Семнадцать лекций, прочитанных для Работающих на строительстве Гётеанума в Дорнахе с 1 марта по 25 июля 1924 г

РУДОЛЬФ ШТАЙНЕР

ИСТОРИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА И МИРОВОЗЗРЕНИЯ КУЛЬТУРНЫХ НАРОДОВ

GA
353

Перевел с немецкого Александр ДЕМИДОВ

RUDOLF STEINER

DiE Geschichte der und die

Weltanschauungen der Kulturv
o
lker

RUDOLF STEINER VERLAG DORNACH/SCHWEIZ

РУДОЛЬФ ШТАЙНЕР ИСТОРИЯ
ЧЕЛОВЕЧЕСТВА И

МИРОВОЗЗРЕНИЯ КУЛЬТУРНЫХ
НАРОДОВ

Семнадцать лекций, прочитанных для

Работающих
на строительстве Гётеанума в Дорнахе

с 1 марта по 25 июля 1924 г.

Библ. №353

Москва 2004

Пер. с нем. А. Демидов

Оригинал этой книги опубликован на

немецком языке под названием

Die Geschichte der Menschheit und

die Weltanschauungen der Kultuivolker

в издательстве
Rudolf Steiner Verlag, Dornach (Schweiz)

как том 353 в Собрании трудов Рудольфа Штайнера

(Rudolf Steiner Gesamtausgabe)

Публикация данного перевода согласована

с Управлением наследием Рудольфа Штайнера

(Rudolf Steiner-NachlaЯverwaltung, Dornach)

©
Rudolf Steiner Nachlassverwaltung, 1988

© Издательство «ЭНИГМА», 2004

© «ОДДИ-Стиль», 2004

СОДЕРЖАНИЕ

Введение Марии Штайнер

Первая лекция. Дорнах, 1 марта 1924 г..

Воздействие кладбищенской атмосферы на человека.

Мировоззрение древних индусов, египтян, вавилонян и евреев

Вторая лекция. 5 марта 1924 г.

Сверхфизические связи в человеческой жизни. Эллинизм и христианство

Третья лекция. 8 марта 1924 г.

Вступление христианства в античный мир и мистерии

Четвертая лекция. 12 марта 1924 г.

Звездная мудрость, религии Луны и Солнца

Пятая лекция. 15 марта 1924 г

Как выглядела Европа ко времени распростра­нения христианства?

Шестая лекция. 19 марта 1924 г.

Троица, три формы христианства и ислам. Крестовые походы

Седьмая лекция. 26 марта 1924 г.

Представления о Христе в древнее и новое время

Девятая лекция. 26 апреля 1924 г

Об образовании шрамов. О мумиях

Десятая лекция. 5 мая 1924 г

Восьмая лекция. 12 апреля 1924 г

К основанию духовнонаучной астрономии

О празднике Пасхи

Одиннадцатая лекция. 8 мая 1924 г. О сущности иудаизма

Двенадцатая лекция. 10 мая 1924 г. О древе Сефирот

Тринадцатая лекция. 14 мая 1924 г.

О Канте, Шопенгауэре и Эдуарде фон Гартмане

Четырнадцатая лекция. 17 мая 1924 г.

О кометах и Солнечной системе, о Зодиаке и о прочих неподвижных звездах на небе

Пятнадцатая лекция. 20 мая 1924 г.

Моисей. Декадентская атлантическая культу­ра в Тибете. Далай-лама. Как Европа может распространить в Азии свою духовную куль­туру? Англичане и немцы как колонизаторы

Шестнадцатая лекция. 4 июня 1924 г.

Природа Солнца. Происхождение масонст­ва. О знаках, прикосновениях и слове. Ку-клукс-клан

Семнадцатая лекция. 25 июня 1924 г.

Человек и иерархии. Утрата древнего знания. О «Философии свободы»

Примечания. Цветные доски.

МАРИЯ ШТАЙНЕР

Введение к выходу в свет публикаций из лекций Рудольфа Штайнера для работающих на строительстве Гётеанума с августа 1922 г. по сентябрь 1924 г.

Эти лекции можно было бы назвать диалогом, поскольку их содержание по настоянию Рудольфа Штайнера всегда определяли сами рабочие. Им бы­ло разрешено самим избирать темы, он побуждал их задавать вопросы и делать сообщения, поощрял их самопроявление, их возражения. Рассматривалось и дальнее и ближайшее. Особенно интересными оказа­лись терапевтические и гигиенические стороны жиз­ни; видно, что об этих вещах рабочим приходилось за­ботиться каждый день. Но также затрагивались и все явления природы, бытие минералов, растений и жи­вотных, причем это рассмотрение выводило в космос, к первоистоку вещей и существ. В конце рабочие проси­ли дать им введение в духоведение, в познавательную основу для понимания Мистерии христианства.

Общая духовная работа сложилась на основе не­скольких курсов, которые доктор Роман Боос проводил по окончании работ на стройке для интересующихся; позднее эти курсы проводились и дальше другими чле­нами Антропософского Общества. Позднее рабочие по­просили Рудольфа Штайнера принять их и утолить жа­жду знаний — и, если возможно, посвятить этому один час обычного рабочего времени, пока они еще бодры и могут сохранять восприимчивость. Это происходило в утренние часы после перерыва в работе. Могли прийти также некоторые служащие строительной конторы и еще двое или трое из узкого рабочего круга доктора Штайнера. Обсуждались практические вещи, напри­мер, разведение пчел для тех, кто интересовался пчело­водством. Когда Рудольфа Штайнера уже не было среди нас, экспериментальная агрогруппа опубликовала для своих членов конспект этих лекций в виде брошюры.

Многие проявляют большое желание ознакомить­ся с этими лекциями. Однако они были рассчитаны на особую аудиторию, и в той особой ситуации были импровизацией на темы, продиктованные обстоятельст­вами и настроением рабочих-слушателей; при этом они не предназначались для печати. Именно та форма, в ко­торой они были прочитаны, позволила сохранить све­жесть и непосредственность, которые не хотелось бы потерять. Была создана особая атмосфера взаимодей­ствия того, что жило в душе спрашивающего и в душе дающего ответ. Не хотелось бы упускать этот колорит, эту окраску в ходе педантичной редакторской пере­работки. Поэтому мы отважились по возможности ограничить ее. Пусть не все здесь соответствует стили­стическим литературным канонам, зато во всей своей непосредственности сохраняется настоящая жизнь.

ПЕРВАЯ ЛЕКЦИЯ

Дорнах. 1 марта 1924 г.

Доброе утро, господа! Есть ли что-нибудь на се­годня?

Господин Доллингер: Я хотел спросить, почему проис­ходит так, что люди, живущие вблизи кладбища, часто бывают менее живучими и на вид бледны? (приводит подтверждающий пример. ) Мне хотелось бы узнать, что за ритм действует в телах, не может ли он дейст­вовать положительно?

Доктор Штайнер: Я полагаю, что мне удастся дос­таточно хорошо осветить этот вопрос, так как я сам с восьми до восемнадцати лет жил в непосредственной близи кладбища. Следовательно, я тогда тоже должен был быть очень бледным. Отчасти это верно. Различ­ные утверждения, сделанные вами, должны были бы оказаться верными именно в моем случае.

Это было кладбище в маленьком селении(1)— может быть, в пятьсот жителей, — следовательно, само кладби­ще было не очень большое. Однако именно там находи­лись вокзал и дом, где мы жили. Вокруг довольно близ­ко проживали люди, как это обычно бывает в таких мес­течках. Там была церковь, вокруг кладбища и дальше шли дома: так что всегда можно было видеть, как обсто­ит дело со здоровьем у тех людей, которые живут вокруг кладбища. Можно сказать, что среди жителей были весь­ма заметные различия, и что, например, патер, живший не очень далеко от кладбища, не был бледным и хилым, он был достаточно дородным и выглядел очень хорошо. Вот что довелось мне тогда наблюдать.

Во многих селениях кладбища располагаются вокруг церкви — но все же если оценить обычное со­стояние здоровья, первое впечатление таково: нельзя считать, что это вредит очень сильно. Правда, в таких селениях в то же время было много ореховых деревь­ев, деревьев, на которых растет грецкий орех (Juglans regia L. —прим. перев). Эти деревья грецкого ореха бла­годаря запаху, который они распространяют, исключи­тельно сильно воздействуют на здоровье. Вы только должны принять к сведению то, что в таких селениях, где изначально царят благочестивые настроения, сохра­нились здоровые инстинкты: это привело к тому, что, поскольку кладбище располагалось в центре селения и вокруг него жили люди, вблизи были насажены каш­таны, грецкие орехи и липы. Липы и деревья грецко­го ореха противодействовали вредным воздействиям, исходящим от кладбища, компенсировали их.

Здесь надо также обратить внимание на следую­щее: видите ли, если более точно рассмотреть то, что, в сущности, хочет узнать господин Доллингер, а имен­но воздействие на высшие тела, то следует уяснить себе, что среди тех тел, о которых я рассказывал, толь­ко физическое тело и эфирное тело действуют ожив­ляюще. В то же время астральное тело и "Я" действу­ют не оживляющим, а, напротив, по преимуществу разрушительным образом. Они действуют как душа и дух. Из того, что я говорил, вы можете видеть, что фи­зическое тело и эфирное тело подобны растению; они растут, они строят органы. Но если бы мы обладали только ими, только физическим телом и эфирным те­лом, мы постоянно находились бы в обморочном, бес­сознательном состоянии. Мы вели бы сонную жизнь подобно растениям, если бы постоянно не подверга­лись разрушению: только вследствие того, что в нас постоянно происходит разложение, мы не живем сон­ной растительной жизнью. Астральное тело и "Я" сно­ва и снова разрушают, деструктивируют. В человеке всегда имеет место построение и разложение. Именно астральное тело производит наиболее сильные разру­шения в нашем человеческом существе. Все продукты выделения, о которых я говорил, подвергаются раз­ложению именно со стороны астрального тела и "Я". Эфирное тело лишь чуть-чуть содействует при этом. Все это я вам рассказывал.

Видите ли, господа, поднимающиеся испарения кладбища родственны тому, что в астральном теле производит разложение эти испарения поддержи­вают процесс разложения. И человек разлагается в большей степени, если он проживает вблизи клад­бища, нежели когда он проживает в лесу. Если он живет на природе, в лесу, то его формирующие силы укрепляются, если же он проживает у кладбища, то укрепляются его разрушительные, разлагающие си­лы. Однако если бы мы не имели никаких разрушаю­щих сил, то, как я уже говорил, на протяжении всей жизни оставались бы глупыми(2). Нам необходимы раз­рушающие силы. Надо учесть и кое-что другое. Я ска­зал вам, что могу говорить об этих вещах, поскольку пережил это на собственном опыте, причем пережил в юношеском возрасте, когда столь многое формиру­ется. У меня всегда была склонность мыслить как можно точнее. Этой склонностью к точному мышле­нию я, по моему убеждению, обязан именно тому об­стоятельству, что моя судьба дала мне возможность вырасти вблизи кладбища. Следовательно, здесь есть и нечто положительное, господа. И это вы тоже долж­ны принять к сведению.

Ведь, не правда ли, вредным фактором на клад­бище являются те трупы, которые там находятся. Тру­пы только разлагаются. Если мы умираем, отпадает то, что мы все снова и снова строили и разлагали. Тут разложение продолжается. Следовательно, астраль­ное тело вблизи кладбища получает побуждение мыс­лить хорошо. Нельзя этого не признать.

Там, что сейчас называют Бургенландом (истори­ческая область в Австрии — прим. перев. ) и где я вырос, повсюду были деревни с кладбищами посередине. Бур­генланд — область, из-за которой было много споров. Там есть отдельные крупные города, такие, как Айзен­штадт и тому подобные, но они расположены далеко друг от друга; повсюду разбросаны деревни и везде кладбища располагаются в середине. Так вот, дело обстояло, можно сказать, так, что люди там обладали известной крестьянской смекалкой. И нельзя не при­знать, что эта крестьянская смекалка развивалась под влиянием кладбищенской атмосферы. А вредные фак­торы устранялись благодаря тому, что вокруг повсю­ду были посажены деревья грецкого ореха и липы.

Тогда эта местность была винодельческой. Атмо­сфера виноградных лоз тоже действует некоторым об­разом как компенсация. Аромат цветущей липы, как вы знаете, является очень сильным, дерево грецкого ореха тоже пахнет очень сильно; это воздействует на астральное тело оживляющим образом. Атмосфера ви­ноградной лозы тоже действует оживляюще, но уже на "Я". Так что мы даже в этом случае сталкиваемся с очень сильным воздействием на высшие тела человека.

Конечно, не подлежит сомнению то, что по мере развития цивилизации эти вещи изменяются. Есте­ственно, что с той поры, когда городки укрупнились, когда вокруг понастроили много домов и вследст­вие того, что много домов было построено кругом, воздействию деревьев был нанесен ущерб, вредное воздействие кладбищ усилилось; вот тогда-то, естест­венно, и появились бледные лица у живших вблизи кладбища. Компенсации уже не возникало, и вслед­ствие этого кладбище действовало так, что люди стра­дали от кладбищенских испарений. И опять-таки, благодаря природному инстинкту, при разрастании деревень до городского уровня кладбища стали уст­раивать вне города.

Здесь, конечно, играет роль кое-что еще. Речь идет о том случае, когда воздействия распространя­ются еще дальше, когда они доходят до эфирного те­ла. Видите ли, все то, что поднимается в атмосферу в качестве тонких испарений, действует на астральное тело и на "Я". Следовательно, тот слабый запах трупов, который всегда имеется вокруг кладбища, так же, как и запах грецкого ореха, липы и конского каштана, действующего особенно оживляющим образом, может воздействовать, в сущности, только на высшие тела; до эфирного тела это доходит не так сильно.

