Правила хорошего тона в гештальт-терапии и психоанализе елена ма3УР

Московский Гештальт
Институт

Гештальт-2001

Сборник материк
ов Московского Гештальт Института за 2000 год

Главный редактор Даниил Н.Хломов

Редакционная коллегия: Н.Б.
Кедрова, Е.Р.
Калетеевская,
Е.С.
Мазур,
Денис Н.
Хломов

Подготовка к печати: М.Г.
Анд
реева.
М.Д. Соколенко

Художественное оформление: Денис Н. Хломов

© 2001 Московский Гештальт Институт

© 2001 оформление Денис Н. Хломов Обложка, оформление

СОДЕРЖАНИЕ

ОТ РЕДАКЦИИ............................................................
4

А
РНОЛЬД БЕЙССЕР

Парадоксальная теория изменений...............................
6

ГАРИ ЙОНТЕФ

Гештальт-терапия:
введение........................15

ВЛАДИМИР ФИЛИПЕНКО

Правила хорошего тона в гештальт-терапии
и психоанализе ......
25

ЕЛЕНА М
А3УР

Экзистенциально-гуманистический подход в психотерапии: соотношение гештальт и экзистенциальной терапии .................
40

ЕЛЕНА КАЛИТЕЕВСКАЯ

Гештальт-терапия нарциссических
расстройств личности ..........
50

КАТЕРИНА БАЙ-БАЛАЕВА

Супервизия ........................................................
60

МАРИЯ АНДРЕЕВА

История одного присутствия.............................68

ТАТЬЯНА СИДОРОВА

Психологический аспект наркотической зависимости........

ЕЛЕНА П
ЕТРОВА, ВЛАДИМИР МАТКОВ

Гештальт и Восточная медицина..
.......................................................89

ОТ РЕДАКЦИИ

Здравствуйте, дорогие читатели!

2001 год знаменателен для гештальт-терапии
двумя событиями. Самой гештальт-терапии
исполняется 50 лет, так как слово «гештальт-терапия»
было введено в обиход Ф. Перлзом.
Л. Перлз
в 1951 году. В течение этого времени гештальт-терапия
проявилась вначале как часть нео-психоаналитического
направления в начале 50-х гг. (наряду с концепциями К.Хорни,
С.Салливана, Э.Фромма,
В.Райха),
затем стала революционным движением в
психотерапии 60-х годов, пережал
а период упадка через некоторое время после смерти Ф. Перлза,
затем вновь восстановила свои позиции, распространилась из Сое
диненных Штатов в
Европу, Латинскую Америку и Россию.

В этом же году исполняется 10 лет существования гештальт-терапии
в России. 10 лет назад прошла первая конференция по гештальту.
10 лет назад все теперешние российские гештальт-терапевты
и гештальт
институты были одной командой. Возник первый в России Московский гештальт Институт. Но свобода и стремление к индивидуализму, присущие гештальт-терапии, делают свое дело. Вот и в прошлом году образовалась еще одна организация, и теперь в Москве четыре гештальт организации: Гештальт Форум Бориса Новодержкина,
Институ
т Гештальта
и Психодрамы Н
ифонта Долгополова
и Институт Гештальт-терапии Олега Немиринского.

В Московском Гештальт Институте в настоящий момент в разных концах действует больше 40 разных учебных программ,
в которых участвует более 700 студентов. Мы подсчитали эти сведения, когда готовили документы МГИ
для вступления в Европейскую ассоциацию гештальт терапии. В ближайшем номере будут опубликованы стандарты европейской ассоциации гештальт-терапии, по которым будут вестись обучающие программы МГИ.

Наш Институт по прежнему является членом FORGE, AAGT
, IGT и других гештальт-терапевтических
сообществ. Пора организовывать собственную национальную ассоциацию, которая объединяла бы тех людей, которые внесли большой вклад в развитие гештальт-терапии в России. В течение этих 10 ле
т мы каждый год проводили зимнюю конференцию, каждый год она проходила в феврале. В этом году мы пригласили принять участие в этом событии двух людей, которые оказали самое большое влияние на развитие гештальта в России. Это Сигрид
Папе, которая проводила первую длительную практическую группу по гештальт-терапии, в результате чего возникло тело гештальт-терапевтической
практики, и Жан-Мари Робин,
благодаря которому у этого тела образовалась теоретическая голова. В течение этих 10 лет в гештальт-терапии в Росси
было много радостных событий, были и драматические, но гештальт-терапия
жила и развивалась, были программы Томаса Бонгарда,
Сержа
Жинжера,
Фриды
Шарп, Йоргана
и Евы Ферхлад,
Боба Резника. Наше гештальт сообщество получило много тепла и поддержки от наших зарубежных коллег, благодаря этому и мы имеем возможность оказывать поддержку дальнейшему развитию гештальт-терапии.

В этом году наконец издана на русском языке первая теоретическая книга по гештальт-терапии «Эго,
голод и агрессия» Ф. Перлза. Наконец все заинтересованные л
юди смогут ознакомиться с теорией ментал
ьного метаболизма, определяющего отношения организм - окружающая среда, обнаружить не только различия гештальт-терапии и психоанализа, но и глубокую связь этих направлений.

В этом сборнике мы публикуем перевод знаменитой работы Бейссера
«Теория парадоксального изменения», самой цит
ируемой работы по гештальт-терапии, главу из «Введения в гештальт-терапию»
Гари Йонтефа
и Джима Симкина,
в которой обозначены основные отличительные признаки гештальт-терапии как важного направления в современн
ой пс
ихотерапии. Этими материалами мы продолжаем теоретическое направление, которое было представлено в нашем журнале статьями Ж.-М. Робина,
Р. Резника,
Д. Хломова.
Следующие две работы посвящены обозначению границ между гештальт-терапией
и смежными областями: психоанализом и экзистенциальной психотерапией, это работы В. Филипенко
и Е. Мазур.
Тема нарциссизма всегда присутствует в нашем журнале, и на этот раз она представлена статьей Е. Калитеевской.
Теме супервизии
посвящена статья Е.Бай-Балаевой.
Феноменологическая составляющая гештальт-терапии представлена в статьях М. Анд
реевой и Т. Сидоровой, посвященных конкретным терапевтическим случаям, и в статье Е. Петровой и В. Маткова,
посвященной работы с тревогой.

Хочется выразить благодарность тем, кто принимал участие в подготовке этого сборника к выпуску: Денису Хломову,
Маше Андреевой и Марине Соколенке
. Спасибо.

Будем надеяться, что вы получите удовольствие от этого выпуска Гештальт-2001,

Главный редактор Даниил Хломов.

ПАРАДОКСАЛЬНАЯ ТЕОРИЯ ИЗМЕНЕНИЙ

АРНОЛЬД БЕЙССЕР

Эта короткая статья "Парадоксаль
ная теория и
зменений", исключая работы самого Фредерика Перлза,
относится к источникам, наиболее часто цитируемым в литературе по гештальт-терапии.
Впервые она была опубликована в 1
97
0 году в книге Фэджена
и Шеферд
"Гештальт-терапия
сегодня"
(Harper Colophon Book)

Почти полвека, главную часть своей профессиональной жизни в психотерапии, Фредерик Перлз
провел в конфликте с академической психиатрической и психологической обществе
нностью. Он бескомпромиссно трудился в своем собственном направлении, которое часто вступало в схватки с представителями принятых и умеренных взглядов. В последние несколько лет, однако, Перлз и его гештальт-терапия
обнаружили неожиданную гармонию
с весьма большим сегментом поля, включающего теорию психического здоровья и профессиональную психотерапевтическую практику. Эти изменения произошли не потому, что Перлз модифицировал свою позицию, хотя его работа и претерпела некоторую трансформацию, но из-за того, что направления и положения этого поля придвинулись ближе к нему и его работе.

В конфликте Перлза с существующим порядком вещей содержатся семена его теории изменений. Он не описывал специально эту теорию, но она находится в основе большинства из его работ и подразумевается в практике техник гештальт-терапии. Я буду называть ее парадоксальной теорией изменений
по причинам, которые далее станут очевидными. Говоря кратко, она состоит в том, что изменение происходит тогда, когда человек становится тем, кем он есть, а не тогда, когда он старается быть тем, кем не является.
Изменения не возникают посредством принудительной попытки самого индивида или другого человека изменить его, но они происходят, если тот находит время и силы быть тем, кем он есть - полность
ю отождествить себя с тем, что происходит с ним в настоящем. Отрицая какую-то особую роль агента изменений, мы делаем возможными осмысл
енные и регулярные изменения.

Гештальт-терапевт
отвергает за собой роль "делателя изменений" ("changer"),
его стратегией является поощрять и даже настаивать на том, что пациент есть
там, где он есть,
и кем он есть.
Он полагает, что изменение не возникает благодаря "старанию", принуждению, убеждению или посредством инсайта,
интерпретации или других аналогичных средств. Оно появляется скорее всего, если пац
иент, по крайней мере, на мгновение отказывается от того, кем бы он хотел стать и пытается быть тем, кем он есть. Данное предположение основано на том, что человек должен стоять в каком-то одном месте и иметь н
адежную
опору, без которой двигаться дальше трудно или совсем невозможно.

Приходящий к терапевту и стремящийся к изменениям человек, находится в конфликте, по крайней мере, с двумя деликатными интрапсихическими
образованиями. Он постоянно мечется между тем, кем он "
должен быть", и тем, кем он думает, он "является", так никогда до конца ни с одним из них ни отождествившись. Гештальт-терапевт просит пациента ц
еликом идентифицировать себя с соответствующими ролями, в каждый,
момент времени с только одной из них. И с какой бы роли пациент ни начал, вскоре он переходит к другой. Таким образом, гештальт-терапевт просто поощряет его быть в настоящем тем, кем он есть.

Пациент приходит к терапевту потому, что хочет, чтобы его изменили. Многие терапевты считают эту цель вполне закономерной и используют
различные средства, чтобы изменить его, демонстрируя то, что Перлз называет дихотомией между "собакой сверху" и «собакой снизу". Терапевт, который, в основном, занят поиском средств, как помочь
пациенту, пусть даже его целью и является равенство в терапевтических отношениях,
отказывается от парит
етной позиц
ии и становится всезнающим экспертом, оставляя пациенту роль беспомощной личности. Гештальт-терапевт
полагает, чт
о дихотомия между "собакой сверху" и «собакой снизу" уже существует внутри пациента, когда одна его часть безуспешно старается изменить другую. Поэтому терапевту следует избегать принимать н
а себя одну из этих ролей. И он стремится избежать этой ловушки, поощряя пациента временно отождествиться с каждой из них и принять обе как свои собственные.

Аналитический терапевт в отличие от этого использует для достижения инсайта, который в свою очередь может вести к изменению, такие средства как сновидения, свободные ассоциации, перенос и интерпретацию. Бихевиоральный
терапевт награждает или наказывает поведение пациента с тем, чтобы его модифицировать. Гештальт-терапевт стремится поощрить пациента к идентификации с тем, что он испытывает в данный момент. Вслед за Прустом он полагает: "Для того, чтобы исцелит
ь страдание, человек до
лжен пережить е
го
целиком"

Далее гештальт-терапевт
считает, что естественным состоянием человека является уникаль
ное целостное бытие - не фрагментированное
на две или более противостоящие части. В таком естественном состоянии происходят постоянные изменения, основанные на динамическом взаимодействии меж
ду личность
ю и окру
жающей средой.

В свое время Кардинер
сделал важное наблюдение,
что, развивая свою структурную теорию защитных механизмов, Фрейд
изменил процессы на структуры (например, отрицающий
на отрицание).
В отличие от этого гештальт-терапевт рассматривает изменение как возможность, появляющу
юся при
возникновении противоположности, которая существует, если структуры превращаются в процессы. Когда появляется такая возможность,
человек становится открытым к обмену со своим окружением.

Если отчужденные фрагментарные части в человеке становятся (take on) особыми отдельными ролями, гештальт-терапевт поощряет общение между
ними; например, он может в самом деле попросить их поговорить друг с другом. Если пациент высказывает возражения или блокирует просьбу, то терапевт просто предлагает ему полностью отождествиться с возражением или блоком. Опыт показывает, что интеграция наступает, когда пациент идентифицирует себя с отчуж
денными фрагмента
ми. Таким образом, будучи полностью тем, кем он есть, человек, оказывается, может стат
ь и еще кем-то.

Терапевт как таковой является человеком, который специально не ищет изменений, а стремится быть тем, кем он есть. Поэтому усилия пациента приспособить его к одному из своих стереотипов, таких как помощник или «собака сверху», вызывает конфликт между ними. И окончательная цель достигается, если каждый оказывается собой, и одновременно может поддерживать близкий контакт с другим. В свою очередь терапевт также двигается к изменениям, когда ищет путей, как оставаться самим собой в контакте с другим человеком. Этот вид обоюдного взаимодействия ведет к появлению существенной возможности - терапевт может быть наиболее эффективным, если способен к максимальным изменениям, когда он открыт им, то, скорее всего, у него есть шанс оказать максималь
ное воздействие на пациента.

Что же случилось в прошедшие полвека, что сделало эту теорию изменений, подразумеваемую в работах Перлза,
приемлемой, современной и ценной? Установки Перлза не претерпели изменений, изменилось общество. В первый раз в истории человечества индивид оказался в положении,
когда он должен быть в состоянии приспосабливаться не к одному, а серии изменяющихся порядков вещей, В первый раз в истории человечества, продолжительность индивидуального жизненного цикла стала большей, чем время, необходимое, чтобы совершились важные социальные и культурные изменения. Более того, скорость, с которой эти изменения происходят, продолжает увеличиваться.

Те терапевты, которые отправляются в прошлое и в индивидуальную историю пациента, поступают
так из-за предположения, что, если он однажды разрешит сложности, связанные с травматическим личным событием (обычно относящимся к младенчеству или детству), то будет навсегда готов иметь дело с миром; миру при этом приписывается стабильность и порядок. Сегодня, однако, одной из самых насущных является проблема: где в отношении к меня
ющею
ся
обществу находится человек. Сталкиваясь с плюралистической, многомерной меняющейся системой, ему остается рассчитывать на свои собственные силы в смысле обретения стабильности. Более того, он должен искать путь, который позволи
т ему двигаться динамично и гибко в соответствии с велениями времени, и одновременно сохранять в себе некоторый
центральный гироскоп, который руководит им. Он больше не может поддерживать этот баланс, пользуясь устаревшими идеологиями, ему ц
елует руководствоваться ясной или подразумеваемой теорией изменений. Целью терапии становится не ст
олько развитие хорошего и крепкого характера, сколько возможности двигаться со временем и одновременно поддерживать некоторую
индивидуальную стабильность.

В дополнение к социальным изменениям, которые поставили потребности современного человека лицом к лицу с теорией изменений, уп
рямство и нежелание Перлза быть тем, кем он не разрешал себе быть, оказались в распоряжении общества, когда оно оказал
ось готовым для них. Перлз
должен был бы
ть тем, кем он был, несмотря или, возможно, даже благодаря противостоянию обществу. Вместе с тем, на своем жизненном пути он смог интегрироваться с множеством профессиональных направлений в его поле, таким же образом, как ин
дивид может отождествиться с своими отчужденными частями посредством эффективной терапии.

Сейчас поле заботы в психиатрии распространилось за пределы индивида, поскольку стало очевидным, чт
о самым ключевым вопросом является развитие общества, которое бы поддерживало индивида в его индивидуальности. Я полагаю, что та же самая очерченная здесь теория изменений применима и к социальным сист
емам: регулярные изменения в них происходят в направлении интеграции и холизма; и далее, главная функция агента социальных изменений состоит в работе с организацией и внутри ее с тем, чтобы она могла меняться соответственно изменению динамического равновесия внутри и вне ее. Для этого необходимо, чтобы система начала осознавать внутренние и внешние отчужденные фрагменты с тем, чтобы вносить их в свою главн
ую функциональную активность, используя процессы, похожие на отождествление у человека. Это, во-первых, осознание, что внутри системы существуют отчужденные фрагменты; далее этот фрагмент рассматривается как закономерный продукт развит
ия определенной функциональной потребности, затем его недвусмысленно и взвешенно мобилизуют и предоставляют возможность действовать в качестве ясной силы.
Это, в свою очередь, ведет
к комму
никации с другими субсистемами и облегчает инт
еграти
вное, гармоническое развитие всей системы в целом.

Учитывая,
что изменения нарастают в экспоненциальной зависимости, ключевым вопросом для выживания человечества становится обнаружение точного метода исследования социальных изменений. Теория изменений предлагает искать его корни в психотерапии. Этот метод получил развитие в
результате изучения диадических
терапевтических отношений. Однако, можно предположить,
что те же принципы подходят и к социальным изменениям,
и
процесс индивидуальных изменений является микрокосмом процесса социальных сдвигов. Отчаявшиеся, дезинтегрированные
и воинственные стихии
представляют сегодня основную угрозу для общества, как, впрочем, и д
ля индивида. Разделение человечества на фрагменты - стариков, молодежь
, богатеев,
бедняков, белых, черных, ученых, обслугу и т.д., - каждый из которых
отделен от других возрастными, географическими или социальными
преградами, является угрозой его выживанию. Мы должны найти п
ути соприкосновения этих ра
зделенных фрагмент
ов друг с другом на уровне участия, интеграции внутри системы или систем между собой.

Парадоксальная теория социальных изменений, предложенная здесь. основана на стратегиях развитых Перлзом в его гештальт-терапии.
Они применимы по мнению автора к обществу, организациям, социальному развитию и другим процессам изменений, характерных для демократических политических рамок.

Пер. А.Моховикова

****

СЛУЧАЙ О ТОМ, КАК СТАТЬ ПОСЛУШНЫМ*

Рут Ламперт

Это эссе в 1996 году получило награду кругл
ого стола писателе
й Калифорнии. Его ав
тор, Рут Ламберт
является гештальт-терапевтом,
она учил
ась вместе с Арнольдом Бейссером
в Институте Гештальт-терап
ии в Лос-Анджелесе.
Поскольку д-р
Бейссер
является вдохновителем этого эссе, нам
показалось, что оно могло бы следовать за его статьей "Парадоксальная теория изменений".

Джо Уисонг

Редактор "Гештальт-журнача"

Не след
уй послу
шно в тот мрак кромешной ночи,

Старость должна пылать и ярится на исходе дня;

Пошли гнев и ярость умирающему свету.

Я впервые прочла строчки Дилана
Томаса,
обращенные к умирающему отцу, когда была подростком, и, помню, что кричала, что есть мочи, собирая воедино любые слова родного языка, приходившие в голову - "ДА!".

Как был он прав, думала я, требуя бороться до самого конц
а. Это и есть путь, который будет моим, когда придет мое время, это путь который следует
иметь каждому.

А теперь у меня есть несколько (совсем немного) лет, чтобы поразмышлять н
ад этим. Хотя сейчас с приходом "почтенного
возраста" не столь отдаленная конечность, горение и неистовая ярость становятся все менее привлекательными.

На моем седьмом десятке, побывав близко со многими людьми различного возраста, которые глядели и ут
или в "тот мрак кромешной ночи", я едва сдерживаюсь от многократных восклицаний: "Да пошли вы все к черту!".

Вероятно, гневная поза служила поддержкой Томасу как сыну. Психотерапевт во мне думает: "Существует один способ избежать боли утраты - сосредоточит
ься на том, как тот, кого вы теряете, должен вести себя". И если мы отказываемся принять смерть родителей, мы можем, подобно Вуди
Аллену,
лелеять секрет, лукавое желание, что, хотя "каждый умирает, я надеюсь, что в моем случае будет сделано исключение".

Но как чувствовал бы себя Томас в этом случае в качестве отца? Мы не относимся к числу посвященных в это знание.

Мой собственный отец скончают
ся неожиданно во сне, когда мне исполнилось девять лет. Какая-то часть во мне, по-видимому, чувствовала себя разгневанной и преданной, но в свои девять я была не в состоянии выразить свое горе, не говоря уже о ярости. И уже никогда ни узнаю, чем это было для него.

В последствие я пережила смерти бабушки, когда ей было за восемьдесят, матери на восьмом десятке, друзей, коллег и учителей в середине их жизни и молодых клиентов, жестоко отмеченных СПИДом
и раком. Большую часть времени я отчаянно хотела, чтобы человек жил и не умирал, однако я стала очень внимательной к тому, чтобы не добавлять ничего от своих собственных нужд к бремени, отягощающему умирающего человека, и дарить ему только безусловную любящую поддержку.

Я пришла к убеждению, что подтверждение жизни не является чем-то не конгруэнтным с принятием своего неизбежного конца; что инстинкт, направленный на выживание, не является несовместимым с окончательным, неохотным согласием с уходом. "Хорошая смерть" может и представляет собой раритет, но никак не является оксюмороном.

Этот кажу
щийся парадокс мне помогла понять работа и пример одного из последних гештальт-терапевтов,
моего учителя,
доктора медицины Арнольда Бейссера.

Арни
было 25, когда в 1950 году недавно закончившего медицинску
ю школу офицера запаса военно-морских сил и чемпиона по теннису поразил
полиомиелит, парализовавший его ниже шеи. Однако он продолжал идти к семейной жизни, заниматься своей профессиональной карьерой и оказывать влияние на бесчисленных пациентов,
студентов и коллег своей мудростью и человечностью. В 1970 году в изящно сжатой "Парадоксальной теории изменений" он высказал интригующую мысль, что самый быстрый путь к изменениям, обеспечивающим рост, идет не через усилия (ваши собственные или других людей), а посредством пол
ного принятия, что за человек находится
в нас.

Наши метафоры для здоровья и выживания оказываются теми же сам
ыми, что для поля боя или поглощенного конкуренцией мира бизнеса и спорта. Мы "выигрываем" или "проигрываем". У нас есть "оружие", чтобы "сразиться"
с раком. Наши некрологи ежедневно сообщают о павших бойцах, которые "потерпели поражение после длительной борьбы с......".
Мы аплодируем тем, кто "успешно" выздоровел и называем их "звездами".

Как долго мы будем считать, что все эти события находятся в нашей власти, что мы в состоянии контролировать их, если только приложим усилия. А затем закроемся от нахлынувшей боли и скорби, если родится ребенок с уродствами, или семья погибнет в авиакатастрофе. В чем-то, по-видимому, была и их ответственность. И если мы только приложим усилия для приобретения сверхсмертельного "оружия", изгоняющего трагедию, произнеся правильные заклинания, то избежим сходной участи.

Неужели вместо оружия у нас нет средств, помогающих исцелиться, прожить нашу жизнь с максимальной полнотой?

Несколько лет тому назад я участвовала в мастерской по использовани
ю визуализации для лечения опухолей - техники, предложенной доктором медицины Карлом
Саймонтоном
и его коллегами. В ходе работы предлагалось представлять себе
танки, распл
ющивающие раковые клетки, пушки, уничтожающие их и т.
д. Когда несколько женщин, включая и меня, запротестовали против воинственных метафор, нам сообщили, что наша реакция является функцией женского сопротивления в отнош
ении принятия собственного гнева.

Однако у нас не было никаких проблем, что касалось принятия и выражения гнева. Помня о некоторых исследованиях, показавших, что мышечное расслабление, вызванное мягким заботливым воображением, расширяет способности иммунной системы, а обратный эффект оказывается справедливым для провоцирующей напряжение враждебной визуализации
, мы предложили ряд альтернативных изображений:

«Это сад, в котором вместе растут чудесные цветы и ядовитые сорняки. Мы поливаем цветы и удобряем землю. Мы выкапываем сорняки и распыляем химикалии (не столь сильные, чтобы повредить цветам), но, главным образом, мы заботимся о цветах, наблюдаем за ними среди массы сорной травы и следим садом».

В другой визуализации злокачественные клетки предлагалось увидеть как агрессивные пули. Используя «разбитую запись» техники самоутверждения, мы снова и снова повт
оряли послание: «Нет, вам никак не попасть... конечно, вы очень хотите, но это не позволено... дверь очень проч
ная, прострелить ее не получится... замки невероятно крепкие... чтобы вы не сделали, вам не удастся проникнуть. Прекратите это".

В конечном счете раковые клетки убирались вон недовольно ворча: "Мы только теряем время. Давайт
е исчезнем".

По всей видимости, Арнольду Бейссеру
никогда не была свойственна воинственность (embattled). Он никогда не относился с ненавистью к своей инвалидности или угрозе смерти, а поскольку ненависть является обязательной составной частью военного дела,
он избегал участвовать в войне. Впоследствии он подвергнулся предписанной ему интенсивной физической терапии, которая по иронии судьбы оказалась не только неэффект
ивной, но и нанесла вред.

Так «потерпел ли он поражение» в своих усилиях выздороветь? Любой, кто знает его или читал его замечательную книгу 1970 года «Полет без крыльев», понимает абсурдность подобного утверждения. Означает ли его смерть в возрасте 60 лет, что он «потерпел поражение в своей долгой борьбе с полиомиелитом». Звучит
еще более нелепо. Его жизнь была ответом
инвалидности и потерям, который вдохновляет нас. Он поднялся над трагическими обстоятельствами, став послушным.

Является ли долговечность тем, к чему мы все стремимся? Восхищае
мся ли мы розой меньше оттого, что она не живет так долго, как дуб?

Молитва Анонимных Алкоголиков просит о мужестве изменить то, что может быть изменено, о безмятежности принять то, что я не могу изменить, и о мудрости отличать первое от второго. Достижение мудрости вне всяких сомнений является одной из наиболее ценных и важных жизненных целей.

Примирение с нашим отношением по достижении почтенного возраста к облысению, косметической хирургии, изменениям фигуры, пересадке бедер, контакт
ным линзам и т.д. - и, само собой разумеется, смерти - является существенным для безмятежности.

Мы можем,
я уверена, дорожить жизнью, без устали работать, чтобы находить исцеляющие средства, облегчающие страдание, и краситься губной помадой, в тоже время признавая истину и красоту слов Будды:

«Все, что имеет свое начало, имеет и конец. Творите свой мир с этой мыслью, и все будет хорошо".

Рут Ламперт
- гештальт-терапевт,
публицист и педагог, которая на протяжении более 25 лет работала
с семьями
и индивидами.
Они опу
6ликовала значительн
ое число статей
, глав в антологиях и аудиокассет
, также заметок в журналах и газетах, вкл
ючая юмористические эссе, обзоры книг и описания истории семей. Ее
эссе "Сл
учай стать послушн
ым" получило
в 1
996 году награду кругл
ого стола писателей Калифорнии. В настоящее время она заканчивает свою книгу "Гештальт-терап
ия глаза
ми ребенка" и работает над профилями женщин в исполнител
ьском искусстве и литературе. Она была приватным профессором школы образования и психологии Унив
ерситета Пеппердайн,
также преподавала в Университетах Нортридж
и Доминикс
Хилз штата
Калифорния и Университете Энтиок
и провела более 10
0 мастерски
х в США и Европе, включая презентационную
мастерскую на Всемирном конгрессе по психотерапии в Вене в 1996 году под названием "Гештальт-подход
с детьми и их родителями"
. Сегодня она заним
ается частной практикой в Западном Лос-Анджелесе,
где является одним
осн
ователей и директоров Центра усовершенствования в консультировании и
тренинге, специализирующегося
на тренингах служб в сфере образовательной психотерапии. Она является матерью четырех детей.
Уилен,
Лори, Ьрайана
и Бетси
- имеет пять вн
уков - Дилана,
Остин, Телию,
Алекса
и Джозефа - и живе
т в Калвер
Сити, штат Катфорния,
вместе со свои
м .м
ужем.
Тони Меролдой.

*
Название эссе по-английски звучит как «Case of Going Gentle» и является антит
езой последующему эпиграфу из американского поэта Дилана
Томаса и стержневой метафорой дальнейшего содержания. Перевод «going gentle» на русский язык не является однозначным и допускает ряд возможностей - «стать послушным, смиренным, покорным,
безмятежным». Все эти слова имеют ряд побочных коннотаций
в русскоязычном дискурсе. Нами выбран первый вариант — «стать послушным», означающий умение слушать жизнь в ее самых трагических обстоятельствах и от этого становится послушным, т.е. принимающим реальность (Прим. пер.)

