведении, имея в виду менталитет всего общества[12]
.

В исторической науке на Западе проблема менталитета выросла ныне в центральную задачу исторического знания, вокруг решения которой концентрируются лучшие силы французской школы «Анналов» и целого ряда представителей историографии США, Англии, Италии, ФРГ, Польши.

Показательна эволюция таких крупных ученых, как Ж.Дюби и Э.Леруа Ладюри: составив себе имя в качестве исследователей социальной и аграрной истории, они обратились затем к изучению ментальностей -неотъемлемого и в высшей степени существенного аспекта этой истории, без уяснения которого непонятна, с их точки зрения, сама социальная история[13]
.

Разработка истории ментальностей как интегральной части социальной истории активно развернулась в 60-х гг. под «крышей» так называемой «новой исторической науки», которая включала в себя широкий спектр методологических ориентаций (П.Вилар, Ж.-П.Вернан, М.Вовель, Ж.Дюби, Ф.Бродель, Э.Лабрусс, Р.Мандру, Ф.Ариес, и др.)[14]
.

Для «новой исторической науки» изучение ментальностей стало главным предметом исследования. При этом основное внимание уделялось социально-психологическим установкам, автоматизмам и привычкам сознания, способам видения мира, представлениям людей, принадлежащим к той или иной социокультурной общности. Исследователи считали, что в то время как всякого рода теории, доктрины и идеологические конструкции организованы в законченные и продуманные системы, ментальности диффузны, разлиты в культуре и обыденном сознании. По большей части они не осознаются самими людьми, обладающими этим видением мира, проявляясь в их поведении и высказываниях как бы помимо их намерений и воли.

Роль «истории ментальностей» в становлении понятия менталитет, по мнению А.Я.Гуревича, определяется рядом факторов.

«Во-первых, изучение картин мира, исходящее из презумпции исторической изменчивости, «инаковости» мировидения человека и его поведения представляет собой несомненную победу историзма и создает возможность избегать переноса в изучаемую эпоху современных представлений».

«Во-вторых, этот подход служит предпосылкой для новой формулировки самого понятия социальной истории». В этом плане «человеческая личность может рассматриваться как «средний член» между обществом и культурой. Одни и те же люди принимают участие в социальных отношениях и творят культуру или воспринимают ее».

Поэтому понять участие человека в социальных отношениях можно с точки зрения «истории ментальностей», как считает А.Я.Гуревич, только путем изучения изменчивых картин мира, «инаковости» мировидения человека[15]
.

При этом он утверждает, что «постановка проблемы ментальностей в историческом исследовании возвращает нас из химерического мира политико-экономических и социологических абстракций к «забытому» предмету истории - к человеку как живому социальному существу, служит заслоном против вульгаризации и дегуманизации истории»[16]
.

Однако некоторые ученые полагают, что понятие менталитета «воплощает собою скорее форму восприятия историков, чем четко обозначенный предмет исследований».[17]

Большую роль в становлении концепции менталитета сыграли также идеи, разработанные в семиотике. Это связано с тем, что ментальности, будучи имплицированы в языке и других знаковых системах, в обычаях, традициях и верованиях, выражают не столько индивидуальные установки, сколько надындивидуальную сторону общественного сознания. В этом смысле предмет изучения истории ментальностей отчасти сближается с предметом семиотики.[18]

Авторы, рассматривающие проблемы менталитета в контексте семиотики, считают, что «семиотика как наука о знаковых системах осознает себя преимущественно дисциплиной, выросшей из лингвистики, где все сферы человеческой жизнедеятельности понимаются ею как «тексты», знаковые системы которых подлежат расшифровке».[19]

При этом некоторые исследователи отмечают большую роль тартуской, или тартуско-московской школы структуральной поэтики и семиотики, в рамках которой были разработаны оригинальные методы изучения письменных текстов. Эти методы позволяют использовать письменные тексты как источник информации при изучении менталитета.

Тартуско-московская школа как научное направление (Ю.М.Лотман, В.В.Иванов, Б.А.Успенский и др.) сформировавшаяся в 60-х гг., по мнению Б.М.Гаспарова, сама была семиотическим феноменом. Семиотические исследования, проводимые ее представителями, являлись своеобразным культурным «текстом», выражавшим дух своего времени[20]
.

При этом Б.М.Гаспаров подчеркивает, что основным методологическим стержнем семиотических исследований этой школы, явилось представление о дуалистическом бытии всевозможных проявлений культуры, в основе которого лежит противопоставление «языка» и «речи», сформулированное применительно к языку Ф.де Соссюром.

Согласно такому подходу, любая наблюдаемая нами форма деятельности в обществе, будь то общение на вербальном языке, создание и восприятие произведений искусства, религиозные обряды и магические ритуалы, формы социальной жизни и повседневного поведения, моды, игры, знаки личных взаимоотношений и социального престижа - представляют собой вторичный феномен: «речь» или «текст». Всякий текст построен на основе некой абстрактности, скрытой от непосредственного наблюдения системы правил - «языка» и «кода». Любой акт поведения в известной среде представляет собой высказывание на определенном языке; чтобы успешно общаться в рамках культурного сообщества, его члены должны владеть «кодами», принятыми в этом сообществе.

Только знание соответствующих кодов позволяет члену сообщества порождать правильные культурные «тексты», имеющие смысл для носителей данного «культурного» языка и понимать предлагаемые ему «тексты», оценивая их как правильные или неправильные, «осмысленные или бессмысленные, трафаретные или новаторские»[21]
.

Эта центральная идея, разработанная тартуско-московской семиотической школой, имеет большое значение при изучении менталитета в том смысле, что ориентирует исследователя на понимание культурных кодов, на основе которых строится текст или речь. Поскольку эти коды создаются носителями определенного культурного языка, то в них отражается и менталитет человека.

Отмечая влияние этой школы в становлении понятия «менталитет», американский исследователь Д.Фильд подчеркивает, что большая роль при его изучении должна отводится не только письменным текстам, но и «вещественным» (жестам, поворотам речи и т.д.), чтобы найти в знаках то, о чем письменные источники безмолвствуют. Данные вещественные источники, следовательно, понимаются также как тексты[22]
.

Еще одним направлением, идеи которого сыграли большую роль в становлении понятия менталитета, является теория «карнавальной», или «смеховой» культуры, разработанная выдающимся отечественным филологом М.М.Бахтиным. Им был опубликован капитальный труд, в котором разрабатывались проблемы «карнавальной» культуры как неотъемлемого компонента культур докапиталистических эпох. «В исследовании М.М.Бахтина, как отмечается в литературе, был по существу заново открыт этот глубинный культурный пласт, не затронутый официальной церковной культурой и противостоявший ей. Народная смеховая культура ставила под вопрос все основные ценности «серьезной» культурной элиты, перевертывая и релятивируя их»[23]
.

М.М.Бахтин считал, что на уровне ментальностей и знаковых систем, в области неформального «карнавального» поведения социальных групп культура прошлого «проговаривается» о своих тайнах, в том числе и о таких, о которых люди той эпохи, возможно и не догадывались. Здесь вскрывается иной, неизведанный уровень исторической реальности, на котором следовало бы искать ответы на многие вопросы, связанные с объяснениями не только художественного творчества, но и исторического процесса вообще[24]
.

Подчеркивая большое значение понятия «карнавальной» культуры в становлении понятия менталитета, Д.Фильд считает, что важную роль играет также «изучение лубочных изображений перевернутого мира (the world turned upside down), ритуального самосуда (charivari) и народных фестивалей разных видов»[25]
.

При определении сущностных характеристик категории «политический менталитет» можно использовать также некоторые положения теории социальной информации. Это обусловлено тем, что в социальной философии уже была предпринята попытка рассмотрения менталитета как части социальной информации[26]
.

Понятие социальной информации может быть определено в качестве аспекта и результата отражения различными субъектами общественных отношений разнообразных социально-политических форм[27]
. Социальная информация передается, как правило, с помощью как механизмов коллективного бессознательного, которые незначительно подвержены изменениям, так и на основе механизмов массового сознания, которые обеспечивают единство духовной сферы и, в прнципе, подлежат трансформации. Таким образом, теория социальной информации позволяет интерпретировать механизм трансляции политического менталитета.

Социальная информация как один из механизмов передачи и функционирования менталитета выражается в символической форме. В этом плане основной характеристикой символов как выразителей менталитета выступает их неразрывность с повседневностью[28]
.

Существенную роль в становлении понятия «менталитет» сыграло такое направление гуманитарного исследования, как историческая антропология.

Историческая антропология, сложившаяся в 60-х годах, представляет собой «целый спектр» течений, таких как историческая демография, история ментальностей, история повседневности, микроистория, а также рядом более узких направлений исследования (история женщин, питания, болезней, смерти, детства, старости, жестов и т.д.).

Историко-антропологический подход часто используется как метод исследования «языка» политической символики, что дает возможность увидеть за этой символикой менталитет как социокультурное целое. Анализ этого «языка» и тех представлений, которые за ним стояли, в идеале может объяснить взаимосвязь между политическими концепциями, с одной стороны, и событиями, с другой.[29]

Другим направлением научной мысли, которое оказало влияние на становление понятия менталитет, явилась структурная антропология. В ней понятие структуры рассматривается как всеобъемлющий компонент всей системы общественных взаимоотношений, охватывающий, по образному выражению М.Вовеля, все уровни социальной действительности, «от подвала до чердака».[30]

Немаловажный вклад в исследование менталитета был внесен представителями культурной антропологии, для которой характерна методологическая установка, уделяющая «большее внимание к духовным образованиям, чем к материальным, а также системам социальных отношений»[31]
.

Общим для всех этих направлений в плане становления представлений о менталитете было то, что они отразили тенденцию развития социально-гуманитарного знания, связанного с поиском оснований, мощно определяющих сознание и поведение человека, но лежащих как бы «ниже» и «вне» господствующих идеологических систем. Тенденция вырваться из жестких и узких рамок идеологий и высветить установки сознания, им неподвластные и даже им противостоящие, несомненна, как полагает А.Я.Гуревич, для всех этих направлений[32]
. Это создавало условия для изучения потаенных пластов общественного сознания, тесно связанных с повседневной жизнью человека, с его жизненными ориентациями. Пласты сознания, которые не могут быть сведены к теориям и идеологиям, и живут в значительной мере своей жизнью, по своим особым законам.

В современной литературе этимология понятия «менталитет» трактуется неоднозначно. Одни связывают его с латинским словом «mens» и с прилагательным от него «mentalis» (mens, mentis - ум и alis - другие), которое родилось в XV в. в языке средневековой схоластики[33]
.

Другие ученые полагают, что менталитет происходит от французского эквивалента «mentalite», что, по их мнению, означает «мировидение»[34]
. На практике, по-видимому, вначале появилось английское mentality, возникшее примерно в XVII в. и являвшееся плодом английской философии, и поэтому оставшееся философским термином. Во Франции слово «mentalite» в ХVIII в. проникает (отчасти благодаря Вольтеру) в обыденный язык, хотя вплоть до начала XX в. это слово все еще воспринималось как неологизм.

В современных англоязычных словарях термин «mentality» интерпретируется как «качество ума, характеризующее отдельного индивида или класс индивидов»[35]
или «обобщение всех характеристик, отличающих ум»,[36]
или «способность или сила разума»,[37]
или «установки, настроение, содержание ума»,[38]
или «образ мыслей, направление или характер размышлений»,[39]
или как «сумма мыслительных способностей или возможностей, отличающихся от физических»[40]
.

В зарубежной научной литературе менталитет также часто отождествляется со спецификой ума. В частности, Д.Фильд считает, что «менталитет - устойчивый склад ума, имеющий если не логическую форму, то системный характер, который коренится в материальной жизни и широко распространен в значительной части населения и который оказывает непосредственное влияние на экономические, социальные и политические отношения»[41]
.

Надо отметить, что понятие менталитета, которым пользовались многие западные ученые, оказалось настолько амбивалентным, что Ж.Ле Гофф в свое время даже предложил смириться с расплывчатостью понятия этого, поскольку «именно в ней усматривается его богатство и многозначность, созвучные изучаемому объекту»[42]
.

В связи с тем, что в западной литературе термин менталитет обозначает самые разнородные явления, то, как считают некоторые отечественные исследователи, опираться исключительно на иностранную литературу по этому вопросу нецелесообразно[43]
.

Однако и в отечественной литературе не существует наиболее приемлемого определения понятия «менталитет», поскольку оно также распространяется на самые разнообразные проявления человеческой субъектности.

Проблема определения понятия менталитета обусловлена чрезвычайной сложностью данного социокультурного явления. Дело в том, что определенные критерии, с помощью которых можно идентифицировать рассматриваемый феномен, представляются весьма затруднительными для фиксации. Это объясняется высокой степенью неопределенности и уникальности целого блока причинно-следственных связей, с помощью которых можно описать суть любого события или явления и доказать, что оно носит не случайный характер, а закономерный и поэтому может быть определено на основе специальных научных методик.

Это обстоятельство было отмечено Н.А.Бердяевым, который, определяя содержание понятия «народной индивидуальности», говорил, что здесь «невозможно дать строго научного определения», так как «тайна всякой индивидуальности узнается лишь любовью, а потому в ней всегда есть что-то непостижимое до конца, до последней глубины»[44]
.

Авторы различных публикаций и исследований дополняют общую картину видения ментальной сферы различными определениями. Эти дефиниции в систематизированном виде обладают рядом общих оснований. Менталитет выступает как «интегральная характеристика людей, живущих в конкретной культуре, которая позволяет описать своеобразие видения этими людьми окружающего мира и специфику реагирования на него»[45]
. Здесь подразумевается «коллективный, а не индивидуальный менталитет, который следует рассматривать как присвоенные конкретным индивидом специфические для данной культуры способы восприятия и особенности образа мыслей, выражающиеся в специфических для данной общности формах поведения и видах деятельности». При этом понятия «менталитет» и «ментальность» употребляются как синонимы[46]
.

В современной литературе предпринимаются различные попытки дать определения понятия менталитет. Так, в толковом словаре С.И.Ожегова и Н.Ю.Шведовой слово «менталитет» называется «книжным» и определяется как «мировосприятие, умонастроение»[47]
.

Иногда менталитет представляется как «совокупность представлений, воззрений, «чувствований» общности людей определенной эпохи, географической области и социальной среды, особый психологический уклад общества, влияющий на исторические и социальные процессы»[48]
. Чаще всего определение понятия менталитета дается через категорию сознания. Менталитет при этом рассматривается как «глубинный уровень коллективного и индивидуального сознания, включающий и бессознантельное, совокупность готовностей, установок и предрасположенностей индивида и социальной группы действовать, мыслить, чувствовать и воспринимать мир определенным образом»[49]
.

Некоторые исследователи разделяют понятия «менталитет» и «ментальность». Так, В.В.Козловский считает, «в самом общем виде менталитет - это способ, тип, мышления, склад ума, проявляющийся в познавательном, эмоциональном, волевом процессах и характере поведения, дополняемый системой ценностных установок, присущих большинству представителей конкретной социальной общности». Ментальность есть «способ повседневного воспроизводства, сохранения привычного уклада жизни и деятельности». Совокупность ментальных черт «выражает присущие отдельным социальным группам и субкультурам традиционные (архаические) структуры социальных представлений, вплетенных в повседневность». Ментальность являет собой не психическое состояние, а социокультурный феномен, поскольку все его элементы даны либо в качестве символов, кодов культуры, предметных вещественных форм (как результат опредмечивания) и наработанных способов деятельности, т.е. типичных форм практического поведения в социокультурном поле». Менталитет выражает «упорядоченность ментальности и определяет стереотипное отношение к окружающему миру, обеспечивает возможность адаптации к внешним условиям и корректирует выбор альтернатив социального поведения»[50]
.

Таким образом, В.В.Козловский под ментальностью понимает архаические ценности, духовные коды деятельности, предрасположенности, а под менталитетом - способ когнитивной и поведенческой ориентации. Поэтому, по его мнению, менталитет не содержит в себе ценностей, но вбирает их в совокупность схем собственного восприятия, оценивания и освоения реальности.

В современной литературе даются также определения понятия «политический менталитет». Некоторые исследователи считают, что политический менталитет - это «совокупность устойчивых, общераспространенных в той или иной группе представлений, выражающих особое видение принадлежащими к ней людьми политической и социальной реальности»[51]
. Другие ученые дают определение менталитета через категорию повседневного массового сознания. Политический менталитет при этом рассматривается как «совокупность символов, необходимо формулирующихся в рамках определенного семантически-временного пространства и закрепляющихся в сознании людей в процессе общения с себе подобными, т.е. путем повторения. Эти символы (понятия, образы, идеи) служат в повседневном обиходе онтологическим (ответ на вопрос: что это?) и функциональным (ответ на вопрос: как и зачем это?) объяснением, способом выражения знаний о политическом мире и человеке в нем. Идентичность политического менталитета среди его носителей обусловливается в конечном счете общностью социально-политических условий, в которых формируется их сознание, и проявляется она в их способности наделять одним и тем же значением одни и те же политические явления объективного и субъективного политического мира, т.е. тождественным образом их интерпретировать и выражать в одних и тех же символах»[52]
.

Некоторые исследователи под политическим менталитетом понимают совокупность установок, эмоций и настроений разнообразных политических субъектов. Все эти элементы составляют стиль их мышления и проявляются непосредственно в политической активности[53]
. Другие ученые, рассматривая менталитет как область психологической жизни людей, считают, что он проявляется через систему взглядов, оценок, норм, умонастроений, которые основываются на имеющихся в данном обществе знаниях и верованиях[54]
.

