МОУ Лицей № 49
РЕФЕРАТ
ПО ЛИТЕРАТУРЕ
Роль сновидения в произведениях Ф.М. Достоевского
выполнила:
ученица 11 «Э» класса
Ненахова Анастасия
руководитель:
Сыроватко Лада Викторовна
Калининград
2006 г.
Содержание:
Введение стр. 3
1.
2.
3.
4.
Заключение стр.
Список использованной литературы стр. 16
Введение
Изучение богатейшего материала литературных снов с точки зрения философии, эстетики, культурологи, психоанализа – это проблемы до настоящего времени глубоко и всесторонне не исследованные в русской науке.
Не существует, на мой взгляд, ни одного сколько-нибудь самобытного достойного внимания литератора, который не использовал бы в своих произведениях художественный прием сновидения. Для усиления фантастического, мистического, сатирического эффекта, либо с целью достижения психологической достоверности поведения героя, его духовного формирования.
Форма литературного сна благодаря своим исключительно богатым идейно-эстетическим художественным возможностям оказалась необычайно плодотворной. Большинству знаменитых героев русской словесности являются по ходу развития того или иного сюжета загадочные, таинственные, необычайные, фантастические сновидения существенно дополняющие, а порой и определяющие социальный облик персонажей.
Некоторые герои (Раскольников, Свидригайлов, Анна Каренина, Пьер Безухов, Андрей Болконский) переживают по мере развития действия целые своеобразные циклы странных, сложных по своей символике событий и ситуаций, снов.
Важнейшую роль здесь играет прежде всего интуиция самого автора, без активного творческого содействия которой было бы невозможно представить какое именно сновидение и почему в тот или иной момент развития сюжета могло присниться Свидригайлову, Петруше Гриневу или Ольге Ильинской.
Сон – не что иное, как случайная встреча персонажа с самим собой, воплощение сакральных, душевных переживаний, которые скрыты наяву не только от других действующих лиц, но и от него самого. Отсюда и основная функция литературного сновидения - осмысливая свой сон, персонаж (как и читатель) к порой субъективному знанию себя изнутри добавляет знание себя со стороны, достигая посредством этого более полного бытия.
«Человек не из одного какого-нибудь побуждения состоит, человек- целый мир», - лаконично резюмировал эту идею Ф.М.Достоевский.
З.Фрейд открыл, что за покрывалом сознания скрыт глубинный пласт неосознанных личностью могущественных стремлений, влечений и желаний, находящих свое воплощение в сновидениях, свободных от контроля сознания. Его работы осветили основные вопросы устройства внутреннего мира личности, и побуждений причины душевных надломов, фантастическое представление человека о себе и окружающих. И теория З.Фрейда удивительно переплелась с работами другого великого психолога и гениального писателя XIX столетия Ф. М. Достоевского.
В своих произведениях он рассматривает целые социальные пласты, выявляет проблемы и пороки общества. Достоевский своим изумительным чутьем угадывает все болезни времени, болезни человеческой личности и рассматривает их изнутри, глазами самих созданных им героев.
Будучи художником трех ипостасей: человеческой, художественной и духовной, Федор Михайлович вкладывает огромный, глубинный смысл в каждый из снов своих героев.