С эфирным телом обстоит так, что особенно силь­ное воздействие на эфирное тело оказывает вода в той или иной местности. Вода производит совершенно особенное, сильное действие. А в окрестности кладби­ща вода очень легко пропитывается тем, что выделя­ется из трупов. Эту воду пьют, на этой воде приготов­ляют пищу. Следовательно, если где-то в деревне, где кладбище находится вблизи домов, вода оказывается испорченной, то тут никакие деревья не помогут! В этом случае природа помогает очень мало. Как след­ствие, люди очень легко становятся подвержены ча­хотке (туберкулезу), люди тогда чрезвычайно сильно страдают от этого.

Видите ли, это я могу уверенно констатировать. Там было одно место — оно было на удалении часа ходьбы с небольшим от того места, где я жил — это было маленькое селение. Почти все там жили вокруг кладбища. Люди там от природы были очень вялыми; они были просто ни на что не способны. У них были дряблые мускулы, дряблые нервы, все в них было расслаблено; они были бледными. Я спрашивал то­гда себя: почему это происходит? Видите ли, вот что было интересно: у нас в Нойдорфле люди, тоже жив­шие вокруг кладбища, были относительно здоровы. Это серьезный вопрос для того, кто изучает свойства местности, имеющие значение для людей. Там была деревня, где люди проживали вокруг кладбища и не предпринимали ничего иного, кроме посадок грецко­го ореха; его сажали там, и это было проявлением весь­ма здорового инстинкта. Однако в остальном —даже воду для приготовления пищи очень часто они брали из деревенского ручейка! Тут располагался ряд домов (изображается на рисунке, слева вверху), между ни­ми — деревенский ручеек; здесь был церковный дво­рик, тут была церковь; здесь жили мы, здесь — патер, здесь было здание школы затем здесь находился ряд домов, между ними — ручеек и повсюду были орехо­вые деревья. Люди просто брали воду из ручейка; в этот ручеек попадали, конечно, и останки, и бактерии, и бациллы от всего того, что просачивалось с кладби­ща. Так было всюду. Люди — именно те, кто проживал там — не отличались особой чистоплотностью: дома там были покрыты соломенными крышами, повсюду прямо перед входом лежали навозные кучи, рядом находились свинарники — прекрасный альянс сви­нарника и навозной кучи. К тому же стоки попадали в деревенский ручеек, подходя к которому можно было увязнуть в коричневой жиже. Так что, как видите, все это не было — как сегодня говорят — обустроено гигиенически! А люди, тем не менее, были здоровы. Во-первых, если люди здоровые, то даже трупы вначале не так плохи, как в тех местах, где люди от­равлены. Хотя это не имеет существенного значения. Был более существенный вопрос: почему получалось так, что тут эти люди были здоровы, а там (в другом месте — прим. перев. ) больны, вялы и нежизнеспо­собны? Это объясняется следующим. Вблизи этого селения находилось другое(3)
, совсем маленькое, зато это был курорт; там находился холодный углекислый источник, источник углекислой воды. Вся деревня получала питьевую воду из этого места. И питьевая вода из этого места, углекислая вода действовала в качестве компенсации по отношению к отравленной воде с кладбища. А другие люди, находящиеся дале­ко от этого углекислого источника, были этого лише­ны. Так что на приведенном примере можно исследо­вать, как углекислая вода, та, о которой я вам говорил однажды, особенно сильно воздействует на "Я" и на мышление, как она отражается на "Я" и на эфирном теле, как она в эфирном теле компенсирует разруши­тельные воздействия, оказываемые тем, что просочи­лось в деревенский ручеек с кладбища.

Естественно, если в городах остается кладбище, то в сущности — по крайней мере тогда, когда вода не доставляется издалека — улучшение кладбищен­ской атмосферы едва ли поможет. Итак, если в городе кладбище занимает центральное место и воду берут из колодцев, то тем самым естественно создаются условия, вредные для здоровья, поскольку тогда про­исходит отравление эфирного тела; эфирное тело таково, что не подчиняется влияниям, идущим из астрального тела и "Я".

Вы видите, что санитарно-гигиенические усло­вия с этой точки зрения представляют большой инте­рес. При этом, конечно, нельзя упускать из виду, что на таких людей, живущих вокруг кладбища — если это верующие люди, если они еще не превратились в атеистов, — вновь и вновь повторяющаяся картина похоронных обрядов действует согревающим обра­зом! И это опять-таки действует как компенсация. Это действует на "Я". Действует укрепляющим обра­зом. Если рассматривать это с точки зрения здоровья, то это тоже действует как компенсация.

Вот примерно то, что вы хотели узнать? Может быть, кому-то пришло на ум еще что-нибудь?

Ну, господа, тогда я хочу продолжить рассмотре­ние этого вопроса, но уже с совершенно иной сторо­ны. Видите ли, мы рассматривали многое: давайте же сегодня с той точки зрения, с помощью того позна­ния, которого мы достигли, рассмотрим следующее.

Если вы посмотрите на географическую карту, то вы можете заинтересоваться ею и сказать: вот здесь живет один народ, там живет другой народ. Нас ин­тересуют различные народы, живущие рядом друг с другом. Но вы можете сказать и так: я хочу посмот­реть однажды на географическую карту с точки зре­ния эволюции человечества. И тогда географическая карта действительно становится очень интересной.

Давайте рассмотрим кусочек географической кар­ты. Я хочу нарисовать это лишь приблизительно. Здесь, например, мы имеем, если мы переходим к Азии — я это вам уже рисовал, говоря о человеческих расах, — мы имеем Индию, Переднюю Индию(4); здесь нахо­дится Аравия; а здесь затем идет Малая Азия. Здесь Азия переходит в Европу; мы переходим в Европу, то есть к тем островам, которые относятся к Европе. Это Греция. Видите ли, сегодня небольшие народности живут повсюду. Затем здесь мы переходим к Африке. Здесь у нас находится река, это Нил; тут находится Египет, которым, как вы знаете, сегодня полностью владеют англичане; когда-то это была свободная стра­на. Видите, повсюду тут живут народности. В Индии живут индусы, сегодня они на подъеме. Долгое время они находились под владычеством англичан, оно ос­тается и сегодня, но, тем не менее, индусы поднима­ются, и те, кто в Англии обладают предвидением, ис­пытывают откровенный страх перед тем, что индусы смогут когда-нибудь стать независимыми. Сегодня су­ществует большое индийское движение; его пробудил в Индии, как его называют, Махатма Ганди(4a), который был посажен в тюрьму, но теперь снова освобожден по состоянию здоровья. Здесь, в Аравии, точно так же живут люди, в большей или меньшей степени находя­щиеся под господством англичан; это пока еще почти непроходимая местность, Аравия. Вы знаете, что при­чиной Первой мировой войны было главным образом намерение проложить дорогу через Турцию до сих пор, так, чтобы одна дорога направлялась в одну сто­рону, в Индию, а вторая — в другую сторону, в Ара­вию. Это собиралась сделать Германия; вследствие этого у других народов возникли сильная зависть и ревность, направленные против Германии, хотевшей построить через Турцию так называемую Багдадскую дорогу в Азию. Тут когда-то была Сирия.

Видите ли, с самых различных точек зрения бы­ло бы интересно сказать себе однажды: здесь с самых древнейших времен повсюду жили народы; они имели самый различный образ жизни. Достаточно назвать лишь пару вещей, и обнаружится, как отличалась жизнь этих людей. В Индии, например, имело место строгое разделение на касты, разделение, по сравне­нию с которым все то, что известно нам как классы, является лишь теневым отображением. В Индии чело­век рождался в касте. Высшей кастой были брахманы. Это были те, кто исполнял священнодействия, те, кому позволялось учиться. В древнейшие времена все дети брахманов ходили в школу. Это были те, кто умели пи­сать, это была высшая каста. Из этой касты набирали священников, но не раджей. Раджей брали из второй касты, из касты воинов. Но никогда и никто не мог из касты воинов возвыситься до касты брахманов. Они были строго отделены. Третьей кастой были крестья­не, сельские жители, и четвертой кастой были те, кто, в сущности, считались рабочими, работавшими физи­чески. Между этими кастами было строгое разделение. В Древней Индии переход человека из одной касты в другую выглядел бы так, как если бы лев должен был стать ягненком! Касты отличали друг от друга так же, как отличают друг от друга отдельные виды живот­ных. Вот почему у людей не было столкновений на этот счет. Для них перейти из третьей касты в первую было бы таким же безумием, как если бы лев захотел стать быком. Различие было очевидно, это было само собой разумеющимся у этих людей. Итак, это было в Индии.

Теперь перейдем к Египту: тут тоже были касты. («В Египте существует семь различных каст: жрецы, воины, коровьи пастухи, свинопасы, мелочные тор­говцы, толмачи и кормчие... Каста воинов делится на так называемых каласириев и гермотебиев». Геродот кн. 2, 164 — прим. перев. ) То, что я рассказывал вам сегодня, господа, вы должны отнести ко времени примерно за три тысячи или три с половиной тыся­чи лет до возникновения христианства. Мы, следова­тельно, должны вернуться на пять или шесть тысяч лет назад, если хотим заглянуть назад в то время, о котором я вам рассказываю. Итак, в Египте тоже бы­ли касты, но они были не так строго разграничены; там тот или иной человек уже мог перейти в ту или иную касту. Так что хотя они и не были так строго разграничены, касты в Египте еще были. Но с другой стороны, в Египте все государственное устройство ис­ходило от жреческого сословия. Жречество устанав­ливало порядок во всем. В Индии тоже было так, но там все определялось устройством каст, тогда как в Египте кастовая организация не была очень строгой. Однако твердо придерживались того, что все законы исходили от жреческого сословия.

Соответствующим образом существовали и другие народы, жившие в Сирии, в Малой Азии. Они имели свои отличительные признаки, они были различны.

Для того, чтобы вы увидели, что за роль играли в истории человечества те вещи, которые мы тут изу­чаем, я хотел бы рассказать вам об этих народностях кое-что другое. Давайте возьмем четыре народа: во-первых, индусов, затем египтян, а затем те народы, которые осели здесь. Евфрат и Тигр впадают тут в морской залив; здесь жил один народ, который позд­нее называли вавилонянами. Его мы рассмотрим треть­им по счету.

Вы знаете, что здесь действовал народ, позднее игравший большую роль в истории; это семиты, евреи, иудеи. Они сначала перешли в Египет, но затем ушли оттуда назад и жили затем здесь, в Палести­не — по размерам это относительно маленький на­род, но такой народ, который сыграл большую роль в истории. Итак, мы можем рассматривать их друг за другом: во-первых, индусов, во-вторых, египтян, в-третьих, вавилонян и, в-четвертых, евреев. Давайте рассмотрим сегодня эти четыре народа.

Видите ли, для индусов особенно характерным является то, что они разграничивали людей как от­дельные классы животных и делили людей на четыре касты. К этому вела своеобразная религия, бывшая у индусов в древности. Индусы не делали различия между духовным и телесным миром; в то время, когда индийское население первоначально складывалось, различий между духом и телом не было. В случае де­рева не проводили различия, как у других народов: вот тут находится физическое дерево, а тут, внутри живет дух — нет, этого индусы не различали. Дере­во было в то же время и духом, только духом более грубым, чем человек и животное. Животное для ин­дусов тоже не различалось как тело и душа, оно было душой так же, как человек. Не было различия между телом и душой. Если древний индус задавался вопро­сом о душе — а он знал, что человек вдыхает, вдыхает воздух, — то для него этот вдыхаемый воздух и был духом. Тогда он знал: воздух находится снаружи; это и есть дух, обнимающий всю Землю. Если же этот об­нимающий всю Землю дух начинал струиться, дуть, то тогда индус называл этого духа, двигавшегося, ве­явшего над всей Землей, Варуна. Но и то, что он имел в себе, тоже было Варуна. Если он бушевал вовне, это был Варуна; внутри — тоже Варуна. Сегодня можно услышать, как часто говорят: индусы поклонялись при­роде, так как они почитали ветер и грозу и так далее. Но можно было бы с таким же правом сказать, что индусы поклонялись духу, поскольку они все и везде рассматривали как дух. Понятия тела у индусов не было вообще. Поэтому у индусов каждая часть тела человека была в то же самое время духом: печень бы­ла духом, почки были духом, все было духом. Они не проводили различия между телом и духом. Именно в этом состоит тайна древней индийской мудрости, что они не делали различия между телом и духом. Пе­чень была духом печени, желудок — духом желудка.

Видите ли, если мы сегодня рассматриваем желу­док, то мы находим, что в желудке для обеспечения правильного пищеварения должно находиться не­что: мы называем это вещество пепсином. Если пеп­син отсутствует, то пищеварение идет неправильно, тогда нам приходится добавить немного соляной ки­слоты. Индус говорил — названием он еще не поль­зовался, а уже знал, что здесь находится дух, — так уж устроен желудок; индус говорил: это дух желудка. Сегодня можно приобрести желудочные капли под названием «Хоффман-гейст», «дух Хоффмана», или называемые как-либо иначе: но вы всегда обнаружи­ваете в случае обычной речи, что понятие духа напе­чатлено в словах.

Итак, индусы видели дух всюду. А потому у них не вызывал недовольства дух кастовости, они рас­сматривали это как нечто духовное так же, как и различия у животных рассматривались ими как духов­ные.