Интегральное понятие политического менталитета дают Т.В.Беспалова и В.Ю.Верещагин как совокупности «мироустановок, привычек мышления, нравственных ориентаций, верований, манер поведения, характерных для какой-либо общности людей или конкретного индивида, обуслволенных отношением к властным структурам и их оценкой. Важнейшим признаком данной трактовки является, по их мнению, отличие менталитета от идеологии и теоретических форм общественного сознания (отсутствует логическая определенность и системность), связь с верой и психологическим складом личности, многкомпонентное содержание, выход на регуляцию человеческого поведения»[55]
.

Определяя политический менталитет через категорию «массовое сознание», эти исследователи акцент делают на осознанных его структурах.

В научной литературе существует и другая тенденция, которая, наоборот, актуализирует архетипические, бессознательные компоненты при определении понятия политического менталитета, что «умаляет» значимость содержательных характеристик массового сознания. Так, в частности, на конференции «Россия в поисках идентичности», состоявшейся в Институте философии РАН, российский менталитет определялся через соборность, самобытность, всечеловечность, оптимизм, патриотизм, неопределенность и незавершенность русской души, ее устремленность в бесконечность, сакральный характер власти, справедливость и равенство как основа социального ритуала, нормативность предписаний власти и статусность потребления[56]
.

И.В.Кондаков рассматривает менталитет как глубинные национально-культурные структуры, обладающие этническим и историческим своеобразием. Специфические черты, которые определяют особенность национальной ментальности, в отличие от ряда факторов, обладают особой стабильностью и не подвержены различного рода изменениям. Национальная ментальность, даже претерпевая некоторые изменения в ходе истории, по своей сути остается постоянной, что позволяет определить менталитет в процессе исторического развития[57]
.

В соответствии с этим, менталитет не является тождеством общественному сознанию, а обусловливает лишь особенность данной разновидности сознания, а осознанные элементы менталитета неразрывно связаны с областью бессознательного, которое может рассматриваться исключительно как коллективное»[58]
.

Третьи исследователи считают, что «менталитет» - это нечто общее, лежащее в основе сознательного и бессознательного, логического и эмоционального, т.е. глубинный и потому труднофиксируемый источник мышления, идеологии и веры[59]
.

Примерно такая же точка зрения существует и в западной литературе. Так, «ученый Раульф утверждает, что историки ментальности имеют дело с тремя разными формами человеческого сознания и поведения - категориями мышления, нормами поведения и сферой чувств. Ментальность находится глубже этих форм - это некая предрасположенность, внутренняя готовность человека действовать определенным образом, область возможного для него»[60]
.

Существует точка зрения, согласно которой менталитет представляет собой константную, глубинную часть социальной информации, которая определятся культурно-исторической и политической традицией и передается из поколения в поколение. Теория информации, считает М.Ю.Шевяков, обусловливая возможности трансляции и интерпретации менталитета, позволяет сделать вывод, что менталитет «совпадает с аффективными, рациональными, когнитивными, иррациональными составляющими культурно-исторического процесса, которые возникают спонтанно, стихийным образом, как результат предшествующего развития»[61]
.

В литературе предпринимаются также попытки увязать менталитет с идеологией, рассматривая при этом менталитет как ее «теневую структуру». Однако большинство исследователей предпочитает не отождествлять ментальное и идеологическое.

Идеология, представляя собой систему теоретического знания о целях и идеалах развития, несомненно, влияет на менталитет. В литературе подчеркивается, что такие структурные компоненты идеологии, как политические установки и ценности, являются составляющими политического менталитета[62]
. В.В.Козловский отмечает, что менталитет принципиально отличается от идеологии, но через комплекс идей, когнитивных структур включает ее в свой состав. Происходит это, как правило, в процессе интеллектуального воздействия со стороны элиты или идеологов социально подчиненных групп. Идеологический элемент как ценностный компонент менталитета представляет собой в этом случае результат принуждения. Это всегда след интеллектуального насилия, санкционированного властью ради осуществления собственных целей[63]
. Потому попытка рассматривать менталитет, изучая только идеологию, показала свою неэффективность. Важнее другое: от менталитета зависит, какая именно идеология будет восприниматься на уровне массового сознания[64]
. Более того, именно благодаря консерватизму, парадоксальной устойчивости менталитета, отложившейся в структурах повседневного языка, в когнитивных структурах, в системах символического кода возможна критика идеологических принципов, их радикальная смена[65]
. Поэтому можно согласиться с существованием «религиозной, национальной, номенклатурно-бюрократической и иных ментальностей», наличие которых вовсе не обусловлено определенными идеологическими отношениями[66]
.

Ментальности представляют собой различные социальные, психологические установки, привычки, стереотипы поведения, способы видения мира, а также представления людей, принадлежащих к той или иной социально-культурной общности. Ментальности, образно говоря, разлиты в культуре и обыденном сознании, что отличает их от различных теорий и доктрин[67]
. Менталитет проявляется в поведении и высказываниях людей, их традициях, верованиях, обычаях, жестах, поступках и т.д.

Менталитет представляет собой глубоко укорененные как в поведении, так и в сознании компоненты, которые, хотя и носят весьма относительный и изменчивый характер, по своему содержанию выступают как системообразующие и могут рассматриваться в качестве стабильных. В отличие от идеологии менталитет - то общее, что объединяет различные уровни бессознательного и сознательного, общественного и индивидуального, теоретического и практического[68]
.

В этом плане менталитет, по мнению И.Г.Дубова, можно обозначить как определенный жизненный уклад, обусловленный психологическими особенностями проживающей на нем общности, «жизнедеятельность которой детерминирована экономическими и политическими условиями жизни в историческом аспекте»[69]
.

Аналогичную точку зрения высказывают и иные отечественные ученые, которые рассматривают сущность ментальности как выражение на уровне культуры народа судеб страны, как единство характера исторических задач и способов их решения, закрепившихся в культурных стереотипах.

Менталитет, считает И.К.Пантин, выступает как память народа о прошлом, психологическая детерминанта поведения миллионов людей, верных своему исторически сложившемуся «коду» при любых обстоятельствах. Поэтому проблему ментальности можно поставить как чисто идеологическую, а можно - как социально-историческую, объясняющую ряд составляющих национально-государственного порядка[70]
.

А.Я.Гуревич предлагает рассматривать менталитет как «мировидение», исходя из французской версии этого понятия[71]
. Л.Н.Пушкарев и А.А.Горский, подвергая сомнению вариант перевода французского слова «mentalite», предложенный А.Я.Гуревичем, как «мировидение» (который, по их мнению, содержит элементы пассивности и созерцательности), предлагают передавать смысл этого слова двумя дополняющими друг друга терминами «мировосприятие» и «самосознание». Первый их них подразумевает не только картину мира, существующую в сознании человека, но и активное восприятие, включающее в себя и действия субъекта, обусловленное представлениями о мире. Второй подчеркивает осознание человеком своего места и роли в окружающем мире и обществе[72]
.

Развивая идею А.А.Горского и Л.Н.Пушкарева о том, что менталитет предполагает не «мировидение», а «мировосприя-тие», т.е. активное отношение к окружающей действительности, В.Крестьянинов разрабатывает и предлагает концепцию ментальных политических технологий[73]
. Политические технологии предусматривают наличие особых методик, способов и приемов, используемых в политической деятельности[74]
.

В.Крестьянинов определяет технологию как программу предписаний по последовательности шагов и использовании инструментария для достижения поставленной цели. При этом он исходит из того, что: 1) в рамках структуры нации индивиды агрегируются в соответствии со своими целями и потребностями на основе предписаний тех, кто составляет политическую элиту; 2) существует набор ментальных стереотипов, (национальных технологий); 3) сложная деятельность всегда подчиняется определенной логике: исходя из духовных ценностей ставятся цели, разрабатываются правила их достижения.

Национальные ментально-политические технологии определяются ментальностью индивидов, относящихся исключительно к одной нации. Множество индивидов, составляющих единое целое, сопрягается с понятием «ментальное поле». В.Крестьянинов считает, что ментальность - это обозначение для индивидуального сознания с целым комплексом подсознания, стереотипов и архетипов. При этом речь идет о типичном для представителей группы образе мышления.[75]

Еще одним смыслом наполняют понятие менталитета С.И.Ожегов и Н.Ю.Щведова, которые определяют его как «мировосприятие или умонастроение»[76]
. Такое определение менталитета также признается недостаточным. По мнению некоторых исследователей, менталитет, не имея четко выраженной логической формы, обладает определенной системностью, отличается как от сознания, так и от верования. Это -совокупность образов и представлений, которыми руководствуется человек или группа людей, которые лежат между двумя формами познания: рациональным и иррациональным, взаимодействуя как с первым, так и со вторым[77]
.

Однако, на наш взгляд, более перспективным является представление о том, что в структуре менталитета можно выявлять как осознанное, так и неосознанное. «С точки зрения английского ученого Берка, подчеркивают Е.А.Ануфриев и Л.В.Лесная, ментальности свойственен интерес к невысказанному и неосознанному, к практическому разуму и повседневному мышлению»[78]
.

Надо согласиться с С.В.Лурье, которая считает, что «понятие «менталитет» заполнило очень существенную лакуну в русском научном языке. Дело в том, что единственное слово, которым можно определить сразу и сознание, и бессознательное, - слово «психика». Но последнее имеет слишком явные медицинские ассоциации, и потому в антропологической, социологической, исторической литературе не употребляется. В социологии был найден парадоксальный выход. Слово «сознание» стало употребляться в том числе и в значении «бессознательное». Анализ экономического, экологического, политического и т.д. сознания, по сути, нацелен на исследование бессознательных установок». Употребление слова «менталитет», которое не было в ходу у отечественных ученых снимает эту двусмысленность[79]
.

С.В.Лурье полагает, что в менталитете выражается прежде всего традиция. По ее мнению, слово менталитет обладает способностью выступать в паре с понятием «традиция» постольку, поскольку подразумевает подвижность, соотнесенность как с прошлым, так и с настоящим, наличие сколь угодно глубоких внутренних противоречий. В этом смысле можно сказать, что традиция выражается в менталитете народа или, точнее, менталитет - нематериализуемая актуализированная составляющая традиции. Еще в те недавние времена, когда никто не пытался давать определений менталитета, большинство было уверено, что с понимаемой таким образом традицией следует считаться[80]
.

Для понимания сущности менталитета большое значение имеют представления о его структуре. Так, О.Г.Усенко менталитет образно представляет в виде строительной конструкции, фундамент которой - сфера «коллективного бессознательного», а крыша - уровень самосознания индивида. Структуру менталитета образуют «картина мира» и «кодекс поведения». Поле их пересечений, очевидно, и есть то, что называется «парадигма сознания». В понятие менталитета включаются и установки, лежащие в основе концепции мироздания, и представление о том, что такое ценность и соответствующий набор «ценностных образцов», и априорные представления об истине, и «аксиомы сознания», и система универсальных оппозиций сознания, их модификаций и воплощений, а также обозначений (символов), и концепция мироздания, и сфера переживаний, атрибутивно связанных с концепцией мироздания и системой ценностей, и правила мышления, шаблоны оценки и алгоритмы, т.е. стереотипы мышления, и семиотика поведения[81]
. С.В.Лурье отмечает, что направленность данного О.Г.Усенко определения ясна: «речь идет о присутствующем в сознании человека стержне, который может при разных внешних условиях выступать в разных обличиях, но который является единым для всего этноса и служит как бы его внутрикультурным интегратором»[82]
.

Рассматривая структуру менталитета как частного случая коммуникативного акта, М.Ю.Шевяков считает, что центральным ее звеном является содержание передаваемого сообщения, состоящего из ряда бинарных оппозиций, что «в функциональном плане обеспечивает возможность использования наиболее подходящих к данным условиям злементов сознания»[83]
.

Анализируя смысловую структуру понятия «политический менталитет», И.В.Мостовая и А.П.Скорик дифференцируют его по «слоям». По мнению авторов, первый «слой» менталитета составляет партикулярная культура, которая формируется на уровне массового бессознательного. Это - «нерефлексируемый обыденный мир социальных взаимодействий с его устоявшимися традициями, особым языком, который практически интуитивно понимается «своими», с особой (только для внутреннего пользования) социальной символикой».

Второй «слой» политического менталитета предопределяет специфику и адаптивные возможности культуры локальной общности и предполагает генетическую связь духовной культуры, единую направленность социокультурной традиции различных общественных групп и слоев на рефлексивном уровне.

Третий «слой» структуры политического менталитета, по мнению исследователей, это - это общественная (национальная) культура, для которой характерны генерализующие символические представления.

Четвертый - метасоциальный - «слой» структуры российского политического менталитета характеризует этнокультурную ориентацию вовне, одновременно обращенную внутрь себя. Это - всеобъемлющая национальная идея и связанные с ее флуктуациями состояния сознания.

Каждый из рассматриваемых «слоев», выступая доминирующим в структуре менталитета той или иной социальной общности, предопределяет кульутрный архетип, социогенную матрицу соответствующих общественных групп и слоев[84]
.

Е.Б.Шестопал, рассматривая политический менталитет в контексте сознания, в его структуре выделяет два блока элементов: мотивационные и познавательные. К мотивационным относятся потребности, ценности, установки, чувства. К познавательным - знания о политике, информированность, интерес, убеждения, способ мышления (когнитивный стиль). При этом она подчеркивает, что разделение это во многом условно, так как в жизни оба эти блока элементов тесно переплетены[85]
.

Представляя менталитет как выражение «упорядоченности ментальности», В.В.Козловский в ее структуре выделяет: 1) системы значений, 2) ценности, 3) типичные, интеллектуальные и аффективные реакции, 4) коды культуры, 5) формы принятого и отвергаемого поведения, 6) социальные представления, 7) габитус[86]
.

Для определение сущностных характеристик политического менталитета необходимо соотнести его с другими категориями политической философии, такими как политическое сознание, политическая культура и политическая идеология.

В современной научной литературе по вопросу о сущности политического сознания существуют различные точки зрения. Термин «политическое сознание» используется в основном в отечественной науке, так как в западноевропейской и американской традиции не принято подразделять общественное сознание на формы. Это обусловлено рядом причин методологического и лингвистического характера. Термин «политическое сознание» за рубежом находит свое выражение в совокупности рядоположных категорий: «политический разум» (political mind), «политическая идеология», «массовое сознание», «общественное мнение» и др.[87]
При этом в структуре «political mind» в качестве базовых элементов выделяются «политические установки» и «политические убеждения» (political attitudes и political beliefs).[88]

В современной отечественной литературе в содержание политического сознания включаются, как правило, осознанные и неосознанные элементы. Политическое сознание при этом рассматривается как совокупность чувственных, рациональных, эмпирических и теоретических, осознанных и неосознанных образов или представлений, с помощью которых регламентируется отношение субъектов политических отношений к различным проявлениям политической реальности[89]
. При этом в структуре политического сознания обычно выделяют два уровня: политическую идеологию и массовое политическое сознание.

Однако существует и иная точка зрения, согласно которой политическое сознание содержательно включает только осознанные элементы, что вполне согласуется с семантической природой описываемого феномена. Политическое сознание в этом случае рассматривается как система рациональных представлений о политической реальности, включающих в себя как специализированные теоретические, так и обыденные знания.

Понятие политической культуры также носит неоднозначный характер. Так, ряд зарубежных исследователей определяют политическую культуру как совокупность специфических политических ориентаций в отношении политической системы. Другие ученые рассматривают политическую культуру как своеобразное проявление психологических и субъективных намерений политики в агрегатной форме. Третьи, считая, что культура - это своеобразный устойчивый образ жизни общества, включающий в себя принятые формы мышления и шаблоны поведения, полагают, что политическая культура содержит такие ее элементы, которые имеют отношение к правлению и политике[90]
.

В связи с этим можно констатировать, что в западной политической науке сформировались два устойчивых определения политической культуры. В первом политическая культура ограничивается сугубо субъективными ориентациями на политическую систему. Во втором политическая культура рассматривается как элемент политического поведения. В «политическую культуру» включают не только политическое сознание, но и политическое поведение[91]
.

В современной литературе отмечается, что с помощью понятия «политическая культура» пытаются описать, как люди занимаются политикой, почему они участвуют в политических акциях и социально-политических конфликтах, как они относятся к демократии и правящему режиму, каковы личностные качества политических лидеров и граждан, каков тип и характер функционирования политической системы, особенности деятельности властных институтов, стиль правления и т.д.[92]

В отечественной литературе под политической культурой (в узком смысле слова) чаще всего понимается совокупность общепринятых правил политического поведения, которые обусловлены ценностными ориентациями и предпочтениями, связанными с различными проявлениями политической жизни. Политическая культура обусловливает общезначимость политических ценностей, которые носят универсальный характер для определенной общности людей. Политическая культура предусматривает наличие разнообразных ценностных образцов, которые оказывают влияние на различные виды политической деятельности. Среди уровней политической культуры обычно выделяют тот, на котором функционируют ценности общеполитического характера, и тот, на котором воспроизводятся ценностные ориентации в отношении к специфическим политическим феноменам[93]
.

В зарубежной литературе политическая идеология рассматривается как упорядоченная совокупность идей, которые обосновывают отдельные политические доктрины, а также дают более или менее целостное представление об определенном политическом устройстве.

