Реферат по зарубежной литературе
Эпохи Возрождения
На тему:
Образ Дон Кихота и ''безумие мудрости''
студентки первого курса вечернего отделения
Тимушевой Елены Сергеевны
Москва факультет журналистики МГУ
2002 май
"Во всем мире нет глубже и сильнее этого сочинения. Это пока последнее и величайшее слово человеческой мысли, это самая горькая ирония, которую только мог выразить человек, и если б кончилась земля, и спросили там, где-нибудь, людей: "Что вы, поняли ли вашу жизнь на земле и что об ней заключили?" - то человек мог бы молча подать Дон Кихота: "Вот мое заключение о жизни и - можете ли вы за него осудить меня?" (Федор Михайлович Достоевский)
"Малый-то недалек! - говорил я. Но странное дело, на всех путях моей жизни меня преследовали тени худощавого рыцаря и его жирного оруженосца, в особенности, когда я достигал рокового перепутья". (Гейне)
Дон Кихот Сервантеса был известен русскому читателю с середины 18 века. Величайшее произведение Сервантеса – единственная в своем роде книга Дон Кихот. Вкратце ее содержание сводится к тому, что идальго Алонсо Кихана, начитавшись книг о рыцарстве, уверовал, что все в них – правда, и сам решил стать странствующим рыцарем. Он принимает имя Дон Кихота Ламанчского и в сопровождении крестьянина Санчо Пансы, который служит ему оруженосцем, отправляется на поиски приключений.
Дон Кихот, конечно, чудак, сумасшедший, безумец, но его безумие - остаточно от великих рыцарских традиций, оно - не дешёвая придурковатость плебса, напялившего на себя рыцарский шлем, чудачество Дон Кихота - это последний отблеск заходящего солнца великой средневековой эпохи, в которой были непародийные донкихоты: Роланды, короли Артуры, Ричарды Львиное Сердце. Рыцарь Печального Образа сохраняет генетическую связь - именно так читается роман в культурной традиции Европы, где смешное выводится из трагического, где оно, смешное, мило и благородно.
А что в России?!. В России Дон Кихот - придурок, идиот, надевший на голову кастрюлю и вскочивший на дохлую клячу. Народ судит по себе. В России не было рыцарства, в ней были только тираны и шуты. Смешное в России не выводится из трагического: напротив, трагическое здесь часто оказывается гримасой шута.
| Только в одном мы твердо уверены: что никогда российский читатель не привыкнет к точному наименованию героя; всегда будет - Дон Кихот, и никогда не явится "более правильный" Дон Кихоте (так же, кстати, как и славный боевой конь, именуемый Росинанте, всегда по-русски - Росинант). По-испански rocin - кляча; ante - древняя, античная - стало быть, архикляча... Итак, финал второй части "Дон Кихота" - текст, вышедший из цензуры всего за несколько месяцев до смерти 68-летнего автора. Сервантес успел, хотя в течение своей очень долгой по тогдашним меркам жизни, кажется, постоянно пытался опоздать. В морской битве с турками двадцатичетырехлетний солдат не погибает чудом, но лишается левой руки (позже напишет, что это произошло "к вящей славе правой"), затем четыре года в Алжире, где жизнь склонного к побегам однорукого пленника несколько раз висела на тончайшем во лоске! Однако не погиб, вернулся домой, про сил места в южноамериканских колониях - чуть-чуть не получил, и тогда уж вряд ли Рыцарь Печального Образа явился бы из-за океана. Наконец, три тюремных заключения - дело нешуточное для человека почтенных лет и слабого здоровья. Впрочем, именно в тюрьме как будто были написаны первые главы романа. К тому же из тюрьмы удалось выйти, и в конце концов автор "Дон Кихота", всегда рисковавший ничуть не меньше своего героя, близок к тихой гавани. В 74-й главе второй части безумный рыцарь опомнился, и лишь трезвый оруженосец, кажется, еще мечтает