При углублении в индийское мировоззрение нель­зя не заинтересоваться тем, что индусы обладали весьма точными познаниями всех человеческих орга­нов. Индусы рассматривали эти органы именно как дух. Человек был составлен из чистых духов: духа лег­ких, духа желудка, духа почек и так далее, причем индусы смотрели лишь на физическое тело. В отно­шении индусов, можно сказать: в своих воззрениях индусы брали за основу физическое тело как дух.

1. Индусы: физическое тело духовно.

Это очень интересно, ведь тут нам открывается народ, который в первую очередь имел точное знание о физическом теле, физическом организме.

Теперь мы переходим к египтянам. У египтян си­туация была такова. У египтян на первом плане был Нил. Нил является, в сущности, кормильцем и отцом этой страны. Каждый год в июле Нил выходил из бе­регов, а в октябре возвращался назад. Древние египтя­не знали следующее: в Ниле находится вода; вода от­ступает в период холодного времени года: вода снова приходит, затопляя страну, и становится благодетель­ницей человека. Но если вода в октябре отступает, то остается очень плодородный ил, так что никаких удобрений не нужно! В этот ил можно посеять зерно­вые разных сортов и, когда они взойдут, убрать их до нового разлива Нила. Таким образом, Нил ежегодно подготавливал для них пашню. Так что египтяне глу­боко переживали эту благую деятельность воды. Они занимались вопросом о том, что представляет собою вода в природе. Видите ли, мы в настоящее время восхищаемся нашим инженерным искусством, создав­шим канализацию. Но египтяне за тысячи лет до нас очень хорошо решали канализационные проблемы! Ведь если Нил выходил из берегов и разливался, то он при подобных обстоятельствах оказывался и там, где это было нежелательно. И вот египтяне уже в древ­ности создали озеро Мэрис, целое озеро! Оно не бы­ло создано природой, оно было сделано искусственно для того, чтобы удерживать половодье в необходимых границах. Воды разлива собирались в этом озере Мэ­рис. Так искусственным образом египтяне подчиняли природу. Но как следствие этого их внимание было особенно направлено на воду. Отвечая на вопрос, за­данный господином Доллингером, я говорил вам: во­да оказывает необычайное влияние на эфирное тело человека. Руководствуясь инстинктом, которым егип­тяне еще обладали, они создали следующее учение: человек состоит не только из физического тела, но он имеет также эфирное тело. Это интересно, как види­те: здесь, позади, в Индии жили древнейшие народы; многие из этих древнейших народов, миновав Ара­вию, поселились в Египте. В Египте была особая фор­ма древнего культа, происходившая из Индии. Ведь переселившись в Египет, индусы ощутили благодея­ния воды. И тогда они говорили себе: вода действует не на физическое тело, которое мы изучали в Индии, но действует на более высокое тело человека. Вот так главным образом благодаря переживаниям, связан­ным с водой, египтяне — а также и индусы — откры­ли эфирное тело.

Благодаря тому, что египтяне открыли эфирное тело, сложилась вся их религия, ибо она является ре­лигией эфирного тела. Если взять наиболее важное из египетской религии, то это — следующая легенда. Египтяне везде рассказывали ее подобно тому, как в из­вестное время в Европе рассказывали о евангельских событиях. Египтяне рассказывали так: есть высокий бог; они называли этого высокого бога Осирисом. Этот высокий бог есть благодетель человечества. Он созда­тель всего, что приходит к человеку посредством вод­ного элемента. Но у него есть враг. Этот враг живет в знойном ветре, который дует из пустыни. Вот здесь бы­ла эта пустыня (изображается на рисунке). Так что у египтян было два божества: Осирис и Тифон, Осирис и его враг Тифон. Все то, что египтяне наблюдали в природе, они видели в то же время и в человеческой жизни. Но они в отличие от индусов брали за основу не физическое тело, а тело эфирное. Далее их легенда гласила: однажды Тифон убил Осириса и похитил его. Супруга Осириса, Исида, отыскала труп и разные его части похоронила в разных местах. По этому повсюду в качестве памятников были воздвигнуты архитектурные сооружения. С тех пор Осирис является владыкой умерших. Когда-то он был владыкой живых, но затем стал владыкой умерших. Египтяне уже думали на тему смерти. Вы ведь знаете — это я вам уже рассказывал, — через несколько дней после смерти эфирное тело чело­века уходит: тогда человек постепенно снова приходит в сознание. Это выражено в легенде таким образом, что Осирис уходит, но Исида снова возвращает его. Чело­век снова получает свое сознание после смерти.

Так что можно сказать: египтяне пришли к тому, что человек имеет эфирное тело. Это очень интересно! Индусы еще признавали в качестве духовного начала физическое тело. Египтяне же в качестве духовного начала рассматривали эфирное тело.

2. Египтяне: эфирное тело духовно. Осирис, Ти­фон и Исида.

И все то, во что верили египтяне, все то, над чем они работали, было, в сущности, эфирным телом. Это целиком определяло их воззрения.

Видите ли, господа, вам приходилось наблюдать у египтян еще одно: это мумии. Недавно я указал вам на это(5), я сказал: когда средневековые медики говори­ли о мумиях, они имели в виду нечто духовное; я объ­яснял это вам. Однако если сегодня заходит разговор о мумиях, то имеют в виду только египетские мумии. Трупы бальзамировались, причем бальзамировали умело, и сохраняли. Почему же это было? Египтяне знали только об эфирном теле и сохраняли физиче­ские тела для того, чтобы если человек когда-нибудь будет жить снова, то он снова смог бы найти свое физи­ческое тело. (Верования такого рода существовали в глубокой древности и сохраняются даже поныне. Мэн­ли П. Холл сообщает: «Распространенное убеждение в том, что египтяне мумифицировали своих мертвых для того, чтобы сохранить их форму до воскрешения, неприемлемо в свете современного знания об их философии смерти». Далее он же пишет: «Ранние христиа­не, следуя Священному Писанию, сохраняли тела мертвых в соленой воде, чтобы в день воскресения мертвые могли восстать в хорошо сохранившемся те­ле. Веря в то, что вскрытие, необходимое для извлече­ния внутренностей и дальнейшего бальзамирования, препятствует возвращению духа в тело, христиане хо­ронили мертвых без использования тщательно разра­ботанной процедуры мумификации, принятой егип­тянами». По той же причине современные христиане избегают кремации и патологоанатомического вскры­тия тела. Кроме того, там же: «Сервий, комментируя «Энеиду» Вергилия, делает следующее наблюдение: «Мудрые египтяне заботились о бальзамировании сво­их тел, клали их в катакомбы, чтобы душа еще долго могла быть в контакте с телом и не скоро отчуждалась от него... » Рудольф Штайнер сообщает в ПСС том 216, что главной причиной мумифицирования было под­держание общения с демоническими лунными суще­ствами, подселявшимися в мумии и сообщавшими жрецам через двойника КА и душу БАЙ умершего сведения из духовного мира — прим. перев). Если бы они знали об астральном теле и о "Я", то они не стали бы верить, что физическое тело надо сохранять (см. при­мечание 6а). Они знали только об эфирном теле, кото­рое и вправду очень духовно. Если бы им было известно о "Я" и об астральном теле, то они говорили бы так: они сами построят для себя физическое тело. Но им было известно лишь это тонкое эфирное тело; поэтому-то они и верили, что необходимо сохранять физическое тело, чтобы человек нашел его, вернувшись снова (см. примечание 6а). Итак, существование эфирного тела было открыто египтянами.

Теперь мы переходим к третьему, к вавилонянам. Они были широко и разносторонне образованы, у них было хорошо проработано мышление, так что много мыслей, принадлежащих вавилонянам, сохраняется до сих пор. Но особенно хорошо было разработано у них учение о звездах. Они строили высокие астро­номические башни, с которых наблюдали за звезда­ми. Они уже тогда заметили, что человек зависит не только от того, что находится на Земле, но зависит и от того, что происходит со звездами. Они особенно хорошо исследовали воздействие звезд на человека и в первую очередь подвергали наблюдениям чередо­вание времен года. Благодаря звездам год оказывал большое влияние на человека. Итак, вавилоняне от­влекались от своей жизни на Земле и создавали уче­ние о звездах: знания о воздействии звезд на человека они сделали специальной наукой. Вот почему в основу системы счисления они положили числа шестьдесят, двенадцать и так далее.

Они, например, подсчитывали деньги, используя числа шестьдесят и двенадцать. Только позднее появи­лась десятеричная система счисления, счет на десятки. Но даже сегодня в случае с английским шиллингом вы обнаруживаете эту вавилонскую систему счисления по дюжинам(6)
. Итак, именно в Вавилоне эта система счисления была сведена с неба на Землю. На что же у человека оказывал особое воздействие мир звезд? На астральное тело, господа. Астральное тело целиком и полностью подчинено влиянию звездного мира. Но поскольку в настоящее время астрономия ничего не же­лает знать об астральном теле, она не предпринимает усилий по наблюдению влияния звезд на человека. То, что вычисляет нынешняя астрономия, действительно не оказывает особо сильного влияния на человека. Но наука о звездах у вавилонян была весьма тонкой. И бла­годаря ей они открыли астральное тело человека. Это нечто удивительное. Мы можем сказать: вавилоняне открыли астральное тело духовным образом.

3. Вавилоняне: Астральное тело духовно. Поэтому астральное тело получило такое название. Вавилоняне первыми открыли его. А поскольку открыли его благодаря звездам, благодаря астраль­ному — астрологии, астрономии, науке о звездах, уче­нию о звездах — то его и назвали астральным телом (то есть звездным — прим. перев. ). Итак, вы видите, что следующие друг за другом народы открывали, ис­ходя из духа, одно за другим: индусы — физическое тело, египтяне — эфирное тело, а вавилоняне — аст­ральное тело.

Если исследовать, что лежит в основе вавилон­ской мифологии, окажется, что это звезды. Только не позволяйте современной науке с ее книгами вводить себя в заблуждение. Тут один ученый говорит: перво­начально все религии произошли из звездного культа. Поэтому, мол, мы должны рассматривать астральный, звездный культ как первоисточник всех религий. Дру­гой же говорит так: нет, все религии возникли из по­клонения природе; поклонялись ветру, грозе. Третий скажет: все религии происходят от стихий, от воды и ее влияний. Да, господа, но на чем основано разно­гласие? Кто скажет вам, что религия происходит от звездного культа, не изучал ничего другого, кроме вавилонской эпохи. Он полагает, что если так было у вавилонян, то и везде так было. Тот, кто говорит вам, что религия основана на поклонении стихиям, не изу­чал ничего, кроме Египта. Он смотрит на все с точки зрения египтологии. И он говорит: все религии воз­никли как поклонение ветру и грозе. Разногласие воз­никает оттого, что эти люди ограничены, они изучают лишь отдельные предметы. Религии же имеют самые различные источники.

Кроме того, говорил я вам, есть еще один неболь­шой народ в Палестине евреи, иудеи. Видите ли, они жили среди других народов, но были не совсем доволь­ны этими народами. Вы можете прочесть в Библии, в Ветхом Завете, как евреи все время были недовольны и как складывались у них отношения с совершенно невоспринимаемым духовным Существом. Ведь физическое тело вполне воспринимаемо, видимо. Эфирное тело проявляется в разливах, в водных воздействи­ях Нила, оно тоже налицо. Астральное тело вавило­нян, хотя и невоспринимаемо на Земле, но, изучая звезды, обнаруживают астральное тело. Евреи же не желали иметь дело со всем перечисленным, а лишь с невоспринимаемым, с невидимым Богом. Кто же этот невидимый Бог? Он тот, кто действует на человече­ское "Я". Итак:

4. Евреи: "Я" духовно (Яхве).

Евреи приходили к "Я" как к духовному началу и называли его «Яхве».

Вот ведь какая история! Вы можете прочесть сколько угодно книг по истории, однако вы не пойме­те, как развивались древние народы. Вам расскажут обо всем на свете, о всевозможных войнах, о царях; все это вызывает в голове человека калейдоскопиче­ский хаос; но непонятно, в чем же дело. Вам в лучшем случае расскажут о религиях; но никто не знает, отку­да же они произошли. Но теперь вы знаете: человек состоит из физического тела, эфирного тела, астраль­ного тела и "Я", и все они последовательно, друг за дру­гом, сперва были открыты людьми, а затем легли в ос­нову их мировоззрений. Вы получаете такую картину: индусы открыли физическое тело, египтяне — эфир­ное тело, вавилоняне — астральное тело, евреи от­крыли "Я". Мало-помалу обнаруживалось, что человек имеет эти различные тела. Это знание не свалилось с неба, это было открыто людьми в соответствии с ус­ловиями их жизни.

1. Индусы:

2. Египтяне:

3. Вавилоняне:

4. Евреи:

физическое тело духовно эфирное тело духовно Осирис, Тифон, Исида астральное тело духовно «Я» духовно Яхве

Индусы, среди которых было много народов, так что в расовом отношении они отличались друг от дру­га, пришли к физическому телу. Египтяне, которым приходилось много дела иметь с водой, пришли к эфиру и, благодаря этому, к эфирному человеку. Ва­вилоняне пришли к учению о звездах, причем все то, что привело их к астральному телу, они заимствовали у других народов, а именно у тех, где жрецы научи­лись строить высокие башни. И евреи, которые всегда странствовали — это вы можете проследить по исто­рии Авраама, Моисея и других, — вообще отказыва­лись от почитания чего-либо видимого как вверху, так и внизу; они пришли к невидимому «Яхве», который является Творцом и Ваятелем человеческого "Я".

Таким образом, все в целом обретает для вас смысл! Вы видите, как мало-помалу человек открывал само­го себя. Затем это пойдет и дальше. Это мы тоже еще рассмотрим. Итак, господа — сегодня суббота, в бли­жайшую среду мы увидимся снова.

ВТОРАЯ ЛЕКЦИЯ

Дорнах. 5 марта 1924 г.