Большинство зарубежных исследователей политическую идеологию отождествляют с политическим поведением и с политикой в целом. Так, К.Ленк под политической идеологией подразумевает такую систему ценностей, которая легитимизирует существующий политический порядок[94]
. По словам Г.Моргентау, «сама сущность политики требует от актера политической сцены использовать идеологию с намерением замаскировать непосредственную цель своих действий»[95]
.

В отечественной литературе под политической идеологией понимают совокупность упорядоченных и систематизированных политических идеалов определенной политической общности, которые интериоризованы в систему ее представлений различными способами, в частности, могут быть октроированы государством[96]
.

Политическая идеология представляет собой систему провозглашенных политических идей и ценностей, которые оправдывают сложившиеся политические отношения в обществе, способы и нормы их политического регулирования, а также перспективы развития.

Развести эти категории с понятием политического менталитета позволяют, на наш взгляд, такие оппозиции как «теоретическое - повседневное (обыденное)», «сознательное - бессознательное (архетипическое)».

В отличие от политического сознания и политической идеологии политический менталитет не включает специализированные знания теоретического характера. Политический менталитет - это сфера обыденного опыта. В политическом менталитете теоретические знания переинтерпретируются в тезаурусе повседневности. Кроме того, в отличие от политического сознания и политической идеологии политический менталитет включает в себя неосознанное - «коллективно-архетипическое».

При определении сущности политического менталитета важно определить содержательную его структуру. В отличие от политической культуры как ценностно-ориентированного кода политической деятельности, политический менталитет в содержательном плане представляет собой совокупность повседневных политических представлений, ценностей и установок определенных социальных общностей.

Политический менталитет - это сфера повседневности, включающая как неосознанные, так и осознанные структуры. Неосознанные структуры - устойчивы, консервативны и реактивны. Они «дремлют», но как только возникает подходящая ситуация, активизируются, часто вопреки желанию и воле. Следовательно, понимая эти неосознанные структуры политического менталитета и предвидя их реакцию на ситуацию, можно «вызывать» эти структуры к жизни, создавая подходящую ситуацию, или, наоборот, предотвращая возникновение такой ситуации, «блокировать» активизацию архетипических, коллективно-бессознательных структур.

Осознанные структуры политического менталитета - динамичны, диверсификационны, креативны. Большое влияние на их изменение оказывают многие факторы: смена социально-политических ситуаций, рефлексия по поводу повседневного политического опыта, состояние политических коммуникаций, воздействие символического капитала политической власти и т.п.

Если неосознанные структуры политического менталитета более или менее однородны и присущи в той или иной мере всему социуму и с трудом поддаются изменениям, то осознанные структуры разнородны, изменчивы и присущи различным социальным общностям. Трансформируя осознанные структуры политического менталитета, можно в короткий срок менять политические ориентации той или иной социальной группы, добиваться легитимации политической власти, поднимать рейтинг политического лидера, оказывать влияние на электоральные предпочтения граждан.

Неосознанные структуры политического менталитета выполняют в социуме идентификационную функцию. Осознанные его структуры являются основой его политической дифференциации.

МНОГОМЕРНАЯ МОДЕЛЬ ПОЛИТИЧЕСКОГО МЕНТАЛИТЕТА

Прежде чем разрабатывать многомерную модель менталитета, надо определить тот смысл, который вкладывается в предикат «политический».

В английском языке есть три ключевых слова, имеющих отношение к термину «политика»: 1) «politics» - политическая сфера общества; 2) «polity» - политический строй; 3) «policy» - политическая стратегия, проводимая различными властными структурами.

В русском языке слово «политика» также используется в нескольких смыслах: 1) как политическая жизнь общества; 2) как стратегия деятельности в определенной его сфере: 3) как управление общественными делами; 4) как форма общественного сознания; 5) как наука и искусство.

Подобная многозначность термина «политика» всякий раз требует уточнения значения, в котором он употребляется, тем более, что сами представления о политике за более чем двухтысячную эпоху претерпели значительные изменения.

В современной литературе выделяются три этапа в интерпретации этого понятия политическими мыслителями. На первом этапе (V в. до н.э. - ХVII в.) доминировало представление о политике как государственной жизни или жизни посредством государственного общения между людьми, становящимися в силу этого «людьми политическими». В рамках «государствоцентрист-ской» парадигмы осмысления политики государство рассматривалось в качестве носителя верховной власти, органа регулирования жизни людей с целью создания ее оптимальной общественной организации. Сама жизнь при этом приобретала смысл, лишь вращаясь в орбите притяжения государственной власти. Мир политики политическим философам представлялся прежде всего как область государственного управления подданными. Поэтому их внимание привлекали такие проблемы, как происхождение и природа государства, характер и принципы государственного управления подданными.

Второй этап эволюции представлений о политике (XVIII - XIX вв.) рассматривается как переходный от «государствоцентристской» парадигмы к «социоцентристской». На этом этапе политические философы стали отделять общество от государства. Поэтому в центре их познавательного интереса оказались прежде всего вопросы взаимодействия общества и государства, а не проблемы государства как основы общественной интеграции.

На этом этапе начинает формироваться инструментальный подход к политике. Акцент при этом делается не на роли политики в обществе, а на ее средствах. Таким универсальным средством в первую очередь признается государственная власть, опирающаяся на систему институтов (законодательные, исполнительные и судебные органы, армия, бюрократия), на материальные, финансовые, военные и другие ресурсы, на идеологию, право и т.д. Поэтому политику на этом этапе все чаще начинают рассматривать как отношения по поводу государственной власти: ее использования в интересах определенных социальных общностей или, наоборот, борьбы с ней.

Третий этап начинается примерно во второй половине XIX в. и продолжается до настоящего времени. Это - этап утверждения «социоцентрист­ского», а затем и «антропоцентристского» видения мира политики[97]
. На этом этапе мир политики рассматривается в русле системно-функционального подхода или различных теорий социального действия. Политика интерпретируется как «политосфера» (субъекты, ситуации, институты, процессы), связанная с «организацией и мобилизацией ресурсов, необходимых для достижения целей конкретной социальной общности» или как «заинтересованное миропредставление и миродействие на базе предвзятых принципов», направленное на «контролирование межиндивидуального обмена деятельностью, эффективизацию субъективных связей согласно заявленным интересам»[98]
.

В отечественном обществоведении советского периода господствовало марксистское представление о политике, которое сводилось к следующим положениям. Во-первых, для него был характерен экономический редукционизм, т.е. мир политики выводился из экономического базиса общества. Во-вторых, политика рассматривалась как борьба классов за власть. В-третьих, политика интерпретировалась как организованное насилие и классовое принуждение, осуществляемые государственной властью в условиях антагонистического общества.

Характерным в этом плане является определение политика «как сферы деятельности, связанной с отношениями между классами, нациями и другими социальными группами, ядром которой является проблема завоевания, удержания и использования государственной власти»[99]
.

В современной политологической литературе существуют самые различные определения политики. Это - 1) сфера деятельности государства, партий и общественных движений; 2) деятельность, направленная на согласование общезначимых интересов и достижение коллективных целей; 3) сфера общественных отношений, в которых отражаются интересы больших групп людей и в которых задействована политическая власть; 4) сфера взаимодействия различных групп, реализующих свои интересы с помощью институтов власти; 5) осуществление влияния и власти; 6) форма господства; 7) способ разрешения конфликтов; 6) управление общественными делами; 7) профессия, связанная с принятием решений; 8) деятельность по принятию общественно значимых решений с учетом разницы интересов; 9) сфера борьбы за завоевание государственной власти; 10) сфера управления, целью которой является мобилизация материальных ресурсов и людей для достижения коллективных целей; 11) социальная активность, связанная с производством и распределением ресурсов; 12) направление деятельности, на основе которой формируются задачи, принимаются и выполняются решения; 13) участие в делах государства, определение форм, задач, содержание его деятельности; 14) целенаправленное участие больших масс людей, организованных социальных групп в делах государства, в решении проблем, относящихся к жизни общества в целом; 15) игра, основу которой составляют общезначимые интересы и ценности [100]
.

В связи с таким многообразием интерпретаций термина «политика» некоторые исследователи вообще отказываются от самой возможности определения этого понятия, полагая, что политика настолько многогранное и противоречивое явление, что выразить его сущность в каком-то одном высказывании просто невозможно.

Другие ученые, однако, считают, что как бы ни трактовали политику разные авторы, в самой общей форме она может быть определена «как особая сторона человеческого существования, связанная с целедостижением и организацией, а значит прежде всего с развитием способностей к целедостижению и организации». С политикой, полагают эти авторы, мы имеем дело там, где: 1) определяются общие цели и принимаются согласованные решения об их достижении; 2) отдельные люди или целые группы осуществляют контроль за целедостижением с помощью власти - символического посредника (стандарта, средства, меры) политического общения, позволяющего выдерживать стандарты принятых решений, согласовывать средства их осуществления, наконец, служить мерой достижения целей; 3) возникают устойчивые формы согласования целедостижения (политические институты), а также привычные способы их развертывания (политические процессы); 4) формируется целостная система власти, институтов и процессов, обладающая собственной логикой и способная к самовоспроизводству и развитию; 5) люди обладают способностью использовать политические институты, включаться в политические процессы и находить свое место в политической системе благодаря овладению и/или творческому созданию соответствующих ролей[101]
.

Для политолога, по мнению некоторых зарубежных исследователей, интерес представляют три аспекта употребления слова «политика». Во-первых, «политика, определяемая как курс, на основе которого принимаются решения, меры по выполнению и по формулировке задач». Во-вторых, «политика, понимаемая как конкретная сфера, где люди и политические образования ведут борьбу за завоевание государственной власти. В-третьих, «политика, рассматриваемая как искусство управлять людьми в обществе».

В диссертационной работе мы будем исходить из многомерного мира политики, рассматривая его в рамках деятельностного и системного подхода.

Политику можно рассматривать как деятельность, связанную с непосредственным управлением общественными отношениями и процессами. Политика как деятельность в современной науке рассматривается в русле теории социального выбора. С точки зрения этой теории управленческая деятельность осуществляется в такой ситуации, которая содержит различные возможности дальнейшего развития. Это создает проблему политического выбора, в решение которой втягиваются различные политические силы. Речь идет прежде всего о выборе пути общественного развития, который определяется в первую очередь общезначимыми социальными целями и интересами, которые трансформируются в общественном сознании в определенные политические идеи и ценностные ориентации. Одновременно он включает в себя и выбор возможных способов деятельности, направленных на превращение социальной возможности в действительность.

Политика как деятельность предполагает оценку ее эффективности. При этом различают технологическую и социальную эффективность политики. Первая состоит в достижении максимальных результатов (целей) с минимальными затратами (средствами). Социальная эффективность политики определяется мерой ее соответствия ожиданиям различных социальных групп.

В обществе как системе можно выделить экономическую, социальную, политическую и культурную подсистемы. Экономическая подсистема выполняет функцию производства и воспроизводства человека и социальных общностей. Политическая и культурная подсистемы выполняют функции управления общественными отношениями. Управленческая функция культурной подсистемы, производящей и воспроизводящей ценности и символические нормы, состоит в формировании желаемых образцов жизнедеятельности людей. Управленческое «культурное» воздействие на общественные отношения носит «вербальный», нормативно-желательный характер.

Политическая подсистема производит и воспроизводит «обязательные» образцы жизнедеятельности людей, которые облекаются, как правило, в правовую форму. Управленческая функция политической подсистемы состоит в том, что она целенаправленно регулирует общественные отношения и процессы в различных сферах общества в части его «общезначимых целей и интересов», т.е. затрагивающих цели и интересы общества в целом.

Регулирующее воздействие политической подсистемы носит нормативно-обязательный для всех характер, поэтому политическое управление опирается на особое средство, которое называется политической властью. В организационном смысле политическая власть -это способность «управляющих» добиваться от «управляемых» реализации своих «замыслов». Нормативно-обязательный характер управленческих функций политической системы требует институциализации политической власти и оформления соответствующих государственно-правового и политического режимов.

Исходя из такого представления о политике, мы можем представить предметную область политического в виде триады: «управление -институты - курс». Предметная область политического может быть раскрыта на основе списочного критерия, т.е. определения тех явлений общественной жизни, которые имеют непосредственное отношение к этой триаде. Это - государство, власть, свобода, демократия, автократия, закон, право, партия, лидер, порядок, справедливость, реформы.

При построении многомерной модели политического менталитета важно определить многоуровневую и содержательную структуру.

В содержательном плане политический менталитет представляет собой совокупность осознанных и неосознанных политических представлений, ценностей и установок определенных социальных общностей в сфере политической повседневности.

Разделяя точку зрения о том, что менталитет - это не просто мировидение, поскольку такая трактовка менталитета содержит элементы созерцательности и пассивности, мы в содержательном плане интерпретируем менталитет как мировосприятие и «активность». Это предполагает и активность восприятия, и активность действия. В соответствии с этим структура политического менталитета будет выглядеть следующим образом: 1) осознанные и неосознанные представления о политической реальности, выполняющие функцию когнитивного мотива политического поведения; 2) ценностные политические ориентации, носящие как осознанный, так и неосознанный характер и выполняющие функцию ценностного мотива политического поведения; 3) политические аттитюды и установки - осознанные готовности и неосознанные предрасположенности реагировать определенным образом на ситуацию.

Политические представления - это образные знания о политической реальности, которая непосредственно нами не воспринимается. В литературе отмечается, что социально-психологическим условием политических представлений является сохранение в памяти следов прошлых воздействий и их актуализация. Память обеспечивает непрерывность и преемственность познавательной деятельности. «Припоминание» есть «отнесение образа к созерцанию, и притом в качестве подведения непосредственного единичного созерцания под то, что по своей форме является всеобщим, под представление, имеющее то же самое содержание...»[102]
.

Политические представления могут быть простым воспроизведением «следов» прошлых воздействий политической реальности на человека. Однако чаще всего политические образы, которыми оперирует человек, не ограничиваются воспроизведением воспринятого. Человек может творчески комбинировать и относительно свободно создавать новые образы. Политические представления стоят как бы на перепутье между чувственным и рациональным познанием. С одной стороны, это нечто конкретное, наглядное, сохраняющее в себе еще «трепещущую» жизнь политического объекта в его реальных связях. С другой - оно уже дальше от политической действительности, чем непосредственное ее отражение в виде ощущений и восприятий. Оно дальше от действительности и в смысле неполноты своего содержания по сравнению с мышлением»[103]
.

Для понимания политических представлений большое значение имеют концепции коллективных представлений Э.Дюркгейма, социальных представлений С.Московичи и когнитивная психология Ж.Пиаже.

В концепции Э.Дюркгейма коллективные представления понимаются как надындивидуальные феномены сознания, имеющие собственное содержание, не сводимое к сумме индивидуальных сознаний.

Концепция социальных представлений разработана в рамках французской социально-психологической школы С.Московичи. Ее создатели не ставили своей непосредственной задачей изучение социально-политических представлений, они решали проблемы, относящиеся главным образом к внедрению в массовый обиход практики фрейдистского психоанализа и различным «бытовым» психологическим феноменам. Но для них характерен интерес к макросоциальным, связанным с историей и культурной эволюцией социально-политическим явлениям.

В отличие от Э.Дюркгейма, С.Московичи и его последователи относят к «социальным представлениям» не любые знания, но лишь те, которые входят в сферу обыденного сознания, являются продуктом «здравого смысла» и «естественного», наивного мышления, регулируют повседневную жизнь людей, формируют их «практическое сознание». Этим они отличаются не только от продуктов научного сознания, но и от идеологических и политических теорий, предназначенных для воздействия на массовое поведение.

В когнитивной психологии Ж.Пиаже психическая деятельность представлена как единство процессов ассимиляции (перенесения на среду внутренних структурных свойств субъекта психики) и аккомодации (трансформации этих свойств соответственно условиям среды). Феномен у Ж.Пиаже есть взаимодействие субъекта и объекта, которые сцепляются, постоянно преобразуясь один в другой. Эту исходную теоретическую посылку целиком восприняла и концепция социальных представлений, отрицающая жесткое противопоставление стимула и реакции, субъекта и объекта: в представлениях они как бы сливаются в единое целое, происходит творческое «конструирование реальности», «материализация мысли». Так, Ш.Розенберг, придерживающийся методологии когнитивной психологии, рассматривает знания не просто как отражение объективной реальности. Между актом опыта и процессом понимания он включает мыслительную активность индивида, предполагающую процесс субъективного описания или интерпретации[104]
.

Г.Г.Дилигенский считает, что в концепции социальных представлений проявилась тенденция понять познавательную активность как коллективную, социальную деятельность. Политические представления - это не механический отпечаток поступивших в индивидуальное сознание извне, с каких-то верхних этажей общественной структуры политических идей, а продукт собственной работы субъектов познания, осуществляемой ими в процессе непосредственного общения. Поэтому межличностное отношение является одним из важнейших механизмов формирования и развития политических представлений[105]
.

Однако надо отметить, что научные и идеологические идеи также являются одним из важнейших источников политических представлений, но эти идеи поставляют человеку лишь первичный материал, который затем трансформируется им применительно к требованиям практики и здравого смысла.

Интеллектуальная активность индивидов и групп, которая формирует социальные представления, состоит в том, что она соединяет понятие, которым обозначается соответствующий политический объект, с его непосредственным восприятием. На этой основе создается образ политического объекта, который часто приобретает для субъекта символическое значение, как бы воплощая, представляя тот смысл, который объект имеет для его собственной жизнедеятельности.

