Московский государственный университет
им. М. В. Ломоносова
Факультет журналистики
Кафедра зарубежной литературы и журналистики
Реферат по истории зарубежной литературы
«Этапы развития характера Жюльена Сореля»
Студент
Преподаватель Л. Г. Михайлова
Москва – 2005
Хроника XIX века — гласит подзаголовок к «Красному и черному». Приведя Жюльена Сореля, сына плотника — вчерашнего крестьянина, во враждебное соприкосновение с жизнеустройством однажды уже сметенной и снова ухитрившейся продлить свои дни монархической Франции, Стендаль создал книгу, трагедийность которой — трагедийность самой пореволюционной истории. Уже название романа подчеркивает основные черты в характере Жюльена Сореля — главного героя произведения. Окруженный враждебными ему людьми, он бросает вызов судьбе. Отстаивая права своей личности, он вынужден мобилизовать все средства на борьбу с окружающим его миром.
Жюльен Сорель — выходец из крестьянской среды. Сын крестьянина, имеющего лесопилку, должен был работать на ней, как и его отец, братья. По своему социальному положению Жюльен — рабочий (но не наемный); он чужой в мире богатых, воспитанных, образованных. Но и в своей семье этот талантливый плебей с «поражающе своеобразным лицом» — словно гадкий утенок: отец и братья ненавидят «щуплого», бесполезного, мечтательного, порывистого, непонятного им юношу. В девятнадцать лет он выглядит как запуганный мальчик. А в нем таится и клокочет огромная энергия — сила ясного ума, гордого характера, несгибаемой воли, «не- истовой чувствительности». Его душа и воображение— пламенные, в глазах его — пламя.[1]
Жюльен Сорель — это ожесточенное классовое сознание.
В замке г-на де Реналя в Верьере, как и в салоне г-на де Ла Моля в Париже, это плебей, который всегда начеку, который чувствует себя униженным какой-нибудь улыбкой, раненным каким-нибудь словом. Жюльен твердо знает: он живет в стане врагов. Поэтому он озлоблен, скрытен и всегда насторожен. Никто не знает, как ненавидит он высокомерных богачей: приходится притворяться. Никто не знает, о чем восторженно мечтает он, перечитывая любимы книги - Руссо и «Мемориал острова святой Елены» Лас-Каза. Его герой, божество, учитель – Наполеон, лейтенант, ставший императором. Его стихия – героика подвигов. И все же, подобный львенку среди волков, одинокий, он верит в свои силы – и больше ни во что. Жюльен – один против всех. И в своем воображении он побеждает врагов как Наполеон.
У Сореля есть свой собственный, независимый от господствующей морали свод заповедей, и только им он повинуется неукоснительно. Свод этот не лишен отпечатка запросов плебея-честолюбца, но запрещает строить свое счастье на бедах ближнего. Он предписывает ясную мысль, не ослепленную предрассудками и трепетом перед чинами, главное, смелость, энергию, неприязнь ко всякой душевной дряблости, как в окружающих, так и особенно в самом себе. И пусть Жюльен вынужден сражаться на незримых комнатных баррикадах, пусть он идет на приступ не со шпагой в руке, а с изворотливыми речами на устах, пусть его подвиги лазутчика в стане неприятеля никому, кроме него самого, не нужны — для Стендаля это геройство, искаженное и постав ленное на службу сугубо личному преуспеянию, все же отдаленно сродни тем патриотическим доблестям, что были присущи некогда санкюлотам-якобинцам и солдатам наполеоновского войска. В бунте стен- далевского выходца из низов немало наносного, но здесь нельзя не различить здоровую в своих истоках попытку сбросить социальные и нравственные оковы, обрекающие простолюдина на прозябание. И Со- рель ничуть не заблуждается, когда, подводя черту под своей жизнью в заключительном слове на суде, расценивает смертный приговор ему как месть обороняющих своя доходы собственников, которые карают в его лице мятежников из народа, восстающих против своего удела.[2]
Жюльен выделяется в Верьеpe: его необыкновенная память всех изумляет. Поэтому он нужен богачу де Ре- налю как еще одна утеха тщеславия, для Верьера — не- малая, хотя и поменьше, чем стены вокруг принадлежащих мэру садов. Неожиданно для себя юноша поселяется в доме врага: он — гувернер в семье де Реналя.