о безумии. Удивительный финал и к тому же третье по счету окончание книги. Финалы Мы перелистываем мадридское издание 1968 года. Здесь 136 иллюстраций, среди которых несколько портретов Сервантеса - и все предположительные: тот привычный всем нам образ бородатого человека, между прочим, вовсе не изображение с натуры, а "словесный портрет", сделанный через сто с лишним лет после смерти писателя (по тому описанию его внешности, которое сам Сервантес поместил в Прологе к своим "Назидательным новеллам"!); кроме иллюстраций, портретов приложена карта странствий Дон Кихота (кстати, в начале XX столетия известный испанский писатель Асорин повторил этот путь и написал подробнейший репортаж). Маршрут странствующего рыцаря графически удивителен: с виду никуда не ведущая, "мотающаяся" кривая, которая постепенно замыкается в петлю и возвращается к исходной точке: безнадежный, замкнутый круг, столь естественный в поисках справедливости. На карте три маршрута. Сначала ведь Дон Кихот поднялся, вышел из дому, дал имя коню, назначил Дульсинею возлюбленной и пустился в путь один, без всякого спутника. Дорога эта заняла шесть глав первой части, где странствующий идальго успел принять посвящение в рыцари, сумел помочь крестьянскому мальчику, которого обижал богатый хозяин (после отъезда избавителя мальчику досталось втрое больше); наконец, герой избит погонщиками и купцами, доставлен домой. Племянница же, экономка и цирюльник, направляемые священником, истребляют библиотеку Дон Кихота, чтобы он не вычитал там новых подвигов. Вполне вероятно, что этими шестью главами Сервантес поначалу думал ограничиться. Получалась яркая назидательная новелла, в финале возвращавшаяся к тому, с чего началась. Однако какое-то беспокойство, неведомая сила не позволяли здесь остановиться, окончить. И вот в главе седьмой рыцарь, залечив ушибы, выезжает в большое, на несколько десятков глав, путешествие по Ламанче. Выезжает на этот раз не один. Санчо Панса появляется как бы между прочим, без особых авторских пояснений, и только позже мы получим понятие, к-примеру, о его возрасте: у него ведь сын Санчико пятнадцати лет и дочь Марисанча, которая "совсем даже не прочь выйти замуж". В том же, что простой мужичок, никогда не прочитавший ни одной строчки, отправляется за столь неподходящим сеньором без всяких колебаний, - в этом, как видно, ничего особенного автор не усматривает: Санчо "был человек добропорядочный (если только подобное определение применимо к людям, которые не могут похвастаться порядочным количеством всякого добра), однако ж мозги у него были сильно набекрень. Дон Кихот такого ему наговорил, такого наобещал и так сумел его убедить, что в конце концов бедный хлебопашец дал слово отправиться вместе с ним в качестве его оруженосца. Между прочим. Дон Кихот советовал ему особенно не мешкать, ибо вполне, дескать, может случиться, что он. Дон Кихот, в мгновение ока завоюет какой-нибудь остров и сделает его губернатором такового". Более того, рыцарь намекает, что в случае удачи речь пойдет уж не об острове, но о целом королевстве; и Санчо, как выясняется, шутит, не верит - и притом верит: "- Значит, выходит так... что если я какимнибудь чудом стану королем, то... моя благоверная станет, по меньшей мере, королевой, а детки мои - инфантами? - Кто же в этом сомневается? - возразил Дон Кихот. - Да я первый, - отвечал Санчо Панса. - Ведь если б даже господь устроил так, чтобы королевские короны сыпались на землю дождем, и тогда, думается мне, ни одна из них не пришлась бы по мерке Мари Гутьеррес. Уверяю вас, сеньор, что королевы из нее нипочем не выйдет. Графиня - это еще так-сяк, да и то бабушка надвое сказала". |
.