Ну, господа, не пришло ли кому-то из вас что-ни­будь на ум?

Вопрос: О назначении кануна поста, масленицы. Нельзя ли было бы услышать от доктора Штайнера что-нибудь на эту тему? Откуда происходит празд­ник масленицы, что он означает?

Доктор Штайнер: итак, вы имеете в виду масленицу, масленичный карнавал. Какова его цель? Видите ли, праздник карнавала не понять, спрашивая о том, какую цель он имеет. По крайней мере, форма его проведения говорит о том, что, в конце концов, люди с годами могли бы вполне обходиться без этого праздника. Можно было бы сказать, что, в сущности, по нынешним воззрениям этот праздник не имеет никакого смысла. Он не имеет больше своего первоначального значения. С карнава­лом и подобными ему вещами дело обстоит так же, как с орденами, пышными одеяниями и так далее. В про­шлом они имели определенный положительный смысл, но постепенно этот смысл утрачивался. Ведь, не правда ли, другие праздники тоже мало-помалу исчезают: так что постепенно они потеряют свое значение, если они не будут обновлены в своем первоначальном смысле. В отношении карнавала не предпринимается каких-либо усилий для восстановления его прежнего значения. А ведь карнавал мог бы еще глубже проникнуть в соци­альную жизнь, если бы он снова получил свой первона­чальный смысл, который он имел, например, в Древнем

Если мы вернемся к Древнему Риму, то обнару­жим следующее. В то время между людьми сущест­вовало, если можно так выразиться, такое же разде­ление, как и теперь, в настоящее время: одни были государственными чиновниками, другие — воинами, третьи — рабочими и так далее, причем разделение это, по крайней мере в социальном смысле, было то­гда еще более жестким, чем сейчас. Ведь тех, кто был рабом, могли даже продать, человек был объектом купли-продажи. Можно сказать так: различия между людьми в Древнем Риме были гораздо значительнее. Однако это сознание социального неравенства долж­но было исчезать хотя бы на несколько дней в году. Ведь, не правда ли, сегодня говорят о демократии и полагают, что все люди, хотя бы чисто теоретически, равны между собой. Римляне ни в коем случае так не считали; напротив, у них считался настоящим челове­ком только тот, кто по рождению принадлежал к вы­сшему сословию. Вы знаете, что вплоть до нашего вре­мени некоторые люди руководствовались поговоркой «Человек начинается только с барона» — то есть тот, кто был ниже барона, и человеком-то не считался.

Такие традиции были, конечно, очень сильны в Древнем Риме. Хотя дворянства в то время еще не су­ществовало в той форме, как это было позднее, ведь дворянство — это чисто средневековое установление, свойственное так называемой эпохе феодализма, тем не менее, в Древнем Риме сословные различия были очень велики. Но хотя бы на пару дней в году люди должны были почувствовать равенство, господство де­мократии. Конечно, это не могло происходить так, что­бы люди выступали в своих обычных обличиях, иначе они узнавали бы друг друга; поэтому они должны были носить маски. Тогда они становились тем, чем была мас­ка. При этом какой-то человек становился королем кар­навала. Он мог в эти дни делать все что хотел. Он мог отдавать приказы, хотя в иное время ему приходилось лишь исполнять чужие приказы. И весь Рим на пару дней становился тогда безумным, сдвинувшимся; лю­ди могли вести себя даже со своим начальством совсем иначе, они не должны были оказывать им уважение — итак, на несколько дней люди становились равными! Эта традиция, конечно, приводила к тому, что в эти дни люди не печалились и не плакали, они радовались тому, что хоть пару дней им можно так прожить. И эта радость превращалась в карнавальное веселье: люди выделывали всякие дурацкие шутки, освободившись на пару дней. Вот так возникали все эти карнаваль­ные удовольствия, карнавальная распущенность.

Вследствие того, что эта традиция очень нравилась людям, она сохранялась. Но хотя она и сохранялась, об ее первоначальном значении уже не знали. Остался только карнавал — время, когда можно было выделы­вать дурацкие шутки, так как тогда позволялось делать такие дурацкие шутки. Но затем церковные власти ре­шили, что необходимо вслед за праздником отмечать пепельную среду, чтобы человек чувствовал свою вину, чтобы не смели делать все, что захочется, и так далее. Тогда христианство развило одну традицию, один обы­чай — характерный, по крайней мере, для прошлого времени; человек должен был испытывать лишения, это проявилось в установлении поста. Было, конечно, целесообразным сочетать время карнавала и время поста (в православной традиции масляная неделя, мас­леница, и Великий пост — прим. перев), поскольку во время карнавала люди меньше всего сдерживали себя, они немедленно делали все, что им нравилось. А после этого становилось гораздо хуже, нельзя было есть то, что ели перед этим. Затем становилось так, как если бы предшествующего времени и не было. Так сочета­лись между собой эти праздники.

Причем в Риме дело обстояло так, что в более отда­ленном прошлом карнавал начинался примерно в то

нут на более позднее время года. Именно благодаря этому мы сохранили нынешний карнавал. Даты карна­вала отсчитываются, как я полагаю, во всех местностях от Пасхи, только в Базеле он празднуется неделей поз­же, насколько мне известно. Впрочем, это приводит, как я слышал, лишь к тому, что его празднуют дважды!

Вот то, что следовало сказать по этому вопросу. То же самое можно было бы сказать и о многих других свойственных человечеству вещах: первоначально они имели смысл, но затем, позднее, этот смысл был уте­рян. И вот спрашивают: почему это все происходит?

Может быть, кто-либо хочет сегодня спросить о чем-то еще?

Вопрос: Я хотел бы спросить господина доктора, нельзя ли было бы продолжить историческую тему, как в прошлый раз?

Вопрос: Мне хотелось бы спросить у господина док­тора, возможно ли такое, что люди наносят друг другу вред или причиняют боль, стало быть, могут воздейст­вовать друг на друга (минуя прямой контакт — прим. перев. )? Госпожа — назовем ее А. — имела трехлетнего ребенка, который всегда видел, как через двери и че­рез окна входят какие-то существа. Ребенок часто бес­покоился ночью, особенно если женщина, стиравшая нательное белье, заимствовала вещи из дома — ребе­нок всегда беспокоился. В конце концов, это прекрати­лось, затем, позднее, женщина умерла. Мне хотелось бы спросить господина доктора, возможно ли нечто подобное? (Вопрос или задан сбивчиво, или записан не полностью — прим. перев. )

Доктор Штайнер: Эти вещи относятся, конечно, к той области, где из-за легковерия людей могут особен­но сильную роль играть всевозможные суеверия. Хотя тут есть и фактическая сторона. Вы должны только уяс­нить себе, что в мире существуют закономерности, связи, которые нельзя проследить исключительно физиче­ски. Я хочу начать с очень простых закономерностей.

Давайте возьмем такую вещь, как сбор винограда. Вы собираете виноград, отжимаете его, приготавливае­те вино, заливаете в бочки, складируете в подвале. И вот вы замечаете, что вино играет, становится беспокойным ко времени выделки вина из следующего урожая — ко­гда снова подходит время выделывать вино. Оно ведь никак физически не сообщается, а тем не менее, связь налицо. Это простой факт, который показывает вам, что и в самой природе есть связи, которые нельзя просле­дить глазами, если не прибегать к чему-то еще.

Сегодня, как вам известно, есть примеры, выходя­щие за пределы повседневной очевидности. Подумайте хотя бы о том, что даже в области неживой природы в настоящее время существуют устройства, которые не только в утонченном, но и в бытовом смысле нахо­дятся за пределами очевидного. Подумайте хотя бы о радиопередачах! На чем основана радиопередача? Она основана на том, что где-то находится электрогенератор, радиопередатчик; к нему не присоединяют проводов, он располагается отдельно, сам по себе. Где-то в другом месте находится другой аппарат, не связанный с пер­вым, внутри него находятся тонкие пластины, которые могут двигаться (вероятно, имеется в виду воздушный конденсатор — прим. перев. ). Такой аппарат называют когерером. Вы, как кажется, не имеете никакой физи­ческой связи, но если здесь (в первом аппарате — прим. перев. ) возбуждается электричество, то там (в другом аппарате —прим. перев. ) принимается сигнал. Если вы установите связь с первым аппаратом, то сможете полу­чать оттуда депеши так же, как с помощью проволоки получаете электричество. Несомненно, это основано на свойстве электричества распространяться, но увидеть этого нельзя; распространение электричества осущест­вляется тут помимо грубо-физических связей. Так что здесь вы даже в области неживой природы имеете дела с такой связью, о которой можно сказать, что она лежит за пределами очевидного, хотя бы до известной степени.

Вещи такого рода могут распространяться шире. Возьмем пару близнецов. У пары близнецов отсутствуют какие бы то ни было физические связи, если они уже дос­тигли определенного, более позднего возраста. Один мо­жет находиться в одном месте, второй — в другом. И все же именно у близнецов можно наблюдать, что если один из них, например, в определенное время заболевает, то и другой, находящийся очень далеко, тоже болеет! Или один в какое-то время чем-то сильно опечален, у дру­гого появляется то же самое. Все эти вещи показывают вам, что в мире есть воздействие такого рода, когда нель­зя говорить о каком-либо физическом воздействии.

Если же обратиться к миру животных, то и там мы очень скоро заметим, что у животных есть такие восприятия, которых нет у человека. Возьмем при­мер, когда в какой-то местности происходит земле­трясение или извержение вулкана, столь вредное для людей. Люди спокойно остаются на месте, тогда как животные еще за день до событий стремятся убежать прочь оттуда, стремятся оставить эту местность! На этом примере вы тоже можете видеть, что у животных могут быть ощущения, не укладывающиеся в рамки физического. Если бы они происходили на физическом уровне, то и люди были бы в состоянии хоть что-то воспринимать в такой ситуации.

Из всего этого вы видите, что в мире имеются связи, реализующиеся помимо физического. Если мы относим­ся к таким тонким связям с пониманием, то мы прихо­дим к тому, что иногда люди чувствуют нечто такое, чего они ни в коем случае не могли бы воспринять на физи­ческом уровне. Я хочу привести один пример. Человек находится в каком-то месте —такие вещи происходят на удалении в сотни и тысячи километров от случив­шегося — вдруг он вздрагивает, перед ним внезапно появляется образ, подобно сновидению, он вскрикивает и произносит: мой друг! Но друг тут же исчезает. Он мо­жет переживать это в Европе, а друг может находиться в Америке. Мой друг! С ним что-то произошло. Выясняет­ся, что тот умер. Следовательно, такие вещи существу­ют. Опять-таки можно констатировать, что такие вещи могут реализовываться без физической коммуникации.

Надо, однако, заметить: это благо для нашего чело­вечества, что такие вещи не распространяются повсе­местно. Вы только представьте себе, что ваша голова была бы приспособлена к тому, чтобы воспринимать все то, что говорит или думает о вас плохого тот или иной человек — это была бы скверная история! Вы ведь знаете, не так ли, что если мы имеем дело с теле­графным аппаратом, то надо сперва наладить оборудо­вание, подключить провода и тогда уж вести передачу. Точно так же и в случае беспроволочной телеграфии, радиопередачи, надо сперва навести порядок здесь, удалить эту вещь нельзя (показывается на рисунке), и тогда будет происходить передача (вероятно, имеется в виду настройка приемника на волну передатчика с помощью воздушного конденсатора — прим. перев). В самом распространенном случае у полностью здоровых людей дело обстоит так, что человек не подключается ко всем проходящим здесь токам; но в особых, специ­фических случаях может происходить так, что чело­век подключается к тому или иному (потоку).

Возьмем, например, вот что; по понятным при­чинам я не могу достаточно хорошо исследовать ваш случай, поскольку, по всей вероятности, вы и сами не знаете, правдоподобен ли он. Но я хочу исследовать похожий случай, тогда и ваш случай станет для вас понятнее. Мне всегда хочется говорить только об аб­солютно достоверных вещах, так как в ином случае можно легко опуститься до обыкновенной болтовни. Вы, по всей вероятности, не сами пережили этот слу­чай, но прочли или услышали рассказы о нем? Итак, я хотел бы исследовать только то, что совершенно достоверно. Допустим следующее: одна женщина, на­зовем ее фрау А., во время беременности поссорилась с другой женщиной, фрау В., которая жила по соседст­ву. Ведь бывает так, что люди ссорятся друг с другом, не так ли? Могло случиться, что эта фрау В., живущая по соседству, так сильно проклинала другую, фрау А., что эта последняя вследствие ругани и ярости фрау В. была очень сильно напугана. Из-за этого родившийся потом ребенок мог попасть в определенную зависи­мость от этой фрау В., причем и сама фрау В. стала зависимой от ребенка. Могло произойти так, что из-за этого ребенок стал особенно чувствителен по отно­шению ко всему, что ему давали как нательное белье или нечто подобное, если вещи стирала фрау В. Но с другой стороны, и для самой этой фрау В. могло ока­заться важным получать это нательное белье. Ей оно было нужно потому, что она испытывала все же неко­торое раскаяние в том, что она причинила фрау А., и для успокоения ей нужны были какие-нибудь вещи из этого дома (из дома фрау А. — прим. перев. ). В тот момент, когда фрау В. возвращала эти вещи, ей очень хотелось любым путем получить что-то из них снова. Люди, страстно желающие что-то получить, и не бу­дучи вороватыми от природы, могут «заимствовать» разные вещи. Склонность к воровству проявляется у них только по отношению к этим вещам; в ином случае они бы не стали красть, но они изыскивают любой способ, чтобы только получить именно эти ве­щи. Могло произойти даже так, что вследствие духов­но-душевного влияния на здоровье человека фрау В., когда вещи у нее забрали, испытала своего рода внут­реннее потрясение, истощение, истощающее ее лихора­дочное состояние и умерла. Или, может быть, умерла она, скажем, от сердечного или нервного приступа. Это вполне возможно.

