Наблюдая за мужчинами. Скрытые правила поведения

Андрей Ястребов
Наблюдая за мужчинами. Скрытые правила поведения

Текст предоставлен правообладателем

«Наблюдая за мужчинами. Скрытые правила поведения / А. Л. Ястребов. »: РИПОЛ классик; Москва; 2010

ISBN 978-5-386-02350-8

Аннотация

Книга Андрея Ястребова предназначена лечить души тех мужчин, у которых есть мозги. А также тех женщин, которых еще не оставила надежда. Мужчина достоин счастья, но ему, по обыкновению, мешают обстоятельства, и справиться с ними может только женщина. К тому же неврастения и мировая скорбь в глазах ждут всех, кто не намерен навести порядок в своей жизни…

Мужчины и возраст, мужчины и власть, мужчины и творчество, мужчины и женщины… Эта книга – предостережение и репетиция того, что может случиться с каждым. Книга дает возможность соотнести свою жизнь с жизнью самых известных мужчин мира. Настоящий мужчина не отбрасывает избыточное, не довольствуется оставшимся. Он настойчивый, настырный, бесстрашный, упертый. Он должен стать центром своей и чьей-то вселенной. К тому же не болтаться без дела и без смысла, а совершать стратегически верные поступки.

Андрей Леонидович Ястребов
Наблюдая за мужчинами. Скрытые правила поведения

Только[1]
тебе[2]

О книге и ее адресате

Назначение любого предисловия – рассказать о новизне книги, поведать о грандиозности труда и вызвать читательское расположение. С этой целью принято пускаться во всевозможные глубокомысленные фантазии, оправдания и самовосхваления, доказывая: эта книга и лучший подарок, и искренний друг, и не понятно, как читатель умудрялся до сих пор жить без нее.

Предисловие пишется для пояснений и оговорок и редко обходится без комплиментов читателю. На ум приходит классический пассаж из романтиков: «Только для тех, кто чувствует и мыслит, предназначается эта книга». Здесь, однако, пишущего подстерегает опасность спугнуть читателя, вменить ему, уставшему и ищущему отдохновения, в обязанность нескончаемое усердие чувствовать и мыслить. Безусловно, без этого не обходится жизнь, и все же, помимо этих обязательств, есть куда более устойчивые и достойные переживания: обедать, печалиться по пустякам, ходить на работу, бранить начальство, зарабатывать деньги, заботиться о близких, вспоминать, мечтать.

Вместо малоубедительного эго больного «Я» сразу же употребим королевское «Мы», типа, ваши проблемы – это и мои сложности. Словом, полицедействуем, скроем за масочкой ужаленное жизнью заднее место.

Отступая от романтической традиции и не обременяя читателя непомерными требованиями, отредактируем напутствие романтиков: эта книга для тех, кто живет. Можно поступить иначе: обратившись к авторитету У. Уитмена, провести декларативную селекцию читателя, предупредив с отеческой назидательностью: «Не приходите ко мне, кто уже растратил свое лучшее, – только те пусть приходят ко мне, чьи тела сильны и бесстрашны». Сказано сильно, доходчиво и неудачно. Отстранимся от названных поэтом крайностей, будем более терпимы и признаем, что физически и морально совершенный человек, если таковой вообще есть, вряд ли обратится к книге, рассказывающей о превратностях возраста. Ему вообще не нужны никакие книги: витально прекрасный, он, подобно известному герою, живет насыщенной общественной жизнью и по утрам поет в клозете.

Эта книга, возможно, пригодится тем, кто запутался в жизни, для кого наступил период психологической смуты или неожиданного телесного бедствия. Любая книга пишется для читателя, которого автор не видит и не знает. Каждый (у кого огромное сердце или солидное состояние, неистовая душа или миниатюрный мозг, непрестанные хлопоты о куче детей или нескончаемая праздность) обладает некоей мифологической картиной мира, в соответствии с которой выстраивает абсолютно непогрешимые и в той же степени туманные версии жизненных предпочтений. Именно поэтому все имеют право утверждать, что владеют знаниями о мечтательном и должном.

Каждый человек (и тот, кто после школы не прочитал ни одной книги, и эстет, у которого на плече вытатуировано «Не забуду «Поэтику» Аристотеля») имеет право на свое мнение и собственное сомнение.

Эта книга будет полезна любому, кому не хватает простого мужского разговора. Это книга о кризисном возрасте интеллигентствующего обывателя и обывательствующего интеллигента – человека с множеством лиц и профессий (в общих чертах, человека, который интересуется культурой ровно настолько, насколько сама культура интересуется им). Иными словами, адресована книга тому, кто имеет довольно трезвый взгляд на вещи, кто, прочитав сонет Петрарки, не падает в обморок от переполненности эстетическими переживаниями, но может пролить совсем не конспективную слезу над собой, отраженным в поэтическом слове. Он убежден: строгую дилемму классика – «что ты любишь – искусство в себе или себя в искусстве?» – надобно решать в духе компромисса. Он не сомневается, дисциплину жизни и нравственный устав культуры не следует рассматривать порознь, однако не стоит и отождествлять их.

Эта книга для тех, кто воспринимает культуру не в виде беспощадно принудительной нормы, а в качестве реальности, значимой не менее, чем любовь, милосердие, вечеринка с друзьями. Здесь нет места отвлеченным теориям. Книга обращена к тем, для кого праздничный обед или тягостная меланхолия кризисного возраста имеют такую же непререкаемую бесспорность, как вечное слово культуры.

И все же не обойтись без оговорки: предлагаемая книга будет интересна тем, кто вышел за пределы уныния, которое можно излечить удовлетворенными гормонами. Возрастная тоска юноши, если перефразировать японцев, не похожа на печаль сорокалетнего мужчины, как не похож бык на безрогую лошадь.

Здесь надлежит сделать акцент. Кардинально важное отличие этой книги от всех иных заключается в особом ракурсе обозрения проблем. Многочисленные литературные источники освобождены от осудительной, репрессирующей читателя функции, они предлагаются как аргументы, настаивающие на презумпции невиновности человека. Иными словами, словесность выступает здесь не как прокурор, жаждущий обвинительного приговора, но как свидетель защиты, представляющий убедительное и непотопляемое алиби. В этом смысле каждый читатель может обратиться к данной книге, и она выступит адвокатом его переживаний. Однако не следует обольщаться. Бывают поступки, которые не объяснили и не оправдали бы ни Нерон, ни Фрейд.

В этой книге читатель не встретит любовного эксперта, психоаналитика или патологоанатома с засученными рукавами. Это будет мнение дилетанта, разбирающегося в жизни не более, чем весенний крот или Лев Толстой.

Эта книга о любви к человеку и любви человека, застигнутого возрастным кризисом. О том, как культура пытается объяснить, что такое диктат прожитых лет, какие преграды выстраивают тело и душа на пути осуществления мечты или проживания будней, как, в каком возрасте и в кого следует влюбляться и что из этого выходит… И так далее.

Автор отдает себе отчет в том, что есть опасность недоглядеть чего-либо в человеке, походя опровергнуть его или в сентиментально-слащавом духе улучшить. Этой опасности не избежать никому из пишущих о том, что трудно ухватить, не исказив.

Есть много книг, которые, как обещают авторы, помогут читателю перестать беспокоиться и начать жизнь. Не тревожится только тот, кто не дышит. У живого не выйдет без беспокойства. Жизнь – это синоним очередной раны, которую наносит возраст. Возраст – это когда опыта и доказательств каких-либо пустяков в избытке, а ответа нет ни на один вопрос, мыслей – как у Карла Маркса, а на поверку все они сомнительны. Здесь главное не растеряться. Не стать опрометчивым неврастеником. Надо просто пересилить боль, отдышаться и с неиссякаемым свирепым упорством броситься решать вопросы о зле и добре, о себе и о воздухе, который заглатываешь в одиночестве. На то ты и человек, чтобы с каждым возрастным барьером преодолевать боль и встревоженно изучать себя.

Безусловно, нельзя обсудить или хотя бы тезисно разметить в одной книге все сферы мужского существования. И потому, ограничивая себя, попытаемся уяснить метафизические признаки судьбы на примере какой-либо одной темы. Назначим на эту роль любовь. Во-первых, слово неплохое. Во-вторых, возможно, именно любовь (во всех ее многозначных проявлениях: чуткость, призыв бороться с развалом, душистая сексуальность желаний, пьянящие листья и ладные ножки деревьев, пестики с тычинками, бессилие протеста и стерильность истины, симметрия и размеренность, лукавая сноровка непохвальных мыслей и т. д.) искушает, тревожит, насмешничает над нами и нас же спасает в гибельном эксперименте жизни.

Итак, будем говорить о любви. Тема сама по себе древняя, но немного свежего воздуха слов ей не помешает. Обязательно будем говорить о любви. И не только о ней. Эта книга не учит правилам. Ее предназначение – чуть подправить орфографию индивидуального миропроживания, с помощью примеров из культуры хоть отчасти исправить косноязычие жизни, прояснить процессуальный характер возрастных переживаний и научиться извлекать себя из тисков возрастной хандры.

Претендовать на исчерпывающий анализ любой проблемы опасно, да, собственно, это и ненужно. Многие представленные в настоящей книге факты пережиты и доводы, насколько это возможно, осмыслены. Между тем автор отдает себе отчет в том, что всегда найдется человек, который из желания озвучить тишину или руководимый не менее искренними побуждениями станет утверждать, что в его жизни все было иначе. И будет прав. Любое мнение по тому или иному вопросу в равной степени может показаться и справедливым, и надуманным. Вспомним Петрарку. Как-то, утомившись приводить все новые аргументы в защиту своей мысли, поэт в сердцах воскликнул: «Что скажут мои козы? Понравится им этот свидетель или нужен другой?»

В настоящей книге в свидетели призываются литература, творчество писателей, их дневники и письма, читателю же предлагается соотнести художественные произведения и факты писательских биографий с собственной практикой жизне-освоения.

Здесь следует еще кое-что пояснить, обратившись к Н. Мейлеру: «Я создал мужчину, более мужественного и более сильного, чем я сам. И чем больше я преуспевал, тем отчетливее вырисовывался мой собственный портрет». Конечно, хотелось создать свой портрет, раскрасить себя новыми идеями, приодеть в свежие слова, опутать многозначными ассоциациями. Отчасти так и получилось, но чем дальше продвигалась работа, тем острее осознавалась недостаточность собственного опыта. Когда человек говорит о себе, он впадает в ловушку преувеличений, хочет стать более мужественным или сентиментальным. Часто оказывается, что в пейзаже индивидуальной биографии бурное море по меньшей мере не уместно, а красивые бицепсы – мечтательно. Поэтому пришлось расширить повествование за счет обозрения куда более пространного и драматического материала.

Все, что описано в данной книге, основывается на обобщении опыта не менее тридцати мужчин, несхожих по темпераменту и жизненному опыту. Один, к примеру, на днях подрался со своим психоаналитиком, поединок случился на славу, бессловесный и жестокий, – фрейдист оказался не из слабого десятка, можно сказать ницшеанец. Второй недавно купил жилплощадь. Двенадцатый уже накопил на две трети квартиры. У шестнадцатого намерения не совпадают с ожиданиями. Его приятель, который на своей даче построил забор, что твоя Кремлевская стена, не сомневается: «Каждому мужчине нужна хорошая женщина, а когда он ее находит, ему нужна плохая женщина». Третий меланхолично признался, что жизнь – это свобода распоряжаться отбросами жизни. Четвертый устал от чувств и решил разменять очередной душераздирающий роман на серию девушек, очень милых и чуть печальных. Пятый, наоборот, влюбился и, неохота в этом признаваться, восхищается бессердечием своей избранницы. Шестой, как выругается матом, сразу же себя одергивает: хватит, мол, философствовать. Седьмой пишет мудреные труды, слушает Колю Расторгуева, Вагнера и Баха. Восьмой убежден, что жизнь поначалу похожа на ежа и потом похожа на ежа. Мужчины от девятого до пятнадцатого любят деньги и респектабельность, с шестнадцатого до двадцать пятого – почти все доктора разных всяких наук, борются с меланхолией, сочиняют научные трактаты, упорно доказывая себе, что умеют сочинять трактаты и бороться с меланхолией. Двадцать шестой почему-то убежден, что душа его превратилась в материал, из которого делают гвозди. Следующий признался: чем старше становишься, тем труднее давать советы. Оставшихся троих автор не видел давно, но, тем не менее, признателен им за то, что когда-то они были чуть-чуть очень большими друзьями.

Эти мужчины отчаянно верны женам и отчаявшиеся гулёны. Некоторые вдохновенно рассуждают о симулякрах, другие до сих пор не прочитали «Чиполлино». Они не всегда добры, отчасти порядочны, сентиментальны и жестоки. Книга обобщает их опыт и лишь частично – жизнь самого автора. Джентльменская этика не позволяет назвать их пофамильно, да это, собственно, и не важно. Ведь задача была рассказать о мужчинах, которых объединяет многое – они все отметились на верстовых столбах жизненных кризисов, им есть что рассказать. Более важно иное: они все хотели стать (и, быть может, стали) настоящими мужчинами. Найти в этом мире тридцать мужчин, настоящих, без дураков, это уже не мало.

Пожалуй, главная причина обращения к теме (определим ее как лечебную) в следующем: может быть, этот скромный эскиз проблемы побудит кого-либо более внимательно и добросовестно посмотреть на собственную жизнь, на самого себя и ближнего своего. Первостепенное назначение этой книги, как, впрочем, и всей культуры, – лечить души тех, у кого есть мозги. Хотя не следует обольщаться. Ограничимся надеждой, что данная книга исполнит свое профилактическое назначение и побудит кого-нибудь осмысленнее проникнуться проблемами самого себя и ближнего.

Предупреждение читателю

Чего не будет в книге – так это гороскопов, с их подстрекательством следовать предписанному будущему и идеей уравнять мироздание с работным домом, в котором все трудятся по расписанию, составленному невидимым начальством. Человек имеет право на импровизацию. Вот и пусть пользуется этим правом.

Автор отказался от разворачивания эффектных фрейдистских инстанций («оно», «я», «сверх-я») и разнообразных механизмов их осуществления (цензура, сублимация и т. д.). Обращение к понятийному аппарату Фрейда, без сомнения, создает удобное поле для психоаналитических экзерсисов, но, сводя образ человека исключительно к анализу его внутренней структуры, игнорирует богатейшую палитру прочих раздражителей. Так что, при всем уважении к З. Фрейду, пришлось несколько его редуцировать, точнее, даже не его, а неофрейдизм, который, будучи сведенным в популярном изложении к безграничному ассортименту лукавых формул, оказался равно применимым для анализа как возрастных переживаний, так и шизофренических фобий.

Еще одно обстоятельство частичного отказа от неофрейдизма. Редкий фильм, особенно голливудский, обходится без апелляций к фрейдизму. Всевозможные монстры выясняют на экране, отчего они такие неудачные и из чего же все-таки на самом деле сделаны девчонки и мальчишки. Добропорядочному семьянину внушаются подозрительные мысли и побуждения. В популярном изложении психоанализ превратился в оправдание профессиональной деятельности садистов-гурманов. И волосы встают дыбом при малейшей попытке применить к себе даже самую скромную психоаналитическую идею. Кинематограф неутомимо эксплуатирует З. Фрейда, обнаруживая в его учении броский заменитель социальных проблем. Кто ж нынче станет оспаривать безусловное: комплексы, порожденные детскими переживаниями, представляют собой куда более существенные причины неудовлетворенности героя, чем, к примеру, неимение средств к существованию.

Однако всякая теория (Фрейда, либо кого еще) сужает рамки исследования. Фрейд удобен для построения эффектных концепций, нередко и для разгадывания произвольных ассоциаций, он незаменим для вычитывания из безропотных сюжетов реальности самых воинственных и душераздирающих смыслов. В то же время хотелось бы некоей иллюзии справедливости. Один из героев А. Мёрдок замечает: «Любую историю можно ведь рассказать по-разному, и есть какая-то справедливость в том, чтобы нашу рассказывать цинично… Сами факты уже предосудительны». Подразумевается, что историю человека без труда можно интерпретировать в мазохистском, фаллически-нарцисси-ческом, шизофреническом духе. Но таким ключом не открыть дверь в тайну человеческого существования. По большому счету человек не сводим к властному сюжету психоаналитических штудий и много богаче всякой обобщающей схемы.

Цель книги – объединить, насколько это возможно, различные дисциплинарные подходы, выявить культурно-антропологические параметры проблемы жизненных кризисов, соотнести характер возрастного переживания с поэтикой общечеловеческого; сегодня человек поставлен перед проблемами, не решаемыми в рамках одной научной дисциплины, как бы привлекательно и авторитетно ни смотрелись эти решения в серьезных таблицах и монументальных формулах.

Выявляя характерные философские синдромы кризисного возраста, необходимо определиться с подходами, позволяющими дать явлению корректный комментарий. Онтогенез мифологемы возраста возможно реконструировать с помощью весьма широкого ассортимента методик, среди которых наиболее предпочтительны историко-литературная, философская, идеологическая. Для большей корректности исследования следует расширить интерпретационное поле, включив в него также индивидуально-психологический подход, позволяющий исследовать модусы культурно-исторического феномена.

В книге о возрастных драмах мужчины даны некоторые рекомендации, как преодолевать кризисное мироощущение. Признаем, что эти назначения не претендуют на всеобщность, и все же они обязательно будут, чтобы любой читатель мог чему-нибудь научиться и окончательно не заплутать в лабиринте своих печалей. Книга отчасти напоминает учебник, этакий компендиум представлений о разных возрастах, который не нужно помечать специальным грифом министерства образования. Жизнь сама все пометила грифами прожитых человеком лет.

Рубрика «Доска почета» ведет учет личностей-феноменов, которые к определенному возрасту прервали линейную последовательность банальной биографии и заявили о себе во всю мощь жизненного вдохновенного творчества. Раздел «Приходно-расходная книга жизни» включает события, в которых коэффициент преломления времени в отдельной биографии проявляется наиболее ярко. В рубрике «Скорбные даты» присутствуют, как правило, громкие и хрестоматийные имена. Здесь же дан список людей, которых жизнь не одарила долгими летами. Пусть это не смущает читателя, ведь великие люди в отпущенные им жизненные сроки умудрялись совершить невероятное. Редко кто из ушедших в мир иной до 40 лет сделал это добровольно. М. Монтень, размышляя о возрасте и обильно цитируя древних, развивает мысль о тщетности человеческой мечты: исполнив отведенное судьбой или Богом, умиротвориться и умереть от старческого истощения сил. Философ отстаивает известное с древности положение, что смерть подстерегает человека в любой момент, нисколько не сообразуясь с людскими представлениями о естественном возрасте угасания: «Умереть от старости – это смерть редкая, исключительная и необычная. Это исключительный дар, которым природа особо награждает какого-нибудь одного человека на протяжении двух-трех столетий, избавляя его от опасностей и трудностей, непрерывно встречающихся на столь долгом жизненном пути».

Между тем «Скорбные даты» становятся пугающими экзистенциальными ориентирами для любого человека, чей возраст приблизился к тому или иному сроку, предельному для великих. Однако читателю не следует абсолютизировать сказанное в рубрике «Злая мудрость» как некие окончательные выводы, не сулящие особых благостей судьбы. Не подобает терять надежды обрести мудрость Толстого или Гёте, но не стоит и обольщаться.

Дегустаторы соблазнов (16–25)
Для самопроверки: индустриально-романтический портрет поколений

Красный бульдозер на опушке весеннего леса – это, по меркам не очень требовательных эстетов, очень красиво. Для юноши это бесспорно красиво – бульдозер одинок, а юноша обожает все эффектно одинокое.

В тридцать – все какие-то сплошные бульдозеры и ни одной опушки леса.

Сорокалетний влюбленный часто напоминает машиниста, который ненавидит бульдозер.

В пятьдесят мужчина подобен красному бульдозеру, который нередко ненавидит машиниста.

Очень скоро главной заботой для всех станет попечение о внуках, чтобы близко не подходили к красному бульдозеру на опушке леса.

Присвоение возрастного индекса. Личное дело № 17–25. Дегустаторы жизненных соблазнов. Эскиз к портрету тех, кто нас повторил

Романтика 17—23-летия. Период созревания, переходная фаза от юности к взрослости, продолжающаяся до 24–25 лет. Наступление правовой и личной ответственности.

Стремление к экспансии. Столкновение с жизнью: эмоциональный шок, невротическое, регрессивное поведение – словом, идентификация детской субординации с инфантильной протекцией.

Начало профессиональной карьеры. Формирование языка самоопределений и аттестаций мира: дифференциация окружающего пространства с небрежной тяжеловесностью, поверхностной легкостью и всегда категорично.

В этом возрасте внутренний мир приобретает личные формы, которые Рудольф Штайнер называет «душой ощущающей».

Первая встреча с сексуальностью. Зарождение интимной инициативы. Формирование интереса к духовной сущности партнера.

Слова Петрарки достойны стать эпиграфом к главке о периоде жизни, начинающемся с юношества и заканчивающемся 25-летием. Страсть молодости успеть совершить все подвиги подобна «смехотворным опасениям» Александра Македонского, который, «как рассказывают, боялся, что его отец Филипп, победив всех, лишит его надежд на воинскую славу, – безумный подросток, он не ведал, сколько на его веку, проживи он дольше, осталось бы еще воевать…».

Юношество – абсолютно ничем не гарантированное существование. Этот возраст – самый активный и искренний пропагандист вселенской печали, так как, по мысли японского писателя Кэндзабуро Оэ, «уверовав в свою болезненную меланхолию, невозможно справиться с состоянием подавленности». Юность – это своего рода жертвоприношение здоровья и духовных сил на алтарь богини Сомнительного Выбора.

Кто-то из начинающих жить отчаивается, что он страшненький, не умеет играть на гитаре, эффектно драться, и грудь у него тщедушная, и плечики детские. Девушкам очень нравится, когда парень музицирует, смел, нахрапист, мускулист и умен.

Главная деталь возрастного гардероба 17-летнего – нарочито гротескная маска неприятия выстраданных отцами ценностей, чернильный плащ Гамлета и дюжина кинжалов, чтобы колоть свое сердце. Кто-кто, а юноша всегда непослушник и не понимает разницы между упрямством и упорством.

Запись в дневнике юноши: «Взял энциклопедию, полистал, обозвал всех знаменитостей от А до Г суками и лег спать». Его олимпийский взгляд на вещи пугает не только энциклопедию.

У юноши те же настроения, что и у гробовщика. Очень жаль, что они не дружат: они могли бы стать добрыми приятелями – им есть что обсудить.

Как это ни странно, юноша очень быстро перестает бояться самого себя. Это опасный симптом. Старшему поколению (тем, кто уже научился дорожить жизнью) дадим совет: не вступать в соревнование с юношей, а вытащить из ножен полицейское предупреждение Бальтазара Грасиана: «Не связываться с тем, кому нечего терять. Поединок будет неравный».

Когда внутреннее чувство побуждает юношу сказать «да», чаще всего произносится «нет», рожденное волей к противоречию.

Молодые не желают идти строем. Они пытаются создать хаос даже из одного человека.

«Кто отвязал дурную собачку?» – вопрос, который не покидает человека, пообщавшегося с юношей чуть больше 10 минут.

Бранчливые старики называют подростковый возраст самым противным. Вообще для сварливых любой возраст молодости противен.

Юноша – демонстративное олицетворение печали неразрешенного, метафора тоски по уже утраченному и еще не обретенному.

Юноша намеренно неаккуратен в цитировании эффектных мыслей и слов. К каждому из них он стремится прирастить собственные болячки, чтобы преодолеть дистанцию между мировой печалью и собою, еще никем не опознанным. Он мыслит себя в качестве трагической величины, вызывающей исключительно шок и удивление: как же, он, титанический титан, справляется с такой непереносимой душевной болезненной болью! Он очень любит громкие слова, ослепительные соболезнования и красивые фразы. Каждый юноша однажды напишет в своем дневнике Сью Таунсенд (имеются в виду дневники Адриана Моула. – Ред.): «Я – убежденный радикал. Можно сказать, я почти против всего на свете».

У юноши разум-домосед не поспевает за сердцем – этим любовным авантюристом. Артюр Рембо в стихотворении «Роман» описывает ароматную благостность нежного возраста:

Нет рассудительных людей в семнадцать лет!

Июнь. Вечерний час. В стаканах лимонады.

Шумливые кафе. Кричаще яркий свет.

Вы направляетесь под липы эспланады…

Далее все понятно, все в том же духе: блаженная и ленивая дрема, прохладный ветерок, виноградные лозы и т. д. Как лесть это смотрится наивно и жалко, но попытка засчитана. Артюр, Артюр, тебе бы заботы современного семнадцатилетнего!

Рембо нужно кем-то уравновесить. Уравновесим Тибором Фишером. Все-таки странно устроен мир: мысли, проникнутые оптимизмом молодости, «типа «я обязательно выиграю в лотерею», «меня примут на эту работу», «этот антикварный платяной шкаф будет отлично смотреться у меня в спальне», редко воплощаются в реальность, а мысли типа «я обязательно найду неприятности на свою задницу» сбываются практически сразу». Вот это уже о жизни!

Юноша не знает жизни и не желает ее знать. По любимым романтическим книжкам и фильмам создает гротескный, доходящий до карикатурности, образ мира. Его присутствие в этом мире не кажется ему самому жизненно необходимым.

Юноша всегда одинок. Как только он попадает в коллектив таких же, как он сам, юноша утрачивает индивидуальность, превращаясь во всезнайку, говорит глупости, пытается скрыть за громким цинизмом желание заявить о себе и свое неумение жить. За такие настроения юноше нелишне дать ремня. И он с радостью на это согласится, потому что ему часто не хватает новых поводов для страданий.

С другой стороны, каждым юношей руководит вульгарное романтическое хулиганство: лучше вести себя как первый негодяй, чем как последний пасынок судьбы. Отсутствие логики в саморецензировании и невыразительность интеллектуального ландшафта компенсируется экстатическим поведением. Юноша всегда старается казаться чуть подвыпившим.

Он мечтает об одиночестве и не может быть один. Монологическая уязвимость юноши подчеркивается его внушительной риторикой в пропаганде одиночества. Юноши, собравшись вместе, образуют орду, растворившись в которой анонимный индивид легко теряет чувство личной ответственности, способность к критической самооценке и самоконтроль. Именно для них написаны запретительные транспаранты в зоопарке: «Костры не разжигать. Фауну не трогать. В верблюдов не плевать».

Почти все юноши пишут стихи, в которых рифмуют великолепие физической униженности любовью со скорбной истиной одиночества. Беспричинная свирепость цветистого воображения часто сбивается на бесслезную тоску, и ходят по пастбищам четырехстопного хромающего ямба девушки с повадками влюбленных, добрые идеи, бесцветные метафоры и кровоточащие образы. Любовь в этих стихах никогда не отбрасывает тени на немой мир, и только убогие надгробья поспешных слов и несостоявшихся чувств припрятывают страх перед пустотой и одиночеством.

Юноша обожает фильм «Крекер – убийца марсиан», а в дневнике любит записывать что-нибудь страдательное и, как ему кажется, продиктованное жизнью: «Сердце – кладбище невоплощенных надежд»; «Печаль – это тихий стон раненого животного, уползающего в темноту»; «Гений – брат моего брата, а брат моего брата – я»; «Дружба – это вынужденная любовь людей, у которых нет уже сил бороться». И так далее…

Еще юноша обязательно купит роман, который называется «Шаги под землей». Его привлечет метафизичность названия. Однако часто случается, что под эффектной обложкой прячется летопись жизни путевых обходчиков метрополитена.

Когда разговор вдруг зайдет о классике, поинтересуйтесь у юноши о романе Стендаля «Красное и черное» – ответ будет примерно таков: ««Красное» там – так себе, а вот «черное» – что надо!» Он обычно читает ерундовые мистические книжки, исполненные всякой вреднятины и истерии. Скудная пища невротических жанров не насыщает жадный ум, но она незаменима в качестве альтернативы реальности. Каждый юноша верит в существование летающих тарелок и мечтает об иных мирах – таков удел всех, кто ищет разгадку плоти во всем курьезном, бессознательном, смутном и ненадежном.

Поэтому юноша так обожает все амбивалентное. Он даже завтракать не будет, если этот завтрак не амбивалентен. Бывает, родители интересуются: «А что тебе, милый котик, подарить на день рождения – красненький велосипед или книжку про кашалотов?» В ответ обязательно прозвучит: «Что-нибудь амбивалентное». На его языке это может означать все что угодно: поразительное и смущающее, вероятное и допустимое, велосипед и книжку, неукротимость плотских влечений и бесноватую одержимость пустыми, но звонкими идеями.

Юноша страстно убежден, что все на свете подло и непорядочно, кроме него, и что именно он должен покорить или спасти мир. Именно покорить или спасти. Только и всего. Иногда у него просыпается ненависть к солнцу, которое, не спрашивая разрешения, встает над горизонтом каждый день, игнорируя печали, переполняющие страстную душу. Гордая враждебность к миру часто сменяется банальной истерикой.

Воспоминаний у юноши хоть отбавляй – и все про первую, обязательно, вечную любовь, как у героя Паскаля Лене: «Мне было, вероятно, лет восемь (в тот год я полюбил до гроба девочку…)». Еще ни разу не поцеловавшись, он признается своим друганам: «Я не умею любить, вот что! Не умею любить. Я не говорю «заниматься любовью» – с этим все в прядке, но что делать с сердцем?»

Каждый юноша необыкновенно красив: в профиль он напоминает весеннюю мышь, а в фас – подозрительного ежа.

Юноша обожает красивые фразы, произнесет – и выжидательно так смотрит. И очень обижается, когда в ответ на банальную сентенцию не следует восторженного обморока слушателей. Близкий случай рассматривается в рассказе Л. Н. Толстого «Два гусара». Молоденький уланский корнет Ильин, проиграв в карты немалую сумму, предается горестным раздумьям: ««Погубил я свою молодость», – сказал он вдруг сам себе, не потому, чтобы он действительно думал, что он погубил свою молодость, – он даже вовсе и не думал об этом, – но так ему пришла в голову эта фраза».

Юношество – первый смутный опыт, шаг в реку конечной длительности жизни, которая мыслится нескончаемой.

Может показаться, что оптимизма в портрете юноши недостаточно. Что же, под развязку чуть подправим портрет молодого человека цитатой из произведения А. П. Чехова, которая, есть надежда, поможет кому-то: «… и чувство молодости, здоровья и силы, – ему было только 22 года, – и невыразимо сладкое ожидание счастья, неведомого, таинственного счастья овладевали им мало-помалу, и жизнь казалась ему восхитительной, чудесной, полной высокого смысла».

Юношу надобно любить и жалеть – он придает жизни необходимое экзотическое содержание, без которого реальность грозит превратиться в пустой слепок реальности. Как можно не любить славного, глупого и застенчивого зайку, сидящего в позе «лев под лотосом».

На языке фотоискусства юноша соответствует репортажной съемке, а 20—24-летний – постановочной съемке. В этом возрасте наиболее цитатен лирический герой В. Маяковского: «…иду красивый, двадцатидвухлетний». И никто не желает читать Д. Мильтона «По случаю моего 23-летия»:

Мне двадцать три, и Время – это вор,

Неуловимый, дерзкий, быстрокрылый, —

Уносит дни моей весны унылой,

Так и не давшей всходов до сих пор.

Заслышав вдали самый незначительный любовный шум, молодой человек несется вперед, резина дымится, шум в ушах… «Тормоза придумал трус» – аксиома, выведенная двадцатилетними.

Разница между юношей и молодым человеком небольшая, но все же наличествует. Если их застать в минуту спокойствия, то можно обнаружить, что спокойствие это разного рода. Юноши полны показного интеллектуального и прочего превосходства. Осознавая некую театральность происходящего и в угоду собственному тщеславию, они стараются показать безразличие ко всему. Молодые мужчины вызывающе дерзки и довольны собой, но им слишком скучно, чтобы еще и чваниться.

Молодой человек 20–24 лет исполнен дерзкого желания предписывать миру слишком активный образ жизни: без тормозов, чуть-чуть руля и много-много ветрил. Когда родители покупают ему машину, первое, что он спрашивает: а зачем в ней тормоза? Когда он садится в автомобиль и стартует, трансляция с «Формулы 1» теряет телевизионную условность. Стиль вождения – шахматная партия, в которой все решает быстрота реакций: рвануть первым, чтоб издали крик испуганные колеса, обогнать конкурента и затормозить перед светофором под истошный визг полуобморочных тормозных колодок.

В этом возрасте молодой мужчина потенциально конфликтен. Им руководит несколько опасных побуждений, среди которых главенствуют страсть к логизированию, жажда все вогнать в рамки удобной для обозрения схемы и размягченная воля.

Эдвард Хаусман читает наивную поэтическую лекцию на тему «Ах, как глуп и расточителен возраст молодости». Вот выдержки:

Двадцать один мне было,

Я слушал совет мудреца:

«Отдайте гинеи и фунты,

Но не отдавайте сердца.

Отдайте рубины и перлы,

А души нельзя отдавать».

Но двадцать один мне было,

Нет смысла со мной толковать.

Хватит цитировать Хаусмана, дальше примерно о том же. Всякие там рекомендации срочно отдать то, чего нет у молодого мужчины.

Молодой мужчина не знает мира и настойчив в создании дискретного портрета окружающего, когда один фрагмент торжествует над прочими. Мир закономерно ввергается в дисгармонию. Хаос, к описанию которого приложены вызубренные на школьных уроках математики методики анализа, усиленные прочитанным на студенческой скамье Хайдеггером, предстает еще более зловещим. Теории молодого человека рождаются из жизни – из жизни, которой он не знает. И тогда, молодой, он начинает оформлять себя в жестоких иррациональных образах. Дефицит теоретической мысли приводит к экспансии психологической рефлексии, к чрезмерной драматизации самой ничтожной проблемы.

Для молодого человека дурно не само содержание жизни, плохо то, что он не способен в ней пребывать. Он часто живет по сценарию признания 40-летнего героя романа А. Мёрдок «Дитя слова» о себе самом, только на 16 лет моложе: «Я ненавидел не общество – абстракцию, выдуманную ничтожными социологами, – я ненавидел всю Вселенную. Мне хотелось причинить ей боль в отместку за боль, причиненную мне… Меня не покидала космическая ярость, что я жертва».

Молодой человек сопровождает любую прагматическую идею мира мистико-эротическим аккордом или в худшем случае – ипохондрической жалобой. Всему виною застенчивость, нерешительность, недостаточность сексуального опыта. Ему очень сложно существовать. Он убежден, что опыт жизнепроживания до него никем не был проделан, что именно от него ожидается исполнение титанической миссии впервые продемонстрировать миру истиннейшие в своей искренности формы изъявления чувства. Молодой человек требователен и мягок, раним и груб, непоседлив и настойчив. Он нуждается в авторитетных примерах и опровергает все, что делается для его блага. Он категоричен и декларативен. И подозрителен ко всем, кто не входит в круг его восторженных фанатов.

Молодой человек любит рассуждать обо всем метафизическом, а особенно о собственной неприкаянности и загубленной молодости. У него много иных чудачеств и недостатков, но более силен он в безответственном отношении к делу и слову.

Он очень любит логические казусы, но создавать их еще не научился, да и не торопится это делать, будучи уверенным, что вся его жизнь и есть парадокс, нужно только как-то половчее ее цитировать. В конспектах его студенческих лекций на самом видном месте красуется фраза О. Бальзака: «Одиночество – хорошая вещь, но как было бы хорошо, если бы рядом был кто-нибудь, кому можно было бы признаться, что одиночество хорошая вещь».

Каждый в 17–25 лет считает себя уникальным и самосозданным взрослым.

Многообразные модели поведения мужчин настойчиво суммируются культурой и наукой. В этом возрасте закладываются основные типы мужской психологии и, соответственно, перспективные варианты жизненной самореализации. Гейл Шихи предлагает четыре варианта мужской особи.

Неустойчивым
трудно наметить твердые жизненные ориентиры, поэтому и в последующей жизни их отличает склонность к экспериментам.

Замкнутые
формулируют ориентиры в 20 лет и идут по жизни без кризисов и самоанализа.

Вундеркинды
стремятся к успеху, не удовлетворены собой и убеждены в том, что, когда достигнут вершин, их неуверенность исчезнет. Часто их надежды оказываются тщетными. Как правило, редко бывает, что они женятся.

Смысл жизни воспитателей
– заботиться о других. В 20–25 лет они уже готовые мужья и зятья.

Летопись дороги жизни по П. Брэггу. Этап четвертый: двадцатилетие. Двадцатилетние юноши независимы и вышли из-под родительского контроля. Миновавшие 10 лет были очень важными с биологической точки зрения. Наши юноши достигли полового созревания. Они начали испытывать внезапные приступы сексуального желания. Смерть была гуманна к нашей выборке. За это десятилетие из 100 000 новорожденных умерли чуть меньше пяти тысяч человек, чаще всего в результате несчастных случаев. Оставшиеся в живых 95 763 могут прожить в среднем еще 51,91 года.

Ключевые слова и понятия

Старшие классы. Первые симптомы конфликта отцов и детей. Привычка дразнить старших безделушками революционных провокаций. В умилительном родительском «ты еще ребенок» слышится рабская безысходность перспективы: «рабенок». Жизнь – как упражнение для ума. Растерянность, раздвоенность, терзание иррациональными комплексами и неврозами, порыв и устремление, склонность к иллюзиям и фантазированию.

Интерес ко всему и нежелание чему-нибудь научиться. Как тут не вспомнить горьковского героя: «Кратко говоря, в семнадцать лет отвращение к наукам наполняло меня до совершенной невозможности чему-нибудь учиться, хотя бы даже игре в карты и курению табака».

Боготворение утопических обманок. Тамбурины катастрофических идей, барабаны духовного разброда. Андре Моруа: «Кто в шестнадцать лет не революционер, тому в тридцать лет не хватит отваги, чтобы стать начальником пожарной команды». Смещающиеся перспективы. Ощущение любовной ненужности. Бандитский промысел спесивой самомысли.

Бесцеремонность самоутверждения, лихорадка высокомерия. Неудачный любовный дебют. Любовь бесплатная и неосязаемая, как воздух. Одиночество, эгоистическая демагогия, элегическое предчувствие краха, усвоенные по книжкам уроки эгоцентризма. Кризис самоидентификации. Бесквартирность: некуда девушку пригласить, а обсуждать мировые проблемы наедине ой как хочется. Поступление в вуз. Бесквартирность. Служба в армии. Бесквартирность. Диплом об образовании. Вступление во взрослую жизнь. Бесквартирность. Матримониальный выбор. Свадебный марш. Мучительное преодоление комплекса инфантилизма. Сложности социализации. Новые признаки кризиса идентификации.

Доска почета

Известны случаи крайне раннего проявления одаренности и гениальности.

Гении в возрасте от 2 до 10 лет

Камиль Сен-Санс в 2,5 года читал ноты, в 5 лет сочинял вальсы, в 10 лет дирижировал оркестром.

Пьер Гассенди в 4 года читал на память стихи, в 7 лет давал объяснения астрономическим явлениям.

Альбрехт фон Галлер, будучи еще ребенком, толковал Библию.

Андре Мари Ампер, еще не зная цифр и алфавита, проводил исчисления при помощи камушков.

Исаак Ньютон уже в младших классах проявил большие способности в изготовлении воздушных змеев, ветряных мельниц и других игрушек.

Гуго Гроций, создатель теории естественного права, уже к девяти годам был автором стихотворений на латинском языке.

Теперь пора притихнуть и проникнуться восторгом Стивена Фрая. Внимание: Моцарт! «Не знаю, доводилось ли вам когда-нибудь слышать Первую симфонию Моцарта, написанную им в 1764-м, всего-навсего в 8 лет. По его меркам, вещица довольно простая, особенно в сравнении с величавостью «Юпитера», оригинальностью Сороковой и коричневостью моей любимой Двадцать девятой. Но при всей ее простоте и даже малости формой она отличается совершенной. И ведь так легко разливаться в пустых словах насчет того, что она написана восьмилетним мальчишкой. Восьмилетним! Мамочки с папочками, вдумайтесь: ребенок учился всего-навсего во втором классе. Если ваш второклассник как-нибудь вернется из школы домой и притащит с собой картинку – небо, а на нем облака из наклеенной ваты – или слепленную из папье-маше маску для Хеллоуина, а с ними еще и симфонию в четырех частях, прикиньте – какие вас обуяют чувства? Вот именно. Вы будете потрясены, не правда ли?» Моцарт первые сочинения написал, будучи пяти лет от роду, с шести лет с триумфом гастролировал по Европе.

Одним из самых продуктивных писателей, когда-либо живших на свете, был испанец Лопе де Вега. Сочинять стихи он начал с пяти лет, когда не умел читать и писать. Стихи свои он диктовал сверстникам, уже постигшим секреты письма, и брал с них за это фрукты, сладости, игрушки. Детские эти стихи, конечно, не дошли до потомства, история литературы знает лишь зрелые произведения Лопе де Веги. Всего перу его принадлежит 1800 пьес. Все они написаны в стихах, по подсчетам одного ученого, это 21 316 000 строк!

Писатель Дж. Стюарт Милль читал по-гречески классиков в 4 года, в 5 лет он мог обсуждать сравнительные достоинства и недостатки полководческой деятельности Мальборо и Веллингтона, в 8 лет выучил латынь.

Французский математик и философ Жан д'Аламбер рано научился читать, в 4 года решал сложнейшие задачи, а в 10 лет его перевели из школы в колледж. В 23 года он стал членом Академии.

Когда Платону было 10 лет, он впервые услышал от своего 90-летнего деда Крития историю об Атлантиде.

Гении в возрасте от 10 до 15 лет

Томас Чаттертон написал свои первые поэмы и баллады в 12 лет, в этом же возрасте Уильям Блейк создал свои первые стихи, а Роберт Бёрнс – в 14 лет.

Майкл Фарадей в 14 лет изучает научные труды.

Александр Сергеевич Грибоедов в 13 лет закончил университет, курс второго факультета был завершен к 17 годам.

Французский писатель Франсуа Рене Шатобриан с детства отличался поразительными способностями и исключительной памятью. В 13 лет он мог почти дословно повторить услышанную в первый раз многостраничную проповедь.

Четырнадцатилетний Виктор Гюго записал в своем дневнике: «Хочу быть Шатобрианом или никем».

Французский философ Огюст Конт в 15 лет выдержал экзамен в Парижскую политехническую школу.

Гении в возрасте от 15 до 19 лет

Михаил Юрьевич Лермонтов в 15 лет создает первую редакцию «Демона» и «Испанцев», в 16 лет – «Маскарад».

Блез Паскаль в 16 лет стал автором исследования о конических сечениях. В 19 лет он изобрел счетную машину.

Семнадцатилетний Жорж Бизе написал первую симфонию.

Величайшее открытие («декартовы координаты») было сделано Рене Декартом в 17 лет.

Александр Поп написал свои первые поэмы в 17 лет.

Франц Шуберт создал музыку первой песни в 17 лет, а знаменитую мелодию на слова «Лесного царя» – в 18 лет. За один только 1815 год 18-летний Шуберт сочинил 170 песен. При жизни композитора была издана только пятая часть его произведений. Шуберт говорил: «Меня должно было бы содержать государство, я явился на свет не для чего другого, кроме как для творчества».

Галилей открыл правило колебания маятника в 17 лет, в 19 лет – обнаружил солнечные пятна и затмения Марса.

Данте Габриэль Россетти, основатель «братства прерафаэлитов», написал в 19 лет свою лучшую поэму.

Фридрих Шеллинг первое крупное философское произведение создал в 19 лет.

Сэмюэл Кольт изобрел в 18 лет револьвер, а в 19 лет – сконструировал револьвер и ружье.

Гении в возрасте от 20 до 24 лет

Луи Брайль, ослепший в три года, в 20 лет изобрел азбуку для слепых. В этом же возрасте Рафаэль создал первую знаменитую картину «Брак Богоматери», Пьер Кюри сделал первые открытия в химии, Пауль Эрлих изобрел метод мазков крови и усовершенствовал методы окрашивания препаратов, Леонард Эйлер опубликовал диссертацию о математическом определении соотношения между длинами звуковых волн, Теодор Гроттгус основал теорию электролиза.

В 21 год Готфрид Лейбниц пишет философские и юридические статьи, Джакомо Леопарди создал выдающиеся поэмы, Гульельмо Маркони изобрел метод передачи сигналов по радио, Джоаккино Россини завершил оперу «Танкред», Джеймс Джоуль сделал свое величайшее открытие – экспериментально обосновал закон сохранения энергии.

Одна из максим Блеза Паскаля отстаивает торжество молодой героики: «На мой взгляд, Цезарь был слишком стар для такой забавы, как завоевание мира. Она к лицу Августу или Александру: эти были молоды, а молодых людей трудно обуздать».

Здесь следует сделать паузу, пристыженно помолчать и дать некоторый комментарий к славным деяниям людей, в которых столь рано проявились интеллект и творческая фантазия.

Представленные в рубрике эффектные образцы человеческой породы, отмеченные высокими показателями развития и выразительными успехами, могут вдохновить любого молодого человека на подражание великим: вот с кого следует делать жизнь! Желание это похвально. Линейную последовательность жизни разрушают исключительные натуры, являющие собой превосходные примеры всплесков природы. Дерзайте, юные, творите, вывешивайте свои портреты на «Доску почета» жизни!

Дабы избежать разочарования, тут следует все же по-стариковски несколько охладить пыл. К сожалению, приходится констатировать, что гениальность остается явлением штучным, в равной степени зависящим как от внешних условий, так и от врожденных способностей и особенностей.

Надобно понять, что приведенные примеры ранней гениальности выносят приговор любому, кто возмечтает в возрасте 20–25 лет взять и тотчас хоть чем-нибудь отличиться. Среднестатистический 20-летний не писал оперы в 10 лет, не открывал пятна на солнце в 17, тем не менее он пребывает в силках иной мифологии, в соответствии с которой считается, что творческой натуре систематические знания и культурная рефлексия отчасти противопоказаны. Следовательно, достаточно довериться природе, растормошить ее, пробудить, и она сама все как-нибудь устроит к лучшему.

Подобное заблуждение упрямо доказывается на якобы многочисленных примерах школьной либо студенческой неуспеваемости великих людей. Случайные казусы (У. Черчилль, А. Швейцер, А. Эйнштейн слыли безнадежными и почти необучаемыми школьниками) абсолютизируются в качестве эффектных знаков системы. Подобный жанр самооправдания призван служить объяснением того, почему некоторые юноши пренебрегают своими прямыми обязанностями – учиться и становиться частью культуры. Очевидна уязвимость подобной мифологии: она не учитывает миллионы иных примеров, доказывающих, что не великий интерес к учебе и самообразованию сводил потенциально одаренных людей до уровня анонимных статистов.

Молодость жаждет другого. Быть прекрасным во всем, и чтобы это все как-то само себя проявило. Только самодисциплина делает из зверушки личность. В противном случае судьба любого гадкого утенка предрешена. Как бы он ни надеялся и ни предавался праздным мечтаниям, без труда он непременно станет гадким лебедем. Природная одаренность не менее других качеств нуждается в дисциплине и окультуривании. Праздный молодой человек искажает свою натуру бездельничаньем. Разве не убеждают в том трагичные судьбы сотен людей, коим с нежного возраста пророчили прекрасную будущность, но им некогда было потрудиться над совершенствованием собственной натуры. Где они теперь, презревшие самообразование, а также благие заботы родителей и педагогов?

Лишь сочетание оптимальных внешних условий (включающее не только детский период, но и дальнейшее развитие человека, вовлеченность в культуру) и врожденной одаренности может проявить гения. Толстой излагает одно из главных условий формирования одаренной личности: «Шиллер совершенно справедливо находил, что никакой гений не может развиться в одиночестве, что внешние возбуждения – хорошая книга, разговор – подвигают больше в размышлении, чем годы уединенного труда. Мысль должна рожаться в обществе, а обработка и выражение ее происходит в уединении».

Можно, конечно, списать мысль великого Толстого в графу «моралисты для всех, но не для меня», подверстав туда же упрек Люка де Вовенарга: «Молодые люди меньше страдают из-за своих оплошностей, чем от благоразумия стариков». И все же иногда стоит прислушаться к старшим коллегам по цеху жизни и научиться осмотрительно уходить от прогнозируемых опасностей, которые тем более можно заранее просчитать. Ну как тут не удержаться от полустариковского напутствия тем, кто идет по пути, пройденном тобою и еще миллиардами людей!

Стоит отметить, что не все советы старших приемлемы. Без сомнения, юным может понравиться романтический призыв Марии Склодовской-Кюри: «Никому из нас не легко жить, но мы должны сохранять упорство и, главное, верить в себя. Нужно верить, что ты чем-то даровит и что тебе чего-то надо добиться любой ценой». Мысль красива, ее финал великолепно подойдет к речи на кладбище кораблей. «Любой ценой» – привлекательная и опасная рекомендация. Если ее перевести на язык обыденности, то выглядеть совет будет примерно так: «Усердно трудись двадцать лет по двадцать четыре часа в сутки – и из тебя выйдет успешный физик или гениальный водитель лифтов, растративший здоровье, силы и жизненный азарт».

Как бы то ни было, юноше следует мечтать, дерзать и трудиться. И тогда, быть может, природные дарования как-нибудь великолепно себя выявят, и «Доска почета» пополнится новыми именами.

Приходно-расходная книга жизни

В Древнем Египте мальчики уже в 14 лет становились налогоплательщиками и с этого возраста могли жениться, вести самостоятельное хозяйство, привлекаться к исполнению трудовых повинностей.

Библиотечные штампы по традиции ставятся на 17-й странице.

Кому из взрослых не памятны 17 лет! И запомнились они, возможно, ожиданиями или надеждами, а более – подарками. На семнадцатилетие близкие родственники по устоявшейся традиции обычно дарят часы, костюм или еще что-нибудь недетское, чтобы юноша чувствовал себя почти самостоятельным, готовым к вступлению в большую и манящую светлыми перспективами жизнь.

Освободившись от груза воспоминаний о наивном подростковом периоде жизни, обратимся к нумерологической традиции его восприятия. Пифагорейцы считали 17 лет возрастом презренным, так как число это лежит между полным квадратом (16 = 42) и удвоенным квадратом (18 = 2 х 32). Для большей выразительности языческого неприятия числа 17 следует привести тот факт, что окружающие его числа – 16 и 18 – единственные, которые обозначают периметр прямоугольника, равный его площади. Тождество это указывает на нарушение поступательности, эффект энтропии и первый кризисный период человеческой жизни.

Когда греку исполнялось 18 лет, он выходил из-под опеки отца и признавался граждански и политически совершеннолетним. Расширялись его права и обязанности. Он становился под непосредственный надзор законов, пользовался гражданскими правами и был обязан исполнять повинности, мог самостоятельно вести судебные процессы и призываться на военную службу.

Мишель Монтень в «Опытах» допускает возможность доступа к выборным должностям людей, не обремененных жизненным опытом, однако вероятность этого иллюстрирует парадоксальный пример: «Сам Август девятнадцати лет решал судьбы мира, а в то же время он издает указ, что надо достигнуть тридцати лет, чтобы решать вопрос о том, где установить какой-нибудь сточный желоб».

На восемнадцатом году жизни Аристотель попал в Академию и стал верным учеником Платона.

Юным Гюставом Флобером овладевает странная душевная болезнь, своего рода туманная меланхолия, хандра неясного происхождения, не поддающаяся лечению. Юноша оставляет университет и до конца своих дней поселяется в поместье в Круассе.

В 19 лет Эмиль Золя начинает публиковать свои произведения.

В 408 году двадцатилетний Платон встречает Сократа и становится его учеником.

В 20 лет Альфред де Мюссе выпускает свой первый поэтический сборник.

Двадцатилетний Миклухо-Маклай проводит исследование на Канарских островах.

Отношения юноши со старшим поколением, как правило, складываются по законам, выведенным в репризе Марка Твена: «Когда мне было четырнадцать, мой отец был так глуп, что я с трудом переносил его; но когда мне исполнился двадцать один год, я был изумлен, насколько этот старый человек поумнел за последние семь лет».

К 22 годам аббат Прево успел побывать дважды солдатом и пару раз монахом. Ни в армии, ни в монастыре он так и не ужился и избрал писательское ремесло.

Сен-Мар – прообраз главного героя романа «Сен-Мар, или Заговор при Людовике XIII» Альфреда де Виньи – был казнен в возрасте 22 лет.

Владимир Маяковский о себе и о лирическом герое: «Иду красивый, двадцатидвухлетний».

В двадцатитрехлетнем возрасте Лев Толстой, иронизирует А. Евлахов, начинает писать «трехтомную
автобиографию» – «пример единственный в мировой литературе!».

1890 год омрачил жизнь 22-летнего Константина Бальмонта печальным событием. Выход первого поэтического сборника «Собрание стихотворений» принес не чаемую славу, а огорчения.

Блаженный Августин и Декарт в возрасте 23 лет пережили сильный психологический кризис.

В «Неполной и окончательной истории классической музыки» Стивен Фрай размышляет о судьбе Джузеппе Верди: «Впрочем, в возрасте двадцати трех лет у Верди появились еще большие, быть может, основания поставить на музыке крест. Он отправился искать музыкального счастья в большой город, в Милан, и только затем, чтобы его бесцеремонно выставили оттуда, даже не позволив получить музыкальное образование: власти предержащие отказались принять его в консерваторию. «Отсутствие фортепианной техники», – сказал один умник; «Слишком стар», – сказал другой; «Недостаточно одарен», – сказал третий. В итоге Верди уполз назад, в родной Бусетто, и получил там место директора филармонического общества. Таковым он мог бы навсегда и остаться. Крупной, но не достигшей полного развития рыбой в мелком пруду. Однако не остался». Карьера композитора как раз только начиналась.

А. С. Пушкин – П. А. Вяземскому (от 2 января 1822 года): «…но каков Баратынской? Признайся, что он превзойдет и Парни и Батюшкова – если впредь зашагает, как шагал до сих пор, – ведь 23 года – щастливцу!»

Герои «Записок из мертвого дома» Ф. М. Достоевского и романа А. Мёрдок «Дитя слова» переживают свою первую жизненную катастрофу в возрасте 23–24 лет.

По свидетельству биографов И. В. Гёте, поэт начинает работать над «Фаустом» в возрасте 24 лет. Почти через 60 лет трагедия будет завершена.

В 24 года у Н. В. Гоголя случился первый приступ депрессии.

Признание Л. Н. Толстого: «Мне 24 года; а я еще ничего не сделал. Я чувствую, что недаром вот уже восемь лет, что я борюсь с сомнением и страстями. Но на что я назначен? Это откроет будущность» (Л. Н. Толстой. Дневники, XIX, 100– 101).

Скорбные даты

Английский поэт Томас Чаттертон (1752–1770) покончил с собой в возрасте 18 лет.

Дмитрий Владимирович Веневитинов ушел из жизни в 22 года.

Б. Л. Пастернак – О. М. Фрейденберг (от 23 июля 1910 года): «…один 22-летний композитор, из наших, которого я считал уравновешеннее других, умер от острого помешательства».

Ловушки возраста. О любви и женитьбе

Юноше или молодому человеку очень хочется поскорее повзрослеть. Его ровесники – литературные герои – не зря тратили свои молодые годы – влюблялись, страдали, погибали. Веселились, а больше страдали, как могли – во все тяжкие. Юноша готов подражать своим книжным ровесникам, однако мешают тысячи причин, среди которых главное – отсутствие свободы во всех ее грустных видах: экономическая сомнительность, семейная опека, социальные идеалы, карьерные мечты и т. д.

Самое страшное испытание, подстерегающее юношу, – влюбиться. Раньше девушки предпочитали литературных героев. И эта мечтательная любовь часто граничила с казусами: 1950-е годы, аспирантка Академии педнаук проводит урок литературы в женской школе. Тема четко очерчена методичкой: «Печорин как лишний человек». Начинающая учительница страстно обличает аморализм и жестокость «лишнего человека», а затем, чтобы закрепить знания учениц, вдохновенно вопрошает: «Девочки, неужели вы хотели бы встретить на своем честном жизненном пути такого негодяя, как Печорин?» В ответ дружный хор: «Да!»

Времена изменились. Проводники современной мифологии – телевидение и кинематограф – научили каждую девушку, как, с кем и где можно быть по-настоящему счастливой. Портрет современного идеального избранника четко мотивирован социальной мифологией и подобен сборному параду банкира, атлета и интеллектуала в одном лице.

Оставим в стороне приемы манипуляции девичьим сознанием. Обратимся к иной грани вопроса. Трудно нашему юноше соревноваться как с книжным Печориным, так и с длинноволосым, голубоглазым и трепетным олигархом, каким он выведен на киноэкране. Безусловно, не все девушки мечтают о кинематографическом принце, многим природа не отказала в здравом уме. Очевидно другое: все девушки мечтательны.

Юноша не менее девушки пуглив и доверчив к букве литературы. Эти качества воспитываются в нем школьным курсом русской словесности. Возрастные печали умножаются умением читать. Литературные герои становятся образцами для подражания, эталонами достоверности и целеосознанности. В этом смысле целесообразнее было бы обучать грамоте тех, кому за сорок, – их не так легко обаять литературными обманами.

Всякий зрелый человек, глядя на любовный титанизм саморазрушающихся романтических героев, обязан из сострадания обратиться к ним со словами: «Любите, страдайте, даже, если будет охота, женитесь, но только не размножайтесь, ибо если вас в этом мире будет много, то от мира вряд ли что-нибудь останется».

Хрестоматийным литературным персонажам было намного легче, чем юноше-читателю, копирующему их необузданную страсть все укротить идеологическими симпатиями авторов и критиков. Онегин только и знал, что постигал «науку страсти нежной», разочаровывался, посещал театры, от скуки или по делу наведывался в имение, развлекался книжками и сельхознововведениями, а потом и вовсе отправился в длительное путешествие по России. По меркам современности, такой стиль жизни по плечу лишь отечественному олигарху или Биллу Гейтсу. Нашему же юноше не до забав. Студентам еще можно урвать свободное время – лекции прогулять, а вот трудящейся молодежи такие эксперименты грозят прогнозируемыми последствиями.

Юноша нуждается в понимании и совете. Родители оказываются не лучшими помощниками. Они беспокоятся за будущее своего чада и сосредоточенно следят, чтобы дитятко не повторило их ошибок. Телевидение в этом вопросе совсем плохой советчик. Программы про «умников» доказывают преимущества обитания в библиотеке. Встречи с политиками рекламируют совершенно не подростковый тип активности, призывая окунуться в строительство партийной жизни. Истерические сюжеты из ночных клубов рассказывают о тех, кто уже позабыл, что можно жить и при дневном свете. Сериалы про мужскую дружбу неизменно воспевают преимущества криминального существования.

По всем статьям выходит, что реальность юноши, вынужденного честно трудиться или упорно учиться, на фоне рекламируемого телевидением стиля поведения смотрится полнейшим вздором. Все жизнетворное представлено постыдным. Приветствуется только то, что выходит из каждодневного, обыденного и окутано гламурным сумраком глянца.

По всем статьям мифического гамбургского счета юноша выходит каким-то лохматым шашлыком. Его жизненная реальность уличается в пошлости, сам он давно перессорился со своим эго и наговорил незаслуженных гадостей своему бессознательному. Не говоря уже о родителях. Быть похожим на девичий идеал у него нет возможностей. Оставаться таким, каков он есть в действительности, пресно, немодно. Ничего не остается делать, как впадать в цинизм или открывать в себе новые качества, взяв за образец экстракт из киногероев и литературных персонажей. На самом деле сам он, такой пестрый и жаркий, хотел бы быть просто счастливым. Но эталоны поведения вменяют ему обязанность скучать, бунтовать и шокировать.

Культура заигрывает с юношей, призывает к надрыву и эксперименту. Смысл реальности сводится к игре, правила в которой не названы, композиция не обозначена, но глянцевые цели персонифицированы. Жизнь, в конечном счете, подменяется репетицией в ожидании истинного существования, которое обязательно случится, только для этого надо очень постараться: выправить орфографию существования, поставить вместо каждой запятой восклицательный знак, а точки заменить вопросительными знаками. Мироздание, кажется, дается на пробу, и приветствуется любой экстремизм. Ведь юноша, настаивает культура, живет в первый раз, он все обязан испытать, все подвергнуть сомнению… И неизменно разочароваться. Без печали – какой же он юноша.

Юноша очень любит рассуждать об уникальности выпавшего на его долю чувства. Человек постарше, например Айрис Мёрдок, не преминет саркастически заметить: «А любит Б, а Б любит А. Это действительно редкость». Редкий молодой человек не думает о любви. А многие думают и о женитьбе.

Ключ к решению всех жизненных проблем молодого человека завалялся где-то между страницами «Анны Карениной» или «Острова сокровищ», а открыть эти книжки все руки не доходят.

Если тремя словами выразить то, что случится в скором времени, то вот, что случится: жизнь будет хороша, – а если чуть большим количеством слов, тогда придется процитировать Дэниела Хендлера: «Говорят, что любовь как автобус: если ее долго ждать, она непременно придет. Но только не в этом городе, где автобусы медлительны, а самые симпатичные жители – голубые».

Матримониальный выбор: «венец и завершение всяких земных благ»

В этой жизни проблем невпроворот. Жизнь… Это… Хрен его знает, что это такое!

Вообще жизнь сводится к одному: это когда мужчина и женщина играют в игру «Мужчина и женщина». Правила примерно таковы. Мужчина ощущает жар тела женщины, всю ее прекрасную фактуру. В ней, этой фактуре, всегда есть что-то непристойно-чувственное. Особенно в волосах, покрывающих грудь вплоть до живота и частично спину… Извините, цитата вырвалась из книжки «Ни одного отличия между мужиком и орангутангом».

…Красивая женщина излучает некую энергию, еще не изученную современной наукой. А мужчине хочется обогнать современную науку в вопросе изучения женщины. Именно она заставляет мужчину социально напрягаться, испытывать томление. В его голову лезут какие-то странные мысли: «Наверное, стоило бы принять ванну. Как говорится, и время провести, а заодно и помыться»; «Может, сыграть прелюдию Шопена № 24 ре минор, это полное горечи и страсти произведение, трагичность которого лишь возрастает, если играть его сорок раз подряд без передышки»; «Девочки, мальчики или футболисты – все равно ты не сумеешь организовать это так, как тебе бы хотелось». И так далее. И тому подобное. Et cetera и прочая лабудень.

И тут появляется она и вступает в игру. Обдумывая первый ход, она уже видит, как ей бороться за победу в эндшпиле. Белые успевают консолидироваться, полузащитники добиваются прогресса на ферзевом фланге, очевидное твое проигрышное 43.b5 приводит женщину к искомой цели, вратарь черных проявляет чудеса прыткости, пошел 40-й км марафона, американский судья ставит 9.0. Ура, лыжники на флангах начинают движение, король слез с печи и пошел на подмогу… Тщетно. Ничего не поможет. «Да пошел ты!» – эту фразу женщина произнесет от души и с чувством, насвистывая песенку Во имя Господа».

«Спасибо за откровенность», – сквозь слезы скажет мужчина.

«Не стоит благодарности. Входит в обслуживание», – усмехнется она.

Игра окончена. Женщина срывает куш. Мужчина в дерьме. И что странно, мужчина не способен обидеться. Этот негодник, еще вчера быстро пресыщающийся обормот, вдруг становится покладистым и ручным. Он с детства собирался идти по стопам Джойса и Беккета, Толстого и инструкции «Смотри на мир и не вывихни челюсть», но нет – пришлось семенить за женщиной, за этим великим мастером сверкающих взоров, манящих губ, зовущих бедер. Почему?!

За ответом на все вопросы жизни обратимся к Питеру Чейни: «Если парень не в своей тарелке, он всегда готов совершить одно из трех: утопить свои переживания в бокале доброго вина, или помчаться к какой-нибудь девчонке и пожаловаться на свою горькую судьбу, положить голову ей на грудь, получить пленительное женское сочувствие, или, наконец, отправиться домой и завалиться спать.

Поверьте мне, ребята, что третий вариант самый правильный, потому что он безопасный. Я знавал парней, которые сломя голову бежали к какой-либо симпатичной дамочке и изливали перед ней все свои неприятности, а примерно через неделю их ожидали гораздо более крупные неполадки и недоразумения.

После сна ты чувствуешь себя еще более усталым, чем до него; спиртное делает тебя еще более сонным, но от дамочек ты вообще теряешься. У тебя кружится голова, а это самое опасное.

Только вот мужчины – странный народ. Если бы парень очутился на необитаемом острове, имея все необходимое: бочонок рома, съестное и пару хороших книг, – вы думаете, что он чувствовал бы себя счастливым?

Держите карман шире. Могу поставить последний шиллинг против всех запасов чая в Китае, что еще до захода солнца этот балбес обшарит весь остров, прочешет все кусты и лес в поисках существа с округлыми формами в той или иной юбке.

Потому что мужчины так устроены с тех пор, когда Змей в саду Эдема чуть не свалился с дерева, потешаясь над Адамом, который по тем временам был величайшим специалистом по части фруктов».

Надо добраться до женского счета в сбербанке жизни, использовав довольно тощую карту «Мужчина». Надо выяснить, что это такое!

Прочитав подобное, не трудно составить портрет описываемого явления: существо коротенькое, ширококостное, ворюжного типа, с рожей деревенского пекаря, лицемерно обходительное и любезное, с избытком массы, большеголовое, с грязной улыбкой, осанистое, с крупными чертами мясистого лица и т. д.

Господи, пощади нас, мужчин, не наказывай за непроницательность! Речь всего лишь идет о женщинах, созданиях хрупких и нежных. Так или иначе, каждый мужчина может ошибаться в чем угодно, но только не в понимании главной истины: женщина – точка жизни, откуда не бывает возврата. Мужчина принимается выяснять с улыбкой клоуна, которому внушает отвращение предмет, лежащий у него на ладони, но который одновременно дает понять, что на самом деле внушающий отвращение предмет ему донельзя желанен. И тогда он женится.

«Слово о житии великого князя Дмитрия Ивановича» свидетельствует: «Когда же исполнилось Дмитрию Донскому шестнадцать лет, привели ему в невесты княгиню Авдотью из земли Суздальской. И обрадовалась вся земля свершению их брака. И после брака жили они целомудренно…»

Девятнадцатилетний Перси Биши Шелли повенчался с Гарриет Уэст Брук. Молодые люди жили в большой нужде, пока наконец родители не сжалились и не обеспечили их ежегодной суммой в две тысячи фунтов.

Период с 23 до 25 лет, по уверению психологов, является модальным возрастом вступления в брак. В этом возрасте, утверждает один из героев Айрис Мёрдок, «секс заявляет о своем всепоглощающем присутствии почти при любом положении вещей». Нередко о своем присутствии заявляет и желание жениться.

Восемнадцатилетний Шекспир взял в жены 26-летнюю Анну Хетвей.

В тифлисской церкви Михаила Архангела венчались 19-летняя Зинаида Гиппиус и 23-летний Дмитрий Мережковский. Они ни разу не расставались за 52 года совместной жизни, о которой З. Гиппиус пишет: «Разница наших натур была не такого рода, при каком они друг друга уничтожают, а напротив, могут и находят между собой известную гармонию».

Когда Гёте было 20 лет, он познакомился с шестнадцатилетней Фредерикой. С женитьбой ничего не вышло. Фредерика осталась верна Гёте до могилы. Несмотря на многочисленные предложения, она так и не вышла замуж.

Признание 23-летнего героя романа Айрис Мёрдок «Дитя слова»: «Мы были молоды и попали в тенета всесокрушающей физической любви».

В 24 года Чарлз Диккенс выпускает роман «Посмертные записки Пиквикского клуба», а через два дня женится на Кэтрин Томпсон Хогарт.

Уильям Мейкпис Теккерей женился в 24 года на Изабелле Джеттин Шоу, страдающей душевной болезнью. Это обстоятельство весьма осложнило семейную жизнь. Однако через много лет писатель признался: «Хотя, к сожалению, мой брак потерпел кораблекрушение, тем не менее я вступил бы в него еще раз, так как любовь – венец и завершение всяких земных благ».

А. С. Пушкин – П. А. Вяземскому (от 2 января 1822 года): «… все тот же он, не изменился, хоть и женился».

Возрастные инициалы любви

Молодость дерзновенна. В любви, в категоричности слов.

Каждый юноша убежден, что за первую любовь ему нужно выдать Нобелевскую премию. Просто он не знает, что порох, велосипед и любовь изобрели задолго до его появления на свет.

У юноши богатый любовный опыт – он посмотрел «Титаник» уже пять раз.

Шестидесятилетний мольеровский Гарпагон дает следующее описание «молодых красавчиков»: «Я удивляюсь, за что их женщины так любят… петушиные голоса, кошачьи усики, парики из пакли, штаны чуть держатся, живот наружу…»

Литература, даже осуждая юношу, торопится сделать ему пусть сомнительный, но комплимент. К примеру, Оноре де Бальзак: «… семнадцатилетний юнец сплошь и рядом уже соблазняет чужих жен, причем, если верить скандальной светской хронике, жен отнюдь не первой молодости».

Юношеская любовь говорит на колониальном языке, в котором прорываются ноты кошачьей страсти.

У юноши желание всегда круглосуточно. Любовь воспринимается им как единственный призыв бытия. Роберт Фрост справедливо заметил: «Матери нужно двадцать лет, чтобы из мальчика сделать мужчину, а потом первая встречная за двадцать минут делает из него дурака».

Юноше ночью не до сна; сказать, что он без устали думает о женщинах – это половина правды. Вся правда: он думает о голых женщинах.

Юноша находится в двух агрегатных состояниях чувства. Первое
– неудачник в области сладких вздохов. С горькой усмешкой он читает Бальтазара Грасиана: «Фортуна любит смелых, как красотка – молодых». Вот он, к примеру, молод, может быть, даже и смел, а что-то красотки и фортуна не торопятся принять его в свои пылкие объятия. В этом состоянии ему кажется, что караваны чувств изменили маршрут следования и проходят не там, где нужно, а он стоит у фальшивого оазиса, и надежды на счастье палимы немилосердным солнцем. Второе
– искатель утех, которого погоня за счастьем превращает в жалкого наемника телесных наслаждений. Расфасовка страстей у данного типа, как правило, одноразовая. Люк де Вовенарг по этому поводу справедливо заметил: «Молодые люди плохо знают, что такое красота: им знакома только страсть».

Юноша переносит любое хрестоматийное известие на свой жизненно-любовный опыт ожиданий. Услышал он, что 85 % поэтических размеров Пушкина – ямб, а 10 % – хорей, тотчас начинает рассуждать о пропорциях ложных и истинных чувств.

Юноша обожает грубые и рельефные образы и плачет над фразой: «Он ее целует, а она уже его убила».

Любовь в этом возрасте начинается как увлекательное приключение, а затем перерастает в страсть одержимости. Юношеская любовь похожа на акт вандализма и членовредительства.

Юноши и девушки очень любят целоваться. И занимаются этим делом, так старательно борясь языками и, главное, так долго, что могли бы стать моделями для нерасторопного скульптора.

Юноша порой напоминает котенка, решившего, что родился для неутомимого распутства. Жизнь обязательно предложит иные занятия. Патентованный самец часто терпит фиаско.

Случай Л. Н. Толстого: «…чем больше воздерживаешься, тем сильнее желание».

Дневниковая запись (от 29 ноября 1851 года): «Я никогда не был влюблен в женщин. Одно сильное чувство, похожее на любовь, я испытал только, когда мне было 13 или 14 лет; но мне не хочется верить, чтобы это была любовь; потому что предмет была толстая горничная (правда, очень хорошенькое личико), притом же от 13 до 15 лет – время самое безалаберное для мальчика (отрочество): не знаешь, на что кинуться, и сладострастие в эту эпоху действует с необыкновенною силою».

1852 год.
«Генваря 2. Когда я искал счастия, я впадал в пороки; когда я понял, что достаточно в этой жизни быть только не несчастным, то меньше стало порочных искушений на моем пути – и я убежден, что можно быть добродетельным и не несчастливым.

Когда я искал удовольствия, оно бежало от меня, а я впадал в тяжелое положение скуки – состояние, из которого можно перейти ко всему – хорошему и дурному, и скорее к последнему. Теперь, когда я только стараюсь избегать скуки, я во всем нахожу удовольствие.

Чтобы быть счастливу, нужно избегать несчастий; чтобы было весело, нужно избегать скуки».

1852 год, 20 марта.
«Сладострастие имеет совершенно противоположное основание: чем больше воздерживаешься, тем сильнее желание.

Впрочем, нет. Так как это влечение естественное и которому удовлетворять я нахожу дурным только по тому неестественному положению, в котором нахожусь (холостым в 23 года), ничто не поможет, исключая силы воли и молитвы к Богу, избавить от искушения».

Слово наставника. Ф. М. Достоевский:«…он… молод, но в нем уж и теперь ясно виден будущий… человек».

Дилемма русской культуры и каждого впервые влюбившегося молодого человека – не хочу учиться, а хочу жениться – решается в письме Достоевского к пасынку П. А. Исаеву: «Ну что же такое, что ты женишься, чем это может помешать тебе учиться? Чем образованнее человек, тем более он учится, и так всю жизнь. Одна уже неутолимая жажда к знанию, заставляющая, например, великого ученого в 70 лет все еще учиться, свидетельствует о благородстве и высоте его натуры и о глубоком отличии его от толпы. Для того же, чтоб заняться самообразованием, всегда можно найти время даже
и при семейных тягостях и при служебных занятиях».

Когда заходит речь о возможной свадьбе двадцатидвухлетнего шурина Ивана Григорьевича Сниткина и его 18-летней избранницы, Достоевский дает молодому человеку следующую аттестацию, в равной степени применимую к любому, в ком серьезно проявилось желание сделать ответственный шаг: «Как он ни молод, но в нем уж и теперь ясно виден будущий честный, твердый, дельный человек. Он, конечно, слишком наивного, увлекающегося благородства, но на вещи он уже и теперь смотрит ясно и рассудительно и безрассудства не сделает. Ее он ставит сам выше себя. А она не по летам с характером и к тому же остроумна».

Препятствия женитьбе. Ф. М. Достоевский: «как сойти в жизни таким разнохарактерностям…».

Ф. М. Достоевский в письме к А. Е. Врангелю (от 14 июля 1856 года): «Ей 29 лет; она образованная, умница, видевшая свет, знающая людей, страдавшая, мучавшаяся, больная от последних ее лет жизни в Сибири, ищущая счастья, самовольная, сильная, она готова выйти замуж теперь
за юношу 24 лет, сибиряка, ничего не видавшего, ничего не знающего, чуть-чуть образованного, начинающего первую мысль своей жизни, тогда как она доживает, может быть, свою последнюю мысль.
<…> Как сойтись в жизни таким разнохарактерностям, с разными взглядами на жизнь, с разными потребностями?… Ибо будь он хоть разыдеальный юноша, но он все-таки еще некрепкий человек. А он не только не идеальный…»

Злая мудрость. Что нужно знать о женщинах мужчине 17–24 лет

Опасно произносить искренние комплименты, ставящие под сомнение здравый смысл. Если молодой человек на первом свидании твердит интересующей особе: «Ваша красота ввергает меня в умственный кризис», девушка, как правило, не обольщается, напротив, начинает не на шутку беспокоиться и рассуждает примерно так: «Если он теряет рассудок от таких пустяков, как моя красота, то, значит, он вообще подвержен хвори, и не исключено, что после свадьбы его будут интересовать вопросы: почему он не астероид и есть ли секс в математике?».

Пора отбросить риторику бесстрастной вежливости и перейти на «ты». Разговор коснулся вещей почти пустяковых – жизни и смерти.

Все юноши начинают с метафизики, продолжают радикальной моралью, затем осваивают логику жизни и завершают бухгалтерией потерь.

Однажды юноша сделает вселенское открытие: все в мире, все, о чем мне рассказывали родители, все, чему меня учили в школе, все не так. Открытие, безусловно, тянет на Нобелевскую премию. Ну почти на нее. Родители и школа учат банальному, правдивому, ханжескому. Никто никогда не скажет правду, потому что никто не знает, какая она, эта правда. А если скажет… Лучше бы промолчали.

Чему учит школа? Пушкин гений, Менделеев молодец, Гондурас – это какой-то гандураз, вода – аш два о.

Чему учат родители? Учись, будь послушным, не ерепенься, пока не высовывай зад из травы.

Медоточивое лицемерие, интеллектуальные маневры и терминологическая полудрема наставников никогда не озвучат несколько главных правил жизни: деревья равнодушны, моральные ценности немы, тебя непременно обманут; у судьбы иммунитет к человечьим просьбам, ты никогда ничему не научишься, ты будешь не раз надеяться, тебя сотни раз продадут; потом пять – десять лет пьянки славно и с достойным усердием поработают над твоим характером и внешностью; мечты врут, возможно, жить тебе осталось недолго и есть еще тысяча разных опасностей; правила жизни придуманы не только для тебя, дурачок ты этакий, они придуманы для всех и каждого.

Подобные версии жизни хороши, только их слабость заключается в том, что они не объясняют ничего. В исполнении наставников, самых заботливых и искренних, правда подобна вещам, которые спокойно сидят перед фотоаппаратом и позируют для официального снимка реальности и будущего. Иными словами, это дистиллированная правда, не учитывающая 99 процентов того, что вскоре может случиться и обязательно случится.

Юноша оглядывается по сторонам и многозначительно произносит: «Нужно что-то делать! Сделать бы жизнь с кого…» Но что делать, с кого делать, он не знает. Вперив взгляд в телевизор, он осознает всю правду жизни: здесь собраны все те, кого осенило Божьей благодатью быть непохожими на всех. Видимо, Бог решил, что гламурные девки, ворюги, политики-пиздоболы и бизнесмены куда интереснее, чем те, кто кладет кирпичи, варит суп, учит детей – те, которых никто никогда не назовет бунтарями, стильными, ломающими каноны.

Любому человеку много чего приходится бояться. Поэтому, наверное, юноши не любят заглядывать слишком далеко – ни в каком направлении.

При помощи советов школы и родителей можно ходить в школу и слушать родителей или заниматься птицеводством. Жизнь совсем другая. Она не ходит в вязаных носках и подтяжках, не просит дать в долг немного деньжат. Оформляющие ее зубы напоминают патроны в патронташе садиста. Она – как свинья посреди картины Шишкина «Утро в сосновом бору», как трещина в стенах величественного собора. Патроны, свинья, трещины – из этого собрана жизнь, устремленная в анонимную бесконечность.

Каждого из нас подстерегают вопросы, и, что страшнее, бесконечные вопросы, а что такое бесконечность, никто не в силах постигнуть. Герой Тома Роббинса неплохо рассказал об этом: «Мое первое представление о бесконечности возникло, когда я в детстве рассматривал бутылки с молоком. На этикетке была изображена корова. Ее голова высовывалась из-за бутылки, на этикетке которой была такая же корова, высовывающаяся из-за бутылки, и так далее до бесконечности. Изображение постепенно уменьшалось до тех пор, пока не становилось совершенно неразличимым. Это было серьезным испытанием для моего детского сознания».

Бутылки с молоком – так, частность. Есть вещи пострашнее. Однажды вся гадость жизни выберется из-под вороха одеял и предстанет во всей своей неприглядной красоте, голая, как электрическая лампочка. В насилии над мечтами юноши она не будет придерживаться академичных взглядов, она поспешно уничтожит геометрию личного пространства, искорежит мечту, испохабит характер. Юноша по привычке спросит самого себя, действительно ли человек получает то, что заслуживает, и не удовлетворится собственным ответом: «Я еще не так долго живу на свете, чтобы понять это». Так можно было отвечать в детстве, а сейчас такой ответ совсем не понравится.

Каждый юноша подозревает, что судьба может родить какой-нибудь губительно радикальный и паскудный случай, но не предполагает, что она способна подготовить его с такой прытью. Так вот случается – жил человек, тек по повседневности, молчал, смеялся, целовался, а потом – бац: какая-нибудь подлянка подстерегла. Да все что угодно может случиться: друг предал, любимая изменила, настроение испортилось, денег нет, с родителями поругался, ничего не выходит с мечтой, предстоящее заранее леденит душу. Много всего мелкого и космического может произойти.

Борьба за выживание блокирует эмоциональную реакцию, притупляет чувства и отупляет мозг.

Однажды человек услышит за спиной шорох, резко обернется, и увидит обжигающе незрячий взгляд жизни – человек издаст слабый писк, словно спелый помидор, заслышавший шаги огородника. Но будет поздно. Потому что в жизни всегда все поздно.

Юноша ни-ко-гда не сможет узнать правду, а если бы представилась такая возможность, он бы отказался, потому что это страшно и опасно для жизни. Классический пример рассуждений параноидальной судьбы: «Правду я тебе сказать могу, но тогда мне придется тут же тебя убить».

Вообще, мудрость жизни, как было проговорено одним неглупым человеком, проста и банальна: «Вначале было одно. А потом одно привело к другому. Незыблемая правдивость этой сокращенной версии первой главы Книги Бытия получает очередное подтверждение. Боги жарят гамбургеры, сделанные из амброзий. Вакуум электролизуется. Термиты вслух читают Кафку». Все, иной мудрости нет. Все остальное – частности, примечания, реплики в сторону, ремарки, постскриптумы, занавесы, эпилоги, эпитафии. Или любовь!

Юноша сначала услышит от кого-нибудь, а потом почувствует, что только любовь может спасти. Если верить непроверенным слухам, в слове «любовь» можно разместить десять Эрмитажей, и еще останется место для проведения сотни Олимпийских игр.

Что же, попробуй любовь, походи по залам, прими участие в многоборье.

Многих юношей печалит, что с такой рожицей и фигурой в любовь не пускают… Ах, вот оно что! Ты не подходишь под портрет героя? – не следует отчаиваться. Девушкам еще много что нравится или не нравится, но это не значит, что всю свою юность нужно посвящать воплощению девчачьих идеалов.

Многих молодых людей иногда посещают мысли героя Курта Воннегута: «Мне было двадцать два года… Ну а я, несмотря ни на что, собирался жениться, уже и помолвка состоялась, – я вот что думал: «Это кто же, кроме жены, со мною в постель ляжет?»». Знай, никто не останется одинок. На жизненной ярмарке женихов и невест разберут всех – и страшненьких, и хорошеньких. Каждый найдет свою половину, а кто-то – и не одну.

Подражая остальным пассажирам этой жизни, ты войдешь в любовь с таким видом, будто проделывал это сотни раз. Тебе покажется, что ты сам выбрал любовь. Извини, это не совсем так. Во-первых, ты раб всего, что тебе навязывают журналы, кино и телевизор – из них ты узнаешь, каким можешь быть ты, какой обязана быть она. Во-вторых, пока суммарная версия чего-нибудь жизненно важного сводится у тебя к голосу Membrum virile (не поленись, загляни в латинско-русский словарь). Не торопись, скоро жизнь тебя обучит всему.

В этой жизни много печального. Не все у всех получается сразу. Что говорить о нас, грешных, если даже Наполеона не обошли страдания, которые отлились в отчаянное признание: «Что такое любовь? Это сознание собственной слабости, которое вскоре совершенно овладевает человеком; одновременно это – чувство утраты власти над собой… Я считаю любовь вредной как для целого общества, так и для личного счастья человека, что она причиняет вреда больше, чем дает радости. И право, боги сделали бы истинное благодеяние человечеству, если бы освободили мир от нее».

Первая любовь часто бывает несчастной, и причина в том, что мужчина не успел достаточно накопить моральной выдержки и нравственного здоровья, чтобы противостоять поспешности, сомнениям, обидам. Иногда неудачи в первой любовной битве, рассуждает Андре Моруа, приводят к непоправимым последствиям: «Байрон, которого Мэри-Энн Човорт презирала за его увечье, превратился в донжуана и заставлял всех остальных женщин расплачиваться за жестокосердие первой.

Диккенс, отвергнутый за бедность Марией Биднелл, сделался властным, ворчливым, вечно недовольным мужем. И тому, и другому первая неудача помешала найти свое счастье».

Это на первых порах кажется, что первая любовь вечно будет жить в сердце. На самом деле все намного пошлее и оптимистичнее – все обязательно запамятуется, настаивает герой Айрис Мёрдок: «Человеческая способность забывать поистине безгранична». Так или иначе, следует усвоить один немудреный закон жизни: счастливая любовь, продолжает рассуждать все тот же герой все той же писательницы, – это когда «мы начинаем видеть окружающий мир. Несчастная любовь помогает, во всяком случае может помочь, приобщиться к чистому страданию. Спору нет, наше чувство слишком часто оказывается замутненным и отравленным ревнивыми подозрениями, ненавистью, низкими и подлыми «вот если бы» вздорного ума».

Дружеская рекомендация тем, кому кажется, что они успели разочароваться во всем: не следует думать, что у судьбы нет доброго юмора, а в изобилии только сарказм, не торопитесь наращивать мышцы печали и украшаться рюшечками обольщения. Через 5—10 лет вас ожидают такие жизненные испытания и радости, рядом с которыми теперешние волнения покажутся комической овчинкой. Жизнь заставит многое принять и немало отвергнуть.

Дорогой юноша, следующий абзац не читай, передай эту книжку родителям, пусть они прислушаются к совету Джонатана Летема: «Купили бы мальчику книжку для раскрашивания или альбом для марок. Ему нечем занять руки. Это ведет к онанизму».

Пора кончать с безответственными соображениями, пришло время научиться чувствовать, ощущая ежедневно приращение духовной крепости и надежности.