| И вот начались невзгоды общие - сражения, побои, приключения в Сьерре Морене, шлем Мамбрина, ветряные мельницы (кстати, исследователи обратили внимание на то, что эти мельницы были новинкой для Испании конца XVI века, так что ошибка рыцаря в известном смысле простительна - он просто не следил за техническим прогрессом!) В последней, 52-й, главе первого тома рыцарь видит статую святой девы, которую принимает за живую женщину, пытается освободить ее, извлечь из толпы бичующихся фанатиков и, конечно, получает свое. Между прочим, выходит, что безумный как бы устраивает фанатикам экзамен на милосердие, на котором все они мгновенно оказываются злобными и немилостивыми... Так или иначе, герои снова побиты, и дело опять завершается возвращением домой, кончиной героя, эпитафиями; читателям же в конце первого тома сообщается, что более о Дон Кихоте ничего узнать не удалось, и только сохранились смутные свидетельства насчет его третьего выезда. Получается, что роман снова завершен и что автор, по всей видимости, не собирается в тот момент писать вторую часть, хотя намеком на неизвестные обстоятельства последних лет Дон Кихота сохраняет свободу действий на будущее. Шесть глав распространились до пятидесяти двух; и рыцарь за это время стал еще как будто смешнее, но Санчо - вот загадка - Санчо что за человек? Ну, разумеется, плут, себе на уме; несколько раз, наблюдая за своим господином, готов "лопнуть от смеха", постоянно признается, что нисколько не верит его рассказам, видениям и "прочему вздору". Санчо как будто нарочито завирается, сообщая, что Дон Кихот "кормит жаждущих и поит голодных"; позже, во втором томе, уж прямо разыгрывает Дон Кихота, утверждая, что видит в трех крестьянках прекрасных дам и в их числе Дульсинею, в то время как Дон Кихот ничего подобного при всем желании не может разглядеть. Такой Санчо - "вместилище порока, гнездилище лукавства", крестьянин, получивший вместо острова только десятки тумаков, - казалось бы, по всякой нормальной человеческой логике, должен образумиться, убежать от обманщика... Однако прислушаемся, как он отчитывается перед своей достопочтенной супругой: "Между прочим, могу тебе сказать, что нет ничего приятнее быть почтенным оруженосцем какого-нибудь этакого странствующего рыцаря, искателя приключений. Правда, чаще всего попадаются приключения не такие, каких бы тебе хотелось: в девяноста девяти случаях из ста все получается шиворот-навыворот. Это я на себе испытал, потому в иных случаях меня подбрасывали на одеяле, в
иных лупили. Однако со всем тем до чего ж хорошо в ожидании происшествий скакать по горам, плутать в лесах, взбираться на скалы, посещать замки, останавливаться на каких угодно постоялых дворах и при этом ни черта не платить за ночлег!" Итак, битый, обманутый Санчо как будто доволен... Удивительные герои - и пятидесяти двух глав оказывается совсем не достаточно для того, чтобы во всем разобраться. Но вполне хватает, чтобы удивиться... Успех В том самом 1605 году, когда в России разгоралась великая смута и Лжедмитрий взял верх над Годуновыми, - в это самое время в Испании вышла 1-я часть "Дон Кихота". Успех был столь велик, что сразу же понадобилось еще пять изданий (кстати, шестое издание 1605 года - самое старое из сотен "Дон Кихотов", хранящихся в Москве, в Библиотеке имени В. И. Ленина). Основной причиной успеха был смех. Хохотала Испания, затем - вся грамотная Европа... Да и сам Сервантес как будто не скрывает от читателей главной цели своего повествования: "У меня иного желания и не было, кроме того, чтобы внушить людям отвращение к вымышленным и нелепым историям, описываемым в рыцарских романах; и. вот, благодаря тому, что в моей истории рассказано о подлинных деяниях Дон Кихота, романы эти уже пошатнулись и, вне всякого, сомнения, скоро падут окончательно". И Сервантесу поверили, что "иного желания и не было", как высмеять рыцарские романы, игравшие кое в чем ту же роль, как в наше время детективы. Рыцарские романы довольно быстро исчезают из обихода, как будто не выдержав поединка с Рыцарем Печального Образа: в XVII же и XVIII столетиях Сервантеса переводят во многих странах и смеются... Может быть, немного и грустят, но об этом почти никаких сведений; зато - десятки, сотни примеров того, что испанский рыцарь рассматривался исключительно как образец бессмысленных мечтаний, смешного безумия; в России конца XVIII века образованные люди начинают часто употреблять в явно отрицательном смысле глагоды "донкихотствовать", "донкишотствовать... " Смеялись. И, слава богу, что смеялись, потому что люди любят смеяться и благодаря этому часто усваивают, запоминают не совсем смешные или вовсе не смешные вещи... Между тем в самом конце XVIII века в жизни Рыцаря Печального Образа происходят удивительнейшие события. Его открывают снова. То есть вдруг замечают, что он совсем не таков, каким казался прежде. Честь открытия приписывается немецким романтикам братьям Шлегелям, но, кажется, весь образованный мир, вся Европа были близки к тому же, и не случайно с начала XIX века "новый Дон Кихот" опять пускается в свое путешествие (уж которое по счету!) по горам и странам. Оказалось, что он много печальнее и добрее, чем прежде замечали, что, разумеется, все умники живут по-умному, спокойно и сыто, посмеиваясь над теми, кто на них не похож, а вот один рыцарь никак не может умно жить, он должен помогать бороться за справедливость. И конечно же, подобные идеи нормальному человеку в. голову прийти не могут... |
Образ Ламанчского рыцаря с давних пор был известен не только русским писателям и критикам, но и просто грамотным людям. ''Смешной чудодей'' заключал в себе литературные уроки и морально-философские наставления. Образ Дон Кихота оказал огромное влияние на русскую литературу. Вспомним известный стих Державина – ''не донхишотствуй собой'' и, в особенности, упоминание Дон Кихота в ''Путешествии из Петербурга в Москву'' Радищева. Интерпретация образа Дон Кихота русскими критиками, публицистами, общественными деятелями девятнадцатого – двадцатого века может служить одним из подтверждений действенности и мирового, общечеловеческого значения, наследи Сервантеса, великого истинного гуманиста.