Следовательно, можно сказать так: такие вещи про­исходят в мире, такие вещи объяснимы, так как при определенных условиях они могут иметь место вследст­вие влияния одного человека на другого, влияния, реа­лизуемого без каких бы то ни было физических связей. Однако при этом всегда надо исследовать предпосыл­ки. В описанном вами случае предпосылки могли быть совсем иными. Тем не менее, если, например, во время беременности произошла ссора между обеими женщи­нами, это могло бы послужить причиной того, что позд­нее состоялось взаимное подключение, установление коммуникации между второй женщиной и ребенком.

Господа, было высказано пожелание, чтобы я даль­ше говорил о рассказанном мною недавно. Я показал вам, как в совсем иных условиях жили люди в Древней Индии в эпоху, отстоящую от нашего времени пример­но от четырех до пяти тысяч лет. Именно благодаря особенностям индийской природы, благодаря форме совместного быта народов древние индусы формиро­вали свои воззрения на человеческое физическое тело.

Египтяне же, чья страна целиком и полностью находилась под влиянием Нила, которые были обя­заны Нилу всем, что у них было и вследствие этого внимание человека обращалось к эфиру, формирова­ли свое воззрение об эфирном теле человека.

Жившие в Ассирии, а также вавилоняне — благода­ря тому, что они в определенное время года с легкостью могли наблюдать звезды, чему способствовали чистота воздуха и проживание их на возвышенностях, — стави­ли в центр своих воззрений астральное тело.

А иудеи, евреи, которые в начальном периоде сво­ей истории были вынуждены странствовать, нигде не могли осесть и только позднее стали оседлыми, мыслили и ощущали в большей степени внутреннее в человеческой природе, они сформировали воззре­ния о "Я" человека.

Так постепенно складывались воззрения о фи­зическом теле, эфирном теле, астральном теле и "Я". Видите ли, слово Яхве означало не что иное, как "Я" есмь. Вот каким было значение слова. (В соответст­вие с Ветхим Заветом эти слова говорит Моисею Бог в ответ на просьбу Моисея дать ему знак, чтобы его слушался народ. Таким образом Моисей — один из первых, имеющих "Я" —прим. перев. ) Таким образом, почитание Яхве как высшего Бога, исповедание выс­шего Бога ясно указывает на человеческое "Я".

Исследуя это историческое развитие, мы нахо­дим, что все эти народы в своих мыслях и чувствах выражали то, что они переживали. Индусы пережи­вали плодородную, богатую природу, все там находи­лось в непрерывном цветении и росте, природа была богатой, пышной. Индус особенным образом воспри­нимал богатство физического мира и в соответствии с этим особенно разрабатывал в своем мировоззрении представление о физическом теле. В свою очередь, египтянин, наблюдая Нил и замечая, что только этот Нил помогает ему, создавал, соответственно, учение об эфире и так далее. Но и тот, и другой создавали все это в соответствии со своими переживаниями.

Им противостоял другой народ. Мы можем сказать так (изображается на рисунке): здесь Древняя Индия, здесь — Аравия, здесь, следовательно, Египет, здесь протекает Нил. Теперь это переходит сюда, и здесь, напро­тив Африки находится страна, примкнувшая затем к Европе. Здесь находится Ассирия, как я говорил вам в последний раз, здесь — Египет, здесь Индия. Здесь располагается Палестина, где осели евреи; а здесь у нас находится Греция. В Греции оседали народы, мигриро­вавшие из различных областей Азии и Европы, здесь они смешивались друг с другом. Народы, переселив­шиеся сюда, находили здесь и коренное население. Так на этом полуострове Европы постепенно складывался греческий народ. Этот греческий народ был, в сущно­сти, первым, у кого, можно сказать, впервые открылись глаза на внешний мир; переживания у этого народа воз­никали не только изнутри. Индусы переживали природу внутренне, изнутри; египтяне переживали воздейст­вие эфира; ассирийцы переживали астральное тело с помощью звезд; иудеи, евреи переживали свое "Я". Гре­ки же впервые, как я сказал, направили свой взгляд на внешнее и стали рассматривать мир. Другие (народы), в сущности, еще не рассматривали мир. Так что мож­но сказать: природоведение не было особенно развито ни у индусов с египтянами, ни у вавилонян с евреями; они знали о природе немного, поскольку их глаза еще не были открыты и направлены на наблюдение. При­родоведение возникло только у греков, поскольку имен­но у греков раскрылись глаза на внешний мир, они стали наблюдать внешнее. Итак, только в Греции че­ловек впервые обратил внимание на внешний мир.

Видите ли, индусы очень хорошо знали следую­щее: этот физический мир является частью мира в целом; при рождении я выхожу из духовного (мира); после смерти я снова вхожу туда. Египтяне даже вери­ли(6
a
)
, что необходимо сохранять мумии для того, чтобы человек мог снова вернуться назад (Р. Штайнер пишет, что египтяне считали так, ибо не знали об астральном теле и "Я". В данном контексте речь идет о раннем Египте IV тысячелетия до Р. Х. Хотя мнение о том, что мумия была нужна для последующей жизни и оспари­вается, доля истины в нем есть; Р. Штайнер сообщает: «В силу известного закона, относящегося к тем душам, трупы которых были мумифицированы, именно эти души сравнительно в скором времени призываются опять к воплощению на Земле», ПСС том 238 —прим. перев), при этом они особенным образом взирали на духовное (духовный мир). Вавилоняне видели волю духов в звездном небе, которое они наблюдали, то есть в астральном. Итак, все они верили в духов. А о евре­ях, иудеях, вы знаете, что, по их воззрениям, Яхве сно­ва возвратит их в те древние времена, когда жили пра­отцы. Следовательно, и они, в сущности, тоже взирали на то, что связывает человека с духовным миром.

У греков это стало другим. Греки были, по сущест­ву, первыми, кто начал с любовью обживать внешний мир. Прежние народы не очень-то полагались на этот внешний мир. Греки же полагались именно на внеш­ний мир; известно одно греческое изречение, оно гла­сит: лучше быть нищим в верхнем мире — то есть, как считали в Греции, на земле, — чем царем в царстве те­ней(7)
, то есть в царстве умерших. Следовательно, греки прежде всего с любовью обживали мир и благодаря этому впервые создали природоведение.

У других народов было, в частности, развито воз­зрение на человека, учение о человеке. У индусов уже в самые древние времена существовало некоторое учение о человеке. Но они создавали это учение о человеке совсем иначе, нежели сейчас; они не отправляли мерт­вых людей в патологоанатомический зал и не расчленя­ли их там! Если бы индусам приходилось это делать, они никогда не создали бы своего учения о человеке. Они, однако, умели вживаться в отдельные части че­ловека — в то время это еще было возможно — умели ощущать, как ведут себя печень, легкие. Они узнава­ли об этом благодаря внутреннему познанию. Именно это приводило индусов к их величайшей мудрости, по­скольку они благодаря внутренним ощущениям и чув­ствам узнавали, как действует печень и тому подобное. Сегодня человек знает только то, какой вкус у него во рту имеет кусочек мяса. Индус знал, как ведет себя этот кусочек мяса в кишечнике, что делают печень и желч­ный пузырь, он знал это благодаря внутреннему пере­живанию подобно тому, как в настоящее время человек ощущает во рту тот кусок мяса, который он ест.

Египтяне же разработали геометрию, поскольку она была им нужна. Им приходилось каждый раз зано­во устанавливать, где расположены пахотные поля; ведь каждый год Нил затоплял все. Однако создание геометрии происходило благодаря деятельности го­ловы, складывалось в голове.

Вавилоняне создали астрологию, учение о звез­дах — опять-таки нечто, не связанное с земным. У них и не было сильного интереса к земному, а то, что иудеи (евреи) тоже не имели особо сильного интереса к зем­ному, обнаруживается из того, какой интерес проявлял еврей к находящемуся вокруг него чувственно воспри­нимаемому миру. Еврей умел хорошо мыслить, но он не проявлял исключительного интереса к тому, что окружало его в чувственно воспринимаемом мире.

Именно греки были тем народом, который прояв­лял преимущественный интерес к тому, что находи­лось вокруг него в чувственно воспринимаемом мире. Производя исследования, обнаруживают, что греки видели весь мир иначе, нежели мы в настоящее вре­мя; это интересно. Впечатление от синего цвета было у греков иным, нежели у нас, небо они видели гораз­до более темным, почти черным с легким зеленова­тым оттенком. Особенно сильно воспринимали они красный цвет. Мы, с нашим поблекшим восприятием красного цвета даже не можем больше представить себе, какое сильное впечатление производил на гре­ков красный цвет! Именно потому, что человечество мало-помалу развило себе ощущение синего цвета, оно отчасти утратило остроту чувственных впечатле­ний. Итак, греки прежде всего с любовью относились к тому, что находилось вокруг них. Благодаря этому греки совершенно особым образом выработали то, что сегодня называют мифологией. Греки почитали це­лый мир богов: Зевс, Аполлон, Афина Паллада, Арес, Афродита; повсюду они видели богов. Они почитали целый божественный мир, поскольку для них вся лю­бимая ими внешняя природа еще повсюду являлась одушевленной и одухотворенной. Не такой мертвой, как для нас, но всюду оживленной и одухотворенной представала она перед греками. Итак, они почитали божеств, находящихся в самой природе, которую они так любили.

Однако в течение греческой эпохи все люди, при­надлежавшие к этой греческой цивилизации, к этой культуре эллинизма, зависящие от греческой духовной жизни, забывали о том, что же в качестве духовного начала переживали индусы, египтяне и вавилоняне. Знали бы вы, господа, какое огромное влияние на все развитие человечества оказала Греция. Оно действу­ет вплоть до настоящего времени! Тот, кто в состоянии сегодня отдать своего сына в гимназию, тот дает ему воз­можность и сегодня изучать греческий язык. Но рань­ше этот язык был распространен значительно шире. Раньше человек считался, так сказать, ослом, если он не понимал по-гречески или, по крайней мере, не мог читать греческих писателей, поэтов. Греция оказала не­обычайно сильное влияние на мир именно потому, что с самого начала интересовалась этим внешним миром. В то время как в Греции развивали этот интерес к внешнему миру, здесь, в Азии выступило как самое значительное то, что развивалось в результате Мисте­рии Голгофы; Греция к тому времени была завоевана и все это находилось под владычеством Рима. Но что означало это римское господство? Оно было целиком проникнуто греческим духом. Все образованные рим­ляне учили греческий язык, всякий образованный человек в Риме знал и греческий. Эллинизм повсюду оказывал огромное влияние. И вот в то время, ко­гда эллинизм так распространился, в Азии, в одной малоизвестной римской провинции — это была Па­лестина; евреи были завоеваны, и Палестина стала римской провинцией — появился один человек, Ии­сус из Назарета, Который говорил нечто совсем иное, нежели то, что говорили до того времени люди. Вы можете представить себе, что поскольку Он говорил нечто особенное, Его не сразу понимали другие. По­этому в первое время понимали Его лишь немногие. Так что же, в сущности, говорил этот человек Иисус, в Палестине? Иисус как личность говорил в той форме, в какой Он мог тогда выразить себя: сегодня повсюду верят — имеется в виду тогдашнее «сегодня», — что человек есть земное существо. Но это не так. Он яв­ляется существом, которое происходит из духовного мира и которое, когда он умирает, снова возвращает­ся в духовный мир. В настоящее время, когда хри­стианство действует уже почти на протяжении двух тысячелетий, может показаться странным, что нечто подобное говорилось в то время. Но тогда ничего странного в этом не было. Азиатские и африканские представления о духе были в Греции мало известны, мало распространены. Здесь человек был в большей степени обращен к миру. Поэтому то о чем учил Иисус из Назарета, было необычайно значительным, особенно по сравнению с распространенным в мире эллиниз­мом, что имело место и в Риме.

Однако только этим Он не сделал бы еще ничего иного, кроме восстановления представлений, имевших­ся уже у древних народов, индусов, египтян и тому подобных. Это было бы всего лишь возобновлением того, о чем я вам только что рассказывал, это было бы всего лишь повторением того, что уже было здесь. Но Иисус из Назарета не только снова возжег то, что уже было здесь; Он говорил также и следующее. Он гово­рил: если бы Я сегодня прислушивался лишь к тому, что могли бы Мне сказать люди, Мне не удалось бы соз­дать учение о Духе, поскольку эти люди в действитель­ности ничего больше о Духе не знают. Это приходит ко Мне не от земли (не от мира сего). Так Он осознавал, что Он был не только Иисусом, но что в его душе рас­крывается Существо, которое было Христом. Иисус был для этого Существа тем, кто родился на земле из тела матери. Христос был Тот, кто подобно пото­ку проник в его душу, хотя и в более позднее время (по Р. Штайнеру — при крещении в Иордане — прим. перев). Благодаря этому в Его душе раскрылась исти­на о том, что люди обладают духовной природой.

