Зайцева В. Н.
«Любовная лирика Анны Ахматовой - новое умение видеть и любить человека.»
Введение
Тема данного реферата "Любовная лирика Анны Ахматовой - новое умение видеть и любить человека''.
В раскрытии этой темы использованы труды различных авторов: и современников поэтессы, и критиков середины двадцатого века.
Так работы Н. В. Недоброго "А. Ахматова", А. Кушнера "Поэтическое восприятие мира", М. Дудина "Неповторимость прекрасных слов", Н. Коржанина "Анна Ахматова и серебряный век" и И. Бродского "Скорбная муза" представляют собой критические статьи с глубоким детальным анализом особенностей ранней лирики А. Ахматовой, а вступительная статья Н. Скотова "Книга женской души" к избранной лирике поэтессы, книга Виленкина "В сто первом зеркале" и слово протопресвитера А. Шлемана на собрании памяти А. Ахматовой представляют собой личные размышления, впечатления, замечания о творчестве поэтессы в контексте русской культуры в определённый исторический период развития общества, в период литературных поисков новых направлений, жанров, приёмов и форм выражения душевных переживаний и исканий А. Ахматовой в начале двадцатого столетия.
Каждый из авторов при анализе ранней лирики Ахматовой ставит перед собой конкретные цели и задачи: Н. В. Недоброго; "Какие точки приложения находит она (сила ахматовского творчества), что приводит в движение своею работою и чего достигает - это я постараюсь показать в своей статье ". 1
А. Кушнер в своей статье ставит перед собой задачу показать, что "непосредственное восприятие мира и составляет сущность ... поэзии Ахматовой ... В поэзии любовь к человечеству тождественна любви к жизни во всём её многообразии; в каком-то смысле вся поэзия - это любовь".3
М. Дудин в своей работе касается следующих вопросов; откуда приходит мастерство, филигранность выразительности слова о красоте и трагедии человеческих чувств?
В чём выражается закон творческого труда, какое выражение должна находить прекрасная мысль.
Н. Коржавин в своей статье ставит задачу убедить читателя в том, что уже в начале творческого пути именно в любовной лирике прослеживаются "самостоятельность и глубина восприятия11
А. Ахматовой как поэта, ''широта её умственных горизонтов".8
И. Бродский проводит сжатый анализ творчества А. Ахматовой с одной целью - дать оценку лирики Ахматовой, её феномену русской поэзии двадцатого века.
Ник. Скатов затрагивает вопрос о "женском" характере стихов Ахматовой.
1 – здесь и далее см. "Библиографию".
Цель его работы - показать "центр поэзии А. Ахматовой, её основной нерв, её идею и принцип".
В. Виленкин. Первая цель его воспоминаний - раскрыть своеобразие поэзии А. Ахматовой: "чем полнятся, чем дышат эти неслыханно сжатые строки и строфы, эти "обычные слова, в своём сочетании почти звучащие у неё так, словно они впервые сказаны...".7
Вторая задача воспоминаний Виленкина - пояснить необходимость такой концентрации выражения душевных переживаний в стихах А. Ахматовой.
Обобщая цели и задачи исследователей творчества А. Ахматовой, можно обозначить несколько проблем, которые авторы пытаются разрешить в своих статьях:
1) В чём заключается феномен любовной лирики А. Ахматовой? 2) Как достигается высшая концентрация мысли чувства в лирике А. Ахматовой? 3) Истинный лиризм. Как раскрывается это понятие в ранней лирике Ахматовой?
Основная часть реферата излагает различные точки зрения критиков, литературоведов на данные проблемы, позволяет найти определённое сходство или расхождение в мнениях последователей в оценке лирики поэтессы.
Знакомство учащихся с подобными мнениями критиков позволит им самим выработать собственное мнение о стихах А. Ахматовой, возможно, совсем не схожее с авторитетным мнением исследователей, работы которых позволяют понять ученику, что лирику А. Ахматовой можно изучать бесконечно, открывая всё новые и новые стороны её творчества; возможно, опираясь на эти труды, ученики смогут открыть ещё одну, ранее неведомую грань, которая дополнит уже известное о поэзии А. Ахматовой, они смогут почувствовать себя исследователями, приоткрывшими завесу неразгаданной таинственности творческой мастерской поэтессы, что в свою очередь повлечёт их в поэтические миры других поэтов.
I
Феномен любовной лирики А. А. Ахматовой
В исследовании Н. Скатова "Книга женской души" освещается своеобразие так называемой "женской поэзии", представителем которой была А. Ахматова.
На рубеже прошлого и нынешнего столетий..., накануне великой революции, в эпоху, потрясённую двумя мировыми войнами, в России возникла и сложилась, может быть, самая значительная во всей мировой литературе нового времени "женская" поэзия - поэзия А. Ахматовой.
Но возможно ли и нужно ли сейчас это противопоставление? Женская поэзия? Мужская?
Конечно, всякая большая литература общечеловечна. И всё же мало что можно объяснить в стихах А. Ахматовой, не поняв этого женского характера их.
И проблема обернулась ещё одной стороной. Впервые женщина обрела поэтический голос такой силы, Женская эмансипация заявила себя и поэтическим равноправием. "Я научила женщин говорить ", заметила Ахматова в одной эпиграмме.
Веками копившаяся духовная энергия женской души получила выход в революционную эпоху в России, в поэзии женщины, родившейся в 1889 году под скромным именем Анны Горенко и под именем А. Ахматовой приобретшей за пятьдесят лет поэтического труда всеобщее признание...
Ахматова почти не прошла школы литературного ученичества..., и в литературе выступила сразу как стихотворец вполне зрелый.
Её первые стихи в России появились в 1911 году в журнале "Апполон", а уже в следующем вышел и поэтический сборник - "Вечер". Почти сразу же Ахматова была дружно поставлена критиками в ряд самых больших русских поэтов.
А. Ахматова "вылила в искусстве" сложную историю женского характера переломной эпохи, его истоков, ломки "нового становления".
Вывод; Как же объясняет критик феномен "женской" поэзии А. Ахматовой?
"Есть центр, который как бы сводит к себе весь остальной её поэзии, оказывается её основным нервом, её идеей, её принципом. Это любовь.
Стихия женской души неизбежно должна была начать с такого заявления себя в любви. Герцен сказал однажды как о великой несправедливости в том, что женщина, "загнана в любовь". В известном смысле вся ранняя лирика Ахматовой "загнана в любовь". Но здесь же прежде всего и открывалась возможность выхода. Именно здесь рождались подлинно поэтические открытия, такой взгляд на мир, что позволяет говорить о поэзии Ахматовой как о новом явлении в развитии русской лирики двадцатого века.
