Аннотация: Во второй том антологии включены произведения виднейших германских, английских, американских, французских публицистов, созданные в период с начала XV

Прутцков Г. В. Введение в мировую журналистику. Антология в двух томах. Т.2. М.: Омега-Л, 2003.

Аннотация: Во второй том антологии включены произведения виднейших германских, английских, американских, французских публицистов, созданные в период с начала XVI до конца XVIII в. Антология составлена в соответствии с программой курса «Введение в мировую журналистику».

Текстовой материал предваряется биографическими справками об авторах и сопровождается краткими комментариями.

Многие тексты, вошедшие во второй том настоящего учебного пособия, давно не переиздавались, практически недоступны студентам и являются библиографической редкостью.

СОДЕРЖАНИЕ

Германская публицистика Реформации (XVI век)

• Мартин Лютер (1483–1546)

• 95 тезисов. Диспут о прояснении действенности индульгенции

• К христианскому дворянству немецкой нации об исправлении христианства

Вторая часть «Новых цепей Англии»

Джерард Уинстенли (1609–1653)

• Знамя, поднятое истинными левеллерами

• Декларация бедного угнетенного люда Англии

Английская журналистика и публицистика начала XVIII века

• Даниэль Дефо (1660–1731)

• Опыт о проектах

• Простейший способ разделаться с диссидентами

• Гимн позорному столбу

• Джонатан Свифт (1667–1745)

• Ричард Стил (1672–1729)

• Джозеф Аддисон (1672–1719)

Германская публицистика Реформации (XVI век)

Мартин Лютер (1483–1546)

• 95 тезисов. Диспут о прояснении действенности индульгенции • К христианскому дворянству немецкой нации об исправлении христианства

Мартин Лютер – один из наиболее известных деятелей Реформации в Германии, учился в Эрфуртском университете, получил степень магистра. Отказавшись от светской карьеры, Лютер постригся в монахи и в 1512г. получил степень доктора библеистики в Виттенбергском университете.

В 1517 г. в знак протеста против продажи индульгенций в Германии Лютер послал архиепископу Майнцскому, а затем обнародовал «95 тезисов», которые и положили начало Реформации. Лютер отверг обвинения Рима в ереси и в 1520 г. публично сжег папскую буллу, отлучавшую его от церкви. Постепенно Лютер разработал основы протестантизма, перевел на немецкий язык Библию.

С развитием противоречий внутри движения Реформации Лютер перешел на консервативные позиции, требуя, например, жестокой расправы над крестьянами как над разбойниками, проявляя нетерпимость к другим реформаторам.

Вторая часть «Новых цепей Англии»

или Печальное представление о ненадежном и опасном положении республики, направленное к высшей власти Англии – народным представителям, собранным в парламенте, благонамеренными жителями Лондона, Вестминстера, Соутворка, Хемлетса и других окрестных мест, участвовавшими в составлении и подаче прошлой большой петиции от 11 сентября 1648 г. 1

Лондон, 24 марта 1649 г.

Если бы наши сердца не были обременены ощущением настоящих бедствий и приближающихся несчастий нации, если бы вы хоть немного обратили внимание на наши прошлые серьезные опасения, – мы бы молчали; но бедствия, опасность и рабство угрожают так сильно, очевидно и непосредственно, что пока мы дышим, мы не можем не говорить; напротив, мы должны громко кричать, пока вы не услышите нас или Богу не угодно будет так или иначе помочь нам.

Вы были не правы, не обратив внимания на то, что мы указывали, несмотря на решительный характер нашего представления; что может быть более невероятного, чем то, что парламент, которому поручено было народом освободить его от всякого рода притеснений и за который народ так щедро проливал свою кровь и тратил свое имущество, что этот парламент, став у власти, угнетает его [народ] так же жестоко, как во времена партии Голлиса и Степльтона, и так же обращается к армии, как это делали в свое время король и епископы, чтобы опереться на нее и сделать ее постоянной.

Наши петиции (в которых мы справедливо жаловались на притеснения и предостерегали от угрожающей опасности) теперь сжигаются рукою палача, петиционеров клеймят именами атеистов, еретиков и мятежных сектантов, называют иезуитами и левеллерами.

Клевета – это известное свойство испорченных государственных людей, и обычно она не производит никакого другого результата, как только клеймит самих же клеветников. Все же нашлись многие, которые верили их клевете о нас и ненавидели нас за то, что мы раскрывали их злые и гибельные планы, так же как теперь нас ненавидят другие за то, что мы намерены разоблачать их, так высоко ставших у власти и приобретших столь громкую репутацию. Но теперь совершенно очевидно, что наши враги могут завести нас в еще более опасное положение, чем в каком они нашли нас.

И хотя горький опыт заставил нас понять, что ничего нет более опасного для нашего народа, как терпеть от несправедливости, алчности и честолюбия тех, кого он избрал своими представителями, – все же мы воздерживались выступать со своими замечаниями и противопоставлять свои суждения их планам. Пока они не сделали еще больших шагов к нашему рабству и не обнаружили стремления захватить в свои руки власть в армии, чтобы таким образом установить над нами свою тиранию, так что теперь, быть может, даже поздно ставить преграды их злым намерениям. Как это нам ни неприятно, все же мы должны признать, что эти люди, которые раньше делали вид, что они борются за свободу в целях уничтожения общественных бедствий, оказались способными быстро выродиться и усвоили грубейшие принципы и практику старых тиранов.

Наша совесть свидетель тому, что мы совершенно не хотели верить их дурным намерениям, так как в прошлом они не только в высшей степени мужественно и успешно боролись против нашего общего врага, но и, казалось, были чуткими к несправедливости и измене той партии, которая раньше преобладала в парламенте; они взяли на себя обязательства и выполнили их, насколько могли, так, как будто они действительно стремились освободить нацию от этого опасного рабства, почему мы и доверяли им, решив рисковать своей жизнью, а многие из нас даже и пожертвовали ею.

В самом деле, так могущественны, убедительны и удовлетворяющи были их первые обязательства, представления и протесты, так были они проникнуты принципами самоограничения, так они стремились к миру нации и удовлетворению всех народных интересов, что убаюканный ими и жаждущий мира народ погрузился как бы в сон, возложив всю заботу на Армейский совет. Народ не мог допустить мысли, что они уклонятся от этих принципов или откажутся осуществить столь многие обязательства и обещания, сделанные пред лицом Всевидящего Бога, к Которому они так часто взывали и Который знает все сердца и знает искренность и чистоту каждого человека. Мы сами (хотя всегда относились к ним с некоторой настороженностью) неоднократно готовы были скорее не верить своему собственному разуму, чем делать поспешные заключения из очевидных фактов их измены.

Но вскоре они совершенно перестали считаться с агитаторами и уволили тех офицеров и солдат, которые особенно энергично боролись против пагубных постановлений парламента, твердо держась обязательств, принятых в Нью-Маркете и Трипло-Хизсе. В то же время командующие офицеры объединились с лицами, посланными от парламента и лондонского Сити, и дошли до того, что оправдывали негативные вето короля и лордов, всячески подавляя тех, кто выступал против.

В то время как мы представляли дело таким образом, что Всеобщий совет армии согласно заключенным обязательствам должен будет состоять из двух офицеров и двух рядовых солдат, выбранных каждым полком, – в действительности этот Совет оказался наполненным полковниками, подполковниками, майорами и другими старшими офицерами, совершенно никем не избранными и совершенно не сочувствующими упомянутым обязательствам. Эти начальствующие лица, проникнув туда в непропорционально большом количестве, фактически захватили в свои руки руководство Советом. И нам теперь совершенно ясно, что создание Государственного совета было хитро задумано не кем иным, как этим Армейским советом.

Потом нам приходилось наблюдать, как генералы не только ухаживали за королем, целуя его руку и пр., но и вели с ним переписку и обменивались взаимными агентами; в конце концов, сближение генералов с королем дошло до того, что король не только одобрял их предложения, но даже редактировал их прежде, чем отсылать их палате, – так они соответствовали его целям и прерогативам. Не ограничиваясь этим, генералы заключили соглашение с враждебно настроенными лондонскими горожанами, не пригласив при этом агитаторов на совещание.

Не удивительно, что после всего того, что мы видели, слышали и наблюдали, мы поколебались в нашей вере в их честность.

Из этих и других многочисленных примеров, о которых мы могли бы подробно рассказать, мы сделали вывод, что Армейский совет управляется не выборными лицами и не в тех целях, которые были провозглашены прошлыми обязательствами, но что им управляют силы, стремящиеся совсем к иным целям, и использующие все средства к тому, чтобы сделать безрезультатными честные стремления добрых людей как в армии, так и вне ее и обратить успех, которым Бог благословил нас, к своей собственной выгоде и господству.

И чем далее шло время, тем становилось все очевиднее, что они стремились только стать у власти, совершенно забыв о выполнении данных когда-то обещаний и обязательств, о надеждах народа на армию, о мире и безопасности государства; они не руководились ни законами, ни принципами, ни честью, ни совестью, но (как настоящие политиканы) лишь случаем и тем, что может помочь осуществлению их планов. Такое поведение они называют «подчинением провидению», чтобы таким образом ссылкой на религию им было легче обмануть нацию.

И чтобы все это не могло быть сочтено за клевету, мы умоляем вас беспристрастно рассмотреть последние их поступки.

И еще в Кингстоне агитаторы и их друзья в Лондоне, Соутворке и окрестностях предлагали, чтобы Тауэр, Сити и предместья его охранялись их собственными благомыслящими жителями, а не солдатами, чтобы таким образом торговля и промышленность были в полной безопасности. Такое предложение объяснялось как нашим уважением к Лондону и его пригородам, так и нашим опасением тирании, ибо из практики других тиранов мы знаем, что установление гарнизонов в больших городах приводит народ к полной бедности и продолжительному угнетению. Но это предложение, хотя оно и было принято агитаторами, все же было отвергнуто высшими офицерами, и был сформирован новый полк к еще большему отягощению республики, а тех, кто возражал против гарнизонов, осыпали упреками, исключали из числа агитаторов и подвергали другим репрессиям, о которых нельзя было даже узнать.

Но самое любопытное – это то, с каким уважением генералы относились к королю в Хемптон-Корте. Они сами посещали его и позволяли тысячам народа ежедневно приходить и видеть короля, целовать его руку и искать от него исцеления, в результате чего королевская партия в Лондоне и других местах была весьма ободрена, а королевских агентов можно было встретить в главной военной квартире так же часто, как при дворе.

Потом, когда они неожиданно обнаружили, что палата не согласна с их планами, они поспешно постановили, что палата должна быть подвергнута чистке. По этому поводу ими была опубликована большая ремонстранция от 18 августа [1647 года], в которой они доказывали необходимость этого акта; но стоило палате снова пойти навстречу генералам, причем она нисколько не уничтожила коррупцию своих членов, как они нашли, что чистка для них будет невыгодной, они отложили в сторону свое прежнее постановление и продолжают заседать в палате в том виде, как она есть.

После этого они опять занялись королем. Они снова послали ему ньюкестльские предложения, хорошо зная, что он не подпишет их; в то же время они надавали королю так много обещаний, так обнадежили его перспективой реставрации, что он все более склонялся в сторону армии, выражал генералам свое благорасположение и в своем ответе палате отдавал предпочтение предложениям генералов пред предложениями парламента. В действительности гранды армии сами желали возобновить переговоры; некоторые из них в палате яростно выступали против предложения о прекращении всяких переговоров с королем, заявляя, что таково мнение всей армии и что иначе они не гарантируют парламенту поддержки армии; в этом духе они принялись затем обрабатывать людей в армии, составили петицию от имени армии, а добрые, но слабые люди дали себя увлечь, подписав эту петицию, которая затем и была представлена палате.

Эти странные и таинственные события совершенно изменили положение вещей в армии: многие офицеры и целые полки, презрев всякие угрозы, выбрали новых агентов, чтобы следить за текущим моментом, так как солдаты опасались, что стране угрожает крайняя опасность. Большую часть офицеров нельзя было никакими средствами заставить признать, что армия солидаризируется с королем, а агенты, найдя, что все прежние обязательства, обещания и декларации нарушены и совершенно отвергнуты и что государство дошло до крайней степени опасности, – составили Народное соглашение, основанное на принципах равного права в целях объединения всего неразвращенного народа. Гранды армии вначале всячески возражали против этого, так как Народное соглашение совсем было не в их интересах, но, видя, что оно принято армией, они заявили, что, хотя их взгляды и не совпадают с теми, которые выражены в Соглашении, они тем не менее не будут противиться ему.

После этого весь план их сразу меняется: самым главным для них стало – как бы им выпутаться из положения и отделаться от короля, с другой стороны, они задались целью скомпрометировать и подавить сознательную партию в армии. Для разрешения первой задачи они задумали перевести короля на остров Уайт, где им можно было бы легче изолировать его от других людей и таким образом самим целиком завладеть им. А чтобы он согласился добровольно отправиться туда, они использовали его страх, внушив ему, что на него готовится покушение, и убедив его переменить свою резиденцию. Для большей вероятности они заставили подполковника Генри Лильберна оклеветать своего брата Джона (который тогда особенно стоял на пути грандов), что будто тот замыслил убить короля; для доказательства этого они никогда не осмелились заставить этого клеветника выступить публично (хотя по этому поводу многими благомыслящими людьми и подавались петиции); за эту услугу они продвинули его по службе, назначив его комендантом Тайнмаузского замка, обойдя при этом права другого его брата, Роберта, где этот юноша за свое отступничество, виновниками которого были генералы, потерпел заслуженное наказание, как вероломный изменник. При этом они хотели убить двух зайцев сразу, выдумав для нас имя, которое всего более ненавистно народу и поэтому могло породить веру в предполагаемое убийство. Здесь, между прочим, мы хотели бы отметить, что слово «левеллеры» придумано и присвоено как раз тем в армии (и в других местах), которые борются против всякой тирании, будь то тирания короля, парламента, армии, государственного совета и пр., и хотя не так многие верят этому, как об этом думают сами выдумщики, все же они и их агенты старательно распространяют эту и подобную им клевету в расчете на легковерие и доверчивость народа.

Но вернемся к прерванному. Итак, король был удален; тогда они решили, что настала пора расправиться со сторонниками Народного соглашения, и со всей яростью обрушились на них. На первом же армейском собрании близ Уэра был расстрелян один солдат за то только, что он настаивал на осуществлении нью-маркетских обязательств и на принятии Народного соглашения. Член вашей палаты майор Скотт подвергся недостойному обращению и был заключен в тюрьму, его и полковника Рейнсборо обвинили в сочувствии Народному соглашению; полковника Эйрса, майора Кобетта, капитана Брея и многих других заключили в тюрьму в Уиндзор, где офицеры, выступая в качестве тяжущихся сторон, судей и жюри, делали что хотели: одних приговаривали к смерти, других – к позорным наказаниям, допуская такой произвол, какого еще никогда не было на свете. Этому можно было бы не поверить, если бы мистер Солтмарш и другие исчерпывающе не засвидетельствовали их жестокости. После этого им удалось провести постановление о заключении в тюрьму пяти честных граждан за то, что они выступали в защиту Народного соглашения и требовали возмездия за кровь солдата, расстрелянного в Уэре; эти граждане были уволены со службы и, по сведениям лондонских агентов, им запрещено было выступать на митингах.

Когда же генералы решили, что армия реорганизована в соответствии с их планами и что поддерживавшие их офицеры удовлетворены жестокими мерами против левеллеров (а левеллерами они прозвали всех, кто выступает в защиту идей общего права), они нашли, что им нечего больше ждать от короля в смысле получения от него богатства, почестей и власти и что им невозможно будет удержать в своем повиновении своих офицеров и солдат в случае союза с королем. Поэтому они сразу опрокидывают все надежды короля и дают перевес в палате предложению о прекращении с ним всяких переговоров; теперь они отбросили свою прежнюю угодливость по отношению к королю и его партии и снова обнаружили притворство и злоупотребление доверием армии; это заставило всех проницательных людей понять, что им надобно порвать с такого рода людьми, у которых нет совести и которые нарушают свое слово.

Следующим их делом была перемена управления в лондонском Сити. Для этой цели они, к великому удовольствию жителей Сити, ввели в Уайтхолл и другие места несколько полков конницы и пехоты; еще раздражение было произведено заключением в Тауэр (без всякого суда и несмотря на поданные петиции) лондонского лорд-мэра и нескольких ольдерменов; арестованные были потом преданы суду лордов вопреки известному закону страны, но после того как они отказались от такой юрисдикции, они были без всякого суда освобождены от ареста. Это было явным террором по отношению к Сити, равно как и смена городских властей, произведенная ими в целях подчинения управления Сити своим целям.

Около этого же времени они начали применять свою военную власть к лицам, не принадлежащим к армии; так, был приговорен к смерти в Уайтхолле мистер Уильям Томпсон. А затем снова началось переформирование армии. С этою целью высшие офицеры под предлогом уменьшения государственных расходов (как будто вновь набранный полк для Тауэра не был тягостью) стали распускать лейб-гвардию. В действительности это было сделано потому, что эти части состояли из наиболее сознательных лиц, верных своей стране и прежним обещаниям. Подобным же образом многие другие добрые люди были выброшены из других полков. Это был план путем чистки лучших и наиболее решительных людей превратить армию в банду наемников, рабских исполнителей низких желаний и беззаконного произвола кучки людей.

Когда же эти добрые люди отказались быть распущенными, ссылаясь на нью-маркетское соглашение (где говорится, что пока цели не будут вполне достигнуты, армия не должна быть распущена), – генералы стали применять тиранические меры, арестовывая их и приговаривая к смерти. А ведь когда-то они сами отказывались распустить армию (несмотря на приказание парламента) по тем же самым мотивам и в силу того же обязательства! Из всего этого очевидно, что они, согласно принципу политиканов, считают себя совершенно свободными там, где другие люди чувствуют себя связанными, и что для них обязательства имеют только временный характер и характер простой церемонии, а хорошим и справедливым для них является только то, что содействует их коррупции и их ближайшим честолюбивым планам.

Таким образом, наиболее удобный случай, какой когда-либо предоставлялся Англии для восстановления нашей свободы, был упущен благодаря их указанным изменчивым решениям и произвольным, не оправдываемым разумом поступкам. В результате этого борьба партий дошла до крайнего обострения, а над народом прямо издевались, обманывая его красивыми обещаниями, и все это делалось под личиной религии. И вот армия, которая лишь несколько месяцев тому назад была предметом радости и надежды для всех слоев сознательного народа, теперь стала, если так можно выразиться, посмешищем и позором для всей нации. Дело дошло до того, что если раньше для солдат ничего не жалели (в надежде на их добрые обещания и декларации), то теперь этим солдатам стали отказывать даже в хлебе и готовы были забросать их камнями всюду, куда они приходили.

Торговля остановилась, бедность возросла, число недовольных увеличилось и наконец вспыхнул такой пожар, какого еще никогда не было; и нет сомнения, что это было лишь естественным результатом того страшного разочарования, которое охватило нацию и которое ведет к всеобщему восстанию и бунту, то есть к тому, к чему не могли привести даже прежние политики. Нация теперь находится в большей опасности, чем тогда, когда ей угрожали насилие и замыслы ее врагов. И все это должно быть приписано несправедливым, пристрастным и вероломным действиям этих людей.

Но когда они [офицеры] неожиданно увидели, что им угрожает серьезнейшая опасность от врагов, они, которые прежде проявляли величайшее упрямство, теперь серьезно стали раскаиваться (что, как доказывает последующее, впрочем, также было лишь притворством). Видит Бог, как нам хотелось верить им и их искренности. С выражением величайшей скорби они признали, что они руководились гнилыми принципами политиков; что они заслужили порицания за свои действия против честных людей, что они называли левеллеров иезуитами и другими бранными словами, но что впредь этого от них уже никогда не услышат, и что если нации суждено быть счастливой, то лишь при условии принятия левеллерских принципов. Они призвали всех забыть всякие несогласия, простить взаимные обиды и объединиться всем против общего врага, чтобы, если Богу будет угодно (при наших соединенных усилиях), освободить нас от этого моря опасностей; они торжественно заверяли, что никогда не отступят от справедливых принципов, никогда не будут преследовать честных людей, не будут замыкаться в особую партию и т.д., но будут всецело руководствоваться Народным соглашением для будущего устроения мира этой нации.

Как они выполнили свои обещания, это будет видно, если мы беспристрастно рассмотрим дальнейший ход событий, доказывающий их новое падение и раскрывающий их крайнее лицемерие. Лишь только (по милости Божией и с помощью наших друзей) они закончили кольчестерскую кампанию, они немедленно привлекли к ответственности ряд лиц, выступавших в Сент-Ольбансе в защиту капитана Рейнольдса; последние предпочитали скорее лишиться службы, чем быть под командой жестоких офицеров, которые, кроме того, на коленях пили за здоровье короля и заявляли, что они скорее готовы сражаться против левеллеров, чем против кавалеров. Обвиняемые были приговорены к смерти, но вскоре освобождены. Мы считаем, что такого рода дисциплина ведет лишь к удручению и понижению духа английского народа. Далее, так как полковник Рейнсборо когда-то противодействовал их несправедливым действиям, они выбросили его под благовидным предлогом из армии, предоставив ему номинальное командованием морскими силами; здесь, вследствие узких полномочий, предоставленных ему как адмиралу, он не мог управлять ни кораблями, ни офицерами, почему и не был в состоянии подавить мятеж и, по желанию моряков, был удален с должности. По его возвращении высшие офицеры, найдя, что он по-прежнему неуклонно противится их целям, назначили его на опасную и тяжелую службу под Помзрет. Он отправился туда с большой неохотой и недоумевая о причине такого назначения. Своим друзьям он откровенно говорил, что его душа предчувствует несчастье, которое потом действительно и разразилось. Но что особенно заставляет огорчаться его друзей и подозревать, – это то, что его брат не только не получает помощи, но скорее встречает всяческие помехи в поисках и преследовании виновников этого кровавого и бесчеловечного убийства.

На севере ввиду боевых действий и недостатка армии левеллеры (как их называют) сначала пользовались покровительством; они были отправлены в Бузм, где, забыв все прежние обиды и оскорбления, мужественно рисковали своей жизнью, нисколько не подозревая об обмане и вероломстве. Когда же опасность миновала и враги были подавлены, они снова впали в немилость и стали предметом еще большей ненависти и презрения, чем раньше.

Во-первых, были подвергнуты штрафу многие солдаты за подачу петиции в пользу майора Рейнольдса о том, чтобы он был назначен вместо майора Хентингтона, причем им угрожали раскроить черепа, а некоторых из них подвергли побоям. Далее, был смещен майор Джон Кобетт, несмотря на то, что он с исключительным мужеством отвоевывал Тайнмаузский замок, от каковой опасной операции отказался его непосредственный начальник. Вместо него комендантом замка был назначен один член парламента вопреки акту о самоотречении. Наконец, майор Уайт, который выполнял самые рискованные операции на севере в качестве подполковника и одновременно нес обязанности майора в полку генерала Ферфакса, за то, что он был человеком непоколебимых взглядов, был лишен должности подполковника и получил назначение в другой полк. Так поступали они не только в отношении этих джентльменов, но и всех других, офицеров и солдат, на севере и на юге, так как политика их Совета была одинакова здесь и там.