Уже в одном из своих ранних произведений, в рассказе «Господин Прохарчин» автор раскрывает задуманную идею сострадания человека к чужому горю посредством сна. Именно во сне Прохарчина, как в кульминационной сцене рассказа, ярко прослеживаются особенности найденного Достоевским в 1840-е собственного художественного метода – фантастического реализма. «Намеренное соединение, сложное переплетение фантастического и реального во сне героя создают особую двуликую природу важнейшей сцены и всего рассказа в целом. С одной стороны, сон является крупнейшей точкой в развитии сознания героя, которое разрушается из-за высвобождения человеческого в Прохарчине, и он погибает. С другой стороны, подчеркнуто символическое пробуждение Прохарчина во сне от духовной спячки, связанное со сложным взаимодействием мотива огня с кукольным, петрушечным мотивом, выход героя навстречу живой жизни, ощущение себя частью всех - позволяют иначе взглянуть на самый жестокий и мрачный, по мнению многих критиков, рассказ Достоевского.»9
Говоря о роли снов в творчестве Ф.М. Достоевского нельзя не упомянуть рассказ «Сон смешного человека», представляющий собой весь мыслительный, идейный и фантастический мир автора, его «Евангелие» в миниатюре. В этом произведении собраны нити всех больших романов Достоевского. Князь Мышкин в «Идиоте» близок к целостности жизни, он обладает той искренностью, которую мы узнаем в людях на планете смешного человека; Версилов в «Подростке» мечтает о «золотом веке», где люди пребывают в таком же состоянии рая; старик Зосима в «Братьях Карамазовых» проповедует ту же истину, что и смешной человек; жизнь – это рай, если бы мы только осознали это, то сразу и очутились бы в раю. Идея мечты о « золотом веке» плавно перекочевала в сон еще одного героя Достоевского Ивана Карамазова («Братья Карамазовы». Знаменитая девятая глава «Черт. Кошмар Ивана Федоровича».) Сам Федор Михайлович этим эпизодом явно дорожил. Впоследствии он введет слова черта в формулу собственного миросозерцания («Стало быть, не как мальчик же я верую во Христа и его исповедую, а через большое горнило сомнений, моя осанна прошла, как говорит у меня в романе черт».) Боль, заботы, мечты о человеческом счастье в сознании Ивана самоценны. Дискредитирует их дьявол. «Сопротивление черту – свидетельство того, что душа в главном не подчинена злу. Сам же дьявол наделен в романе двойным бытием. Он одновременно и порождение сознания героя, и самостоятельная сущность. Писатель «угадал» иррациональный момент становления зла: он проникает в земной мир через душу человека, через его сны…»
Сны и видения Родиона Раскольникова составляют своего рода повесть его духовной жизни, развертывающуюся в связях снов с проходящими наяву эпизодами романа. Их всего пять, и если рассматривать сны в контексте композиции произведения, то можно составить следующий план:
| 1. Сон о лошади |
Часть I, глава 5 |
«Проба» преступления |
Активно вмешивается, сострадает |
| 2. Грезы о том, что он в Африке, Египте? |
Часть I, глава 6 |
Решение преступить |
Пытается напиться |
| 3. Сон о том, как бьют хозяйку |
Часть II, глава 2 |
После преступления |
Наблюдает, боится, прячется |
| 4. Сон о старухе которую убивает и не может убить |
Часть III, глава 6 |
После первого разговора с Порфирием Петровичем |
Совершает сам |
| 5. Сон об эпидемии |
Эпилог |
Отказ от идеи |
Наблюдает |
Все сны связаны между собой единой сюжетной линией. Перед нами разворачивается картина развенчания идеи Родиона Раскольникова. От сострадания – к убийству – к мировой катастрофе. Постепенно в герое происходит переоценка не только психических, но и общечеловеческих ценностей. Благодаря такому психологическому приему, использованному Достоевским, становится понятно, что речь идет о духовной борьбе, подобно язве поразившей сознание Раскольникова и породившей Идею, которая заполнила все его существование.
Итак, перед нами путь духовного становления Раскольникова, развитие его внутренней болезни. В представленных мною далее эпизодах снов раскрывается суть тех глубинных процессов, которые происходят в душе главного героя, тех мыслей и чувств, которые скрыты, подавлены Идеей. И потому каждое сновидение решающее, символично и необходимо для создания психологической картины мира Раскольникова. Для того, чтобы дать наиболее правильное толкование снам, я решила обратиться к статьям исследователей – достоевистов, материалы которых использованы на страницах моего реферата. Своеобразным «скелетом» работы стала статья Т.А.Касаткиной «Воскрешение Лазаря: опыт экзегетического прочтения романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание»» . На мой взгляд, её интерпретация наиболее близка самому Достоевскому. Итак, приступим непосредственно к толкованию снов.