Тебя тревожит, сможешь ли ты закончить институт или пора бросить это занятие и взяться за какое-нибудь достойное дело. Добей глупую историю, зря что ли два-три года ходил на никому не нужные лекции. О результатах не пекись. Бог с ними. Скотт Туроу, подобно врачу-терапевту, тебя успокоит: «Знаешь, что получит после окончания учебы самый последний по успеваемости студент на курсе? Диплом».

Будь осторожен в выборе окружения. Если ты признаешься приятелям, что записался в шахматный кружок и бросил разврат, а они в ответ пристрастно поинтересуются: «Куда бросил?», значит, они дурные приятели.

В этом возрасте не следует спешно обучаться пошлому реализму. Твои мозг и душа изголодались без смысла и ясности. Это не значит, что ты должен кидаться на любую буквальную истину и брать ее за образец. Взрослей; едва ли не самое величайшее искусство – учиться на чужом опыте держать форму.

Раньше ты думал, что настоящий мужчина – это тот, кто утром преподает литературу в университете, днем – сокрушает врагов цивилизации, вечером совершает удачный донжуанский марш по поверженным сердцам, а ближе к полуночи возвращается к своему телевизору. Ты уже повзрослел, теперь сможешь обходиться без героев. Возможно, ты и сам станешь героем. «Не растрачивай, не желай» – вот таким должен быть твой любимый девиз, а другой пусть звучит так: «Тот, кто нагадил на дороге, встретит мух на обратном пути».

Один из главных советов: не доверяй книжной мудрости, не выстраивай свой любовный проект по букварю, излагающему тупую до сентиментальности историю чувств. Книжка не имеет к жизни никакого отношения. Помни предупреждение Тибора Фишера: «У счастья, помимо прочего, есть и такая особенность: мы все его ждем в глубине души – как желудок ждет пищи.

Пьеса о том, как человек уже час ждет автобуса, а автобус никак не приходит, никогда не будет такой же мучительной и раздражающей, как ожидание автобуса, которого ты ждешь уже час, а его все нет и нет. В плане драматического исполнения вымысел никогда не сравнится с реальностью. Реальность – непревзойденный мастер. Здесь и сейчас – это здесь и сейчас. Настоящим не запасешься впрок».

Второй из главных советов: не доверяй свое воображение искусственным возбудителям. Не балуйся алкоголем и наркотиками. Из этих увлечений, как правило, случаются самые банальные истории, которые даже лучше баснями назвать, пакостными баснями. Гостевание в подсознании – следствие боязни унижения и испуга перед жизнью. Искусственный рай испепелит фантазию, выжмет тебя, как лимон, обессилит. Ты утратишь навыки радости и не сможешь драться, отстаивая свое право на жизнь. Да что долго об этом говорить. Возьми книжку Андрея Ястребова про упражнения в безумстве. Поймешь мало, но испугаешься последствий дурных импровизаций по расширению сознания.

Для овладения культурой мысли и души нужно немногое: культура, мысль и душа. Учись формулировать себя, оттачивая собственную незаурядность или извлекая дивиденды из своей банальности. Еще не известно, какая из составляющих этого союза будет тебе полезна в ближайшие полвека и дальше. В этом смысле мало что может сравниться по глубине знания жизни и справедливости с напутствием Марка Твена юноше: «Мафусаил жил 969 лет. Вы, дорогие мальчики и девочки, в следующие десять лет увидите больше, чем видел Мафусаил за всю свою жизнь».

Вообще, добрых советчиков быть не может. Чужая рекомендация, к нам примененная, чахнет в сравнении с беспрецедентностью испытанного нами – вот одно из самых опасных заблуждений. Каждому из нас отведен свой путь, вытоптанный ногами предшественников. Возьми напрокат испытанные универсалии и обогати некоторые из них техникой импровизационного исполнения.

Есть слова, которые отсутствуют в твоем словаре. Одно и самое важное из них – сотрудничество.

Так вот, срочно включай это слово в свою азбуку жизненных определений. Сотрудничай с родителями. Ведь и ты когда-нибудь станешь взрослым, и тебе тоже понадобится сомнительная убежденность, что автором твоих детей был ты, а не союз землетрясения с вулканом.

Как тебе надоели родительские попреки и пыльные советы! Наконец-то до тебя дошла мудрость Тибора Фишера: «Информация бывает полезной и бесполезной. «Там в заборе есть дырка, и можно сбежать» – это полезная информация. «За углом продают апельсины в два раза дешевле» – это полезная информация. Но «Вот вам несколько полезных советов, как покупать апельсины и сбегать из чужих дворов» – это информация бесполезная».

Пойми, что задача родителей (как бы неприглядно это ни звучало, как бы ни наивны были их рекомендации) – пробудить в тебе «реальный страх» перед опасностью. Разовьем мысль Зигмунда Фрейда. Кто, если не они, предостережет тебя, научит тебя не делать ничего, что соседствует с угрозой, потому что дело воспитания – не позволить, чтобы ты «научился всему на собственном опыте». Есть в жизни такие школы, которые следует проходить экстерном.

Поговори с родителями, отвратись от бравады эгоизма, растопи холод непонимания. Сделай первый шаг. Что бы ты ни пытался сделать, каким бы мудрым ты себе ни казался, помни: есть слова, которые способен произнести только человек, единственно заинтересованный в твоем счастье. Прислушайся к нехитрым советам тех, кто чуть дольше тебя пребывает на этом свете, они подскажут что-нибудь трезвое и успокоительное. Потом, когда еще повзрослеешь, ты убедишься в их некоторой правоте, но и этого будет достаточно, потому что все сказанное ими продиктовано честным сердцем. Родители, даже не ведая того, так же искренни, как слово Н. В. Гоголя: «Верьте словам моим, и больше ничего. Если человек в полном разуме, в зрелых летах своих, а не в поре опрометчивой юности, человек, сколько-нибудь чуждый неумеренностей и излишеств, омрачающих очи, говорит, не будучи в силах объяснить бессильным словом, говорит только из глубины растроганной глубоко души, – верьте мне…»

Есть еще одно важное обстоятельство, которое тебе, сейчас холодному, черствому, лишенному всякого чувства благодарности, будет непонятно. Это материнская любовь. Сколько обидного ты выскажешь матери, когда она попытается заботливо охранить тебя от дурного выбора. Любая девчонка, бросившая на тебя призывный взгляд, перечеркнет все бескорыстные материнские труды по воспитанию тебя, такого уникального и замечательного. И только лет через двадцать или через полвека, убежден Р. Гари, придет запоздалое понимание: «Я почувствовал это только к сорока годам. Плохо и рано быть так сильно любимым в юности. Вместе с материнской любовью на заре вашей юности вам дается обещание, которое жизнь никогда не выполняет. Поэтому до конца своих дней вы вынуждены есть всухомятку. Позже всякий раз, когда женщина сжимает вас в объятиях, вы понимаете, что это не то. Вы постоянно будете возвращаться на могилу своей матери, воя как покинутый пес. Никогда больше, никогда, никогда! Восхитительные руки обнимают вас, и нежнейшие губы шепчут о любви, но вы-то знаете. С первым лучом зари вы познали истинную любовь, оставившую в вас глубокий след. Повсюду с вами яд сравнения, и вы томитесь всю жизнь в ожидании того, что уже получили». Потеплей сердцем, поторопись. Потом через много лет никакими рыданиями ты не сможешь оплатить душевный долг.

Следует прислушаться к совету Л. Н. Толстого – преодолеть в себе диктат инфантилизма и научиться принимать серьезные и самостоятельные решения: «Одна из главных причин ошибок (…) состоит в том, что мы не скоро привыкаем к мысли, что мы большие. Вся наша жизнь до 25 иногда и больше лет противоречит этой мысли; совершенно наоборот того, что бывает в крестьянском классе, где 15 лет малый женится и становится полным хозяином. Меня часто поражала эта самостоятельность и уверенность крестьянского парня…»

Тебе грустно, ты одинок. Тебе кажется, что ты потерялся и если кто и проявляет к тебе неподдельный интерес, то это контролер в автобусе. Тебя все огорчает и намекает, что в жизни смысла нет. Ты хочешь стать учителем, потому что кто-то сказал тебе, что истинный учитель должен совершить самоубийство, тем самым показав пример своим ученикам: как честнее всего распоряжаться жизнью.

С целым мешком надежд и улыбок отправился ты в жизнь в легком экстазе ожиданий и в полной уверенности, что ждет тебя только счастье. Где бы ты ни появился, к тебе станут приставать с предложениями поучаствовать в шоу, жениться на чьей-то дочери-красавице, потом будет интересная работа и т. д. Словом, игры ожиданий ведутся по правилам, по правилам, расписанным возрастом. Постепенно химерические образы утоньшаются, горизонт удаляется, судьба принимается тупо рыть яму. Через несколько жизненных сюжетов в глазах застывает мольба: «Только не надо вновь разбивать мне сердце, и не просите, чтобы я уронил свои чистые грезы прямо сейчас…» Расстроенный и обескураженный, ты вновь и вновь вступаешь в жизнь без самопонимания.

Опровергни собою мысль, что жить – значит быть непреклонно печальным. Это уже не печаль – это судороги непроговоренного. Пора перестать жить по романтическим конспектам первой неудавшейся любви, думать о меланхолической прохладе могильного камня. Жизнь несводима к альтернативе – любовь или смерть. «Человек, – как говорит японская мудрость, – не цикада, чтобы не думать о завтрашнем дне».

Судьба мудра, молчалива и жестока. Она ни с кем не хочет обсуждать своих планов. Задача каждого из нас разобраться в себе, а не наводить порядок в мироздании. Сделать это с неспешным достоинством, без отчаяния и катастроф. Как сказал один хороший писатель, «мир никогда не допустит, чтобы кто-нибудь из нас оказался прав. Ты всегда будешь виноват. Неважно, кто виноват на самом деле. Может быть, мир признает твою правоту на полчаса. Максимум. Извлеки из этого все, что сумеешь. Потому что это ненадолго. Ты опять будешь виноват, и теперь уже навсегда».

Только не думай о смерти. В твоем возрасте думы самые печальные и истеричные. Смерть никого не обходила стороной: каждый безудержный упрямец когда-никогда умрет. Не надо об этом, не надо постыдного страха. Ты просто придумал, что жизнь закончилась. Отшатнись от каторжного бессилия, отыщи себя, поймай, допроси – найди себя в списке живых. Однажды тебе покажется, что жизнь покидает тебя. Знаешь, что произошло?! Слесарь возненавидел рашпиль, шахтер – забой, пилот – самолет, писатель – слово. Что тут сказать… Бывает и хуже. Кстати, с тобой случилось похуже, только не надо признаваться себе в этом.

Из всего этого может получиться что-то вроде съемок фильма. Финальная сцена: волоча отстрелянное одиночеством сердце, герой выйдет наконец на свободу. Разумеется, звучит Вивальди. Стоп – снято! Что-то как-то гаденько выходит, эту сцену лучше переснять. Итак, с легким сердцем герой выходит на свободу, его встречает длинноногая красотка. Поцелуй. Мягкое затемнение. Опять звучит Вивальди. Реклама стирального порошка и памперсов.

На твоем счету ровно ноль побед. Если ты так будешь страдать, то от тебя через некоторое время останется только воспоминание о Красной площади. Какого дятла одиночествуешь?

Когда не удается связать концы с концами, связывают начало с началами. Время настало. Все начнется заново, с чистого листа, с нулевой отметки. Теперь пора стрелять из всех стволов.

Не следует отчаиваться, когда тебе кажется, что все потеряно. Ты споткнулся на мысли или в поступке. Ты упал на колени. Только-то и беда… Поблагодари судьбу, что жизнь не опрокинула тебя навзничь. Встань и иди. Сделай еще одну попытку, и еще много-много других попыток. Первый шаг всегда самый сложный. В твоей жизни будет еще много шагов, и каждый будет первым.

Жизнь выдвигает лозунг: или ты сам наводишь порядок, или порядок наведут в тебе.

Пожалуйста, запомни, что не каждый мужской экземпляр в твоем возрасте обеспечивается добротной и вечной любовью. Случается и так: тираж изготавливаемых природой девушек настолько ограничен, что тебе не удалось найти единственную и неповторимую. Отойди подальше от гильотины печали. Все обязательно обернется в твою пользу. Верь: природа и судьба – неутомимые издатели радости и надежд.

О том, чего не надо. Тебе девятнадцать, ей пятнадцать. Решил схитрить. Рассуждаешь примерно так: если сложить ваши возрасты и поделить на два, то, возможно, ты и не нарушишь закон (занзибарский, к примеру). Не глупи. Или выжди ее совершеннолетия, или махни на нее рукой и отвернись в другую сторону. Видишь, во-о-о-о-о-о-н там твоя новая любовь.

В любовном чувстве, как и в любовной поэзии, невозможна равноударность слов. Одни слова, как настроения и встречи, должны быть сильными, другие – хроменькими. Пока как-то было все неудачно и неуклюже. Поверь, жизнь наградит тебя мягким ямбом любви.

Любовная война берет в плен каждого из нас. Победители в ней редки. Если ты обманут любовью, то выбор невелик. Ты можешь стать циником или поэтом. Роль бесстыдного охальника чувств, возможно, эффектна, но уж больно удручающа для твоей пока еще искренней души. Становись поэтом, но помни предостережение Моруа: если рана «еще кровоточит, ее нужно перевязать, а не бередить. Когда она затянется, вы испытаете горькое удовольствие, прикоснувшись к ней. Боль будет не настолько сильна, чтобы исторгнуть из вас стон, но рана будет еще достаточно ныть, чтобы побудить вас запеть».

Храбрость и безрассудство еще не все. Ты должен научиться жизненной стойкости. Следует помнить, что мужчина – это тот, кто обязан постоянно держать рабочую форму неистощимого творческого азарта. Оставь сентиментальные стенания тихостным меланхоликам, тонущим в химерическом сладострастии душевного крохоборства.

Ты из породы непокорных. Жизнь дышит везде, где ты вдыхаешь воздух.

Не печалься, что в этом возрасте как-то нескладно сочиняется любовь. Пока поверь на слово: любовь вообще всегда как-то нескладно сочиняется.

Есть вещи, которые делают каждого из нас несостоятельным, потому что человек обманывает себя напускным цинизмом, злобой, страхом, пытаясь выдать за ответ то, что обречено остаться трагическим вопросом. Тщетно искать ответы. Они не найдены предшественниками. Но направление поиска задано. Всё и все на этом свете обязаны творить, ужасаться и радоваться. Жить ожиданиями. Разочаровываться и вновь обольщаться. Отчаиваться и вновь просветляться. И только потому, что в ином нет никакого смысла. Эта работа грубая и филигранная. Жизнь – изнеженный часовщик и свирепый атлет. Жизнь – это то, что побуждает к мысли, но главное – к чувству и желанию жить.

Подобает отбросить страх. Сердцу потребна тренировка, надо упражняться в жизни и не боятся совершить ошибку. Прислушайся к Р. Гари: «Когда люди стареют, у них меньше шансов все испортить, потому что на это уже нет времени и можно спокойно жить, довольствуясь тем, что уже испортил. Это называют «умственным покоем». Но когда тебе шестнадцать лет и можно еще все испробовать и ничего не добиться, это обычно называют «иметь будущее»…»

В жизненном ремесле советчиков быть не может. Каждый прошел свой ошибочный путь, обрел болезненный опыт, который станет не более чем этюдом к тому, что предстоит тебе. Ничьему опыту не верь. Но у тебя нет выбора. Придется все испытать самому и только потом убедиться в правоте тех, кто до тебя проследовал по дороге отчаяния, которая устлана телами многих несчастных – не тебе чета: сильных и хладнокровных.

Не верь тому, о чем сейчас читаешь. Не верь Толстому, Камасутре, Фолкнеру, книжкам для подростков из серии «Страхи и трахи». Каждый носится со своим дурным вкусом и ошибочным знанием жизни. Убедительность зависит лишь от невозмутимости, с какой кто-либо излагает историю своей жизни, вдохновенно врет, как он не растерялся, когда нельзя было растеряться. Одинаковых ситуаций не бывает. Есть лишь схожие обстоятельства. И то схожие только в анфас. В общих чертах у всех все одинаково, но любовь – это всегда частности: рефлекс универсален – реакции различны.

Внуши себе, что ты исключение. Без этого нельзя. Попытайся прорваться, почувствуй себя уникальным. Надейся только на себя, а пока запомни и, если чуть доверчив, прими немногое. Главное: тебе не совсем безразлично чужое мнение – человек никогда сам не поймет, какие у него проблемы, ему нужно показать его самого через увеличительное стекло чужого опыта. А теперь слушай.

Тебе предупредят, что любовь деморализует и даже самые отважные капитулируют перед ней.

Они будут правы. Тебе обязательно скажут, что любовь поначалу мила и душиста, потом требовательно вдохновляет на безрассудства, а затем гладит против шерсти и бьет по морде. И тогда человек, который еще недавно обзывал Фрейда дураком и грозился пересмотреть законы физики, начинает смотреть на мир глазами грустного спаниеля. И эти тоже будут правы.

Прочь, короли адюльтеров на скорую руку, посторонитесь, лысые теоретики. Любовь – это самая грозная и изысканная форма жизни, попасть в которую не помогут никакие солидные рекомендации.

Любовь – страна, откуда не возвращаются. Не хотят возвращаться.

От любви, властной, капризной, целомудренной, опасной, манящей, не увильнешь. Прячься в постели одиночества, воздвигай фортификации цинизма – ничего не выйдет. Любовь с видом, будто шла мимо и решила заглянуть на минутку, пропишется в твоем сердце.

Что такое любовь? О, это когда тебе очень хочется петь, минуты не пройдет, и ты уж сидишь, привязанный к стулу, в темной комнате, стены которой на протяжении веков хранят память о страхах и мучениях.

Замешкаешься, не будешь готов к встрече, оробеешь или смутишься – тебя ожидает скромный выбор: или походя вырвут сердце – и ты перестанешь чувствовать, начнешь блохою скакать из одного любовного кошмара в другой, или сделаешься эмоциональным калекой, богато украшенным бандерильями жалящих воспоминаний.

Нужно только верить, желать жить и научиться любить женщину. О тебе пишет Дэниел Хендлер: «Говорят, что если вы по-настоящему влюблены, то мир предстает перед вами в самых лучших красках. Однако в твоем случае мир кажется еще более омерзительным, и тогда объект любви еще резче выделяется на его фоне своей красотой. Это и есть любовь». Ты должен сейчас научиться любить женщину. Сейчас! Пока достаточно искренности, мужества и нежности. Потом учиться будет поздно.

В любви куда больше обязательств, чем прав. Ты взваливаешь на себя ответственность познакомиться с ее одиночеством, запахом, нежностью, мыслями о тебе или мечтами о ком-нибудь еще. Последнее может быть самым обидным, но у тебя нет выбора. Иначе ты потеряешься, и трибунал жизни ликвидирует тебя как существо, не заслуживающее ни внимания, ни сочувствия.

Во всем этом есть опасность. Таится она в недостатке взаимности. Здесь перспектива неважная – тебе грозит переохлаждение от одиночества. Ты должен быть согрет взаимностью. Тебе самому нужна женская опека. Каждая женщина мечтает разделить с мужчиной свое одиночество. Она надеется, что ты обезопасишь ее от самой себя. Поведи ее, куда ей захочется. Быть может, она уже познала разочарование и ей не весело. Ты обязан быть сильнее ее памяти. Пусть ее смутные желания совпадут с твоей волей. Докажи, что вызволишь ее из липкой паники отчаяния, крепко возьми за руку и настойчиво веди по скользкому серпантину неуверенности. Только держи покрепче. Твоей руке необходима твердость. Воспитай женщину и себя. Это нелегкая работа. Потому что любовь – это когда оберегаешь то, что в любой момент может выскользнуть и перестать тебе принадлежать. Это то, что прерывает дыхание, и часто накануне разлуки. Между любовью и страхом почти нет различия. Возможно, это синонимы. Надо просто набраться терпения, превзойти самого себя, которого ты еще толком и не знаешь.

Ты должен научиться смотреть на женщину. Ведь она создана для того, чтобы ей любовались. Эстетические соображения в сторону. Неважно, красива она или нет, стройна или пышет телом. Главное – в тебе, в том, как ты будешь смотреть на нее, боготворить, жалеть, согревать, желать и защищать. Ей надо, чтобы ее обнимали, утешали, гладили волосы. Изучай ее, восторгайся совершенству природы, соотнеси изгибы ее тела и души с линией своей судьбы. Немей от восторга, рассыпайся в благодарностях. Удвой, утрой, удесятери нежность. Нет такой женщины, которая не мечтает о любви.

Нужно почувствовать тепло ее тела, чтобы перестать биться в лихорадке непонимания и обреченности. Иначе все бессмысленно. Тебе уже поздно исповедовать романтический культ жертвенности. Разговор сейчас не об искусстве прощаться с жизнью, а об исполнении работы, которая научит жить. Прости, но ты еще неумеха в работном доме чувств. Если ты ее любишь, ты должен относиться к ней так, будто она только что вышла из больницы и больше всех в мире нуждается в опеке и заботе.

Совершенной и дисциплинированной любви не бывает. Ты обязан многому научиться. Ты должен смотреть на женщину и любоваться ее бедрами, ресницами, руками. Она непременно станет самой красивой, счастливой и радостной. Только не стоит обольщаться. Она будет такой до тех пор, пока ты исповедуешь ее как единственный смысл твоей жизни.

Не стоит выбирать женщину по рекламной брошюрке. Обязательно подсунут куклу или дерьмо в красивом целлофане. Деньги здесь слабые помощники. В любви слишком высоки ставки. Когда она переводится на язык коммерческих операций, все становится банальным и очевидным. Выписка из букваря: женщину любят, куклу покупают, часто на распродаже, а там они все с брачком и только умеют произносить: «Должен! Еще! Мало!..» Что же, ты облюбовал себе место в иерархии душевных скорбей. Такое ощущение, что любишь Бритни Спирс, но та хоть петь умеет, а твоя, с нотами капризной гнусавости, знай ладит под фонограмму: «Мало! Еще! Должен!..» Помечтай уж лучше о Бритни – а вдруг выгорит? В любом случае твое чувство гарантированно сникнет, а с твоей певицей потребления перспективы вовсе печальные.

В этом возрасте решается твоя судьба: или ты становишься мужчиной, или завсегдатаем «Детского мира», почетным покупателем игрушек, оснащенным пачкой дисконтных карточек. Если ты инвестируешь себя в такую любовь, то таким образом допускаешь, что Господь мог вложить деньги в какой-нибудь второразрядный банк. Тебе нравится играть с куклами и прочая дребедень? Что же, в недобрый час. Ты сам предпочел вещь в форме вещи и с психологией вещи. Заурядный товар по шоковой цене. Авансы будут глянцевы, но дальше обещаний дело не пойдет. Знаешь, уж лучше купить новые ботинки. С ними хоть поговорить можно, особенно с правым.

Ничего не поделать. Механизм заведен. Скоро бомба отчаяния взорвется.

Первая любовь, как правило, не приводит к чему-нибудь жизнеутверждающему. Да, ты тысячи раз слышал про первый взгляд, после которого любовь навеки… Бывает. Но не со всеми. Поначалу все будет хорошо, даже очень хорошо. Потом тебя посетит тягостное открытие – ты догадаешься: что-то происходит не так. Ты не разберешься, что случилось. Любовь сдохнет, оставив ощущение ностальгии и привкус горечи. Дальше… Поговорим об этом «дальше».

Эпиграфом к любви может быть очень печальная мысль: тот, кого мы ждем, за нами не придет. И дело тут не в том, какой ты или как ты танцуешь, а в том, как ты любишь. Потому что любовь – она как конкурс, который выиграет кто-то один, причем не обязательно самый лучший танцор. Ты должен признать, что желания любить у тебя в избытке, но пока поверь на слово: есть вещи и понятия (любовь, к примеру), в которых ты несостоятелен и некомпетентен.

Конечно же ты будешь вспоминать о первой любви, и станет томительно сладко и тоскливо. Сумеешь ли ты забыть ту девушку? Ответ оптимистический: да! Ты еще не раз встретишь свою первую любовь. Звучит цинично, но что поделать, это жизнь, которая врачует, наказывает, приносит радость, вновь инфицирует тоской и дарит счастье. Возможно, каждая новая влюбленность так или иначе соотносится с нашей первой любовью – эта связь почти очевидна, только если расширить восприятие взаимозависимости настолько, что она будет включать не только рабское, скрупулезное копирование, но и пародию, инверсию, цитатность, стилизацию, положение на новую музыку. Ты полюбишь. Полюбят тебя. Обязательно случится всегда новое счастье… и прочая дребедень.

Причин неудачи в первой любви наберется множество: отсутствие опыта, категоричность, неумение слышать, социальные неурядицы, дурное воспитание, капризы, завышенные ожидания и т. д. Выбирай на вкус любое объяснение или все сразу примеривай к себе. Сейчас речь совсем о другом. Знаешь, в расставании есть очень обидный момент: бывшие любящие начинают поливать друг друга грязью. Это очень некрасиво, дурно, гадко и несправедливо. Вы же любили, так зачем же сейчас бессильно ранить ставшие чужими сердца? Тебе понадобится прощальный текст, который ты поставишь как нужную точку в ненужной любви.

Конечно, тебя так и тянет сказать, что любовь – магнит для притыренных психов. Не надо об этом. Лучше всего произнести что-нибудь из Алана Камминга: «…самое главное, меня убивает сама мысль о том, что когда-нибудь тебя не будет рядом. Потому что мне надо знать, что ты всегда будешь рядом. Ты не волнуйся. Я ничего от тебя не прошу. Не посягаю на твою свободу, не предъявляю каких-то прав собственности, не пытаюсь владеть тобой безраздельно. Просто мне хочется быть уверенным, что ты останешься. Я не хочу обломаться. Не хочу, чтобы нам было больно. И поэтому нам лучше расстаться сейчас, пока все не зашло еще дальше. Потому что чем дальше, тем будет больнее, и все». Согласись, сказано виртуозно – и про любовь, и про то, как больно, и о том, что быть вместе нам не рекомендуется судьбой. Этот ответ выучи наизусть: он тебе в жизни еще не раз пригодится.

Сказать, что любовь не может продолжаться – сделать одну сотую в процедуре расставания, необходимо еще кое-что понять, чтобы окончательно излечиться. Здесь, поверь, следует обратиться за объяснением к Дэниелу Хендлеру: «Все уходят с поляны. Так обстоят дела в любви и в жизни. И в любви, и в жизни мы проводим какое-то время с одними людьми, а потом встречаем других людей, тех, кого до этого даже не знали, и уходим вместе с ними, и оставляем в прошлом все те вещи, что у нас были прежде. Иногда мы оставляем других людей. А иногда уходим из леса и оставляем там людей, чтобы больше никогда их не увидеть. Такое случается каждый день. Каждый день – но никто этого не замечает и не парится по этому поводу…»

Читая все это, ты не будешь верить. Какое там верить! Ты не можешь сосредоточиться, кажется, что у тебя оторвали ноги и руки, вырвали сердце. «Любовь не случилась. По-че-му?!» – пульсирует в голове. Вокруг царит полная темнота. Тут придет удивительное открытие: оказывается, ты можешь перекатываться по полу, плакать и скулить в кромешной тьме, в полном одиночестве. Пока ты перекатываешься и скулишь, позволь продолжить: «А тем временем становится все темнее, причем гораздо быстрее, чем мы думали, и к тому же холоднее, что, впрочем, уже миллион раз случалось раньше.

Истории о любви забыта теми, кто в ней участвовал. Случись вам спросить о ней любого из тех участников, кто до сих пор еще жив, он бы наверняка кое-что вспомнил, но не все. Каждому запомнились какие-то совершенно не связанные между собой детали. С другой стороны, участники этой истории больше не видятся друг с другом. Их образы не посещают друг друга даже во сне. И не важно, куда забредет воображение, – их пути никогда не пересекаются. Они окончательно и бесповоротно распрощались друг с другом.

Каким образом мы с вами что-то забываем? Мы просто уходим прочь с того места – те из нас, кто еще жив. В нашем сердце так мало полян, так мало мест, где ничего не растет поверх того, что произошло раньше. И это тоже любовь».

В качестве резюме: тебе могут разбить сердце, оставить валяться бездыханным на заплеванном газоне, и все равно ты так и не узнаешь, что нужно сделать, чтобы это не произошло снова.

С тобой все понятно – никакие резоны тебя не урезонят: ночные мечты, беспорядочная беготня мыслей, надежда на то, что все как-нибудь случится посчастливее. Смотришь ты на нее – и охватывает тебя прилив восхитительной маниакальности, и завораживает в ней все – от прически до лицемерных клятв. Желательно не смотреть и не слушать, а порассуждать о тайне тайн: что лучше – любить или быть любимым? О, этот траурный лейтмотив печальных песен всех влюбленных!

Если страсть выколет тебе глаза, не торопись изливать душу своей механической возлюбленной. Лучше испусти троекратный вопль ужаса. Отучи себя от нее, сбеги, пока ярмарочная пыль сладострастия не рассеялась.

У жизни такой взгляд, будто она решила дать тебе подзатыльник. Ты станешь похож на испуганный крем для рук. А вообще в этой ситуации о себе уместнее сказать что-нибудь еще более глумливое, чтобы понять, как ты запутался. Пришла пора расплачиваться за недостойное твоей души любопытство к вещам, тебе ненужным. Ты сам внес свое имя в список жертв разрушающей страсти.

Признайся: теперь принципы для тебя существуют от случая к случаю, а у морали нетвердая походка. Ощущение не из самых праздничных: ты стал каким-то гадким, лукавым и пронырливым. Думалось, что ты только развязываешь битву, а оказалось, что она уже проиграна. Ты попал в очень узкий сектор жизни. Здесь маловато места для вольных упражнений или метания молота. Пространства и времени достаточно лишь для написания хокку. Что же, воспользуйся случаем:

Осени запах.

С улыбкой принимай

Каждый пинок судьбы.

Острые ножницы обстоятельств вырезали саркастический силуэт твоей тоски. У тебя такое выражение лица, будто ты еврейский народ, который бежит из Египта, а впереди еще сорок лет скитаний. Мимика тебя не обманывает ни по настроению, ни по срокам.

Страсть разрушает, такая любовь конфискует душу. А душа-то тебе ой как нужна – она должна приблизить тебя к главным смыслам мироздания. Любовь совершенно не об этом. Это время и труд, не поддающиеся измерению в секундах и граммах. Любовь должна обучить тебя содержать свою душу в опрятности – забота не из легких, но все хлопотное, с душою связанное, стоит того. Душевные расходы всегда окупаются.

Да, еще об одном. Не клянчи у той, что тебя бросает: «Оставь мне хотя бы свою тень». Никогда не задавай себе вопрос: любовь умерла, почему же я жив? Может даже показаться, что тебе ампутировали сердце и ты уже никогда не сможешь полюбить. Не дури: обязательно полюбишь. Ты обязан. Ты должен жить, чтобы испытать новую любовь.

Возможно, через несколько лет ты признаешься вслед за героем Паскаля Брюкнера: «Я женился в двадцать один год, завел троих детей, начал выстраивать завидную карьеру. Короче, натворил глупостей даже раньше, чем все остальные». Потом добавишь: «Сказать по правде, чиновником я стал из автоматизма, а мужем – из-за недостатка воображения». Знаешь, все может сложиться по-другому – и ты скажешь, что нашел единственную в своем роде женщину, которая подарила тебе единственно возможное счастье. Будем оптимистами?! Так держать!!!

Все, с азбукой жизненных наставлений покончено. Только не ленись, не отчаивайся и не отлынивай от любви. Дело касается, как всегда, только тебя, твоей надежды на выживание. И твоей мечты сделать женщину счастливой, а самому стать мужчиной и не превратиться в веселого утопленника.

В будущем может случиться и вовсе дурно, как с героем Курта Воннегута: «Пока я был студентом, случалось мне тешиться туманными надеждами: вот кончу университет, и выяснится, что я получше других умею растолковывать разные важные материи тем, кто слабовато соображает. Ничего из этих надежд не вышло, увы». А может, все сложится славненько, и надежды воплотятся в жизнь. Всякое бывает.

Жизнь диктует главный закон – закон выбора. Он будет похлеще всех прочих: каждый должен выбрать из миллиона вещей те, которые будет любить и о которых будет заботиться. И больше ни о чем. Просто любить и заботиться. Из миллиона вещей – точность предпочтения подскажет душа, если она научилась дышать. А душа – это такая капризная и нежная субстанция, которую нужно причесывать каждое утро, поить молоком надежды, выгуливать по самым прекрасным тропинкам, мыть ей лапки и объяснять все, что происходит вокруг, иногда самыми грубыми словами. Душа – как любовь. Их нужно воспитывать, как себя, и себя нужно воспитывать, чтобы соответствовать им – чудесным, славным и прекрасным. Душа и любовь – это реванш пейзажей мироздания над философскими молотками эмпирики, торжество умолчания над увертками казуистики, пульсирование жизни над безликой смертью.

Каждый из нас гимнаст в воздухе жизни над ареной жизни, погруженной в темноту и неизвестность. Номер добрался до начала, середины – это неважно. Секундная передышка. Трапеция рассекает воздух и возвращается. Надо мобилизовать смелость и талант, чтобы воля не была рыхлой, чтобы руки не соскользнули, чтобы стиль исполнения был легким, а жанр непринужденным. Это тяжелый труд. Как жизнь. Как любовь. Любовь – это когда веришь, что руки не соскользнут с трапеции, а если что-нибудь случится, ты не упадешь в опилки одиночества и отчаяния. Потому что в жизни без страховки нельзя, потому что не следует исполнять номер, надеясь лишь на себя.

Нужен поступок, чтобы жизнь случилась поуютнее. Жениться необходимо хотя бы для того, чтобы поумнеть. Пускай чему-то научит совместность, но не капризный случай и неформулируемые обстоятельства. Семья понуждает думать, а того, кто постоянно думает о чем-нибудь, заставляет додумываться до чего-нибудь, приобретать убеждения, делать выбор. Жениться надо хотя бы для того, чтобы узнать на своем опыте, есть ли жизнь после свадьбы.

В поисках более приятных рекомендаций по вопросу «Что же в молодости следует делать?» обратимся к чеховскому герою – легкомысленному и слабому, как все люди, человеку: «Говорите, пойте… играйте! Не теряйте времени. Ведь канальское время бежит, не ждет! <…> не успеете оглянуться, как наступит старость… Тогда уж поздно будет жить! <… > Вы, друзья, как можно скорее спешите жить… Храни вас бог жертвовать настоящим для будущего! В настоящем молодость, здоровье, пыл, а будущее – это обман, дым! Как только стукнет двадцать лет, так и начинайте жить. <… > Любите, женитесь… делайте глупости. Глупость гораздо жизненнее и здоровее, чем наши потуги и погоня за осмысленной жизнью».

Эту главу следует завершить предостережением 24-летнего Ф. М. Достоевского. В письме к брату М. М. Достоевскому (от 8 октября 1845 года) он обронил мысль: «Вообще говоря, будущность (и весьма недалекая) может быть хороша и может быть и страх как дурна».

Пожалуй, нет, предупреждение писателя как-то не настраивает на оптимизм. Заручимся помощью М. Серрано: «Мир ничего тебе не подарит, поверь. Если хочешь прожить жизнь, укради ее». Звучит по-ницшеански, но ничего не поделать, когда речь идет о твоей смелости начать жить.

Ты еще не более чем мягкая глина, пассивно ждущая скульптора, и в то же время готов подняться на борьбу против чего-нибудь смутного и раздражающего даже при самых ничтожных шансах на победу. Это пройдет. Пусть тебя не покидает другое: стремление создать себя, сделаться человеком, который способен защитить тех, кого любит, тех, кто ему доверит свою жизнь.

Пора перестать нести сомнительную ответственность только за собственную беспомощность. У беспомощности привкус лжи – она отдаляет тебя от жизни. Отгони от себя навязчивый образ романтического беглеца. Остановись, обследуй местность жизни. Сверься с часами надежд: стрелки на циферблате показывают только четверть жизни.

Да, кстати, еще об одном – об «этом самом деле». Тебе некуда девать свою сексуальность, ты думаешь только этим местом, которое диктует тебе, как жить и т. д.; особенно не преувеличивай место секса в твоей будущей жизни. Поверь, по части секса могут быть самые противоречивые мнения. Для одного мужчины – это завтрак, обед и ужин, а для другого, как для героя Курта Воннегута, совсем даже не так: «Вспоминаю споры, возбужденные статьей, которая появилась в одном вызывающем журнальчике. Там подсчитывалось, сколько раз за неделю американские мужчины в постели делом занимаются, – по разным профессиональным категориям подсчеты велись. И оказалось, что тут никому не угнаться за пожарными, те по десять раз еженедельно. А хуже всех университетские преподаватели, эти хорошо, если раз в месяц раскачаются. Посмотрел статейку один мой однокурсник, покачал грустно головой и говорит: «Черт, да я бы все отдал, чтоб поскорей преподавателем стать»».

Жизнь – это выбор. Всегда выбор. Только он. Это понимают все бедолаги, за исключением врожденно слабоумных. «Перед людьми, – размышляет Том Роббинс, – Бог поставил два мешка и сказал: «Выбирай!» В одном мешке лежала колбаса пеперони, а в другом – кусок дерьма. Если бы хватило ума обследовать мешки, помять, понюхать – ведь пеперони на ощупь, по запаху, по весу отличается от экскрементного эквивалента, – то они бы… Однако мешок с дерьмом стоял ближе, не надо было тянуться; или казался меньше, легче нести; или, наоборот, выглядел крупнее, а значит, более перспективным; или они смотрели телевизор и не хотели отвлекаться – хотя те, кто любит смотреть телевизор, как правило, уже выбрали дерьмо; или мешок был окрашен в цвета их любимой команды…» Так или иначе, они выбрали не пеперони.

Сделай правильный выбор. Не разбрасывайся, будь чуть экономным в мыслях и поступках. Стань мудрее в предпочтениях и динамике. А пока запомни только одно: жизнь – это марафонская дистанция. Неразумно расходовать силы на первых двухстах метрах.

Измерение уровня самоактуализации: публично-гастрономическое времяпрепровождение

Когда 20-летний приглашает девушку в ресторан, он любит рассказывать о том, как часто ходит туда: «Вчера я был в шикарном заведении – серебро, шампанское «Вдова Клико», а потом было так смешно: я как-то неловко пролил соус на пластмассовый столик».

Когда 30-летний приглашает девушку в ресторан, он не может удержаться от гастрономических оценок: «Какой циничный антрекот», «Как глумливо смотрится горчица…»

Когда 40-летний приглашает девушку в ресторан, события, как правило, развиваются с катастрофической быстротой. Красивая, длинноногая девушка, игнорируя условности, бросается к мужчине на колени, страстно целует и выжидательно смотрит; 40-летний смущен и не знает, что делать дальше: в этот момент он обычно просыпается.

Когда 50-летний приглашает девушку в ресторан, он декламирует меню, позиционируя себя как главное блюдо. Девушка часто бывает так удивлена происходящим, что принимается флиртовать со всеми, даже с официантами. Для нее, видимо, возраст ухажера мало чем отличается от профессии.

Орфический задор и печаль заурядности (25–30)
Для самопроверки: «К чувствам будь готов!»

Когда спросят: «А вы любили?», 25-летний с гордой усталостью покажет шрамы на сердце.

Мужчина постарше произнесет многозначительно «О, да!». Просто потому, что «О, да!» звучит так торжественно.

Сорокалетний суетливо бросится объяснять, запутается и переведет разговор на факультативные темы.

Пятидесятилетний отшутится: «И не раз» – и затрусит по своим любовным надобностям. Тот, кто постарше, смолчит: подведет память.

Ключевые слова и понятия

Первые свершения на трудовом поприще. Орфический задор творческих начинаний. Честолюбие.

Кризис самоидентификации и социализации. Скепсис и строптивость. Девиз: «Жизнь… – что-то есть ненужное во всем этом». Приятные объятия инфантилизма. Ощущение собственной гениальности и печаль заурядности. Потребность в наставлении. Опыт самостоятельного выбора. Женитьба. Зарождение чуткости к ближнему. Горестные рыдания по поводу утраты мировоззрения, того самого мировоззрения, которое просто не успело сложиться.

Присвоение возрастного индекса. Личное дело № 25—30

Оглядывает 20-летний человек с вершины надежд долины бренного мира и мечтает – и видит он бескрайние ландшафты и манящие перспективы. И не знает он, что до вершины жизни, исполненной радости и силы, рукой подать, а там уж начинается спуск. Из 25 лет он попадает в западню следующего возраста, на воротах которого начертана мудрость И. В. Гёте: «Молодость – болезнь, которая быстро проходит». Гёте подавляет своим авторитетом, слушать его надо в наглухо застегнутом военном мундире и отдавать честь после каждого звука. Но к Гёте следует прислушаться.

Вот и наступил очередной кризис идентичности. Миновал козий возраст юности, свежий, умышленный, театральный, по Ю. Олеше, «нежно глупый». В настоящем – надежда и сила, впереди – будущее, целые горы будущего. Бурная фуга страсти переполняет. Душа томится, как актер перед занавесом. Кажется, что ты человек, умеющий сочинять оперы, любовь, законы мироздания.

У молодого человека мечтательное лицо. Он мечтает о том, чтобы пришла любовь, чтобы отношения были длительными и серьезными. И лучше – сразу с двумя. Параллельно. Шутка.

Посмотримся в зеркало. Портрет юноши, этого великолепно прекрасного страдальца с чудесно страшной раной в сердце, сменяется образом красивого молодого мужчины с «огнедышащей раной в груди». Ах, как справедливо сказал Ю. Олеша. Не торопись обольщаться. Уже написан «Портрет Дориана Грея». Образец для идентификации стоит на книжной полке.

Молодой человек от 25 до 30 сохраняет некоторые родовые травмы юношества. По инерции он продолжает энергично увлекаться культом собственного гения, верит в неисчерпаемость сил, дарованных природой. Этот возраст нарушает геометрию побуждения и поступка. Не так давно призыв «не верь тому, кому за тридцать» звучал эффектно бунтарски. Теперь человек постепенно подходит к возрасту, которому юношей предпочитал отказывать в доверии. Еще недавно ты демонстрировал инфантилизм как аванс щедрой природы, теперь к неизжитому инфантилизму прибавилась идея реванша: ты с большей страстью жаждешь одержать верх. Но любая победа оказывается свержением самого себя с постамента юношеского самообольщения.

Юноша проигрывает в технике обольщения жизнью, но берет силой, инициативностью, а кто послабее – искренностью. На эти волнения у человека, преодолевшего барьер 25 лет, недостает сил. Почувствовал он как-то себя юным и бодрым, разрезвился, размечтался, загадал перед сном свою будущность, а потом по сюжету Ю. Олеши: ночью «ему приснилось, что молодой человек повесился на телескопе».

Как хочется в этом возрасте довести до совершенства таланты, обретенные несколькими годами раньше, – выглядеть вероломным лицемером, тщеславным хвастуном и грубым циником. Но если раньше за всеми этими масками наиболее проницательные наблюдатели ожидали увидеть лицо человека, рожденного для добра и только прячущего себя под грудами чуждых чувств, то в возрасте 25–30 лет лицедейство перестает сходить с рук. И нашего молодого человека начинают на самом деле воспринимать как грубого охальника и тщеславного мизантропа.

Филипп Делелис глубокомысленно плачет: «В двадцать восемь лет, когда ты уже обязан быть философом, это не так-то просто; а для художника еще намного тяжелее, чем для другого человека».

Не все юношеское следует переносить в молодость.

От чего действительно трудно избавиться, так это от стиля мышления. Мышление молодого человека феноменологично, по инерции отдается предпочтение страстному описанию явлений, об их сущности думается мало.

Личный опыт – не лучшее подспорье для обобщений. Часто молодой человек заявляет себя горячим противником абстрактных идей, он еще не способен к отстраненному философскому композиторству: торжествует принцип количественного накопления впечатлений – редко оптимистических, как правило, трагических. Аналогия становится основой драматургии самовосприятия. Аналогия очень удобна. Описание бесконечной событийности сводится к констатации однообразия. К тем явлениям, которые выходят за пределы трагического самоощущения, применяется не менее спорный комментарий, заимствованный из хрестоматии «Фрейд за шесть часов». Все, что не соответствует эмпирически достоверному и обязательно драматическому, трактуется как иррациональное. Именно по этой причине вновь пробуждается интерес к фантастике и мистике, что позволяет разорвать связи с реальностью и подняться на стихийно символический уровень обобщений.

Приходит понимание: то, что сходило юноше, в новом возрасте воспринимается как знак инфантилизма. И оттого наш герой делается раздражительным, эмоционально больным и серьезным. В 25 лет система ценностей пошатнулась, ориентиры, такие, казалось бы, близкие, желанные, утеряли ясность и пугают. Естественность жизненных впечатлений, однообразие чувственного опыта приводят к экстраполяции памяти о первой, обязательно трагической, любви на дальнейшие чувственные истории. Малость достигнутого в жизненном творчестве, любви удручает, зарождается мысль о собственной ненужности и невостребованности.

В 28–29 лет, почти хором утверждают психологи, стихия чувств обязательно успокоится. Человек на время смирится и затихнет в ожидании следующего кризисного периода.

Анатомия возраста

Одна из главных задач, стоящих перед молодым человеком, – определить, что ему мешает добиться согласия с самим собой и достичь желаемого. Следует прислушаться к 25—26-летнему Л. Н. Толстому. В феврале – июле 1854 года он перечисляет в дневнике все свои достижения и недостатки. Первые, как считает автор, весьма сомнительные. Вторых набирается великое множество: «Главный недостаток моего характера и особенность его состоит в том, что я слишком долго был морально молод и только теперь, 25 лет, начинаю приобретать тот самостоятельный взгляд на вещи – мужа, который другие приобретают гораздо раньше 20 лет».

Итак, молодому человеку мешают: неосновательность, нерешительность, непостоянство, непоследовательность; неприятный, тяжелый характер, раздражительность, излишнее самолюбие, тщеславие, привычка к праздности, отсутствие скромности, цели, средств, покровителей, практических способностей, недостаточное светское и ученое образование, дурное знание службы… И при этом огромное самолюбие…

Когда, казалось бы, все самое плохое о себе и о своем возрасте уже сказано и реферирование недостатков завершено, тут и начинается расшифровка обобщенных признаний. Иллюстрация самоанализа из Льва Толстого: «Посмотрим, что такое моя личность.

Я дурен собой, неловок, нечистоплотен и светски необразован. Я раздражителен, скучен для других, нескромен, нетерпим и стыдлив, как ребенок. Я почти невежда. Что я знаю, тому я выучился кое-как сам, урывками, без связи, без толку, и то так мало. Я невоздержан, нерешителен, непостоянен, глупо тщеславен и пылок, как все бесхарактерные люди. Я не храбр. Я неаккуратен в жизни и так ленив, что праздность сделалась для меня почти неодолимой привычкой. Я умен, но ум мой еще никогда ни на чем не был основательно испытан. У меня нет ни ума практического, ни ума светского, ни ума делового. Я честен, то есть я люблю добро, сделал привычку любить его; и когда отклоняюсь от него, бываю недоволен собой и возвращаюсь к нему с удовольствием; но есть вещи, которые я люблю больше добра, – славу. Я так честолюбив и так мало чувство это было удовлетворено, что часто, боюсь, я могу выбрать между славой и добродетелью первую, ежели бы мне пришлось выбирать из них».

Доска почета

Александр Македонский в 25 лет блистательно выигрывает решающие сражения с персами при Гранике.

Брат философа Людвига Фейербаха, Карл (1800–1834), в возрасте 22–25 лет опубликовал работы по геометрии и по тетраэдным координатам в пространстве.

Наполеон завоевывал империи до того, как ему исполнилось тридцать.

Альберт Эйнштейн создал теорию относительности в 25 лет.

Томас Манн в 23 года написал «Будденброки», в 26 лет – роман «Тонио Крёгер», а потом пришел величайший всемирный успех.

Буонарроти Микеланджело приехал в родной город Флоренцию в 1501 году (ему 26 лет) уже прославленным скульптором. Приехал работать над двумя заказами (первый – 15 статуй для Сиены, второй – для французского короля Людовика XII сделать копию бронзового Давида мастера Донателло), но его не вдохновлял ни тот, ни другой заказы. Во Флоренции к нему обратилось соборное попечительство Opera di Duomo со следующей просьбой. У них был огромный кусок мрамора. Из него некий скульптор начал ваять статую, но бросил. Так глыба и лежала. Просили Леонардо, но он отказался. Микеланджело осмотрел мрамор и, узнав, что его предлагали Леонардо и тот уклонился, принял заказ с особой горячностью. Попечительство в контракте просто указало «сделать гиганта», срок – два года. Микеланджело приступил к работе 13 сентября 1501 года, попросил только сделать высокую загородку, чтобы никто не видел, как он работает. Через полгода заказчики решили посмотреть, что получается, и пришли в такой восторг, что сразу заплатили Микеланджело три суммы от первоначально обещанного гонорара. Мрамор был использован до последней песчинки: на темени Давида видны следы чужого резца, а на спине кое-где не хватает нескольких миллиметров округлости. Высота микеланджеловского Давида 5,5 метра.

Когда Иоганну Вольфгангу Гёте было 27 лет, он охарактеризовал собственные ощущения следующими словами: «Ликование до небес – печаль до смерти».

Рихард Вагнер утверждал, что замыслы всех произведений пришли ему до 30 лет. Оставшаяся жизнь была посвящена упорной разработке тем и мотивов, возникших в молодости.

Лев Толстой о себе: «В 28 лет глупый мальчуган»; «Хочется работать. Мне 30 лет». А вот как он смотрелся со стороны. На пороге тридцатилетия по своему физическому строению Лев Толстой был атлетом. Он и сам писал о себе тетке, что он – «сильного сложения». Иван Тургенев называл его «слоном», Стефан Цвейг – «русским медведем». В бригаде он оставил по себе память как «ездок, весельчак и силач». В 29 лет это был, по словам Апостолова, «гимнаст». София Берс также говорит, что он «поднимал до пяти пудов одной рукой. Он мог ходить целый день, не уставая. Верхом мы часто проводили по десяти и двенадцати часов сряду. В кабинете его лежали чугунные гири для упражнения, а иногда устраивались приспособления для гимнастики».

Приходно-расходная книга жизни

Психолог Э. Эриксон, оговариваясь, что знатокам Шекспира его определение возраста Гамлета может показаться предосудительным, все же (после соблюдения необходимых научных ритуалов) атрибутирует возраст принца Датского следующим образом: «Мы скажем, что он в середине своего третьего десятилетия, когда молодость уже не юность, и он готов лишиться своего моратория».

В мире современных шахмат есть «правило 25 лет». Именно этот возраст считают наиболее подходящим для достижения пика в карьере шахматиста. Конечно, не стоит относиться к «правилу 25 лет» чересчур формально. Естественно, если некто в 25 лет не вполне ясно представляет, чем отличается слон от коня, то он никакой не фаворит ни против пенсионера, ни против школьника. Более того, если кто-то к 25 годам так и не попал в зону 2600 лучших шахматистов мира, то ему это либо не дано, либо не нужно. В большинстве же случаев «правило 25 лет» почти всегда работает. И уже известно, что математические способности человека начинают уменьшаться с возраста 26 лет…

В возрасте 25 лет Артур Шопенгауэр (1788–1860) знакомится с Гёте. Встреча с великим поэтом во многом определила дальнейшее философское творчество Шопенгауэра.

На 25-м году жизни Бальзак вступил в полосу неудач, для избавления от которых он потратил столько же энергии, сколько потребовалось ему, чтобы написать «Человеческую комедию».

А. С. Пушкин – Л. С. Пушкину (от 21 июля 1822 года): «Ты меня в пример не бери – если упустишь время, после будешь тужить – в русской службе – должно непременно быть в 26 лет полковником, если хочешь быть чем-нибудь когда-нибудь (…) тебе скажут: учись, служба не пропадет, а я тебе говорю: служи – учение не пропадет».

В 27 лет Мисима посещает Грецию и открывает «ранее казавшееся ему немыслимым «бессмертие красоты»». Болезненного, хилого, одолеваемого мрачными и страшными видениями молодого японца неудержимо влечет к солнцу, физическому и духовному здоровью, гармонии тела и разума. Писатель Г. Чхартишвили цитирует Мисиму: «Греция излечила меня от ненависти к самому себе, от одиночества и пробудила во мне жажду здоровья
в ницшеанском смысле». Дерзкий японец начинает заниматься плаванием, кэндо, карате и культуризмом. В энциклопедии о культуризме за 1963 год напечатана фотография Мисимы.

В 1868 году 28-летний Эмиль Золя задумывает написать серию романов, составляет план десятитомного цикла, усиленно занимается философией и естественными науками.

Согласно теории кармических циклов, перелом в жизни человека наступает в 29 лет. Следующая перестройка организма происходит в 40–42 года.

Васко да Гама в 29 лет открыл морской путь в Индию.

14 декабря 1825 года декабристы отказались присягать на верность царю. Николаю Романову было 29 лет.

Джеймс Макферсон в 29 лет публикует величайшую из литературных мистификаций «Сочинения Оссиана, сына Фингала».

Хемингуэй в 29 лет издает сборник «Мужчины без женщин», общее настроение которого весьма не оптимистично: любовь оказывает разрушительное воздействие на мужчину тем, что внушает ему ложные надежды.

Скорбные даты

Композитор Джованни Перголези прожил жизнь трагически краткую, скончался в 26 лет, однако успел написать за это время примерно 15 опер и 12 кантат.

Судьба отпустила Шандору Петефи 26 лет, Д. И. Писареву – 28 лет жизни. Изрядное количество творческих людей покинуло бренный мир по достижении 27-летия. Меломаны создали «Клуб 27», в который почетными членами принимаются рок– и блюз-музыканты, погибшие в 27 лет. В этом трагическом списке Джимми Моррисон, Курт Кобейн – молодые, сексуальные, мертвые.

Императору Калигуле, английскому драматургу Кристоферу Марло, французскому поэту Никола Жильберу и американскому писателю Стивену Крейну судьба даровала 29 лет жизни.

Матримониальные даты

Женщина, когда она не в духе, очень опасна. Еще вчера она ластилась, котятничала, называла тебя всякими глупыми именами, а сегодня… А сегодня она тебя в постель не пускает. Дозволяет спать рядом со своими ногами. «Почему?» – возмутится мужчина. Ответ ошарашит: «У тебя бессонница. Ты можешь считать мои роскошные пальцы. И это поможет тебе заснуть». – «Надо понимать, – хорохорится мужчина, – у нас возник межличностный конфликт». – «Он был бы межличностным, – в голосе женщины звучат гневная нотка, – будь ты личностью». Мужчина понимает: без компромисса ничего толкового не выйдет: «Мирись, мирись, мирись и больше не дерись. А если будешь драться…» Сквозь сон женщина произносит: «То получишь по роже…»

Когда аргументов в разговоре о женщинах оказывается недостаточно, мужчины прибегают к очевидным философским авторитетам. Герой Питера Чейни читает лекцию о пользе Конфуция – этого китайского парня, который, определенно, понимал, почем фунт лиха: «Конфуций – тот человек, к которому я обращаюсь во всех трудных случаях, потому что он большую часть своего времени потратил на изречение разных умных вещей. Например, он однажды сказал, что на свете существует три рода неприятностей: из-за дамочек, денег и болезней. Но тут он дал маху.

Потому что если у парня неприятности из-за девчонок, то две другие приложатся. Я еще не встречал такого малого, чтобы он переживал из-за какой-либо девчонки, одновременно не считал бы последние деньги и не чувствовал себя полутрупом. А четвертую неприятность Конфуций вообще упустил из виду. А таковая бывает, если у тебя нет первых трех. Пошевелите-ка мозгами. Если у парня нет девчонки, из-за которой стоит расстраиваться, если у него полны карманы денег, а тратить их не на кого, и к тому же он здоров как бык и переживать нет причин, тогда этот парень просто псих и недотепа, которому место в сумасшедшем доме. Скажите мне – чего ради он коптит небо?»

Именно так и поступают мужчины. Скрываясь за древней мудростью, рассказывают если не грошовую байку, то, по крайней мере, трехгрошовую выдумку.

Вообще, надо как следует проверить вульгарные водевильные мозги мужчин.

В твоем случае необходимо что-то понять и совершить. Есть такой афоризм: «Идти к женщине в том случае, когда хочешь справедливости, так же нелепо, как идти к фотографу, когда болит зуб».

Есть и другой афоризм, он немного слабоват по части изысканности, но справедлив по части жизнеустройства: «Идти к женщине в том случае, когда хочешь справедливости, так же нелепо, как идти к фотографу, когда хочешь жениться».

Мужчина, иди к женщине. Женись. Будь счастлив.

Карл Вильгельм Фридрих Шлегель в 25 лет женился на 32-летней Доротее.

8 января 1899 года в тифлисской церкви Михаила Архангела венчались 19-летняя Зинаида Гиппиус и 23-летний Дмитрий Мережковский. Они прожили вместе 52 года и ни разу не расставались.

В 26 лет Гёте влюбляется в Шарлотту фон Штейн, которой было 33 года.

В 1870 году 26-летний Поль Верлен встретился с Матильдой Моте, которая вскоре стала его женой.

Когда Альфред Виктор де Виньи (впоследствии один из столпов французского романтизма) встретился со своей будущей женой, ему было 27, ей – 25 лет.

В 28 лет Шиллер отличался трезвой рассудительностью во взглядах на брак: «В союзе, заключенном на всю жизнь, не должна существовать страсть; если жена моя женщина необыкновенная, то она не даст мне счастья или я не узнаю самого себя. Мне нужно существо послушное, которое я мог бы сделать счастливым и которое освежило бы и обновило мою жизнь».

Запись в дневнике 28-летнего Франца Кафки: «В Талмуде сказано: мужчина без женщины не человек».

Случай 28-летнего Л. Н. Толстого: «Надо понатужиться к характерной, порядочной жизни».

Из дневников и писем Льва Толстого: «Мне необходимо иметь женщину. Сладострастие не дает мне минуты покоя.

Хочу приняться и вступить опять в колею порядочной жизни – чтение, писание и порядок, и воздержание. Из-за девок, которых не имею, и креста, которого не получу, живу здесь и убиваю лучшие годы своей жизни. Глупо!

Девки сбили меня с толку. Постараюсь делать добро, сколько могу, быть деятельным и уж наверное не поступать легкомысленно и не делать зла».

28 мая 1856 года Толстой приезжает в Ясную поляну и возобновляет знакомство с семьей Арсеньевых. Встреча с В. В. Арсеньевой ставит перед Толстым практически вопрос о женитьбе. Мысль о Валерии как о будущей жене серьезно занимает его. «Мечты о семейной жизни, о любви к жене не оставляли меня всю мою молодость, с 15 лет», – писал Толстой в первоначальной редакции «Исповеди». Но только на 28-м году мечты эти обещают стать действительностью.

В дневнике от 13 июля 1856 года встречается мысль, объясняющая, отчего отношения Льва Толстого и Валерии Арсеньевой не завершились свадьбой: «Страшно и женитьба, и подлость – то есть забава ею. А жениться – много надо переделать; а мне еще над собой надо работать» (Толстой. Дневники. С. 169). Развитие темы выбора между любовью и самоусовершенствованием звучит в письмах Толстого: «Я не в состоянии дать вам того же чувства, которое ваша хорошая натура готова дать мне. (…) Одно, что может прочно соединить нас, это истинная любовь к добру, до которой я дошел умом, а вы дойдете сердцем».

В 1852 году Лев Толстой рассуждает на очень важную для молодого человека тему: «есть две причины» сладострастия – «тело и воображение. Телу легко противостоять, воображению же, которое действует и на тело, очень трудно. Средство против как той, так и другой причины есть труд и занятия, как физические – гимнастика, так и моральные – сочинения».

Через четыре года – в дневнике за 1856 год – настойчиво звучит тема творчества, усиленная и вторым знаком избавления от сладострастия: «7 ноября.
… гимнастика; 20 ноября.
… гимнастика; 21 ноября.
… гимнастика; 22 ноября.
… гимнастика; 1 декабря.
… гимнастика; 7 декабря.
… гимнастика; 29 декабря.
… гимнастика…»

«Надо понатужиться к характерной, порядочной жизни».

Случай Ф. Й. Кафки: холостяк в 28 лет – и «…отчаянное желание счастья…».

Из дневников Ф. Й. Кафки: «Как плохо быть холостяком, старому человеку напрашиваться, с трудом сохраняя достоинство, в гости, когда хочется провести вечер вместе с людьми, носить для одного себя еду домой, никого с ленивой уверенностью не дожидаться, лишь с усилием или досадой делать кому-нибудь подарки, прощаться у ворот, никогда не подниматься по лестнице со своей женой, болеть, утешаясь лишь видом из своего окна, если, конечно, можешь приподниматься, жить в комнате, двери которой ведут в чужие жизни, ощущать отчужденность родственников, с которыми можно пребывать в дружбе лишь посредством брака – сначала брака своих родителей, затем собственного брака, дивиться на чужих детей и не сметь беспрестанно повторять: у меня их нет, – ибо семья из одного человека не растет, испытывать неизменное чувство своего возраста, своим внешним видом и поведением равняться на одного или двух холостяков из воспоминаний своей юности. Все это верно, но при этом легко совершить ошибку: если так широко расстилаешь перед собой будущие страдания, то взгляд невольно отрывается от них и уже больше не возвращается, а ведь сейчас и позднее ты действительно окажешься перед ними, окажешься перед ними реально, весь целиком, с головой, а значит, и лбом, чтобы бить по нему рукой».

Франца Кафку занимают переживания, порождающие раздраженное беспокойство и отчаяние: «Когда доктор при чтении договора дошел до места, где речь идет о моей возможной будущей жене и возможных детях, я заметил напротив себя стол с окружающими его двумя большими и одним поменьше креслами. При мысли о том, что я никогда не смогу занять эти или любые другие три кресла собой, своей женой и своим ребенком, меня охватило такое жгучее, уже изначально отчаянное желание этого счастья…»

Препятствия женитьбе.

Предостережение Ф. Й. Кафки: «Мое тело слишком длинно и слабо, в нем нет ни капли жира для создания благословенного тепла, для сохранения внутреннего огня, нет жира, которым мог бы иной раз подкрепиться измотанный потребностями дня дух, не причиняя вреда целому».

Злая мудрость. Что необходимо знать о женщинах мужчинам 25–30 лет

Каждая девушка мечтает связать свою жизнь с 25—30-летним мужчиной, который обещает с легкостью держать в руках судьбы мира. Нередко только после свадьбы обнаруживается, что он настолько безволен, что не может удержать даже чайную ложку.

Ты был мальчиком, подававшим надежды. Ты был юношей, которого все величали гением. Потом ты научился ловко выдавать подражание за голос вдохновенной души. Тебя перестали называть гением, хотя никто не сомневался, что ты подаешь надежды. Тебе трудно стать иным и продолжать подавать надежды. Вот и наступило время избавиться от состояния непризнанности, чтобы самый скромный вопрос не воспринимать как выпад и не злиться на банальное приветствие, подозревая в нем насмешку.

В 25–30 лет в галереях души копошатся котики сомнений. Они скандалят и царапаются. В этом возрасте пора подводить очередные жизненные итоги и в первый раз основательно ответить за то, кем ты стал. Случатся у тебя мысли, как у персонажа Тома Роббинса: «…уже скоро тридцать, и часики тикают, подстегивая желание обзавестись… нет, не детьми – серьезными деньгами. Разбухнуть, забеременеть созревающим богатством – и разродиться звенящим потоком серебряных долларов, подобно игровому автомату». Что же, желание похвальное, но только помни предупреждение Тибора Фишера: «Богатство определяется не количеством автомобилей и яхт, а степенью личной свободы – когда у тебя есть достаточно средств, чтобы жить так, как ты хочешь, и ни в чем себе не отказывать. Причем, как правило, человек все-таки понимает, что больше, чем нужно, ему не нужно».

Безусловно, и в 25–30 лет обольщает стереоскопическая яркость видения самого себя – прекрасного человека, вдохновенного молодого специалиста жизни. Возрадуйся самому себе и опечалься. По внешнему виду ты вроде парень хоть куда и хоть туда, а вот по мыслям – что-то среднее между Львом Толстым и Микки-Маусом. Хочешь посмотреть на себя со стороны? На себя, тридцатилетнего? Что же, любуйся. Твой портрет написан героиней Дэвида Шиклера: «К тридцати годам Донна начала испытывать жалость к мужчинам. У них всегда бы голодный и измученный взгляд. Они зарабатывали деньги и считали обязательным для себя совершить головокружительный прыжок с небоскреба или восхождение на Эверест. Их мышцы и смех были бесподобны, но Донна заметила, что мужчина никогда не применяет к женщине всю свою силу. В этом она усматривала явную трусость. Донне хотелось такого мужчину, который полностью завладеет ею – физически, эмоционально, сексуально, – и навсегда, не спросив на это разрешения.

К тридцати годам Донна поняла, что ни один мужчина не способен произвести на нее впечатление».

Тебе нередко кажется, что виною жизненного кризиса являются твоя честность, справедливость и вера в людей. Возможно, это и так. Тогда загляни в свою душу и отыщи в ней крупицу лицемерия или здравого смысла: пора наконец принимать правила жизненной олимпиады.

Ежедневность прикрывает простынями бестолковых хлопот трагическую наготу отчаяния. Занудность этих хлопот постепенно доведет до того, что, кажется, обрадовался бы эпидемии птичьего гриппа, раковой опухоли… чему угодно, лишь бы как-то отвлечься.

Потом ты сломаешься. Однажды на вопрос «Как тебя зовут?» ты ответишь: «Меня не зовут». О твоем нынешнем состоянии рассуждал Даниэль Пеннак: «Реальность определяется своей длительностью, и лишь ею одной. Если кошмар не кончается, он становится реальностью, и приходится жить с ним».

Ты пока один, то есть пока один, уже один. Всякое в жизни случается. Ты обломался по жизни, и виной тому – детские комплексы и подавленные побуждения. Ты уже совсем не юноша, ты стал старше и мудрее. Ты уже почти знаешь, что самое лучшее, что можно сделать с депрессией, – это просто ее пережить. Когда-нибудь она пройдет. Надейся, что она пройдет. Очень-очень надейся. Доподлинно знай, что она пройдет. А может, не пройдет… Но все равно нужно что-то делать.

Сейчас последует совет, который лучше не читать моралистам, педагогам, автомобилестроителям, сборщикам меда, юношам: как справляться с депрессией? Итак, рекомендации героя Алана Камминга.

1. «Мастурбируй. Как только проснешься, сразу же мастурбируй. Если поймешь, что сидишь и таращишься в стену на тот же самый рисунок обоев дольше пяти минут, тут же расстегивай молнию на брюках. Мастурбируй, мастурбируй и мастурбируй. Мастурбация – божественный антидепрессант. Хотя, с другой стороны, кто же не любит как следует подрочить, независимо от душевного состояния?

2. Спрячься от всех. Постарайся ни с кем не видеться, потому что тебя начнут спрашивать, как у тебя настроение, и придется либо соврать и сказать, что настроение отличное, либо ответить по правде и рассказать обо всех своих горестях и проблемах, причем очень подробно, так что уже через двадцать минут собеседник заметно сникнет, поскучнеет лицом и при всем своем искреннем к тебе сочувствии поспешит смыться при первой удобной возможности, потому что люди не любят, когда их грузят, а ты еще больше расстроишься, что тебя не хотят слушать, и депрессия только усугубится.

3. Записывай свои мысли и соображения. Лучший способ выговориться о наболевшем. Бумага и ручка не станут тебя осуждать и зевать, глядя в окно.

4. Мастурбируй еще. Посмотри порнофильм, оприходуй себя морковкой, достань все, что есть в холодильнике, и используй не по назначению: либо размажь по себе, либо чувственно оближи, либо заправь себе в задницу.

5. Снова садись и записывай свои мысли и соображения.

6. Опять мастурбируй».

Ты надеешься, что тебе станет легче?! Просветления не наступит, ни один маленький уголок на чердаке твоего сознания не станет чуть просторнее и чище. Да, ты станешь чуть спокойнее, но это спокойствие обреченного. Поймешь, что причина твоей депрессии – это уже насовсем. От нее никуда не деться. Она будет всегда, эта огромная черная туча, затянувшая небо из края в край. И как бы ты ни старался укрыться, все равно попадешь под дождь.

Судьба тонирует, говорит свысока. Если бы она послала мужчине поздравительную открытку с днем рождения, то, можно не сомневаться, вряд бы подписалась: «Ваш доброжелатель». А может, это судьба пишет всякие гадости в подъездах? Не поймана, но чувствуется, что вор.

На пороге четвертого десятка начинает осознаваться неискренность поступков, которым раньше не придавалось никакого значения. Теперь в голове вертится цитата из Ч. Буковски: «Как можно доверять человеку, которому под тридцать? Он ведь, того и гляди, продастся».

Тут просто обязана явиться истина, как-то неожиданно распахнуться во всей своей сокровенной наготе: каждый 30-летний мужчина обязан «посадить дерево, спасти муху и обязательно жениться».

Довольно чувствовать себя вольготно там, где темно и грязно.

Вспомни признание 28-летнего Лаевского, оно о тебе: «О, куда вы ушли, в каком вы море утонули, зачатки прекрасной, чистой жизни? Грозы уж он не боится и природы не любит, Бога у него нет, все доверчивые девочки, каких он знал когда-либо, уже сгублены им и его сверстниками, в родном саду он за всю свою жизнь не посадил ни одного деревца и не вырастил ни одной травки, а живя среди живых, не спас ни одной мухи, а только разрушал, губил и лгал, лгал… Что в моем прошлом не порок? – спрашивал он себя. Гимназия? Университет? Но это обман. Он учился дурно и забыл то, чему его учили. Служение обществу? Это тоже обман, потому что на службе он ничего не делал, жалованье получал даром и служба его – это гнусное казнокрадство, за которое не отдают под суд».

Чтобы исправиться (прислушайся к Чехову), «надо искать спасения в себе самом, а если не найдешь, то к чему терять время, надо убить себя» или «скрутить» себя.

Довольно об этом. Есть тема не менее важная.

Многим мужчинам нужен какой-нибудь милосердный сенбернар, чтобы выбраться из заснеженных и неуютных гор затянувшегося одиночества и самоедства. Для тех, о ком судьба еще не поторопилась позаботиться, кто еще не прилепился к своей половине, но жаждет этого, любовь просто обязана случиться. Наступила пора обсудить очень важный вопрос. Вот он. Любовь, отчаяние и ремесло любить: портрет во весь рост.

Любовь – это когда взваливаешь на себя неподъемные обязательства и не чувствуешь их веса. Превосходишь всех доверчивостью, гибкостью остроумия и неповоротливостью мысли. Жонглируешь жизнью, орудуешь громоздкими вещами, с которыми другие справляются с превеликим трудом, а то и вовсе отходят в сторону, орошенные слезами бессилия.

Любовь приходит вместе с девушкой или молодой женщиной. Каждый мужчина должен найти девушку или молодую женщину, выудить ее из объятий повседневности с помощью слов, ожиданий, открыток с пошлыми поздравлениями, вызывающих поступков, случайного взгляда, цитат из Мураками и Милованоффа, дерзкого понимания, что она, лишь она и есть единственная, наивной убежденности, что вы созданы друг для друга, что ее талия изваяна только под твои руки, что ваши губы – главные пазлы, без которых не удастся составить завершенную картину мира.

Гуди душой и волнуйся сердцем, милый, славный мужчина, пусть мелькают вокруг трогательные в своей ненужности люди. Полюби – и душа наполнится необидной жалостью к ним. Пиши стихи, эсэмэски, говори задушевные слова, подмигивай домам и прохожим. Любовь освободит тебя от сварливого взгляда на мир, даст тебе фору перед остальными. Любовь – именно та тема, которая неизменно достойна хотя бы минутного обсуждения. Посвяти ей всю жизнь.

Поэт Кодреску написал однажды, что «физическая близость – только прием, с помощью которого открываются шлюзы того, что действительно важно: шлюзы слов». Повтори вослед древней новгородской берестяной грамоте то, что начертано: «Как разгорелось тело мое для тебя, так пусть разгорится твое тело для моего».

Пусть грянет весна, стань как юноша, сойди с ума, завали возлюбленную душистой флорой. Фауна тебе поможет радостными криками и пением, она не останется безучастной ко всеобщему, и в том числе твоему, любовному помешательству. Будут надрываться соловьи. Жадные кукушки впадут в слабоумие и расточительно примутся обещать долгие годы чувства. Ты только помоги природе. Ты еще молод, даже моложе, чем ты себя представляешь. Да, ты чувствуешь себя усталым и искушенным. Это от наивности. Возжелай счастья и любви.

Луна будет целеустремленно всходить и заходить, солнце бродить по поэтическому небосклону жизни. Цветы из всех сил будут стараться понравиться вам. У них там в этой природе есть какая-то договоренность: осень тесно сотрудничает с дождем, весна – с мечтами, и все – чтобы оставить одного из влюбленных в дураках. Об этом чуть позже.

Любовь побуждает совершать хрестоматийные экскурсии по всем местам, где есть аллеи, лужайки и деревья. В этих пейзажах обычно любит прогуливаться надежда. Кто-то из ранее обиженных непременно произнесет в сердцах: «Это не любовь, а какой-то дилетантизм». Циников сюда не пускают. Только доверчивых простаков.

Любовь наступит везде и во всем. В твоей душе, на улице, в каждой дешевой забегаловке, в метро, в названиях книг. Даже ботинки преобразятся, станут какими-то загадочными. Все начинает любить. Если не считать пыльные ковры и бесстрастные лампочки, все начинает любить. Любовь наступит везде и примется браконьерствовать в твоем сердце. Природа уже выдала лицензию на отстрел тех, кто не успел спрятаться. Тех, кто не захотел спрятаться.

Ажурная паутина девичьего кокетства манит: вперед, наивный шмель. Ничто не сравнится с очарованием хрупкой нежности твоей возлюбленной. «Я буду любить тебя всегда», – сулит неслыханные радости девушка, беззаботная гуляка по сердцам, которая и сама верит, что подарит безмерное счастье. Девушка великодушна, когда это касается любви к самой себе, и тщеславна, когда это касается твоей любви к ней. Любовь отчетливая, необхватная – это всегда тщетное золотоискательство счастья и немного аморальные мысли.

Жизнь примется потчевать всякими сластями. Первые слова признаний, неловкие чахоточные ласки. Характер топорщится, естество бунтует. Неожиданно брюки станут теснее, и ходить станет не очень-то удобно.

Тебя удивляет вездесущее присутствие той, которую любишь. В лете, в осени и т. д. Словом, лето – осень, немного эротики, много ожиданий, мало смысла и испепеляющая радость. Исправно пожирая жизнь, чувство пойдет своей дорогой, отбрасывая раскормленную тень на деревья, небо и окурки.

Любовь заставляет задаваться отнюдь не досужими вопросами: достаточно ли воздух прозрачен? довольно ли набережной нежности?.. Ожидания оглушают, мечты сверкают в праздности. Любовь изымает актуальное, заменяет его на образ чаемого, сотканного из неуклюжих слов, которые вечность слышала миллиарды раз. Ты тихо проговоришь мысль Тома Роббинса: «Вот женщина, рядом с которой больше нечего желать». Ее поцелуй будет похож на приземлившийся на Луну бумажный самолетик. По инерции ты попытаешься отшутиться: «Ради тебя я буду рад подняться по любой лестнице, кроме, разве, служебной». Но ты поймешь: ради нее ты готов на все. Тебя никакими лестницами не напугать.

Пронзительный закат в предчувствии рассвета, апофеоз печали и радости, путаница ожиданий и реальности – символы подобия и несогласия. Любовь, одетая в легкомысленные наряды весны или в хмурый осенний дождик, – какое ни есть, но всегда самое точное мерило совершенства души.

Кажется, что все происходит в первый раз. Действительно в первый раз. В биографии Сурка наступил новый все тот же день.

Покажется ненадолго, что жизнь решила совершить серию героических поступков, по ходу которых обещала проявить благородство, милосердие, изысканность вкуса и спасти самых красивых… только тех, кто любит. Ты произнесешь мысль, самую правильную и честную: мы слишком любим, чтобы потерять друг друга.

Девушку или молодую женщину очень трудно вызволить из прошлого, в котором были другие мужчины, разочарования или мечты о мужчине. Все это одинаково тягостно: тебе придется перебороть всех и все, что было до тебя. Хватит ли у тебя сил? Вряд ли. Тщедушный опыт не лучший наставник. Тебе едва ли удастся победить своей волей и чувством ее меланхолию, которая ходит в обнимку с мечтательной невежественностью и боязнью хоть что-то сделать для того, чтобы стать счастливой. Девушка или молодая женщина просто обязана питать склонность к меланхолии. Во все тяжкие она питает эту склонность. Кормит нежной душой несбыточные надежды, отвечает на допросы воспоминаний. Любовное прошлое и праздная мечтательность не знает жалости к ней самой и к тебе.

«Кто бы мог подумать?!» – весьма запоздалая реплика, которую жизнь вынуждает произнести каждого, раздосадованного обманутыми ожиданиями.

Джон Ланчестер в романе «Рецепт наслаждения» предается всякого рода размышлениям о стоимости любви: «Немецкий социолог Торстен Веблен сформулировал некую «теорию стоимости редких вещей» в поддержку тезиса о том, что объекты растут в цене прямо пропорционально степени их редкости, а не в зависимости от присущих им достоинств или интереса. Другими словами, если бы бекон достать было бы так же трудно, как икру, был бы он настолько же дорогим?» Следует задаться другим вопросом и не получить на него удовлетворительный ответ: почему наша любовь к весьма посредственным женщинам имеет статус свободно конвертируемой валюты? Нам почему-то с большим трудом удается достать банальный бекон, а от икры мы привыкли отказываться.

Жизнь муштрует каждого новобранца любви. У нее не забалуешь. Странно то, что руки есть, сердце на месте, духи и кофточки ждут, когда их скупят и подарят, а изменить ничего нельзя.

Судовой журнал романтической любви обычно переполнен всякими глупыми записями. Там обязательно будет что-нибудь слащавенькое про бурунчики перед носом корабля, про ошалевших от страсти диковинных альбатросов, про сентиментальные команды «Люби меня, как я тебя» и т. д., но ни слова не будет сказано, каким курсом идет корабль. Каких размеров – лодочка ли это, хлипкий камышовый плотик или мраморная галера? Оснащено ли плавательное средство штурвалом? Достаточно ли любовного провианта для длительного похода за счастьем? Искушают ли сирены, зовут ли они в прошлое или в альтернативное чувство, какого эстетического качества рифы? Сколько футов под килем ревности? И так и тому подобное далее. Через некоторое время влюбленные перебирают воспоминания о мечтах, бурунчиках и альбатросах. А потом становится бесприютно и тоскливо…

Любить – занятие затруднительное, изматывающее и небезопасное. Планктон нашел своего кита. Деревья, мечты, киоски мороженого отважно маршируют к своей погибели. Мужское признание «Я встретил женщину и полюбил ее» – один из пунктов, по которому можно упрекнуть злую судьбу, регулярно плюющую вам в тарелку. Ангел-хранитель вашей любви, видимо, выпил лишнего, засмотрелся на воркующих голубей, прослезился и, пока доставал носовой платочек, отвлекся и попал под колеса резвого катафалка.

Рано или поздно, часто очень рано, любовь передаст свои полномочия ревности, потом – отчаянию, затем – бессилию тоски. Ревность – это уязвленная жажда власти. Терзают неопределенность и шаткость твоего положения. Лаковые туфельки в дерьме обид. Экипировка для бала истрепана. Усердная подозрительность, рьяное следопытство («На кого она меня променяла?!») делают душу похожей на засаленную распустеху.

Жуткие мысли наивного зайки. Влюбленного зайки. Любовь – полный аналог цианида. Смертельно, но спрос неизменно велик. Не спрашивай, что случилось. Ты был предупрежден: нельзя так отчаянно любить. Доигрался. Теперь для любви настали тощие времена.

Любовь поначалу всех награждает своим именем. Второе имя возлюбленной – Коварство, третье – Невозмутимость. Твое второе имя – Беспомощный, третье – Пребывающий в дураках. Ярость, любовь, возмущение и стыд оставь при себе. Демонстрировать некому. Пора вместо зарядки начинать упражняться в сердечном аскетизме.

Хочется крикнуть вслед любви, уходящей от тебя с наглой развалочкой матроса, сделавшего свое краткосрочное дело: «Любовь моя, подобные нам не могут затеряться в этом мире». Обязательно крикни. Просто так. Надо же себя потешить хоть какими-то надеждами. Все равно ничего не изменить. Цивилизации стирались с лица земли, а несчастным влюбленным потерян счет. Затеряетесь и растворитесь в скудных буднях. Таков удел всех любящих и доверчивых.

Твои просьбы перерастут в воззвания: «Тебе! Тебе!! Тебе!!! Только тебе… Услышь меня» и т. д. Танцевальный рисунок этих призывов удачно иллюстрируется хореографией мухи. Кружится беженка в воздухе, присядет где-либо, деловито пройдется, а затем вновь кружится. Здесь не надо быть прозорливым. Не стоит серийно причитать: «Это ж надо, никогда бы не подумал, вот уж некстати…» Развязки любви всегда некстати.

Одиночество подойдет к тебе неожиданно. Будет у нее хмурое и серьезное лицо учительницы из кинофильмов. Она скажет тебе что-то строгое и воспитательное, а потом очень аккуратно и как-то смущенно переломает ноги твоим планам на ближайшую жизнь. Деревья стоят в одиночестве. Они больше ни на что не годятся, разве что обреченно стоять в одиночестве. Потянулись секунды, часы, дни и недели. Сейчас ты оскорблен и сиротлив. Безобиден и непорочен. Самое страшное – это понимание того, что ты не способен изобрести, к примеру, поцелуй. А как хочется быть изобретателем самых свежих поцелуев! Не выходит. В одиночестве целоваться не с кем. Воздушные поцелуи фланирующим мимо машинам «Скорой помощи» не в счет. Мечту принято измерять в граммах, память о мечте – в километрах. Радиус действия воспоминаний – исполинский. Однажды ты с испугом услышишь в своей просьбе («Мне 253 грамма брюквы, пожалуйста») хнычущие интонации. Это заявляет о себе еще живая любовь. С таким настроением всякий малогабаритный закуток тоскливого одиночества будет впору для твоей души, которая еще совсем недавно не вмещалась в границы мироздания.

Тебе покажется, что настал самый черный день твоей жизни, такой черный, что рядом с ним меркнут все прочие горести и утраты. Прислушаемся к Тому Роббинсу, рассуждающему о «черном дне» твоей жизни: «Такой ли он черный? Падения рынка вряд ли достаточно, чтобы затмить тот день, когда ваша мать, записав последний сонет в лиловую тетрадку, засунула голову в духовой шкаф!

Такой ли он черный? Вам всего двадцать девять. Будут и другие дни, другие катастрофы. Возможно, даже очень скоро. Возможно, грядущие потрясения вызревают уже сейчас, и виновна в них переродившаяся обезьяна…»

Все завершится с небрежным надрывом и неряшливой поспешностью. Ты примешься отыскивать себя между пустотой и пустотой, печально слоняться и лоботрясничать в насыщенном растворе одиночества. Финальный аккорд любви прозвучал. Надеяться на что-то – это очень наивно. И единственно справедливо. Наши страхи и отчаяние хоть чем-то должны быть уравновешены. Лишь надеждой. Только не воспоминаниями и не отчаянными мыслями о том, что любовь больше никогда тебя не посетит.

В сердце приходят всякие недужные мысли: жизнь, скудная на радости, – зачем она, собственно, дана, о чем думает паутина, а есть ли душа у капли дождя, на какой лепесток флокса я стал похож и т. д. Думай о чем хочешь, только не покоряйся отчаянию и не обольщайся цветными картинами минувшего.

Уйди из ее жизни нескандально, покинь ее элегантно. Впрочем, как умеешь.

Каждый из нас, у кого обворовано сердце, пытается найти спасение в прошлом. Оно предстает в таких щемящих и очаровательных подробностях, что в пору становиться автором эротических романов.

Пока следует перетерпеть, чтобы немилосердная любовь сменилась недобровольностью одиночества. Временного одиночества! В том, что временное, ты скоро убедишься. Когда-нибудь, чуть позже все обязательно случится к лучшему или худшему. Еще многое что будет совершаться в сердце и в жизни.

Раньше ты верил в любовь. Теперь тебе надо отказаться от любви, чтобы поверить в себя. Сейф обчистили. Дом сгорел. Судьба висит на волоске, будущее зияет пустотой и т. д. и т. п. Вот такие невеселые мысли приходят тебе на ум. Достаточно всех этих глупостей. Если ты решил побывать во всех грязных лужах на свете – ты на правильном пути. Но… не надо добровольно исполнять увертюру для оперы, которую сочиняет гнусная безвылазная повседневность, рабом которой ты стал. Пора писать свои оперы. Тебе вновь нужно будет поработать гарпунщиком и добыть еще одного белого кита.

Немного о женских типах – так, для общего развития.

Ты еще не знаешь, что тебя ожидает, но грезится тебе жизнь терпкая, щемящая и таинственная, воплощение идеала романтической словесности – о встрече с девушкой ни на кого не похожей. Все случится почти именно так или как-нибудь иначе.

«Девушка с приветливым сердцем»
подойдет к тебе, застенчиво подарит миллион самых свежих поцелуев и скажет голосом Вуди Аллена: «Куда глаза глядят – вдвоем, только ты и я. Забудем о философии. Купим домик, хочешь – займемся семиотикой». Не отказывайся. Ты всегда этого хотел, не думал про домик и не знал, что такое семиотика. Так или иначе, вперед, и пусть удары сердца звучат в унисон нарастающей бодрости надежд.