Сравнительно с символизмом. Сохраняя высокое значение идеи любви, связанное и с символизмом тоже, она возвращала ей живой и реальный, отнюдь не отвлечённый характер, "Великая земная любовь - вот движущее начало всей её лирики".5
Павловский А. И. в книге "А. А. Жизнь и творчество" (гл. I "Ранние годы") представляет свою точку зрения на новаторство лирики великой поэтессы, приводит убедительные доказательства, раскрывающие загадку творчества А. Ахматовой её первых книг ("Вечер", "Чётки", "Белая стая") - почти исключительно лирика любви. Её новаторство как художника проявилось первоначально именно в этой традиционно вечной, многократно и, казалось бы, до конца разыгранной теме.
Едва ли не сразу после появления первой книги, а после "Чёток" и "Белой стаи" в особенности, стали говорить о "загадке" Ахматовой. Сам талант был очевидным, но непривычна, а значит, и неясна была его суть, не говоря уже о некоторых действительно загадочных, хотя и побочных свойствах. Как объяснить, например, пленительное сочетание женственности и хрупкости с той твердостью и отчетливостью рисунка, что свидетельствуют о властности и незаурядной, почти жёсткой воле?
Вызывало недоуменное восхищение и странное немногословие её любовной лирики, в которой страсть походила на тишину предгрозья и выражала себя обычно лишь двумя-тремя словами, похожими на зарницы, вспыхивающие за грозно потемневшим горизонтом. Но если страдание любящей души так неимоверно - до молчания, до потери речи - замкнуто и обугленно, то почему так огромен, так прекрасен и пленительно достоверен весь окружающий мир?
Вывод: В сложной музыке ахматовской лирики, в её мерцающей глубине, в её убегающей от глаз мгле, в подпочве, в подсознании постоянно жила и давала о себе знать особая, странная, пугающая дисгармония, смущавшая саму Ахматову. Она писала впоследствии в "Поэме без героя", что постоянно слышала непонятный гул, как бы подземное клокотание, сдвиги и трения тех первоначально твердых пород на которых извечно и надёжно зиждилась жизнь, но которые стали терять устойчивость и равновесие ...Это эпоха по-своему озвучивала и переиначивала стихи, вносила в них ноту тревоги и печали, имевших более широкое значение, чем собственная судьба.6
И. Бродский. "Скорбная муза". Автор данной статьи видит новаторство лирики А. Ахматовой в её природной одарённости и своеобразии внутреннего видения мира. Отмечает важность её близости к психологизму литературы девятнадцатого века.
Ахматова относится к тем поэтам, у кого нет генеалогии, ни сколько-нибудь заметного "развития". Такие поэты, как она, просто рождаются. Они приходят в мир с уже сложившейся дикцией и неповторимым строением души. Она явилась во всеоружии и никогда никого не напоминала, и, что, быть, ещё важней, ни один из бесчисленных подражателей даже не подошёл близко к её уровню.
Ранние сборники - "Вечер", "Чётки", "Белая стая" - посвящены теме, которой всегда отдаются первые сборники, - теме любви, Стихи похожи на интимную скоропись дневниковых записей. Они запоминаются слёту, и их заучивали и заучивают в России вот уже многие поколения.
Но ведь не из-за краткости или темы появляется желание во что бы то ни стало запомнить эти стихи. Новое здесь заложено в подходе автора и к старой теме. Брошенная, измученная ревностью или сознанием вины, истерзанная героиня чаще корит себя, чем впадает в "гнев, красноречивее прощает, чем обвиняет, охотнее молится, чем плачет. Она черпает в русской прозе девятнадцатого века душевную тонкость и точность психологических мотивов, а чувству собственного достоинства учится у поэзии. Немалая же доля иронии и отстранённость не кратчайший путь к смущению, а отпечаток её духа и личности... Вовремя пришли к читателю её стихи: поэзия больше других школа чувства, и строки, и отроки, ложившиеся на душу читавшим Ахматову, заняли их души для противостояния натиску и пошлости.
Вывод: Феномен Ахматовой не сводится к тонким стилистическим ухищрениям и связан скорее со второй частью уравнения Бюффона для "я".
Напрашивается мысль, что её внутреннее "я" слышало, как язык рифмой сближает, казалось бы, далекие предметы, а внешнее "я" с высоты человеческого роста глазами, зрением видело их родственность.
Оно соединяло то, что уже было связано раньше в жизни и предвечно на небесах. А. Коржавин в статье "Анна Ахматова и "серебряный век" возражает критикам, видевшим Феномен Ахматовой в женской ипостаси её лирики.
Автор убедительно доказывает, что воздействие её стихов сплавом двух начал - женского и поэтического, с преобладанием второго.
Образ этой необыкновенной женщины, человека высокой духовной и интеллектуальной культуры, сумевшей через невероятные испытания пронести царственное достоинство и верность себе, живёт в сознании многих, Но многих может удивить, что всё это - самостоятельность и глубину восприятия, широту умственных горизонтов - Коржавин в ней находит с самого начала.
Тогда... , в десятые годы, ...никто или почти никто не сомневался в том, что она первый и единственный представитель женской ... интимной лирики, ... То, что стихи написаны женщиной, - только новая краска, новый сюжет, новое условие достоверности, поэтического переживания и откровения, но не более того, Надо уметь улавливать в этих переживаниях и перипетиях нечто такое, что важно и прекрасно независимо от них, от чего человек, пройдя путём этого переживания, становится богаче, утверждается в своей человеческой сущности, короче поэзию,
Так что стихи Ахматовой - даже психологические - интересны не раскрытием женской психологии, а тем, что она в себе содержала, - поэзией.
Не знаю, сразу ли поняли масштабы её дарования поэты, но необычность и подлинность его оценили все. И всё же её творчество многих сбивало с толку.
Например, А. Блок характеризует её манеру не только как женскую и самоуглублённую, но ещё и как усталую и болезненную, с чем согласиться сегодня просто невозможной
Вывод: Однако факт остаётся фактом - Ахматова была и женщиной, и поэтом. Критик полагает, что и появление её и приятие было связано с общими процессами, происходящими в жизни.
... "Просто лирикой", нужной всем, была и лирика Ахматовой. В её стихах есть женское чувство, никак не противоречащее мужскому представлению о нём и мужской потребности в нём, есть, может быть, даже игра этим самым вечно женственным, Но стихи этого рода - только исходный рубеж для выхода к иным горизонтам,, или,, "площадка для взлёта". Особенно если речь идёт о её шедеврах.3
Н. В. Недоброго оригинально трактует феномен лирики А. Ахматовой в статье "Анна Ахматова", объясняя его появление муками душевных переживаний, выраженными определёнными творческими приёмами, которые позволили проникнуть в тайны души человека. Интересно мнение автора о качествах лирической души, возникающих в стихах поэтессы.