Первый сон Раскольникова – сон о забитой насмерть лошади, от которой хозяин хочет добиться непосильного и невозможного для неё, запрягая её в воз, наполненный пьяным народом, который ей не свезти. Теснейшая связь эпизодов текста, где все подхвачено чем-то, все в чем-то отразилось, позволяет применить к «Преступлению и наказанию» многоуровневое истолкование.
Первый уровень – социальный. Эпизод с избиением лошади во сне Раскольникова традиционно считается аллюзией на стихотворение Некрасова «О погоде». Причем предполагается, что Достоевский солидаризируется с Некрасовым в отношении к происходящему, то есть в ужасе, жалости, негодовании. «Некрасовское» восприятие лошади, пытающейся стронуть непосильный воз, лошади, как бы олицетворяющей страдания и несчастья этого мира, его несправедливости и безжалостность, мало того – само существование этой лошади, слабосильной и забитой, - все это факты сна Раскольникова. Бедная Савраска, запряженная в огромную телегу, в которую влезла толпа пьяных, - лишь представление Раскольникова о состоянии мира. А вот то, что существует на самом деле: «…один пьяный, которого неизвестно почему и куда провозили в это время по улице в огромной телеге, запряженной огромной ломовой лошадью…» Эта телега точно выехала из сна Раскольникова. Таким образом, адекватно воспринимается только телега, её размеры, но не груз и не силы лошади, в эту телегу впряженной. То есть вызов Богу бросается на основании несуществующих несправедливостей, ибо всем дается ноша по силам и никому не дается больше, чем может снести. Аналогом лошади из сна является в романе Катерина Ивановна, падающая под грузом не реальных своих бед и забот, которые очень велики, но сносимы, а под грузом бед и забот ею себе романтически примысленных , и именно от этих бед, оскорблений и скорбей, существующих почти только в мозгу её, она в конце концов и гибнет – как «загнанная лошадь».
Если еще раз взглянуть на сон немного в другом ракурсе, и уделить внимание развитию отношений Раскольникова с отцом, то перед нами предстает очень интересная картина. Видя общий грех людей, избивающих лошадку, он сначала кидается за помощью к отцу, затем к мудрому старику, но, поняв, что они ничего не могут или не хотят сделать, бросается защищать лошадку и наказывать обидчика сам. Но лошадка уже мертва, а обидчик даже не замечает его кулачков, и, наконец, отец ловит его и вытаскивает из ада и содома, в который он вверг себя своей ненасытной жаждой справедливости, в тот момент он теряет веру в могущество отца и его способность устроить так, чтобы страдания не было. В этот момент он теряет веру в могущество Бога. Эта идентичность отца с Богом заметна во многих местах романа. Смерть отца делает Раскольникова «единственным упованием и надеждой» его сестры и матери, он теперь «их все» - т. е. вершитель их судеб, тот, для кого всем жертвуют, но лишь потому, что на него только надеются. Написав ему об этом, Пульхерия Александровна беспокоится в конце письма, не посетило ли его модное безверие , и просит вспомнить, как они молились вместе, когда был жив отец Раскольникова. Вера, благодать напрямую соотносится здесь с жизнью отца – Бога. Во время романного действия отец мертв, «мертв» и Бог в сердце Раскольникова.