И как раньше, лишь только был достигнут первый крупный успех против Сити, когда народ с законным правом ожидал, что столь славное и неожиданное благословение Божие будет использовано к благу и выгоде республики (как на это дали право надеяться их последние раскаяния, обещания и заявления), события обнаружили, что генералы стремились к совершенно иному. Они с еще большею наглостью вернулись к своим прежним намерениям стать абсолютными господами над республикой, но здесь они встретили одно существенное препятствие: единодушное и всеобщее выступление жителей Вестминстера, решивших напролом защищать свое дело.

Это особенно выявилось при подаче петиции в сентябре прошлого года, где содержалось требование о принятии Народного соглашения, от которого генералы и офицеры не могли еще отречься.

Тогда офицеры снова закричали о единении и приказали своим агентам собирать митинги и договариваться с теми, которые раньше всех стояли за Народное соглашение и которые включили в петицию 11 сентября основные требования этого Соглашения.

На деле и это было не чем иным, как маневром со стороны офицеров, чтобы ошеломить деятельную и бдительную партию и усыпить ее, в то время как они будут продолжать по частям выполнять свою работу.

Внешне казалось, что они только и заняты Народным соглашением, в действительности же это было только забавой, обманом и надувательством по отношению к тем людям, которые искренне желали проведения Народного соглашения в жизнь. Офицеры затемнили, запутали смысл Народного соглашения, сократили его и извратили во многих отдельных пунктах, хотя постоянно клялись, что очень желают его. Тем временем, отвлекши внимание добрых людей, они тайно и спешно преследовали совершенно другие цели. Тогда добрые люди, убедившись, что офицеры преследуют чуждые им цели, принялись со всей искренностью вырабатывать свой совершенный и полный проект Народного соглашения, включив в него все основные свободы и все требования об устранении общественных бедствий, как это пространно излагала петиция 11 сентября.

Многие из этих петиционеров выражали желание, чтобы Народное соглашение было принято без каких-либо особенных и жестоких судебных процессов, как это имело место недавно, без введения армии в Лондон, без раздробления палаты, без предания короля суду чрезвычайного трибунала, чего никогда не было в истории английского правления.

Петиционеры правильно предвидели, что офицеры своим мнимым сочувствием к Народному соглашению хотят лишь обмануть народ. Действительно, установление господства в Государственном совете и через него во всей стране – вот что было главным делом, чего домогались и к чему стремились офицеры. Они низлагают короля, уничтожают палату лордов, терроризируют палату общин и сводят ее до роли канала, через который проводятся декреты и постановления тайного совета кучки офицеров. Одновременно с этим они создают свою судебную палату, свой Государственный совет и провозглашают народ верховной властью, а парламент – высшим авторитетом.

Все эти мероприятия (многие из которых были предметом желания благомыслящих людей), однако, были проведены в такой форме, что содействовали исключительно целям офицеров, устраняя все, что стояло на их пути к власти, богатству и господству.

И хотя все это нами предвиделось, все же так показались убедительны их внушения для многих добрых и благомыслящих людей из народа, как солдат, так и других, что они действительно поверили офицерам, стали надеяться на них и сочли, что не могут лучше использовать свое время и способности, как оказывая им всяческую помощь и поддержку.

Единственно, чего боялись офицеры, это того, что им помешают наши разоблачения их лицемерия и предательства и что нам будут верить в этом.

С этою целью они прежде всего строгими мерами заставили замолчать печать; далее они обрушились на нас клеветой и всякого рода ложными доносами, какие только могла изобрести их злоба против нас. И как чудовищно низки были они в этой травле, что старались проникнуть во все наши дела, использовали всякое наше знакомство и дружескую близость, и в заключение выставили против нас такие скандальные обвинения, какие обыкновенно выставлялись лишь прежними государственными деятелями и которые, если их исследовать, противоречат друг другу и ни в малейшей степени не соответствуют действительности.

Этими средствами они снова укрепили свою власть, до тех пор, пока Бог не воздвигнет против них наших врагов как заслуженное наказание за их низкое отступничество или пока их многочисленные и жестокие насилия настолько умножатся, что народ сам сбросит их с высоты узурпированного ими величия.

Они уже потеряли любовь народа и держатся теперь одной силой; те немногие добрые люди, которые еще поддерживают их, когда-нибудь поймут, орудием кого они являются; поймут, насколько противоречит их интересам содействие планам кучки этих надменных и властных людей и как легко для них обратить свои способности в силу к лучшему, к целям, преследующим благо общества и выраженным в их прежних обязательствах. И когда жалобы отягощенного народа и их собственное сознание уяснит добрым людям это, они будут жалеть, почему они так долго уклонялись от истинного пути, и тогда они обратят все свое мужество и энергию на то, чтобы освободить свою угнетенную страну от того страха и пленения, под тяжестью которых она теперь стонет.

Правящие офицеры говорят о свободе, но какая это свобода, если они заставили замолчать печать, которая по праву является и считается у всех свободных народов самым существенным признаком свободы? Не напоминают ли они этим Иуду-предателя, величайшего преступника и злодея, которого даже епископы и Звездная палата постыдились бы признать своим.

Какая это свобода, когда честных и достойных уважения солдат присуждают к позорным экзекуциям, заставляют их проезжать публично верхом с лицом, обращенным назад, и ломают мечи над их головами только за то, что они подали петицию, в которой защищали свободу? Разве это не новый способ сокрушить дух английского народа, чего никогда не снилось ни Страффорду, ни архиепископу Лоуду? Мы, право же, не видим никакой разницы между теми и другими.

Также в отношении свободы совести. Что мы можем ожидать здесь, судя по делу одного достойного члена вашей палаты, если будет продолжаться их господство?

Что касается заключения мира, то какого мира можно ждать, если высшие офицеры армии господствуют в вашей палате и в Государственном совете и являются всем во всем в Армейском совете, если военная власть в действительности господствует над властью гражданской? Мы открыто признаем, что мы не видим,

чтобы что-нибудь делалось для достижения мира, мы видим только, что народ ежемесячно облагается громадными налогами, как будто война стала единственным ремеслом страны или как будто народ обязан содержать армию, независимо от того, хорошо у него идут дела или плохо, есть у него хлеб или нет.

И относительно благополучия нации – что сделано в этом направлении? Ничего. С того времени, как офицеры стали у власти, только увеличились злоба, ненависть и вражда, которые породили наши прошлые несчастные разногласия. Офицеры как будто полагали все свое счастье во всеобщем разделении нации, не содействуя ни в малейшей степени делу примирения, не заботясь о том, чтобы сделать народ веселым и довольным, что приводит к успеху в делах и изобилию, не стремясь к тому, чтобы были забыты отдельные печальные воспоминания и устранены различия партий. Ни о чем об этом не заботятся, а делают лишь то, что ведет к озлоблению народа, этому источнику беспорядков, бедности и нищеты.

Разве не увеличилось бремя налогов оттого, что судьям, являющимся их креатурой, назначено жалованье по 1000 фунтов в год, не считая обычных судебных доходов? Судебные пошлины давно уже считаются тяжелым бременем; но было ли произведено какое-либо их сокращение или что было сделано по борьбе с судебной волокитой? Коснулись ли они такого всеобщего бремени, как десятины, разъедающей подобно язве промышленность и сельское хозяйство? Или что они сделали в отношении акцизов, которые за счет желудка трудящихся и бедняков обогащают ростовщиков и прочих жадных червей республики?

А что они сделали для установления свободы торговли, для уничтожения невыносимых таможенных пошлин? Ничего, кроме того, что посадили сотни новых жадных мух на старые язвы народа.

Что существенного предложили они вам в своей последней петиции, за которую вы так много благодарили их? Вы назвали их желания умеренными и скромными, когда из ее содержания очевидно, что офицеры намерены только закрыть рты своим солдатам и погрузить их в приятную дремоту, в то время как сами они заняты своими планами установления абсолютного господства. А где их судебное обвинение против исключенных членов вашей палаты? Почему они не находят в своей среде преступников, раздававших должности своим креатурам и родственникам?

Почему они не привлекают к ответственности тех, которые раздавали щедрые подарки с ежегодными доходами в сотни и тысячи фунтов в то самое время, когда государственный кредит поколеблен, а многие семьи вынуждены голодать, до крайности разоренные участием в гражданской войне? Почему они терпят тех, которые незаконно раздавали во владение епископские и роялистские земли? Вместо этого они сами приобрели в короткое время крупнейшие поместья – факт, на который следует особенно обратить внимание.

Почему также они не протестовали против главного судьи и других высших судей за то, что те сохранили за собой свои должности, хотя эти должности были пожалованы им (как и многим другим) парламентом, когда в нем заседали исключенные ныне члены? Почему они не привлекают к ответственности тех вероломных людей, которые бессовестным образом нарушали закон о самоотречении? Не является ли причиной их молчания здесь то, что эти люди – их креатуры и что в этом деле они сами заинтересованы?

О, несчастная Англия, которая видит это и все же терпит своих несносных хозяев!

Чего же можно ожидать от таких офицеров, которые, как это часто обнаруживалось, жаждут крови народа и солдат, наиболее активно борющихся за общую свободу, мир и благоденствие республики?

Или чего можно ожидать от Армейского совета, который требует от верховной власти издания закона, в силу которого совет офицеров мог бы присуждать к смерти всех гражданских лиц, вносящих, по его мнению, смуту в армию?

Конечно, все это только обнаруживает их истинную сущность, их внутренние намерения и стремления, которые со всей очевидностью свидетельствуют перед вами и всем миром о том опаснейшем положении, в котором когда-либо была нация.

Если у вас есть еще совесть, то все, что мы вам здесь сказали и что вам самим прекрасно известно, не может не произвести глубокого впечатления, если только вы не сообщники их планов и не находитесь во власти немногих испорченных личностей.

Впрочем, может быть, наша столь долго обманываемая и несчастная нация находится в столь отчаянном положении, что среди вас не найдется уже и одного, который был бы верен тем известным принципам, какие еще звучат в ушах каждого человека по всей стране и на которые вы из-за страха или низкого пресмыкательства закрываете свои глаза. И все же мы не раскаиваемся в том, что мы изложили здесь или в наших предыдущих петициях. Наоборот, мы особенно радуемся тому, что мы явились свидетелями истины и разоблачителями их обманных и вероломных планов, имеющих целью обмануть и поработить государство их гордости, честолюбию, страстям и жадности и установить тиранию (если не герцогскую или королевскую власть). Из последних их действий можно ясно заключить, что власть, в конце концов, будет единоличной. Какова будет ее форма, это покажет время (если только им в этом не помешают); во всяком случае, для нас одно ясно, что наше будущее так плохо, как это только может быть.

Но мы уверены, что в нашей палате есть еще члены, добросовестно выполняющие обязанности высшего народного представительства, которое действительно и реально принадлежит вам всем в целом.

Кто бы мог против этого возразить? Ни измена, ни насилие не могут лишить вас этого высшего авторитета. Но если даже вы все заражены коррупцией, – чего не дай Бог, – мы и в таком случае не будем жалеть о том, что мы представили здесь и опубликовали. Ведь это откроет глаза и поднимет дух всех добросовестных людей, как солдат, так и народа, и заставит их так остро почувствовать опасность угрожающего им рабства, что эти люди, эта шайка офицеров никогда не посмеет осуществить свои негодные намерения.

Величайшим позором является то, что им [офицерам] позволили зайти так далеко. Ни одна партия не является столь виновной, как эта партия. В самом деле, король и его партия были вовлечены в гражданскую войну вследствие их ложного воспитания, условий их жизни, духа времени (хотя это, конечно, не извиняет его и его партию). Также Голлис и его партия применяли меры насилия против народа, верного республике, из ложной ревности против так называемых сектантов и в целях установления пресвитерианского единообразия (хотя это очень мало извиняет их преступления). Однако ни та, ни другая из этих партий не нарушала так открыто столь многие и великие обязательства любви и уважения к народу, как сделала эта партия, ибо намерения и стремления этих людей поработить республику и увековечить ее бедствия без обращения малейшего внимания на дороговизну и упадок торговли превосходят по своему характеру и размеру всю порочность обеих первых партий, взятых вместе.

Обсудив это должным образом и перечислив все их вероломные и изменнические действия в отношении армии, парламента и государства, мы, в интересах самих себя и в интересах всего благомыслящего народа, перед всей вашей почтенной палатой и пред лицом Всемогущего Бога протестуем против их [офицеров] вероломного отношения к армии, против роспуска совета агитаторов и против захвата ими власти и распространения влияния армии на парламент и народ; против расстрела солдат в Уэре и жестокостей их по отношению к другим лицам с целью смирить дух солдат и сделать армию послушной исполнительницей их планов; против их безответственной политики по отношению к королю и его партии, – политики, приведшей нацию к новой и опасной войне.

Мы протестуем также против их притворного раскаяния, совершенно недостаточного по сравнению с их отвратительными преступлениями, и против их чрезвычайных актов: против введения ими армии в Лондон (к еще большему разорению торговли), против раздробления палаты, причем ни одному члену не было предъявлено обвинение в отдельности. Мы протестуем также против чрезвычайных судов и их смертных приговоров с единственной целью достигнуть таким образом абсолютного господства.

Мы протестуем против создания высшей судебной палаты как учреждения, несправедливого само по себе и опасного в будущем, так же, как и против Государственного совета, считая его противоречащим тексту даже того Народного соглашения, которое представлено вам офицерами.

Мы выступаем, наконец, против всяких митингов офицеров вроде того, который был в четверг 2 февраля [1649 года] и на котором была принята резолюция о кровавом законе, угрожавшем виселицей всякому, кто, по их мнению, вносит смуту в армию. Мы считаем, что совет офицеров не обладает властью ни выражать настроение всей армии, ни судить гражданских лиц, ни вмешиваться каким бы то ни было образом в дела государственного управления в большей степени, чем это могут делать простые солдаты и гражданские лица.

Мы протестуем против всего этого как несправедливого, отвратительного и опасного, и объявляем, что если мы теперь не получим справедливого удовлетворения или помощи, то мы не остановимся перед тем, чтобы, когда сочтем удобным, снова прийти и просить вас об этом справедливом удовлетворении.

В заключение наших суждений мы заявляем, что мы с удовольствием подчинились бы почтенной палате, если бы высокая рука офицеров не владела вами. Поэтому мы и спешим воззвать к новому представительству, справедливо избранному, как это выражено в наших серьезных пожеланиях, представленных вам. Кроме того, мы желаем, чтобы вы предложили армии выбрать представителей, состоящих из лучших лиц, избранных каждым полком, как это было в Нью-Маркете.

Мы покорнейше просим не принимать решения нескольких офицеров за настроение всей армии; офицеры армии имеют не более власти издавать законы для армии, чем государственные чиновники, назначенные исполнять законы в интересах народа. Те и другие учреждены только для дисциплины и управления.

Мы надеемся, что вы ускорите дело с Народным соглашением и в соответствии с нашими пожеланиями, выраженными в наших петициях, быстро рассмотрите его и осуществите его требования и тем предотвратите угрозу надвигающегося рабства.

--------------------------------------------------------------------------------

1 Памфлет «Вторая часть Новых цепей Англии» написан 24 марта 1649 г. в продолжение высказанных в первой части мыслей. Лильберн требует созыва нового народного представительства, избранного на справедливых началах. За оба эти памфлета Лильберн и два его единомышленника уже через четыре дня были заключены в тюрьму Тауэр.

Печатается по: Джон Лильберн. Памфлеты / Пер. В. Семенова. М., 1937.

Джерард Уинстенли (1609–1653)

• Знамя, поднятое истинными левеллерами

• Декларация бедного угнетенного люда Англии

До начала Гражданской войны Уинстенли преуспевал в торговле, у него было собственное предприятие в лондонском Сити. В годы революции он разорился, бедствовал, участвовал в различных церковных организациях и сектах. С установлением в Англии республики Уинстенли начинал писать памфлеты на злобу дня. Он стал идеологом движения диггеров («истинных левеллеров»), которые выражали интересы городской и особенно деревенской бедноты и выступали за совместную обработку общинных земель. Большинство памфлетов Уинстенли посвящено обоснованию требований диггеров и оправданию их действий.

Уинстенли-публицист близок к идеалам утопического коммунизма. В своем главном произведении «Закон свободы» он предложил план полного переустройства общества на основе ликвидации частной собственности на землю.

Знамя, поднятое истинными левеллерами

или Строй общности, открытый и предлагаемый Сыном Человеческим, Вильямом Эверардом, Джерардом Уинстенли, Джоном Пальмером, Ричардом Кудгрумом, Джоном Саутом, Томасом Старром, Джоном Куртоном, Вильямом Хогриллом, Вильямом Тэйлором, Робертом Сойером, Кристофером Клиффордом, Генрихом Биккерстаффом, Джоном Баркером, Джоном Тэйлором и др., начавшими засеивать и удобрять пустошь на холме св. Георгия в приходе Уолтон в графстве Сёррей.1

Лондон

Напечатано в году MDCXLIX

КО ВСЕМ МОИМ СОБРАТЬЯМ ПО ТВОРЕНИЮ,

КОТОРЫЕ УЗРЯТ НИЖЕСЛЕДУЮЩИЕ СТРОКИ

Бог сего мира, ослепив очи мирских людей, получил власть над ними и их жизнями, правлениями и царствами и всеми мерами противится вечному духу, царю справедливости, напрягая всю свою хитрость и силу, чтобы уничтожить этот дух во всем творении и погубить тех людей, в коих он обитает, коих он направляет и коими правит, – создавая законы, а также изобретая кары, преследующие ту цель, чтобы все народы, языки и наречия пали ниц и поклонялись этому богу, стали подданными и даже рабами его и тех людей, в коих он пребывает. Но бог мира сего есть гордыня и алчность, корни всякого зла, от которых проистекает все зло, свершающееся под солнцем, как коварство, тирания и любоначалие, презрение к своим собратьям, убийство и уничтожение тех, кто не хочет, либо не может подчиняться их тирании и поддерживать их господскую власть, гордыню и алчность.

Я провел несколько бесед с автором нижеследующей декларации и лицами, подписавшими ее, и из опыта общения с ними увидел, что они мягкосердечно поступают и что ими руководит вечный дух, князь мира на путях справедливости, дабы они не осмелились посягнуть на несправедливый поступок, но желали бы поступать по отношению ко всем так, как они хотели бы, чтобы поступали по отношению к ним, и чтобы в них царили мир и радость, сопряженные и соединенные в одном духе славы, истины и любви ко всем собратьям, довольство пищей и одеждой и проявление смирения и кротости духа. Такие люди будут участниками обетованного царства: «Блаженни кротции, яко тии наследят землю».

Во-вторых, этот их поступок, пахота земли при разработке пустошей, есть поступок, исполненный правоты и справедливости, свидетельство любви и милосердия к своим собратьям; в нем нет ничего от бога мира сего, ни от гордыни, ни от алчности, ни от себялюбия, ни от прославления плоти.

Удостойте прочесть или хотя бы просмотреть нижеследующие строки, вы, властители земли. О, если бы разум царил в сердцах ваших, как судия. Я заверяю вас, что ничто здесь не написано по злобе или ненависти к вашим лицам, но из любви к вам, собратьям по творению, но против того, что принудило ваш собственный дух к рабству; если бы вы могли говорить беспристрастно, то ваша совесть могла бы быть моим свидетелем, а она только вносит колебание в ваше самопринуждение осуществлять тиранию, бичуя и попирая ногами ваших собратьев, особенно тех, чьи глаза открыты и могут ясно видеть великого диавола, тиранию, гордыню и алчность, владеющих вашим духом и царящих в вас; они приведут вас к гибели: ангелы, не сохранившие своего первоначального состояния, пребывают в цепях тьмы до великого судного дня.

Все творение проникают ангелы вечного духа справедливости, все они – духи наставляющие, внушающие каждому созданию на его языке волю отца. «Сонмы Господни составляют 20000 тысяч ангелов».

Но великие люди земли, властители мира сего, вы – ангелы, не сохранившие своего первоначального состояния и пребывающие ныне в цепях тьмы: вашим первоначальным состоянием были невинность и равенство с вашими собратьями по творению, но ваша господская власть над ними, над их личностями и совестью, ваше гордое плотское самообольщение, ваше преувеличенное мнение о себе, все это – плоды тьмы, в которую вы впали. Все творения стонут в рабстве и поныне, ожидая освобождения и должно ждать до тех пор, пока не будет отстранен тот, кто препятствует ему, этот человек греха, этот Антихрист, восседающий на троне в сердцах людей мира сего, властителей земли, надо всем, что носит имя Божие.

Я знаю, вы высокого мнения о себе, думаете, что вы много знаете и многое видите, но свет, который вы носите в себе, есть тьма. И как велика эта тьма! Те, кто живет в свете духа, различают, что она – мрак, принимаемый вами за свет.

Поистине великий свет, яркая утренняя звезда, просияет и осветит все, светя во мраке, и тьма не сможет объять ее, хотя вы и будете отвергать ее с большим презрением, чем когда-либо.

Я не жду ничего, кроме сопротивления, насилия и глумления от плотского человека, лорда Исава: я знаю, что в глазах плоти это будет принято за глупую попытку и станет предметом гнева и посмешища, но для них утешением и поощрением будет то, что силы жизни и света, дух, повелевающий ими, будет руководить ими, давать им силы и поддерживать их, спасая их от когтей льва и лап медведя.

Ибо велика работа, которая вскоре будет проделана на земле. Не презирайте видений, голосов и откровений; читайте писание, пророчества ныне исполняются; не уподобляйтесь братьям Иосифа и не говорите дурно о вещах, которых вы не знаете. Ибо то, что идет от Бога, устоит; делайте, что можете и хотя бы вы и потерпели неудачу в течение некоторого времени, времена скоро исполнятся; ваше дело снова даст ростки и процветет подобно зеленому лавру: все, что исходит не от Отца, падает, хотя бы вы напрягали весь ваш ум, силу и ловкость для поддержания его, но восстановления этого не последует. Да просветит вас вечный дух, дабы разум пребывал в вас и вы поступали в согласии с ним, – это желание вашего любящего друга и собрата

Джона Тэйлора

24 апреля 1649 г.

ДЕКЛАРАЦИЯ ВЛАСТЯМ АНГЛИИ И ВСЕМ ВЛАСТЯМ В МИРЕ,

обнаруживающая причины, по которым простой народ Англии начал и дает согласие копать и обрабатывать землю, сеять хлеб на холме св. Георгия в Сёррее; от тех, кто подписался и от многих тысяч, дающих свое согласие.

В начале времен великий Творец – разум создал землю, чтобы она была общей сокровищницей, чтобы хранила зверей, птиц, рыб и человека, господина, предназначенного править этими созданиями; ибо человек обладал властью, дарованной ему над зверями, птицами и рыбами; но вначале не было произнесено ни единого слова о том, что одна ветвь человечества будет править другою.

И причина этому та, что каждый отдельный человек, мужчина или женщина, есть сам по себе совершенное создание. И тот же самый дух, который создал земной шар, пребывает в человеке, чтобы он управлял землею. Так как плоть человеческая подчинена разуму, Создатель дал его человеку, чтобы быть учителем и наставником для самого себя, поэтому Он и не нуждается в поисках вовне наставника или правителя, помимо себя, и не нуждается ни в каком человеке для поучения себя, ибо тот же самый, помазанник, который обитал в Сыне Человеческом, научил и Его всем вещам.