Возьмем проблему за рога и назовем самый опасный для тебя тип женщины. Это «соблазнительница»,
или «если бы она была мужчиной, ты бы остался с ребенком на руках».
Встретишься с соблазнительницей
– она тебя непременно убедит, что счастье – это жить, подчеркивая своей мужественностью ее женственность. Под мужественностью, естественно, подразумевается способность оплачивать ее гомерические запросы. А вот когда на тряпки-сумочки мужчина спускает деньги, накопленные на машину или еще на что необходимое, тогда у подобных особ (а она как раз выставочный образец этого типа) интерес к любовному оппоненту, как правило, отпадает.

Зато как она восхитительна! От нее спятил бы и священник. В метро более неприметен голый Барак Абама, чем она. Красота дразнит и увлекает. Она – волшебное изваяние природы. В интонациях ее голоса слышится что-то волнующее и морское. Хочется заняться сёрфингом. У нее невероятные ноги, она неплохо разбирается в искусстве кружить головы. Чуть сексуальна, расчетлива и немного неграмотна.

Раздражает и восхищает эта гремучая смесь красоты, буржуазности и испуга перед жизнью. В возлюбленной есть что-то зооморфное – грациозное и опасное. Ее изящные повадки столь преступны, что вполне могли бы привлечь внимание правоохранительных органов. Ты любишь каждую проведенную с ней минуту. В этом ты похож на неофита, который вычитал из энциклопедии про любовь и пустился в чувство, еще не научившись ничему. Что же, ты сам занял очередь в длинной череде ее воздыхателей. Теперь не обессудь, доверься дурным предчувствиям.

Ты спрашиваешь у нее: какое имя дать вашей дочери, может быть, Маша? А она интересуется, какого ты мнения о ее новой косметике. Поверь, тебя очень скоро покинет бесноватая убежденность, что вокруг все замечательно, куда-то подевается одержимость навязчивой тягой к любви. Ты получишь больше забот, чем радости, и станешь похожим на простуженную ворону.

Как ты хотел выиграть эту женщину! Но в любовной лотерее вытащил пустышку.

Добро пожаловать в свой круг дантовского Ада: «Любовь, любить велящая любимым». Любовь сжигает нежные сердца.

Господь недодал ей любви. Близость с нею, крикливо хвастливой и расточительной, пленяет первые месяцы, а затем утомит ревность к толпам новых друзей – этих поклонников выразительного макияжа и общительности. Вокруг таких женщин всегда что-то происходит. С безумием расточительности она жадно и безжалостно выпотрошит твою душу, обесценит настоящее, сделает будущее твое слепым и неразборчивым. Не старайся переупрямить дурную и своенравную природу.

Очередное открытие заставит ужаснуться: ее любовь – блеф, надувательство, чувственная махинация. Она создана не для тебя. Ей впору плейбой с красивыми мышцами, блондин из фитнес-клуба в безукоризненных шортах, менеджер по продаже алкогольных напитков с приятным загаром на лице. Ассортимент избранников широк. С твоей точки зрения – один хуже другого, но все они созданы для нее. Ты подошел бы ей только в одном случае: если бы был повыше сантиметров на десять, с другим лицом, иным рельефом тела и кошелька. При этом она будет настойчиво придерживать тебя рядом с собою, прогонять, приманивать, объясняться в любви и дурить ложными объяснениями.

Что ж, ты попал в любовь – эту систему недостоверных величин. Мера нашей любви – это мера боли, которую мы можем вынести.

Когда ты взвоешь от череды унижений, попробуешь восстать, дезертировать из любви, она с вялым недоумением упрекнет, что полюбила тебя, думая, что ты настоящий мужчина. Подобный аргумент почему-то действует, и ты понуро возвратишься в чувство, чтобы вновь устало совершить паломничество по кругам оскорблений. Зря ты так. При чем здесь «настоящий мужчина»? Упрек в немужском поведении почти то же самое, как если бы на Эвересте она попросила купить новую сумочку, а на твой резонный ответ «Где я тебе ее тут возьму?» капризно надула губки.

Тебе выпала роль простака. Совсем недавно ты был Парень-Что-Надо – просто соперник Мистера-Новая-Зеландия: красив, вежлив, очарователен. Теперь смахиваешь на пингвина в бигуди или на чахлый баобаб. Раньше сердце победно стучало, а теперь только часы тикают. В душе мрачно и душно, как в виварии. Пахнет лекарствами и отчаянием. У Гарсиа Лорки пьеса «Кровавая свадьба» заканчивается словами «La oscura raiz del grito» – «Темный корень крика». Этот образ лучше, чем тысяча абстрактных рассуждений, передаст эффект твоего теперешнего самочувствия. Крик вырывается из груди, когда кончаются слова и терпение.

Развязка будет окрашена в цвета грустной акварели. Ты же любишь ее. И кошмарная нелепость ситуации в том, что ты не можешь ее возненавидеть. Робкие ласки, умоляющие интонации, тихие слова, трепет тишины, о том, что это – расставание, ты узнаешь потом, а сейчас ты словно хочешь выиграть время, чтобы подольше быть с нею рядом.

У тебя от случившегося любовного перенапряжения раздраженное лицо издерганного жизнью человека, который почему-то заносчиво убежден, что наконец-то разгадал тайну Вселенной. От таких, как ты, мужчин, измордованных любовью, прохожие обычно спешат на всякий случай перейти на другую сторону улицы.

Подвергни анализу печальное любовное недоразумение, запутайся в неразборчивых мыслях: бесполезно оплакивать любовь, пришедшую к тебе из рекламного листка «Из рук в руки».

Стремительно тают остатки терпения. Преодолен порог чувствительности. Вокруг тебя зловещий аромат одиночества. Диагноз бесспорен: трупное окоченение любви.

Если у тебя есть хоть капля ума, срочно расстанься со своей любовью, упакуй ее зубную щетку и отправь по месту прописки своей соблазнительницы. Затем стряхни мрачную шерстистость тоски, соберись, отыщи себя, вылови и допроси. И пусть осенит тебя: надо оставить себя в живых для новой любви.

На жизненном пути возможна встреча с «девушкой с лицом читательницы».
В ее неловких жестах будет женственности не больше чем у мороженой камбалы, ее неумело наложенного макияжа хватит на покраску грузовика. Это ничего. Будет она отмечена всеми атрибутами истерической нежности, книжным шармом женственности и все такое. Через полгода ноги твои станут чугунными от блужданий по выставкам и прогулок по очаровательным ландшафтам. Планы сексуальных мероприятий рушатся на глазах. Обещание поэтических минут интимности растянется на месяцы. Когда прочитаешь всех романтиков и посмотришь все мелодрамы, ты осознаешь цену веры в большую, чистую, книжную любовь.

Прелестная избранница, относящаяся к типу рожденная быть тещей,
через неделю научит тебя быть смелым добытчиком и безрассудным поклонником радостей семейного очага, через год – благоразумным в тратах и экономным в демонстрации страстей, факультативных по отношению к семейным обязанностям. Через 10 лет она запретит тебе ходить в баню на встречу с приятелями-холостяками, через двадцать – начнет следить за содержанием холестерина в твоей крови и возбранит ужинать после семи часов вечера.

Ты встретишься с одной из них, а может, и со всеми, по очереди, и прочими иными. Ты мечтаешь, вслед за героем М. Мэйсона, как едешь на «шевроле», из-за Колорадских гор начинает выползать солнце, «глаза наполняются слезами любви», оттого что ты едешь к девушке, с которой хочешь быть вместе, «по радио играют «Битлз», они продолжают играть, камера отступает, и появляются титры с исполнителями».

В главной роли Женщина. Свое имя с трудом обнаруживаешь среди статистов. Ты пока маловат для роли героя-любовника. Нет должных знаний и опыта. Чтобы полюбить по-настоящему, тебе пора выучиваться на мужчину. А там, возможно, разберешься сам. Поэтому хочешь – принимай советы, хочешь – не принимай. А пока со всей искренностью, на которую способен, объяснись ей в любви, скажи самые правильные слова, позаимствуй их на время хотя бы у Бенрнхарда Шлинка (потом найдешь свои, только свои слова): «Мне еще никогда не встречалась женщина, которая так зорко видит, которая так заботливо и понимающие смотрела бы на меня. Я осуществлюсь в твоем взгляде. Ты будешь прекрасной матерью. Ты… ты знаешь, кто ты есть, откуда ты есть и куда хочешь прийти, знаешь, что тебе нужно, чтобы жизнь удалась. Я люблю тебя за надежность пристанища, которое есть у тебя в этом мире. И ты прекрасна. У тебя самые черные волосы, которые я когда-либо видел, и самый дерзкий нос, и невероятно волнующие губы».

Возможно, очень скоро ты станешь безукоризненным мужчиной. В противном случае твое сердце ограбят, разобьют и выбросят. Запомни главное: ты должен воспитать свою душу. Каждому из нас природа дарует очень мягкое сердце. Потом оно затвердевает, становится подобным праздничному хрусталю. Затем отчаянная любовь его разбивает. В итоге многие живут с разбитыми сердцами.

Прежде чем бросаться в омут любви и орать «Вот она, единственная, неповторимая» и проч., научись хоть о ком-то заботиться; тут тебе пригодится классный совет У. Голдинга: «Тебе нужна подружка. Начни с собаки». Твоя задача связать себе сердце из пряжи, которая идет не на пинетки или пальтишки для чау-чау, а приуготовлена природой для созидание мужских характеров. Сердце, сотканное из трех нитей, будет в самый раз: первая нить – терпение, вторая – надежда и любовь, третья – творчество.

Нужны ли тебе эти советы? Во всяком случае, не помешают. В нашей жизни по большому счету можно обойтись без всего, и все так или иначе пригождается. В любви каждое лыко рекомендаций в строку школьных упражнений, которые воспитают тебя настоящим мужчиной.

Ты должен решить, чего ты ждешь от жизни, женщины, самого себя. Проблема предельно проста: или ты с самого начала, с фундамента строишь свою любовь, или тебя прописывают в гостинице любви, наряду с другими постояльцами и транзитными пассажирами.

Учти две вещи… Готов загибать пальцы? Так вот, первый пальчик: ты – Раб Его Величества Тестостерона! Идиот! Нет! Король идиотов! Загибай второй пальчик. Кстати, ногти нужно стричь, хотя бы раз в год. Главная проблема – не твоя приятельница. Не надо задумываться о возмездии и справедливости! Главная проблема – ты сам. Тебе следует строить свою любовь с нулевого цикла. Для начала нужно решить, чего ты хочешь: хибарку на одну ночь, карточный домик, неколебимый до первого сквозняка, или возвести архитектурный шедевр. Если последнее (а сомнений в этом быть не может), тогда следует воздвигать строительные леса надежды, замешивать бетон привычек, завозить стекло прозрачной честности, стать прорабом, чернорабочим и заказчиком. Философия и такелаж любви именно таковы.

Почти не надейся на помощь женщины. Она неважный строитель, но талантливейший обитатель.

Конечно, встречаются мастеровитые, но, как правило, все больше растратчицы, несуны и любительницы разбазаривать любовно-хозяйственное добро. Женщина – это божество, жулик, умница и проказница в одном лице. Покорить женщину – значит быть уверенным, что завоевал воду, пригрозив ей кухонным ножом своего неокультуренного чувства. Если бы ты знал, как она живописно талантлива в науке жизни! Как роскошно печальна, музыкально груба и отчаянно рациональна. Нам с тобой учиться и учиться, а когда до экзаменов дойдем и шпаргалки заготовим, все равно провалимся.

Довольно об этом. Ты пока одинок. Везет же тебе – у тебя есть надежда и достаточно времени, чтобы подумать и войти в новое чувство подготовленным. Грядущая любовь еще более неотвратима, чудесна и чудовищна, в сравнении с тем, что тебе может привидеться в самых смелых снах и безответственных фантазиях. Судьба непременно назначит срок наступления счастья столь решительным голосом, что ты поначалу оглохнешь от ее приказа. Ядовитые мысли тоски оставят тебя. На циферблате жизни шаловливо побежит секундная стрелка. Любовь придет и оживит все. Вызволит мир из тоски, сделает его съедобным для глаз, непустяковым, ласковым и великодушным… и вновь жестоким.

Любовь – всего лишь один из инструментов творчества. Но зато какой!

Чтобы сорвать аншлаг у печали, требуется немногое: застарелая тоска, бессилие и нежелание что-либо менять в своей жизни. А чтобы жить, нужна просто-напросто любовь. Масштабы любви различны. Она бывает похожа на океанский лайнер, а иногда не превышает по размерам утлую лодчонку. Так или иначе, она придет к тебе, чтобы дать силы победить или просто хоть чуть-чуть пожить.

Любовь – это не случай, не желание. Это и то, и другое, но главное – это закон природы.

Любовь – самая знаменитая музыкальная тема жизни и самая сложная – там много шестнадцатых. В ней немало аккордов и диссонансов, мелодий в миноре. Некогда дух перевести – все по нарастающей. И когда кажется, что уже выдохся, – тема возвращается. Она полна дыханий и дуновений, малодушия и слабостей, мужества и силы. Это просто любовь. Новая, всегда свежая любовь станет броней против старых наваждений. Она согреет тебя великодушным светом надежды.

Судьба не обманет, укажет твоему сердцу путь к убежищу. Не наделай глупостей – новая любовь дышит тебе в затылок. Ты обязательно встретишь девушку – единственную, красивую, добрую, с застенчивой улыбкой. Девушку нежную, верную, храбрую, независимую. Да какую угодно! Главное в том, что резец судьбы высечет тебя из камня будней, и случай сделает предложение, от которого ты не сможешь отказаться.

Только не копайся в предыстории твоей избранницы. Не тужься в бессильной ярости, ревнуя к ее прошлому. А так ли ты сам безгрешен, чтобы предъявлять претензии той, которую полюбил?

Стань беспристрастным ко всему, что было до тебя, соберись, осмотри душевную наличность, ужаснись, потом притихни и признайся в стиле героя Т. Лотт: «…я и работа, а больше мне ничего и не нужно. Я устал от борьбы. Награда не стоит затрат. Я не гожусь для этого. Для меня любовь не стоит боли, через которую надо пройти, совсем
не стоит: это уравнение с сильно неравными частями – ты делаешь очень щедрые вложения и практически ничего не получаешь взамен… женщин больше не хочу. Я мало что могу им дать. И не чувствую в себе сил еще раз прыгнуть выше головы. Считайте это поствоенным синдромом или контузией, но я ушел в бессрочную увольнительную. Чем плохо быть эксцентричным одиноким старым холостяком?! Хватит. Хватит боли. У меня полностью атрофированы чувства, и это означает, что я, по крайней мере, не злюсь. На злость требуется слишком много энергии».

Насчет жизненной профессии холостяка не торопись. Рановато складывать оружие. Передохни и вновь отправляйся в путь.

Любовь, это Великое Всё, напишет резолюцию: «Обязан быть счастлив».

Для тех, кто женился в юношеском возрасте:
вот и исполнились первые семь критических лет семейной жизни, и любой мужчина, склонный к философствованию, обязательно изречет выстраданный на собственном опыте афоризм: «Любовь – совершенная форма пепла».

Для тех 29-летних, кто женился в 22–23 года:
вы достигли первого пика семейного кризиса, из которого есть только два выхода. Первый: выходи из окопов брачной войны с белыми носовыми флагами примирения. Второй: теперь ты сам осознал, что из тысячи потенциальных жен ты выбрал самую коварную, хитрую и безжалостную. Но ты сделал свой выбор, это твоя война, и никто другой не собирается за тебя воевать. Успокаивай себя мыслью, что все женщины одинаковы. Брачная ежедневность, как ничто другое, закаляет и воспитывает волю к борьбе за жизнь.

У тебя появилась возможность из юноши превратиться в мужчину. Если ты не воспользуешься этим шансом, то попадешь в разряд существ, о которых обидно говорят: «Маленькая собачка всю жизнь щенок».

А теперь об участи того, кто не желает вовремя озаботиться своим матримониальным устройством. Послушай, что ожидает тебя, как Кафку какого-то: «Если я доживу до сорока лет, то, наверное, женюсь на старой деве с выступающими вперед, не прикрытыми верхней губой зубами».

Иной пример: 40-летний герой повести Тургенева «Ася», вспоминая историю любви, которая случилась 15 лет назад, признает, что судьба не очень уж дурно обошлась с ним, и утешает себя мыслью, что вряд ли был бы счастлив, женившись на своенравной и диковатой 17-летней девочке. В 25 лет «будущее, это короткое, быстрое будущее» кажется беспредельным. Что же, послушай тургеневского героя, у кого за плечами сорокалетие: «Осужденный на одиночество бессемейного бобыля, доживаю я скучные годы… что сталось со мною? Что осталось от меня, от тех блаженных и тревожных дней, от тех крылатых надежд и стремлений?» Кто постарше, ответим хором на тургеневский вопрос: практически ничего не осталось.

Как хотелось бы человеку, достигшему 30 лет, произнести не лишенную красивости фразу: «Жизнь – это долина печальных идолов, которых человек оставляет после себя». Пусть он ее произнесет, еще не понимая, что идолы, оставленные позади, все еще несерьезные, юношеские, субтильные. Наступает пора обустраивать долину жизни новыми идолами и готовиться к печалям, вызванным более тяжкими невзгодами.

Есть три варианта перспективы. Два из них не случатся. От третьего ты сам откажешься. Судьба подбросит четвертый – самый неожиданный. Хочешь ты этого или не хочешь, жизнь все равно что-нибудь да подскажет, поэтому не торопись вешать нос, как, впрочем, и обольщаться. Сделай выбор между отчаянием и упорством, в пользу любви. Ты приближаешься к возрасту Христа. Судьба примется искушать тебя и соблазнять. Ты вступил в полосу нешуточных испытаний.

Измерение уровня самоактуализации: псевдобуддистские размышления

Двадцатилетний, одной рукой обнимая девушку за талию, а другой указывая на бесконечную перспективу жизни, многозначительно произносит: «Что есть хлопок одной руки?!» И в душе аплодирует произведенному им эффекту.

Тридцатилетний, скрестив руки на груди, глубокомысленно и натужно задается ненужным философским вопросом.

В 40 лет приходит понимание, что хлопок одной руки может прийтись и по щеке назойливому и несвежему кавалеру.

В 50 лет человек раздражается и доказывает, что задачка о хлопке одной руки – не что иное, как постижение сокровенной сущности чего-нибудь. Чего-нибудь совсем ненужного.

Скоро жизнь заставит мужчину признать, что хлопок одной руки – это аплодисменты в доме инвалидов.

Ровесник Христа (30–35)
Для самопроверки. Измерение уровня самоактуализации: о соотношении «мир и я»

Молодого человека донимает вопрос: «Не слишком ли я хорош для окружающего мира?!»

Тридцатилетний игнорирует оценочные параметры: хорош мир или плох – это неважно, значимее иное: необходимо что-то делать с этим миром.

Мужчина 40 лет еще не забыл искушений жизни, но он слишком растренирован, чтобы опять вступать в состязание, исход которого ясен.

В 50 лет человек ощущает мир достойным самого себя и не замечает, что мир стал слишком энергичен для него.

Еще чуть-чуть – и мужчина начнет понимать, что жизнь действительно его потрепала. А сардонические дворовые мальчишки язвительно кричат в спину: «Эстетически неполноценный».

Присвоение возрастного индекса. Личное дело № 30—35

Процедурные аспекты пребывания в том или ином возрасте, как правило, оказываются запутанными. Тенденции воспринимаются как знаки случайности. Разрозненность и отсутствие системных представлений о возрастных переживаниях – не лучший багаж для преодоления наступившего кризиса миропонимания. А он обязательно случится. Жизнь – это ателье нашего тела, души, знаний о себе в мире. Возраст – это и тирания прожитых лет, и отредактированная годами внешность, и подчинение церемониалу социальной идентификации.

Каждый юноша с радостью приветствует наступление нового дня, который просто обязан принести новую катастрофу. О счастье в юном возрасте думается с тем же отчаянием, что и о метафизических проблемах. В 30 лет человеку хочется хоть немного утихомириться, осмотреться и сделать правильный выбор, думает он не важно и вяло, а вот формулирует мысль отменно.

Юноша зачастую специализируется в изготовлении подделок под мировую печаль. В сравнении с грустью 30-летнего юношеская печаль выглядит так же нелепо, как «Черный квадрат» рядом с «Апофеозом войны».

В 30 лет приходит понимание, проверенное на собственном опыте: жизнь сама позаботится, чтобы печалей было множество, а о счастье человеку следует побеспокоиться самому. И человек начинает отчаянно беспокоиться.

Обратимся к иронической мудрости О. Нэша: «Средний возраст – это когда сидишь дома в воскресенье вечером, телефон звонит, и ты надеешься, что звонят не тебе»; «Средний возраст – это когда ты уже встречал столько людей, что каждый встречный напоминает тебе кого-то другого – и обычно оказывается этим другим».

В 30 лет усиливается сакральное восприятие бытия, актуализируется мифотворческая стихия и растет тяготение к трансцендентному, хотя бы потому, размышляет герой М. Брэдбери, что теперь мужчины «углубились в четвертый десяток, и кое-что уже достигнуто…».

Приходит понимание, что все единичные герои когда-нибудь переходят в разряд несчитаных муравьев. По этому вопросу послушаем Ф. Бегбедера: «Стукнуло тридцать: межеумочный возраст, когда ты слишком стар, чтобы быть молодым, и слишком молод, чтобы быть старым. Он делает все, чтобы походить на свою репутацию: не дай бог кого-нибудь разочаровать».

«Неюноша» решает проблемы 17-летнего с завидным ремесленным умением, но без душевной охоты. Любит он с усталостью человека, переполненного смутными идеями, и со всякой бытийной проблемой справляется нехотя, левой рукой. В недалеком прошлом оставлен мастер-класс обольщения, основанный на демонстрации надуманной психологической болезненности. Культура чувств доведена до искусства (порой дурного искусства).

К 30 годам в жизни мужчины могут произойти самые печальные вещи. Во-первых, изменяются внешность и психологическое самочувствие: талия расползается, редеют волосы, мужчина уже не кажется себе загадочным, всезнающим и важным. Во-вторых, наступает усталость от пребывания в мире случайных связей. В-третьих, иссякает запас женщин, что неудивительно, потому что хороших женщин уже разобрали, а те, кто остался, – без цвета и вкуса. Как ни крути, а начинает казаться, что жизнь пошла под уклон.

Герой А. Камминга, задается вопросом, что с ним происходит. Чувствует, что что-то неважное происходит. А потом вдруг неожиданно его осеняет: «Блин! Ну конечно! И как я раньше не сообразил?! Теперь понятно, почему я такой возбудимый и нервный. Через месяц-другой мне исполнится тридцать. В этом возрасте у всех рвет крышу. Это связано с астрологическим циклом. Сатурн вновь восходит в каком-то там определяющем доме, его влияние активизируется. Да, все правильно. Теперь вспомнил. Такое бывает у всех где-то в районе тридцатника. Сатурн занимает центральное положение в гороскопе, и в связи с этим у человека происходит полная переоценка ценностей, пересмотр жизненных ориентиров и вообще переломный момент. Период пертурбаций». В этом возрасте от мужчины можно ожидать чего угодно. И сам он не знает, чего от него можно ожидать. Он готов на любые приключения, провокации, сильные жесты, всякие там полеты не во сне, а наяву, но сдерживает только мысль: «Как-то не хочется ощущать себя пилотом бомбордировщика, который случайно уронил бомбу на школу, женский монастырь или станцию Красного Креста» – до поры до времени сдерживает.

В этом возрасте мужчина заинтересованно вспоминает, каким он был лет десять назад. Прошлое не обходится без преувеличений, настоящее – без самоедства. Любовное искусство юноши было по технике слабовато и оставляло желать лучшего. Но зато в произвольной программе он всегда получал первое место. Любовь в 30 лет часто превращается в будничное мероприятие. Иногда, правда, с некоторыми тридцатилетними случаются эксцессы юношеского сумасбродства и радикальной беззаботности. «В тридцать лет, – вспоминает герой Ж. – П. Милованоффа (правда, смешная фамилия), – вступив на некий путь, я шел по нему до конца, и если, пройдя несколько шагов, узнавал, что эта самая дорога и есть дорога к моей погибели, то устремлялся вперед очертя голову и со всей прытью, на которую был способен».

Чаще встречаются иные особи. Человек достигает начального уровня профессионализма на всех поприщах – и в работе, и в смуте сердечных волнений. Оттачиваются ремесленные навыки, владение искусством любовного искушения приносит значительные и, главное, прогнозируемые трофеи. Этот тип мужчины характеризуется бережливой трезвостью, способностью любовное безумие перевести на язык бухгалтерской отчетности.

Мужчину, вступившего в четвертый десяток, может успокоить мысль, заимствованная у… что тридцать – это не так уж плохо. Даже замечательно. По крайней мере, от двадцати девяти мало чем отличается. Чтобы ощутить разницу, нужно со всей неистовостью молодости отметить день рождения, покутить на славу, пробудиться в середине следующего дня, посмотреть на себя в зеркало и, подобно герою Мэйсона, ужаснуться: «Пару лет назад, просыпаясь после бурной ночи, он еще пусть и отдаленно, но походил на человека… Ему уже тридцать, и хотя молодость еще не кончилась, но большая ее часть осталась позади, и тело перестало быть его союзником, оно не желает мириться с систематическим надругательством над собой. Тело требует отдыха, и в наказание за то, что никак не дождется вожделенного покоя, оно и принимает по утрам столь омерзительный вид».

Как хотелось бы каждому 30-летнему с гордой уверенностью заявить свое тотальное присутствие в мире, кинуть городу и миру почти библейское: «Расколите бревно, и я – в нем. Поднимите камень, и я – под ним. Взгляните на небо – я везде. Нет сил – ко мне, беспомощные. То малое время, что я с вами, с вами свет. Ходите в свете, пока свет с вами, чтобы тьма не объяла вас. Только идущий за мной никогда не пребудет во тьме» и т. д. Хотелось бы…

Возраст проявляется во многом: в патетических декларациях, в дурных снах, в апатии либо торжестве умудренности, однако есть еще одна составляющая, которая скрывается от публики, и если где и озвучивается, то только в книжечках, не претендующих на статус высокой литературы. А теперь прозвучит обидная для 30-летнего цитата из макулатурного триллера: «Он расстегнул «молнию» и начал мочиться со скалы вниз. Дурачась, как мальчишка, норовил попасть струей в речку. У мальчишки бы получилось, однако на скале стоял мужчина лет тридцати». Конец цитаты. Комментарии в виду своей правоты и жизненности излишни.

Хотя почему излишни? Чуть-чуть комментариев. Начиная с 30 лет, уровень тестостерона снижается в среднем на 1 % в год, начинает угасать либидо, падает качество эрекции. Многим мужчинам до импотенции 10–15 лет.

До 30 лет человек ведет себя как эмоциональный маньяк. Потом он устает от жизни и бросает это дело. Тридцать лет – душистое обещание чувства, либидозная эра жизни. Любовь становится именно тем видом жизненного соревнования, которое выматывает, где на финише не ждут толпы длинноногих девушек с букетами ярких цветов. И только юная тахикардия вожделенно посматривает на сердце своей потенциальной жертвы.

Глаза к этому времени еще не утратили маслянистого блеска, хотя руки подустали быть назойливыми. Главная печальная метаморфоза – изменились мысли. Раньше вроде бы было все понятно. Жизнь со всеми ее катастрофами и страстями протекала по безрассудным законам неэвклидовой геометрии. Логика страсти всегда приводила к неожиданным результатам. Дважды два могло равняться всему, что заблагорассудится. Любовь рифмовалась с чем попало. Теперь наступила пауза в чувствах. Настала пора делать ответственные шаги.

К 30 годам понимаешь: жизнь не избегла участи всех человеческих дел, которые, как Квазимодо, несовершенны и, как солнце, не свободны от пятен.

Отточенные к этому возрасту таланты радовали бы, если бы праздник не омрачался сознанием, что все чувства и мысли – своего рода пантомима человека, знающего наизусть партитуру праздника, но утратившего легкость движений и подзабывшего, по какому поводу, собственно, этот праздник устроен.

Анатомия возраста

Казалось, тема кризиса вот-вот угаснет. Ан нет. Мужчина вступил в реалистическое 30-летие. «Проблемы дюжинного молодого человека, – утверждает Малькольм Брэдбери, – не слишком преуспевшего ни в жизни, ни в любви, довольно мало знающего о былом, живущего всецело в настоящем, не алчного, однако вынужденного зарабатывать на хлеб, недооценивать не стоит». Юность прошла. Приходит потребность четче определиться в жизненных обязательствах, которые могут обеспечить реализацию профессионального проекта. Осознается необходимость подводить первые итоги жизни, что не просто.

Начинает заявлять о себе, по Р. Штайнеру, «душа рассудочная». Оборотной стороной технического совершенства часто оказывается банальная утрата душевной силы.

В 30 лет человек, убежденный в собственной неповторимости, начинает воспринимать мир как реальность, которую не только нужно завоевывать, но следует и побаиваться. Усиливается сомнение в ценности экспансивной жизненной позиции, ориентированной на логическое «я». Убывание жизненных сил определяет нисходящую линию жизни.

В 33 года всякие мысли приходят на ум. Герой Грега Айлса задается вопросами: «Я и раньше недоумевал, почему люди так мало интересуются юностью и молодостью Иисуса. Был ли он послушным мальчиком или сорванцом? Любил ли женщин? Были ли у него дети? Грешил ли он, подобно всем мужчинам? Куда подевался такой огромной отрезок его жизни? Или, точнее, почему мы знаем подробно лишь о трех годах из жизни этого человека, погибшего в тридцать три года?» – и находит весьма не оптимистический ответ: «Бог пришел на землю, чтобы разобраться, почему человечество топчется на месте, почему прекратилась психическая эволюция человека. Для этого ему нужен был опыт жизни в человеческом теле. От рождения до смерти. И по мере взросления в человеческом теле Бог получал все больше ответов на мучившие его вопросы. Оказалось, что боль и тщета человеческой жизни умерились чудесным счастьем бытия как такового. Красота, смех, любовь… Или хотя бы бесхитростные радости трапезы, умиление при виде счастливого младенца – сколько дивного в жизни! Через Иисуса Бог имел возможность прочувствовать все замечательные подробности бытия. И одновременно понять, что человек как вид обречен на гибель. Посредством Иисуса Бог пытался уговорить человека отказаться от своей примитивной природы, перестать быть агрессивным животным».

На первый взгляд может показаться, что неприлично среднестатистическому мужчине в 30 лет испытывать разочарование или ощущать бессилие в борьбе за существование. Напротив, наступил тот возраст, когда кажется, что судьба уготовила бесконечную радость нескончаемой молодости, надежды на обязательное свершение красивых и дерзких планов. И думается даже, что к жизни можно относиться с менторской снисходительностью.

Безграничны дары и возможности возраста. Как здорово в 30 лет с легкой иронией обсуждать тему хлопководства или постмодернизма, быть без натужности остроумным, в меру лукавым, дерзким в любви и малоопечаленным. В жизни, за редким исключением, так и случается. Многие 30-летние не желают прощаться с богатырскими переживаниями молодости. Этих социальных энтузиастов и любовных озорников не заставить по собственной воле выйти из режима активного мировмешательства. Со страстностью неутомимых спорщиков они при каждом удобном случае затевают тяжбу с судьбой, отстаивая свое право на счастье или, если не выйдет, на удовольствие. Те же, кто успел разочароваться в жизни, точнее, не сумел преодолеть разочарование предшествующего периода, отчаянно демонстрируют собственную порочность, механически хватаясь за каждое непохвальное чувство.

Поговорим о тех, кому судьба, казалось бы, отказала в праве обрести спокойствие удовлетворенности, кому было бы приятно жить, если бы не было так неспокойно, о тех, кому трудно освободиться от мерехлюндий казуистических переживаний, преодолеть их ощущением неутомимости, исполненности силами и надеждами.

Так вот, просыпается однажды человек после вакхического пиршества молодой плоти и нетерпеливого духа и неожиданно обнаруживает тяжесть в голове и желудке, вялость всех без исключения телесных членов и расстроенность душевных струн. В этом возрасте кажется, что душа состоит совсем не из романтических фибров. У нее выросли жабры, а воздуха жизни все равно не хватает.

Насмотревшись заграничных фильмов, человек начинает мечтать о мудром психотерапевте. Отметим, зряшные мечты. Российская психотерапевтическая лига на 2003 год насчитывала 4 тысячи членов, 800 из них практиковали в Москве. Остальная Россия довольствовалась психиатрами и терапевтами, которые по привычке, воспитанной в районной поликлинике, ставят почти неизменные диагнозы – шизофрения и ОРВИ. Даже если тебе повезет и ты отдашь зарплату за сеанс своего психотерапевтического монолога, знай: ошибки при лечении психоанализом, по оценкам самых отъявленных оптимистов, составляют 20 %. В 30 лет не выйти из списка жертв этих процентов.

В 30 лет приходит осознание, что жизненный банкет затянулся. Пора делать технический перерыв. С величайшим и непонятным прискорбием тянется человек к книжке в поисках ответа на мучительные и пока неформулируемые вопросы, открывает ее гадательно на произвольной странице и обязательно наталкивается на фразу Ф. Энгельса: «Жизнь есть форма существования белковых тел». И хотелось бы противопоставить этой фразе что-либо жизнеутверждающее из Пушкина или из Гомера. Но здесь не годится оптимизм классиков или жизнелюбие Настоящих Парней из голливудских фильмов. Со всей очевидностью осознается: в этом возрасте лучше Энгельса про жизнь как непоэтическое бытие белковых тел не скажешь.

Андре Моруа утверждал, что «самый трудный подростковый возраст – между тридцатью и сорока». Мужчина с 30 до 35 лет, попадая в переходный возраст, сталкивается с неизведанными дотоле психологическими и физическими злоключениями.

Летопись дороги жизни по П. Брэггу. Этап пятый: тридцатилетние. Это вполне сложившиеся мужчины. Многие из них обзавелись семьями и детьми. По современным стандартам они молоды, а век назад считались пожилыми людьми! Происшедшие в них изменения едва заметны, но пора максимальной энергии и сексуальной активности уже позади, по крайней мере для мужчин. В целом изменения пока незначительны. В основном это касается тех, чья жизнь связана с напряженной физической активностью. Профессиональные спортсмены ощущают, что к 30 годам начинается процесс старения, реакция замедляется по сравнению с той, что была раньше. Прочие мужчины считают, что находятся в расцвете жизненных сил; да так оно и есть, если игнорировать массу раздражающих обстоятельств. Десятилетие, которое осталось позади, принесло сравнительно мало смертей – 1227. Из 100 000 новорожденных к 30 годам в живых осталось 94 536 человек, которые могут рассчитывать еще на 42,52 года жизни.

К 28 годам ослабевает иммунная система, в 35 лет – эндокринная. Многие функции организма прощаются с былым энтузиазмом и начинают давать сбои. Появляются первые признаки старения, избыточный вес, симптомы сердечно-сосудистых заболеваний.

Следует отметить, что протяженность данного периода невелика – всего 5–7 лет. Из состояния взросления мужчина попадает в возраст зрелости. Теперь только лицемерно-заискивающие торговки с рынка называют 30—35-летнего «молодым человеком».

Конечно же есть радикальное решение – игнорировать свой возраст. Один из сомнительных рецептов предлагает Дж. Оруэлл: «Кто-то успокаивает себя мыслью: «Положим, мы решили, что будем быстрее изнашиваться. Положим, увеличили темп человеческой жизни так, что к тридцати годам наступает маразм. И что же от этого изменится? Неужели вам непонятно, что смерть индивида – это не смерть? Партия бессмертна»».

Бессмертие партии или в других, более древних, версиях – вечность искусства – аргумент, достойный только членов партии и буковок, нот, мазков, из которых искусство складывается. Реальный человек, дожив до тридцати, ощущает в себе присутствие чего-то, что представляется неестественным, в сравнении с самим собою недавним, с тем, который еще был свеж и юн.

Сексологи и психотерапевты без оптимизма наблюдают за семейными отношениями мужчины данного возраста. Основная проблема в том, что дети человека, преодолевшего рубеж 30 лет, входят в подростковый возраст. Совпадение кризисного возраста родителей с переходным возрастом детей – одна из главных причин, по которым семейную жизнь либо подстерегает полный разлад, либо ждет стабилизация.

Изменяются приоритеты мужчины. Он настойчиво примеривает к себе социальные стереотипы. Подвергает пересмотру представления о карьере и стиле жизни. Его интеллектуальные силы максимально мобилизуются, и порожденные в результате решения могут быть радикально противоположными.

Переходный период подразумевает готовность принять серьезные самостоятельные решения, а нередко и отказаться от фантомных идей. Вариации предпочтительной самореализации весьма ограниченны. Одни представители данной возрастной группы упрочиваются в мысли о развитии избранной ранее линии поведения, другие разочаровываются и находят альтернативу, однако, подсчитав собственные силы, часто приходят к крайним формам уценки своей индивидуальности. В итоге эти другие впадают в апатию, повышенную рефлексию, диалогичность мышления и нередко – в фатализм. Конфликт между идеей самосовершенствования и ощущением бесцельности существования приводит к усилению социопсихологического расслоения мужчин данной возрастной группы.

При всем различии типов они сближаются в потребности выстроить на новом уровне свои отношения с изменяющимся телом, которое теперь не желает быть послушным и прогнозируемым.

Доска почета

Удочерим цитату из Стивена Фрая: «Первая попытка сочинить симфонию предпринята Бетховеном в возрасте тридцати лет. По композиторским меркам, ждал он что-то слишком уж долго – вспомните, Моцарт сочинил свою первую восьмилетним. Собственно, когда Моцарту было тридцать, ему оставалось прожить всего пять лет».

После 31 года Гёте стал занимать вопрос о вреде алкоголя. В одном из писем поэта встречается радостное сообщение: «Я более почти не пью вина».

Роберт Шуман (1810–1856) в некоторые периоды своей жизни работал с поразительной интенсивностью и продуктивностью. За один только год (1840–1841) 30-летний композитор написал более сотни песен и три симфонии.

Эрнст Теодор Амадей Гофман в 34-летнем возрасте начинает свою литературную карьеру, публикуя в 1808 году новеллу «Кавалер Глюк».

Николай Иванович Лобачевский в 34 года создал «Сжатое изложение основ геометрии со строгим доказательством теоремы о параллельных».

Б. Л. Пастернак – Л. О. Пастернаку (от 29 мая 1912 года, Марбург): «Этот Гартман, несмотря на свои 30 лет, написал уже не один 500-страничный труд о Платоне, Евклиде и т. д. Его владение греческим, его тонкий навык в преследовании их мыслей непередаваемы. Он – величина в Марбургской школе и уже два года доцентом».

Приходно-расходная книга жизни

В фильме «Третий человек» Орсон Уэллс, оправдывая совершенные им преступления, говорит: «Борджиа продержался у власти тридцать лет. За это время было создано столько произведений искусства, что их даже трудно описать. Швейцарцы пятьсот лет живут в стране, где царит мир, демократия и свобода. И что им удалось изобрести? Часы с кукушкой. Good-bye».

Картина возрастного самочувствия, если обратиться к примерам из жизни великих людей, настойчиво указывает на 30 лет как на поворотную дату индивидуального существования.

Мишель Монтень утверждает, что прекрасные деяния совершались, как правило, до 30 лет, ведь, к примеру, добрая половина жизни Ганнибала и Сципиона «была прожита за счет славы, которую они стяжали в молодости: позже они тоже были великими людьми, но лишь по сравнению с другими, а не с самими собой. Что же до меня, то я с полной уверенностью могу сказать, что с этого возраста мой дух и мое тело больше утратили, чем приобрели, больше двигались назад, чем вперед».

В 30 лет Уильям Вордсворд оставляет поэзию и принимается за философию и богословие.

До 30 лет Ганса Христиана Андерсена (1805–1875) преследовала нищета.

В возрасте 31 года Франсуа Вийон приговорен к смертной казни через повешение. Вскоре смертный приговор был отменен. Вместо этого поэту было назначено наказание – десятилетнее изгнание из Парижа.

Когда аббату Прево исполнился 31 год, выходят первые тома его скандальных «Записок знатного человека». Начинается период мучительных религиозных сомнений и переходов из католичества в протестантизм, а затем вновь в католичество.

В 33 года у Альфреда де Мюссе обнаружились первые признаки психологического и физического кризиса.

Достигнув возраста Христа, Джордж Лукас, успевший заявить о себе такими фильмами, как реалистическое «Американское граффити» и фантастический «ТНХ1138», неожиданно снял «Звездные войны», перевернувшие представления о том, на что способен кинематограф.

В 1842 году публикуется работа 33-летнего Чарлза Дарвина «Строение и распределение коралловых рифов», первый черновой набросок главного труда жизни – исследования о происхождении видов.

Антуан Франсуа Прево в возрасте 34 лет завершает роман «Манон Леско». Произведение приносит автору скандальную известность.

Самую известную свою картину «Последний день Помпеи» Карл Брюллов писал около трех лет. Она была показана осенью 1833 года в Милане и принесла художнику славу. Ему было 34 года.

В преддверии I Всесоюзного съезда советских писателей Максим Горький пишет Иосифу Сталину письмо, в котором настаивает, что руководителями «внепартийных писателей» не могут быть молодые, «тридцатилетние» литераторы, так как они «слишком жадные к удовольствиям жизни, слишком спешат насладиться и не любят работать добросовестно».

Скорбные даты

В возрасте 31 года умер Джованни Пико дела Мирандола – великий итальянский философ, блестящий знаток древних и новых языков, свое учение («универсальную гуманистическую религию») изложил в знаменитых «900 тезисах», которые защитил в споре со всеми учеными Европы, ввел древние восточные материалистические учения (в частности, каббалу) в христианство. В трактате «О достоинстве человека» (введение в «900 тезисам») суммировал ренессансное мировосприятие: человек богоравен и свободно может влиять на бытие Вселенной. Был осужден папской курией как опасный еретик.

Поэт Торквато Тассо (1544–1595) умер в возрасте 51 года, но творческую деятельность закончил к 30 годам.

Срок жизни поэтов Тристана Корбьера и Сергея Есенина – 30 лет. Композитора Франца Шуберта – 31 год.

Поэт Андре Мари Шенье и моралист Люк де Вовенарг прожили по 32 года.

Римский поэт Катулл прожил 33 года.

Всеволод Гаршин покончил с собой в возрасте 33 лет.

Емельян Пугачев казнен в возрасте 33 лет. Американский актер Брюс Ли умер в 33 года. Французский поэт Шарль Юбер Мильвуа умер в 34 года.

Деятель Великой французской революции Жорж Жак Дантон умер в 35 лет.

Сколько осталось жить.

А. П. Чехов – О. Л. Книппер-Чеховой о 30-летнем Л. А. Сулержицком: «Сулержицкий живет в Олеизе, он психически как-то опустился, утерял свежесть, а физически ничего, еще 50 лет проживет».

Л. А. Сулержицкому судьбою было отпущено прожить еще 14 лет.

О горечи утрат и жизни.

Н. В. Гоголь (34 года) – С. Т. Аксакову (от 24 мая 1845 года): «И вы больны, и я болен. Покоримся же Тому, Кто лучше знает, что нам нужно и что для нас лучше, и помолимся Ему же о том, чтобы помог нам уметь Ему покориться.

Отнимая мудрость земную, дает Он мудрость небесную; отнимая зренье чувственное, дает зренье духовное, с которым видим те вещи, перед которыми пыль все вещи земные; отнимая временную, ничтожную жизнь, дает нам жизнь вечную, которая перед временной то же, что все перед ничто. Вот что мы должны ежеминутно говорить друг другу».

Попрощаемся с теми, кто не дожил до 35 лет.

Александр Македонский (356–323 до н. э.), Нерон (37–68), Борджиа Чезаре (1475–1507), Пико дела Мирандола (1463–1494), Вольфганг Амадей Моцарт (1756–1791), Винченцо Беллини (1801– 1835).

Матримониальные мысли

У Фридриха Ницше, в его философской спекуляции «Как говорил Заратустра» есть такая история.

Три часа ночи. Звонок в дверь. Муж открывает, видит жену – пьяная вдребезги, платье мятое, чулки поползли, помада по лицу размазана, еле на ногах держится. «Неужели, – вопит муж, – я пущу тебя такую в сокровищницу семейного уюта!» На что следует ответ: «А мне по херу, я за гитарой».

В этом вся женщина!

Глядя на женщину, мужчина понимает, что может запросто сложить два и два – и получить при этом семнадцать. Похоже, у него появились кое-какие идеи.

И вновь слово герою Питера Чейни: «Остерегайся красотки с сочувствующей улыбкой, учил Конфуций. В один прекрасный день ты увидишь ее в темной аллее с гаечным ключом, готовую нанести тебе смертельный удар по черепушке. Бойся ее, человече! А некрасивая дамочка, известная своим добрым характером и добродетельностью, будет верна тебе, как желтый пес, потому что побоится потерять тебя – единственного мужчину, которого ей удалось заарканить. Но блондиночка с гибкой, как у змеи, фигуркой, с капризным и задорным характером столь же ненадежна, как солнечный зайчик. Она с легкостью запустит в тебя кочергу или даст отставку, словно сделает себе маникюр.

Поэтому не теряй головы, мой дорогой брат, и лучше начинай ухаживать за крокодилом или тигрицей с дурным характером, чем за дамочкой, у которой есть на что поглядеть и которая знает ответы на все вопросы. В противном случае кто-то будет рыдать над твоим могильным камнем либо издержки по бракоразводному процессу будут настолько велики, что тебе придется заложить последние штаны, и ты не раз пожалеешь, что родился на белый свет».

Есть только один путь не пожалеть – быть вместе. И ты пройдешь этот путь. Все мы для чего-то приходим на эту землю. Приходим не для того, чтобы вести глупые разговоры о глупых вещах. Нет! Обыкновенный мужчина и обыкновенная женщина в мире, где вообще ничто никогда не срабатывает, обязаны быть вместе и сделать так, чтобы в этом мире хоть что-то сработало. Женись. Будь счастлив.

Биография 30-летнего может быть подправлена свадьбой.

Великий английский биолог Томас Гексли женился в 30 лет на Генриетте Хисорн.

Тридцатилетний Чарлз Дарвин женится на Эмме Веджвуд.

Физик Майкл Фарадей женился в 30 лет и прожил с женой 47 лет.

Тридцатиоднолетний Шиллер обвенчался с Лоттой. Его жена умерла в 1826 году, через 21 год после смерти мужа.

Английский философ Карлейль вошел в гавань семейной жизни, когда ему было 32 года, а его избраннице Иоанне Велси – 25.

Зигмунд Фрейд вступил в брак в 32 года. Девственником.

Апулей женился в 33 года на Пудентилле, сорокалетней матери своего однокашника, почтенной матроне, вдовствующей 14 лет.

В возрасте 33 лет, будучи на каторге, Достоевский встречает свою любовь.

В возрасте 34 лет Лев Толстой, который, по собственному уничижительному признанию, был «безобразен» (Дневник, 12 сентября 1862 года), женится на Софье Андреевне – ей 18 лет, и она «прелестна во всех отношениях».

Р. У. Эмерсон о М. Монтене.

Женившись в 33 года, философ однажды заявил: «Когда бы это зависело только от моей воли, я не женился бы даже на самой мудрости, согласись она за меня выйти. Какой, однако, смысл в стремлении избежать неизбежного? Жизнь и обычай всегда возьмут свое. Большинство моих поступков обусловлено окружающими примерами, а не моим выбором».

Однако прислушиваться к авторитетным пессимистам следует только тем, кто переводит собственную жизнь в философские понятия и мыслит исключительно поэтическими метафорами. Прочим людям, которых больше всего и которые, в сущности, как заметил Г. К. Честертон, «лучше всех», жениться стоит.

Как бы то ни было, все же необходимо сделать серьезный гуманистический шаг. В конце концов, а почему бы не проверить на своем жизненном опыте оптимистическое заявление К. С. Льюиса: «Кошек и собак надо воспитывать вместе, чтобы расширять их кругозор».

Случай О. Бальзака: «…если впоследствии женюсь…»

Тридцатидвухлетний Бальзак признается в письме герцогине де Кастри (от 5 октября 1831 года): «Брак не может быть счастливым, если супруги до вступления в союз не узнали в совершенстве нравы, привычки и характеры друг друга <…> Сейчас я холост, но если впоследствии женюсь, то только на вдове».

Случай Л. Н. Толстого: «…я ее люблю…»

Из дневника Толстого (от 28 августа 1862 года): «Мне 34 года. Встал с привычкой грусти. (…). Сладкая успокоительная ночь. Скверная рожа, не думай о браке, твое призванье другое, и дано зато много».

Страстная импульсивность, свойственная Толстому, диктует следующую дневниковую запись (от 12 сентября 1862 года): «Я влюблен, как не думал, чтобы можно было любить. Я сумасшедший,
я застрелюсь,
если это так продолжится. Был у них вечер, она прелестна во всех отношениях». А на следующий день, 13-го, еще решительнее: «Завтра
пойду, как встану, и все скажу, или застрелюсь».

Из Дневника Л. Н. Толстого (от 5 января 1863 года): «Счастье семейное поглощает меня всего, а ничего не делать нельзя. Люблю я ее, когда ночью или утром я проснусь и вижу – она смотрит на меня и любит. И никто – главное, я – не мешает ей любить, как она знает, по-своему. Люблю я, когда она сидит близко ко мне, и мы знаем, что любим друг друга, как можем, и она скажет: Левочка, – и остановится, – отчего трубы в камине проведены прямо, или лошади не умирают долго и т. п. Люблю, когда мы долго одни, и я говорю: что нам делать? Соня, что нам делать? Она смеется. Люблю, когда она рассердится на меня и вдруг, в мгновенье ока, у ней и мысль и слово иногда резкое: оставь, скучно; через минуту она уже робко улыбается мне. Люблю я, когда она меня не видит и не знает, и я ее люблю по-своему».

Случай П. Мериме: «…повеса, вернувшийся к добродетели».

П. Мериме 29 лет. В одном из писем он с удивлением констатирует, что никто не замечает тех изменений, которые с ним произошли: «Самое странное в моей жизни – это то, что, став большим повесой, я два года жил за счет моей прежней доброй репутации, а вернувшись к добродетели, я продолжал слыть повесой».

Наступившая в жизни эпоха пугает писателя. Три гадалки предсказали ему, что в 1833 году, то есть в возрасте 30 лет, он может умереть. Биограф Мериме пишет: «Они ошибались. Но год, тем не менее, не был для него удачным, по крайней мере с точки зрения его личных взаимоотношений».

Случай З. Фрейда: «…моряк боится моря>.

История 30-летнего Фрейда – достойный материал для фрейдистских штудий. Беспокойство венского доктора обусловлено осмысленной необходимостью связать себя узами брака, чтобы избежать психиатрических эксцессов. По Фрейду, неврастения есть не что иное, как сексуальный невроз, наблюдаемый у мужчин в возрасте от 20 до 30 лет и связанный с мастурбацией. Он писал: «Мужчинам, рано вступившим в связь с женщинами, не грозит неврастения».

Известно, что Фрейд отличался суровыми моральными правилами. Пережив в 16 лет первое и, несомненно, платоническое увлечение Гизеллой Флюсс, он, по-видимому, до женитьбы не имел никаких любовных историй. Одним из доказательств морального ригоризма Фрейда становятся его признания: «Я сторонник полной свободы в сексуальной жизни, хотя я сам пользовался такой свободой очень мало».

Требовать от 30-летнего мужчины любовных подвигов не менее великое заблуждение, чем воспринимать отца психоанализа усердным последователем Дон Жуана. Богатейший материал для своих работ по психопатологии сексуальности ученый черпал не из «полевых наблюдений» личного опыта, а из врачебной практики.

На пути к женитьбе 30-летний Фрейд обнаруживает препятствия, которые незнакомы более молодому искателю брачного счастья. В письме к невесте он делится неприятным чувством, «которое возникло у него при мысли, что среди его родственников имеется один гидроцефал, один душевнобольной и один эпилептик. Фрейд усматривает в своей семье отчетливо выраженную наследственную предрасположенность к неврозам. Фрейд-невролог опасается возможных последствий, «как моряк боится моря».

Эта обеспокоенность накануне женитьбы свидетельствует: начинающий ученый озабочен мыслью о потомстве. Не менее важно иное обстоятельство: подобные страхи, как утверждают некоторые исследователи, обратили Фрейда к изучению психопатологии.

Так может вести себя человек, удрученный ощущением уже немолодого возраста и необходимостью выбора.

Случай А. П. Чехова: «Жениться на богатой или выдать «Анну Каренину» за свое произведение».

А. П. Чехов – А. С. Суворину (от 23 декабря 1890 года): «Состояние духа отменное. Импотенция in status quo (в прежнем состоянии, лат.).
Жениться не желаю и на свадьбу прошу покорнейше не приезжать».

А. П. Чехов – Чеховым (от 7 июня 1890 года): «Думаю до 35 лет не приниматься ни за что серьезное, хочется попробовать личной жизни, которая у меня была, но которой я не замечал по разным обстоятельствам».

А. П. Чехов – М. В. Киселевой (от 1/13 апреля 1891 года): «Завтра еду в Неаполь. Пожелайте, чтобы я встретился там с красивой русской дамой, по возможности вдовой или разведенной женой. В путеводителях сказано, что в путешествии по Италии роман непременное условие. Что ж, черт с ним, я на все согласен. Роман так роман».

А. П. Чехов – А. С. Суворину (от 24 июля 1891 года): «Чтобы нажить капиталы, как Вы пишете, и вынырнуть из пучины грошовых забот и мелких страхов, для меня остался только один способ – безнравственный. Жениться на богатой или выдать «Анну Каренину» за свое произведение. А так как это невозможно, то я махнул на свои дела рукой и предоставил им течь, как им угодно». А. П. Чехов – Е. М. Шавровой (от 16 сентября 1891 года): «Мы, старые холостяки, пахнем, как собаки? Пусть так». А. П. Чехов – Ф. А. Куманину (от 26 января 1892 года): «Холост и орденов не имею». А. П. Чехов – В. А. Тихонову (от 22 февраля 1892 года): «Тайны любви постиг я, будучи 13 лет».

Случай Ф. Й. Кафки: «Будь я женат…»

Из дневников Ф. Й. Кафки: «Я никогда не смог бы жениться на девушке, с которой в течение целого года жил бы в одном городе».

«С ума мы сошли, что ли? Мы бегали ночью по парку и раскачивали ветки».

«Коитус как кара за счастье быть вместе. Жить по возможности аскетически, аскетичней, чем холостяк, – это единственная возможность для меня переносить брак. Но для нее?»

«Брак не мог бы изменить меня, как не может меня изменить моя служба».

«…мне уже почти тридцать один год, знаю Ф. около двух лет и потому должен здраво отдавать себе во всем отчет.

Однообразие, размеренность, удобность и несамостоятельность моего образа жизни цепко держат меня и заставляют оставаться на том месте, где я оказался».

«Жизнь чиновника была бы для меня подходящей, будь я женат.

Тогда я не мог жениться, все во мне протестовало против этого, как ни любил я Ф. Удерживала главным образом писательская работа, ибо я думал, что брак повредит ей. Возможно, я был прав, но холостяцкая жизнь при теперешних моих условиях уничтожила ее».

Злая мудрость. Что нужно знать о себе мужчине 30–35 лет

Почти каждая девушка мечтает о мускулистом и сентиментальном олигархе и убеждена, что хороша своими недостатками. Нередко судьба мстит за это, насылая на девушку 30-летнего слезливого тунеядца-неврастеника, у которого если и есть что мускулистое, так это его собственные недостатки.

Озвучим справедливую мысль М. Мэйсона: «После тридцати ты начинаешь постепенно превращаться в собственного отца. Ты начинаешь сетовать на современную поп-музыку. Усаживаясь в кресло, негромко охаешь».

Еще лет пять назад ты иронично щурил глаза. Теперь тот же мимический жест скорее свидетельствует об испуге человека, зажмурившегося перед опасностью.

Послушай, что о тебе думает Чарлз Буковски: «Человеку старше тридцати нельзя доверять, в какой-то мере этот принцип верен – большинство людей к этому возрасту становятся продажными».

Социальная мудрость открылась тебе во всем ее неприличном великолепии. Не единожды ты процитируешь Тибора Фишера: «Несчастный по-настоящему – кто-то один. Где-то ходит такой человек, глобально прибитый жизнью. Потому что у всех остальных есть кого обосрать. Даже если ты в полной жопе, все равно где-то есть люди, которым значительно хуже. У самого распоследнего уборщика в самом засранном сортире в самой паршивой стране есть помощник, которому еще хуже, а у помощника есть помощник помощника, и так далее – по цепочке, и в конце концов должен остаться один человек, которому некого обосрать, и вот это уже кирдык».

Видимо, просто везде срабатывает один-единственный закон жизни: «Существует множество способов превратить человека в жертву. Самый эффективный – убедить его, что он жертва».

Некогда ты очень хотел выглядеть нахалом и досадовал на то, что о тебе думают иначе. Теперь тебе хочется, чтобы о тебе хотя бы думали, как – уже не важно. Раньше ты наобум и яростно бил по обстоятельствам и зачастую выходил победителем. Теперь в драке с жизнью, не сомневайся, расквашенный нос будет у тебя.

Прислушайся к рекомендациям героя Алана Камминга: «Где-то в районе тридцатника (и потом еще раз, уже после сорока) в жизни каждого человека наступает такой период, когда у него происходит критическая переоценка ценностей, и он либо что-то меняет в жизни, либо просто вносит какие-то коррективы, и это нормально, потому что такое бывает со всеми. Это «прописано» в гороскопе и обязательно произойдет, независимо от твоего желания или нежелания. Собственно, это вполне очевидно и без посредничества астрологии. Когда тебе исполняется тридцать – это и вправду серьезно. Как будто ты объявляешь: «Ну вот, теперь я взрослый. По-настоящему, взаправду. Даже если я веду себя инфантильно и покупаю себе
куклы Бритни Спирс, я уже взрослый тридцатилетний дядька, и знаю, какой я на самом деле, и принимаю себя как есть, и вполне этим доволен. А если кому-то не нравится, это уже не моя проблема». В один действительно значимый день ты пройдешь что-то типа ускоренных курсов по предмету «Познай себя и прими таким, какой ты есть». Я прошел этот курс интенсивного обучения, и, наверное, поэтому мне стало легче. Обстоятельства не изменились. Изменилось мое к ним отношение».

Покинь чулан неприятностей, вырви с корнем дерево печали, к которому тебя привязала скука повседневности, выйди на свет, стань чуть вдумчивым и немного осторожным. Закрой бухгалтерию слез. Дай трезвую оценку самому себе – облапошенному и поколоченному каждодневностью.

Твой ровесник, герой Тибора Фишера, поставлен перед дилеммой. Его попросили описать весь свой опыт, все 32 года жизни на этой планете, в одном предложении. За десять секунд описать, чтобы сообщить человечеству некую вселенскую истину, ведь прожито немало. Герой пару секунд молчит, размышляет. А потом выдает: «Кошки, как правило, не любят, когда их сушат в микроволновке».

Парень, ты полагаешь, что мудрее этого дурика? Вряд ли.

Некоторые твои героические любовные истории можно пересказать одним предложением: они встретились у газетного киоска, потом в забегаловке выпили кофе, потанцевали, она пригласила к себе, затем в квартиру ворвался ее дружок, и вы подрались за ее честь. Иными словами, новая редакция Ромео и Джульетты. Браво, сексуальный титан! Тяготит лишь одно: запах пошлости произошедшего выветрится не скоро.

Том Роббинс знал, о чем говорил: «Поистине любовь движет мир. А вожделение, наоборот, останавливает. Любовь заставляет время бежать быстрее, а вожделение замедляет его, замораживает, убивает – но не транжирит, не проматывает впустую; просто уничтожает его, аннигилирует, удаляет из континуума, не позволяет своим рабам сделать ни шагу вдоль унылой темпоральной шкалы. Вожделение – это тысячетонная стрелка одометра на приборной панели абсолюта».

Тебе кажется, что ты пресытился женщинами. Глупец, ты просто устал от рецидивов своей собственной подростковой грубости. Пора срываться с иглы неразборчивой сексуальной зависимости и прочих дежурных стимуляторов. Об этом поподробнее.

Разумеется, ты и раньше впадал в депрессии. Но сейчас разговор идет о настоящей
депрессии, всамделишной, о депрессии, которая обступает тебя наподобие густой мути. Ты чувствуешь, как она приближается, и знаешь, чем все закончится, но ничего нельзя сделать. Против этого ты бессилен. Теперь ты знаешь, как это бывает. Раньше ты думал, что, если тебя донимает депрессия, надо просто сходить в спортзал или прочесть умную книжку, из тех, которые носят названия «Вы одиноки. Вам тревожно и страшно…», теперь ты понимаешь: нет такой книжки, которая могла бы излечить от одиночества.

На любовном безрыбье ты непременно пристрастишься к чему-нибудь превратному, из серии «за неимением горничной имеют дворника» или из серии «если наутро не стыдно, значит, вечер не удался». Что касается первого, то тебе нужно понять очевидное. Секс – наркотик, но не панацея против нескончаемых душевных склок. Секс – это неплохое средство, чтобы убить скуку и спастись от одиночества. А любовь – это та награда, которая сама по себе убеждает в нужности жизни. Что же касается второго, то здесь отдельный разговор.

Когда ты пьян, процесс мышления идет нелинейно. Все происходит мгновенно, короткими вспышками, и у тебя просто нет времени впадать в интроспекцию. По всем ощущениям кажется, что ты говоришь и остроумничаешь непрерывно.

Здесь нужно свидетельство знающего человека: «То есть ты действительно
говоришь непрерывно (насчет остроумия, поверь, не следует обольщаться), но и собеседник говорит непрерывно навстречу, и получается, что вы вроде как разговариваете друг с другом, но настоящего диалога нет, и поэтому ощущение отчужденности становится еще сильнее. Плюс к тому – странное восприятие смеха. Если что-то покажется смешным, ты не просто смеешься, а впадаешь в истерику. Причем смех рождается внутри, но воспринимается как бы извне, как будто это смеешься не ты, как будто смеется кто-то другой,
а ты лишь имитируешь его смех». И не спрашивай почему, хотя бы потому, что тебя раздирает собственное несовершенство. Ты смеешься, пьешь, еще пьешь, но мысль так или иначе гложет тебя, обгладывает душу до костей: Александр Великий в этом возрасте завоевал весь известный тогда мир, Иисус закончил карьеру пастыря, Джон Леннон написал свои лучшие песни… А потом ты сидишь, уставившись на бутылку, разглядывая грёбаные остатки водки, а она корчит тебе рожи.

Если в 30 лет человек не женился – налицо статика безумия, дело за динамикой. Безусловно, найдутся мизантропы, которые с холодным цинизмом примутся отговаривать мужчину от серьезного шага. «В нашем моногамическом полушарии, – иронизирует Артур Шопенгауэр, – жениться – значит потерять половину своих прав и удвоить число своих обязанностей». Из того же бездонного колодца жизни черпал скепсис Джордж Г. Байрон: «Думаете ли вы, что, если бы Лаура была женой Петрарки, он писал бы ей сонеты всю свою жизнь?»

Без любви и семейной жизни 30-летнего подстерегает опасность стать раздосадованным и докучливым. Следует предельно подозрительно отнестись к мысли французского писателя Анри де Монтерлана: «Очень умные люди не бывают хорошими мужьями – они не женятся». Для безбрачного образа жизни можно подобрать лишь одно оправдание: чтобы не отвлекаться на мирские проблемы, не следует жениться, если ты великий философ или собираешься в ближайшее время им стать (только при одном условии: стать очень великим мыслителем).

Философ, оставшийся холостяком, не редкость. Не познали супружеских уз Платон, Декарт, Гоббс, Локк, Кант, Лейбниц, Юм. Кант дал объяснение своему вынужденному безбрачию: «Когда мне могла понадобиться женщина, я не был в состоянии ее прокормить, а когда я был в состоянии ее прокормить, она уже не могла мне понадобиться».

Встречаются, конечно, декларативные холостяки, убежденные в том, что женитьба – слишком остроумная и опасная шутка природы. Доказывая пагубность женитьбы, они любят цитировать афориста Вернера Мича: «Человек изобрел атомную бомбу. Еще ни одна мышь в мире не додумалась изобрести мышеловку».

Не верь глумливым циникам. Отправляйся в поход. Посети главное место жизни. Сюда любил приезжать молодой Гомер, здесь Гёте обожал разговаривать с Пушкиным, а Герасим с Тассо обсуждали жизнь енотов, фасоны женских шляпок, металлургическое производство. Тут не говорят о старом и болезненном, не подают на завтрак китайских собачек жирных, здесь все слова румяны, а мысли терпки – это просто любовь.

До 30 лет можно было рассматривать себя как рекордный экземпляр быка, а теперь следует делаться воплощением становящегося бытия, прицепиться к жизни, прочно прикрепиться к ней. Танго страсти началось, и тебя обязательно пригласит на танец девушка, относящаяся к породе шикарных кошек. Можно утверждать, что Любовь – сильное имя для настоящего мужчины.

Литература на всем своем протяжении задавалась целью разгадать тайну, демистифицировать брачный танец. Есть тайны, которые не следует разгадывать, а тем более опровергать. Довольно похоронных разговоров о любви. Да, любовь – опасное чувство. Ее точные жесты стремятся к цели, минуя доводы рассудка и приличий. Любовь – это когда все виды враждебности позируют перед тобою: ее пальцы смыкаются на твоей шее, показывают фигу, сжимаются в кулак. Это танго страсти и диктатура неведомого. Безусловно, в ней присутствует все, что может обескуражить и лишить спокойствия. А можешь ли ты, член Клуба молчальников и зануд, сохранять твердость духа в одиночестве? Если нет – влюбляйся. Становись бесшабашным фантазером, увековечь имя возлюбленной на всех лавочках, деревьях и кустарниках. Посвяти ей «Сагу о Форсайтах».

Ужаснись от мысли, что у тебя неприлично скудная любовная биография. Непременно случится, жизнь ускорит свою поступь, и ты не можешь не откликнуться на ее весенний призыв. Любовь прервет беспросветную круговерть анонимных дней. Ты бросишься в чувство с целеустремленностью маньяка. Откуда только берется такая сексуальная бравада?! Откуда? Ответ очевиден: применительно к твоей избраннице слово «страстная» звучит скромным эвфемизмом.

Судьба спланировала эту встречу заранее, ты в очередной раз прельстился чем-то праздничным и эффектным, позабыл, что там редко случается душа, зато все остальное сотворено для выставки природных достижений. Тело ее будет наивысшим проявлением формы, царством отточенных линий, предметом зависти участников конгресса геометров. Формы будоражат тебя, заставляют бунтовать чувственность. Если честно, ты бы лучше влюбился в шар: любовь к нему не такая разорительная.

Когда девушка вошла в твою жизнь, вместе с ней ворвалась и беда. Такие особы могут любого скинуть в пропасть. Ты не из тех, кто принимает советы. Жаль, что ты не из тех. Ты будешь смешон. Заготовленные россыпи сердечных признаний и поэтические изумруды души не найдут спроса. Любовь, страсть, прочие мускульные подвиги души и тела, слова и переживания обесценятся и станут бессмысленными рядом с ее неизбывными коммерческими требованиями. Она мечтает об удобстве и комфорте. Хочет удачно отдаться замуж, быть праздной и богатой, благополучной и защищенной. Она мечтает о муже, который должен быть мужественным, красивым, сильным и щедрым. Ты видел портрет такого мужчины – это фотография футбольной команды «Реал». Мечта, если честно, похвальная. А кому, собственно, не хочется быть счастливой и беззаботной?! Каждый выбирает ценник, к которому сам себя и пришпиливает.

Твоя возлюбленная – олицетворение непомерных запросов. Временами она будет напоминать тебе проходимицу из басни. Ты хотел знать, «из чего же, из чего же, из чего же» сделаны такие девчонки, – слушай: из капризов, хитростей, обольщений, потребностей, потребностей, потребностей. Она мастеровито разглядывает тебя, будто спрашивает: а не совершить ли нам вдохновенный шопинг? Настала пора заняться финансированием ее неуемной страсти к красивой жизни. Тебя пригласили на любовный менуэт с финансами. Это любовь с примесью экономики, точнее – экономика с вкраплениями любовных обещаний. На этом вопросе спотыкались самые отважные любовные революционеры. Ты затесался в ее жизненную фабулу из какого-то другого жанра. Видимо, из дешевого любовного романа, где печальные капиталисты только и ждут встречи с девушкой, страстно жаждущей настоящей любви и настоящих покупок.

Ты ее все равно любишь, искренне и отчаянно, а она мечтает о себе, ухаживает за собой, как профессиональный любовник. Любовь ошеломит, заполнит всего тебя. Вызовет прилив энтузиазма. Заразит азартом. Это будет слишком хорошо. Ты вырвешься из радушия анонимности в круг жизненной заинтересованности. Но всему есть цена, та или иная. Так или иначе, придется расплачиваться. В сравнении с сегодняшним днем былые кризисы начинают смотреться беззаботным порханием по жизни. Именно с такими чувствами продаются в рабство. Такая любовь губит экстравагантностью претензий, а потом уничтожает. Очень скоро ты можешь рассчитывать, подобно одноглазому тюленю, лишь на пренебрежительное любопытство. Природа странно распределила роли, наградив ее твердостью вероломства, а тебя лишив мужественности.

Соберись, мобилизуйся. Пока не поздно, прислушайся к тревожному внутреннему голосу, пригласи свою возлюбленную в парк Горького, и когда пойдете по Крымскому мосту, возьми ее на руки поцелуй нежно, скажи что-нибудь застенчивое про любовь – и брось в реку. А сам отправляйся на какое-нибудь душевно полезное мероприятие. За нее не беспокойся – выплывет, и вы расстанетесь сейчас, пока не поздно, пока тебя самого не утопили. Ты, к сожалению, этого не сделаешь. И напрасно. Зловещие предчувствия наполняют тебя ужасом, а ты все еще исповедуешь искреннюю жизнерадостность надежды. Пеняй на себя. Жизнь-белошвейка выводит рисунок печали на твоем сердце, крестик за крестиком.

Твоей возлюбленной скучно жить и смотреть на тебя. С тем же равнодушием она ест моцареллу и влюбляется. Она из тех, кто не хочет знать свою судьбу с тобой. Ее душа отрешена и рассеянна. Путешествие в страну такой любви вряд ли покроет транспортные расходы и заготовленные бутерброды с докторской колбасой. Такая любовь совсем неудачная затея. Композиция здесь предопределена опытом твоих предшественников: вакханалия праздника, обжорство, изгнание глистов и вдохновленность печалью.

Все то, что в иные периоды жизни и со стороны воспринималось терпимо и даже с иронической улыбкой, сейчас ожесточит твое сердце. Здесь даже любовь не поможет. Судьба сделала тебе аморальное предложение. Вспомнится тебе полуапокрифическая цитата из Петрарки: «Ах, любовь с утиными крылами, как ты меня утомила». Тебе захочется поссориться с самим собой, неудачно свести счеты с жизнью.

Все выйдет наперекосяк. Порезвись, порадуйся недолгому счастью и приготовься к развязке. Неизбежные горести не за горами. Признайся, ты решил стать лауреатом конкурса «Самый сомнительный любовный проект года». Ты уже подошел к финалу, и очень скоро у тебя отберут последнее – надежду и терпение.

Жизнь ставит тебя в беспомощное положение, лишает багажа привычного духовного имущества. Все будет мило и трогательно: оскорбления, бесцветный голос любовного объяснения, истерика – словом, на сгибе жизненной страницы между любовью и ее отсутствием.

Это цена твоей любви. Ты казался неуязвимым. Какое преступное самообольщение! Вот ты и попался в лапы вероломства. Теперь тебе диктуют условия, и ты обязан повиноваться, как только услышишь капризный щелчок кнута. Раньше ты пресытился одиночеством, теперь ты сыт по горло любовью. Ты так сильно ее любил, что перестарался, и твое сердце надорвалось. Расплата непременно наступит. Нельзя быть таким тонкокожим.

Природа придумала любовь. Она, уродина, по-навыдумывала глупостей несусветных. Такую любовь нужно в кулечек складывать – да кошкам на завтрак. Все влюбившиеся должны одеваться как гробовщики. Впереди мало что светит хорошего.

Поговорим об очень грустном. Об измене и о ревности, той самой, похуже зеленоглазой шекспировской. Оставим пока вопрос о безопасности твоего рассудка…

Измена обкрадывает каждого из нас, лишает того, что Бог даровал только нам. Еще чуть-чуть – и ты не выпутаешься из этого кошмара. Ты теперь являешь пример того, как все на свете, изначально стройное и прекрасное, в конце концов превращается в хаос.

Когда женщина находит другого мужчину, она никогда не скажет правду, типа, я, дескать, нашла нового мужчину и перебираюсь из твоей постели в его постель. Нет, она выдумает что-нибудь такое, что сделает ее похожей на мать Терезу. С глазами, полными слез, она выдаст очередное вранье: «Я люблю тебя, но не так, как ты заслуживаешь. Я уйду на какое-то время… мне нужно подумать… обо всем…» Во как нас, мужиков, дурят!

Твоя ухмылка психа очень похожа на фотографию «после» в ряду снимков «Полоскание рта цианистым калием – до и после». У тебя хватает ума не уточнять: «Так какую часть фразы «Ты уволен из любви» я расслышал не так?» Но от этого легче не становится. С заносчивой гордыней ты попытаешься объяснить случившееся, но окажешься слеп перед необъяснимой реальностью. Визгливый голос обиды захлебывается в потоке негодования: «Как? Меня не оценили?!» Тут ты и вспомнишь Д. Уэст-лейка: «Единственное, чего мужчина вправе требовать от женщины и чего он на самом деле требует, – это иллюзии единоличного обладания».

Однажды ты напишешь в своем телефоне текст, который (хватит ума) никому не отправишь: «Служанка сегодня не вымыла посуду!» Ты, парень, дернулся головой – служанки у тебя отродясь не было. А вот чего в избытке – так это глупой любви к жеманной особе. Твоя душа впала в детство и доживает свой век, утешаясь тем, что можно играть в куклы и скоро сдохнуть.

Ты перевозил свою любовь с места на место в ручной и сердечной клади, заботливо упаковывал ее, перекладывал пухом надежд… А с тобой обошлись, как таможенники с перевозчиком наркоты. Сейчас ты выглядишь так, будто управляешь десятью ночными клубами. Собачка Вайчик сочувственно пыхтит рядом. Ты ревнуешь с завидной тщательностью, собираешь улики, анализируешь, сопоставляешь факты. Делаешь все это с таким профессионализмом, что тебе вполне по силам раскрыть дела об убийстве Троцкого или Кеннеди и найти преступников.

В ревности содержание похуже будет, чем в римских тюрьмах, где, как известно, было по-страшнее, чем в дантовом Аду. Ревность заставляет сначала сделать выводы, а потом подгонять под них доказательства. Первые звуки симфонии саморазрушения, точнее, необузданного вандализма: ты начинаешь крушить тончайший фарфор своей души, методично опустошать сердце. У тебя, видимо, совсем мозга за мозгу зацепилась? Ты изводишь себя ревностью с таким усердием, чтобы ничего случайно не уцелело. В таком состоянии любовь лишь сгущает тьму неизвестности. Улик маловато, доказательства виновности перехлестывают через край, желание покарать смешивается с адвокатскими резонами. Так или иначе, преступление остается нераскрытым.

Тебя разрывают два чувства: желание поскорее выяснить, любит ли она тебя, и безотчетный страх узнать, что у нее завелся кто-то другой. Нацепи улыбку на трагическую рожу… В ее лживых словах ты читаешь не только безразличие, но и, что обиднее, небрежность, которая ранит больнее. Тебя казнят, походя, с усталостью, совсем не грациозно. Тысячи слов позерства, увещеваний и бесконечных объяснений не привели ровным счетом ни к каким результатам. Безусловно, это любовь всей твоей жизни предназначена тебе в спутницы до гроба – до твоего и очень близкого гроба, во всяком случае. Биография твоей любви, настоящая и реальная: жизнь калеки в клоаке.

А теперь пора поднять вопрос о безопасности твоего рассудка. Так у тебя разыгралось воображение, что ты на пустом месте впал в любовное бешенство и принялся пронзительно вопить о чувствах. Кричишь, хохочешь, заливаешься слезами, безумно закатываешь глаза, заламываешь руки – словом, Гамлет местный, театр устроил. Все занудствуешь. Сейчас следует сделать обманный маневр, перехитрить самого себя, придумать что-нибудь, чтобы избавиться от мертвой любви. Просто ты был счастлив избавиться от нее и на радостях приписал ей душевное обаяние и человеческое великодушие, которых в помине не было. А теперь возьми себя в руки и утихомирься. И самым решительным образом, на какой способен, распрощайся с памятью о своей бывшей любви. Внезапно озарись пониманием момента, стань прытким, упорхни хотя бы во временное одиночество. Оно лучше, чем твоя бывшая барышня.

Вся правда состоит в том, что от тебя уже ничего не зависит. Вы оба не готовы для любви. Любовь вымотала вас, нагромоздила на душах вкривь и вкось написанные фразы, которые мешают жить. Переживания дошли до стерильной, асептической пустоты. Объясняешься в любви по инерции с механической точностью и мазохистской тщательностью. Твоя уверенность, что женщина, которую ты любил так, как любят только раз в жизни, да и то только если умеют любить, постепенно выдыхается.

Любви уже нет. Ты чист и свободен. Полностью и абсолютно.

Хотя… благодаря недоброй воле обстоятельств, неусыпной бдительности злодейской судьбы и сверхъестественной выдержке с моей стороны, мне удавалось удерживать член в штанах вот уже полгода, две недели, шесть дней и четырнадцать часов семнадцать секунд.

Жизнь пойдет своим чередом. Но только какая-то очень грустная пойдет жизнь. Ты обмяк, стал пуглив, шарахаешься от собственной тени, ходишь по стеночке, утром ты отправляешься на работу, вечером возвращаешься домой. Ведешь себя благонравно. Иногда не делаешь ничего дурного. На вопросы личного характера поспешно отвечаешь: «Да, я знаю, где стиральный порошок подешевле». Не хитри с собою. Ты сейчас похож на пенсионера, позирующего для фотографии на социальную карточку.

Опыт жизни в скверном мире стимулирует раздумья: гимнастика тел завершилась, на смену пришла клоунада мысли. Ведешь рассеянный образ жизни. Ты больше не идеален. Даже пыль в твоей квартире насыпана как-то неаккуратно. Кстати, никого к себе не приглашай – у гостей будет такое ощущение, будто они пришли на экскурсию в морг.

Теперь твоя любовь не то чтобы шаткое дело, а почти не существующее в природе. Подошло время сесть на любовную диету. Куда подевался орлиный профиль? Теперь у тебя мордочка испуганного ежа.

Словом, жизнь заговорила закадровым голосом из дурного латиноамериканского сериала.

Вот ты и открыл в себе талант холостяка. Закрывай его побыстрее, иначе ты начнешь стремительно стареть. Ты не сможешь стать гурманом, смакующим одиночество. Ты познал женщину. Она засела в тебе назойливым желанием.

В этом возрасте нельзя быть заложником собственного горя и бередить обожженное страстью сердце. Скинь романтический плащ страдальца, займись бухгалтерией чувств. Ведь жизнь тебя стала учить главному: у любви есть будущее только в одном случае, если взносы каждого участника чувства равновелики. Посчитай, кто сколько привнес, нет, не в любовь, а в то, чтобы у нее была перспектива. Девушку нечего обсуждать. Ее капиталовложения в любовь равно ничтожны и грандиозны: она, возможно, тебя любила, но предпочла саботаж страсти. Какой с нее спрос? Поговорим о тебе. С чем пришел ты? С горьким привкусом былых разочарований, с ощущением бессильного оцепенения перед любой опасностью, с чахлыми надеждами, что все как-то само собой обустроится. Маловато будет!

Настало время пересмотреть свое отношение к жизни и любви. Пора воспитать в себе волю к сопротивлению, вооружиться терпением и старательностью, перестать жаловаться и требовать невозможного, тренировать свое чувство и волю. В конце концов, научиться перевоспитывать ту, которую любишь, и убеждать ее в том, что твоя любовь случается раз в тысячу лет. Ну, особо не ври. Будь скромнее: не в тысячу – так в семьсот лет. Последний раз так любил Данте. Ох, эти наивные хитрости любовничков! Но этим искусством тебе следует овладеть, потому что любовь, как и жизнь, это ремесло, возведенное в искусство.

Еще совсем не поздно. Забудь ту, которую любил, пусть она перестанет тебя волновать, как если бы была троллейбусом или чайной ложкой. Излечись от жажды чуда, подбери своему «я» ладный костюмчик оптимизма, повяжи галстук неутомимого усердия. Сделай хоть какие-то выводы, не бог весть какие, но хотя бы парочку. Во-первых, за все, что с тобою случилось, поблагодари только себя. Во-вторых, любовь – это всегда добровольный обмен душевной собственностью. Ты отдаешь себя и принимаешь взамен радости и горести любимого человека, и они становятся твоими. Каждый из вас должен стать рачительным и хорошо заботиться о своей собственности, не транжирить ее направо и налево.

Бери пример с героя Т. Лотта: «Мне уже тридцать. Я недавно смотрелся в зеркало, у меня в ушах растут волосы, черт побери. Как у старика. И все вокруг женятся. Не то что я поддался стадному чувству… Так жить нельзя. Надо пустить корни, остепениться. Жизнь меняется, и нельзя стоять на месте».

В 30 лет надо обязательно влюбиться, во всяком случае, постараться споспешествовать краткосрочным весенним настроениям, собраться с силами и жениться, помочь Богу, как сказал поэт, связать вместе все, что болтается без дела и смысла.

Каждому человеку нравится тотальность. Не спрашивай, что это такое, – скоро сам поймешь. Так вот, каждому нравится любая тотальность. Она завораживает и пугает. Тебя ожидает тотальность любви. А любовь – самый интенсивный курс развития души.

Жизнь непременно осенит тебя событием. Ты обязательно встретишь золотоволосую девушку со счастливыми или тревожными глазами. В обмен на улыбку она заберет твое сердце. Она может явиться в образе страстной брюнетки, чей взгляд оставляет на душе привкус шафрана, или блондинки, мысль о которой побудит тебя эстетизировать самую банальную реальность. Весна сделает свой вклад в кровоснабжение сердца, мечтающего о настоящей работе.

Нет никакого значения, какой она придет в твою жизнь. Важнее иное: встреча с ней во что бы то ни стало случится. Только ты должен быть готов к ней. Случится любовь, потом семейная жизнь. Со временем возникнет чувство обыденной и само собой разумеющейся доверительности, как будто так было всегда и будет продолжаться вечно. Так будет всегда. Каждому из вас необходимы покой и сердечная близость, различные жесты дружеского внимания. Если случатся споры, то только вокруг предметов, лишенных взрывчатой энергии.

Печален тот мужчина, для кого птицы не стали образцом для подражания. Он отсрочивает витье гнезда, и тогда нередко это занятие выпадает на не очень удачное время – на жизненные заморозки. Многие часто не успевают или не хотят жениться, забывая, что среди множества главных доводов в пользу брака есть самый главный, из Горького почерпнутый: «… в юности, понимаете, одиночество полезно человеку… а вот под старость лучше вдвоем, хо-хо!»

Каждый прожитый день с методичным цинизмом ввергает мужчину в импрессионистическую двусмысленность самопонимания, когда бытийные смыслы маскируются рутиной слов. Каждому тридцатилетнему потребен реализм поступка, чтобы потом избежать буйства душевной немощности и констатировать неопровержимость собственной воли.

Ты разочаровался, ты не веришь в счастье, потому что ты один, а «надежда, – поверь Р. Гари, – нуждается в двоих. Все законы больших чисел основаны на этой уверенности». Затаись на время, но только пусть душа выживет. Не искушай судьбу, не эксплуатируй ее терпение. В 30 лет – пока не поздно – следует закладывать фундамент практического сотрудничества с женщиной. В противном случае в 40 лет ожидается суровейший кризис идентичности и почти полный разгром душевных ощущений. Прислушайся, о чем говорит Скотт Туроу: «Человек беден, одинок, болен, его не любят или любят, но не так, как ему хотелось бы, он чувствует себя безвольным, тряпкой, половиком, или просто сволочью, или просто не таким хорошим, каким люди желают, чтобы он был. И это терзает его, проедает дыру в сердце.

Почему все так? А чтобы мы нуждались друг в друге. Чтобы каждый не брал свою гитару и не шагал один по джунглям, срывая плоды хлебного дерева, а чтобы мы держались друг за друга, делали что-то хорошее и таким образом строили мир. Страждущей душе нужна другая душа, способная ее утешить. Впрочем, это все давно написано в Библии. Ничего особенного я не придумал». Нужно посмотреть женщине в глаза и понять на всю жизнь: «Это любовь». И она поймет тоже. Нужно ухватиться друг за друга. На всю жизнь.

Именно сейчас необходимо понять: между «созданы друг для друга» и «созданы друг для друга, чтобы иметь детей» – большая разница.

Надо жениться, чтобы о тебе никто не смог сказать через двадцать лет – это, по Кафке, тот же «старый холостяк с измененной формой бороды». Прилежно выпиши правильные слова из книжки Р. Гари «Свет женщины» и следуй им:

«Здорово, когда можешь помочь кому-то, когда сам нуждаешься в помощи»;

«Чтобы быть счастливым вдвоем, недостаточно быть несчастным поодиночке»;

«У холодной женщины мораль и психология спят в одной постели»;

«Что такое проблемы совместной жизни? Одно из двух: либо проблемы, либо совместная жизнь»;

«Совместная жизнь – это когда мужчина живет женщиной, а женщина живет мужчиной»;

«Любовь – это еще и талант придумать того, кого любишь».