В стихотворениях поражает струнная напряжённасть переживаний и безошибочная меткость острого их выражения. В этом сила Ахматовой.
Напряжение переживаний и выражений Ахматовой даёт иной раз такой жар и такой свет, что от них внутренний мир человека скипается с внешним миром. ... Каждому волнению, хотя бы и от слабости возникшему, находится слово, гибкое и полнодышащее, и, как слово закона, крепкое и стойкое. Впечатление стойкости и крепости слов так велико, что, мнится, целая человеческая жизнь может удержаться на них; кажется, не будь на той усталой женщине, которая говорит этими словами, охватывающего её и сдерживающего крепкого панциря слов, состав личности тотчас разрушится и душа распадётся в смерти. Творчество Ахматовой не стремится напечатлиться на душу извне, показывая глазами зрелище отчётливых образов или наполняя уши многотонной музыкой внешнего мира, но ему дорого трепетать своими созданиями в самой груди, у сердца слушателя и ластиться у его горла, Её стихи сотворены, а не сочинены. Во всяком случае, она, не губя обаяния своей лирики не могла бы позволить себе того пышного красования сочинительскою силою, которое художнику, отличающемуся большею душевною устойчивостью, не только не повредило бы, но моего бы явиться в нём даже источником очарования. Несчастной любви, её страданиям принадлежит видное место в ахматовской лирике - не только в том смысле, что любовь является предметом многих стихотворений, но и в том, что в области изображения её волнений Ахматовой удалось отыскать общеобязательные выражения и разработать поэтику несчастной любви до исключительной многотрудности. Однако, нельзя сказать ... что её поэзия - "поэзия несчастной любви". Она - творческий приём проникновения в человека и изображения неутомимой к нему жажды. "... жажда ... пути (пути женщины к религиозной её равноценности с мужчиной пути женщины в Храм), не обретённого, - потому и несчастная любовь - есть та любовь, которою на огромной глубине дышит стихотворение Ахматовой, с виду посвящённое совсем личным страданиям. Это ли "несчастная любовь?"
Желание напечатлеть себя на любимом, несколько насильническое, но соединённое с самозабвенной готовностью до конца расточить себя с тем, чтобы снова вдруг воскреснуть и остаться и цельным, и отрешённо ясным, - вот поэтова любовь ... Из неё же текут лучи, обожествляющие любимое, по крайней мере, делающее его видимым.
... И в лучах великой любви является человек в поэзии Ахматовой. Мукой живой души платит она за его возвеличение.
Вывод: Эти муки, жалобы и такое уж крайнее смирение - не слабость ли это духа, не простая ли сентиментальность? Конечно, нет: само голосоведение Ахматовой, твёрдое и уж скорее самоуверенное, самое спокойствие в признании и болей, и слабостей, самое, наконец, изобилие поэтически претворённых мук, - всё свидетельствует не о плаксивости по случаю жизненных пустяков, но открывает лирическую душу скорее жёсткую, чем слишком мягкую, скорее жестокую, чем слезливую, и уже явно господствующую, а не угнетённую
.
Огромное страдание этой совсем не так легко уязвимой души объясняется размерами её требований, тем, что она хочет радоваться ли, страдать ли только по великим поводам, ... Ахматова принадлежит к тем, которые дошли как-то до края "мирового круга" - и что бы им повернуться и пойти обратно в мир? Но нет, они бьются мучительно и безнадёжно, у замкнутой границы, и кричат, и плачут.
При общем охвате всех впечатлений даваемых лирикой Ахматовой, получается переживание очень яркой и очень напряжённой жизни. ...А так как описанная жизнь показана с большою силой лирического воздействия, то перестаёт быть только личной ценностью, но обращается в силу, подъемлющую дух всякого, воспринявшего ахматовскую поэзию.
Протопресвитер Александр Шлеман в своей статье представляет точку зрения на необычайность, оригинальность лирики Анны Ахматовой, её отличие от других представителей "женской поэзии". Автор объясняет феномен творчества поэтессы в возврате к правде изображения внутреннего мира, очищает и просвещает который правдой своей души и совести.
Быстрая и широкая популярность Ахматовой по первоначалу могла показаться несколько подозрительной. В мире, насыщенном сложной и высокой поэзией русского "серебряного века", вдруг прозвучало не только что-то очень простое, но в своей простоте как бы снижавшее высокий почти мистический тон, усвоенный русской поэзией, начиная с Владимира Соловьёва и пророческих "зорь" раннего символизма.
Женская лирика о любви и влюблённости, об изменах и верности, о боли и радости, о встрече и разлуке. Таково вначале было отношение Гумилёва к поэзии Ахматовой "Вам нравится?" - говорил он. - Очень рад. Моя жена и по канве отлично вышивает". Так казалось и многим другим. Да, действительно, это женская лирика (...простая земная любовь с её радостями и горестями, с её уединённостью в себе, с её, казалось бы, бесчувственностью к "проблемам" и "вопросам"). Но может быть, тогда не было так ясно, как стало ясно потом, это женская лирика о любви... совершала нечто насущное в самой русской поэзии, очищая её изнутри и указывая ей как раз тот путь, которого она всей своей мистической взволнованностью, всей своей болью искала. ...Простые, любовные стихи Ахматовой, такие, казалось бы, "незначительные" на фоне взлётов и крушений, в атмосфере мистического головокружения, на деле были возвратом к правде - той простой человеческой правде о грехе и раскаянии, о боли и радости, чистоте и падении, которая одна - потому что она правда - имеет в себе силу нравственного возрождения. Сама того не зная и не сознавая, пиша стихи о простой и земной любви, Ахматова делала доброе дело - очищала и просвещала - и делала это действительно по-женски, просто, без самооглядки, без манифестов и теоретических обоснований правдой всей своей души и совести. И потому, в конечном итоге, она имела право сказать, что творчество её. Не для страсти, не для забавы, Для великой земной любви.
В Ахматовой "серебряный век" нашёл свою последнюю правду: правду совести. Эта совесть приходит к ней в новогодний вечер и освещает правдой смутную и двусмысленную, как маскарад, давнюю петербургскую повесть всех этих запутанных и трагических жизней всей этой эпохи, эта совесть даёт ей силу, с одной стороны.
Отшатнуться, отпрянуть, испугаться, сдаться и замаливать давний грех, а с другой стороны, всё, включая сам грех, побеждает жалостью и верностью, небесной правдой великой земной любви. И потому от любви её ранних стихов, той любви, из-за которой она "на правую руку надела перчатку с левой руки", и - прямой путь к голой, страшной, как распятое тело, но уже действительно ничем непобедимой любви "Реквиема".2
В чём же видят сущность феномена лирики А. Ахматовой исследователи её творчества? К каким выводам они подходят?