Теперь мы должны спросить себя: как вынашива­лись различные древние учения в Индии, в Египте, в Вавилоне, а также среди евреев? Если сегодня вы совершите обзор духовной жизни, то вы найдете, с одной стороны, церковь, а с другой стороны, школу. Церковные власти и руководство школьного образова­ния, в крайнем случае, спорят лишь о том, сколь вели­ко должно быть влияние одного на другое; однако они полностью отделены друг от друга. У древних же народов — ни у индусов, ни у египтян, ни у вавилонян или евреев — этого никогда не было. Все, что было свя­зано с религией, было в то же самое время связано и со школой; имело место единство церковной службы и школьного образования. Многое из этого прораста­ет вплоть до нашего времени; однако дело все же обсто­ит не так, как прежде, когда священник был в то же вре­мя и учителем. Священник был учителем как в Индии, так и в Египте, Вавилоне и так далее. Священник был учителем. Где же он учил? Он учил там же, где совер­шалось богослужение, где совершался культ. Культ был вообще тесно увязан с обучением. Существовали мис­териальные центры, места мистерий. Не было церкви и школы, но были такие места, такие учреждения, где совершалось и то и другое одновременно, что мы сего­дня называем мистериями. Причем повсеместно было распространено мнение, что необходима осторожность в отношении всего, чему там можно было научиться.

Видите ли, господа, было такое древнее воззрение, что человек должен сначала созреть для того, чтобы по­лучить определенное знание. Сегодня такие правила совершенно утрачены. Тех, кто достигал в мистериях высшего достоинства, везде называли «Отцом». Этот обычай сохранился, например, в Католической Церк­ви, там некоторых священников называют «патер» (то есть Отец). В древние времена у индусов, египтян, вави­лонян и так далее были люди, посвященные в знание, в познание, их называли «Отцами» (в православной традиции «отец» или «батюшка» — прим. перев). И ко­гда такие Отцы обучали затем тех, кто был избран, о ком Отцы полагали, что они смогут сделать их зрелы­ми, то аналогично тому, как они сами были названы «Отцами», они называли обучаемых «сынами». И все остальные, которые не имели доступа к мистериям, не были избранными, тоже назывались «детьми» Отцов; к ним обращались «сын» или «дочь». Вы можете по­нять, что эти слова были проявлением определенных воззрений. В соответствии с этими воззрениями люди, бывшие в то время гораздо более верующими, чем сего­дня, действительно в духовном смысле ощущали как своих отцов тех людей, которые принадлежали мисте­риям. Они охотно рассматривали их как своих отцов, как своих духовных отцов. И, прежде всего они верили, что эти духовные отцы находились в более тесном кон­такте с богами, чем они, внешние. Будучи внешними, они должны были сначала принимать вести, сведения от отцов. Таким образом, они постепенно попадали в зависимость от этих отцов. То положение, которое, как я полагаю, от всего сердца хотела бы установить Като­лическая Церковь, было в древности чем-то само собой разумеющимся. Так было всюду. Ни один человек то­гда не протестовал по этому поводу. Говорили так: ес­ли хочешь стать настоящим человеком, то ты или сам должен стать «Отцом» и тогда боги будут общаться с тобою непосредственно, или ты должен узнать кое-что о богах от «Отцов». Ты являешься человеком благода­ря тому, что тебе рассказывают те, кто присутствуют в школах, в мистериях. Вследствие этого возникла раз­ница между «божественными детьми» и «человечески­ми детьми», между «сыном Божьим» и «сынами челове­ческими». Тех, кто участвовал в мистериях, называли «сынами Божьими», поскольку эти последние взирали на самих богов как на «Отцов». Но те, кто жили внешне и могли получать лишь сообщения о том, что происхо­дило в мистериях, назывались «человеческими детьми» или «сынами человеческими». Сегодня это может даже показаться человеку смешным, но в ту пору это было вполне естественным. И все же даже в настоящее время — хотя и не в Швейцарии, впрочем, я не знаю, может, это еще имеет место и здесь, но вот в соседних странах это было совсем недавно, хотя уже и прекра­щается — здесь отличали человека с титулом «ваше превосходительство» от обычного человека, отличали барона от обычного человека. Это воспринималось как нечто само собой разумеющееся. Но в древности как нечто само собою разумеющееся воспринималось раз­личие между сыновьями Божьими, детьми Божьими и детьми человеческими.

Тот, Кто называл тогда себя Христом Иисусом, Тот, кого так называли, говорил так: Сыном Божьим, боже­ственным ребенком становятся не благодаря людям, но каждый становится таковым благодаря самому Бо­гу. Тут дело только в том, осознает ли себя человек таковым. Древний человек говорил: «Отец» из мис­терий должен доводить последнее до сознания каж­дого. Христос Иисус же сказал: человек несет в себе зародыш божественного, и он может сам вырастить его из себя, если только будет правильным образом прилагать к этому усилия.

Однако тем самым Христос Иисус учил тому, что делает в душе равными людей по всей земле. Тем самым величайшая разница между Сынами Божьи­ми и сынами человеческими благодаря Христу Иису­су преодолевается.

Люди, каждый по-своему, неправильно поняли это: древние — потому что не хотели упразднения различий между Сынами Божьими и детьми человече­скими; те, кто жили позднее, вообще больше не пони­мали, о чем, собственно, шла речь. Точно так же, как жившие позднее не понимали больше карнавала, мас­леницы, так не сознавали они и того, что подразумева­лось под Сынами Божьими и сынами человеческими.

В Библии, в Новом Завете в связи с этим постоянно используются выражения, где Иисус Христос называ­ется то Сыном Божиим, то сыном человеческим; во всех местах, где речь идет о Сыне Божьем и о сыне человеческом имеется в виду однозначность обоих терминов; именно поэтому используется то один, то другой. Но если этого не знать, то Евангелие вообще понять нельзя. Вот отчего оно в настоящее время так плохо понимается теми, кто его исповедует.

Тем самым вы получаете на эмоциональном уровне отражение того, что, в сущности, пришло в мир благо­даря Христу Иисусу. По отношению к вещам, происхо­дящим в настоящее время во внешнем мире, я должен сказать: вы видите, что повсюду между людьми обычно господствовало неравенство. Достаточно представить себе Древнюю Индию. Там различие было таким, как у животных, между разными видами животных: брах­маны — священники, сельские жители — труженики. Египтяне тоже имели целую армию рабов. Хотя касты здесь не были отделены друг от друга так строго, но, тем не менее, они еще существовали в некотором смысле. В Древней Греции и Риме еще существовало различие ме­жду свободно рожденными и рабами. Эти внешние раз­личия стали устраняться по ходу истории в Новое вре­мя, причем благодаря тому, что устранялись различия между «детьми Божьими» и «детьми человеческими». Следовательно, на всю социальную жизнь человека неизгладимое влияние было оказано в результате того, что произошло в Палестине благодаря Христу Иисусу.

Возникает, однако, вопрос: можно ли обнаружить, как внеземным образом духовное начало входит в че­ловека? Видите ли, сегодня очень нелегко говорить об этом, так как все рассматривается с точки зрения ма­териализма. Вот, например, речь. Вы знаете, что в раз­личных областях, различных странах Земли говорят на разных языках; и все же в языках имеется тайное сходство. Это сходство не столь очевидно, как, скажем, в немецком и английском, немецком и голландском. И все же дело обстоит так, что в языках, несмотря на их различия, есть некоторое сходство. Можно обнару­жить, что, к примеру, язык, на котором говорят в Ин­дии, если он не воспринимается поверхностно, если вникнуть в него, содержит отдельные обороты речи, подобные германским.

Что говорят люди, желая в настоящее время дать объяснение этому? Предполагая, что все обусловле­но Землей, они говорят: язык возникает в определен­ном месте на Земле, затем народы мигрируют, пере­нося язык в другое место, и язык от этого меняется. Но все это происходит от одного языка.

Это одно из величайших научных суеверий, поя­вившихся в Новое время. Видите ли, господа, это на­учное суеверие равносильно следующему. Представь­те себе, человек живет в Индии; когда светит солнце, ему становится жарко. И вот появляется такое сужде­ние: человеку может становиться жарко. Позднее лю­ди, находясь в Европе, обнаруживают, что летом им тоже становится жарко. Им тоже жарко. Теперь они берут себе на помощь не рассудок, а чувство и говорят: то, что человеку становится жарко, на основе современ­ных событий не объяснить, но вот в Древней Индии людям становилось жарко, они переселились в Евро­пу, и перенесли в Европу это свое свойство, вследствие которого им становится жарко. Если бы кто-то сказал так, то это, разумеется, было бы дуростью, господа. Но ведь филологи говорят то же самое! Они не говорят, что если в Европе и Индии языки похожи друг на друга, то это значит, что и в Европе, и в Индии дейст­вует одно и то же внеземное (космическое) влияние. Вместо этого они говорят: язык был перенесен при переселении! Если в двух регионах человеку становит­ся жарко, то нельзя сказать, что свойство, вследствие которого ему становится жарко, он приобрел благо­даря переселению. Ведь человек может взглянуть на Солнце, общее для всех, греющее как в Индии, так и в Европе. Обнаружив сходство языков в отдаленных друг от друга регионах, следовало бы искать причину этого не в перенесении языка при переселении, а в об­щем влиянии, подобном влиянию Солнца на всю Зем­лю, в том общем воздействии, которое из внеземного окружения, из Космоса оказывается на народы в са­мых различных регионах Земли. Но поскольку люди решительно не желают согласиться с наличием вне­земного влияния, имеющего духовный характер, то они выдумывают всякую всячину; никто, однако, ду­рости при этом не замечает, так как она скрывается под видом учености. Если бы эти люди не опасались прослыть полными дураками, они стали бы отрицать и то, что жарко становится от Солнца. Они стали бы говорить: когда-то в древности возникло свойство, вследствие которого человеку становится жарко, и по­том это свойство распространилось по всей Земле.

Они были бы готовы отрицать и солнечное влия­ние, если бы такое отрицание не было явной дуростью! Именно на это необходимо обратить внимание, если хочешь понять возникновение христианства.

Для дальнейших ответов сегодня уже слишком поздно; мы можем поговорить об этом в следующую субботу.

ТРЕТЬЯ ЛЕКЦИЯ

Дорнах. 8 марта 1924 г.

Доброе утро, господа! Сегодня я продолжу рассмот­рение, начатое нами. Не правда ли, ситуация вам ясна: на Востоке простирается Азия. Из Азии в глубокой древности человек пришел в Европу, в Грецию, по всей протяженности целого ряда островов. Дело обстояло так (изображается на рисунке): здесь кончается Азия, здесь переход в Африку; здесь Нил, о котором я вам много рассказывал. Здесь Греция, здесь — Адриати­ческое море, здесь Италия, здесь остров Сицилия. А здесь располагается множество островов: Самос, Родос, Кипр и так далее; по этим островам из Азии переходи­ли в Грецию. Здесь находится Греция, здесь Римская империя, современная Италия.

Вы, господа, должны теперь вызвать в своей памя­ти следующее. Видите ли, можно сказать, что в Древней Греции лет за 1000, 1200 до Рождества Христова разви­валось все то, о чем я рассказывал вам; люди учились обращать свое внимание на мир. Но уже к IV и III векам до Рождества Христова Древняя Греция потеряла свою самостоятельность, и там установилось господство Ри­ма. Он тогда был столицей. Дело обстояло так, что, уже начиная с самой глубокой древности греки, особенно те, кто был недоволен положением в самой Греции, эмиг­рировали, перебирались оттуда и селились здесь, как в Сицилии, так и в Нижней Италии. Благодаря этому к первой половине первого тысячелетия до Рождества Христова, в четырехсотых, трехсотых годах древнегре­ческая культура распространилась здесь повсюду, так что Нижнюю Италию и Сицилию даже называли то­гда Великой Грецией. Туда перебирались не только недовольные, но и такие люди, как великий философ Платон(8)
, намеревавшийся основать там образцовое го­сударство. В сущности, наиболее значительные люди, создававшие культуру, жили в Нижней Италии. Можно сказать: здесь, в Нижней Италии, на юге, существовала утонченная, проникнутая образованностью жизнь, в то время как сверху (то есть с севера Италии — прим. перев. ) распространялось нечто грубое, позднее про­явившееся как римское господство.

Вы знаете, что первоначальное население Рима возникло весьма примечательным образом; предводи­тель, в основном известный под именем Ромула(8
a
)
созвал всех негодных пройдох в округе. Все проходимцы были созваны в Рим, и с их помощью и было основано перво­начально первое римское разбойничье государство. Раз­бойничье умонастроение продолжалось и при первых римских царях. Однако вскоре, при четвертом и пятом царе имели место колонизация и переселение северного племени, этрусков. Эти люди, так сказать, смешивались с потомками разбойников, благодаря чему в римский элемент влился еще один поток людей. Однако установ­ленное позднее Римом мировое господство, вплоть до нашего времени передававшееся человечеству как при­тязания на господство, происходило — на этот счет не следует питать никаких иллюзий — от той первоначаль­ной колонии негодяев (Halunken), основанной на семи холмах Рима. Сюда, конечно, вливалось все, что только можно: все приобрело более утонченную форму. В то же время не удастся понять того, как обстояли тут дела в более позднее время, если не знать, что первоначально это была колония собравшихся из лесов разбойников. И затем отсюда по всей Европе распространялось при­тязание на господство и тому подобное, что играет боль­шую роль и по сей день. В Риме было порождено то, что затем все больше и больше связывало церковь со стрем­лением к мировому господству. Из-за этого затем возник­ли известные события средневековья и так далее.

Видите ли, в начале нашего летоисчисления про­изошла Мистерия Голгофы. Ведь римское владычест­во возникло, как я вам сейчас описал, в восьмом сто­летии до Рождества Христова, а спустя семь столетий после установления римской власти она распростра­нилась очень широко, под владычество Рима подпали целые области вплоть до Азии. Римское владычество распространилось и там, где произошла Мистерия Гол­гофы. Евреи, жившие в Палестине, среди которых выступал Иисус из Назарета, находились под влады­чеством Рима. Было бы хорошо после всего сказанного о Мистерии Голгофы обратить внимание и на то, что, в сущности, разыгрывалось на итальянском полуост­рове с самых древнейших времен.