Когда великие говорили о предельности какого-то возраста для того или иного рода жизненных свершений, ими руководило отнюдь не морализаторское стремление предложить человечеству чеканный афоризм. В действительности каждый возраст отмечен далеко не метафизической связью с перспективой. К 30 годам следует жениться хотя бы потому, что еще есть жизненные силы вести семейную жизнь, полемизировать с женой, мириться, растить детей, разводить кроликов, повышать, что называется, свой профессиональный уровень, то есть делать все, чтобы к сорокалетию стать финансово независимым и на своем примере доказать наследникам правоту избранного жизненного пути.

Многие психологи, описывая муки 30-летнего, рекомендуют ему бросить все и начать новую жизнь. А что? В этом есть свои резоны, если тебе и без того нечего терять. Для иных резко сменить образ жизни – это, безусловно, чепуха, украшенная марципанами статистики, перевязанная ленточкой психологической терминологии, но все же чепуха.

Нельзя долго питать свою душу отчаянием, у всего должен быть предел – и у ярости, и у слабости, у неистовства и замешательства. Терзаясь душевными кошмарами, можно выиграть одну-две битвы, но победу в войне за жизнь одержать не удастся.

О том, что тебя ожидает в будущем, расскажет наша дежурная пифия Тибор Фишер: «По-настоящему ты живешь лишь в промежутке от двадцати до тридцати: что-то делаешь, как-то крутишься, пытаешься чего-то добиться. А потом на тебя вдруг начинает валиться все разом, и этот завал уже не разгрести, и ты вновь возвращаешься в детство – только в усталом, выдохшемся варианте».

Все! Наступил момент, когда падений во всем – в любви, жизни, в гололед тоски – становится куда больше, и они перекрывают все взлеты, которые были вначале. Попытайся мыслить кризисно, а не только проблемно, хотя у тебя это получится, потому что о тебе сказал Чарли Уильямс: «Собственную задницу ты не сможешь найти, даже если тебе воткнуть туда рождественскую елку».

И все же прислушайся к совету. Хватит пить, лапать бесчисленных баб, дурачиться с идеями и заниматься эго-сёрфингом. Пора жить настоящим, дружище. Любовь – это не сладострастный рассказ о том, что кто-то совал свой пестик в чью-то ступочку. Вспомни Дэвида Ирвинга: «Любовь должна быть определенного цвета и даже оттенка. Чтобы больше была похожа на пожарную машину, чем на помидор».

Следует помнить: каждая радостная или печальная мысль – это предупреждение о будущем. И пусть лучше предсказывают его только добрые мысли. Достаточно переполнять сердце печальными воспоминаниями о любви, которая опустошила душу. Пора воспитать в себе способность к забвению. И пусть былая, несостоявшаяся любовь на время станет личным врагом – только на время. Надо верить, что случится, непременно случится новая любовь, с душою из цветов и профилем ангела.

Довольно грустного вальса сомнений, пора разучить па нового танца, пока жизнь не заставила плясать под дудку беспробудного уныния. Побольше дружелюбия во взгляде и поменьше меланхолии. Совершенного счастья не бывает, но надо упорствовать в вере. Придай лицу непроницаемость. От тебя ожидают уверенности и непринужденности. Пора запустить в сердце дразнящую надежду.

Каждый настоящий мужчина должен быть там, где дышит жизнь. Он сам должен заставлять жизнь дышать. Просто надо постараться пристроить свою душу к чему-нибудь, что приятно уму и сердцу, – к женщине, работе, творчеству. Хотя в этом возрасте любой выбор синонимичен творчеству. Не следует забывать, что любовь и творчество – это когда в сердце завелась жизнь. В противном случае ты устроишь такие игрища с бытийными понятиями, что свернешь им шею и раздробишь душу. Скоро тебе нужно будет выбраться из тревожной недосказанности, придать жизни форму и смысл, сделать окончательный выбор: или ты любишь, или вдохновенно говоришь о любви. В противном случае ты упадешь в пропасть между Эросом и Логосом.

Сравнительный портрет мужской популяции. Измерение уровня самоактуализации: о геометрии тела и духа

Для юноши каждый день – это пренебрежение законами логики, нарушение последовательности самоизложения.

Для тридцатилетнего каждый день – обращение к рассудку, использование точных определений и доказательных построений.

Для мужчины в сорок интуиция природы дополнена выработанной способностью: ко всему подходить с мерками усталости.

Для пятидесятилетнего в каждом дне заключено много душевной грации и мало смысла.

Очень скоро всякий день станет подобен главе из учебника геометрии. Каждая глава – теорема, каждый вывод – формула, которая звучит убедительно, но малоприменима к жизни.

Мужчина между Эросом и Логосом (35–40)
Для самопроверки: о куропатках и рогатых оленях

Каждый юноша неудовлетворен, как собака, красив, как конь, и сентиментален, как хомячок.

В 30 лет – мир приходит в движение. Собачки, кони, хомячки, любовь, хомячки, кони… Мысли разбегаются вместе с желаниями и возможностями.

У 35-летнего желания – как гнедые собачки, а возможности – как сторожевые хомячки.

В 50 лет – прочь цепь, сбрую и клетку: я сентиментален, как конь, красив, как собака, и неудовлетворен, как хомячок, но только вот хомячки любви пугаются собачек жизни…

Ключевые слова и понятия

«Первые тридцать лет – это текст, – говаривал Шопенгауэр. – Остальное – комментарий».

Временное перемирие в борьбе за жизнь и с жизнью. На лице и на теле все признаки физического утомления. Низкая самооценка любовной кредитоспособности. Борьба с инстинктами отвлекает, но не спасает.

Пора признать: этот возраст – одна из форм любовной инвалидности. Закладка судьбы покоится в энциклопедии каждодневности на любопытнейшей странице, в которой подчеркнуто слово «Брак». Жужжат ненужные мысли: как-то все неважно получается, следует что-то срочно предпринять. Довольно жить размазней! Нужно действие, чтобы поддержать бытийный хребет корсетом поступка. Мир обольщает глаза, каждая девушка источает запах жизненного творчества. Пора предпринять попытку стать абитуриентом в один из самых важных институтов жизни. Женитьба.

Если в 35 лет начать писать автобиографию, то это не будет знакомый юношам рассказ про чудесную дудочку ожиданий и волшебный кувшинчик талантов. Регистр желаний и выбора сузился. Следует научиться принимать в расчет самые нелицеприятные истины: желание, не подтвержденное возможностями, схоже с ускользающей тонкой нитью. После школы мужчину почти двадцать лет плющило – неурядицы на работе, в семье, амбиции, нереализованные цели. Подобные вещи постепенно уничтожают, делают человека несчастным, заставляют задуматься о своей ценности и усомниться в ней. На поверку выходит история, которую трудно переписать.

Следует задать себе вопрос: может, у меня с транспарентной интенцией что-то не ладится?

Страстное порицание чего-нибудь пакостного и мерзкого сменяется в этом возрасте приятием очевидного.

Ужимки лукавого обольщения. Краснобайство как форма сексуального подавления. Юмор – это позиция раба жизни: если он чем и владеет, то только словами. Мужчина по инерции еще продолжает вести отчаянные споры о призрачных понятиях, пускает фейерверки ярких, красивых мыслей, салютует возрастной трагедии, страстно жаждет мгновенно добиться пышного звания умопомрачительного оппозиционера и идеологического скандалиста. И, как в любой антрепризе, стремится сорвать побольше аплодисментов. А слушатели рукоплещут все реже.

Присвоение возрастного индекса. Личное дело № 35—40

Пришла пора на своем жизненном примере убедиться в правоте главенствующей истины, прекрасно выраженной одним из героев Айрис Мёрдок: «Жизнь ужасна, ужасна, как сказал философ».

С высоты полувекового юбилея 35 лет – пустые хлопоты, ничтожные старания, буря в стакане воды. Но как не безобидны эти бури, хлопоты и старания!

Сомерсет Моэм признался, что к 35 годам утратил вкус к чтению: просто возраст уже не тот, чтобы развлекать свое воображение историями о чужих людях и их чужих страстях.

По Андре Моруа, «самый трудный подростковый возраст – между тридцатью и сорока».

В характере человека в возрастном диапазоне 35–40 лет упрочилась уверенность в жизни. Мужчина знает, чего хочет, цель поставлена, человек целенаправленно идет к ней. Бодро движется по фазе существования, ориентированной на логику, рассудок. Еще велики душевное равновесие и физическая прочность.

К причинам раздражающим относится предчувствие, что жизнь может иметь иное содержание, чем деловито рассудочное исполнение поставленных задач. Так или иначе, личность приобретает отчетливые контуры, человек убежден, что все будет еще долго продолжаться без изменений.

В интересующем возрастном диапазоне есть очень опасная дата: 37 лет, чему свидетельством – предельность жизни многих людей. Психологи называют этот возраст «кризисом середины жизни», свойственным не только мужчинам. Женщины тоже начинают дурить.

Каждый мужчина подмечал за собой, что в иные моменты на глаза наворачивается известная по идиоме скупая мужская слеза. Наряду с романтическим объяснением феномена – мужчина стал мудр, добр, благороден и жалостлив – существует еще одно, менее изысканное. В этом возрасте печень дает первые серьезные сбои, в организме изменяется соотношение мужских и женских гормонов. Уровень женских гормонов у мужчин повышается. Женщины, напротив, маскулинизируются. Мужчина делается сентиментальным, женщина, еще недавно примерная мать семейства, заботливая жена, проявляет желание заявить свои права на самостоятельность. Семейные конфликты на этом рубеже, как правило, завершаются скандальным разрывом. Мужчина оказывается не в состоянии поделиться с кем-либо проснувшейся ласковостью и плаксивостью.

Разнообразные косвенные признаки неформулируемой драмы самоидентификации говорят о необходимости порвать с принципами и убеждениями, которыми человек руководствовался последние 15–20 лет.

Люди с хрупкой душевной организацией (и не только они!) не в силах справиться с навалившимися страданиями, уходят в запой, бессознательно мстя печени, которая так нелепо и жестоко обошлась с гормонами. Кое-кто решается на радикальные поступки и кончает жизнь самоубийством. На этот возраст приходится пик суицидов.

Для тех, кто решил выжить, самое время подумать о цене жизненных успехов: в молодости они пропорциональны случаю, в зрелом возрасте – затраченному здоровью. Это очень грустная мысль, но с любой мыслью можно научиться жить, особенно тогда, когда время не метафорически касается тебя.

В 35 лет мужчина становится говорливым, особенно в любви. Ощущению нового возраста соответствует намеченный ранее стиль поведения: принципиально неразрешимым проблемам подбирается удобный способ нахождения ответов, заключающийся в риторической рефлексии предмета обсуждения. Пережить проблему умозрительно, проговаривая ее в словах, оказывается более предпочтительным, чем совершить поступок, деяние. Здесь перестает действовать формальная логика: сказав А, произнеси Б. Переведя этот хрестоматийный закон, внушаемый семьей и школой, на существование 35-летнего, можно констатировать, что уровень прояснения реальности не выходит для мужчины за пределы литеры А, чем и удовлетворяется. Остальные буквы алфавита не нужны, пугающе излишни.

При максимальной избыточности реальности ее необходимо сузить до удовлетворительной величины, доступной для словесной классификации, удобной для пользования. Все бы хорошо, но дальнейшая жизнь, с ее метафизической диалектикой, разбивает теоретически верные посылки, лишает мысль и действие психологического фундамента. У реальности есть свой порядок существования, у судьбы – свои мелодии, в которые лучше не вторгаться с теоретическими построениями, а то не избежать неминуемого и прогнозируемого поражения.

Круг возможностей представителей данной возрастной группы сужается с ошеломительной скоростью. Первые признаки пошатнувшегося здоровья скукоживают степень присутствия мужчины в самых действенных сюжетах существования. Человек начинает обходить стороной сферы жизни, на дверях которых четким почерком начертано приглашение для активных, физически бодрых и не успевших себя философски дискредитировать. Чтобы компенсировать физическую усталость, мужчина вынужден создавать бравурные словесные ситуации, потрясать великой глубиной идей. И этим ограничивать свое присутствие в любовном сюжете. Практические поступки, подтверждающие репутацию активного в жизни человека, – удел молодых и инициативных.

Форма мысли – это знак самодостаточного «теоретического» существования человека, который проявляется в риторическом рассеянии себя – акте, имеющем самое косвенное отношение к практике сознательного переустройства мира.

Наслаждению и боли надобно хотя бы отчасти соотносить себя с интеллектом. Даже в 35 лет, а точнее именно в 35, этого трудно добиться. Нелегко добиться дружества между всесокрушающим Эросом и все объясняющим Логосом. Эрос и Логос – принцип удовольствия и принцип описания – заведуют разными сферами жизнедеятельности. Каждый хозяйствует на своей, отведенной только ему территории. Эрос относится к сфере природы. Логос представляет собой аналитическую селекцию, отказ от хищного растворения в хаосе эмоций в пользу интеллектуального и неслучайного.

Молодость находится под обаянием синонимии Эроса и Логоса и не сомневается в обязательности рукопожатия главенствующих побуждений. Тридцатипятилетний интуитивно чувствует невозможность их синтеза. Лимитированных жизненных сил хватает теперь лишь на озвучивание пышных идей. Мобилизация Логоса приводит к утрате авторитета Эроса.

Эрос инстинктивен, эгоистичен и требователен. Логос прагматичен в своем сценическом эффекте и при этом бесцелен для практики, вял и абстрактен для воплощения в жесте конкретной жизнетворческой пользы. В нем нет раздела о смехе, радости и поцелуях, он всецело сосредоточен на словесных призывах и мысли о нецелесообразности саморазрушающегося поступка.

Было бы не совсем верно противопоставлять разум инстинкту, дух природе, однако в отношении представителя интересующей возрастной группы это противопоставление допустимо. Ноша слов, монотонное проповедование уже немолодого человека не менее тяготят своей настойчивостью, нежели желание юноши поступком увековечить свою индивидуальность. Именно здесь обнаруживается разница в понимании возрастами проблемы подлинности. Тридцатипятилетний самореализуется в потенциальной субстанции слова. Юноша наращивает мускулы своего эго в манифестации поступка. Первый исчерпывает себя объяснениями, второй пытается переоформить реальность. Одному необходим слушатель, другому – зритель.

Повторю: Сомерсет Моэм признался, что к 35 годам утратил вкус к чтению, посчитав, что возраст уже не тот, чтобы развлекать свое воображение историями о чужих людях и их страстях. В этом и состоит стержневое различие между носителями указанных возрастов: 35-летний – это человек для слуха. Внешне он еще импозантен, но это его качество второстепенно: поэзия природы уже готова свернуться в нем до уровня анатомического экспоната. Поступки молодого человека предназначены для глаз других: юноша эффективен в поведении, действии и непрерывен, как функция, в доказательстве своей правоты, инициативности и полезности.

Лишь отчасти роднит указанные типы гастрольный характер их жизни. Тридцатипятилетний дает концерты, ему нет равных в разговорном жанре. Это человек эстрады. Невозможно представить 35-летнего Мцыри, который отчаянно борется с горной зверушкой. Так же нелепо вообразить 35-летнего безответственным романтическим шалуном.

Круг бытийных обязанностей бескомпромиссно расписан. Лет пятнадцать назад герой вел жизнь-превью, исполнял головокружительные цирковые номера. И если заламывал руки, то не жалел этих самых рук. Лет пять назад он был эмоционально и физически мобилен, поднимал тяжести планов, активно вел себя на любовном манеже жизни, был претенциозен в поступках и неистов в словах. И как любого циркового артиста, его подстерегла ранняя пенсия: к 35 годам полная профессиональная непригодность для силовых номеров. Тогда он принялся пробовать себя в клоунаде вдохновенных и остроумных реприз.

Трагический статус юноши, как правило, может быть описан с помощью эффектных социально-идеологических дефиниций. Самочувствие 35-летнего исчерпывается карманным словариком физической надломленности. И не только физической. Однажды 37-летнего мужчину охватит мистический ужас, и тогда во всей неприглядности прозвучит самопризнание, почерпнутое у Рене Фалле: «Ты всего лишь придурок, трахнутый, популист! Ты – не что иное, как посредственная часть толпы… Твоя жена посредственная, твои дети будут посредственными, ты сам – посредственность, как твой отец и твоя мать».

О себе «среднестатистическом» 37-летнем можно узнать из газет, в которых от второго лица бесстрастно излагается пошлая история: «Сколько хлеба он съедает в день, сколько выпивает вина, сколько выкуривает сигарет, в каком возрасте он женится, а в каком умирает». Все бы ничего, но главный фигурант – «это ты! Средний человек, жалкий тип, придурок, трахнутый, популист. Это ты, дурень, кто же еще! Неплохой, но все-таки дурень. Ты – толпа. Бесконечный пешеход. Великое ничто всего великого – ноль». Подобные признания делаются всеми, обыкновенными людьми и великими.

Мифология возраста, основанная на нумерологии, предполагает, что жизни каждого человека, добравшегося до середины четвертого десятка, поставлен весьма грустный временной предел. Если прислушаться к пифагорейцам, то мужчину после 17 лет подстерегает пограничный возраст, которого следует остерегаться; 36 – таинственный символ мира, который образуется из первых четырех четных и нечетных чисел: 36 = (1 + 3 + 5 + 7) + (2+4+6 + 8). Число 36 есть сумма кубов трех первых чисел: 13 + 23 + 33, то есть это своего рода математическая формула трехмерного пространства, свидетельствующая о завершенности геометрической фигуры. Именно эти качества числа делают его предельным, поворотным и пугающим.

Возвратимся к общеизвестному статистическому факту: пик смертности у великих людей, связанных с художественным творчеством, приходится на период от 35 до 40 лет. Внутреннее напряжение и тревожность достигают в этом возрасте такой степени, что человек начинает ощущать опустошенность. Мучает подавленное чувство вины за неумение распорядиться даром Божьим. Конфликт между потребностью в творчестве и недовольством собой, покорностью и бунтом усиливается до такой степени, что кажется, только смерть способна разрубить узел накопившихся противоречий.

На пороге 36 лет Фауст заключает договор с Мефистофелем.

Приходно-расходная книга жизни

Протяженность марафонской дистанции – 42 км 195 м. Спортсмены утверждают, что самое трудное начинается после 35-го километра, когда силы покидают бегущего и хочется в изнеможении броситься на землю.

До 35 лет Уильям Шекспир писал комедии, после 35 – трагедии.

В возрасте 35 лет Поль Гоген бросает службу в банке и посвящает себя живописи.

В 36 лет Гюстав Флобер пишет свой главный роман – «Госпожа Бовари».

В 1855 году выходит поэтический сборник Уолта Уитмена «Листья травы». Автору 36 лет.

Тридцатисемилетний Аристотель покидает платоновскую Академию.

Александр II вступил на престол в 37-летнем возрасте.

8 апреля 1341 года Франческо Петрарка, в возрасте 37 лет снискавший славу выдающегося поэта, был увенчан в Риме лавровым венком.

В 1912 Морису Равелю исполнилось 37 лет – отличный возраст для композитора, особенно если и со здоровьем у него все в порядке, и впереди еще 25 лет жизни.

Мишель Монтень в 38 лет изменяет профессии юриста и принимается за главный труд жизни – «Опыты».

В 1814 году выходит сборник рассказов «Фантазии в манере Калло» 38-летнего Эрнста Теодора Амадея Гофмана. Имя писателя становится известным широкой публике.

В 38 лет Михаил Булгаков начинает писать роман «Мастер и Маргарита».

В 1879 году после публикации романа «Нана» к 39-летнему Эмилю Золя приходит долгожданный успех. Скандальный.

Как детский писатель Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк появился 21 марта 1892 года, на сороковом году жизни. В этот день родилась его дочка Аленушка. Через сутки после тяжелых родов умерла жена. У дочки обнаружилось тяжелое заболевание. Когда Аленушке не было еще и трех недель, Дмитрий Наркисович определил цель своей жизни: «Буду жить для этого маленького существа, буду работать для него и буду им счастлив…»

Скорбные даты

В возрасте 35 лет расстрелян Николай Степанович Гумилев.

Роберт Шуман, Эрнст Т. А. Гофман, Леонид Андреев закончили свою деятельность примерно к 36 годам.

26 октября 1440 года в Нанте отлученный от церкви маршал Франции Жиль де Рэ, прототип Синей Бороды, обвиненный в вызывании демонов и сексуальных извращениях, после молитвы и покаяния был задушен, а потом сожжен. Было ему 36 лет.

Максимилиан Робеспьер казнен в 36 лет.

24 января 1920 года в парижской больнице для бедных скончался 36-летний художник Амедео Модильяни.

Феликс Мендельсон, Жорж Бизе, Рафаэль, Антуан Ватто, Роберт Бёрнс, Александр Пушкин, Виссарион Белинский, Джордж Байрон, Артюр Рембо умерли в 37 лет.

Винсент Ван Гог, Владимир Маяковский покончили с собой в возрасте 37 лет.

В 38 лет заканчивается активное творчество Михаила Ивановича Глинки.

38 лет жизни судьба отпустила поэтам Антуану де Бертену, Федерико Гарсии Лорке и Гийому Аполлинеру.

Дожили до 39 лет и не отметили следующий день рождения Блез Паскаль, Фредерик Шопен и Антонио Корреджо.

В июне 1959 года на премьерном показе фильма «Я приду плюнуть на ваши могилы» в возрасте 39 лет от сердечного приступа скончался Борис Виан. Фильм был поставлен по его роману. Что убило писателя – дурная экранизация или осознание собственной далеко зашедшей шутки – кто знает… Человек-мистификация, Борис Виан, один из идейных отцов бунтарства, хотел прожить долго и по-банальному счастливо, признавшись в одном из романов: «Я хотел бы затеряться, как иголка в стоге сена – и пахнет хорошо, и никто меня там не достанет».

О смягчении горечи жизненных утрат.

Н. В. Гоголь – Аксакову (от 21 декабря 1844 года): «Вы меня известили вдруг о разных утратах. Прежде утраты меня поражали больше; теперь, слава богу, меньше: во-первых, потому, что я вижу со дня на день яснее, что смерть не может от нас оторвать человека, которого мы любили, а во-вторых, потому, что некогда и грустить: жизнь так коротка, работы вокруг так много, что дай бог поскорей запастись сколько-нибудь тем в этой жизни, без чего нельзя явиться в будущую. А потому благодарим покойников за жизнь и за добрый пример, нам данный, помолимся о них и скажем Богу за все спасибо, а сами за дело!»

Напутствуемые гоголевской мыслью, попрощаемся с теми, кто не дожил до 40 лет. Рафаэль (1483–1520), Джакомо Леопарди (1798–1837), Феликс Мендельсон (1809–1847).

Сколько осталось жить.

Ф. М. Достоевский – В. Д. Констант (от 30 ноября 1857 года): «Знаете ли, у меня есть какой-то предрассудок, предчувствие, что я должен скоро умереть. Такие предчувствия бывают почти всегда от мнительности; но уверяю Вас, что я в этом случае не мнителен и уверенность моя в близкой смерти совершенно хладнокровная. Мне кажется, что я уже все прожил на свете и что более ничего и не будет, к чему можно стремиться».

Судьба отпустила Ф. М. Достоевскому еще 14 лет жизни.

Матримониальные даты: «вбить вместе золотой гвоздь дружбы»

Взглянешь на сердце мужчины – разбито, приглядишься через наномикроскоп – а там отпечатки пальцев женщины. Когда принтер распечатывает ее криминальное досье, то не хватает бумаги.

«Все это доказывает вам, ребята, – настаивает герой Питера Чейни, – что Конфуций был прав на сто процентов, когда говорил, что женщина-врунья подобна рому без запаха или сухому мартини без льда. Она все время будет пытаться вспомнить, что вам наговорила в прошлый раз, и еще больше запутается. Но с другой стороны, учил Конфуций, если дамочке нечего лгать, она не интересна, как кусок холодной говядины, и скучна, как проповедь викария. А красивая страстная бабенка должна иметь воображение и говорить про себя такие вещи, что Казанова, по сравнению с ней, будет казаться примерным мальчиком из воскресной школы».

Да, женщина такая. Даже еще хуже, но когда ты ее видишь, начинает звучать классная мелодия, услышав которую сам Шаляпин захотел бы стать танцором. Дело по обвинению женщины во всех грехах, приятных и не очень, разваливается на глазах, а жаль: сколько было суеты на кухне, а обед так не подали. А если честно, не жаль… Потому что эта женщина дарована Богом тебе. Только тебе.

Американский писатель Остин О'Малли отметил: «После тридцати пяти мужчина начинает думать о женщинах; до этого возраста ему достаточно чувствовать».

В 35 лет Лопе де Вега начал думать о тихом семейном счастье, он женился на Хуане де Гвардио. Через несколько лет родами умерла жена, оставив младенца, девочку Фелициану.

Тридцати пяти лет от роду Джон Милтон женился на Мэри Пауэлл. Она родила ему четверых детей. А вообще брак оказался неудачным.

Жан Поль Рихтер обручился в 38 лет с Каролиной Мейер. Через год он признался жене: «Я хочу быть для тебя отцом и матерью. Ты должна быть счастливейшим существом в мире, дабы я мог счастливым!»

Тридцатидевятилетний Вольтер встретился с маркизой дю Шатле, когда ей было 27 лет. Правда, свадьбой эта встреча не закончилась.

Франсуа Рабле в «Гаргантюа и Пантагрюэле» создает энциклопедию причин, затрудняющих бесповоротное решение мужчины связать себя брачными узами: жена может наставить рога или примется бить мужа, она может обобрать благоверного до нитки и т. д. Перечень преимуществ столь же солидный: неженатый влачит свои дни один-одинешенек, «буравчик должен действовать, а иначе что же это за жизнь?»; а случись заболеть – кто будет лечить и т. д.

Названные обстоятельства, следует признать, гротескны, однако игнорировать их может только мужчина, подобный гомеровским персонажам. Каждый из указанных резонов в самых зрелищных формах осваивает проблему матримониального выбора, который встает перед любым мужчиной, а особенно перед тем, кто вступил в возрастной диапазон 35–40 лет. Пора наконец-то отвратиться от унизительного холостятского положения, сделать серьезный шаг и убедиться, что не только цветы любви хороши, ее плоды куда интереснее.

Шарль Огюстен Сент-Бёв в повести «Золотой гвоздь» призывает мужчин порвать с искусными доводами холостяцкой жизни: «Обладать к тридцати пяти – сорока годам <…> женщиной, которую ты давно знаешь и любишь, – это то, что я называю вбить вместе золотой гвоздь дружбы».

Доска почета

Пример Достоевского: «Жениться!»

Ф. М. Достоевский – А. Е. Врангелю (от 23 марта 1856 года) о предстоящем браке с Исаевой: «Я уверен, что могу прокормить семью. Я буду работать, писать».

Ф. М. Достоевский – М. М. Достоевскому (от 24 марта 1856 года): «Я живу, дышу только ею и для нее. В разлуке с ней мы обменялись клятвами, обетами. Она дала мне слово быть женой моей. Она меня любит и доказала это, но теперь она одна и без помощи».

Ф. М. Достоевский – Э. И. Тотлебену (от 24 марта 1856 года): «Для меня настала каторга – четыре года грустного, ужасного времени. Я жил с разбойниками, с людьми без человеческих чувств, с извращенными правилами, не видал и не мог видеть во все эти четыре года ничего отрадного, кроме самой черной, самой безобразной действительности. <…> Я знаю, что я был осужден справедливо, но я был осужден за мечты, за теорию… Мысли и даже убеждения меняются, меняется и весь человек».

Ф. М. Достоевский – А. Е. Врангелю (от 9 ноября 1856 года) об Исаевой: «О, не желайте мне оставить эту женщину и эту любовь. Она была свет моей жизни. Она явилась мне в самую грустную пору моей судьбы и воскресила мою душу. <… > Бедная, она терпит лютую долю».

Ф. М. Достоевский – М. М. Достоевскому (от 22 декабря 1856 года): «Решение мое неизменно. <… > При всем здравом смысле твоих советов, они будут бесполезны. Я уверен, ты скажешь, что в 36
лет тело просит уже покоя, а тяжело навязывать себе обузу. На это я ничего отвечать не буду. Ты скажешь: «Чем я буду жить?» Вопрос резонный; ибо, конечно, мне стыдно, да и нельзя рассчитывать женатому на то, что ты, например, будешь содержать меня с женой».

В письме к В. М. Карепиной (от 22 декабря 1856 года) Достоевский высказывает в пользу женитьбы следующие резоны: «Она вполне мне пара. Мы одинакового образования, по крайней мере понимаем друг друга, одних наклонностей, правил. Мы друзья издавна. Мы уважаем друг друга, я люблю ее. Мне 35 лет, а ей двадцать девятый, фамилии она превосходной, хотя и небогатой (она не имеет почти ничего…)».

Противопоказания к женитьбе. М. М. Достоевский: 35 лет – «…в эти годы уже нет той энергии. Тело просит покоя и удобств».

М. М. Достоевский всячески предостерегал брата от женитьбы. В апреле 1856 года он пишет Ф. М. Достоевскому: «Не скрою от тебя, друг мой, что твое желание сильно меня испугало. <… > Я боюсь за тот путь, на который ты вступаешь, путь самых мелких прозаических забот, грошовых треволнений – одним словом, за эту мелкую монету жизни, на которую ты разменяешь свои червонцы. Выдержишь ли ты все это? Не упадешь ли ты духом? <… > Тебе 35 лет, но этого-то я и боюсь, мой бесценный. В эти годы уже нет той энергии. Тело просит покоя и удобств. <… > Друг мой, об одном прошу тебя – не женись до тех пор, пока не устроятся твои обстоятельства».

Ф. М. Достоевский: если бы знал, что болен, «я бы не женился».

В письме к брату (от 9 марта 1857 года) Ф. М. Достоевский рассказывает, что консультировался с врачом и доктор («ученый и дельный») поставил диагноз: «настоящая падучая»
и советовал «остерегаться полнолуний».
«Женясь, я совершенно верил докторам, которые уверяли, что это просто нервные припадки, которые могут пройти с переменою образа жизни. Если б я наверно знал, что у меня настоящая падучая, я бы не женился». Для спокойствия писатель собирается посоветоваться с «настоящими
докторами».

И. С. Тургенев: «…она вскружила мне голову на целый месяц, но… довольно скоро это прошло».

И. С. Тургенев в письме к Полине Виардо (от 18 октября 1854 года) облегчает душу исповедью и винится перед адресатом в том, что увлекся юной барышней (речь идет о взаимоотношениях с 19-летней О. А. Тургеневой). История любви вышла «неясная», «едва очерченная»: «Теперь все это уже позади, и я могу сказать вам, что молодая особа, о которой идет речь <… > белокурая, маленькая, хорошо сложена, красива и умна, что она вскружила мне голову на целый месяц, но что довольно скоро это прошло <…>. Это налетело и прошло, словно порыв ветра. И окончилось».

История с О. А. Тургеневой станет основой романов «Дворянское гнездо» и «Рудин», будет представлена в качестве психологического диагноза самочувствия 35—38-летнего человека.

Случай 35-летнего Чехова: «…бревна таскать или жениться».

А. П. Чехов – А. С. Суворину (от 21 января 1895 года): «Фю-фю! Женщины отнимают молодость, только не у меня. В своей жизни я был приказчиком, а не хозяином, и судьба меня мало баловала. У меня было мало романов, и я так же похож на Екатерину, как орех на броненосец. Шелковые же сорочки я понимаю только в смысле удобства, чтобы рукам было мягко. Я чувствую расположение к комфорту, разврат же не манит меня».

А. П. Чехов – А. С. Суворину (от 25 февраля 1895 года): «Вероятно, и не женат я до сих пор только по той причине, что жены имеют привычку дарить мужьям туфли. Но жениться я не прочь, хотя бы на рябой вдове. Становится скучно».

А. П. Чехов – А. С. Суворину (от 23 марта 1895 года): «Извольте, я женюсь, если Вы хотите этого. Но мои условия: все должно быть, как было до этого, то есть она должна жить в Москве, а я в деревне, и я буду к ней ездить.

Я обещаю быть великолепным мужем, но дайте мне такую жену, которая, как луна, являлась бы на моем небе не каждый день. NB:
оттого, что я женюсь, писать я не стану лучше».

А. П. Чехов – А. С. Суворину (от 18 апреля 1895 года): «Мне снилось, что я женат».

А. П. Чехов – А. С. Суворину (от 10 ноября 1895 года): «Мне надо бы купаться и жениться. Я боюсь жены и семейных порядков, которые стеснят меня и в представлении как-то не вяжутся с моею беспорядочностью, но все же это лучше, чем болтаться в море житейском и штормовать в утлой ладье распутства. Да уже я и не люблю любовниц и по отношению к ним мало-помалу становлюсь импотентом».

А. П. Чехов – И. Н. Потапенко (от 8 апреля 1896 года): «И скука старая. 3–4 дня поплевал кровью, а теперь ничего, хоть бревна таскать или жениться. Смотрю в бинокль на птиц».

А. П. Чехов – А. С. Киселеву (от 5 июля 1896 года): «Деньги иногда бывают, но мало. Иван уже женат и имеет младенца. Миша тоже женат, я же доживаю свой век холостяком, и «любви денек срываем мы как бы цветок». Все постарели, стали положительнее, солиднее, а в общем – обидно, что время уходит так быстро».

А. П. Чехов – А. С. Суворину (от 7 апреля 1897 года): «Надо жениться. Быть может, злая жена сократит число моих гостей хотя наполовину».

А. П. Чехов – Н. А. Лейкину (от 24 апреля 1897 года): «У меня ничего нового, жизнь течет по-старому. По-прежнему я не богат, не женат, пишу мало».

А. П. Чехов – С. А. Петрову (архимандриту Сергию) (от 23 мая 1897 года): «Я по-прежнему не женат, не богат, все еще не седею, не лысею».

А. П. Чехов – Е. М. Шавровой-Юст (от 26 мая 1897 года): «Если бы Вы умели делать фальшивые бумажки, то я на коленях умолял бы Вас развестись с мужем и выйти за меня. Будьте здоровы».

Злая мудрость. Что нужно знать о женщинах мужчине 35–40 лет

Все браки заключаются на небесах, а их участники убеждены, что изменившего супружеской клятве ждет Божий суд. Как часто все заканчивается в районном суде.

По преданию, у Дон Жуана было 1003 любовные связи. Если кто-либо в возрасте 35–40 лет решил взяться за ремесло легендарного любовника, ему следует поразмышлять над наблюдением Дона-Аминадо: «Дон Жуан менял только подлежащие, но оставался верен сказуемому». Быть донжуаном после 35 лет означает расписаться в собственной вздорности. Анархическое одиночество уже не украшает. До 35 лет еще можно зубоскалить, стремиться к абсолюту, искушать женщин, штурмовать вершины любви. Теперь следует становиться теоретиком донжуанства или потихонечку менять имя на какое-нибудь неразборчивое.

В этом возрасте романтические пароксизмы молодых желаний сменяются приступами хандры, вызванными неважной печенью.

Следует перестать быть любителем абстрактных построений, скрывающим за ханжеской диалектикой свой стыд и беспомощность. Подобает придать себе хоть какой-то конкретный смысл.

Если тебе кажется, что тебе не везет, ты пока ошибаешься. Все твои невзгоды – пустяк в сравнении со случаем кошмарного невезения в истории Тибора Фишера: «Один мойщик окон на севере Англии работал по двенадцать часов в сутки, шесть дней в неделю, в течение десяти лет, чтобы скопить на машину своей мечты, «роллс-ройс». – Голос у Влана помрачнел. – В то утро, когда он купил наконец «роллс-ройс», он остановился и вышел купить газету. Купил, значит, газету, а когда выходил из магазина, его задавила его же машина, которую он не поставил на ручной тормоз».

Проведи ревизию прожитого и настоящего. Восстанови картину случившегося во всех подробностях: факт за фактом, деталь за деталью. Любовь запустила в тебя корни, уточнила душу, вытащила из нафталина повседневности. Ты неожиданно понял, что у тебя есть сердце, ощутил себя властелином мира. Верный риторическим привычкам всех влюбленных, ты наградил возлюбленную ласковыми и фальшивыми именами. Как она прекрасна: ей идет полумрак вечера и яркий солнечный цвет… дальше не надо – здесь не очень понятно: ты вспоминаешь или опять начинаешь грезить о ней.

Ты стал похож на Леонардо, вдохновенно расписывающего свинюшку-копилку. Копилке этой не пустовать. С каждым днем она будет пополняться новой порцией жути.

Бесцветная любовь притупляет вкус. Страсть приучает к удовольствиям. В любви нет ни правил, ни расписания. Любовь часто дерется ногами и не признает благородства. Очень скоро ты потеряешь покой (кстати, ты его и не находил), но новое ощущение будет в десять раз сильнее самой свирепой печали. С избранницей в очередной раз тебе не повезло – ведет себя так, словно тебя любит. В ее глазах любой мужчина читает требовательный вопрос: «Вы уверены, что женаты?», – и его тотчас покидает уверенность в чем-либо. Каждый при взгляде на нее убежден: все, это случилось, теперь пожизненная эрекция обеспечена.

Эта любовь – твоя самая неудачная жизненная инвестиция. Чем можешь успокоиться – тебя облапошила незаурядная мошенница. Таких, поверь, поискать! О таких обычно пишут в неважно переведенных любовных романах: роскошная блондинка, заиндевевшая в благостности самолюбования.

Ее записная книжка на время пополнится твоим именем. Она красива, капризна, бестактна, расчетлива. Ты для нее – не более чем одна из статей спасения от скуки жизни. Безоглядная тусовщица скитается где-то дни и ночи, приводя в оправдания самые противоречивые и лживые алиби – одно глупее другого. В качестве дивидендов ты получил способность закрывать глаза на очевидное. Любовь лишила тебя проницательности, сделала сначала уязвимым, а потом уязвленным.

Очень скоро откроется тебе зловещая истина: у твоих поступков хроменький синтаксис. Начнут посещать смутные и скверные предчувствия. Признайся, у тебя нет никакой диалектической устойчивости: влюбляешься во всякую дрянь, а затем спотыкаешься о любовь.

Любовь наступает с метафизической неотвратимостью сытого гладиатора. Каждый человек, как правило, влюбляется в то, что его уничтожает, в то, что ему не должно принадлежать, или в то, что вот-вот потеряет. Все это в одной упаковке как раз твой случай.

Поцелуи, скандалы, психологические разборки, поцелуи, упреки, капризы… Душа сожмется в приступе яростного отвращения. Тебе непременно покажется, что от этой любви ты каждый день медленно покрываешься чем-то тянучим и липким. И ошпарит мысль, что любовь твоя похожа на номер в отеле, снятый для свидания. Просто избранница твоя выросла без любви и не может понять, что слово «любовь» означает. Подобное открытие будет не обвинением или оскорблением – так, рассуждением, точнее, одним из осколков сладостно-отчаянных размышлений, переходящих в воспоминания.

Представилась возможность потолковать о метафизике чувств. Поначалу все вокруг бурлит, бунтует, не умеет и не хочет ждать. Затем монтаж динамично сменяющихся кадров: похотливая праздность, игры с огнем, безалаберность, шокирующая откровенность, порочная непринужденность, злобное восхищение, леденящая безжалостность и беспомощность. Боль пускает в тебя корни, цветет, ноет и не унимается. Любовь собирает свою чудовищную жатву.

История блистательной карьеры жертвы обстоятельств на этом не прекратится. Вот и доигрался – душа сорвалась с петель. Жизнь сыграла с тобой свинскую шутку. Нервы взвинчены сумасшедшими любовными маниями, логика нарушена, факты не согласуются. Каждую ночь один и тот же сон: свадьба в марципановом замке, ты в траурном костюме жениха, флёрдоранжи всякие, танцующие куклы и добрая фея с подчеркнутой учтивостью интересуется у тебя: «А в морду хочешь?»

Сильная любовь всегда беспощадна. Она взъерошивает душу, обвораживает и огорчает, если под огорчением понимать разбитое в пух и прах сердце.

Любовь – беспечный охотник, вынюхала, вытащила из берлоги затворничества, схватила за загривок и притащила на пиршество чувств. Там тебя и освежевали.

Сначала любовь, а потом время делают нас циниками. И все же не следует думать, что ты потерян для надежды и остаток жизни пройдет бесцветно. Вспоминается, как правило, что-то приятное, а ты вспомни непристойность случившегося. Взгляни на свое сердце, испещренное автографами непомерных претензий и нескончаемых обид.

Любовь тебя развратила. До нее ты ничего сексуальнее «Евгения Онегина» не знал, а теперь тебя начинает тянуть к женщинам, и не к лучшим женщинам. «Я рассчитывал, – жалуется герой Д. Кэрролл, – что она хотя бы наполовину человек, но надежда лопнула, словно воздушный шарик. Ну почему женщина не может хоть раз в жизни оказаться такой, как надо? Не экзальтированной, не развязной, не пустой…»

Согласись, это шарлатанское чувство, оно отдает пороком и дезинфекцией, а тебе нужно иное, чтобы через 10 лет не корить себя за оплошность и нерасторопность.

Хороший совет: спасайся. Очень хороший совет: беги от нее без оглядки. Это уже не твоя вечеринка.

Хватит самому себе морочить голову. Разгневайся на себя. Перестань мучить себя ожиданием своей глянцевой красавицы. Она, быть может, и Барби, но ты зато не силиконовый Кен – вот и вся басня. Она непременно гнусно облапошит твое легковерное сердце, и потом ты будешь вспоминать ее в сладостных мечтах. Будешь возмущаться, неистовствовать. Это пройдет, не скоро, но пройдет. Очнись, тебя любят все, кроме нее. Для чего тебе, умному, в сущности, неплохому человеку, все это?! Искорени привычку волочиться за капризными и пустыми женщинами. Поверь, жизнь с такими – не аппетитнее жареной землеройки.

Все это не для жизни, все это глазам предназначено, для чревоугодного созерцания. Воздух вокруг нее запачкан сладострастием и унылой скудостью надежд. Все красивое ядовито. Теперь можешь смело рыдать, сквозь всхлипы размышляя о том, что любовь – это один из способов самоубийства. Ругайся, не ругайся – у судьбы нет ушей. Зато у времени есть сердце.

Печаль сожрала все твои иллюзии, как лениво-бесстрастный кот аквариумных рыбок, – и не поперхнулась. У тебя при всем честном народе украли сердце – и никто не пришел на помощь. У милиции, наверное, сегодня выходной, или она из деликатности стесняется вмешиваться.

Ты бранишь себя за то, что полюбил. Не стоит. Любой поступок или чувство подготавливает тебя к тому, чтобы сделать очередной выбор. Даже единение с пустотой дает результат. Да, ты истощился, на мелочи израсходовал свои чувства, сейчас ты ощущаешь себя ничтожным пигмеем, мечтающим завести морскую свинку… Но случилось главное – ты изменился, стал чуть мудрее. Потом все станет трезвее и понятнее.

Ты боялся ее потерять? Так знай, еще страшнее потерять себя.

Первое, что необходимо сделать, – поменять ее имя в телефонном меню. Переименуй ее, подбери слово, которое определит ее место в твоей жизни. Пожалуй, «Никто» будет в самый раз. Перестань отвечать на ее звонки. Остатками воли придуши желание услышать ее голос.

Дальше все наладится, а пока притихни и успокойся. Послушай Р. Гари: не ты первый, не ты последний идешь «вместе с миллионами других людей по пути, где у каждого свое горе». У сильной любви очень длинная тень и рваные края, которые делают глубокие надрезы на сердце. Только время может зализать эти раны. Оставь эту любовь, попытайся вытравить ее из памяти, чтобы не свихнуться. Нет, конечно, если тебе нравится быть грустным человеком – это сколько угодно, но только потом не скули. Если хочешь, сходи к какому-нибудь психоаналитику. Не поможет. Не потому, что, как всегда, нарвешься на шарлатана. Просто в твоем возрасте эго хреновато развито.

Очевидно лишь одно: в твоей жизни есть одна пикантная подробность – ты вновь одинок. Случилось почти все, как у поэта, только в иной редакции: «Шепот, бормотанье, лягушачий квак…»

Тебя не боль страшит; сильный человек способен одолеть боль (кстати, ты не сильный человек – но это так, к слову). Чего мужчина не может перенести, так это мысли о грядущем новом одиночестве, теперь уже на все времена, до скончания века (ты в этом уверен, кстати, почти недалек от истины… почти)…

Мужчина, не наговаривай на себя. Сам виноват во всем. Считаешь, чтобы выразить человеку любовь и преданность, достаточно предложить ему гамбургер? Тебе обидно, когда твою любовь сравнивают с фастфудом, но пока так оно и есть. Много чему нужно научиться в этой жизни, чтобы любовь стала изысканным пиршеством души.

Сейчас ты в ауте, к примеру, посуду вымыть, самому помыться или почистить зубы – труд для тебя непосильный. Мужчине тяжелее, чем женщине, вернуться к нормальной жизни. Женщины больше любят порядок – и через какое-то время начинают через силу заниматься домашним хозяйством. Рутинная работа потихоньку вытаскивает из ямы и не дает свихнуться. Так что бери с баб пример, чтобы не свихнуться.

Пусть тебя окутает безразличие, только на время, чтобы усыпить судьбу. Главное, не бросайся на кого ни попадя. Вот уже полгода ты не прикасался к женщине и до сих пор не привык жить в одиночестве.

Ты медленно переходишь от состояния «за что меня, я же не такой плохой»
к фазе «провались все пропадом, расступись мораль».
Тебя подстерегает серьезная опасность – терроризм чувственности. Худосочный любовный стаж, ощущение покинутости, озлобленность переполнят тебя. Ты обработал себя под прессом несбыточных надежд, тебя подразнили обещаниями и оставили – захлестнет неистовое желание мести. И ты решишь унизить всех женщин, сколько сможешь. Бросить вызов, совратить и опоганить. С ненасытной глумливостью ты бросишься мстить за оскорбление и предпочтешь постельно-акробатический стиль жизни. Милый, опомнись, ты не только губишь других, но усугубляешь свою тоску. Ты тщеславен, злобен, беспомощен и отвратителен. Никто не вложит ни копейки в жизненные акции того, кто безжалостно расправляется с собою. Опустошающая жестокость – это просто твоя смерть, без приличных похорон и разумных сроков траура. Так подыхает душа.

Отрасти лучше бороду, если ни на что другое более серьезное и достойное мужчины ты не годишься. Но лучше не бузи, у тебя же всегда были стойкие моногамные предпочтения. Укроти свирепый взгляд, не суетись и не торопись, ты находишься в финале своего романа с отчаянием. Скоро все наладится. У любой мрачной истории есть развязка.

Твоя правая рука сама собой потянется к карману, вытащит оттуда пачку сигарет и вставит одну тебе в рот. Когда ты придешь в себя, выяснится, что куришь.

Ты неожиданно поймешь, что все повторяется. День копирует день, ночь похожа на предыдущую. Даже женщины почти на одно лицо. О подобном парадоксе любви в 35 лет размышляет герой Э. Круми: «Принцип круговорота очень многое объясняет и в повседневной жизни. Мужчина встречается с женщиной, у них завязывается роман, и с самого начала они не могут избавиться от мысли, что их нынешние переживания и страсти – точно такие же, какие были в их прежних романах. Потом их совместная жизнь разлаживается, они расстаются, и каждый из них понимает – так всегда и бывает. Они сами создали этот круговорот, и он, как ни странно, служит им утешением.

Мир можно рассматривать как некий конечный набор образцов, и этот набор придает смысл всем событиям. Говорят, что история повторяется; но это лишь потому, что у историков есть свой словарь, и количество терминов в нем ограничено, так что историки просто вынуждены повторяться. Сколько у нас есть слов для обозначения войны? Сколько способов объяснить, почему прервались отношения между двумя людьми или двумя народами?»

А теперь самая плохая новость: без любви ты сдохнешь, любовь – это единственный шанс на выживание. Сейчас тебе необходимо мужественно выдержать паузу, собраться, сосредоточиться и отогнать мысли об этой непременно душераздирающей и обязательно единственной любви, воспоминания о которой мешают тебе сделать важный шаг.

Здесь совет один: если что-нибудь не укладывается в схему – следует сменить схему. Вспомни старика Гегеля: «Если мир не соответствует моей теории, тем хуже для мира». Теперь забудь Гегеля. Думай только о себе. Тебе давно пора жениться. Выбери что-нибудь стоящее, у тебя же есть вкус и хоть некоторое знание женщин.

Не думай, что на долю таких, как ты, робких и впечатлительных, остались только чудные, неуживчивые, прыщавые и косоглазые. Не впадай в крайности. К тебе обязательно придет любовь, которая не меркантильна, как игровой автомат, и не гримасничает, как мартышка. Возможно, она поначалу будет невесела, но в этой печали ты увидишь отражение своей пронзительной надежды: судьба справедлива к тем, кто не дружит с отчаянием. Встреча непременно случится.

Не все ли равно, какая будет новая любовь – застенчивая или дерзкая, полная участия к твоим заботам или безразличная даже к «Войне и миру» Толстого? Это совсем не важно. Ты вновь дебютант в науке жизни: наберись сил, открой сердце и возведи свою возлюбленную в ранг единственной драгоценности в мире – и сам сделайся хоть чуть счастливее.

У тебя уже достаточный опыт, чтобы не перепутать впечатлительность с любовью. Любовь – это когда ты не просто хочешь видеть эту женщину, а ты хочешь эту женщину.

Воскреси свое сердце для любви, перенеси всю свою искренность на новую женщину, дарованную тебе Господом. Скажи самые искренние слова, даже те, которые ты говорил другой женщине. Не стыдись и не считай себя фальшивкой и лицемером: ты уже создал эти слова, изваял душою. Тогда их не поняли, но ведь они были искренни. Теперь они должны дойти до сердца той, которая станет единственной. А потом непременно и другие слова отыщутся, не более честные, но только ей, только ей предназначенные.

В новой любви всегда необходима плохая память. Забудь обо всем, что было. Освободись от груза воспоминаний. Выходи, срочно выходи из удрученного состояния, переломи духовную тревогу и женись. Сделай собственную жизнь квинтэссенцией привязанности, беспокойся о ней, оберегай, будто она из тончайшего фарфора, из той самой глины, из которой Господь творил земляничных тигров и самое мироздание. Прикорми свое счастье надеждой. Сработай так, чтобы когда-нибудь на твоей могиле была выбита эпитафия: «Он жил и умер влюбленным».

Прав Том Роббинс: «Плотские объятия самодостаточны. Они с легкостью душат биологические нужды, растворяют интеллект, стирают сознание, с успехом перечеркивают голод, усталость, боль, время, голос рассудка, чувство ответственности и совесть». Ты понял, писатель говорил об объятиях любви, которая навсегда.

Любовь – это единственное, что помогает, что ослабляет смирительную рубашку жизни. Любящий – это тот, у кого за спиной мгновение, а перед глазами вечность. А ночь совместности – это святое.

Теперь о грустном. Жизненный пример И. Тургенева подразумевает сделать следующий выбор: в 35–40 лет пора переходить к вегетарианскому образу переживаний – охота, прогулки, эпистолярные жалобы на здоровье и т. д. Среди многочисленных рецептов бегства от старости тургеневский самый гуманный: примириться и по мере убывающих сил продолжать жить, а если сил хватит – то и творить.

Тем, кто утратил ощущение остроты жизни, следует оттачивать остроумие и прислушаться к совету Д. Д. Нейтана: «С возрастом женщины все больше полагаются на косметику, а мужчины – на свое чувство юмора». Знаешь, есть ситуации, когда чувство юмора не спасает. В семейной жизни есть множество обстоятельств, которые затрудняют пресловутое семейное счастье. Есть мужчины, рассуждает Д. Уэстлейк, которые рождены быть рогоносцами, у них судьба такая, у них профиль рогоносцев. Всякий, увидевший такого, готов был биться об заклад, что этот паренек рожден рогоносцем, не потому, что жена ему изменяла, а потому, что таков он был по натуре: «Рога, как и линии руки, предопределены нам, они вырастают не в результате измены, а измена является результатом наличия рогов. Даже холостяки бывают скрытыми рогоносцами и ждут только момента вступления в брак, чтобы стать рогоносцами явными». Посмотри на себя в зеркало, повертись, профиль изучи, а потом интересуйся, почему все так нескладненько в семейной жизни получается.

А теперь тест из Сантьяго Гамбоа. Паренек, проверь себя, насколько ты ответственный, можно ли тебе на полмесяца доверить парочку йоркширских терьеров: «Я человек безответственный и когда ошибаюсь, то первым осознаю причины провала, так как мои проблемы по большей части можно разбить на три группы: а) те, которые решаются сами собой; б) те, у которых нет решения; в) экономические проблемы, которые, в свою очередь, могут относиться к группе а) или к группе б)». Теперь все ясно. Плоховат ты будешь, как ни крути. Терьеров тебе никто не доверит. Исправляйся.

В 35–40 лет наступила пора сделать умеренными свои алкогольные и сладострастные аппетиты. О зловредности водки и слабого пола, то есть о порочности их содружества, которое дает дурную клиническую картину физического и психологического самочувствия человека, предупреждает врач и писатель А. Чехов, который 17 марта 1890 года пишет А. С. Суворину о своем 35-летнем брате Александре: «Не знаю, что делать с Александром. Мало того что он пьет. Это бы ничего, но он еще невылазно погряз в ту обстановку, в которой не пить буквально невозможно. Между нами: супруга его тоже пьет. Серо, скверно, ненастно…

И этого человека чуть ли не с 14 лет тянуло жениться! И всю жизнь занимался только тем, что женился и клялся, что больше никогда не женится».

Эту же тему развивает 35-летний Чехов в рассуждениях о 35-летнем И. И. Левитане. В письме к А. С. Суворину (от 19 января 1895 года) перечисляются обстоятельства, не благоприятствующие сохранению здоровья художника: «Был я у Левитана в мастерской. Это лучший русский пейзажист, но, представьте, уже нет молодости. Пишет уже не молодо, а бравурно. Я думаю, что его истаскали бабы. Эти милые создания дают любовь, а берут у мужчины немного: только молодость. Пейзаж невозможно описать без пафоса, без восторга, а восторг невозможен, когда человек обожрался. Если бы я был художником-пейзажистом, то вел бы жизнь почти аскетическую: употреблял бы раз в год и ел бы раз в день».

Кого-кого, а Чехова в морализме трудно упрекнуть. Писатель знает, о чем говорит. В качестве доказательства небольшая справка об отношении 36—37-летнего Чехова к горячительным напиткам. О художнике Сухове, к примеру, он сообщает: «Это мужчина 30 лет, очень добрый, смирный, интеллигентный и нескучный. Один недостаток: не пьет даже перед ужином. А непьющий мужчина, по-моему, мужчина не вполне». Казалось бы, перспективная тема жизни намечена. Однако жизнь корректирует любую аксиому. Метрика убывания чеховского задора такова.

А. П. Чехов – Е. М. Шавровой-Юст (от 28 апреля 1896 года): «Бррр! Холодно чертовски. Дует лютый норд-ост. А вина нет, нечего пить. В одном заштатном городе полицейский надзиратель сказал мне: «Хорош наш город, только любить здесь нечего!» Так и я скажу: хорошо в деревне жить, только в дурную погоду пить нечего!»

А. П. Чехов – А. С. Киселеву (от 5 июля 1896 года): «Если будет хорош сентябрь, то приеду уж в сентябре. Водку я пью, но по-прежнему не могу выпить больше трех рюмок. Курить бросил».

А. П. Чехов – А. С. Суворину (от 29 сентября 1896 года): «…кровохарканье, должно быть, оттого, что попал с юга на север, а не наоборот. Теперь ничего, но скучно, потому что нельзя ничего пить. Лень одолела, не хочется работать. В Феодосии я страшно избаловался».

А. П. Чехов – А. С. Суворину (от 1 апреля 1897 года): «Бросаю все уездные должности, покупаю халат, буду греться на солнце и много есть. Велят мне есть шесть раз в день и возмущаются, находя, что я ем очень мало. Запрещено много говорить, плавать и проч., и проч.

Кроме легких, все мои органы найдены здоровыми… что у меня иногда по вечерам бывает импотенция, я скрыл от докторов.

До сих пор мне казалось, что я пил именно столько, сколько было не вредно; теперь же на поверку выходит, что я пил меньше того, чем имел право пить. Какая жалость!»

Тридцатипятилетний, прислушайся к совету и не злоупотребляй бражными удовольствиями.

Однажды ты прочитаешь антиалкогольную лекцию Тома Роббинса: «Алкоголь – он вроде тех хищников, что пожирают собственных детенышей. Крепкие напитки на первых порах порождают целые выводки озарений, идей и развеселых шуток. Но если не согнать вместе этих игривых и смышленых щенят и не увести их от матери, если позволить им остаться в ее логове с наступлением послеродовой депрессии (иначе говоря, если выпить больше определенного предела), мать обрушится на них и сжует либо заглотит живьем и в своей темной утробе превратит в дерьмо». Прочитаешь такое, а потом, внезапно впав в тоску, залпом опустошишь стакан виски.

Очевидно, если прислушаться к тому же Тому Роббинсу, Господь создал спиртные напитки и блюзы только для того, чтобы нас утешить, но знаешь, в алкогольном баловстве есть нечто шерстистое, мохнатое и гнусное.

Ну что тебе сказать, раздолбай натуральный, форменный андроид, неорганизованный тормоз, увесистый дебил, нехилый дегенерат, шизанутый удод, киборг невразумительный, отвратительный монстряга, недоразвитый параноик, тошнотворный долбанутик, тупая невменяйка, скунс никчемный, убогий недомерок и т. д. Слушай: это какое-то ублюдство отдаваться алкоголю.

Тебе надо банально сосредоточиться на том, чтобы изменить себя изнутри.

Быть требовательным к самому себе – значит заинтересовать людей и воспитать свою волю.

Стань чуть более дипломатичным, не следует торопиться с категоричными оценками. В сердцах можно такое сказать, что потом будет стыдно и неуютно. Предупреждая собственную поспешность, вспоминай дневниковую запись Л. Н. Толстого (от 22 июля 1857 года): «Встал в шесть, выкупался. Собаки все нет – злился, пошел к водопаду. Ненормальное, ничего не говорящее зрелище».

Снова обратимся к классику. Л. Н. Толстой (дневниковая запись от 17 сентября 1855 года) предлагает такой выход из кризиса: «Несмотря на первую минуту злобы, в которую я обещался не брать пера в руки, все-таки единственное, главное и преобладающее над всеми другими наклонностями и занятиями должна быть литература. Моя цель – литературная слава. Добро, которое я могу сделать своими сочиненьями». Следует признать, что рецепт не для всех. И все же, кому есть что сказать миру, почему бы не поторопиться, но без насилия над самим собой.

Впрочем, к советам Толстого следует относиться с осторожностью. Есть обстоятельства, которые великому писателю были неизвестны, и одно из самых важных: не все молодые люди наделены таким же талантом и здоровьем.

Размышления Ф. Й. Кафки могут быть прочитаны как предостережение беречь телесные силы, лимитированные природой: «Бесспорно, что главным препятствием к успеху является мое физическое состояние. С таким телом ничего не добьешься. Я должен буду свыкнуться с его постоянной несостоятельностью».

В этом возрастном диапазоне обостряются конфликты во всех сферах жизни, особенно в семейной. В 37 лет приходит осознание середины жизни. Позади 7–8, 14–16 лет супружества, наступает пик разводов. Для того чтобы сохранить семью, нужно сформулировать и развить чувство взаимной цели, попытаться вспомнить, за что ты некогда полюбил свою жену, и часть ее недостатков переписать на свой лицевой счет.

У кого-то уже выросли дети. Иногда тебе кажется, что твое потомство могло бы испугать маркиза де Сада. Иной раз со всей очевидностью осознаешь, что полтора десятка лет тому назад тебе и твоей жене была чужда жалость к человечеству и вы не отказались от мысли завести детей. Попытайся смиренно относиться к происходящему. Усвой навсегда: продвижение по лестнице семейного благополучия обеспечивается духовными затратами и длительным стажем терпения.

Поверь, все поспешное продиктовано злобой и жестокосердием. Надейся, что когда-нибудь все как-нибудь уладится. Сейчас тебя объял жизненный жанр, в котором лет 20 тому назад ты чувствовал себя прекрасно. Вспомни, сколько переживаний ты сам доставил родителям.

В этом возрасте по-новому прочитываются классические произведения. Внимание акцентируется уже не на любовной интриге, а на конфликте отцов и детей. Раньше не покидало ощущение, что отцы – это седовласые старцы, а дети – пышущие первой любовью кудрявые блондины, романтические мечтатели. Теперь и ты превратился в оппонента всего мечтательного.

Пойми, сейчас жизнь мстит тебе за отроческое несогласие со старшим поколением. Твои дети убеждены, что именно им даровано судьбою осуществить утопический проект уникального, ни на что не похожего существования. Тщетны твои увещевания. Дети подозревают, что ты даже целоваться не умеешь. Все повторяется. Теперь на примере твоего жизненного случая. Нынче жизнь расправляется с тобою с той же категоричностью, с какой ты некогда отрицал ценности родительского мира, казавшиеся тебе ничтожными и банальными. Теперь твои дети платят тебе той же монетой, которой ты раньше расплачивался со своими родителями. Сейчас новое поколение сомневается в истинности накопленного тобою опыта.

Данная ситуация со всей обостренностью подсказывает тебе: следует искать сотрудничества с детьми. Это сложно. Будь мудр, деликатен, насколько сможешь, откажись от желания отстоять свою неповторимую правоту. На секунду допусти, что у твоих детей она неповторимей. Ужаснись, но допусти их правоту. Им претит нескончаемое бранчливое жужжание и интеллектуальная рутина попечения, они ценят парадоксализм оценок, неожиданность рекомендаций, смелость ума. Им хотелось бы видеть в качестве родителей Джонни Деппа и Мадонну.

Посмотри в зеркало, смиренно прими происходящее и обратись за помощью к своим родителям. Никакой голливудский красавчик не сравнится в мудрости с пожилыми людьми, давно переставшими бороться с миром. Лучше старческой добротой избаловать детей, чем ожесточить твоими непомерными требованиями. Об этом рассуждает Гёте в одном из писем: «Я занят воспитанием моего внука. Оно состоит в том, что я позволяю ему делать решительно все, что ему заблагорассудится, и надеюсь таким образом образовать его прежде, чем вернутся родители».

Руководствуйся и мыслью Н. В. Гоголя в пересказе С. Т. Аксакова: «Но горе, если бы не было стариков. У молодого слишком много любви к тому, что восхитило его; а где жаркая и сильная любовь, там уже невольное пристрастие. Старик прежде глядит очами рассудка, чем чувства, и чем меньше подвигнуто его чувство, тем ясней его рассудок и может сказать всегда частную, по-видимому, маловажную и простую, но тем не менее истинную правду».

Это касается уже тебя самого: позаботься о родителях. Будь кропотлив, устраняя собственные недостатки того возраста, когда ты был ровесником своих детей. Твои родители нуждаются в доверительности, помощи и совете. Поторопись дать им все это, поторопись – в жизни всякое случается.

Накануне сорокалетия придут тебе на ум всякие дурацкие мысли из Тома Роббинса: «Если Вселенная и впрямь расширяется, видать, кто-то ее преследует, не иначе». Ты даже на время почувствуешь себя доморощенным Нероном: «Дом охвачен пламенем, зато какой вид в окне». Но все это покажется чем-то заученным давным-давно в рамках школьного курса литературы, все эти глупости можно повторить не больше одного раза, от силы двух, независимо от мастерства исполнения.

Все намного проще и трагичнее: «Ковбои любят повторять: «Пока не сломается, не чини». Ломается-то всегда, вот только чинить мы не умеем. С другой стороны, ломаться особо нечему, и что, спрашивается, мы воображаем, что чиним?»

Наконец-то ты хоть что-то понял. А понял ты следующее: пора переходить в другую возрастную лигу. За день до сорокалетия возьми книжку Тибора Фишера и узнай, каким ты стал, что было, что ожидает, чем сердце не
успокоится: «В юности все кажется проще. Ты рассуждаешь примерно так: вот когда закончу школу, все будет просто отлично. Когда что-то получится с этой девчонкой, все будет отлично. Когда я получу эту работу, все будет отлично. Когда я женюсь, все будет отлично. А в итоге все плохо. Я давно пытаюсь понять, в чем тут дело. Почему так происходит? Это что, невезение? Или общее правило, о котором мне не удосужились рассказать? Какую я пропустил страницу в руководстве «Как жить»? Почему у меня все не так, как должно быть? Может быть, дело во мне? Может, я делаю что-то неправильно? Или я слишком ленив? Я не знаю. И уже начинаю всерьез опасаться, что никогда не узнаю.

Остается одно: запастись терпением и ждать подходящего случая. Действие – это всего лишь ускоренное ожидание. И тут уже ничего не поделаешь».

Запасайся терпением и жди. Прислушайся к предупреждению: ты еще не испытал всю мерзостную остроту ощущения возраста и только коготком увяз в хляби страданий. По геологическим меркам человеческого возраста, прожитые годы, поверь, не более чем ничего.

Тебе недостает четкости, силы и завершенности. Если не изменишься, то при встрече с самим собой через пять лет ты себя возненавидишь. Стань сосредоточенным как музыкант, играющий на ударных. Не утомляйся в сопротивлении самому себе, обстоятельствам и трансцендентным страхам. Не утрачивай брезгливости по отношению к пошлости, дурным женщинам и подлости. Торопись повернуть судьбу. Если ты этого не сделаешь, то очень скоро жизнь покажет тебе свое исподнее, и ты превратишься в «экзистенциального печальника».

Измерение уровня самоактуализации: жизнь как образовательное учреждение

Когда юноша клянется совершить подвиг во имя любви, это не означает, что он готов стать знатным куроводом, закончить школу без троек, написать диссертацию или жениться. Нет, он просто жаждет эффектно и окончательно распорядиться жизнью, а не быть знатным куроводом.

В 30 лет мужчина – кочевник-овцевод, защитивший диссертацию.

Мужчины в сорок – это какое-то совокупное кочевье куроводов, ремесленников и овцеводов. И все они растеряны, и все хотят закончить школу жизни без троек. Но пора защищать докторские на тему: «Как детям закончить школу без троек».

В 50 лет мужчина – хвастливый куровод-овцевод, которому боязно рисковать здоровьем. Наступает пора сдавать выпускные любовные экзамены. Сколько ни старайся, жизнь в графе «любовь» поставит тройку. И то из сострадания.

Экзистенциальный печальник (40–45)
Для самопроверки: самопрезентация

Юноша любит похвалиться в разговоре с товарищем, что за завтраком случайно выпил три стакана коньяку, перепутав его с чаем.

В 30 лет как-то не очень бодро вспоминают фальшивые истории о гомерических любовных победах.

40-летний занимается эскалацией тоски и обижается, когда ему сообщают, что мировую печаль не он придумал.

После любовного поражения 50-летнему следует отправиться куда-нибудь на Север, чтобы оптимистически констатировать: черные дни сменились белыми ночами.

Ключевые слова и понятия. Эскиз к портрету

Календарная цикличность возрастных печалей и радостей напоминает земледельческие работы: весенние труды землепашца, обещающие добрые всходы, иногда реденько пробиваются чахлыми былинками, а случается – угнетаются дурной погодой. Поэтому надобно печалиться, но принимать любой урожай как должное.

Каждая дата индивидуальной биографии символична.

Каждый возраст открывает, казалось бы, уже изведанный космос. Заново открывает. О возрасте знают все понемногу, но никто не знает всего.

В 40 лет жизнь наглядно показывает уместность самоограничения: само понятие экзистенции сжимается до кавычек социального статуса и с трудом подавляемых комплексов.

Со здоровьем не совсем ладненько. Т. Фишер авторитетно свидетельствует: «Врачи не любят возиться с пациентами в возрасте: все равно старость уже не лечится. Когда тебе нет тридцати и ты приходишь к врачу с жалобами на неважное самочувствие – то есть на что-то не столь очевидное, как сломанная нога, – тебе говорят, что это вирус: «Лежите в постели, пейте лекарство». А после сорока все валят на возраст. («А чего вы хотели? Вы уже вышли на финишную прямую»)».

Скулеж и визг страстей утих. Обострившееся чувство тишины. Что это? Почему все молчит? Просто любовные сирены замолкают при твоем приближении. Или того хуже: именно в 40 лет со всей обостренностью осознается мысль: как разрушает чувство, которое переполняет нас, как непосильна бывает для нас любовь, которую испытывает к нам кто-то.

Не важно, кем ты стал, хотя бы по причине, на которую указывает герой А. Мёрдок: «Любого человека, даже самого великого, ничего не стоит сломить, спасения нет ни для кого». Печально и другое: ощущение мрачной неизбежности завтрашнего дня. Дж. Конрад приурочивает кризис жизни к 40-летию: «Наступает пора, когда человек замечает впереди мрачный рубеж, предупреждающий его о том, что первая молодость безвозвратно ушла».

Мужчина не понаслышке познает высокую цену мысли А. Моруа: «Любовь начинается с великих чувств, а кончается мелкими сварами». Эта банальная фраза неожиданно обретает глубокий смысл. Тем более что в голове свербит анонимный или тобою самим созданный афоризм: «Каждый юноша мечтает добыть женщину. Каждый сорокалетний не знает, как от нее избавиться».

Не торопись ни во что вникать: твоя задача выжить, а потом разобраться что к чему.

Надо совершенствоваться, чтобы не казаться самому себе скверно помещенным в жизнь человеческим капиталом. Наступила пора привести себя в порядок.

Присвоение возрастного индекса. Личное дело № 40—45

Отсутствует единое мнение относительно интересующего возраста. Наука и культура предлагают самые противоречивые размышления. Начнем с обидного. Дж. Бернард Шоу в работе 1903 года «О правилах революционера» писал: «Каждый человек старше сорока – негодяй». Ф. Достоевский в «Записках из подполья» выразился еще радикальнее: «Дальше сорока лет жить неприлично, пошло, безнравственно! Кто живет дольше сорока лет – дураки и негодяи».

Смягчим разоблачительный пафос классиков размышлениями психологов. Американский писатель Б. Фрид так определяет кризис сорокалетия: «Это время, когда все прежние достижения теряют смысл: все становится серым, высыхает или успокаивается». А по мнению психолога У. Питкина (следует отметить, завидного оптимиста), человек, не достигший 40 лет, ничего собой не представляет. Он мало прожил, не проанализировал свой опыт и не сделал соответствующих выводов.

В сорок принято подводить очередные итоги прожитого. Какими бы они красивыми ни были, они в равной степени порадуют и удручат. Вспоминается горькая мудрость Ф. Ницше: «Когда ты будешь у цели своей, на высоте своей, ты споткнешься». Споткнешься не от того, что обманут ноги. Ты преуспел, ты достиг своих целей, но ты споткнешься о правдивость непроговоренного: потребность в борьбе окажется ценнее результатов. Логика завершенного на этом этапе жизненного проекта, быть может, склонит к наслаждению, но анализ, даже самый поверхностный обзор механизмов формулирования этой логики, засвидетельствует случайность обретенного.

По Ницше, если строптивец не желает идти, как ему предписывает судьба, она тащит его силком.

Герой Дж. Кэрри размышляет: «Спиноза … умер в сорок лет, надышавшись стекольной пыли. Не очень это полезно для здоровья – шлифовать линзы». Кстати, не очень полезно для здоровья доживать до сорока лет. Кстати, очень дурная мысль…

Нет сомнения, есть чем гордиться – что-то да претворится в жизнь, однако катастрофическая алогичность композиции свершений куда более масштабна, чем объем преуспевания. И речь даже не идет о вынужденных компромиссах. Нагота истины в ином: человек пришел не туда, куда указывал точно рассчитанный им самим план. Итоги случились наперекор индивидуальной воле. Результаты убедительны, мускулисты и красивы, но они прячут самого человека в фигуре повторяемости. Ты жил, подчиняясь законам дня, а теперь хочешь на основании логики прожитой повседневности выстроить убедительную концепцию самого себя, не случайную, философски выверенную. Вот она, неотвратимая истина, обустроенная по законам метрики беспорядочного сочленения аморфного и волевого. Здесь должно прозвучать что-нибудь из Сартра. И все же лучше вспомнить исповедь одного из 40-летних горьковских героев: «Я, знаете, раньше хорошо спал. А теперь – лежу, вытаращив очи, и мечтаю, как влюбленный студент, да еще с первого курса… Хочется мне что-то сделать… эдакое, знаете, геройское… А что? Не могу догадаться… И все кажется мне: идет по реке лед, а на льдине поросенок сидит, такой маленький, рыжий порося, и верещит, верещит! И вот я бросаюсь к нему, проваливаюсь в воду… и – спасаю порося! А оно – никому не нужно! И – такая досада! – приходится мне одному того спасенного поросенка с хреном съесть…»

Какой-нибудь четырнадцатилетний подросток, к примеру герой С. Таунсенд, приглядевшись к папаше, с недоумением запишет в дневнике: «Почему мой отец в свой сорок один год выглядит таким старым по сравнению с президентом Рейганом, которому семьдесят? У отца нет ни работы, ни забот, и все равно вид у него замученный. Бедный президент Рейган отвечает за безопасность всего земного шара, но он всегда улыбается и выглядит веселым. Ничего не понимаю».

Из исповеди 42-летнего героя Т. Фишера: «Пункт первый из списка плачевных фактов: я ничего не умею. Вообще ничего. Я уже слишком стар, чтобы торговать своим телом. У меня недостаточно знаний, чтобы заниматься интеллектуальным трудом. Даже в разнорабочие я не гожусь. То есть я бы, наверное, справился худо-бедно… но в этой сфере все уже занято гаитянами, кубинцами и прочими нелегальными иммигрантами, а по сравнению с ними я уж точно неконкурентоспособен.

Может быть, я скажу очевидную вещь, но одна из причин, по которой я никогда не добивался успеха, заключается в том, что я никогда не рвался в первые ряды. Да, я хотел быть богатым и преуспевающим человеком. А кто не хочет?! Но для того чтобы добиться успеха, его надо как-то добиваться, а я не сделал вообще ничего, чтобы ухватить свою толстую плитку шоколада.

Кусок сыра был не больше, чем требуется по размерам, указанным в инструкции к мышеловке».

Что же, при таком освещении мужчина смотрится как плод инцеста. Чувствует он себя, будто в трусах с чужого, слишком маленького плеча. В дополнение к нарисованной картине мужчине еще не хватает нажраться чего-нибудь несвежего и пукнуть. Вот будет кардинальный и окончательный конфуз! Ведь окружающие, как известно, очень чувствительны к такого рода самовыражению, потому что сами святые.

Человек в этом возрасте перестает воспринимать себя точкой пересечения титанических страстей мира. Здоровье прекращает быть бесперебойным – мужской тонус начинает подводить и становится прерывистым. Аполлон гневается, Дионис хихикает. Система страсти – готовность реализовать себя в любом любовном случае – после сорока начинает рассыпаться. Мужчина уже не в состоянии прогнозировать свою сексуальную вероятность, прописанную теперь в жанре гадательности и неизобразимости. Если раньше все зависело от желания, то теперь следует учитывать многообразные обстоятельства, среди которых нелишни порывы ветра и какой-нибудь вектор искривления меридианов призрачной самооценки в структуре тела, обремененного опытом поражений и усталости.

До сорока любовное приключение было подобно подарку, который жизнь нередко подсовывала человеку, и он мог распорядиться этой возможностью по своему усмотрению. Физическое состояние юного мужчины подразумевало нескромный интерес относительно особ противоположного пола. Оборотные физические средства были подкреплены уставным капиталом молодости и здоровья. Мужчина в 40 лет воспринимает всякую любовную возможность с оглядкой на самовольную репрессивность правоохранительной телесности – именно последняя артикулирует собственную пунктуацию в сексуальном законодательстве. Сорокалетний в результате пользуется любовной возможностью только в том случае, когда телу заблагорассудится дать этот шанс.

Обратимся к теме, не менее печальной. В 40 лет обнаруживается, что индивидуальный, самим тобой составленный путеводитель по жизни выдержал уже миллионное издание и протерт на сгибах. Жизнь настоятельно заявляет свой самый стойкий жанр – хоровод. А в нем все неистовые порывы и демонстрации субъективности обречены на фигуру повторения. Грядущее намекает на то, что успехи будут еще более успешными, победы станут победнее, но распознать в них свою самость потребует титанического труда, на который человек с каждым прожитым годом оказывается все менее способен.

Сорокалетний герой М. Горького признается: «Я устаю и… распускаюсь, и не могу удерживать мои нервы… и вот создается это адское положение…» Психиатр из радикалов в этом клиническом случае может дать мужчине добрый совет: лет на пять воздержаться от общения с самим собой.

Ловушки возраста

В 40–45 лет семейные привязанности подвергаются жесточайшему испытанию. Одна из причин – несовпадение пиков парабол социального престижа у жены и мужа. Статистика показывает, что рост частоты психических депрессий у мужчин случается в 40 лет. У женщин невротические осложнения начинаются обычно несколько раньше. Мужчина находится на вершине пика престижности, а у жены точка взлета миновала. Результат: разная степень неудовлетворенности жизнью.

Физиология твоей сексуальной жизни под натиском вредных привычек и в соответствии с естественным процессом старения снижается. Остается сильным стремление к самоусовершенствованию. Продолжение активной жизни нуждается в мощных внешних стимулах.

Верхний уровень возрастной вертикали твоего окружения начинает редеть. Обостряется ощущение необратимости времени и понимание, что жизнь – это упражнения в вычитании. Новые знакомства не компенсируют удары судьбы. Умирают близкие и родные. Никого не обошла разящая рука природы. Но ты не готов к такому повороту судьбы. Есть вещи, к которым человек никогда не готов. Ты не исключение, и тебе не удастся осмыслить потери, перевести их на логический язык закона природной прерывности.

О тех, кого десница судьбы пока еще не покарала. Слава богу, родители живы, тебя подстерегает иной повод для жесточайшего кризиса. Родители стали стары и сентиментальны и уже не могут претендовать на роль мудрых советчиков. Более того, тебе приходится взвалить на свои плечи заботы и труды, которые раньше несли старшие поколения. Теперь ты обязан попечительствовать, брать на себя ответственность и за старых, и за малых. Готов ли ты к этому, хотел ли ты этого – тебя никто не спросит. Знай, ты стал главой семьи; права твои ничтожны, обязанности – безграничны: советовать, заботиться, уговаривать, внушать, лечить, спасать. Готовься выполнять всю грязную работу по обустройству жизни тех, кто тебя окружает. Не жди похвалы. Сверни клубочком свое эго и положи на него что-нибудь потяжелее. Пришел и твой черед отблагодарить родителей за труды воспитания.

Взглянем с высоты возраста вниз. От представителей нижнего уровня этой вертикали также не следует ожидать милости. Дети взрослеют и заявляют свои права на то, что раньше принадлежало только тебе. Строптивые, они начинают изрекать мысли, смешные и ничтожные для тебя, перечеркивающие опыт всей твоей жизни. Ты сам когда-то, лет 20 тому назад, обрушивал на родителей такие же черствые и тяжелые слова. Теперь настала и твоя очередь испытать свое горе от неокрепшего и наглого ума.

Твой жизненный горизонт, поверь К. Юнгу, расширился до такой степени, что достиг «кульминационного пункта в проблемном состоянии». И теперь ты начал бороться против дальнейшего расширения. Настала пора соотнести себя, каким ты стал, с тем, каким ты себя видел. К. Юнг, размышляя о стойкости детских иллюзий, предположений и эгоистических привычек, пробирающихся в зрелый возраст, отмечал: «И точно так же обстоит дело с теми идеалами, убеждениями, руководящими идеями и установками, которые в период молодости выводят нас в люди, ради чего мы боремся, страдаем, одерживаем победы; они срастаются с нашим собственным бытием, а мы превращаемся в них и, само собой разумеется, стремимся сохранить их навсегда, совсем как молодой человек, утверждающий свое «я» вопреки всему миру, а зачастую – и самому себе».

В зрелом возрасте каждый противится мысли, что истек срок годности некогда сформулированным мечтам и планам, и упускает из виду существенное обстоятельство: к 40–50 годам, по К. Юнгу, «социальная цель достигается только ценою сужения личности. Много, ох как много сторон жизни, которые вовсе не зря были изведаны, лежат в чулане среди пыльных воспоминаний; но временами и они вспыхивают раскаленными углями под серой золой».

Скорбные даты

В 40 умерли Эдгар По, Джек Лондон, Исаак Левитан, Александр Блок.

В возрасте 40 лет убит Малколм Икс.

Девятого октября 2004 года битломаны, выросшие на песнях своих кумиров, отметили день рождения Джона Леннона. Песня Пола Маккартни «When I'm sixty four» («Когда мне будет шестьдесят четыре») стала главной темой на 64-м дне рождения Леннона, хотя ее автором был не Джон, а шестнадцатилетний Пол Маккартни:

When I get older losing my hair,

Many years from now.

Will you still be sending me a valentine

Birthday greetings bottle of wine.

If I'd been out till quarter to three

Would you lock the door,

Will you still need me, will you still feed me,

When I'm sixty-four…

В тексте песни речь идет о брачном объявлении, в котором молодой человек спрашивал у возлюбленной: «Через много лет, когда мне будет шестьдесят четыре и я потеряю свои волосы, буду ли я нужен тебе по-прежнему?..»

Джон Леннон не дожил до этого возраста 24 года.

Сорок один год прожил английский историк и социолог Генри Томас Бокль, известный нашему читателю по пьесе Горького «На дне»: «А вы читали Бокля?»

Николай Васильевич Гоголь, Модест Петрович Мусоргский, Ван Дейк, Сёрен Кьеркегор, французский философ Жюльен Офре Ламетри, английский писатель и моралист Антони Эшли Купер Шафтсбери, французский писатель Пьер Алексис Пон-сон дю Террайль, русский литературный критик и поэт Аполлон Григорьев, актер и поэт Владимир Высоцкий покидают наш мир в 42 года.

Ги де Мопассан и Александр Николаевич Скрябин прожили 43 года.

Антон Павлович Чехов и Роберт Льюис Стивенсон умирают в возрасте 44 лет.

Сколько осталось жить.

А. П. Чехов – О. Л. Книппер (от 2 января 1901 года): «Целую тебе обе руки, все десять пальцев, лоб и желаю и счастья, и покоя, и побольше любви, которая продолжалась бы подольше, этак лет пятнадцать. Как ты думаешь, может быть такая любовь? У меня может, а у тебя нет. Я тебя обнимаю, как бы ни было…»

Третьего августа 1901 года А. П. Чехов пишет завещание.

А. П. Чехов – О. Л. Книппер-Чеховой (от 3 января 1902 года): «Ведь я написал уже 11 томов, шутка сказать. Когда мне будет 45 лет, тогда напишу еще 20 томов. Не сердись, дуся, жена моя!»

А. П. Чехов – О. Л. Книппер-Чеховой (от 9 января 1903 года): «Да и не надо все-таки забывать, что когда зашла речь о продаже Марксу моих сочинений, то у меня не было гроша медного, я был должен Суворину, издавался при этом премерзко, а главное, собирался умирать и хотел привести свои дела хотя бы в кое-какой порядок».

А. П. Чехов – О. Л. Книппер-Чеховой (от 11 января 1903 года): «Пусть твой муж поболтается еще годика два, а потом он опять засядет и напишет, к ужасу Маркса, томов пятнадцать».

А. П. Чехов – О. Л. Книппер-Чеховой (от 24 января 1903 года): «Нам с тобой осталось немного пожить, молодость пройдет через 2–3 года (если только можно назвать еще молодостью), надо же поторопиться, напрячь все свое уменье, чтобы вышло что-нибудь».

А. П. Чехов – М. П. Алексеевой (Лилиной) (от 11 февраля 1903 года): «Мне почему-то начинает казаться, что года через три-четыре новые пьесы уже надоедят и публика захочет вообще не нового, а литературного репертуара. Быть может, я и ошибаюсь».

А. П. Чехов – Н. П. Кондакову (от 26 января 1904 года): «…лучше всего арендовать у удельного ведомства на 99 лет десятин десять, на реке или где-нибудь у озера».

Сколько Чехову осталось жить? Почти нисколько – писатель у

мер в 1904 году.

Б. Л. Пастернак – О. Г. Петровской-Силловой (от 22 февраля 1935 года): «Мне надо было бы еще прожить лет восемь-девять, до Женичкина совершеннолетия: вот отчего, хотя и робко, и поплевывая, чтобы не сглазить, я пробую заглядывать вперед. Я остался таким же, как был. Весь я (…). Только это – я, и жаль, что это нельзя вписать в паспорт, вместо возраста, еврея и прочего – вещей фантастических, спорных, горько-непонятных. Я ни капельки не изменился, но положенье мое морально переменилось к худшему».

Б. Л. Пастернаку судьба отведет еще 25 лет жизни.

Норвежский художник Эдвард Мунк в 44 года попал в сумасшедший дом, где в течение года его лечили от безумия и алкоголизма. Мунк прожил еще 36 трезвых лет, но вместе с грехами исчез его гений.

О смягчении горечи утрат.

Смерть вычитает каждого из нас, а что дает, так это ощущение душевной опустошенности. Слов соболезнования, способных смягчить боль, никто не придумал. И все же…

С. Т. Аксаков, горюя о кончине Н. В. Гоголя, утверждает, что человек не должен умирать, пока его жизненные дела не завершены: «До самого последнего страшного известия я был убежден, что Гоголь не может умереть, не совершив дела, свыше ему предназначенного».