Обобщая всё выше сказанное о любовной лирике А. Ахматовой, можно сделать следующее заключение:
1. В начале двадцатого века в России возникла и сложилась самая значительная во все мировой литературе нового времени "женская поэзия" – поэзия Анны Ахматовой.
2. Корни ее лирики уходят в душевную тонкость и прозы.9
3. В поэзии Ахматовой жила и давала себя знать странная дисгармония, пугавшая саму поэтессу: лирическая душа в её лирике скорее жёсткая, чем слишком мягкая, скорее жестокая, чем слезливая, и уж явно господствующая, а не угнетённая.
4. Необычность поэзии Ахматовой состоит в том, что она одновременно и женщиной, и поэтом, и в своём творчестве правдой всей своей души и совести.
II
Разгадать секрет мастерства - значит постичь феномен любовной лирики Анны Ахматовой
Как достигается высшая концентрация мысли и чувства в ранней лирике А. Ахматовой?
Н. В. Недоброво, исследуя приёмы Анны Ахматовой, отмечает прежде всего, стилистических средств создания стихотворения, единства таксических и рифмических систем. Автор отстаивает свою точку зрения достаточно убедительно, приводя множество фактов в подтверждение выдвинутых умозаключений о своеобразии поэтики Анны Ахматовой. Не из ритмов и созвучий состоит поэзия, но из слов, и из сочетаний этих живых слов вытекают ... и волнения ритмов, и сияния звуков - и стихотворение держится на внутреннем косяке слов.
Что стихи построены на слове, можно показать на примере хотя бы одного стихотворения, ничем в "Четках" не выдающегося:
Настоящую нежность не спутаешь
Ни с чем, и она тиха.
Ты напрасно бережно кутаешь
Мне плечи и грудь в меха.
И напрасно слова покорные
Говоришь о первой любви.
Как
я знаю эти упорные,
Несытые взгляды твои!10
Речь проста разговорна до того, пожалуй, что это и не поэзия? А что, если ещё раз прочесть, да заметить, что когда бы так разговаривали, то, для полного исчерпания многих людских отношений, каждому с каждым довольно было бы обменяться двумя-тремя восьмистишьями - и было бы царство молчания. А не в молчании ли слово дорастает до той силы, которая пресуществляет его в поэзию?
Настоящую нежность не спутаешь
Ни с чем, ...10
Какая простая, совсем будничная фраза, как она спокойно переходит из стиха в стих, и как плавно и с оттяжкой течёт первый стих - чистые анапесты, коих ударения отдалены от концов слов.
Но вот, плавно перейдя во второй стих, речь сжимается и сечётся: анапеста, первый и третий, стягиваются в ямбы, а ударения, совпадая с концами слов, секут стих на твёрдые стопы. Слышно продолжение простого изречения:
Нежность не спутаешь
Ни с чем. и она тиха. - 10
Но ритм уже передал гнев, где-то глубоко задержанный и всё стихотворение вдруг напряглось им. Этот гнев решил всё: он уже подчинил и принизил душу того к кому обращена речь; потому в следующих стихах уже выплыло на поверхность торжество победы - в холодноватом презрении:
Ты напрасно бережно кутаешь ...10
Чем же особенно ярко обозначается сопровождающее речь душевное движение? Самые слова на это не расходуются, но работает опять течение и падение их: это "бережно кутаешь" так изобразительно и так, если угодно, изнеженно, что и любимому могло бы быть сказано: от того тут и бьёт оно. А дальше уже почти издевательство в словах:
Мне плечи и грудь в меха -10
Этот дательный падеж, так приближающий ощущение и выдающий какое-то содрогание отвращения, а в тоже время звуки, звуки! "Мне плечи и грудь ..."- какой в этом спондее и анапесте нежный хруст всё чистых, всё глубоких звуков.
Но вдруг происходит перемена: повторением слова ''напрасно" с "и" ним:
И напрасно слова покорные ...10
На напрасную попытку дерзости нежности дан был ответ жестокий, и особо затем оттенено, что напрасны и покорные слова; особливость этого оттенения очерчивается тем, что соответствующие стихи, входят в другую рифмическую систему, во второе четверостишье:
И напрасно слова покорные
Говоришь о первой любви ...10
Как это опять будто заурядно сказано. Но какие ответы играют на лоске этого щита - щит ведь всё стихотворение. Не сказано: " напрасны слова покорные" - но сказано; и напрасно слова покорные говоришь"... Усиление представления о говорении не есть ли уже и изоблечение? И нет ли иронии в словах "покорные", "о первой"? И не оттого ли ирония так чувствуется, что эти слова выносятся на стянутых в ямбы анапестах, на ритмических затаениях? В последних двух стихах:
Как я узнаю эти упорные,
Несытые взгляды твои.10
Опять непринуждённость и подвижная выразительность драматической прозы в словосочетании, а в то же время такая лирическая жизнь в ритме, который, вынося на стянутом в ямб анапесте слово "эти", делает взгляды, о которых упоминается, в самом деле "этими", т. е. вот здесь сейчас видимыми. А самый способ введения последней фразы, после обрыва предыдущей волны, восклицательным словом "как", - он сразу показывает, что в этих словах нас ждёт совсем новое и окончательное. Последняя фраза полна горечи, укоризны, приговора и ещё чего-то. Чего же? - Поэтического освобождения от горьких чувств стоящего здесь человека; оно, несомненно, чувствуется, а чем даётся? Только ритмом последней строки, чистыми, этими совершенно свободно, без всякой натяжки раскатившимися анапестами; в словах ещё горечь: "несытые взгляды твои", но под словами же полёт. Стихотворение кончилось на первом вздроге крыльев, но, если бы его продолжить, ясно: в пропасть отрешения отпали бы действующие лица стихотворения, но один дух трепетал бы, вольный, в недосягаемой высоте. Так освобождается творчество. 1
В разобранном стихотворении всякий оттенок внутреннего значения слова всякая частность словосочетания и всякое движение стихотворного строя и звучания - всё работает в словообразовании и соразмерности с другим, всё к общей цели, бережение средств таково, что сделанное ритмом уже не делается, например, значением; ничто, наконец , не идёт вопреки другому, нет трения и взаимоуничтожения сил. Оттого-то так легко и протекает в нас это такое, оказывается, значительное стихотворение.