Для Раскольникова, как для личности трагической мироориентации весь мир, пространство мира поделено на части, на два ряда противостоящих друг другу ценностей, на два пространства: пространство церкви и пространство кабака. Еще раз обратимся к тексту: «Местность совершенно такая же, как уцелела в его памяти: даже в памяти его она гораздо больше изгладилась, чем представлялась теперь во сне. Городок стоит открыто, как на ладони, кругом ни ветлы; где-то очень далеко, на самом краю неба, чернеется лесок. В нескольких шагах от последнего городского огорода стоит кабак, большой кабак, всегда производивший на него неприятнейшее впечатление и даже страх, когда он проходил мимо него, гуляя с отцом. Там всегда была такая толпа, так орали, хохотали, ругались, так безобразно и сипло пели и так часто дрались. Кругом кабака шлялись всегда такие пьяные и страшные рожи… встречаясь с ними, он тесно прижимался к отцу и весь дрожал. Возле кабака дорога, проселок, всегда пыльная, и пыль на ней всегда черная. Идет она, извивается, далее и в шагах в трехстах огибает вправо городское кладбище. Среди кладбища каменная церковь с зеленным куполом, в которую он два раза в год ходил с отцом или матерью к обедне, когда служили панихиды по его бабушке. <…> Он любил эту церковь и старинные в ней образа, большею частию без окладов, и старого священника с дрожащею головой. Ребенок любит церковь и ненавидит кабак, его пугают «пьяные и страшные рожи», спасение от которых он пытается найти у отца (Бога), но дорога к церкви лежит мимо кабака. Раскольников должен выбирать ибо не знает, оба эти ряда ценностей включены в целое мира, а не противопоставлены друг другу.
Он любит храм, но его отец, ведущий его в церковь, его Бог, бессилен перед бушующей толпой, бессилен остановит
Видение Раскольникова накануне убийства, грезы наяву о Египетской пустыне – пребывании его души до преступления в месте, антогонически ему не присущем, в месте, прославившемся монашеством первых веков христианства. О том, что Раскольников монах, аскет, подвижник будет неоднократно сказано. На кануне окончательного извращения Раскольниковым своего призвания ему как бы напоминают, какой земли житель он есть: «<…> он где-то в Африке, в Египте, в каком-то оазисе. Караван отдыхает, мирно лежат верблюды; кругом пальмы растут целым кругом; все обедают. Он же все пьёт воду, прямо из ручья, который тут же течет и журчит. И прохладно так, и чудесная – чудесная такая голубая вода, бежит по разноцветным камням и по такому чистому с золотыми блестками песку…» Эта греза соотносится с мигом его пробуждения после совершения убийства, свидетельствующего о том, как изменилось общество его души: «Он лежал на диване навзничь, еще остолбеневший от недавнего забытия. До него редко доносились страшные, отчаянные вопли с улицы, которой, впрочем, он каждую ночь выслушивал под своим окном, в третьем часу. Они – то и разбудили его теперь. «А! Вот уж и из распивочных пьяные выходят, - подумал он, - третий час, - и вдруг вскочил, точно его сорвал кто с дивана. – Как! Третий час уже!» Он сел на диване, - и тут все припомни! Вдруг, в один миг все припомнил!» Пьяных он слышал каждую ночь, но впервые ему приходит мысль о своей с ними схожести: «Если бы кто зашел, - рассуждает Раскольников, - чтобы он подумал? Что я пьян, но …» Вместо тишины, красоты, чинного обеда, чистой воды – отчаянные вопли, безобразия, грязь, пьянство. Каждой душе даровано прекрасное место для жизни, каждая душа может его покинуть или разрушить, растлить. Недаром в грезе Раскольникова прочитывается аллюзия на «Три пальмы » М.Лермонтова.
Третий сон Раскольникова, а точнее не сон - а видение наяву случился сразу после совершения преступления. «Он очнулся в полные сумерки от ужасного крику. Боже, что за крик! Таких неестественных звуков, такого воя, вопля, скрежета, слез, побой и ругательств он никогда ещё не слыхивал и не видывал. Он и вообразить не мог такого зверства, такого исступления. <…> И вот, к величайшему своему удивлению, он вдруг расслышал голос своей хозяйки. Она выла, визжала и причитала, спеша, торопясь, выпуская слова так, что и разобрать нельзя было, о чем-то умоляя, - конечно, о том, чтобы её перестали бить, потому что её беспощадно били на лестнице. Голос бившего стал до того ужасен от злобы и бешенства, что уже только хрипел, но все-таки бивший тоже что-то такое говорил, и тоже скоро, неразборчиво, торопясь и захлебываясь.»