Пер. А.Моховикова

ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИЯ:
ВВЕДЕНИЕ

ГАРИ ЙОНТЕФ

Представляет собой вводную главу монографии "Осознавание,
диал
ог и процесс в терапии", опубликованной в издательстве The Gestalt
Journ
al Press в 1993 году.

От автора. Эта статья, написанная в соавторстве с Джимом Симкином
в 1981, по видимому, явл
яется лучшим обобщающим введением в гештальт-
терапию, из написанных мною. Вначале
оно появилось как гл
ава о гештальт-
терапии в книге "Современные течения в психотерапии"
(Corsini
and Wedling,
4-е издание) в 1989 году. В настоящей монографии оно опубликовано с любезного согласия издател
я
(F.E.Peacock,
Publishers, I
nc. of Itasca,
Illinois)
и является слегка переработанным вариантом главы, написанной Джимом Симкином и мною для третьего издания книги "Современн
ые течения в
психотерапии", увидевшей свет в 1984 году.

Вариант 1984 года представляет собой полностью переработанную версию главы,
написанную Джи
мом дл
я второго издания "Современных течений в психотерапии". Исправления, которые я сделал для издания 1989 года, являлись небольшими и были сделаны уже после смерти Джима.

Обзор

Гештальт-терапия
представляет собой феноменологически-экзистенциальное
течение в психотерапии, созданное Фредериком (Фрицем) Перлзом
и Лорой
Перлз
в сороковых годах нашего столетия. Она обучает терапевтов и пациентов феноменологическому методу осознавания,
в котором восприятие, чувство и действие отличаются от интерпретации и
перетасовывания исходно существующих точек зрения или позиций. Этот подход считает объяснения и толкования менее достоверными по сравнению с тем, что непосредственно воспринимает и чувствует человек. В гештальт-терапевтическом
диалоге
пациенты и терапевты прежде всего общ
аются своими феноменологическими перспективами. Их различия становятся с
редоточием эксперементирования
и основанием для продолжения диалогического общения. Ц
елью клиентов является начать осознавать то, что они делают, как они это делают, каким образом они могут изменить себя и в то же время научиться принимать и ценить свою личность в настоящем.

Гештальт-терапия
в большей степени сосредотачивается на самом процессе (на том, что происходит), а не на его с
одержании (на том, что обсуждается). Внимание, прежде всего, уделяется тому, что делает, мыслит и переживает человек в данный момент, а не тому, что было, может, могло или должно произойти.

Осн
овные положения

Фен
оменологическая перспектива

Феноменоло
гия является научной дисциплиной, помогающей людям отстраните»
от с
войственного и знакомого им образ
а мыслей для того, чтобы они смогли увидеть разницу между тем, что они действительно воспринимают и чувствуют в актуальной ситуации и остатками прошлого опыта (ldhe,
1977) Гештальт-исследование
относится с уважением, широко использует и способствует прояснению непо
средственного, "наивного" восприятия, "неразвращенного научением"
(Wertheimer,
1945, с.331
). Как с
важными данными реальности гештальт-терапия имеет дело с тем, что "субъективно" чувствует человек в настоящем, и что "объективно" при этом в нем происходит. Подобный подход контрастирует с некоторыми направлениями в психотерапии
, которые обращаются к переживаниям пациента лишь ради "простого приличия" и,
в о
сновном, используют интерпретацию, например, для обнаружения "истинного
значения" симптомов.

Целью феноменологического гештальт-исследования
является ос
ознавайт
е или инсайт.
"Инсай
т п
редставляет собой моделирование поля восприятия таким образом, чтобы стали очевидными характерные проявления реальности; он является образованием гештальта,
в котором соответствующие факторы, части поля оказываются на своем месте в отношении к целому" (Heidbreder,
1933, с.355). В гештальт-терапии
инсайт
представляет собой прежде всего, ясное понимание структуры той ситуации, которая подвергается исследованию.

Одного осознавания
без систематического исследования недостаточно для появления инсайта.
Поэтому гештальт-терапия для его достижения широко использует не только направленное осознавание,
но и экспериментирование.

Решающим моментом любого феноменологического исследования является то, каким образом человек становится осознанным. Психотерапевт, выступающий в роли феноменолога,
изучает не только осознанность личности, но и сам процесс осознавания. Пациенту же следует приобрести навыки того, как начинать осознавать свою осознанность. Кроме того, особой заботой гештальт-терапии
является, какой опыт получают терапевт и пациент в возникающих между н
ими отношениях (Yontef,
1976, 1982, 1
983).

Перспектива теории поля

С научной точки зрения в основе феноменологической гештальт-перспективы
лежит теория поля. Феноменологическое исследование представляет собой метод, описывающий некоторое событие или явление в качестве непосредственной части целостного поля,
а не объясняющий его в категориях класса, к которому оно принадлежит по своей природе (примером является аристотелевский классификацио
нный похо
д), или как одномерного,
исторически обусловленного и вызванного определенной причиной следствия (что свойственно ньютонианской
механике).

Поле характеризуется целостностью, его части состоят в непосредственных отношениях друг с другом и являются обоюдно ответственными, при этом ни одна из них не остается не вовлеченной во взаимодействие, благодаря этим процессам что-то постоянно продолжает происходит
ь в поле. Его понятие заменяет былое представл
ение о дискретных, изолированных частицах. Например, личность в процессе своей жи
зни образует поле.

В соответствии с теорией поля никакое действие не совершается изолированно; нечто, имеющее результат, должно вступать в отношения с чем-то другим, происходящим в пространстве и времени. Гештальт-терапевты
работают, используя в качестве одного из ос
новных принцип
"здесь-и-сейчас",
и проявляют особую чувствительност
ь к тому, каким образом здесь-и-сейчас включает остатки прошлого опыта, напри
мер, своеобразие телесных проявлений, привычек или убеждений.

Феноменологическое поле определяет
ся присутстви
ем наблюдателя, он
о наполняется смыслом только тогда, когда человек осведомлен о рамках отношений, в которых с ним находится наблюдатель. Последний является необходимой фигурой, поскольку то, что видит человек, в определенной мере, является функцией того, как и когда он смотрит на определенное явление.

Подходы, которые использует теория поля, являются, в основном, описательными, а не умозрительными, объясняющими и
ли
классифицирующими. Основное внимание уделяется наблюдению, описанию и прояснению точной структуры того, что является предметом исследования. В гештальт-терапии данные, недоступные для прямого наблюдения, исследуются терапевтом с помощью сосредоточения на внутренней феноменологии, экспериментирования, исследования посланий участников и диалога (Yontef,
1982,1983).

Экзистенциальная перспектива

Экзистенциализм как философское течение своим основанием т
акже
имеет феноменологический метод. Экзистенциальные
феноменологи
уделяют осо
бое внимание вопросам человеческого существования,
отнош
ения одного индивида с другим, радостям и страданиям в качестве непосредственно переживаемых феноменов бытия и т.д.

Большинство людей живут и взаимодействуют друг с другом в условиях как бы само собой подразумевающегося конт
екста конвенц
иональ
ных представлений, которые затемняют или препятствуют признанию того, каким на самом деле предстает перед ними мир.

Это положение является
особенно справедливым, если вспомнить об отношениях человека в мире и его способности к ответственному выбору. Основой неаутентичности человеческой ж
изни является самообман,
который препятствует развитию истинного отношения к себе в мире и приводит к возникновению чувств страха, вины или тревоги. В этих условиях гешталь-
терапия обеспечивает личность путем, который открывает ей, каким образом можно быть аутентичной, осмысленной и ответственной в отношении к самой себе. Если человек приобретает способность к осознаванию,
то у него появляется возможность выбирать и/или осмысленно организовывать
свое с
обственную жизнь (Jacobs, 1978; Yontef, 1982, 1
983).

Экзистенци
альная точка зрения всемерно отстаивает позицию,
что способность людей к изменениям и открытиям самих себя является бесконечной. Нет такой сущности в человеческой природе, которая могла быть раскрыта и познана "раз и навсегда". Всегда существует возможность появл
ения новых горизонтов, новые проблем и новых перспектив.

Диалог

Отношения, которые возникают между терапевтом и клиентом, представляют собой наиболее важный аспект психотерапевтического процесса. Экзистенциальный диалог, являющийся существенной частью методологии гештальт-терапии,
выражает экзистенциальной перспективу в терапевтических отношениях.

Они произрастают из контакта, в котором происходит личностный рост и формирование идентичности участников диалога. По сути, контакт представляет собой опыт
исследования границы, существующей между "мной" и "не-мной".
Он выражается переживанием, возникающим в процессе взаимодействия с тем, кто является "не-мной" при одновременном сохранении собственной идентичности,
отличной от "не-Я".
Мартин Бубер
утверждаю
т, что личность (Я) обретает смысл только в отношении к другим, в частности,
в диалоге типа Я-Ты
или являющимся манипулятивным
конт
акте типа Я-Оно. Гештальт-терапевты
предпочитают работать с непосредственными пе
реживаниями пациента в экзистенциальном диалоге, используя манипуляцию (Я-Оно)
в терапевтических целях.

Гештальт-терапия
помогает
клиентам развить способность к самостоятельности в оказании поддержки желаемому контакту или отказу от обременит
ельного общения (L.Perls,
1976, 1978). Поддержка относится ко всем проявлениям, делающим контакт или уход от него возможным: к энергетике, телесным движениям, дыханию, заботе о других, стилю общения и т.д. Поддержка способствует мобилизации внутренних ресурсов на осуществление контакта или уход от него. Например, для того, чтобы поддержать возбуждение, сопровождающее контакт,
человеку следует глубоко вздохнуть, чтобы получить необходимое количество кислорода.

Гештальт-терапевт
работает с пациентом, способствуя развитию диалога, а не манипулирует им, ставя перед собой некую терапевтическую цель. Подобный контакт
отличается неподдельной заботой, теплотой, принятием и ответственностью за себя и свои действия. Когда же терапевт продвигает пациентов к определенной цели, то они лишаются возможности отвечат
ь за собственный рост и самоподдержку. Диалог, преж
де всего, основан на опыте переживания другого человека, на том, кем в действительности являются он или она, и каким образом в ходе феноменологического осознавания
они проявляют свое настоящее Я. Со своей стороны, гештальт-терапевт сообщает о том, что он или она представляют собой, и поощряет к этому же пациента. Можно сказать, что гештальт-диалог
представляет собой олиц
етворение аутентичности и ответственности.

Отношения участников гештальт-терапии сосредотачиваются вокруг четыре
х характеристик диалога:

1. Включенности.
Она состоит в полном погружении, настолько, нас
колько это возможно, в переживания другого человека без с
тремления осудить, проанализировать или истолковать его поведение,
и одновременно в сохранении чувства своего от
дельного, автономного присутствия. Подобным образом происходит
экзистенциальная и межличностная реализация феноменологического доверия в непосредственном опыте. С помощью включенности обеспечивается безопасность окружающей среды, необходимая для феноменологической работы, а общение и понимание переживаний помогает сделать самоосознавание
пациента более отчетливым.

2. Присутствии.
В задачи гештальт-терапевта
входит выражение своих переживаний пациенту. Регул
ярно, с рассудительность
ю и проницательностью он сообщает о своих наблюдениях, предпочтениях, чувствах, получаемом опыте и мыслях. Таким образом, делясь своей личной перспективой, он моделирует феноменологические послания, помогающие обучать пациента доверию и использовать непосредственный опыт для усиления осознавания.
Если терапе
вт
полается, прежде всего,
на интерпретации, основанные на положениях определенной теории, а не на свое личностное присутствие, то это, заставляет, в свою очередь, пациента не доверять феноменам, вытекающим из его непосредственного опыта, который и является только инструментом, способствующим осознаванию.
Присутствие не используется гештальт-терапевтом
дл
я манипулирования пациентом в целях следования заранее установленным целям, а скорее стимулирует его способность к автономному
регулированию.

3. Обязательстве перед ди
алогом.
Контакт представляет собой нечто большее, чем просто действие одного человека,
совершаемое в отношении другого. Это что-то, происходящее между людьми в экзистенциальном смысле
, что-то, вырастающее из межличностного взаимодействия. И гештальт-терапевт
ничего не остается, как сдаться на милость этого процесса. Именно это позволяет
контакту произойти, а, не прибегая к манипулированию, конструировать
контакт и контролировать результат.

4. Диалоге как жизни.
Диалог скорее является чем-то сотворенным,
а не рассказанным. Его жизненная сила подчеркивае
тся возбуждением и непосредственностью творимого. Он может принимать любую форму - танца,
песни, рассказа или любой другой модальности, - выражающую и передающую энергию участников. Важным вкладом гештальт-терапии
стало расширение параметров феноменологического экспериментирования,
которое теперь включает возможность выражения переживаний с помощью разнообразных невербальных экспрессий. Вместе с тем, естественно, взаимодействие с клиентом ограничивается этическими принципами, целесообразностью, терапевтической задачей и т.п.

Другие системы п
сихотерапии

Гари Ионтеф
ука
зывает, что: "Теоретические различия между гештальт-терапией,
бихевиоральным
подходом и психоанализом являются очевидными. При использовании бихевиоральной
модификации поведение пациента направленно изменяется путем терапевтических манипуляц
ий средовыми
стимулами. В соответствии с психоаналитической теорией поведение обусловливается бессознательной мотивацией, которая находит проявление в трансферентных
отношениях. В ходе анализа переноса растет сопротивление, и бессознательное становится осознанным. В гештальт-терапии пациент
а поощряют полностью использовать внутренние и внешние смыслы, своп чувства и переживания, чтобы стать ответственным и самому поддерживать себя. Образно выражаясь, гештальт-терапия
помогает пациенту возвратить себе ключи от крепости, которая называется - осознавание
процесса осознавания. Модификация поведения характеризуется использованием контроля над стимулами, психоанализ исцеляет обсуждением и раскрытием причины психической болезни [проблемы],
а гештальт-терапия приводит к самореализации посред
ством опыта направленного осо
знавания, получаемого здесь-и-сейчас"
(1969. с.ЗЗ-34).

Модификация поведения и другие системы терапии, стремящиеся установить непосредственный конт
роль над симптомами (например, химиотерапия, ЭСТ,
гипноз и т.д.), разительно отличаются от гештальт-терапии и психодинамических подходов тем, что последние, прежде всего, поощряют изменения, стимулируя пациента к пониманию себя и своего места в мире посредством инсайта.

В методологии гештальт-терапии и психодинамических подходов используются отношения принятия и технология, состоящая в том, чтобы помочь
пациенту измениться посредством эмоционального и когнитивного понимания своей личности. В психоанализе основной формой поведения п
ациента являются свободные ассоциации,
а основной инструмент аналитика представлен интерпретацией. Для поощрения переноса он воздерживается от любого прямого выражения своих личностных реакций (отсутствие Я-утверждений)
и использует "правило воздержания", состоящее в том, что терапевт не удовлетворяет ни одного из желаний пациента. Этот подход является аксиомой для всех психодинамических подходов: классического психоанализа, школы объектных отношений, эго-психологии,
когутианского
и юнгианского
анализа. Терапевт психодинамического направления изолирует свою личность, чтобы развивать отношения, которые недвусмысленно основаны на переносе (а не на контакте).

Гештальт-терапия способст
вует возникновению и развитию понимания, используя активное, исцеляющее присутствие терапевта и пациента
в рамках отношений, основанных на непосредственном контакте. Явления переноса, исследуемые и прорабатываемые в случае возникновения, тем не менее намеренно не поощряются гештальт-терапевтом
(Polster,
1968). И, очевидно, пациенты с различными характерологическими проблема
ми вполне недвусмысл
енно могут иметь дело с гештальт-терапией,
использующей диалогический и феноменологический метод.

Как уже отмечалось, гештальт-терапия активно использует непосредственный опыт пациента. При применении метода свободных ассоциаций он пассивно ожидает интерпретации терапевта и последующего изменения. В гештальт-терапии его рассматривают в качестве партнера, которому следует овладеть тем, каким образом самоисцеляться. В этом случае пациент скорее "работает", чем вольно ассоциирует. "Что я могу сделать, чтобы поработать над этим?" - таков частый вопрос пациентов, проходящих гештальт-терапию,
и содержащийся в нем же ответ. К примеру, супружескую пару, испытывающую сексуальные проблемы, можно попросить систематически применять сосредоточение на ощущениях и чувствах.

В большей мере, чем другие системы, гештальт-терапия
уделяет внимани
е всему,
что существует здесь-и-сейчас,
а также считает, что опыт и переживания являются более надежными ориентирами по сравнению с интерпретацией. Пациента поощряют видеть разницу между разговором о
том, что произо
шл
о пять минут
назад (или прошлой ночью, или
20 лет тому),
и опытом
того, что происходит непосредственно сейчас.

В этом смысле психоаналитик Эплбаум
делится такими наблюдениями: "В гештальт-терапии
пациент быстро начинает различать данные опыта от представлений о нем, давно исхоженные пути от новых мыслей, выводах
в связи с переживаниями от умозаключений по поводу рассуждений. Цел
ь гештальт-терапии, состоящая в развитии опыта и достижении собственного инсайта,
возникающего в результате завершения гештальта
и являющегося более сильным
переживанием, чем инсайт,
подаренный терапевтом, помогает пациент
у и терапевту обозначать и сохранять эти важные различия "
(1976 с,757).

Следует подчеркнуть, что такие системы, как модификац
ия поведения, терапия реальностью и раци
онально-эмотивная
терапия
, не уделяют должного внимания работе с опытом
пациента. В роджерианской
терапии пассивность, навязываемая терапевтом, также серьезно сужает пределы или даже лишает
возможности освоить описанные выше различия.

В практике большинства систем терапии поощряется интеллект
уализация: беседы об иррациональности убеждений пациента, об изменениях поведения, которые он, по мнению терапевта, должен осуществить и т.п. В отличие от этого методология гештальт-терапии ориентирована на использование активных техник, делающих получаемый опыт предельно ясным. Гештальт-терапевты
часто идут на эксперимент
, стремясь даже за час сессии осуществить что-то новое. В гештальт-терапии,
и в этом состоит ее своеобразие, процесс
открытия посредством экспериментирования является
конечной точкой пути, а не конкретное чувство, п
редставление или содержание.

Психоаналитик может пользоваться исключительно интерпретацией. Роджерианеп
способен лиш
ь отражать и прояснять. Гештальт-терапевт
может применять любые техники или методы, пока (а) они служат цели усиления осознавания,
(б) они всплывают по ходу диалога и феноменологической работы, и (в) они находятся в пределах этических правил психотерапии.

Сила и ответственность, касающиеся настоящего, находятся в руках пациента. Даже в прошлом для него было характерно активное взаимодействие с окружающей средой, и он не являлся пассивным реципиентом травматических
: событий. Естественно, пациент мог быть мишенью неоднократных посланий стыда со стороны родителей, однако их проглатывание
и попытки справиться с самообвинениями были его собственными, равно как и укоры стыдом,
не прекратившееся с тех давних пор. Подобная точка зрения расходится с классическим психодинамическим подходом, но согласуется со взгляда
ми Адлера и Эллиса.

Этот взгляд гештальт-терапии на присущую пациентам активность способствует тому, чтобы они более ответственно относились к различным аспектам своей жизни, включая терапию. Если же терапевт уверен, что прошлое является причиной настоящего, а пациенты целиком находятся во власти трудно доступной для них бессознательной мотивации, то их, естественно, поощряют полагаться не на свою
собственную
автономию, а н
а интерпретацию терапевта.

В системах, где психотерапевт, в первую очередь, стремится напрямую модифицироват
ь поведение пациентов, их непосредственный опыт также оказывается явно не в чести. Внимание к переживаниям пациента и осознаванию
отличает гештальт-терапию
от большинства других систем. Даже склонный к сопротивлению пациент может, выражая его, усиливать осознавание.
Однако, если терапевт предлагает его лишь для достижения катарсиса, то это ни в коем случае не относится к феноменологическому сосредоточению, которое практикуется гештальт-терапией.

В гештальт-терапии нет никаких "должен". Вместо подчеркивания того, что должно быть, она уделяет внимание осознаванию того, что есть. То, что есть, то есть.
Это положение резко отличается от установок терапевта, который точно знает, что должен делат
ь пациент. Например, представи
тели таких систем как когнитивная модификация поведения, рационально-эмотивная
терапия и терапия реальностью стараются, прежде всего, изменить точку зрения пациента, которую счи
тается ирраци
ональной, безответственной или нереальной.

Хотя гештальт-терапия
отбивает охоту вмешиваться в процесс ассимиляции организма, сосредотачиваясь
на когнитивных объяснительных интеллектуализациях, тем не менее, она работает с сист
емой убеждений. Существенная часть гештальт-терапии состоит в прояснении установок мышления, объяснении убеждений и обоюдном решении, какие из них являются подходящими для пациента. Она обесценивает мышление, избегающее опыта и самодостаточно владеющее человеком, и поощряет рассуждения, оказывающие поддержку переживаниям. В гештальт-терапии нет места нарциссическим
поучениям терапевта, она стимулирует стремление пациента к контакту, устраняя препятствия и ускоряя самораскрытие.

От немалого числа терапевтов можно услышать
, что в своей практике они используют "трансактный
анализ и гештальт".
Обычно ими применяется теория
трансактного
анализа и некоторые техники
гештальт-терапии. Следует отметит
ь, что сами по себе технические приемы не являются самым важной частью гештальт-терапии. А когда их используют в аналитическом или когнити
вном подходе, то они и вовсе не представляют собой гештальт-терапии! Подобные сочетания нередко прерывают, препятствуют или нейтрализуют организмическое
осознавание,
происходящее в рамках феноменологически-экзистенциального
подхода. И если говорить о сочетании, то оптималь
ным была бы интеграция теоретических положений трансактного
анализ
а в структуру гештальт-терапии.
Именно таким образом понятия родительского, взрослого и детского эго-состояний,
пересекающихся трансакций и жизненного сценария могут быть переведены на язык гештальт-процесса
и включены в экспериментальную и диалогическу
ю работу.

Важным отл
ичием гештальт-терапии от других систем является неподдельный интерес к холизму и учету многообразия составляющих (multidimensionality). Дистресс
у человека манифестирует многими проявлениями, тем, как он себя ведет, думает и чувствует. Поэтому: "Гештальт-терапия
занимается человеком как целостным биопсихосоциальным
полем, включающим в качестве важных отношения между организмом и окружающей средой. Она активно использует физиологические, социологические, когнитивные и мотивационные
переменные. Ни одно из достойных внимания измерений не исключается из основ ее теории" (Yontef,
1969, с. ЗЗ-34).

ПРАВИЛА ХОРОШЕГО ТОНА В ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИИ И ПСИХОАНАЛИЗЕ

ВЛАДИМИР ФИЛИПЕНКО

В последнее время,
обучаясь и работая в гештальте,
я стал быстро уставать. Соответственно, возникла гипотеза о том, что я не придерживаюсь каких то гештальт-терапевтических
правил или наоборот следую им слишком строго. Но каких?

Я стал искать эти правила в литературе и постоянно стал
кивался с "двойным посланием". Гештальт-терапия
"невыражаема", это больше интуиция, чем теория, отношение и правил
а
несовместимы, важна перспектива, а не техника. Вершиной моего недоумения явилось определен
ие К. Наранхо
гештальт-терапии - как атеоретического
эмпиризма. Это напомнил
о мне дзеновскую
поговорку: "Знающий не говорит, говорящий не знает". Тогда о чем все это?

Этот парадокс связан с тем, что с легкой руки Ф.
Перлза
в гештальт-терапии длительное время было наложено "табу" на концептуализацию, философствование и теоретизирование, как на "слоновье и собачье дерьмо". Вспомним знаменитый призыв: "Потеряй свой разум и отдайся своим чувствам". Это табу, как впрочем, и всегда в жизни, привело к формированию одной из важных "дыр".

В совре
менной гештальт-терапии это концентрация на терапевтическом процессе цикла-контакта пациент
а и психотерапевта, в ущерб обозначению условий и возможностей возникновения этого процесса. А таковыми и являются правила гештальт-терапии, мирно "лежащие под сукном". Чтобы облегчить себе задачу, в качестве альтернативной модели я выбрал психодинамическую психотерапию, а именно, хорошо описанные четыре психоаналитических правила.

Психоан
ализ - правило свободных ассоциаций

Фундаментальным
правилом психоанализа является правило свободных ассоциаций. Техника свободных ассоциаций рассматривается многими психоаналитиками, как самое важное достижение психоанализа.

Предоставлю слово 3. Фрейду:
"... пациен
т должен соблюдать фунда
ментальное правило психоаналит
ической техники. Это следует сообщит
ь ему в первую очередь. Есть одна вещь, прежде чем вы начнете. То, что вы расскажете мне, должно в одном отношении отличаться от обычной беседы. Как правило, вы старается провести связующую нить через все ваши рассуждения и исключаете побочные мысли, второстепенные темы, которые могут у вас возникнуть, чтобы не отойти слишком далеко от су
ти. Однако сейчас вы должны действовать иначе". И далее. "Вы будете испытывать желание сказать себе, что то или иное не относиться к делу, или
совершенно не важно, или бессмысленно и потому нет необходимости об этом г
оворить. Вы никогда не должны поддаваться этой критической установке, наоборот
несмотря на нее. вы должны сказать это именно потому, что чувствуете отвращение к этому. ....
Так, что говорите все, что бы не приходило вам в голову". Далее Фрейд
приводит метафору путешественника, сидящего в вагоне поезда и рассказывающего обо всем, что он видит в окне.

Ассоциации рассматриваются психоанализом, как индикаторы бессознательного пациента, доступные для интерпретации аналитика. По сути, Фрейд призывает к снятию контроля Супер-Эго.
Это похоже на то, что происходит во сне или трансе, а известно, что сновидения Фрейд считал "царской дорогой" в бессознат
ельное, и тогда: "... когда отбрасываются сознательные целевые идеи, то контроль за текущими идеями берут на себя скрытые целевые идеи", что в конечном итоге и лишь позволяет работать с бессознательным клиента». В мировой культуре можно наблюдать много аналогичных примеров: "карнавалы" в европейской культур
е, "суфийские
пляски" у мусульман, "совместные молебны и песнопения" у христиан, "випассана"
у буддистов.

В настоящее время в современном анализе ведутся споры не столько о самом правиле, сколько о его точной формулировке и степени строгости в его соблюдении. Я приведу несколько современных трактовок.

Штерн
говорит, что кабинет аналитика подобен подводной рубке подводной лодки, и просит пациента смотреть в перископ. Шафер пишет о с
ледующем: "Я ожидаю,
что вы будете рассказывать мне о себе во время каждого посещения. По ходу рассказ вы за
метите, что воздерживаетесь от высказывания некоторых вещей". И продолжает: "По сравнению с вопросом "Что приходит
на ум?" концептуально и технически более точно модели действия соответствует вопрос "Что вы думаете в связи с этим? или "Что вы теперь с этим связываете?".

"С открытием свободных ассоциаций родилось лечение разговором, как отражение спонтанности личности и свободы мнения", - пишут Томе и Кехеле.

Ассоциации - это тот материал, в который аналитик своими интерпретациями что-то добавляет, с одной стороны, поддерживая диалог, а не монолог, а с другой стороны, как писал Фрейд: "Делиться с пациентами з
наниями об одном из своих построений". Критерием успешности здесь является по мнению Спенса
то: "...
что каждый из участн
иков делает свой вклад в разви
тие языка, отличающегося от повседневной речи".

Ранее считалось, что когда пациент способен свободно ассоциировать, цель лечения достигну
та. Так и напрашивается на ум, что критерием успеха терапии является шизофазия
клиента. Но современный анализ считает, что большая внутренняя свобода клиента может проявляться по разному. Например, в молчании или действиях, даже в частичном отказе рассказать все (reservatio mentalis).
Но если на начальном этапе терапии под этим нежеланием лежит страх осуждения, то ближе к завершению, это является выражением нормальной для здорового человека потребности в самоопределении, независимости, здоровой индивидуализации.