Ф. М. Достоевский в письме к А. Е. Врангелю (от 31 марта/14 апреля 1865 года) рассказывает о чувствах, вызванных смертью жены и брата: «…никак не мог вообразить, до какой степени стало больно и пусто в моей жизни, когда ее засыпали землею. И вот уж год, а чувство всё то же, не уменьшается… Бросился я, схоронив ее, в Петербург, к брату, – он один у меня оставался, но через три месяца умер и он, прохворав всего месяц и слегка, так что кризис, перешедший в смерть, случился почти неожиданно, в три дня.

И вот я остался вдруг один, и стало мне просто страшно. Вся жизнь переломилась разом надвое. В одной половине, которую я перешел, было всё, для чего я жил, а в другой, неизвестной еще половине – всё чуждое, всё новое и ни одного сердца, которое бы могло мне заменить тех обоих. Буквально – мне не для чего оставалось жить. Новые связи делать, новую жизнь выдумывать! Мне противна была даже и мысль об этом. Я тут в первый раз
почувствовал, что их
некем заменить, что я их
только и любил на свете и что новой любви не только не наживешь, да и не надо наживать. Стало всё вокруг меня холодно и пустынно».

Попрощаемся с теми, кто не дожил до 45 лет.

Римский политический деятель, участник заговора против Юлия Цезаря Брут Марк Юний (85–42 до н. э.). Итальянский художник Антонио Корреджо (1489–1534). Ирландский писатель, автор готических романов Роберт Чарльз Мэтьюрин (1782–1824).

Приходно-расходная книга жизни

Стоик Хрисипп начал писать свой «Логикон» в 40 лет, а закончил – в 80 лет.

В 387 году сорокалетний Платон освобождается из рабства, переезжает в Афины и основывает свою знаменитую Академию.

По свидетельству Аристоксена, «когда Пифагору исполнилось сорок лет, он, видя, что тирания Поликрата слишком сурова, чтобы свободный человек мог спокойно переносить ее надзор и деспотизм, уехал в Италию». Указание на 40 лет выявляет стремление античного биографа синхронизировать главное событие из жизни Пифагора с его акме (сорокалетием).

В Средневековье 40 лет считалось еще могучим возрастом. Затем наступал период очень быстрого старения.

Христофор Колумб (1451–1506) в возрасте 41 года открыл Америку.

Стивен Фрай об Эдварде Григе: «В 1883 году Григу исполнилось сорок лет, и норвежское правительство даровало ему пожизненную ренту, обеспечивающую приличный достаток. А стало быть, он может позволить себе немного расслабиться, чем, вероятно, и объясняется то обстоятельство, что почти все лучшие произведения Грига были созданы уже к тридцати трем годам».

Йозеф Гайдн написал «Прощальную симфонию» в возрасте 41 года. «И ведь это была его 45-я симфония, – восхищается С. Фрай, – 45-я! Вы можете в такое поверить? А к концу жизни он этот счет более чем удвоил».

Сорокалетний Джованни Боккаччо завершает работу над «Декамероном». Над этим сборником новелл писатель трудился пять лет.

Никола Буало прожил 75 лет, но с сорока уже не работал.

По утверждению биографов Иммануила Канта, в сорокалетнем возрасте философ намеревался жениться. Но не решился. Пытаясь осмыслить собственную физическую слабость и душевные недуги, сорокалетний Кант пишет «Опыт о болезнях головы».

На пороге сорокалетия Майкл Фарадей открывает явление электромагнитной индукции. Ученый устоял против соблазна перейти работать в промышленность и занимается лабораторными исследованиями, довольствуясь пятью фунтами стерлингов в неделю.

В 40 лет Дениса Ивановича Фонвизина разбивает паралич.

В возрасте 40 лет Александр Дюма посетил в Средиземном море остров Монте-Кристо. Название так понравилось писателю, что он дал его своему роману. В 1844 году из печати выходят романы «Три мушкетера», «Граф Монте-Кристо», «Королева Марго», упрочившие славу 42-летнего писателя.

Луи Пастер на 40-м году жизни прикован к постели параличом.

С 40 лет Лев Толстой страдал тяжелой неврастенией.

Людвиг Фейербах дожил до 68 лет, но основные философские труды опубликовал до 40 лет.

Философ и теоретик искусства Иоганн Готфрид Гердер в 40 лет начинает писать основной труд жизни «Идеи к философии истории человечества».

Талант Генриха Ибсена раскрылся в 40 лет.

До 40 лет Тициан (Тициано Вечеллио) был никому не известным художником.

К 40 годам Джозеф Конрад становится известным.

В России с 1858 года был установлен знак отличия беспорочной службы, который выдавался гражданским лицам за выслугу от 40 лет и выше.

Сорокалетний Савва Морозов страстно влюбляется в актрису Марию Андрееву, известную своими пламенными революционными взглядами. В результате он порывает с женой и принимается субсидировать большевиков и газету «Искра».

«Сорок лет» – подзаголовок романа Горького «Жизнь Клима Самгина».

В возрасте 40 лет автор и герой «Записок из подполья» рассказывает историю своей жизни. По стопам Федора Михайловича Достоевского идет персонаж Айрис Мёрдок. В 41 год Хилари Берд собирается написать «Мемуары человека, живущего под землей».

В. Дубин о Хорхе Луисе Борхесе в возрасте 40 лет: «Следующий и самый, вероятно, болезненный узел – вокруг середины жизни, сорокалетия. Нарастает ощущение безвыходности и исчерпанности окружающего. Умирают бабушка и отец. Борхес как бы проходит через лабиринт смертей, включая попытку самоубийства в 1934 году и опасное ранение в тридцать восьмом, когда он несколько дней находился на самом краю… Он возвращается в себя, повторяя четвертую эклогу Вергилия». Не случайно один из героев Борхеса «разделил все в мире на сорок категорий, или «родов», которые затем делились на «дифференции», а те, в свою очередь, на «виды».

Выход в свет романа «По ком звонит колокол» в 1940 году ознаменовал наступление застоя в карьере сорокалетнего Хемингуэя. Следующее произведение «За рекой, в тени деревьев» выйдет в 1950 году.

Сорокалетнему советскому физику Юлию Борисовичу Харитону поручено создание атомной бомбы.

Луи де Фюнес дебютировал в кино в 1946 году в возрасте 32 лет. Известность актеру пришла только в 40 лет после фильма «Папа, мама, служанка и я».

Согласно теории кармических циклов в возрасте 40–42 лет происходит резкая перестройка организма.

С 23 до 42 лет Роберт Шуман перенес шесть приступов меланхолического угнетения.

Данте Алигьери в 42 года написал первую терцину «Божественной комедии».

Французский писатель Ромен Гари в 42 года: «Как ужасно стареть!» Когда его попытались утешить: «Да, но к этому быстро привыкаешь», он воскликнул: «Ах, если то, что вы говорите, правда, это еще ужаснее!»

Леонардо да Винчи было 43 года, когда он встретился с Моной Лизой.

Сорокачетырехлетний Ромен Гари жалуется близким друзьям, что как писатель ощущает свою невостребованность, а как мужчина – «полную утрату желания секса».

Доска почета

Ф. М. Достоевский – М. М. Достоевскому (от 4 мая 1845 года): «Не понимаю, каким образом этот же самый Вальтер Скотт мог в несколько недель писать такие, вполне оконченные создания, как «Маннеринг», например! Может быть, оттого, что ему было 40 лет».

Франц Кафка записывает притчу: «Четыре друга детства стали в старости учеными талмудистами. Но каждому выпала своя судьба. Один сошел с ума, другой умер, рабби Элиезер в сорок лет стал вольнодумцем, и только старший из них, Акиба, который в сорок лет начал учиться, постиг полное познание».

Александр Дюма в некрологе архитектору Рикару де Монферрану – создателю Исаакиевского собора в Петербурге – писал: «Гилберти, которому поручили ваяние дверей Баптистерия во Флоренции, склонился над ними в 20-летнем возрасте, молодым темноволосым человеком, разогнулся только 60-летним стариком. Монферран провел то же время над своим произведением, 40 лет, почти полвека, более, чем обычная жизнь человека».

Хорхе Вольпи рассказывает: «Альберту Эйнштейну исполнилось сорок. Почти пятнадцать лет прошло со дня публикации в 1905 году статьи ученого-физика об относительности пространства и времени под заголовком «Об электродинамике тел в движении» со знаменитой формулой. Еще около четырех лет минуло со времени окончательной редакции гениальным мыслителем общей теории относительности. И только теперь глобальная значимость его открытия стала понятной и доступной не только специалистам, но всему человечеству. С этого момента Эйнштейн сделался чем-то наподобие оракула, превратился в символ новой эпохи, каждое его слово подхватывали средства массовой информации и разносили по всему свету. Первая мировая война завершилась лишь несколько месяцев назад подписанием Версальского договора, люди начинали жить по-другому. Человечеством овладело ощущение грядущих перемен. Эйнштейн явился словно пророк, несущий спасительное слово Божие и способный чудом решить земные проблемы. Он даже пожаловался (не без чувства удовлетворенного тщеславия) по поводу своей чрезмерной популярности в письме Максу Борну, другу и одному из главных разработчиков теории относительности: «Я похож на волшебника из сказки, который превращает в золото все, к чему прикоснется, только в моем случае вместо золота каждый раз возникает газетная шумиха»».

В возрасте 42 лет Эйнштейн получил Нобелевскую премию.

Матримониальные даты

Тебе сорок лет. Повидал жизнь и думаешь, наверное, что тебя уже ничем не удивить. Так вот все это был детский сад. Теперь предстоит играть в высшей лиге. Давай посмотримся в зеркало и взгрустнем вместе с Тибором Фишером: «Когда тебе сорок, жизнь небогата событиями. Это и есть средний возраст мужчины: меньше волос, больше скаредности».

Совсем недавно после вопроса милиционера «Сексуальная ориентация?» ты автоматически произносил: «Брюнетки! И… блондинки!!», теперь все как-то изменилось. Т. Фишер ставит гадкий диагноз: «Когда ты мужик и тебе восемнадцать, ты только и делаешь, что поедаешь курицу-гриль и совокупляешься со всем, что движется, но когда тебе сорок, ты, в общем, прекрасно обходишься и без секса (есть – хорошо, нет – и не надо)».

Женщина очень противоречивое существо, даже противоречивее мужчины. Вот, например, запись в ее дневнике: «Сегодня под вечер я вышвырнула мужа за дверь. А сейчас пойду, лягу в постель и буду рыдать и страдать. В лучших старомодных традициях». Женщина – это другая реальность, которая выше житейской мудрости, философских аксиом, понимания.

Питер Чейни знает, что говорит: «Как это ни смешно, но любая женщина, какой бы она ни была, заслышав только, что вы от нее без ума, в девяти случаях из десяти поверит вам, ибо все женщины от самого Сотворения мира всегда хотели, чтобы в них влюблялось как можно больше мужчин.

Так всегда получается. Я уже на личном опыте убедился, что, если встретится тебе хорошая, добродетельная женщина (ну, знаете, такая, с которой бы мама хотела тебя познакомить), она обязательно будет носить низкие каблуки и нелепую челку, а говорить станет так высокопарно, что ты вдруг начнешь подумывать, не пройти ли тебе курс поведения за столом, где учат не заглатывать целиком макароны, и прочее. Но если встретишься с порочной девчонкой, то можешь побиться об заклад на свой последний цент – она окажется искусно подкрашенной, и духи у нее будут самого приятного аромата, и туфельки на французских каблучках, и платье будет сидеть на ней как влитое, и говорить она станет таким голосом, что тебе невольно придет в голову мысль о необходимости продолжения своего рода…»

Мужчина, продолжай свой род.

Сыну Авраама Исааку было 40 лет, когда он женился на 20-летней Ревекке. Примерно такая же разница в возрасте была у Вооза и Руфи, Давида и Вирсавии.

У Иоганна Себастьяна Баха было 20 детей. Еще раз по слогам: двад-цать де-тей!

В 1839 году сорокалетний Карл Брюллов венчался с дочерью рижского бургомистра Эмилией Тимм. Семейная жизнь длилась ровно месяц, после чего супруги бежали друг от друга.

Просьба 42-летнего Ромена Гари: «Послушайте меня и, главное, не прерывайте. Вы дадите мне ответ через неделю. Согласились бы вы родить мне ребенка? Я все возьму на себя, все оплачу. Я обещал маме, что у меня будет сын».

Пример Чехова: «….чувствую старость… хочу жениться».

А. П. Чехов – А. Ф. Марксу (от 16 ноября 1900 года): «Вы слышали, что я женюсь? Это неправда. Я уезжаю в Африку, к крокодилам».

А. П.Чехов – И. А. Бунину (от 14 марта 1901 года): «Милый Иван Алексеевич! Поживаю я недурно, так себе, чувствую старость. Впрочем, хочу жениться».

А. П. Чехов – О. Л. Книппер (от 16 марта 1901 года): «Я литературу совсем бросил, а когда женюсь на тебе, то велю тебе бросить театр, и будем вместе жить, как плантаторы. Не хочешь? Ну ладно, поиграй еще годочков пять, а там видно будет».

А. П. Чехов – И. А. Бунину (от 25 марта 1901 года): «Приезжайте, сделайте такую милость! Жениться я раздумал, не желаю, но все же если Вам покажется в Ялте скучно, то я, так и быть уж, пожалуй, женюсь».

А. П. Чехов – О. Л. Книппер (от 26 апреля 1901 года): «Если ты дашь слово, что ни одна душа в Москве не будет знать о нашей свадьбе до тех пор, пока она не совершится, то я повенчаюсь с тобой хоть в день приезда. Ужасно почему-то боюсь венчания и поздравлений, и шампанского, которое нужно держать в руке и при этом неопределенно улыбаться. Из церкви укатить бы не домой, а прямо в Звенигород. Или повенчаться в Звенигороде. Подумай, подумай, дуся! Ведь ты, говорят, умная».

А. П. Чехов – М. П. Чеховой (от 2 июня 1901 года): «О том, что я женился, ты уже знаешь. Думаю, что сей мой поступок нисколько не изменит моей жизни и той обстановки, в какой я до сих пор пребывал. Мать, наверное, говорит уже бог знает что, но скажи ей, что перемен не будет решительно никаких, все останется по-старому. Буду жить так, как жил до сих пор, и мать тоже; и к тебе у меня останутся отношения неизменно теплыми и хорошими, какими были до сих пор».

А. П. Чехов – М. П. Чеховой (от 4 июня 1901 года): «Милая Маша, твое письмо, в котором ты советуешь мне не жениться, прислано мне сюда из Москвы вчера. Не знаю, ошибся я или нет, но женился я главным образом из того соображения, что, во-первых, мне теперь более 40 лет, во-вторых, у Ольги добродетельная родня и, в третьих, если понадобится разойтись с ней, то я разойдусь ничтоже сумняся, как будто и не женился, ведь она самостоятельный человек и живет на свои средства. Затем важно соображение, что эта женитьба нисколько не изменила образа жизни ни моего, ни тех, кто жил и живет около меня. Все, решительно все останется так, как было, и я в Ялте по-прежнему буду проживать один».

А. П. Чехов – В. М. Соболевскому (от 9 июня 1901 года): «Ну-с, а я вдруг взял и женился. К этому своему новому состоянию, т. е. к лишению некоторых прав и преимуществ, я уже привык, или почти привык, и чувствую себя хорошо. Жена моя очень порядочный и неглупый человек, и добрая душа».

А. П. Чехов – О. Л. Книппер-Чеховой (от 2 ноября 1901 года): «Я живу, как монах, и одна ты только снишься мне. Хотя в 40 лет и стыдно объясняться в любви, но все же не могу удержаться, собака, чтобы еще раз не сказать тебе, что я люблю тебя глубоко и нежно. Целую тебя, обнимаю и прижимаю тебя к себе. Будь здорова, счастлива, весела!»

А. П. Чехов – С. А. Петрову (епископу Сергию) (от 24 сентября 1902 года): «Вот, кажется, и все. Если случится Вам быть в Москве, то дайте мне знать, прошу Вас, а то этак мы не увидимся до 70 лет».

А. П. Чехов – О. Л. Книппер-Чеховой (от 9 апреля 1903 года): «Весна настоящая, все уже отцвело. Бунин уехал в Одессу, Федоров – тоже. Горький здесь. Куприн уехал, стосковался по жене. И зачем это люди женятся!!».

Сорокатрехлетний Чехов – сорокасемилетнему Кигну (Дедлову) (от 10 ноября 1903 года): «Будьте здоровы и счастливы. Вы не женаты? Отчего? – извините за вопрос. Года 2–3 назад я женился, и очень рад; мне кажется, что жизнь моя изменилась к лучшему. То, что пишут обыкновенно про брачную жизнь, совершеннейшее вранье».

Жениться необходимо хотя бы для того, чтобы тебе не чувствовать свою ущербность и не выносить уколов раздражительности, как герой А. Мёрдок: «Я не выношу манеру женатых людей (быть может, неосознанную) – изображать из себя не только более счастливых, но в каком-то отношении и более нравственных индивидуумов, чем вы. Это им тем легче дается, что человек неженатый склонен рассматривать каждый брак как счастливый, если ему не приходится удостовериться в противном».

Очень печальные мысли

Все гадко-печальное, о чем говорит литература, – о тебе, сорокалетний. Что же, пришлось вновь пройти очередной круг любовных унижений. Ты был искренен, велеречив, слишком риторичен, пугающе откровенен. Ты говорил красиво, но тебя перебивали. Еще чуть-чуть, и ты был готов сорваться на раздражение: «Па-апрашу не мешать оратору». Маленький любовный митинг закончился торжеством слушательницы и разгоном демонстранта.

Полицейское предупреждение молодому донжуану, пришедшему на свидание: «Держите руки на видном месте» – явно произнесено не для 40-летнего собрата. Будь где-нибудь рядом немолодой блюститель порядка, он при виде 20-летней и 40-летнего соблазнителя в сердцах махнул бы рукой и прослезился при виде мучений своего ровесника.

Срок годности жизненных лекарств просрочен, и весь аптекарский арсенал не приносит облегчения. Сорок лет – неважная рекомендация для человека, пришедшего на свидание: утрачен фирменный стиль поведения, исповедание религии грозных чувств уступило место философии обреченности.

Молодой доверялся интуиции, играл по слуху и был убедителен. Композиторство 40-летнего сводится к усталой аранжировке уже не раз исполненного. Раньше мужчина искал острых ощущений и пылких страстей, сейчас он готов добиваться бесполезного снисхождения. Нынче в любви случилась цезура. Пауза печали затянулась и сменилась концепцией подлинной тоски. Теперь литературный герой (а вместе с ним и 40-летний ровесник) окончательно понимает, что его удел – владеть не тем, о чем он мечтал, а тем, что оставила ему жизнь, не склонная к сантиментам. Но даже на обладание этим скромным остатком уже не хватает ни сил, ни желания.

Новая версия сюжета «русский человек на rendez-vous» демонстрирует торжество апофатического принципа идентификации литературного героя. Что бы ни происходило, каждое событие или слово планомерно сбрасывают со счетов жизни плачевные остатки растраченной природы 40-летнего мужчины. Печалит не только это. Неминуемо наступит женский реванш. Строптивая и скучающая 28-летняя героиня Горького отомстит за всех юных девушек, которым приходилось слушать всякие любовные глупости. Она найдет оскорбительные слова простой и трезвой правды, чтобы поставить на место 40-летнего кавалера: «Вы всегда всех ругаете, и при этом видно, что у вас зубы гнилые…»

И даже если пропустить мимо ушей обидные слова, дальше случится худшее. Страстное заявление ухажера: «Не уходи! Послушай… ты, как земля, богата силой творческой… ты носишь в себе великую любовь… дай же мне частицу ее! Я весь изломан, раздавлен страстью… Я буду любить тебя, как огонь, и всю жизнь!» – разобьется о лед отповеди: «Ах, господи… ну если вы мне совсем не нравитесь! Вы посмотрите на себя – какой же вы любовник? Даже смешно это…» – и будет прервано эпитафической ремаркой досады: «Вы, право, очень глупый человек! Как это можно овладеть мною, если я не хочу? И все это совсем не касается вас… Какой вы досадный… даже нестерпимо!»

Так или иначе, литературный пейзаж после любовной битвы 40-летних искателей счастья с барышнями украшен грудой поверженных мужских особей.

Сорокалетний будет уже по не своей привычке смущать сердца, но для чего он это делает, уже никому не понятно.

Оптимистические мысли

Мужчине данного возраста может улыбнуться счастье, его жалобы девушка выслушает и, не дожидаясь приглашения к любви, поспешно согласится пойти замуж. Вроде бы повезло. Дальше начнется семейная жизнь, со всеми ее радостями, разочарованиями, ответственностью и правами.

Касательно последнего пункта. Супружеские права 40-летнего столь же нешироки, сколь узок тощий матрасик одного из обманутых чеховских героев.

Злая мудрость. Что нужно знать о себе мужчине в возрасте 40–45 лет

Каждой женщине хочется счастья, не требовательного к погодным условиям, красивого, как в рекламе пива, большой любви, эффектного успеха, плюс ко всему этому набор бесплатных сковородок и два флакона чего-нибудь по цене одного. Нередко приходится довольствоваться скучным 40—45-летним мужем и одноразовой упаковкой шампуня из рекламной акции.

«А вот и он, – объявляет следующий номер жизненный программы героиня С. Таунсенд, – сорокапятилетний любитель черепах, который питает отвращение к сексу и стрижется собственноручно…» Признаться, товарчик не из лучших.

Повторимся, слава богу, что не каждый сорокалетний читает печальных Чехова или Тургенева, не каждый любит черепах и ненавидит секс. Для одних эти писатели навсегда упокоились в курсе школьной программы, прикрытые траурными венками социологических оценок, для других остались факультативными для жизни именами, сколками эпох, которые канули в вечность. О третьих – преподавателях словесности, для кого литература хлеб насущный, – речь не идет, так как они профессионально воспринимают бесчеловечные и омертвевшие формулы культуры в качестве инструкции по освоению самих себя, воспитуемых и целого мира. Ну, а о любви к черепахам разговор особый…

Советы для тех, кто по паспорту 40-летний, а по душе чувствует себя старцем. Прими как должное ultima ratio возраста, прислушайся к А. Моруа: «После сорока лет всякий человек ответственен за свое лицо. Человеческая способность «подправлять судьбу» коренится прежде всего в том, как мы реагируем на события».

Многое произошло за эти пять лет. Не жалея себя, ты трудился по двадцать часов в сутки. С рвением амбициозного и честолюбивого человека ты брался за любую работу, которая развивала твой ум и душу, твою незаемную концепцию мира. Ты чего-то достиг, но столкнулся с новым кризисом. Ницше был прав: каждый раз, когда мы пробуем творить самих себя, наше одиночество лишь возрастает.

Сорокалетний однажды может наткнуться на вопросы М. Брэдбери: «Я слишком стар? Слишком поспешен? Слишком женат?.. Брак – самая передовая форма ведения войны в современном мире. Каждый супруг только хочет уничтожить свою вторую половину. Ничего личного. Но…»

Ты почувствовал себя одиноким. Это цена, которую каждый должен заплатить за сохранение собственной индивидуальности.

Первоначальный и окончательный диагноз таков: с тобою не все в порядке. Ты не ангел и не ходячий параграф из учебника, ты обычный среднестатистический мужчина. Послушай, что тебя подстерегло, с чем ты должен бороться и с чем ты вряд ли справишься. Так или иначе, постарайся управиться.

Мы имеем смутное представление относительно того, какими будем в 60 лет. Предшествующее поколение не позаботилось подготовить нас к переживанию и восприятию этого возраста, оно было слишком увлечено рассказом о том, как бесстрашно боролось, бичевало и расчищало место для строительства. Будем снисходительны, потому что они – это мы через каких-нибудь 20 лет. Судьбы «шестидесятников» не менее печальны, чем то, что ожидает нас. И поэтому в минуты уныния не серчай на того, кто ничем не сможет помочь тебе.

Итак, диагностика заболевания и рецепты избавления от кризиса 40 лет. Ты уже можешь дать оценку прожитому и заглянуть вперед. Хватит хранить верность юношеским иллюзиям, занеси их в список ложных тем. Не окаменевай в тоске. Довольно наблюдать за тьмой в себе. Теперь наступило время, когда следует перестать мечтать и заняться кропотливой переделкой созданного тобою мира. Пришла пора реорганизовать и себя. Что тебе мешает? Многое: твой невротический темперамент, инерционное ощущение разнообразия собственной индивидуальности, попытка наложить поле своего эгоизма на расширившееся пространство психологического обитания. Не менее обременительны для психологического самочувствия смутные ожидания, как у Р. Гари: «В свои сорок четыре года я все еще мечтаю о какой-то первозданной нежности».

Прежде всего подобает осознать порочную очевидность психологического самочувствия, о котором пишет А. И. Герцен: «От печалей убежать так же сложно, как и от наслаждений, когда они еще веселят».

На день рождения могут прислать, как парню из романа Дж. Ирвинга «Отель «Нью-Гэмпшир»», открытку со стихотворением «Мужчина в сорок лет», «которое заканчивается строками:

Мужчины к сорока

Научились закрывать тихонько

Двери комнат,

Куда они не вернутся».

Что нужно сделать? Да просто с этого дня прекратить увлекаться поэзией и обозленно огрызнуться: «… я хлопаю дверьми и каждый раз, черт побери, возвращаюсь к ним!»

Что такое в 40 лет хлопать дверьми и возвращаться к ним? Это уже не радикализм подростка, не эксцесс передозировки тоски у тридцатилетнего. Уже посетило понимание, как и героя Ирвинга, что есть обстоятельства и веления души, которые «заставляют тебя храбро идти вперед, ведь только так можно чего-то добиться; и ты добиваешься более или менее того, что хочешь или, во всяком случае, что-то получаешь, по крайней мере, не заканчиваешь путь с пустыми руками, когда храбро идешь вперед, когда ныряешь во мрак, будто следуешь самому разумному совету на свете».

Все это чуть-чуть смахивает на исповедь классических страдальцев, только без романтического пафоса и с поправкой на твою реальность.

Каждый мужчина в этом возрасте должен сказать самому себе: «Техника компромиссов освоена почти профессионально. Меня не переупрямить. Я буду играть в той лиге чемпионов, которая мне не противна. А если меня спишут как бесперспективного, стану основателем своей лиги самых классных игроков. Совсем не пенсионеров. Жизнь действительно одинокое занятие, но вовсе не повод разразиться астматическими приступами озлобленности».

Есть в жизни человека возраст, с которого начинаются нешуточные печали. Прощание навсегда с друзьями или родителями в 20 или 30 лет, безусловно, трагедия, но это испытание выпадает людям, жизнь которых только начинается, а предстоящие годы обещают компенсировать горе рождением детей или социальной успешностью. Когда такой удар постигает 40-летних, надежда на будущее – весьма сомнительное средство для борьбы с унынием.

Следует научиться жить в соответствии с требованиями возраста, прислушиваясь к рекомендациям Ф. Й. Кафки: «Мгновение раздумий. Будь доволен, учись (учись, сорокалетний!) жить мгновением (ведь когда-то ты умел это). Да, мгновением, ужасным мгновением. Оно не ужасно, только страх перед будущим делает его ужасным. И конечно, взгляд в прошлое. Что сделал ты с дарованным тебе счастьем быть мужчиной? Не получилось, скажут в конце концов, и это все. Но ведь легко могло бы получиться. Конечно, исход решила мелочь, и притом незначительная. Что в этом особенного? Так бывало во время величайших битв мировой истории. Мелочи решали исход мелочей».

Можно в очередной раз влюбиться и жениться. Вспомни все же исповедь горьковского 40-летнего героя: «И снова был женат, и снова развелся… Трудно, скажу тебе, найти в женщине товарища». Влюбиться, возможно, нужно, но как-нибудь так, легонько и факультативно, чтобы потом не жалеть о разрушенной семье.

Легонько влюбляться ты так и не научился. Добродетель приелась. Воля ослаблена. Ты превратился в человека, который вслед за литературным героем Горького готов произнести: «Я устал быть серьезным… Я не хочу философии – сыт. Дайте мне пожить растительной жизнью, укрепить нервы… я хочу гулять, ухаживать за дамами…» Ты начинаешь мечтать о женщине, ты намерен провозгласить: «Я хочу украсить ее жизнь всеми цветами чувства и мысли моей…»

Опыт ровесников, к примеру героя Р. Фалле, не идет тебе на пользу: «Мне сорок лет, и я никогда не видел человека, выигравшего в лотерею».

Ты решил дерзко переписать свою бледненькую биографию.

В жизни случается многое. Грешник разучится грешить. Оптимисту наскучит пестрота ощущений. Хроническое уныние приобретет новую окраску – безразличие. Пустяки ежедневности ненасытно пожирают мужчину. Все реже и реже беспокоит вопрос: «Неужели солнце никогда больше не появится?» Ответ готов: «Никогда!» Жизнь, кажется, не собирается выходить из норы.

В один день похоронный ритуал будней может дрогнуть и рассыпаться. Мужчина вел себя как заправский двоечник на задней парте, уверенный, что спрашивать его никто не будет, и тут случай растормошит сонные надежды. Мужчина подойдет к притчевым воротам, открытым только для него, и распахнет их. Потому что каждый мечтает втащить свою душу повыше, поближе к счастью и главным бытийным смыслам, и, как говорил крутой парень Норман Мейлер, «беда некоторых людей в том, что они думают, будто покупают свои шмотки в одном магазине с Господом Богом».

Настал момент вникнуть в вульгарные подробности любовного дела мужчины № 40–45. Может случиться история из разряда тех, что начинаются со слов: «Ничто не предвещало ничего, но вдруг…» Но вдруг судьба сузила мир. Все дорожки непременно пересекутся в любви. Теперь тебе не разойтись с главным испытанием твоего возраста. Если бы ты не был оглушен случившимся, ты непременно услышал бы голос здравого смысла: «Вот наконец-то пришла любовь: спасайся, кто может!»

К твоему случаю можно подобрать цитату из книги Дэвида Боукера «Как стать плохим»:

«– Какой псих в сорок лет закрутит роман с семнадцатилетней девчонкой?

– А кто в сорок лет откажется такой роман закрутить?»

Итак… В час, когда бабочки мечтают стать крабами и трактор не может упрекнуть их в этом, ты встретишь женщину. Ах, как много поэзии.

На самом деле в этом есть что-то дурное-дурное. Видимо, комплексы фрейдистские в тебе засели основательно, так и тянет компенсировать не слишком зацелованную молодость. Вот ты и пускаешься во все тяжкие, на молодое любовное мясо потянуло. Тьфу-тьфу, остановись и прислушайся к Т. Фишеру: «Когда тебе самому пятнадцать и ты пялишь пятнадцатилетнюю девочку, это естественно и нормально. Когда тебе сорок и ты пялишь пятнадцатилетнюю девочку, в этом есть некий по-декадентски распутный шик». Не только шик, но и уголовщина. Надеемся, не опуститься до такого возраста у тебя ума хватило. Смотри, паренек, здесь без шуток.

Еще раз итак… Тебе встретится славная девушка, милая барышня-пролетарка с богемными замашками. Она любит макароны по-флотски, омаровое суфле. Излучает чувственность, жизнь и покой небрежности. Не самая умная девушка, избалованная твоими предшественниками. Она поспешно признается, что ты первый и последний. Дыхание нежное и свежее, откровенно призывные жесты, взгляд доверчивый. Обычно от такого взгляда, непринужденного и в упор, мужики падают на колени, глотая слюну пересохшим горлом. Даже то, как она покупает леденцы, кажется призывом к любви.

Девушка заморочит тебе голову. Вкрадчивое мурлыканье чувств перекроет все звуки мира. Еще недавно ты был убежден, что любовь нынче не в моде, а чувственные процедуры для тебя не новы. О любовных признаниях язвительно замечал: пустые разговоры в жанре почесать зубы. О поцелуях снисходительно говорил: это так, тренировка, чтобы быть в форме и губы не срослись. Еще недавно ты был солидный, неприветливый и иронично уклончивый. Теперь ты напоминаешь расшалившегося шалопая, или пьяного безбилетника в общественном транспорте, или беззаботного тунеядца. Выбирай, что по душе. В голове и прочих местах чудесная путаница. Пульс галопирует.

Что же, импозантный чудила, добро пожаловать в мир новой печали и радости, в прохладу шелка обольщений и шероховатую шерсть тоски.

Девушка стремительно появляется на сцене твоей жизни. Она капризна, взбалмошна. Богатые стати роскошны и обольстительны. (Природа как всегда что-то наврала – подобрала прекрасные декорации для неудачной души.) Она ласковая и в меру строптивая. Распутница и недотрога. Она влюбляется во все что ни попадя – в администраторов компьютерных баров, детективы, сентиментальных провинциалов, анчоусы и даже в тебя. Привыкла потреблять все, что мимо скачет, плывет, летит и ковыляет. Напичкана всевозможными предрассудками и суевериями: «трагедия первой любви не забывается», «носочки должны быть от «Армани»», «сумки на пол ставить нельзя – денег не будет» и т. д.

Общаешься с ней, и кажется, что еще чуть – и она станет ручная. Ты очень скоро поймешь разницу между «ручная» и «любопытная».

Она – воплощенная готовность к жизни – сделана из того материала, из которого обычно Господь изготавливает благородный фарфор, деньги и земляничных тигров. Она прекрасна и совершенна настолько, что кажется, жадина судьба не должна отпускать таких в мир – и оттого подсунула тебе искусную подделку.

Фазы мучений, ожидающих тебя, укладываются между телячьими нежностями, курортно-эстрадными обольщениями и чувством надвигающихся стыда, беспомощности и пустоты.

Отъявленная тусовщица – нет клуба, где бы она ни засветилась. По утрам всегда не в настроении – дуется и молчит, – и это с тобой, говоруном и весельчаком! От нее не веет теплом, она застенчива и (ты, лицемер со стажем, к этому не привык) пугающе откровенна. Эта восхитительное бесстыдство тебя обескуражит и заворожит, эта нескромная невинность ввергнет тебя в краску смущения и назначит на роль восторженной жертвы. Ты так не умеешь, ты никогда так не мог. Посмотришь на ваше счастье со стороны – просто картинка с вернисажа жизненных чудачеств: восторженный крот любуется грациозным жирафчиком.

Глядя на нее, ты обязательно подберешь сравнение с чем-то, созданным исключительно для полета. Назови еще одно сходство с птицей – мозги. Она не поймет ни одного твоего слова: зияющая пустота между тобою прожитыми годами и ее щебечущими ожиданиями. Разница в возрасте – это несходство интересов, друзей, принципов, оценок, таблиц умножения.

Она непосредственна и малость суматошна. Чуть вкуса, слегка вульгарности, дурные манеры. О себе судит по противоречивому гороскопу, составленному одним из поклонников: там всякие ухажерские комплименты и приятные для всякой женщины банальности, настраивающие на неоправданную мечтательность. Боится собак, дружит с кошкой и слепым кроликом. С кем поведешься… От кошки у нее дурной нрав, от кролика – прекрасный аппетит. Но при такой наследственности основной инстинкт притуплен.

Неаккуратна. Берегись – от нее вся мебель в пятнах от кофейных ложечек. Обожает беспорядок, одиночества не признает, неравнодушна к мужчинам. Стремительна и бесцеремонна в достижении порой предосудительных целей, но теряется при выборе зубной щетки. Пуглива. С ней не нужно искать неприятности, она всюду их таскает с собою.

Ты знаешь обо всем этом, и оттого тебя переполняет негодование: она еще имела наглость влюбить в себя. Говори, говори, ябеда, подразни себя воспоминаниями.

Непременно наступит день, когда тебе захочется составить каталог того, что в ней раздражает и доводит до бессильного исступления. От бессилия что-либо изменить тебя переполнит ирония. Ты непременно поймешь: многих ненавидят за сотую долю тех недостатков, которыми природа наградила твою возлюбленную. А ты глядишь на барышню свою, вульгарную и неотразимую, с немым обожанием, как смотрят на пробуждающихся котят и картины Рафаэля, и штрих за штрихом набрасываешь ее портрет.

Алфавитный эскиз к ее портрету будет таков. Актерка. Беспечная. Вздорная. Грубая. Докучливая. Ехидная. Жадная. Злопамятная. Истеричная. Корыстолюбивая. Лукавая. Малодушная. Невежественная. Обидчивая. Привередливая. Раздражительная. Строптивая. Трусиха. Упрямица. Фальшива. Холодна. Цинична. Честолюбива. Эгоистична. Юна. Язвительна.

Эскиз к портрету девушки, следует признать, мрачноват и не совсем достоверен, не трудно найти и тот угол зрения, при котором она предстанет совершенством. Если алфавит богемно-пролетарских наклонностей барышни не принимать в расчет, то она порядочна, прилежна, простодушна и покладиста. Ой-ой, сколько беззубого сарказма! Можно подумать, что ты-то сам незаурядный красавчик с выставки плейбоев-гуманистов. Ограничение словаря добродетелей произвольной буквой объяснимо только тем, что на любую другую литеру найдется не менее сотни слов, которые аттестуют ту, которую любишь. Твоя любовь – это ее алиби.

Справедливость в том, что она не та и не другая – ты ее придумал. Это просто стандартная девушка, каких, наверное, много. Но ты убежден, что она единственная. И ты, быть может, прав. Любит она не так, как ты, а как девушка, каких, наверное, много. Важно другое – ты ее любишь. Даже ругать ее приятно, потому что она любима. И этого достаточно, чтобы не заметить, что она большой и толстый нимфоманиакальный эскимос-газонокосильщик с взъерошенной шевелюрой и глазами навыкате. Шутка. Кстати, глупая шутка.

При взгляде на нее ни у одного мужчины (и у тебя тоже) не возникает вопроса: «Пора ли мне возбудиться?» Куда бы ты с ней ни пошел, непременно попадаешь в сексуальные ландшафты. Голос ее наслаждения резонирует у тебя в груди. Делаешься страстным и необузданным.

Подытожь, что с тобой происходит: ведешь себя глупо. Все стало относительным и утонуло в феноменальности.

Ты срочно обретешь сомнительную репутацию. Совсем недавно у тебя было развито чувство общественного долга, а теперь у ответственности наступили каникулы. Ты бы поседел от испуга, если бы тогдашним – солидным и скучным Мистером Безупречность – увидел себя сегодняшнего. Совсем рехнулся. Делаешься неуклюжим, как покемон, хихикаешь от счастья, как телепузик, свихнувшийся на сексе.

Все, как у всех, закрутится – неразбериха чувств, голубиное воркование, поцелуи с привкусом скорой разлуки, всякие там мышиные шорохи сладострастия, плотоядные оскалы страсти, обязательные обиды, методичное выяснение отношений и прочие унизительные любовные хлопоты. Но ты убежден в одном: эту любовь ни за что на свете нельзя потерять. Ее нужно уберечь – рефрен твоей любви.

Потом в воспоминаниях ты мучительно будешь задаваться вопросом литературного героя: «Любил ли я ее или просто не мог отвести от нее глаз?»

Вы связаны многим – словами, книгами, шизофреническим занудством разбирательств. Слово за слово – и тяв-тяв-тяв: любовники-полуинтеллектуалы обожают собачиться. Главное: вы связаны любовью, как воздухом. Точнее, ты обещаешь ей свою жизнь, а она соглашается пока быть с тобой и на твои любовно поэтические изъяснения отвечать: «Угу». Тебе еще повезло. Иные твои коллеги по цеху любовных несчастий лет десять тому назад поинтересовались у своих избранниц, за что они полюбили, и ответа ждут до сих пор.

Отдашься ты мечтательным настроениям. Надумаешь себе бог весть что. А ты еще сетовал, что у тебя притупилось воображение.

Любовь завербует, отправит на принудительные работы, а в качестве гонорара выставит непомерный счет.

Дразнящий обман. Мимо ушей увещевательные резоны. Ты почему-то сделал ставку на везение. Интересно, откуда у тебя такой апломб самонадеянности?

Девушка обожает страсти, но не любит неудобств. Не умеет ничего. Только целоваться. Зато как целуется – это какие-то вакхические оргии и олимпийские игры языков – до гланд достает. Никогда не целуется на голодный желудок.

Она в ладу с меркантильностью, равно как и с транжирством. С ней не разбогатеешь. Она мелочна и не знает, что такое щедрость, не научилась ни дарить, ни принимать подарки. На Новый год она вручит тебе какую-нибудь дешевую дрянь, украшенную шикарным бантиком. Ты, растяпа сумасбродный, умилишься – любовный обман зрения – и очень скоро поймешь, что это, так сказать, аллегория ее любви. Тревог, забот, трат прибавится. Повседневная роскошь любви требует массу расходов. Не за горами то время, когда вместе с деньгами у тебя иссякнет и юмор.

Пока страсти бушуют нешуточные, срочно оплати телефон и шли ей эсэмэски. Поверь, все это входит в либретто назойливой и отчаянной любви. Пиши часто и с толикой остроумия. Экономь на словах, но будь выразителен. Все, что дальше, читай медленно и переноси в свою записную книжку. Редактировать не надо. Эффект проверен на опыте многих несчастных.

Жанры многообразны: наставничество, шантаж, сантименты и т. д. Например, педагогический, призванный растопить трогательную несговорчивость: «Люби меня, умней, анализируй, взрослей». Здесь как-то неожиданно можно отчитаться в любви и поведать о своих мечтах, сказать о том, что хочешь любви, семью и дочь Машку. Выдай ей свои главные планы, признайся, наконец. Печально – все равно ничего не поймет. Но не оставляет надежда – вдруг уразумеет?

Она пропадает где-то ночами, объясняет, что в клубах, с ухажерами, которых не любит. Объясняет неудачно. Ты ревнуешь. Ревность – это когда доказательств никаких, зато подозрений и убежденностей хоть отбавляй. Ты будешь ее педантично ревновать, тщательно допрашивать, под видом заботы выпытывать подробности, скрывать свои страхи под масочкой иронии. Ревность заставит тебя перечитать свирепые рассуждения 40-летнего героя С. Жапризо: «… я ненавижу всех молодых мужчин. Я без малейших угрызений совести задушил бы их собственными руками, если бы мог сделать это безнаказанно. Всех до единого. Или же заставил бы остальных мужчин относиться к ним как к публичным девкам».

Соберись и успокойся. Можно пересилить подозрительность и отправить что-нибудь романтико-поэтическое: «Любовь – победоносный воин. Плен жалких заблуждений. Обретаюсь в плачевном безумии (обязательно плачевном и непременно безумии – девушкам это нравится). Ты хотела поссориться с ветром» (почему с ветром? – да просто потому, что это красиво), – и во что бы то ни стало в стилистике истерической угрозы припугни строптивицу: «сила отвергнутой страсти велика», а ты «исторгаешь глубокие стоны». Пиши именно так. Смолчи, что «глубокие стоны» – это не более чем заячий крик твоей души, пока не готовой к неминуемой развязке.

При первой легкой ссоре заметь ненавязчиво, что любовь – это не «коллекционирование печалей, это – знакомство сердец в полумраке ювелирного магазина Бога». Не совсем красиво. Но когда любишь, все кажется красивым, даже поэтические банальности. Только делай это честно, иначе не должно быть. Предупреди: «Не разлучай меня с собою, иначе я способен на худшее». Прибавь, что «нежность необычайная подступила к душе и утопила сердце в любви». Назови возлюбленную «волшебной злюкой», «божественной девонькой», «ночной обжоркой», «ураганом коварства», напомни о «медвяных ее поцелуях, о ласковых губ прикосновеньях».

Когда не на шутку поссоритесь, порассуждай о том, что еще недавно вы «из уст в уста переливали души в любовном смятении. И не было стыдно, ведь мы друг друга ни у кого не украли». Переписка по телефону – вещь очень полезная в любовном ремесле. Главное – чтобы все искренно.

Ласточкиным гнездом ты прижмешься к девушке. Восторгам не будет конца: ах, глаза – эти глаза беззащитного олененка и порочные глаза симпатичного бандита. В этих глазах мог бы утонуть «Титаник». Опасны эти многообещающие глаза распутницы, падкой на лакомства. Ты скоро увидишь в них мертвое сердце. А как ресницы трепещут! За один взмах ее ресниц кто-нибудь на твоем месте выдал бы военную тайну. Они тебя загипнотизируют и обдурят.

У нее даже отпечатки пальцев красивые. Потом их обнаружат на твоем горле.

Когда ты ее слушаешь, не покидает ощущение, что она раздевается, медленно и томно. Ее голос может очаровать даже налогового инспектора. Глядишь на нее с нескрываемым сладострастием, а самого переполняет тревога: «У меня слюни не текут?» Она – сытная трапеза для глаз. Путешествуешь взглядом по ландшафтам ее тела – и не можешь исчерпать ресурс восхищения.

Ах, уши – о таких ушах можно прочитать только у Мураками: «Эти уши просто околдовали меня. Это были уши фантастической формы, уши из мечты или сна. Можно сказать – «уши на все сто процентов». Я впервые в жизни ощущал, какой притягательной силой могут обладать увеличенные изображения отдельных частей человеческого тела (не говоря уже о половых органах). Чуть не сама судьба со всеми ее завихрениями и водоворотами бурлила перед моими глазами.

Одни изгибы уверенно-дерзко рассекали весь общий фон поперек; другие спешили укрыться от постороннего взгляда в робких стайках себе подобных и напускали тени вокруг; третьи, подобно старинным фрескам, рассказывали бесчисленные долгие легенды. Мочки же ушей просто-напросто вылетали за все траектории и по насыщенности своей чуть припухшей, упругой плоти затмевали реальную жизнь».

Ее умные волосы соблазнят самостоятельностью. И ноги у нее что надо. Все остальное в ней красиво до нецензурности. Впрочем, это – восьмое чудо света, прочти о своей девушке в Песне Песней. Когда любишь – все прекрасно.

Она как небо, которое пахнет медом, она – языческое идолище, как запах осенних сумерек, как дождь из поцелуев и слов. Лучше бы ты полюбил черепах и возненавидел секс. Но что с тебя взять, неугомонный.

Рядом с твоей барышней Дженнифер Лопес смотрится абитуриенткой ветеринарного техникума. Кстати, расскажи своей барышне, как ты расстался с Дженнифер. Придумай что-нибудь.

У нее обязательно будет дружок – странная связь, запутанная история. Это ничего – во всех дурных мелодрамах, как в жизни, случается соперник. Дружок, в общем, так себе, любит рыбалку, покупает сотовые телефоны в кредит, скучный, обыкновенный и прочее, но молодой. А это, извини, в любви больший козырь, в сравнении с ассортиментом твоих спорных достоинств – потраченным здоровьем, мелочью жизненного опыта и сомнительностью профессиональных достижений.

Не следует строить мудрых гипотез относительно того, что произойдет дальше. Все поначалу станет вокруг «голубым и зеленым», пылким, затем – сбивчивым и бессмысленным. Просто насмешливая судьба занесла тебя на чужие пастбища. Здесь клубятся молодые, спортивные, инициативные. Твоя усталая и суетливая эксцентрика экзистенциального трагика здесь неуместна.

Соседи на вас умиляются: ну просто пара голубков – крот и жирафчик. Вы смотритесь забавной парой. Она – высокая, стройная, изящная. Явно выше, стройнее и изящнее тебя. Плюс к тому она стильная и элегантная, а ты, как легко догадаться, не успел занять очередь в первой сотне, когда проходила раздача вышеупомянутых качеств. Она создана только для того, чтобы мурлыкать в мужских объятиях. А ты? К сожалению, ты создан только для нее. Твоя биография – это история любви к ней.

Ты будешь говорить о любви, старательно переводя чувственность в риторику. На ответную искренность она не способна. До тебя начнет доходить смысл происходящего, когда на твой душевный отчет «Я люблю тебя» последует ответ «Не надо повторяться». Иной раз кажется, что для нее слова твоей любви не дороже стакана семечек.

Ты столкнулся с тем, что для других очевидно: возраст – это непреодолимая граница между принципами, образом жизни, культурой. Ты попытаешься все списать на конфликт культур: «Охота на овец» против «Муму». Причина все же в ином – ты не силен в возрастной арифметике, как, впрочем, всякий твой ровесник, ослепленный запахом душистых цветов юного чувства.

Тебя начнут тяготить непомерные запросы избранницы (притом что ты никогда не был жаден), дурное воспитание (хотя сам ты не голубых кровей), капризы (а ведь и ты не из железа выкован). В конце концов, тебя обескуражит и выведет из себя тривиальное непонимание того, что дорого тебе, близко, того, чем ты живешь и, можно сказать, отчасти дышишь. Все священное сделается неясным и относительным. Неуемные страсти повседневных разбирательств докажут мнимость твоих представлений о жизни.

Ты годами тренировал ум, копил принципы и собирал проницательность. Теперь они не нужны. И более того, смешны в своей ничтожной аргументации и буйстве немощности. Каждое упрямое и невежественное суждение барышни исказит истину и оскорбит здравый смысл. Ты столкнешься с упрямством несообразительности в объяснении самых очевидных вопросов. Она поглощена своими заботами и мыслями, ей не до твоих забот и мыслей. Все твои радужные планы переделать мир, найти свой жанр и стиль будут перечеркнуты обидными репризами, заимствованными из журналов для скучающих секретарш: «Женщина создает трудности, мужчина их решает. У стоящего мужа жена не должна работать. Настоящий мужчина обязан быть щедрым». Вероятно, этот так. Именно так, но ты всегда считал, что на любви не должно быть ценника.

Трудности перевода возникают только тогда, когда не с чего переводить. Ты станешь безвреден, как котенок, и готов любить даже на этих условиях. До тебя наконец-то дошла глубина признания твоего книжного ровесника – героя Р. Гари: «Я всегда мечтал, чтобы меня погубила женщина – морально, физически и материально: как это, должно быть, здорово, когда хоть что-нибудь можешь сделать из своей жизни».

Обещанная судьбою встреча с трогательной прелестью юности обернется борьбой с сопротивляющимся грубым материалом. Ты верил в справедливость природы и красоты. Пора разочаровываться. Девушка со склонностью к бухгалтерскому учету покажет себя дерзким и наглым профессионалом любовного рэкета, которому уже удалось сделать некоторую успешную карьеру. Дойдут жуткие слухи, что она разорила всех, кто любил ее до тебя. Ты ужаснешься масштабам ее капризов и претензий: уму непостижимо, как избранница может испытывать так много финансовых проблем! Самый скромный шопинг в ее исполнении превращается в мародерские набеги на магазины. Куперовским индейцам опасно проходить мимо нее – вмиг скальпа лишатся. Возрадуйся тому, что ее коммерческие аппетиты затронули тебя лишь по касательной. Представился бы случай – она, не моргнув, разорила бы Сбербанк.

Очень скоро ты вычитаешь из романа Б. Обер о маньяках что-то для себя обидное: «Знаете, как это бывает… молодые женщины без денег часто увлекаются мужчинами постарше и побогаче… Должно быть, это что-то генетическое».

Всему есть очень обидное для тебя объяснение: наконец-то до тебя, безрассудного, дошло, что ты никогда не будешь, как самодовольная форель, плескаться в финансовых ручьях и ничего, кроме грез о духовном единении и отчаянной любви, предложить не сможешь. Эх ты, наивный балбес-жалобщик. Хуже того: оказалось, что у тебя мозгов еще меньше, чем денег. Эту мысль можно сделать эпиграфом к истории о том, как завершилась твоя любовная карьера. Устрой себе короткий антракт перед четвертым актом. Если сможешь, приведи в порядок мозги. В твоей биографии за последние полгода случилось столько всего, что ты не сможешь осмыслить даже сотую долю.

Жизнь торгует разным товаром. Ты купился яркой расцветкой, а теперь за это расплачиваешься. Стряхни с себя звездную пыль неукротимого мечтателя. Оцепеней в бессилии. Пора подводить итоги. Только помни: прозрение и проницательность – верные тропинки к новому разочарованию.

Ты, наивный, бросился разыгрывать из себя последнего любовного героя, и тебя пристрелила страсть. Что же, пора сдавать дневальному жизни табельное имущество любви – письма, подозрения и надежды.

Ты на себе познал силу любви – беззаконной всегубительницы. Каждый поперхнулся бы от такого большого куска. Любовь сделала тебя нежным, безвольным, утащила на головокружительную глубину и там оставила в одиночестве. Если есть любовь, значит, должны быть и ее жертвы. Жертва, привет! В этом есть что-то обидное, к тому же и ощущения непристойности произошедшего избежать не удастся. Будет больно, даже чуть больнее, чем всегда. Фибры твоей души так переплелись и запутались, что в них легко может увязнуть муха, не говоря уже о тебе самом.

И тут ты ощутил присутствие в себе нескромного и неуместного, темного и задумчивого. Из немоты отчаяния всплывут вопросы: «Что случилось? Где мы? Почему мы не плачем?»

Полюбив ее, ты заслужил все, что с тобой произойдет дальше. Она отдала тебе свое тело, но тебе этого мало – тебе нужна душа и ребенок. Об этом пока достаточно.

Композиция любви такова: поначалу девушка тобой восторгалась, потом чувства тебя размягчили, и она, инстинктивно ощутив свое превосходство, стала пользоваться им, сперва осторожно, потом откровенно, а затем принялась дурить. Любовь на время изменила ее характер, затем краски чувств потускнели, и капризная природа взяла реванш. Тебе не удалось обработать сопротивляющийся материал. Гегельянскую диалектику господина и раба ты познал на своем собственном опыте.

Барышня бесцеремонно вторглась в твою жизнь и так же стремительно ее покинула. Вот и наступила развязка. От любви сквозит пустотой. Во всем виноват, конечно, ты – еще не хватало на девушку сваливать – она девушка, ребенок, хоть и дурной, но по-своему искренний и доверчивый. Этого ты даже сейчас не поймешь, а продолжишь, как всегда, суетиться, строить минорные гримасы, играть желваками (ты видел это в сентиментальных фильмах), говорить о том, что повторил судьбу всех вместе взятых шекспировских героев. Ты будешь, как никогда, искренен. Это страшно, это действительно больно. Проинспектируй причины любовного поражения: капризную натуру не перевоспитаешь. Если природа артачится – доводы культуры и любви бессмысленны.

Во всем капризном, приземленном и грубом есть свое очарование. Нас часто тянет к существам иного сорта, от неразборчивости, от биологического эгалитаризма, из любопытства, в конце концов. А там недалеко попасть в сети любви к приземленному, грубому и, как только будет восполнен дефицит телесных удовольствий, совсем не очаровательному. Развязка твоей любви к капризному и грубому – интеллектуальная депрессия. Что же, злись, произноси в свой адрес пакостные слова, обзывай себя похотливой мартышкой, с недоумением разглядывая разбросанные детали изуродованной души.

Успокаивайся апатичной мыслью, что, если бы за наивность и любопытство вручали Нобелевскую премию, ты в свои 40–45 лет непременно стал бы ее лауреатом.

Конечно, главная причина всех твоих бед – весьма неудачные пропорции возраста возлюбленных. Вообще, мало кто из мужчин прислушивается к предостережению мудрого У. Голдинга: «Нельзя жениться на женщине, которая на десять лет моложе». А у твоей любви эта разница поболе будет!

Захватывающая любовная история завершается, последний кадр, выплывает слово «Конец». Любовь уходит из твоей жизни. Жизнь – что-то среднее между параноидальным психозом и машинистом тепловоза. То, что многие считают ерундой, переживает не только этих многих, но и их правнуков.

В твоем случае никто не распределял кровавые роли. Все как-то само вышло – сыро, грубо и утомительно. Пора заказывать хранилище для слез. Ты в панике?! Тебе кажется, что ты выполнил свою любовную норму на десять лет вперед. У тебя лицо отравителя-неудачника. Иного лица ты не заслужил, безвольный слюнтяй.

Совет один: не преувеличивай боль. Откажись от выспренности и сбивчивости, восторжествуй остатками некогда почтенной души над плотским «я», отыщи хоть какой-то смысл в этом спектакле страстей. Если честно, твоя бурная и кровоточащая история в пересудах будет выглядеть незамысловато. Соседи резюмируют: он связался тут с одной проходимкой, почудачил, а потом они расплевались. Соседи, кстати, очень часто бывают справедливы в оценках.

Жизнь обычно пишет историю любви, как первоклассник, нарушая границы линеек, черным по белому. Ты не первый, не обольщайся, до тебя она всех без исключения встречных охмурила и обдурила. Девушка окажется капризной занудой, не меньшей, чем ты, капризной занудой. Любовь случится очень красивая, если сравнивать с гамбургером, а на самом деле все произойдет как-то неказисто, надрывно – иначе ты не умеешь, а девушке безразлично, в каком жанре любить или прощаться.

Ты узнал любовь, и она рассеяла все твои надежды. Любовь – это приношение сердца в дар жестоким богам. Разница между «обожаю» и «обижаю» – всего одна буква.

Из тебя, влюбленного головастика, сделали чучело кита. Макияж страсти оказался грубоват, да и у любви твоей, как бы она ни куталась в боа велеречивых слов, видна дрябловатая шея. Поэтому запомни этот момент, когда ты влюбился, любил, перестал быть собой, стал самым безрассудным и сильным человеком, капитулировал, превратился в ничтожество и сделался образцово брутальным мужчиной, похожим на призового быка в профиль и даже фас. И снизу тоже. Это не метафора. Последнее ты будешь вспоминать с особенной гордостью и щемящей тоской.

Так или иначе, гадкая случится история любви между не совсем банальными и вовсе не скверными людьми. Конфликт исчерпан: все герои умерли в один день, еще до пролога, прежде чем прожить долгую и счастливую жизнь. Девушка останется свежа, прохладна, чуть утомлена. Ей следует передохнуть – впереди богатая коллекция жизненных впечатлений. После расставания с тобою она бросится наверстывать упущенное со своими ровесниками. Это правда природы. Через год ты превратишься для нее в романтическое воспоминание. А тебя эта любовь опустошит и измордует. Говорят, чувственность старит мужчин, а женщинам сохраняет молодость. Ты ощутишь себя еще более усталым, недовольным, несогласным, с душою, полною сомнений. Словом, выйдет так, как выйдет: канарейка станет похожа на собачью будку.

Встречались деньки и получше. Мигрень не повод для самоубийства, грустная развязка любви – тоже. На сердечные шрамы тебе всегда везло. При прощании обычно говорится что-нибудь проникновенное, удостоверяющее верность чувству и вселенскую печаль. Твое прощание не будет исключением. При расставании ты произнесешь слов не меньше, чем в «Войне и мире». А если их суммировать, выйдет что-то вроде наигранно холодной эпитафии: «Если я тебе понадоблюсь по какому-нибудь пустяку, дай знать: выброси в окно пианино. Храни нашу любовь в тайне и никому не рассказывай, кроме своих соседей и подружек. Тысяча благодарностей, покорнейше благодарю, примите уверения в совершеннейшей искренности и так далее».

Довольно театральщины. Хватит страдать от скомканной любви. Тебя обуяли печаль и нежность, такие невыносимые, что хочется завопить. Для начала надо напиться. Дня три – не больше. Потом возьмись за ум, только вспомни, где ты его оставил. Соберись и не бойся быть слишком трезвым. Констатируй: «Пигмалион из меня не вышел – с этой женщиной нельзя жить, даже если бы мне ее подарили, украшенную шикарным бантиком». Начинай жужжать обманутой пчелой и снимайся с любовного цветка: тычинки и пестики оказались отравленными.

Раньше тебе казалось, что твоя любовь безгранична. Пожалуй, ты был прав: случившаяся любовь настолько уникальна и грандиозна, что десяток таких, как она, можно легко припрятать под липовым листком.

Козырей воли у тебя не осталось. Устрой себе семидневный плач. Горький плач. А когда последняя ленивая слеза высохнет, скажи себе: «Все! Любовная лавочка закрыта. Слава богу, хоть жив остался и выбрался из реки, в которой утонуло немало уток».

Уймись, умерь прыть отчаяния рысью хоть какого-то действия и посмотри еще раз французский фильм «Слишком красивая для тебя». До тебя наконец-то дойдет смысл признания 40-летнего героя Депардье: «Это женщина, которая слишком красива для тебя. Нельзя жить с совершенством и владеть им – не к чему стремиться и не о чем мечтать. А мужчина слаб и напуган. Он нуждается в обыкновенной женщине». Все это, признаться, вздор, равно как и правда.

Перечитай Р. Барта и открой для себя смысл случившегося: «Упразднение. Приступ речи, в ходе которого субъект приходит к упразднению любимого объекта под напором самой любви; в результате характерно любовной перверсии субъект любит теперь любовь, а не объект».

Возможна и иная редакция жизненного расписания. Поощри прихоть судьбы, вдохновись фальшивой бижутерией обещаний, заройся сердцем в кружева чувств, укрась себя кричащими атрибутами страсти. Придуши здравый смысл, доверься мечтательным заблуждениям. Соберись с силами, мобилизуй терпение, зажмурься и женись. Что тебя ожидает, твердолобого и сентиментального, – об этом лучше даже не думать. В такую, как у тебя, любовь все входят разными – блондинами, широкоплечими, оптимистами, умниками, но выходят из нее все одинаковыми – ничтожными. Скука совместности окажется для любви врагом почище тайфунов или эпидемий. Толку не будет, поверь, но ты упокоишься в мысли, что воспользовался шансом, отпущенным любовью.

А если соберешь волю, ужаснись и беги от любви своей подальше. Оставь ее, закрой за собою дверь, только тихо, словно только что кто-то умер. Все равно ничего с этой девушкой не выйдет.

Ты никогда не был баловнем судьбы. Произошедшее – еще одно доказательство.

Из диалогов с судьбой.
«За что?» – воскликнешь ты. «За все хорошее…» – последует ответ. Хорошего ты давно ничего не делал и даже дурное не делал хорошо, а так, все как-то спустя рукава.

Теперь тебе почему-то кажется, что спартанцев было не триста, а двести девяносто девять. Один незадолго до решающей битвы умер от воспаления легких или от любви.

Любовь продлится не дольше последнего антракта. Третий звонок объявит о начале очередного действия. И зал погрузится в темноту.

Вот и вся короткая любовная история с привкусом непокорности, себялюбия и слепоты. Попрощайся с любимой, пожелай, чтобы все ее мечты исполнились, чтобы когда-нибудь она встретила сентиментального юношу, который правой рукой запросто управляет финансовыми потоками, а левой нежно обнимает ее за талию, или на худой конец красивого, солидного, чувственного и богатого мужа, типа Киану Ривза. И пожелай насколько это возможно искренно, без всяких там твоих ироничных подтекстов.

Ты остался один и можешь убедиться в правоте поэтического наблюдения: теперь тебе нужно в два раза меньше кофе и в три раза меньше бритвенных лезвий. Только не следует спрашивать: «А сколько нужно шафрана?» Теперь тебе шафран вовсе не нужен, тем более, ты не знаешь, что это такое.

Тоска оказалась сильнее любви. Если тебя это может успокоить, гордись: ты стал профессиональным консультантом по вопросам любовных кризисов.

Есть и другой вариант предпочтительной перспективы – он кажется не менее удачным, чем прочие: срочно влюбись, сразу в троих. Иди по рукам, чтобы затянулась еще свежая рана, чтобы переполниться чувствами и срочно устать от душевных волнений.

Чем бегать за молоденькими девками, лучше прислушайся к мыслям героя Т. Фишера: «От нечего делать я таращусь на маму и дочку у соседней кассы. Дочке лет восемнадцать, маме – около сорока. Удивительно, как меняются вкусы. Дочка мне неинтересна совсем, а вот мама – очень даже достойный объект для эротических фантазий».

А лучше стань собранным, упрямым и поищи кого-нибудь еще. Тебе нужна жена, а не барышня-капризуля, тебе необходимы семья и ребенок, а не головокружение от любви к девушке-упрямице, пожирательнице мужских сердец, глухой к аргументам ума и души. Вожделеющее потомства семя требует своего. Пусть другая тоже не ставит рекорды в домоводстве – это не важно, сердце ее будет чисто и приветливо, она подарит тебе дочку. У тебя родится Машка. Дело того стоит. Тебе не нужны шумные страсти, напрасные терзания ревности, тебе необходима своя порция человеческого счастья. Пусть новая любовь будет не для первых полос газет, но зато искренняя и заглядывающая в будущее доверчивыми глазами дочери. А все прочие печали бодро отойдут в сторону.

Вероятен и другой сценарий. Жизнь может обрадовать и огорчить тебя встречей с доброй, хорошей, красивой женщиной. Ей почему-то покажется, что ты не похож на всех, кого она знала, – женщины любят обольщаться обманами. Ты как-то устало решишь попробовать себя на роль разрушителя семейного спокойствия и оскорбителя брачных перин. Опытный в мелких грешках, ты теперь не брезгуешь и большими. Ты возмечтаешь стать профессиональным ловеласом, владельцем непоседливой души и легкомысленного тела. Знай, тебе не по плечу лавры Казановы. Тебе не справиться. Для начала ты обязан излечиться от своей экзистенциальной тоски, а потом уже облекаться в одежды любовного безобразника. Ты, недотепа, утратил форму. И если что приобрел – так это продуманную усталость.

Случится то, о чем писал 39-летний Л. Пастернак Н. С. Тихонову (от 14 июля 1929 года): «Вообще нынешней весной повернулась жизнь (на двух-трех примерах) неожиданно простой, беспощадно трогательной стороною. Это как когда у Шекспира герои без штанов сидят, и зал рыдает, а Лир под дождем мокнет и колобродит».

Ты не лучше и не пошлее иных. Во всяком случае, не лучше. Маленькая встряска тебе необходима, но вряд ли следует ждать от нее врачующей кульминации. Все может завершиться хорошей нахлобучкой. Кризисная эстетика пристрастного интереса к своим страданиям в каждом твоем слове будет подстерегать надежду на выздоровление. Обещанное дионисийство падет под натиском встревоженности и словесного плутовства.

Будешь ли ты честен с женщиной? Несомненно. Эта честность 40-летнего сродни жульничеству: твоя эмоциональная наличность ничтожна, банк витальности лопнул, кредит на строительство чувства может выдать только маленькая фанатичная надежда на преодоление ощущения потерянности. Чувства, все новые и новые чувства волнуют тебя до самой уретры, а тебе нужно все больше и больше. Не почувствовал, к примеру, намека на твой серийный козлизм? Любовный сериал (и только он) создает из набора гнусных эпизодов целую эпическую поэму, посвященную танцам души с космосом. И вот мы имеем историю о маньяке-любовничке, которым ты вскоре станешь, если не изменишься.

Зря ты, гордо сгорбленный, бархатно словесный, своей искренностью голову морочишь хорошей, доброй, красивой женщине. У тебя кое-что наладится, но не скоро. А пока признай, что сам ты, безусловно, отвратителен, и все же допусти, что не все потеряно. Рецептура преодоления печали многообразна. Если семейная жизнь допекла окончательно, сделай решительный выбор.

Л. Б. Пастернак (41 год) – П. П. Крючкову (от 21 июня 1931 года): «Расставшись, но не разведясь юридически с женой, я связал судьбу с другим человеком. У нее двое детей. Мы будем жить вместе…» Здесь необходим отдельный комментарий. Несчастлив и равно счастлив тот, кто, не имея жизненного опыта, поддался требованию чувства, женился, и ему досталась никчемная женщина. Глупая, сварливая и капризная неряха-скандалистка, которая если в чем остроумна, так это в оскорблениях супруга. Такую не жалко бросить. Соседи будут на твоей стороне. Это все знакомые истины.

Счастлив и равно несчастлив тот, кому досталась хорошая жена, которая, как говорят афористы, и есть гарантия 99 % победы в любой драке.

Давай-ка проверим, интересен ли ты кому, такой красивый и душевно эксклюзивный. Что же, результаты опроса не так плохи: общее число респондентов: 1. Отказались отвечать: 1453. Знаешь, кто этот один? Твоя жена. Этой жене (кстати, твоей жене) самые лучшие слова причитаются. Они будут справедливы о женщине с кроткой и сильной душой, достойной всяческих наград. Если она чем провинилась и от чего устала, так это от неблагодарных забот о тебе.

Когда-то ты набрел на то место, где, казалось, Господь с неутомимой кропотливостью и тактом сплетал воедино ум и сердце. Ты получил жену и друга, покой и уют. Так на самом деле и было, но ты разорвал эту связь. И теперь женщина, которая всегда была рядом, вытаскивала тебя из всяких передряг, выхаживала, больна беспомощностью.

Ты отказался от подношений, которыми одарила тебя судьба, от того, что ты некогда рачительно берег и преумножал. Невмоготу стало тебе, щедро обласканному семейным покоем, захотелось неопределенности свободы, напряжения новых чувств. Раньше ты об этом думал с ужасом, но вот подвернулся случай – тебя совратила роскошно безалаберная женщина. Ты, еще вчера усердный собиратель книжек, нумизмат или филателист, превратился в зоологический тип. С выпученными от страсти глазами ты бросился вперед.

Одно из объяснений причин своего бегства ты найдешь у В. Аллена: «Я жил с прекрасной женщиной – очаровательной, тонкой, образованной, настоящей умницей, с прекрасным нравом и редким чувством юмора. Я был счастлив. Однако она совершенно не волновала меня в постели. Поэтому с некоторых пор я стал каждый вечер ускользать из дому на тайные свидания с фотомоделью Тиффани Шмидерер, чье умственное развитие заставляло кровь стынуть в жилах, но физическое совершенство заставляло вновь закипать (…) Женщина с обликом Тиффани Шмидерер появляется на свет раз в миллион лет и, как правило, предвещает ледниковый период, всемирный потоп или всемирный пожар».

Иная причина излагается в психоаналитической беллетристике, например в романе Э. Джордж: «Кризис среднего возраста, внезапное осознание надвигающейся старости, пересмотр жизненных установок, поиск обновления. В соединении с твоим чересчур развитым либидо это побуждает искать новые пути самоутверждения… все они замешаны на сексе. Вот твоя дилемма. К несчастью для твоей жены, так как она, по всей видимости, единственный человек, умеющий хоть как-то держать тебя в узде. Но ты боишься… она всегда была для тебя слишком женщиной, чтобы ты мог справиться с ней. Она была требовательна к тебе, требовала взрослости, которую ты просто терпеть не мог».

С женою поначалу ты юлил, краснел, словно мальчишка, уличенный в краже яблок, придумывал предлоги, сваливал все на дела. Потом обнаглел и объявил свое решение предпочесть факультативное чувство. Как-то все у тебя вышло нечистоплотно и мерзостно. Ты не услышал в ответ: «Хоть за правду спасибо», потому что не сказал правду. Струсил. Ты ныл, что тебя никто не понимает, что ты загадочный человек. На самом деле оказался не человеком, а насекомым каким-то, наколотым на булавку непохвального чувства. Подобный экземпляр, признайся, для энтомолога.

Скабрезный любовный случай встретил тебя отрепетированной улыбочкой, которую только безобидный нью-йоркширский терьер по имени Вайчик мог бы поставить в рамочку, а все другие на такую подставу не купились. Наблюдать твою наивность в наши дни было бы приятно, если бы она не была столь жалкой. Слабый раствор оптимизма испарился из твоей крови. В вены закачан крепкий раствор катастрофы. Сердце заледенело, позвоночник покрылся изморозью. Боже великий и милостивый! Вот это печаль так печаль!

Можно, конечно, прикрыться цитатой из произведения Т. Элиота: «И то, что ты не знаешь, это единственное, что ты знаешь. И то, чем ты обладаешь, это то, чего ты не имеешь. И там, где ты есть, там тебя нет», – но уже сил нет возглавлять авангард отчаяния. Ты выбрал любовь, в которой при всем старании можешь достичь лишь маргинальных сердечных успехов.

Объемлет тебя, седеющего блондина или молодящегося брюнета, неземная скука. Сердце твое застонет от неловкости и отвращения к себе. Ты не сумеешь ответить, объяснить. Трескотня самооправданий огорчит, нанесет подлое оскорбление той, которая всегда слепо верила тебе, была самоотверженно предана и любила даже тогда, когда ты, обольщаясь изнуряющей неугомонностью мысли, себя презирал.

Когда ты застигнут врасплох и озадачен, легче всего найти виновных. Никого не упрекай, ты сам себя основательно обманул и обокрал. Ты подбери себе имя – экзистенциальный печальник, 40-летний страдалец. Пожалуй, нет, просто лицемерный говнючок, и то не первый, а из самых захудалых – тех, кто замыкает очередь. За такие мысли обзови себя психоаналитиком и рассмейся. Так, для красного словца обзови.

Ты догадывался, что глуп, но не допускал, что можешь быть таким идиотом. Тебе захотелось удостовериться в собственном существовании?

Нет бы посмотреться в зеркало и хотя бы причесаться. Ан нет, ты решил бежать от скудной расцветки повседневности. Между прочим, ты правильно сделал, что не подошел к зеркалу, потому что знаешь – оттуда на тебя не посмотрит хорошо сложенный парень, с тем обворожительным взглядом, перед которым тушуются жизненные проблемы.

Что ж, сам виноват: привет, беспризорник, начинай кочевую жизнь. Начинай ее с черного понедельника. Гороскоп у тебя был неплохой, но ты его переписал своей невоздержанностью. Теперь у тебя есть свобода, но нет веры. Ни у тебя, ни к тебе. Оставь далекоидущие обещания судьбы, у тебя совсем не очаровательное положение. Иди сумрачным путем своим под аккомпанемент визгливого сопрано тоски. Все дороги воровской свободы вымощены щебнем печали: ты не можешь иметь все сразу, мальчик. Люди, которые хотят всего, обычно остаются ни с чем. Ты, опрометчивый, направляешься прямехонько в преисподнюю одиночества.

Есть душевные силы – остановись и одумайся. Ты скоро почувствуешь себя угловатым и неловким. Да, ты стал, мягко выражаясь, несимпатичным человеком. В твоем голосе слышатся нотки решительности и скорби, сделай так, чтобы решительности было больше. Если есть еще хоть маленькая возможность, стань душевно добросовестен, смирись и покайся. Если есть такая возможность, ты возврати свое счастье и больше никого не ищи. Перестань развлекаться философскими играми и демонстрацией яростной скорби. Испытай тяготение к покою, к тому, что тобою любимая культура всегда искала – к гармонии. Окрылись надеждой на возобновление. Возвратись раскаявшимся и жаждущим примирения.

В качестве девиза заимствуй оптимизм у Апулея: «…хотя я и сделался заправским ослом, тем не менее сохранил человеческое соображение».

Пока ты колобродил, жена изменилась. Изменились не только ее внешность и парфюм, все было куда серьезнее. Непринужденную грацию и жизнерадостность сменили осторожность, предусмотрительность и даже некоторая расчетливость. В ее внешности нет ничего примечательного, разве что… эта смелая улыбка сильного и красивого человека.

Не надейся, что сможешь предаться безбольным, утешительным воспоминаниям. Игла осталась в вене. Самый пустяковый предмет из прошлого вызовет у тебя приступ ностальгии. Дни поползут вместе с обрывками воспоминаний, затем все сменится обычной жизненной галиматьей. Не сомневайся, через три месяца, а может, через три года ты проснешься ночью, и твое сердце ошпарит боль от бесформенных воспоминаний и ощущения того, что любишь жену – красивую, кроткую и сильную женщину. Ты взвоешь от невозможности повернуть что-либо назад. И поймешь, что тогда и сейчас ты опять наткнулся на стену, которую самолично возвел. Ты не сможешь спрятать боль, как насекомое, в янтаре своей воли – прошлое засядет занозой в сердце.

Через три месяца, а может, через три года ты будешь карабкаться по стене и ползать по потолку. Это непременно случится. Все же слезай с потолка, побелка на сегодняшний день твоего возраста стоит дороже страданий. Тем более есть иные рекомендации, как справиться с сумеречностью «я», сонной мечтательностью, душевной пестротой.

Ты сам понимаешь, что сорваться с привычной жизни вот так, с бухты-барахты, чистое безумие. Но интуиция подсказывает: так надо, иначе тебе крышка. Если бы сейчас кто поинтересовался относительно проблем новейшей онтологии, ты бы ответил не хуже вуди-алленовского Нудельмана: «…человек существовал до мироздания, пускай и с небогатыми возможностями».

Тебе необходимо разобраться в себе. Для начала пообретайся в одиночестве. Добротная тоска нередко целительна. Это лекарство, признаться, будет похуже самой болезни, но тебе нельзя торопиться. Безусловно, коэффициент агрессии по отношению к самому себе увеличится, и ты попадешь в мир оцепенения, о котором размышлял Р. Барт: «Достаточно зайти чуть дальше, и эта агрессивность, которая поддерживала во мне жизнь, связь с миром, обернется покинутостью: я погружаюсь в мрачные воды дереальности».

Следует побыть одиноким, чтобы присмотреться к самому себе, перестать быть рассеянным, отсутствующим, безразличным. Довольно мусолить воспоминания. Не думай о профуканной любви – в покое смерти она покажется тебе прекрасной, как все не случившееся. Поскорее запамятуй эту любовь, пока ее призраки не обступили тебя со всех сторон. Твое печальное чувство представляет уже исторический интерес и к будущему никак не относится. Выводы ты все равно извлечь не сможешь и через некоторое время окажешься в другой любовной ловушке.

Есть и иной ход. В фантастическом романе К. Гринвуда «Переигровка» герою предоставлена возможность снова и снова проживать свою жизнь. Каждый раз он умирает в возрасте 43 лет и возрождается подростком, но опять и опять не находит счастья. Сначала он старается разбогатеть, пренебрегая личной жизнью. В следующей попытке стремится достичь высокого социального статуса. Лишь в финале, когда запасных вариантов не осталось, герой обнаруживает нечто похожее на счастье – умение и желание жить сегодняшним днем.

Чтобы сценарию выхода из меланхолии придать окончательную ясность, следует прислушаться и к другим советам. Неплохо заняться творчеством или продолжить творить, грезя о новом труде.

Л. Пастернак (44 года) – О. М. Фрейденберг (от 30 октября 1934 года): «Страшно работать хочется. Написать бы, наконец, впервые что-нибудь стоящее, человеческое, прозой, серо, скучно и скромно, что-нибудь большое, питательное».

Тому, кто не позаботился ранее создать семью или по каким-то иным причинам одинок, надобно соотнестись с опытом великих. Следуй примеру Ф. М. Достоевского: женись, нарожай детей и весь прилив душевных сил обрати на заботу о супруге и чадах.

Именно в возрасте 40–45 лет приходит понимание сомнительности метафизической интерпретации чувств. Нелишне прислушаться к разговору горьковских 40-летних персонажей. На ницшеанскую реплику Басова: «Женщины ближе нас к зверю. Чтобы подчинить женщину своей воле – нужно применять к ней мягкий, но сильный и красивый в своей силе, непременно красивый, деспотизм» – следует циничный ответ Суслова: «Просто нужно, чтобы она чаще была беременной, тогда она вся в ваших руках».

Прислушайся к советам И. С. Тургенева, А. П. Чехова, А. И. Герцена: все как-то само собой образумится, образуется, время лечит, укрощает страсти, иногда неплохой лекарь и природа. Герцен сформулировал средство избавления от печали, хотя оно, следует признать, гомеопатическое, но все же прислушаться стоит: «Когда душа носит в себе великую печаль, когда человек не настолько сладил с собою, чтобы примириться с прошедшим, чтобы успокоиться на понимании, ему нужны и даль, и горы, и море, и теплый, кроткий воздух; нужны для того, чтобы грусть не превращалась в ожесточение, в отчаяние, чтобы он не зачерствел. Хороший край нужнее хороших людей».

Если позволяют средства или профессиональные заботы, отправляйся в путешествие, познай на своем примере гоголевскую убежденность в целительности преодоления пространства: «Голова моя так странно устроена, что иногда мне вдруг нужно пронестись несколько сот верст и пролететь расстояние, для того чтоб менять одно впечатление другим, уяснить духовный взор и быть в силах обхватить и обратить в одно то, что мне нужно».

Совет для тех, кто может себе позволить свободный стиль существования. Иногда стоит, подобно Герцену, Тургеневу, Достоевскому, Чехову, переменить место жительства, чтобы новыми впечатлениями перебороть тоску. Однако не следует игнорировать предостережение Сенеки: «… чему ты дивишься, что путешествия тебе не помогли? Ведь ты повсюду за собой возил себя самого».

О более важном. Школьные учителя говорят, что в любой ситуации следует вести себя как добропорядочный гражданин. Прислушайся, тебе это полезно. Когда к тебе спешит мировая тоска, она очень торопится, но не забывает при этом заглянуть в винный магазин. Кто помоложе, расплачивается за пьянство мелкой монетой утреннего недомогания, кто постарше – остатками здоровья. Пожалуйста, не заигрывай с орфическим и трансцендентальным, черпай жизненную энергию из книг и впечатлений. Иными словами, не злоупотребляй алкоголем. И прислушайся к Чехову-врачу.

А. П. Чехов – О. Л. Книппер-Чеховой (от 13 декабря 1901 года): «Ты пишешь, что 8-го декабря вечером была в подпитии. Ах, дуся, как я тебе завидую, если б ты знала! Завидую твоей бодрости, свежести, твоему здоровью, настроению, завидую, что тебе не мешают пить никакие соображения насчет кровохаркания и т. п. Я прежде мог выпить, как говорится, здорово».

Если предшествующие рекомендации тебя не убедили, то открой двадцать четвертую лекцию З. Фрейда, ту, в которой обсуждаются проблемы «обычной нервозности», и постарайся извлечь выгоду из своего невротического состояния. Отец психоанализа размышляет о том, что любая болезнь, которая существует длительное время, начинает вести себя «как самостоятельное существо, она проявляет нечто вроде инстинкта самосохранения, образует своего рода modus vivendi между нею и другими сторонами душевной жизни». В результате эта болезнь становится даже полезной и «пригодной для использования, как бы приобретая вторичную функцию».

Избегая примеров из патологии, Фрейд обращается к случаю из повседневной жизни: рабочий из-за несчастного случая становится калекой, теперь он получает ничтожную пенсию. Казалось бы, впору отчаяться, не на того, однако, напали: потерпевший «научается пользоваться своим увечьем, как нищий. Его новое, хотя и ухудшившееся существование основывается теперь как раз на том же, что лишило его прежних средств существования. Если вы устраните его уродство, то… лишите его средств к существованию». Фрейд предостерегает: не следует слишком низко оценивать практическое значение выгоды от болезни, так же как не стоит придавать ей слишком большое теоретическое значение. Следует выразиться точнее: если неуклюжее ощущение молодости и бодрости покинуло тебя, научись извлекать вторичную выгоду из своей мудрости, опыта, развитой души. Перестань быть капризно-пронзительным, сделайся наконец мужчиной, с которого тебе самому захотелось бы взять пример.

И еще одно, пожалуй, самое главное, чтобы рекомендацию Фрейда не воспринять слишком буквально, – так вот, о твоем теле. Хотя на фоне расшалившейся экзистенции заботы о физическом самочувствии могут показаться второстепенными, давно пора задуматься о здоровье, и о телесном, и о душевном. Здесь важно правильно поставить диагноз и, насколько это возможно, перестать мучить себя. Признайся самому себе: то, что ты в очередной раз проиграл, не страшно, печальнее то, что ты ни разу не владел инициативой.

Срочно проведи диспансеризацию того, что осталось от тебя. Наличность, следует сказать, в неважном состоянии. Душа смята, сердце в ушибах, тело немеет и перестает повиноваться. Положение отчаянное, но не безвыходное. Взбодрись фантазией. Займись чем-нибудь – бездельничать сейчас опасно. Не делай ничего испуганного, заячьего, радикального. Вспомни совет тренера по боксу: потерпи, не опускай руки, поработай. Тщательно продумай план: ты обязан старательно и терпеливо идти к выздоровлению. Выбери творчество, любовь, семью, заботу о родителях – это стратегически важные перекрестки жизни. У каждого человека должно быть что-то, за что можно уцепиться, чтобы выжить.

Чтобы не обрекать себя на полное саморазрушение, прекрати фальшиво возмущаться, что тебя никто не понимает, и лелеять свои сомнительные душевные качества и экзальтированные мысли. Перебори искушение поднять белый флаг. Лучше засмейся: смех – это вызов. Теперь тебе следует сделать выбор между бытом и бытием. Преодоление смутного и иррационального зависит от твоего терпения и желания тонизировать волю. Выйдя из одиночества победителем своей разнеженной печали, ты обретешь богатый и утонченный опыт, без которого не обойтись еще, быть может, четверть века.

Пусть гоголевская надежда на целительную природу и Бога хранит каждого из нас, мужчин, проходящих по скорбному пути 40–45 лет: «О себе, относительно моего здоровья, скажу вам, что холодное леченье мне помогло и заставило меня, наконец, увериться лучше всех докторов в том, что главное дело в моей болезни были нервы, которые, будучи приведены в совершенное расстройство, обманули самих докторов и привели было меня в самое опасное положение, заставившее не в шутку опасаться за самую жизнь мою. Но Бог спас».

Тебе не нужны сейчас большие мысли. Достаточно будет и маленьких, но оптимистических, чтобы начать крестовый поход против ощущения собственной бесполезности. Тщательно отбери слова, укоренись в манифесте оптимизма. Пусть громче стучит твое сердце в ожидании перемен. Чуть больше бодрости: подошло время возвращаться к жизни. Ты же всегда верил в чудо любви. Ты же всегда был неисправимым мифоманом. Да, нет сомнения, жизнь, по самой скромной и спорной оценке, дерьмо. Но любовь побудит тебя любоваться звездами, хотя мизансцена будет не совсем удачна.

Уж лучше обольститься надеждой, чем вырабатывать нетвердую походку пингвина-невротика. Любовь – это самый внушительный мотив во всех жизненных сюжетах. Чувство сильно настолько, насколько мы сами этого хотим.