Но с тех пор плоть человеческая (этот царь зверей) начала наслаждаться предметами творения больше, чем духом разума и справедливости, который проявляет себя в пяти чувствах – слухе, зрении, вкусе, обонянии и осязании; с течением времени он впал в умственную слепоту и слабость сердца и обращается вовне в поисках наставника и правителя. И таким образом эгоистическое воображение, овладев пятью чувствами и управляя ими, как царь, вместо разума, и работая об руку с алчностью, подстрекнуло одного человека наставлять и управлять другими; и тем самым дух был убит, и человек был ввергнут в рабство и стал большим рабом себе подобных, чем полевые звери были рабами ему. Вслед за тем земля (сотворенная, чтобы быть общей сокровищницей для помощи всем – как зверям, так и людям) была обнесена изгородями и поделена на огороженные участки наставниками и правителями, а остальные люди были превращены в слуг и рабов. И земля, которая по творению была создана как общий фонд для всех, теперь покупается и продается и находится в руках немногих, чем наносится ужасное бесчестие великому Творцу, как будто Он – почитатель отдельных личностей, будто Он радовался обеспеченной жизни немногих и веселился нищенским существованием и нуждою других. Вначале было не так.

Это наступление рабства называется Адам, потому что эта внешняя управляющая и наставляющая власть образует препятствие для духа мира и свободы; сначала в сердцах, наполняя их рабским страхом перед другими, затем отдавая внешней власти одних людей, тела других – для заключения в тюрьму, применения наказаний и притеснений. И это зло обрушилось на нас из-за его собственной алчности, которая ослепляет его и делает слабым и он уже не видит закона справедливости в своем сердце, являющегося чистым светом разума, но ищет его вовне, и тем самым навлекает на творение рабство и проклятие, а Творец оказывается обманутым: во-первых, наставниками и правителями, которые самовольно вторгаются в область духа, чтобы поучать и править там, где Он один является царем; во-вторых, другими, которые отвергают дух, чтобы быть наставляемыми и управляемыми своими товарищами, и это получило имя «греха Израиля», который отверг Господа и избрал на царство Саула, подобного себе, тогда как они обладали тем же духом разума и правления в самих себе, каким обладал и он, они были только его подданными. А когда Израиль отбросит посторонних учителей и правителей и вернется к господу, чтобы быть наставляемым и руководимым тем справедливым царем, который по пророчеству Иеремии воцарится на новом небе и новой земле в последние дни, тогда настанет и освобождение от рабства (Книга Иеремии, гл. 23, ст. 5, 6).

Но в теперешнем состоянии старого мира, который коробится, как пергамент в огне, и изнашивается, мы видим, как гордая плоть воображения – мудрая змея, подымается во плоти и приобретает власть над некоторыми, чтобы управлять другими и принуждать одну часть творения быть рабами другой. И это убивает дух в обоих. Один смотрит на себя как на наставника и правителя и возносится в гордости над своим собратом; другой рассматривает себя как несовершенного и унижает сам себя в своем духе, а на своего собрата, подобного ему в образе своем, смотрит, как на господина над собою.

И таким образом Исав, человек плотский, олицетворение алчности и гордыни, убил Иакова, духа кротости и справедливого правления в свете разума, и правит им: так земля, сотворенная как общая сокровищница, чтобы все жили в достатке на ней, вследствие несправедливых поступков одних людей по отношению к другим, превратилась в место мучительства одних другими.

Но великий Творец, дух разума, терпел лишь некоторое ограниченное время такое пренебрежение к Нему и попирание Его ногами со стороны алчной и гордой плоти. Поэтому Он изрек: «Семя, от которого произошло творение, в коем обитаю Я, отрубит голову этой змее и снимет с Моего творения снова проклятие и рабство; и когда Я, царь справедливости, воцарюсь снова в каждом человеке, Я стану благословением земли и веселием всех народов».

Со времени же появления препятствия или Адама, землю стали огораживать и отдали старшему брату Иоаву, плотскому человеку, и ее стали покупать и продавать один другому; а младший брат Иаков, который должен был наследовать или выступить вслед за ним, всемирная произрастающая сила справедливости, несущая свободу всему творению, был превращен в слугу.

А этот старший сын, человек рабства, держал и землю в рабстве себе не кротким законом справедливости, а ловкими эгоистическими советами и открытым грубым насилием. Ибо откуда же взялись подобные войны и слухи о войнах среди народов земли? И откуда взялись такие безумные люди, что уничтожают друг друга? Все это то лыко для того, чтобы поддерживать гражданскую собственность на честь, господство и богатства одних по отношению к другим, а это есть проклятие, под которым стонет творение, ожидая освобождения.

Но когда земля снова станет общей сокровищницей, как ей и подобает, ибо все пророчества писания и разума сходятся на этой общности, и человечество опять восстановит начертанный в сердце его закон справедливости, и все будет сделано единым сердцем и единые умом, тогда прекратится эта враждебность во всех странах, ибо никто не осмелится домогаться господства над другими, и никто не посмеет ни убить другого, ни пожелать себе земли больше, чем у другого. Ибо тот, кто будет господствовать, заключать в тюрьму, угнетать и убивать своих собратьев по творению под любым предлогом, есть «убитель» творения и орудие проклятия и он идет не по пути справедливости («Поступайте так, как вы хотели бы, чтобы другие поступали с вами, и любите ваших врагов не на словах, а на деле»).

Поэтому вы, властители земли, или старший брат – лорд Исав, вы, которые, по-видимому, правите творением, заметьте себе сначала, что сила, выдвинувшая вас, есть эгоистическая алчность и гордыня, вожделение жить во славе и богатстве, выше Иакова, кроткого духом; а он есть семя, лежащее скрытым среди бедного простого люда или младших братьев, от которых должно произойти благословение, распространяющее освобождение на все народы.

И живой царь справедливости, разум, только взирает на тебя и предоставляет тебя самому себе; в то время как ты сам считаешь себя ангелом света, ты окажешься при свете солнца диаволом, Адамом и проклятием, под которым стонет творение. Теперь же настало время твоего падения, Иаков должен восстать, а он – всемирный дух любви и справедливости, который наполняет и наполнит всю землю.

Ты, поучающая и правящая сила плоти, у тебя было три периода хвастовства перед братом твоим. Первый был от времени твоего появления, именуемый Адамом или препятствием, до прихода Моисея, и тогда ты, будучи себялюбцем в Каине, убил твоего брата Авеля, простосердечного человека, любившего справедливость. И ты своей мудростью и звериным правлением отравил всю землю, пока не пришел Ной; и это было время для мира, подобное зарождению жидкого семени в матке для появления на свет человека-ребенка.

И от Ноя до прихода Моисея ты правил при помощи издевательства, гордыни и жестокого гнета; Измаил против Исаака, Исав против Иакова, ибо ты всегда был плотским человеком, преследующим человека справедливости, дух разума.

И затем, во-вторых, от Моисея до прихода Сына Человеческого, когда было такое время на свете, когда человек-дитя не мог говорить, как мужчина, но только лепетал, употребляя знаки для пояснения значения своих речей; так делают многие люди, как мы видим, не умеющие говорить. Ибо закон Моисея был выражен языком символов, жертвоприношений, обрядов и обычаев, и это были времена слабости. А в это время также, о ты, поучающая и правящая сила, ты была угнетательницей; ибо загляни в Писание и скажи, не был ли Аарон и священники первыми, кто стал обманывать народ. Правители, цари и судьи были постоянно главой океана, из власти которого изливались на землю тяготы, гнет и нищета; и обе эти власти с тех пор были проклятием, которое привело землю и человечество в смущение и к смерти своим лицемерным и эгоистическим поучением и правлением, и иначе и не могло быть; ибо пока человек смотрит на себя, как на несовершенное создание, и ищет вовне наставника и правителя, он остается все это время чуждым духу, пребывающему в нем самом.

Но хотя земля находилась во тьме со времени появления Адама, и люди руководствовались светом и законом, вне их находящимися, все же были как бы стражами: их поучал дух, обитавший в них, а не плоть, находившаяся вне их; это были Авраам, Исаак, Иаков и пророки; и эти люди и подобные им были с тех пор мишенью, на которую обрушивалась вся ярость властителей земли во все времена мира, с помощью их эгоистических законов.

И затем, в-третьих, со времени Сына Человеческого, когда человек-дитя начал говорить, как подросток, вырастающий до зрелого возраста, и нашего времени, когда дух подымается в силе своей. О ты, поучающая и правящая власть земного человека, ты угнетала путем заключения в тюрьмы, обнищания и мучений; и вся твоя сила и ум были направлены на то, чтобы издавать законы и направлять их против тех, кто стоит за всеобщую свободу, – это и является восстанием Иакова; и свобода не была совсем уничтожена этими древними порабощающими законами, но сохранилась как оружие против человека-ребенка.

О ты, власть Англии, хотя ты и давала обещание превратить ее народ в свободный народ, но ты так ставила этот вопрос по своей себялюбивой природе, что ввергла нас в еще большее рабство, и гнет тяготеет над нами еще тяжелее. Ты не только ограничивала твоих собратьев по творению, простых людей, коркой хлеба, но смущая всех людей через посредство своего правительства, делающего что-либо и тут же упраздняющего сделанное.

Во-первых, ты заставила народ принять Ковенант и поклясться добиться Реформации и дать свободу каждому человеку на его месте; однако когда человек действует в соответствии с этим Ковенантом, его заключают в тюрьму, угнетают чиновники, суды и так называемые судьи.

Ты издала указы об отмене угнетающих, папистских, епископальных, деспотических законов и законов о прерогативах, но мы видим, что власть деспотизма и прерогатив есть великий постоянный закон, правящий на деле, тогда как другие правят только на словах. Ты дала много обещаний и заверений сделать страну свободной. Однако и по сей день тот самый народ, которому ты давала заверения дать свободу, угнетен судами, описями, сессиями, мировыми судьями и секретарями, так называемыми бейлифами, комитетами, подвергается тюремному заключению и бывает вынужден растрачивать тот хлеб, который мог бы спасти их жизни от голода.

И все это за то, что они хотят сохранить всеобщую вольность и свободу, которая является не только нашим прирожденным правом, дарованным нам нашим создателем, но которую вы обещали нам восстановить, освободив от прежних угнетающих властей, которые теперь уже устранены; ту свободу, которую мы купили нашими деньгами, уплаченными налогами, постоями и пролитой нами кровью. Все это ты получила из наших рук, но ты до сих пор не выполнила своего обязательства по нашему соглашению.

О ты, Адам, ты, Исав, ты, Каин, ты, лицемерный плотский человек, когда перестанешь ты убивать младшего брата своего. Разумеется, не тебе исполнить это великое дело освобождения творения от рабства; ибо ты погиб совсем и утонул в море алчности, гордости и жестокосердия. Благословение придет от праха, который ты попираешь ногами, а именно – бедный, презираемый народ принесет спасение этой стране и всем странам, а ты будешь посрамлен.

Пока еще наши тела находятся в твоей власти, наш дух ожидает в спокойствии в мире нашего Отца для освобождения; и если Он предает нашу кровь в твои руки, чтобы ты проливал ее, знай, что Он – наш всемогущий руководитель. И если некоторые из вас не осмелятся пролить свою кровь ради сохранения тирании и гнета над творением, знай, что мы охотно отдадим нашу кровь и жизнь, чтобы кротостью укрепить всеобщую свободу, так, чтобы проклятие, падающее на нас, могло быть снято с творения.

Мы достигаем этого не силою оружия, мы ненавидим его, ибо пристало только мадианитянам убивать друг друга, но повинуясь Господу воинства, открывшегося в нас и нам, обрабатывая землю совместно согласно справедливости, чтобы есть наш хлеб в поте нашего лица, не платя наемной платы и не получая ее, но работая совместно, питаясь совместно, как один человек, или как дом Израиля, освобожденный от рабства. Итак, силою разума и закона справедливости в нас мы стремимся восстановить творение из рабства гражданской собственности, под которым оно стенает.

Мы должны предъявить эту декларацию вам, великий совет, и тебе, великая армия страны Англии, чтобы вы знали, что мы хотим иметь и что вы обязаны дать нам по вашим договорам и обещаниям, а также, чтобы вы могли присоединиться к нам в этом деле и обрести мир. Иначе, если вы будете противиться нам, мы обретем мир в нашем труде и в том, что провозгласим эту декларацию: вы же останетесь без оправдания. Работа, к которой мы намерены приступить, заключается в следующем: вскопать холм Георгия и пустоши, прилегающие к нему, посеять хлеб и добывать наш хлеб совместно в поте лица.

Первое основание таково: мы должны работать по справедливости и заложить основание превращению земли в общую сокровищницу для всех, для богатого, как и для бедного, чтобы каждый, родившийся в стране, мог бы кормиться от своей матери-земли, которая взрастила его, согласно с разумом, правящим во творении, не вкладывая какую-нибудь часть в чью-либо одну руку, но все, как один, работая вместе и питаясь совместно, как сыновья одного отца, как члены одной семьи, и ни один не будет господствовать над другим, но все будут смотреть друг на друга как равные во творении, так, чтобы наш Создатель был прославлен в деле рук своих и чтобы каждый мог видеть, что Творец не почитает отдельных лиц, но равно любит все свое создание и ненавидит только змия, т.е. алчность, разрастающуюся в эгоистические самомнения, высокомерие, лицемерие, нечистые помыслы, т.е. во все, что ищет богатства и плотских почестей и борется против духа разума, создавшего все творение; ибо это есть разложение и проклятие, диавол, отец лжи, смерть и рабство, тот змий и дракон, от которого должно быть освобождено творение. И нас движет эта причина, а также другие, открытые нам в видении, гласе и откровении.

Ибо нам было открыто, что пока мы или кто-либо другой признаем землю предметом особых интересов лордов и лэндлордов, а не такой же общей собственностью других, как и их самих, мы заслуживаем проклятия и держим творение в рабстве. И до тех пор, пока мы или кто-либо другой признает за лэндлордами и держателями право для одних называть землю своею, а для других – арендовать у них, или для одних – сдавать в аренду, а для других – работать за аренду, это значит бесчестить дело творения; как будто справедливый Творец взирал на лица и поэтому сотворил землю для немногих, а не для всех. И пока мы или кто-либо другой будем сохранять частную собственность, мы тем самым соглашаемся держать творение в том рабстве, под которым оно стонет, препятствуем делу восстановления и грешим против света, который дан нам, и утрачиваем наш мир из страха перед плотским человеком.

А что эта частная собственность есть проклятие, ясно из того, что те, кто покупает и продает землю и является лэндлордами, получили ее либо путем угнетения, либо убийства, либо воровства; и все лэндлорды живут нарушением седьмой и восьмой заповедей: «Не убий» и «Не укради».

Прежде всего путем угнетения, своими хитрыми вымыслами и алчным умом они обошли простосердечных бедняков или младших братьев и заставили их работать на себя за малую плату, и от их работы получили большую прибыль; ибо бедняки своей работой возвысили тиранов, чтобы они правили ими. Либо же своим алчным хитроумием они вовлекали простых сердцем людей в сделки купли и продажи и тем самым обогатились сами, но разорили других; либо же вследствие своей пронырливости они заняли места, требующие доверия, принудили народ платить деньги на общественные нужды, но большую часть отложили в собственные кошельки, и таким образом они получили ее путем угнетения.

Затем, во-вторых, через убийства. Пользуясь своим изворотливым умом, они стали претендовать на охрану народной безопасности силою меча; от высокого жалованья, многочисленных постоев и других видов добычи, которую они называют своей собственностью, они набирают много денег, покупают на них землю и становятся лэндлордами. А раз став лэндлордами, они возвышаются на должности судей, правителей и государственных чиновников, как показывает опыт: но все это только кровавое и хитрое воровство, поощряемое созданным алчностью законом, и является нарушением седьмой заповеди: «Не убий».

Также и, в-третьих, – нарушением восьмой заповеди: «Не укради». А эти лэндлорды таким образом украли землю у своих собратьев, которые в силу закона разума и творения имеют равную долю с ними.

Подобные этим люди возвышаются к обогащению предметами земли; затем путем своих льстивых слов, внушающих доверие простосердечным людям, которых они обманывают и которые пребывают в смущении и ослеплении, они возвышаются до положения наставников, правителей и законодателей над теми, кто возвысил их; как будто бы земля была сотворена специально для них, а не для благосостояния других. Если вы обратите ваш взгляд несколько назад, вы увидите, что эта внешняя поучающая и направляющая власть есть вавилонское иго, наложенное на древний Израиль при Навуходоносоре, и с того времени последовательно победоносный враг налагал иго на Израиль, чтобы принижать Иакова. Последней порабощающей победой, которую враг одержал над Израилем, было завоевание нормандцами Англии, и с тех пор короли, лорды, судьи, трибуналы, бейлифы и озлобленные насильники – фригольдеры непрерывно существуют и существовали. Сам нормандский ублюдок Вильгельм, его полковники, капитаны, низшие офицеры и простые солдаты, с того времени и по сей день продолжая пользоваться своей победой, заключают в тюрьму, грабят, убивают бедных порабощенных английских израильтян.

И это совершенно ясно: когда надо избрать доверенное лицо или государственного чиновника, избирателями являются фригольдеры и лэндлорды, а это – простые нормандские солдаты, широко расселившиеся по стране. А кто должен быть избран? Конечно, какой-нибудь очень богатый человек, являющийся преемником нормандских полковников или высших офицеров. А для какой цели они избираются таким образом? Только для того, чтобы еще сильнее укрепить эту нормандскую власть над порабощенной Англией и снова придавить ее в то время, как она собирается с духом, чтобы добиваться свободы.

Ибо что такое все эти связывающие и ограничительные законы, издававшиеся во все века после завоевания и теперь поддерживаемые яростью над народом? Я спрашиваю, что они такое? Лишь веревки, узы, кандалы и ярмо, которые порабощенные англичане, подобно Ньюгэтским узникам, влачат на руках и ногах, ходя по улицам; которыми угнетатели норманны и их преемники из века в век порабощали бедных людей, убивали своих младших братьев и не давали Иакову подняться.

О, в каком ужасном заблуждении живете вы, властители Англии. В то время, когда вы претендуете, что сбросили нормандское иго и вавилонскую власть и обещаете сделать стенающий народ Англии свободным народом, вы все еще влачите это нормандское иго и рабскую тиранию и держите народ в таком же рабстве, как и ублюдок-завоеватель с его военным советом.

Заметьте, что в Англии не будет свободного народа до тех пор, пока бедняки, не имеющие земли, не получат разрешения вскапывать и обрабатывать общинные земли и жить в таком же достатке, как и лэндлорды, живущие в своих огороженных поместьях. Ибо народ не для того выкладывал свои деньги и проливал свою кровь, чтобы их лэндлорды, нормандская власть, по-прежнему пользовались вольностью и свободой править тиранически через своих лордов, лэндлордов, судей, трибуналов, бейлифов и государственных слуг; но для того, чтобы угнетенные были освобождены, двери тюрем открыты и сердца народа успокоены всеобщим согласием превратить землю в общую сокровищницу, чтобы он мог жить, как единый дом Израиля, объединенный братской любовью в едином духе, пользуясь единой матерью – землей, обеспечивающей жизнь в общине.

Если вы присмотритесь к тому, что творится по всей земле, вы увидите, что лэндлорды, наставники и правители являются угнетателями, убийцами и грабителями. Но не так было вначале. И это одна из причин того, что мы совместно вскапываем и обрабатываем землю, дабы мы могли трудиться в справедливости и поднять творение из рабства. Ибо пока мы признаем лэндлордов в этом безнравственном устройстве, мы не можем работать в справедливости, ибо мы по-прежнему поддерживали бы проклятие и попирали бы творение, обесчестили бы дух всеобщей свободы и препятствовали бы делу восстановления.

Во-вторых, мы начали вскапывать землю на холме св. Георгия, чтобы есть наш хлеб совместно – плод нашей справедливой работы в поте нашего лица, потому что было указано нам видениями во сне и не во сне, что на этом месте мы должны положить начало. И хотя эта земля, с точки зрения плоти, очень бесплодна, но мы должны доверять благословению духа. И не только эта общинная земля или пустошь будет взята и обработана народом, но все общинные земли и пустоши в Англии и во всем мире будут взяты по справедливости людьми, не имеющими собственности. Земля будет взята, как общая сокровищница, чем она и была создана вначале для всех.

В-третьих, нам стало ясно, что все пророчества, видения и откровения писания, пророков и апостолов относительно призвания евреев и восстановления Израиля и превращения этого народа в наследника всей земли, все они относятся к этой задаче превращения земли в общую сокровищницу, как вы можете прочесть об этом у Иезекииля, гл. 24, ст. 26, 27, у Иеремии, гл. 33 и т. д.

И после того, как Сын Человеческий покинул апостолов, Его дух сошел на апостолов и братьев, когда они ожидали Его в Иерусалиме; и богатые люди продали свои владения и отдали часть бедным, и ни один человек не сказал, что то, чем он владел, должно принадлежать ему, ибо у них все было общее («Деяния апостолов», гл. 4, ст. 32).

Ныне эта община подавлена алчной гордой плотью, которая была властью, правившей миром; и справедливый Отец Сам терпел временно подавление, времена и разделение времен, в течение ли 42 месяцев или трех с половиной дней, все это одно и то же, тот же срок времен; а теперь мир пришел к половине дня; и восстал дух Христов, являющийся духом всемирной общины и вольности, он восстает и будет восставать все выше и выше, пока чистые воды Силоама, источники жизни и свободы для всего творения, перельются через Адама и затопят берега зависимости, проклятия и рабства.

В-четвертых, это дело обращения земли в общую сокровищницу было указано нам гласом во время вдохновения и вне его, следующими словами: «Работайте вместе, питайтесь хлебом вместе, возвестите это повсеместно».

Этот глас был слышан трижды. И, повинуясь духу, мы возвестили это словами уст наших, когда представился случай. Во-вторых, мы провозгласили это письменно, что могут прочитать другие. В-третьих, мы начали осуществлять это теперь действиями, вскапывая общинную землю и засеивая ее, чтобы мы могли есть наш хлеб совместно, по справедливости. И всякий, кто придет работать, будет питаться плодами трудов своих, причем каждый будет иметь в плодах равную долю с другими. Другой глас, который слышался, говорил: «Израиль не должен ни получать, ни давать платы за труд».

А если так, то никто не скажет: это моя земля, работай на меня, и я дам тебе заработную плату. Ибо земля Господня, т.е. человека, который является господином творения в каждой ветви человечества; ибо, подобно тому, как разные члены наших человеческих тел дают одно совершенное тело, так каждый отдельный человек есть только член или ветвь человечества, а человечество, живущее в свете и повиновении разуму, царю справедливости, тем самым есть полный и совершенный господин творения, и вся земля принадлежит этому господину – человеку, подданному духа, а не является наследием алчной, гордой плоти, себялюбивой и враждебной духу.

И если земля не принадлежит отдельно одной ветви или ветвям человечества, но есть наследие всех, то она свободная и общая для всех, чтобы работать вместе и вместе питаться.

И поистине вы, советники и властители земли, знаете это. И где бы ни находился народ, объединенный общностью общинного владения жизненными припасами, это будет сильнейшая страна в мире, ибо они все, как один человек, будут защищать свое наследие. Блаженство – а оно есть мир и свобода – вот стены и укрепления той страны или города.

В то время как в противоположных условиях тяжбы из-за собственности и личные интересы делят народ и страны и весь мир на партии и являются причиной войн и кровопролития, повсюду царит раздор.

Другой голос, слышавшийся в трансе, гласил: «Кто обрабатывал землю для одного лица или для многих, возвысившихся до управления другими, и не смотрит на себя, как равного другим в творении, – рука Господня настигнет этого трудящегося. Я, Господь, сказал это и я сделаю это».