Осуществляемую в политических представлениях «конкретизацию абстракций», воплощение понятий в образы называют объективацией. Обретение объектом смысла для политического субъекта, ориентирующего его практическое поведение, называют «укоренением». В процессе «укоренения» вновь сконструированных политических представлений происходит также их взаимосогласование с теми, которые существовали в сознании субъекта ранее, что обычно предполагает какую-то модификацию этих, более старых представлений и всей их системы. Таким образом этот процесс выполняет важную функцию интеграции новых знаний в политическом менталитете.

В образ внешней политической реальности люди невольно включают свой внутренний мир. Уровень здравого смысла в политических представлениях не может быть выявлен, следовательно, в отрыве от социальных и психологических свойств разделяющих их людей. Этот подход очень важен и для понимания специфики политических представлений по сравнению с идеологическим и научным.

Знание на уровне повседневности сплошь и рядом основывается также на иррациональных образах, потому что бессильно понять суть, логику, причинно-следственные связи явлений общественно-политической жизни, особенно в обстановке обвальных сдвигов в обществе.

В современной литературе выделяют разные типы политических представлений: стихийно-рациональные, рефлективные и инертно-фаталистичес­кие[106]
. Политические представления, относящиеся к стихийно-рациональному типу, чаще всего противоречивы и алогичны, они не соответствуют логике какой-либо идеологии или теории. Однако это не означает, что эти представления вообще не связаны друг с другом: просто эта связь может быть основана на каком-то ином принципе. Таким принципом может быть функциональность представлений, соответствие их ситуации: человек в каждом случае может использовать те из них, которые позволяют ему ориентироваться с учетом своих интересов именно в данной ситуации. Кроме того, как отмечают П.Снайдермэн и Ф.Тэтлок, при отсутствии когнитивной согласованности политических представлений, может существовать аффективная их согласованность, например, по поводу того, что хорошо и что плохо в политической жизни[107]
.

Существует множество специальных объектов, которые поворачиваются к политическому субъекту разными своими сторонами в зависимости от того, в какое именно отношение он с ними вступает, соответственно неоднозначны и его представления о них. Можно вместе с тем предположить, что, ослабляя влияние идеологий, основанных на жестких стереотипах и непримиримой взаимной конфронтации, стихийно-рациональные представления расширяют почву для идеологических тенденций, ориентированных на смягчение этой конфронтации, сосуществование и компромисс различных приоритетов, терпимость, свободный поиск истины методом проб и ошибок.

Стихийно-рациональные политические представления сокращают также сферу влияния мифологических стереотипов, этнических и социально-групповых предрассудков, «комплекса врага» и тому подобных психических образований, питающих агрессивность в общественно-политических отношениях. В политических представлениях этого типа преодолеваются наиболее примитивные виды персонифицированного или группового обвинительного «приписывания причин». Это объясняется тем, что в той или иной мере стихийно-рациональные политические представления «питаются» научными знаниями, проникающими в обыденное массовое сознание.

Рефлективный тип политических представлений характерен для людей, проявляющих интерес к политической жизни и отличающихся высокой интеллектуальной активностью, стремящихся сконструировать логически взаимосвязанную и обоснованную картину политической действительности. Высокий уровень согласованности знаний типичен, с одной стороны, для политической и идеологической элиты, с другой - для рядовых граждан, в основном наиболее образованных. Их отличает «многополюсность» представлений, но как бы подчиненных какой-то одной «главной» идее. Следовательно, можно обнаружить связь между целостностью системы рефлексивных представлений и тенденцией к их «идеологизации». Однако отсюда неправомерно делать вывод об идеологическом догматизме как неизбежном следствии более интеллектуальных, стремящихся к целостности рефлексивных представлений. Скорее можно говорить об определенном риске догматизации этих представлений, который обусловлен тем, что более интеллектуальные и образованные люди активно используют в своих размышлениях идеологический материал, из которого они черпают готовые, логически организованные системы политических представлений.

Для инертно-фаталистических представлений характерно восприятие политической действительности как сферы действия сил и процессов, не поддающихся ни пониманию, ни контролю со стороны индивида или его социальной группы. При общем низком уровне интереса к политическим событиям и слабой информированности о них представители этого типа могут интересоваться теми из них, которые непосредственно затрагивают их личные судьбы. Однако поскольку происходящее на общественно-политической арене кажется им хаосом событий, не подчиненных какому-либо организующему принципу, они не испытывают желания понять причины и связи явлений. Их политические представления о конкретных процессах и событиях случайны и изменчивы, зависят от тех сведений и интерпретаций, которые в последний момент поступили к ним от доступных источников информации, от «чужих мнений» или стереотипов, распространенных в социальной среде.

Г.Г.Дилигенский подчеркивает, что «чистом» виде эти типы политических представлений встречаются довольно редко. Большинство людей используют различные способы выработки своих политических представлений, а сами эти представления могут резко различаться в зависимости от конкретного объекта или сферы действительности. Несмотря на невежество многих рядовых граждан в конкретных вопросах внутренней и внешней политики, это не означает, что эти люди не имеют рациональных представлений или

идеологических стереотипов по затрагивающим их проблемам общественно- политической жизни[108]
.

Формой политических представлений является коллективное творческое воображение. Политическое воображение можно рассматривать как процесс создания новых образов на основе переработки и творческого преобразования политических представлений. Можно выделить различные способы трансформации этих представлений в образы воображения: аналогия, акцентирование, преувеличение.

Политическое воображение рассматривается иногда как внезапное «озарение», ведущее к созданию нового политического образа, открытие которого подготавливается в процессе поиска решения. Воображение развиваясь и совершенствуясь в политической деятельности, связано с личностью в целом (эмоциональной сферой, функционированием подсознания, интересами, способностями и привычками)[109]
.

Политическое воображение бывает непроизвольным (бесплодное фантазирование, уводящее человека от действительности) и произвольным (сознательное формирование политических образов в соответствии с целями деятельности). Последнее делится на воссоздающее (построение политических образов на основе опосредствованной знаковой информации) и творческое (создание принципиально новых политических образов[110]
.

Наиболее распространенными формами политического воображения являются политические мифы и политические утопии.

Политический миф - это некритически воспринимаемое иллюзорное воображение, замещающее и вытесняющее представление о политической реальности. Политический миф как форма иллюзорного постижения политического мира включает в себя либо прозрение, либо заблуждение. В политическом мифе могут воплощаться интимные человеческие вожделения и притязания, его галлюцинаторный политический опыт и особенности как индивидуального, так и коллективного бессознательного. Политический миф появляется тогда, когда люди сталкиваются с навыполнимой задачей, решение которой превосходит их естественные возможности[111]
. Политический миф обладает определенной имплицитной логикой, с помощью которой можно обобщить все многообразие иррационального опыта[112]
.

Символичность политического мифа определяет его важнейшие черты -слабую артикулированность, недостаточную внутреннюю расчлененность мышления. В этом - особенность мифологического воображения - неявное разделение, а иногда и слитность политического субъекта и политического объекта, предмета и знака, дела и слова, существа и его имени. Мифологическое мышление оперирует, как правило, ситуативно-конкретным и индивидуально-персональным, внешними свойствами политического объекта.

В политическом мифе обычно происходит замена причинно-следственных связей ассоциативно-случайными, так как политическое воображение в мифе регулируется не нормативами, выработанными в рационально-логическом освоении политической действительности, а нормативами чувственно-образного освоения политического мира и соответствующего этому уровню духовного освоения мифа политической практики. В мифологическом воображении уже есть «рациональное» - это именно воображение, а не «чисто» чувственная деятельность. Но в мифологическом воображении рациональное подчинено чувственно-образному, а нормы политического мифа - это не нормы разума, сколь бы много сегодня ни говорилось о рациональности политического мифа.

Неспособность провести различие между естественным и сверхъестественным, безразличие к противоречию, слабое развитие абстрактных понятий, чувственно-конкретный характер, метафоричность, эмоциональность - эти и другие особенности политического мифа превращают его в очень своеобразную символическую (знаковую) систему.

Политические мифы, хотя и представляют собой иллюзорные представления о политической реальности, но всегда объединены особой идеей, получающей своеобразное концептуальное оформление. Однако концептуализация политического мифа не может исключить иллюзорной его образности.

Функциональное предназначение политического мифа заключается в том, что на его основе возможна политическая консолидация и политическая интеграция граждан в любой общественной системе.

Другой формой воображения является политическая утопия. При исследовании политической утопии необходимо выделить две познавательные традиции, одна из которых опирается на аксиологический, а другая - на содержательный аспекты ее анализа. С позиции первого подхода политическая утопия рассматривается как определенное пожелание, которое не может быть осуществлено ни при каких условиях и поэтому выступает в качестве недостижимого политического идеала. В русле второго подхода политическая утопия интерпретируется через понятие трансцендентного знания, критического по отношению к настоящему и «опережающего» будущее[113]
.

Часто политическая утопия связана с определенными временными смещениями. Самая фантастическая утопия - воображаемый образ, например, идеального общества, где устраняются все «минусы» или усиливаются все «плюсы» существующего общества, который относится или к прошлому, или к будущему. Политическая утопия как бы удваивает политическую реальность, надстраивая над реальным политическим миром идеальный мир политической мечты. Поэтому мечту, как указатель политических ориентиров, можно рассматривать в качестве особого вида политического воображения.

В политических утопиях происходит «разрыв» политического времени, потому важно выделить некоторые причины, стимулирующие развитие утопического воображения. Прежде всего это обострение социальных противоречий в обществе, нарастание конфликтных ситуаций, рост у части населения неудовлетворенности существующим положением. Именно в такие периоды в сознании людей происходит «воображаемое» устранение препятствий к удовлетворению потребностей, «оживает» утопическое воображение.

Психологической основой утопий, также как и мифов, выступает склонность людей к иллюзиям. Политические иллюзии - это искаженные восприятия политической действительности; политические мечты и надежды. Одним из источников политических иллюзий является субъективизм, ведущий к деформации временной перспективы, когда реализация политического идеала переносится на иные временные периоды. Не исключены иллюзии и другого рода, типичные для переломных моментов. Здесь возможны политические иллюзии, связанные с «забеганием» вперед, конструированием политических целей, достижение которых нереально. Утопизм здесь проявляется в подмене реального нереальным. Подмена временных эпох нередко приводит к иллюзорным представлениям, к смещению форм временного бытия объекта. Носителями политических иллюзий являются не столько отдельные личности, сколько определенные группы людей. Одни из них стремятся устранить сформировавшиеся нормы политической жизнедеятельности, другие же - любым способом сохранить их[114]
.

Наряду с политическими представлениями в структуре политического менталитета можно выделить политические ценности. В современных иностранных языках эквивалентом понятия ценности выступают: в английском языке - «value»; во французском - «valuer»; в немецком - «wert», которые переводятся не только как «ценность», но и как «стоимость». И только «гений русского языка», - как пишет М.С.Каган, в котором первоначально экономический термин Wert переводился как «ценность», произвел затем для той цели другой термин - «стоимость», а понятию «ценность» придал существенно иной смысл[115]
.

В современной энциклопедической литературе утверждается, что «понятие ценности впервые появляется у Канта, который противопоставлял сферу нравственности (свободы) сфере природы (необходимости). Ценности сами по себе не имеют бытия, у них есть только значимость: они суть требования, обращенные к воле, цели, поставленные перед ней»[116]
. Хотя существует также мнение, что понятие ценности впервые ввел Ф.Лотце, который считал, что ценность существует лишь в ее значимости для субъекта, но не является продуктом его произвола: она объективна как общезначимая форма дозволения и поведения[117]
.

Изучение проблемы ценностей привело к возникновению особой научной дисциплины - аксиологии (от греч. axios - ценность и logos - слово, понятие). Аксиология как самостоятельная область философского исследования возникает тогда, когда понятие бытия расщепилось на два элемента: реальность и ценность.

В современной литературе отмечается, что становление проблемы ценностей не было связано с каким-то одним философским направлением. Аксиология сложилась в качестве самостоятельной культурно-философской дисциплины в середине XIX в. в контексте философского анализа жизнедеятельности человека. Сформировалось несколько типов теории ценностей. Неокантианство в лице представителей Баденской (Фрейбургской) школы (В.Виндельбанд, Г.Риккерт) и Марбургской школы (П.Наторп, Э.Кассирер и др.) определяло ценности как идеальное бытие. Трансцендентальный субъект выступал носителем этого идеала. Персоналистический онтологизм (М.Шеллер) доказывал объективный характер ценностей. Натуралистический психологизм (А.Мейнонг, Дж.Дьюи и др.) рассматривал ценности как объективные факторы реальности, которые могут быть зафиксированы эмпирически. Культурно-исторический релятивизм (В.Дильтей, О.Шпенглер, А.Тойнби) доказывал множество равноправных ценностных систем. Социологическая концепция ценностей, представленная «понимающей социологией» М.Вебера, Ф.Знанецким, школой структурно-функционального анализа (Т.Парсонс, Е.Шилз, С.Клакхон и др.), решала проблему ценности в рамках социальной теории.

Указанные типы теории ценностей дифференцировали свои подходы по модальности бытия ценностей, это было обращением либо к личности, либо надличностному или надприродному существованию ценностей и т.д.

Интерес к проблеме ценностей в западной философии актуализировался особенно в последнее десятилетие XX в. Так, М.С.Каган отмечает, что за последние годы интенсифицировались исследования аксиосферы культуры. Это объясняется тем, что постепенно в современном мире возникла ситуация крупномасштабной «переоценки ценностей», что непосредственно связано с «обострившимся до предела осознанием кризиса сложившегося на Западе культурного типа и при ставшей очевидной несостоятельности его замены советским пролетарски-социалистическим или немецким национал-социалистическим строем»[118]
.

В эти годы в большом количестве издаются монографии философов, культурологов, семиотиков, социологов, правоведов, эстетиков, этиков, которые исследовали как общие, так и частные аспекты теории ценности[119]
.

М.С.Каган подчеркивает, что в настоящее время в определении понятия ценности существует пестрота и запутанность, о чем можно судить, исходя из многочисленных попыток классифицировать многообразие существующих концепций.

Так, А.Эдель выделил три направления аксиологических исследований: идеалистическое, натуралистическое и прагматическое. Т.Любимова различает три типа теории ценности, но по иному принципу: «теоретический социологический», «метафизический», «негативно-критический». Историк немецкой аксиологии А.Мессер описал четыре ее направления: «феномено-логическое (М.Шеллер)», «идеалистическое (Г.Риккерт)», «идеалистически-реалистическое (Г.Мюнстерберг)» и «реалистическое (А.Штерн)». М.Киссель выделил пять типов теории ценностей «натуралистический психологизм», «трансцендентализм», «персоналисти­чес­кий онтологизм», «культурно-исторический релятивизм» и «социоло­гизм». В.Веркмайстер выделил еще больше подходов к построению теории ценностей: «утилитаристски-экономический», «эмоционально-интуитивист­ский», «метафизический», «персоналист­ский», «психолого-генетический», «феноменологический», «инстру­мен­талистский», «эстетический», «гумани­сти­чес­кий», «реляти­вистский», «эмпирико-познавательный», «лингвисти­чес­кий» и др.[120]
.

М.С.Каган выделяет наиболее распространенные понимания ценностей в западной философии. Так, А.Маслоу рассматривает ценности как определенные избирательные принципы, присущие любому без исключения живому существу. Свою концепцию автор назвал «натуралистической наукой о человеческих ценностях», считая при этом возможным «изучать высшие ценности или цели человеческих существ точно так же, как мы изучаем ценности муравьев, лошадей или деревьев, или, если хотите, марсиан»[121]
.

Одной из представительных М.С.Каган считает аксиологическую теорию американского философа Р.Перри, который понятие ценности рассматривает как производное от понятия интересов. По мнению Р.Перри, «интересы» охватывают разнообразные сферы жизнедеятельности человека. Соответственно аналогичными качествами наделяются и ценности, которые перестают быть таковыми в прямом смысле этого слова[122]
.

В советской литературе проблема ценностей рассматривалась в эти годы с марксистских позиций. В 1982 г. В.Сагатовский ценности определял как «обобщенные устойчивые представления о предпочитаемых благах и приемлемых способах их получения, в которых сконцентрирован предшествующий опыт субъекта и на основе которых принимаются решения о его дальнейшем поведении». В.Ядов выделял «ценности-нормы», «ценности-идеалы», «ценности-цели» и «ценности-средства»[123]
.

В конце 80-х - начале 90-х гг. изучение проблемы ценностей в отечественной литературе было актуализировано пониманием того, что преобразования в нашей стране неразрывно связаны с ценностными ориентациями населения. Анализ современной литературы, посвященной теоретическим проблемам изучения ценностей, позволяет сделать вывод, что в настоящее время существуют различные подходы к определению самого понятия ценность[124]
.

Так, П.С.Гуревич, систематизируя философские подходы к определению понятия ценности, пришел к следующим выводам. Во-первых, ценность олицетворяется с новой идеей, которая выступает как социальный или индивидуальный ориентир. Во-вторых, ценность выступает преломлением субъективного образа или представления. В-третьих, ценность отождествляется с идеалами и нормами. В-четвертых, ценность определяет конкретную индивидуальную идентификацию. Сам П.С.Гуревич определяет ценность как индивидуально-личностное мироотношение, возникающее на основе знания и повседневного опыта[125]
.