Гештальт-терапия - правило концентрации на настоящем

Несмотря на то, что гештальт-терапия по сути свободолюбива, тем не менее, к психоаналитической инструкции
пациенту, как например по Альтману: "Вам дается право говорить здесь все что угодно", - гештальт-терапевт
добавил бы определенные ограничения. "Мне бы хотелось, чтобы вы говорили преимущественно о том, что происходит с вами здесь и сейчас, о чем вы думаете, что вы чувствуете в беседе со мной", - этой инструкцией я начинаю первую встречу. Таким образом, я суживаю жизненное пространство клиента, концент
рируя его внимание на настоящем.

Манифест гештальт-терапевта
в понимании К. Наранхо
звучит следующим образом: "Для гештальт-терапевта нет другой реальности, кроме вот этой самой, сиюминутной, здесь и сейчас. Принятие того, какие мы здесь и сейчас, придает ответственность за наше истинное бытие. Противное - это уход в ил
люзорность". Так же как правило свободных ассоциаций является отправной точкой и
нтерпретации бессознательного материала клиента психоаналитиком, правило концентрации на настоящем, является единственно возможным условием (процедурой) работы на границе контакта.

В то же время, в худшем своем варианте правило свободных ассоциаций может привести к принудительной исповеди и стремлении получить наказание, так же как прямое следование правилу концентрации на настоящем может быть всего лишь способом избеганием боли потери или страха приобретения. Левенштайн
сообщает о пациенте, который сказал: "Я собирался свободно ассоциировать, но я лучш
е скажу вам, что я на самом деле думаю".

Правило "здесь и сейчас" это не что иное, как единство предписания и условия, способствующего пациенту в прямом выражении своих чувств, мыслей, переживаний, что только и ведет к осознанности, как цели терапии. Терапевт же в данном случае выступает и как создающий условия, и как фигура, перед которой пациент ответственен. Для гештальт-терапевта не имеет большого значения содержание воспоминаний или фантазий. Д
ля
него скорее представляет интерес, что заставляет пац
иента выбирать прошлое или бу
дущее, как это соотносится с настоящим содержанием переживаний, какого выбора избегает пациент, игнорируя функцию "Это
". Ведь свободное осуществление выбора возможно лишь в настоящем. Таким обра
зом, для гештальт-терапевта
диагностическим симптомом будет избегание настоящего, для психоаналитика - неудача свободных ассоциаций.

Это правило поддерживается тремя техническими приема
ми. В первом случае, это будет простое напоминание пациенту о необходи
мости выражать свои чувства и мысли,
возникающие в поле сознания. В более прямой форме это упражнение на "континуум осознанности". Во втором - это по К. Наранхо "презентефикация"
прошлого или буду
щего, как имею
щего место "здесь и
теперь". Таким образом, построена и работа со сновидениями в гештальт-терапии.
И наконец, мы можем привлечь внимание пациента к смыслу его повествования, акцентируя внимания на трансференции,
как препятствия на пути создания человеческих "Я-Ты"
отношений.

С точки зрения современного психоанализа, пребывание для клиента в "здесь и сейчас" взаимоотношениях с психотерапевтом есть не что иное
, как сильнейший катализатор формирования трансферентного
невроза. Гештальт-терапевт,
работая на границе контакта, использует формирующийся трансферентный
невроз для ассимиляции пациентом своей актуальной потребности, спроецированной на психотерапевта. В то же время, это и прекрасная возможность для личностного роста терапевта. Каждое отношение - это смесь реаль
ного взаимоотношения и явления трансфера, так как перенос строится на реал
ьных характеристиках.

Необходимо отметить, что Ф.
Перлз,
с естественной для него восторженн
остью, говорил о правиле
"здесь и сейчас", не только, как о психотерапевтическом условии, но и как о принципе жизни, позволяющем избегать спекулятивных интерпретаций происшедш
его и токсических страхов и опасений по поводу будущего. Это наш
ло выражение в метафоре Ф. Перлза
о челноке, постоянно снующем вперед и назад, и лишающим нас возможности проживать
свою жизнь. И действительно, в ряде восточных учений основным условием пробуждения является способность ученика оставаться в настоящем, отдаться потоку актуальных переживаний, находиться в постоянном контакте с единственной реальностью нашей жизни - настоящим. Чаньский
наставник Линьзци
Хуэйчжао
из Чжэньчжой
обращаясь к собранию сказал: "Изучающие Путь! Дхарма
(истина, закон) не нуждается в специальной практике (морально-психологического совершенствования). Чтобы постичь ее, необходимо лишь обыденное не-деяние,
испражняйтесь и мочитесь, носите свою обычную одежду и ешьте свою обычную пищу, а когда устанете - ложитесь спать. Глупый будет смеяться надо мной, но умный поймет!".

Но есть и другая реальность - это реальность наших воспоминаний, фантазий, представлений. С точки зрения моего внутреннего мира, секундная стрелка на часах напротив и мое спокойствие не менее значимы для меня, чем моя радость или печаль по поводу встречи с супервизором. Ведь даже один раз нельзя войти в одну и ту же реку. Настоящее - всегда вернувшееся прошлое.

К чему может вести слепое следование этому правилу? То, что предъ
являет клиент на границу контакта, вне отношения к актуальности происходящего в кабинете, может расцениват
ься психотерапевтом, как не имеющее терапевтической ценности и игнорироват
ься. То есть часть личностного опыта клиента остается за предела
ми терапии. Мы лишаем клиента при "диком" следовании этому правот
у возможности отреагирования
своих переживаний и боли. Мой опыт говорит о том, что до тех пор, пока не произошло отреагирование,
работа с содержанием не только не полезна, но даже вредна и очень часто вызывает недоумение, а порой и агрессию у пациента. Пример

Я вспоминаю, как на приеме у меня сидела пожилая деревенская женщина и, смотря куда-то вдаль рассказывала о смерти своего мужа. Я в духе гештальт-терапии спросил: "Зачем я Вам нужен?" Она с обидой ответила: "Я просто хочу Вам рассказать". Мне стало стыдно. Иногда не плохо дать возможность клиенту просто рассказать, а себе просто послушать. Р.
Резник определяет эту "простоту", как феноменологический подход, проявляющийся в "истинном инт
ересе и огромном уважение к опыту индивида" и относит его к решающему процессу в гештальт-терапии.

Психоанали
з - правило нейт
ральности

Используя словарь Лапланш
и Понталис
можно узнать, что правило абстиненции
или нейтральности звучит следующим образом: "Это правило, согласно которому аналитическое лечение должно быть организовано так, чтобы гарантировать, что пациент
находит как можно меньше замещающих удовлетворений для своих симптомов".

Каким образом можно лишить клиента замещающих удовлетворений дл
я симптомов? Классический психоанализ рекомендует психоаналитику быть нейтральным в общении с клиентом. Занять, образно говоря, "нулевую социальную позицию". Современный психоанализ призыв к нейтральности рассматривает в следующих аспектах:

1. при работе не следует искать для себя преимуществ

2. чтобы избежать терапевтических амбиций, следует отказаться от гипнотических техник

3. при решении проблем целей не следует руководствоваться собст
венными ценностями

4. при контрпереносе аналитик должен отказаться от любого скрытого удовлетворения собственных инстинктивных желаний

Какова история этого правила, пронизывающего современную психотерапию в формулировке "безоценочного слушания"? Фрейд
пришел к правилу абстиненции
после работы с женщинами, страдающими истерией. Он столкнулся с их желания
ми конкретных любовных взаимоотношений. И здесь он сознательно занял противоречивую позицию. С одной стороны, Фрейд
не позволял себе грубо отказывать в притязаниях женщины, естественно если ситуация не переходила социальные рамки, с другой стороны, и не шел на поводу ее желаний. Такая позиция создавала, как писал Фрейд "...
силы, заставляющие ее работать и добиваться изменений. Но мы должны остерегаться потакать им, исполь
зуя заменители". Позже, а именно в 1
916 году, Фрейд писал: "Информация, которая нуж
на для анализа, будет дана при условии, что у него (пациента) есть особая эмоциональная привязанность к врачу; иначе он замолчит, как только заметит
хотя бы одно свидетель
ство равнодушия".

Как же соединить неоднократно высказываемые Фрейдом
правила нейтральности, анонимности психоаналитика и призыв к эмоциональной вовлеченности? Я думаю, что это примирение теоретически невозможно, а практически неизбежно. В чем причина этой внутренней противоречивости?

Психоанализ был научный проек
т, преследовавший цель свести к минимуму вклад экспериментатора в научный эксперимент и требовавший от
аналитика изоляции от клиента. Отсюда вытекает правило кушетки, отсутствие невербального контакта, безоценочность,
запрет на эмоциональный отклик у психотерапевта, то есть, все то, что называется нейтральностью. Однако, пациент не собака Павлова, а психоаналит
ик не фистула и мензур
ка с делениями, что требует от психотерапевта живого человеческого участия, а это формирует привязанность у клиента и влияет на течение ассоциативного процесса, что для Фрейда,
как ученого, было трагично

Современный психоанализ признает, что правило нейт
ральности оказало неблагоприятное развитие на психоаналитическую технику. Оно лишило аналитика искренности, честности, в конце концов, человечности. Возможно, это правило послужило запускающим фактором развития гуманистического направления в психотерапии с особым акцентом на равноправии и диалоге. В 1981 ни один член АПА
не высказался в пользу строгой аналитической нейтральности. Сейчас аналитики считают, что допустимо удовлетворять в большей или меньшей степени потребности пациента, что способствует созданию терапевтического альянса. Это может быть одобрение или вознаграждение. Важно, чтобы эти действия не принимались ошибочно клиентом в качестве сексуального символа.

Гештальт-терапия
- правило присутствия

Проводя небольшое исследование, посвященное факторам успешности психотерапии, я катамнестически
опросил несколько пациентов, задавая вопрос: "Что на Вас оказало наибольшее позитивное влияние в процессе психотерапии?" Эти факторы оказались следующими (дословно): невмешательство терапевта, расширение взгляда, вера в психотерапевта, искреннее желание терапевта помочь, способность выслушать, внимательность, искренний интерес, переосознание, прочувствование,
примирение с реальностью, отсутствие страха у терапевта, доверие, раскрытие себя. На вопрос к группе психологов: "На кого это похоже?" - группа ответила: "На бога". Что же делать в сессии со всем "дьявольским" в нас?

Право
ту нейтральности в психоанализе, позволяющему терапевту избежать "божественного и дьявольского", противостоит правило присутствия в гештальт-терапии.
Это самое значительное различие между психоанализом и гештальт-терапией.
Правило присутствия формулируется мной следующим образом: "Я позволяю себе в контакте с клиентом быть не только психотерапевтом, но и челове
ком, имеющим право и любить и ненавидеть". Конечно, все мои чувства, мысли и переживания, возникающие в кабинете, я не пытаюсь открыть клиенту, но я имею право приоткрыть ему дверь в свой мир, пустить его к себе и посмотреть, что он будет там делать
.

Пример

После года работы с пациенткой я в сотый раз услышал: "Доктор мне опять плохо". Моему терпению пришел конец, я опустил голову и глубоко задумался, после чего пациентка спросила: "Что с вами?",
- я ответил: "Мне грустно". И сколь велико было мое удивление, когда я увидел удовлетворенную, даже радостную улыбку на ее лице и услышал следующие слова: "Да не расстраивайтесь доктор, все будет хорошо". Я думаю, что это стереотипное поведение, которым она на протяжении жизни добивается внимания и поддержки, манипулируя симптомами, вызывая горечь и боль в других. Но это интерпретация не избавила меня от реальной грусти, но позволила проанализировать нам, как пациентка строит контакт, стремясь получить поддержку, а взамен получает одиночество.

Важной особенностью право
та присутствия есть не игнорирование и подавление психотерапевтом своих характерологических особенностей и отношений, а осознавание
и использование их на границе контакта. Гештальт-терапевт
предъявляет пациенту свои человеческие реакции, как необходимую часть реального мира. Это позволяет пациенту увидеть себя через мир психотерапевта, что обозначается в гештальт-терапии
как "интегрированная обратная связь". Если же психотерапевт пренебрежет этим, он создаст дистанцию и лишит сам себя возможности развития и изменения.

Я приведу ряд примеров интервенций в основе которых лежали мои собственные чувства. Эти реплики со слов пациентов явились наиболее запомнившимися в сессиях.

"Я не чувствую себя рядом с Вами мужчиной". "Я чувствую себя беспомощным и не знаю, что сейчас говорит
ь". "Я злюсь на Вас, ведь я Вам сказал комплимент, а Вы отвернулись от меня и начали говорить что-то несущественное". "Сейчас я чувствую себя гордым и сильным, ведь ты такой слабый и неопытный". "Я тоже боюсь".

Я понимаю, что эти фразы могут оказаться всего лить контртрансферентными,
то ест
ь не соответствовать действительным отношениям или повторять мое прошлое (Гринсон
Р.
1967). А возможно и нет.
В этом и заключается вся парадоксальность "ответственности и
спонтанности" психотерапевтического взаимодействия в гештальте.
Если
следовать хорошо известной истине, что лечит не метод, а личность психотерапевта, то именно гештальт-терапия
позволяет и даже предписывает терапевту правилом присутствия предъявлять не только свои знания и умения, но и себя как личность
на границе контакта. И тогда действительно гештальттерапия
может стать гештальт-жизнью.

Кстати, изучая самоотчеты пациентов Фрейда,
биографы обнаружили, что он позволял себе одалживать деньги пациентам, кормил их, работал в долг. Это позволило современным психоаналит
икам заявить, что Фрейд
собственно не был фрейдистом. Как вы ду
маете, кем же он был? Ну, конечно же ...

Психоанализ - правило контрвопроса

На протяжении всего развития психотерапии психотерапевты делились на два лагеря, имена которым: гипнологи и психоаналитики,
директивные и недирективные, поведенческие и гуманистически-ориентированные, фрустраторы
и поддерживающие; что метафорично можно обозначить как советчики и молчуны.

История эта началась с 1918 года, а может быть и гораздо раньше. Правило "никогда не отвечать на вопросы пациента" сформулировал Ференци.

"Я сделал правилом, когда бы пациент ни задавал мне вопрос или не обращался с просьбой о какой-либо информации, отвечать
контрвопросом: что его натолкнуло на этот вопрос? Если бы просто ответил ему, то импульс, вызвавший вопрос, был бы погашен ответом. С помощью же указанного метода интерес пациента направляется на источник его любопытства, и когда его вопросы рассматриваются аналитически, он почти всегда забывает повторить свои первоначальные расспросы, показывая тем самым, что они были фактически неважны и их значимость заключалась в том, что они были средством выражения бессознательного".

Таким образом, Ференци полагал, что контрвопросы позволяют ему быстро добраться до бессознательных детерминант, до латентного смысла, содержащегося в вопросе. Типичный стереотипный ответ психоаналитика на вопрос пациента, исходя из правила Ференци звучит: "Что заставляет вас задавать этот вопрос?" Интересно,
что в жизни, когда мы начинам вести себя подобным образом - это может вести к плачевным последствиям. Итак, что лежит в основании этого правила? П
сихоаналитики считают:

1.Ответ на вопрос представляет собой неприемлемое удовлетворение инстинктов пациента, препятствующее аналитическому процессу. Предполагается, что если аналитик отвечает,
существует опасность, что пациент и далее будет задавать вопросы и в конечном итоге вопросы превратятся в сопротивление, которое спровоцировал сам аналитик.

Пример.

Вспоминаю случай с Дашей. Каждый раз на ее вопрос: "Все-таки
чем я болею?" - я подробно рассказывал о патогенезе, этиологии и клинике неврозов. В результате на определенном этапе, каждая сессия начиналась утверждением: "Доктор, мне плохо, помогите, я не верю, что вы говорили о том, что я сама что-то могу изменить - это болезнь которая течет сама по себе", - и я опять в который раз начинал рассказывать о неврозах. И эта игра, пока я ее не понял, продолжалась полгода. Результатом явился мой взрыв: "Ладно, принимайте дальше лекарства и на этом закончим психотерапию", - и только после этого появился маленький прогресс. Вот к чему привели мои "честные" ответы на "честные" вопросы клиента.

2. Если психотерапевт отвечает на вопросы, касающиеся его личной жизни, то это разрушает терапевтическое инкогнито аналитика или раскрывает его контрперенос, нарушая развитие переноса. Порой это действительно так, но эту фразу можно было бы продолжить иначе: "... но это может вести и к формированию человеческих отношений".

Теперь попытаемся взглянуть на эту проблему с позиции клиента. Я прихожу к человеку за помощью, мне плохо и я спрашиваю: "Что мне делать, я совсем запутался?" А в ответ: "Откуда я знаю, ведь вы себя знаете лучше, чем я", - иди более мягкий вариант: "Давайте подумаем вместе". Можно представить, что чувствует человек, лишившийся последнего пристанища. Ведь пациент не знает о "соглашении", которое существует среди психотерапевтического сообщества: "Советов не давать, на вопросы не отвечать". Он мыслит нормальными житейскими кате
гориями, где ответ вопросом на вопрос является признаком плохого тона.

X. Кохут
сформулировал это следующим образом: "Молчать, когда вам задан вопрос, - значит, быть не нейтральным, а грубым. Само собой разумеется, что - в особых клинических обстоятельст
вах и посл
е соответствующих объяснений - во время анализа бывают момент
ы, когда анали
тик не будет пытаться ответить на псевдореалистические
запросы, но вместо этого будет настаивать на расследовании их трансферентного
смысла".

По воспоминаниям Блантона
во время его собственного анализа у Фрейда, он часто спрашивал его о его научных взглядах. Согласно Блантону,
Фрейд отвечают
на его вопросы прямо, без всяких интерпретаций. Очевидно, для него это проблему не составляло.

Завершая этот раздел, я приведу анекдот, показывающий, что кандидаты следуют
этому правилу особенно строго. Незадолго до окончания своего первого интервью кандидат говорит своему первому анализируемому: "Если у вас еще есть вопросы, то задавайте их сейчас. Со следующего сеанса и в дальнейшем я буду
связан принципом воздержания и не смогу больше отвечать на ваши вопросы".

Гештальт-терапия
- правило диалога

Одной из основных задач гештальт-терапии
ф.
Перлз
считают
"попытку
превратить терапевта из фигуры, облеченной власть
ю, в человеческое существо". Если следовать в работе психоаналитическому правилу
контрвопроса, мы создаем двойной стандарт: психотерапевт имеет право фрустрировать
вопросы клиента, но сам при этом требует ответов на свои.

Ф.Перлз
писал: "Не легко разобраться в этой неув
язке, но если терапевт разрешил парадокс работы одновременно с поддержкой и фрустрацией,
методы его работы найдут уместное воплощение. Конечно, не только терапевт имеет право задавать вопросы. И невозможно даже перечислить всею, что пациент осуществляет с их помощью. Его вопросы могут быть умными и способствующими терапии. Они могут быть докучливыми и повторяющимися... Мы хотим прояснить структуру вопроса пациента, его основания. В этом процессе мы хотим по возможности добраться до его самости. Так что наша техника состоит в том, чтобы предложить пациентам превращать вопросы в предположения или утверждения".

Современная гештальт-терапия, поддерживая призыв Ф.Перлза призывает
терапевта быть аутентичным и полностью погружаться в близкий разговор с клиентом. Отвечать или не отвечать на вопросы клиента, исходя не
из предписаний той или иной теории, а из реальной терапевтической ситуации. Основной задачей будет поддержание диалога, как возможности реализ
ации магии встречи двух феноменологий. И здесь рецептов нет. Каждый раз гештальт-терапевт
вынужден принимать решение о необходимости поддержки в форме ответа на вопрос клиента или конфронтации в форме конгрвопроса.

Сегодня в гештальт-терапии точки зрения по поводу степени открытости феноменологии терапевта существенно расходятся. Так, Р.
Резник считает,
что если теория позволяет терапевту приоткрывать небольшую часть своего опыта - это еще не диалог. Такая терапия не может быть объединена с гештальтом.
С. Гингер,
говоря об отношении "симпатии", рекомендует сообщать и показывать клиенту то, что ощущает психотерапевт лишь только с точки зрения продвижения терапии. Для меня более близка вторая позиция. Единственным исключением здесь является работа с пациентами, страдающими психотическими
расстройствами. Основная задача заключается в поддержании контакта, не побою
сь этого слова, любой ценой, ведь нередко это вопрос жизни и смерти.

К. Наранхо
занимает позицию близкую к психоаналитической: вопрос - это форма манипуляции, не выражающая пережи
вания спрашивающего. Вопросы уводят содержание терапевтического взаимодействия от содержательности. Он даже советует применять правило отказа от вопросов (в особенности почемучных).
Однако, истинный диалог - в экзист
енциальном "Я-Ты"
Буберовском
смысле, а по мнению Р. Резника он является базисным основанием гештальт-терапии. не возможен без вопросов, которые нередко скрывают переживания. Где же выход?

Техническим приемом будет переформулирование вопроса в утверждение. Например: "О чем вы думаете? Меня беспокоит, что вы чувствуете ко мне, и я бы хотел об этом знать". Вторая воз
можность - это безотноси
тельно того, отвечает терапевт или нет, передать свое отношение к вопросу: "Вы спрашиваете, а я отвечать не буду" или: "
Ваш вопрос затронул меня за живое, и я боюсь на него ответить".
Самое важное для гештальт-терапевта
быть свободным. Каждый раз решат
ь отвечат
ь или не отвечать, исходя из контекста диалога.

С рядом своих наблюдений я хотел бы поделиться. Если я работаю на границе контакта, то более предпочтительно отвечать на вопросы клиента. Нередко в этой ситуации вопросы носят конфронтационный
характер и как бы проверяют мою способность быть искренним и честным. Здесь пациент модулирует гештальт-эксперимент
для психотерапевта. Для меня же важно вовремя перейти к его анализу. Что произошло с клиентом, после того, как я ответил? Нередко можно услышать: "Вы такой же, как все". Или с точность до наоборот. Это прекрасная возможность осознавания
клиентом
особенностей построения контакта в реальной жизни. В данном случае психотерапевт выступает и как моделирующая фигура, показывающая на собственном примере способность быть откровенным, чувствующим, ответственным, а иногда и противостоять явному хамству, и в тоже время индикатором трансферентных
отношений, препятствующих экзистенциальной встрече. Работая же с внутренними феноменами (незаконченные действия), более целесообразно использовать технику контрвопроса. При этом не забывая о прекрасной возможности демонстрации клиенту, как его незаконченные дела формируют актуальные переживания, оценки и сопротивления в форме вопросов. Здесь, конечно, нет места фрейдовскому "почему", а вступает в силу перлзовское
"что и как?".
Мои варианты выглядят следующими образом:

1. Что заставляет Вас спрашивать об этом именно сейчас?

2. Как Ваш вопрос связан с тем, что мы говорили прежде?

3. Что Вас беспокоит?

4. Какое отношени
е Ваш вопрос имеет ко мне?

Таки
м образом, в гештальт-терапии поддержание диалога это способ построения равноправных отношений. И в отличие от психоанализа, где психоаналитик во время работы выступает "отцовской фигурой", наделенной властью и ответственностью, гештальт-терапевт, поддерживая диалог, разделяет ответственность между собой и пациентом, моделируя ситуацию сходную с реальной жизнью.

В завершении хочу отметить, что одно из испытаний гештальт-терапии
заключается в том, что терапевт в диалоге одновременно выступает и как профессионал и как "обнаженная человеческая сущность" (Наранхо
К..
1
993) и каждый раз приходится решать - отвечать или молчать, а результат непредсказуем.

Психоанализ - правило равномерно распределенного внимания

"Подобно тому как телефонная трубка преобразует электрические колебания телефонной сети обратно в звуковые волны, также и бессознательное врача по передаваемым ему производным бессознательного способно реконструировать это бессознательное, которое определяет свободные ассоциации пациента" - писал Фрейд
в 1912 году
.

Это утверждение легло в основу правила равномерно распределенного внимания. Позднее эта модель была названа также "теорией зеркала" или
"доктриной безупречной перцепции". В основе этой конц
епции лежали воззрения ассоциативной психологии той эпохи, утверждавшие, что реальность может восприниматься непосредственно и точно.

Современные исследования доказывают, что даже ребенок не воспринимает мир пассивно, а конструирует его. Не говоря уже о восприятии психотерапевта с его жизненным опытом, склонностью к рефлексии, теориями, которых он придерживается в работе. Так Хабермас
пишет: "...
что равномерно распределенного внимания как пассивного слушания без предвзятого мнения не существует". И тем не менее, хотя современную психологическую точку зрения можно представить как: "Без апперцепции нет перцепц
ии", принцип свободно распределенного внимания остается в силе. Почему?

1.
Правило создает условия, при которых пациент понимает и чувствует, что его слушают и это "очаровательно". Кому из нас не знакомо удовольствие от того, когда тебя не просто слушают
, а слышат.

2. Правило позволяет аналитику в течение длительного времени (в среднем 7 часов в день) быть работоспособным и внимательным. Стремиться понять клиента во чтобы тоне стало, в данном случае, совсем не обязательно. "Оно (свободно плавающее внимание) спасает от напряжения
, которое не возможно поддерживать в течение многих часов..." - писал В.Райх,
выдвигая концепцию "т
ретьего уха". Фрейд разрешат
этим правилом погрузиться аналитику в своеобразный транс, что при определенном опыте даже приятно. Об этом свидетельствует логически доведенные до абсурда рекомендации "психоаналитического мистика" Биона.
Он рекомендует, для того чтобы достичь состояния сознания, необходимое для проведения анализа надо быть глухим, избегать всякого запоминания, событий определенного сеанса, рыться в памяти. Он приглушает любой импульс к запоминанию чего-либо случившегося ранее или интерпретаций, которые он сделают
до этого. Здесь мы видим полную и окончательную победу над контрпереносом, поскольку Бион
не разрешает войти каким-либо мыслям, желаниям, чувствам в свои мысли.

3. Это правило при умелом применении позволяет избежать предвзятости в интерпретации. В. Райх
писал: "Если мы напрягаем наше внимание до определенной степени, если мы начинаем выбирать среди предложенных нам данных и особенно хватаемся за какой-то фрагмент
, тогда, предупреждает нас Фрейд мы следуем за нашими собственными ожиданиями и склонностями. Естественно возникает опасность, что мы ник
огда не найдем ничего, кроме того, что были уже готовы найти".

Таким образом, стремлением ортодоксального психоанализа было воспитание психоаналитика подобного "tabula
rasa"
Что нашло отражение в фундаментальной райховской
метафоре "третьего уха" и можно продолжить "третьего глаза", который видит, слышит и воспринимает все абсолютно не предвзято. Но это абсурд, тогда почему столь великие умы ...?

Фрейд, как всякий великий реформатор был идеалистом. Он не только хотел, но и считал возможным реализоват
ь в психоанализе вековую потребность человека из
бавиться от иллюзий в восприятии мира. Особенно хорошо это прослеживается в религиозных и мистических традициях. Вспомним хотя бы понятие майи - иллюзии в древнеиндийской
философии.

В современном психоанализе представленное правило активно дискутируется. С начала 50 годов после выступления Ференци
аналитик уподобляется Одиссею. Он находится постоянно между Сциллой
требований "... свободной игры ассоциаций и фантазий, полного погруже
ния в его собственное бессознательное (аналитика)..."
и Харибдой
необходимости "... подвергнуть представленный им самим и пациентом материал ло
гическому рассмот
рению...".
Принцип свободно распределенного внимания, согласно выражению Спенса
- это миф, в основе которого лежит полная открытость миру - вместо сдержанности:
мистическое ожидания слияния и единства между аналитиком и клиентом, как в метафоре Фрейда
о телефоне.