Характерно, что Раскольников ни минуты не сомневаясь, связывает избиение хозяйки со своим преступлением. «Но за что же, за что же, и как это можно!» - повторял он, серьезно думая, что он совсем помешался но нет, он слишком ясно слышит… Но, стало быть, и к нему сейчас придут, если так, « потому что… верно, все это из то же из-за вчерашнего… Господи!»
В сущности, перед нами описание того, что претерпевает душа, её истязание. На мой взгляд, одним из наиболее ярких образов этого сна и снов вообще, на протяжении всего романа «Преступление и наказание», является лестница. В грезах героя каждый пролет лестницы – особое мытарство. Посвященное определенному греху, и в системе романа соответствие «этажей» греха и истязания остро соблюдено: на четвертом этаже находится квартира хозяйки Раскольникова, на четвертом – квартира убитой Алены Ивановны. Лестница, по которой восходят разлучившиеся с телом души, для того, чтобы предстать перед Богом.
Четвертый сон Раскольникова о том, как он вновь убивает и не может убить старушку. Своего рода сон – издевательство, сон – глумление «старой ведьмы» и толпы над героем. Мне кажется, его можно рассматривать и как сон – прощение, так как к этому моменту Раскольников признал себя «тварью дрожащей» и вспомнил, и пожалел Лизавету. «Он бьет и бьет по голове старушку, но от ударов его столько же вреда, как от брыкания и лягания кобыленки в его первом сне. Он думает, что может убить и что его боятся, но оказывается, что он бессилен совершить преступление, и над ним смеются.»10
«Он постоял над ней: «боится!»- подумал он, тихонько высвободил из петли топор и ударил старуху по темени, раз и другой. Но странно: она даже не шелохнулась от его ударов, точно деревянная. Он испугался, нагнулся ближе и стал ее разглядывать, но она еще ниже нагнула голову. Он пригнулся тогда совсем к полу и заглянул ей снизу в лицо, заглянул и помертвел: старушонка сидела и смеялась, - так и заливалась тихим неслышным смехом, из всех сил крепясь, чтоб он ее не услышал. Вдруг ему показалось, что дверь из спальни чуть-чуть приотворилась и что там тоже как будто засмеялись и шепчутся. Бешенство одолело его: изо всей силы начал он бить старуху по голове, но с каждым ударом топора смех и шепот из спальни раздавались все сильнее и сильнее, а старушонка так вся и колыхалась от хохота. Он бросился бежать, но вся прихожая уже полна людей, двери на лестнице отворены настежь, и на площади, на лестнице и туда вниз- все люди, голова с головой, все смотрят, но все притаились и ждут, молчат…»5
Раскольников обнаруживает, что старуха живая, когда заглядывает ей снизу в лицо- пока он смотел сверху вниз, она для него и живая была- мертвая(«деревянная»5
). Смех прощает его и уравнивает с людьми, которые ждут, что он спустится к ним, смешается с ними, тоже будет «голова с головой.»
«Таким образом, смех, юмор гармонизирует разорванную трагическим сознанием действительность, требуя от каждой ценности принять свою относительную «цену» в ряду других и не претендовать на абсолютную «цену» и значение.»10
В своей статье Татьяна Касаткина проводит параллель со сном Григория Отрепьева («Борис Годунов» А. С. Пушкина). Дух – самозванец, забивший тело, предавший душу на поругание, узурпировавший право « решать, кому жить, кому умереть», оказывается неспособным осуществить это право: плоть может убить плоть, но при встрече духа с духом насильник терпит сокрушительное осмеяние.
В этом сне получает развитие и образ лестницы, продолжающий мотив самозванства, развенчанного на вершине лестницы на виду у площади, разоблачение неправедно поднявшегося к вершине.