В «Краткой философской энциклопедии» ценности по содержанию разделяют на вещные, логические, эстетические и этические: «приятное, полезное и пригодное; истина, добро, прекрасное»[126]
. В «Энциклопедическом социологическом словаре» под ценностью понимается «свойство общественного предмета удовлетворять определенным потребностям социального субъекта (человека, группы людей, общества), а также «понятие», с помощью которого характеризуют социально-историческое значение для общества и личностный смысл для человека определенных явлений действительности»[127]
.

В психологической литературе ценность трактуется как понятие для обозначения объектов, явлений, их свойств, а также абстрактных целей, воплощающих в себе общественные идеалы и выступающие как должное. При этом выделяют три формы существования ценностей.

Во-первых, ценность как общественный идеал (как выработанное общественным сознанием абстрактное представление об атрибутах должного в различных сферах общественной жизни). Такие ценности могут быть как общечеловеческими, так и конкретно-историческими (патриархат, равенство, демократия). Во-вторых, ценность, предстающая в объективированной форме в виде произведений материальной и духовной культуры, либо человеческих поступков, являющихся конкретным воплощением общественных ценностных идеалов (этических, эстетических, политических, правовых и др.). В-третьих, ценность, прелом-ляющаяся через призму индивидуальной жизнедеятельности, входящая в психологическую структуру личности в форме личностной ценности, выступающей одним из источников мотивации ее поведения.

Каждому человеку присуща индивидуальная иерархия личностных ценностей, которые связывают духовную культуру общества и духовный мир личности. Для личностных ценностей характерна высокая осознанность, они отражаются в сознании в форме ценностных ориентаций и служат важным фактором социальной регуляции взаимоотношений людей и поведения индивида[128]
.

Таким образом, ценности при этом выступают как объективные, так и субъективные категории[129]
. Однако некоторые философы полагают, что особенность некоторых ценностей невозможно прояснить в системе «субъективное - объективное». Речь идет о так называемых «высших» ценностях: «счастье», «дружба», «любовь», «свобода», «справедливость». Это такие ценности, которые имеют межличностную или межсубъектную основу. При этом ценности, по мнению Г.П.Выжлецова, как бы сливаются с целью, превращаясь в идеал[130]
.

Оригинальную концепцию ценностей разработал М.С.Каган, исходя из того, что в настоящее время формируется новая гносеологическая парадигма, которая предусматривает синтез как классической, так и неклассической методологической установки. В различных областях гуманитарного знания, включая философию, формируются различные способы и формы перехода к этой новой «синтезированной» парадигме, и, как следствие, происходит коренная концептуальная трансформация всей историко-философской мысли. Данные процессы способствуют оформлению нового типа системно-интегративного мышления, который формируется в разнообразных сферах духовной активности.

Изучение феномена ценности в этом ракурсе ставит, по мнению М.С.Кагана, перед исследователями ряд проблем прежде всего методологического характера. Основная проблема, требующая незамедлительного методологического разрешения, состоит в необходимости обозначить специфику философского подхода к построению теории ценности, так как «тот ее уровень, который получил имя «аксиологии», является именно философским осмыслением феномена ценности». Более того, таким образом вырабатывая методологию исследования ценности с философских позиций, философский подход становится основой всех гуманитарных дисциплин по изучению данного феномена[131]
. При этом сам философский подход предусматривает изучение не самой ценности, а сугубо целостного ценностного отношения, крайними точками которого выступают ценность и оценка.

По мнению М.С.Кагана, своеобразие отношения ценностного характера объясняется прежде всего субъектно-объектной связью, при которой ценность трактуется адекватным для аксиологического мышления образом. Он считает, что вся область аксиологического исследования (аксиосфера) не должна отождествляться с отдельными видами ценностей. Это объясняет необходимость разработать особую аксиоморфологическую теорию. Изучение ценности должно идти «не от частей к целому, а напротив, от целого к частям». Это утверждение позволяет осознать и сделать возможным именно функциональный анализ аксиосферы, которая может рассматриваться как именно функциональная система[132]
.

При содержательном изучении ценностей необходимо исходить из их исторического характера: развитие ценностей предопределено исторически, что актуализирует значимость исторического подхода к их исследованию. «Важным методологическим принципом построения современной аксиологии является применение чаще всего игнорируемого философами биогенетического закона, открытого Э.Геккелем: онтогенез повторяет филогенез, то есть закономерности развития индивида повторяют развитие вида», что можно экстраполировать на исследование ценностного сознания первобытного и современного человека[133]
.

По мнению М.С.Кагана, понятие ценности неотделимо от понятия ценностного отношения, которое, в свою очередь, находится в системе субъектно-объектных отношений в целом. Поэтому ценность у М.С.Кагана выступает не как значение, не как ожидание, не как качество, не как вещь, не как свойство, а как отношение. Причем это отношение является диспозиционным, поскольку и «объект», и «субъект» - не «вещи», а позиции «вещей», проявляющиеся в определенных ситуациях деятельности благодаря наличию у них определенных свойств. Это означает, что сами по себе предмет, явление, процесс не являются ценностью, как утверждают некоторые философы, поскольку «вещи» способны быть лишь носителями ценности, независимо от того, материальны они или духовны. Ценностью не является и свойство «вещи», ибо свойство лишь объясняет ее способность обрести ту или иную ценность, став ее носителем. Неправомерно, считает М.С.Каган, считать ценность неким «качеством».

«Если же не сводить ценностное отношение к произволу индивидуальных переживаний, то ценность, - пишет М.С.Каган, - предстанет перед нами именно как отношение, причем как специфическое отношение, поскольку она связывает объект не с другим объектом, а с субъектом, то есть носителем социальных и культурных качеств, которые и определяют сверхиндивидуальное содержание его духовной деятельности». Рассматриваемое изнутри, ценностное отношение образуется связью двух контрагентов - некоего предмета, который становится носителем ценности, и человека (или группы людей), который оценивает данный предмет (точнее - устанавливает его ценность, потому что оценка может иметь и не аксиологический характер) и придает ему определенный смысл. Таким образом, «ценность есть значение объекта для субъекта -благо,добро, красота и т.п., а оценка есть эмоциально-интеллектуальное выявление этого значения субъектом - переживание блага, приговор совести, суждение внука и т.д.»[134]
.

Поэтому М.С.Каган полагает, что истина, как и справедливость, порядочность, честность и т.д. не является ценностью, так как эти «категории употребляются как в философском смысле, так и в обыденном, как правило, в двух значениях - онтологическом и гносеологическом: в первом они обозначают нечто, действительно существующее, подлинное, форму реального бытия, во втором - адекватное значение субъектом объекта. Поскольку же познание является отражением связей и отношений между объектами, гносеологическая истина есть «отношение между...», а не «отношение к...» - тогда как ценность есть «реальное отношение объекта к субъекту», а ценностная оценка - выявление отношения субъекта к объекту». Таким образом, понятие «истина» и «ценность» фиксируют два разных типа отношения. «Разумеется, истина, как и ценность, порождается деятельностью субъекта, но в своем содержании она является отражением объективности»[135]
.

Концепция ценности М.С.Кагана близка к позиции Х.Гадамера, который усматривает «двойственность» ценности: с одной стороны, ценности не наличествуют как факты, но порождаются человеческим отнесением к ценности; с другой стороны, они противостоят произволу индивида, требуя признания реальности данных нашего чувства[136]
.

В современной литературе выделяют различные по содержанию ценности: семейные, нравственные, религиозные, национальные, правовые, политические и др.[137]
. Специальных работ, посвященных содержанию понятия «политические ценности», нет, хотя отдельные политические ценности россиян изучались в ходе эмпирических социологических исследований[138]
.

В энциклопедической литературе политические ценности определяются как «совокупность идей, представлений и соответствующих им социально-психологических образований (установок, стереотипов, переживаний и т.д.), определяющих целеполагание, выбор средств и методов деятельности, степень последовательности их реализации и применения в текущей политической практике». При этом подчеркивается, что политические ценности призваны содействовать «интеграции социальной группы как части более широкой социальной общности; мотивировать политическую деятельность и создавать условия, при которых социально-политические цели становятся непосредственными мотивами участников политического процесса; способствовать формированию стандартов оценки каждого конкретного действия и его последствий; определять иерархию как самих целей политики, так и выбора метода их достижения, попутно производя отбор приемлемых и блокирование неприемлемых (по крайней мере для данных условий) методов и целей; ориентировать каждого из участников политического процесса (класс, партию, общественную организацию, институт, личность) по отношению к остальным его составляющим»[139]
.

Кроме того, отмечается, что существуют большие трудности при построении типологии политических ценностей. «Узловыми положениями на этом пути могут служить такие ориентиры, как потребность в групповых связях и, соответственно, высокая оценка идей и действий, способствующих их установлению и развитию, представления о желательных типах политических институтов и, соответственно, о будущих связях; способность института реально удовлетворить те или другие политические потребности; масштабы и продолжительность проявления такой склонности; полнота каталога политических благ, доставляемых ныне функционирующими и будущими политическими институтами. При этом обязательно достаточно четкое разделение между благами-средствами и благами-результатами, учет взаимосвязи и, вместе с тем, дистанции между ними. Понятно, что последовательная типология политических ценностей в настоящее время может быть построена лишь на основе признания приоритетного положения в политике общечеловеческих идеалов и ценностей, что предполагает выбор средств и результатов в тесной связи с гуманистической ориентацией политической практики»[140]
.

На наш взгляд, такое определение политических ценностей охватывает содержательно политический менталитет в целом, поскольку политические ценности здесь - это и идеи, и представления, и установки, и переживания.

Иное понимание политических ценностей дается в работе М.С.Кагана. С одной стороны, он трактует политические ценности, исходя из традиционного в отечественной философии представления о том, что политика - это борьба между социальными группами, представленными различными политическими партиями и движениями, за власть. Так, он пишет, если правовой способ организации социально неоднородного общества призван «регулировать отношения между социальным целым и его составными частями - социальными группами и каждым индивидом», то политический нужен для того, чтобы «регулировать отношения между самими этими социальными группами - сословиями, классами, нациями, различными частями сословия, класса, нации, представляемыми политическими партиями и организованными движениями. Поскольку же отношения эти являются борьбой за власть, они должны опредмечиваться в соответствующих программах, теоретических концепциях, идеологических и идеалогических системах, за которыми стоят соответствующие системы ценностей»[141]
.

С другой стороны, при определении политических ценностей М.С.Каган исходит из того, что они «рождаются на социально-психологическом уровне общественного сознания, как общие для макрогруппы черты национального характера, сословной психологии, классового самосознания, и формируются на идеологическом уровне теоретиками. Политические ценности сверхличностны, поскольку соответствующие оценки выносятся индивидом не от собственного имени, а от имени той общности, к которой он принадлежит и представителем которой себя считает, однако, они базируются на переживании - эмоциональном восприятии индивидом интересов и идеалов общности, к которой он принадлежит, и его к ней принадлежности»[142]
.

Значение политических ценностей, по мнению М.С.Кагана, амбивалентно: они и объединяют и разъединяют людей, так как укрепляют единство какой-то одной части человечества, тем самым разрушая его целостность, вплоть до провоцирования и оправдания военных и революционных конфликтов. Если правовые ценности, по его мнению, по своей природе являются «силой, упорядочивающей, стабилизирующей, консервативной, тогда как политические ценности могут иметь и конструктивный и деструктивный характер, могут обосновывать и реакционную, и реформаторскую, и революционную практику»[143]
.

М.С.Каган выделяет такие базовые политические ценности, как «патриотизм, гражданственность, национальное достоинство, сословная гордость, партийная дисциплина и т.п.», объединяющие множество людей независимо от того, знакомы ли они, находятся ли в непосредственном контакте друг с другом, и противопоставляющие каждое множество другим, имеющим иные политические идеалы и программы[144]
.

В отличие от установившейся исследовательской практики, мы теоретически отделяем политические ценности от политических представлений и политических установок.

Для интерпретации политических ценностей, кроме идей, высказанных М.С.Каганом, интерес представляют, на наш взляд, дефиниции ценности, данные социологами У.Томасом и Ф.Знанецким и аксиологом М.Рокичем.

У.Томасу и Ф.Знанецкому принадлежит сформулированное в позитивистском духе «операциональное» определение ценности. Они характеризовали ее как «любой предмет, обладающий поддающимся определению содержанием и значением для членов какой-либо социальной группы». Им принадлежит также определение ценностей как «правил поведения», с помощью которых «группа сохраняет, регулирует и распространяет соответствующие типы действия среди ее членов»[145]
.

М.Рокич считает, что «ценность - есть стойкое предпочтение личностью или обществом определенного образа поведения или конечного состояния, в противоположность другому типу поведения или состояния»[146]
. Надо заметить, что такая трактовка ценности вполне удовлетворяет потребности конкретных социально-политических исследователей, поскольку дает возможность не только качественного, но и количесвенного измерения политических ценностей.

Кроме того, при определении политических ценностей мы будем опираться на положение М.С.Кагана о том, что понятие ценности неотделимо от ценностного отношения, проявляющегося в конкретных ситуациях деятельности благодаря, с одной стороны, наличию у объектов определенных свойств, а с другой стороны - наличию у субъекта определенной политической культуры, которая превращает свойства субъекта в политическую ценность.

Политические ценности, на наш взгляд, выражаются в политических нормах и политических идеалах. Политические нормы - это определенные предписания политического поведения и политического участия в политическом процессе. Функционирование политических норм обусловлено потребностью в упорядочении политических отношений в целом. Возникновение политических норм обусловлено повторяемостью политических взаимодействий с учетом совокупности основополагающих правил, позволяющих регулярно и единообразно вступать в данные взаимодействия политическим субъектам. В связи с этим политические нормы воплощают в себе умозрительную модель указанных взаимодействий, которая позволяет предвидеть последствия деятельности различных субъектов политических отношений и соответственно строить индивидуальное политическое поведение. Политические нормы выражаются в виде как осознанных и логически сформулированных, так и неосознанных правилах поведения, где средства подчинены цели.

Политические нормы, нося должный характер, упорядочивают и координируют деятельность политических субъектов политических отношений, регулируют разнообразные виды политических отношений.

Политические нормы, обладая институциональным характером, являются относительно стабильными, постоянными и, если они закреплены юридически, носят общеобязательный характер. Но это свойство политических норм иногда лишает их гибкости и мобильности, возможности самопроизвольного приспособления к той или иной политической ситуации, что ослабляет эффективность осуществления регулятивной функции политической нормы. В этих условиях возможно возникновение новых, неинституционализированных политических норм, носящих желательный характер, которые могут адекватно отражать изменяющиеся условия. Политические нормы непосредственно связаны с идеологическими и идеалогическими системами и поэтому носят как должный, так и желательный характер.

Другой формой проявления политических ценностей являются политические идеалы. В философской литературе под идеалом понимают образец, понятие совершенства, высшую цель стремлений. По И.Канту, идеалы дают необходимую образцовую правильную меру разума, который нуждается в понятии того, что в своем роде является полностью совершенным, чтобы согласно этому оценивать и измерять степень и недостаток совершенства. И.Фихте писал: «Мы знаем, что идеалы не могут существовать в действительном мире; мы лишь утверждаем, что по ним должно судить о действительности и последняя изменяется теми, которые чувствуют в себе силы для этого»[147]
.

В современной литературе под идеалом часто понимают духовное выражение определенной нормы, отличающейся от повседневной действительности и обладающей побудительной силой и действием, тот образ совершенства, ориентир, на который равняются люди в своей деятельности[148]
. В.Е.Давидович приводит различные определения идеала, имеющиеся в отечественной философской литературе, на основе которых можно сформулировать рабочую дефиницию политического идеала. У Э.В.Ильенкова идеал выступает формой целеполагания во всех областях общественной жизни. У А.И.Яценко идеал «выступает конечной общей, самой существенной целью объекта. Он есть тот ориентир, который направляет социально-формирующую сознательную деятельность субъекта. Идеал является самоцелью деятельности - «целью целей». По мнению О.Г.Дробницкого в идеалах «отражены конечные цели индивидуальности и совместной деятельности, принявшие вид общеобязательной программы»[149]
.

В связи с этим политический идеал можно определить как совершенный образец политической действительности и как высшую цель политической деятельности. В политическом идеале выражена позиция субъекта в отношении к политической действительности, который оценивает ее с высоты должного в рамках осуществленного политического выбора.

В структуре политического менталитета, наряду с представлениями и ценностями, мы выделяет также политические установки и аттитюды. Понятие установки было введено в науку в конце XIX - начале XX в. немецкими психологами. Одни из них использовали это понятие для обозначения обусловленного прошлым опытом фактора, определяющего скорость реагирования на воспринимаемую ситуацию (Л.Ланге), другие для описания некоторых иллюзий восприятия (Г.Мюллер, Т.Шуман), третьи для характеристики возникающего при постановке задачи неосознаваемого состояния готовности, обусловливающего направленность различных психических процессов[150]
.

В социологии понятие социальной установки (аттитюда) впервые было использовано У.Томасом и Ф.Знанецким при анализе связей между индивидом и социальной группой (обществом). Понятие установки (аттитюда) они употребляли для обозначения субъективных ориентаций индивидов как членов группы (или общества) на те или иные ценности, предписывающие индивидам определенные социально-принятые способы поведения. В основе установки (аттитюда), по их мнению, лежит психологическое переживание индивидом смысла и значения социального объекта[151]
.

В социальной философии понятие установки используется при изучении отношений личности как члена группы к тем или иным социальным объектам; механизмов саморегуляции; устойчивости и согласованности социального поведения; процесса социализации; а также при прогнозировании возможных форм поведения личности в определенных ситуациях[152]
.