Гештальт-терапия
- правило любопытства

Пытаясь найти в литературе по гештальту
замечания относительно внимательности терапевта в сессии, я натыкался на типичные советы психоаналитического толка. Позвольте своему я свободно блужд
ать, избегайте предварительных оценок и интерпретаций, следуйте феноменологии, не пытайтесь рассматривать мир клиента через призму своих теоретических линз и убеждений. Все это было абсолютно правильно, но меня смущало отсутствие живого человеческого участия. Я долго не мог подобрать слово вне моральных категорий, и после обсуждения с коллегами решил, что это, пожалуй, все же прекрасное русское слово-любоп
ытство. На мой взгляд, внимание в гештальт-терапии есть следствие моего интереса к тому, что говорит или делает пациент
.

Единственная книга, из доступных мне, в которой описывается гештальтистское
понимание терапевтической внимательности - это "Практикум по гештальт-терапии" Ф.
Перлз,
П.
Гудмена
и Р.
Хефферлина.
А
вторы разделяют то, что принято называть насильственным сосредоточением и подлинно здоровым, органическим сосредоточением. В тех редких случаях, когда оно возникает, его называют привлечением, интересом, очарованием или вовлечением. Субстанцией здорового сосредоточения являются два фактора - внимание к объекту
или деятельности и волнение по поводу удовлетворения потребности, интереса или желания посредством объекта внимания. Интересен вопрос о том, какие потребности удовлетворяет терапевт, тем самым, поддерживая интерес к пациенту?

Если я "должен" заниматься психотерапией, то хорошо, если мне удается произвольное сосредоточение превратить в спонтанное и таким образом привлечь все большее количество сил. А если нет? То тогда возникает скука, нередко раздражение, логическое продолжение - это взрыв, но "белый халат" не позволяет и тогда может возникнуть то, что описывается как психотерапевтическое "сгорание".

Мой опыт свидетельствует о том, что в процессе терапии, если я призывал себя к внимательности по отношению к пациент
у, я совершал над собой насилие. Нередко это превращалось в пустое глазенне
вместо смотрения, в борьбу между "должен" и "хочу" спать, кушать, рисовать, скучать, танц
евать и т.д. Выходом здесь являлось развитие способности оставаться в течение неопределенного времени в состоянии пустоты.

До тех пор пока ум пребывает на уровне относительности.

Он не может покинуть чертоги тьмы.

Но стоит ему потерят
ь себя в Пустоте,

И он тут же возносится на престол просветления.

Император У ди
настии Лян

Ф.
Перлз
обозначал это как "творческое безразл
ичие", когда не принято решение в какую сторону двигаться, когда нет предпочтения. Это - "точка предразличия".
Моя пауза перед началом действия через некоторое время приводила к прогрессивному формированию фигуры на фоне. Такое формирование сопровождалось волнением, нередко и с вегетативными проявлениями. Все окружающее отступало на второй план, уходило в фон, действительно возникало любопытство и "хороший гештальт"
становился "хорошей сессией". Этот процесс авторы практикума описывают как спонтанное сосредоточение", Б.Резник
обозначает как включенность". Он рекомендует "допустить в себе чувство осознания хаотической бессмысленности окружающего", быть более снисходительным к себе, не слишком сурово подавлять отвлечения (фон) и не мучить себя долженствованием. И все же, спонтанное сосредоточение как результат любопытства, требует от гештальт-терапевта
достаточно больших энергетических затрат. Правило свободно распределенного внимания объясняет способность психоаналитиков принимать 6-7 пациентов в день.

Кроме этого в основе осознавания,
как достаточного условия успеха терапии, лежит также способность к сосредоточению у пациента. Ф. Перлз считал осознавание
смутным двойником внимания. Он писал, что невротик буквально не может сосредоточиться, так как постоянно пытается обратить внимание на более чем один стимул. Он не способен организовать свое поведение, так как утрат
ил возможность сосредотачивать внимание на ощущениях, как знаках актуальных потребностей организма. Он не может быть вовлеченным в то, что он делает, чтобы завершить гештальт и перейти к новому. В основе всех этих недоразумений лежит неспособность отдаться потоку переживаний, проявить свое органическое любопытство. Клинически это расценивается, как рассеянное внимание или даже соскальзывание. атактичное
мышление у психотических
больных.

Ведь, чт
обы выделить фигуру из фона, надо как минимум обладать способностью пребывать некоторое время в состоянии вни
мательной неопределенности. Отсюда характерные жалобы больных неврозами на неспособность сосредоточиться, стоять в очередях, желание постоянно двигаться. Нередко задачей гештальт-терапевта является техническое обучение пациента способности слушать, видеть, обонять и осязать. В теории это называется возвращением функции "Ид". Перлз писал: "Он (пациент) сам узнает, что означают его реальные действия, фант
азии и игровые действия, если только мы привлечем к ним его внимание. Он сам обеспечит себя интерпретациями". Не зря первое название гештальт-терапии
было терапия концентрацией.

В общем виде, авторы практикума рекомендуют "найти определенный контекст и затем, все время придерживаясь его, допустить свободную игру фигуры и фона, избегая пристального "глазения"
на сопротивления, но и не давая пациенту возможности блуждать где угодно".

Таким образом, насильственное внимание формирует скудную
фигуру, свободно распределенное внимание путь к хаосу, объект же спонтанного сосредоточения становится все более собой, он детализирован, структурирован, любопытен и жив. Это ведет меня как терапевта к полноценному циклу контакта, как цели гештальт-терапии

****

Чтобы несколько развеять серьезность вышеизложенн
ого, позволю себе представить эти правила следующим образом:

1. Клиент избегает настоящего, стремясь не признать мощь интеллекта гештальт-терапевта;

2. Гештальт-терапевт
избегает настоящего, потому что изначально свободолюбив;

3. Пребывание в настоящем мучительно для гештальт-терапевта неизбежностью встречи с клиентом;

4. Пребывание в настоящем так же мучите
льно и для клиента неизбежностью очарования гештальт-терапией.

ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНО-ГУМАНИСТИЧЕСКИЙ ПОДХОД В ПСИХОТЕРАПИИ: СООТНОШЕНИЕ ГЕШТАЛЬТ
- И ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНОЙ ТЕРАПИИ.

ЕЛЕНА МАЗУР

В течение ряда лет я являюсь руководителем про
грамм по экзистенциальной
терапии при
Московском гештальт
и
нституте. Неоднократно приглашала в Россию американских психотерапевтов, учеников Дж. Бьюдженталя,
одного из основателей экзистенци
ально-гу
манистической терапии в США, и организовала учебные тренинги под их руководством. В результате этой работы был
а подготовлена группа специалистов, которая занимается распространением и развитием экзистенциального подхода в Москве и Санкт-Петербурге. В настоящее время я провожу
семинары, маст
ерские и долговременные учебные программы по экзистенциаль
ной терапии, которые дают мне очень ценный и интересный опыт. В этой статье я хотела бы раскрыть основы экзистенциального подхода и поделить
ся своими размышлени
ями о возможности его применения в гештальт-терапии.

Акцентирование экзи
ст
енци
ального
измерения в гештальт-терапии,
на мои взгляд, сможет сделать ее более эффективной, гибкой и глубокой.

Гештальт
- и экзистенциальная терапия являются родственными видами психотерапии. Гештальт-терапия
изначально развивалась внутри экзистенциально-феноменологического направления и, как известно, экзистенциализм и гештальт-психология,
составляющие истоки гештальт-терапии, производим
от феноменологии.

В 50-е гг. Ф.
Перлз
и Л.
Перла
называли гештальт-терапию
экзистенциальным анализом и считали ее одной из форм экзистенциальной терапии. Позже в 60-70 гг. гештальт-терапия приобрела вполне четкие границ
ы: она сформулировала свой собственный концептуальный и методический аппарат и оформилась во вполне самостоятельную психотерапевтическую школу. На наш взгляд, на сегодняшний день теоретические границы гештальт
- и экзистенциальной терапии достаточно ясны, но на практике эта ясность теряется, часто сессии гештальт-терапевта
и экзистенциального терапевта выглядят очень схожими. Боб Резник, известный гештальт-терапевт
из Лос-Анжелеса, делясь своими впечатлениями о практической работе Джима Бьюдженталя,
говоря
т, что его реальной работе с клиентом выглядит почти так же,
как и работа гештальт-терапевта, но Джим иначе теоретически объясняет свою терапию. И действительно, гештальт-терапия широко использует экзистенциальный подход в своей практике. Что же составляет суть экзистенциального подхода? Для ответа на этот вопрос мы обратимся к работае
м основат
елей экзистенциально-гуманистического направления в психотерапии, которое получил свое развитие в США и связано с именами Ролло
Мея,
Джеймса Бьюдженталя и Ирвина
Ялома

Экзистенциальный подход ставит в центр внимания факт существования человека, его бытие, жизнь человека в целом. Экзистенциальный подход побуждает человека искать ответ на вопросы: «Что значит быть живым? Что мы делаем с чудом нашего сознательного существования? Как мы можем наиболее полно и сознательно реализовать то, что потенциально заложено в нашей природе?»

Специфика экзистенциального подхода состоит в том, что, в отличие от других подходов, он опирается на определенные философские положения и служит основой для целого ряда других психотерапевтических подходов. Так на Западе можно встрети
ть психотерапевтов, которые считают себя экзистенциалистами и в тоже время причисляют себя к другим психотерапевтическим школам, называя себя также психоаналитиками, юнгианцами,
гештальтистами
и гуманистическими психологами. По сут
и, экзистенциальный подход задает общий смысловой контекст для проведения психотерапии (Bugental
& Sterling, 1995).

Суть экзистенциального подхода состоит в том, что он возвращает внимание к целостному человеческому существованию: «Человек превосходит сумму своих частей»
(Мау,1958
). Эта идея широко развивается и в гештальт-терапии. Экзистенциальный терапевт обращается к целостной личности, и рассмат
ривает страдания э
тичности не как некоторое заболевание или нарушение, которое можно изучить путем объективного анализа и вылечить, а как переживание, имеющее смысл, который может быть
понят в отношении к целостному способу существования человека в мире и может стать источником его вну
треннего развития.

Принципиально важным для экзистенциального подхода является то, что человеческие существа являются единственными в природе организмами, обладающими способностью сознавать и в то же самое время осознавать свое сознавание.
Эта способность к рефлексивному осознаванию
лежит в основе процесса личностного изменения в психотерапии. Рефлексивное осознавание
дает возможность уменьшить и трансформировать препятствия и блоки к аутентичной жизни, что является центральной задачей экзистенциально-гуманистической
психотерапии.

Специфическим понятием экзистенциаль
ной терапии является представление об экзистенциальных «данностях» (Ялом,
1999). Экзистенциалисты полагают, что жизнь сталкивает людей с определенными, постоянными и неизменными условиями существования, которые называются «данностями», каждая из них привносит в жизнь конкретного человека неизбежные обстоятельства или «конфронтации», с которыми необходимо справляться. Ялом выделяет 4 «данности»:
смерть, свобода, бессмысленность. изоляция, Бюдженталь
описывает 5 «данностей»:
телесность, конечность, свобода и способность к действию, бессмысленность и поиск смысла, отделенность
и связанн
ост
ь (Bugental & Kleiner,
1993).

И хотя ответы людей на эти «данности» широко варьируют, можно выделить определенные паттерны таких ответов, которые воплощаются в системе конструктов «Я-и-Мир»
(Bugental,
1987). Эта система заключает в себе основные способы, какими люди справляю
тся с тревогами, достигают целей и в тоже время ограничивают область своего существования. С точки зрения экзистенциально-гуманистического подхода клинические симптомы и стрессы, с которыми клиент
ы приходят в терапию, имеют глубинные корни в паттернах ответов на эти «данности» человеческого существования.

Специфика практики экзистенциального подхода состоит в том, что он в большей степени вооружает психотерапевтов особым способом видения клиента, чем предлагает определенный набор специфических техник и приемов работы. Следствием этого является широкое разнообразие и свобода в использовании техник, которые применяют экзистенциальные терапевты, главное для них не техники, а соблюдение принципов практической работы.

Несмотря на различие в конкретных путях осуществления психотерапевтической работы существует ряд базисных принципов, которые объединяют психотерапевтов, придерживающихся экзистенциально-гуманистического подхода.

Д.
Бьюдженталь
называет 4 основных принципа клинической практ
ики экзистенциального терапевта (Bugental & Klainer,
1
993):

1. Экзистенциальный подход предполагает, что за психологическими дистрессами,
с которыми клиенты обращаются в терапию, скрываются более

глубокие и часто скрытые экзистенциальные проблемы. У экзистенц
иального терапевта со временем вырабатывается особый «экзистенциальный слух», позволяющий за фасадом жалоб и проблем пациента уловить звучание этих скрытых экзистенциальных пробле
м.

2. Экзистенц
иальный подход основывается на безусловном уважении к уникальности каждой личности. Это означает, что ценность личности клиента, ее автономность и неповторимость, терапевт ставит в терапии выше любых психотерапевтических теорий и интерпретац
ий.

3. Экзистенциальный подход ставит в центр внимания переживание клиент
ом своего бытия, осознавание или субъ
ективность. Фокусом работы экзистенциального терапевта является субъективность клиента или внутренний поток его переживаний. Экзистенциальный терапевт развивает у своих клиентов способности к более глубокому внутреннему осознаванию и чувствованию своих сил и ресурсов, своих эмоций и интенций,
а также к осознаванию препятствий этому процессу, паттернов защит и сопротивлений. Потеря человеком ощущения соединенности своего существования с ощущением своего внутреннего бытия рассматривается в экзистенциальной терапии в качестве источника дистресса,
препятствия к полной яркой и аутентичной жизни.

4. Экзистенциальный подход подчеркивает значимость живого настоящего субъективной жизни для процесса психотерапии. Все другие временные рамки - прошлое и будущее - рассматриваются в их отношении к непосредственному настоящему. Не отрицая влияния прошлого опыта и представлений о будущем на эмоции и действия, возникающие в настоящем, экзистенциальный психотерапевт постоянно фокусирует свое внимание на том, что действительно «живо» и актуально в субъективности клиента. Именно поэтому экзистенциальный терапевт слушает не только то, что расска
зывает клиент о своем прошлом и будущем, но и то, как он говорит об этом. Важно подчеркнуть, что экзистенциальные проблемы пациента и его жизненные заботы приобретают свой смысл только в контексте непосредственного переживания человеком своего бытия в мире.

В соо
тветствии с вышеизложенными принципами экзистенциального мышления разрешение дистресса возможно только в настоящем. Невозможно пойти назад к ранней травме, рост и изменения могут происходить только на пути конфронтации с эмоциями и представлениями, возникающими в настоящем. (
Последний принцип нашел самое широкое применение в гештальт-
терапии).

Таковы клинические принципы экзистенциальной терапии. Обратимся теперь к актуальным процессам, которые происходят в психотерапевтической практике. Что же на самом деле делает экзистенциальный терапевт?

Приведенный выше третий принцип экзистенциального подхода подчеркивает, что значительная часть усилий терапевта направлена на то, чтобы помочь клиенту сфокусировать свое внимание на внутреннем ощущении клиента собственного бытия, на сфере внутреннего опыта, которая часто игнорируется в психотерапии. Ролло
Мэй
писал: «Центральная задача и ответственность психотерапевта состоит в том, чтобы понять пациента как бытие, как бытие в его особом мире. Все технические проблемы являются вторичными по отношению к такому пониманию, заложив этот фундамент, психотерапевт получае
т возможность помочь своему пациенту осознавать и непосредственно переживать опыт его собственного существования, что и является главным процессом психотерапии» (М
ау,1
958
). Ощущать свое собственное бытие означает постоянно осознавать интенсивность, глубину и непрерывность внутреннего потока субъективных переживаний. Бьюдженгаль
определяет субъективность следующим образом: «Это внутренняя обособленная и интимная реальность, в которой мы жи
вем
наиболее подлинно. Элементами и структурами этой реальности являются наши восприятия, мысли, чувства и эмоции, ценности и предпочтения, ожидания и опасения, фантазии и сновидения - и все остальное, что бесконечным потоком протекает внутри нас и днем и ночью, в бодрству
ющем состоянии и во сне, определяя как наши поступки во внешнем мире, так и то, что мы делаем по отношению к происходящему с нами там... Субъективность является источником "забот", которая побуждает нас обратиться за помощью к психотерапевту. Она является также корневой системой нашей интенциональности,
без мобилизации которой психотерапия не может быть успешной» (Bugental,
1987).

Экзистенциально-гуманистическая терапия уделяет особое внимание ответам на вопросы, которые ставит жизнь:

«Что ты собой представляешь, и кто ты есть? Что представляет собой этот мир? Что приносит удовлетворение? Что причиняет боль и разочарование? Какие источники силы можно привлечь, чтобы помочь себе в жизни?» Важно подчеркнуть, что конфронтация с этими вопросами может давать ощущение жизненной силы и удовлетворения, или создавать чувство фрустрации
и пустоты, но именно через исследование субъективности клиентов в наибольшей степени раскрываются и прорабатываются жизненные базисные паттерны, структурирующие их внутренний мир, отвечающие за ощущение ими своего существования в мире. В том случае, когда существующие жизненные патт
ерны клиент
ов не приносят им удовлетворения и удерживают слишком много боли, необходимо их повторно исследовать и изменить. Это трудный, часто пугающий и болезненный процесс, который предъявляет определенные требования, как клиенту, так и терапевту, который должен
поддерживать мужество клиента и сохранять собственную устойчивость, проходя через стадии испытаний уходов и даже отвержений
клиентом (Bugental &К1
еш
ег, 1993).

Таким образом, исследование субъективности и открытие клиенту доступа к переживаниям собственного бытия составляют основную задачу экзистенциально-гуманистической терапии.

Для того, чтобы процесс экзистенциальной терапии продвигался эффективно, важно, чтобы психотерапевт и клиент были достаточно полно вовлечены в терапию, то есть необходимо, чтобы они «присутствовали». Концепция присутствия была разработана Д.
Бьюдженталем
и названа им краеугольным камнем психотерапевтического искусства (Bugental, 1987).

Присутствие - это качество нахождения в сит
уации или в отношен
иях, когда клиент и терапевт настолько целостно и глубоко участвуют в психотерапевтическом процессе, насколько это возможно. Присутствие развивается через мобилизацию сензитивности,
которая существует в двух видах как внутренняя сензитивность
к субъективности, и как внешней -
к ситуации и другим людям.

Эффективный
экзистенциальный терапевт обладает чувствительность
ю к тому, насколько искренне и подлинно клиент присутствует в психотерапевтической ситуац
ии
, насколько он избегает этого присутствия, участвует в психотерапевтической ситуации скорее отстраненно
как наблюдатель, комментатор, критик или судья.
Терапевт также обращает внимание на то, насколько проблема, с которой обратился клиент
, актуально переживается им и описывается исходя из живой внутренней и ощущаемой субъективности, а не преподносится им в объективной и отстраненной манере. В последнем случае, сущность п
редставляемой проблемы актуально не переживается клиентом, остается абстрактной и безличной, и клиент полностью не присутствует в терапии.

Эта неспособность полностью присутствовать является тем способом, каким клиент избегает привнесения своей субъективности в психотерапевтическую работу. Точно таким же способом клиент избегает и своей подлинной включенности в жизнь. Экзистенциальный психотерапевт направляет свои усилия на то, чтобы увеличить включенность клиента в терапию, а, следовательно, и в жизнь. С точки зрения экзистенциального подхода все способы избегания полного присутствия являются формами сопротивления клиента, которые должны быть проработаны психотерапевтом. Важно, что психотерапевт не только следит за присутствием клиента, но также поддерживает собствен
ное присутствие, и даже стремится проявить более глубокое присутствие по сравнению с клиентом, чтобы углубить погружения последнего в собственную субъективность.

Подчеркивая важность исследования субъективности клиента, экзистенциально-гуманистическая психотерапия относится к проблеме клиента как к источнику, задающему мотивацию к работе и направление психотерапевтического процесса. Экзистенциально-гуманистическая психотерапия подчеркивает, что локус
терапевтических изменений находится только внутри клиента, и что потенциальные изменения, возникающие внутри клиента, происходят только благодаря исследованию клиентами их внутреннего субъективного переживания. Экзистенциальный терапевт полагает, что только таким путем становятся возможными значительные и длит
ельные изменения в жизненных структурах. Для экзистенциально-гуманистической психотерапии не представляют большого интереса подходы психотерапевтических школ, которые пытаются внедрить клиенту
специфическую теорию и интерпретацию Экз
истенциальные терапевты полагают,
что терапевт не может дать инсайт
клиент
у, инсайт только тогда может служить источником изменений, когда он вытекает из опыта клиента и соответствует его внутренним субъективным переживаниям. Экзистенциальный подход не отрицает значение наблюдений, анализа, интерпретаций и обратной связи терапевта, но подчеркивает, что все они имеют смысл, если они
расширяют и углубляют собственное видение самого клиента и опираются на его опыт.

С точки зрения экзистенциально-гуманистической психотерапии цель психотерапевта состоит не столько в том, чтобы лечить, определять и изменять пациента, а в том, чтобы помочь ему проявить способность к внутреннему исследованию собственных субъективных переживаний, а также снять сопротивления, которые служат препятствием к этому вну
треннему
исследованию.

Процессу внутреннего исследования отводит
ся особая роль в экзистенциальной терапии, он был назван процессом поиска. Поиск - это естественный субъективный спонтанный процесс, который начинает включаться тогда, когда человек сталкивается с трудной жизненной ситуацией. Этот процесс является основой воображения, креативности и открытий. Д. Бъюдженталь
рассматривает этот процесс как проявление жизненности и считает, что он может стать могучим источником, задающи
м направление жизни (
Bugent
al
&St
er
ling, 1995). По сути, экзистенциальная терапия целенаправленно использует природный процесс поиска для изменений в ходе психотерапии. Освоить процесс поиска - значить приобрести неоценимое искусство совладания
практически со всеми жизненными ситуациями. В психотерапии поиск — это основной путь выполнения терапевтической работы клиентом, это путь раскрытия своего внутреннего мира, путь обретения более глубокого понимания своей индивидуальности, более явного осознавания
своего потенциала. Поиск является основой для других психотерапевтических процессов. В ходе психотерапии процесс поиска осуществляется последовательно и поэтапно. Он требует достижения клиентом подлинной концентрации внутри себя, способности занять позицию слушат
еля, быть внимательным по отношению к тем глубинным процессам, которые открываются внутри сознания. Поиск - это процесс самоисследования и самоосознавания,
когда клиент входит
в соприкосновение со своей внутренним бытием и начинает осознавать многое, что имеет ценность для его жизни. Следовательно, поиску отводится центральное место в экзистенциально-гуманистической терапии, и развитие поиска составляет искусство экзистенциального терапевта.

Такова терапевтическая суть экзистенциального подхода. Каким же образом этот подход используется в гештальт-терапии?

Ф.
Перлз
называл гештальт-терапию
единственной истинной экзистенциальной терапией (Perls, 1969). Более поздние исследователи гештальт-терапии пытались доказать, что гештальт-терапия
является наиболее экзистенциальной формой терапии, которая опирается на феноменологическую онтологию осознавания, Дазайн
(бытие здесь) и телесность (Dubl
in, 1976).

Прежде всего, гештальт-терапия
придерживается экзистенциального взгляда на человека как на существо, которое способно бесконечно открывать свой мир и раскрывать свои новые возможности. В центре внимания гештальт-терапии - человек, который переживает свои радости, потери, страдания. Гештальт-терапия открывает клиенту путь, как жить подлинно, выбирать свое существование, осмысленно его организовывать свою жизнь
и отвечать за себя. Как и экзистенциальная терапия, гештальт
подход широко использует процессы осознавания, она стремится сделать непосредственные переживан
ия более ясными и отчетливыми, она обращена к непосредственному переживанию настоящего (
Робин,
1998).

Подобно э
кзистенциал
ьной терапии, цель гештальт-терапии - помочь клиентам осознать не только, что они делаю
т, но и как они это делают. В ходе терапии гештальт-терапевт
сосредотачивается скорее на процессе (на том, что происходит), а не на содержании (не на том, о чем говорит клиент) (Эн
райт
,2000)

Гештальт-терапия, так же как и экзистенциальная, доверяет непосредственному осознаваник),
она полагает истинным знанием то, что непосредственно дано в переживании, в опыте. В отличие от экз
истенциального подхода, гештальт-терапия практикует не только непосредственное осознавание,
но и систематическое, направленное осознавание
(Перлз, 1995). Также как
и в экзистенциальном подходе, инсайт в гештальт-терапии вытекает из опыта клиента, однако концепция инсайта
в гештальт-терапии - это концепция поля. Инсайт - это понимание структуры изучаемой ситуации. Широкое использование теории поля составляет отличие гештальт-терапии от экзистенциальной терапии.

Важно, что в центре внимания гештальт-терапии находятся терапевтические отношения. Взаимоотношения между терапевтом и клиентом рассматриваются в экзистенциальном контексте как встреча двух человеческих существ, обладающих уникальным и неповторимым внутренним миром. Для гештальт-терапевта
представляет интерес то, как терапевт и клиент переживают и осознают свои отношения. Гештальт-терапия большое внимание удел
яет развитию терапевтических отношений, которые основаны на заботе, доверии, принятии. Терапевтические отношения выражаются через диалогические отношения Я-ТЫ.
Диалог - это особая форма контакта, где участники развивают отношение к другому как к субъекту, как к самостоятельной и независимой личности, диалог развивает отношения, основанные на подлинности, ответственности и свободе Природу этих отношений подробно описал Мартин Бубер
- экзистенциал
ьный философ
(Бубер,
1993).

Каким образом еще экзистенциальный подход используется в гештальт-терапии? Также как и в экзистенциальной терапии, гештальт-терапия обращает внимание на присутствие терапевта. Необходимо, чтобы терапевт разд
елял с клиентом свои чувства,
наблюдения, личные переживания,
помогая ему тем самым учиться доверять своим непосредственным п
ереживаниям и использовать их дл
я
возрастания осознавания.
Именно непосредственные переживания терапевта являются более сильным инструментом для увеличения осознавания клиента в гештальт-терапии,
чем интерпретации и комментарии, основанные на теориях. Личное присутствие

психотерапевта - достаточно сильный терапевтический фактор гештальт-терапии, который объединяет ее с экзистенциальной терапией. Однако, как говорил Д.Бьюдженталь,
гештальт-терапевт
занимает более активную, а иногда даже и директивную позицию
, по сравнению с экзистенциальным терапевтом.

Все вышеизложенное показывает, что экзистенциальный подход пронизывает гештальт-терапию,
и именно использование этого подхода, на наш взгляд, делает гештальт-терапию такой эффективной и притягательной. Несмотря на сходство экзистенциальной и гештальт-терапии, обе терапии, конечно, имеют четкую границу контакта, и эта граница проходит в области значимости внутреннего опыта клиента.

Это положение нам хотелось бы особенно подчеркнуть. Если экзистенциальная терапия концентрирует свое внимание на внутренних
процессах и переживаниях или субъективности клиента, то гештальт-терапия
в центр своего внимания ставит контакт, цикл построения и разрушения гештальта,
а также способы поддержания и прерывания контакта. Работа с контактом - это специфика и преимущество гештальт-терапии, однако, на практике, сведение всего многообразия событий психотерапевтической работы только к особенностям контакта между терапевтом и клиентом, с нашей точки зрения, существенно ограничивает возможности терапии. Это ограничение может проявиться в том, что психотерапевт не обращается к глубинным внутренним переживания
м клиента, к его субъективности, не раскрывает проблемы клиента в более широком и глубоком смысловом контексте. Эти ограничения могут также лишать собственно терапевтические отношения их трепетной инт
имности, столь
необходимой дл
я подлинных и реальных изменений в жизни клиента.