Этим объявляется всем трудящимся и тем, кого называют бедными людьми, что они не смеют работать за плату ни на какого лэндлорда, ни на тех, кто возвысился над другими, ибо своими трудами они создали тиранов и тиранию; отказываясь же работать на них за аренду, они снова низринут их. Тот, кто трудится на другого, будь то за заработную плату или вместо ренты, работает несправедливо и продолжает поддерживать проклятие; те же, кто решил трудиться и питаться совместно, превращая землю в общую сокровищницу, соединяют руки свои с Христом, чтобы поднять творение от рабства и освобождают все от проклятия.

В-пятых, то, что побуждает нас продолжать это дело, заключается в следующем: мы ощущаем в сердцах наших источник любви ко всем, к врагам так же, как и к друзьям; мы хотели бы, чтобы никто не жил в нищете, бедности или скорби, но чтобы каждый мог пользоваться всеми благами своего творения. В сердцах наших царит мир и спокойное счастье от нашего труда, они наполнены сладким чувством удовлетворения, хотя пищей нам служит блюдо из кореньев и хлеб.

И мы уверены, что, будучи крепкими силою того духа, который сам проявился в нас, мы не будем поражены ни тюремным заключением, ни смертью, пока мы находимся на его работе. Мы сели и подсчитали, сколько может нам стоить предпринимаемая нами работа, теперь нам известна вся сумма, и мы решили отдать все, что мы имеем, чтобы купить ту жемчужину, которую мы видим в поле.

Ибо этот труд дает нам уверенность, и разум сделает это ясным и для других, что рабство будет устранено, слезы осушены и все бедные люди получат облегчение от своей справедливой работы и избавление от бедности и нужды, так как при этой работе восстановления в Израиле не будет нищих, ибо, конечно, если нищих не было в подлинном Израиле, то и в его подобии, духовном Израиле, их будет не больше.

В-шестых, у нас есть и другое указание, что работа будет преуспевать, ибо мы видим, что исполняется время. Ибо, как Сын Человеческий, Агнец, пришел, когда исполнилось время, т.е. когда властители мира заставили землю гноиться повсюду, угнетая других под предлогом правильного поклонения духу жертвоприношениями по букве закона Моисеева; священники же стали так ужасающе алчны и высокомерны, что заставили народ отвернуться от жертвоприношений и стонать под тяжестью их угнетающей гордыни.

Так же и теперь, в сей век мира, когда дух приближается к воскресению, подобным же образом исполняется время еще в большей мере. Как раньше, в прежние времена, люди обычно удовлетворялись соблюдением жертвоприношений и буквы закона, но преследовали даже имя духа, так и теперь профессоры успокаиваются на голом исполнении форм и обычаев и претендуют на дух и, однако, преследуют, завидуют и ненавидят силу духа; как было раньше, так и теперь: все наполнено смрадом от ужаснейшего себялюбия учителей и правителей. Разве я не вижу, что каждый проповедует ради денег, советует за деньги и за деньги сражается, чтобы поддерживать личные интересы. И ни один из этих троих, претендующих на то, чтобы дать свободу творению, не даст ее на самом деле. Они и не могут дать ее, так как они враги всеобщей свободы. Земля стала смрадной от их лицемерия, алчности, зависти, глупого невежества и высокомерия.

Простой народ накачивается добрыми словами с кафедр и у столов советов, но не добрыми делами. Люди ждут – ждут добра, ждут освобождения, но ни то, ни другое не приходит. В то время как они ожидают свободы, смотри, вместо нее является еще большее рабство – и тяготы, гнет, сборщики податей, сессий, юристы, бейлифы сотен, комитеты, владельцы десятины, секретари мировых судей, так называемые суды правосудия – все это бичует народ при помощи старых папистских вылинявших законов, которые уже давно были отменены договорами, клятвами и приказами и, однако, до сих пор не выброшены, а скорее снова восстановлены, чтобы служить острой занозой в нашем глазу или шипом в нашем теле. Кроме того, военные постои, грабительство некоторых грубых солдат и изобилие налогов, которые вызывали бы меньше жалоб, если бы поровну распределялись между солдатами, а не слишком прибирались к рукам отдельными офицерами и доверенными лицами. Помимо того, ужасный обман при купле и продаже и жестокий гнет лэндлордов, лордов маноров и квартальных сессий. Многие, бывшие добрыми хозяевами (как говорится), не могут жить, и вынуждены идти в солдаты и таким образом сражаться за поддержание проклятия или, иначе, жить в страшной нужде и нищенстве. А вы, Адамы земли, у вас есть богатая одежда и сытое брюхо, почести и достаток, и вы плюете на это. Но знай, жестокосердый фараон, что день суда уже настал и скоро дело дойдет и до тебя. Иаков был очень унижен, но он поднимается и поднимается, хотя бы ты и делал самое худшее, на что способен. И бедный люд, который ты угнетаешь, будет спасителем страны, ибо благословение почиет на нем, а ты будешь посрамлен.

Таким образом, вам, властители Англии и всего мира, мы объявили о причинах, по которым начали копать землю на холме св. Георгия в Сёррее. Я должен вам сказать еще одно в заключение – то, что было мне открыто также гласом в другое время; и когда я услышал это откровение, мой взор был устремлен на вас. Слова были следующие: «Дай Израилю свободу».

Конечно, подобно тому, как Израиль находился в течение 430 лет в рабстве у фараона, пока не был послан Моисей освободить его, так же и Израиль, его подобие (избранный дух, распространившийся на сынов и дочерей), находится уже трижды такое время под рабством вашим и жестоких сборщиков налогов. Но теперь настало время освобождения, и ты, гордый Исав, и жестокосердая алчность, должны повергнуться и больше не быть господами творения: ибо теперь царь справедливости поднимается править на земле и над нею.

А потому, если ты хочешь пощады, дай свободу Израилю, разбей немедленно оковы частной собственности, отрекись от убийства ради угнетения, от гнета и грабежа, от купли и продажи земли, от прав собственности лэндлордов, от взимания ренты и дай твое свободное согласие на превращение земли в общую сокровищницу без ропота; чтобы младшие братья могли жить в обеспеченности на земле так же, как и старший; чтобы все могли наслаждаться благами собственного творения.

И этим ты почтишь отца твоего и мать твою. Твой отец – дух общины, который создал все и пребывает во всем. Твоя мать – земля – вырастила нас всех и, как истинная мать, любит всех своих детей. Поэтому не препятствуй матери-земле кормить грудью всех ее детей твоими огораживаниями, отдачей их в руки отдельных лиц, поддерживая своей властью это проклятое рабство огораживаний.

А затем ты покаешься в своем грабительстве, в том, что упорно нарушал восьмую заповедь, воруя землю, как я уже говорил, у своих собратьев по творению или младших братьев, ты и все твои лэндлорды, вы жили и живете в нарушении этой заповеди.

Затем да не будет у тебя иного бога или правящей власти, кроме единого царя справедливости, царящей и обитающей в каждом человеке и во всех. А теперь у тебя много богов, ибо твои боги – алчность, гордыня и завистливый, убивающий нрав (убиваешь людей, которые мешают тебе, тюрьмою и виселицами, хотя бы дело их было чисто, здраво и право). Твой бог – себялюбие и рабский страх, чтобы другие не служили тебе, как ты служил им, твой бог – лицемерие, плотское вожделение, которое не соблюдает ни обещаний, ни договоров, ни запретов. Твой бог – любовь к деньгам, почестям и достатку. И все это, как и твоя власть правителя, делает тебя слепым и жестокосердым, так что ты не можешь и не хочешь допускать к сердцу своему огорчения других, хотя бы они умирали из-за недостатка хлеба в этом богатом городе, погибая на твоих глазах.

Поэтому, еще раз: дай Израилю свободу, чтобы бедные могли обрабатывать пустоши и питаться грудью своей матери-земли, дабы они не умирали с голода. И, поступая так, ты будешь соблюдать субботний день, который называется днем покоя, сладко вкушая мир духа справедливости, и обретешь мир, обитая среди народа, живущего в мире. Это будет такой день покоя, которого ты до сих пор никогда не знал.

Я не угрожаю тебе, ибо тебе нельзя угрожать, но я говорю во имя Господа, Который подвиг меня на то, чтобы я говорил тебе: я, да, я говорю, я приказываю тебе дать Израилю свободу мирно собраться всем вместе там, где я укажу вам, и не держать его больше в рабстве.

А ты, Адам, держащий землю в рабстве, под проклятием, если ты не дашь Израилю свободы, ибо ты будешь более упорен и силен, чем древний фараон, подобием которого ты являешься, то знай, раз я поразил его десятью казнями, я умножу эти казни и поражу ими тебя, пока я не сделаю тебя бессильным и посрамленным жалким образом. И я выведу мой народ могучей десницей и с распростертыми дланями.

Таким образом мы облегчили наши души, объяснив причины наших земельных работ на холме св. Георгия в Сёррее, чтобы великий совет и армия страны могли принять во внимание, что здесь нет никаких намерений вызывать шум и столкновение, а только желание получить хлеб для пропитания в поте лица, работая совместно в справедливости и мирно питаясь благословением земли. И если кто из вас, великих мира сего, был нежно воспитан и не может работать, пусть внесет свой вклад в эту общую сокровищницу, как дар на дело справедливости, и мы будем работать на вас и вы будете получать, как мы получаем. Но если вы не захотите, если возопите, подобно фараону: Кто этот Господь, чтобы мы повиновались Ему? – и попытаетесь противиться, знайте: Тот, Кто в древности освободил Израиль от фараона и до сих пор обладает тем же могуществом, Ему мы доверяем и Ему мы служим, и победа над тобою будет одержана «не мечом или оружием, но духом моим, как изрек Господь воинств».

Вильям Эверард, Джерард Уинстенли, Джон Полмер, Ричард Гудгрум, Джон Саус, Томас Стар, Джон Куртон, Вильям Хогрилл, Вильям Тэйлор, Роберт Сойер, Кристофер Клиффорд, Томас Эдир, Джон Баркер, Генри Бикерстафф, Джон Тэйлор и т. д.

--------------------------------------------------------------------------------

1 Памфлет был написан в 1649 г., когда диггеры начали коллективные сельскохозяйственные работы на холме святого Георгия в графстве Сёррей, недалеко от Лондона. Вместе с Уинстенли памфлет подписали его единомышленники диггеры, что, по замыслу автора, должно было свидетельствовать о коллективном характере их действий и общности взглядов.

Печатается по: Джерард Уинстенли. Избранные памфлеты / Пер. с английского Е.Г. Денисовой. М. – Л., 1950.

Декларация бедного угнетенного люда Англии

обращенная ко всем именующимся или именуемым лордами маноров во всей нации, которые приступили к вырубке или, побуждаемые страхом и алчностью, намереваются рубить леса и деревья, произрастающие на общинных землях и пустошах.1

Мы, подписавшие свои имена, действуем от имени всего бедного угнетенного люда Англии и объявляем вам, именующим себя лордами маноров и лордами страны, что Царь справедливости, наш Создатель, просветил настолько сердца наши, чтобы видеть, что земля не была создана специально для вас, чтобы вы были господами ее, а мы – вашими рабами, слугами и нищими, но она была сотворена, чтобы быть общим жизненным достоянием для всех, невзирая на лица; и что ваши покупки и продажи земли и плодов ее друг другу – дело проклятое, которое было принесено войной и которое утвердило и до сих пор утверждает право на убийство и воровство для одной части человечества по отношению ко всем остальным, что является величайшим внешним гнетом и несправедливой властью, под которой ропщет творение. Ибо власть огораживать землю и владеть ею как собственностью была принесена в творение вашими предками силою меча, которым они сначала поражали смертью своих собратьев по творению, людей, а затем грабили и крали у них землю, а затем оставляли эту землю по наследству вам, своим детям. Поэтому, если вы сами не убивали и не крали, вы держите это проклятое право в ваших руках силою меча, и тем самым вы оправдываете злые дела ваших отцов, и этот грех отцов ваших падет на ваши головы и на детей ваших до третьего и четвертого колена и еще дальше, пока ваша кровавая и воровская власть не будет исторгнута с корнем из этой земли.

Далее, поскольку Царь справедливости сделал нас чувствительными к нашему гнету, вопли и ропот сердец наших дошли до него: мы принимаем за свидетельство его любви к нам то, что наши сердца начинают освобождаться от рабского страха перед людьми, подобными вам, и что мы обрели в себе решимость, основывающуюся на внутреннем законе любви друг к другу, вскапывать и пахать общинные земли и пустоши по всей Англии, и что наши речи находятся настолько вне порицаний, что ваши законы более не смогут достигнуть нас для дальнейшего угнетения, если только вы, по вашим законам, не прольете невинную кровь, текущую в наших жилах.

И хотя вы и ваши предки получили вашу собственность путем убийства и воровства и той же силой удерживаете ее от нас, имеющих на землю равное право с вами по справедливому закону творения, но у нас не будет повода для ссор (как у вас) из-за этого беспокойного диавола, именуемого частной собственностью, ибо земля со всеми ее плодами, злаками и скотом и тому подобным была сотворена как общая сокровищница жизненных припасов для всего человечества, для друзей и врагов без исключения.

А чтобы предупредить все ваши мелочные возражения, знайте, что мы не должны ни покупать, ни продавать. Деньги больше не должны быть (после того, как осуществится наше дело с общностью земли) великим богом, который одних пускает внутрь изгороди, а других выбрасывает из нее вон, ибо деньги – это только часть земли. И, разумеется, справедливый Творец, являющийся царем, никогда не повелевал одной части человечества захватывать эти руды (серебро и золото) в свои руки, а другим людям того же рода никогда не быть ни сытыми, ни одетыми. Конечно, нет, потому что это была мысль тиранической плоти, отпрыском которой являются лэндлорды, поместить его изображение на деньгах. И они установили несправедливый закон, по которому никто из людей не будет покупать или продавать, питаться или одеваться или иметь достаточные жизненные средства, если не принесет в своих руках этого изображения, отпечатанного на золоте или серебре.

И хотя Писание говорит, что печать зверя есть 666, число человека, и что те, кто не будет носить этой печати на своих руках или на своем челе, не будут ни покупать, ни продавать (Откровение Иоанна, гл. 13, ст. 16); видя, что подсчет букв вокруг английской монеты дает сумму 666, т.е. число царской власти и славы (именуемой человеком), видя, что век творения подошел ныне к образу зверя или к половине дня и что печать его – 666, мы надеемся, что это будет последней тиранической властью, которая будет царствовать, и что народ будет жить свободно, пользуясь землею, не принося печати зверя в своих руках или в своих обещаниях, и что все будут покупать вино и молоко без денег или без цены, как говорит Исайя.

Ибо, после того как продвинется наше дело общности земли, мы должны будем употреблять золото и серебро так же, как мы делали это с другими металлами, но не для того, чтобы покупать и продавать на них, ибо купля и продажа есть великий обман, посредством которого грабят и крадут землю друг у друга; он делает одних – лордами, других – нищими; одних – правителями, других – управляемыми и великих убийц и воров делает тюремщиками и палачами малых или чистосердечных людей.

И раз мы стали обрабатывать землю совместно, с единодушного согласия и с единодушными помыслами, и раз мы стали свободными, чтобы каждый, друг или враг, пользовался благами творения, т.е. получал пищу и одежду от земли, своей матери, ни один подданный не был бы обязан отдавать отчет в своих помыслах, речах или поступках никому, кроме единственного справедливого Судии, князя мира, духа справедливости, пребывающего и ныне восстающего, чтобы править в каждом творении и на всем земном шаре. Да, говорим мы, раз мы не собираемся препятствовать ни одному человеку пользоваться теми привилегиями, которые даны ему при сотворении его, равными как для одного, так и для другого, то какой же закон можете издать вы, чтобы захватить власть над нами, кроме закона угнетения и тирании, которые поработят или прольют кровь невинного. И тем самым вы сами, судьи, юристы и трибуналы окажетесь величайшими преступниками человечества и против него.

Но подойдем ближе к изложению нашего мнения о том, чего мы хотим и что мы стремимся более всего получить, как направляет нас умеренный и справедливый разум: мы желаем видеть, чтобы были даны нам наши привилегии, дарованные нам при создании нашем и до сих пор не признаваемые за нами и за отцами нашими, с тех пор как править начала сила меча, и тайны творения были замкнуты шаблонной, наподобие попугая, болтовней в университетах и колледжах для школьников, и с тех пор как власть убивающего и грабящего меча, как прежде, так и теперь, в последние годы, возвела правительство и поддерживает его; ибо что такое тюрьмы и смертные приговоры, как не власть меча принуждать народ к этому правлению, которое было захвачено завоеванием и мечом и не может держаться само по себе, а только при помощи той же самой убивающей власти. То правление, которое захвачено над народом силою меча и поддерживается мечом, не установлено Царем справедливости в качестве Его закона, но утверждено алчностью, великим богом мира сего; ему было дозволено царствовать на время, времена и часть времени, и его правление приближается к последнему сроку дозволенного времени, а затем народы узрят славу того правления, которое будет править по справедливости, без меча и копья.

И далее, чувствуя власть справедливости в сердцах наших и стремясь к обеспечению жизненных средств для других, как и для самих себя, мы воспрянули телом и начали копать и пахать на общинных землях и пустошах по причинам, уже объявленным, и, видя себя бедными, нуждающимися в пище для пропитания в течение того времени, когда мы будем обрабатывать землю, засеивать ее и ожидать первого урожая, и, нуждаясь в плугах, телегах и злаках и тому подобном материале для обработки общинных земель, мы согласились изложить наши условия вам и всем, обладающим сокровищем земли, запертым в ваших мешках, сундуках и амбарах, из которых вы не хотите дать ничего в общественную казну, но скорее согласитесь видеть, как умирают с голоду, не имея хлеба, ваши собратья по творению, имеющие на нее равные права с вами по закону творения. Но это мы объявляем только мимоходом вам и всем, кто следует хитрому искусству купли и продажи земли и ее плодов, только для того, чтобы забрать в свои руки плоды ее и запереть их под замок от тех, кому они принадлежат, чтобы вы знали, что такая алчная, гордая, несправедливая и себялюбивая плоть не получит оправдания в день суда.

А поэтому главное, к чему мы стремимся и ради чего мы объявляем наше решение выступить и действовать, это – наложить нашу руку на леса и, так как мы находимся в нужде, валить и рубить и использовать, как мы лучше сможем, леса и деревья, произрастающие на общинных землях, в качестве материала для себя и для наших бедных братьев по всей стране Англии для поселения на общинных землях, и для того, чтобы обеспечить себя хлебом, пока плоды трудов наших на земле не принесут прироста. Мы не будем касаться ваших владений, но только тех, которые называются общинными, до тех пор, пока дух, обитающий в вас, не заставит вас отрешиться от ваших земель и имущества, которые были приобретены и теперь удерживаются в ваших руках убийством и воровством; а тогда мы получим их от духа, который победит вас, а не от наших мечей, что было бы отвратительной и несправедливой властью, губящей творение: но Сын Человеческий приходит не губить, а спасать.

И мы должны разослать эту декларацию в чужие края, довести ее до сведения всех и каждого, кого она касается, принимая во внимание, что мы видим и слышим, что некоторые из вас, бывшие лорды маноров, приказывают для своего собственного пользования вырубать деревья и леса, растущие на общинных землях, которые, по вашим утверждениям, якобы тоже находятся в распоряжении королевской власти. А это приводит к оскудению общинные земли, которые, по признанию собственных уст ваших, принадлежат бедным, и у бедного, угнетенного люда крадут его права, обманывая его и рассказывая некоторым из наших бедных, угнетенных братьев, что те из нас, которые уже начали копать и пахать на общинной земле, хотят мешать бедным людям. И этим вы ослепляете очи их так, что они не видят своих привилегий, в то время как вы и богатые фригольдеры извлекаете максимальную выгоду из общинных земель, переполняя их вашими овцами и скотом, а бедные люди, которые по имени владеют общинными землями, имеют в них самую малую долю. Да их еще и задерживаете вы, если они рубят лес, либо кустарник, либо собирают торф или вереск в местах, принадлежащих к общинным землям, где вы запрещаете это делать.

Поэтому мы решили не поддаваться дольше обману и не дозволять вам держать нас в рабском страхе перед вами, ввиду того, что земля была создана в такой же мере для нас, как и для вас. И если общинные земли принадлежат нам, бедным и угнетенным, то, конечно, и леса, растущие на общинных землях, принадлежат также нам. Поэтому мы решили испробовать все до последнего средства, какие указывает нам разум, чтобы знать, станем ли мы свободными людьми или рабами. Если мы не будем ничего предпринимать и позволим вам украсть у нас наши прирожденные права, мы погибнем, и если мы подадим петицию, мы также погибнем, хотя мы и платили налоги, предоставляли дома для постоя и так же, как и вы, рисковали нашей жизнью в борьбе за свободу народа, и поэтому, по закону и соглашению с вами, свобода в стране в такой же мере наш удел, как и ваш, наравне с вами. И если мы умираем с голоду ради свободы, а ваши убивающие господствующие законы уничтожают нас, мы можем только погибнуть.

Поэтому мы требуем и мы решили взять и общинные земли и общинные леса, чтобы иметь средства к жизни для себя, и смотреть на вас как на равных нам, а не как на стоящих выше нас, зная прекрасно, что наша родина Англия должна быть общей сокровищницей средств к жизни для всех, невзирая на лица.

А засим мы объявляем вам, намеревающимся сводить общинные леса и деревья, что вы не должны этого делать, за исключением заготовок материала для нас, как было уже раньше сказано, и мы должны быть поставлены в известность об этом повсеместным публичным извещением, дабы бедные, угнетенные люди, живущие поблизости, могли брать и употреблять его для своих общественных надобностей. Поэтому заметьте, что мы потребовали этого от имени общин Англии и всех народов мира, так как в этом – справедливая свобода творения.

Мы объявляем также вам: если кто приступил уже к вырубке общинных лесов и деревьев, валит и увозит их для своего частного употребления, то вы должны прекратить это и не идти дальше; мы надеемся, что никто из друзей английской республики не пожелает покупать ничего из этих общинных деревьев и лесов у этих так называемых лордов маноров, укравших, благодаря своим убийственным и обманным законам, землю у младших братьев, которые по закону творения имеют свою твердую долю в земле, равную доле других. Поэтому мы надеемся, что все лесоторговцы откажутся от всех подобных частных товаров, так как они награблены у бедных, угнетенных людей, и примут во внимание сообщенное нами решение. Но если кто-нибудь из вас, лесоторговцы, купит у бедных или для их пользы, для общинных земель, или у тех, кто нами может быть назначен для продажи их, то вы можете владеть им спокойно, без ущерба. Но если вы обманете нас в этом деле, то не порицайте нас, если мы остановим посланные вами телеги и используем лес для собственного потребления, как требуют наши нужды, так как он – наша собственность, одинаково с тем, кто называет себя лордом манора и кто не обладает никаким особым правом изгонять нас, но должен делиться с нами, как с его собратьями по творению.