Зарубежные и русские критики толковали образ Дон Кихота по-разному. Например, Белинский истолковал образ Дон Кихота в довольно широком смысле – типическое обобщение самых разных реакционных течений, основанных на утрате чувств действительности. ''Разве изувер по убеждению в наше время не Дон Кихот? – спрашивал он. – Разве не Дон-Кихоты – эти безумные сепаратисты, которых только смерть герцога заставляет расстаться с мечтою о возможности восстановления империи во Франции? Разве не Дон-Кихоты нынешние легитимисты, нынешние ультра-монтанисты, нынешние тори в Англии? А этот некогда великий мыслитель, который в молодости дал такое сильное движение развитию человеческой мысли, а в старости вздумывал разыгрывать роль какого-то пророка, этот Шеллинг, одним словом, -- разве он не Дон Кихот? К особенным и существенным отличиям Дон-Кихотов от других людей принадлежит способность к чисто теоретическим, книжным, вне жизни и действительности почерпнутым убеждениям''.
Впрочем, не мне сравнивать Дон Кихота с Шеллингом. И если отбросить всю эту политическую направленность с философским уклоном, то мы знаем только, что Дон Кихот – человек, который воплотил себя в вымышленного персонажа, помышляющего добро. Его таз для бритья вместо шлема, мельницы вместо врагов, принадлежность к клану рыцарей – все говорит о его безумии. Но дело в том, что это безумие не является внутренним помешательством. Оно пришло извне, со страниц рыцарских романов, вышедших из-под пера мудрых классиков эпохи средних веков.
Но в духе Белинского образ Дон Кихота сатирически связан с русской жизнью и воплощением отрыва от действительности. Добролюбов же связывал ''безумие мудрости'' Дон Кихота с идеей либералов-идеалистов, смешных своими попытками устранить крепостнический произвол, не затрагивая самой основы порождающего его общественного строя. Донкихотство, по его мнению, выражается в русской действительности, в чуждости развивающей крестьянской революции''.
Однако нам известно, что крепостное право в России было устранено в 1861 году, а Дон Кихот все-таки пытался спасти слугу одного богача и, кстати, принес небольшой денежный доход Санчо Пансе, потому что они вместе нашли чужой чемодан.
На протяжении всего романа Дон Кихот находит чужое и присваивает себе, благо ненужное. Точно также он присваивает себе право назваться рыцарем. Нет, Добролюбов, не показывает в своей статье безуспешность планов Дон Кихота, он говорил о технике выполнения, имея в виду ''привычку к судейским изворотам''. Дон Кихот, другими словами, учит трезвому подходу к жизни ''методом от противного'' и в этом его ''безумие мудрости''. Писемский считал, что с помощью Дон Кихота, Сервантес похоронил рыцарские романы, а , по-моему, с другой стороны, он их обессмертил.
Мне, как человеку современного мира, ближе понимание Дон Кихота Тургеневым: ''…В донкихотстве нам следовало бы признать высокое начало самопожертвования, только схваченное с комической стороны. Ведь Дон Кихот и Гамлет – два основных человеческих типа: первый выражает прогресс, движение, жертвенную преданность идее и энтузиазм; второй -- эгоизм, скепсис, пессимизм.
На вопрос, что выражает собой Дон Кихот, Тургенев отвечал: ''Веру прежде всего; веру в нечто вечное, незыблемое, в истину, одним словом, находящуюся вне отдельного человека, как нечто ему достающееся, требующую служения и жертв, но доступную постоянству…''
Дон Кихот проникнут весь преданностью идеалу, для которого он готов подвергаться всевозможным лишениям…;
Самую жизнь свою он ценит настолько, насколько она может служить средством к воплощению идеала, к водворению истины, справедливости на земле''. В русской передовой критике и публицистике, начиная с Белинского, образ Дон Кихота был всегда наполнен большим общественным содержанием.