Фактически дело обстояло так, что необходимо сказать о следующем: Европа еще и сейчас понимает только то, что восходит к римскому началу, латинству. Наши так называемые образованные люди, хотя и изу­чают греческий язык, но, тем не менее, греческое нача­ло, эллинизм понимают в Европе крайне слабо. Видите ли, очень интересно, что даже такой крупнейший рим­ский писатель как Тацит(9)
через сто лет после Мисте­рии Голгофы в своем объемистом историческом сочи­нении написал об Иисусе Христе одну-единственную фразу(9a)
! Через сто лет после Мистерии Голгофы Тацит описывал, например, древних германцев, прародите­лей немцев, причем так, как позднее уже никому не удавалось описать их. И вот в его сочинении можно найти лишь одну единственную фразу о Христе Иису­се, которая гласит: «Так называемый Христос основал среди иудеев секту, а затем был осужден на смерть и каз­нен». Вот единственное, что мог сказать сто лет спустя после основания христианства в Палестине образован­ный римлянин Тацит! Вы только представьте себе: ко­рабли курсировали туда и сюда, развивались разнооб­разные торговые отношения, духовные отношения, и, тем не менее, в Риме через указанные сто лет нельзя обнаружить ни одной записи о христианстве, кроме этой записи о том, что была основана секта и что основатель, правомерно осужденный на смерть, был казнен!

Сюда относится и то, что у римлян, несмотря на то, что Римскую империю еще нельзя называть го­сударством (понятие государства пришло в Европу лишь в XVI веке) все же имел место государственный образ мыслей. Благодаря римскому началу, собствен­но, выросло то, что впоследствии стало государствен­ным образом мыслей. Можно, следовательно, сказать: уже Тацит был проникнут государственным образом мыслей; в событиях с Иисусом Христом ему показалось самым существенным лишь то, что Он был якобы спра­ведливо приговорен к смерти и казнен. Это первое.

Но затем вам надо подумать вот о чем: вначале христианство было совершенно не таким, каким оно сформировалось позднее. Первоначально христианст­во было действительно свободным. Можно даже сказать так: в христианстве существовали самые различные точки зрения, сходившиеся лишь в одном; все они видели в Христе Иисусе нечто особенное. Но, тем не менее, точки зрения были самые различные.

Господа, вы только тогда поймете, что пришло в мир вместе с Христом Иисусом и зачем мне понадоби­лось указывать вам на то, как влияет на Землю окру­жающий ее мир, даже относительно речи, — вы только тогда поймете это, если мне удастся сейчас показать вам, как формировалось христианство в качестве уче­ния, взглядов, мировоззрения, жизненной позиции и какое отношение к этому формированию христианст­ва имел сам Христос Иисус. Надо при этом увидеть нечто особенное здесь: в Иерусалиме, было основано христианство; столетие спустя один из самых образо­ванных римлян знает о нем не больше, чем я только что сообщил вам! Но ведь люди постоянно курсируют туда и сюда, из Азии через Африку в Италию. И вот под поверхностью того, что, глядя из Рима, рассматривают как человечество, распространяется эта христианская секта. Когда Тацит писал то, о чем я рассказал вам, в Риме уже были последователи Христа, христиане, как их называли; они уже давно распространялись в на­роде, тогда как знатных римлян это не заботило.

Но как поступали с этими христианами? Видите ли, эти разбойничьи потомки Ромула время от времени собирались в определенных местах, где они «изощряли свою образованность». «Образованность» такого рода состояла в том, что они, помимо всего прочего, строи­ли арены для сражений с дикими зверями. Им дос­тавляло огромное удовольствие бросать этим зверям тех, кто по понятиям римлян не достиг человеческого уровня — был недочеловеком. Они забавлялись тем, как этих последних после вынужденного сражения со зверями эти самые звери пожирали. Это было «утончен­ное» наслаждение. И вот, презренная секта христиан особенно годилась на то, чтобы быть пожранной этими зверями; так считали в Риме — на что я вам уже указы­вал. Римляне считали, что совсем неплохо обмазывать христиан смолой, поджигать и пускать на обозрение в цирке в качестве факела. Но христиане, несмотря ни на что, находили возможность жить. Это удавалось им благодаря тому, что они проводили свои церемонии не­заметно. То, что они считали правильным и достойным распространения, они осуществляли под землей, в ка­такомбах. Катакомбы представляли собой отдаленные помещения под землей. В этих дальних помещениях под землей христиане погребали тех, кого считали дос­тойными. Тут были могилы, и на могилах совершалась божественная служба, совершались священнодействия. В то время вообще было в обычае совершать богослуже­ния на гробницах. Поэтому еще и сегодня, если рассмот­рите алтарь в католической церкви, вы можете увидеть: это настоящая гробница (изображается на рисунке) и в ней могут находиться реликвии, мощи святых и другое. В древнейшие времена алтарь вообще был могильным камнем, на котором совершалась божественная служ­ба. Но под землей, в этих катакомбах христиане пер­вого столетия могли скрывать то, что они делали.

Если же вы заглянете на пару столетий позже, то картина коренным образом изменится. Тогда произош­ло следующее. Видите ли, римляне в первом столетии после основания христианства восседали наверху и забавлялись описанным образом, тогда как христиане сидели внизу, в катакомбах. Но через пару столетий римляне исчезли, а христиане получили власть над ми­ром. Хорошо ли они управляли или плохо, мы в данном случае обсуждать не станем; но мировое господство они все же получили. Однако величайший вред христианст­ву был нанесен именно тем, что оно оказалось связан­ным с мировым господством; ибо в мировой истории религиозная жизнь не выносит слияния с внешней государственной и мировой властью. Дело обстоит сле­дующим образом: становление христианства, участие Христа Иисуса в становлении христианства можно по­нять, только зная о том, что в древности религиозная жизнь пронизывала буквально все. Я уже говорил вам: в древности существовали так называемые мистерии. Видите ли, мистерии были, используя современную тер­минологию, такими учреждениями, в которых изучали все, что вообще может изучать человек. Но они в то же самое время были и религиозными учреждениями, куль­товыми учреждениями. Вся духовная жизнь исходила из мистерий. Обучение в древнейшие времена было не таким, как сейчас. Чем является обучение в настоящее время? Сегодня обучение выглядит так, что в гимназии или реальном училище человека натаскивают к экзаме­нам: затем он проводит годы в университете, но от это­го он не становится иным человеком. Зато в мистериях человек становился иным. Здесь человек должен был достигнуть иного отношения ко всему миру. В мисте­риях он должен был стать мудрым. Сегодня благодаря имеющимся в мире учреждениям, учебным заведениям ни один человек не становится более мудрым; зато он становится очень ученым. Однако две вещи совмести­мы друг с другом и две вещи несовместимы: мудрость несовместима с глупостью, но ученость очень хорошо уживается с большой глупостью. Когда-то было именно так: в древних мистериях становились мудрыми, там че­ловек становился тем, кто был пронизан духовностью. Человек становился тем, кто мог серьезно принимать духовность. Надо было пройти семь ступеней. Очень немногие достигали высшей ступени. Эти семь ступней имели названия, которые надо было понять, чтобы уз­нать, что делали люди на той или иной ступени.

Если интерпретируют то, чем занимались люди, только что принятые в мистерии, то используют вы­ражение «ворон». Итак, первая ступень — так называе­мый ворон. Тот, кто был принят в мистерии, становил­ся вороном. Чем занимался ворон? Ворон занимался тем, что он, прежде всего, становился посредником ме­жду внешним миром и мистериями. Ведь тогда еще не было газет. Первые газеты появились лишь на тысячу лет позднее, когда возникло искусство книгопечатания. Те, кому в мистериях принадлежала роль учителей, должны были получать информацию через доверен­ных людей, которых они могли посылать для наблюде­ний в мире. Следовательно, можно сказать, что вороны были просто-напросто доверенными лицами тех, кто был в мистериях. Надо было учиться, чтобы стать на­стоящим доверенным лицом. Сегодня в качестве дове­ренных лиц выступают многие люди, особенно в пар­тиях и тому подобное, но при этом остается вопросом, а достойны ли доверия эти доверенные лица! Однако те, кто здесь, в мистериях, выступали как вороны, рас­сматривались в качестве доверенных лиц только после проверки. Они, прежде всего, должны были научить­ся: с ответственностью наблюдать и затем правдиво сообщать в мистериях то, что они видели. Итак, в то время надо было сперва научиться тому, что, в сущности, значит в человеке истина. Можно с уверенностью сказать: в древности люди лгали ничуть не меньше, чем лгут в настоящее время. Но в настоящее время ложь разносится повсюду; прежде, однако, надо было сначала научиться быть правдивым человеком. Это необходимо было усвоить, когда человек в течение дол­гих лет был вороном, доверенным лицом мистерий.

Вторая ступень представляла собой нечто совер­шенно несимпатичное для современного человека; вто­рая ступень — это так называемый оккультист, скрыт­ник. «Оккультный» означает «тайный», «скрытый». Они уже не находились «на посылках», но в течение опре­деленного времени учились тому, чему современный человек не склонен учиться, а именно молчанию.

Была в этих древних мистериях такая ступень обу­чения: обучение молчанию. Вам самим может показать­ся странным, даже смешным, что человек, по крайней мере год и даже больше был обязан просто молчать! Но это правда. Благодаря молчанию человек учился очень многому; страшно многому учился человек по­средством молчания. Сегодня это невозможно осуще­ствить. Ибо представьте себе, если бы в наших школах было положено — а это совершенно необходимо для достижения мудрости — молодым людям в возрасте от восемнадцати до двадцати лет целый год проводить в молчании вместо прохождения военной службы, то эти люди благодаря молчанию становились бы ужасно муд­рыми! Однако в настоящее время это невыполнимо. А вот другое успешно исполняется. Несомненно, к этому невозможно приучить сегодня тех людей, которым не хочется молчать, но хочется поболтать; каждый чело­век теперь все очень хорошо знает. Кого вы сегодня ни встретите — у каждого есть так называемая собствен­ная точка зрения. Точка зрения есть у каждого. Конеч­но, каждый имеет свою точку зрения; но с любой точки зрения мир выглядит по-разному. Для того, кто знает жизнь, в этом нет ничего нового, это само собой разумеется. Если вы стоите здесь, то эта гора будет выглядеть иначе, нежели если бы вы стояли выше. Так происхо­дит и в духовной жизни. У каждого есть своя собствен­ная точка зрения, и каждый может что-то видеть иначе. Если соберется дюжина людей, то сегодня, пожалуй, они будут иметь целых тринадцать мнений! Впрочем, это не обязательно. Однако не следует удивляться тому, что они имеют двенадцать точек зрения, хотя и придавать этому особого значения тоже не стоит. Ведь у каждого есть своя точка зрения, которую он считает очень, прямо-таки страшно великой! Раньше люди в мистериях были обязаны просто молчать по отноше­нию к тому, что им надо было изучать; им позволялось быть лишь слушателями, послушниками. Можно было бы назвать принадлежащих к «оккультным» слушате­лями, «послушниками», поскольку они должны были слушать. Сегодня у нас тех, кто обучается в высшем учебном заведении, называют слушателями — при этом опускается приставка «по»: они уже не ученики (в оригинале обыгрывается параллель между «послушни­ком» и «слушателем» —прим. перев. ), однако они зачас­тую вовсе не «слушатели», а просто болтуны. Болтовня с товарищами порой значит для них больше, чем слу­шание в аудитории. Иногда к слушанию не относятся с должной серьезностью. Итак, это была вторая ступень, на которой люди могли научиться молчанию. В молча­нии особенно сильно проступало то — связанное одно с другим, как причина и следствие, — что внутренний мир человека начинал говорить ему. Именно к этому приходил тут человек. Представьте себе, что у вас есть бассейн с водой, и вы будете отводить ее по шлангу; при условии, что в бассейне нет источника воды, вода убежит прочь, а в бассейне ничего не останется. Так же обстоит дело и в том случае, если человек постоянно болтает; вместе со словами все вытекает наружу, и внут­ри ничего не остается. Древние люди понимали это и поэтому их слушателям, прежде всего предписывалось молчание. Итак, после того, как человека приучали ценить истину, его обучали молчанию; только тогда он учился молчанию.

Третья ступень была тем, что при переводе мож­но было бы назвать «защитник». Теперь люди начина­ли говорить. Теперь они смели защищать ту истину, которой они посредством молчания обучались в мис­териях. На них была возложена защита духа. «Защит­ник» — вот то слово, которое можно использовать для этой третьей ступени. Принадлежавшие к этой треть­ей ступени должны были знать достаточно много для того, чтобы то, что они могли сказать о духовном, име­ло вес, было поистине весомо. Следовательно, в этих мистериях человек должен был не просто говорить о духе, он должен был сначала изучить этот дух, он дол­жен был сначала стать истинным защитником духа. Тогда он поднимался к четвертой ступени.