Ибо, говорим мы, нашей целью является взять эти общинные леса и продавать их, прежде всего чтобы были запасы для нас самих и для наших детей после нас, чтобы возделывать и засеивать общинные земли, ибо мы будем стремиться нашими справедливыми действиями к тому, чтобы не оставить землю нашим детям опутанной своекорыстными собственниками, но свободным фондом и общей сокровищницей для всех, невзирая на лица. И мы считаем нашим долгом стремиться изо всех сил, чтобы каждый человек был на своем месте (в соответствии с национальным договором, утвержденным парламентом), к реформации, чтобы сохранить свободы народа, как тех, кто платил налоги и давал дом для постоя, так и тех, кто носил меч или брал наши деньги для использования их на общественные нужды: ибо, если реформация должна совершиться по слову Божию, то каждый должен пользоваться благами и вольностями согласно своему творению, невзирая на лица. Мы считаем нашим долгом, говорим мы, напрячь для этого все усилия и поэтому оставим без оправдания в день суда тех, кто поднимется против нас; и нашей драгоценной кровью мы не будем дорожить, мы охотно отдадим нашу жизнь у дверей тюрьмы или у подножия виселицы во имя этого справедливого дела, если те, кто взял наши деньги и обещал дать нам за них свободу, обратятся в тиранов против нас, ибо мы должны не сражаться, а терпеть.

И далее мы

предполагаем, что не один, не два и не несколько человек из нас будут продавать или обменивать упомянутые леса, но публично, через печать или письменно будет объявлено всем, за сколько продана та или другая часть леса и во что она обращена – в съестные ли припасы, в злаки, плуги или другие необходимые материалы.

И мы надеемся, что можем не сомневаться (по крайней мере, мы этого ожидаем) в тех, кого именуют великим советом и властителями Англии, кто так часто объявлял в обещаниях и договорах и подтверждал их множеством постных дней и благочестивых заверений сделать Англию свободным народом, при условии, что народ будет платить деньги и рисковать жизнью в борьбе против преемника нормандского завоевателя, угнетающей властью которого была порабощена Англия. И мы смотрим и на эту обещанную свободу как на наследие всех, невзирая на лица. А этого не может быть, если только земля Англии не будет освобождена от собственников и не станет общей сокровищницей для всех ее детей, как каждый надел земли Ханаанской был общей житницей для такого-то и такого-то колена и для каждого члена этого колена, без исключения и без всякого огораживания земли и изгнания из огороженных владений.

Мы говорим – надеемся, что нам не придется сомневаться в их искренности по отношению к нам, и что они не станут противоречить нашему решительному движению; как бы то ни было, их поступки ясно докажут на виду у всех либо их искренность, либо их лицемерие. Мы знаем, что то, о чем мы говорим, есть наша привилегия и что наше дело справедливое, а если они сомневаются в нем, то пусть они пошлют за нами ребенка, чтобы мы пришли к ним, и мы докажем справедливость нашего дела четырьмя способами.

Во-первых, ссылаясь на Национальный договор, который и теперь пребывает в силе и обязывает парламент и народ быть верными и искренними перед всемогущим Господом Богом, в котором каждый в своем месте обязался сохранять и стремиться к свободе каждого из других, невзирая на лица.

Во-вторых, в силу последней победы над королем Карлом мы требуем, чтобы нам была мирно дана эта наша привилегия из рук тиранического правительства как условие нашей сделки и договора с ними, ибо парламент обещал, что если мы будем уплачивать налоги, давать дома для постоя и рисковать нашей жизнью в борьбе против Карла и его партии, которых они называли общим врагом, то они сделают нас свободным народом. Эти три условия выполнены нами так же, как и ими, и мы требуем выполнения ими нашей сделки по закону договора, заключенного с ними, быть вместе с ними свободным народом и иметь равную привилегию с ними в общем жизненном довольстве, так как они выбраны нами на специальную работу и на определенное время из нашей среды не для того, чтобы стать угнетающими нас господами, но слугами, помогающими нам. Однако оба эти положения – наши слабейшие доказательства. И все же при помощи их (в свете разума и равенства, обитающих в сердцах человеческих) мы легко свергнем все те прежние порабощающие законы, возобновлявшиеся в царствование каждого короля со времени завоевания, которые подобны тернию в зрачке и занозе в теле нашем и которые именуются правлением Англии в древности.

В-третьих, мы докажем, что мы имеем свободное право на землю Англии, так как родились на ней так же, как и старшие братья, и что это наше равное право с ними так же, как и их с нами, обладать достаточным жизненным довольствием на земле, не имея над собою никого из нашего же рода в качестве лордов или лэндлордов. И мы докажем это простым текстом из Писания, не давая никакого толкования его, о котором ученые и великие мира сего обычно говорят, что это – их манера обращаться с Писанием.

В-четвертых, мы докажем справедливым законом творения, что человечество, во всех его разветвлениях, есть господин земли и не должно находиться в подчинении ни у кого из своего же рода, но должно жить в свете закона справедливости и в мире, утвержденном в его сердце.

И таким образом, исполнившись любви, мы чистосердечно изложили устремления сердец наших, без лести, ожидая от вас любви и такой же искренности, без недовольства и ссоры, будучи творениями по образу вашему и подобию, не стремясь ни к чему другому, как к соблюдению закона справедливого действия и желая изгнать из творения проклятое дело, именуемое частной собственностью, причину всех войн, кровопролитий, воровства и порабощающих законов, которые держат народ в нищете.

Подписано от имени и ради всего бедного угнетенного люда Англии и всего мира:

Кристофер Боннер, Вильям Хогрилл, Ричард Тэйлор Даниэль Уиден, Юриан Вортингтон, Ричард Уилер, Натаниэль Голькомб, Натаниэль Етс, Джайльс Чайльд – ст., Вильям Клиффорд, Джон Вебб, Джон Гаррисон, Томас Ярвел, Вильям Беннигтон, Томас Эдир, Джон Эш, Джерард Уинстенли, Ральф Эйер, Джон Кильтон, Джон Пра, Джон Полмер, Джон Вилькинсон, Томас Стар, Эптон Спайр, Самуэль Вебб, Томас Ист, Джон Хейман, Аллен Браун, Томас Гейден, Эдвард Паррет, Джемс Холл, Ричард Грей, Джемс Мэнли, Джон Морди, Томас Барнард, Джон Бачилор, Джон Саус, Вильям Чайлъд, Роберт Сейер, Вильям Хэсэм, Кристофер Клиффорд, Эдвард Уичер, Джон Бичи, Вильям Тенч, Вильям Куме.

--------------------------------------------------------------------------------

1 Памфлет, подписанный Дж. Уинстенли и его 44 единомышленниками, датирован 1 июня 1649 г. Его цель – предупредить захватчиков общинных земель и пустошей, начавших вырубать леса в захваченных владениях.

Печатается по: Джерард Уинстенли. Избранные памфлеты / Пер. с английского Е.Г. Денисовой. М. – Л., 1950.

Даниэль Дефо (1660–1731)

• Опыт о проектах

• Простейший способ разделаться с диссидентами

• Гимн позорному столбу

Дефо родился в семье торговца и получил религиозное образование. Он сменил много профессий: работал купцом, журналистом, издателем, писателем и всегда оставался в гуще событий своего времени.

За памфлет «Простейший способ разделаться с диссидентами», направленный против господства англиканской церкви, Дефо был приговорен к позорному столбу, тюрьме и штрафу. В тюрьме он задумал издавать журнал «Ревью» («Обозрение»), который выходил с 1704 по 1713 г., и написал «Гимн позорному столбу».

Начав свой путь в журналистику искренним борцом за правду, Дефо со временем отступил от прежних идеалов и начал продавать свое перо. Умер он в бедности и забвении.

Опыт о проектах

ОБ АКАДЕМИЯХ1

Оных у нас в Англии меньше, нежели в других странах, – в тех, по крайней мере, где ученость ставится столь же высоко. Недостаток сей восполняют, однако, два наших великих питомника знаний, кои, бесспорно, являются крупнейшими, правда, не скажу, лучшими, в Европе. И хотя здесь многое можно было бы сказать об университетах вообще и об иноземных академиях в особенности, я удовольствуюсь тем, что коснусь лишь предмета, оставшегося у нас без внимания. Гордость французов – знаменитейшая Академия в Европе, блеском своим во многом обязана покровительству, которое оказывали ей французские короли. Произнося речь при избрании в сию Академию, один из членов ее сказал, что «одно из славнейших деяний, совершенных непобедимым монархом Франции, – учреждение сего высокого собрания – средоточия всей сущей в мире учености».

Первейшей целью Парижской Академии является совершенствование и исправление родного языка, в чем добилась она такого успеха, что ныне по-французски говорят при дворе любого христианского монарха, ибо язык сей признан универсальным.

Некогда выпала мне честь быть членом небольшого кружка, поставившего себе, по-видимому, ту же благородную цель относительно английского языка. Однако величие задачи и скромность тех джентльменов, кои взялись за ее исполнение, послужили к тому, что от начинания сего пришлось им отказаться как от непосильного для частных лиц. Поистине для подобного предприятия надобен нам свой Ришелье, ибо нет сомнений, будь в нашем королевстве такой гений, который возглавил бы эти усилия, то последователи у него непременно нашлись бы, сумев стяжать себе славу, достойную предшественников. Язык наш наравне с французским заслуживает, чтобы на благо его трудилось подобное общество, и способен достичь много большего совершенства. Просвещенные французы не могут не признать, что по части глубины, ясности и выразительности английский язык не только не уступает своим соседям, но даже их превосходит. Сие признавали и Рапэн, и Сент-Эвремон, и другие известнейшие французские писатели. А лорд Роскоммон, почитавшийся знатоком английского языка, писавший на нем с наибольшей точностью, выразил ту же мысль в следующих строках:

Как легкость авторов французских далека

От силы нашего родного языка!

Ведь в слитке строчки нашей серебрится

Французской проволоки целая страница.

И если соседи наши вслед за своим величайшим критиком признают наше превосходство в возвышенности и благородстве слога, мы охотно уступим им первенство по части их легковесной живости.

Приходится только сожалеть, что дело столь благородное не нашло у нас столь же благородных приверженцев. Разве не указует нам путь пример Парижской академии, которая – воздадим должное французам! – стоит первой среди величайших начинаний просвещенного человечества?

Ныне здравствующий король Англии, коему со всех сторон света доносятся хвалы и панегирики и чьи достоинства враги, если только их интересы не зажимают им рта, готовы превозносить даже больше, чем сторонники, – король наш, показавший столь удивительные примеры величия духа на войне, не найдет лучшего случая, осмелюсь заметить, в мирное время увековечить свою память, нежели учредив такую Академию. Сим деянием он имел бы случай затмить славу французского короля на мирном поприще, как затмил он ее своими подвигами на поле брани.

Одна лишь гордыня находит упоение в лести, и не что иное, как порок, закрывает нам глаза на наши несовершенства. Государям, по моему разумению, в этой части выпал жребий особенно несчастливый, ибо добрые их поступки всегда преувеличиваются, меж тем как дурные замалчиваются. Со всем тем королю Вильгельму, уже снискавшему себе хвалу на стезе воинской доблести, видимо, уготовано деяние, похвальное в самой сути своей и стоящее выше лести.

А посему – коль скоро речь идет о деле, каковое, надо полагать, по плечу лишь государю, – я, против обыкновения, не дерзаю в этой части моих опытов, как делал в других, указать на пример разрешения сего вопроса, а просто приведу свои соображения.

Мне представляется ученое Общество, учрежденное самим государем, будь на то его высочайшая воля, состоящее из просвещеннейших людей наших дней; притом надобно, чтобы дворяне сии, будучи страстными приверженцами учености, соединяли в себе благородство рождения с выдающимися природными способностями.

Целью сего Общества должно стать распространение изящной словесности, очищение и совершенствование английского языка, развитие столь пренебрегаемых нами навыков правильного его употребления, забота о чистоте и строгости слога, избавление языка от всяческих искажений, порождаемых невежеством или жеманством, а также от тех, с позволения сказать, нововведений, кои иные чересчур самонадеянные сочинители осмеливаются навязывать нашему языку, словно их авторитет настолько непререкаем, что дает им право на любые причуды.

Такое Общество, смею утверждать, принесло бы подлинную славу английскому языку, и тогда среди просвещенных народов он по праву получил бы признание как наиблагороднейший и наиточнейший из всех новых языков.

Членами сего Общества стали бы только лица, известные своей просвещенностью, но отнюдь не те – или очень немногие из тех, – кто посвятил себя ученым занятиям, ибо, позволю себе заметить, встречается немало больших ученых или просто образованных людей и выпускников университетов, чей язык вовсе не безупречен, поскольку страдает неуклюжестью, искусственностью и тяжеловесностью, изобилует чрезмерно длинными и плохо сочетающимися словами и предложениями, каковые звучат грубо и непривычно, а для читателей трудно произносимы и непонятны.

Словом, среди членов сего Общества я не хотел бы видеть ни священников, ни лекарей, ни стряпчих. Не то что бы я не уважал учености тех, кто упражняется в сих почтенных занятиях, или с пренебрежением относился к ним самим. Но, думаю, я не нанесу этим людям бесчестья, если замечу, что их род занятий неизбежно исподволь накладывает свой отпечаток на речь, чего не терпят интересы дела, о коем я радею. Вполне допускаю, что и в этой среде может встретиться человек, в совершенстве владеющий языком и стилем, истинный знаток английского языка, чью речь мало кто осмелится исправлять. И если найдутся таковые люди, их выдающиеся достоинства должны открыть им двери в помянутое ученое Общество, однако подобные случаи, конечно же, будут редки и должны составлять исключение.

Будущее Общество представляется мне состоящим из истинных джентльменов. В него вошли бы двенадцать пэров, двенадцать джентльменов, не занимающих государственных должностей, и еще следовало бы учредить, хотя бы ради поощрения, двенадцать мест для людей разных званий, кои своим трудом и заслугами приобрели бы право удостоиться подобной чести. Общество было бы достаточным авторитетом для определения правильности употребления слов, изобличало бы нововведения, возникающие по чьей-то прихоти, и тем самым наша словесность обрела бы блюстителя законности, обладающего полномочиями поправлять сочинителей и в особенности переводчиков, запрещая им излишние вольности. Благодаря своему высокому авторитету Общество стало бы признанным законодателем в языке и стиле, и тогда никто из пишущих не дерзал бы изобретать слова без его одобрения. Обычаи языка, которые суть для нас закон в употреблении слов, должны строго оберегаться и неукоснительно соблюдаться. Учреждение Общества положило бы конец изобретению слов и выражений, каковое следует считать таким же преступлением, как печатание фальшивых денег.

Круг занятий Общества охватывал бы чтение трактатов об английском языке, издание трудов о происхождении, природе, употреблении, значениях и различиях слов, о правильности, чистоте и благозвучии слога, а также воспитание у пишущих хорошего вкуса, порицание и исправление распространенных ошибок в языке, словом, все необходимое для того, чтобы привести английский язык к должному совершенству, а наших джентльменов научить писать как подобает их званию, изгнав чванство и педантизм, преградив путь неуместной дерзости и наглости молодых авторов, кои в погоне за известностью готовы жертвовать здравым смыслом.

Позвольте теперь высказать некоторые соображения касательно того потока бранных слов и выражений, который ныне захлестнул нашу речь. Я не могу не остановиться здесь на сем предмете, ибо бессмысленный порок сей настолько среди нас укоренился, что мужчины в беседе между собой почти не обходятся без крепкого словца, а иные даже сетуют – жаль, дескать, что брань почитается неприличной, ибо украшает речь и придает ей выразительность.

Говоря о сквернословии, я имею в виду все те проклятия, божбу, бранные слова, ругательства и как там оные еще именуются, кои в пылу беседы беспрестанно слетают с уст едва ли не всякого мужчины, какого бы звания он ни был.

Привычка сия бессмысленна, безрассудна и нелепа; это глупость ради глупости, чего даже сам дьявол себе не позволяет: дьявол, как известно, творит зло, но всегда с некой целью – либо из стремления ввергнуть нас в соблазн, либо, как говорят богословы, из враждебности к Создателю нашему. Человек крадет из корысти, убивает, дабы удовольствовать свою алчность или мстительность; распутство и поругание женщины, прелюбодеяние и содомский грех служат к утолению порочных вожделений, всегда имеющих свою корыстную цель, как вообще любой порок имеет какую-то причину и какую-то видимую цель, и лишь дурной обычай, о котором я пишу, представляется совершенно бессмысленным и нелепым: он не дает ни удовольствия, ни выгоды, не преследует никакой цели, не удовлетворяет никакую страсть, это просто бешенство языка, рвота мозга, являющая собой насилие над естеством.

Далее. Для других пороков всегда находятся оправдания или извинения: вор ссылается на нужду, убийца – на ослепление неистовством, немало неуклюжих доводов приводится в извинение распутства; отвратительную же привычку к сквернословию все, включая тех, кому она свойственна, не могут не признать преступлением, и единственное, что можно услышать в оправдание бранного слова, это то, что оно само срывается с языка.

Сверх того, оглушать своих собеседников потоками брани есть непростительная дерзость и нарушение правил приличия, а коль скоро кому-то из присутствующих сие не по душе, то, следственно, попираются и законы вежливости. Все равно что испустить утробный звук на судебном заседании или произносить непристойные речи в присутствии королевы.

В борьбе с таким злом любые законы, постановления парламента и предписания суть не что иное, как игра в бирюльки. Меры сии курам на смех, и, сколько могу судить, они всегда оставались без последствий, тем паче что наши судьи ни разу не пытались требовать их исполнения.

Не наказание, а хороший пример искоренит порок, и, если большинство наших джентльменов откажется от этой дурной привычки, нелепой и бессмысленной, она, став предосудительной, выйдет из моды.

Вот начинание, достойное Академии. Полагаю, ничто не может возыметь большего действия, нежели открытое порицание со стороны столь авторитетного Общества, призванного охранять чистоту языка и нравов. Академии принадлежало бы право решать, сообразуется ли с духом разумности изображение обычаев, нравов и обхождения на театре. Прежде чем ту или иную пьесу увидят зрители, а критики начнут судить о ней и вовсю ругать, она должна быть оценена членами Академии. Тогда на сцене будет процветать подлинное искусство, и два наших театра перестанут ссориться за обладание первенством, признав разум, вкус и истинные достоинства непогрешимыми судьями в сем споре.

--------------------------------------------------------------------------------

1 «Опыт о проектах» (1698 г.) – одно из первых знаменитых выступлений Дефо как публициста. Памфлет написан на злободневную тему: о судьбе английского языка. Дефо предлагает приспособить язык к нуждам современников и сделать его не менее популярным в Европе, чем французский.

Печатается по: Англия в памфлете / Пер. Н. Лебедевой. М., 1987.

Простейший способ разделаться с диссидентами

В собрании басен сэра Роберта Л'Эстренджа есть притча о Петухе и Лошадях.1 Случилось как-то Петуху попасть в конюшню к Лошадям, и, не увидев ни насеста, ни иного удобного пристанища, он принужден был разместиться на полу. Страшась за свою жизнь, ибо над ним брыкались и переступали Лошади, он принялся их урезонивать с большой серьезностью: «Прошу вас, джентльмены, давайте стоять смирно, в противном случае мы можем растоптать друг друга!»

Сегодня очень многие, лишившись своего высокого насеста и уравнявшись с прочими людьми в правах, весьма обеспокоились – и не напрасно! – что с ними обойдутся, как они того заслуживают, и стали восхвалять, подобно эзоповскому Петуху, Мир, Единение и достодолжную христианскую Терпимость, запамятовав, что отнюдь не жаловали эти добродетели, когда стояли у кормила власти сами.

Последние четырнадцать лет не знает славы и покоя чистейшая и самая процветающая церковь в мире, утратившая их из-за ударов и нападок тех, кому Господь, пути которого неисповедимы, дозволил поносить и попирать ее. То было время поругания и бедствий. С незыблемым спокойствием терпела она укоры нечестивцев, но Бог, услышав наконец творимые молитвы, избавил ее от гнета чужеземца.

Отныне эти люди знают, что их пора прошла и власть их миновала; на нашем троне восседает королева-соотечественница, всегда и неизменно принадлежавшая Церкви Англии и искони ее поддерживавшая. И посему, страшась заслуженного гнева церкви, диссиденты кричат: «Мир!», «Единение!», «Кротость», «Милосердие!». Как будто церковь не укрывала слишком долго это вражеское племя сенью своих крыл и не пригрела на своей груди змеиное отродье, ужалившее ту, что его выкормила.

Нет, джентльмены, дни милосердия и снисхождения кончились! Чтоб уповать теперь на миролюбие, умеренность и благость, вам следовало и самим их прежде соблюдать! Но за последние четырнадцать лет мы ни о чем таком от вас слыхом не слыхали! Вы нас стращали и запугивали своим Актом о веротерпимости, внушали, что ваша церковь – дочь закона, как и прочие, свои молельные дома с их ханжескими песнопениями вы размещали у порога наших храмов! Вы осыпали наших прихожан упреками, одолевали их присягами, союзами и отречениями – и множеством иных досужих измышлений! В чем проявлялось ваше милосердие, любовь и снисходительность к тем самым совестливым членам Церкви Англии, которым было трудно преступить присягу, данную законному и правомочному монарху (к тому же не ушедшему из жизни), дабы с поспешностью – к чему вы понуждали их – поклясться в верности новоиспеченному голландскому правительству, составленному вами из кого придется. Неприсягнувших вы лишили средств к существованию, оставив их с домашними во власти голода и обложив их земли и владения двойною податью, чтобы вести войну, в которой они не участвовали, а вы не дождались прибытка!

Чем сможете вы объяснить противоречащую совести покорность, к которой вы, пуская в ход свою новейшую обманную политику, склонили многих верных, что согрешили, как и многие новообращенные во Франции, лишь убоявшись голода? Зато теперь, когда вы оказались в нашей шкуре, вы говорите, что зазорно вас преследовать, ибо сие не по-христиански!

Вы обагрили руки кровью одного монарха! Другого низложили! Из третьего вы сделали марионетку! И вам еще хватает дерзости надеяться, что следующая венценосная особа подарит вас и службой, и доверием! Те, что не знают нравов вашей партии, должно быть, приписали бы безумию и наглости сии неслыханные упования!

Любому из грядущих повелителей довольно было бы взглянуть, как вы вертели своим Королем-Голландцем (которому досталось править только в клубах), чтоб осознать доподлинную цену ваших убеждений и убояться ваших цепких рук. Благодаренье Богу, наша королева вне опасности, ибо ей ведомо, что вы собою представляете, она вас не оставит без надзора!

Верховному правителю страны даны, вне всякого сомнения, и власть, и полномочия употреблять законы государства по отношению к любым из подданных. Но партия фанатиков-диссидентов ославила религиозными гонениями известные законы нашего отечества, которые к ним применялись очень мягко, крича, что беды гугенотов Франции ничто в сравнении с их бедами. Однако обращать законы государства против тех, кто преступает их, хоть прежде согласился с их введением, есть отправление правосудия, а не религиозные гонения. К тому же правосудие – всегда насилие для нарушителей, ибо любой невинен в собственных глазах.

Впервые закон против диссидентов был применен на деле в годы правления короля Якова I, и что из этого последовало? Лишь то, что им дозволили в ответ на их прошение переселиться в Новую Англию, где, получив значительные привилегии, субсидии и соответствующие полномочия, они сумели основать колонию и где, не собирая с них ни податей, ни пошлин, мы охраняли и оберегали их от всех и всяческих завоевателей, – то была худшая из бед, какие им случилось испытать!

И такова жестокость Церкви Англии. Какая пагубная снисходительность! Она и довела до гибели блистательного государя – короля Карла I. Если бы король Яков услал всех пуритан из Англии в Вест-Индию, мы бы остались единой церковью! Единой, неделимой и не тронутой расколом Церковью Англии!