Горе тому, кто беспечен в стане врагов! Не проявлять мягкосердечия, быть бдительным, осторожным и безжалостным, — приказывает себе ученик Наполеона. Во внутренних монологах он вновь и вновь старается проникнуть в тайные, истинные помыслы всех, с кем его сталкивает жизнь, и постоянно критикует себя, вырабатывая линию своего поведения — самую верную тактику. Он хочет быть всегда устремленным к своей цели — подобным обнаженному клинку. Он победит, если будет насквозь видеть противников, а они никогда не разгадают его. Поэтому следует не доверять ни од- ному человеку и опасаться любви, притупляющей недоверие. Главным тактическим оружием Жюльена должно стать, притворство.[3]
Сорель, разночинец, плебей, хочет занять место в обществе, на которое он не имеет права по своему происхождению. И именно, притворство, лицемерие может помочь в удовлетворении его честолюбия. Но борьба Жюльена Сореля идет не только за карьеру, за личное благополучие; вопрос в романе поставлен гораздо глубже. Жюльен хочет утвердиться в обществе, "выйти в люди", занять в нем одно из первых мест, но при условии, если это общество признает в нем полноценную личность, человека незаурядного, талантливого, одаренного, умного, сильного. Он не хочет поступиться этими качествами, отказаться от них. Но соглашение между Сорелем и миром Реналей и Ла-Молей возможно лишь на условиях полного приспособления молодого человека к их вкусам. В этом основной смысл борьбы Жюльена Сореля с окружающим миром. Жюльен вдвойне чужой в этой среде: и как выходец из социальных низов, и как человек высокоодаренный, который не хочет оставаться в мире посредственностей.
Естественно, что вторая, бунтарская сторона натуры Сореля не может мирно ужиться с его намерением сделать карьеру святоши. Он способен ко многому себя принудить, но учинить до конца это насилие, над собой ему не дано. Для него становятся чудовищной мукой семи- нарские упражнения в аскетическом благочестии. Ему приходится напрягаться из последних сил, чтобы не выдать своего презрения к аристократическим ничтожествам. Он беспощадно насилует себя: нелегко стать тартюфом-иезуитом. Стендаль считал главы, посвященные семинарии— сатирическую картину, производящую впечатление объ- ективнейшего исследования, — наиболее удачными в ро- мане. Эта высокая оценка, вероятно, объясняется не только силою сатиры, но и тем, что писатель удивительно пластично и точно изобразил жизнь Жюльена в семинарии как битву, в которой юноша побеждает самого себя. На такие усилия способен только необык- новенный человек, говорит автор романа. Железная воля Жюльена подавляет его неистовую гордость, за- мораживает его пылкий дух. Чтобы сделать карьеру, он будет самым безличным из семинаристов, бесстраст- ным и бездушным, как автомат. Юноша, способный на подвиги, решается на нравственное самоубийство.[4]
Битва Жюльена с самим собою — важнейшая сто рона романа. «В этом существе почти ежедневно буше- вала буря», — замечает Стендаль, и вся духовная история честолюби- вого юноши соткана из приливов и отливов неистовых страстей, кото- рые разбиваются о плотину неумолимого «надо», диктуемого разумом и осторожностью. В этой раздвоенности, в конечной неспособности пода- вить в себе гордость, врож
Стендаль создал самые поэтические во французской реалистической литературе образы женщин чистых и сильных духом. Именно в отношениях с ними ярче всего проявляется развитие характера Жюльена Сореля. Свою связь с высокопоставленной супругой господина де Реналь он затевает поначалу по образцу тщеславного книжного донжуана. Сделаться возлюбленным жены мэра — для него вопрос «чести». Но и первая ночная встреча приносит ему лишь лестное сознание преодолен- ной трудности. И только позже, забыв об утехах гордыни, отбросив маску соблазнителя и погрузившись в поток нежности, очищенной от всякой накипи, Жюльен узнает настоящее счастье. Но это опасно: отбросив личину, он безоружен!
То же повторяется и в салоне маркиза де Ла Моля, с одной лишь разницей: на этот раз Жюльен находится в самом сердце вражеского лагеря. Теперь речь идет уже не о жене провинциального дворянчика, а о дочери крупного вельможи, парижского ультра, близкого к правительствен- ным кругам. И гордая Матильда — воплощение этой среды.
Поэтому схватка гораздо более жестокая, ибо тут и ставка выше, и страдания Жюльена от комп- лекса неполноценности острее. Получив письмо, в котором Матильда признается ему в любви, он пьянеет от радости: "Он пережил сладкую минуту; он шел куда глаза глядят, обезумев от счастья". Но счастлив он главным образом потому, что вопреки невыгодному положению, в которое он поставлен своей социальной принадлежностью, ему удалось доказать свою силу, одержав победу над "неприятелем". "Итак, — вырвалось у него, ибо переживания его были слишком сильны и он был не в состоянии их сдержать, — я, бедный кресть- янин, получил объяснение в любви от знатной дамы!" Та же мысль приходит ему в голову, когда он осознает, что взял верх в сердце Матильды над своим блестящим соперником маркизом де Круазенуа.[6]
И опять через несколько дней расчеты много честолюбца отодвинуты в тень испепеляющей страстью. Он мучитель но переживает охлаждение Матильды. Притворные ухаживания за благочестивой вдовой маршала де Фервак, казалось бы, могут без тру- да проложить ему дорогу к епископской мантии. И в этот момент становится ясно, что долгожданный карьерный успех, венчающий все интриги, не имеет для него особой цены, что у него нет такой уж неутомимой жажды властвовать и снушать почтение, что самое большое его утешение – в любви Матильды.