На наш взгляд; эти ограничения могут быть в значительной ст
епени снят
ы, благодаря овладению знаниями и специфическими практическими методами и техниками экзистенциальной терапии, столь родственной, как мы стремились показать, гештальт-терапии. Понимание сути экзистенциального подхода и знание принципов его практического применения, поможет гештальт-терапевтам
развить в себе сензитивность
к экзистенциальным аспектам психотерапевтического процесса и позволит более активно и осознанно использовать их в своей работе. Прежде всего применение принципов экзистенциального подхода создаст возможность для
более эффективного использования в гештальт-терапии тех ресурсов для изменения, которые заключены в процессах исследования внутреннего потока субъективных переживаний клиента, в процессах поиска. Это сделает работу гештальт-терапевта
более целостной, глубокой и подлинной. Ведь гештальт-терапия
- это терапия, нап
равленная на фундаментальные изменени
я жизни.

Литература

1
.Бьюдженталь Д.
Наука быть живым. М.,
Клас
с, 1
999.

2.Бубер М. Я и ты. М. 1993.

3.Перлз
Ф.
и др. Практикум по гештальт-терапии. С-Пб.,
1995.

4.Робин Ж-М.
Гештальт-терапия. М.,
1998.

5.Ялом И. Экзистенциальная психотерапия. М.,
1999.

6.Bugental J.
The art of the psychotherapy.
N.Y.
1987.

7.Bugental J & Kleiner
R.
Existential psychotherapies.
In Comprehensive handbook of psychotherapy integration, (Ed.) Striker G.
& Gold J. N.Y. 1993.

8.Dublin J. Gestalt
therapy, Existential-gestalt
therapy and/ versus Perls-ism. In The growing edge of gestalt therapy. (Ed.) Smith E.
N.Y. 1976.

9. May R.,
Angel E & Ellenberg
H.
Existence. N.Y. 1958.

10. Perls F
Gestalt Therapy Verbatim. Cat
. Real People press, 1969.

49

ГЕШТАЛЬТ-ТЕРАПИЯ
НАРЦИССИЧЕСКИХ
РАССТРОЙСТВ ЛИЧНОСТИ.

ЕЛЕНА КАЛИТЕЕВСКАЯ

В данной статье читатель не найдет систематического изложения теории нарциссизма. Интересующиеся могут обратиться к обзорной работе X. Хензелера
(1998) или статье Х.Ко
хут
а (1968/2000), опубликованным на русском языке,
а также к другим работам Кохута,
наиболее полно, на мой взгляд .
представляющим описание развития и лечения нарциссизма в психоаналитической парадигме. Мне же хочется сделать акцент на подходе к данной проблеме в позиций гештальт-терапии,
находящейся в постоянном творческом диалоге с психоанализом и экзистенциальной психологией личности.

Начать следует с базовой предпосылки, что в лю
бом человеке присутствуют три основных составляющих (Д
. Хломов, 1996, 1
997), обеспечивающих реали
зацию трех потребностей — в безопасности, привязанности и свободе действия (соответственно, шизоидная, пограничная и нарциссическая
составляющие). Нарциссический
же фокус для меня связан в значит
ельной степени с потребностью в достижении. Человек с нарциссической
фиксацией — это человек, который постоянно очень много требует от себя и от других и живет в поле очень высоких ожиданий.

Один из механизмов формирования нарциссизма можно обозначить как "нарциссическую
травму" (H. Kohut,
1971), переживаемую ребенком как утрата обожаемого значимого взрослого, или как тотальное разочарование в нем, или как внезапное и приводящее к отчаянию осознание недоступности и неважности для родителей его эмоционального состояния. На смену фазе грандиозного удовольствия и гармонии приходит сознание бессилия и полного отсутствия поддержки, сопровождаемое сильными аффекта
ми, с которыми ребенок еще не умеет справляться. После этого он уже никому не верит, чувствует себя крайне небезопасно в
контактах и избегает близких отношений. Формируется механизм опережающего отвержения:
"Я очень боюсь, что меня отвергнут. Поэтому я буду отвергать раньше, чем отвергнут меня. Так мне безопаснее, потому что я не переживу еще раз такой боли от разрыва, такого ужаса, такой катастрофы..." Чем меньше остается близких людей, тем более значимыми становятся они в жизни данного человека, тем катастрофичнее их отказ выполнять функции совершенных нарциссических
объектов.

Говоря о предпосылках развития нарциссизма, стоит также заметить, что в основе нарциссической травмы обычно лежат нарциссические
фиксации самих родителей (Х. Кохут,
1968/2000), что выражается в отсутствии эмпатического
контакта между ре
бе
нком и родителями (G.Yontef,
1993). Вспоминая свое детство, нарциссический клиент часто говорит, что у него было замечательное детство, все его любили, более того, семья им гордилась. Такой ребенок был фокусом самоутве
рждения семьи. Такой ребенок всегда мог прочесть стихотворение и сплясать в нужный момент перед гостями. Это ребенок, о котором можно было сказать соседям или коллега
м: "У меня такой замечательный ребенок. Он столько знает, с
только умеет!" Невольно вспоминается одиночество вундеркиндов... Оказывается, что нарциссические клиенты плохо помнят свое детство. Они помнят событийный ряд того, что происходило с ними, кто был в составе семьи, куда и когда семья переезжала, какие-то факты из школьной жизни, куда ездили отдыхать, кто болел, рождаю
тся или умираю
т, свои собственные занятия и болезни...,
однако они совершенно не помнили того, что сами при этом чувствовали. Такие клиенты не помнили себя в зоне своих чувст
в, отношений и детских фантазий, не могли воспроизвести свой внутренний детский мир, не могли по простой причине — их внутренним детским миром никто не интере
совался... Родители обычно ин
тенсивно развивали ребенка, отдавая в музыкальную школу,
обучая языкам и т.д., но очень редко расспрашивали: "Что происходит в твоей жизни? Что сегодня было тебе интересно? Может быть, т
ы чем-нибудь огорчен? Расскажи мне об этом." Постепенно в ходе терапии начинают вспоминаться такие болезненные вещи, что мало сидели по вечерам, что некому было рассказать таинственное и сокровенное, что никогда не хвалили за реальные, пусть маленькие достижения в том, что было действительно интересно, а когда брали с собой куда-нибудь, то общались между собой взрослые, а ребенка периодически спрашивали: "С тобой все нормально? Ну, очень хорошо!" Т.е.
это ребенок, который, выражаясь научным языком, не получал внимания к зоне своей детской внутренней феноменологии и не научился это делать. Не научившись делать этого в детстве, он как-то не привык делать это и во взрослой жизни, ни по отношению к себе, ни по отношению
к другим. Говорят об отрицании собственных чувств у нарциссических
личностей. Это не означает, что человек ничего не чувствует, просто он не привык пользоваться собственными чувствами для того, чтобы вступать в контакт.

Таким образом, человек с нарписсической
фиксацией пост
оянно живет в поле высоких ожи
даний, связанных с достижениями, но абсолютно не уважает свой внутренний мир, редко обращается к себе как к достойному собеседнику для того чтобы принять решение. Это невнимание и неуважение к зоне своего внутреннего Я естественно проец
ируется и на других. О таких людях нередко говорят: "Он занят только собой и никем не интересуется". Это люди, которые прекрасно контактируют, обладая социальными навыками, эффективно простраивают
свою деятельность, но, достигая результатов, не могут ими пользоваться. Как выглядит в повседневной жизни этот человек? Ну, например, он успешно продвигается в каком-то определенном профессиональном поле, после чего он это поле деятельности оставляет и начинает пробовать свои возможности в чем-то другом. Например, был директором ресторана, был в совете директоров крупного бизнес-центра, изучил несколько языков, но ничем этим по большому счету не пользуется и не интересуется.
У него доминирует постоянная потребность в достижениях для подтверждении своей ценности, которая хронически фрустрирована.
Он убеждается, что вообще-то может делать то или это, а дальше интерес пропадает. Контакт ему не очень интересен, а погружение в мир переживаний другого человека часто вызывает сильное нап
ряжение и раздражение. Можно обозначить это как "верхушечные ценности": ему важно определить, что знает и умеет этот другой, насколько он ценен и можно ли рассказать о себе что-либо подобное, возможно ли с ним конкурировать.

Когда нарциссов описывают в разных источниках, их описывают по-разному. Иногда как людей холодных, жестких, склонных к самолюбованию, стремящихся к власти и манипулированию, неприятных в общении, а иногда как разочарованных и очень несчастных, неуверенных в себе и растерянных перед контактом,
страстно желающих близости и неспособных ее установить. Можно смотреть на нарциссические
проявления как на вину — это будет бытовой взгляд. Можно смотреть на них как на серьезную проблему — это будет взгляд психотерапевта и человека. Главная заповедь терапии — не наказывать клиента за то, что он клиент.

Если мы обратимся к знаменитой "кривой контакта", то условный клиент, описываемый здесь, останавливается в верхней точке, используя эготическую реакцию. Он сохраняет контроль и не способен продвинуться дальше в своей потребности, отпустить границу и что-то наконец получить. Кроме того, специфика эготизма еще и в изоляции от "id", в нечувствительности к собственным потребностям и фигурам процесса. Изидор
Фром
писал, чт
о
"нарциссический
характер с помощью языка гештальт-терапии
может быть описан как кто-либо, представляющий для здоровой конфлюенции
опасность, которая с наибольшей вероятностью возникает на тех стадиях контакт
а и возврата, которые мы называем "финальный контакт""
(И.Фром,
1
995, с.14). Терапевтическая работа, однако, сконцентрирована отнюдь не на попытках "пробиться" в верхней точке кривой контакта. Основные усилия терапевта сосредоточены на работе в фазе преконтакта
и состоят в восстановлении обращения клиента к своей внутренней зоне и в оживлении у него чувствитель
ности к отчужденным фигурам интереса и телесного опыта.

Мощным сензитивным
периодом для формирования и фиксации нарциссических нарушений является подростковый возраст. Это возраст здорового нарциссизма, когда все мы встречаемся с экзистенциальным вызовом, обращенным к ценности внутреннего Я. Основной слом у нарцисса происходя
т именно в этой зоне — в переживании ценности своего Я. Такой человек с большим стыдом относится к себе реальному, он слит со своим грандиозным образом и идентифицирован с базовым изъяном. А реальная феноменология существования все время ускользает. И это то, что очень характерно для переживаний подростка.

Нередко родители переживают взросление
ребенка как "утрату". Или они жалуются на то, что у них в семье подросток, как будт
о это диагноз. Некоторые просто говорят: "Верните нам нашего ребенка!" или "сделайте что-нибудь, чтобы он вырос и с ним наконец можно было бы иметь дело, пусть ведет себя как взрослый". Действительные переживания реального подростка отходят при этом на второй план .

Психоанализ и индивидуальная психология обращают нас к ранним детским переживаниям для понимания трудностей и болезней взрослых. Признавая справедливость этого, замечу,
что именно у подростков по мере созревания некоторых ментальных функций и изменения социальной ситуации развития впервые появляется возможность выделить себя из окружающего мира и сознательно отнестись к себе как к личности. Это связано с развитием ретрофлексивной
функции сознания (И. Польстер,
М.
Поль
стер, 1997) в ее позитивном значении как основы для обращения к себе при совершении сознательного выбора, учитывающего систему личностных ценностей в индивидуальной картине мира.
Безусловно, и ребенок способен к сознаванию
и переживанию себя в мире, но как "части" этого мира. Детские решения могут быть поняты в смысле выживания и адаптации к тому, что есть этот мир. Будучи уже изгнанным из мира детства,
но еще не принятым во взрослый мир, подросток чувствует, что ему нет места на земле,
пока он не найдет ответа на основной вопрос: Кто Я? Доверие к себе дает право на активность, на свободу
действия и отн
ошения,
в кон
ечном счете, право на жизнь. Рожденное
Я перестает быть фигурой,
фигурой становится мир возможностей, окружающая среда, люди. Только после этого может появиться отношение к другому человеку как к Ты, как к личности, являющей иную форму бытия. Именно это и лежит в основе эмпатической
индивидуализации, отношений Я—Ты (Бубер,
1923/1
995), именно в этом основной фокус терапии при нарциссических расстройствах. Нерожденное Я
остается вечной фигурой, заслоняющей жизнь (Е.Калитеевская.
1997). На поддержание этой фигуры тратится колоссальное количество энергии.

Мои исследования и работа с подростками и их семьями позволяют у
тверждать, что базовой предпосылкой для формирования позитивной самооценки и доверия подростка к себе является родительское доверие,
т.е. эмоциональное принятие родителем подростка без постоянного контроля и ограничения его автономии, без доказательств того, что он достоин этого принятия. Это любовь к подростку, который точно не совершенен и уж
совершенно точно не способен в данный момент л
юбить и принимать себя. Однако подобное утверждение выглядит весьма пафосно,
если не учитывать необходимость дл
ительной работы с родителями по поводу их встречи со своим "вну
тренним подростком" и принятия ими своей собственной подростковости.

Если чувство ценности Я оказалось разрушенным в подростковом возрасте, то человек может оказаться обреченным всю жизнь доказывать право на существование, ввязываясь все в новые и в новые ситуации бесплодных достижений, которые всегда оказываются недостаточными, неспособными скомпенсировать чувства стыда и унижения. Ядром нарциссической
проблемы является сочетание успешности и отсутствия у человека внутреннего права быть таким, каков он есть. Как я уже писала (Е.Калитеевская,
1997), подросток
— это не возраст. Это переживание, которое может быть в любом возрасте. Избегание этого переживания означает избегание п
роживания стыда, разочарования, зависти, унижения, бессилия, отчаяния, одиночества и ярости
. Отсутствие конструктивного опыта проживания этих чувств как опыта отношений превращает их в вечную угрозу самому существованию Я.

Переживание разочарования связано с крахом идеи совершенства мира. Ребенок достаточно рано сталкивает
ся с несовершенством мира, хотя бы в силу того, что он не всем может управлять и люди, которым он доверяет, могут иногда подводить, уходить и не возвращаться некоторое время, а потом возвращаться и нуждаться в прощении. Переживание разочаровани
я
подразумевает в здоровом варианте развития огорчение
и утешение со
стороны эмпатически
настроенного родителя. Утрата первичной иллюзии должна быть оплакана в присутствии значимого взрослого, подтверждающего ценность ребенка и значимость
отношений, что служит основой прощения
и позволяет ребенку становиться все более толерантным к собственным неудачам и несовершенству родителей. По отношению к значимым друго
м прощение позволяет отпустить
идеализированный объект и отделиться самому, сохраняя надежду и благодарн
ость.
Именно прощание,
отпускание нарциссического
объ
екта в сочетании с сохранением включенности в отношения с ним служит
основой формирования той дистанции, на которой становится возможной подвижность контакта, расставание и встреча.
Примитивная идентификация
через слияние с объектом сменяется открытием собственной идентичности (Э.Эриксон,
1964/1996). Нарциссический
объект превращается таким образом в субъекта
взаимодействия и отношения приобретают субъект-субъектный характер, где оба партнера являются ценными и неидеальными. Если всего этого не происходит, ребенок будет стремиться избегать разочарования всеми возможными способами, стараясь не очаровываться понапрасну, потому что очень больно разочаровывать
ся, а справиться с огорчением бе
з
утешения,
в одиночку ему не под силу. Только опыт разочарования, прожитый а отношениях принятия, создает устойчивость к разочарованию и позволяет нам сохранять некоторые необходимые всем нам иллюзии и способность к здоровой конфлюенции.

Переживание стыда является важным для созревания личности, в том случае, если стыд ситуативен и выполняет регулирующую функцию в осознавании
границ свободы, участвуя в формировании того, что называют совестью. Однако глобальный токсический стыд направлен как поражающий удар прямо в центр чувства Я нарциссического клиента, постоянно сталкивая его с унижением и сознанием собственной дефектности (В. Ван Де
Риет,
1
997). Существует много литературы по гештальттерапии
стыда (см. обзорную статью Роберта У. Резника, 1999).

Мне бы хотелось поделиться собственными размышлениями о работе со стыдом. Стыд — это социальное чувство. Обычно стыд рассмат
ривают как диалог с неким интроецированным
нормативным идеалом. Но человек всегда стыдит себя с помощью проекции, т.е. какой-то картинки, где присутствуют три персонажа: подсудимый, судья и публика (свидетель). Нередко свидет
ель представлен неявно, будучи слитым с одним из двух других персонажей или растворенным в них обоих. В том случае, если свидетель не представлен явно, его следует вообразить, поскольку именно в этом персонаже есть то человеческое, которое феноменологически присутствует в клиенте, но является отчужденным. С моей точки зрения, стыд — это всегда триалог.
Бессилие в переживании стыда наступает в основном за счет идентификации с двумя персонажами, при игнорировании чувств третьего. Однако именно в чувствах игнорируемого третьего персонажа может содержаться и обычно содержится ресурсная эмоция, способная интегрировать личность. Оживляя свидетеля осуждения, мы встречаемся с неожиданными порою чувствами: безразличием, любопытством, торжеством, яростью, раздражением, жалостью и нежностью, юмором, удовольствием, отвращением и т.д. Полезнее дать прояв
иться этим чувствам, чем сбрасывать все в "мусорную корзину" стыда. Важно подчеркнуть, что взгляд на картинку осуждения из третьей позиции, позиции свидетеля должен осуществляться при поддержке эмпатически
настроенного терапевта и в диалоге с ним. Надо сказать, что стыд поражает не само Я человека, а скорее его образ собственного Я. Кроме того в переживании стыда всегда присутствует, часто в скрытом виде, элемент удовольстви
я, возбуждения. Мы никогда не скажем "покраснел от страха" или "покраснел от грусти". Но мы часто слышим такие выражения "покраснел от удовольствия", "покраснел от стыда", "одновременно испытал стыд и возбуждение" и т.д. Если моральная часть стыда позволяет быть чувствительным к границам образа Я, фиксируя эготическую
реакцию, то содержащееся в стыде, но отчужденное возбуждение стремится разрушить эту границу, эту эготическую реакцию и удовлетворить потребность. Таким образом, восстанавливая скрытое в стыде возбуждение через чувства отчужденного "свидетеля", мы возвращаем личности значительную часть энергии, способной стать д
ня
клиента целительной энергией. Ценность сохранения образа здесь вступает в диалог с ц
енностью опыта. Приведенные выше положения могут показаться спорными, но я лишь высказываю свое мнение,
что подразумевает возможн
ость диалога.

В рамках данной статьи я не имею возможности коснуться всех угрожающих эмоций, таких как зависть, унижение, беспомощность и т.д. Возможно, это тема для другой статьи. Скажу только, что в каждой из этих форм эмоционального сопротивления спрятан ресурс, который может проявит
ься только в случае появления этого чувства на границе контакта. Сопротивление же сопротивлению, т.е. избегание подобных эмоциональных состояний забирает большую часть энергии и интереса в жизни. Ф. Перлз
(1969/2000) назвал это "парадоксальным неврозом"
.

Отличительной чертой людей с нарциссической
фиксацией является их категоричность. Восприятие жизни у них крайне полярно, а механизм идеали
зации/обесценивания делает их неспособными или крайне мало способными жить в зоне чувств средней интенсивности. Зона работы терапевта — это зона "средних чувств", это работа про ценность маленьких шагов. В отличие от нарциссического
клиента, у которого обычно есть какой-нибудь большой проект, работа терапевта — это работа про ценность маленьких проектов. Терапевтический контакт — это ценный контакт, но не полный, окончательный и единственный контакт, который очень страшно потерять, ведь в жизни клиента обычно есть фигуры, более значимые, чем терапевт. Терапевтический конт
акт — это небольшой контакт, мы встречаемся на какое
-то время и на какое-то время расстаемся, чтобы продолжить нашу работу и поговорить о чем-то важном. Если терапевт настроен эмпатически,
но эмпатия
его неагрессивна и спокойна, если он не приближается очень быстро и очень близко с интенсивной готовностью немедленно помочь, а остается на своем месте, будучи включенным, то клиент постепенно успокаивается. От многих своих клиентов
я слышала примерно следующее: "Я начинаю терять форму". Мимика лица расслабляется, поза становится менее напряженной. Если клиент хочет быть "хорошим клиентом", который быстро продвигается в терапии, да еще при этом очарован терапевтом, то для терапевта важно проявлять человечность, не используя театральных техник, т.е. не стараться произвести на клиента впечатление хорошо отлаженного совершенного терапевтического механизма. Если терапевт попадется в ловушку и будет стараться показать, какой он замечательный терапевт, будет давать гарантии быстрого успеха терап
ии и, грубо говоря, выпендриваться перед клиент
ом, то развитие такого нарциссического контакта имеет довольно точный прогноз: две-три мощные, энергетически сильно заряженные встречи, после этого — разрыв, разочарование, оплевывание
"иконы" и нежелание к этому терапевту больше приходить. В случае, если терапевт недостаточно подготовлен, может произойти очень быстрое наступление фазы негативного переноса, слишком быстрое и для терапе
вта, и для клиента, которое они оба не в состоянии перенести.

Ценность
внутреннего мира и позитивное чувство Я формируются благодаря тому, что род
ители интересуются внутренней жизнью ребенка. Для нарциссического клиента, который не привык, чтобы его внутренним миром интересовались, вопросы терапевта могут звучать совершенно неожиданно. Поэтому, в течение длительного времени, особенно на первых порах, терапевт находится в позиции хорошего роди
теля, способного пони
мать, что клиенту трудно и непривычно говорить о своих переживаниях, вообще трудно находит
ься в ситуации, когда его слушают, потому что это вызывает раздражение и нед
оверие. Терапевт находится рядом, его поддержка является стабильной и ровной. Не стоит все время говорить: "Я
так хорошо тебя понимаю! Это сильно во мне отзывается!" Эти псевдогуманистические реакции являются для нарциссических
клиент
ов очень настораживающими, они могут начать думать, что терапевту от них что-то нужно. Поэтому эмпатическое
выслушивание — это очень ненавязчивое, несколько дистанцированное
выслушивание, именно выслушивание, а не предложение немедленно работать по поводу предъявленных проблем.

Долговременная стратегия терапевта строится на постепенном включении собственных чувств в про
цесс терапии. Терапевт при этом использует собственные чувства как
ценные сигналы, помогающие ему сориентироваться в качестве контакта с клиентом. Понять, что происходит с клиентом в контакте, часто можно только через чувства терапевта. Личностно-ориентированная терапия предполагает, что основным инструментом работы является личность терапевта, а не набор усвоенных техник. Терапевту неизбежно прихо
дится быть чувствительным к феноменологии своего собственного существования, признавая
ограниченность собственного знания. О том, как терапевту использовать свои чувства в терапии, я довольно подробно писала в своей статье о ресурсах несовершенства (Е.Калитеевская,
1997). Речь идет не об отреагировании
со сто
роны терапевта, а именно об осоз
нанном включении им с
воих чувств в процес
с. При этом терапевт должен быть готов встретиться со стороны клиента со следующей реакцией: "Мы тут сидим и просто разговариваем, а мне бы хотелось, чтобы Вы наконец занялись со мной терапией!" Для терапевта порою сложно бывает выдержать агрессию и некоторые терапевты могут начать
защищаться и пытат
ься быть очень
эффективными и ав
торите
тными.

Работа с нарциссическими
клиентами — это очень дл
ительная и медленная работа в зоне преконтакта,
когда терапевт помогает клиенту быть внимательным к возникающим фигурам, проявляет терпение и уважение, позволяет клиенту самому совершать маленькие открытия и не спешит понять за него. Терапевт должен быть готов к постоянному обесцениванию клиентом достижений терапии и к постоянному беспокойству клиента: "Насколько эффективен наш процесс? Мы уже 40 минут с Вами разговариваем — эффективна эта сессия или нет? Я хочу уйти с результатом".

Эта работа является выз
овом для терапевта. Способны ли мы выдерживать несовершенство собственных детей и оставаться с ними тогда, когда они делают то, что нам очень не нравится и отстаиваю
т свои ценности? Каковы наши отношения с детьми? Способны ли мы сохранять отношения с клиентом, испытывая друг к другу на протяжении долгого времени самые разнообразные и противоречивые чувства?

У нарциссического
клиента всегда есть страх близости, страх, что его отвергнут, оборвут, соблазнят, а потом бросят. Задача терапевта — ничего не делат
ь в этой ситуации, а просто быть. Это означает: "Я здесь. Я слушаю тебя. Мне стало интересно то, что ты только что сказал, но сейчас мы, кажется, уходим в сторону и я стал хуже понимать тебя. Помоги мне понять тебя лучше". Это мягкое возвращение клиента к его собственной феноменологии, к его собственным фигурам постепенно помогает клиенту учиться прислушиваться к себе. Терапия — это процесс выращивания внимания и уважения к себе и обучение чувствительности к процессу и у клиента, и у терапевта.

Нередко нарциссические
клиент
ы пугаются и стыдятся, если не могут в начале сеанса четко сформулировать проблему. Возникает впечатление, что им кажется, что пришли они зря и права на внимание не имеют. Как будто пришли в гости без подарка. Очень важно, чтобы клиент научился приходить без текста, чтобы ценность достижений терапевтического контакта не была продумана заранее, а рождалась непосредственно в контакте. Важными словами терапевта, помогающими клиенту немножко расслабиться, "потерять форму", начать дышать и перестать
чего-то достигать могут быть такие, как: "Я от тебя сейчас особенно ничего не ожидаю
... Ты вполне можешь не знать, о чем прямо сейчас начать говорить… Я и сам не очень представляю, о чем сегодня будет наша работа, я только могу быть внимательным и помогать тебе осознавать то, что происходит с тобой..." Простые фразы способны снизить
пафосность
вопроса об эффективности терапии. Но для этого терапевту важно поработать с собственной нарциссической
составляющей, справиться со страхом не быть идеальным терапевтом, допускать
для себя возможность ош
ибаться и говорить об этом клиенту: "Важно, чтобы ты следил за тем, чтобы мы говорили о вещах, интересных тебе, ведь я могу увлечься собственными соображениями".

Когда переживается первый шок, связанный с тем, что терапевт оказывается еще и человеком, можно начат
ь дви
гаться дальше к встрече двух людей, которые отличаются друг от друга, но которых это не разрушает,
и не разрушает их контакт. В этой зоне мы можем переживать разные чувства, в том числе и негативные, но это не является катастрофичным.

Чтобы подвести итог сказанному, скажу коротко еще раз про позицию терапевта в работе с нарциссическими
клиентами: дистанцированное
ненавязчивое эмпатическое
выслушивание, сдержанное, спокойное и стабильное; хорошее понимание того, что клиенту очень трудно говорить о своем внутреннем мире и оживлять детские воспоминания; понимание, что это длинная медленная работа, в основном работа в зоне преконтакта:
нужно прожить все это в зоне "средних чувств", без особого размаха, очарований и нарциссического самоутверждения терапевта,
без ожиданий немедленной эффективности, организуя пространство,
где высшим терапевтическим ресурсом является человечность со всем ее несовершенством.

1.Бубер
М.
(1
923) Я и Ты //
Бубер
М.
Д
ва образа веры. М.:
Республика, 1995, с. 15-92.

2ан дер
Риет
В. Взгляд гештальттерапевта
на стыд и вину //
Гештальт-97.
М„
1997, с. 12-23.

3.Калитеевская
Е.
Ресурсы творческого несовершенства //
Гештальт-97. М..
1997, С.35-
42.

4.Кохут
X. (1968) Психоаналитическое лечение нарциссических
расстройств л
ичности: принципы систематического подхода //
Антология современного психоанализа. М.:
ИП
РАН, t.1, 2000, с. 409-429.

5.Перлз
Ф.
(1969) Эго,
голод, и агрессия. М.:
Смысл, 2000.

6.Польстер
И.,
Польстер
М. Интегрированная гештальт-терапия.
М.:
Класс, 1997.

7.Резник Р.В.
"
Порочный круг" стыда: альтернативный гештальт-подход
//
Российский гештальт.
Новосибирск; Москва, 1999, с.9-24

8.Фром
И. Гештальт-терапия и "Гештальт" //
Гештальт-94.
Минск, 1995, С.8
-14.

9.Хензелер
X. Теория нарциссизма //
Энциклопедия глубинной психологии. М.:
MGM-Interna,
т. 1
, 1998, С.463-
482.

10. Хломов
Д.
Динамическая концепция л
ичности в гештальт-терапии
//
Гештальт-96. М..
1996, С.46-51.