Только не позволь смириться с худшим в себе. Прислушайся к Паскалю Брюкнеру: «Только сорок: еще не поздно начать отложенную, но многообещающую жизнь». «Сорок четыре, – утверждает герой К. Воннегута, – мужчина почтенный, но вполне еще привлекательный по части секса».

Если тебя полюбит твоя женщина, она непременно признается тебе со всей откровенностью, как героиня Алана Камминга: «Господи, да что говорить?! Я хочу ребенка. Очень хочу. Очень-очень. Что, ты тоже?! Знаешь, мне надоело ждать принца, который прискачет на белом коне и заделает мне ребеночка. Принцы в наших краях не водятся. Они вообще вымерли. Остались только в рекламных роликах «Hugo Boss». И вряд ли какой-нибудь принц забредет в наш квартал, чтобы кинуть мне палку».

Она убедит тебя сделать именно то, что хочется природе, чтобы ты сделал, – вернее, она заставит тебя почувствовать то, что природе хочется, чтобы ты почувствовал, и тогда, может быть, ты сделаешь именно то, что нужно, чтобы ваш мир был счастлив.

Смотри, если срочно не наладишь отношения с жизнью, твою могилу украсит эпитафия: «Пытался жить, старался, пыхтел, манерничал, истериковал, злился, бесился, свирепел… А по ночам в пустой постели его согревала лишь язва желудка…»

Поработай над композицией поступка и над формой мысли, преодолей упорство несговорчивости своей обескураженной души. В противном случае ты превратишься в «анемичного соплежуя». А «анемичный соплежуй» – это почти то же самое, что и «нервный лимон» или «недоверчивый троллейбус».

Сравнительный портрет мужской популяции. Измерение уровня самоактуализации: питейная мифология

Оттолкнувшись от метафоры «мужчина в полном соку» и от чеховской винной типологии женщин, попытаемся посмотреть на мужчину с точки зрения питейной мифологии. Вместо предупреждения Минздрава ограничимся рекомендацией для женщин: «Не охлаждать».

Юноша и молодой человек. Напиток шероховатый, несбалансированный, незамысловатый, темпераментный. Нотки перца надежд и корицы ранних разочарований. Пикантный привкус небольшой толики индивидуальности. Послевкусие, как, собственно, и вкус – с кислинкой, приятные, но очень короткие. Напиток неплохо подойдет наивным девушкам и авантюрным дамам. Продукт потребляется молодым либо заслуживает старения и рекомендуется в качестве сопровождения к любовным блюдам, утомленным солнцем, под соусом лаконичной страсти.

Мужчина 35–40 лет. В аромате акцентированы интеллектуальные нотки и блестки нюансов. Отличное дополнение к курортным романам. Обманчиво настраивает на романтический лад, привлекает необустроенностью и усталостью.

Мужчина 40–45 лет. Неплохо развитое вино с заметными тонами осенней листвы, вяжущее послевкусие с мягкими танинами экзистенциальной тоски. Идеальное жизненно-гастрономическое сочетание – 30-летние, уставшие от всего женщины. Также может быть отличным аперитивом, особенно в холодное время года, во время обеда с закусками. Применение любовной техники шокового охлаждения исключается. Не забывать и остерегаться: очень длительная финальная нотка расставания.

Мужчина в 50–60 лет. Изготовитель, экспортер, упаковщик, импортер, эксклюзивный дистрибьютор разного рода печальностей. По совместительству шалун. На этикетке значится: респектабельный, добротный, бархатистый и элегантный напиток. Жизнь предупреждает: изящная этикетка не очень точно соответствует вкусу напитка. Часто он оказывается обильным и жирным.

Вообще, продукт данной выдержки зрелый, хорошо развитый, свидетельствующий о том, что жизнь знает толк в искусстве купажирования. Табачный аромат с тонами специй жизненного опыта. Кислотность неважная. Терпкость с привкусом горьких надежд. Отлично дополнит интеллектуальное одиночество романтических особ неопределенного возраста.

Анемичный соплежуй (45–50)
Для самопроверки: книжно-культурные увлечения

Врачи советуют юношам читать «Филиппка» и стремиться к знаниям.

В 30 лет – выписывать «Playboy» без картинок.

В 45 лет пора бросить книги и обзавестись абонементом на шоу неудачников.

В 50 лет – обычно покупают видеоприложение к «Playboy», хотя врачи не рекомендуют мужчине этого возраста смотреть ничего более откровенного, чем реклама купальников.

Доска почета

В поисках психологического образцов самочувствия 45-летнего мужчины следует обратиться к жизненному и литературному опыту Ф. М. Достоевского.

Ключевые слова и понятия: «беременный Шварценеггер»

Хотите посетить выставку возрастных фобий? Желаете взглянуть на самые печальные экспонаты человеческой породы? Вам сюда.

Прогулка по галерее возрастных кризисов оставила позади эффектные эскизы юности, грандиозные батальные панорамы тридцатилетия, графические капричос кризиса сорокалетия. Теперь план возрастной экспозиции указывает на зал под номером 45–50. Здесь портретные собрания мужчин более скупы на краски, что не отрицает вместительную содержательность сотворенных жизнью характеров.

За прошедшие несколько лет с мужчиной многое произошло. В 45 лет кого-то продолжает заедать комплекс бедности и уже вынужденный привычный трудоголизм. Кто-то, вырвавшись из нужды, так и остается неисправимой рабочей лошадкой, не зная, для чего ему все это. Что же, когда-то пора начать привыкать к бесполезности всего, на что ты тратишь жизнь.

Жизнь с добросовестной ожесточенностью поработала над натурой и многим убедительно и не особенно вдохновенно показала преимущества карьерного роста и вовлеченности в социальную суету над нравственными переживаниями. Теперь мужчина настойчиво заставляет себя как можно реже задаваться вопросом о себе экзистенциальном. Нынешняя задача мужчины избежать экзистенциальной скуки, начавшейся в 40 лет. Раньше ее можно было определить шершавым словосочетанием «кризис витальности». А как ее сейчас назвать?… Словари молчат, и в строку жизни лезут все какие-то пошлости.

В 45 лет привередничать не к лицу. Характер давно утратил упругость воли, зато четко обозначен рельеф живота. В этом его единственное сходство с Шварценеггером, добавим: беременным Шварценеггером.

Ловушка: возраст как режиссер чувств

Главное отличие от предшественников заключается в том, что в 40 лет мужчина, увлеченный экзистенциальными проблемами, о женщинах забывает, а в 45 лет интерес к ним возобновляется.

Наступает момент, когда все незнакомые девушки и молодые женщины за глаза обзывают 45-летнего ухажера «папашей». И в этом определении пока отсутствует брезгливость – это попросту беззлобная правда.

Всмотримся в портрет, нарисованный Паскалем Брюкнером (узнаешь себя?): «В сорок семь лет, растеряв все иллюзии, он барахтался на службе, дожидаясь повышения, и убивал время тем, что заводил любовниц из числа мелких служащих, соблазняя их повышением».

Еще совсем недавно мужчина имел все шансы. Теперь ни один даже скромненький шанс не хочет иметь с ним никакого дела. Иногда попадаются на глаза пожелтевшие выписки из книг: «Если мужчина хочет женщину – он хочет женщину», «То, что нас не может уничтожить, делает нас сильнее», – но что означают все эти слова, уже не совсем понятно. В отношении чувств данная особь представляет собой геометрически простейшую картину на время стабилизировавшейся и настойчиво угасающей телесности, если чем и осложненную, то только вкраплениями эротического безрассудства. Страстный любовник – самое дефицитное амплуа мужских особей 45 лет.

Мужчина приелся самому себе и устал от общения со своим эго. Панцирь ранней старости, ощущение себя реликтовым кузнечиком, защитный хитин тоски отбрасываются, достаточно девушке прикоснуться к его руке.

Наиболее честный и удачный комплимент, который делает 45-летний, приглашая на свидание: «Вы очень красивы и молоды. Вероятно, вы хотите побольше узнать про мой противоречивый духовный мир?»

С высоты восприятия 45-летнего все особы противоположного пола (даже если они моложе его всего лет на пять) с полным правом возводятся в ранг девушек. Основание вполне достаточное: только потому, что моложе! Этого довольно. Кажется, что природа девушки разгадала тайну зощенковскую возвращенной молодости. Предупреждал В. К. Тредиаковский: «Сочетать мужские и женские рифмы – все равно что сочетать дряхлого арапа и юную европскую девушку», – так кто ж его будет слушать? Сорокапятилетнему изменяет чувство поэтического метра.

Композиция падения в чувство чудовищно банальна, как в самом неприхотливом водевиле жизни.

Пролог.
Каждодневность убеждает – растоптан шлейф идиллии, оборвана нить фантазии.

Экспозиция.
Сомнение в очевидности произошедших перемен не означает безразличия к проблеме чувств.

Завязка.
Когда ошпарило осознание, что с небом, покрытым алмазами, что-то не клеится, вот тут, почти как у Габриэля Гарсия Маркеса, доносится из-за горизонта, с острова Самого красивого утопленника в мире (с поправкой на отечественный климат), запах зимней свежести сосновых иголок. Это девушка одиноко бродит по горизонту. На ум приходят стариковские сравнения: «…как лучезарны эти ноги, лучиста грудь и вдохновенны ручки…» И всякая прочая глупость в голову лезет.

Девушкины портреты не многочисленны, но обманчиво разнообразны: херувимчик, бандитка, учительница, головорез, хулиганка и т. д. Ассортимент «и т. д.» весьма широк. Так или иначе, все они объединены общим знаком – коллекционерка скальпированных сердец, от которой исходит свет надежды и морозная терпкость, обещающие выздоровление и освобождение от неразберихи распадающихся мыслей.

Девушка все-таки не совсем хулиганка. Также нельзя назвать ее любовной бандиткой. Она просто любопытна, как весенняя мышь, и вышла прогуляться в мир лишь для того, чтобы пополнить собрание своих жизненных впечатлений. Ее любопытство сродни занятиям Амели, «которая любила по воскресеньям бросать блинчики в речку, засовывать руку в мешок с фасолью, ложечкой ломать засохшее варенье и набивать карманы камешками со всех незнакомых мест».

Габриэль Лауб справедливо заметил: «Человек берет взятку в одном-единственном случае – когда представляется этот случай». Признание девушки 45-летнему «Я вас люблю» – как раз именно тот случай взятки, которую подсовывает жизнь. В этом признании содержатся мотивы гуманистической эпитафии, в которых при должной мечтательной аранжировке можно расслышать ноты любовного марша. В девушкином любовном объяснении могут звучать самые разные и необязательные темы: шантаж, мелиорация, повестка в суд, письма Тургенева или обвинение в неуплате налогов. Нашему герою слышится иное: просьба напоить водой, мольба о пощаде – обманывает жизненный слух и подводит сердечный опыт.

Девушка искренне клянется, что это ее первая любовь, 45-летний опрометчиво верит, не удосуживаясь поинтересоваться: «Первая за отчетный день?»

Фантазия мужчины рисует метафизические картины. Вот оно – наступление эры новой жизни. Прочь обыденность, в самый дальний ящик семейную пижаму с портретом Чебурашки! Любовь пришла. И кажется, ждет тебя золотой слиток на конце радуги. Пусть чувство девушки на языке суровых ригористов именуется проявлением неустойчивой морали. До ригористов ли нашему герою! Он готов из любовной солидарности и Кафку назвать весельчаком, а свои жизненные принципы – безнравственными.

Теперь не только пыль в углу квартиры подчеркивает смысл существования 45-летнего, и не только «Тефаль» думает о нем. Кажется, весь мир просветлел, и даже может показаться, что холодильник, пока наш мужчина на службе, рассказывает миксеру о том, как ему повезло стоять в квартире, принадлежащей такому человеку.

О, как деликатесен наркотик близости, как вдохновенно убедительна грубовато-эротическая искренность, не знающая изысканности!

Развитие действия.
Любое накопленное мужчиной эстетство и знание мира разбиваются о неказистые комплименты. В состоянии влюбленности человек становится все более романтичным и все менее подозрительным. Он никогда не поверит, к примеру, когда юная соблазнительница сравнивает его с Брюсом Уиллисом, но готов умиляться справедливости других оценок: «Какие у тебя мужественные ресницы», «Какие благородные фаланги пальцев», «…бесстрашные морщины», «а сам ты такой забавный…». Подобные эпитеты так и сыплются с лукавого язычка.

Лексикон у девушек небогат, их комплименты откровенно постановочны, но убедительны для человека, который выглядит настолько неважно, что готов принять самые сомнительные басенные похвалы. Но и этого достаточно, чтобы 45-летнего увлечь на поляны тихостных чувств, в поэтические пучины, что называется, под сень струй. Неведомо откуда мужчина узнает, что не все потеряно и есть еще силы, чтобы взять какой-никакой реванш.

Настает момент, когда кажется, что мощь витальности возвращается, и человек чувствует себя независимым от психологической брезгливости по отношению к самому себе. Корыстолюбивая страсть к реабилитации тела побуждает мужчину соотнести угасающий интерес с любой возможностью.

Кульминация, устремляющаяся к развязке.
Движение фабулы чувства связано с феноменом кантиленности: какая-то нескончаемость радости, слов, ожиданий. Влюбившемуся 45-летнему следует почаще смотреть в зеркало, чтобы не обольщаться. Или изменить читательские вкусы, отправиться в библиотеку и с безразличным видом заказать «Энциклопедию сексуальной деградации», если таковая существует. Сделать выписки и ужаснуться, допустив мысль, что ты не самый популярный блондин, а банальный меланхолик и роли твои расписаны возрастом. Мужчине не следует шастать по бурелому чувств, а надобно отточить искусство увертываться от опасных ветвей надсадных интонаций.

Ан нет. Любовь, которая движет планеты, пришла. Все пугает, радует, все кажется внове. Мужчина делается беззлобно-ироничным, предусмотрительным, приторно-галантным, театрально-мужественным. Как жаждется быть соразмерным любовному жанру! Как хочется доказать, что освоенное искусство классической борьбы за жизнь – самое искусное и классическое!

Не учитывается одно немаловажное обстоятельство. Все девушки хулиганки, и не потому, что от природы ершисты и вероломны. Все девушки молоды, неопытны, импровизационны. Они не знают чистых жанров борьбы. И часто склонны к балаганной драке излишней требовательности и категоричности. Даже в этом занятии они так лучезарны, лучисты и вдохновенны, что нашего героя ожидают некоторые неудобства – ему попросту вместе с сердцем оторвут и голову. Потеря, следует сказать, прогнозируемая. Это обстоятельство в тысячу раз обиднее: ведь так хотелось на своем примере доказать, что есть исключения. Сценарий жизни не исправить. Ведь совокупно обещали поэты: «…о, как хохочут рудокопы в кустах фарфоровых… тебя обманут и изобьют».

Немолодой искатель душевного соучастия вроде бы и остроумен, однако слишком зол в демонстрации ума; кажется, что он искренен, но в его откровениях слышатся ноты озлобленности и пугающего цинизма. Его соучастие подобно отеческой опеке и сеансу у психоаналитика. Мужчине в 45 лет есть что рассказать. Ему ничего не остается делать, как воспитывать в девушке рафинированные чувства. Больше похвалиться ему нечем. Его привлекает даже не любовь, а желание разделить с кем-нибудь тоску существования. Необходим собеседник молчаливый и, главное, молодой и красивый слушатель.

Барышня поначалу готова внимать рассказам о непонятных переживаниях и сбивчивым объяснениям. Прикосновение к возрасту первых осенних заморозков завораживает ее и пугает. Затем она устает от роли исповедника, сбрасывает с себя личину благопристойного слушателя и вступает в полемику с одногодком своего батюшки. Тип поведения, выработанный в общении с домашними, переносится на разговор с ровесником отца. Девушка становится упрямой и несносно ироничной.

Прогулка в чувство окажется недолгой. Усталость и избитость любовью заявят свои полицейские права.

На поверку выходит все не так, как в хвастливых самооговорах: «половой вопрос» решается без оптимизма и уверенности, но с санаторным рвением излечиться от недугов. Не стоит говорить об утомляемости от физических отношений между мужчиной данного возраста и юной особой. При столь немалых летах даже интенсивная духовная близость с девушкой подобна восхождению на Гималаи душевного сотворчества. А любое восхождение, пусть даже метафорическое, грозит обернуться поражением тела и чувства, укрощенных жизнью.

Иными словами, все случится, как в кино: он философствует о меланхолии, а ей куда интереснее по воскресеньям бросать блинчики в речку, засовывать руку в мешок с фасолью, ложечкой ломать засохшее варенье и набивать карманы камешками со всех незнакомых мест.

Эпилог.
В возрасте, когда нередко начинает активно изменять телесность, пора исповедовать интеллектуальное донжуанство и переходить в разряд неиграющих тренеров. А те, у кого хватает дыхания, пусть дают уроки любовно-книжного голосовещания.

Приходно-расходная книга жизни

Эразм Роттердамский – один из великих мыслителей Реформации – отличался исключительной работоспособностью. Его эпистолярий насчитывает 3140 писем. По легенде, в возрасте 45 лет он испытывал такие эксцессы творческой активности, что писал до 40 писем в день.

На 45-м году жизни Петру I врачи запретили злоупотреблять алкоголем и любовными забавами.

Иммануил Кант называл переломным 45-й год своей жизни. Исследователи предполагают, что именно в 1769 году философ формулирует кардинально важный для своей мыслительной системы термин «чистый разум» и предлагает создать специальную дисциплину – «общую феноменологию».

В 45 лет Фридрих Ницше тяжело заболевает психически и в таком состоянии живет еще 11 лет.

Затяжная хандра, глубокое пренебрежение Ницше к нормам высокой морали – многие объясняют это исключительно женским воспитанием, которое способствовало вызреванию глубокого кризиса самоидентификации и острейшего комплекса мужской неполноценности. Эти невротические переживания порождали психическое сверхнапряжение. Последующая жизнь Ницше станет отчаянной борьбой с собственным детством.

Всеволод Мейерхольд, свидетельствует А. Гладков, указывал на предельность возраста 45 лет для актера, который в поисках профессиональной убедительности нещадно эксплуатирует свое здоровье: «Я бы строжайше запретил актерам пить вино, кофе и валерьянку. Это все расшатывает нервную систему, а нервная система у актера должна быть самая здоровая. Один поэт написал Флоберу, что он, сочиняя свою поэму, рыдал, а Флобер его высмеял. В противоречии с общепринятым мнением С. Есенин никогда не писал стихи пьяным: я это знаю. Актерское и всякое творчество – это акт ясного и веселого сознания, здоровой, ясной воли. В начале века появился тип актера, которого звали героем-неврастеником, но характерно, что никто так быстро не дисквалифицировался, как актеры этого типа. Почти все они к сорока пяти годам были духовными и физическими развалинами, а ведь этот возраст – зенит драматического актера».

Цицерон назначает возрастом старости 46 лет.

Признание Ромена Гари: «Ей двадцать два, а мне сорок шесть. Как ты думаешь, я выдержу?» По свидетельству друзей, Гари боится стать импотентом.

Различные симптомы социального существования, по С. Н. Паркинсону, со всей ясностью свидетельствуют, что человек, не пробившийся в начальство к 46 годам, никогда уже ни на что не пригодится.

В письме к дочери Л. Н. Толстого (Татьяне Львовне) 47-летний Илья Репин писал в 1891 году: «Вегетарианство я должен был оставить. Природа знать не хочет наших добродетелей… к аскетизму я неспособен, мне так надоедает эта возня с самим собою. Жизнь так прекрасна, широка, разнообразна…»

Ф. М. Достоевский (48 лет) – С. А. Ивановой (от 14/26 декабря 1869 года): «…я невольно представляю теперь себя себе старым-старым стариком».

Н. Шатилов вспоминает о Льве Толстом: «Графу тогда было, вероятно, лет 47 или 48, он был высокого роста, худощавый, широкоплечий и с хорошо развитыми мышцами человек».

Чезаре Ломброзо рассказывает: «Ему доставило особенное удовольствие видеть, что я через четверть часа не мог уже плыть за ним, и, когда я выразил удивление его силе и выносливости, жалуясь на мою немощность, он протянул руку и приподнял меня довольно высоко от земли, – легко, как маленькую собачку».

Скорбные даты

23 мая 1498 года был умерщвлен 45-летний приор монастыря Св. Марка Савонарола.

История маршала Нея весьма характерна для военачальника наполеоновской эпохи. Родился в семье бочара, с 13 лет начинает работать клерком у нотариуса, в 19 лет поступает в гусарский полк. В 23 года ему присвоен чин лейтенанта. В 39 получает от Наполеона I титул герцога Эльхингенского, а после компании 1812 года – титул князя Московского. Казнен в возрасте 45 лет.

Роберту Шуману судьба даровала 45 лет жизни.

Русский писатель Василий Шукшин умер в возрасте 45 лет.

Японский писатель Юкио Мисима в возрасте 45 лет, оказавшись перед неразрешимыми моральными и политическими дилеммами, устраивает публичный спектакль, страшное прощальное действо – лишает себя жизни средневековым способом харакири.

Творческая деятельность Эрнста Теодора Амадея Гофмана укладывается в восемь лет. Писатель ушел в мир иной в возрасте 46 лет.

Французскому поэту Шарлю Бодлеру было даровано судьбой 46 лет жизни.

В 47 лет скончался французский поэт Жерар де Нерваль.

Александр I умер 47 лет от роду.

Петр Багратион получил ранение во время Бородинского сражения и через 17 дней скончался от гангрены. Ему было 47 лет. Похоронили героя войны в Симах, но в 1839 году – к 25-летию победы над Наполеоном – его прах был перевезен на Бородинское поле и погребен в присутствии Николая I. Командовать перезахоронением должен был Денис Давыдов – многолетний адъютант Багратиона, но накануне перезахоронения своего командира он скончался.

Французский поэт и писатель Альфред де Мюссе, американский писатель Джек Керуак дожили до 47 лет.

Рубен Дарио, никарагуанский поэт, основатель латиноамериканского модернизма, умер в 49 лет.

В 49 лет умер Фома Аквинский – выдающийся католический теолог и философ, в 1323 году он причислен к лику святых, в 1879 году его учение объявлено официальной доктриной католицизма.

Сколько осталось жить.

А. П. Чехов (40 лет) – Ал. П. Чехову (45 лет) (от 17 марта 1900 года): «Таганрогский мещанин! Поздравляю тебя с новосельем и желаю тебе доброчадия, блаженного чревоугодия, здравия и многолетия и во всем благого поспешения. Живи в новом доме еще 30 лет, дождись собственных очень высоких деревьев и умри дряхлым старцем, когда уже не будешь в состоянии отличить собственного дома от чужого. Подражай Лейкину». Судьба отпустила Александру Павловичу еще 13 лет жизни.

Лейтмотивом многих писем 48-летнего Ф. М. Достоевского становится озабоченность писателя вопросом: сколько осталось жить? В письмах писателя обращает на себя внимание страстное желание творить, маниакальное стремление лечиться и педантично выяснять у докторов, сколько же еще лет отпущено судьбою. Объяснение таится в следующем признании: чтобы детей в люди вывести и распутать долговые сети. Ф. М. Достоевский – С. А. Ивановой (от 14/26 декабря 1869 года): «Милый друг, если я проживу еще лет восемь, то поверьте, что уплачу все долги». Ф. М. Достоевский будет жить еще 12 лет.

Попрощаемся с теми, кто не дожил до 50 лет.

Древнегреческий поэт Алкей (ок. 630 – ок. 580 до н. э.), Генри Филдинг (1707–1754), Шарль Бодлер (1821–1867), Альфред Мюссе де (1810–1857), Иоганн Фридрих Шиллер (1759–1805).

О холостяках, то есть о тех, кто думает, прежде чем прыгнуть, – и потом не прыгает. Мужчина в 45 лет, или Безбрачие во временной ретроспективе

Когда Дж. Свифт женился на Стелле, ему было 49, а ей – 35 лет. Молодец, Свифт! Решился!

Настал черед рассказать о несчастных, которые так и не озаботились женитьбой и теперь с тоскливым вниманием калькулируют собственную неустроенность и решаются наконец-то сделать серьезный шаг. Лучше бы они его сделали четверть века назад.

Л. Д. Питер задает отнюдь не праздный вопрос: «Почему в обществе, в основе которого лежит семья, столь многие мужчины остаются холостяками?» Перечисляются несколько обстоятельств, мешающих мужчине сделать ответственный шаг. Первое лежит в сфере биологии и относится скорее к возрасту молодости: «… женщина созревает раньше мужчины. Это осложняет проблему выбора подруги. Найти девушку и влюбиться в нее мужчине легко в молодости. Внутренний напор силен, соки бурлят, а способности выбирать не развиты».

Л. Д. Питер допускает существование мужчин, которые не влюбляются, и все же основное внимание исследователь уделяет тем, кто влюбляется, но не женится. В возрасте 35-летия «мужчина становится разборчивее. Кровь перестает кипеть, верх берет рассудок. Вместо того чтобы очертя голову броситься в омут семейной жизни, он прикидывает «за» и «против».

Далее наступает период мужского 40-летия, когда «брак теряет привлекательность. Тяга к сексу падает. У него уже есть опыт, позволяющий удовлетворить свои потребности в этой области, не прибегая к услугам брачного союза. Секс ему еще нужен, но цена, которую он готов за него платить, упала».

Психологический портрет 45-летнего, продолжает развивать мысль Л. Д. Питер, свидетельствует об упрочении желания избежать брачных уз: «Годы идут, а холостяк не чувствует себя более одиноким. Он учится жить наедине с собой. Он устанавливает свой круг общения. Его компания может состоять из друзей либо из подруг либо объединять представителей обоих полов в каком угодно сочетании. Его могут посещать мечты о необычайно прелестной девушке, которая очарует его настолько, что ради нее он расстанется со всеми благами сложившейся жизни, но, по мере того как растут его запросы, сокращаются возможности получить желаемое. Наличный выбор подходящих кандидаток в жены уменьшается с каждым днем».

Общение с женатыми приятелями тоже не способствует усилению у холостяка убежденности, что его положение может быть улучшено брачным союзом. В результате мысли о супружестве покидают человека, и он остается холостяком, то есть тем, кто думает, прежде чем прыгнуть, – и потом не прыгает. Казалось бы, приведено достаточно причин, затрудняющих брачный прыжок мужчины, и все же к названным следует добавить еще несколько.

Уже ранее упоминавшаяся финансовая. Многие мужчины и в этом возрасте ощущают свою социально-экономическую невоспроизводимость.

Убедительно выглядят доводы старика холостяка, связывающего спокойствие и ясность духа с безбрачием. Прислушаемся к А. Моруа: «…возле меня не было честолюбивой и завистливой жены, готовой постоянно напоминать мне об успехах моих коллег или пересказывать те гадости, что говорили обо мне в светских гостиных… Блажен одинокий мужчина». Прозвучавший аргумент питается литературно-философской апологией безбрачия: читатели становятся жертвами стереотипов культуры. Словесность научает, что женщина обязательно обманет, ограбит, заест жизнь, какой бы миленькой и покладистой она ни была в период сватовства.

О матримониальном выборе

Смотришь на женщину – диву даешься: нежна, покладиста, вероломна, жестока. Ее лицо ничего не выражает, умиротворенно и спокойно, такие жестокие лица у людей, посылающих эскадры на верную гибель. Ее лицо – ничто по сравнению с законами мироздания. Это лицо может заставить Вселенную остановиться в своем вечном движении и оглянуться. Чтобы полюбоваться женщиной.

«Твои глаза, – мужчина срочно подыскивает сравнение из Джона Фаулза, – словно косточки локвы, амфисские оливки, черные трюфели, мускатный виноград, хиосский инжир…» В ответ женщина фыркает: «Нечего делать из меня целое меню».

В разговоре о главном заручимся авторитетом героя Питера Чейни: «… я всегда получаю огромное удовольствие, когда могу любоваться женщинами или думать о них. Мне ужасно интересно, что у них на уме, чего они в действительности добиваются, ведь это уже закон: внешний вид женщины никогда не соответствует ее мыслям. Вот, например, был у меня такой случай: одна испанка на Филиппинах с самой очаровательной улыбкой на самых очаровательных на свете губках одной рукой подарила мне букет цветов, а другой в это время огрела по башке толстенным железным прутом. Так что никогда не знаешь, чего от них ждать».

Герой Чейни не знает, что можно ждать от женщины, остальные мужчины на этот счет не имеют двух мнений. Они зовут женщину в семейную жизнь.

Пример Ф. М. Достоевского: «Разница в летах ужасная…»

А. И. Куприн утверждал, что царь Соломон, не достигший еще 45 лет, влюбился в 13-летнюю Суламифь. Обратимся к жизни. Пример Ф. М. Достоевского являет собой оптимистическое исключение из множества жизненных правил.

Ф. М. Достоевский – А. П. Сусловой (от 23 апреля/5 мая 1867 года): «Стенографка моя, Анна Григорьевна Сниткина, была молодая и довольно пригожая девушка, 20 лет, хорошего семейства, превосходно кончившая гимназический курс, с чрезвычайно добрым и ясным характером. Работа у нас пошла превосходно. 28 ноября роман «Игрок» (теперь уже напечатан) был кончен, в 24 дня. При конце романа я заметил, что стенографка моя меня искренно любит, хотя никогда не говорила мне об этом ни слова, а мне она все больше и больше нравилась. Так как со смерти брата мне ужасно скучно и тяжело жить, то я и предложил ей за меня выйти. Она согласилась, и вот мы обвенчаны. Разница в летах ужасная (20 и 44), но я все более и более убеждаюсь, что она будет счастлива. Сердце у ней есть, и любить она умеет».

Достоевский женился на А. Г. Сниткиной 15 февраля 1867 года.

В письме Ф. М. Достоевского к А. М. Достоевскому (от 16 декабря 1869 года) звучит признание счастливого человека: «Я уже три года без малого женат и очень счастлив, потому что лучше жены, как моя, и не может быть для меня. Я нашел и искреннюю, самую преданную любовь, которая и до сих пор продолжается. Жене моей теперь 23 года, а мне 48 – разница большая; а между тем эта разница в летах нимало не повлияла до сих пор на наше счастье».

Секретом жизненного благополучия писатель делится с Н. Н. Страховым (от 26 февраля 1870 года): «Мы теперь возимся с нашей Любочкой. Ах, зачем Вы не женаты и зачем у Вас нет ребенка… Клянусь Вам, что в этом три четверти счастья жизненного, а в остальном разве только одна четверть».

В письме к А. Н. Майкову (от 25 марта 1870 года) тема семейного благополучия получает дополнительную краску. После очередного изъявления чувств в адрес Анны Григорьевны («… если б Вы знали, как я с ней счастлив»), звучат слова неподдельной благодарности теще: «… если б не Анна Николаевна… то умерла бы и Люба. Пропали бы мы без нее».

О тех, кто решился прыгнуть

Поговорим о литературных тенденциях, склоняющих мужчину сделать серьезный шаг. Вообще, жениться нужно по следующим причинам: «Холостяку, – размышляет Андре Моруа, – присуща некая неполноценность: его взгляд на целую половину рода человеческого останется либо романтическим, либо критическим <…> у него никогда не будет случая наблюдать вблизи детей, следить за их воспитанием, понять их». Анри де Монтерлан в романе «Холостяки» рассуждал о том, что мир неженатого искусственно сужен и напоминает мячик на резинке, который, отскакивая, всегда возвращается на одно и то же место.

Многие мужчины понимают двусмысленность своего холостяцкого положения и спешно принимаются его исправлять.

Чтобы осознать трагическую остроту ситуации, сложившейся в жизни мужчины на пятом десятке, следует послушать диалог героев горьковской пьесы «Варвары».

«Цыганов.
Мне уже пора в брак, как острят приказчики… <…> Вы – дивная, вы редкая… страшная! И я люблю вас, поверьте мне! Люблю, как юноша… Вы… сила! Сколько счастья, сколько наслаждений ждет вас…

Надежда.
Сергей Николаевич, ну зачем же все это? И разве можете вы любить, как юноша, когда вам скоро пятьдесят лет, и через два года, может быть, вы совсем лысый будете? И что же это за езда по Парижам, если я вас не могу любить? Вы очень интересный мужчина, но пожилой и мне не пара. Обидно даже, извините меня, слышать такие ваши намерения…

Цыганов
(приходит в себя). Ну хорошо! Давайте – похороним это, мой друг! Честное слово – моя последняя попытка… больше нет времени… и сил! И сил нет…

Надежда.
Ну вот! Вы умный человек… вы понимаете, что силу в лавочке не купить…

Цыганов.
О да, вы правы! Это нечто вроде ума – его не продают даже в универсальных магазинах…»

Мужчину в этом возрасте покидают задор, задиристость, сила и воля. Шум и пестрота жизни начинают утомлять и злить. Глядя на страдания 45—50-летних и их литературных ровесников, даже самый черствый человек не сможет сдержать сердечного восклицания: «Сползайтесь отовсюду, искалеченные жизнью любовные ветераны. Спешите сделать последний, решительный шаг в своей холостой жизни».

Удачнее всего искать психологический портрет 45-летнего в литературе ХХ века, которая близка общим параметрам социального и индивидуального самочувствия читателя. Тексты словесности свидетельствуют, что именно в этом возрасте заявляют о себе непомерная гордость и пугливая уязвленность человека своим одиночеством. Ведь предупреждал мудрый Фрэнсис Бэкон: «Мужчина чувствует себя на семь лет старше на другой день после свадьбы» – но кому на пользу когда-нибудь шли наблюдения, подтвержденные чужим опытом?

В качестве напутственного тоста ничего не остается, как произнести: «Несмышленыш наивный и нахальный, прожитые годы не пошли тебе на пользу, ты по-прежнему убежден, что сможешь справиться с капризами и своеволием женщины, молодой и томной, холодной и страстной, привлекательной и отталкивающей, бледной и розовощекой в гневе, загадочной и скандальной. Будь циничен, как киник, будь стоек, как стоик. Будь монументален, как памятник, и пусть тебя не тревожат ни холод, ни дождь, ни голуби. Ни ежедневность жены».

Сорокашестилетний герой Д. Кэри изучает свое отражение в зеркале: «Судьба жестока. Она устроила нашу гнусную жизнь. Она снабдила короткими ногами и оставила без волос еще до тридцати». Та же самая судьба, когда расшалится, может посадить на нос какой-нибудь нарыв, чтобы мужчина на клоуна стал похож. А мир весь полон насмешливых девчонок. Хотя вроде бы и «считается, что мужчина не должен заботиться о своей внешности», но кто ж признается, что заботится?

Среди множества испытаний, выпадающих на долю человека, пребывающего между 40 и 50 годами, самое опасное влюбиться в 18-летнюю девушку: «Я человек робкий, я человек одинокий, да, я очень одинок. Вот я и окружаю девушек романтическим ореолом. Я, наверное, незаслуженно хорошо думаю о женщинах, особенно о молодых девушках».

В этом возрасте мечтать о браке можно, но нужно быть готовым получить унизительный отказ. Если отказа не последовало, то это не означает, что счастье улыбнулось. Куда большие храбрецы, чем герой Кэри, встретившись с девушкой, благоразумно решали остаться холостяками. Ну что же, выбор сделан.

Что же касается резонов, которыми руководствуется юная женщина, и на этот счет излагаются свои версии. Вероятно, всему виною их легкомыслие и безответственность: «Девчонки все такие. Нечего с них спрашивать серьезного поведения. Чересчур беспечны, чересчур поддаются влиянию минуты, чтобы считаться с какими бы то ни было социальными обязательствами. Не сознают превратностей цивилизации вообще, а тем более в наше суровое время. Вечно готовы играть с огнем и дразнить гусей».

Мотивы, по которым девушка решила выйти замуж за человека, который старше ее почти в два с половиной раза, 46-летнему лучше не знать. Во всяком случае, не следует обольщаться на свой счет: «Просто ее заинтересовал не только возможный муж, то есть холостяк, у которого целы руки-ноги и достаточно денег, чтобы содержать жену.

Девушки в этом возрасте способны на все – они буквально с ума сходят. У них бывают просто немыслимые идеи. Что ж, это природа. Они как мартовские кошки».

Литература, искусство всегда держат сторону молоденьких девушек. Мало кто помнит детали картины Василия Владимировича Пукирева «Неравный брак»: слезы застилают глаза, волна протеста подкатывает к диафрагме; эти волнения – не лучший помощник при восприятии хрестоматийного шедевра. Художнику, когда он написал свое жанровое полотно, было 30 лет. Если бы ему на тот момент исполнилось 45 лет, то картина, нет сомнений, стала бы хрестоматийной иллюстрацией пушкинской мысли «Любви все возрасты покорны». В сорок пять не хочется думать о печальном, жаждется оптимистической бодрости.

В разновозрастном браке искренняя печаль добрых сердец обычно отдается девушке. Редко кто из писателей отваживается познакомить читателя и зрителя с оборотной стороной несимметричной по возрастному составу участников супружеской жизни. Как правило, 45-летнему попадается привлекательная юная женщина, из которой, будь она не столь любопытно-вероломна, вышел бы первоклассный милиционер или образцовый бандит. Такие девушки, в свободное от любви к немолодым мужчинам время, любят устраивать демонстрации феминисток, посещать курсы кройки и шитья, задумчиво перекладывать бумажки или бесцельно бродить по птичьему рынку. Поначалу все они подозрительно покладисты, нередко милы – и всегда опасны. В этом убеждается герой Д. Кэри; мобилизуя все душевные силы, он перечисляет уроны, нанесенные браком с 18-летней.

На знаки внимания и обожания жена отвечает дерзкими насмешками и экстравагантными выходками.

Юная супруга постоянно задает вопросы наобум и не по существу, они раздражают и ставят в тупик. Сразу же после свадьбы обнаруживается, что супруга «и понятия не имеет о логике, что мысли у нее (если можно назвать их мыслями) прыгают, буквально как блохи. Это просто обескураживало – ну можно ли разумно беседовать с блохой?».

Ежедневное общение с женой постепенно изменяет героя, он начинает задавать вопросы, на которые нельзя и не нужно отвечать. И в душу закрадывается подозрение: «Неужели и он начал мыслить, как блоха?»

Чтобы хоть как-то подсластить жизнь, отравленную медовым месяцем, молодая жена принимается страстно перестраивать жилище, тратя на это занятие немалые деньги, то есть попросту транжирит накопления экономного супруга. Затем юная женщина берется скучать. Как средство от тоски в доме появляются родственники, гости и, наконец, доходит до самых опасных визитеров – зачастили юнцы, «да не по одному, не по двое, а толпами, табунами. Как те бабочки мужского пола, которые чуют женских особей своего вида в герметически закрытых ящиках, запертых в сейфе где-то за сотни миль». Летчиков сменяют студенты сельскохозяйственного училища, потом семеро курсантов уступают место прилежным оксфордцам. Дом наполняется ненужным молодым весельем.

Потом юная жена намеренно допускает непозволительную грубость с компаньонами мужа. Даже сотой части произошедшего было бы достаточно, чтобы несчастный муж попал в западню безысходности. Былое знание людской психологии, накопленный опыт перестают быть путеводителем по жизни, отравленной браком: «Тут ни одна карта не подходит. Важные черты пейзажа просто не намечены. А компас вовсе кружится так, будто магнитный полюс вдруг поместился в даму и решительно не желает стоять на месте».

Приходит ощущение, что супружество подошло к развязке. Мужчина «уперся в тупик. Зато тупик – это уж что-то определенное. Тут ясно, что делать – либо стой, либо поворачивай назад».

Повернуть назад мужчина не успевает. Как в третьесортной комедии, появляется юный соперник, по всем любовным статьям превосходящий законного супруга. Мало того что 46-летний герой не молод, он еще и лыс. Лысых культура не любит, дети над ними смеются, жены им изменяют и предпочитают рожать от молодых, румяных и кудрявых. Отчаявшийся супруг готов прибегнуть к последнему аргументу – в суде опротестовать брак и развестись. Публичное разбирательство видится немыслимым предприятием: «…он боялся суда. Выходить, давать показания – лысый старый муж молодой жены, и вдобавок муж обманутый, ревнивый, злобный муж. Смешной муж. И не просто смешной, но, в общем, достойный презрения. Люди, чего доброго, скажут – так ему и надо, не женись на молоденькой!»

Что нужно делать? Смириться! Поступать мудро и по-хозяйски. Поспешный радикализм решений – удел юных. Мужчине в 46 лет следует набраться терпения. Время само позаботится об упрочении семейной безмятежности. Родятся дети, жена постареет, и желанный мир обязательно придет.

Все будет хорошо. Как бы ни складывалась жизнь, все равно все разрешится. Так или иначе. И это «так», или это «иначе», можно от бессилия назвать «хорошо». Грядет иной возраст, а с ним свои печали и радости.

Злая мудрость: любовный симулянт. Что нужно знать о женщинах мужчине 45–50 лет

Девушки любят парней с бицепсами, поцелуи при луне и романтические ужины. Вообще, девушки очень любят есть и разглядывать глянцевые журналы.

Еще не встречалось ни одного 45-летнего, который не был бы сентиментальным чудаком, честолюбивым мечтателем или озлобленным ипохондриком, а чаще всего первым, вторым и третьим одновременно.

В 45 лет, когда деления идеальных мерок жизни поистерлись, взор мужчины иногда обращается к прошлому, к себе 25-летнему, и сквозь иронию проступает зыбкий портрет того, кем он когда-то был: «Неужели я действительно был этим мальчиком, трогательным и пылким, наивно верившим сказкам и стремившимся чудесным образом изменить свою судьбу?» Это из романа Ромена Гари.

Наберись храбрости и констатируй: ты кем-то когда-то был и вот начал стареть. Усади себя за школьную скамью жизни и принимайся за постижение мудрости. Многое не будет удаваться. Ты только не прогуливай уроки и прилежно конспектируй. Эти записи понадобятся тебе еще лет двадцать.

Погоди топиться в собственных печалях, определи для себя главное: какие бы напасти душевного плана ты ни испытывал, как бы ни притуплялось ощущение ответственности, следует помнить о своем долге перед родителями. Жизнь изматывает их недомоганиями, мучает беспричинными слезами. Время как-то очень быстро идет – и вот уже твоя мать, всегда сильная и самостоятельная, стала похожа на твоего ребенка, наивного и своенравного. Она более, чем ты, нуждается в помощи и утешении. Наберись храбрости, не показывай себя настоящего, сделайся сильным и стань для родителей защитой.

Ну а теперь о тебе настоящем. Проинспектируй фактуру жизни: поизмялась. Признай очевидное: скоро мы все обернемся стариками. Лучшее, как может показаться, осталось позади. В поисках утраченного времени литература в лице Марселя Пруста и Франца Кафки выражает мысль, некогда высказанную Боэцием в трактате «Об утешении философией» (II, 4): «Из всех посылаемых судьбой бедствий величайшее – быть счастливым в прошлом».

Задумайся, приостановись в мечтательных воспоминаниях, хотя именно они самые нежные. Следует достойно владеть возрастом и нести ответственность перед теми, кому когда-нибудь выпадет случай его переживать. Беги от прошлого, идентифицируй себя с настоящим. Взрывай эгоизм и память о сильном мужчине, каким ты совсем недавно себя ощущал. Ограничивай поле перспективы тем, что сможешь достичь. Предпочитай полезное мечтательному. Поищи это полезное, пока музыка мечтательного тебя окончательно не смяла. Только попробуй обойтись без бахвальства по поводу того, каким ты был и т. д. Прислушайся к справедливой мысли Паскаля Брюкнера: «Люди всегда болтают о своей бурной молодости, а на самом деле они тем самым оправдывают свою жалкую зрелость».

Тебе нечего себя нахваливать, за тебя говорит твой возраст. Как утверждают герои детективов, кольт 45-го калибра очень хорош. Тебе как раз сорок пять.

Налей рюмку виски и присоединись к 45-летнему горьковскому герою Цыганову: «А теперь давайте выпьем, и да здравствует юность! Поздно понимает человек, как это прекрасно – быть юношей!» На этом надобно остановиться. Оттого что, если справа бутылка, слева обязательно несет караул тоска. И еще потому, что после второй рюмки ты примешься подбирать своим фобиям великолепные названия, в обилии заготовленные древними латинянами. Закупори бутылку, но оставь книгу открытой. В 45 лет следует радикально пересмотреть свои алкогольные симпатии и умерить вакхический пыл, чтобы в твоей ежедневности не повторился диалог 45-летнего и 40-летнего из пьесы Максима Горького «Варвары»:

«Цыганов
(доктору). Сначала мы с вами выпьем, доктор, не так ли?

Доктор.
И потом выпьем.

Цыганов.
И потом, разумеется…»

Не злоупотребляй, потому что даже после скромных вечерних возлияний наутро у тебя такой вид, будто ты всю ночь грабил пивные ларьки.

Измени отношение к себе, здоровью, деньгам, успеху, религии. Пора начинать верить во что-то. К себе доверия уже нет. Прекрати разведку месторождений, таящих богатые абсолютные истины, ограни ничтожно каратные бриллианты мудрости, которые успел вырастить, насобирать или умыкнуть у культуры и опыта.

Перечитай интервью с твоим ровесником певцом Ником Кейвом, опубликованное в журнале «Мир звезд», проникнись мудрым ощущением возраста: «Когда я был молод, то ничего из этого не осознавал. У меня только было ощущение, что мир изнасилован, также как и каждый, кто в нем живет.

Инстинктивно догадывался, что прав, и только сейчас понял, что все намного сложнее. Думаю, вся наша система ценностей искажена. Я верю в семью… и всегда чувствовал сильное ощущение вины за то, что делал кому-то больно. Уверен: когда ты причиняешь боль другим людям, она возвращается к тебе.

Подобные мысли посещают каждого из нас, когда мы одиноки или начинаем стареть. Мне нравится стареть, я обожаю чувствовать себя старым. Не надо больше шататься с молодыми людьми. Я – старый и консервативный человек».

Жизнь не знает пощады. Чтобы дожить до пенсии, тебе сейчас же следует озаботиться собственным самочувствием и прислушаться к советам, которые дает 41-летний А. П. Чехов в письме 45-летнему В. М. Соболевскому (от 23 июня 1901 года): «У Вас перерождение артерий, так называемый атероматозный процесс, такой же естественный в Ваши годы, как поседение волос. Вы дурно переносите его, вероятно потому, что раньше были очень здоровы и не имеете привычки к болезням. Вам надо ходить пешком, не утомляться, не есть говядины, а питаться птицей, телятиной, рыбой, ветчиной; совсем отказаться от вина, не пить его ни одной капли, пить, буде пожелаете, только одно пиво, и притом очень хорошее (например, императорское в белых конусовидных бутылках); не есть горячего; ванны и обтирания, но не души; избегать запоров, причем если употреблять клизмы, то не менее 5 стаканов, в 30 градусов».

Оттачивай новые формы переживаний. Освободись от категоричности оценок. Работай в эстетике терапии микроскопическими переменами. Если они не помогают, психологи предлагают модные рецепты: смени работу, жену, образ жизни. Поможет ли? Да, несомненно, но вызовет новый кризис, с которым ты тоже не сможешь справиться. Переменить работу легко тому, кто вчера еще занимался цветоводством, а сегодня принимается за садоводство. Если ты журналист, экономист, ученый, учитель и т. д., поди-ка попробуй найди себя на поприще офицера, сборщика макулатуры, пчеловода, Билла Гейтса.

Чтобы избавиться от кризиса, не следует обращаться к жене. Она мудрая женщина в вопросе, как обустроить семейный мир в обход твоей ипохондрии. Она заботится о тебе, и что чудовищно – она тебя любит, даже таким, каким ты себя ненавидишь.

Об очевидном. Семейная жизнь, когда тебе 45 лет, далека от идеала. Раньше ты смотрел на свою жену и не мог унять восторга. «Не, – думал ты, – это не женщина, а кусочек неба…» Теперь все иначе. Над тобой поработал лучший режиссер. Ты думаешь, потрудилась судьба или мудрость?! Что ты! Над тобой поработала мелочность ежедневности. Когда ты понимаешь, что жизнь, по сути, закончилась и ничего интересного уже не будет, никаких достижений и радостей, рассуждает герой Тибора Фишера, «у тебя есть три варианта, как с этим справиться: можно сдаться и искать утешения в телевизоре и крепких спиртных напитках, можно плюнуть на все и пуститься в безумную авантюру, а можно озлобиться на весь свет и заставить других платить за твое собственное бессилие».

Что же ты предпочтешь? Хочешь, угадаем с ходу? Ответ таков: ты будешь искать утешения в телике и напитках, обязательно кинешься в авантюру, мелкими попреками и безобразными истериками заставишь жену платить за твое же бессилие.

Сменить жену легко, но знай, тебе обязательно встретится женщина не лучше и не хуже прежней. Твой вкус и знание женщин за 20 с лишним лет семейной жизни притупились, а непохвальная привычка перекладывать ответственность на кого угодно стала твоим первым и главным «я».

Смирись или подожди ренессанса чувств. Говорят, и такое бывает. Такое точно бывает. Лучше пережди. Посмотрись в зеркало – сам ты не первой любовной свежести. Всегда есть надежда – чахлая, хрупкая и кривоногая: что-то хорошее обязано случиться, даже с тобой – экземпляром, с жестокой деловитостью бракуемым жизнью.

В твои сорок пять и т. д. ты уже должен быть ближе к верхушке дерева, сидеть на ветке, болтать ногами и гадить на головы тех, кто внизу. Что-то как-то у тебя со всем этим не вытанцовывается. Профессию, может, не ту выбрал, время или страну проживания. Кто его знает – видимо, и то, и другое, и сотое. Что же делать?! Что? Же? Делать?

Переехать на новую квартиру? Откуда деньги?! Записаться на курсы компьютерной грамотности? Тебе твоей полуграмотности хватает. Научиться вязать спицами? Еще не хватало! Начать собирать марки, монеты, статуэтки? Уже собрал все, что не нужно. Открыть собственный бизнес по производству парашютиков для пробок от шампанского? Уже есть такой бизнес. Или проглотить упаковку таблеток, чтоб разом со всем этим делом покончить? Фу, какая гнусная пошлость.

Профессиональный обитатель мира скуки, ты зашел в тупик. Не поворачивай обратно. Остановись, выбери добровольное одиночество. Только оно переносимо, только оно поможет тебе обмозговать, кто ты есть на самом деле.

Пусти ко дну свое эго, пусть оно упокоится в заводях прошлого. Поступи, как Герасим. Во имя настоящего и не лишенного проблематичности будущего расправься с невыносимостью себя, неосознанного. Довольно откармливать жирных поросят душевного страха и отпускать унылую бородку депрессии. Полно прясть нить самобичевания. Одерни печаль. Плачь, если остались слезы, но лучше взбодрись, приласкай душу, сомлей в дружеских объятиях умиротворенности, укрепи сопротивляемость тоске. На время откажись от принципов. Признай: нет справедливых идей! Перестань искать истину, лучше подыщи для себя слова утешения.

Есть и иной путь достижения удовлетворенности собою, подсказанный Блезом Паскалем: «Как счастлива та жизнь, в которой сначала властвует любовь, а под конец – честолюбие! Если бы мне было дано выбирать, я не пожелал бы себе иной. Пока в нас есть огонь, мы внушаем любовь, но рано или поздно огонь угасает – какой простор открывается тогда честолюбию! Бурная жизнь заманчива для недюжинных умов, посредственности не находят в ней отрады: во всех своих поступках они подобны машинам. Вот почему тот, кем в начале жизни владеет любовь, а на склоне лет – честолюбие, обретает наивысшее счастье, какое только доступно человеку».

Когда тебя прижмет жизнь и ты будешь готов отчаяться, что ты первый и последний, кого судьба изматывает, не забывай: ты действительно мужчина редкостной породы, таких на свете миллиард-два – и обчелся. Смотришься хоть куда: неврастения, мировая скорбь и лысина.

Если остались силы, то, как пишут в буквалистски переводимых романах, упади в любовь. Для начала признайся: жил ты куце и паршивенько; чтобы по пальцам пересчитать все твои любовные победы за последние тридцать лет, не стоит снимать варежки, а тем более разуваться.

В этом возрасте, когда печали поставлены на поток, кажется, только новая и свежая любовь дарует человеку смысл и назначение. В общих чертах это именно так. Любовь возвращает свободу и на время награждает подлинностью. Но именно она испытывает человека на разрыв, а потом победоносно осматривает фрагменты того, что еще недавно было скучным и целостным.

Словом, случился рецидив твоей хронической болезни любить, кого не надо.

Наверное, только к возрасту 45 лет мужчина научается по-настоящему любить женщину – женщину, которая приходит в его жизнь со своими проблемами, обидами на мужчин и, возможно, на мужа. Она хотела бы безоговорочно отказаться от всего
во имя другого всего,
которое ты ей сгоряча пообещаешь и не сможешь дать.

Любовь грянет в образе девушки или молодой женщины (нужное подчеркнуть), не обязательно хищницы. Это может быть милая и доверчивая девушка, с кошачьими глазами, с повадками скромницы и чистюли, с мыслями, блуждающими неизвестно где, с чуть добрым и немного подлым сердцем. Таким сердцем, как выяснится очень скоро, можно колоть орехи. А какие у нее губы! Кажется, что они приделаны к милому личику только для того, чтобы произносить слова любовного признания и целоваться.

И почему так получается? Хочет того человек или не хочет, любовь настигает его, не спрашивая разрешения; внезапно взору открывается то, что лучше было бы хранить за семью печатями. «Вот те на! – восклицает внутренний голос. – Парень, отвернись-ка ты от греха подальше». Но любопытство просыпается быстрее здравого смысла, и мы суем нос куда не следует, а в следующий миг ужасаемся: «О нет, я не хотел, зачем я только…» Поздно, дружок, ты все видел и до скончания дней не забудешь ни единой подробности.

Девушке или молодой женщине внезапно пришла фантазия, что она способна немножко полюбить тебя. С ее внешностью можно позволить и не такое. Она может подойти, очень близко подойти (настолько близко, что ты почувствуешь теплоту сна еще не разбуженной природы) и сказать: «Привет». Ты прочитаешь в этом слове признание, как у Артуро Перес-Реверте: «Однажды мне встретились десять тысяч человек, которые искали море». Ты не сможешь остаться глухим к просьбе разделить ее тревогу и спасти от одиночества.

Ее появление объявит о начале новой жизни. Какая испепеляющая и всклокоченная шерстью начнется жизнь! Сердце сожмется от потребности дышать. Любовь откроет глаза: тебе – феноменально и беспроглядно слепому человеку, который вместе со смыслами жизни затерялся в складках повседневности. Любовь возбудит интерес к параноидальному, захватывающему, душедробящему, противящемуся систематике и корпоративности, прервет режиссируемые возрастом препирательства с самим собой, выправит стиль сбивчивых и ничтожных оправданий. Эта же любовь лукавством красоты и обещанием чувственного лакомства посадит тебя на самый короткий поводок. В ней больше красоты, чем во всех шедеврах Возрождения. Твое воображение истово примется проецировать красоту возлюбленной на все что ни попадя – на станции метро, цветочные вазы, такси. Всему на свете ты начнешь строить восторженные глазки. Словом, случится панкализм какой-то.

Тебе нравится улыбка ее и то, как она размешивает сахар в чае, никогда не задевая чашку ложкой. Особенно ты любишь, как она смеется над твоими шутками.

Тебе захочется понять, кого же ты полюбил. Не выйдет. Единственное, в чем ты почему-то не сомневаешься, – если она вдруг заговорит по-китайски, у нее будет приятный французский акцент.

Всем желается чего-нибудь естественного, непохвального – того, что только для сердца и что раздражает ханжей. Каждый из нас скрывает под преувеличенным скептицизмом истовое и отчаянное желание верить в чудо спасения от экзистенциальной тоски, которая после одного свидания покажется хлипкой шторкой между тобой и счастьем – счастьем во всем, в осени, в парковой скамейке, в умопомрачительной близости, в ироничной беседе, когда слова, распустив волосы, несутся по просеке души. Ты будешь с тупым усердием бубнить про свое чувство. Тебе покажется, что ты никого не любил со времен детского сада. Отчасти это правда.

До этого случая любви ты как-то и не догадывался, что жизнь подразумевает как минимум владение желанием жить. Сердце, натасканное на борьбу, бросается на колени перед случайным соприкосновением рукавов. Об этом любят говорить поэты.

Твое мужское декольте оказалось слишком глубоким и откровенным. Ты стараешься заговорить себе зубы. Мало что из этого выходит. Вновь и вновь приходится убеждаться – судьба мишени быть пораженной. Как хочется истощиться в придумывании оправданий, как мучительно, стыдно и сладко. Ты хотел счастья и правды – они в этом и во многом еще. Узорчатая тень весны легла на твое сердце. Любовь наводит беспорядок во всем. Ее нескромность, красота и искреннее бесстыдство назначат тебя на роль восхищенного зрителя. Она шаловливо и торжествующе оглядывает все, себе принадлежащее и собою поверженное. И в этом взгляде – детская истовость, сноровистая и азартная вульгарность, роскошная наивность и вызов, приглашение и обещание поставить мир вверх тормашками. «В любимой все привлекательно! – заорешь ты вслед за героем Айрис Мёрдок. – Каждый поворот головы, каждое изменение голоса, смех, стон или кашель, подергивание носом – все бесценно и исполнено смысла, как мгновенное райское видение». Особенно подергивание носом. Глядя на нее, сразу же вспоминается анекдот о собачке, которая укусила кролика за то, что тот носом вот так вот подергивал. Этот анекдот мало кому понятен, но греет сердце того, кто не лишен остроумия.

Нанеси макияж удачливости на лицо, раскрась душу косметикой страсти, обогатись желаниями.

Разгладь клочок бумаги на коленке и в простенькой схеме объясни, что с тобою сталось: любовь застигла тебя врасплох, а теперь переписывает твою биографию.

То, что и так чересчур серьезно, преувеличить трудно. Принципы опрокинуты. Бессознательное возбуждено и бунтует. Шум и трепет плотского возбуждения перекрывает рев самолета. Мозг отдает приказы – сердцу на них наплевать. Это просто любовь играет с тобой.

Испуг перед жизнью – неприбыльное занятие, а любовь неизменно приносит урожай. Богатые плоды печали и радости, удивления и горечи. Их качество не столь важно. Главное то, что любовь дарует привязанность к жизни и именно она редактирует критерии добра и зла.

Заведи себе в качестве подружек Веру, Надежду, Любовь. Нет, не бойких девчонок, а образы мысли, чувства и действия.

Вопреки обыкновению, случившаяся любовь – вовсе не виньетка на мундире твоей жизни. Это воздух для твоей души.

Сможешь ли ты воспротивиться любви? Нет, даже не старайся. Если бы ты учился на ошибках своих предшественников, то не следовало бы вообще появляться на свет божий.

Когда жизнь подлавливает нарочито холодность взгляда, тогда начинает казаться, что ничто ни в чем не нуждается и ничто ничего не хочет. И не задается вопрос: откуда тогда жизнь, почему есть Бог и отчего мир не прекращается? Рождаются подозрения, что есть что-то, что заставляет деревья плодоносить, ветры побуждает носиться над гладью морской, а мужчин – тосковать по женщинам. Это зарождение смутного.

Ты забываешь о том, что уже случалось не раз, и проникаешься искренней убежденностью: любовь – это то, что впервые и навсегда, как у Пушкина, как у Данте, как у Шекспира, как у Мёрдок: «Тут не было никаких сомнений. Если я перестану тебя любить, снова начнется хаос. Почему даже безответная любовь приносит радость? Потому что любовь вечна. Человеческая душа стремится к познанию вечности, и только любовь и искусство, не считая некоторых религиозных переживаний, приоткрывают нам ее».

Вдруг неожиданно мир откроет дверь в исключительную привязанность к той, которая не твоя и не с тобою, но есть надежда: пока не твоя, пока не с тобою, – и даже маленькая разлука с ней сулит испытание потрясением. Этого достаточно, чтобы понять: любовь явлена.

Тебе захочется взнуздать фантазию и наградить ее самыми свежими титулами, которых ни один мужчина в жизни не давал ни одной женщине. И пусть все это звучало миллионы раз до тебя, ты не заметишь повторов. Подбери отмычки определений, даруй ей имя, множество имен, назови ее «хлыськой-мурлыськой», «девахой», «языческим юношей», «самой благородной глиной мироздания», «девонькой-Гамлетом», «прекрасным барином». Да, в конце концов, пусть тебе изменит вкус, и будет она наречена «драгоценной драгоценностью». Это, безусловно, глупо, но искренне, потому что это любовь, потому что она – единственное, что связывает тебя с жизнью.

Хрупкость очевидного потрясает и манит. Ты об этом не мечтал даже в самых смелых фантазиях. Это опасное и прекрасное очарование, соблазн строить жизнь, не пугая человека, который мечтает примерно об этом, но боится признаться себе, подозревая, что в жизни есть и иные прелести. Притягательная власть любви, явственная напряженность опасности, искательность даров, доброжелательность слов, борьба с наивным честолюбием.

Любовь изобретается на твоих глазах. И ты к этому сердце приложил.

Ты перестал следовать по узкому маршруту дом – работа, превратился в хозяина грандиозного пространства, сделался властелином времени. Это любовь.

Хочется оттолкнуться от стены бесконечных надуманностей, любить без оглядки. Как жаждется завтра, как мечтается, что оно обязано наступить! Иначе все смыслы нарушаются. Любовь – это, видимо, самый лучший воспитатель, строгий каменщик, который занят трудной работой – он выкладывает основание жизненной иерархии. Он подчиняет себе, материал для него – ноты невинности, удивления, самоизменения. Метаморфозы – вот то слово, которое подыскивает каждому из нас любовь. Благоговейным паломником, неутомимым миссионером любви ты входишь на задворки ее души, убежденный в том, что еще немного – и тебе откроется по меньшей мере ее сердце – алмаз размером с кафедральный собор.

Первое, чего лишает любовь, так это наблюдательности… потом ума. Единственной директивой барышни станет фраза: «Развлеки меня, дружище!» Она может запросто тебя ограбить, не оставив даже паспорта, а затем сбросить в канаву за сто тысяч километров от телефона. Чем она отличается от тех, кого ты любил раньше? Ничем – просто она чуть повзрослела, но мало изменилась. Редьярд Киплинг был прав: «Мужчина помнит трех женщин: первую, последнюю и одну».

Выписка из твоего досье. Вновь та же каверза: ты уже любил эту женщину. Она пришла из твоего прошлого, с другим именем, чуть иной внешностью, но это та, которую ты не переставал любить. Что же, вновь любовь к единственной роковой для тебя женской природе, у которой даже изъяны и те роковые. Такие женщины обладают одной особенностью: их невозможно спутать с другими. Тебе так и не удалось выработать иммунитет против этого типа самых прекрасных на свете созданий.

Ты понял многое и теперь готов подписаться под каждым словом когда-то прочитанных максим: «Чем старше становится мужчина, тем более он благодарен молодой женщине, которая тратит на него свои минуты жизни»; «Самые красивые события в человеческой жизни характеризуются словом «несбывшееся»»; «Предвкушение события всегда интереснее самого события».

Что случится дальше – об этом знают все. Возраст не очень-то охотно благословляет на любовные подвиги. Вариации перспективного счастья весьма тщедушны. Но ты не из тех, кто учится на своих ошибках, и вновь хочешь выдать мечтательное за очевидное. Любовь превратила тебя в какого-то чувственного махинатора.

Тебе должно только помнить: сама по себе идея любви прекрасна, но ее жизненные исполнители в этом возрасте, как правило, слишком болезненны и пугливы, чтобы соответствовать гуманистическим ожиданиям девушек. Такие мысли очень полезны для усиления твоего комплекса неполноценности, или, точнее, хотя бы для скромного торжества здравого смысла. Но здравый смысл часто опаздывает, в то время как мужчина самозабвенно предается бесполезному любопытству: случится любовь или нет, большая, что называется, или крошечная и т. д.

Все может завершиться как-то куце и неприлично. Сорокапятилетний донжуан будет посрамлен собственной нерешительностью, припрятанной в упаковку совестливости, а затем последует принудительное возвращение в тихое русло семейной жизни. Понуро и пристыженно, в широких семейных трусах, будет он метаться по кухне, курить, вспоминать, мечтать, чтобы хоть как-то ублажить сердце, посеченное осколками любви.

Вот и настала пора признать, что ты не лучший герой любовного романа. Себя уже следует узнавать в персонажах карикатур. Любовь задокументировала тебя как инвалида чувств, ничтожного не то чтобы в сексуальных, а в самых простеньких эмоциональных баталиях.

Иной великовозрастный любовник мобилизует смелость и во все тяжкие пускается на пиршество чувств. Вчерашний запущенный мещанин на глазах преображается, принимается вести коварную двойную жизнь, сорит экспромтами, с ужимками сатира опровергая любимые идеи и накопленный опыт.

Когда жизнь ведет по той самой пресловутой наклонной плоскости, она крепко держит за руку. А потом заводит в темный переулок – и как даст по башке. Жизнь непременно нанесет жестокий удар по твоей снобистской осведомленности в неисчерпаемости мужских дарований. Ты раньше думал, что всегда будешь относиться к отборной части мужской популяции, великолепной и неподражаемой в жажде удовольствий, пышущей здоровьем и желаниями. Как ты ошибался! Когда тело впервые даст сбой, задохнись от прозрения, ужаснись и начинай закалять себя мыслью: чувства твои, нередко подробные и нечистые, начнут теперь часто падать в унизительные обмороки, пока это занятие у них не превратится в стойкую привычку. Ты хотел любви, ты ее получил, но для опрометчивых не бывает пощады. И это, поверь, не самое страшное злоключение. У тебя только один довод – любовь, а твой противник – возраст – орудует бритвами бесчисленных аргументов.

Опасность таится в самой девушке… Предупреждал тебя Артуро Перес-Реверте: «Красивая и очень молодая девушка. Видно, тут и зарыта собака: она слишком молода, чтобы излучать угрозу. Слишком красивая. И слишком молодая. Слишком… для тебя». Она сама не знает, как опасна: сосредоточенная на собственной юности великолепная природа, она в отличие от тебя переживает не прожитую реальность, а реальность воображаемую.

Милой и доверчивой девушке, с кошачьими глазами, с повадками скромницы и чистюли, с чуть добрым и немного подлым сердцем, с мыслями, блуждающими неизвестно где, нужен не ты, 45-летний бонвиван. Она мечтает купить билет на самолет, чтобы между звездами и облаками в кресло рядом судьба усадила еще не угаданного сердцем, но где-то в этом мире наличествующего молодого мужчину. Он обязан быть немного грустен, сконфужен соседством, благороден и прост. Его слова будут легки и ершисты, а его приглашение в жизнь окажется пьянящим, как джаз, безальтернативным, как музыка Вагнера, и точным, как китайские палочки.

Обуяет тебя ревность, бессвязная и путаная. А для отечественного мужчины это, как правило, состояние унылое, наспиртованное скукой, с запахом застаревшей неудачи, которое разоряет душу и бросает в озноб сердце. С таким соперником тяжело тягаться тебе, 45-летнему, – настырному, капризному, заносчивому, прокуренному, микробному, раздражительному, который вскормлен возрастной меланхолией, козыряет ничтожным знанием жизни, вертляв в словах, хромает в поступках, а в чувстве срывается на фаготную тему. Эти сомнительные достоинства не лучшая валюта, чтобы подсунуть взятку амурствующей, усмехающейся, сутенерствующей судьбе.

Девушка не виновата в том, что ты ей подвернулся. Книжки и фильмы научили ее молиться о встрече не с тобою, но не подсказали, как долго следует ждать. Жизнь в желании развлечься подбросила в недобрый час тебя. И обманула… сначала девушку (своим визитом ты нарушил очарованность мечтой: она разуверилась, не успев еще толком во что-нибудь поверить, и теперь рассеянно осматривает руины любви, сотворенные собственной опрометчивостью), а потом уже тебя (потому что ты взял вес счастья не по плечу, ты просто умело и из последних сил симулировал любовную бодрость, пока окончательно не растратился).

Привет, первая дюжина микроинфарктов.

Подумай и ужаснись, в какой переплет ты попал: любовь если чем и движет, так это светилами, а юнотствующих предпенсионеров унижает. Эта новая версия истории, рассказанной с позиции победителя, который как ни хорохорился, но все-таки был повержен жизнью. Ты возомнил себя киногероем, видимо, жизнь тебя мало била и ничему не научила – довольно ошибок! Поразмышляй об этом, но особенно не увлекайся.

Утешает одно: грустный любовный казус не имеет привычки длиться долго. А вот если этот казус нарушил закон жанра и затянулся, дружеский совет: беги, пока не поздно, беги куда угодно. Запишись на курсы любителей карликовых контрабасов, выучи «Илиаду» – все 24 песни, чтоб без запинки. Смирись с собственной заурядностью. Признай, что в любви ты не преуспел, но, возможно, ты самый гениальный водитель лифтов. Выше нос, горемыка!

Беги от нее, петляй в успокоительных силлогизмах, посыпай следы табаком цинизма, продирайся сквозь мечтательные воспоминания. Ты обязан уцелеть.

Ты не справишься с любовью – сила слишком сокрушительная, она тебя раздавит, заасфальтирует, заточит в пустоту, откуда ни одно словечко твоей молитвы не выберется. Ты доиграешься!

Если тебе все же удастся спрыгнуть… да, ты покалечишь сердце, да, ты отобьешь душу, наглотаешься антрацитной отравы мыслей об упущенном счастье – поверь, это ничего. Сглотнешь горькую желчь, припрячешь за шекспировскими объяснениями очевидную пресность развязки, себе покажешься нищенски-ничтожным, а жизнь впереди нарисуется в образе глумливой хандры, рвущейся к горлу. Решительность дается не просто: это всего лишь слезы, о которых ты на время подзабыл.

Нужно ли плакать? Да! Слезы – робкая и беспомощная форма защиты, иногда они помогают. Не следует только поддаваться заурядной склонности к слезам и влюбляться в свое отчаяние. Остерегись: твое безверие не менее эфемерно, чем твои слезы. Это просто знаки унылой наивности и привычной жестокости.

Мир медленно, но верно катиться в ад, ты можешь оценить уровень своего падения по количеству мусора в твоем собственном доме.

Каникулы страсти закончились. Пора в школу жизни. Уроки, как всегда, не сделаны. Брось дурачиться, настало время прекратить соблазнять своими изумительными страданиями девушку-несмышленыша. Нужно встряхнуть себя, побудить к пробуждению, поставить на ноги, найти противоядие обольщению тем, что тебе не должно принадлежать. Перестань симулировать любовный титанизм и мировую скорбь. Скоро опустится занавес, и тебя вычеркнут из списка действующих лиц грандиозного спектакля любви.

Есть много обидных подробностей твоей жизни, в которые ты никогда не посвятишь девушку. Ты, кажется, очень смел и откровенен – тогда долой стыд, вперед, рассказывай все о себе: о том, что чавкаешь, храпишь, пукаешь, проблемно сексуален, дружен с рюмкой и т. д., а не только то, что у тебя в сердце печаль и что ты бодрый олимпиец духа, павший жертвой высокой культуры. Трусишь?! А жена обо всем знает и принимает тебя со всеми этими подробностями, какими бы грубо обезьяньими они ни были. Достаточно корчить из себя страдальца литературной совести.

Кто на собственном опыте решил постигнуть горькую горьковскую истину «во всем есть вес и мера!.. это невыносимо!», должен учитывать непреложность аксиомы: влюбленный в этом возрастном диапазоне более похож на анемичного соплежуя, чем на страстного любовника. Чернила на твоей метрике высохли без малого полвека назад, а ты вдруг взял и возомнил себя кудрявым юношей с мозгами набекрень.

Вот ты дождался любви, ты, что называется, надеялся и верил. Вот она и развязка – позорное и полное поражение. Ты в очередной раз низвергнут, как и герой Айрис Мёрдок: «Страх ожидания – одна из самых тяжких мук человеческих. Жена шахтера у засыпанной шахты. Заключенный в ожидании допроса. Потерпевший кораблекрушение на плоту в открытом море. Ход времени ощущается как физическая боль. Минуты, каждая из которых могла бы принести облегчение или хоть определенность, пропадают бесплодно и только нагнетают ужас. Пока тянулись минуты, беспощадно росла леденящая уверенность, что все пропало. И так теперь будет всегда».

Какое же это жалкое, мучительное и бесчеловечное ремесло влюбленного. Привязываешься ты запросто, влюбляешься намертво и потому отучаешься от любви мучительно. Тебя переполняют ярость, возмущение, чувство униженности и невытравленная любовь. Вечное odi et amo – ненавижу и люблю. Как бы ты хотел сшить из своей скорби литературный плащ, обязательно с кровавым подбоем. Не утруждай себя ненужными хлопотами. Овчинки твоей печали если и хватит на что, так только на футляр для авторучки.

Расшифруй память: с тобой случилось то, что уже не раз происходило. Ты замахнулся на очень большой кусок счастья. Большинство людей такое видят только в кино. Все началось с одиночества, им все и закончилось. Ты взял и замахнулся на пароксизм отчаяния, назойливая пустота и паралич чувств усовершенствовали тебя в искусстве саморазрушения. Пожав плоды своего любовного авантюризма, ты можешь стать тренером секции «Как переносить боль». Это была не любовь – просто случилась передышка в обществе молодой женщины. Передохнул ты на славу, что и говорить. Настало время отправляться в путь. Много-много подумать и много-много решить. Понять главное: ты на пороге нового и, возможно, последнего похода за счастьем. Метрика твоего выздоровления будет такова…

Во, страна, подумаешь ты, зимой здесь мерзнут яйца, а летом заживо сжирают комары. Э, парень, не туда направил беззубый гнев. Не греши. Страна здесь ни при чем. Нечего свои сердечные хлопоты сваливать на климатические проблемы, хотя действительно зимой здесь мерзнет то, что не надо, и комары… Ладно, проехали.

Тебе отчаянно захочется повернуть стрелки часов назад, в тот август, сентябрь или январь, чтобы использовать еще один шанс. Ты знаешь, что можешь спастись, если она будет рядом. Как всегда, неосмотрительный и бесхитростный, ты всполошишься, посетят совсем не очаровательные мысли: «Как, как я без нее?..» Тебе захочется подглядеть в замочную скважину многоточия, идущего после местоимения, полуанонимно обозначающего твою ушедшую любовь. Память обострится, реальность войдет в твое тусклое существование.

Твое напускное спокойствие самого тревожного свойства. Неся ношу ненужного чувства, ты постепенно превратишься в некое подобие магнита для всяких там убогих, станешь прибежищем разбитых сердец, загубленных карьер, разочаровавшихся и прочих страдающих и обездоленных. Все начнут липнуть к тебе, дабы ты оценил всю тяжесть их невзгод, а ты будешь липнуть к ним, чтобы они оценили тяжесть твоей печали.

Боже, как тебе не к лицу заячья печаль, Боже, как гадок твой противный просительный тон!.. Твоя печаль говорит голосом пожелтевшего осеннего огурца, если бы огурец умел разговаривать. Ты обнялся с тоской и впал в сердечную дремоту. Ты не можешь понять, то ли боишься себя, то ли любишь, то ли вместо сердца труп. Ты чувствуешь, что за окном рассветает, поют птицы… Прикрываешь глаза и проваливаешься в сон воспоминаний. Ты прочитаешь где-нибудь: «Воспоминания – это в каком-то смысле избавление» – и бросишь книжку на пол. В твоем случае воспоминания – то, что разрушает, разрушает ежесекундно, еженощно.

Ты будешь засыпать с именем былой возлюбленной и с ним же просыпаться. «Скажи мне, ну скажи мне что-нибудь хорошее! – попросишь ты ее во сне. – Скажи мне хорошее, чтобы мир перестал казаться огромным кладбищем». Браво, страдалец. Сейчас тебе не понять, но поверь, что через некоторое время ты как-нибудь, рассказывая о прошлом, обронишь: «Ее звали… впрочем, не важно, как ее звали, дело в другом… Кстати, а как ее звали? И кто звал?»

Но сейчас ты думаешь только о ней. Включаешь радио, а оно какой-нибудь песенкой объявляет: «Ты – само совершенство. Я не могу тебя забыть. Я люблю тебя и ля-ля-ля-ля-ля…» Переключаешь на другую частоту, а там мурлычет припев другой песенки: «…ля-ля-ля-ля-ля… любовь никогда не отпустит, даже если ты будешь настаивать, – и не надейся…»

Сейчас ты похож на замороженный продукт, окутанный запахом траурных букетов воспоминаний, в памяти всплывают диалоги, поцелуи, любовные имена, цитаты из дней и ночей. Ты как ребенок у дерева. Умеешь залезать, но не спускаться.

Под прицелом вопрос о твоем рассудке. Милый, поберегись. Тебе срочно нужно что-то понять.

Расставаясь с мужчиной, женщина тем самым дает ему определенное послание. Почему ты не ответил на это послание? Да потому что жизненные уроки не идут тебе на пользу. Конечно, можно как-нибудь отшутиться: «Я быстро прихожу в себя, когда с кем-нибудь расстаюсь». Но это не выход. Здесь нужны вопросы. Много вопросов. Когда задаешь себе слишком много вопросов, то в конце концов находишь на них ответы.

Вот они, ответы. Покажется, что ты скучаешь по женщине, томишься без нее, любишь ее. Это правда, но только отчасти, в самой малой части правда. Твоя ситуация куда более патовая: у тебя украли надежду на будущее. Когда надежду крадут у юноши, всегда остается надежда, что любовь придет через месяц, год, пятилетку, настоящая любовь, без дураков, хотя сам юноша дурак. Когда надежду крадут у парня, которому скоро стукнет полтинник, появляется страх, тягучий и мерзкий: а вдруг ничего дальше не будет, вдруг не встречу, вдруг не случится? Сейчас ты плачешь о себе, тебе только кажется, что ты печалишься оттого, что просрал такой сладкий любовный шанс.

Доказательства не убеждают? Ладно. По условиям матча требуются новые доводы. В твоем случае ушедшая любовь – это самая гнусная идея плюс фантомная боль. Ты причащаешься снятым молоком прогорклых воспоминаний. Знай, ты не о женщине печалишься, а о себе. У тебя были надежды, ты строил кой-какие планы. Вычеркнем кой-какие.
У тебя были планы, надежды, проект перспективы. Теперь все рухнуло. И дело не в женщине, а в тебе. Это понимание уже кое-что, но не так много.

Сейчас ты должен мобилизовать остатки сил и стать бойцом, а не каким-то искателем приключений. Раньше ты не атаковал, а увлекался; не любил, а расширял кругозор; не изменялся, а разрушал; не исследовал, а отвергал… ну, в общем, ты понял. Конвертируй прошедшую любовь хоть в какое-нибудь понимание себя самого. Иного бонуса ты не сможешь получить. Каждому из нас хочется, чтобы другие подумали, будто мы живем более насыщенной и богатой духовной жизнью. Каждому из нас хочется жить более насыщенной и богатой духовной жизнью! Но для этого необходимо хоть что-то понять, сделать выводы, чтобы сказать о других вещах: это ниже, а это выше, а это одной высоты с моей мечтой, с моими желаниями и возможностями.

Сейчас зажмурься и пропусти этот абзац, будто его и не было. Давай схитрим и напечатаем его совсем маленькими буковками, чтобы ты его не заметил. Самое печальное: в твоем возрасте уровень тестостерона на 47 % ниже, чем на пике формы, то есть в 22–24 года. Ты входишь в менопаузу или, давай по-женски, в климакс – частичный андрогено-дефицит. Не в качестве пугалок, а так, для информации: через 10–15 лет либидо сохранится у 20 % твоих ровесников, а у 30 % оно исчезнет. Ты обязан сделать что-нибудь толковое из себя и из своей жизни. Торопись. Но торопись без суетливой торопки.

Ну а теперь – главное. Ты обязан выздороветь. Хрен с той любовью. Как-нибудь, внезапно всплывет далекое воспоминание, настолько давнее и стертое, что ты даже усомнишься, твое ли оно.

Чтобы поднять пласт твоей бывшей любви, потребуется очень глубокое бурение. Слишком дорого и ненужно. Пакуй былую любовную папку в архив, успей, пока реальность не стала мертвой. Не робей, в ремесле выживания ты мастер, какого свет не видал. Даже Льву Толстому не зазорно у тебя поучиться.

Ротозей, пакостник, ловкач, бандюга, испытай к себе ярую антипатию. Изменись. Поменяй отношение к женщине. В разговоре со своим альтер эго подбери властный и угрожающий тон. Довольно мерехлюндий. В этом смысле любовь, только новая любовь весьма выгодное предприятие по спасению твоей жизни.

Сверкни дорогостоящими зубами. И вперед. Смотри только вперед, чтобы взгляд твой ясно говорил, что ты не из тех, кто позволяет себя трахать. Ты из тех, кто что-то понял и научился читать иероглифы судьбы. Кстати, давай проверим. Упражнение таково: берем строчку из стихотворения Роберта Фроста «Другая дорога» и называем главное слово. Итак,

Под сенью лесной разошлись пути,

И я неторным решил идти,

И все случилось иначе.

Твой ответ: главное слово «я». Парень ты лодырь, бездельник, хитрец. Последняя попытка. Правильно, молодец. И все случилось (а сейчас самое главное слово)
иначе.

Возможна такая перспектива, которую ты раньше отвергал. В очередной раз подошла пора задуматься над чертежами велосипеда семейной жизни. Пока ты вел факультативный образ жизни, вокруг твоей жены 50-летние бодрячки усердно вили паучьи сети. Поторопись, чтобы хоть здесь не остаться в дураках.

Прислушайся к вопросам героя Бенрнхарда Шлинка: «Можно ли влюбиться во второй раз в одного и того же человека? Ведь для второго раза знаешь его слишком хорошо. Разве влюбиться не подразумевает, что ты еще не знаешь человека, что на нем, как на карте мира, много белых пятен, на которые проецируются твои собственные желания?» Прислушался? А теперь отвечай утвердительно: «Можно влюбиться, даже нужно влюбиться в ту женщину, которая была самой дорогой для тебя». Попробуй, все зависит только от тебя.

Ступай в семью, к детям, за которых ты несешь ответственность, к жене, которая любит тебя, беззаветно предана и готова выслушать тебя. Вспомни, что еще недавно ты любил ее, и сейчас любишь. По-иному любишь. Она понимает тебя чуть больше, чем ты можешь узнать о себе. Ступай домой и больше не греши. Откажись от шумной показухи бодрого образа жизни. Если знаешь, что это такое, обнови архетипы бессознательного, омолоди метафизику воли. А если не знаешь – просто перестань быть задиристым и тщеславным и держи курс на маяк семейного уюта.

Достигает гавани не тот, кто торопится везде поспеть, а тот, кого ждут. Эта мысль посещает сразу, но до ума и сердца доходит только тогда, когда все теряешь.

Пусть бесстыдство случившегося тебя отрезвит. Дезертируй из любви, смирись, пообещай себе не делать больше глупостей, сдайся на милость семье и выздоравливай. Жанру твоей жизни следует выскользнуть за пределы темы душераздирающих страстей. Сеанс магического обольщения дразнящим счастьем завершился. Стань смиренным и безгрешным. Сделай вид, что возвратился из отпуска, пресыщенный морем, любовными романами и китайскими ресторанами. Отдайся на попечение ежедневности. Упокой свою любовь в ежедневных заботах о пустяках, зримых, осязаемых, но только не в воспоминаниях. Воспоминания опасны, они, как правило, не отличаются точностью, только не воспоминания о любви. Они сожрут твою душу и уподобят жизнь бдению у гроба любви.

Переведи неудачный любовный опыт в умозаключение: каждый из нас, 45—50-летних, задумывался (и не сотню раз), что он не там работает, женат не на той женщине и вообще живет не той жизнью. А когда предоставляется момент что-либо изменить, не каждый им пользуется. Потому что безопасней сотню раз обругать работу, жену или жизнь, чем их поменять.

Стоп: если жизнь тебе оставила хоть один шанс на счастье, поторопись, схватись за него. Это, если честно, паршивое решение, но ничего не поделать. Не замешкайся в решающий момент. В противном случае тебя примет в объятия угрюмая и густая тоска. Ты начнешь страдать от мук унизительной ревности, от уколов страданий и ужасов подозрений. Совесть – аргумент весьма слабый, когда речь заходит о любви.

Какой прок в сборе крошечных доказательств твоей невиновности, когда компромата на тебя хоть отбавляй. Избранница манит и внушает ужас. Ваши гороскопы враждебны, но тебе какое до этого дело. Философская концепция девушки просто создана для того, чтобы ей восторгались йенские романтики. И все было бы хорошо, если бы эта концепция ежесекундно не опровергалась реальностью мыслей и поступков самой девушки.

Любовь – это когда причин и поводов никаких, а последствий – тьма. Тебе поостеречься бы, но ты впал в душевный ревизионизм. Что ж, перестань жеманиться, забудь, что ты не молод, что устал и надоел самому себе. Запамятуй об оцарапанном сердце и прочих метафорических и реальных болячках. Вперед! Если остановишься, то это будет равносильно запрету на жизнь. Не ты первый в походе за счастьем. Возьми в поводыри искушение несбыточным. Не обессудь, что избранница не сможет понять тебя, твоих забот, волнений, мыслей. В юной голове иные мысли, волнения и заботы. Не надейся на взаимопонимание. Прихвати с собою смену белья, три толстых кошелька, грузовик терпения и сомнительную выписку из Гручо Маркса: «Мужчина настолько молод, насколько чувствует его женщина». Это сказал комик, но тебе-то какая разница!