Дабы воздать отцу за снисходительность, диссиденты пошли войной на сына, повергли его ниц, преследовали по пятам, схватили и отправили в узилище; затем, послав на казнь помазанника Божия, разделались с правительством, разрушив самые его основы, и возвели на трон ничтожнейшего самозванца, не наделенного ни высотой происхождения, ни пониманием того, как должно править, но возмещавшего отсутствие указанных достоинств силою, кровавыми и безрассудными решениями и хитростью, не умеряемой ни каплей совести.

Если бы король Яков I не сдерживал карающую руку правосудия и дал ему свершиться до конца, если б он воздал им должное, страна от них освободилась бы! Тогда они бы не могли убить наследника и не сумели бы попрать монархию. Избыток его милосердия к ним повлек и гибель его сына, и окончание мирной жизни Англии. Казалось бы, диссидентам, уже вознаградившим нас за дружелюбие братоубийственной войной и тяжкими, неправыми гонениями, не стоит уповать, будто своими льстивыми и жалкими речами они склонят нас к Миру и Терпимости.

Они теперь нас убеждают мягче с ними обходиться, тогда как сами – хотя им, разумеется, не довелось вершить делами церкви – выказывали ей и крайнюю суровость, и презрение и подвергали всяческому порицанию! Во времена расцвета их Республики много ли милосердия и миролюбия вкусили те из джентри, что сохранили верность королю? Взимая выкуп со всего дворянства без разбору, с тех, что сражались, и с тех, что не сражались в войске короля, фанатики пускали по миру чужие семьи. Чего только не вытерпела Церковь Англии, когда они расхитили ее имущество, присвоили ее владения, отдав их солдатне, а пострадавших обрекли на голодное существование! Теперь мы применим к ним их же средства!

Известно, что вероучение Церкви Англии исходит из любви и милосердия, которые она распространяла на диссидентов гораздо больше, чем они того заслуживали, пока в конце концов не стала нарушать свой долг и обделять своих сынов, виной чему, как говорилось выше, была излишняя терпимость короля Якова I. Сотри он пуритан с лица земли еще вначале, когда к тому представлялся случай, они бы не могли, набравшись сил, тиранить церковь, как делают с тех самых пор.

Чем воздала им церковь за кровавые злодейства? В те годы, когда на троне восседал Карл II, она ответила диссидентам и милосердием, и снисхождением! Кроме безжалостных цареубийц, входивших в самочинный суд, никто из них не поплатился жизнью за потоки крови, пролитые в противоестественной войне! Карл с самых первых дней оказывал им покровительство, дарил любовью, опекал их, раздавал им должности, оберегал от строгости закона и, не считаясь с мнением парламента, не раз предоставлял свободу веры, за что они воздали ему заговором, замыслив с помощью злодейской хитрости низвергнуть его с трона и уничтожить заодно с преемником!

Правление Якова II, казалось, унаследовавшего милосердие от предков, ознаменовалось редкими благодеяниями для диссидентов, и даже их поддержка герцогу Монмуту не побудила его поквитаться с ними. Желая их привлечь к себе любовью и мягкосердечием, король, в своем безмерном ослеплении, провозгласил для них свободу и предпочел поставить под удар не их, а Церковь Англии! Теперь известно во всем мире, как они на то ответили!

Годы правления последнего монарха еще настолько свежи в памяти, что можно не вдаваться в разъяснения. Довольно лишь сказать, что, сделав вид, будто они хотят соединиться с церковью, чтоб искупить свою вину, диссиденты и прочие примкнувшие к ним лица из сбитых ими с толку опасно накалили обстановку и свергли короля с престола, как будто врачевать обиды, нанесенные стране, нельзя иным путем, чем сокрушив монарха! Вот вам пример их Сдержанности, Миролюбия и Милости!

Чего только они не вытворяли, когда на троне восседал их единоверец! Они проникли на все важные и выгодные должности и, втершись в доверие к королю, в обход всех прочих, получали самые высокие посты! Все, даже министерство, оказалось в их руках, но как они при этом плохо правили! Все это очевидно и не нуждается в напоминании.

Однако свойственный им дух любви, и единения, и милости, столь громко ими ныне восхваляемый, особенно бросается в глаза в Шотландии. Взгляните на Шотландию, и вы увидите, какого они духа. Они забрали силу в местной церкви, согнули в рог священников и одержали, как им кажется, бесповоротную победу над епископальным правительством! Но это мы еще посмотрим!

Хотелось бы узнать у «Наблюдателя», их наглого заступника, много ли кротости и милосердия узнала паства епископальной церкви со стороны шотландского пресвитерианского правительства! В ответ я мог бы поручиться, что и диссидентам окажут в Церкви Англии подобный снисходительный прием, хотя они его и не заслуживают!

Из краткого трактата «Гонения, перенесенные в Шотландии служителями епископальной церкви» становится понятно, что выстрадало наше духовенство! Его не только оставляли без приходов, но зачастую грабили и подвергали оскорблениям. Священников, не отступившихся от своей веры, изгнали вместе с чадами и домочадцами, не уделив и корки хлеба на дорогу, должно быть от избытка милосердия. В таком коротком сочинении не счесть бесчинства этой секты.

А ныне, чтобы отогнать нависшую на горизонте тучу, которая, как они чуют, движется на них из Англии, обученные всем уловкам пресвитерианства, они стремятся к Унии народов, желая, чтобы Англия объединила свою церковь с шотландской и чтобы все гнусавое собрание шотландских длиннополых влилось в нашу конвокацию. Бог ведает, что бы могло случиться, останься наши фанатики-виги у кормила власти. Будем надеяться, что ныне можно сего не опасаться.

Пытаясь запугать нас, иные из этой секты заявляют, что, если мы не вступим с ними в Унию, они отложатся от Англии и сами изберут себе монарха после смерти королевы. Если они не примут нашего престолонаследия, мы их к тому принудим, они не раз имели случай убедиться в нашей силе! Короны двух этих государств с недавних пор передаются не по наследственному праву, но, может быть, оно опять к ним возвратится, и если Шотландия намерена его отвергнуть ради того, чтоб избирать себе государя, пусть не забудет, что Англия не обещала предавать законного наследника: она поможет ему возвратиться, что бы ни говорилось в смехотворном «Законе о престолонаследии».

Так выглядят на деле эти джентльмены, и так они чтят церковь на родине и за ее пределами!

Теперь давайте перейдем к тем вымышленным доводам, которые диссиденты приводят в свою пользу; давайте уясним, из-за чего нам следует оказывать им снисхождение и почему нам следует терпеть их.

«Во-первых, – говорят они, – нас очень много». Они-де составляют слишком значительную часть нации, чтобы их можно было воспретить. На это существуют следующие возражения.

Прежде всего, их несравненно меньше, чем французских протестантов, однако тамошний король весьма успешно в одночасье избавил от них нацию, и непохоже, что ему их не хватает!

К тому же я не верю, что их так много, как они о том толкуют. Их ощутимо меньше, нежели числится в их секте, весьма возросшей за счет тех наших верующих, что дали себя одурачить вкрадчивым словом и хитрыми выдумками; но стоит нашему правительству всерьез приняться за работу, как все они оставят чуждое исповедание, подобно грызунам, что покидают тонущий корабль.

Второе. Чем больше среди нас диссидентов, тем больше и опасность, ими представляемая, и тем важней предотвратить ее! Как жало в плоть, они ниспосланы нам Богом в наказание за то, что мы не истребили их в зародыше.

И третье соображение. Коль скоро мы должны признать диссидентов лишь потому, что не способны с ними справиться, нам следует себя проверить и узнать, осилим мы их или нет. Я убежден, что это дело легкое, и мог бы указать, как лучше за него приняться, но это было бы нескромностью по отношению к правительству, которое изыщет действенные способы, дабы избавить край от этого проклятия.

Второй их довод сводится к тому, что «Англия сейчас воюет и всем нам следует сплотиться против общего врага».

На это мы ответствуем, что «общий враг» не враждовал бы с нами, если бы они о том не постарались! Наш «враг» жил мирно и спокойно, не беспокоя нас и не вторгаясь в наши земли, и, если б не диссиденты, у нас бы не возникло повода для ссоры.

К тому же мы и без них способны одолеть его. Однако зададимся следующим вопросом: зачем перед лицом врага вступать в союз с диссидентами? Неужто они перебросятся к противнику, ежели мы не упредим того и не сумеем с ними сговориться? Вот и отлично, тогда мы рассчитаемся со всеми недругами сразу, и в том числе с тем самым «общим», с которым нам без них будет намного легче справиться! К тому же, если нам угрожает враг извне, нам следует освободиться и от внутреннего. Коль скоро у страны имеется противник, тот самый «общий враг», ей ни к чему иметь в тылу другого!

Когда из обращенья изымали старую монету, мы часто слышали, как раздавались голоса: «Не стоит проводить такую меру! Необходимо отложить ее до окончания войны, иначе мы рискуем погубить отечество!» Однако польза этой меры не замедлила сказаться и оправдала риск, как оказалось, не такой уж и большой. И удалить диссидентов нисколько не труднее и так же важно для страны, как и наладить выпуск новых денег. Мы не узнаем радость прочного, неколебимого единства и крепкого, незыблемого мира, пока не изгоним из страны Дух Вигов, Дух Раздоров и Раскола, как некогда отдали в переплавку старую монету!

Внушать себе, что это очень трудно, – значит запугивать себя химерами и опасаться силы тех, что силы не имеют. Издалека нам многое рисуется гораздо более трудным, чем оно есть на самом деле, но стоит обратиться к доводам рассудка, как мгла рассеивается и призраки уходят.

Мы не должны давать себя стращать! Наш век мудрее прежнего, о чем свидетельствует и наш опыт, и опыт предшествующего поколения. Яви король Карл I больше осмотрительности, он в колыбели уничтожил бы их секту! Как бы то ни было, об их военной силе можно не упоминать – всех их Монмутов, Шефтсбери, Аргайлов больше нет, как больше нет голландского убежища! Бог им уготовал погибель, и, если мы не подчинимся Вышней воле, пенять придется только на себя, равно как помнить с этих самых пор, что нам предоставлялся случай послужить ко благу церкви, стерев с лица земли ее непримиримого противника; но если мы упустим миг, дарованный нам Небом, то, как показывает жизнь, останется лишь сокрушаться: «Post est occasio calva!».

Мы часто слышим возражения против этой меры и посему рассмотрим самые распространенные из них.

Нередко говорят, что королева обещала сохранить диссидентам дарованную им свободу вероисповедания и упредила нас, что не нарушит данное им слово.

Не в нашей власти направлять поступки королевы, иной вопрос – чего мы ожидаем от нее как от главы церкви. Ее величество обязывалась защищать и ограждать от всяких посягательств Церковь Англии, но если для того, чтоб это выполнить, необходимо истребить диссидентов, значит, ей нужно отступиться от одного обещания, чтобы сдержать другое.

Однако вникнем в это возражение подробнее. Ее величество хотя и обещала соблюдать терпимость в отношении диссидентов, но все же не ценою разрушенья церкви, а только при условии благополучия и безопасности последней, которые она взялась блюсти. Коль скоро выгоды двух сих сторон пришли в противоречие, понятно, что королева предпочтет отстаивать, хранить, оберегать и утверждать родную церковь, чего, по нашему суждению, она не в силах будет сделать, не отказавшись от терпимости.

На это нам, возможно, возразят, что церкви ныне ничего не угрожает со стороны диссидентов и нас ничто не вынуждает к срочным мерам.

Но это слабый аргумент. Во-первых, если угроза вправду существует, то отдаленность ее не должна нас успокаивать, и это лишний повод торопиться и отвести ее заранее, вместо того чтобы тянуть, пока не станет слишком поздно.

К тому же может статься, что это первый и последний случай, когда у церкви есть возможность добиться безопасности и уничтожить недруга.

Эта возможность дается представителям народа! Настало время, которого так долго ждали лучшие сыны страны! Сегодня они могут оказать услугу своей церкви, ибо их поощряет и поддерживает королева, по праву возглавляющая эту церковь!

Что вам соделать с сестрою вашею, когда будут свататься за нее?

Что вам соделать, если вы желаете утвердить лучшую христианскую церковь в мире?

Если вы желаете изгнать оттуда рвение?

Если вы желаете уничтожить в Англии змеиное отродье, так долго упивавшееся кровью Матери?

Что вы предпримете, желая освободить потомство от раздоров и волнений?

Тогда спешите это сделать! Настало время вырвать с корнем сорняки мятежной ереси, которые так много лет мешали миру в вашей церкви и заглушали доброе зерно!

«Но так мы возродим костры, – мне скажут многие в сердцах или невозмутимо, – и акт De haeretico comburendo, а это и жестоко и означает возвращенье к варварству».

На это я отвечу так: хоть и жестоко предумышленно давить ногой гадюку или жабу, но мерзость их природы такова, что превращает мой поступок в благо для ближних наших. Их убивают не за вред, который они сотворили, а для того, чтобы его предотвратить! Их убивают не за зло, которое они нам уже причинили, а за то, которое они в себе таят! Вся эта нечисть: жабы, змеи и гадюки – опасна для здоровья и вредна для жизни тела, тогда как те нам отравляют душу, растлевают наше потомство! Заманивают в сети наших чад, подтачивают корни нашего земного счастья и небесного блаженства. И заражают весь народ!

Какой закон способен охранять сих диких тварей? Есть звери, созданные для охоты, за каковыми признается право убегать и укрываться от погони, но есть и те, которым разбивают голову, используя все преимущества внезапности и силы!

Я не прописываю в качестве противоядия сожженье на костре. Я только повторяю вслед за Сципионом: «Delenda est Carthago!». И если мы надеемся жить в мире, служить Богу и сохранять свободу и достоинство, диссидентов необходимо уничтожить! Что до того, как лучше это сделать, – решение за теми, кто полномочен отправлять божественное правосудие против врагов страны и церкви!

Но если мы позволим запугать себя упреками в жестокосердии, если мы уклонимся от свершения правосудия, нам не дано будет узнать ни мира, ни свободы! То будет варварство, и несравненно большее, по отношению к нашим чадам и потомкам, которые им попрекнут своих отцов, как мы им попрекаем наших. «У вас был случай под покровительством и при поддержке королевы, стоящей во главе Законной Церкви, искоренить все подлое отродье, а вы, поддавшись неуместной жалости из страха проявить жестокость, помиловали этих мерзких нечестивцев. И нынче они гонят нашу церковь и попирают нашу веру, опустошают наши земли, а нас влекут на плахи и в темницы! Вы пощадили амаликитян и погубили нас! И ваша милость – лишь жестокость к вашим бедным детям!»

Как справедливы будут эти нарекания, когда наши потомки попадутся в лапы к сему не знающему снисхожденья роду, и Церковь Англии охватят смуты и раздоры, дух рвения и хаос, когда правление в стране передоверят иноземцам, которые искоренят монархию и учредят республику!

Коль скоро мы должны щадить их племя, давайте действовать разумно: давайте умертвим своих потомков сами, вместо того чтоб обрекать их гибели от вражеской руки и прикрывать высокими словами свое бездействие и равнодушие, крича, что это милосердие, – ибо рожденные свободными, они тогда свободными покинут этот мир.

Кротчайший, милосердный Моисей промчался в гневе по становищу, сразив мечом три и еще тридцать тысяч любезных его сердцу братьев из народа своего за сотворение себе кумира. Зачем он покарал их? Из милосердия – дабы не допустить до разложения все воинство. Сколь многих из грядущей паствы мы бы спасли от заблуждений и от скверны, срази мы нынче племя нечестивцев!

Недопустимо мешкать с этой мерой! Все эти штрафы, пени и поборы, глупые и легковесные, только идут диссидентам на пользу и помогают им торжествовать! Но если бы за посещение сектантского собрания, молился ли там верный или проповедовал, расплачиваться нужно было не монетами, а виселицей и если бы сектантов присуждали к каторжным работам, а не к штрафам, страдающих за веру было бы гораздо меньше! Теперь перевелись охотники до мученичества, и, если многие диссиденты бывают в церкви для того, чтоб их избрали мэрами и шерифами, они согласны будут посетить и сорок храмов ради того, чтобы не угодить на виселицу!

Достало бы и одного закона, но только строгого и точно соблюдаемого, о том, что всякий посещавший их гнусавые молельни присуждается к изгнанию, а проповедник отправляется на виселицу, и дело было б решено! Диссиденты бы валом повалили в Церковь! Уже при жизни следующего поколения мы стали бы единою церковью!

Взимать пять шиллингов за то, что человек в течение месяца не подходил к причастию, и шиллинг за то, что он не приближался к церкви целую неделю, – это неслыханное средство обращенья в истинную веру! Так можно лишь предоставлять за деньги право согрешать!

И если в этом нет злоумышления, то отчего мы не даем им полную свободу? А если есть, какими деньгами его окупишь? Мы продаем им право согрешать и против Господа, и против власти предержащей!

И если они все же совершают тягчайшее из преступлений, направленное против мира и блага Англии и против славы Божией во поруганье церкви и на пагубу души, пусть это числится среди наиболее страшных злодеяний и получает соответствующую кару!

Мы вешаем людей за пустяки и отправляем в ссылку за безделицы, тогда как от обиды, нанесенной Господу и церкви, достоинству религии и благу человека, нетрудно откупиться за пять шиллингов. Это такое унижение христианского правительства, в котором стыдно дать отчет потомкам!

За то, что люди согрешают против Бога, не соблюдают его заповеди, бунтуют против церкви, не повинуются наказам тех, кого он дал им в управители, им следует назначить наказанье, сравнимое по тяжести с проступком! Тогда вновь расцветет наша религия, и наша разделившаяся нация вновь обретет единство.

Что же касается словечек вроде «варварский», «жестокий», которыми вначале нарекут такой закон, то их забудут очень скоро. Я вовсе не хочу сказать, что каждого диссидента следует приговорить к повешению или к изгнанию из Англии, отнюдь нет. Но для того чтоб подавить мятеж или волнение, достаточно бывает покарать зачинщиков, а прочих можно и простить. И если наказать по всей строгости закона наиболее упорствующих, это, бесспорно, приведет толпу к повиновению.

Чтоб осознать неоспоримую разумность и, более того, заведомую простоту сего решения, давайте разберемся, по какой причине наша страна раздроблена на партии и секты, а также спросим у диссидентов, чем они могут оправдать раскол. И заодно ответим сами, из-за чего мы, паства Церкви Англии, покорно сносим все бесчинства и обиды, какие ей наносит эта братия?

Один из их известных пастырей, такой же грамотей, как большинство их просвещенного сообщества, в своем ответе на памфлет «Исследование случаев частичного согласия с доктриной Церкви Англии» высказывается в следующем роде на странице двадцать седьмой: «Разве мы представляем собой два разных исповедания? Что отличает веру Церкви Англии от вероучения молитвенных собраний? У нас нет расхождений в существе религии, и то, что нас разъединяет, касается лишь менее важных и второстепенных положений»; на странице двадцать восьмой он продолжает в том же роде: «Ваше учение изложено в тридцати девяти догматах, из которых тридцать шесть, с которыми мы все согласны, содержат ее сущность, и только относительно трех дополнительных меж нами нет единодушия».

Итак, по собственному их признанию, они считают нашу церковь истинной, а расхождения меж нами – несколькими несущественными частностями, – не согласятся же они на казни и галеры, на истязания и на разлуку с родиной из-за подобных пустяков? Ну нет, они наверняка окажутся умнее! И даже собственные принципы их не подвигнут на такое!

Не сомневаюсь, что закон и разум возымеют действие! И хоть вначале наши меры могут выглядеть крутыми, уже их дети не ощутят и толики жестокости, ибо с заразой будет навсегда покончено! Когда болезнь исцелена, к больному не зовут хирурга! Но если они будут продолжать упорствовать в грехах и рваться в преисподнюю, пускай весь мир узнает и осудит их упрямство, несовместимое с их собственными принципами.

Тем самым отпадет упрек в жестокости, с их сектой будет навсегда покончено, и дело больше не дойдет до смут и столкновений, в которые они так часто вовлекали Англию.

Их много, и у них тугие кошельки, из-за чего они исполнены высокомерия, которое отнюдь не побуждает нас к ответному терпению и, более того, склоняет к мысли, что нужно торопиться и либо поскорей вернуть их в лоно церкви, либо убрать навеки с нашего пути.

Благодаренье Богу, они теперь совсем не так страшны, как прежде, но если мы позволим им вернуть былую силу, то будет наше собственное упущенье! И Провидение и Церковь Англии, как кажется, желают одного – чтоб мы освободились от смутьянов, мешающих спокойствию страны, и ныне нам дарован к тому случай.

Мы полагаем, что английский трон был уготован нашей королеве ради того, чтобы она своей рукой восстановила права церковные, равно как и гражданские.

Мы полагаем, что по сей причине вся жизнь в стране разительно переменилась в какие-нибудь считанные месяцы; и лучшие мужи, народ и духовенство – все выступают заодно, все сходятся на том, что пробил час освобожденья церкви!

Вот для чего нам Промыслитель ныне даровал такой парламент, такую конвокацию, такое джентри! И такую королеву, каких дотоле не было в стране.

А если мы упустим эту редкую возможность, чем может обернуться наше небреженье? Короне предстоят тогда большие испытания. Голландец сядет на престол – и все наши надежды и труды пойдут прахом! Имей все наши будущие государи из его династии наилучшие намерения, они останутся пришельцами! Понадобятся годы на то, чтоб приспособить чуждый дух к особенностям нашего правления, к заботам нашего отечества. Кто знает, сколько нужно поколений, чтобы на нашем троне воцарилось сердце, исполненное столь великой чистоты и пыла, горячего участия и ласки, какие согревают ныне нашу церковь!

Для всех, кто предан Церкви Англии, настало время, не теряя ни минуты, и вознести, и укрепить ее столь основательно, чтоб она больше не могла подпасть под иго чужеземцев или страдать от распрей, заблуждений и раскола!

Я был бы очень рад, если бы к сей заветной цели вели бескровные и мирные пути, но порча слишком далеко зашла, и рана загноилась, затронуты все жизненные центры, и исцеление сулит лишь нож хирурга! Исчерпаны все способы воздействия: и сострадание, и кротость, и увещевания, но тщетно – облегчение не наступило!

Сектантский дух настолько овладел умами, что многие во всеуслышанье бросают вызов церкви! Дом Божий стал им ненавистен! И более того, они внушили своим детям такую предубежденность и отвращение к нашей святой вере, что темная толпа всех нас считает за язычников, творящих культ Ваала! Им кажется грехом переступать пороги наших храмов. Должно быть, даже первые христиане гораздо менее чуждались капищ и кровавых жертвоприношений, сложенных к ногам кумиров, и иудеи меньше избегают есть свинину, нежели многие диссиденты чураются святого храма и отправляемого там богослужения.

Строптивцев вместе с их исповеданием необходимо истребить! Пока их племя что ни день наносит невозбранно оскорбленье Господу, пороча его таинства и службу, мы пренебрегаем своим долгом перед ним и перед нашей Матерью – Святою Церковью.

Как сможем мы ответить перед Господом, и перед церковью, и перед нашими потомками за то, что оставляем их в сетях у фанатизма, заблуждений и упрямства, гнездящегося в самом сердце нации? Как мы ответим им за то, что дозволяем недругу разгуливать по улицам страны, чтобы он мог привлечь к себе наших детей? Как оправдаемся за то, что подвергаем нашу веру угрозе полного искоренения?