А если обратить внимание на его строй, то придётся ещё раз убедиться в вольности и силе ахматовской речи. Восьмистишье из двух простых четырёхстрочных рифмических систем распадается на три синтаксические системы: первая обнимает две строки, вторая четыре и третья - снова две; т. о., вторая синтаксическая система, крепко сцеплен
Итак, при разительной крепости стройки, какая в то же напряжённость упругими трепетаниями души!
Описанный приём: перевод цельной синтаксической системы из одной рифмической системы в другую так, что фразы, перегибая строфы в средние, скрепляют их края, а строфы тоже делают с фразами, - один из очень свойственных Ахматовой приёмов, которым она достигает гибкости и вкрадчивости стихов, ибо стихи, так сочленённые, похожи на змей.
В статье И. Бродского представлено своеобразное видение поэтической мастерской А. Ахматовой.
По убеждению автора, ведущим приёмом поэтессы было сочетание несочетаемого, что приводило к потрясающему эффекту - новому видению мира, необычному восприятию переживаний лирического героя, Ахматова - поэт строгих ритмов, точных рифм и коротких фраз. Синтаксис её прост, не перегружен придаточными конструкциями, спиральное строение которых в немалой степени держит на себе русскую литературу. В эпоху технического экспериментаторства в поэзии она демонстративно отстранялась от авангардизма, Скорее, её стихи тяготеют (да и то внешне) к тому, что послужило толчком обновления и русской, и мировой поэзии на рубеже веков, - к вездесущим, как трава, четверостишьям символистов. Но это внешнее сходство поддерживалось Ахматовой сознательно, ради не упрощения, а усложнения задачи.
Её (Ахматовой) оружием было сочетание несочетаемого. В одной строфе она сближает на первый взгляд совершенно не связанные предметы. Когда героиня на одном дыхании говорит о силе чувства, цветущем крыжовнике и на правую руку надетой перчатке с левой руки, дыхание стиха – его - сбивается до такой степени, что забываешь, каким он был изначально. Рифмы у неё лёгкие, нестесняющие. Иногда она опускает один-два слоге в последней и предпоследней строчке четверостишья, чем создаёт эффект перехваченного горла или невольной неловкости, вызванной эмоциональным перенапряжением.9
В статье А. И. Павловского "Ранние годы" отмечается необычная роль житейской детали, без которой, по мнению автора, стихи Анны Ахматовой лишились бы притягательности и оригинальности. В данной работе отмечается умение поэтессы соединить воедино смысловые оттенки житейской детали, придаваемые ей символистами и прозаиками девятнадцатого века.
Поэтическое слово молодой Ахматовой, автора вышедшей в 1912 году первой книги стихов "Вечер", было очень зорким и внимательным по отношению ко всему, что попадало в поле её зрения. Конкретное, вещная плоть мира, его чёткие, материальные контуры, цвета, запахи, штрихи, обыденно-обрывочная речь - всё это не только бережно переносилось в стихи, но и составляло их собственное существование, давало им дыхание и жизненную силу, Уже современники заметили, какую необычно большую роль играла в стихах юной поэтессы строгая, обдуманно локализованная житейская деталь. Она была у неё не только точной. Не довольствуясь одним определениям какой-либо стороны предмета, ситуации или душевного движения, она подчас осуществляла весь замысел стиха, так что, подобно замку, держала на себе всю постройку произведения.
Не любишь, не хочешь смотреть?
О, как ты красив, проклятый!
И я не могу взлететь,
А с детства была крылатой.
Мне очи застит туман,
Сливаются веши и лица,
И только красный тюльпан.
Тюльпан у тебя в петлице.
Стоит этот тюльпан, как из петлицы, вынуть из стихотворения, и оно немедленно погибнет!... Почему? Не потому ли, что этот молчаливый взрыв страсти, отчаяния, ревности и поистине смертной обиды - одним словом, что составляет в эту минуту для этой женщины смысл её жизни, всё сосредоточилось, как в красном гаршинском цветке зла, именно в тюльпане: ослепительный и надменный, маячащий на самом уровне её глаз, он торжествует в пустынном и застланном пеленою слёз, безнадёжно обесцветившемся мире. Ситуация стихотворения такова, что не только героине, но и читателям, кажется, что тюльпан не "деталь" и уж, конечно, не "штрих", а что он - существо, истинный, полноправный и даже агрессивный произведения, внушающий нам некий невольный страх, перемешанный с полутайным восторгом раздражением.
Ахматова не только вобрала в себя изощрённую культуру многочисленных значений, развитую её предшественниками - символистами, в частности, судя по всему, не осталась чуждой и великолепной школе русской психологической прозы, в особенности романа (Гоголь, Достоевский, Толстой). Её так называемые вещные детали, скупо поданные, но отчётливые интерьеры, введённые прозалезмы, а главное, та внутренняя связь, вает у неё между внешней средой и потаённо бурной жизнью сердца, - всё напоминает русскую реалистическую классику, не только но и стихотворную (Пушкин, Лермонтов, Тютчев, позднее Некрасов).
Продолжая исследовать творческую мастерскую жанровое своеобразие её лирики, А.И. Павловский на статьях Эйхенбаума и В. Гиппиуса, трактовавших жанр стихов поэтессы как роман-миниатюру. При этом находит и другие жанровые особенности - это и фрагментарность, и дневниковые записи. По мнению А И. Павловского, все особенности сводятся к одному - к изображению драматических переживаний переходящих в трагедию. И.Б. Эйхенбаум и Василий Гиппиус, а затем и некоторые другие исследователи, писавшие ...о романности ахматовской лирики были правы. Верно были указаны и ''источники" этой романности прежде всего Толстой, Гоголь, Лермонтов, Правда, ахматовские романы-миниатюры ещё не сопоставляли с современным мировым опытом, но уже близко подходили к тому, чтобы остановиться на той принципиальной формы в лирике Ахматовой, что связывает её искания с исканиями новейшей прозы ...
Нередко миниатюры Ахматовой были, в с её манерой, принципиально не завершены и походили не на роман, сколько на случайно вырванную страничку из страницы, не имеющей ни начала, ни конца и заставляющей читателя додумывать то, что происходило между героями прежде.
Хочешь знать, как всё это было? -
Три в столовой пробило,
И прощаясь, держась за перила
Она словно с трудом говорила:
'Это всё... Ах, нет, я забыла,
Я люблю вас, я вас любила
Ещё тогда!''
«Да"!
Возможно, именно такие стихи, наблюдательный В. Гиппиус и называл "гейзерами", поскольку в подобных стихах-фрагментах чувство действительно как бы мгновенно вырывается наружу из некого тяжкого плена молчания, терпения, безнадёжности и отчаяния.