Это только мизантропы рисуют будущее черными красками, а ты – из породы оптимистов. Ты сделал свой выбор. Семени на цыпочках в любовь. Есть прыть – размашисто скачи вперед, чтобы потом не корить себя за то, что струсил. Будь счастлив. На то любовь нам на землю прислана, чтобы мы обзаводились семьями и плодились. И познавая новые горести, воспитывали свои заурядные души. Иди, чтобы на примере собственной биографии опровергнуть аксиому: «Жизнь – это список упущенных возможностей». Однако…

Однако… В качестве предостережения. Сейчас прозвучит обидное. Именно в твой адрес обращена испепеляющая ирония Дэвида Боукера: «Гляди-ка, красавица и чудовище. У нее вся жизнь впереди, а толку? Он обещал ради нее оставить жену. Только никакие деньги не помогут, когда ей стукнет сорок, а ему – семьдесят пять, – и он будет ссать в штаны».

В качестве напутствия тебе прозвучит припозднившееся откровение горьковского 55-летнего героя: «Экая женщина… магнит! Кабы я годков на десять моложе был…»; «А деваться мне некуда… никого у меня нет… деньги есть… а больше ничего нет!»

Чтобы потом, через 15 лет, не сожалеть о неслучившемся, подобно горьковскому Двоеточию, пойми: удел старичков – радоваться и благословлять, а твой жребий – сегодня же сделать выбор.

Кто-то ведет бурную воображаемую жизнь, а лишенный воображения живет не понарошку. Хватит притворяться, что ты король дискотеки, раздумывающий лишь о том, кого выбрать – блондинку или брюнетку. Пора научиться жить по-настоящему, отвечать на собственные вопросы и вдребезги разбивать контраргументы меланхолии. Если не взять жизнь за рога, она тебя затопчет. Главное: запомни пароль: «Я хочу жить, и я люблю жизнь». Услышав этот пароль, судьба-часовой открывает двери в счастье. Правда, не всегда. Но ты будь настойчив: «Я хочу жить…» Надейся: случай проснется и непременно подарит тебе новую судьбу. Ты только верь. Будь сильным, чтобы выжить. Стань милосердным, чтобы заслужить право на жизнь.

Это обязано случится. Не может не случиться. Дай срок, превозмоги отменно грустные будни, наберись терпения. Она придет, она не может не прийти – высокая, стройная женщина, с податливыми губами. Ты прочитаешь в ее взгляде беззаветную отрешенность любви и стыдливую гордость обретенной надежды. Очень скоро воспоминания, сожаления, тревоги, неуют оставят тебя. Три женщины – мать, жена и дочь – откроют тебе наконец, в чем смысл и назначение природы вещей.

Помнишь, когда ты был молод, тебя предупреждали: побеспокойся о твоей душе. Ты прислушался к совету и наконец-то стал послушным прихожанином храма семейного покоя.

Сделай так, чтобы союз настоящей любви и неподдельного счастья монополизировали тебя. Серебро – 47-й элемент таблицы Менделеева. АК-47 – самое популярное в мире оружие. Тебе 47. И даже чуть больше.

Действуй как мужчина. Возбудись красным вином, прекрасным днем или чудесным вечером, успешной карьерой, счастьем с женщиной и перепиши на отдельный листочек мысль Бернхарда Шлинка: «У него есть еще год, потом стукнет пятьдесят, и пора будет подводить итоги. Но вряд ли до этого что-то допишется в книге его жизни. Вот уж скоро тридцать лет, как он решил, что этот мир необходимо сделать лучше и справедливее. Потому что на Земле всем хватит хлеба, а также роз, миртовых кустов, красоты, радости и стручков сладкого горошка».

Впереди маячит новая веха. Очень скоро тебе стукнет пятьдесят. Если впрок тебе не пошли сорок пять – пятьдесят, ты непременно станешь героем дня, и возраст присвоит тебе новое прозвище: «любовный хвастунишка» или «разгримированный донжуан». Что же, до следующего возраста. И не забудь прихватить с собой жизненный аппетит.

Сравнительный портрет мужской популяции. Измерение уровня самоактуализации: любовные каверзы

В любви юноша мечтательный, неврастеничный, страстный и халатный.

Тридцатилетнему жизнь ставит предварительный диагноз: любовная усталость.

С любовными проблемами 40-летнему нужно обращаться к психоаналитику. Беда в том, что в России психоаналитики какие-то все психотерапевты и лечат обычно от энуреза, а не от оцарапанной души. В этом случае нужно спросить у любой старушки адрес ближайшей церкви или пивной.

И хотел бы 45-летний поговорить с кем-либо о своих любовных проблемах, но случается, как у Вуди Аллена: «Мой психоаналитик вчера покончил жизнь самоубийством».

В 50 лет любовь – это очная ставка с возрастными недугами. И поэтому безопаснее смириться, расстаться с телесными грезами о единении душ и приучить себя тихонечко любить жизнь и заботиться о внуках.

Разгримированный донжуан (50–60)
Для самопроверки: техника и философия любви

Юноша в любую любовную историю приходит с заготовленной ранее темой разочарованности. В 20 лет человек тешит себя лицемерной мыслью, что влюбляется и идет на свидание только для того, чтобы испытать уже забытые впечатления. И вновь надеется, что уж на этот раз его не обманут.

В любовном объяснении 30-летнего фейерверки тщеславных заявлений соседствуют с безжизненной научностью самоанализа.

Любовь еще некоторое время остается испытательным полигоном характера. Однако обнаруживается ее сомнительное качество. В 40 лет любовь из того, что случается как бы невзначай, переходит в разряд утомительного повтора этого самого «как бы невзначай».

Выписка из больничной карты 50-летнего: свидание как опыт самозабвенной публичной демонстрации интимности. Здесь следует признать: любовь дорогого стоит, но здоровье дороже, ровно на один апоплексический удар.

Проглотить рассказ о себе, пятидесятилетнем, как считает Том Роббинс, будет потруднее, чем съесть омлет с кошачьей шерстью. В общем, наберись терпения, если терпение вообще входит в список твоих поредевших добродетелей.

Кажется, еще не забыты первый поцелуй, ярость мечты, восторг от скорости, с какой бурлит вокруг жизнь, желание во что бы то ни стало добиться всего, злость на обстоятельства, бешенство, когда досадные неприятности отсрочивают цель. И т. д. Неожиданно картина мира сужается. Ярость вызывает пережаренный обед, восторг – если разгадал кроссворд полностью, злость – соседская кошка, которая гадит на твой коврик, бешенство – что по ошибке повернул не направо, а налево и т. д.

Развел тут улиткины сопли. Видимо, ты теряешь форму, не иначе. Сейчас ты выглядишь скорее минералом, чем животным. Просто тебе уже пятьдесят. У всех почти одно и то же, все та же старая песня, меняются лишь исполнители. Каждому 50-летнему мужчине впору вслед за героиней Горького воскликнуть: «Как подумаешь о наших, бабьих, делах – сердце замирает!»

Календарный план человека

Все мы рабы своего жизненного расписания. Матрица времени пропечатывается морщинами на лице и душе.

Вот выписка из дневника пятидесятилетнего героя П. Лене: «Мне теперь еще более одиноко. Друзей у меня нет. По вечерам, в ресторане гостиницы я вместо разговора прислушиваюсь к собственному жеванию».

Стрелки морщин показывают время – 50 лет.

На юбилее кто-нибудь из гостей непременно пошутит, что пятьдесят лет – это два раза по двадцать пять. Грустная шутка. Первые двадцать пять – накопление ожиданий, страстей и разочарований. Вторые, если прислушаться к Т. Манну, «двадцать пять лет – это не эпизод, это сама жизнь, это, если они начались в пору мужской молодости, основа и костяк жизни».

В описании возраста после пятидесяти следует увеличить шаг и рассматривать уже не пятилетки индивидуальной биографии, а десятилетия. Оснований для этого набирается немало. Многие психологи свидетельствуют, что после 50 лет жизнь начинает как-то незаметно и стремительно двигаться, пока не достигнет пенсионного юбилея, и это одна из причин, по которой потребно рассматривать мужчину в столь широком диапазоне лет. С другой стороны, классическая литература особенно не церемонится с теми, кто отметил полувековой юбилей и неумолимо бредет к 60-летию.

Представителей возрастной фазы 50–60 лет совокупно суммируют обидным словом «старики». Писатели удаляют героев из самых эффектных сюжетов, теснят на обочину жизнестроительных интересов, а то и просто забывают.

Возрастные инициалы: «любовный хвастунишка», или «разгримированный донжуан»

Среди перечисленных симптомов возраста для полноты картины под названием «преждевременная старость» не хватает еще и нервических припадков любовной страсти. Впрочем, как показывают художественные эксперименты литературы и жизненная реальность, любовь, как усилитель возрастного недуга, не только не игнорируется, а даже подразумевается.

Любовь в биографии 50-летнего может не случиться, а может и нагрянуть, и грянет она, как всегда, невзначай. Идет, к примеру, 50-летний по улице, а его окликает девушка и интересуется, а как, собственно, пройти в филармонию. Наш пенсионер подтянет животик и петушиным голосом примется объяснять, фамильярничать, затем засмущается, а потом предложит проводить.

Идешь по улице – лучше думай о правилах уличного движения, чем о любви, независимости или, не дай бог, свободе. Не стоит делать что-нибудь радикальное. Слушай внимательно исповедь героя У. Голдинга: «Свободен в пятьдесят три! Чушь собачья. Просто несусветная чушь. Свобода – вот что мне грозило. Я вам советую: нечего ее и пробовать. Увидите, что она приходит, – бегите. А если она искушает вас бежать, оставайтесь на месте. Можете мне не верить, но мои мысли были заполнены предвкушением секса с воображаемыми девушками, годившимися мне во внучки».

Любовь – жестокий режиссер. С виртуозным цинизмом она подбирает актерский состав. Словом, непременно отыщется возлюбленная, у которой, как правило, нет совести, а часто и нижнего белья. Откуда они такие берутся? Кто их производит? Эти мысли уже не важны по пути в филармонию.

В более спокойном состоянии 50-летний человек, имеющий добротный музейный вид, называл таких «дрянь девчонка», но теперь случился щекотливый казус – он обрел точную копию своей мечты, он влюблен и поэтому кличет ее «малышка». Такие имена обычно носят стиральные машины, шампуни и мелковозрастные соблазнительницы, которые обзывают своих немолодых ухажеров «папулями» или «мишками». Для таких особ более уместны были бы другие имена: «кривляка», «злюка», «жадина».

Любовь в пятьдесят и т. д. похожа на факсимильное издание.

Детальная прорисовка образа 50-летнего влюбленного, как правило, сбивается на гротеск и карикатуры. Когда барышня останавливает на 50-летнем свой взгляд, появляется такое чувство, что она решает, как именно расправиться с ним: ударить кинжалом в сердце или перерезать горло?

В фантазиях 50-летнего встреча с женщиной обещает бесконечный праздник, изматывающие поцелуи и ночи без сна. Только все же не следует забывать о режиме дня, рекомендуемом печальными геронтологами: сон в девять, ничего острого, клизма раз в неделю, тихие прогулки по вечерам. Если останется время, можно сходить в библиотеку, взять книгу и почитать о бессонных ночах и изматывающих поцелуях. Об этих вещах теперь следует читать, и то не очень усердно.

Нельзя забывать, что любовь в 50 лет – это не гимнастические упражнения, это очередное испытание на прочность и гибкость души и ума, доведенных, казалось бы, до совершенства.

Не беда, что к полувеку тельце заплыло жирком – перед встречей с девушкой можно и ремень потуже затянуть (только ненадолго, чтобы не перехватило дыхание). В 50 лет с телом начинает твориться что-то радостно-пугающее. Нередко оно делает вид, что исполнено сил, и позволяет мужчине притворяться всежелающим и всемогущим. Со стороны кавалер очень смешон, когда галопирует на свидание. В этом возрасте все парковые аллеи предназначены для простенького моциона, но наш мужчина не желает подчиняться садово-парковым ограничениям жизненного жанра.

Кто-то из ученых подсчитал, что к 50 годам сердце человека проделывает работу, равную подъему груза весом 20 тонн на высоту 220 километров. В биографии 50-летнего мужчины случаются события, которые весьма поспешно (за месяц, за два) подвигают поднять эти пресловутые два десятка тонн еще километров на пятьдесят. Речь идет о любви в 50 лет.

Во взбалмошной головке девушки могут появиться разные мысли, мысли от нечего делать: в зоопарк сходить, что ли, а может, в филармонию или влюбиться в кого. И тут на глаза попадается загнанная жизнью зверушка – мужчина в полном расцвете 50 лет. В этой ситуации человек с юмором мог бы даже порассуждать на тему «любовь игривого зайки к девушке-головорезу». Нашему герою не до юмора и не до рассуждений.

На театре жизни играется мизансцена: стареющий профессор цепляется за молодую авантюристку. И здесь не важно – профессор он или торговец водкой, картограф или работник крупной автомобильной компании, значимо иное: стареющий.

Юная любовь (трусливый вариант – любовница) – гордый титул, которым украшает себя дряхлеющая природа. Без музыкального сравнения не обойтись: это увертюра к маршу эротического хвастовства под названием «Синдром чувственного пионервожатого». Право на владение молодостью дает проездной в трамвай невоплощенных желаний, человек уверовал в непомерность собственных сил. На обольщенный ум ему обязательно приходит пошлое сравнение с Фаустом (и никогда с Карлсоном).

Некогда, в период экзистенциального сорокалетия, мир девушки казался ему смутным и недосягаемым. Теперь, получив юность в обладание, точнее аванс на обладание, мужчина начинает вести гусарский образ жизни и поддается мысли, что и другие девушки так же доступны. Любовь ли это? Да, несомненно, это какой-то вальс персиков в йогуртовой чудо-стране. Сравнение с сапогом всмятку здесь тоже уместно.

Когда 50-летний в очередной раз предпринимает попытку объясниться, небезынтересно понаблюдать за его мимикой – в этот момент лицо у него как у отравителя.

Для юноши любая образовательная экскурсия была не чем иным, как выбором нового поля для жизненной битвы, 50-летний пытается любое поле битвы перевести в жанр образовательной экскурсии. Именно в этом возрасте постигается безотносительность истины: деньги – это шестое чувство, обостряющее прочие пять. И все же следует помнить: не для 50-летнего поет Алсу. По темпераменту мужчина стал ближе хору ветеранов.

Чеканный профиль, дремлющая мощь ходячего кодекса чести, плечи боксера, словно удерживающие чугунный груз горького опыта и пронзительная растерянность в глазах… Мужчина, это не о тебе… О тебе будут другие слова: наивный, как новорожденный ежик, влюбленный, как детсадовец.

Твою профессию можно угадать даже в бане, твоя профессия – мужчина 55 лет. Кажется тебе, тот Эрот, который придумал твою любовь, вероятно, страдал импотенцией. Ты не занимался сексом с женой с тех пор, как Алла Пугачева спела «Арлекино». Господи, сколько ненужной воды утекло!

Выглядишь ты, как помятый мопс, притворяющийся Ричардом Гиром. Хотя, если честно, самого Ричарда легко спутать с тобой. Логично предположить, что и приключений у такого человека, как ты, не больше, чем у инфузории. А тут вдруг свалилась на твою простатитную задницу любовная авантюра. Что же, Мистер Кредитка, стартуй на Греховной миле, бери Девчонку Большой Свободы, эту Серийную Сукину Дочь, эту Росой Рожденную Раскосую Распрекрасную Рослую Росомаху и банально отправляйся в пошлый Египет. Тебе, эстету, который рыдает над картиной Шишкина «Мишки в лесу», она признается: «Обожаю жвачку. На вкус – что земляника». Ты это признание проглотишь вместе со слюной вожделения…

В этом занюханном Египте любите друг друга любовью быстрого приготовления под вульгарные запахи местных кебабов. Любите, насколько твоих силенок хватит. Расстанься с остатками здоровья. Может, это сексуальное дело и стоит того. Если честно, стоит. Хотя… Плюй на все, поторопись, пока господин Альцгеймер с тобой активно не подружился. Как говорят в народе, помирать – так с музыкой. И с хорошим загаром.

Сможешь, хватит сил – откажись от чувства. Если тебе импонируют соболезнования, слушай внимательно и рыдай. Только не пытайся перехитрить себя. Любовь к тебе, пожалуй, вежливый интерес к сединам. Все это простительно. Ты сам это уже давно понял. Спустись на землю. Это тоска, буквально тоска. Постарайся выбраться из сахарницы жизни или целиком закопайся в нее.

Так или иначе, когда, к примеру, идет 50-летний по улице, а его окликает девушка и интересуется, а как, собственно, пройти в филармонию, следует собраться, взять себя в руки, зажмуриться и свирепо ответить: «Не курю!»

Ключевые слова и понятия

Прожитые лета неважно сказываются на характере, и многое начинает раздражать. Как тут не вспомнить брюзжание Эркюля Пуаро: «У деревьев есть неопрятная привычка всюду разбрасывать свои листья».

В этом возрасте донжуаны должны подводить итоги прожитого в книге «Тридцать пять лет в любовном строю».

О более распространенном случае вынужденной капитуляции мужчины рассуждает Андре Моруа: ««Мне скоро исполнится пятьдесят», – с грустью написал Стендаль, и вслед за этим стал перечислять женщин, которых любил. В двадцать лет он грезил о большой любви, о встречах с женщинами незаурядными. Он заслужил это своей нежностью, своим редким пониманием любви, своим гордым нравом. Но героини, о которых он мечтал, не появились, и, не имея случая пережить свои романы, Стендаль удовольствовался тем, что описал их. И только оставив позади мрачный рубеж, он оплакал большую любовь, так и не встретившуюся на его пути».

В 50 лет меняются приоритеты и симпатии. Молодые люди никогда не признаются, что мечтают купить, к примеру, холодильник. Какая бы серьезная цель ни стояла перед возрастом надежд – бытовая техника, любовь, успех, деньги и т. д., – для юноши куда сложнее купить холодильник. Для зрелого мужчины приобрести холодильник просто, сложнее сформулировать жизненную цель. Именно невыразимость этой цели побуждает суетиться, обобщать, становиться подозрительным и искренне ненавидеть все, что моложе 50 лет.

Как тут не вспомнить максиму Франсуа де Ларошфуко: «Мы вступаем в различные возрасты нашей жизни, точно новорожденные, не имея за плечами никакого опыта, сколько бы нам ни было лет».

Сорокалетний еще иногда бывал хорош в концертном исполнении, 50-летний – неплох только в жанре сценического воплощения, хотя уже осознает, как герой Горького, что «в груди нет места для всех этих серьезностей и … длинных монологов…».

Скорбные даты

Печальный список ушедших в мир иной в возрасте 50–51 года: Вергилий, Оноре де Бальзак, Густав Малер, Марсель Пруст, Райнер Мария Рильке.

17 февраля 1600 года в Риме на Campo dei Fiori был сожжен с особой торжественностью 52-летний Джордано Бруно. 9 июня 1889 года был открыт памятник Бруно. На постаменте монумента написано: «Джордано Бруно – от столетия, которое он предвидел, на том месте, где был зажжен костер».

Борис Годунов прожил 54 года.

Денис Давыдов почил в день своего 55-летия. Шумно отметив победу над Наполеоном, красноречивый гусар покинул столицы и отправился к себе в имение, в котором, по легенде, находился под пятою жены в окружении 10 детей.

В возрасте 55 лет умер Христофор Колумб.

Сколько осталось жить.

И. С. Тургенев – Людвигу Пичу (от 1 декабря 1868 года): «Да, мой друг, мне минуло 50 лет, или, как Вы эвфемистически выражаетесь, я прожил первую половину моего века; но не надеюсь, однако, увидеть даже конец следующей – ближайшей – четверти. Впрочем, я точно знаю год моей смерти: 1881-й. Мне предсказала его моя мать – во сне: те же цифры, что и в году рождения – 1818, – только переставленные; да, да, я совершенно определенно умру в 1881 году, если только это не случится раньше – или позже. Но 50 – скверное число! Приходится смириться».

Писатель ошибся на два года. Он умрет в 1883 году.

В письме к А. М. Достоевскому (от 10 марта 1876 года), когда разговор заходит о семье, 54-летний Ф. М. Достоевский делится мечтой: «Чрезвычайно бы хотел прожить лет хоть семь еще, чтоб хоть немного ее устроить и поставить на ноги. Да и мысль, что детки мои будут помнить мое лицо по смерти моей, была бы мне очень приятна».

В послании к А. Г. Достоевской (от 9 июля 1876 года) из Эмса писатель подробно излагает обстоятельства посещения доктора Орта, который внимательно осмотрел, а затем успокоил пациента: «…на мой усиленный вопрос сказал, что смерть еще далека и что я еще долго проживу, но что, конечно, петербургский климат, – надобно брать предосторожности и т. д.». Через несколько дней Ф. М. Достоевский опять обращается к беспокоящей его теме, описывая (от 21 июля 1876 года), как он вновь пытал доктора Орта: ««Что, мне уже недолго жить?..» Он даже засмеялся и сказал мне, что я не только восемь лет проживу, но даже пятнадцать, – но прибавил: «Разумеется, если климат, если не будете простужаться, если не будете всячески злоупотреблять своими силами, и вообще, если не будете нарушать осторожную диету»».

В письме к жене от 24 июля 1876 года Достоевский развивает тему отпущенных судьбою лет: «Ты пишешь мне свою обыкновенную поговорку, что мы странные люди: десять лет прожили, а все больше и больше любим друг друга. Но проживем и 20 лет, и пророчу тебе, что и тогда ты напишешь: «Странные мы, 20 лет прожили, а все больше и больше любим друг друга». Я, по крайней мере, за себя отвечаю, но проживу ли 10 лет, за это не отвечаю. Впрочем, здоровье мое хорошо, но не знаю, успешно ли будет лечение. Нервами я несравненно крепче, во время прогулок мне надобно вдвое против прежнего пройти, чтоб устать. Впрочем, и лечение, кажется, будет успешное».

Письмо Достоевского к жене (от 26 июля 1876 года): «Елисеевы находят, что я очень поправился, и удивлялись, когда я сказал, что мне 54 года; они дают мне 40 лет с небольшим».

Судьба отпустила Достоевскому еще 5 лет жизни.

Еще кое о чем…

Мужчина, береги себя. Очень береги. Прислушайся к статистике.

Возраст 45–54 – самый суицидальный в России. Ежегодно в этом возрасте счеты с жизнью сводят 88 из каждых 100 тысяч мужчин и 12 из 100 тысяч женщин.

Ежегодное число самоубийств в России – 50 000.

В 80 % случаев самоубийцы дают знать окружающим о своих намерениях.

Каждые 30 секунд один человек в мире кончает жизнь самоубийством, три секунды – таков промежуток между двумя самоубийствами в мире.

Двадцать незавершенных попыток самоубийства приходится на каждое завершенное.

Давай без глупостей. Никаких попыток, а тем более дурных мыслей. Договорились!

Попрощаемся с теми, кто не дожил до 55 лет.

Уильям Шекспир (1564–1616), Жан Батист Мольер (1622–1673), Наполеон Бонапарт (1769–1821), итальянский композитор Гаэтано Доницетти (1797–1848), Уильям Мейкпис Теккерей (1811–1863), Торквато Тассо (1544–1595), который был гениальным поэтом и, по преданию, никогда не улыбался.

И с теми, кто не дожил до 60 лет.

Гораций (65—8 до н. э.), итальянский поэт Лудовико Ариосто (1474–1533), Эразм Роттердамский (1480–1536), Никколо Макиавелли (1469–1527), Джулио Мазарини (1602–1661), Александр Поп (1688–1744), Людвиг ван Бетховен (1770–1827), Генрих Гейне (1797–1856), Чарлз Диккенс (1812–1870), Гюстав Флобер (1821–1880).

Приходно-расходная книга жизни

Аристотель в «Риторике» утверждает: «Тело достигает цветущей поры от тридцати до тридцати пяти лет, а душа – около сорока девяти лет».

В иудейской нумерологической традиции 50-й – юбилейный год – считали священным, так как он следовал за сакральным 49-м (7 х 7).

С пятидесятницы (Троицы), праздника на 50-й день после Пасхи, в православии начинается исчисление церковного года.

В 334 году 51-летний Аристотель основывает Ликей.

В Средние века, утверждает Ларюди Эмманюэль ле Руа, «старые люди, которым за пятьдесят, не рассчитывают на дальнейший рост своего престижа».

Приводя разнообразные мнения по вопросу, когда завершается возраст молодости, Петрарка обращается к 11-й книге «Этимологий» Исидора, который, «подразделяя нашу жизнь на шесть возрастов, четвертым называет молодость, «возраст наибольшей крепости, кончающийся на пятидесятом году»».

Рене Декарт страдал преувеличенными страхами: могут ли современники оценить его идеи? Именно поэтому свои «Принципы философии» он решился опубликовать только в 50 лет.

В этот период жизни Бетховен начинает писать музыку, исполненную мистических настроений.

В возрасте 47 лет Джонатан Свифт впадает в жесточайшую депрессию, которая длится 12 лет. За это время он не опубликовал ни одного произведения. Свифт женился на 35-летней Стелле (Эсфирь Джонсон), когда ему было 49 лет. Некоторые скептически настроенные биографы утверждали, что столь поздний брак объясняется желанием Свифта упрочить свое материальное положение.

Творческая жизнь Глеба Успенского умещается в 20-летний период – от 30 лет до 51 года. За это время он написал 30 томов произведений.

По свидетельству Сергея Тимофеевича Аксакова, известность Федора Ивановича Тютчева (1803–1873) как поэта начинается, собственно, с 1854 года, то есть «когда ему пошел шестой десяток лет…».

Пятидесятилетний Сэмюэл Ричардсон начинает писать свой первый роман «Памела, или Вознагражденная добродетель».

В 50 лет «отец позитивизма» Огюст Конт вступает на путь религиозности и апостольства.

В 1859 году выходит в свет главный труд жизни Чарлза Дарвина – «Происхождение видов путем естественного отбора, или Сохранение благоприятных рас в борьбе за жизнь». Ученому 50 лет.

Пятидесятилетний Эрнест Хемингуэй, находясь в Африке, попадает в две авиакатастрофы. В 55 лет Хемингуэй получает Нобелевскую премию. Сославшись на состояние здоровья, писатель отказался ехать в Стокгольм, но согласился принять 35 000 долларов премиальных. Хемингуэй назвал одну из причин неоднозначного отношения к премии: «Ни один сукин сын, получивший когда-либо Нобелевскую премию, не написал потом ничего, что стоило бы читать».

Джозеф Хеллер в возрасте 51 года пишет роман о 45-летнем Бобе Слокуме. Необходима временная дистанция, чтобы осознать, что случилось 5 лет назад.

Джон Локк до 54 лет настойчиво избегал всего, что могло навлечь на него неприятности, и воздерживался от публикации своих текстов.

В 1935 году Пабло Пикассо начинает писать стихи в возрасте 54 лет, когда у него случился художественный и личный кризис.

В письме от 10 ноября 1877 года Гюстав Флобер признается в желании изменить жизнь: «Если бы я был моложе и богаче, я бы снова отправился в путешествие…» Писателю 56 лет.

В 56 лет Александр Дюма отправляется в далекое путешествие по России.

Первый том романа «Дон-Кихот» вышел из печати в 1605 году. Мигелю де Сервантесу было 58 лет. Над вторым томом писатель работал до 1615 года.

Даниэль Дефо в 59 лет издает «Робинзона Крузо», который приносит автору бессмертную славу. Герой романа проводит на острове 28 лет два месяца и 19 дней и в возрасте 55 лет (после 35-летнего отсутствия на родине) возвращается в Англию.

О матримониальной печали

Процитируем П. Гайденко, объясняющего одну из причин печального мировоззрения отца экзистенциализма Сёрена Кьеркегора: «… чувство родового проклятия никогда до конца не покидало его». К моменту рождения Сёрена, самого младшего, отцу его было 56 лет, а матери (второй жене Михаила Кьеркегора, на которой он женился после смерти первой жены и которая прежде была служанкой в их доме) – сорок пять.

Это обстоятельство дало некоторым исследователям повод считать, что душевная депрессия, которой впоследствии страдал Сёрен Кьеркегор, была вызвана его запоздалым рождением.

«Жизненная судьба и духовный облик Сёрена Кьеркегора, – пишет в своем исследовании Август Веттер, – уже были предначертаны тем, что он был сыном старика».

В 50 лет у Лопе де Вега завязался роман с замужней женщиной. Любовь длилась шесть лет, но, когда возлюбленная овдовела, Лопе не решился на брак.

В 53 года Питер Пауль Рубенс женился на Елене Фоурмен, увековечив ее красоту на многих портретах.

Шестидесятилетний Гёте влюбился в юную Минну Герцлиб.

Доска почета

Пример 51-летнего Ф. М. Достоевского: Федя «совершенно здоров, какает чудесно, отменно весел, срывает шляпы и смеется».

Ф. М. Достоевский – С. Д. Яновскому (от 4 февраля 1872 года): «Вот Федька (здесь родился шесть дней спустя по приезде (!), теперь шести месяцев) так наверно получил бы приз на лондонской прошлогодней выставке грудных младенцев (только чтоб не сглазить!)».

Ф. М. Достоевский – В. М. Ивановой (от 20 апреля 1872 года): «Хорошая вещь оставить на века
в своих детях прекрасную по себе память, так что про него никак нельзя сказать, что он ничего
не делал».

Ф. М. Достоевский – А. Г. Достоевской (от 27 мая 1872 года): «Милый друг мой Аня, сегодня, в час пополудни, увидал Федю. По-моему, он совершенно здоров и весел. Тотчас узнал меня и полез срывать шляпу. Я боюсь, что он помешается на шляпе… Животик у него совершенно хорош и марается очень хорошо и аккуратно. Вид очень веселый».

Ф. М. Достоевский – А. Г. Достоевской (от 28 мая 1872 года): «Федя вчера был вечером в бане, но ночью часто просыпался, впрочем, совершенно здоров, какает чудесно, отменно весел, срывает шляпы и смеется».

Ф. М. Достоевский – А. Г. Достоевской (от 30 мая 1872 года): «Няня у нас хороша и любит Федю, но какая-то своеобычная, и за ней тоже нужно следить. Никогда не любит говорить, как марается ребенок и т. п.».

Ф. М. Достоевский – А. Г. Достоевской (от 28 мая 1872 года): «Признаюсь тебе, что я до твоего приезда боюсь советоваться с докторами: нападешь на дурака, который тотчас же закричит, что надо лечить от золотухи, тогда как у Феди никакой нет золотухи. Это случается между докторишками сплошь. Береги Любу и старайся сама больше обращать внимания на физическую сторону своего здоровья. Больше спи, например. Не выходить нельзя, но ужасно боюсь, не случилось бы с вами чего на улице».

Ф. М. Достоевский – А. Г. Достоевской (от 5 июня 1872 года): «Мне нестерпимо скучно жить. Если б не Федя, то, может быть, я бы помешался.

Пишется ужасно дурно. Когда-то добьемся хоть одного месяца спокойствия, чтоб не заботиться сердцем и быть всецело у работы. Иначе я не в состоянии добывать денег и жить без проклятий. Что за цыганская жизнь, мучительная, самая угрюмая, без малейшей радости, и только мучайся, только мучайся!

Я предвижу весьма возможный ужас, что ты не выдержишь и заболеешь, и потому заранее в отчаянии».

Пример 55-летнего А. Эйнштейна.

В возрасте 55 лет Эйнштейн обосновался в США. Он уже приобрел известность всемирного мыслителя, и общение с ним приводило в восторг даже тех, кто ничего в физике не понимал. Создатель теории относительности с готовностью принял роль мудреца и живой легенды. Удовлетворяя несведущее любопытство своих почитателей, он отвечал на их бесхитростные вопросы загадками и неожиданными суждениями, похожими на короткие буддистские притчи. Корреспонденты журналов и газет частенько наведывались к нему с целью узнать его взгляды на любые мыслимые и немыслимые вопросы. Всезнающий, как Сократ и Конфуций, вместе взятые, Эйнштейн принимал газетчиков с терпением учителя, для которого иметь дело с невежественными учениками – каждодневная обязанность. Очень скоро истории и анекдоты о его интервью и выступлениях перед прессой начали рассказывать и пересказывать по всей стране. Откровения ученого повторяли и цитировали, как истины дзен, сказания суфистов или афоризмы из Талмуда. Вот, к примеру, один из таких анекдотов. Корреспондент задает Эйнштейну вопрос:

– Можно ли изобразить в виде математической формулы то, как достичь успеха в жизни?

– Да, такая формула существует.

– И как же она выглядит?

– Если обозначить успех буквой А, то формулу можно представить следующим образом: А = X +Y+ Z, где Х – труд, Y – удача, – разъясняет Эйнштейн.

– А что тогда Z? Эйнштейн улыбнулся:

– Умение держать рот на замке.

Оптимистические мысли

В 50 лет коньяк уже стар, а дуб еще молод.

Как хочется и в 50 лет видеть себя свирепым силачом в любви, чувственным авантюристом, окаянным нетерпеливцем в работе, алчным до творчества, испытывать взрывы, по Зощенко, «дурацкой романтики», а в остальное время (если таковое останется) упорно жить, демонстрируя волю к красивому бытию!

Как жаждется конвертировать возраст в валюту личностной уникальности, убедить себя и окружающих, что именно в 50 лет индивидуальное проявляется в складках мысли и в шорохе интонаций!

Как хочется быть наглядным свидетельством верности избранному в юности поприщу, поражать всех отточенной техникой исполнения самых сложных номеров жизни, быть великолепным в труде и чувстве!

Это, следует отметить, возможно. Возможно, однако, если учитывать и предостережение Марка Твена: «В пятьдесят человек может быть ослом, не будучи оптимистом, но уже не может быть оптимистом, не будучи ослом».

Пессимистические тезисы

До 50 лет человек любил красоту с самой большой буквы «К». Теперь, в пятьдесят, наступило время, когда он почувствовал свой возраст – с самой ничтожной по размеру буквы «в».

Только в 50 лет осознается печальная истина, что у не всякого владельца богатого прошлого есть такое же богатое будущее.

Проектировщиком любовных отношений 50-летнего и молоденькой мог бы с полным правом быть маркиз де Сад.

Литература и жизнь предостерегают: грустна участь человека, насильственно влюбленного обезумевшей природой в молодость и наивность. Он неминуемо вступит в финальный период саморазрушения.

Здесь нечего делать любовному ветерану: эта территория патрулируется юным донжуаном.

Легче доказать теорему Ферма, чем обсудить любовное меню 50-летнего.

Французский писатель Эмиль Анрио в романе с показательным названием «Все вот-вот кончится» описывает психологическое состояние 50-летнего мужчины: «… мучительное ощущение, когда тебе кажется, будто ты скользишь вниз по откосу, все усилия остановиться тщетны, – и ты неумолимо катишься к смерти».

Неподростковые лета побуждают быть скупым в поступках и щедрым в словах.

В пределах этого возраста выбор возлюбленных невелик: вдовы не первой молодости, старые вредные девы и юненькие искательницы социального благополучия. Сладким голосом обольщения коварная юность дарует мужчине иллюзию приостановленного бега времени. Лучше бы здесь 50-летнего подвел слух. К сожалению, со слухом все в порядке. Хуже обстоит с головой.

В условленный день и час представители всех возрастных групп могут опоздать на свидание. Юноша – оттого, что мечтал совершить подвиг во имя возлюбленной и не знал, как это сделать. Задумался, предался прожектам – опоздал. Молодой человек, вспомнив об очередном поражении на поле любовного боя, так и не выйдет из окопов психологической усталости. И дезертирует. Зрелый мужчина может не только опоздать на свидание, но даже прогулять его: забот в жизни и без любви хватает. Бодрый старик, может быть, тоже не придет. И не потому, что он любовный трус, просто он задержится у дантиста.

Настала пора поговорить об огорчениях, не знакомых юноше. Хоть и печально, но, слава богу, кажется, минул возраст испепеляющих страстей, дурно влияющих на самочувствие. Оставлен позади кризис сорокалетней антропности. Новые возрастные кручины омрачают круглую дату пребывания на этом свете.

Печаль вечерней природы, или «Чем отличается человек от бобра»

Инвентаризация возрастных страстей со всей очевидностью показывает: 50 лет – жалобная книга природы. Выразимся потактичнее: печаль вечерней природы.

Сейчас речь пойдет не о прихотях стареющего сладострастника, какого-нибудь Притон Развратыча Сластолюбцева, с глумливой улыбкой и словесными кривляньями урывающего сальные удовольствия у своих закатных дней. Совсем нет. О тех печальный разговор, кто, как и многие другие, предавался в меру излишествам, мало заботился о своем здоровье, стремился к неосуществимому, мучился и страдал, был честен и обманывался, чего-то достиг, а что-то осталось за кормой утраченных обольщений и т. д. Словом, речь идет о том человеке, который, проснувшись после бурного празднования полувекового юбилея, неожиданно ощутил, что возраст взял свое: годы выветрили природу – и обнаружилась неважная телесная и психологическая дикция. Человек начинает хромать в поступках и в некоторых экзистенциальных самоопределениях. Нередко, откуда ни возьмись, повышается самооценка. Человеку начинает казаться, что он бодр, весел, страстен и нагл. На этих любовных, как правило, оговорках 50-летнего очень любят подлавливать неофрейдисты и жизнь.

В этом возрасте, свидетельствуют многочисленные литературные примеры, герои, которые более здравомыслящие, запрещают себе чувство любви, убивают его в себе как самого опасного врага покоя и благополучия. Но нередко любовь захватывает, наполняет уже натренированное годами апатичное сердце глубокой печалью, берет приступом душу терпеливого эгоиста, и ставшие привычными самоотречение и безразличие к жизни сменяются нежной томностью. Ж. Санд так объясняет отношения человека с любовью: «…когда нам кажется, что мы ее убили, на самом деле мы только заживо похоронили ее в своем сердце. Она может дремать там в тиши долгие годы до того дня, когда ей заблагорассудится проснуться».

И вот этому чувству заблагорассудилось проснуться.

Стихотворение Ф. И. Тютчева «Последняя любовь» написано в 1852–1854 годах, то есть когда поэту было приблизительно 50 лет.

О, как на склоне наших лет

Нежней мы любим и суеверней…

Сияй, сияй, прощальный свет

Любви последней, зари вечерней!

Полнеба охватила тень,

Лишь там на западе бродит сиянье,

Помедли, помедли, вечерний день,

Продлись, продлись, очарованье.

Пускай скудеет в жилах кровь,

Но в сердце не скудеет нежность…

О ты, последняя любовь!

Ты и блаженство и безнадежность.

Обстоятельства написания лирического шедевра не нуждаются в пространном комментарии: в 1850 году 47-летний женатый поэт сближается с 24-летней Е. А. Денисьевой. Начинается 14-летняя скандальная связь. Рождаются три внебрачных ребенка. Этот союз ожидают страшные испытания. Умирают двое их детей, а потом и возлюбленная Ф. И. Тютчева.

«Блаженство и безнадежность» – слова, обручающиеся с мечтой немолодого человека быть счастливым. Известно признание поэта, что никогда бы он не променял возраст старца на юношеский. Это мысль близка утверждению В. В. Розанова, что в молодости ощущаются «сумерки духа», а в предзакатные дни этот дух только и начинает глубоко дышать. Какая красивая мысль, достойная украсить финал главки о чувстве, восторжествовавшем в душе 50-летнего! Как хотелось бы здесь поставить точку, а лучше двоеточие, затем открыть кавычку и еще раз с почтением процитировать Ф. И. Тютчева, а затем и В. В. Розанова.

Однако проблема любви человека не первой молодости к юной особе лишена ясности гравюры и безмятежности смысла. В жизни бывает, в соответствии с наблюдением Д. Д. Нейтана, так: «Я знаю многих женатых мужчин; я даже знаю многих мужчин, которые счастливы в браке. Но я не знаю ни одного, кто не свалился бы в открытый канализационный люк, побежав за первой же подмигнувшей ему хорошенькой девушкой». Именно эта сторона вопроса, когда мужчина свалился бы в открытый канализационный люк, требует детальной проработки.

Настала пора поговорить о весьма печальном. Любовь мужчины полувековой выдержки – издание очередное, трагическое, исправленное жизнью и отредактированное хворями. О. де Бальзак описал психологию влюбившегося человека, стоящего на пороге пятидесятилетия: былой задорный цинизм по отношению к своей жизни сменяется старческим нигилизмом, обращенным на юношей. Конкуренция на ниве любовного сюжета самая жестокая. Искренняя нелюбовь к юношам возмещается повышенным интересом к девушкам. В глазах искательниц основательных ухажеров солидный общественный вес с лихвой компенсирует темные пятна биографии мужчины, его изнуренные тело и мозг.

В той нервической быстроте, с какой юная девушка объясняется в любви 50-летнему, в равной степени допустимо усмотреть и следствие тяжелейшей внутренней борьбы, и авантюризм. Истории многих бальзаковских героев иллюстрируют именно вторую причину девичьей снисходительности к немолодому избраннику.

Тема любви 50-летнего к молоденькой девушке нуждается в обращении к иным жанрам, свободным от искреннего драматического пафоса и обостренной лирической рефлексии. Адресуемся к тому типу повествований, который свободен от живописания обостренной философской драмы и более приближен к так называемой правде жизни. Литература не желает быть благосклонной к мечтаниям и порывам человека, который, по меркам юноши, если на что и имеет право, то только на мечту о чем-то тихом и необременительном для окружающих.

Американская журналистка Хелен Роуленд удачно выразила это состояние особи мужского пола, лишь недавно преодолевшего кризис идентичности: «В двадцать лет мужчина кажется себе ужасно пресыщенным и постаревшим; в тридцать – почти маразматиком; в сорок – «не таким уж и старым»; а в пятьдесят – «решительно молодцом»». Рассмотрим ту феноменальную мужскую особь, которая в 50 лет испытывает приступы любовной хвастливости.

Ни один влюбившийся старик (а для юных авторов и читателей уже 50-летний чуть ли не экспонат из музея любовных диковинок) не ускользнет от преследований судьбы и литературы. Он тотчас попадает в жанры анекдота и комедии, не поощряющие пробудившуюся старческую страсть. Достаточно, к примеру, начать историю со слов «и выбрал старик себе в жены молоденькую», чтобы перспектива брачных отношений направилась бы в русло известного сюжета: «муж был немощен и ревнив, а молодая жена, проказница и шалунья, очень уж мужчин привечала» и т. д. Это «и т. д.» не знает вариаций, а целенаправленно и безальтернативно из всей гаммы поведенческих красок выбирает одну: «и вот однажды встретила она юношу…» Далее сюжет с завидной скоростью устремляется к развязке: старый супруг начинает активно «рогатеть», а молодая супружница в паре со своим дружком знай себе милуются и посмеиваются над немощностью законного мужа.

В этом возрасте мужчина слаб, легковнушаем и донельзя доверчив. А. П. Чехов изучает одну из фальшивых любовных кульминаций. Мужчина не первой молодости, имея за плечами восемь лет беспорочной семейной жизни, получает любовное письмо с приглашением на свидание. Кто же может скрываться за анонимом? – мысль героя создает подробный реестр потенциальных воздыхательниц: «шальная какая-нибудь, непутевая?», деморализованная, прости господи, вертихвостка? А может, «какая-нибудь психопатка или вдова… Вдовы вообще легкомысленны и эксцентричны». Не исключается, что это «удивительная женщина! Полюбила так, с бухты-барахты, даже не познакомившись и не узнавши, что я за человек». Фантазия мужчины рисует образ романтичной молоденькой блондиночки, способной влюбиться, всего только пару раз увидев. Что омрачает душу, так это осознание, мягко сказать, собственного несовершенства: «Разве субтильное, эфемерное существо может полюбить такого старого, потасканного угря, как я? Нет, это невозможно!»

Враг человечества силен, и вот герой чуть ли не вприпрыжку отправляется на свидание. Чем история закончилась, знает каждый, читавший рассказ «На даче».

Дачный эксперимент Чехова развивает М. М. Зощенко. Он задается вопросами возрастных желаний, потребностей и способностей. Жанр книги «Возвращенная молодость» автор определяет как «культурфильм», наподобие тех, которые бывали на экране – «Отчего идет дождь», «Чем отличается человек от бобра». Принося дань идеологии времени, писатель оговаривается, что анализ возрастной психологии исключает представителей «восходящего класса», отличающихся благополучным «пролетарским здоровьем». Предметом изучения становятся люди, систематически соприкасающиеся с умственным трудом и в результате заработавшие неврастению: «…еще лет до тридцати пяти… люди живут сносно, трудятся на своем поприще, веселятся, тратят безрассудно то, что им отпущено природой, а после этого по большей части начинается у них бурное увядание и приближение к старости. У них пропадает вкус ко многим хорошим вещам. Морда у них тускнеет. Их захватывают разные удивительные и даже непонятные болезни, от которых врачи впадают в мудрое созерцательное состояние и приходят в беспокойство за беспомощность своей профессии».

М. М. Зощенко с удивлением и тревогой сравнивает нездоровье современной интеллигентской прослойки с витальными способностями классических литературных героев, которые, как на подбор, молодцы, здоровяки, обжоры и пьяницы. Даже «выкушав две бутылки розового анжуйского вина», они способны вскочить на лошадь и понестись галопом за своим оскорбителем. Обывателю, проживающему в 1933 году, горестно отмечает автор, подобные подвиги не по силам. После такой дозы вина герой, чей возраст вышел за пределы пятого десятка, не то чтобы на лошадь сесть, произнести «мама» не в состоянии. Он проспится, поохает, наймет телегу и махнет рукой на обидчика.

Зощенко ставит эксперимент. Писатель изымает своего 50-летнего Василька, профессора, между прочим, из запасников семейной обыденности, делая его наглядным пособием, по которому следует изучать старческие дурачества, то есть состояние природы, которое на языке высокой словесности называется «осенней любовью».

Исходное состояние героя нарисовано автором печальным знанием предмета: «…что-то с ним творится неладное. Сердце работает все хуже. Вялость и усталость приковывают его к кровати. Бессонница мучает его… это резкое ухудшение своего здоровья он приписывал своей старости… и он действительно был болен». Человек в 50 лет являет «печальное и ужасное зрелище! Все тело было вялое и поникшее. Все безжизненно висело, во всем были смерть, разрушение и упадок».

Исследовав уроны, нанесенные жизнью, уже 53-летний герой ставит перед собой задачу избавиться от болезни и вернуть себе растраченную молодость. Василек не желает уподобляться горьковскому герою, который, суммируя опыт обретенного, убежден, что «…прожил полстолетия не для того, чтобы признать спасительность английского либерализма». В поисках панацеи Василек обращается к врачам, полгода пьет пилюли, микстуры, бром и стрихнин, ему прописывают ванны и клизмы, его лечат электричеством и гипнозом. И ни одно из средств не помогает избавиться от состояния физической дряблости и психической апатии. Герой кропотливо изучает специальную медицинскую литературу, чтобы понять сбои в работе своего тела и психики.

В срочном порядке Василек ищет способы преодоления полувековой обветшалости тела, ума и души: физическая культура, общественная работа и любовь. Лекарства выбраны неточно. От гимнастики «поднимается сердцебиение», для общественно полезной работы не хватает воли и искренности. И только любовь возвращает герою искомую молодость. Он становится энергичен, подтянут, свеж и бодр.

Возраст – это круг, жестко очерченный с внешней стороны жизненными обстоятельствами, научившими человека минимизировать потребности. Каждый прожитый год сужает радиус человеческих претензий. Чем дальше, тем неумолимее жизнь уменьшает интересы. И постепенно претензии на счастье и вдохновение умещаются между сапогами и шляпой, а горизонты пристрастий не выходят за пределы вытянутой руки. Раньше герой мечтал о неведомом идеале, теперь он хватается за ту, которая поближе и подоступнее. Он влюбляется со всем отчаянием человека, обнаружившего, что его может спасти только чудо настоящей любви.

Объяснение страстей полувекового мужчины некогда дал вездесущий О. де Бальзак: «… в пятьдесят два года мужчина опаснее, чем в любом другом возрасте. Именно в эту прекрасную пору жизни ему представляется случай воспользоваться и дорого купленным опытом, и нажитым за долгие годы состоянием. Зная, что владеющая им страсть – последняя, он делается могуч и неумолим: так человек, увлекаемый потоком, изо всех сил вцепляется в гибкую зеленую ветку молодой ивы».

«Гибкая зеленая ветка молодой ивы» – это очень красивое сравнение. В жизни, как и у героя Зощенко, все как-то иначе. Жизнь не желает знать сравнений. Избранница Василька представляет распространенный типаж: миленькая, хитренькая, желающая за счет старого воздыхателя устроить свою жизнь. Главное – она молоденькая. Этого качества оказывается достаточно для того, чтобы страсть 50-летнего разыгралась не на шутку.

Поначалу чувственность почти что пенсионера вызывает трогательный эффект, но потом сентиментальный образ жизни наскучивает юной особе. Она начинает тоскливо поглядывать по сторонам в поисках ухажеров-ровесников.

Высокий сюжет возрастного чувства катится под горку фарса.

Домочадцы Василька обеспокоены переменами, произошедшими с отцом семейства. Сюжет третирования дочерью отца, намеченный в русской литературе XIX века, в словесности ХХ столетия приносит богатейший урожай. С беззастенчивой балаганностью распространенный факт действительности пробирается на страницы книжки. Жестокая молодость не желает видеть ощутимой победы любви над возрастными бедами. Дочери «во что бы то ни стало хотелось образумить отца, выбросить из него весь идеалистический мусор прежней жизни. Ей казалось, что ее отец ни о чем не думает, она не уставала говорить с ним, растравляя и приводя его в бешенство».

Дочь Василька убеждена, что социализм приведет стариков в «христианский вид»: «Нечего вам развивать грязные инстинкты и стремиться черт знает к чему. Поживите наконец в чистой и опрятной старости. А если захотите настоящей любви – вас в пятьдесят лет могут полюбить не за деньги, а за общественно полезную работу, за тонкость ума, за талант».

История любви 50-летнего очень скоро завершится. Непосильные заботы, неправильный образ жизни, усугубленные поездкой на юг, ревностью, воспоминаниями, окончательно подорвут здоровье Василька. Сколько бы герой ни актерствовал, ни совершал бодряческих безумств и ни петушился, карающая рука возраста его настигнет.

Способность к любви в 50 лет оказывается мечтательным самооговором. Временная жизнерадостность, рожденная осенним чувством, заканчивается апоплексическим ударом. А хотелось всего-навсего возвратить молодость, чтобы не жить, «как последний муравей, без луча счастья и радости». Жизнь молодого человека 50-летнему не по силам.

В словосочетании «влюбленный старик» звучит грустный вызов природе. И по всем статьям выходит, что любовь в немолодом возрасте – это, вероятно, гуманно, быть может, отчасти естественно, но нехорошо, беспокойно и утомительно. И унизительно.

Иное название флирту с молоденькой – «заигрывание со смертью».

Автор ставит неутешительный диагноз: излечиться от болезни возраста невозможно, следует к ней приспособиться и признать, что есть этапы жизни, когда различия между человеком и бобром как-то незаметно стираются.

Для самопроверки

Из истории, рассказанной М. М. Зощенко о тех нередких образчиках мужской коллекции, которые игриво щерятся на девушек и чувствуют себя хоть куда, можно извлечь несколько резонов. Вот первый и основной: в 50 лет жизнь окончательно утратила эротический смысл. И оттого герою было бы предпочтительнее возвратиться в лоно семьи, заняться полезной для общества деятельностью, забыть о волнениях плоти и бурях души.

Жизнь – жесткий редактор. Если она увидит, что в любовном словаре 50-летнего появились «блохи» опечаток любовной сноровки, то вымарает для начала все слова из гусарского лексикона, а затем собьет фанаберию с всклокоченного любовного синтаксиса.

Вот в чем неутомим возраст, так это в вычерчивании кривой налогов на здоровье.

В 50 лет мимика великовозрастного ухажера напоминает непристойные гримасы сатира. А в любовном объяснении, если воспользоваться метафорой Д. Кэрри, виден «цинизм подпольного акушера».

Что нужно делать влюбившемуся полувековому мужчине? Плакать? Нет. Ему, как советует жестокосердная героиня Зощенко, следует привести себя в «христианский вид» и активно включиться в «общественно полезную работу». Или, уподобясь Дон Кихоту, воспевать не существующие в жизни прелести романной красавицы. Следует признать: выбор убог.

Для объяснения в любви 50-летнему женщина, собственно, и не нужна. Ему важнее найти слушательницу-сиделку.

С девушкой – этим олицетворением физического здоровья, этой метафорой избыточных жизненных сил, этой аллегорией упругой свежести – следует быть всегда настороже. И опасаться одного, очень нетактичного вопроса: «Сколько вам лет?» Удовлетворить это неудачное любопытство труднее, чем ответить, сколько весит Млечный Путь.

Спустимся на землю, в жизнь. Ну-ка, мужчина, хочешь проверить себя и узнать что-нибудь покруче веса этого самого Млечного Пути? Тогда, пожалуй, для самопроверки подойдет Ч. Буковски. Слушай, мужчина, и сравнивай с собой: «Мне пятьдесят пять лет, и я по-прежнему блуждаю в потемках. Сколько я еще протяну? И заслуживает ли что-нибудь бестолочь, кроме пинка в зад? Папаша говорил мне: «Иди в любое дело, где сперва тебе дают деньги, а потом надеются получить их обратно. Это банковское дело и страховое. Бери у людей вещи и давай им взамен листок бумаги. Пользуйся их капиталом, и он пойдет к тебе в руки. Ими движут две вещи: алчность и страх. Ты же оседлай одну – удобный случай». Совет как будто бы неплохой, только папаша умер нищим.

Черт, и даже с женщинами у меня не заладилось. Три жены. Каждый раз – ничего такого серьезного. Все подтачивалось мелкими препирательствами. Перебранками из-за пустяков. Склоками по любому поводу. Изо дня в день, из года в год пилежка. Вместо того чтобы помогать друг другу, вы грызетесь, цепляетесь. Придирки. Бесконечные придирки. Все превращается в грошовую борьбу. И когда ты занялся ею, она входит в привычку. Ты уже не можешь из этого выбраться. Да и почти не хочешь выбраться. А потом выбираешься. Совсем.

Так вот, пожалуйста. Сижу и слушаю дождь. Если я сейчас умру, в мире не прольется ни одной слезинки. Разве этого я добивался? Как странно. До какой степени можно быть одиноким? Но мир полон таких старых ослов вроде меня. Сидят и слушают дождь, и думают, куда это все катится. Вот когда понимаешь, что ты стар, – когда сидишь и думаешь, куда же это все катится».

Вопрос о возрасте всегда застигает неожиданно и ставит врасплох. Когда девушка интересуется у 58-летнего героя А. Мёрдок, сколько ему лет, тотчас следует ответ: «Сорок шесть». Сам Брэдли так объясняет непроизвольную ложь: «Отчасти просто горькая шутка: я был так поглощен подсчетами урона, какой нанесет мне нынешний вечер, представляя себе, как увеличится боль утраты, ревности и отчаяния, что вопрос о том, сколько мне лет, был последней каплей, последней щепоткой соли, насыпанной на рану. Оставалось отшутиться. И конечно, она знала, сколько мне лет. Но кроме того, в уголке мозга у меня шевелилась мысль: да нет же, нет мне пятидесяти восьми и быть не может. Я чувствую себя молодым, молодо выгляжу. Инстинкт подсказал, что нужно скрыть правду. И я хотел сказать «сорок восемь», но перепрыгнул на сорок шесть. Кажется, подходящий возраст, вполне приемлемый. Конечно, молодежь не разбирается в летах, не ощущает возрастной разницы. Раз после тридцати – им уже все равно. А тут еще моя обманчивая моложавая маска. Ох, как нелепо, нелепо, нелепо».

Печальное резюме любовно-психологического эксперимента великовозрастного любовника: безобидно иметь малое из того, что ты хочешь, чем хотеть то, с чем ты не сможешь справиться. Вместо того чтобы стремительно нестись к эфемерному счастью, мужчине следует свернуть свою витальность в клубочек и перестать сопротивляться жизни.

Чтобы понять, что произошло с влюбленным 50-летним человеком, следует представить себе такую ситуацию: просыпается человек утром, смотрит в зеркало, а у него лицо Квазимодо. Все это как-то… не сказать, чтобы неожиданно, но весьма прогнозируемо очевидно и оттого пошло. Когда-нибудь к герою должно прийти вдохновенное прозрение, что таких посредственностей, как он, наберется целый стадион.

В 50 лет иногда обнаруживаются такой любовный энтузиазм и такое совсем не эстетическое любопытство к противоположному полу, что по всем законам жанра обязан случиться любовный подвиг. Но его не происходит. Здоровье уже не в состоянии буйно праздновать в круговерти юношеских плясок. Самочувствие предательски подводит в самые ответственные моменты. При мысли о свидании разыгрывается тахикардия, легкий ужин при свечах может омрачиться расстройством желудка.

Бегство от маеты жизни оборачивается незатейливыми и неожиданными сердечными приступами. Теперь следует быть поосторожнее с любовно-развлекательными жанрами жизни. Любовный героизм должен смениться риторикой осмотрительности.

В жизни бывают и исключения. Сейчас речь не о них, а о тенденциях.

Размягченная сомнениями воля уже не в состоянии создать концентрированный образ реальности. Действительность перестает быть эксклюзивной. Она настойчива, доказывая свою банально-фарсовую неизменность. Принудительный характер здоровья неминуемо приводит немолодого любовного оптимиста к жанру прощания с молодостью. И тут в качестве самого оптимистического тоста удачно слышится самоэпитафия одного из героев Ю. Олеши: «Будем пить за молодость, которая прошла, за заговор чувств, который провалился…»

Злая мудрость. Что нужно знать о женщинах

Принято считать, что прошлое красивой женщины – это толстый фолиант загадочных историй, записанных бисерными буквами на таинственном пергаменте. Однако в жизни нередко случается так, что все воспоминания умещаются на открытке с видом палеонтологического музея.

Жизнь – это не только наше путешествие по миру. Это когда мир путешествует сквозь нас, оставляя на душе и сердце мусор воспоминаний, бутылочные осколки, запах осенних сумерек.

Время – дотошный и неумолимый бухгалтер. Вот тебе за пятьдесят. Никто вслед тебе не посылает воздушные поцелуи. Жизнь славно над тобой поработала. Притаилась и как-то неожиданно ударила. Всяко бывает – чего сгоряча не сделаешь. Ты так же иногда поступал.

Ступаешь по земле воровато, озираясь. Улыбка не слушается. Лицо помятое.

Довольствуйся тем, что еще есть хоть какое-то лицо. Присядь, страдать иногда удобнее на стуле, особенно в твоем возрасте. Прорычи на себя что-нибудь обидное. Взбодри окриком. Пусть все поймут: ты пока еще жив и кусаешься, ты парень не промах, боевой. За твоими плечами жестокий поединок с судьбой, со временем и с собою. «Двадцать пять лет, – размышляет Т. Манн, – прошли как сон, как проходит жизнь для живущего – в желаниях и достижениях, в ожидании, в разочарованиях, удачах, складываясь из дней, которых он не считает и каждый из которых приносит свое; коротаемые один за другим, в надеждах и усилиях, терпеливо и в нетерпении, дни сплавляются в большие единицы – месяцы, годы, ряды лет, – каждая из которых похожа в конечном счете на один день. Трудно сказать, что лучше и быстрее убивает время – однообразие или членящие перемены; дело сводится, во всяком случае, к тому, что его убивают; живущее стремится вперед, стремится оставить время позади, оно стремится, в сущности, к смерти, полагая, будто стремится к целям и поворотам жизни; и хотя его время расчленено и разделено на эпохи, оно, будучи именно его временем, протекает все же под низменным знаком «я», отчего время и жизнь коротаются всегда при участии обеих сил – однообразия и расчлененности».

Если перевести слова Т. Манна на более привычный каждому язык жизненных забот, компромиссов и тягот, то портрет 50-летнего будет выглядеть примерно так, как его создал А. Перес-Реверте: «Он был бы честным полицейским, даже хорошим полицейским, если бы ему не приходилось кормить пятерых детей, жену и отца-пенсионера, который тайком таскал у сына сигареты».

В возрастном диапазоне 50–60 лет следует мобилизовать силы, так как психология мужчины побуждает его уйти в жизненную отставку. Если сорваться, недалеко до полной капитуляции. А пока усиливается мысль: печаль – это вид жизненного творчества. Как хочется произнести что-нибудь бодрое, например сказать, что «вся жизнь – впереди». Но понимаешь, что это образчик запоздалого остроумия, это те самые сильные и свежие аргументы, которые приходят после того, как за оппонентом захлопнулась дверь.

Работа приносит некоторое разочарование и не очень много надежд, хотя обретенные ценности не подвергаются сомнению. Пора задуматься о том, как передать молодым опыт и подойти к волшебному примирению с очевидным. Хватит заниматься тактикой, пора подумать о стратегии привыкания к болезни, которая когда-нибудь обязательно завершится, и совсем не выздоровлением пациента. Завершится она смертью, которую большинство из нас так и не научились принимать. В старые добрые времена было легче: вера приучала к мысли о загробной жизни.

Рационализм погубил магически-мифические ценности патриархального мира. Снижение религиозной веры разрушило старый иерархический порядок духовных ценностей. В этой ситуации сложно обнаружить какие-либо сильные надличностные приверженности и реализовать их в своем собственном существовании. Новые ландшафты жизни пугают непознанностью. Отсутствие ориентиров порождает склонность к принятию иллюзорных, часто сомнительных решений. С пустотой в том месте, которое у патриархального человека заполнялось религией, необходимо бороться. Но как?! Официальная церковь призывает к феноменальной слепоте. Сам человек переполнен страхом и сбивчивыми препирательствами.

Следует в очередной раз набраться сил и, расширив диапазон того, во что можно верить, включить сюда еще и Бога. Возможно, уже пора прислушаться к предостережению американской писательницы Д. Паркер: «Как ни странно, но верить в молодость – значит, смотреть назад; а чтобы смотреть вперед, надо верить в старость».

В пятьдесят и более лет не следует поощрять себя самообольщением. Как унизительны фарс печени и утрата сексуальной сноровки! Следует прислушаться к напоминанию жизни: модель твоего тела явно устарела. Ты начинаешь описывать себя то в стилистике дискретности, то в эстетике кантиленности. Жизнь обокрала тебя, обвела вокруг пальца. Твои идеи безнадежно устарели, а тебя об этом не уведомили. Зябкое оцепенение времени. Узловатые ревматические мысли о счастье. Эрот при встрече с тобой виновато опускает глаза. Хочется праздников. Боевитая дробь ее каблучков по паркету твоего сердца. Любовь – как изысканнейший десерт для человека, обожравшегося жизнью. Справедливо заметил М. Брэдбери (попробуй, не согласись!): «… когда вам за пятьдесят, то секс, как мясо, стоит пробовать лишь с соусом».

Внимание: за каждым загулом чувственного преступления следует неотвратимое наказание.

До 50 лет ты растрачивал всю свою трудоспособность на создание репутации. После пятидесяти ты тратишь репутацию на частичную реанимацию трудоспособности. Пенсия не за горами.

В этом возрасте есть опасность превратиться в машину для сладострастия, механизмы которой в любой момент могут дать сбой. Ф. Й. Кафка в «Дневниках» создает образ мужчины-самца, занятого исключительно удовлетворением своих потребностей: «…ему пятьдесят лет, он крупный, неповоротливый, если он долго молчит, наклоняет голову, поскольку он совсем молчит, говоря же, он не совсем говорит; его жизнь состоит из коллекционирования и совокуплений».

Порассуждаем о менее радикальных случаях.

Отметить 50 лет совместной литургией необходимо, но пышную торжественность ритуальной церемонии может в любой момент омрачить какой-нибудь любовный эксцесс. Душевные расходы на чувство в этом возрасте редко когда окупаются, и не потому, что страсть в пятьдесят окружающие воспринимают как возмутительную бестактность. На жизненном уровне такое положение вещей представляется достаточно очевидным и часто неизбежным. На уровне психологического самочувствия происходит иное: тело и дух вступают во враждебные отношения и стремятся друг друга опровергнуть.

Ты где-то слышал, что «мужчины с характером и размахом не могут удовлетвориться одной женщиной, что сексуальная ненасытность – признак большой личности». Стоп, дружочек. Не подверстывай себя под эту самую личность. Ты просто мелкий, всеядный, алчный до утех паскудник. Запомни: алчность любого рода делает человека предсказуемым. Увы, человек и по сю пору живет грубыми инстинктами.

Тебе кажется, что в свои 50–55 лет ты мало отличаешься от себя 30-летнего: поджарый, мускулистый, без единого седого волоса в белокурых волосах, серые колючие глаза и т. д., – такая же глупая муть самообольщения. Во всяком случае, так тебе хочется выглядеть. На самом деле ты – перегоревший немолодой мужчина с поехавшей крышей, в профиль похожий на разочарованного гримера, а в фас – на воинствующего трансвестита. Поверь, в твоей внешности нет ничего приятного для взора, то есть, попросту говоря, ты похож на что-то такое, что может напугать маленьких детей, которые, случайно взглянув на тебя, останутся заиками на всю жизнь.

Возраст подразумевает смирение страстей и вегетативный любовный выбор. Но откуда ни возьмись, у многих 50-летних появляются любовная прыткость и чувственная кровожадность. В сравнении с ревю осенних чувств юношеские страсти кажутся скромным спектаклем-превью.

Пылкая юность, рассудочная зрелость, размеренная старость может однажды попасть в ситуацию, которую можно назвать (если игнорировать заботы по мироустройству, сердечную аритмию, бессонницу, дрожь в членах) неизменно беспрецедентной и катастрофической. Ты влюбился. И все завертелось, стало голубым и зеленым, тройка, кто тебя выдумал, не долететь до середины Днепра, памятник воздвиг, мой друг, отчизне посвятим и так далее. Ты просто влюбился. Что же случилось?!

После немалого стажа совместной жизни супруги начинают смотреть друг на друга, как пара придаточных предложений. Годы, проведенные вместе, повседневная домашняя доступность притупляют остроту восприятия жены, а вместе с тем приглушают и физическое желание. Страсти улеглись, привычка вытравила новизну. За годы, проведенные вместе, в любых отношениях появляется налет всегда свежей иронии поверх выдыхающейся стареющей искренности.

Еще несколько лет назад каждый из вас пытался держаться в напряжении и желании. Сейчас эти побуждения секвестированы. Куда-то далеко-далеко ушла мысль, что возрождение чувств скоро наступит само по себе, что добрые семейные времена уже за горами. Постепенно усиливается сомнение и крепнет осознание, что эти горы какие-то уж очень высокие.

Ты даже не понимаешь, что несколько последних лет любовь твоей жены превратилась в госпитальное чувство, та, которой лет двадцать назад ты объяснялся в вечной любви, уподобилась медсестре, пытающейся найти в тебе что-то позитивное. Она утешает тебя, как больного, – ласково и тепло: «Да, тебе ампутировали руки и ноги. Но зубы-то целы…» Чтобы ты ни думал, это действительно любовь – быть рядом с тобой, пошлым неврастеником, заботиться о тебе, ублюдке, наблюдать, как к тебе, придурку, возвращается жизнь.

Ты не относишься к тем редким и действительно счастливым людям, которые действуют, а не ждут, что когда-нибудь жизнь начнется по-настоящему. Напротив, ты из тех, кому нужно излить тоскующую душу в трагическом плаче по рухнувшим надеждам. Поверь, как все это надоело твоей жене! Просто ты из породы людей, которым к врачу нужно сходить. К зубному. А еще к психиатру записаться.

Ф. Дж. Лаурия весьма толково объясняет твою ситуацию: «Понимаешь, проблема заключается в том, что никто не хочет идти до конца. Все только и стремятся к компромиссу. Это вообще главная проблема самого института брака. Супружеский союз, как таковой, основан на некоем компромиссе. И само собой, то же самое относится и к разводу».

Какой там компромисс! «В задницу компромисс!» – заявишь ты.

Жена попытается удержать тебя, урезонить, она растерянно обратится к твоей душе с вечным вопросом разлюбленных женщин, озвученным Д. Боукером: «Любовь не может взять и исчезнуть. Это ведь не лампочка, выключил – и все. Правда?»

Ты промолчишь. В уме застрянут слова: «Правда. И все». Ловкий маневр.

В голове вертится какая-то чушь, мысли налезают друг на друга в твоем желании потрахаться. Кажется, тебя сейчас разорвет. Ты решишь, что опыт переживаемого нужно зафиксировать в слове романа, откроешь блокнот и запишешь первую фразу: ««А почему бы нам не спросить нейрохирурга?» – поправив пенсне, поинтересовался дворник из Таджикистана…» Ах, как остроумно, гаймодрил. Роман ты не допишешь – некогда будет, ты весь в новой любви.

Несчастный пентюх, полный ноль без палочки, абсолютный чемпион мира среди идиотов, ты где-то вычитал, что, после того как ты сделаешь первую ошибку, остальные ошибки воспринимаются легче. И так тебе эта глупость приглянулась, что сорвался с семейного крючка взаимной ответственности и кинулся вести себя как набедокуривший карапуз: и стыдно, и сладко… Очень стыдно, но сладко непередаваемо… Ах как сладко!..

Как там сказал Д. Оруэлл? «Ужасная, изнуряющая борьба, похожая на долгий приступ болезни». Кстати, любовь тебя доконает.

Раньше ты твердо знал, как надо жить, ты придерживался идиотского убеждения, что, как только преодолеешь очередной барьер, тогда все обязательно наладится и все будет хорошо. Теперь для тебя барьеры перестали существовать. Жизнь, убежден ты, это не полоса препятствий. Как ты наивен! Тебе придется разочароваться в новоприобретенных обольщениях.

То, что ты сейчас делаешь, называется одним словом: предательство. Предательство возможно только там, где есть преданность. Без верности одного измена другого не получается. Тот человек, который верен, открывает другому
человеку двери в святая святых. И ведь прекрасно знает, что за цель у другого
– гадить, и ничего больше, но все равно пускает того, другого,
который поступает как малодушный трус, который боится покончить с собой.

Если по уму, на этой малолюдной тропинке осенней любви в парке предстарческих заблуждений, где ты рычишь спермотоксикозным зверем, потому что ненормальный, тебе должен встретиться кто-то здравомыслящий и припугнуть, что юношеские шалости в столь почтенном возрасте приводят к весьма печальным результатам, и вскоре тобой заинтересуется врач-психиатр – в общем, о тебе должны позаботиться медицинские учреждения.

Своим критикам, этим старперам-моралистам (кстати, твоим ровесникам), ты гордо ответишь: «По херу дым!» А потом с тупой величественностью добавишь: «Как говорится, прежде чем осуждать, ты хотя бы попробуй». И улыбнешься своей находчивости.

Ладно, хватит дидактики, тем более если она не идет тебе на пользу. Жизнь… Здесь никогда ничего не происходит, пока однажды не начнет происходить черт знает что, то есть любовь. Вот так часто и случается – в результате стечения на первый взгляд банальных обстоятельств все взрывается, все изменяется. Человек обычно не понимает, насколько он уязвим, печется, как придурок, о социальном лице, престиже и прочих химерах, хранит то, чему суждено исчезнуть. Анекдот, да и только. Нет, это не анекдот – это любовь тебя посетила.

Истинную правду сказал Д. Пеннак: «Любовь – это совокупность маленьких поступков, которые молча рассказывают некую хрупкую историю…» Добавим: которую нельзя просрать!

Любовь – это игры жизни, это борьба природы с рутиной. В этой борьбе, как показывает опыт мужской половины человечества, очень сложно занять позицию незантересованного наблюдателя за собственными чувствами. Любовь не терпит зрителей, не гарантирует победу и нередко самых сильных своих оппонентов ввергает в жесточайшее поражение. Прислушайся к герою А. Мёрдок: «Мне было пятьдесят восемь, ей двадцать. Я не смел встревожить, обременить, отравить ее юную жизнь ни малейшим намеком на мою огромную грозную тайну. Как пугает нас эта черная тень, когда мы вдруг замечаем ее в чужой жизни! Неудивительно, что те, в кого направлена эта черная стрела, зачастую обращаются в бегство».

Герою А. Мёрдок 58 лет, он пытается добиться четкого самоощущения и посмотреть на себя, влюбившегося в 20-летнюю девушку, глазами людского суда. Картина получается весьма непривлекательная: «Субъект немолодой и не добившийся в жизни успеха, не уверен в себе как мужчина, естественно, он надеется, что, заполучив женщину, почувствует себя другим человеком, даст выход своим талантам, которых у него, кстати сказать, может, сроду и не было. Прикидывается, что думает о своей книге, а у самого на уме женские груди. Прикидывается, что заботится о своей честности и прямоте, а на самом деле ему причиняет беспокойство совсем другая прямизна. Обнаруживается, что нет ничего легче: назвать божественное начало животным инстинктом, увидеть в осенней любви нечистоплотную страсть. Да и автокомментарий столь же неутешителен: «Человек прямо-таки опьянен собственным красноречием. Он признается, что устал и уже не молод. А дело просто сводится к тому, что он вдруг почувствовал сильное сексуальное влечение к двадцатилетней девочке».

Самой девушке, которой кажется, что она встретила свою единственную и бессмертную любовь, стоит посмотреть на проблему в аспекте временной перспективы и заняться самой скромной арифметикой. Когда тебе будет тридцать, ему будет под семьдесят».

Сколько сказано о любви – не счесть, не перечесть и не процитировать. Не будем и мы перечислять и цитировать. Лишь скромно обобщим некоторый опыт.

К 60 годам кажется, еще чуть-чуть – и витальность уместится на лапке мухи.

Мужчина вошел в возраст любовного шарлатанства: слишком много интеллектуального пафоса и слишком мало смысла. Не говоря уже о телесной бодрости. Академическая режиссура любовного конфликта отчасти компенсирует анемичность воли. Однако для чувства необходима душевная мускулистость. Юноша – этот нетерпеливый щенок (по версии шестидесятилетних) – неизменно демонстрировал эскалацию неряшливой и всклокоченной эмоции. Нашему мужчине более удается бесконфликтность, обрамленная интеллектуальной пышностью стильных декораций.

В возрасте 60 лет головокружение от любовных успехов часто неважно сказывается на работе сердца.

Шестидесятилетний любовник больше похож на любознательного пенсионера.

Кстати, знаешь, к какой категории относят тебя ровесники девушки? Готов услышать обидное? Слушай: начитавшись Паскаля Брюкнера, молодые люди придумали для таких, как ты, издевательскую аббревиатуру «ЕПС – «еще пригодные старики или старухи», те, кому за сорок и за пятьдесят. Мы предлагаем им свою молодость в обмен на их мудрость».

В этом возрасте 95 % мужчин радуются повзрослевшим внукам, а прочие 5 % начинают нагло отбивать у них возлюбленных. Об этих прочих в стилистике реферата: ленивая дрема сытой праздности сменилась сатировой жеманностью – бенефис экстатического канкана слов. Страсть к незатейливой философии. Флер тяжеловесной печали. Карикатурность мечтательных заявлений, пошловатая обольстительность опыта. Усталость от самого себя. Любовное свидание, проведенное в рамках своего немалого жизненного юбилея. И т. д. и т. п.

С опытом прожитых лет на роль возлюбленной можно найти более покладистое существо, например какую-нибудь бестелесную литературную героиню, и поклоняться ей со всей метафизической активностью. Так нет же. Человек стремится к реальному чувству, которое разрушало куда более молодые организмы.

Встречает он незнакомку и с повадками балетного танцора обращается к ней: «Мы истинные художники, нам надо встретиться, чтобы сверить психологические палитры». В ответ на излияния полувековой души девушка может даже чем-то поинтересоваться. Правда, будет не очень понятно, что это – праздное любопытство или так, желание пошевелить словами воздух.

Если в тебя влюбилась девушка, не обольщайся, знай: в ее характере заложена решительность антиквара. Или иное: ты представляешь для нее чисто экзотический интерес. Ее экзальтированная искренность заимствована из реквизита спектакля под названием «Вскружу не только голову стареющему дурику». Ты хорош до тех пор, пока играешь ей ласковые мелодии. У нее самой нет ни слуха, ни голоса, и любовное музицирование ее быстро утомит. Это проверено еще до тебя.

Ты обязательно произнесешь: «Любовь – это штопор, с помощью которого высвобождается жизненное творчество». Должно признать, такую остроумную мысль можно услышать только в тундре, и то лишь от тех милых людей, кто приехал туда из пустыни.

Все это, следует согласиться, отдает дурновкусием и пошлостью, но пусть лучше грянет любовь, чем обострится интерес к болячкам. Пускай эротический хвастунишка утешает себя мыслью, что на время отсрочен тот жизненный период, когда он, вдохновенный шалун, профессиональный импресарио чувств, начнет щипать коленки всем уступчивым молодым особам.

И все же каждый человек должен воспользоваться своим шансом на любовь. Случится она – не будь глупцом и вместе с героем А. Мёрдок переживи это всегда первое чувство: «Есть мгновения райского блаженства, которые стоят тысячелетних мук ада, по крайней мере, так мы думаем, но не всегда ясно осознаем это в тот момент. Я – сознавал. Я знал, что, даже если сейчас наступит крушение мира, я буду не в убытке».

Какой будет твоя любовь? С обостренными приступами надежд и оптимизма – безусловно. Тихой, обреченной, безжизненной – да. Вот послушай: «Говорили о том, когда я полюбил ее и когда она полюбила меня. О будущем мы не говорили. Мы все сидели на полу, как робкие звери, как дети, мы гладили друг другу руки и волосы».

Знаешь, это от тебя зависит, какая это будет любовь. Она многолика – от симфонии интимности до благодарной жертвенности, – но пусть она тебя захватит врасплох, одолеет таинственной силой, пусть она обволакивает, поглощает и не имеет ничего общего с ничтожной прихотью естества.

А теперь вновь о грустном. В этом возрасте любой мужчина неосознанно принимается упрекать молодежь в том, что она нахальна, рациональна и избалованна, не уважает опыт старших. Каждый молодой человек, отмеченный экспансивной энергией, воспринимается как угроза. Девиз, который начертан на щите твоих ровесников: «Я еще здесь, со мной следует считаться, в ближайшие годы я вам всем покажу, на что я способен!» Как все девизы, твое кредо – не более чем защитный окрас или попытка утвердить авторитет воли, которая с каждым днем утрачивает тождество означающего и означаемого.

Говорили мудрые: «Дьявол в мелочах». Теперь ты сам в этом убедился. Ты достаточно прожил, чтобы ужаснуться от того, как на твоем полувеку некогда свежие идеи потускнели, пожухли и опали. Авторитеты низвергнуты, технологии изменились, мода кричит о чем-то, тебе уж совсем не понятном. Ты стал или скоро станешь дедом. Хорош дед, отмеченный «кризисом идентичности» и почти доведший «относительную неспособность» до «действительной неспособности».

Восстановление самотождественности в твоих нетвердых руках. Не усугубляй их неуверенность алкогольным тремором.

О предосудительном. Уже нет людей, которые тебя могли бы чему-нибудь научить. Если честно, их никогда и не было. Кроме Андрея Ястребова и Тибора Фишера. Слушай внимательно, эти парни дело говорят. Ты чего-то разбаловался последнее время, когда на душе мутная дрянь, отыщешь повод и со своим однокорытником каким раздавишь бутылку-другую, спесь зашкалит, гордость за себя переполнит, и вот вы, придурки, на пару принимаетесь хорохориться: «Нам вообще все по фигу. Мы хотим пить, и пьем, и ничего не боимся! Потому что мы мужики! И яйца у нас, как арбузы!»

А потом пошли соревновалки, и твой собутыльник обязательно произнесет что-либо типа: «Все равно ты не будешь жить вечно. Хлопни бурбона, и пусть цирроз печени знает, кто из вас главный». Ты хлопнешь, потом добавишь, потом стременная, потом очередная… На прощание еще и расцелуетесь по-гомосекски.

Славно погуляли. На следующий день во рту кошки насрали, в душе мировая скорбь, а в штанах корнишон. А сердце будет так колотиться, что ты от страха чуть не унавозишь штаны.

Хватит, дурила, баловаться. Тебе нужен ремень безопасности. Во избежание дальнейших, куда более серьезных травм. Сейчас речь не только о психике, а о выживании. Алкоголь ничего не изменит, но свою порцию бедствий и горестей ты непременно получишь. Знаешь, когда уж очень хреново, есть один верный способ, подсказанный Тибором Фишером: «… когда становится невмоготу, я просто ложусь спать. Во-первых, бесплатно. Во-вторых, когда спишь, то вообще ни о чем не думаешь. И в-третьих, когда ты проснешься, может быть, что-то изменится к лучшему».

Судьба по-своему благоволит мужчине, точнее, не судьба, а опыт ее осмысления. Ассортимент испытаний широк. Иногда их сваливается слишком много. Разница между розницей горестей и их оптом не так велика; не все ли равно, сколько жизненных экзаменов нужно сдавать – один или десять… Количество уже не имеет никакого значения, так как сил нет написать шпаргалки.

Постарайся переиграть судьбу. Преимущества твоих лет безусловны. Нескромные призывы тела постепенно утихают. И нечего отчаиваться, что маловато осталось отрад! Иных радостей наберется не один десяток.

Прежде всего будь аккуратен в любовной активности. Не путай любовь с желанием помочь и покровительствовать. Цени ожидание чего-либо. Предвкушение встречи с юностью, поверь, сейчас более радостно, чем сама юность. В твоем возрасте любое предвкушение, тем более юности, – лишь воспоминание о некогда тебе самом, о том, кто четверть века тому назад был бодрым и свежим, а в настоящем позабыл о номинальном психическом и физическом статусе.

Никто лучше тебя не может объяснить молодежи, что любовь – это стремление помочь без желания извлечь какую-либо выгоду, это бескорыстные и самоотверженные поступки, о которых никто не должен узнать.

Ты обнаружил себя в мире, где все мифы развеяны, ты понял, что вокруг нет ничего, кроме самой жизни, голой, бесцветной, неприкрашенной, несовершенной, беспорядочной, лишенной очарования, блаженной, несущей боль. Твоя душа почувствовала, что испаряется. Ты держался за семью, но больше не можешь выдержать повседневных банальностей. Ты решил уйти. Куда угодно. Врешь, конечно, про «куда угодно». У тебя молодая женщина наготове имеется. Знаешь что, не торопись.

Объяснение будет не из приятных. Чем дальше, тем больше на смену поискам счастья приходит трусливое отступление перед одиночеством – ибо то, что манит, обещая счастье, часто обманывает. Оказывается, что счастье – сила менее жизненная или менее могущественная, чем страдание.

Послушай К. Харта и не торопись бросать жену: «Наверное, все дело в памяти. Чем дольше ты с человеком, тем больше у вас общих воспоминаний. Может быть, со временем вы начнете друг друга раздражать, может, приедитесь друг другу, и вас перестанет бесконечно радовать, как он (или она) смешно, по-своему, открывает пакет с молоком… Но что бы с вами ни происходило, плохое ли, хорошее, у вас будут накапливаться воспоминания, накапливаться с процентом. Те, кто давно вместе, – они точно остров в бесконечно растущем море того, что когда-то было. И если кто-то вдруг решается уйти, то, прежде чем он снова ступит на землю, ему придется переплыть это море прошлого в одиночку. Много-много миль горькой воды…

Вот почему женатые мужчины, сколько бы они ни обещали юным, красивым, очаровательным подругам и любовницам, на самом деле очень редко бросают жен, гораздо реже, чем могло бы показаться, – слишком страшно переплывать море воспоминаний в полном одиночестве».

П. Брюкнер справедливо заметил: «Есть у супружеской жизни одно замечательное достоинство – оно ограждает нас от всего. Даже от любви».

Сказано остроумно, и все же не совсем верно. В семейной жизни следует базироваться на стоических позициях, принимать как должное то, что другим кажется диким. Кстати, возьми в качестве образца поведения признание героя Д. Хендлера: «Все дело в любви. Моя жена может съесть все печенье на свете, и это никоим образом не изменит моей любви. Даже если бы она и вправду съела все печенье, я бы подержал ей голову, пока ее будет рвать, потому что это тоже любовь, некая ее часть».

Успокойся, пожалуй, на мысли, что при сокращении жизненного ресурса горизонт представлений расширяется, ты обрел дар планирования и теперь способен обобщить и упорядочить жизненный опыт. Можно констатировать: к этому возрасту в тебе проснулся начальник, с лицом выразительным и задумчивым, как у мороженой трески. Но здесь легко пораниться о грань непонимания. Часто нелегко найти подчиненных, хотя с этой ролью иногда неплохо справляются жена, грудные внуки, голуби и не очень привередливые гуппи. Секрет в том, что никто не хочет суда над собой, каждому требуется соучастие.

Грустно и другое. Когда сердце сжимается при мысли о навсегда утраченном, начинаешь жалеть и страдать от огорчения, что не передал никому свои знания, «поскольку опыт, – горестно рассуждает Н. Мейлер, – которым не поделился с другим, неизбежно увядает и, по сути, утрачивается».

Чтобы хоть отчасти подправить прозвучавшие мысли оптимистическими интонациями, необходимо подбодрить нашего мужчину словами из письма 30-летнего А. П. Чехова к 56-летнему А. С. Суворину: «Будьте здоровы и благополучны. В Вашу старость я верю так же охотно, как в четвертое измерение. Во-первых, вы еще не старик, думаете и работаете Вы за десятерых и способ мышления у Вас далеко не старческий; во-вторых, болезней, кроме мигрени, у Вас никаких нет, и в этом я готов поклясться, а в-третьих, старость плоха только у плохих стариков и тяжела для тяжелых, а Вы хороший и не тяжелый человек. В-четвертых же, разность между молодостью и старостью весьма условна. А засим позвольте из уважения к Вам броситься в глубокую пропасть и размозжить себе голову».