Жюльен — лицемер и честолюбец, свойства, которым не мо- жет сочувствовать ни Стендаль, ни его читатель. Значит ли это, что Жюльен — персонаж отрицательный и что Стендаль создал своего герой для того, чтобы разоблачить его? Некоторые чита- тели так и поняли роман, и автор должен был защищать своего героя: «Жюльен совсем не такой лукавец, каким он вам ка- жется,— писал он своим друзьям.— Некоторые прекращают знакомство со мной на том основании, что Жюльен — негодяй, и что это — мой портрет. Во времена императора Жюльен был бы вполне порядочным человеком; я жил во времена импера- тора. Значит?»
Значит, в поведении и тактике Жюльена виновато прави- тельство. Значит, лицемерие, так же как и честолюбие, подска- зано Жюльену жизненной необходимостью.
Однако задача романа заключается не только в том, чтобы показать честолюбие и лицемерие как единственно возможный путь для достижения цели. Жюльен своей цели не достигает. И, главное, в конце жизни он уже не руководствуется ни често- любием, ни лицемерием. Поближе узнав людей, увидев ни- зость окружающей его среды, он усомнился в ценности того, к чему прежде так стремился. Стоит ли добиваться уважения людей, которые недостойны уважения? Можно ли получить удовлетворение от того, что какой-нибудь Вально кланяется тебе ниже, чем другому? Ведь известно, что Вально кланяется только успеху и высокому положению в свете, и его уважение может быть только оскорбительным. На таких людей — а их большинство в буржуазном обществе — собственная карета производит больше впечатления, чем добродетель человека, который принужден ходить по улицам пешком. Ослепленный своим тщеславием, оскорбленный всеми окружающими, болез- ненно мнительный, Жюльен видит свое счастье не в том, в чем оно могло бы заключаться. Ему не доставляет удовольствия яичница с салом, которая приводит в восторг его однокашни- ков-семинаристов, будущих священников. Все то, к чему он стремился в своей ранней юности, что долгое время было его мечтой, уже не привлекает Жюльена. История этого прозрения и составляет основную тему романа.[7]
В развитии характера Жюльена очень важен эпизод в тюрьме. До тех пор единственным стимулом, руководящим всеми его поступками, ограничивающим его хорошие побуждения, было честолюбие. Но в тюрьме он убеждается, что честолюбие вело его ложным путем. В тюрьме происходит также переоценка чувств Жюльена к мадам де Реналь и к Матильде.
Эти два образа как бы знаменуют собой борьбу двух начал в душе самого Жюльена. И в Жюльене заложены два существа: он гордец, честолюбец и в то же время — человек с простым сердцем, почти детской, непосредственной душой. Когда он преодолел честолюбие и гордость, он отдалился от такой же гордой и честолюбивой Матильды. А чистосердечная мадам де Реналь, любовь которой была более глубокой, сделалась ему особенно близка.
Преодоление честолюбия и победа настоящего чувства в душе Жюльена приводят его к гибели.
"Красное и черное" — драма одинокого бунта,
обреченного на поражение именно потому, что это бунт одиночки. Если Жюльен из отвращения к низости своего жребия пытается изменить свое классовое положение, самый характер его често- любия (прежде всего сохранить самоуважение) таков, что, будь оно даже удовлетворено — а до этого было уже очень близко, — оно не могло бы удовольствоваться личным успехом, ибо это не изменило бы ровным счетом ничего в бесчело- вечной комедии. Но пока Жюльен может только проиграть свое дело – и в этом он поистине представляет свой власс, рупором идей которого является на суде, он несет в себе пусть смутно, огромные требования нового обществаю если его бунт – бунт одиночки, это не столько результат метафизического рока, сколько печать исторических условий его времени.[8]
Литература:
1. История зарубежной литературы XIX века. Под ред. А. С. Дмитриева, М.: Изд-во Моск. ун-та, 1983
2. Реизов Б. Г. Стендаль (к 175-летию со дня рождения), М.: Знание, 1957
3. Рене Андрие. Стендаль или Бал-маскарад, М.: Прогресс, 1985
4. Фрид Я. Стендаль: очерки жизни и творчества, М.: Художественная литература, 1967
[1]
Фрид Я. Стендаль: очерки жизни и творчества, М.: Художественная литература, 1967. Стр. 217.
[2]
История зарубежной литературы XIX века. Под ред. А. С. Дмитриева, М.: Изд-во Моск. ун-та, 1983. Стр. 83.
[3]
Фрид Я. Стендаль: очерки жизни и творчества, М.: Художественная литература, 1967. Стр. 224.
[4]
Фрид Я. Стендаль: очерки жизни и творчества, М.: Художественная литература, 1967. Стр. 226.
[5]
История зарубежной литературы XIX века. Под ред. А. С. Дмитриева, М.: Изд-во Моск. ун-та, 1983. Стр. 83.
[6]
Рене Андрие. Стендаль или Бал-маскарад, М.: Прогресс, 1985. Стр. 65.
[7]
Реизов Б. Г. Стендаль (к 175-летию со дня рождения), М.: Знание, 1957.
[8]
Рене Андрие. Стендаль или Бал-маскарад, М.: Прогресс, 1985. Стр. 69 – 70.