Ахматова всегда предпочитала фрагмент связному, последовательному и повествовательному рассказу, т, к, он давал прекрасную возможность насытить стихотворение острым и интенсивным психологизмом; кроме того, как ни странно, фрагмент придавал изображаемому своего рода документальность: ведь перед нами и впрямь как бы не то отрывок из нечаянно подслушанного разговора, не то оброненной записка, не предназначавшаяся чужих глаз. Мы, таким образом, заглядываем в чужую драму, как бы ненароком, словно вопреки намерениям автора, не предполагающего нашей невольной нескромности.
Нередко стихи Ахматовой походят на беглую и как бы ее "обработанную" запись в дневнике:
Он любил три вещи на свете:
За вечерней пенье, белых павлинов
И стёртые карты Америки.
Не любил, когда плачут дети,
Не любил чая с малиной
И женской истерики.
... А я была его женой.11
Иногда такие ''дневниковые" записи были более распространёнными, включали в себя не двух, как обычно, а трех или даже четырёх лиц, а какие-то черты интерьера и пейзажа, но внутренняя "фрагментарнось, похожесть на "романную страницу' неизменно сохранялась и в таких миниатюрах;
Там тень моя осталась и тоскует,
Всё в той же синей комнате живёт.
Гостей из города за полночь ждёт
И образок эмалевый целует.
И в доме не совсем благополучно:
Огонь зажгут, а всё-таки темно...
Не оттого ль хозяйке новой скучно,
Не оттого ль хозяин пьёт вино
И слышит, как за тонкою стеною
Пришедший гость беседует со мною?
В этом стихотворении скорее обрывок внутреннего монолога, та текучесть и непреднамеренность душевной жизни, которую любил в своей психологической прозе Толстой,
Особенно интересны стихи, где Ахматова - что, кстати, очень редко у неё - переходит к "третьему лицу", т.е. казалось бы, использует чисто повествовательный жанр, предполагающий и последовательность, и даже описательность, но и в таких стихах она всё же предпочитает лирическую фрагментарность, размытость и недоговорённость.
Вот одно из стихотворений, написанное от лица мужчины:
Подошла. Я волненья не выдал,
Равнодушно глядя в окно,
Села словно фарфоровый идол,
В позе, выбранной ею давно.
Быть весёлой - привычное дело,
Быть внимательной - это трудней,..
Или томная лень одолела
После мартовских пряных ночей?
Утомительный гул разговоров,
Жёлтой люстры безжизненный зной
И мельканье искусных приборов
Над приподнятой лёгкой рукой.
Улыбнулся опять собеседник
И с надеждой глядит на неё...
Мой счастливый богатый наследник,
Ты прочти завещанье моё.и
По позднейшему признанию Ахматовой она всегда мечтала писать прозу. Ее влекли к этому роду литературы жажда развёрнутого художественного психологизма, "толстовская" способность уловить и закрепить в слове летучий психологический нюанс, оттенок настроения, а также ее любовь к "акмеистической" вещности, т.е. к детали, к четко обрисованному интерьеру и т. д.
Оригинальную, более легальную классификацию "романов" - А. Ахматовой предлагает в своём труде Коржавин, поясняя, что это деление весьма условно,
Такое деление весьма субъективно, т. к, лирику А, Ахматовой невозможно заключить в какие-то ни было жёсткие рамки, в какую-то структуру, потому что теряется неповторимость, загадочность, многогранность поэзии не А. Ахматовой, но и любого другого поэта, Вызывает согласие точка зрения на жанровое своеобразие - все стихи представляют собой роман в разных формах выражения.
Итак, поэтическое наследие А. Ахматовой ... разделится на
- роман ролевой - когда героем отражающегося в лирическом стихотворении "романа о себе" сказывается не подлинная личность автора, а роль, взятая им на себя;
- роман подлинный, но без катарсиса – когда героем такого же романа оказывается подлинная личность автора и в основе – действительная его жизнь, в какой-то мере действительная коллизия его взаимоотношений со средой и времененем, но одним самовыражением все и ограничивается. Нет – даже через трагическую неудовлетворенную жажду этого – выхода к катарсису, к небу, к поэзии.
- роман подлинный, с катарсисом - когда в основе романа, стоящего за стихотворением, тоже лежит действительная коллизия взаимоотношений личности со средой и временем, но роман не ограничивается самовыражением - при любой тяжести его коллизии всё в нём окрашено ощущением вечности и стремлением к катарсису,
- и наконец откровение - когда творческий замысел, порождённый этой коллизией, кристаллизуется в законченную форму и начинает самостоятельно существовать во времени и пространстве. Откровение - это максимальное приближение к подлинной, а следовательно, и вечной мере вещей.
Замысел, полностью отмеченный откровением, не нуждается в подпорке со стороны даже самого подлинного, породившего его романа, и поднимается не только над обстоятельствами биографии автора, но даже и над самой его личностью вообще.
Интересна точка зрения Н. Скатова, который опровергает мнение некоторых исследователей о фрагментарности стихов А. Ахматовой. В его статье приводятся убедительные доказательства о целостности и обобщённости взгляда на жизнь и мысли о ней.
В своей статье "Секреты мастерства" Н. Скатов утверждает; что стих Ахматовой ... предметен: он возвращает вещам первозданный смысл,он останавливает внимание на том, мимо чего мы в обычном состоянии способны пройти равнодушно, не оценить, не почувствовать.
"Над засохшей повиликой Мягко плавает пчела" - это увидено впервые. ...Открывается возможность ощутить мир по-детски свежо. Такие стихи, как "Мурка, не ходи, там сыч", не тематически заданные стихи для детей, но в них есть ощущение совершенно детской непосредственности,
И ещё одна связанная с тем же особенность. В стихах Ахматовой много эпитетов, которые русский филолог А. Н. Веселовский назвал синкретическими и которые рождаются из целостного, нераздельного слитного восприятия мира, когда глаз видит мир неотрывно оттого, что слышит в нём ухо: когда чувства материализуются, опредмечиваются, а предметы одухотворяются.
"В страсти, раскалённой добела11
, - скажет Ахматова. И она же увидит небо "уязвлённое жёлтым огнём" - солнцем, и "люстры безжизненный зной11
.
Но стихи Ахматовой не фрагментарные зарисовки, не разрозненные психологические этюды: острота взгляда сопровождается остротой мысли, Велика их обобщающая сила. Стихотворение может начаться как непритязательная песенка:
Я на солнечном восходе
Про любовь пою.
На коленях в огороде
Лебеду полю.
А заканчивается оно библейски:
Будет камень вместо хлеба
Мне наградой злой.
Надо мною только небо,
А со мною голос твой.11
Личное ("голос твой") восходит к общему, сливаясь с ним: к всечеловеческой притче и от неё - выше, выше - к небу и так всегда в Ахматовой,
Обычно её стихи - начало драмы или её кульминация, или, чаще, финал и окончание. И здесь опиралась она на богатый опыт русской уже не только поэзии, но и прозы.