Большой вклад в изучение природы социальной установки внесли такие западные психологи, как Г.Олпорт, М.Смит, К.Ховланд, Л.Герстоун, Р.Ликерт, Л.Гутман, которые анализировали ее с позиции взаимодействия личности и социальной среды[153]
. В советское время термин установка в научную литературу был введен грузинским ученым Д.Н.Узнадзе, который определял ее как специфическое состояние субъекта, которое характеризует его готовность к совершению действия, направленного на удовлетворение данной потребности в данной ситуации. Установка, по мнению Д.Н.Узнадзе, предшествует действию, являясь его начальным этапом, настроем на действие. Тем самым он связал установку, с одной стороны, с ситуацией, а с другой - с потребностью[154]
.

Установка как промежуточная переменная, опосредует внешние стимулы, идущие от ситуации, и внутренние стимулы, определяемые потребностями личности. Установка включена в мотивационные механизмы поведения и сознания человека в силу того, что она, во-первых, служит для настройки деятельности на определенный объект, а, во-вторых, обеспечивает относительно устойчивую форму потребностей и мотивов.

Концепция Д.Н.Узнадзе была направлена против характерного для современной ему психологической науки «постулата непосредственности» - представления о том, что объективная действительность непосредственно и сразу влияет на сознательную психику[155]
. При этом он утверждал, что реагирование субъектом на ситуацию не обусловлено исключительно самой ситуацией, а так же способностью на нее реагировать субъектом[156]
.

Представление об установке, сформулированное Д.Н.Узнадзе, прочно утвердилось в отечественной научной литературе. Так, по мнению А.Г.Асмолова, установка представляет собой готовность, предрасположенность субъекта, возникающую при предвосхищении им появления определенного объекта и обеспечивающую устойчивый целенаправленный характер протекания деятельности по отношению к данному объекту[157]
.

«Готовность» является ключевым словом в определении социально-политической установки, которого придерживается Г.Г.Дилигенский. Связывая установку с потребностью, Г.Г.Дилигенский считает, что «понятие установки важно прежде всего тем, что оно раскрывает механизм формирования такого важного качества потребностей и мотивов, как относительная устойчивость их предметной формы. Благодаря установкам субъекту не нужно постоянно определять, в чем состоят его потребности и способы их удовлетворения: они уже зафиксированы в его установках»[158]
.

По мнению Е.Б.Шестопал, установка также является особым состоянием субъекта, которое характеризует его готовность осуществлять определенные действия. Установка призвана удовлетворять определенные потребности в какой-то ситуации. Установка как бы предвосхищает действие или событие, являясь отправной его точкой. Взаимосвязь установки с ситуацией и потребностью обусловлена, по мнению Е.Б.Шестопал, тем, что установка опосредует как отдельные ситуативные внешние стимулы, так и внутренние потребностные стимулы[159]
.

В современной русскоязычной научной литературе в качестве синонима термина «установка» часто используется понятие «аттитюд». Это обусловлено тем, что английский термин «аттитюд» переводится как «социальная установка». Г.Г.Дилигенский подчеркивает, что «будучи родственными, установка и аттитюд в то же время отнюдь не аналогичные понятия». Ссылаясь на современную научную практику, Г.Г.Дилигенский отмечает: «если при изучении аттитюда главное внимание уделяется его функциям в социальных отношениях и социальном поведении людей, то установка исследуется в общей психологии прежде всего с точки зрения ее роли и места в структуре психики. Далее, аттитюд чаще всего рассматривается как явление сознания, выражаемое в языке и вербальном поведении (на чем основаны и многие методы его изучения), а установка, как показано в частности в работах Д.Н.Узнадзе, имеет неосознанный характер»[160]
.

Установки и аттитюды, по мнению многих исследователей, непосредственно связаны с потребностями. В современной энциклопедической литературе потребность определяется как состояние недостатка в чем-либо, стимулирующее деятельность на восполнение этого недостатка, одна из отличительных черт всякой жизнедеятельности.[161]
При этом выделяют как осознанные, так и неосознанные потребности. Первые обусловливают аттитюды, вторые - установки.

Кроме того, в современной литературе встречаются и такие определения потребностей, которые понимаются как «нужды», «требования организма», «отношения». По мнению И.В.Бестужева-Лады и Н.В.Кучевской, первое определение традиционно и наиболее распространенно. Оно вполне достаточно для внешнего описания потребностей, но не для выражения их сущности. Во втором определении причина развертывания активности скрыта в самом организме, а не в объектах среды. Согласно третьему определению, потребность - это не просто нужда и не просто требования, побуждения организма, а определенные отношения человека к объективной реальности.

Это позволяет учесть в потребности роль как субъекта, так и объекта. Исходным и самым глубоким смыслом данного определения является противоречие между субъектом и объектом. Следовательно, за потребностями, как идеальными явлениями, стоит определенная объективная реальность, в которой человек ищет не истину, а меру использования в своей жизни того или иного класса вещей. Он поставлен в данном случае в ценностное отношение к вещам, которое отражается в психике человека в виде потребностей[162]
. Поэтому потребность часто трактуется как «объективно-субъективное» явление, которое включает как объективные отношения, побуждающие к деятельности, так и вызываемые ими внутренние состояния субъекта.

Бельгийский психолог Ж.Нюттен считает основой потребностей органически присущую природе человека и всех живых существ активность по отношению к среде[163]
. Г.Г.Дилигенский также считает, что «потребности возникают из отношений человека с природой и социальной средой и представляют собой, с психологической точки зрения, порожденные этими отношениями состояния напряженности, связанные с отношением дефицита. Преодоление этого состояния может быть достигнуто лишь присвоением таких благ и условий, осуществлением таких видов деятельности, которые соответствуют отношениям, породившим дефицит. Психологическая напряженность является «энергетическим» источником, «силой», стимулирующей активность, направленную на поиск предмета потребности (то есть ее конкретизацию и осознание) и на ее удовлетворение. Мотив представляет собой «опредмеченную» потребность и непосредственный стимул деятельности»[164]
.

Рассматривая непосредственно социально-политические потребности, Г.Г.Дилигенский пишет, что они «представляют собой, с одной стороны, продукт экстраполяции других потребностей людей в макросоциальную и политическую сферы, обычно вызывающей их модификацию. С другой стороны, содержание социально-политических потребностей обусловлено отношениями и деятельностью, функционирующими в рамках самой этой сферы»[165]
.

На основе потребностей формируются различные социальные интересы групп. Интерес можно определить как избирательное отношение к объекту в силу его жизненной значимости и эмоциональной привлекательности. Жизненная значимость (сознается она или нет), по мнению А.Г.Ковалева, отражает потребность в определенных условиях жизни или деятельности. Эмоциональная привлекательность превращает эту объективную нужду в субъективный интерес, т.е. субъективную направленность определенного качества[166]
.

В научной литературе политический интерес рассматривается как «обобщенное выражение потребностей, идеальных стремлений и деятельностных начал в политическом сознании социальных групп и индивидов. Отражает объективное положение этих групп и индивидов в политической структуре общества и особенности его политико-культурных норм и традиций»[167]
. Являясь единством объективного и субъективного моментов, политический интерес формирует политические установки и аттитюды и тем самым существенно влияет на поведение политических субъектов.

Давней традицией политической философии является рассмотрение интереса в качестве одного из важных связующих звеньев между человеком и миром политических явлений (когда, например, государство, закон описываются как выражение общих интересов).

Г.Г.Дилигенский вместе с тем отмечает, что зависимость установок от потребностей и интересов носит относительный характер, поскольку установки усваиваются индивидом в готовом виде через процессы социализации и коммуникации. Установки укрепляются вначале в сознании субъекта, приобретая вербальное выражение, и лишь потом укореняются в аффективной и бессознательной сферах психики. Поэтому предметное содержание потребностей с самого начала определяется именно установками[168]
.

Индивид очень редко, по мнению Г.Г.Дилигенского, вырабатывает свое уникальное отношение к политической действительности, поскольку сплошь и рядом он заимствует установки от других, от той или иной социальной общности, т.е. приобретая установки в готовом виде из социального опыта и культуры[169]
.

Такой способ приобретения установок сближает их с социально-политическими стереотипами, однако отождествлять эти понятия не стоит, так как стереотипы являются когнитивными образованиями, разновидностью социального знания, а установка, кроме когнитивности, обладает и мотивационным содержанием.

Для понимания роли установок в регуляции деятельности политических субъектов важное значение имеет рассмотрение их функций. А.Г.Асмолов в деятельности вообще выделяет три функции установок. Первая - «установка определяет устойчивый, последовательный, целенаправленный характер протекания деятельности, выступает как механизм ее стабильности, позволяющий сохранить ее направленность в непрерывно изменяющихся ситуациях». Вторая - «установка освобождает субъекта от необходимости принимать решения и произвольно контролировать протекание деятельности в стандартных, ранее встречавшихся ситуациях». Третья - «установка может выступать в качестве фактора, обусловливающего инертность, косность деятельности и затрудняющего приспособление субъекта к новым ситуациям»[170]
.

Рассматривая социально-политические установки и аттитюды, Г.Г.Дилигенский считает, что они обладают двумя главными функциональными свойствами. Первое из них он называет свойством относительной устойчивости. Второе функциональное свойство он связывает со способностью их «практически выступать в качестве относительно самостоятельных потребностей и мотивов»[171]
.

Первая функция установок и аттитюдов состоит в том, что они обеспечивают человека способностью реагировать на ситуацию и внешние объекты на основе прямого опыта. Опыт людей, как пишет Г.Г.Дилигенский, «отмечается значительно большей удаленностью от их непосредственного восприятия и практики, фрагментарностью и разорванностью, с гораздо большим трудом поддается адекватному освоению и воплощению в модели реакции на явления и события, происходящие в обществе. Поэтому социально-политические установки играют, в отличие от других, специфическую роль компенсатора когнитивного дефицита. Они моделируют реакцию людей не только на знакомые, но и на неясные, непонятные ситуации. Одна из функций таких установок - минимизировать риск, опасность, содержащиеся в таких ситуациях. Закрепленное в таких установках отношение к определенным объектам и ситуациям позволяет поддерживать минимальные мотивационно-психологические связи с макросоциальной средой, психически, интеллектуально или практически реагировать на исходящие от нее импульсы»[172]
.

Характерным примером такой установки является реакция экономического поведения людей на политические события, которые воспринимаются как угроза стабильности положения в стране или мире. В ситуации обострения политической напряженности люди стараются запастись продуктами, выстраивая длинные очереди в продовольственные магазины. Они не знают «перерастет ли очередной конфликт в войну и сопряженный с ней дефицит необходимого, но аккумулирующая прошлый опыт установка подсказывает им поведение, ориентирующееся на такую возможность»[173]
.

Такого типа установки социальные психологи называют ситуационными или «установками на ситуацию». «Из компонентов, формирующих установку, - потребность, прошлый опыт и ситуация - в таких случаях решающую роль играют два последних: включаемые в установку потребности (например, в продуктах питания, стабильном или растущем капитале и доходе) самоочевидны, не нуждаются в каком-то особом осознании и опредмечивании»[174]
.

Вторая функция установок и аттитюдов состоит в том, что они сами начинают выступать в роли потребностей и мотивов поведения людей. Это происходит в тех случаях, когда решающую роль в формировании установок играет фиксация предмета потребности. Такие установки называются «установками на объект». Эти установки, как отмечает Г.Г.Дилигенский, связаны с потребностями, предмет которых «выбирается» самим субъектом, что более всего характерно для потребностей социального существования[175]
. По отношению к одним и тем же явлениям у одних людей могут преобладать «установки на ситуацию», у других - «на объект», и это различие оказывает существенное влияние на их политическое поведение.

Выявляя отношение между потребностями и социально-политическими установками. Г.Г.Дилигенский делает вывод о двойственной мотивационной основе этих установок. Одни из них представляют собой продукт «экстраполяции в сфере социально-политической психологии «обыденных» и личных потребностей людей, сложившихся вне этой сферы». Подобные потребности и выражающие их установки воплощаются в требования, которые люди предъявляют к политическим институтам в обществе. Другие потребности и установки рождаются непосредственно из социально-политических отношений, «причем в процессе их формирования и воспроизводства первичным звеном часто являются социально-политические установки (аттитюды), усвоенные индивидом из общественного сознания». Такого рода самостоятельными установками-потребностями выступают политические цели, при условии, если они интериоризированы множеством людей, превратившись в мотивы их суждений и действий[176]
.

По мнению Е.Б.Шестопал, функциональная характеристика политических установок также состоит в их вовлеченности в мотивационные механизмы менталитета в силу того, что «они, во-первых, служат для настройки деятельности на объект, а, во-вторых, обеспечивают относительно устойчивую форму потребностей и мотивов»[177]
. Кроме того, политические установки выполняют роль регулятора социально-политических взаимоотношений, так как любое политическое действие или событие возможно лишь в том случае, если существует предварительная готовность к осуществлению действия, то есть тогда, когда сформулирована установка, которая может носить как негативный, так и позитивный характер[178]
.

Политические установки, на наш взгляд, выполняют функцию идентификации, то есть присущего человеку бессознательного отождествления себя с «другими», переживания тождественности им. Разновидностью идентификации выступает эмпатия - способность человека переживать, чувствовать за другого, как за самого себя[179]
.

В структуре политических установок обычно выделяют когнитивные, или познавательные; эмоциональные, или аффективные; поведенческие, или конативные, элементы[180]
.

Когнитивные элементы установок предполагают наличие у людей предварительных знаний, интереса к политике. Наличие этого компонента объясняет отбор информации, который они ведут в отношении тех или иных политических субъектов. Эмоциональное отношение к политическому объекту (нравится - не нравится, приятно - неприятно), как правило, предшествует критическому осмыслению информации о политике. Без этого компонента не получили бы столь большого значения политические предрассудки, стереотипы. Поведенческий компонент установки представляет собственно готовность к политическому действию[181]
.

Но если трехчленная структура установок является общепризнанной, то по вопросу о взаимоотношениях между элементами установок существуют различные точки зрения. Так, если одни авторы утверждают, что между ними существует весьма тесная взаимосогласованность, то другие считают, что это не подтверждается эмпирическими данными[182]
.

Определенную сложность вызывает и вопрос о роли различных компонентов: «является ли центральным звеном установки эмоции по поводу ситуации или объекта, а отбор и мобилизация знаний производится в соответствии с эмоциональным переживанием, как бы по его «заказу» или, напротив, в установке доминирует именно знание»[183]
. В.А.Ядов считает, что все три элемента трехчленной структуры установки «образуют относительно самостоятельные подсистемы регуляции активности субъекта»[184]
. По мнению Г.Г.Дилигенского, хотя «это предположение и соответствует реальному многообразию типов мотивационных процессов», необходимо отметить, что «как различные в функциональном отношении компоненты установки (когнитивные, эмоциональные, поведенческие), так и установки, функционально однородные, но ориентированные на ситуации различных уровней (макро- и микросоциальные) могут или соответствовать друг другу или сливаться в единое целое, или расходиться, проявляя большую или меньшую самостоятельность. Вместе с тем относящиеся к разным социальным объектам и ситуациям установки человека обнаруживают тенденцию к взаимному согласованию, к формированию единой системы»[185]
.

В современной литературе выделяются различные виды политических установок, исходя из степени их «укорененности» и глубины в сознании. Так, Е.Б.Шестопал рассматривает такие виды установок, как мнение, диспозиции, убеждения. Мнение представляет собой поверхностный вербальный слой сознания, не обязательно соответствующий более глубоким личностным образованиям, поэтому мнения как вид установок отличаются значительной неустойчивостью. Другим видом установок является диспозиция, или общее отношение к политической реальности. Более глубокие корни имеет такой вид установок, как убеждения, которые составляют своего рода стержень политического сознания[186]
.

Политические установки можно также разделить на смысловые, целевые и операциональные в зависимости от того, на какой фактор политической деятельности направлена установка (мотив, цель, условие деятельности). Смысловая установка выражает проявляющееся в деятельности личности отношение ее к тем политическим объектам, которые имеют личностный смысл. Смысловые установки содержат информационный компонент (взгляды человека на политическую реальность и образ того, к чему человек стремится), эмоционально-оценочный компонент (антипатии и симпатии по отношению к значимым политическим объектам), поведенческий компонент (готовность действовать по отношению к политическому объекту). С помощью смысловых политических установок индивид приобщается к системе политических норм и ценностей определенной социальной среды (инструментальная функция), они помогают сохранить статус-кво личности в напряженных политических ситуациях (функция самозащиты), способствуют политическому самоутверждению личности (ценностно-экспрессивная функция), выражаются в стремлении личности привести в систему содержащиеся в них личностные смыслы политических знаний, норм, ценностей (познавательная функция).

Целевые политические установки проявляются в виде тенденций к завершению прерванного политического действия. Операциональные политические установки возникают в ходе решения задач с учетом условий конкретных ситуаций и вероятностного прогнозирования этих условий, опирающегося на прошлый опыт поведения.

Таким образом, под политическими установкам и аттитюдами мы будем понимать неосознанные и осознанные предрасположенности и готовности социальных субъектов, обусловленные политическими потребностями и интересами к определенным действиям в конкретной политической ситуации. Политические установки и аттитюды обусловлены потребностями людей, возникшими как в их обыденной жизни, так и непосредственно в сфере социально-политических отношений, а также процессами социализации и коммуникации и, следовательно, могут усваиваться людьми в готовом виде из социального опыта и политической культуры.