Анализируя этот сон, я не могла не отметить очень интересную деталь.
Старуха и Лизавета- сестры, но у них противоположные характеры: одна- мнительная и корыстолюбивая, другая- доверчивая и кроткая. Эти персонажи живут в одной квартире, Свидригайлов и Соня- тоже противоположности: Свидригайлов приносит женщин себе в жертву, а Соня отдает свое тело в жертву мужчинам и этим содержит свою семью. Эти два персонажа тоже живут в одном доме «об стену» друг с другом.
При убийстве дверь квартиры старухи была открыта, что вызвало второе убийство – Лизаветы. Признание же Раскольникова Соне через стену подслушивает Свидригайлов. Признание одному лицу сопровождается неумышленным признанием другому. Здесь мы видим, что убийство и исповедь были совершены в местах, где живут пары противоположных лиц,и поступки, нацеленные только на одного из каждой пары, «нечаянно» распространяются и на другого.
Интересно и то, что члены второй пары имеют преемственную связь с членами первой пары. Ясно, что Соня- преемница Лизаветы: они обменялись крестами, и одна дала другой Новый Завет. Интересна же взаимосвязь Свидригайлова и старухи. Во время убийства в квартире старухи летала муха, потом, когда Раскольников уверяет себя в том, что никто не видел его преступление, он вспоминает о мухе: « Муха летала, она видела!» После этого, когда Раскольникову снилось повторное убийство, при котором старуха не умирает после удара топором, а во сне летала муха, и здесь же сидит Свидригайлов. Муха – своеобразный свидетель убийства, связующее звено между старухой и Свидригайловым. Весьма логично, что Свидригайлов позже узнает тайну убийства. Таким образом, Лизавета и Соня связаны крестами и Новым Заветом, а старуха и Свидригайлов связаны мухой – существом, в котором можно увидеть намек на дьявола. 6
Пятый и последний сон – картина мира, гибнущего от «страшной моровой язвы», которая является сознанию Раскольникова в страшных апокалипсических снах, увиденных им в болезни, в бреду, на Святой неделе, - непосредственная и ближайшая причина произошедшего с героем на последней странице переворота. « Все и всё погибало. Язва росла и подвигалась дальше и дальше. Спастись во всем мире могли только несколько человек, это были чистые и избранные, предназначенные начать новый род людей и новую жизнь, обновить и очистить землю, но никто и нигде не видел этих людей, никто не слыхал их слова и голоса».
Таким образом, каторжные сны Раскольникова – это не только самоотрицание его теории; не только обнаружения чувства личной вины за все состояние мировой жизни. В снах отчетливо просматриваются контуры новой, трагической концепции всемирной истории – концепции исторического развития через всеобщую катастрофу. Борис Тихомиров в своей статье «К осмыслению глубинной перспективы романа «Преступление и наказание»» считает исключительно важным, что мотив «всемирной катастрофы» и мотив «избранных», спасающих «род людей» сведены вместе, сосуществуют в единой картине сновидений героя: готовность признать себя виновным за ход мировой жизни и готовность к спасительному подвигу самоочищения зарождаются в душе Раскольникова синхронно. Само осуждение оказывается спасительным для героя только на путях обретения нового смысла жизни, жажда подвига рождается в глубинах переживания героя.
Немного отыщется в мировой литературе писателей, которые с той же проницательностью, как Достоевский, смогли бы приблизить нас к разгадке пленительных онирических таинств. «Сны – чрезвычайно странная вещь,- читаем на страницах «Сна смешного человека», - во сне перескакиваешь через пространство и время и через законы бытия и рассудка, и останавливаешься лишь на точках, о которых грезит сердце».