"Этот приём, - писала А. Ахматова, - в русской литературе и неотразимо развил Достоевский в своих романах-трагедиях; в сущности, читателю-зрителю предлагается присутствовать только при развязке".
Стихи самой Ахматовой, подобно многим произведениям Достоевского, являют свод пятых актов трагедий. Поэт всё время стремится занять позицию, которая позволила бы предельно раскрыть чувство, до конца обострить коллизию, найти последнюю правду.
На основе исследований критиков мы убеждаемся в том, что секреты мастерства Анны Ахматовой раскрываются в определённых приёмах и жанровых особенностях:
1) Важную роль в стихах играет стилистика: простота речи, определённых синтаксических систем, выбор внутренних оттенков значений слов.
2) Использование приёмов стихосложения - простые рифмические системы, оксюмороны, рифмы легки, размер нестесняющий - даёт возможность передать накал человеческих страстей, эмоционального перенапряжения,
3) Определение жанра поэзии Ахматовой как жанра прозы – все её - романы в миниатюре, отсюда и использование приёма, присущего прозаическим произведениям - детали точной, строгой, обдуманной.
4) Всем стихам Ахматовой присущи целостность и обобщённость, несмотря на то, к каким жанровым разновидностям относят их авторы - критики.
III
Истинный лиризм в ранней лирике Анны Ахматовой
Рассуждая об истинном лиризме А. Ахматовой, Н. Скатов в её стихах любовь-жалость, которая восходит своим сочувствием, сопереживанием, состраданием к некрасовским стихам и совершает качественный переход от любви к конкретному человеку ко вселюбви космического масштаба,
...
Уже в самых первых стихах Ахматовой живёт ... любовь-жалость;
О нет, я тебя не любила.
Палима сладостным огнём,
Так объясни, какая сила
В печальном имени твоём,
Вот это сочувствие, сопереживание, сострадание в любви-жалости делает многие стихи Ахматовой подлинно народными, эпичными, роднит их со столь близкими ей и любимыми ею некрасовскими стихами. И открывается из мира камерной, замкнутой, эгоистичной любви-страсти, любви-забавы к подлинно "великой земной любви" и больше - вселюбви, для и к людям. Любовь у Ахматовой в самой себе несёт возможность саморазвития, обогащения и расширения беспредельного, глобального, чуть ли не космического.
И может быть, потому же почти от самых первых стихов вошла в поэзию Ахматовой ещё одна любовь - к родной земле, к Родине, к России.
Мне голос был, Он звал утешно,
Он говорил: "Иди сюда,
Оставь свой край глухой и грешный.
Оставь Россию навсегда.
Я кровь от рук твоих отмою,
Из сердца выну чёрный стыд,
Я новым именем покрою
Боль поражений и обид".
Но равнодушно и спокойно
Руками я замкнула слух,
Чтоб этой речью недостойной
Не осквернялся скорбный слух.
В ощущении судьбы, которое появилось уже у ранней Ахматовой и которое стало одним из главных залогов становления Ахматовой зрелой, есть действительно замечательное свойство, Оно зиждется на исконной национальной особенности - чувстве сопричастности миру, сопереживаемое с миром и ответственности перед ним, - получающей в новых общественных условиях и острый нравственный смысл: моя судьба - судьба страны, судьба народа - история... В. Виленкин словно продолжает ход рассуждений Н. Скатова и раз убеждает читателя в том, что истинный лиризм - в любви, в "великой земной любви".
Это нам теперь ясно, что в её поэзию вмещалось, чем полнятся, чем дышат эти неслыханно сжатые строки и строфы, эти "обычные" слова, в своём сочетании почти всегда звучащие у неё так словно они впервые сказаны, и эти, для нас необычные слова, давным-давно ставшие архаизмами, которые в сочетании с обычными живут в её стихах новой жизнью.
Да, это всё - о любви, "о великой земной любви", и о себе» конечно, как и подобает большому поэту-лирику.?
А.А. Кушнер обращает наше внимание на то, что истинный лиризм может скрывать в стихах никак, казалось бы, не связанных с темой любви. Но всё же, убеждает нас автор, такие стихи тоже о любви, о любви к миру, ко всему живому, к мельчайшим проявлениям жизни: только у влюблённых обостряются слух и зрение.
... Как нерасторжимо рифмуются в стихах Ахматовой радость и её трагическая подоплека! Ей удалось связать их также прочно, как, например, в двух строках ''весёлость едкую литературной шутки и друга первый взгляд, беспомощный И ЖуТКИЙ"11
...Очень часто в стихах Ахматовой ни слова о любви не сказано, о чём угодно: о цветах в доме, о "груде пёстрых овощей" ..., о парниках, о пруде и живущих в нём карасях - а мы всё равно с волнением почему-то понимаем, что это - тоже о любви, Любовь предполагает горячее, заинтересованное внимание к миру, к жизни во всех её проявлениях, любовь обостряет зрение и утончает слух:
Вижу выцветший флаг над таможней.
Ещё струится холодок,
Но с парников снята рогожа.
На взбухших ветках лопаются сливы,
И травы лёгкие гниют.10
Эти ахматовские проходные приметы, вскользь оброненные замечания даются таким напряжением не столько зрения, сколько души, что у неё в поздних стихах встречаются всё реже: на них уже не хватало сил.
Непосредственность поэтического восприятия мира, взволнованное, горячее внимание к его подробностям в поэзии Ахматовой одарили нас баснословными дарами. з
Хотя в рассуждениях А. И. Павловского и прослеживается сходство с мыслями Н. Скатова и А. Кушнера, он более обобщённо и философски обозначает суть лиризма А. Ахматовой: в видении мира таким, каков он есть и в любви к Родине в широком, историко-патриотическом и лермонтовском смысле этого слова.
... Это поэзия любви, темы неиссякаемой и вечно меняющейся, но всегда остающейся интересной и близкой людям любого человеческого общества.
... Читая ... ранние стихи из книги "Вечер", а тем более из "Чёток" и становясь свидетелем того любовного романа, о котором писал Б. Эйхенбаум, мы замечаем, что в сущности две благодетельные силы были с самого начала заложены в этом большом таланте: способность видеть таким, он есть, и любовь к Родине в широком историко-патриотическом и вместе с тем глубоко интимном, горько-мятущемся, лермонтовском смысле этого слова.
Её (Анны Ахматовой) поэтическое ощущение тех предреволюционных лет - ощущения крайней непрочности бытия, близости неотвратимо надвигающейся катастрофы, как бы "конца мира".