Функционально политические установки и аттитюды выступают, во-первых, мотивом политической деятельности, во-вторых, регулируют политический процесс, в-третьих, выступают средством политической идентификации.

В структуре политических установок и аттитюдов можно выделить когнитивные, аффективные и конативные элементы, находящиеся в сложном взаимодействии друг с другом.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Определение сущностных характеристик менталитета как категории философско-политического исследования предполагает изучение, во-первых, эпистемологических предпосылок введения этого понятия в научный оборот, во-вторых, интерпретации его содержания и структуры в различных отраслях социально-гуманитарного знания и, в-третьих, соотнесения его с другими категориями политической философии.

Категориальный анализ понятия политического менталитета позволяет создать его многомерную модель эвристического характера и использовать эту модель при изучении его социальных спецификаций.

Широкое использование понятия «менталитет» в различных отраслях современной науки было обусловлено возникновением неклассической парадигмы социального познания, предметом которой является мир повседневной жизни и дорефлексивных форм обыденного сознания, а целью - исследование «живых» социальных коммуникаций и жизненных практик.

При определении сущности политического менталитета можно использовать идеи, которые разрабатываются в таких направлениях социально-гуманитарного знания, как история ментальностей, семиотика, теория «карнавальной» культуры, теория социальной информации, историческая и культурная антропология.

История ментальностей является центральным моментом антропологически ориентированной исторической науки, программа создания которой была задумана и реализована школой «Анналов» (М.Блок, Л.Февр, Ж.Дюби, Ж.Ле Гофф, Ф.Бродель, Р.Мандру, Ф.Ариес). При изучении ментальностей основное внимание уделяется мыслям, чувствам, ценностям и нормам поведения индивида и социальных групп, «разлитым» в культуре и обыденном сознании, и которые, по большей части, не осознаются людьми.

Политический менталитет имплицирован в языке и в других знаковых системах, поэтому при определении сущностных его характеристик можно использовать идеи семиотики, в первую очередь, тартусско-московской школы, которая занималась проблемами изучения культурных «кодов», принятых в том или ином сообществе и находящим свое выражение в различных текстах (Ю.М.Лотман, В.В.Иванов, Б.А.Успенский).

Большую роль в этом плане играют также идеи М.М.Бахтина, автора теории «карнавальной» культуры, описывающей повседневное поведение «безмолвствующего большинства», в области которого «проговариваются» неосознаваемые его культурные пласты.

Фундаментальным свойством самоорганизующихся общественных систем является способность аккумулировать и передавать жизненный опыт, используя его для адаптации к среде. Носителями политического менталитета выступают политические символы, которые усваиваются в процессе социальной коммуникации. Теория социальной информации позволяет объяснить социальный механизм передачи политического менталитета.

Историческая и культурная антропология также ориентирована на изучение потаенных пластов общественного сознания, тесно связанных с повседневной жизнью человека и его жизненными ориентациями.

Методологическое значение этих направлений социально-гумани-тарного знания в плане категориального анализа понятия политического менталитета и разработки его многомерной модели состоит в том, что они ориентируются на поиск таких представлений и ценностей, определяющих обыденное сознание и повседневное поведение человека или социальных общностей, которые лежат как бы «ниже» господствующих идеологий, порой не подвластных и даже противоречащих им.

В современной философской и научной литературе сложилось три подхода к определению содержания понятия «менталитет». При первом подходе менталитет рассматривается как совокупность повседневных осознанных представлений, символических образов и ценностей (В.Н., Иванов, М.М.Назаров, Д.Фильд и др.). При втором подходе акцент, наоборот, делается на коллективно-бессознательных, архетипических его компонентах (А.Я.Гуревич, И.В.Кондаков, А.П.Марков и др.). В рамках третьего подхода подчеркивается, что менталитет - это область как сознательного, так и бессознательного, при чем осознанные элементы менталитета неразрывно связаны со сферой бессознательного, которое может рассматриваться исключительно как коллективное (И.Г.Дубов, Г.Г.Дилигенский, С.И.Самыгин, Л.Д.Столярен­ко, Е.Б.Шестопал и др.).

Высказывается также мнение о том, что менталитет - это нечто общее, лежащее в основе как сознательного, так и бессознательного, логического и эмоционального, т.е. глубинный (и поэтому труднофиксируемый) источник идеологии, разума и веры (М.Рожанский). Существует и представление о менталитете как наиболее константной глубинной части социальной информации, определяемой традицией и культурой и трансформирующейся из поколения в поколение (М.Ю.Шевяков)

В современной литературе понятия «менталитет» и «ментальность» используются в качестве синонимов. Однако высказывается мнение о необходимости различать эти понятия. Так, В.В.Козловский под менталитетом понимает способ когнитивной и поведенческой ориентации, а под ментальностью - архаические ценности, предрасположенности и духовные коды деятельности.

При изучении структуры политического менталитета большое значение имеет концепция бинарных оппозиций К.Леви-Стросса, согласно которой структура любого сознания состоит из элементов, которые кажутся несовместимыми. В современной литературе также отмечается, что менталитет как специфический вид сознания состоит из ряда бинарных оппозиций, и это в функциональном плане обеспечивает возможность выбора наиболее подходящих к данным условиям его элементов (М.Ю.Шевяков).

Рассматривая содержание политического менталитета с точки зрения политической психологии, Е.Б.Шестопал выделяет в нем две структуры: мотивационную (потребности, ценности, установки, чувства) и познавательную (знания, информированность, интерес, убеждения, способ мышления), которые тесно переплетаются между собой. О.Г.Усенко менталитет образно представляет в виде строительной конструкции, фундамент которой - сфера «коллективного бессознательного», а крыша - «уровень самосознания индивида». Структуру менталитета образуют «картина мира» и «кодекс поведения».

Представляя менталитет как выражение «упорядоченности ментальности», В.В.Козлов­ский в ее структуре выделяет: системы значений; ценности; типичные, интеллектуальные и аффективные реакции; коды куль-туры; формы принятого и отвергаемого поведения; социальные представ-ления; габитус.

Анализируя содержание политического менталитета в рамках социологии культуры, И.В.Мостовая и А.П.Скорик выделяют в нем четыре «слоя»: коллективно-бессознательный, рефлексивный, архетипический, ценностный.

При определении содержательной стороны политического менталитета некоторые исследователи в первую очередь обращают внимание на то, что это - совокупность образов и представлений (А.Я.Гуревич). В этом случае внимание фиксируется на когнитивном содержании менталитета. В других случаях подчеркивается не только когнитивный, но и аффективный характер его содержания (Р.В.Манекин). В третьих - содержание менталитета сводится к ценностным коллективным ориентациям (О.В.Бондаренко). Существует также мнение, что менталитет находится глубже когнитивной, ценностной и аффективной сфер человеческого сознания и поведения и представляет собой предрасположенность, внутреннюю готовность человека действовать определенным образом (Р.Раульф).

При разработке многомерной модели политического менталитета учитывалась критика концепции А.Я.Гуревича, который предлагает рассматривать менталитет как «мировидение». Такое определение менталитета, по мнению Л.Н.Пушкарева и А.А.Горского, содержит элементы пассивности и созерцательности. Они полагают, что менталитет - это мировосприятие и самосознание. Такое понимание менталитета подразумевает не только картину мира, существующую в сознании каждого, но и активное отношение к окружающей действительности.

При разработке многомерной модели политического менталитета перспективным, на наш взгляд, является такой подход, который выделяет в структуре политического менталитета как осознанные, так и неосознанное. При этом следует согласиться с С.В.Лурье, что в таком смысле понятие менталитета заполняет существенную лакуну в русском научном языке. Дело в том, что единственным словом, подразумевающим одновременно и осознанное, и неосознанное, в русском языке является слово «психика», но поскольку последнее вызывает явные медицинские ассоциации, то оно не получило широкого распространения в философской, антропологической и социологической литературе. В этой литературе широко стало использоваться понятие «сознание», которое парадоксальным образом стало употребляться, в том числе и в значении «бессознательное». Поэтому введение в научный оборот понятия «менталитет», охватывающего как область сознательного, так и бессознательного, снимает двусмысленность употребления термина «сознание».

Необходимым условием категориального анализа понятия «политический менталитет» является соотнесение его с рядом категорий, традиционно используемых в философии политики: политическая идеология, политическое сознание и политическая культура.

Некоторые исследователи рассматривают менталитет как теневую структуру идеологии, отождествляя ментальное и идеологическое.. Несомненно, что идеология, как теоретическое и ценностное знание влияет на конкретное содержание менталитета, но важнее другое: от менталитета зависит, какая именно идеология будет восприниматься на уровне массового сознания (Т.В.Беспалова, В.Ю.Верещагин, В.В.Козловский, И.В.Мостовая, А.П.Скорик).

В целом под политической идеологией понимают систему специализированного теоретического знания о целях и идеалах общественного развития, политических способах их достижения. В этих знаниях фиксируются ценностные ориентации различных политических сил по поводу сложившихся общественных отношений и возможности их политической трансформации. (К.Мангейм, Г.Моргентау, Ю.Г.Волков, П.С.Гуревич, В.И.Коваленко, А.И.Костин и др.).

Политическое сознание в строгом смысле слова представляет собой систему осознанных теоретических представлений и повседневных образов политической реальности.

Понятие политической культуры по-разному определяется как в зарубежной, так и отечественной литературе (Г.Алмонд, С.Верба, М.М.Назаров). При этом в политическую культуру включают и политическое сознание, и политическое поведение. Однако в целом доминирует представление о ней как совокупности ценностных политических ориентаций и норм политического поведения (В.О.Рукавишников).

Развести категории «политическая идеология», «политическое сознание» и «политическая культура» с понятием политического менталитета, на наш взгляд, позволяют такие оппозиции, как «теоретическое-обыденное (посведневное)» и «сознательное-бессознательное (архетипическое)».

Политический менталитет - это совокупность обыденных (повсед-невных) осознанных и неосознанных представлений, ценностей и аттитюдов (установок), характерных для той или иной социальной общности. При этом методологически важно подчеркнуть, что представления, ценности и аттитюды (установки) на осознанном и неосознанном уровнях зачастую представляют собой бинарные оппозиции. Бинарность политического менталитета обусловлена тем, что его не­осознанные структуры являются устойчивыми образованиями, менее подвер­женными изменениям. Осознанные структуры политического менталитета, наоборот, более динамичны и склонны к диверсификации.

При построении многомерной модели менталитета нужно определить тот смысл, который вкладывается в предикат «политический». В современной отечественной и зарубежной литературе даются самые различ­ные определения политики в зависимости от методологических ориентаций исследователей (А.А.Дегтярев).

При определении предметной области «политического» мы будем исходить из рассмотрения мира политики в рамках деятельностного и системного подходов. В рамках первого подхода политику можно интерпретировать как деятельность, связанную с непосредственным управлением общественными отношениями и процессами. В рамках второго подхода - как подсис­тему общества, которая производит и воспроизводит обязательные образцы жизнедеятельности людей, облекаемые, как правило, в правовую форму. Управленческая функция политики как подсистемы состоит в том, что она целенаправленно регулирует отношения и процессы в различ­ных сферах общества в части его общезначимых целей и интересов. Исходя из такого представления о политике, предметную область «политического» можно представить в виде триады: «управление - институты (организации и нормы) - курс». Предмет­ная область «политического» может быть раскрыта на основе списочного кри­терия, т.е. определения тех явлений общественной жизни, которые имеют непосредственное отношение к этой триаде. Это государство, власть, свобода, демократия, автократия, закон, право, партия, лидер, порядок, справедли­вость, реформы и т.п.

Политические представления - это знания о политической реальности, в которых осуществляется «конкретизация абстракций», политические понятия воплощаются в политические образы. При этом в образы внешней политической реальности включается и внутренний мир людей (Э.Дюркгейм, Ж.Пиаже, С.Московичи, Ш.Розенберг, Г.Г.Дилигенский,). В современной литературе выделяют различные типы политических представлений: стихийно-рациональные, рефлективные и инертно-фаталистические. Одной из форм политических представлений является воображение как процесс создания новых образов на основе переработки и творческого преобразования повседневных политических знаний. Эти образы служат основой политических мифов и политических утопий (Э.Кассирер, Е.Шацкий, К.Мангейм, И.И.Кравченко, Н.С.Щербинина и др.).

Понятие политических ценностей в современной литературе часто интерпретируется настолько широко, что оно выступает синонимом политиче­ского менталитета в целом. Анализ использования категории «ценность» в зарубежной и отечественной литературе позволил дать дефини­цию понятия «политические ценности», опираясь прежде всего на идеи У.Томаса, Ф.Знанецкого, М.Рокича и М.С.Кагана. Политические ценности - это предпочтения, выражаю­щиеся в политических нормах и идеалах. Политические нормы представляют собой определенные предписания, стандарты политического поведения и по­литического участия. Политический идеал можно опре-делить как совершенный образец по­литической действительности и как высшую цель политической деятельности (В.Е.Давидлвич).

Понятие политических аттитюдов (установок) было сформулировано на основе идей и подходов, предложенных в отечественной социальной психо­логии (Д.Н.Узнадзе, А.Г.Асмолов, Г.Г.Дилигенский, Е.Б.Шестопал).

Политический аттитюд (установка) - это предрасположенность, готовность осуще­ствлять определенные политические действия. Политический аттитюд носит осознанный, политическая установка неосознанный характер. Политические аттитюды и установки непосред­ственно связаны с осознанными и неосознанными потребностями и сформи­рованными на их основе политическими интересами. В исследовательской практике различают политические «установки на ситуацию» и политиче­ские «установки на объект».

В структуре политических аттитюдов и установок обычно вы­деляют когнитивные или познавательные; эмоциональные, или аффективные; поведенческие, или конативные элементы. Поэтому политические аттитюды и установки не следует отождествлять с политическими стереотипами, поскольку последние являются когнитивными образованиями, а аттитюды и установки, кроме когнитив­ности, обладают мотивационным содержанием. При этом политические представления выполняют функцию когнитивного, а политически ценности - аксиологического мотива поли­тического поведения

Политический менталитет обладает синкретичностью, и поэтому выде­ление в его структуре политических представлений, ценностей и установок носит сугубо методологический характер, дающий возможность построить его многомерную модель эвристического типа.

[1]
См.: Российская историческая политология. Ростов-на-Дону. 1998. С.52-54.

[2]
См.: Российская ментальность (материалы «круглого стола») // Вопросы философии. 1994. №1. С.34.

[3]
См.: Самыгин С.И., Столяренко Л.Д. Общественные настроения и будущее России // Известия высших учебных заведений. Северо-Кавказский регион. Общественные науки. 1996. №3.

[4]
См.: Ильин В.В., Панарин А.С., Бадовская Д.В. Политическая антропология. М., 1995. С.108-109.

[5]
См.: Золотухина-Аболина Е.В. Философия обыденной жизни. Экзистенциальные проблемы. Ростов-на-Дону, 1994. С.4; Ильин В.В., Панарин А.С., Ахиезер А.С. Реформы и контрреформы в России. Циклы модернизационного процесса. М., 1996. С.322.

[6]
См.: Россия и Запад: взаимодействие культур (Материалы «круглого стола») // Вопросы философии. 1992. №6; Бюрократия, авторитаризм и будущее России (Материалы «круглого стола» // Вопросы философии. 1993. №2 Российская модернизация: проблемы и перспективы (Материалы «круглого стола») // Вопросы философии. 1993. №7; Российская ментальность (Материалы «круглого стола») // Вопросы философии. 1994. №1; Россия в поисках идентичности. Научная конференция // Социологические исследования. 1992. №11.

[7]
Ментальность россиян. (Специфика сознания больших групп населения России). М., 1997. С.10.

[8]
См.: Политический менталитет. Тезисы докладов и сообщений научной конференции (Ростов-на-Дону, 26 января 1996 г.). Ростов-на-Дону, 1996.

[9]
См.: Федотова В. Классическое и неклассическое в социальном познании // Общественные науки и современность.1992. №4.Смирнова Н. Классическая парадигма социального знания и опыт феноменологической альтернативы // Общественные науки и современность. 1995. № 1

[10]
См.: Гуревич А.Я. Проблема ментальностей в современной историографии // Всеобщая история: дискуссии, новые подходы. М., 1989. С.79.

[11]
См.: Фильд Д. История менталитета в зарубежной исторической литературе // Менталитет и аграрное развитие России (XIX-XX вв.). Материалы международной конференции. М., 1996. С.11.

[12]
Фильд Д. История менталитета в зарубежной исторической литературе... С.18-19.

[13]
См.: Гуревич А.Я. Проблема ментальностей в современной историографии... С.79-80.

[14]
Там же. С.80.

[15]
Гуревич А.Я. Проблема ментальностей в современной историографии... С.87.

[16]
Там же. С.89.

[17]
См.: История метальностей. Историческая антропология. Зарубежные исследования в обзорах и рефератах. М., 1996. С.20.

[18]
См.: Гуревич А.Я. Проблема ментальностей в современной историографии... С.75.

[19]
Там же. С.75-76.

[20]
См.: Гаспаров Б.М. Тартуская школа как семиотический феномен // Лотман Ю.М. и тартуско-московская семиотическая школа. М., 1994. С.279.

[21]
Гаспаров Б.М. Тартуская школа как семиотический феномен... С.286-287.

[22]
Фильд Д. История менталитета в зарубежной исторической литературе... С.18.

[23]
Гуревич А.Я. Проблема ментальностей в современной историографии... С.76.

[24]
См.: Там же. С.77-78.