Хломов Д. Индивидуальная история нарциссизма //
Гештальт-97. М.,
1997, С.24-28.

Эриксон
Э.
(1964) Идентичность: юность и кризис. М.:
Прогресс, 1996.

Kohut Н.
The Analysis of the Self. N.Y.,
1971.

YontefG.M.
Awareness Dialogue and Process. 1993.

СУПЕРВИЗИЯ
КАТЕРИНА БАЙ-БАЛАЕВА

Так уж получилось, что на сегодняшний день тема супервизии
дл
я меня то ли не очень актуальна, то ли не очень ин
тересна
Гораздо любопытнее для меня же самой, почему это именно так, ведь речь идет о профессионал
ьных отношениях, в которые не могут не вплетаться личные, что создает и свои проблемы,
и, в то же время .
имеет свою особенную прелесть. В чем тут дело. я сама не очень хорошо понимаю, у меня есть смутное чувство, что отношения терапевт-клиент меня интересуют больше, чем терапевт-супервизор, однако не могу не признать, что влияние и пользу супервизии я ощутила на себе. В связи с этим то, что я хочу сказать о супервизии, будет скорее результатом наблюдения, чем длительных и серьезщлх
раздумий на эту тему.

Прежде всего, есть супервизия,
как некий процесс, помогающий профессиональной деятельности терапевта, а есть поддержка терапевта в его состоянии, то есть доброжелательно высказываемые впечатления о том, что в работе «понравилось», а что «не понравилось», которые звучат в ответ на просьбу терапевта «сказать что-нибудь» о его работе.

В моем понимании супервизия имеет своей задачей восстановление творческой активности терапевта, если она по какой-то причине оказалась заблокированной, проще говоря, супервизор «призван» восстановить способность терапевта продолжат
ь работать. Это происходит
путем обнаружения проблемной области терапевта, которая пересеклась с проблемой клиента, и осуществляется супервизия по запросу терапевта.

В результате терапевт начинает лучше сознавать, как и какие выборы он делает, каким
путем ведет своего клиента,
а какие возможности сознательно «отсекает» или бессознательно игнорирует.

Основана супервизия все на том же воспроизведении незаконченных сит
уаций и стремлении к их завершению таким образом, чтобы эмоциональный конфликт,
лежащий в их основе, был разрешен, «закрыт», и личность могла бы сосредоточить свое внимание на решении следующих задач.

Затруднения в работе терапевта часто являются результатом совпадения проблемных областей терапевта и клиента. Те переживания, которые мешают продвижению в работе с кли
ентом ,
и те способы, которыми терапевт себя блокирует, избегая своих «проблемных чувств», воспроизводятся им в работе с супервизором, дело которого обнаружить эти способы блокировки и сами проблемные области, чтобы в дальнейшем сам терапевт мог обращать на них внимание, а в случае необходимости «проработать» их со своим психотерапевтом.

Супервизия нужна, когда после сессии или более дл
ительного отрезка работы, терапевт чувствует незавершенность и неудовлетворенность ходом своей работы с клиентом и вряд ли можно говорить о собственно супервизии, когда у терапевта с клиентом все в порядке. Если терапевт все же говорит о необходимости супервизии, мне кажется речь идет о поддержке, желании услышать комментарии к своей работе, что часто бывает у начинающих или не очень уверенных в себе терапевтов.

Супервизия может включать и «разбор полетов», то есть проц
есс-анализ работы терапевта, и прослеживания какого-то проявления терапевта, являющегося для него проблемным на данном этапе, например, проявления агрессии, слабости, или с определенным клиентом.

Существует еще один вариант обратной связи терапевту, который я не могу однозначно назвать супервизией.
Это комментарии к тем шагам, которые терапевт делал в своей работе, с высказыванием своих предложений относительно других возможных вариантов продвижения в сессии.

Здесь же хочу сказать, что на мой взгляд, супервизия - это не обу
чение, с четкими рекомендациями, как надо действовать для достижения наилучшего результата и набором правил, которые надо соблюдать, и в то же время, это не терапия терапевта, поскольку границы супервизии проходят там, где заканчивается работа с профессиональными затруднениями в конкретной работе с конкретным клиентом и начинается работа с личными проблемами терапевта. Грубо говоря, если нет конкретной работы, вызывающей затруднения, а есть запрос терапевта «поработать, например, с моим страхом», то это запрос не к супервизору, а к индивидуальному терапевту. Кстати, здесь могут начаться всякие тонкости отношений, если подобный запрос поступает к супервизору при наличии своего терапевта, и уж если с чем работать «
в обход» личного терапевта, то скорее, всего именно с этим. (
Никак я не могу отвлечься

от реалий нашей жизни ).
При отсутствии своего терапевта, разумеется ,
и супервизор может «пролечить» ,
но для меня в этом случае границы супервизии
начинают распл
ываться.

Главное отличие супервизии от индивидуальной терапии на мой взгляд, в том, что первая предполагает «горизонтальные» отношения между супервтором и терапевтом, то са
мое равенство, которое в индивидуальной терапии является скорее приманкой для клиента, чем реальностью отношений. В реальной терапии власть всегда в руках терапевта, и именно это является важным фактором «продвижения» клиента. Распределение степени власти меняется, но «перевес» остается за терапевтом.

Когда в процессе супервизии супервизор начинает «
лечить» терапевта, то есть открыто переходит к «решению» его личностных проблем, происходит абсурдное смешение взаимоисключающих позици
й( в одном месте и времени ):
партнерской и иерархической. С этим связано и то, что я думаю, учителя вполне могут запрашивать супервизию
у своих учеников, однако, терапии это касаться не может. Ученики не могут быть терапевтами своих учителей, и это не связано с компетентностью или не компетентностью.

Я полагаю, что на уровне бессознательного хороший учит
ель может быть соотнесен с родительской фигурой, и должно пройти немало времени, чтобы влияние переноса значит
ельно снизилось. Отношения учителя и ученика есть отражение того же порядка вещей, в соответствие с которым лю
бой человек имеет родителей, которые о нем заботятся, оберегают его, пока он слаб, обучают всему необходимому для жизни и в глубине души остаются для человека источником бескорыстной любви и жизненного опыта. Вырастая, уже дети осуществляют эту заботу о родителях, но, пока они живы, взрослые остаются немного деть
ми, в смысле присутствия чувства прочной связанности с кем-то, в поиске защиты и опоры, обращаясь уже не столько к конкретным родителям, а к собственному мифу об идеальных родителях, в чьей единственной в своем роде любви продолжают нуждаться. Слабость, беспомощность родителей наносит глубокую рану, причиняет боль обиды и горечи, рождает чувство, что тебя обманули, или едкую непереносимую жалост
ь, растерянность, печаль и сожаления. (Нам некуда спрятаться и негде «отлежаться». Наш внутренний ребенок по-прежнему нуждается в защите и одобрении и это нормально и правильно, таковы его особенности как составляющей нашей внутренней психологической структуры. Можно до Второго пришествия твердть
о «хорошем родителе самому себе» как идеальном решении вопроса безопасности и независимости, но. Честно сказать, мне так и не повезло увидеть этот вариант воплощенным кем-либо в полной мере.) Кстати, осуществление именно этого «идеала» в семейных отношениях, когда позиции и роли родителей и детей ясны и определенны, формирует наиболее успешных и «здоровых» в психологическом смысле людей. Как бы ни складывались отношения с родителями в реальности, потребность в этом мифе, если хотите, и силу его воздействия, сознаваемую или нет, отрицать трудно.

Здоровая потребность в авторитете, идеале, которая скорее может переживать
ся как потребность в з
ащищенности
кем-то большим, чем ты сам, реализуется в связанности с родителями или фигу
ра
ми уже во взрослой жизни способными их заменить. Но эти фигуры должны быть чуть больше тебя, в каком-то внутреннем психологическом смысле. О родителях хорошо бы заботиться, но учит
ь и «
воспитывать» их, давая этим невольно и с самыми лучшими намерениями, понять, что их опыт жизни малопригоден, занятие вредное и пустое. И это нормальный, обычный, ход вещей, заложенный в нас изначально, и в нашу биологическую и в психологическую природу, одна из составляющих внутренней упорядоченности и устойчивости.

В психотерапии, особенно продолжительной, воспроизводятся отношения зависимости, отношения с властью и авторитета-ми, путь возрастающей самостоятельности, который каждый проходит по мере взросления.
Это происходит и на символическом уровне отношений, где терапевт занимает место важнейших фигур в жизни клиента и первое место принадлежит родительской, заботящейся или отвергающей фигуре. И это отражение реальной жизни любого человека теперь уже на ином,
символическом уровне.

Этот же порядок вещей отражается в отношениях учит
ель-ученик в более или менее мягкой форме. Психотерапия - это особый вид деятельности, специальность, в которую и приходят не так, как в любую другую профессию, и растут в ней иначе. Я подозреваю, что хорошее обучение психотерапии неи
збежно формирует перенос, наверное, прежде всего детско-родительский, и должно пройти не мало времени, чтобы его влияние исчерпало себя. Как в жизни: рост процесс медленный. И если принимать все сказанное во внимание, то терапия учеником учителя тоже несет какой-то дестабилизирующий момент, независимо от степени его осознавания.
Просто в силу установившемуся в жизни порядку вещей. Возможно,
где-то здесь надо искать источник растерянности, неу
веренности и смутного дискомфорта, которые могут сопровождать терапевтическую работу со своим учителем. Вполне возможно, что со мной мало кто согласится ,
или вообще все это имеет значение только для меня. Тем не менее, я рада, что смогла поговорить об этом, для меня во всем этом много жизни, любопытства и чего-то очень .л
ичного.

Клиент «
с улицы»:
что ты хочешь
от меня?

Сегодня я понимаю: в профессиональном отношении мне очень повезло. С самого начала самостоятельной работы я имела дело исключительно с «уличным» клиентом, воспринимающим психотерапевта скорее как мага (
доброго или злого в зависимости от установок к миру вообще ),
который поводит руками, скажет волшебное слово, в крайнем случае даст какое-нибудь зелье приворотное (
или отворотное )
и «
все пройдет». Этот клиент очень смутно представляет, чем ему здесь могут помочь, сильно сомневается, туда ли он пришел, и все, чего он хочет - это «чтоб не болело». «Быть клиенто
м» он не умеет, сообщает о себе не всегда охотно, и только то, что, по его мнению,

относится к делу, а первые же вопросы терапевта способны поставить его в тупик или вызвать раздражение :
«
А какое это имеет отношение к...».
Часто можно встретит
ь и такую реакцию: «Всю жизнь так живу и ничего. Вот и сделайте так, как было
раньше.»

Работать с таким клиентом трудно. Вроде бы он хочет простых и ясных вещей: «чтоб не болело», «чтоб муж не изменял», «чтоб ребенок сл
ушался и уважал», «чтоб на душе так скверно не было», а начинаешь работать и чувствуешь: нет, не то, не принимает твою помощь, что-то другое ему надо от тебя, не хочет он «лечиться», тем более долго. «Уличный клиент», пришедший к психотерапевту от безысходности, перепробовав уже все возможные и невозможные средства, проконсультировавшись с разными специалистами, хочет получить что-то сразу, почувствовать облегчение от этого «
чего-то», что он и сам толком определить не может. И часто так и уходит, оставив терапевта в смутном раздражении и сомнениях в собственной компетентности. (Конечно, не все, приходящие к нам «с улицы» такие, однако работая в обычной городской поликлинике (платной), я чаще всего сталкивалась с этим «типом» клиента и именно о нем мне хочется поговорить.)

Почему ?
Что им надо, в конце концов? Эти вопросы я задавала себе в течении первого года работы, пробовала и так, и эдак
на них отвечать, пока что-то начало проясняться и вместе с этим «работа пошла»:
клиент стал «задерживаться» в терапии.

Я думаю, многое зависит от столкновения неопределенных (даже для себя) ожиданий клиента и представлений терапевта о самом себе и своей работе. Терапевты у нас люди образованные, прочитавшие много умных книжек, да и опыт им подсказывает как, что и с какими клиентами надо делать, «про что» работать. Кроме того, у каждого есть собственное представление о том, что такое психотерапия, как ее надо осуществлять и как не надо, какова позиция терапевта и так далее. А клиент
, он хоть и простой, но хт-рый:
может, он и не знает, чего он хочет, но стоит терапевту начать что-то делать (в соответствии с основными идеалами «изменения» и «новизны»),
как клиент тут же понимает, чего он точно не хочет, и к удивл
ению, даже досаде терапевта, оказывается, как раз этих самых изменений и новизны. Терапевт-то знает, раз клиент пришел, надо работать, изменяться и продвигаться, (вместе с клиентом, конечно, не вместо него), завершать гештальты...
И выходит, что только терапевт начал разворачиваться, получать удовольствие от своей работы, а клиент уже завершил свой гештальт
с ним и тихо вышел из кабинета.

А бывает наоборот. Вроде ничего не делаешь, терапией точно не занимаешься, а клиент ходит из сессии в сессию и ходит, и даже попытки «прояснеть ваши отношения» не могут его «отвадиггь».
Если его «не трогать», то и ходить может долго, и уйти довольным, при этом сообщит, что ему «стало явно лучше». Честно скажу, меня этот феномен интере
совал очень. Все бы ничего, однако такой клиент часто вызывает скуку, чувство, что тебя, терапевта,

просто не заметили, и вообще не понятно, зачем ты был там нужен, а после ухода клиента остается смутная неудовлетворенность: не дали «поработать».

Сущест
вует и другая «разновидность» мешающего работе клиента. На взгляд терапевта, движения к переменам и изменениям у клиента не видно, жизнь его не меняется, однако, его это уже и не сильно беспокоит,
вся активность клиента сосредотачивается вокруг ваших отношений, более тою, все попытки терапевта «поработать» с переносом и выяснит
ь, кто вы для него и зач
ем ему нужны, встречают резкое сопротивление. Такое же сопротивление м
огут вызывать попытки терапевта вернуть клиента к его реальной жизни. Навязывание терапевту определенной роли в своей жизни и «цепляние»
за эту
роль могут быть настолько сильными, что. если продолжать конфронтацию с переносом, клиент просто уйдет. Вы ему нужны именно в этой роли. И точка. Именно за это он будет сейчас платить. Повторяясь из раза в раз, эта ситуация так же чревата для терапевта разочарованием, сомнениями в своей компетентности и скукой. Особенно,
если клиент упорно не хочет сознавать (
или сознаваться вам ),
кто вы для него. Можно, правда, от него отделаться: стат
ь плохим, перестать выполнять для клиента те функц
ии, для выполнения которых у него нет подходящей фигуры в жизни, но осуществление которых ему так необходимо. Реализовать идеалы психотерапии. Или просто позаботиться, наконец, о себе. (Не спорю, есть такие клиенты, которым ни за какие деньги не продашься, себе дороже получится.)

Получается, что на самом деле в обоих случаях клиент хочет, чтобы с его жизнью и с ним самим ничего не делали, скорее он сам даст понять, как с ним надо обращаться, чтобы ему стало лучше, что ,
собственно и есть «перенос», то есть проявление потребности клиента в определенных отношениях, которые он никак не может построить в своей жизни. И хочет клиент именно таких отн
ошений, а не «изменений», ст
оль любимых терапевтами. И никакой баланс фрустрации
и поддержки не заставить меняться человека, который этого не хочет, боится, которого еще не «пригрело» по-настоящему. Кстати, есть феномен «
умирающего» клиенга,
которого уже вроде и совсем «припекло», а он все ни туда ни сю
да не может сдвинуться, не смотря на все ваш
и усилия. Штука простая, большинство панически боится изменений, к героическим подвигам не готовы ни во имя себя, ни во имя терапевта, но тем не менее все хотят жить лучше и легче. И готовы за это платить. Есть, конечно, благодатный клиент, который и двигается, и работает, и изменяется, просто «именины сердца» для терапевта, но его, к прискорбию, меньшинство. Таким образом, чтобы работа с клиентом начиналась и продолжалась, для меня оказалась работающей несколько другая классификация запросов. На самом начальном этапе работы я хочу понять цель клиента: он пришел ко мне за человеческой поддержкой, просто, чтобы его пожалели,
дали передышку, возможность «отсидеться» где-то в безопасности и безответственности, или за возможностью с моей помощью стабилизировать свою жизнь в том виде, в каком она есть сейчас, найти себе что-то вроде психологического протеза, и для меня уже готово «пустое» место

Кате рина Бай-Балаева

Супервизия

не поспешить, доверить клиенту самому распоряжаться временем своей жизни, В реальной работе трудно не почувствовать тот момент, когда клиент «наестся» и захочет чего-то другого. В конце концов, есл и терапевт сделают все, что мог, «ггобы клиент захотел осознать происходящее, не лишая его возможности получать то, что ему нужно, короче, если сам клиент выбирает стиль взаимоотношений с терапевтом и его это устраивает - что в этом плохого? Пусть он получит то, за чем пришел. Терапевт хорошо поработал, если его клиент может жить дальше, с ним или без него, это не самое важное, когда смещается акцент с психотерапии, как особой деятельности, и самого психотерапевта, на «заказчика», то есть клиента. Так много сказано о качествах психотерапевта, о том, каким ему хорошо бы быть и что уметь... Меня первый год самостоятельной работы научили п равде всего терпению и умению ждать, не торопя события, что для меня лично оказал ось совсе м не просто, а так же ясному пониманию, что это я для клиента, а не он для меня, и часто самое главное, что надо от меня клиенту, это моя способность просто оставаться рядом с ним, когда ему это необходимо. Не больше, чем это. Но и не меньше.

в его жизни, или же он уже готов к тому, чтобы что-то менять в своем мире и ему нужна помощь в раскрыти
е своих ресурсов. Чаще всего) до этапа, когда клиент будет готов к реальным изменениям в своей жизни, он должен пройти первые два этапа, причем велика вероятность того, что на одном из них он остановится, решив, что ему достаточно.

И здесь я хочу поговорить о том, почему ситуации, где терапевту не «дают работать» так, как это надо с его точки зрения, то есть способствовать изменениям прямо здесь -и теперь, оказываются такими непростыми. требующими особых внутренних затрат, часто просто истощающими. Терапевт пытается справится со своими переживаниями обращаясь к супервизору, выражая клиенту свои чувства, так или иначе фрустрируя
его, вплоть до изобретения изысканных способов вынуждения
клиента уйти самого.

С одной стороны, вроде бы ничего удивительного: кому охота быть не самим собой, а играть чью-то роль, или поддерживать друг
ого человека, «вкладывая» в него много своего и не чувствуя адекват
ной отдачи, и, таким образом, просто истощая себя. Но с другой стороны, клиент готов платить за то, что ему так необходимо и что он бессознательно рассчит
ывает получи
ть от терапевта, не зависимо от того, нравится это терапевту или нет. Так почему бы не предоставить ему это за его же деньги? То есть не «ответить» прямо на трансферентный
запрос? (Тем более, что всегда можно очистить свою терапевтическую совесть «открыв глаза» клиенту на его действия и понаблюдать, продолжает ли он свою линию или готов попробовать что-то другое.) Возможно, это прозвучит грубо, но психотерапия, будучи и особой профессией и именно профессией, то есть способом зарабатывать деньги, есть изысканное звено сферы обслуживания, а значит клиент платит и вправе получить за свои деньги то, что он хочет. (Разумеется, я говорю о реальных вещах и приемлемых, нормальных зап
росах, о которых шла
речь раньше, а не о «самопродаже
в рабство» и полном разрушении своих границ в угоду клиенту и его деньгам.)

Дальше мне хочется выражаться очень осторожно и я сразу оговорюсь, что воздерживаюсь от обобщений. Когда я пыталась понять и прочувствовать, что стояло лично у меня за скукой, усталостью, неудовлетворенностью работой с клиентами, стремящимися использовать меня для поддержки или стабилизации своей жизни в начале моей работ
ы, я обнаружила, не скрою с досадой и огорчением, свои отчаянные попытки сохранить чувство собственной значимости, ценности, самоуважения в ситуации, где у меня нет ясных опор, где мои ресурсы пока еще ограничены и я чувствую себя не очень уверенно. Однако, это уже мои проблемы, а не моего клиента, который платит за то, что я «обслуживаю» его, а не за поддержание моего комфортного состояния.

По моим наблюдением, «дикий» клиент редко приходит под влиянием одного мотива получит
ь поддержку, стабилизировать свою жизнь или что-то изменить в ней. Обычно, эти мотивы присутствуют либо почти одновременно, либо сменяют один другого по мере продвижения в работе. И здесь очень важно

ИСТОРИЯ одного ПРИСУТСТВИЯ

МАРИЯ АНДРЕЕВА

Мама 6-летней Саши С. обратилась ко мне с просьбой о диагностике интеллектуального развития. Поводом для беспокойства послужили результаты диагностики в детском саду. Маме рекомендовали отдать девочку во вспомогательную школу.

Пока я разговаривала с мамой, этот диагноз вызывал у меня сомнения. Мама и дочка, обе интересные, хорошо одетые и с напряжением отчаянья во всем облике, создавали удивительное ощущение ухоженности и заброшенности одновременно. Весь облик девочки выдавал ее расторможенность.
капризность, некоторую тревожную растерянность, но не умственную отсталость.

Однако в первые же минуты моего с ней взаимодействия (вернее, попыток его наладить) я испытала сильный соблазн присоединиться к мнению коллег.

Ребенок вызывал не просто растерянность, а ужас и ощущение полной безнадежности. Создавалось впечатление, что девочка не слышит, не понимает, чего от нее хотят и просто не способна сосредотачиваться долее 5 секунд. При этом она давала понять, что замечает мое присутствие, так как действовала именно с тем материалом, который ей предлагался (лист бумаги с ручкой, кубики). Причем действовала постоянно, хаотично и не так, как я ее просила.

Так мы «общались» первые минут десять. Меня удерживали в это время исключительно любопытство и азарт: что же происходит и что я могу с этим

сделать? Как-то постепенно Саша начала сосредотачиваться на инструкциях и показала свою полную интеллектуальную сохранность, хотя уровень
развития познавательных способностей оказался довольно низким. Все это она тфоделала,
оставаясь в постоянном хаотичном движении, балансируя на той же грани
между полным игнорированием и пассивным сопротивлением.

Что было для меня удивительно, так это то, что я после работы с ней сове
ршенно не чувствовала усталости (времени у нас ушло больше часа). Саша же, напротив, выглядела утомленной и обессиленной (надо сказать, утомление ей очень шло - она как-то перестала постоянно двигаться и стала похожа на ребенка, с которым можно просто поговорить или поиграть). Конечно, я согласилась с ней работать.

Сначала мама была заинтересована исключительно в развивающих занятиях, что было понятно, так как лишь призрак неумолимо приближающейся шко
лы вынудил ее как-то позаботиться о девочке :
«я и раньше видела, что не все нормально, но просто не могла ею заниматься, а перед школой все-таки надо...».
По крайней мере, радовала не
которая адекватность мамы в оценке сит
уации.

Однако дальнейшая работа показала, что присутствие меня в той комнат
е, ку
да приводили Сашу, было для нее единственно значимым фактором: необычным, угрожающим и притягивающим одновременно. Без сомнений, я была для нее единственной фигурой, которая собирала все ее внимание и энергию, а интеллектуальн
ые задания ост
авались л
ишь тусклым дал
еким фоном. Поняв, что дальнейшая работа в этом напрвлении
без собственно терапевтических занятий будет крайне неэффективной, я предложила маме эти занятия для Саши.

Первая сессия проводилась вместе с мамой. Ни мама, ни девочка не были этому рады, но я была в этом заинтересована. К этому времени я уже успела поближе познакомиться с мамой, и знала, что она прекрасно осознает огромную дистанцию между собой и дочкой,
но не готова приблизиться («вырастет такая же, как я - будет чувствовать себя дурой»).
Мне было важно понять, насколько это разрушает их взаимодействие и стоит ли с этим работать сейчас или отложить до лучших времен.

У меня было ощущение, что я пригласи
ла в гости двух едва знакомых Друг другу людей, которые теперь чувствуют себя доволь
но натянуто и неловко. У Саши была сильно выражена тревога, потребность в безопасности и поддержке, которые мама искусно игнорировала, что был
о неудивительно, поскольку потребность мамы в поддержке была едва ли не выше, чем у Саши. Обращались они исключительно ко мне.

С мамой был заключен договор о терапевтической работе с Сашей при сохранении развивающих занятий с интенсивностью 2 раза в неделю. Маме была предложена индивидуальная терапия. Оговорюсь сразу, что первое после этого совместное занятие я предложила только через год, чем вызвала у мамы приступ ужаса.

Собственно 1 сессия с Сашей была фактически нашим знакомством. До этого занятия структурировала я, и я же удерживла
девочку в этой структуре. Здесь в
се мои попытки обратиться к ее внутреннему миру чувств и желаний встречали сильнейшее сопротивление. Хотя это можно было назвать сопротивлением исключительно теоретически, потому что фактически это было непрерывное бесц
ельное движение, течение, бегство. Она скользила постоянно, ни на чем не останавливаясь. Желания ее были неоформленны
и неясны, ко мне она практически не обращалась, на мои вопросы и реплики не отвечала.

Единственное, что как-то удержало ее - предложенный лист бумаги. Она рисовала, а я присутствовала. Мое присутствие и «эмпатическое
слушание» были (и оставались на протяжении многих сессий) моей единственной техникой.

Первым появился дом на колесах. Это была именно не машина, а «дом на колесах». Потом появились мужчина и женщина, а вместе с ними -враадебность,
печаль, одиночество (родители Саши развелись несколько лет назад). Е
е
на этом рисунке не было. Она долго возилась с ними: что-то стирала, поправляла, подрисовывала. В итоге их фигуры и особенно лица превратились в нечто истертое и бесформенное. После того, как она «разделалась» с родителями, появилась королева (уже на другом листе).

Здесь, по-моему в первый раз, Саша заметила мое пристутствие
и попросила отвернуться. На мои попытки предложить ей самой позаботься о своих границах девочка отреагировала вполне определенно, а смысл сводился к следующему: «я совершенно не представляю, о чт
ем ты говоришь! Я хочу нарисовать королеву, а не учиться прятаться.»
Меня же порадовало, что она осознала хоть какую-то потребность в отношении меня и обратила ее в просьбу. Теперь я отворачивалась, пока она рисовала, и поворачивалась, когда она счит
ала некоторый объект доведенным до совершенства. Еще мне было предложено угадывать, что она нарисовала, но это мне было скучно, и объяснять ей пришлось самой. Суть ее рисунка сводилась к тому, что королеве нужны удобства и хочется согреться. Результатом моих вопросов, как это связано с ее жизнью и как королева могла бы согреться, явилось солнышко на рисунке. На этом я решила, что на первый раз достаточно, и мы закончил
и.

Моим наиболее ясным ощущением после сессии была тревога за Сашу. Все ее поведение: постоянное скольжение, болезненность переживаний и напряжение потребностей, телесная изломанность, какая-то неудобность, «вывороченность»
движений вызывали сильное желание подержать, успокоить ее. Явно выраженные психотические
тендеции
настораживали. В то же время ее дефлексия,
нежелание входить в контак
т со своими переживаниями, игнорирование моей поддержки вызывали некоторую растерянность у меня как у терапевта. Я плохо понимала, как бы я могла с ней работать, если единственное, что готов принять от меня клиент - это мое присутствие. Моя тревога гнала меня сделать как можно больше и как можно скорее, но у Саши

Qu
a
свой темп и свой смысл, и мне не оставайте
сь ничего другого, кроме как додстраиваться
под нее, просто следуя за ней в ее страну одиночества и печали.

На следующую сессию Саша пришла в состоянии крайнего утомления: красные глаза, постоянная зевота, расфокусированный взгляд. Няня хотела забречь
девочку домой, но та сопротивлялась, и мы договорились, что будем работать, пока Саша этого хочет. Первые две трети сессии Саша гнездилась, о чем-то говорила (не мне, а просто вслух), плакала
(«я не плачу, просто слезы текут»).
А
я, по-моему, просто была рядом с ней, периодически, конечно, обращаясь к ее потребностям: чего ты хочешь? Как тебе было бы удобнее? Посте
пенно Саша становилась все более снокойной.
Потом заснула и спала примерно 20 минут. Когда проснулась - поза и движения были спокойны, размеренны, расслаблены. Саша встала и молча ушла.