Резким отклонением от заочно установившейся традиции была попытка декадентов заново переосмыслить Дон Кихота в духе реакционно-демократического индивидуализма.
Единственная и вместе с тем определяющая черта Дон-Кихотов – стремление повернуть колесо истории. В романе Сервантеса 669 образов. Такое их наполнение новым содержанием блестяще доказывает жизненность его гениального творения. И при всех новых оттенках мысли, привносимых в эти образы, в наши дни главным остается то же, что и у Сервантеса, - сатирическое обобщение разрыва с действительностью и отставание от хода истории. Над линией горизонта, обагренной кровью заката - словно проколота вена
небесного свода,- высятся мельницы Криптаны и машут крыльями. Мельницы имеют
смысл: их "смысл" в том, что они гиганты. Правда, Дон Кихот не в своем уме.
Но, даже признав Дон Кихота безумным, мы не решим проблемы. Все ненормальное
в нем всегда было и будет нормальным применительно ко всему человечеству.
Пусть эти гиганты и не гиганты - тем не менее... А другие? Я хочу сказать,
гиганты вообще? Ведь в действительности их нет и не было. Так или иначе,
миг, когда человек впервые придумал гигантов, ничем существенным не
отличается от этой сцены из "Дон Кихота". Речь бы всегда шла о некой вещи,
которая не гигант, но, будучи рассмотрена со своей идеальной стороны,
стремилась в него превратиться. В вертящихся крыльях мельниц мы видим намек
на руки Бриарея[29]. Если мы подчинимся влекущей силе намека и пойдем по
указанному пути, мы придем к гиганту.
Точно так же и справедливость, и истина, и любое творение духа -
миражи, возникающие над материей. Культура - идеальная грань вещей-стремится
образовать отдельный самодовлеющий мир, куда мы могли бы переместить себя.
Но это иллюзия. Культура может быть расценена правильно только как иллюзия,
как мираж, простертый над раскаленной землей.
Вот как рассуждает о ''безумии мудрости'' Дон Кихота Белинский: '' Дон Кихот глубоко понимает требования истинного рыцарства, рассуждает о нем справедливо и поэтически, а действует, в качестве рыцаря, нелепо и глупо, когда же рассуждает о предметах вне рыцарства, то является истинным мудрецом. Благородная личность, деятельность которой рассчитана на почве фантазии .'' И эта личность была создана на почве испанской культуры. И народов нового человечества испанцы первые выступили на поприще всемирно-исторической жизни. Нация экзальтированная и фантастическая, Испания должна была на время слиться с чуждым ей (по логике чувства и воображения) племенем аравитян, и сделалась представительницей рыцарственности средних веков с ее восторженным понятием о чести, достоинстве, великодушии. Отсюда это множество рыцарских романов. Всякая крайность там же, где возникла, и вызывает против себя реакцию, порождая смесь радужного безумия и классического рыцарства. Зато Дон Кихот, выйдя из книги, превратился в музыку, в балет, кино, заговорил по радио (Дон Кихот - Качалов, Санчо - Яншин!) Он воплотился в тысячах портретов, рисунков (существует специальный английский словарь - "Иконография Дон Кихота"), отправился к Пикассо, Томасу Манну, Булгакову, Шаляпину, Бруно Франку.
Кроме того. Печальный Рыцарь никак не успокоится, ибо дело еще не сделано, справедливость не восстановлена. И так выходит, что многомудрому XX веку он еще нужнее, чем наивному смешливому XVII.
Источники:
1 А. Л. Григорьев ''Дон Кихот'' в русской литературно-публицистической традиции. Ленинград 1948
2 Н.И. Мордовченко ''Дон Кихот'' в оценке Белинского (с приложением неизвестной заметки Белинского о ''Дон Кихоте'') Ленинград 1948
3 К.Н. Державин. ''Дон Кихот'' в русской драматургии. Ленинград 1948
4 Андрей Новиков МИР ИСЧЕЗНУВШИХ НЕБЕС5 Н. Эйдельман ПРОСТОДУШИЕ И ПРЕДАННОСТЬ Размышление о Дон Кихоте и еще более - о Санчо Пансе ''Знание – Сила'' № 12, 1985 VIVOS VOCO!
6 Хосе Ортега-и-Гассет. Размышления о "Дон Кихоте" Изд: "Эстетика. Философия культуры" (1991)7 Дон Кихот Ламанчский. Хитроумный Идальго 2000 год Издательство "ВЕЧЕ''