[25]
См.: Фильд Д. История менталитета в зарубежной исторической литературе... С.19.

[26]
См.: Шевяков М.Ю. Менталитет: сущность и особенности функционирования. Автореферат диссертации. на соискание ученой степени кандидата философских наук. Волгоград, 1994.

[27]
См.: Афанасьев В.Г., Урсул А.Д. Социальная информация // Вопросы философии. 1974. С.35.

[28]
См.: Шевяков М.Ю. Менталитет: сущность и особенности функционирования... С.13.

[29]
История ментальностей. Историческая антропология... С.162-163.

[30]
Гуревич А.Я. Проблема ментальностей в современной историографии... С.81.

[31]
Современная западная социология: словарь. М., 1990. С.22.

[32]
Гуревич А.Я. Проблема ментальностей в современной историографии... С.76-77.

[33]
См.: Ануфриев Е.А., Лесная Л.В. Российский менталитет как социально-полити­чес­кий и духовный феномен // Социально-политический журнал, 1997, №3. С.25.

[34]
Гуревич А.Я. Проблема ментальностей в современной историографии... С.19.

[35]
Reber A.S. The pinguin dictionary of psychology. Harmondsworth, 1985. P.454.

[36]
Drever J.A. Dictionary of psychology. Harmondsworth, 1967. P.171.

[37]
Chaplin J.P. Dictionary of psychology. N.Y., 1975. P.313.

[38]
The Universal dictionary of english language. London, 1957. P.720.

[39]
Webster’s third international Dictionary. London, 1961. P.1411.

[40]
Funk and Wagnalis New Standard dictionary of the English language. N.Y., 1962. P.1552.

[41]
Фильд Д. История менталитета в зарубежной исторической литературе... С.8.

[42]
История ментальностей. Историческая антропология... С.40.

[43]
Ментальность россиян. (Специфика сознания больших групп населения России). М., 1997. С.10.

[44]
Бердяев Н.А. Судьба России. М., 1990. С.43.

[45]
Дубов И.Г. Феномен менталитета: психологический анализ // Вопросы психологии, 1993, №5. С.27.

[46]
См.: Ментальность россиян... С.10.

[47]
Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. М., 1992. С.358.

[48]
Манекин Р.В. Контент-анализ как метод исследования истории мысли. Опыт количественного исследования итальянских текстов эпохи Возрождения (Поджо Браччолини) // Клио, 1991, №1. С.28-33.

[49]
Самыгин С.И., Столяренко Л.Д. Общественные настроения и будущее России...С.61.

[50]
Козловский В.В. Понятие ментальности в социологической перспективе // Социология и социальная антропология. СПб., 1997. С.35.

[51]
Основы политологии. Краткий словарь терминов и понятий. М., 1993. С.73.

[52]
Лубский А.В. Политический менталитет и легитимность политической власти // Политический менталитет... С.7.

[53]
См.: Борцов Ю.С., Коротец И.Д., Шпак В.Ю. Политология в вопросах и ответах. Ростов-на-Дону, 1998. С.318.

[54]
См.: Иванов В.Н., Назаров М.М. Политическая ментальность: опыт и перспективы иссле­до­ва­ния // Социально-политический журнал. 1998. №2. С.43.

[55]
Беспалова Т.В., Верещагин В.Ю. Политический менталитет русского народа (к истории вопроса) // Политический менталитет... С. 80.

[56]
См.: Россия в поисках идентичности. Научная конференция // Социологические исследования. 1992. №11.

[57]
Кондаков И.В. Введение в историю русской культуры. М., 1997. С.43.

[58]
Ментальность россиян... С.12.

[59]
См.: Рожанский М. Ментальность // 50/50: опыт словаря нового мышления. М., 1989. С.459.

[60]
Цит. по: Ануфриев Е.А., Лесная Л.В. Российский менталитет... С.23.

[61]
Шевяков М.Ю. Менталитет: сущность и особенности функционирования... С.14.

[62]
См.: Иванов В.Н., Назаров М.М. Политическая ментальность: опыт и перспективы исследования... С. 44-48.

[63]
См.: Козловский В.В. Понятие ментальности в социологической перспективе... С.36.

[64]
Волков Ю.Г. Идеология. Ростов-на-Дону, 1996. Мостовая И.В., Скорик А.П. Политическая ментальность россиян // Политический менталитет... С.12.

[65]
См.: Козловский В.В. Понятие ментальности в социологической перспективе... С.37.

[66]
Рожанский М. Ментальность... С.454.

[67]
Гуревич А.Я. Проблема ментальностей в современной историографии... С.75.

[68]
См.: Кондаков И.В. Введение в историю русской культуры... С.40-41. Мостовая И.В., Скорик А.П. Архетипы и ориентиры российской ментальности // Политические исследования. 1994.№4.

[69]
Ментальность россиян... С.7.

[70]
См.: Российская ментальность (материалы «круглого стола»)...С.36.

[71]
Гуревич А.Я. Проблема ментальностей в современной историографии... С.75.

[72]
Горский А.А., Пушкарев Л.Н. Предисловие // Мировосприятие и самосознание русского общества (XI-XX вв.). М., 1994. С.3.

[73]
См.: Крестьянинов В. К вопросу о природе ментального поля в свете судеб цивилизации // Человек - философия - гуманизм. Социальная философия и философия политики. СПб., 1997. С.112.

[74]
См.: Борцов Ю.С., Коротец И.Д., Шпак В.Ю. Политология в вопросах и ответах... С.408-409.

[75]
См.: Крестьянинов В. К вопросу о природе «ментального поля»... С.112.

[76]
Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка... С.358.

[77]
История ментальностей. Историческая антропология... С.39.

[78]
Ануфриев Е.А., Лесная Л.В. Российский менталитет... С.23.

[79]
См.: Лурье С.В. Культурная антропология в России и на Западе: концептуальные различия // Общественные науки и современность. 1997. №2. С.152.

[80]
Там же. С.152.

[81]
Усенко О.Г. К определению понятия «менталитет» // Русская история: проблемы менталитета. М., 1994. С.152.

[82]
Лурье С.В. Культурная антропология... С.152.

[83]
Шевяков М.Ю. Менталитет: сущность и особенности функционирования... С.15-16.

[84]
Мостовая И.В., Скорик А.П. Политическая ментальность россиян... С.10-12.

[85]
См.: Гозман Л.Я., Шестопал Е.Б. Политическая психология. Ростов-на-Дону, 1996. С.133-144.

[86]
См.: Козловский В.В. Понятие ментальности в социологической перспективе... С.37.

[87]
Зарубежная политология: Словарь-справочник. М., 1998. С.237-239.

[88]
Reinerman C. American States of Mind. New-Haven-L., 1987.

[89]
См.: Основы политологии. Краткий словарь терминов и понятий. М.,1993. С.130.

[90]
Almond G., Verba S. The civic Culture Revisited. Boston, Toronto, 1980; Tucker R. Political Culture and Leadership in Soviet Russia. N.Y.-L., 1987. Зарубежная политология: словарь-справочник... С.237-239.

[91]
См.:Рукавишников В., Халман Л., Эстер П. Политические культуры и социальные изменения. Международные сравнения. М., 1998. С.13.

[92]
См.: Рукавишников В., Халман Л., Эстер П. Политические культуры и социальные изменения...С.12-13.

[93]
См.: Основы политологии. Краткий словарь терминов и понятий... С.62.

[94]
Зарубежная политология: Словарь-справочник... С.193-194.

[95]
Morgentau H. Politics among Nations. N.Y., 1967.

[96]
См.: Коваленко В.И., Костин А.И. Политические идеологии: история и современность // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 12. Политические науки. 1997. №2; Волков Ю.Г. Идеология в социально-политической жизни // Политическая социология. Ростов-на-Дону. 1997.

[97]
См.: Дегтярев А.А. Политика как сфера общественной жизни // Социально-политический журнал. 1997. №2. С.37.

[98]
См.: Ильин В.В. Политология. М., 1999. С.5, 45-47.

[99]
См.: Философский энциклопедический словарь. М., 1983. С.507.

[100]
См.: Алеманн У. фон. Определение политики // Политология. Краткий тематический словарь. Вып. 1. М., 1992; Общая и прикладная политология. М., 1997; Панарин А.С. Политология. М., 1997; Ильин В.В. Политология. М., 1999.

[101]
См.: Ильин В.В., Панарин А.С. Философия политики. М. !994; Панарин А.С. Философия политики. М., 1996; Гаджиев К.С. Введение в политическую науку. М., 1997.

[102]
Гегель Г. Энциклопедия философских наук. М., 1977. С.284.

[103]
Спиркин А.Г. Основы философии. М., 1988. С.592.

[104]
См.: Rosenberg. Sh. W. Ideology and Politics. Oxford: Polity Press. 1988.

[105]
См.: Дилигенский Г.Г. Социально-политическая психологи. М., 1996. С.35.

[106]
См.: Дилигенский Г.Г. Социально-политическая психологи... С.59; Converse P.E. The Nature of Belief Systems in Mass Publics Ideology and Discontent. N.Y., 1964.

[107]
См.: Sniderman P.L., Tetlock Ph.E. Interrelationship of Political Ideology and Public Opinion // Political Psychology. San Francisco; L., 1986. P.63-67.

[108]
Дилигенский Г.Г. Социально-политическая психология... С.63.

[109]
Richardson A. Mental imagery. L., 1969.

[110]
Энциклопедический социологический словарь. М., 1995. С.102.

[111]
См.: Кассирер Э. Техника современных политических мифов // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 7. Философия. 1990. №2. С.59-60.

[112]
См.: Политология: Энциклопедический словарь... С.183-184; Современная западная социология. Словарь М., 1990. С.190-191; Гуревич П.С. Философский словарь. М., 1997. С.152-156. Щербинина Н.С. Политика и миф // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 12. Политические науки. 1998. №2. С.43-54.

[113]
См.: Шацкий Е. Утопия и традиция. М., 1991; Мангейм К. Идеология и утопия // Утопия и утопическое мышление. М., 1991; Кравченко И.И. Политика, наука, утопия // Драма обновления. М., 1990; Лубский А.В. Политические утопии: методология изучения и прогнозирования // Россия - США: опыт политического развития (Российско-американский политологический сборник). Ростов-на-Дону, 1993; Mumford L. The Story of Utopias. N.Y., 1962.

[114]
Коршунова Л.С., Пружинин Б.И. Воображение и рациональность. Опыт методологического анализа познавательных функций воображения. М., 1989. С.149-153.

[115]
Каган М.С. Философская теория ценности. СПб., 1997. С.41.

[116]
Современная западная философия. Словарь. М., 1991. С.11-14.

[117]
Философский энциклопедический словарь. М., 1989. С.324.

[118]
Каган М.С. Философская теория ценности... С.40.

[119]
См.: Graham A. The Problem of Value. L., 1961; Northrop F.S.C. The Question of Values. 1952; Rokeach M. The Nature of Human Values. N.Y.-L., 1973; Alexander S. Beauty and other Forms of Value. L., 1933.

[120]
Каган М.С. Философская теория ценности... С.23-24.

[121]
Маслоу А. К психологии бытия. М., 1997.

[122]
См.: Каган М.С. Философская теория ценности... С.27; Perry R.B. General Theory of Va­lue. It’s meaning and basic principles, construed in terms of interest. Cambridge, Mass., 1950.

[123]
Цит. по: Каган М.С. Философская теория ценности... С.36-37.

[124]
См.: Бондаренко О.В. Ценностный мир россиян: аксиология общественного развития. Ростов-на-Дону, 1998. С.11; Агацци Э. Человек как предмет философии. 1989; Айер А.Дж. Человек как предмет научного исследования // Человек и его ценности. М., 1988; Выжлецов Г.П. Духовные ценности и судьба России // Социально-политичес­кий журнал, 1994. №3-6; Гуревич П.С. Человек и его ценности // Человек и его ценности. М., 1988; Здравомыслов А.Г. Потребности. Интересы. Ценности. М., 1986; Edwards R.B., Davis J.W. Forms of Value and Valuation: Theory and Applications. Lanham-N.Y.-L., 1991.

[125]
Гуревич П.С. Философия культуры. М., 1994. С.127-131.

[126]
Краткая философская энциклопедия. М., 1994. С.507.

[127]
Энциклопедический социологический словарь... С.871.

[128]
Психология. Словарь. М., 1990. С.442.

[129]
Философский энциклопедический словарь… С.507.

[130]
См.: Выжлецов Г.П. Духовные ценности и судьба России // Социально-политический журнал, 1994, №3-6. С.22.

[131]
См.: Каган М.С. Философская теория ценности... С.46-49.

[132]
См.: Там же. С.51-59.

[133]
См.: Там же. С.61-62.

[134]
Каган М.С. Философская теория ценности... С. 67-68; См. так же: Rokeach M. The Nature of Human Values. N.Y.-L., 1973.

[135]
Каган М.С. Философская теория ценности... С.69.

[136]
См.: Там же. С.69.

[137]
См.: Выжлецов Г.П. Духовные ценности и судьба России... С.23.

[138]
См.: Лапин Н.И. Модернизация базовых ценностей россиян // Социологические исследования. 1996. №5; Тихонова Н.Е. Мировоззренческие ценности и политический процесс в России // Общественные науки и современность. 1996 №4; Ментальность россиян (Специфика сознания больших групп населения. М., 1997; Бондаренко О.В. Ценностный мир россиян: аксиология самобытного общественного развития. Ростов-на-Дону, 1998.

[139]
Политология. Энциклопедический словарь. М., 1993. С.391

[140]
Там же. С.391.

[141]
Каган М.С. Философская теория ценности... С.100.

[142]
Там же. С.100.

[143]
См.: Каган М.С. Философская теория ценности... С.101.

[144]
Там же. С.100.

[145]
Цит. по: Беккер Г., Босков А. Современная социологическая теория. М., 1961. С. 114-133.

[146]
Цит. по: Каган М.С. Философская теория ценности…. С. 51.

[147]
Цит. по: Философский энциклопедический словарь... С.169.

[148]
Давидович В.Е. Теоретико-методологические вопросы исследования идеала общественного устройства // Идеал общественного устройства в истории отечественной мысли. Ростов-на-Дону, 1994. С.5.

[149]
См.: Давидович В.Е. Теоретико-методологические вопросы исследования идеала общественного устройства... С.5.

[150]
Психология. Словарь. М., 1990. С.419.

[151]
См.: Thomas W., Znaniecki F. The polish peasant in Europe and America. Boston, 1918.

[152]
Психология. Словарь... С.420.

[153]
См.: Современная западная социология: Словарь. М., 1990. С.362.

[154]
См.: Узнадзе Д.Н. Экспериментальные основы психологии установки // Психологические исследования. М., 1966. С.158.

[155]
См.: Узнадзе Д.Н. Экспериментальные основы психологии установки...С.158.

[156]
Там же. С.158.

[157]
Психология. Словарь... С.420.

[158]
Дилигенский Г.Г. Социально-политическая психология... С.153.

[159]
См.: Гозман Л.Я., Шестопал Е.Б. Политическая психология. Ростов-на-Дону, 1996. С.133.

[160]
Дилигенский Г.Г. Социально-политическая психология... С.154; Асмолов А.Г., Ковальчук М.А. О соотношении понятия установки в общей и социальной психологии // Теоретические и методологические проблемы социальной психологии. М., 1977. С.145; Шихирев П.Н. Исследование социальной установки в США // Вопросы философии. 1974. №2. С.66.

[161]
См.: Энциклопедический социологический словарь... С.572.

[162]
См.: Энциклопедический социологический словарь... С.573.

[163]
Nittin J. Theorie de la motevation humaine. P., 1985.

[164]
Дилигенский Г.Г. Социально-политическая психология... С.75.

[165]
Там же. С.76.

[166]
См.: Ковалев А.Г. Курс лекций по социальной психологии. М., 1972. С.80.

[167]
Энциклопедический социологический словарь... С.242.

[168]
См.: Дилигенский Г.Г. Социально-политическая психология... С.159.

[169]
Там же. С.159.

[170]
Психология. Словарь. М., 1990. С.419-420.

[171]
Дилигенский Г.Г. Социально-политическая психология... С.155, 157.

[172]
Там же. С.156.

[173]
Дилигенский Г.Г. Социально-политическая психология...С.156.

[174]
Там же. С.156.

[175]
См.: Там же. С.157.

[176]
См.: Дилигенский Г.Г. Социально-политическая психология... С.160.

[177]
Гозман Л.Я., Шестопал Е.Б. Политическая психология... С.133.

[178]
См.: Там же. С.134.

[179]
См.: Bassina E. Identification: reality or a theoretic construct? // Dynamische Psychiatrie / Dynamic Psychiatry. West-Berlin, 1990.

[180]
См.: Саморегуляция и прогнозирование социального поведения личности. Л.. 1979. С.24; Дилигенский Г.Г. Социально-политическая психология. М., 1994. С.174; Гозман Л.Я., Шестопал Е.Б. Политическая психология... С.134; Комаров М.С. Современная западная социология. М., 1990. С.361-363.

[181]
См.: Гозман Л.Я., Шестопал Е.Б. Политическая психология... С.134.

[182]
Дилигенский Г.Г. Социально-политическая психология... С.174.

[183]
Там же. С.175.

[184]
Саморегуляция и прогнозирование... С.24.

[185]
Дилигенский Г.Г. Социально-политическая психология... С.176.

[186]
См.: Гозман Л.Я., Шестопал Е.Б. Политическая психология... С.138-139.