Вечером этого дня у Саши поднялась высокая температура и держалась три дня без других симптомов. Встревоженная мама обследовала девочку у нев
ропатолога (Саша состоит на учете по поводу повышенного внутричерепного давления) и выяснилось, что давление значительно снизилось. Я до сих пор не зн
аю связано ли это с нашей работой, но мне последнее занятие показалось очень важным, и сонливость - не случайной. Я первый раз видела, как Саша заботилась о себе: прятала лицо, пододвигала стул, принесла куртку, искал
а позу. Я первый раз видела ее
спокойной. Я бы сказала - успокоенной. Возможно, мое присутствие и поддержка создали для нее то безопасное п
ространство, в кагором она смогла обернуться к себе. Я вполне допускаю, что ее
встреча с собой могла стать для нее шоком.

А моя тревога трансформировалась в ощущение нехватки комфорта. Именно когда я работала с Сашей, мне казалось, что мой кабинет маленький, неуютный, неудобный, в
нем мало игрушек и т.п. Сейчас я думаю, чт
о
моя тревога за нее и желание позаботиться были гораздо больше, чем она готова была принять. Тогда это было на уровне переживаний, достаточно сильных и неясных, быстро сменяющих друт
друга. (Видимо, потребность их осмыслить вызвала к жизни мои записи после каждой сессии, благодаря которым я достаточно подробно могу воссоздать сейчас весь наш путь).

Следующие две сессии - путешествие в ее страну. Девочка на голой земле («Это земля. На ней ничего нет. А это девочка.»)
Потом появилась фигура желаний. Не как определенное желание, а как желание исполнения желаний. На голой земле вырос цветик - семицветик. Потом появилась машина, в которой она живет. На этот раз это была машина, а не дом на колесах. Машина с ней была сдева
листа, а мама с папой - справа. Потом они исчезли (Саша их стерла), и мама оказалась с дочкой в машине (здесь мне пришлось поверить ей на слово, т.к. ни девочки, ни мамы видно не было, и Саша на этом настаивала). У меня было ощущени
е, что Саша рассказывает мне свою историю. Пробует почву под ногами в наших отношениях. В конце сессии для цветка желаний сделала кусочек земли, где он мог бы пустить корни.

К следующ
ей сессии он пророс. Появилась тема смерти: сначала - черное солнце - «холодно, темно». Потом девочка, которая хочет умереть. Потом - река и утонувшие люди. Сейчас -
мне кажется, что это было символическое убийство тех, кто оставил ее. Появилось ощущение ее направленной энергии. Будт
о из-под земли забил
родник, сквозь камни - наружу. В первый раз она приняла мою поддержку, рисуя, присаживалась ко мне на колени.

Сразу за этим появилась реальная агрессия в нашем пространстве - как бессмысленная оккупация: попытки захвата моих вещей, расрисовывание
бумаги. Меня радовало это появившееся движение, потому что оно направлено было ко мне. До этого Саша обращалась ко мне крайне редко. На мои вопросы, предложения, реплики и действия она отвечала иногда изменениями в поведении, в рисунке, почти никогда - словами. Взаимодействия практически не происходило.

Видимо, мое присутствие и поддержка были тем необходимым условием, которое позволило девочке приблизит
ься к своим чувствам и желаниям. Скорее всего, подобное поддерживающие присутствие было для Саши совершенно новым опытом, и она просто не знала, как с этим обращаться. С другой стороны, меня немного беспокоили аффективность
и неясность ее стремлений. Я
предполагала, что мне понадобится много искусства, чтобы отстоять свою территорию
в контакте с ней и одновременно оказать так необходимую ей поддержку.

Меня удивляло, что несмотря на тревогу за нее и очень сильный собственный отклик, я чувствовала себя с Сашей очень естественно. Иногда мне казалось, что я делаю или позволяю какие-то странные вещи, которые не понятно, можно ли назвать терапией. Но при этом меня не покидала спокойная уверенность в верности того, что я делаю. Я хорошо ее чувствовала, ее нервный дефлексирующий
стиль больше не сбивал и не раздражал
меня, я перестала думать, какие техники я могла бы использовать я ориентировалась больше на собственные желания-нежелания в нашем контакте.

Следующую сессию Саша начала с пластелина.
Меня радовала ее возрастающая активность в заботе о себе. Она стала лучше понимать
, чего и от кого хочет. Из пластелина появился дом. В доме жила девочка Женя (чисто символический персонаж) с папой. Женя - отверженный ре
бенок с черным лицом. Она была очень плохой, и поэтому ее прогоняла Саша и папа. Женя просто исчезала, потом появлялась, а Саша снова и снова возвращалась к ситуации отвержения.
Мне казалось важным то открытое, агрессивное отвержение,
которое на этой се
ссии впервые появилось как фигура отношений реальных людей: Саши с папой, пусть и в символическом поле. В конце сессии Саша как-то утихла, остановилась, задумалась и сказала: «Надо слепить маму.»

Я уже не оговариваюсь, что никакие мои попытки перевеста действие в пласт реальных отношений и подобные «терапевтические» ходы не увенчивались успехом. Саша сама это делала, когда была готова и никакого насилия над собой даже в виде предложений не принимала.

Всю следующую сесиию
мы лепили дом для семьи: диванчики, креслица. Семья была целой. Меня радовало это воскрешение желания быть вместе У Саши часто не получалось, она вообще была лишена тогда той неторопливой аккуратности движений, которой требовала задуманная ею работа. Мне хотелось ей помочь, но она не просила, и тогда я сама предложила ей помощь. Ова
приняла ее очень охотно, и дальше мы вместе аепнля
дом. Сразу после сессии мне опять казалось,
что у меня слишком мало игрушек, поэтому'
саша не смогла что-то отыграть, а вместо этого пыталась сделать то, что ей необходимо дл
я игры. Но по прошествию некоторого времени стало ясно. что именно наш первый опыт совместного действия и моя активность в
этом оказались крайне важны для Саши, поскольку совместность была для нее следующим шагом за п
ределы ее опыта. И еще, похоже, на наших сессиях Саша училась не только •то
му, как можно использовать окружающих людей себе во благо, но и каким-то элементарным инструментальным и социальным навыкам.

Следующая сессия началась с того же пластилина. Но Саша как-то очень быстро потеряла интерес к этому, и начала приказывать мне, что делать. Я сказала, что мне .
это неприятно - она начала просить. Мне не хотелось ничего лепить - Саша не была включена. Я понимала, что главное сейчас то, что происходит
между нами. Я подозревала, что ее движение ко мне может обрести форму подавления или захвата, и сейчас Саша явно демострировала
те знакомые ей паттерны, которые «выучила» в семейном взаимодействии. Моей задачей было фрустрировать
этот процесс, но сделать это так, чтобы для Саши это было выносимо. Я была очень не уверена в ее ресурсах.

Я просто сказала, что мне не хочется это делать одной, и я не стала делать. Она расплакалась, хотела уйти. Но не ушла, а начала гнездиться. Она хотела сделать себе удобное лежбище, где могла бы спрятаться, лежбище -норку. Соорудив ее, она сначала действительно спряталась, но это дич
илось недолго. При моей полной пассивности Са
ше пришлось самой искать способы обращения, и этим способом стал голос. Она называла себя не Сашей, а нев
идимкой, «золотой невидимкой», у которой проявился очень звонкий, чистый, мелодичный голос, которого я никогда раньше не слышала у Саши (сейчас, по прошествию трех лет, Саша занимается в школе музыкой, прекрасно поет и танцует).

Это было новым этапом наших отношений. Фаза преконтакта
была, наконец, пройдена. Этот путь потребовал 7 терапевтических сессий и 10 развивающих встреч! Моим предположением после этой сессии было то, что при взаимодействии Саша слишком приблизилась ко мне, и, видимо, такая дистанция была для нее очень тревожна и небезопасна, Саша чувствовала себя слишком беззащитной. Но других способов позаботиться о своих границах, к
роме приказов или физического ухода, она не знала.

На следующей сессии появилась потребность в тактильном контакте, которую Саша пыталась оформить и реализовать как игровую манипуляцию

(давай мы будем играть в массажистку). Возможно, массаж, на который она начала недавно ходить, оказался первой приятной формой телесного контакта.

На следующей неделе состоялось тестирование для приема в нашу школу. По результатам Саша была принята в 1 класс. После этого состоялась последняя перед каникулами сессия. На ней Саша осваивала и отыгрывала свои тревоги, связанные с новой ролью: страх неудачи, неуверенность, потребность в доверии со стороны мамы.

Результат и п
роцесс тестирования, на котором Саша продемонстрировала не только более высокий уровень развития познавательных способностей, но и, главное, способность к совместной деятельности в деловом общении и способность к принятию познавательной задачи, а также завершающая сессия, на которой стало ясно, что Сашу начали волновать проблемы, связанные с ее социальной, а не только внутренней жизнью, то, что она смогла узнать и реализовать вполне конкретные актуальные потребности в нашем контакте. явилось для меня подтверждением, что первый этап нашей работы завершен. На этом этапе было проведено 10 терапевтических и 15 развивающих занятий на протяжении 4 месяцев.

Наша работа была возобновлена осенью. Саша по-прежнему предпочитала двигаться исключительно самостоятельно, принимая (и теперь уже требуя!) от меня сопровождения. Единственное, чего мне удалось добиться - это слов «Нет, так я не хочу!» вместо обычного игнорирования по умолчанию, хотя и это было редкостью. Стало возможно применение некоторых техник,
но только тех, которые предлагала она (техникой я называю некоторый договор в отношении действий: давай я буду делать так, а ты так).

Ею, например, была придумана техника своеобразного «зеркала» в рисунке и лепке. Суть заключается в том, что сначала я повторяю за ней то, что делает она, а потом она повторяет за мной. В результате появляется две очень похожих и все равно разных работы, в которых проявляются все преимущества и безопасность здорового слияния: общность при сохранении ивдивидуальности.
Мы использовали эту технику на протяжении нескольких сессий. Фактически, это был целый этап работы, связанный с принятием себя.

Совершенно новым для Саши был опыт повторения за ней. Она испытывала сильные трудности в построении хоть каких-нибудь устойчивых отношений с людьми - неважно, большими или маленькими. И конечно, опыта подражания у нее просто не было. Маму раздражало и пугало, если она замечала в Саше что-то, напоминающее ее саму, а для детей Саша была не настолько популярна, чтобы кто-то хотел бы походить на нее.

В какой-то момент мне опять пришлось отстаивать свое достоинство и пространство, ибо сближение у Саши было стремительным и агрессивным, но на этот раз она не расплакалась, а задумалась и ушла - второй и последний раз ушла сама, без мое
го выпроваживания
в конце сессии. После этого она стала

замечат
ь и
признавать меня как живого равного партнера и перестала так сгоически
защ
ищаться от моей активности.

Сам процесс рисования приобрел смысл и неторопливость. Ее рисунки и
зменились, стали гора
здо аккуратнее и четче. Вначале для Саши был крайне дажен
именно момент похожести. Она стремилась его достичь буквально в каж
дой мелочи (и пыталась добиться этого от меня!),
и страшно злилась и расстраивалась, когда не совпадала, например, ширина ствола у дерева. Со вре
менем она не только смирилась с неизбежностью различий, н
о и начала получать удовольствие от такой игры одновременной похожести - непохожести работ («они - как сестры'»).

После этого она решилась на проработку такого болезненного переживания, как отвержение
себя. Это была, пожалуй, самая насыщенная и аффективно
заряженная наша сессия. Только в самом конце я с облегчением вы
дохнула, когда Саша подошла таки
к истерзанному, избитому и (пр
ошенному коту и погладила его на прощанье. После этой сессии воспит
ательница стала отмечать у Саши нехарактерные для нее проявления теплоты и привязанности к другим людям.

Еще несколько сессий я рисовала вслед за Сашей, а она пытал
ась сми
ряться с существованием моих потребностей в нашем слиянии, постепенно позволяя мне делать то же, что и она. не повторяя - мы рисовали принцесс, каждая - свою. Когда же она решила стереть свою «за несовершенство», мне свою стало жаль, и я ее оставила. В первый момент Саша была просто возмущена таким предательством с моей стороны, но на следующей сессии, начав в какой-то момент привычно-сердито стирать лицо принцессы, остановилась, немного подумала, тщательно прорисовала глаза и рот и попросила оставить ее рисунок до следующей нашей встречи (мы рисовали на доске в моем кабинете).

После этого, на следующей сессии, Саша впервые заговорила сама о своем желании дружить с ребятами, и даже оказалась готова сделать первый осознанный шаг к ним (конечно, пока в своей агрессивно-насмешливой манере). Это был следующий этап нашей работы, на котором она смогла проговорить и проиграть свое ощущение ненужности в отношениях, постоянный страх, что ее забудут, бросят, «уйдут без нее». На этом этапе у нее появилась первая реальная п
од
руга:
девочка из класса.

В это же время Саша как-то очень быстро и заметно изменилась -повзрослела, похорошела, движения стали более уверенными и пластичными, взглзд
- осознанным и открытым,

Мы работали с Сашей в общей сложности почти два года. За это время изменилась не только Саш
а, но и мамино отношение к ней. С мамой мы ра
ботали эпизодически, по 5-6 сессий, сильнее включаться она боялась, о
пасаясь «срыва» (несколько лет назад у нее был период, когда она полгода не м
огла работать и провела месяц в клинике неврозов - теперь она боялась

повторения и звонила мне только в моменты полного отчаянья и безнадежности).

Сейчас Саша заканчивает третий класс школы развивающего обучения, по успеваемости ив конца списка добралась почти до середины,
с удовольствием поет и танцует, у нее две закадычные подружки и она вполне довольна жизнью. Иногда она находит меня в школе
и просит позаниматься, мы встречаемся несколько раз и она пропадает на пару месяцев. Мама перестала переживать, что Саша становится все больше на нее похожа и, как все обычные мамы, переживает из-за тройки по математике. О том, что Саша должна была отправиться во вспомогательную школу,
все забыли.

Это был первый случай работы с такими яркими нарциссическими
тенденциями у ребенка 6-7 лет, показавший мне, насколько само присутствие другого человека (в данном случае - терапевта) может быть невыносимо для ребенка, привыкшего к эпизодическим и устрашающим фигурам. Саше понадобилось 3 с половиной месяца и в общей сложности 17 (!) встреч, чтобы перейт
и от преконтакта
к собственно взаимодействию и еще почти год терапии для того, чтобы я и отношения со мной перестали быть главной фигурой в нашем контакте, чтобы пережить страх собственного исчезновения, когда появляется другой, чтобы не только выдерживать одновременное существование двух людей, но и получать в этом контакте поддержку и радость, и чтобы использовать, наконец, других людей себе во благо не инструментально, а по-человечески.

По моему впечатлению, главным фактором, фрустрирующим
патологические тенденции, было мое присутствие. Я прикладывала все усилия, чтобы не присоединяться ни к одной из ее частей: ни к силь
ной, ни к слабой, а просто присутствовать с некоторой своей целостностью
(скажу сразу, давалось это очень нелегко, поскольку попыток подчинить или подчиниться Саша не оставляет до сих пор).

С одной стороны, немного обидно, что все мое искусство терапевта свелось к максимальному замещению отсутствующей мамы, а с другой стороны, это был один из самых интересных случаев в моей практике.

ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ НАРКОТИЧЕСКОЙ

ЗАВИСИМОСТИ

ТАТЬЯНА
СИДОРОВА

Эта небольшая статья -результат наблю
дений и размышлений псткотерапевта,
впервые в своей работе столкнувшегося с проблемой лечения хвмвческой
зави
си
мости.

Наркомания - одно из самых ярких и разрушит
ельных проявлений зависимости, захватывающее и физиологический и психологический уровень фун
кционирования личности, недаром наркоманию называют био-,
социо-, культуро-,
психологическим заболеванием. Таким образом, наркомания это прежде всего болезнь, а не дурная привычка или, скажем, распущенность. Увы, нет.

Феноменологически она проявляется в прогрессирующем употреблении ве
ществ, изменяющих состояние сознания, в невозможности самостоятельно о
пи
ват
ься от их приема и контролировать количество принимаемых веществ, нал
ичии так называемой тяги к этим веществам, резком ухудшении физического и психологического состояния, в так называемых «ломках», в разрушении всех отн
ошений с миром и самим собой, погружении личности в полный хаос, где чел
овек, лишившись своих ценностей ,
полностью попадает под власть "вЩества,
ставшего единственным смыслом его жизни.

Лечению химическая зависимость
поддается с трудом, процесс в
ыздоровления, начинающийся с отказа от употребления веществ, изменяющих ^вание,
требует огромных и постоянных усилий, перестройки всей личности и "РОДояжается
всю жизнь. Наркомания так трудно поддается лечению еще и °°™му,
что основные ее симптомы психологические. Физическую зависимость ^шоъ
н
есложно, с психологической составляющей болезни работать намного ^^*в
ее, так как болезнь проявляет себя прежде всего в тяге (настойчивом

желании употребить вещество), в стремлении переложить ответственность за свое у
потребление на окружающ
их, и в самых изысканных манипуляциях,
на это направленных. Помимо этого, наркоман склонен отрицать факт своего заболевания и его симптомы. Наркоман, даже не начав еще употреблять вещества, но остановившейся в работе над собой, то есть в выздоровлении. начинает возвращаться в болезнь и очень быстро теряет все свои «завоевания» трезвости.

В этой статье я не хочу подробно останавливаться на способах лечения наркомании, они существуют и о них можно найти достаточно информации, так же я не стану подробно описывать наркоманию как заболевание биологическое, это тоже известно. Я хочу поделиться своими размышлениями о наркомании как о проявлении психологической зависимости, и о том, что может сделать психотерапевт именно в этом направлении.

По своей сути, наркомания, как и любая зависимость, это бегство от себя в слияние с чем-то во вне, в данном случае с наркотиком, что дает изменение собственного состояния, которое по тем или иным причинам переживается как невыносимое, и у человека нет других способов справиться с ним, кроме как принять наркотик, приносящий быстрое облегчение.

Наркоман, как и любой зависимый, бежит от переживания одиночества и чувства собственной никчемности, которые вызывают страх и сильную душевную боль. В этом бегстве проявляется неспособность к установлению теплых, поддерживающих отношений с миром и людьми, которые давали бы ощущение близости и собственной значимости для другого человека, наполняя существование смыслом.

(
Наркоман обманул сам себя, решая проблему своей свободы и страха одиночества. Огромное число людей вокруг него пытаются найти что-то и
ли
кого-то, кто спас бы их от одиночества, пустоты и страха, кого-то, в кого можно «вложить» себя, кому можно отдать всю свою щ)и
вязашюсть
и покорность, получая взамен гарантированное присутствие этого «другого», одним словом, множество людей ищет «человека для себя», который бы их любил и точно уж не бросал,
зависимость от которого была бы безопасна и прочна. Наркоман сделал наоборот: он организовал свою жизнь так, что теперь все вокруг зависят от него, все о нем заботятся, переживают за него, сулят ему «золотые горы», лишь бы
он бросил свою пагубную привычку. А он в ответ имеет возможность делать со своими близкими все, что захочет, ставя на карту свою жизнь, такую дорогую для них. Вещество дает удивительную уверенность и свободу, бесстрашие и радость, которые полностью избавляют от страхов и одиночества. Цена этому «счастью» - собственная жизнь. )

Наше бытие приобретает смысл и перспективу, когда перестает питаться самим собой и быть только для себя, а начинает реализовывать себя во вне, в контактах, деятельности, когда, мы вкладывая часть своего бытия во что-то значимое вне нас и получая ответ оттуда, видим результат своего проявления и обретаем смысл существования, оставляя после себя что-то реальное, что можно

Психолог
ический аспект наркотической з
ависимости

удддеть,
ощутить, что продолжает свою жизнь помимо нас. Наркоман оргаавзовал
свою жизнь так; что его контакты с лю
дьми лишены истинной бл
изости и тепла, которые в момент их переживания не оставляют места чу
вствам одиночества и ненужности, поскольку являются одновременно и собственным вкладом в друг
ого и даром от него, тем самым выходом за р^мки овдельного
бытия, кот
орое есть условие обнаружения смысла собственного стществования
в данную минуту. Переживания одиночества и бессмысленности усядиваются
тем, что реализация себя в деятельности, еще одной форме са^отрансценденции,
так же затруднена, поскольку наркоман живет в вечном явнфдикте
с миром, который не оправдывает его ожиданий и не удовл
етворяет все его потребности в момент их возникновения, конфликте, который есть рез
ультат неспособности жить по правилам, установленным в общ
естве, в гр
уш
е, соотносить себя с другими,
усту
пать,
искать и находить компромиссы. от
кладывать немедленное удовлетворение собственных желаний, давать и прввимахь
помощь. Одним словом, наркоман не устанавливает с миром теплые, поядерживающие
отношения, возможно, просто не научившись этого делать в сво
ей семье, либо просто не веря в такую возможность, имея разруши
тельный опыт фрустрации
и унижения.

Наркоман это личность, мечущаяся между полюсами беспомощность
-всемогущество, живущая в постоянном страхе унижения, страдающая характерологическим стыдом,
избегающая близких отношений как самой бодылой
опасности быть брошенным, униженным, потерявшем самоуважение, и ст
растно их жаждущая как единственного спасения от собственного одииочества
и удовлетворения глубоко фрустрированной
потребности в безопасности и принятии. Наркоману присущи ярко выраженные чувства собственного превосходства, требование приоритета его собственных желаний и пот
ребностей над потребностями окружающих, стремление к захвату и овлад
ению необходимым объекто
м во внешнем мире и быстрая потеря интереса к иему,
как только объект «сдается», уступит, позволит в любом смысле о
вл
адеть собой, переживания резкого дискомфорта, когда потребности не могут (ят
ь
удовлетворены немедленно.

С другой стороны - очень высокая чувствительность к возможному отвержению,
знаки которого могут выискиваться везде и во всем, гнев, обида в сл
уч
ае
обнаружения таких знаков, чувство униженности и стыда, от ™
Рвжи
вани
я собственного «несоответст
вия», непринятие се
бя, неуверенность в се
бе, страх, вина, беспомощность, бессилие
, слабость, недоверие к людям, пе
реж
ивание окружающего мира как отвергающего и опасного, в котором нет поддержки и понимания проблем химически зависимого человека..
Именно эти особенности личности приводят к «закручиванию спирали» употребления :
коквеисация собственной неуверенности, приобретение раскованности и МУТреавей
свободы, подавление стыда за собственное «несоответствие», го
рдость за свою внутреннюю силу и исключительность положения в группе, ""Дел
ение чувства вины за ту боль, которую их употребление приносиг

близким, свобода от кого бы то ни было и ответственности за свои поступки. бегство от одиночества и бессмысленности своей жизни, страха смерти. презрения и ненависти к себе - полное искажение картины мира и своего истинного места в нем. Его истинное Я, накапливающее все негативные чувства и представления о самом себе, отделено целой стеной прочных защит от ложного Я, воплощенного во «внутреннем наркомане» и реалюующего
представления о себе «идеальном». Со временем этот разрыв между собой настоящим и ложными представлениями о себе углубляется, страх себя настоящего усиливается. Наркоман становится таким, каким он хочет, чт
обы его видели, таки
м, каким он сам хотел бы быть, наркотик становится универсальной защитой от реальности, способом принять и полюбит
ь себя, утвердить свою силу и власть в мире, оправдать свою позицию крайнего эгоцентризма. (Из этого видно, что образ самого себя у химически зависимого человека искажен до неузнаваемости.)

Сегодня я хочу назвать употребление химических веществ механ
измом психологической защиты, направленном не на избегание определенных переживаний, возникающих по мере развития контакта со окружающей средой, а на трансформацию своего восприятия и переживания самой этой среды так, чтобы контакт с ней не вызывал проблем .
Проще сказать, наркоман вообще не вступает в контакт
с тем, что вокруг него, (кроме вещества, конечно ),
заранее как бы зная, что оно ему не подходит. И просто уничтожает реальность, заменяя ее другой по своему выбору. (
Чем поддерживает представление о всемогуществе самого себя, а другие и их мнение его абсолютно не беспокоят. )
Постепенно эта защита превращается в саморазрушительную, причиняя вред, не соизмеримый с выгодой от нее. (Отношение к веществу всегда амбивалентно, даже у искренне желающих выздоравливать людей. С одной стороны - это способ защитить от опасного мира свою хрупкую, ранимую часть, возможность быть таким, каким хочется быть
, успешным, уверенным, принятым другими людьми, и с этим способом жить расставаться совсем не хочется. С другой стороны - это верный путь к гибели, духовной и физической, все большее отдаление от самого себя и других людей. И самая сильная боль связана с обнаружением иллюзорности созданного мира, с необходимостью отказа от этой саморазрушит
ельной фантазии о себе и других, если человек просто собирается жить дальше. )

Надо отметить, что по мере употребления наркоман теряет связь со своими собственными чувствами и желаниями, теряет инструмент
ориентировки в мире - эмоции, которые подавляются или искажаются веществом, возникают уже часто в форме агрессии и отчаяния в периоды физически
х «ломок».

Болезнь прогрессирует и наркоман теряет контроль над всей своей жизнью, его поведение становится не управляемым, он утрачивает способность планировать, ставить цели и следовать им, его собственная жизнь и

Психолоаическии
аспект наркотиче
ской зависимости

(дфужающий
мир обесцениваются, все в нем подчиняется веществу, без ^
дорого
невозможно само его физическое существование.

Еще одной особенностью химически зависимого человека является сл
абость границ личност
и. Наркоман плохо различает где, грубо говоря, заанчивается
он (
в психологическом смысле )
и начинается другой человек, у которого есть свои интересы и правила взаимодействия с миром. Не умея поддерживать свои границы, наркоман постоянно нарушает чужие. И это тоже одааиз
особенностей болезни.

Вот те чувства и ситуация, с которой мы имеем дело в терапевтической работ
е
с наркоманами.

Опыт показывает, что наилучшие результаты дает групповая работа с хим
ически зависимыми людьми, позволяющая обнаружить ресурсы для выздоровления и обучающая «способам обращения» с болезнью.

Каждый человек, решивший бросить употреблять химические вещества, прежде всего сталкивается с фактами существования себя, окружающего мира и каких-то взаимоотношений, которые оказываются совсем другими, чем он их себе пред
ставлял. Оказывается, что наркоман не знает ни себя, ни мира, и это познани
е начинается с обнаружения себя, как живого человека с чувствами, переживаниями, опасениями и узнавания других людей, таких же как он н
аркоманов, с теми же проблемами, что и у него. Первая радость от собственной «чистоты», просто от того, что эта «чистота» возможна, довольно быстро проходит, когда начинается работа с болезнью и оказывается, что мир состоит
из боли, отчаяния, страха и надежды.