Сон, по Достоевскому, тем и замечателен, что в нем, как и «по ту сторону» действительности, начисто отсутствуют привычные нам формы логических умопостроений. Индивидуальная, особая черта в творчестве Федора Михайловича отсутствие грани между сном и действительностью, может быть даже между бытием и небытием. Сначала видение больной призрак воображения, потом реально действующее лицо- грань исчезает, и ее точно не чувствует автор (например появление Свидригайлова «Преступление и наказание»). Нередка манера рассказывать от чьего-то лица, как бы участника событий, но в то же время не играющего в них значительные роли. Бледная, точно призрачная фигура – она всюду присутствует, она все видит и все знает, но сама остается за кулисами.
Есть объективные свидетельства, что Достоевскому была присуща способность размежевывать в сновидениях «я» переживающее и «я» наблюдающее. Н.Н. Страхов в своих воспоминаниях говорит о Достоевском: «С чрезвычайной ясностью в нем обнаруживалось особенного рода раздвоение, состоящее в том, что человек предается очень живо известным мыслям и чувствам, но сохраняет в душе неподдающуюся и неколеблющуюся точку, с которой смотрит на самого себя, на свои мысли и чувства». Да и сам Достоевский хорошо знал в себе эту черту, ведь именно он писал следующие строки: «Что Вы пишите о вашей двойственности? Но это самая обыкновенная черта у людей…не совсем, впрочем, обыкновенных. Черта, свойственная человеческой природе вообще, но далеко-далеко не во всякой природе человеческой встречающаяся в такой силе, как у Вас. Вот и поэтому Вы мне родная, потому, что это раздвоение в Вас точь-в-точь как и во мне, и всю жизнь во мне было. Это большая мука, но в то же время и большое наслаждении».
Наличность этой черты подтверждается и произведениями Достоевского. У него странная страсть к изображению расщепленности сознания: его герои постоянно видят со стороны, мучительно, но и наслаждаясь этой мучительностью, переживают свое двойное бытие. На эту особенность творчества Достоевского неоднократно уже обращал внимание Вячесла Иванов, например, в своей известной статье «Достоевский и роман-трагедия» писал: «Оставив внешнего человека в себе жить, как ему живется, он предался умножению своих двойников под многоликими масками своего отныне уже не связанного с определенным ликом, но вселикого, всечеловеческого я».
Список использованной литературы
1. Интернет:
Т. А. Касаткина «Воскрешение Лазаря: опыт экзегетического прочтения романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание»» http://magazines.russ.ru/authors/k/tkasatkina/
2. Б. Тихомиров «К осмыслению глубинной перспективы романа «Преступление и наказание»»
3. Ф. М. Достоевский «Сон смешного человека. Фантастический рассказ» //Ф.М. Достоевский Собрание сочинений в десяти томах. Том десятый – Государственное издательство художественной литературы Москва 1958 г.
4. Ф. М. Достоевский «Господин Прохарчин. Рассказ» //Ф.М. Достоевский Собрание сочинений в десяти томах. Том первый – Государственное издательство художественной литературы Москва 1958 г.
5. Ф. М. Достоевский «Преступление и наказание» //Ф.М. Достоевский «Преступление и наказание» – Советская Россия Москва 1988 г.
6. Синъя Кори ««Овнешнение» внутреннего героя в «Преступлении и наказании»» //«Достоевский и мировая культура»1997 Альманах № 8
7. Т. А. Касаткина « Об одном свойстве эпилогов пяти великих романов Достоевского» //«Достоевский и мировая культура» 1995 Альманах № 5
8. П. Воге «Люцифер Достоевского» о рассказе «Сон смешного человека» //«Достоевский и мировая культура» 1999 Альманах № 13
9. Н. В. Чернова «Сон господина Прохарчина. Фантастичность реальности». //«Достоевский и мировая культура» 1996 Альманах № 6
10. Т. А. Касаткина «Категория пространства в восприятии личности трагической мироориентации» //«Достоевский. Материалы и исследования» 1994 № 11
11. Р. Н. Поддубная «Двойничество и самозванство» //«Достоевский. Материалы и исследования» 1994 № 11