Чем это лучше, чем тенета, в которые нас уловляла римско-католическая церковь и от которых нас освободила Реформация? То и другое – крайности, хотя и в разном роде, но ведь для истины губительны любые заблуждения, которые нас разделяют. Те и другие равно вредны для нашей церкви и для спокойствия отечества! Скажите, отчего признать иезуита хуже, чем фанатика? И чем папист, который верует в семь таинств, опасней квакера, не верующего ни в одно из них? Мне также невдомек, чем монастырь страшней молитвенного дома!

Увы, о Церковь Англии! Теснимая папистами, гонимая диссидентами, она распята между двух разбойников! Но пробил час – пора распять разбойников!

Пусть на костях врагов воздвигнется ее строение! Заблудшие, что захотят вернуться в ее лоно, всегда найдут открытыми врата ее любви и милосердия, но твердолобых пусть сожмет железная рука!

Пусть верные сыны святой, многострадальной Матери, узнав о ее бедствиях, ожесточат свои сердца и ополчатся на ее гонителей!

Пусть Всемогущий Бог вдохнет в сердца всех тех, кто верен правде, решимость объявить войну гордыне и антихристу, дабы изгнать из нашего отечества коснеющих в грехе и не дозволить расплодиться их потомству!

--------------------------------------------------------------------------------

1 Памфлет «Простейший способ разделаться с диссидентами» Дефо написал от имени непримиримого к инакомыслящим энтузиаста. Памфлет был опубликован 1 декабря 1702 г. Совет, который дал Дефо якобы от имени гонителей диссидентов, был принят за чистую монету. Когда мистификация разъяснилась, гнев дошел до королевского дворца.

Печатается по: Англия в памфлете / Пер. Т. Казавчинской. М., 1987.

Гимн позорному столбу

I. Привет тебе, Великая Махина!1

Ты – государства черное бельмо –

Наказываешь грубо без причины

Позора не достойных твоего.

Но кто родился Человеком быть,

Твою надменность стерпит,

И униженья боль не ощутит.

Презренье в ложной фразе «как не стыдно!»

Пугает опорочивших себя,

Но кара мудрому уму посильна,

Злословие – пустая суета.

Здесь, на твоем парадном табурете,

Смотрю на панораму площадей,

Судьбу монархов я увижу в свете

Непостижимых Божеских идей.

Здесь обнажились городские страсти,

Приготовляя дуракам напасти.

Мошенникам есть повод наблюдать.

Здесь злодеяния и люди получают,

Разделенную надвое хвалу.

И преступление порой свершают,

Не мысля славу осветить твою.

И одобрение за это получают.

Здесь ярость улиц беды предвещает,

Когда толпу ведут прямым путем.

И маргиналы грязью обкидают,

Не признавая изданный закон

И прошлые заслуги человека.

Смотрели из твоей петли злодеи

И разносился смрад от их голов,

Но кто накажет преступление

Законом, созданным для дураков?

Здесь правы те, кто знает наперед,

Как русло жизни дальше завернет,

И гнуться, чтоб пройти за поворот.

От времени у нас зависят судьбы:

Почтут что злом, а что почтут добром,

Награды прошлой доблести осудят –

Искусной паутиной стал закон.

Не испугаешь ты позором плута,

Продал он честь свою уже давно,

За человека без порока вступят

Невинность и священное добро.

Хотим мы знать, как занимали место

У твоего высокого столпа

Изгои государственного кресла

За веком век и в наши времена.

Как назывался призрачный порок,

Указывал который срама срок?

Скажи, махина, как всем нам понять,

Или без ропота в сердца принять

Суд, данный властью, совесть очищать.

Твой трон уравнивал в своих правах:

Борцов, чью совесть не сожгло сомненье

(Их ясный разум, и убитый страх

На шаг опережали поколенье);

И тружеников современной славы.

Ученый Селден из твоих окон

Рассматривал высокие вершины

Горы, что именуется закон,

И не было достаточной причины

Ему подмостки вытирать твои.

Он назывался вечным сыном чести,

Ты не оплатишь все ему долги.

Твое искусство унижать стыдом,

Позором не покроет Человека;

Бывает по утрам туман силен,

Но лишь пока нет солнечного света.

Когда он на твои ступени встанет,

Не осрамится, а душой воспрянет,

А проклят будет, кто его поставит.

Презрение сквозит в твоих глазах,

Грех от смущенья кротко отвернется,

Порок в толпе: на лицах, и в сердцах

Дрожит, молчит и в темный угол жмется.

Пусть кару заслужившие по чести

Появятся герои. Все мы вместе

Довольны будем этим появленьем.

II. Поход крестовый возвещая

Трубою мятежа в руке,

Столб Sacheverell освящает

Пусть самым первым на земле.

С церковной кафедры он проклял

Тех братьев, что не стали гнуть

С ним линию его закона,

И это был кратчайший путь.

Мудрейший вице-канцлер сбоку

С ним у столба пускай стоит,

Запрет лицензий понемногу

Задушит наш печатный лид.

Рукою власти благодатной

Укажет четко для кого

Позволено строфою внятной

Расписывать дела его.

Церквам он выдал разрешенье

Решать самим свою судьбу,

Как Папа дал благословенье

Отрядам, шедшим на войну.

В событиях подобных рядом

Практиковались доктора,

В усердии искали взглядом

Где прячется в кишках глиста.

И пред тобою отхлебнула

За академии позор

В припадке диком профессура

Площадный бесконечный ор.

А ты украл у них идею

(Как Англии достойный сын):

Изобретать всегда сложнее.

Доказывать привычней им.

На этом принципе ты создан,

Пугающий британцев монстр.

Парадным строем командиры,

Мужи с нетвердою рукой,

Флотов и армий дезертиры,

Пускай нарушат твой покой.

Построятся в ряды солдаты,

Они, как трусы, на войне,

За счет вносимой ими платы,

В бою сидели в стороне.

Придут к ним маршем генералы,

Любители пустой муштры,

Убийцы королевской славы,

Предатели своей страны.

И если капитанов флота,

От страха жмуривших глаза,

Поставить рядом с этой ротой,

Какая будет там толпа!

Они богами Карфагена

Благословенные за то,

Что Поинти бежать из плена

Позволили. Ну а потом

Предали флот турецкий наш,

И оскорбили тем Талмаш.

Они эскадры из Тулона

Заметили побег нескоро

И приходили очень рано,

А иногда и слишком поздно.

Они – герои, их дела

Достойны всякой почести:

На контрэскарпе им нужна

Проверка славной доблести.

Перед тобой занять арену

Героям этим не пришлось.

Поступки их забыло время.

Иль наказанья не нашлось?

Поэтому, откинув древность,

Посмотрим мы на современность.

Здесь те, кто правят, не выносят

На прочих горожан равняться.

Здесь деньги корабли увозят

И не рискуют возвращаться.

Эскадры в боевом порядке

Выходят защищать страну

И исправляют неполадки

Когда уже идут ко дну.

Позднее возвратятся с моря

Те, чьи поступки не понять

Нельзя. О славные герои!

Им надо пред тобой стоять.

Для химерических статей

Прекрасной эта будет тема:

Оправдывать судьбу людей,

И защищать морское дело.

За подвиги, что совершили

(На палубах их кораблей)

Они в порту Святой Марии,

Получат выигранный трофей.

Пусть там Ормонде до конца

Им повторит свои слова.

И кистью музой одаренной

Художник пусть изобразит

Всю славу Англии покорной

И весь ее печальный вид:

Разграбленные города,

Потерянные имена

И возвращение с позором.

Сорвут в твоем театре виги

Рукоплесканий целый град:

За нескончаемые сдвиги,

За несгибаемый отряд,

Который в восемьдесят лодок

Сражался против двадцать двух,

Награбив за морями всласть,

Они взглянут на нашу власть.

И те, что их отряд летучий

На берегу сваляют в кучу,

Благое дело сотворят.

Богатств увидим мы несметно,

Когда назад их возвратят.

О, сколько пропадут бесследно!

Когда на эшафот поставят

Воров. Толпа большая гордо

Процессию с лихвой обставит

Инаугурации ленд-лорда.

Пусть каются перед народом

Еще и те твои мужи,

Что наблюдали мимоходом

За грабежами той войны.

Один наместник изначально

Девилем правил. После он

Всего лишился. Как печально!

И был судьбою осужден.

Но, если бы он вешал сразу

Непрошеных гостей своих,

Давно бы эту всю заразу

Изгнали из владений их.

От радости забьешь крылом,

И поприветствуешь ты тех,

Кто недовольства грозный гром

Обрушил на себя за грех.

Оценщики и спекулянты

Владельцы монстра-капитала,

От них компании и банки

Банкротства ждут или обвала.

В руках под сорок тысяч акций.

И, если сильно захотят,

Они без всяких прокламаций

Потопят их или сгноят.

Страны несметное богатство

В расчетных книгах их осядет,

По твердому приказу братства

Цена или растет, иль тает.

Впусти их на вершину замка

С долгов распискою в руке,

Пускай считают спозаранку

И пишут четко на столбе:

Как быстро цены возрастут,

Когда товар переведется,

И как по новой упадут,

Когда торговый флот вернется.

Блюститель древнего закона,

Возвыси голову свою.

И фразу едкую от слова

Отдай парламенту твою.

Спроси их: как бумага стала

Равна по ценности деньгам,

И по процентам вырастала,

И скидки представляла нам;

Когда ирландские долги

Они бы выплатить смогли;

И как им не сжигать мостов;

И не подделывать счетов.

Скажи, что весь английский люд

Желает страстно насладиться,

Когда повинность понесут

Пред ними жирные их лица.

Фемида следующей по кону

Присядет на твою скамью,

Родившись защищать законы,

Она забыла цель свою:

Нельзя преступников прощать,

И беспристрастность нарушать.

Поставь продажного судью

В твою роскошную карету.

Оставив мантию свою,

В триумфе скачет пусть по свету.

И правосудие вершить

Над оргией блудницы первой

Не позволяй тем, кто сидит

В суде в угаре опьяненья.

Они достойны, чтобы встать

За то, что не карали грех,

Перед тобой. Позор держать –

За юридический успех.

С трудом передвигая ноги,

Викарий пьяный за пульпит

Поднимется к тебе с дороги

И книгу Бога исказит.

Там на открывшемся просторе

Перед ликующей толпой

Произнесет: «Memento mori»,

И приведет пример простой.

Потом к нему сыны Христовы

В обнимку с похотью придут.

Они сорвали все оковы

И по углам обычно ждут

Когда жена иль чья-то дочка

Случайно мимо пробегут.

И пусть раздастся громкий смех

За совершенный ими грех.

Асгил! Он проповеди ради

Забыл традиции страны,

В расколах посвященной братьи

Он видел сущность темноты.

И был в себе живым примером

Для тех, кто восторгаться мог

Провинциальным лицемером.

Его рукоположил Бог!

Он церкви правила придумал,

По ним мы все должны признать,

Что дураками вечно будем,

Не сможем ничего понять.

Теперь Карон не станет больше

На ниве смерти спину гнуть,

Асгил придумал, что попроще

Нашел он коротчайший путь:

Тщета – и камни, и надгробья;

Тщета – ваш похоронный звон;

Честь для покойника – безмолвье –

Снесите все добро в мой дом.

Так пусть пороки духовенства,

Заменят черный катафалк

Каретой огненной, как средством,

Не опровергнуть этот факт.

На ней взметнутся в поднебесье

И там у Бога уточнят,

Какие правила на месте

Они исполнить поручат.

Несчастный автор обнимает

Твой теплый деревянный стан.

Он здесь за то его сжимает,

Что не поддался на обман,

Тех, кто самих себя не могут

Понять и упускают нить

В своих суждениях о Боге,

Не стоит жизни их учить.

Они разрушат Вавилон,

Чтобы воздвигнуть древний Рим,

Стремятся совершить пролом,

Велик их руководства ритм.

Сыны борьбы, молясь, крушат

Всего, чего достигнет взгляд.

Так пусть же пред тобой стоят,

Пока вопроса не решат:

Каким путем они смогли

В десентерах разжечь огонь,

Но к несогласию пришли,

Когда дела коснулись войн.

[Пусть ряд священников займут

Твою церковную скамью.

Те, кто терпимость признают

Пока читают речь свою.

Пример ты покажи им всем

Покорности и послушанья,

Они его возьмут, затем

Души исправят состоянье.]

Потом юристов приведут,

И до пришествия Христа

Пускай они побудут тут:

Расплата слишком тяжела.

Не раз они пролили кровь

Своим орудием острейшим,

По средствам едких, грязных слов,

Святое вдруг явится грешным.

Вы – слуги верные порока,

Вас словно дьявол сам учил;

Он в этой части явно дока,

Раз мастеров таких взрастил.

Ничто не свяжет ваши руки,

С покорством служит вам закон:

Один претерпевает муки,

Второй давно уже прощен,

Хотя то зло, что совершили,

Равно по смыслу и по силе.

Сменилась вдруг в глазах картина:

Мы видим новое лицо,

Не называем его имя,

Известно всем оно давно.

Напрасно он боролся словом,

И красноречием блистал.

Не примерился с тем законом,

Который страшно презирал.

И лишь сейчас его шаги

Кристальны стали и верны,

С тех пор как занял пост судьи,

Их ожидали долго мы.

Позор пускай разделит с ним

Ловел, пока он тих и смирн.

И чашу горького стыда

Он должен выпить всю до дна.

О, если бы герои эти

Имели личный пьедестал

На стертом, высохшем паркете

Твоей арены ты бы стал

Одним из лучших воплощений

Сатиры хлесткой за века,

Но дети власти превращений

Не встретятся с тобой пока.

Поэзию свободы в страхе

Они запрут, иначе та

Расскажет городу о плахе,

Куда привесть их всех пора.

Так пусть имеют уваженье

К твоим заоблачным мирам,

А ты рисуй в воображенье,

Как встретишь их однажды там.

Предатель королевской власти.

Пустое дело для него –

Готовить клятвы. В своей страсти

Нарушит слово не одно.

Он, угождая раболепно

Жене любимой, продал честь.

Пусть как мошенник без сомнений

Стоит перед тобою здесь.

Как церкви похотливый пастор

От воздержания далек,

Так он, присяги верный мастер,

Себя сдержать никак не мог.

Кто раз неверен был обету,

Не сдержит боле своих слов,

И разнесет по белу свету,

Что он не клялся – видит Бог!

По совести, его пора

Не ставить с срамом у столпа,

А придушить однажды ночью.

Ты, презирающий порок,

Проклятье наложи на тех,

Трем королям кто клялся в срок,

И предал разом вместе всех.

Нельзя измену им простить.

Вот те, кто на просторе службы

Нещадно грабят государство,

Открой объятья твоей дружбы

И спрячь их подлое коварство.

Не доверяй тем миллионам,

Которые к тебе снесут,

Они перед своим уходом

В два раза больше заберут.

Отстроив славные дворцы,

Где рощи, гроты и сады,

Они в пороке утопают:

Там незаконная любовь,

Гордыня, пьянство, смех и кровь,

Триумф порока и разврата –

И деньги англичан – оплата.

Так пусть скорее на стене

Проявятся судьбы слова,

Они обращены к тебе

То – MENE, TEKEL, FAROS.

Открой свой трон и покажи:

Там на вершине восседают,

Кого мы знать в лицо должны

Кто преступленья совершает.

Они проблемы государства

Решают после дел своих.

На службе кроме просто чванства

Нет больше ничего у них.

Назло двойную платят цену.

Как все похоже на измену!

Пестрящий карнавал спешит,

Сменить испачканную сцену,

Когда он сбросит свой прикид,

Народ увидит на ступенях –

Сафо, которой благоверный

В Фурбуло новые шелка

Приобретал еженедельно,

Срывая силы кошелька.

Так пусть стоит в своих нарядах

Перед тобой она одна,

И не стыдится тысяч взглядов:

Душа ведь все равно пуста.

К тебе Urania в карете

С шестеркой самых верных слуг

Примчится утром, на рассвете,

Уставшая от всех потуг

Достигнуть города почтенья.

Не раз она хотела трон

Лишить ее же уваженья,

И одержать победу в том,

Что называют красотою,

Среди прелестниц городских.

Позволь же ей своей душою

Считать, что победила их.

За нею следом Diadora

Появится перед тобой,

Кто возжелал ее позора

Довольны будут меж собой.

Имеет вряд ли здесь значенье

Неясное происхожденье

Ее корней. О куртизанка,

Неистинная англичанка!

Блудницы приезжали в город

И из других далеких стран.

Так пусть ты предоставишь повод

Им всем отведать этот срам.

[Пусть Flettumacy на коне

Освободить спешит блудницу.

Он будет в чувственной волне

Разглядывать народа лица.

Когда на сцене Диадора

Покажет представленье им,

От возгласов безумных хора

Он убежит назад к своим.

И разозлится на нее

За то, что глупости полна,

Но скроет вечное свое

Пустое место для ума.]

Бывают странные дела:

Пороку предаются вместе

В одной семье муж и жена.

Пускай присядут в твое кресло.

Посмешищем известный К*

Уж точно станет для народа,

И будет до тех пор, пока

Не объяснит загадку рода:

Как половины две семьи

Такой разврат изобрели:

Порочных связей полон дом.

Давно жена об этом знает.

На стороне гуляет он,

Ее лишь кони забавляют.

III. Какую выдумать еще сатиру,

Чтобы обличье города сменить?

Какую нужно правовую силу,

Чтоб перестали мы грехи водить?

Короткий самый путь для исправленья –

Порокам отнестись к тебе с почтением,

И выставить к столбу глупцов и плутов.

А для других дорога будет новой

Без вычурных друзей и без измен,

Без тех, кто, прикрываясь клятвой твердой,

Не пожелает лучших перемен.

Без оскорбленных авторов, стоящих

На лестнице к позорному столбу,

И без юристов, речь произносящих,

Которые ведут судьбу ко дну.

Закона первое призванье было –

Причину преступления узнать,

А наказание туда входило,

Чтоб будущее зло предотвращать.

Но изменилось все, и справедливость

К нам повернулась явно не лицом.

Святую честность, так уж получилось,

Невыносимо оскорбил закон.

Однако всем ясна твоя задача –

Наказывать порок. Никак иначе.

Твое искусство благородно было:

Уничижать порок. Но времена

Сменились, и оно вдруг натворило

Ужасные, позорные дела.

Преступники юристов нанимают,

Чтоб избежать позорного столба,

Законами порок свой прикрывают

И справедливость душат без стыда.

Какой же прок от твоего террора?

Зачем он душит совесть горожан?

Тебя боятся как боятся вора,

Но продолжают совершать свой срам.

Лицо от твоего позора спрятать

Спешат любым возможным из путей,

Однако сердце за тобою пачкать

Одна из популярнейших идей.

Порок души не страшно показать.

Ты словно бес из пустоты приходишь,

Вдали пугаешь больше, чем вблизи,

Химерское понятие находишь,

Чтоб пристыдить по правилам игры.

Оно – не велико для преступленья,

Огромно – для кристальной чистоты,

О мученик, терпящий оскорбленья,

Держись! В своих поступках прав был ты!

Так поднимись же, пугало закона:

Пора твое молчание прервать.

Кто там стоит у твоего амвона?

Хотим его историю мы знать.

Ты им скажи: он предан был позору

За то, что удержаться не посмел

От правды, что предстала молча взору,

И в изречениях был слишком смел.

Вознес он добродетель до небес,

И с радостью несет тяжелый крест.

Ты им скажи, что там стоит он в славе

Но худшее пророчит впереди.

Он не изменится, и жить в канаве

Не будет. Господи его спаси!

Раскрыл в сатире едкой автор сущность

Сынов страны, чья жизнь была грешна,

Нарисовал их зло, порок и глупость,

И песнь его к расплате привела.

Но здесь он не получит избавленья

За их творимые повсюду преступленья.

--------------------------------------------------------------------------------

1 «Гимн позорному столбу» Дефо написал в 1703 г., находясь в тюрьме за памфлет «Простейший способ расправиться с диссидентами». Дефо обличает истинные преступления, совершаемые в английском обществе, и призывает наказать настоящий порок.

На русском языке публикуется впервые. Пер. М. Баженова.

Джонатан Свифт (1667–1745)

• Размышления о палке от метлы

• Предложение об исправлении, улучшении и закреплении английского языка

• Письма суконщика

• Скромное предложение,

Родом из Ирландии, Свифт рано осиротел и воспитывался в семье дяди. Получив образование в религиозном колледже Святой Троицы, Свифт сдал экзамены в Оксфорде на степень магистра искусств, затем, вернувшись на родину, принял сан. Увлечение литературой привело его в Лондон. Вскоре Свифт получил известность как памфлетист. Тематика его памфлетов широка и злободневна: угнетение ирландского народа («Письма суконщика», «Скромное предложение»), борьба церквей («Сказка бочки»), критика литературных нравов («Битва книг»). «Путешествия Лемюэля Гулливера» также изначально были памфлетом, высмеивавшим борьбу британских политических партий.

Как журналист, Свифт издавал политическую газету «Экземинер» («Обозреватель») – официальный орган партии консерваторов, затем принимал участие в журнале «Тэтлер» («Болтун»). Свифт был непримиримым врагом Дефо.

Умер Свифт после нескольких лет тяжелой душевной болезни.

Размышления о палке от метлы

Эту одинокую палку, что ныне видите вы бесславно лежащей в забытом углу, я некогда знавал цветущим деревом в лесу.1 Была она полной соков, убрана листьями и украшена ветвями. А ныне тщетно хлопотливое искусство человека пытается соперничать с природой, привязывая пучок увядших прутьев к высохшему обломку. В лучшем случае она являет собою лишь полную противоположность тому, чем была прежде: выкорчеванное дерево – ветви на земле, корни – в воздухе.

Ныне пользуется ею каждая замызганная девка для своей черной работы; и по капризу судьбы она обречена содержать в чистоте другие вещи, сама оставаясь в грязи. А затем, изношенную дотла на службе у горничных, выбрасывают ее вон либо употребляют ее в последний раз на растопку. И когда я смотрел на нее, то вздохнул и промолвил: истинно, и человек – это палка от метлы. Природа послала его в мир крепким и сильным, был он цветущим, и голова его была покрыта густыми волосами (сей прирожденной порослью этого мыслящего растения). И вот топор излишеств отсек его зеленые ветви, и стал он поблекшим обломком. Тогда он прибегает к искусству и надевает парик, тщеславясь противоестественной копной густо напудренных волос, которые никогда не росли на его голове. Но, право, если бы наша метла возымела желание выступить перед нами, гордясь похищенным у березы убором, который никогда не украшал ее прежде, вся в пыли, даже если то сор из покоев прелестнейшей дамы, как бы смеялись мы над ней и презирали ее тщеславие, мы – пристрастные судьи собственных достоинств и чужих недостатков!

Но, пожалуй, скажете вы, палка метлы лишь символ дерева, повернутого вниз головою. Подождите, что же такое человек, как не существо, стоящее на голове? Его животные наклонности постоянно одерживают верх над разумными, а голова его пресмыкается во прахе – там, где надлежит быть его каблукам. И все же, при всех своих недостатках, он провозглашает себя великим преобразователем мира и исправителем зла, устранителем всех обид; он копается в каждой грязной дыре естества, извлекая на свет открытые им пороки, и вздымает облака пыли там, где ее прежде не было, вбирая в себя те самые скверны, от которых он мнит очистить мир.