Работа с химически зависимыми начинается с признания реальности, пон
имания того, в какой точке своего существования находится человек сегодня, принятия себя как наркомана, жизнь которого разрушена, неуправляема и погружена в хаос употреблением вещества, перед которым он бессилен, с осознавания
того факта, что в долгой борьбе, состоящей из попыток броопь
употреблять или контролировать употребление, наркоман потерпел поражение, что дальнейшая конкуренция с наркотиком ,
кто сильнее, кто кого, бессмысленна, наркотик сильнее, и никакая человеческая сила
не спасет н
аркомана, если он снова прикоснется к веществу, изменяющему сознание. Если этот шаг сделан, то решивший выздоравливать наркоман получает внутреннюю возможность обращения за помощью к кому-то, кто есть большее, чем он сам и ко
му он может доверять, будь то другой человек, группа и Бог, как его понимает выздоравливающий. В любом случае он больше не одинок в своих ст
рахах и "си
янии. В любом случае ему ужу нет необходимости выстаивать с миром один
на один и поддерживать иллюзию того, что он все может сам. И это нячадо
освобождения, возвращения к людям, поиска себя и своего места в мире. (
В протвоположность
поиску подходящего иллюзорного мира дия
себя. )

Сегодня я вижу две основные линии дальнейшей психотерапевтической работ
ы
с наркотически зависимыми пациентами. (
Я не касаюсь сейчас

рекомендаций по выздоровлению, связанных только с Программой 12 шагов, скорее хочу поговорить о психотерапевтической помощи, необходимой для успешного продвижения в той же Программе. )

Первая связана с изменением образа себя наркомана, самопринятием, избавлением от непереносимых чувств вины и стыда, мешаю
щим установлению здоровых, то есть взаимоподдерживающих отношений с окружающими людьми и с самим собой, возможностью безопасного самораскрытия ,
предъявлением своих истинных переживаний. (Хочу оговориться, что речь идет о возвращении чувствам вины и стыда их здоровой функции регулятора поведения человека, а не о том, чтобы работать над исключением их из переживаний химически зависимого человека. Здоровые чувств
а вины и стыда это сигналы нарушения границ своих собственных или других людей, переживание того, что я делаю нечто, не согласующ
ееся с моими внутренними нормами и правила
ми, что приводит к потере самоуважения и собственной целостности. Болезненные, мешающие жизни и выздоровлению чувства вины и стыда связаны с устойчивыми, хроническими переживаниями собственной «плохости»,
никчемности, «конченности»,
уверенностью хими
чески зависимого, что с ним что-то в корне не так, что его личность ущербна, недостойна человечного отношения,
что все его поступки глубоко отвратительны, им нет оправдания, он заслуживает самого сурового наказания. )
Здесь необходима терапевтическая группа, которая даст обрат
ную связь о своем восприятии человека, чувствах к нему, ответит на вопрос наркомана «какой я ?»,
даст возможность получить реалистический взгляд на себя со стороны, который при желании и в результате собственной внутренней работы и поддержки терапевта наркоман сможет «сделать своим», что естественным образом приведет к постепенному изменению прежнего образа себя.

Для восстановления самопринятия так же необходима проработка чувства вины перед другими, пересмотр своих ценностей, принятие того, что является действительно значимым и отвержение
навязанных извне интроектов,
проработка отношений с авторитетными фигурами из прошлого и настоящего, чьи «съеденные, не жуя» взгляды и требования мешают чувствовать себя свободным от обязательств жить так, как им хочешь, принятие ответственности за поступки, нарушающие собственные нравственные запреты и нормы, приведшие к потерям для близких, и возмещение ущерба там, где это возможно в любой форме, будь то материальные ценности или искреннее раскаяние, что позволит восстановить собственное душевное равновесие и ценн
ость. Возмещая ущерб за причиненные лишения в соответствии с собственным нравственным законом, человек естественным образом освобождается от чувства вины, которое в данном случае является внутренним регулятором поведения, инструментом сохранением целостности переживания себя как личности, способом установления собственных границ и проявлением уважения к границам других людей. Здесь так же необходима группа, так как для

Психологический аспект наркотической зависимости

яяжомана
особенно проблематичным являются угроза собственного унижения и п
ереживания
вины как свидетельства собственной «плохости».

Чувство вины может быть очень сильным и непереносимым, вплоть до цдрокивания
себя как недостойного любого человеческого участия ,
самоуничижения и беспомощности. И здесь чрезвычайно важна обратная связь от группы, в которой неожиданно для себя человек обнаруживает заботу, у
важение, восхищение его муж
еством, сожаления о совершенных поступках, а пивное прощен
ие от тех членов группы, по отношению к которым, те действия, о кото
рых наркоман рассказывал, могли выглядеть как аналог агрессии, деревиггой
ими в жизни от своих реальных партнеров, и более того, у расск
азчика появляется возможность прямо сейчас, когда это происходит, что-то сделать для этих членов группы,
как - то помочь им пережить боль. внаванную
его рассказом и собственными переживани
ями. Наркоман получает опыт того, что слабость, которую он ранее считал достойной презрения и отделяющей его от других, на самом деле является силой, проявлением достоинства, вызывает тет
ю, принятие, чувство близости к людям, в чем он всегда так нуждался ,
и отсутствие которого компенсировал наркотиком, дающим чувство ложного превосходства.

Ну, и, разумеется, каждый раз, когда наркоман говорит о какой-то своей проблеме, он убеждается, во-первых, что он не одинок, другие переживали такие же трудности, и во-вторых, что он не исключителен,
он просто один из мно
гих и имеет права ровно на столько же любви и ненависти, как и другие, не мен
ьше, но и не больше.

Проработке токсичной, то есть парализующей, лишающей сил и мотивации на выздоровление, вины помогает и «разделение» человека и болезни, действий, за которые человек сейчас может отвечать и тех, за которые он не может нести ответственность, так как они были совершены в измененном состоянии сознания, а, значит, «не совсем его». Это разделение очень условно и является скорее приемом в работе, поскольку дальнейшее возмещение вреда, нанесенного употреблением другим -л
юдям имеет отношение именно к поведению в период употребления и, безусловно, те поступки совершал тот же самый человек, который сейчас выздоравливает и глубоко сожалеет о них Тем ве
менее, это дает возможность помочь в освобождении от токсичной вины поним
анием того, что наркоман не ответственен за проявления своей болезни, имеющей свои законы, не подвластные контролю наркомана, перед которой он бессилен, но ответственен за свое выздоровление, которое предполагает осозвавание
разрушительного влияния болезни и естественным образом воз
никающее желание сделать что-то реальное для тех, кому наркоман причинил
боль.

Самопринятию мешают и чувства неуверенности в себе, недоверия к людям, опыт бессилия и беспомощности перед наркотиком, отсутствия ^^""виной
помощи и сама внутренняя неспособность о ней просить и ее "
Р*™*мэть
. Группа дает уникальный опыт поддержки таких же как и он, людей,

прошедших через то же отчаяние и одиночество в своей болезни, признавших
себя неспособными справиться с ней в одиночку и объединяющимися д
ля
того. чтобы быть «чистыми». Признав свое поражение перед наркотиком, бессилие перед чем-то внешним, что оказывается сильнее самого наркомана, сделав первый шаг в сторону самораскрытия и незащищенности перед другими. человек оказывается способным принять помощь от членов группы, таких же, как и он,
приобретает опыт поддержки и заботы о се
бе со стороны других и сам учится выходить из своей «скорлупы», неожиданно группа дает осознание того. что одиночество или близость на самом деле вопрос личного выбора.

Второе направление работы - социальная адаптация в самом широком смысле. Она включает следующие моменты.

Овладение принципом «ж
ить сегодняшним днем, здесь и теперь». который учит получать удовольствие от настоящего момента, не мучить себя сожалениями о прошлом или тревогами о будущем, просто в данный момент сделать все от себя зависящее для более полного и содержательного проживания текущего дня, оставаясь «чистым».

Понимание сути собственного конфликта с миром, его обусловленности обстоятельствами и личностными особенностями. В чем мир так сильно фрустрирует,
какие потребности остаются неудовлетворенными. Сознавание
своих реальных возможностей и положения в группе, выход из конфликта хочу - могу, хочу - имею.

Обучение новым, более продуктивным способам взаимодействия с самим собой, своими чувствами, желаниями и с окружающими людьми, развитие способности к эмпатии
и благодарности, удерживанию своей позиции и проявлению уважения к обоснованным требованиям партнера.

Приобретение опыта жизни и взаимодействия в группе на условиях равенства ее членов, способности отсрочивать удовлетворение своих
потребностей, когда это необходимо.

Понимание своих потребностей, чего ты сам хочешь от мира и что ты готов для этого сделать, каков будет твой вклад, труд за обретение желаемого.

Сознавание собственного одиночества и схожести этих переживаний у разных людей. Способность быть одном}',
не обобщая свое положение в данный момент до глобальных масштабов с погружением в жалость к себе и беспомощность. Выработка собственных способов выхода из состояния, когда оно становится тягостным и грозит срывом: обращение за помощью и поддержкой, просто обращение к друзьям, в самом широком смысле -поддержание и использование теплых отношений с людьми для самоподдержки, сознавание своих способов отвергат
ь помощь, когда ее предлагают, и чувствовать себя несчастным, личные выгоды такого поведения и опасность его для сохранения трезвости. Необходимо научиться переживать потери и расставания, не заглушая в себе боль искусственными способами, а принять их как часть этой жизни, нечто, с чем можно справиться, если не замыкаться в себе и быть готовым попросить о помощи. Опыт таких отношений, начавшийся в

Психолог
ический аспект наркотической зависимости

роушю,
постепенно учит доверяться людям,
искать опору сначала в них, а потом

и
в себе
самом.

Важнейшим моментом психотерапии наркотической зависимости ддпется
построения плана будущего, сознавание того, зачем наркоману нужна здезвость,
что он станет делать, когда перестанет принимать наркотики, к чему двпюжиг
свои силы, в чем будет черпать удовлетворение, что поможет ему едедать
свою жизнь осмысленной, что станет для него результатами,
которые он смо
жет ощутить как продукт своей деятельности, свой вклад в жизнь.

Я не слышала, чтобы наркоман переставал употреблять ради своих ближих
или вообще ради кого-то еще. Психологическая работа в группе зада
влена на то, чтобы человек понял: больше, чем ему самому, его жизнь вдвому
не может быть нужна. И второе. Его жизнь нуж
на тем, кто сейчас вподктся
рядом с ним, и именно поэтому он сейчас среди них и трезв. Вся та бовь,
которую переживали его близкие не заставила его отказаться от уиогребления,
всю свою вину. порожденную их страданиями, он заглушал варкогиками.
Его собственные желания и потребности всегда оказывались на п
ервом месте, подпитанные
ложным превосходством и умелыми самооправданиями вместе с обвинениями других,
а облегчение и радость, к
оторые испытывали близкие, когда он пытают
ся не употреблять, не в
оодушевляли наркомана на окончательное прекращение приема наркотиков, скорее вызывали раздражение и гнев из-за ущемления его интересов.

Я думаю, что можно говорить о возможности положительного прогноза и устойчивости результата лечения, когда в результате работы наркоману станет достаточной наградой за его неупотребление радость тех, кто больше не мучается рядом с ним, когда наркоман сможет эмпатически
воспринять эту радость и пережи
ть как свою собственную, как нечто приятно, явившееся ре
зультатом его собственных действий, как восстановление «теплообмена» меж
ду ним и жизнью вокруг. Поэтому особенно важна работа в группе, где наркоман учится сопереживать, обнаруживает, что чужая боль отзывается в нем бо
лью, а чужая радость - радостью, учится принимать тепло и помощь от други
х,
узнает, что многое может дать сам.

Еще хочется сказать об основе программы о необходимости признания, что
есть сила, более могущественная, чем наркоман, способная привести его к выздоровлению. Обоснование существования этой силы не нуждается в °
Р™ле
чении
фигуры Бога. Когда наркоман признает, что он болен и наркотик си
льн
ее его, он тем самым признает, что есть в мире нечто, способное овладеть им и погубить. Нечто, над чем он не властен. По мере продолжения периода трезвости на каждый следующий день, наркоман оказывается перед тем, чего он от
себя не ожидал, перед чудом собственной «чистоты» ,
и это дает основание иредиодожить,
что помимо наркотика, который сильнее его и убивает, может

ЗДИЪ
что-то, тоже более сильное, чем сам наркоман, но «оно» помогает **ОДо
рэ
вли
вать
.

На самом деле, это чудо - группа вы
здоравливающих наркоман
ов, в которой постепенно меняется сама личность больного человека и болезнь перестает владеть им безраздельно. На психологическом уровне, я думаю речь идет о потребности любого зависимого человека быть с кем-то, кто спасет и утешит, кто больше его самого и сильнее, кто не покинет и будет любить вечно Любить и прощать
, помогать и верить в него. Это потребность найти нечто. большее, чем ты сам. Именно эту базовую потребность удовлетворяет идея о
Боге, как мы его понимаем. Это основа и сердц
е программы выздоровления. обретение своеобразной опоры в своей слабости и одиночестве, обращение к той части личности наркомана и любого зависимого, которая прячется под слоем защит, под ложным чувством превосходства и независимости, под стремлением получать все и сразу не зависимо ни от чего и ни от кого. Этот шаг возможен после признания себя больным и беспомощным перед болезнью,
то есть готовым смириться и отдаться на волю того, кто сильнее и готов сейчас помочь.

Все вышесказанное ни в коем случае не избавляет от собственной ответственности за свое выздоровление, поэтому в терапевтической работе постоянно делается акцент
на то, что Программа помогает и Сила cпacae^
только тогда, когда ты сам прик
ал
ываешь огромные усилия и делаешь то, что необходимо. Обещая свое покровительство, выбор поступать так или иначе. Сила оставляет за самим наркоманом, отныне он сам отвечает за свою
жизнь. она лишь поддерживает его в стремлении к жизни, помогая делать то, что необходимо, но ничего не делает вместо него, не награждает и не наказывает, а указывает направление движения, ставя перед человеком жизненные задачи. решая которые наркоман выздоравливает. Как я уже говорила, выздоровление требует больших усилий и мужества, так как впервые человек вместо того, чтобы отворачиваться от своих проблем, должен искать пути их решения. действуя постоянно и целенаправленно. А именно этого опыта у наркомана было очень мало или не было вовсе,

Наркомания - это болезнь общества, а не только его отдельных членов. болезнь семьи и вообще - болезнь отношений. Не даром наркоманы причинами своего уп
от
реблени
я( даже не находясь в «ломках» )
называют прежде всего чувства одиночества, неуверенности и страха. Поэтому очень важна работа с семьей наркомана и с его близкими, перестройка всех его социальных связей.

Сколько бы лет не было наркоману, пришедшему лечиться, его психологическим возрастом считается возраст начала употребления наркотиков. Обычно это подростковый возраст, когда происходит формирование личности человека, происходит процесс личностной идент
ификации и вопрос Кто я? звучит напряженнее вопроса Какой я?,
пробуются новые способы взаимодействия с окружающими, идет перестройка всего внутреннего мира подростка. Трудно переоценить значение чуткости и поддержки от взрослого в этот период. Можно предположить, что будущий наркоман не справился с внутренними и внешними изменениями в своей жизни, не нашел для себя

Психологический аспект наркотической зависимости

т
ок
ологическую нишу» необходимой ему помощи и поддержки,
и вынужден был
искать любые пути, чтобы справиться с собственной растерянностью и бодью.
Кстати, именно поэтому наркоманы требуют так много поддержки от грудин и терапевта, им надо «добрать» любви и заботы, решиться снова от
уд
ить в контакт с миром и просить оттуда помощи, несмотря на все д)сдадущи
е разочарования и обиды.

Помимо всего, что уже было сказано о необходимости и влияния группы, хоч
ется сказать еще несколько слов о роли сообщества анони
мных наркоманов в выздоровлении. Химической зависимости как проявлению пограничной шшностной
организации свойственна диффузная идентичность, нечеткость пон
имания того, кто же я на самом деле, где моя группа людей, с кем бы я мог вдевгафицироваться.
Тем более, что наркоман остается навсегда расщепленным на себя-патологически
зависимого и себя-нормального.
В каком-т&
смысле он действительно не такой, как все, в чем-то исключительный, и для со
хранения трезвости нельзя забывать, что ты по-прежнему наркоман, что виевно
с тобой происходили все эти ужасные вещи, хотя и не употребляешь у
же давно и ведешь полноценную жизнь, как многие другие люди. То есть н
ео
бходимо сохранять идентификацию и с наркоманом, а со временем это мажет оказат
ься сложно, так как начинают работать социальные стере
отипы уничи
жительного, пренебрежительного отношения к химически зависимым людям, особенно к наркоманам, что, естественно, не приятно. Кроме того, и
дент
ификация с наркоманом - это соотнесение себя с человеком, увотребляющим
вещества и испытывающим к ним непреодолимое влечение, а это просто опасно. Анонимное сообщество дает возможность формированию иовой
идентичности, не противоречивой по своей сути - выздоравливающего нарк
омана, среди таких же выздоравливающих, чья жизнь принципиально огаичается
от того, что происходило раньше, наполнена надежной и смыслом.

Для психотерапевта существует большая опасность поддаться жалости к н
аркоманам, отношению к ним как к брошенным детям и переоценка собственных возможностей, перекладывание ответственности за их выздоровление на качество своей работы, в конечном счете на себя. В этом случае терапевт попадает в ловушку «спасательства»
или созависимости,
которое уже безуспешно пробовали близкие наркомана, и которое, мало того. разруш
ало их собственную жизнь, подчиняя все контролю за употребляющим чиевом
семьи, но и просто не давало самому наркоману «озаботиться» своими проб
лемами, преж
де всего употреблением веществ. Поступая так же, терапевт «н
ач
инает выздоравливать вместо» наркомана, постоянно «кормя» его своими ид
еями и своей инициативой, что разрушает собственную мотивацию зави
симого и повторяет ту систему отношений, которая уже и так была у него ^с^да.
Психотерапевт так же, как и близкие наркомана, не может ^""Ролировать
его жизнь, чувства, поведение и выздоровление. Для "сихогерапевта
такая позиция чревата разочарованием, шантажом, ""•О
бесцениванием, непомерной ответственностью и проигрышем: наркоман,

только почувствовав, что кто-то готов отвечать за его жизнь п
ли
выход из срыва, не замедлит этим воспользоваться, снова сыграть жертву, исп
ользуя это как повод для возобновления употребления.

Со стороны наркомана возможна манипуляция своей болезнью как избегание включенности в социальную среду, уход с работы, бросание учебы. самоизоляция. Это путь обратно в одиночество, бессмысленность своею существования, а значит в болезнь. В таких случаях речь может идти о неуверенности, страхе перед самой трезвой жизнью, которые обязательно должны прорабатываться.

Как я уже говорила, в работе наркоманы, как и все зависимые. нуждаются в большом количестве поддержки, принятия, тепла
Это требуег
очень большого напряжения от терапевта, особенно если идет работа с группой. может истощать и опустош
ать самого терапевта. Ресурсом здесь прежде всего является сама группа. На самом деле фигура терапевта далеко не
самая важная в
группе химически зависимых. Каждому члену группы важнее поддержка того кто его понимает, с кем он может поделиться своими переживаниями, кто может ему помочь, дать просто конкретный совет, рассказать как это было с ним, с кем он может обнаружить свою схожесть в противовес изоляции, которую наркоман обычно ощущает среди здоровых, снова пережить свое «неодиночество». Все это лучше обеспечивают не психолог-ведущий, а участники группы. Здесь нет смысла «
тянуть одеяло на себя». Если тем не менее основная работа ведется психологом, который потом чувствует себя совершенно «высосанным», для меня это больше о личных проблемах психолога с его зависимостями. Сама сшуация
не предполагает такой включенности и самоистощения ведущего. Разумеется, это легче сказать, чем сделат
ь, особенно, если предположить, что большинство событий происходит не просто так, и что сам факт работы именно с этой группой клиентов, страдающих тяжелой и разрушительной формой зависимости, чрезвычайно трудно поддающейся лечению, требующей мн
ого душевных сил и любви, поддержания собственной устойчивости и способности находить и использовать ресурсы своей жизни, сам факт работы именно с этими людьми, не случаен. Я желаю себе и всем, работающим с химически зависимыми пациентами, терпения и любви.

ГЕШТАЛЬТ
И ВОСТОЧНАЯ МЕДИЦИНА
ЕЛЕНА ПЕТРОВА, ВЛАДИМИР МАТКОВ

Речь идет о работе с тревогой.
Этот тип психотерапевтической работы тарошо
разработан в гештальт-терапии
и базируется на представлении о том, что
тре
вога как таковая - это заблокированная или неправильно направленная ЭДергая.
Во всяком случае, это энергия, которой человек в данный момент не жи
вет воспользоваться. Стратегии работы с тревогой выбираются из этих Со
ображений. Необходимо вернуть человеку целостность, то есть помочь объ
единять себя самого и свою энергию.

Действит
ельно, даже на уровне слов заметно своеобразное «расщепление» целостности человека, «расщепл
ение» или потеря единства: «У меня есть тревога». Феноменология тревоги (телесная) распознается, осознается человеком как нечто самостоятельное, неподвластное субъ
екту. В словесном выражении это описывается словами «меня трясет» - как если бы действие было ретрофлексивным,
то есть источник активности находился вовне человека.

Существенно, однако, что в отличие от «обычной» ретрофлексии, когда в Ра
мках от
носительного спокойствия можно наблюдать огромные запасы эиергии,
при тревоге, суммарный объем энергии, который доступен субъекту, *всьм
а мал
... И быстро наступает усталость.

Эту тревогу стоит
отличать от похоже
го на тревогу переживания ^^*Ф^^^^ого
нап
ряжения, которое возникает у человека при так называемой Р^рофлексии.
То есть когда субъект сдерживает (из последних сил!) какой-то ввЦавленныи
вовне импульс. И тогда напряжение сравнительно легко й^во^настся
как
два противонапрвленных
импульса. •.»»г^•°
л
юбом
случае с точки зрения внешнего наблюдения эта энергия легко

_^"^^тся,
чувствам, которые базируются на тревоге, недостаточно ^ИЯВИчны...

Стратегии возвращения к целостности, возвращения к овладению всей энергией в рамках гештальт-подхода
достаточно прозрачны... Это эксперименты, в рамках которых субъект может «соединиться» или всту
пить в отношения с собственной тревогой. Например:

1. Человеку предлагают буквально идентифицироваться с тревогой,
то есть
изобразить трясущуюся фигуру, усилить тип движения, сделать его «произвольным», осознать, какова символика этих движений, какие потребности и чувства стоят за этим движением

2. На основе того же началь
ного эксперимента станцевать танец символически выражающий тему. Сосредоточиться на вырывании агрессии -направлена она в адрес кого-то или доминирует страх перед кем-то.

3. Сделать игру - человек разговаривает с воображаемой символической
фигурой,
которая символизирует его тревогу, в диалоге проясняются чувства г
потребности текущего момента...

4. Просто описывать свои ощущения, сконцентрировавшись на телесных
переживаниях и появляющихся импульсах чувств и желаний. В результате
начинает доминировать какое-то актуальное переживание, которое позводяе)
человеку сосредоточить собственную энергию и вернуть себе целостность...

Все эти эксперименты направлены на увеличение внимания к себе и собственным потребностям в данный момент. Если проследить динамик}
развития тревоги, то можно отметить следующие этапы: А. Естественное течение энергии, обычное самочувствие В. Что-то произошло (либо фрустрация
потребности, препятствие на пугк
движения к чему-то важному, либо истощение, усталость, усил
ившийся дефицит по какой-либо потребности), в результате чего человек начинает переживать (регистрирует) тревогу. Создается впечатление, что часть энергии. которая есть в распоряжении человека, как будто бы отделяется и субъект начинает относиться к ней как к чуждой.

С. В действие вступают защит
ные механизмы психики - и субъект подавляет тревогу, но чувствует себя бессильным и уставшим. Если продолжить ранее сформулированную метафору, это значит, что от общей энергии организма отделена еще одна часть, которая должна была играть роль «сдерживателя»,
и в распоряжении человека остается еще меньше свободной энергии.

Д.
Наступает снижение активности, слабость, соматизация
(например. простудное заболевание), разрушение системы отношений между людьми.

Сам факт наличия тревоги в Гештальт-подходе
понимается как феномен. свидетельствующий о наличии заблокированной энергии, которая может быть возвращена организму. Возможно, стоит различать «стеничную
тревогу» и «астеничную
тревогу». В то же время опыт показывает, что хотя на первый взгляд при переживании тревоги у человека достаточно много агрессивности (энергии), это скорее «беспомощная агрессивность», в которой чаще можно обнаружить аннигиляционные
(регрессивные) формы агрессии..
.

иди
ому, если такой тревожный человек начинает спонтанно действовать ддд
gfgy
предложить действовать в ходе эксперимента, выражая гнев или аядость,
то наблюдается следующее, хорошо знакомое по-житейски явление. Су
бъ
ект
многословен,
возбужден, «его не остановить», легко впадает в свемявие
переживания обиды... Но его деятельность малопродуктивна,
ем) твкдво
задержаться, сосредоточиться на одном переживании, он как бы «диользиг»
по поверхности контактов с другими .л
юдьми
, ему не хватает ^gy^iBu
переживания, часто субъект становится как будто бы излишне идеддектуализирующим..
Причем,
чем больше человек себя сдерживает. яйцямер,
пытается сам справиться с тревогой, успокоиться, тем больше он ЦвЩщается,
и на первый план выступает чувство обиды. Наоборот, остановка {дддвпюсти
и «возвращение к телесности», своего рода интровертированность. умикшение
объема контак
тов с окружающим миром, «сбор энергии» приводят ^.^ясе
полному осознаванию
себя и возвращению чувства стабильности и

^ВДРОТЫ.

Эти
наблюдения интересно кореллируют
с тем, как относится к феномену т
ревоги Восточная
медицина. Для Китайских традиционных врачей тревога это п
роя
вление
«сырости» или активности канала селезенки.

Стратегия позитивной компен
сации тревоги-сырости по китайской «ютфше,
эт
о активизация (в зависимости от соматического типа пациента) зоергин
«холод» (канал почки, эмоциональный коррелят - чувство страха) или <аюте
р» (кан
ал печень, эмоциональный коррелят - чувство гнева или сп
ецифического чувства ужаса-злости-страха). Если пациент перейдет в это состояние,
то тревога будет благополучно компенсирована,

Неблагоприятным выходом из состояния (неблагоприятной компеясацией)
считается переход к типу энергии «жар» (канал сердца, эмоциональная
тема «любовь, тепло, радость») или типу энергии «сухость» (инал
легкие, эмоциональная тема - «печаль, горе»).

То есть, если перевести обратно на язык психотерапевтических стратегии
, для того, чтобы помочь тревожному человеку, надо помочь ему понять: Что бол
ьше подходит в данную минуту - разозлиться на кого-то (испытать гнев) или выяснит
ь, кого или чего он опасается (активизировать переживание чувства страха). Этому могут помочь вопросы и предложения типа: «Кому адресована твоя
тревога?»,
«О чем тревожишься?»,
«Что делает твоя тревога с тобой?»,
«Стань своей тревогой и прояви себя!».

И стои
т прояснить, действительно ли человек в этот момент способен ооддфживать
тему радости и любви (например, к человечеству вообще) или ""^иягься
о чем-то. Отметим, что как раз сам человек, который испытывает тумиу,
склонен искать спасения именно в этих неблагоприятных для него ^^**•
На
пример, искать и не находить достаточно любви в окружающ
их его ""Юик
людях или в себе самом любви к другим, чувствовать себя чужим в "•иинии,
где все веселя
тся, хотя на вид такой человек будет вполне радостен.

И упрекать себя за это. Или
печалиться и предаваться экзистенциальным вопросам
о смысле или
бессмысленности жизни.

В подтверждение этой параллели стоит привести еще сведения и из традиционной европейской медицины, дело в том, что эмоции гнева или страха сопровождаются выбросом адреналина, и само
увеличение адреналина в крови является важным фактором, производящим изменения. В том числе усиление
иммунитета.

А переход к колебанию маниакальные тенденции - депрессия (в том числе, который может быть проявлен как некоторая активность, ажитация. возбуждение - или печаль, тоска) происходит именно при «срыве.
адреналинового механизма реагирования на стресс и перехода к кортизоловым
механизмам...

Какие же стоит сделать выводы? Для психолога, занимающегося психокоррекцией - что стоит читать медицинскую лите
ратуру, а врачам может
быть станет понятнее, что психотерапевты (психологи и врачи) занимаются вполне материал
ьным делом, хотя работают с ду
шой.

И еще приятно, что можно к интуилии
добавить трезвый расчет и опереться на многовековую традицию, тем боле
экзотическую.

А если серьезно - то это заявка на далеко идущую тему. Совмещение
и
взаимное обогацение
целительских
традиций древности и современных
методов психотерапии.