Своеобразное сочетание женственности, хрупкой нежности и слабости с решительным и волевым жестом, прямым и даже "низким" из характерных и озадачивающих примет ахматовской лирики.
Вместе с тем протопресвитер А. Шлеман обращает внимание читателя прежде всего на то, что суть лиризма Анны Ахматовой - в правде, имеющей силу нравственного возрождения,
И вот простые, женские, любовные стихи Ахматовой, такие, казалось бы, "незначительные" на фоне всех этих взлётов и крушений, в атмосфере мистического головокружения, на деле были возвратом к правде - той простой человеческой правде о грехе и раскаянии, о боли и радости, чистоте и падении, которая одна - потому что она правда - имеет в себе силу нравственного возрождения. Сама того не ведая и не сознавая, пиша стихи о простой и земной любви, Ахматова делала "доброе дело" - очищала и просвещала - и делала это действительно по-женски, просто и без самооглядки, без манифестов и теоретических обоснований, правдой всей своей души и совести и потому, в конечном итоге, она имела право сказать, что творчество её
Не для страсти, не для забавы,
Для великой земной любви,
На основе вышесказанного мы убеждаемся в том, что авторы всех статей высказывают сходные суждения, раскрывающие смысл истинного лиризма лирики А. Ахматовой:
1) В стихах Ахматовой живёт "великая земная любовь" (любовь-жалость), что сближает её лирику с творчеством Некрасова,
2) Все стихи А, Ахматовой, внешне не связанные с темой любви, тоже о любви, о любви более философского значения: любви ко всему живому, ко всему миру.
3) Суть лиризма стихов Анны Ахматовой - в обнажённой правде, очищающей и просвещающей, и возвеличивающей "великую земную любовь".
Заключение
В русской поэзии двадцатого века существует много тайн и загадок, связанных с судьбами великих поэтов. Сколько бы ни писали о путях поэтов в истории, всегда и "пути и судьбы" оказываются недоговорёнными и недосказанными, недописанными, как будто в этих биографиях и очерках творчества отсутствует какое-то последнее слово.
Эта недосказанность, потаённость судеб побуждает нас искать то единственное, что откроется лишь нам одним. И так будет бесконечно, Ибо последнего слова о поэтах нет. Пространство творчества, их биография и судьбы - Вселенная. Это "вселенское чувство" было свойственно многим русским гениям, в том числе и Анне Ахматовой.
Поэт наделён небывалым даром жить и существовать в разных пространствах и измерениях. Это не только дар, но и мука, и обречённость на вечное скитальство во временах и пространствах, и величайшая ответственность за собственный пророческий дар, за избранность среди живущих. Эта избранность и величайшая ответственность за свой пророческий дар отмечается исследователями творчества Ахматовой. А отражены эти в "новом умении видеть и любить человека".
Исследователи выделяют в данном тезисе три аспекта;
1) возникновение феномена
2) художественные средства, с помощью которых создаётся данный феномен
3) проявление в стихах Ахматовой истинного лиризма.
Исследуя творчество Ахматовой по этим трём направлениям, авторы критических статей не расходятся в своих рассуждениях, а создают разные варианты одного и того же умозаключения, поэтому их наблюдения могут быть обобщены и представлены в виде конкретных выводов по каждому аспекту»
- В начале двадцатого века в русской литературе возникла новая разновидность лирической поэзии - "женская поэзия", её родоначальником по праву можно назвать Анну Ахматову, т. к. особенность её творчества заключалась в синтезе взглядов на мир женщины и поэта, позволявшая ей воспевать "земную любовь" правдой всей своей души и совести. Истоки такой лирики кроются в русской прозе и богатстве психологического романа девятнадцатого века, они же позволили увидеть исследователям дисгармонию в поэзии Ахматовой, пугавшую и её саму: лирическая душа скорее жёсткая, чем мягкая, скорее жестокая, чем слезливая, явно господствующая, чем угнетённая. По-видимому, только такие качества поэзии могли создать тот феномен, который оказывал и оказывает необъяснимое впечатление и влияние на многие поколения читателей.
- В создании поэтического феномена немаловажную роль сыграли определённые стилистические и художественные приёмы, использованные поэтессой:
- простота речи, определённые синтаксические системы, свойственные разговорной речи, выбор слов, обладающих внутренними смысловыми оттенками (символикой),
Внутренние переживания человека, трагичность его душевного мира позволяют передать простые рифмические системы, оксюмороны; определённый стихотворный размер, воссоздающий прерывистую пресекающуюся от волнения или трагического переживания речь лирического героя.
Насыщая стихи качествами психологического русского романа девятнадцатого века, Анна Ахматова создаёт стихотворную новеллу, роман в миниатюре, отличающийся целостностью и обобщённостью вечной темы, тревожащей душу как мужчины, так и женщины.
Только стихи, наполненные истинным лиризмом, могут показать это "новое умение видеть и любить человека". А заключается он (лиризм) в правдивой, пусть даже горькой исповеди о "великой земной любви", несущей в себе очищающий огонь страданий, содержащей возможность нравственного возрождения.
Задача и цель лирики Анны Ахматовой - восстановить полноту мира, истинное время мира, вечное время, в котором вечны ценности духа и культуры, совести и человечности.
Ахматовой удалось сохранить "разительную крепость стройки" своего стиха и своей души.
В этом, наверное, и заключается удивительный феномен поэзии Анны Ахматовой, для которой главными целями были самосознание и самопостижение. К этим категориям стремится каждый человек, лирика же Анны Ахматовой позволяет открыть новые грани собственной души и внутреннего окружающих нас людей.
Библиография
1. Н. В. Недоброво. Анна Ахматова. Москва. Художественная литература. 1989 год.
2. Протопресвитер А. Шлеман. Анна Ахматова. Москва. Художестъ енная литература. 1989 год.
3. А. Кушнер. Поэтическое восприятие "Литературная газета;' №25 стр. 3 от 21.06.89 года.
4. М. Дудин. "Неповторимость прекрасных слов". "Советская культура", стр. 9 от 10.06.89 года.
Н. Скатов. Книга женской души. Москва, изд. "Правда" 1990 год,
6. А. Павловский. Анна Ахматова. Жизнь и творчество. Ранние годы.
7. В. Виленкин. В сто первом зеркале. Москва. изд. Советский писатель. 1990 год.
8. Н. Коржавин. Анна .Ахматова и "серебряный век". ж. "Новый мир" №7, 1989 год,
9. И, Бродский. Скорбная муза. ж. "Юность" №6, 1989 год.
10. Анна Ахматова. Сочинения в двух томах. Том 1. Москва, изд. "Правда" 1990 год,
11. Анна Ахматова, Стихотворения и поэмы. Лен. издатД989 год.