Свои последние дни растрачивает он в рабстве у женщин, и притом наименее достойных. И когда износит себя дотла, то, подобно брату своему, венику, выбрасывается вон либо употребляется на то, чтобы разжечь пламя, у которого могли бы погреться другие.

--------------------------------------------------------------------------------

1 Памфлет «Размышления о палке от метлы» (1703 г.) – пародия на популярные в начале XVIII в. в Англии «Благочестивые размышления» моралиста-проповедника и ученого-химика Роберта Бойля (1627–1691). Впервые опубликовали спустя пять лет в первом сборнике памфлетов Свифта.

Печатается по: Джонатан Свифт. Памфлеты. / Пер. М. Шерешевской. М., 1955.

Письма суконщика

ПИСЬМО I1

торговцам, лавочникам, фермерам и всем простым людям Ирландии относительно медных полупенсовиков, отчеканенных мистером Вудом с целью пустить их в обращение в нашем королевстве

Братья, друзья и соотечественники.

Обстоятельства, о которых я намерен сообщить вам, уступают по своему величайшему значению лишь долгу вашему перед Богом и заботам о спасении ваших душ, ибо от них всецело зависят хлеб, одежда и все необходимое для жизни вам и вашим детям. Вот почему я самым настойчивым образом призываю вас, как мужчин, как христиан и родителей и как патриотов своего отечества, прочитать это послание с величайшим вниманием или попросить, чтобы вам его прочитали. А для того чтобы на покупку его вы затратили как можно меньше, я приказал типографу продавать его по самой низкой цене.

Многие из вас совершают большую оплошность, когда не стараются прочитать советы человека, который пишет, не имея иного намерения, кроме желания сделать вам добро. Одним экземпляром этого послания, который будет стоить не дороже фартинга, смогут воспользоваться не менее двенадцати человек. Какое безрассудство, что вы, даже мудрейшие среди вас, не печетесь о всеобщем благе и к тому же не знаете и не стремитесь узнать, кто ваши друзья, а кто ваши враги.

Около четырех лет назад была написана небольшая брошюра, автор которой советовал всем носить одежду, изготовленную в нашем любезном отечестве. Эта брошюра не преследовала никаких иных целей, в ней не говорилось ничего ни против короля, ни против парламента, ни вообще против кого бы то ни было. Однако несчастный типограф в течение двух лет подвергался жесточайшему судебному преследованию, и, сверх того, некоторые ткачи, ради которых она была написана, будучи в числе присяжных, признали его виновным. Всякий, кто стремится сделать вам добро, опустит руки, коль скоро вы либо пренебрегаете им, либо упрекаете его за его старания, коль скоро ему остается ожидать для себя лишь опасности, штрафа и тюремного заключения, которые, быть может, приведут его к погибели.

Тем не менее я не могу не предостеречь вас еще раз от неминуемой гибели, которая угрожает вам, если вы не будете вести себя так, как должно.

Поэтому я, прежде всего, изложу в простых словах обстоятельства дела, а затем растолкую, как вам следует поступать согласно здравому смыслу и законам вашей страны.

Дело состоит в следующем: прошло немало лет с тех пор, как в нашем королевстве в последний раз чеканились медные полупенсовики и фартинги, вследствие чего в них некоторое время ощущался большой недостаток, а в обращении находилось много фальшивых монет под названием «медные гроши». Не раз обращались мы к Англии с просьбой дать нам право чеканить новую монету, как в прежние времена, но безуспешно. В конце концов, некий мистер Вуд, человек низкого происхождения, торговец скобяным товаром, получил патент, скрепленный печатью его величества, на чеканку медной монеты для нашего королевства на сумму в сто восемь тысяч фунтов стерлингов. Указанный патент, однако же, не обязывает никого из наших жителей брать эту монету, если они того не пожелают. Вам не мешает знать, что в Англии нарицательная стоимость полупенсовиков и фартингов очень немногим выше их действительной стоимости, и если вы разобьете их на куски и продадите меднику, то потеряете при этом не более пенни с каждого шиллинга. Однако мистер Вуд изготовил свои полупенсовики из такого неблагородного металла и сделал их настолько неполновесными по сравнению с английскими, что медник едва ли даст вам больше пенни полноценных денег за шиллинг мистера Вуда. Таким образом, эту сумму в сто восемь тысяч фунтов стерлингов полноценным золотом и серебром нужно отдать за дрянь, истинная стоимость которой составит не больше восьми или девяти тысяч фунтов. Но это еще не самое худшее, ибо мистер Вуд, если ему вздумается, может тайком переслать сюда еще сто восемь тысяч фунтов и скупить все наши товары по цене на одиннадцать двенадцатых ниже их стоимости. Так, например, если шляпник продает дюжину шляп по пять шиллингов штука, что составляет три фунта, и берет плату монетой мистера Вуда, он на самом деле получит всего лишь пять шиллингов.

Быть может, вам покажется странным, что какой-то мистер Вуд, человек весьма низкого происхождения, сумел приобрести такое большое влияние, чтобы ему удалось скрепить печатью Его величества отправку столь значительной суммы неполноценных денег в нашу несчастную страну, в то время как вся местная знать и все наше дворянство не могли добиться той же милости и получить для нас разрешение чеканить наши собственные полупенсовики как прежде. Я растолкую вам все это чрезвычайно просто. Мы находимся очень далеко от королевского двора, и нет у нас там никого, кто мог бы ходатайствовать за нас, хотя многие лорды и сквайры, чьи имения и чья родина находятся здесь, проводят там всю свою жизнь и тратят там все свое состояние. Мистер Вуд, напротив, имеет возможность постоянно блюсти свои интересы. Он – англичанин, у него есть влиятельные друзья, и он, по-видимому, отлично знает, кому следует дать взятку, с тем чтобы тот шепнул другим, которые смогут замолвить словечко перед королем и рассказать ему разные небылицы. Его величество и, быть может, тот знатный лорд, который давал ему советы в этом деле, могли даже подумать, что это послужит на благо нашей стране, и таким образом, как выражаются юристы, король был обманут при даровании привилегии, что часто случается во всех государствах.

Если указанный патент произведет действие, какого добивается мистер Вуд, это вконец разорит наше королевство, давшее столько доказательств своей лояльности. И я совершенно уверен, что будь только его величеству об этом известно, он немедленно взял бы этот патент обратно и, пожалуй, выразил бы кой-кому свое неудовольствие. Но для мудрых достаточно одного слова. Большинство из вас слышало, с каким гневом наша высокопочтенная палата общин приняла известие о патенте Вуда. По этому поводу было произнесено множество прекрасных речей и было приведено множество ясных доказательств того, что все это дело от начала до конца не что иное, как наглый обман. Было также опубликовано несколько язвительных суждений, на которые упомянутый Вуд имел наглость ответить также в печати, и притом с такою самоуверенностью, как если бы он был более достойным человеком, чем все члены нашего парламента, вместе взятые.

Вышеназванный Вуд, как только его патент был утвержден, или вскоре после этого, посылает множество бочек со своими полупенсовиками в Корк и другие портовые города и, чтобы сбыть их, предлагает сто фунтов своей монетой за семьдесят или восемьдесят фунтов серебром, но сборщики королевских пошлин весьма решительно отказываются принимать ее, и так же поступают почти все остальные. И поскольку парламент признал эту монету негодной и обратился к королю с просьбой изъять ее, то все королевство гнушается ею.

Однако Вуд все еще строит козни с целью навязать нам свои полупенсовики, и если ему с помощью его английских друзей удастся добиться приказа, чтобы чиновники и сборщики королевских пошлин принимали их и чтобы этой монетой выплачивалось жалованье армии, то он сочтет свое дело сделанным. В этом случае вам предстоит следующее затруднение: солдат, придя на рынок или в трактир, предложит эти деньги и, если их не возьмут, примется, быть может, шуметь и буянить, станет угрожать, что отколотит мясника или трактирщицу, или возьмет товар силой и швырнет им негодные полупенсовики. В этом и в подобных случаях лавочнику, трактирщику или какому-либо иному торговцу ничего не останется делать, как потребовать за свои товары вдесятеро дороже, если за них платят монетой Вуда (например, двадцать пенсов этими деньгами за кварту эля и соответственно за все остальное), и не расставаться со своими товарами до тех пор, пока он не получит денег.

Предположим, что вы приходите с этими негодными деньгами в трактир, и хозяин дает вам кварту эля за четыре таких полупенсовика. Как должен поступить в этом случае трактирщик? Пивовар не захочет, чтобы ему платили этой монетой, а если он будет настолько глуп, что возьмет ее, то фермеры не захотят принимать ее в уплату за свой ячмень. Ведь по условиям своих договоров они обязаны платить аренду полноценными и законными деньгами Англии, каковыми эти деньги не являются, как не являются они и законными деньгами Ирландии. Сквайр, их лендлорд, никогда не будет ослеплен настолько, чтобы принимать такую дрянь за свою землю. Таким образом, все это непременно должно где-нибудь остановиться, и где бы оно ни остановилось – все равно мы все погибли.

На одну унцию обычно приходится от четырех до пяти этих полупенсовиков; допустим, что пять. Тогда три шиллинга четыре пенса будут весить один фунт, и, следовательно, двадцать шиллингов – добрых шесть фунтов. Существует много сот фермеров, которые платят по двести фунтов аренды в год. Следовательно, когда один из этих фермеров явится с половиной своей годовой аренды, что составляет сто фунтов, то она будет весить по меньшей мере шестьсот фунтов, и ее нужно будет навьючить на трех лошадей.

Если сквайру вздумается поехать в город, чтобы купить одежду, вино и пряности для себя и для своей семьи или, быть может, провести там зиму, ему придется захватить с собою пять или шесть лошадей, навьюченных мешками, наподобие того как фермеры возят зерно; а когда его супруга поедет в своей карете к нам в лавки, за нею должна будет следовать повозка, нагруженная деньгами мистера Вуда. И я надеюсь, что учтивость не помешает нам принять их за то, чего они стоят.

Говорят, что сквайр Конолли получает шестнадцать тысяч фунтов годового дохода. Если он пошлет за своей рентой в город (что он, по всей вероятности, сделает), то ему понадобится двести сорок лошадей, чтобы доставить половину своего годового дохода, и два или три больших погреба в своем доме, чтобы хранить ее. Но что будут делать банкиры, этого я сказать не могу. Ибо мне говорили, что некоторые крупные банкиры держат при себе сорок тысяч фунтов наличными, чтобы иметь возможность платить по всем счетам, для перевозки каковой суммы в монете мистера Вуда потребуется тысяча двести лошадей.

Я, со своей стороны, уже решил, что мне делать. У меня недурная лавка, в которой я торгую ирландскими сукнами и шелками. Вместо того чтобы брать негодные медяки мистера Вуда, я стану выменивать товар на товары своих соседей – мясников, пекарей, пивоваров и всех остальных, а то небольшое количество золота и серебра, которое у меня есть, я намерен хранить как зеницу ока до лучших времен или до тех пор, пока не стану умирать с голоду. Тогда я куплю монету мистера Вуда, подобно тому как отец мой покупал медную монету во времена короля Якова. Он мог купить десять фунтов этой монеты за одну гинею, а я надеюсь приобрести столько же за один пистоль и затем купить хлеба у тех, у кого хватит глупости продать его мне.

Если эти полупенсовики поступят в обращение, то их скоро станут подделывать, ибо подделка обойдется очень дешево – настолько негоден материал. Голландцы, по всей вероятности, также примутся подделывать полупенсовики и будут посылать их нам, чтобы расплачиваться за наши товары. Мистер Вуд не успокоится, напротив, он будет чеканить все больше и больше, так что через несколько лет у нас окажется этого хлама не менее, чем сто восемь тысяч фунтов, умноженных на пять. Следует иметь в виду, что в нашем королевстве в обращении находится всего-навсего не более четырехсот тысяч фунтов разменной монеты, и эти кровопийцы не успокоятся до тех пор, пока у нас не останется ни одного серебряного шестипенсовика.

А чем все это кончится, когда королевство, наконец, будет доведено до такого состояния, я вам сейчас расскажу: помещики выгонят всех арендаторов за неуплату аренды, ибо, как я уже говорил прежде, арендаторы по условиям своих договоров обязаны платить законной монетой, имеющей хождение в Англии; затем они выгонят всех фермеров (что слишком многие из них уже делают), пустят все свои земли под пастбища для овец, оставив, кроме них, лишь такой скот, какой необходим; а затем сами превратятся в купцов и станут отсылать шерсть, масло, шкуры и полотно за море, получая за них плату наличными, вином, пряностями и шелками. Они будут держать на своих землях лишь нескольких жалких коттеров. Фермерам придется грабить, просить милостыню или покинуть свою родину. Лавочникам в нашем городе и во всех остальных городах придется закрыть торговлю и умирать с голоду: ведь благосостояние и купца, и лавочника, и ремесленника зависит от землевладельца.

Когда же сквайр сам превратится в фермера и в купца, он станет копить все полноценные деньги, которые получит из-за границы, чтобы посылать их в Англию, и возьмет к себе в дом какого-нибудь жалкого портного, ткача или других ремесленников, которые рады будут получить хоть кусок хлеба.

Я никогда бы не кончил, если бы мне пришлось перечислить вам все бедствия, которые ожидают нас в случае, если мы окажемся настолько глупыми и злонравными, что станем принимать эту проклятую монету. Было бы очень печально, если бы всю Ирландию положили на одну чашу весов, а этого дрянного Вуда – на другую, – ведь он перетянул бы все наше королевство, из коего Англия ежегодно извлекает и кладет себе в карман свыше миллиона чистой прибыли полноценными деньгами, а это больше, чем англичане получают из всех остальных стран мира.

Но у вас остается одно большое утешение: патент Его величества не обязывает вас принимать эти деньги, равным образом и законы не дают королю права принуждать подданных принимать какие угодно деньги. В противном случае мы на том же основании обязаны были бы считать ходячей монетой булыжник, ракушки или тисненую кожу, доведись нам жить при дурном государе, который равным образом мог бы своею властью заставить нас считать гинею за десять фунтов, шиллинг – за двадцать шиллингов и так далее. Этим способом он за короткое время сосредоточил бы в своих руках золото и серебро со всего королевства, не оставив нам ничего, кроме медяшек, кожи или чего ему заблагорассудилось бы. Самым жестоким и деспотическим в политике французского правительства почитается его обычай изымать из обращения все деньги, предварительно резко понизив их стоимость, а затем перечеканивать их в монету более высокой стоимости. А ведь в этом нет и тысячной доли той зловредности, какою отличается гнусный проект мистера Вуда. Ибо французы дают своим подданным серебро за серебро и золото за золото, тогда как этот субъект не только не желает дать нам полноценную бронзу или медь за наше золото и серебро, но не дает даже двенадцатой части их стоимости.

Сказав все это, я теперь изложу вам суждения по данному вопросу некоторых известных юристов, которым я заплатил гонорар специально ради вас. Заключения за их подписью я храню у себя, дабы не сомневаться в том, что стою на твердой почве.

Знаменитый свод законов под названием «Зерцало правосудия», излагая хартии (или законы), предписанные нашими древними королями, формулирует закон так: «Повелено было, что ни один король нашего государства не должен менять, или портить деньги, или чеканить деньги из чего бы то ни было, за исключением золота или серебра, без согласия всех графств, что, по словам милорда Кока, означает без согласия парламента».

Это очень старинная книга, и она пользовалась большим авторитетом в те времена, и именно поэтому на нее часто ссылается великий юрист, милорд Кок. Согласно законам Англии все металлы делятся на законные, или истинные, и на беззаконные, или фальшивые. Под первыми понимаются серебро и золото, под последними – все неблагородные металлы. То обстоятельство, что лишь первыми следует пользоваться при платежах, явствует из парламентского акта принятого в двадцатый год царствования Эдуарда I под названием «Статут относительно обращения пенса». Я привожу вам его здесь в том переводе на английский язык, который был сделан по моему заказу, ибо в те времена, как мне сказали, некоторые наши законы писались по-латыни: «Всякий, кто при покупке или продаже осмелится отказаться принять полупенсовик или фартинг законных денег с тем чеканом, коему на них быть надлежит, да будет схвачен как хулитель Его королевского величества и брошен в тюрьму».

Согласно этому статуту никто не может быть признан хулителем Его королевского величества и за означенное преступление посажен в тюрьму, кроме человека, который отказывается принимать королевскую монету, отчеканенную из законного металла, под коим, как я уже заметил прежде, понимаются лишь золото и серебро.

Что именно таков истинный смысл акта, следует не только из прямого значения слов, но также из замечания о нем милорда Кока. «Из сего акта явствует, – говорит он, – что подданного нельзя заставить принимать при купле и продаже и при других платежах какие-либо деньги, за исключением отчеканенных из законного металла, то есть из серебра или золота».

Закон Англии предоставляет королю все золотые и серебряные рудники, но не рудники других металлов. Причина сей прерогативы или привилегии, как толкует ее милорд Кок, заключается в том, что деньги можно чеканить из золота и серебра, но не из других металлов.

Согласно его утверждению, в старину полупенсовики и фартинги чеканились из серебра, что следует из парламентского акта Генриха IV, гл. 4, в которой содержался следующий параграф: «Вследствие большого недостатка в настоящее время серебряных полупенсовиков и фартингов, в английском государстве предписывается и устанавливается, что одну треть всех денег, отчеканенных из подлежащих переплавке серебряных изделий, составят монеты достоинством в полпенни и фартинг». Из чего видно, что под полупенсовиком или фартингом законных денег понимается мелкая серебряная монета, достоинством в полпенни или фартинг.

Это явствует далее из статута, принятого в девятый год царствования Эдуарда III, гл. 3, коим золотых дел мастерам или иным лицам запрещается расплавлять полноценные полупенсовики и фартинги для изготовления сосудов или каких-либо иных предметов, под угрозой конфискации денег, таким способом расплавленных.

Другим актом, принятым в царствование этого короля, в Англии запрещалось обращение черных денег. А согласно акту, данному в одиннадцатый год его царствования, гл. 5, запрещалось обращение галерных полупенсовиков. Что это были за монеты, я не знаю, но полагаю, что они были отчеканены из неблагородного металла. И это были не новые законы, но лишь дальнейшее расширение смысла старых законов о монете.

Таковы положения закона относительно монеты, и нет примеров их нарушения, за исключением одного, приведенного в Сообщениях Дэвиса, который рассказывает нам, что во время восстания Тирона королева Елизавета приказала отчеканить в лондонском Тауэре монету из смеси металлов и послать ее сюда для уплаты жалованья армии, обязав всех жителей принимать ее и повелев, чтобы все серебряные деньги расценивались как серебро в слитках, то есть по весу. Дэвис приводит различные подробности этого дела, которых слишком много, чтобы утомлять ими ваше внимание, и добавляет, что тайный совет нашего королевства обязал одного купца в Англии принимать эти деньги из смеси металлов за присланные сюда товары.

Но эта мера отвергается всеми лучшими юристами как противоречащая закону, ибо тайный совет в этом случае не имел законной власти. И к тому же следует принять во внимание, что королева была в то время в большом затруднении ввиду поддержанного Испанией восстания в нашем королевстве. А то, что предпринимается под давлением крайних обстоятельств и в опасные времена, никогда не должно служить примером для действий в годы мира и спокойствия.

А теперь, любезные друзья мои, дабы не утомлять вашего внимания, я вкратце изложу вам, что закон обязывает вас делать и чего он не обязывает вас делать.

Во-первых, вы обязаны принимать при платежах любые отчеканенные королем деньги, с английской пробой и принятого в Англии веса, при условии, что эти деньги золотые или серебряные.

Во-вторых, вы не обязаны принимать какие бы то ни было деньги, если они не золотые и не серебряные, и это относится не только к английским полупенсовикам и фартингам, но и к деньгам любой другой страны. Если вы вообще соглашаетесь их брать, то это лишь ради удобства. Ведь обычай чеканить серебряные полупенсовики и фартинги давно уже оставлен, вероятно, по той причине, что они легко теряются.

В-третьих, вы тем неменее обязаны принимать негодные полупенсовики вышеназванного Вуда, что при этом вам предстоит потерять почти одиннадцать пенсов на каждый шиллинг.

Посему, друзья мои, все как один, стойте на своем: отказывайтесь от этой гнусной дряни. Противиться мистеру Вуду не значит совершать государственную измену. Его величество в своем патенте не обязывает никого принимать эти полупенсовики. У нашего всемилостивейшего монарха нет таких дурных советников, а если бы даже они и были, то все равно законы не дали королю власти принудить нас принимать какую-либо монету, за исключением законной, соответствующей пробы, золотой или серебряной. Следовательно, бояться вам нечего.

Позвольте мне далее обратиться особо к вам, наименее зажиточные торговцы. Быть может, вы думаете, что не потеряете так много, как богатые, если эти полупенсовики будут находиться в обращении, ибо вам редко попадается серебро, и покупатели приходят в ваши лавки и лавчонки, не имея при себе ничего, кроме медяков, да и они достаются вам нелегко. Но вы можете мне поверить на слово, – как только эти деньги получат хождение среди вас, вы окончательно разорены. Если вы придете с этими полупенсовиками в лавку за табаком, за бренди или за каким-либо иным нужным вам предметом, лавочник соответственно поднимет цены на свои товары – иначе он должен разориться, закрыть свою лавку и оставить ключ под дверью. Неужели вы думаете, что я продам вам ярд ткани, которая стоит десять пенсов, за двадцать полупенсовиков мистера Вуда? Нет, за двести, не меньше, и к тому же я не стану считать их, а просто взвешу их все вместе. Скажу вам еще кое-что, а именно: если проект мистера Вуда осуществится, то он разорит даже наших нищих. Ведь когда я даю нищему полупенсовик, он может утолить свою жажду или хотя бы отчасти набить себе брюхо, а двенадцатая часть полпенни принесет ему не больше пользы, чем три булавки из моего обшлага.

Короче говоря, эти полупенсовики подобны тем нечистым предметам, к которым, согласно священному писанию, сынам Израиля запрещено было прикасаться. Они будут распространяться всюду, как чума, и губить каждого, кто до них дотронется.

Я слыхал от ученых об одном человеке, который сказал королю, что придумал способ пытать людей, сажая их в медного быка и разводя под ним огонь. Однако монарх, ради опыта, сначала посадил в медного быка самого изобретателя. Это весьма напоминает проект мистера Вуда, и не исключена возможность, что мистера Вуда постигнет подобная же участь – медяки, которые он изобрел, чтобы терзать ими наше королевство, обратятся в орудие пытки для него самого и в конце концов приведут его к погибели.

Примечание. Люди, которые почитают своей обязанностью быть точными в наблюдениях относительно истинной стоимости этих полупенсовиков, сообщили автору настоящего письма, что каждый может получить кварту двухпенсового эля за тридцать шесть таких монет.

Я желал бы, чтобы это письмо тщательно хранилось во всех семьях, дабы члены их могли, заглядывая в него, освежать свою память всякий раз, как они услышат еще что-либо о полупенсовиках мистера Вуда или иного подобного мошенника.

--------------------------------------------------------------------------------

1 Цикл памфлетов «Письма суконщика» создавался в 1724–1725 гг. В основу данного памфлета лег реальный случай. Цель Свифта – сплотить народ Ирландии в его борьбе за независимость от Англии.

Печатается по: Джонатан Свифт. Памфлеты / Пер. М. Беккера. М., 1955.