Что же, в качестве напутствия. Мужчина, если выпадет шанс, освежайся морозной свежестью любви, которая относится к тем немногочисленным средствам, освобождающим от ослепляющей ярости безысходности. Достаточно кокетничать с невыносимыми, по-юношески румяными мыслями. Признай наконец, что роль революционера тебя утомила. А бодрящимся товарищам, которые придут звать тебя на митинг, скажись хворым, прогуляй маевку. Сошлись на занятость – ведь тебя на кухне ждут нерешенные кроссворды. Тебе хоть иногда следует побыть наедине с собой, чтобы потом вдруг в одночасье не ошпарило сознание, что ты безнадежно бездарен и ни один жизненный урок не пошел тебе на пользу.

Давай еще чуть оскорбительного: тебе почему-то кажется, что ты похож на Крепкий Орешек. Не обольщайся, у тебя заметное сходство с Пьеро. В сторону оскорбления.

Сол Беллоу о 55-летних мужчинах (прислушайся!): «В среднем возрасте настает момент, когда человек должен оказать сопротивление времени, иначе раздается живот, слабеют бедра и грудные мышцы обвисают, как у женщин. Между тем существует способ стариться достойно, благородно». Попытайся рьяно применить этот способ на себе. Здесь нет ничего особенно сложного или волшебного. Разговор идет только о силе воли.

Наступила пора признать: с каждым днем жизненная ловкость улетучивается и душа трудится все тяжелее. Вот так кончается жизнь. Кажется, душа молода, все еще только начинается, но вдруг порвался швартов, отказал винтик, произошел сбой в поточном производстве, мормышку увела рыба, люк задраен, кроты напакостили в розарии, с конструированием любви что-то совсем не получается. Все пришло в критическое состояние, пошло шиворот-навыворот, изменение превратилось в норму и закрутилось в бешеном ритме. Не прошло и секунды – жизнь пронеслась, и мир стал иным, смутным и пугающим. В такие дни со всей остротой понимается истина: «Каждый из нас смертен. Я тоже. Причин не существует. Есть только абсурд. Люди умирают. Это все».

Чтобы выбраться из возрастной печали, нужно хвататься за любую возможность. Бери пример с женщин. Поступи, как героиня Х. Девитт. Решила она (героиня) как-то покончить с собой, но вдруг вспомнила, что ей нужен новый свитер. Зашла в магазин присмотреть себе свитер и прикупила скрипку, альт, флейту и мандолину, просто так, на всякий случай.

Зайди в магазин присмотреть себе новый галстук, что ли…

Рановато думать о смерти. Ра-но-ва-то! Тебе нужно сдружиться с усердием, мудростью, оптимизмом. И не растратить душевных сил. Вот что о твоем ровеснике говорит герой М. Джардинелли: «Человек, которому пятьдесят и который чувствует себя сложившимся в том смысле, что он уже свершил то, что хотел и мог, испытывает нечто среднее между скукой и беспокойством. У этого человека есть два пути: начинать готовиться к старости, удовлетворившись достигнутым, либо пребывать и отчаянии оттого, что чего-то добиться не удалось. С другой стороны, он может израсходовать оставшийся в пороховнице порох по принципу: либо все, либо ничего». Выбирай! Просишь совета? Что же, вот он, совет: выбери последний вариант. И без всяких оговорок.

Обольщайся, твори, усердствуй. Ты с детства не мог выбрать, кем стать – тореадором или водителем трамвая. Ты кем-то стал. Слава богу! Все это не более чем вступление в жизнь. Ты уже научился распознавать себя, ты почувствовал, что приблизился к пониманию звучания своих мыслей, тебе приоткрылась неслучайность твоего отпечатка на биографии мира. А это не так мало.

Неиссякаемости тебе того, чем ты обладаешь. Чтобы через пару десятков лет вослед П. Неруде скромно и с достоинством, как подобает настоящему мужчине, произнести: «Признаюсь, я жил».

Срав
нительный портрет мужской популяции. Измерение уровня самоактуализации: культурно-просветительская фабула

В каком-нибудь хорошем фильме, к примеру «Поцелуй в обнаженный фрагмент тела», израненный и окровавленный герой, три минуты назад спасший мир от пришельцев, на наивный вопрос преданной красавицы «Что случилось?» скромно отвечает: «Просто устал».

Когда пройдут титры и включится свет, 20-летний, доверившись обаянию кинообмана, решает проблему, где бы найти каких-нибудь пришельцев, чтобы совершить подвиг… а потом на вопрос красавицы скромно ответить: «Просто устал».

В 30 лет на любой вопрос отвечают: «Утомился!»

Для 40-летнего чрезмерно не то чтобы общение с инопланетными мутантами, он выбивается из экзистенциального равновесия уже по дороге в кинотеатр.

Влюбленный 50-летний, возвратившись со свидания домой, смотрит на жену, как на инопланетного пришельца, и на требование исполнить супружеский долг – выгулять собаку, выбить ковры – отвечает, что замаялся.

Настоящий мужчина (60–70)
Для самопроверки: вульгарно-лингвистический портрет поколений

Для юноши «но» – преграда, которую каждый день выстраивают родители в содружестве с прочими запретительными обстоятельствами жизни.

Для молодого человека «но» – глагол в повелительном наклонении. Возможно, это реплика из детства, когда он впервые увидел лошадку, которую мужик неустанно понукал.

Тридцатилетний любит рассуждать об эстетике театра «Но».

Для мужчины 40 лет «но» – это союз, не желающий объединять то, что для других естественно и неразделимо.

В 50 лет «но» – главенствующий элемент фигуры речи, который используется в беседах с внуками.

В 60 лет «но» – это основная часть речи, без которой невозможен разговор о здоровье и мечтах, но этот разговор обязательно заводится. По инерции, но с надеждой.

Присвоение возрастного индекса. Личное дело № 60–70. О том, кто бреется не каждый день

Куда подевалась привычная утренняя эрекция, ни к чему не обязывающая, ничего не требующая?! Где ты, отзовись! Нет ответа… Есть ответ: мужчина перевалил за шестой десяток.

Народная мудрость гласит: каждый истинный мужчина должен уметь пить, не пьянея, активно интересоваться женщинами, требовать от жизни взаимопонимания. Поговорим о возрасте, когда человек, игнорируя все три условия настоящей мужской жизни, ограничивается тем, что только бреется (и то не каждый день).

Если продолжить уже известное сравнение с алкогольными напитками, то мужчина в 60 лет напоминает напиток зрелый и смолистый. Цвет интенсивный. Слишком зрелый и излишне смолистый.

Августин в сочинении «Разнообразные вопросы» указывает, что старость ведет начало с шестидесятого года жизни.

Шестьдесят лет – столько живут слоны.

Раньше годы печатали шаг, потом начали шаркать, теперь кряхтят и ковыляют.

В 60 лет человек смиряется и впервые допускает мысль, что допустима любая мысль.

С портрета 60-летнего взирает немного руинированный мужчина: узоры времени наложены кракелюром морщин.

У каждого трудолюбивого и честного мужчины к этой поре должны быть больной желудок и желчные приступы – очень справедливый и скучный анекдот.

Меняются характер и предпочтения. Юноша домосед звучит так же неудачно, как и непоседа старичок.

Наступил возраст, когда, может случиться, человек на всю пенсию покупает торт и свечки, садится за стол и с театральным оптимизмом затягивает песню: «С днем рожденья меня, с днем рожденья меня…» И вспоминает о дерзких поступках, которые когда-то хотел совершить. Срочно нужно научиться насвистывать, чтобы составить себе компанию.

Каждый мужчина пытается осуществить американскую мечту: иметь счет в швейцарском банке, немецкий автомобиль и французское вино. Часто в жизни происходят досадные накладки, и к шестидесяти годам приходится довольствоваться унизительной пенсией, видом из окна на автотрассу и домашними наливками.

В данном возрасте следует повнимательнее перечитать афоризм Б. Шоу: «Можно дать пинка старику, уже ясно, кто он такой, но не стоит бить юношу, еще не известно, кем он станет».

В этом возрасте не следует быть категоричным во всем, даже в переводе фразы «Фак ю», брошенной тебе в лицо встречным случайным негодяем. Чтобы обезопасить свое сердце от ненужных переживаний, ее следует переводить так: «А вам, добрый человек, что за забота?» Пойми, просто любой доверительный разговор начинается обычно так: «Да пошел ты…» Человек ты упорный, к оскорблениям привыкший. В ответ поинтересуйся: «Можно мне вас называть «экзистенциальный печальник»?» Ты не ошибся, тебя обижает 40-летний.

Тот же сорокалетний бросит тебе в глаза не менее обидную мысль П. Брюкнера: «Молодежь занимается любовью, старики жрут. Когда старики вспоминают про любовь, то все равно отдают предпочтение хорошей жратве!»

Время – безжалостный лепщик фигуры и психологии. Былые орлы убелены сединами, увенчаны лысинами, а кто-то и вовсе расстался с перьями. Силы подорваны годами, непрестанными семейными заботами и изматывающими профессиональными и жизненными занятиями. Кто-нибудь из молодых, глядя на нашего обветшалого, потраченного жизнью героя, обязательно вынесет язвительный приговор, заимствованный у Ф. С. Фиц-джеральда: «Благородное величие старости – какой абсурд», – и отчасти будет прав (только лишь отчасти).

По мнению Т. Фишера, процесс старения предполагает, помимо прочего, «полное неприятие ценностей подрастающего поколения. С точки зрения взрослого, зрелого человека, молодежь ни на что не годится. Молодежь – это сплошные дебилы, которые слушают кошмарную музыку и разговаривают на каком-то своем, совершенно нелепом жаргоне.

Когда ты еще молод и только выходишь в большую жизнь, это нетрудно – любить детей и сочувствовать им, принимая их боль как свою… но сохранить в себе это великодушие, эту симпатию к людям, когда тебе хорошо за пятьдесят… это немалое достижение».

Как тут не вспомнить пушкинскую апологию племени младого и незнакомого, сколько в этом стихотворном приветствии юношеского пафоса и поэтической декларативности. Люди, которые дожили до лет, не известных русскому гению, не столь оптимистичны в вынужденном акте передачи по наследству жизненных полномочий.

«Старость, – рассуждает А. Моруа, – это дурная привычка, которую не успевают приобрести очень занятые люди». Предпосылки к сужению социального контекста и изменению общественного статуса не требуют развернутого комментария. Здесь все очевидно: быстро стареет тот, кого обстоятельства срочно освободили от социальных обязанностей. Как жестоко и цинично сказано в одной пошленькой репризе (к сожалению, не раз подтвержденной жестокой жизненной практикой), в этом возрасте следует заменить созерцание чемпионатов мира по женской гимнастике просмотром шахматных турниров.

Мысль, согласимся, совсем не веселая. Как это ни печально, о естественном порядке вещей философские труды говорят с меньшей охотой, чем остряки-охальники. Л. Андреев приводит диалог поверхностных знакомцев:

– А у меня, батенька, катар.

– Скажите, пожалуйста!

Шестидесятилетнему не следует упрекать собеседника в равнодушии. В этом возрасте вместо приветствия можно в свою очередь пожаловаться на множество других, не менее звучных, болячек.

Слезливость – качество старика. Чтобы не пугаться предательской сентиментальности, он называет слезы катарсисом. Этот катарсис подстерегает нашего героя за каждым углом жизненных перипетий. Даже когда он идет в булочную.

«Нам всем, всем без исключения, нужна помощь, но помощь должна приходить вовремя; как сказал один писатель, какой смысл угощать утопленника коктейлем?» – такие мысли не раз приходят на ум шестидесятилетнему. У кого испросить помощи? Вероятно, у того, кто постарше. Семидесятилетний выслушает жалобы, усмехнется и с усмешкой ответит: «Мне бы твои заботы! Удачи тебе, сопляк».

Ключевые слова и понятия

Этот возраст более любого другого заслуживает того, чтобы о нем сказать и составить на основе книжного и эмпирического опыта старших друзей некоторое подобие реферата. Ожидание пенсии.

Диапазон мыслей пенсионера-неофита: вот тут-то и начнется новая жизнь; неясность, что делать со своим профессиональным опытом; предчувствие скорой ненужности; надежда, что пенсия для тебя наступит позже, чем для твоих сверстников. Заботы о семье, детях, внуках. Стремление успеть сделать то, что не удалось раньше. Учащающиеся недомогания, впечатлительность, неуверенность в себе. Подозрительность к окружающим. Желание обезопасить себя, спланировать будущее, подстраховаться.

А вот и пенсия. Скомканное и лицемерное чествование. Наступил момент вынужденного освоения новых социальных и моральных ролей. Счастье, если ты продолжаешь работать – ты сохранишь некоторую независимость. В ином случае – постепенное прерывание контактов с коллегами. Исключение из сферы общественно полезного труда часто влечет за собой гипертрофированную оценку своей профессиональной необходимости. Появление новых друзей-пенсионеров. Редкое общение с детьми, заботы о воспитании внуков. Слишком демонстративное утверждение, что радости перестали быть интересными. Наделение досадных мелочей высокой значимостью. Неограниченный ресурс свободного времени – возможность размеренно осмыслить прожитую жизнь, как, собственно, и повод предаться черной меланхолии.

Новая болезнь – бессознательный старческий эгоизм, позиция безусловной правоты и категоричность в отстаивании неповоротливых принципов, кажется сделанных из гранита. Как прав был И. В. Гёте: «Все законы созданы стариками и мужчинами. Молодые и женщины хотят исключений, старики – правил». Шестьдесят лет человек накапливал уверенность в своем стремлении к порядку и смыслу. Он воспринимает и переживает себя как воплощение опыта, который отражает некий мировой порядок и духовный смысл. Слишком дорого за все это заплачено, чтобы можно было допускать исключения. И оттого категоричность суждений пожилого человека относительно приятно-справедливого прошлого и обязательно безнравственного настоящего – это защита достоинства собственного стиля жизни, которую уже нельзя переписать, это восприятие себя как олицетворение единственного и неповторимого опыта жизни.

Укрепление чувства собственного достоинства и усиливающееся ощущение невостребованности. Навязчивое преувеличение заслуг своего поколения. Критика молодежи. Сетования на ненужность. Нарастание неуверенности и тревожности, нетерпимости и неуживчивости, обидчивости, ворчливости, склонности к накопительству. Непрекращающиеся жалобы на болезни, медлительность.

Случается и иное: дурашливость, неадекватная веселость, жажда подражать молодым, расточительство. При наших пенсиях, следует отметить, подобный тип поведения – редкость.

Новые знания накапливаются с большим трудом, их тяжело наполнить эмоциональными переживаниями, отсюда и затруднения с формированием новых мотивов. Пожилые люди трудно привыкают ко всему новому – ценностям, ролевым отношениям, представлениям о себе и других.

Почти невозможна и социальная идентификация, то есть выбор новой социальной группы, к которой себя относит человек.

Физические силы убывают, уменьшается и число вещей, которые остаются значимыми. В этом возрасте начинают сворачивать все жизненные программы. Кризис пожилого возраста – это вынужденный отказ от жизненной экспансии.

Очевидные признаки ухудшения памяти. Мужчины всегда небрежно относятся к здоровью, за это следует платить: атеросклероз, сахарный диабет, гипертония, коронарная недостаточность, стенокардия. Начинается активное знакомство с врачами. Разговоры о болячках. В этом возрасте следует постараться увильнуть от инфаркта, если удастся – не возлюбить лечение и не превратиться в «мнимого больного».

В 60–65 лет появляются первые симптомы мужского климакса: упадок сил, прогрессирующее ослабление эрекции. Это не гормоны подводят (хотя их количество уменьшается), а психология мужчины, который просто перестал идентифицировать себя с ролью мужчины. Часто изменяется отношение к досугу, который постепенно превращается в самую жизнь. Эти и им подобные хлопоты и заботы приводят к огорчительным результатам и ставят в невыносимое положение. И вот подкрадываются мысли о смерти и осознается необходимость самоопределения в выборе варианта подготовки к неизбежному.

Не следует торопиться с приговором. Все это о взрослом мужчине. О самом настоящем мужчине, который доказал свою силу хотя бы тем, что живет.

Доска почета

Иоганн Вольфганг Гёте говорил: «Гении переживают вторую юность, тогда как другие люди молоды лишь однажды». Красиво немец сказал, кажется, нечего добавить, но рука так и тянется написать: «Не только гении переживают вторую юность, но и прочие неврастеники, беззаботные гуляки и всякие там сентиментальные подонки…» Кто ты? Выбирай.

Как приятно соотносить себя с чем-нибудь исключительным. Не будем исключением – поговорим о долгожительстве исключительных натур: как немало прожито, как много сотворено. Однако… Гении или просто талантливые люди – настолько редкостное воплощение полноты жизни, сочетания мысли, воли, витальности, что брать с них пример, по крайней мере, безрассудно. И все же из многочисленных примеров выберем несколько, чтобы только провести в жизнь скромненькую мысль: когда одни думают о покое и печалятся оттого, что жизнь пошла прахом, другие только приступают к главным трудам своей жизни.

В 1727 году 60-летний Джонатан Свифт издает свое главное произведение «Путешествие Гулливера». И замолкает на десять лет.

Известность приходит к Артуру Шопенгауэру в 63 года.

Прославившая Сергея Тимофеевича Аксакова «Семейная хроника» была напечатана в 1856 году, когда писателю было уже 65 лет.

Далее следует читать очень внимательно и примеривать к себе опыт предшественников.

Шестидесятипятилетний Иоганн Вольфганг Гёте встречает Марианну Виллемер и находит с ней душевное спокойствие. В семьдесят пять лет от роду Гёте, как юноша, влюбился в восемнадцатилетнюю Ульрику фон Левецов.

П. Мебиус в книге о математическом даровании показывает, что средняя продолжительность жизни 100 самых крупных математиков, астрономов, физиков и математиков составила 72 года.

Рональд Рейган стал президентом США в 69 лет.

Многих великих людей не останавливают ни преклонные лета, ни опасность задуманных предприятий. Семидесятилетний Тамерлан развернул подготовку к войне с Китаем.

Фаддей Венедиктович Булгарин (1789–1859) дожил до преклонного возраста. Был трудолюбивым и одаренным человеком. За свою жизнь он выпустил 173 тома сочинений.

Иван Алексеевич Бунин издает книгу новелл «Темные аллеи» в 73-летнем возрасте.

Буонарроти Микеланджело в 73 года становится архитектором собора Святого Павла.

Лопе де Вега в 25 лет начал писать пьесы. К 31 году он создал 230 драматических произведений, к 35 годам – 480, к 45 годам – 800. Биографы уверяют, что за всю свою жизнь Лопе де Вега сочинил 1800 пьес. Умер в 73 года.

Пьера Жана Беранже не покидает вдохновение до 77 лет.

Джузеппе Верди пишет в 73 года оперу «Отелло», а в 80 лет заканчивает «Фальстафа».

Немецкий философ Фридрих Вильгельм Иозеф Шеллинг и американский философ и поэт Ральф Уолдо Эмерсон дожили до 79 дет.

Лев Николаевич Толстой творит до 82 лет, английский публицист, историк Томас Карлейль – до 86, Иван Петрович Павлов – до 87, Диоген и Демокрит – до 90, Бернард Шоу – до 94 лет. Последняя поэма Вольтера написана, когда автору было 84 года. Немецкий естествоиспытатель и путешественник Александр Фридрих Вильгельм Гумбольдт прожил 90 лет. В этом возрасте Софокл написал «Царя Эдипа».

Уинстон Черчилль дожил до 90 лет, в шестьдесят и семьдесят он сохранял творческую энергию и энтузиазм. Много ел, пил и курил. Работой по ночам он доводил своих секретарей до истощения. В 80 лет Черчилль перенес сердечный приступ, три пневмонии, два инсульта и две операции.

Антонио Страдивари достиг профессиональных вершин в 65–75 лет. Последнюю скрипку Страдивари закончил, когда ему было 92 года.

Вечеллио Тициан в возрасте 50 лет начал свой творческий путь и творил до 99 лет.

Примеры великих, даже самые эффектные, все же малоубедительны, так как немногочисленны. Но следует согласиться, они становятся для каждого из нас доказательствами необычайно стойкого психического здоровья и делаются образцами творческой работоспособности. Здесь можно говорить о биологических, наследственных механизмах стимуляции жизненной активности, об определенном образе жизни. И еще много о чем.

Высокая витальность гениев – факт знаменательный только в качестве доказательства высокой витальности гениев. Относительно остальных смертных здесь не все так эффектно. Будем успокаивать себя чуть подлой мыслью о связи гениальности с психозом и надеяться, что у молодых, которые будут общаться с нами, когда нам исполнится много лет, почти не возникнет ощущения тождества между состояниями «себе на уме» и «не в своем уме».

Приходно-расходная книга жизни

Шестидесятиричное исчисление лежит в основе китайского календаря.

В древних Афинах воинская повинность была обязательна для всех граждан в возрасте от 18 до 60 лет. Потом грека уже не призывали на военную службу, но его могли ожидать не менее ответственные и хлопотливые общественные посты.

В Древнем Риме считалось, что отрочество продолжается до 17 лет, затем начинается молодость. Преклонный возраст наступает после 46 лет, а старым считается человек, чей возраст перевалил за шестьдесят.

В 60 лет отечественные мужчины выходят на пенсию.

Оглянемся назад. Теренций в «Формионе» утверждал, что старость есть болезнь; 70-летний Петрарка дополняет этот распространенный в культуре тезис необходимой поправкой: «… старость – болезнь тела, здоровье души. Неужели я предпочитал бы наоборот – здоровья тела и болезни души? (…) теперешнего возраста я стыжусь не больше, чем прочих: если стыдиться старения, то не лучше ли уж стыдиться того, что я вообще жил, раз одного без другого не бывает?»

Семидесятилетний жизненный цикл символизирует у иудеев завершенность и исполненность, 70 старейшин находились при Моисее, 7 десятков лет длился вавилонский плен.

Принято считать (и в этом убеждает древняя практика выборных должностей), что к 60 годам человек достигает пика административного опыта и сутяжной мудрости. Эти преимущества иногда оказываются эфемерными, а когда они наличествуют – спорными. Ведь человек вступил в период, который именуется С. Н. Паркинсоном «пенсионным возрастом, или порой отставки». Паркинсон предупреждает, что возраст вынужденной отставки «варьируется от 55 до 75 лет», причем все решения, связанные с отставкой, одинаково произвольны и лишены научности: «Там, где на пенсию увольняют с 65 лет, поборники этой системы всегда докажут, что ум и силы начинают иссякать в 62». Соответственно, там, где пенсионный возраст равен 60, вам сообщают, что «люди теряют хватку к 57. Те же, кто увольняются в 55, начинают идти под гору в 52».

Пора профессионального краха, по Паркинсону, величина переменная: «Нередко говорят, что люди стареют в разное время, кто – в 50, а кто – и в 90. Это так, но и это не дает нам ничего. Истина же в том, что при исчислении пенсионного возраста надо исходить не из возраста того человека, о чьей отставке идет речь (лица х), а из возраста его преемника (лица у)».

Паркинсон исчисляет критический возраст отставки х
и лета преемника у. На своем славном служебном пути х
проходит следующие этапы:

пора готовности (G). G – технический термин, обозначающий начало профессиональной деятельности;

пора благоразумия (B) = G + 3;

пора выдвижения (V) = B + 7;

пора ответственности (O) = V + 5;

пора авторитета (A) = O + 3;

пора достижений (D) = А + 7;

пора наград (N) = D + 9;

пора важности (VV) = N + 6;

пора мудрости (M) = VV + 3;

пора тупика (T) = M + 7.

Паркинсон утверждает, что разница в возрасте х
и у
равна 15 годам: «Если исходить из этой цифры, при G = 22, у
достигнет D (поры достижений) к 47 годам, когда х
еще только 62».

Стоит заметить, что приведенные расчеты ровно ничего не доказывают, так как преемник у
может неожиданно («отзавидовав свое») войти в фазы «краха», «зависти», «смирения», и его карьерная поступательность прервется. 60-летнему х
не стоит особо надеяться на смирившегося профессионального конкурента у,
который моложе на 15 лет. Начальственные амбиции могут испытывать и более молодые.

Скорбные даты

Никколо Паганини умер в 58 лет.

Французский философ и социолог Огюст Конт умер в 59 лет.

Древнегреческий философ, основатель школы скептицизма Пиррон из Элиды и Жан Расин умерли в 60 лет.

Древнегреческий философ, основоположник диалектики Гераклит Эфесский скончался в возрасте около 60 лет.

Мишель Монтень умер в возрасте 60 лет от ангины. По легенде, в свой смертный час Монтень отдал дань обычаю быть скептиком и произнес: «Que sais-je?» (Что я знаю?)

Французский естествоиспытатель Жорж Кювье прожил 63 года, столько же прожил Аристотель. Судьба отпустила тот же срок и Цицерону.

Французский философ, богослов и поэт Пьер Абеляр прожил 63 года.

Древнегреческий философ, автор первой философской работы на греческом языке Анаксимандр умер в 64 года.

Английский философ, психолог и историк Дэвид Юм умер в 65 лет.

В этой главе мы попрощаемся с теми, кто не дожил до 65 лет.

Цицерон (106—43 до н. э.), французский философ и теолог Пьер Абеляр (1079–1142), Иоганн Себастьян Бах (1685–1750), английский философ Фрэнсис Бэкон (1561–1626), художник Харменс ван Рейн Рембрандт (1606–1669), немецкий композитор Иоганнес Брамс (1833–1897), Эмиль Золя (1840–1902), Джеймс Фенимор Купер (1789– 1851), Юхан Август Стриндберг (1849–1912)

Расширим скорбный перечень и простимся с теми, кому не удалось отпраздновать семидесятилетие: Леонардо да Винчи (1452–1519), Рубенс Питер Пауэл (1577–1640), Жан Жак Руссо (1712–1778), Уильям Блейк (1757–1827), Пьер Огюстен Бомарше (1732–1799), Джон Мильтон (1608—

1674), Джозеф Конрад (1857–1924), Иоганн Готфрид Гердер (1744–1803), Рихард Вагнер (1813–1883), Александр Дюма (1802–1870), Василий Андреевич Жуковский (1783–1852).

Настоящий д'Артаньян – Шарль де Батц-Кастельморе, граф д'Артаньян родился в 1615 году, действительно был мушкетером, хотя жил не в эпоху Ришелье, а при Мазарини. Умер он в 1673 году во время осады Маастрихта – как раз в тот момент, когда должен был, как и его романный однофамилец, вот-вот получить маршальский жезл.

А вот о тех, кто перевалил ранее означенные рубежи, следует сказать с исключительным восхищением.

Среди многочисленных мифов бытует такой, что в древности люди жили очень мало. Однако если взять, к примеру, философов и писателей, то срок отведенной им жизни ободрит немолодых оптимистов. Подсчитано, что средний возраст 190 великих людей эпохи классической древности равнялся 71,9 года, а 489 знаменитостей, умерших в первом десятилетии ХХ века, прожили в среднем 71 год.

Горацию и Петрарке было отпущено 70 лет.

Философ Иммануил Кант и поэт-романтик Уильям Вордсворт прожили по 70 лет.

Естествоиспытатель Чарлз Дарвин и писатель Редьярд Киплинг – по 71 году.

Философы Джон Локк и Артур Шопенгауэр, поэт Афанасий Афанасьевич Фет – по 72 года.

Математик, психолог и физиолог Герман Людвиг Гельмгольц – 73.

Еврипид, Джоаккино Россини и Рафаэль Сабатини жили 74 года.

Ференц Лист умер в возрасте 75 лет.

Лопе де Вега и Франц Йозеф Гайдн – в 77 лет.

Пьер Корнель дожил до 78 лет.

Альфонс де Ламартин дожил до 79 лет.

Платон и Джон Рескин жили 81 год. Сенека видел в этом священном и магическом числе (девять раз по девять) милость богов.

Виктор Гюго, Иоганн Вольфганг Гёте, Зигмунд Фрейд прожили по 83 года.

Исаак Ньютон, Вольтер, Бенджамин Франклин умерли в 84 года.

Корней Иванович Чуковский умер в 87 лет.

Джузеппе Верди прожил 88 лет.

Микеланджело Буонаротти – 89 лет.

По преданию, Софокл умер в возрасте 90 лет.

По одной из оптимистических версий, итальянский живописец Вечеллио Тициан прожил около 100 лет.

Сколько осталось жить.

А. П. Чехов – А. С. Суворину (57 лет) (от 30 ноября 1891 года, Москва): «Вы боитесь инфлуэнцы? Но ведь она у Вас прошла. У Вас, несмотря на плохие нервы, которые утомлены у Вас и потому раздражены, здоровье крепкое, и в этом я все более и более убеждаюсь. Вы будете жить еще 26 лет и 7 месяцев».

А. С. Суворин проживет еще 11 лет.

А. П. Чехов – М. О. Меньшикову (от 28 января 1900 года) о Льве Толстом (ему 72 года): «Вернее всего, что Лев Николаевич здоров (если не говорить о камнях) и проживет еще лет двадцать. Болезнь его напугала меня и держала в напряжении».

А. П. Чехов – П. А. Сергеенко (от 29 декабря 1901 года) о Льве Толстом: «Он здоров. Доктор, который лечит его, бывает у меня очень часто и рассказывает все, что нужно. Толстой как-то захворал, и серьезно, потом поправился и теперь молодцом. Но старость заметно овладевает им; это значит, что он может прожить еще лет двадцать и может умереть от малейшего пустяка каждый день. В его положении теперь каждая болезнь страшна, каждый пустяк опасен. Кроме старости, у него никаких других болезней нет и, вероятно, не было».

Л. Н. Толстой умер в 1910 году.

Печальные, они же оптимистические, мысли. Что нужно взрослому и настоящему мужчине рассказывать женщинам

В этом разделе не будет злой мудрости. Любые ерничество, резонерство и ехидство, прикоснувшись к теме, предпочитают набросить на плечи больничный халат и ступать потише.

Разговор, посвященный возрастным томлениям юных девушек, следует начать с предостережения: «Помните первый бал Наташи Ростовой, Ассоль, бегущую к алым парусам? Так в жизни очень часто случается. Помните, семейное счастье Наташи Безуховой или Ассоль в свадебных объятиях Грея?

Так вот, знайте: в жизни все иначе. Не каждая Наташа будет неизменно долгие годы приятна Пьеру. История знает много Ассоль, которые до пенсии оставались невостребованными Золушками-Черногузками. И мне можно поверить. Я знаю это наверное».

Советы представителю любого возраста, как правило, расплывчатые и туманные, рекомендации – неискренние и удручающе путаные. Тем более когда это касается тех, кто нуждается в защите. Постараемся со всей деликатностью и настойчивостью предложить свои советы. Они не выстраданы, это не более чем сумма общения с книгами и людьми, которые тебя старше, но которые доверяют тебе свои мысли и печали.

Озирается человек на пройденный путь и видит себя, неизменно раздосадованного и докучливого. Этот возраст щедр на печали. В сравнении с психологическим самоощущением 60-летнего тот, кто моложе лет на 10, больше походит на иллюстрацию из учебника зоологии. Проблема возраста 60 лет и далее заключается теперь уже не в разрешении кризиса, а в неторопливом обсуждении его течения.

Позаимствуем неспешность у З. Фрейда: с одной стороны, каждый 60-летний – феномен, с другой – элемент системы. Системы развития и продолжения кризисов. Все может показаться неожиданным, «трудным и темным; но ведь это только повторение, не правда ли? Мы к этому давно подготовлены». Милый, добрый Фрейд, как хочется назвать тебя душкой, проникнуться оптимизмом, поверить, что у тебя есть силы противостоять истериям, неврозам и навязчивым страхам. И кажется, эти силы находятся. И ты становишься уверенным и метким в своих самотолкованиях, в удовлетворительной степени готовым анализировать самого себя и констатировать то или иное состояние. И вот тут в очередной раз открывается очевидное, сказанное не Фрейдом – отцом психоанализа, а Фрейдом-поэтом: «… не все время стоит такая ясная погода. Однажды небосклон заволакивается тучами».

Мой взрослый товарищ – мой портрет через полтора-два десятка лет, – ты издали напоминаешь состарившегося героя из мексиканских сериалов. Бр-р.

Врач внимательно приглядывается к тебе, гробовщик строит глазки. Что произошло? За ответом подойди к зеркалу – ты стал подобострастно приветливым и бесцветным, ум утратил сноровку и поблек, характер изнурен борьбой, неряшливый вид, фантазия потускнела. Порожний взгляд, мысль отстранена. Что-то среднее между обескровленным гоблином и патентованным злым карликом. Болезненный, линялый, измотанный, кислый, подавленный, сломленный, язвительный. Затравленно словоохотливый. Мысли булькают, говоришь – заикаешься и тарабанишь. При ходьбе пыхтишь, стоишь – отдуваешься. Вид, следует признать, совсем не процветающий. Вид, что называется, не богатырский. Узнал себя? Не совсем – уровень твоих возражений презренно низок.

Пришла пора рассчитаться по всем платежным ведомостям природы.

Детали путаются, мелочи слипаются в памяти, факты наползают друг на друга. Улыбчивость в молодости запечатлелась на лице грубыми морщинами. С нервами вообще раздрызг. Тело утратило фальшивые претензии на атлетизм, да и вообще потеряло то, что можно назвать внешним видом. Относительно финансового благополучия – здесь так же, как и два-три десятка лет тому назад. Что ж ты хочешь, от тебя никогда не исходил аромат денег. И кажется тебе, что ты веселый трансвестит, похожий на испуганную цикаду. Впору напрячь память и поинтересоваться: «Мужчина, что это было?» Тут, видимо, следует уподобиться Фрейду и произнести: «Я знаю, что вам давно хочется меня прервать и крикнуть: довольно гадостей!»

Что же, прервемся и произнесем главное: тот, о котором ты только что прочитал, это не ты. Точнее, это ты, но только растренированный, испуганный, не знающий, что делать. В этом состоянии старайся не смотреть на себя подолгу. Ты в замешательстве. Лучше посмейся сам над собой, чтобы не дать другим повода для циничного веселья. Для кого-нибудь другого твоих печалей было бы достаточно, чтобы свихнуться, но только не для тебя. Ты просто плохо подготовился к новому возрасту. Начни тренироваться. И знай: если ты выполнишь все предлагаемые рекомендации, ты станешь таким (почти), что даже американский судья на олимпийских играх настоящих мужчин поставит тебе 10 баллов.

Великий Уолт, ты посвятил кому ни попадя слова торжественных гимнов. Ты запамятовал о взрослых мужчинах, которые мало похожи на красавцев гигантов, плывущих по Потомаку, или на мужественный электровоз, притомившийся в снегу.

Стариков никто не любит. Ни литература, ни общество, ни родственники.

«Что делать?» – спросишь ты у себя. И без язвительности относительно этих вечных русских вопрошаний «кто виноват?» и «есть ли любовь на Марсе?» задай себе главный вопрос: «Что произошло?» Раньше ты перекраивал мир, теперь он отыгрывается за нанесенный тобою ущерб. В этом есть что-то справедливое. Нет сомнений, всегда грустно, когда возмездие обращается на тебя. И тебя обрекают на реальные муки унижения. Душа ерзает, места себе не находит.

В течение суток, недель, месяцев ты можешь разглагольствовать о самых разных делах, каждое последующее из которых оказывается скучнее предыдущего.

Люди носят маски, на которых изображены портреты тех, кем они хотят или кем должны быть. Благоприятный случай или удача не меняют человека, лишь снимают с него маску. Твое истинное лицо может самого тебя удивить, впрочем, это происходит постоянно. Но это твое лицо было там всегда.

Одинокий человек – это не юноша-страдалец, который скоро утешится очередной встречей, а это человек, который вечер за вечером возвращается в прошлое встречать кого-то, кто не приедет никогда, пассажира, который никогда не сядет на самолет.

Просто ты заблудился в местах, которых нет на карте. Но эти пейзажи уже вытоптаны до тебя. Ты потерялся, хотя нет, хуже: ты потерял себя. Устыдись, излечись от нелепой одури тоски. Агитируй, подталкивай, возьми себя за шиворот, встряхнись, пока Господь не повысил на тебя голос.

Отвергни вымученные самоувещевания. Прояви нешуточное упрямство. Ты вошел в ту жизненную пору, иллюстрацией которой может служить пример из З. Фрейда, заимствованный из книги Оберлендера: «Араб едет на верблюде по узкой тропинке, высеченной в отвесном склоне горы. На повороте дороги он неожиданно встречается со львом, готовым к прыжку. Он не видит выхода: с одной стороны – отвесная стена, с другой – пропасть, повернуть и спастись бегством невозможно; он считает себя погибшим». Что произойдет – лучше тебе пока не знать. Об этом чуть позже, так как ты пока не готов к серьезным решениям.

Как бы то ни было, не думай, что жизнь испытывает к тебе личную неприязнь. Она ко всем такая. И поэтому произнеси в сердцах: «Эх, жизнь, сука плодовитая на всякие там горести» – и улыбнись собственному остроумию.

Ты неважно выглядишь – можно подумать, ты раньше был хоть куда. Тревожит покрытие головы. Лысина или седина – не страшно. Собственно, это одно и то же – урон, нанесенный временем. Седина, конечно, лучше. Она воспевается в книжках о добром отце-мещанине, который только и знает, что любит свою несчастную дочь и театрально разгуливает на фоне пасторальных декораций. Твоя седина иного толка – она подобна цвету майских яблонь, тяжестью своей гнущему ветви до земли.

Твой мир, старомодный и морщинистый, трещит под натиском свежего и нахального. Молодость всегда взбудораженна, груба, суетлива, немотствует и неэкономна в поступках. О, эти молодые паршивцы и недоумки, безразличные к твоему присутствию, опыту, интеллекту! Этих недомерков не поставит в тупик предложение найти 945 различий между «Черным квадратом» и «Утром в сосновом бору». Найдут парочку несхожестей и дальше побегут по своим коммерциализированным заботам. Ты найдешь больше несовпадений, ты готов о них поведать, но никто тебя слушать не хочет.

Брось свой зловредный старческий цинизм. Ты выше оскорблений. Разве может настоящий мужчина ругать того, кому когда-нибудь выпадет шанс из случайного несмышленыша превратиться в настоящего мужчину, который стал синонимом ясности мысли и умения парировать удары жизни. Конечно же, глядя на молодое поколение, у тебя вскипает ярость бессилия, и рождаются мысли, как у героя Алана Ислера: «Как беззащитны мы, «старики», в мире молодых. Для них я – не человек, наделенный разумом и чувствительностью. Я – «тип», карикатура, а точнее, наверно, дитя, неспособное до конца понять разговор взрослых, поскольку нюансы его недоступны моему незрелому разуму».

Не дуйся на молодых. Не обзывай их живчиками-умниками, заморышами-ипохондриками, атлетами глупыми, недоростками угластыми. Ты их ругаешь прежде всего за то, что они молодые. Не драпируй свою злость в тогу праведного гнева. Когда кто-либо кого-то ненавидит, со стороны, может, кому-то наивному это кажется проявлением высоких критериев морали. Но себя не обманешь.

Подобьем дебет случившегося: многие твои жизненные предположения оказались ложными, некоторые гипотезы (из кошмарных) подтвердились. У тебя нет сил не то чтобы на многое, недостает уже на минимально потребное. Но у тебя сохранилась инерция думать о многом. Это равно печально и радостно. И в обоих случаях почти бесперспективно. Не следует надувать щеки.

Ты обладаешь несколькими немаловажными преимуществами. Во-первых, вторых, третьих и т. д. – возможно, ты продолжаешь трудиться, жизненным творчеством наполняя профессиональное ремесло. Ты великолепен в сохранении, упрочивании и утверждении принципов, которыми, как кажется (к сожалению, кажется!), руководствовался всю жизнь.

Рекомендации для тех, кто по каким-то причинам получил свободу распоряжаться своим временем. Трезво отнесись к необходимости прекратить работу, радуйся еде, развлечениям. Напитками не злоупотребляй – они рождают истерические проекты и разжижают волю. Стань наконец ироничным оптимистом. Таких любят все. Ты сам таким всегда завидовал.

Ты вышел из конкурентной борьбы и превратил свое хобби в смысл жизни. Ты, возможно, реализуешь юношескую тоску по идеалу полнейшей лени – и примешься просто ничего не делать, утоляя жажду общения с самим собой, от которого ранее отвлекало стремление к самореализации. Ты, может статься, начнешь путешествовать (если на это хватит средств), посещать курсы китайского языка (если достаточно терпения) или разводить цветы. У тебя наконец-то появился шанс перестать быть враждебным к миру и ощутить вкус воздуха, который ты вдыхаешь одиночеством своей души.

Нелишне обратиться к опыту тех, кто жил чуть подольше тебя, чтобы соотнести сегодняшние проблемы с более или менее идеальной перспективой.

Э. Эриксон утверждает: «Для того чтобы приблизиться или испытать состояние целостности, индивидуум должен уметь следовать носителям имиджа в религии и политике, экономике и технологии, аристократической жизни, искусствах и науке». Именно поэтому, по мысли психолога, приобретает особую важность обучение новым видам деятельности, развитие креативности, появление нового хобби, реализация себя в любых формах творчества, что хоть отчасти компенсирует кризисное мироощущение.

Тебе следует пересмотреть задачи и ориентиры, отбросить все, что не по силам или исчерпало себя, и начать заботиться о принятии нового, но не о сохранении старого. Прислушайся к Д. Хендлеру: «… в такие моменты все мы проникаемся некоей мудростью, – в один прекрасный день мы все до единого будем мертвы, но пока у нас уйма проблем, и мы их должны решать».

Не доверяй профессиональным жизнелюбцам. Многие геронтологические исследования проходят под оптимистическим девизом «Старость в радость». Подобные декларации могут показаться весьма подозрительными любому человеку, кто хоть отчасти находится в здравом уме.

Что тебя ожидает через несколько лет – 70-летие. Картина этого возраста недвусмысленна. Старик не умеет изменять жизнь, упрямо косный в мышлении, он не может и не желает реагировать на новые потребности. Если бы 70-летний все это умел, то тогда воспетая в поэзии пресловутая «нива жизни» непременно бы заглохла. Смысл существования старика – определить границы этой нивы, расставить колышки, обозреть содеянное и успокоиться на мысли, что каждый обязан доживать в своем времени. Судьба как-то устало склоняется к трагическому вектору.

Это так, в теории. На практике часто выходит иначе. В поисках образцов того, каким ты будешь через некоторое время, следует прислушаться к мнению весьма авторитетного человека. С. Моэм приводит убедительные аргументы в пользу преклонных лет: «В старости уже не будет тех желаний, которые скрашивают жизнь сегодня. У старости свои преимущества… Ну, скажем, ты сможешь делать только то, что захочешь. Будешь наслаждаться музыкой, живописью, литературой, не так, конечно, как в молодые годы, но по-своему не менее сильно. И разве не радость – просто наблюдать за событиями, в которых уже не принимаешь участия? К тому же если удовольствия теряют свою остроту, то и огорчения не становятся такими болезненными».

Автор этого, не лишенного мрачноватого оптимизма пассажа признает, что утешения выглядят довольно сомнительно, а нарисованная будущность – безрадостной. И оттого торопится ее дописать и отредактировать: «Самое большое преимущество старости – в духовной свободе, которой действительно сопутствует безразличие ко многим вещам, казавшимся важными в расцвете лет. Старость освобождает человека от зависти, недоброжелательства и ненависти». Чтобы сделать прозвучавшую мысль более жизнеутверждающей, писатель конкретизирует ее, делая акценты на наиболее значимых аспектах жизни человека преклонных лет. В этом возрасте следует оставаться верным заведенному ранее распорядку жизни и предельно дисциплинировать себя. Для удобства восприятия организуем материал по рубрикам.

Здоровье.
Необходимо сразу же оговориться, что писатель пришел к 70 годам в форме, мало сказать – удовлетворительной, а в очень достойной. Моэм, чтобы убедиться в крепости собственного здоровья, обращается к авторитету предшественников. Он, к примеру, перечитывает мемуары итальянского философа и математика Джероломо Кардано, который в канун собственного 70-летия провел ревизию убытков и радуется, что все еще остается владельцем пятнадцати зубов. Моэм не без радости насчитывает у себя двадцать шесть. Раскрывается секрет здоровья, который выглядит настолько просто, что его исполнение вряд ли по силам неорганизованным натурам: «За долгую жизнь мне пришлось переболеть многими серьезными болезнями – туберкулезом, дизентерией, малярией и бог знает чем еще, но я никогда много не пил, был умерен в еде, и до сих пор у меня крепкие мускулы и нет одышки. Понятно, что без хорошего здоровья удовольствий в старости не жди (…) У меня сохранилась неплохая память».

Деньги.
Материально обеспеченная старость – вопрос далеко не праздный, но денег, по Моэму, нужно не так много, «потому что потребности у тебя не велики. Дорого обходятся лишь пороки, а в преклонном возрасте легко сохранять добродетель». Следует отметить, что это признание англичанина, который не жил в России, не вкладывал деньги в Сбербанк и был успешен. Без этого уточнения вневременно убедительные признания писателя, совпадающие по настроению и пафосу с «нравственными письмами» Сенеки, со «старческими» эпистолами Петрарки, могут быть прочитаны неверно. И все же некоторые наблюдения заслуживают внимания и звучат как предостережение ровесникам: «Старикам свойственна скаредность. Деньги им требуются, чтобы сохранять власть над теми, кто от них зависит».

Изменение отношения к будущему по С. Моэму.
«…Я всегда жил больше будущим, чем настоящим, а в последнее время меня все сильнее влечет к себе прошлое. (Это естественно, раз позади тебя столько прожитых лет, а впереди почти ничего не осталось)».

Изменение отношения к прошлому.
«Я натворил немало такого, о чем сейчас приходится жалеть, но я стараюсь, чтобы прошлое поменьше отравляло мне жизнь: успокойся, говорю я себе, эти поступки совершил не теперешний «ты», а тот «ты», который жил в те далекие времена».

Здесь в строку мысль Э. Эриксона. Психолог утверждает, что только тот мужчина чувствует себя уверенно, кому удалось успешно интегрировать в новый возраст достижения и энергетический потенциал пройденных этапов. Поэтому необходимо озаботиться анализом психологического содержания всех этапов прожитой жизни, к каким-то отнестись с иронией, иные обсудить и взять из них что-то ценное. Может возникнуть ощущение, что похвалиться нечем, а достижений маловато. Это самообман. Но даже если мужчина не был президентом, народным артистом, рыбаком или геологом, у него жизненный опыт ничуть не меньше, чем у названных образцов человеческой породы. Опыт не может быть малозначащим.

Выработка позиции по отношению к тому, что уже нельзя исправить.
«Кое-кому, конечно, я причинил зло, но, поскольку исправить его было нельзя, я пытался искупить вину, делая добро другим людям».

Подведение итога телесной жизни.
Писатель признается, что прожил жизнь куда целомудреннее, чем хотелось бы: «Иногда я с горечью думаю и об упущенных в те годы любовных приключениях, плотских радостях, но я знаю, что из-за свойственной мне брезгливости и не мог их не упустить: когда доходило до дела, чисто физическое отвращение удерживало меня от того, что прежде страстно жгло сердце».

Безусловно, было бы хорошо встретить старость, как С. Моэм, в крепком уме и здоровье, окруженным заботами близких о семейном патриархе, уважительным отношением общества, безбедно и с желанием жить. Не всегда так случается, и поэтому следует принять происходящее как неизбежное. Если темперамент и волю нельзя оживить – хотя бы придай им благочестивый вид.

Настоящий мужчина, предайся самым сомнительным, с точки зрения молодых, делам, не требуя вознаграждения и понимания, просто следуя словам Ф. Петрарки: «Как старики любят полезное, так молодые – блестящее, не задумываясь о цели».

Организуй себя в жизненном творчестве. Ощути чувство принадлежности к чему-либо – семье, коллективу, миру, вещам, человечеству, да самому себе, в конце концов. Переживи с ближним его боль, отвратись на время от собственных проблем. Наберись мужества и признай: «Я теперь не самый лучший и не очень-то совершенный». Займись общественной деятельностью. Собери с кого-нибудь какой-нибудь взнос. Постарайся воспитать в себе жизнелюбие. Помни: печаль откармливается самой чахлой травкой, а вот оптимизм требует обильной пищи. Грусть черпает силы из твоего смятения. Приободрись. Раскрепости свое нетерпение жить, чтобы перестать корчиться от отвращения к самому себе.

Если нужно, утрать личностную интимность, растворись в чем-нибудь коллективно полезном: защищай газоны от гадящих собак, воспитай аквариумную рыбку, как дочь, передай ей всю свою мудрость и нежность, заставь нерадивых рабочих перекрасить дверь подъезда, добейся скидок на ненужные никому товары в ближайшем магазине. Иди на уступки, хитри, витийствуй, проникайся идеей общей пользы. Идея не ахти какая, но она породит готовность работать, занять себя чужими заботами, о которых тебе не раз напомнят те, кто слабее тебя. И кто нуждается в помощи больше, чем ты?

Стремись воплотить себя в других людях, ощути, что ты похож на сверстников. Они несчастны, грустны, но в той же степени радостны, и ты мало чем от них отличаешься. Не стенай. В каждом возрасте есть свои преимущества. Вспомни восклицание вольтеровского Панглоса: «Не беда, что у меня сифилис, зато у нас есть шоколад». Шоколад, следует признать, поначалу может показаться несвежим. Не доверяй первым впечатлениям. Не устраивает авторитет весельчака Панурга, обратись к жизненной мудрости Робинзона Крузо. Он был помоложе, посильнее, однако ему, безусловно, было тоже несладко. Когда он попался в тиски безвыходных обстоятельств, то с бухгалтерской щепетильностью принялся калькулировать потери и сомнительные достоинства ситуации. Графа «Зло» обильно заполняется перечнем утрат: «я заброшен судьбой…», «я отрезан от всего мира…», «я отдален от человечества…», «я беззащитен…». Графа «Добро» со всей очевидностью перевешивает отчаяние: «но я жив…», «я не умер с голоду…», «Бог сотворил чудо, и я получил возможность добывать себе пропитание до конца моих дней».

Тебе нужно обжить свой остров, научиться ежедневно обходить его, осматривать то, что под рукой, и как можно реже поглядывать на горизонт, чтобы не делать озлобленные и поспешные выводы. Тебе следует прислушаться к предостережению немецкого драматурга Фридриха Геббеля: «Часто молодость упрекают за то, что она думает, будто мир начался только с нее. Заслуженный упрек! Но старость еще чаще полагает, что мир кончается вместе с нею».

Ты смотришь на внуков – и понимаешь: ни воли, ни характера. Вини только себя. Петроний был не прав. В твоем случае произошло обратное: как ни старалась змея, а родила веревку. Что же, будешь любить эту веревку и шипеть по праву старшей змеи, защищая ее. Обидела дочь, как всегда ненароком, не кривляйся в страдании, не таи печаль в безъязыкости, не играй лировское отчаяние. Ты ее любишь – это самая веская причина быть великодушным. Ты сильный и мудрый. Заговори первым. Научи ее, бестолковую, успокоительной бесхитростности оптимизма, любви к ближнему научи. Преисполнись простодушной мудрости, возьми ее под свое покровительство, чтобы в мире поменьше было коллекционеров печали.

Следует прислушаться к герою Джулиана Барнса: «Жизнь склоняется, идет под уклон. А тут брезжит еще одно значение: уклоняться, ускользать. «Теперь я вижу, что всегда боялся жизни», – однажды признался Флобер. Молодой, средних лет, старый, мертвый – вот оно как на самом деле. Мужчины, которым далеко за семьдесят, рассуждают о «восьмидесятилетнем старикане», шестидесятилетние женщины жалеют «бедняжку», которой уже семьдесят. Лучше уж перегибать палку в противоположную сторону. До тридцати пяти человек молод, до шестидесяти – средних лет, а потом – просто стар. Стало быть, сидящая напротив дама не пожилая, а старая, как и он сам; и стар он уже ровно девять лет. Благодаря врачам впереди еще долгая старость. И все заметнее станут штришки, которые он уже не раз замечал у себя: страсть рассказывать разные истории и вспоминать случаи из жизни, путаница в мыслях и речах; и если он еще способен верно усматривать связь между отдельными предметами и событиями, то общий порядок вещей его пугает. Он любит приводить удачную фразу, сказанную его женою давно, когда оба они были еще средних лет: «С возрастом в наших характерах закрепляются наименее привлекательные черты». Что правда, то правда; но даже понимая все, разве от этого убережешься? Ведь наименее привлекательные черты характера бросаются в глаза прежде всего окружающим, а не нам. Вот у него – какие это черты? Одна из них – самодовольная склонность задаваться вопросами, на которые нет ответов».

Человек не рождается пессимистом. Пессимистом его делает жизнь. Пора обращаться к жанру компромисса, чтобы свои испуг и заблуждения скрыть за занавесом мудрой терпимости. Не стоит настаивать на выстраданных принципах, если жизнь уже не изменить – переговори свои идеи. Ты прожил жизнь и получил не по заслугам. Твой идеальный проект существования провалился. Время сделало все, чтобы унизить тебя до житейски бытового уровня. Игры на понижение твоих ставок – тебе ли привыкать к этому? Не думай об этом или прислушайся к писателю: «Не оборачивайся назад – возможно, за тобою погоня». Вряд ли кто погонится за тобой – соревнование это с предрешенным финалом, но лучше держать форму и фасцинировать силы, чем раскисать в меланхолии и разочаровываться. Непонятный, студеный, скорбный, бесконечно усталый мир ослепляет отчаянием – закрой глаза, на ощупь опознай вещи, признай знакомые, удивись случайным, прищурься и стань философом, оцени мысль Дж. Морроу: «Вначале было Слово, но словарный запас Бога потихоньку расширялся. Первое Слово было английским существительным «savior» – «спаситель». Но вторым будет французский глагол «savoir» – «знать»…».

Будь она неладна, эта печаль. Сам расставь себе сети, запутайся, скукожься от вины и стыда. Жить – злоехидное занятие. Не бери с жизни пример, позаимствуй у нее стиль – этот блистательный стиль бодрости. Освежи себя надеждой, не умопомрачительной по наглости, а благородно скромной, опрятно одетой, в галстуке. В таком виде обычно женятся или в гроб ложатся. Первое уже поздно, второе – рановато.

Однозначно ответь на «глубоко волнующий и острый» вопрос одного из персонажей Дона-Аминадо: «Имеет ли право человек в возрасте после шестидесяти называть себя дитятей или же, так сказать априори, он считается отцом семейства и в споре между отцами и детьми обязательно должен находиться на стороне отцов и действовать как таковой?» Определись – и действуй «как таковой».

В этом возрасте кто-то ухаживает за девушками, а кто-то – за рыбками. Ты продолжаешь ненавидеть рыбок. «Сколь ни смехотворна любовь, – рассуждает А. Ислер, – в молодости ее можно извинить и даже приветствовать как некую новую стадию в развитии человека, как веху, отмечающую, что он осознал наличие в мире еще кого-то, помимо себя. Она может быть даже прекрасна: беззубые десны младенца и впавшего в младенчество старика – не одно и то же».

Перестань пялиться на хорошеньких девушек: они интересуются ровесниками твоих внуков. Когда ты оборачиваешься на юных красавиц, в твоем взгляде больше маразматического, чем восторженной взволнованности. И пусть тебя это не уязвляет. Сказала природа: довольно – значит достаточно. Не будь опрометчив – силы и сердце уже не те. Тебе не грозит испортить кульминацию поспешностью. Не утруждай себя любовными хлопотами, любовь – это жизненный десерт, яркий комплимент, но не для тебя.

Мы живем, влюбляемся, совершаем стыдные и прекрасные поступки, мечтаем о лучшей доле, уродливо ревнуем, бросаем курить, мучаемся неразрешимыми проблемами, пьем кофе, слушаем про день рождения, жмуримся от ослепительного зимнего солнца. И нас всех настигает испытание, то или иное, чаще всего именно то. Здесь неловок вопрос «почему меня?». Значит, пришла пора. «А если это любовь?!» – можешь ты поинтересоваться. Прости, но тебе уже не в ту сторону.

Аледо Луис Мелони в «Песнях из глины» с правдой, щемящей сердце, признал: «Человек приближается к осени, как к ничьей земле: для смерти еще слишком рано, а для любви уже слишком поздно».

У каждого льва свои блохи, но у всех львов они наличествуют. Как иногда случается: идет, например, человек по улице, заглядится на девушку, поскользнется, хлопнется оземь, и у него отшибает сердце и мозги. Когда страсть берет свое, в первую очередь повышается артериальное давление и страдает голова. В этом возрасте, который за глаза называют «непристойным», регрессирует память и, что весьма опасно, не забывается поцелуй.

Не ошибись адресом. Весна, к примеру, заговорщически ухмыляется, подталкивает одобрительными смешками. Оцепеней от надежд, почувствуй укол ревности к молодым, встряхнись, сбрось пелену мечтаний – и не выходи на сцену любовного сюжета, скажи, что у тебя нет времени сентиментальничать. В противном случае попадешь в невыразимое словами, неподвластное уму чувство, которое задушит тебя. Пробурчи извинения и ретируйся, пока тебя не сбила с ног сила, куда посерьезнее трамвая. Девушек воспринимай как инопланетянок. И не улыбайся им, а то осклабишься, слюни потекут и все такое. Произнеси лучше комплимент, не худосочный и постный, а пышно-цветистый, как когда-то умел.

Удовольствие ищи не во влекущих наслаждениях, а в добротополезных.

Ты убежден, что чувство вдруг наградит возвращенной молодостью. Не соблазняйся подобными мыслями, лучше прислушайся к Вольтеру: «Сердце не стареет, но как мучительно селить божество в развалинах!»

Если с тебя снять плющ обаяния, стряхнуть фиговые листочки иронии, откроется развалюха. Предпочти физическому эстетическое: музей – главное блюдо, на гарнир – путеводитель по музею. А если вдруг наскребешь витальности по сусекам и женишься, знай: ты будешь самой желанной достопримечательностью в телепрограмме «Это вы еще не забыли». Сомнительна любовная грация утомленной природы. На ТВ тебя будут разглядывать, точно ты ветеран енот-полоскун, сбежавший из уголка дедушки Дурова.

Близкий случай прокомментировал Г. Товстоногов, создавая портрет одного из персонажей Н. Островского: «Сколько ему лет – неизвестно. Но не менее ста – ста двадцати по виду. По уму пять – шесть, по резвости – двадцать пять – тридцать».

И поэтому лучше и выгоднее грустно посмотреть на понравившуюся девушку, а когда она пройдет мимо, украдкой послать ей вслед воздушно-капельный поцелуй и побрести на процедуры в поликлинику.

По этому вопросу все, кажется, сказано. Хотя не все сказано. Ну-ка давай прислушаемся к парочке соображений твоего ровесника – 60-летнего героя Уильяма Голдинга. Итак, первое: «Полная перемена образа жизни. Никаких иллюзий. Могу подкатывать к любой девушке, и никто мне не скажет «нельзя», кроме самой девушки».

Теперь второе: «Удовольствия. Вот так я решил. Тебе ведь только за 60, сказал я себе, можно еще продолжать подвиги молодости, не оглядываясь поминутно назад. Свершай. Этот глагол должен остаться непереходным. Иди, старина, и свершай. Свершай заново. Раз ничего нельзя поделать, можно с тем же успехом что-то делать. Получай удовольствие, милый. Тут я принялся размышлять, на какое самое двусмысленное совершение я способен. Я истинно христианское дитя ХХ века, так что не подумайте, что я вляпался во что-то такое с молодыми девушками или детьми, вовсе нет».

И еще одна мысль в копилку твоей мудрости. В романе Сола Беллоу «Планета мистера Сэммлера» дается развернутый портрет твоего ровесника, которого обуяли несвоевременные мысли: «Уэллса на седьмом десятке преследовали мысли о девочках. Он приводил веские доводы в пользу радикального пересмотра сексуальных отношений соответственно с увеличившейся продолжительностью человеческой жизни. В те времена, когда среднестатистический индивидуум доживал лишь до тридцати лет, человечество, изнуренное трудом, недоеданием, болезнями, приходило к сексуальному финишу уже на третьем десятке. Ромео и Джульетта были подростками. Сейчас, когда в цивилизованном обществе продолжительность жизни достигла семидесяти, прежние нормы беспощадной краткосрочности, раннего увядания и неизбежного истощения должны быть отброшены».

Да, постепенно этот вечный страх человечества, порожденный быстрым увяданием земной красоты и радости, должен исчезнуть, его непременно должна сменить высшая мудрость удлинившейся жизни.

Перейдем к другому, поговорим о том, как ты должен поступать.

Надежды, что жизненный эксперимент осуществится, оставили тебя, попытайся опереться на то, что незыблемо, – на продолжение строительства чего-нибудь оптимистического: принципов, дачного домика, воли, модели автомобиля в пропорциях 1:100 или веры в то, что жизнь бесконечна и исполнена смысла. Поменяй зрение, перестань любоваться пейзажами, лучше попытайся увидеть себя в пейзаже перспективы. Измени свой жанр. Ты ранее практиковал какое-нибудь ремесло, теперь пора становиться философом-стоиком. Стань необходим самому себе и не разочаровывайся. Занеси себя в Красную книгу вечности как образец уникальности, незаурядности и банальности. Такое сочетание при всей своей обидности справедливо. Ты не просто представитель зоологического вида, ты человек, который мечтал, надеялся, верил, как, собственно, все до тебя. И как у всех до тебя, твой жизненный проект провалился. Жизнь поставила оскорбительную отметку и отправила на переэкзаменовку. Если доживем до осени, уже не пытайся пересдать экзамен. Вопросы поменяются. Итоги предрешены.

Все это лишь так, подход к главной теме: печалиться тебе – все равно что сетовать на то, что в современном русском языке всего лишь 33 буквы. Как хотелось бы еще одну, чтобы переложить ее в звук и внести в него всю горечь отчаяния. Твой возраст – это когда не все в порядке, когда количество не желает переходить в качество. А если и переходит, то качество это какое-то фальшивое, пышно убогое и философски неказистое, как празднование Дня города или встреча Санта Клауса из Великого Устюга.

К разговору об обидном. Ты сам знаешь, что такое старческие беседы, это совсем не по Цицерону. В твоем исполнении это выглядит прескверно: слово за слово о политике, о пенсиях, о других ненужных делах, и вот один из спорщиков бескомпромиссно решает вопрос о бессмертии души оппонента и сулит ему гадкую участь на том свете.

Глупая манера так быстро стариться. Ты, кстати, ее бросай. Лучше прибегни к старому бодряческому трюку – переименуй себя, назовись Homo superior.
Молодец!

Пора осваивать новые понятия. Увеличить свой словарь тремя терминами, полтора из которых следует тотчас позабыть. Итак, анорексия – нулевая степень желания и интереса – обязана смениться потребностью знать. Пусть по-медицински это выглядит не очень казисто, но раздвинь границы понятий, откажись от слова «булемия», прописавшегося в диагнозах диетологов, и обозначь свою задачу словом «орексия», означающим потребность, просто-таки жажду само– и миропознания.

Постарайся отважно дописать все свои начинания. Не стоит заботиться о мишуре упаковки. Оставайся дерзостным, но не расточительным. Представь, что ты пишешь не эпилог, а новую страницу. Ты – мечта каждого читателя, которому небезразлична жизнь. Придумай своему опыту имя поувесистее. Этого за тебя другие не сделают. Убеди себя, что в твоих заметках нуждаются те, кто идет за тобою след в след. Не признавайся, что твоя биография исполнена в жанре незатейливом и грубом. Она открыта для обозрения, она честна и этим противостоит миру мнимой пустоты и абсурда. Твоя жизнь была чем-то большим, чем просто существование. Ты не протекал по миру, ты совершал героические скачки – а это едва ли не лучшее доказательство того, как человек максимально воплощает себя на дороге из «ничто» в «нигде». Твоя задача не сообщать, а комментировать. Расскажи о себе честно, даже если единственным слушателем будет непоседливый воробей за окном.

Договоримся так: ты должен убедить себя в собственной уникальности. И другие этому поверят. Во всяком случае, сделают вид или задумаются. Ты многое видел, многое не забыл. На твоих глазах сменялись исторические эпохи. Когда-то ты исповедовал экстремизм, желал, чтобы небо сдохло, теперь, когда потери осознаны, увернись от накатывающей паники и принимайся изучать себя как комара, металлургическую печь или того же воробья. Ты – личное достояние времени. Ты получше многих разбираешься в неоднозначных вопросах. Тебя родили еще в сильной стране, а эта продукция, поверь, куда ценнее, чем ширпотреб из Китая.

Да, раньше все было иначе. Девушки свежее, слова красочнее, чувства отчетливее, сахар слаще. Время ничего из этого не пожалело. Где вы, капризные ветреницы юности? Не думай об этом. Об этом уже У. Эко написал. Пойми иное: со многими друзьями маршруты жизни уже не пересекутся. Будь добрее к оставшимся. Дух музыки, возможно, и рождает трагедию, а трагедия – это не Софокл с Шекспиром, это когда по снежной поземке одинокий человек идет хоронить одинокого человека.

Однажды ты возопишь: «Где ты, Данте? Покажи мне свой Ад, я сейчас именно в том настроении!» Успокойся, пойми, в старости человек или делается погано ничтожным, или обретает социальную совесть. Это истина. Не ворчи бородатым сердцем, а то может показаться, что от детского возраста у тебя если что и осталось неизменным, так это уровень IQ.

Не верь всему, что за глаза говорят о тебе. Множь все на десять.

Сол Беллоу предупреждает: «Старомодному мудрецу не на что рассчитывать. Нужно тренироваться. Нужно быть достаточно закаленным, чтобы не отшатнуться в ужасе при виде отдельных этапов этой метаморфозы, чтобы примириться с распадом, с взбесившимися улицами». Примириться с распадом твоего мира, который, кажется, еще ого-го, но на самом деле уже не оставляет желать лучшего.

За окном кошмарной акварелью висит ночь. Ее, вероятно, кто-то нарисовал во сне – причем еще более кошмарном сне. Краны в кухне хрюкают и подвывают.

Ты давно перестал мечтать. Вернее, мечтать-то ты, может быть, и мечтаешь, просто теперь ты уже не веришь, что твои мечты сбудутся. Об этом Тибор Фишер мудро сказал: «Когда ты теряешь уверенность в том, что все обязательно будет хорошо, – это что, признак взросления или тревожный сигнал, что у тебя что-то не то с головой?» О взрослении, ясное дело, уже речь не идет, значит – второе.

Что происходит? Просто будущее уходит из-под твоего контроля.

Сейчас ты обязан понять: линии судьбы, пережитого и прочувствованного – это не удостоверение личности. Твой сегодняшний паспорт – мудрость.

Налей себе успокоительную порцию водки или валокордина (только успокоительную – не больше) и признайся: ведь что-то в этой жизни недоиспользовано. Уже опасно оставаться в прошлом, обрети настоящее время. Опредметь себя поступком. Только не позволь прошлому тебя поглотить. Эта пучина привлекательна и более опасна, чем морское море или луна наизнанку. Оттуда трудно выбраться.

Ты теперь «пациент» жизни. Помни, «пациент» происходит от слова «терпение». Пожалуйста, завязывай с нескончаемым обозрением обворожительных былых времен. Прекрати попрекать направо и налево: «Я больше забыл о жизни, чем вы, шуты, все вместе знаете». Уже наукой доказано, что сахар был слаще. Не увлекайся сентиментальными трюизмами. Обозревай теперешнее, изъяви интерес к сегодняшнему. Да, не судьба быть тебе обеспеченным, познать душевное спокойствие, не судьба еще тысячи и тысячи «быть» и «познать». Твоя жизнь – сложная цепь обстоятельств, ведущая в отдел кадров времени. Ближе к финалу жизнь посадила тебя на невозобновляемый контракт с открытой датой окончания.

С робкой неопытностью неофита начни интересоваться временем, в котором живешь. Не дуйся на него и не огрызайся. Не ищи покоя в воспоминаниях – они безопасны лишь потому, что умерло то, что их породило.

Когда настоящее становится прошлым, а будущее плечом подталкивает сегодняшний день, осмотрись, преодолей ощущение усталости повторений. Безразличие поменяй на пристальность взгляда, подметь пронзительные детали. С твоим опытом и мудростью ты можешь стать центром эффекта присутствия жизни в самой жизни, естественной, непринужденной, немного грустной, но целостной в своей эстетике и смыслах. Только тебе можно утверждать, что прихоти моды, иронический пессимизм куда короче по протяженности, чем один вздох человека, осмысливающего себя в категориях длительности осуществляемых значений.

Иная просьба: не доверяй очарованию уныния и сладостности меланхолии. Возвратись в настоящее, обрети, что называется, то целостное «я», о котором так любят рассуждать психологи. Сделай хоть психологам приятное, докажи справедливость того, о чем они, 25—30-летние, глубокомысленно рассуждают в своих дипломных работах и кандидатских диссертациях.

Поэкспериментируй с общественными нормами и предписаниями. Увлекись какими-нибудь идеями. Их много, и все звонкие. Только постарайся сделать это без ущерба для здоровья.

В этом возрасте, скупом на радости, очень хочется объединить памятные вехи индивидуальной биографии со значительными событиями космического масштаба, чтобы улыбнуться от созерцания сотворенного и хоть чуть-чуть привыкнуть к ожидающей всех нас вечности.

Побудь наедине с собою. Покоя тебе душевного. Под этими рекомендациями любили подписываться древние.

Начни выражаться, как в детской азбуке, – пошло и честно. Перестань произносить глупости типа: «Понимаете ли, жизнь – это такая сложная субстанция» и т. д.

И главное: держись того мнения, что ты не одинок в своем одиночестве. Оправдание и утешения слабые, но, если есть силы, помоги тому, кто более несчастен, чем ты.

Только не печалься от непонимания самого себя: пусть судьба уготовила тебе минуту, час, день, год, вечность – полюби себя, захоти быть с собою, упивайся своим совершенством, восторженно открой глубины своего сердца, любуйся душою своею. И делай это искренне. Случайные зрители все равно не поймут. А если что услышишь – это не злорадные раскаты хохота, это просто они конфетки разворачивают на спектакле жизни.

Кое-что из прошлого запамятовалось, но поверь, сейчас совсем не это главное. Если будет будущее, оно подберет каждому из нас новые имена, любовные эпитеты и метафоры страсти. Если будет…

Не обижайся, но часто ты напоминаешь остроумный нарост опыта на карликовом деревце боязни и испуга, ты иногда схож с веселой репликой на похоронах чего-нибудь, вероятно очень важного, но похожего на курицу.

Прекрати таскать повсюду с собою ораторскую трибуну. Теперь наступил момент, когда можно демонстрировать разумное равнодушие к тому, что раздражает, но что ты не в силах изменить.

Непременно должен существовать тот угол зрения, под которым все сразу встает на свои места. Ты обязан избавиться от размытых примет прошлого. Знаешь, что такое счастье? Счастье – это уличное наблюдение Дэвида Боукера: «Мимо прошла милая пожилая пара. У него – борода в стиле Карла Юнга, у нее – сияющие глаза и мягкая улыбка. Супруги шли под руку – гордясь друг другом и никому не желая зла».

Перестань пыхтеть, преодолевая барьеры своих желаний, твое пристанище – мир ненадоедливых слов, неназойливых рассказов, недокучливых советов и бодрых песен, в которых поется о самом главном: о жизни, любви, долге, радости и молодости. Прислушайся к Р. Гари и возьми на веру слова человека, который чуть тебя помудрее будет: «Я почти верю – почти, – что во мне осталось кое-что из того, каким я был двадцать лет назад, и что я окончательно не исчез (…) Правда заключается в том, что я проиграл, но я всего лишь проиграл, и это меня ничему не научило. Ни благоразумию, ни смирению. Растянувшись под солнцем, я всем телом ощущаю молодость и смелость тех, кто придет после меня, и доверчиво жду их…»

Взбодрись, швырни в себя что-нибудь тяжелое, к примеру сигарету. Промахнись. Откажись от слов. К чему они, собственно, когда сам эпистолярный жанр ныне что-то вроде предрассудка и из другого жизненного регистра, совсем из другого.

Собери все силы, воздуха глотни побольше и – начинай жить полной грудью. Попробуй голос. Если не выйдет, скажи, что акустика у этого мира неудачная. И вновь принимайся за дело, чтобы заполнить звуками бесплотную тишину. Пусть в голосе твоем звучит пронзительная решительность искренности, но только без лишней аффектированности, просто искренность, уютная надежность верных слов и теплота. Нежность без сентиментальности – ты давно в этом не упражнялся, конечно же утратил навык. Ничего, чуть самодрессировки – и ты станешь настоящим мужчиной. Пой о былых временах, говори с теми, кто моложе, ненавязчиво подскажи что-нибудь. Только не буквоедствуй и не крючкотворствуй. Деликатно и неназойливо помоги ненарочитыми словами, извлеки из собственного опыта душевно полезный продукт, не обременяй никого печалью, вразуми возможностью выбора. Даже самые скудные грезы о возможном будущем обязательно принесут наслаждение, утешение и облегчение.

Старательно улыбнись, если хочешь, пожонглируй мыслью. Не делай этого чересчур отчаянно. Непринужденным жестом раздвинь кулисы. В зрительном зале притаилась жизнь. Она прислушивается к тебе. Молодцевато представься. Приглуши свет, он слишком ярок и для тебя не выигрышен. Хотя свет не важен. Важнее иное. Счастливый, здравомыслящий, влюбленный в себя и в жизнь, ты выглядишь человеком, который не боится вздохнуть поглубже.

Скажи жизни что-нибудь утвердительное. Пусть даже она не расслышит, притворившись глухой. Не торопи мир, чуть подтолкни – и он проявит к тебе дружелюбие.

Жизненные оскорбления?! Одно. Другое. Третье. Кажется, надо подставить другую щеку, как говорится в Священной книге. Но ты еще не дочитал Библию до этого места.

Катапультируйся в реальность. Она груба и телесна, но и ты не из эфира изваян. Приложи усилие, собери в кулак остатки репутации. Чтобы не отупеть от безжалостного мельтешения дней, не опуститься безвозвратно, надо выйти из колеи безысходности.

В меланхолии любви нет. Живые должны жить и непременно быть счастливыми, а не скорбеть об утратах или нянчить опустошенные души. Смени тональность мысли, отредактируй жизненный жанр, поставь оптимистический голос, пусть хоть под занавес прозвучит главная тема: ты подружился с самим собой, ты – настоящий мужчина.

Вспомни так называемое пари Паскаля – аргумент Паскаля в пользу существования Бога. Паскаль предлагает держать пари, взвесив шансы «за» и «против», как в азартной игре, делая ставку на то, что можно «меньше всего проиграть»: «Взвесим выигрыш и проигрыш в случае, что Бог есть: если вы выигрываете, то выигрываете все, если проигрываете, то не теряете ничего. Без колебаний держите пари за то, что Бог есть, поскольку, если вы поставите на то, что Бога нет, то ничего не выиграете в земной жизни, но проиграете загробную жизнь».

Человек так устроен – раз навсегда выбираешь какую-то линию жизни и придерживаешься ее до конца. Иначе жизнь теряет всякий смысл и остается только поплотнее закрыть окна и открыть газ. Надо хоть в чем-то утвердиться. В мысли. В поступке. В принципах. Не в этом говенном старческом брюзжании, а в мудрости, которой ты обязан владеть. Ставь на то, что Бог есть. Ставь на то, во что ты веришь. Не проиграешь.

Ты становишься другим, из пены дней ты извлекаешь себя, гордого и мудрого, сложного по душевной конституции, тонко ироничного к себе самому, небрежного во взгляде на пустяки, полного аллюзий. Поверь, это первые симптомы счастья.

Возьми себя за шкирку, встряхни. Утвердись на каких-нибудь принципах. Этот прием обычно редко кому удается, но надо тренироваться. О нет, ты теперь не старичок, а какой-то бык-производитель оптимизма, хоть и выглядишь сейчас не опаснее воробья.

Допусти, что людям очень хочется относиться к тебе хорошо. Так не мешай, а помоги им.

Прислушайся: мир дарит тебе щедрые, беззвучные аплодисменты. Чистой воды аплодисменты.

Надо жить и смиренно смотреть на то, что грядет, ибо одно лишь примиряет нас с фактом старения и смерти: видимо, у природы есть на это весьма веские основания.

Так вот, финал истории про араба, который едет по узкой горной тропинке, а лев уже готовится к прыжку. Что делать? Давай возвратимся к Зигмунду. Человек считает себя уже погибшим, «другое дело животное. Вместе со всадником оно делает прыжок в пропасть – и лев остается ни с чем. Если бы был выбор, следовало бы предпочесть погибнуть в честной борьбе с судьбой». Наш с тобой ответ Фрейду будет таков: «Милый душка Фрейд, из всех случаев жизни и культуры ты выбрал самый неудачный. А отчего бы тебе не вспомнить барона Мюнхаузена, который за волосы вытащил себя и своего коня из трясины? Отчего бы не обратиться к жизненной практике мужчин, которые своей ежедневностью доказывают неоспоримость истины: верблюд – трусливый дурак, а настоящий мужчина не должен обращать внимания на визг летящего в пропасть животного, он обязан засучить рукава и приготовиться к схватке со львом».

Береги себя. Не теряй форму борца и дух философа. Ты самый взрослый. Ты самый настоящий мужчина. Ты доказал свою правоту тем, что живешь.

Сравнительный портрет мужской популяции. Измерение уровня самоактуализации: человек в пейзаже

Юноше в самых скромных мечтах мерещится что-нибудь тихое и задумчивое: меланхоличные деревья, сонные орлы на ветках, благоухающие розы в чаще леса. А в центре благостной композиции он – красивый, одинокий и обязательно революционный, выступающий на авансцену пасторального пейзажа в окружении бодрых шекспировских героев.

Тридцатилетний ненавидит революции, Шекспира, пейзажи и самого себя.

Сорокалетний, созерцая пейзажную живопись, думает, как хорошо бы здесь устроить пикник. Но остается нерешенным вопрос: «Для чего шашлычок, если жизнь обманула?»

У 50-летнего мысли о пейзаже: это неплохое место для дачки, куда можно отправить на лето жену и детей.

Настоящий самый взрослый мужчина, если он настоящий взрослый мужчина, оглядывая пейзажи, всюду видит меланхоличные деревья, сонных птиц. А в центре благостной композиции он сам – обязательно эволюционный, выступающий на авансцену философского пейзажа в окружении многочисленных родственников и с желанием в очередной раз научить кого-нибудь, как строить дом, ухаживать за деревом и растить новые поколения сыновей.

Воздух, который каждый заглатывает в одиночестве. О неочевидности несомненного

Есть проблемы, которые, может показаться, не заслуживают внимания. Их великое множество. Частности чересчур известны, ощущаемое слишком достоверно, чтобы еще попробовать встроить его в иерархию сознания.

Если попытаться втиснуть мужчину в теоретические контуры возрастного самочувствия, то обнаружится условность и узость очертаний, оглашенных научными дисциплинами и литературой. В общем, это так. И все же не следует настаивать на своей непохожести на предшественников, уже прошедших твой путь и испытавших то, что грядет в твоей личной биографии.

Никто не может претендовать на безошибочность оценки возрастных переживаний. Жизнь – не догматический набор общеизвестных фактов.

Понятно, никто не хочет поставить свою жизнь в описанные литературой ситуации. Этого ни в коем случае не надо делать. Жизнь сама позаботится о том, чтобы снизить утопический пафос мечты и до размера овчинки свести планетарный масштаб индивидуального самоощущения.

Столкнувшись с новым возрастом, не следует стремиться преодолеть его и превозмочь. Надобно ограничить свою жизненную задачу пониманием случившегося и постараться не требовать лишнего, тебе сейчас уже не принадлежащего.

Каждый человек противится применению к нему единых стандартов и помещению себя в условную систему координат. Поначалу он любуется своими уникальными страданиями, взволнованно рассматривает красивые ущелья собственной души, соотносит себя с высокими образцами, рожденными культурой. И на первых порах это удается. Спасают здоровье и вера в воплощение несбыточного. Затем обнаруживается неочевидность всего, казавшегося несомненным.

Каждый автор, взявшийся рассуждать на тему возрастных меланхолии и радостей, тешит себя иллюзией, что он-де пробрался в глубины сна разума, чувства и жизни и дал всеобъемлющее конструктивное и полезное объяснение вопросов, что так и не смогли сделать предшественники. О, эта наивная сладость самообмана, что только тебе выпало состряпать мучительно справедливый портрет очевидного и ускользающего!

Автор данной книги не обольщается на этот счет. Задача и цели изначально были иными: внушить надежду человеку, прикованному к своей возрастной боли, помочь подобрать критерии самооценки, небезразличные к личности каждого из нас, – чтобы жизнь не казалась озвучиванием параграфов разрушительной программы и чтобы в ее обсуждении звучал акцент понимания и милосердия.

Возраст имеет самое непосредственное касательство к каждому из нас, не фигуральное, опосредованное фактом паспортной датировки, а предельно тесное отношение. Чтобы избежать возрастной меланхолии, надобно придать жизни импульс гуманности, облагородить головокружительными словами мечты, усилить их макияжем мужественности. И пусть каждого из нас не покидает убежденность, что именно он является ответственным распорядителем на праздничной сцене жизни.

Если это поможет, то пусть опыт предшественников возбудит в каждом из нас, застрявшем в топях обыденности, гуманные чувства к себе и окружающим, распалит сердце к истине заинтересованного проникновения в милосердие. И найдет душевное пристанище в стойких, безупречных и надежных представлениях о чем бы то ни было.

Жизнь – весьма опасное занятие. Тех, кто послабее, она заставляет обывательски округлять глаза, увлеченно калькулировать обиды, искать виновных, беззубо негодовать и глотать слезы.

Иным не скрыть за балаганным комедиантством и пошлой симуляцией мужественности непритворное душевное смятение. Любой мужчина так или иначе травмирован возрастом.

Раньше либо позже наступает пора спросить самих себя, задаться вопросами недужной совести: насколько каждый из нас оправдывает жажду каждого из нас быть прежде всего человеком, душеприказчиком реальности и истины? Бенджамин Дизраэли справедливо заметил: «Жизнь слишком коротка, чтобы позволить себе прожить ее ничтожно».

Герой Нила Гриффитса как-то заявил: «Обычно понятие возраста употребляют неправильно. Возраст – это не беда, это – опыт. Доведись мне выбирать между молодостью и опытом, я бы всякий раз выбирал опыт». Мудро заявил, кстати.

Видимо, следует попытаться ответить на эти традиционно безответные вопросы, не перекладывая на чужие плечи свой груз страха и печали, сформулировать ультиматум самому себе, заполнить душу надеждой и убежденностью в природной справедливости произошедшего. Необходимо пробиваться к реальности и за страшными контурами обстоятельств, силящихся окончательно дискредитировать нашу веру в собственную самоценность, увидеть спасение. Себя следует постоянно и немедленно спасать. И быть может, в культуре отыскивать слова соболезнования, сострадания и утешения окружающим и самим себе. Генри Дэвид Торо писал: «Memento mori. Мы не понимаем этой страшной фразы, которую некий мудрец завещал начертать на своей могиле. Она всегда вызывала в нас чувства страха и раскаяния, а между тем мы совершенно забыли, как жить. Давайте делать дело до конца. Если вы знаете, как начать, то будете знать, как кончить».

Каждому следует заполнить пространство между началом и финалом убежденностью, что наша моральная кредитоспособность высока. Не о торопливых решениях идет речь. Бухгалтерия мужских отношений с миром противится поспешности. Никто не желает именоваться испуганной мыслящей травой. Наши жизненные буквари заполнены печальными буквами, но мало кто согласится быть скверно помещенным в жизнь человеческим материалом.

Задерганное каждодневностью существо с возрастной печалью за пазухой – не лучший портрет человека, которого Господь привел в этот мир совсем не для того, чтобы убедиться в благотворности страха как источника унизительного удовольствия.

Мы ищем вечности. Мы обаятельны в занятии прозревать в классике ответы на все наши вопросы. Мы настойчивы в этой убежденности. На все случаи жизни у нас находится цитата из великих – бичующих и врачующих.

Эти обольщения по поводу целительности слова великих не лукавы. Мы великолепны в надежде, что классика объяснит, что с нами происходит, что слово великих прокомментирует реальность, договорит за нас и что-то исправит в нашей жизни. Но ничего не исправят наши искренние доброжелатели – ни Гёте, ни Достоевский, ни Толстой, если мы не приложим усилий к спасению самих себя, не набросаем эскиз перспективы.

Каждый из нас обязан воззвать к собственному достоинству, собрать его по крохам, придать чуть удовлетворительную форму и переполниться отчаянным желанием защитить человека – не абстрактную фикцию, а любого из нас, себя самого – наивного и болезненного, грубого и сентиментального, который жаждет немногого: переполниться любовью к женщине, жизни, творчеству. И не должно быть среди нас ни одного, кто впал в уныние и устал надеяться на ответное чувство.

Том Роббинс как-то справедливо произнес: «Любой из живущих на земле, к сожалению, готов к смерти, но чертовски мало тех, кто готов к жизни».

Будем творить повесть о борьбе, свершениях, разочарованиях и преодолении печали, чтобы не отменить духовные ориентиры, воспротивиться сужению размеров моральной вселенной и противостоять годам, которые неминуемо упраздняют каждого из нас и делают беспорядочно одинокими.

Жизнь – это не только рисовальщик печальных картинок, но и не лучший повод безостановочно распевать оптимистические гимны. Обмануть себя и обольститься праздными чаяниями не получается. И все же жизнь шлифует гальку души надеждой.

Смотри, вот он ты – мужчина, впечатанный в поверхность планеты поступью Бога. В этом, видимо, справедливость движения человека по тропе, пройденной всеми, кто был до него. Но это и воздух, который каждый заглатывает в одиночестве.

[1]
Г. Г. Маркес.
Сто лет одиночества. М., 2015. С. 34.

[2]
Ж. П. Сартр.
Тошнота. М., 1985. С. 86.