Эту четвертую ступень можно интерпретировать словом «лев». Обычно она интерпретируется так. Но бы­ло бы еще лучше интерпретировать ее словом «сфинкс». Сфинкс — это слово, которое означает приблизительно следующее: самому стать духом. Конечно, человек еще пребывал в человеческом теле, но среди людей человек вел себя так, как вели себя боги. В древности люди не делали большой разницы между человеком и божест­вом; в мистериях человек постепенно становился бо­гом. Такова несравненно более свободная точка зрения древних. Представители Нового времени, кончено, рас­сматривали богов как стоящих выше человечества. Но взгляды древних были не таковы. Ну, а сегодня гово­рят даже так: человек произошел от обезьяны, ну, и хо­рошо. Известный естествоиспытатель Дюбуа Раймонд(10)
высказался даже так: когда-то в естественной истории произошел гигантский скачок от человекообразной обезьяны к человеку, причем скачок выразился даже в увеличении головного мозга. Головной мозг вдруг стал больше, чем у человекообразной обезьяны. Видите ли, это высказывание современного ученого заслуживает внимания. Следует предположить, что, говоря о том, насколько мозг современного человека больше, чем мозг человекообразной обезьяны, Дюбуа Раймон знает это потому, что ему приходилось вскрывать человеко­образных обезьян, что ему известно, каких размеров у них мозг. Но если вы будете читать дальше, то обна­ружите, что этот ученый был вынужден признать: в действительности человекообразные обезьяны вообще не открыты! (Дюбуа Раймонд, вероятно, имел в виду некий до сих пор не обнаруженный вид, занимающий промежуточное положение между человеком и обезь­яной, так называемое «недостающее звено» — прим. перев. ) Итак, знаменитый натуралист Дюбуа Раймонд говорил о том, что вообще еще не открыто, о том, чего еще никто не видел: о человекообразных обезьянах, у которых головной мозг намного меньше, чем у че­ловека. На такого рода «добросовестности» основана современная наука. Люди даже не задумываются над тем, что известный естественник Дюбуа Раймонд гово­рит о том, чего не видел. Они думают: «Ах, это великий ученый, он знает все!» Ведь в настоящее время люди го­раздо более доверчивы, чем в древности. Итак, древние считали, что человек способен развить себя до уровня божественного сознания. Тот, кто находился на четвер­той ступени, говорил уже не как «защитник» с третьей ступени, он говорил таким языком, что выражения его были, в сущности, с трудом доступны для понимания; надо было размышлять над тем, как его понять. Совре­менному человеку трудно составить себе представле­ние об этом языке, на котором говорили «сфинксы», по­скольку современный человек не в состоянии больше правильным образом рассматривать такие вещи. Но в средневековье, даже, например, в XVII веке, то есть всего два века тому назад, еще существовали традиции использования такой речи. Они сохранялись тогда, два века назад, в так называемых розенкрейцерских школах. Там некоторые посвященные еще использовали этот язык, представлявший собой нечто сокровенное, язык, который требовалось изучать; они говорили на языке образов. Так, например, еще два столетия назад вы могли бы встретить картину — может быть, это за­интересует вас, — которая должна была кое-что объяс­нять человеку. Эта картина (изображается на рисунке) была такова: человеческий облик с львиной головой и тут же рядом человеческий облик с бычьей головой. Обращаясь к тем, кого хотели обучить, и желая вы­разить отношение между этими двумя существами, «существом с бычьей головой и существом с львиной головой», имели в виду мужчину и женщину. Но при этом не использовали этих двух слов «мужчина» и «женщина», но говорили: «существо с бычьей головой», подразумевая мужчину, и «существо с львиной голо­вой», подразумевая женщину. В отношениях между быком и львом видели нечто, подобное отношениям между мужчиной и женщиной. Сегодня это кажется человеку весьма парадоксальным, смешным; но это со­хранялось как традиция. «Сфинксы» повсюду исполь­зовали имена животных, чтобы яснее характеризо­вать то, что жило в человеке. Вы видите, что «сфинксы» говорили на таком языке, в котором речь в большей степени велась из духовного начала.

Затем шла пятая ступень. На пятой ступени нахо­дились те люди, в обязанность которых входило вооб­ще говорить только из духа. Они назывались в соответ­ствии с принадлежностью к тому или иному народу «персом», или «индусом», или «греком». В Греции только они и были настоящими греками. Говорили себе так: ес­ли кто-то принадлежит к определенному народу, то он имеет свои личные интересы, кроме того, он хочет еще чего-то, причем он хочет чего-то иного, нежели тот, кто принадлежит к другому народу! Только в том случае, ко­гда он зашел настолько далеко, что поднялся до пятой ступени, он уже не хочет ничего особенного; он хочет только того, чего хочет весь народ; это становится его интересом. Итак, он становится духом народа. Эти ду­хи народа в древних мистериях, также и в Греции, бы­ли поистине очень и очень мудрыми людьми. Им было чуждо такое настроение: «Я все знаю, по отношению к любому человеку я противопоставляю себя, у меня соб­ственная точка зрения». Нет, несмотря на достижение ими пятой ступени они с помощью упражнений долго готовились к тому, чтобы вынести суждение о чем-то. Видите ли, если сегодня кто-то является государствен­ным человеком, то ему приходится отвечать на запро­сы, внесенные в рейхстаг, в парламент. Представьте се­бе, что это делалось бы так, как делалось когда-то! Если бы тот, кто обязан дать ответ (на запрос — прим. перев), сказал так: сначала я должен на восемь дней удалиться от мира, погрузиться в себя, чтобы вынести суждение об этом; хотел бы я знать, что скажут партии в Рейхс­таге, скажем, господину Штресеману(11)
или другим кор­порациям, если бы на запрос последует такой ответ: чтобы составить зрелое суждение по заданному вами вопросу, я сначала должен буду на восемь дней удалить­ся от дел! Но ведь когда-то делали именно так. Ведь тогда доверяли духовному миру и знали: в мирской суете духовный мир не говорит, духовный мир гово­рит только тогда, если можно отстраниться от суеты. Во всяком случае, человек приобретал способность отстраняться даже и среди этой мирской суеты, но этому надо было сначала научиться. Научившись это­му, человек в древности достигал шестой ступени.

Шестая ступень состояла в том, что данный чело­век вообще не имел больше точки зрения, связанной с земным, например, с определенным народом. Но он говорил так: я «грек», тогда как мой брат, посвя­щенный в Ассирии в пятую степень — «ассириец», а тот, кто живет еще дальше — «перс». Но все это лишь отдельные местоположения, односторонние точки зре­ния. Солнце идет из Персии в Грецию; оно светит над всеми нами. Те, кто являлись посвященными шестой ступени, не желали больше учиться тому, что говорит отдельный народ, они хотели учиться тому, что гово­рит Солнце. Они становились «солнечными людьми», не «земными людьми», но «солнечными людьми». Ви­дите ли, все такие «солнечные люди» пытались рас­сматривать все с точки зрения Солнца. Как все это делалось когда-то, об этом современные люди не име­ют больше никакого понятия, ибо современные люди совсем ничего не знают о тайнах мира.

Желая заглянуть в эти вещи, следовало бы обду­мать, например, следующее. Некоторое время назад ко мне пришел один человек, который говорил: появилась одна замечательная книга, в этой книге доказывается, что Евангелия были написаны в соответствии с цифро­вым ключом, они подчиняются числовой закономерно­сти. А именно, если какое-либо слово находится тут в Евангелии —допустим, слово «начало» в Евангелии от Иоанна. «В начале было слово. И слово было у Бога. И Бог был слово» —то мы, анализируя это слово, обнару­живаем, что какая-то часть в два раза длиннее другой и что каждому слову может соответствовать числовое зна­чение. На одном месте стоит слово, численное значение которого 50, затем следует 25, затем снова слово со зна­чением 50, затем снова слово — 25. Можно вычислить, что за слово должно стоять в определенном месте.

Интересно проверить, господа, как согласуются такие вещи. Давайте возьмем, например, какое-нибудь слово — я хочу сделать пояснение с помощью слова, еще используемого в немецком языке. Возьмем слово Ева. До­пустим, что «Е» соответствует единице, «в» соответствует двум и «а» соответствует трем. Допустим, что это так. В древности каждой букве ставили в соответствие числен­ное значение. (См. например: Лайтман М. Кабала, тай­ное еврейское учение. — Новосибирск, 1993. Ч. III С. 96: «Как известно, каждой букве алфавита соответствует чи­словое значение» — прим. перев) Буквенный знак не был только буквой; знали, что, имея дело с L, имеют дело с тем или иным числом. Это вы можете проследить в рим­ских буквах, им соответствуют числовые значения.

I = единица,

V = пять,

v

X = десять, х

Это, буквы, но в то же время эти буквы имеют чи­словые значения.

Давайте возьмем в качестве примера — хотя в слу­чае слова Ева числа 1, 2 и 3 не подходят — но в качест­ве примера, для пояснения, допустим, что это так:

1 2 3

ЕВА — Мать всего живущего. Теперь пере­вернем слово:

3 2 1

А в е — Тут мы получим слово Аве, означаю­щее конец жизни. Рассматривая по расходящемуся направлению сзади наперед, читаем наоборот, как перевертыш:

1 2 3 Ева

3 2 1 Аве

Так можно, изменяя цифры, повсюду находить соответствия между числами и буквами.

Есть некий цифровой ключ. Можно сказать: рас­смотрим теперь первую строчку из Евангелия от Иоан­на. Она представляет собой число. Рассмотрим вторую строчку: это то же самое число, только перевернутое наоборот, и в том, что оно перевернуто, заключается определенный смысл. Видите ли, такие вещи удивля­ют современных людей. Однако, господа, я знал одно­го человека — его звали Лувье (Louvier)(12)
, — который, перевернув слово «сфинкс», получил «загадка разгадана». Он исследовал гетевского «Фауста» в отношении числовых соответствий и обнаружил их. Гёте даже и не предполагал сочинять «Фауста» в соответствии с ка­ким-либо числовым законом. И тем не менее, сущест­вует, ибо в любом поэтическом произведении внутри скрываются числовые закономерности. Даже если вы что-либо скажете, а я постараюсь использовать некий цифровой ключ, то окажется, что он применим и к сказанному вами; таково свойство самой речи. В ска­занном вами господствует духовное начало.

Это, господа, относится ко внеземному; это возни­кает в результате солнечного влияния. Вот почему ука­занные «солнечные люди» исследовали тайны Солнца. Пирамиды, например, строились поистине не только для того, чтобы быть гробницами фараонов; в пира­мидах были особые отверстия, через которые в опре­деленное время года мог проникать солнечный луч. Солнечный луч описывал некую фигуру на земле. И когда такую фигуру рассматривали упомянутые люди, они получали инспирации от этой фигуры. Благодаря этому они исследовали тайны солнечной жизни. Сле­довательно, такой человек, ставший «солнечным чело­веком», мог сказать, что он больше не ориентируется на земное, что он ориентируется на Солнце. И затем, если он в течение долгого времени пребывал в состоя­нии «солнечного человека» и обучал людей тому, что является внеземным, космическим, он возвышался до ранга «Отца». Это было высшее достоинство, высший ранг, которого достигали немногие. Это были те, кто стали совершенно зрелыми: их слушались, следовали за ними. Человек подчинялся им, поскольку, во-пер­вых, они достигали почтенного возраста — ведь пока человек преодолевал эти семь ступеней, он успевал состариться, — их слушались еще и потому, что они обладали житейской мудростью, и, кроме того, обла­дали также вселенской мудростью.

Мистерии

1. Ворон;

2. Оккультист: слушатель (послушник);

3. Защитник — защитник духа;

4. Сфинкс;

5. Грек: дух народа;

6. Солнечный человек;

7. Отец.

Теперь, господа, представьте себе, что Христос Иисус, Иисус из Назарета жил в то время, когда в Азии повсюду было еще кое-что известно об этих мистериях. Было известно, например, и то, что есть люди, которые возвещают солнечную мудрость. Иисус из Назарета хотел, чтобы не только в мистериях, но и помимо мис­терий можно было просвещать людей, чтобы людям становилось ясно следующее: то, что совершает для человека Солнце, уже заложено в самом человеке, оно заложено в каждом человеке. Наиболее важным во Христе Иисусе является то, что Он сам являлся Солнеч­ной Истиной, то, что Он учил солнечному слову, как Он называл его, являющемуся всеобщим для всех людей. Однако вы должны видеть отличие между Христом Иисусом и другими «солнечными людьми». Не поняв этого, вы никогда не придете к пониманию мистерии Голгофы. Видите ли, дело обстоит так: что должен был делать человек в древности, чтобы стать «солнечным че­ловеком»? Он должен был сперва стать «вороном», затем «оккультистом», «защитником», «сфинксом», «народной душой» — и затем он мог подняться до «солнечного че­ловека» (иногда эта ступень называлась «солнечный ге­рой» — прим. перев). Другого пути не было. Он должен был быть принят в мистерии. Что же сделал Иисус из Назарета? Он позволил окрестить себя в Иордане по обычаю евреев того времени; и при таких обстоятельст­вах, без того, чтобы Он сначала побывал в мистериях, на Него сошло то Существо, которое в иных случаях имели только «солнечные люди». Что же Он мог сказать при этом? Он мог сказать: это существо пришло ко Мне от самого Солнца. Следовательно, Он был первым, Кто помимо мистерий вступил в контакт с небом. Что говорил тот, кто становился «солнечным человеком» в мистериях, взирая на того, кто стоял уже на седьмой ступени? В этом случае он говорил: смотри, это «Отец». «Отец» стоял на алтаре в белых одеждах, в облачении священника. Это был «Отец». Он был «Отцом» среди тех, кто проходил в мистериях по различным ступеням. Христос Иисус не проходил этого в мистериях. Он полу­чил это от самого Солнца. Вот почему Он говорил: «Мой Отец находится не на Земле». Он имел в виду «не в мис­териях», но «мой Отец вверху, в духовном мире». Итак, он очевидным образом указывает на Отца в духовном мире. Следовательно, Христос Иисус хотел указать лю­дям, прежде принимавшим все духовное от Земли, на внеземной источник духовности. Вот почему все время неправильно понимали то, что, собственно, имел в виду Христос Иисус. Ибо, видите ли, говорили, например, как Христос Иисус учил о том, что очень скоро Земля погибнет и придет тысячелетнее духовное Царство. Интеллектуальные современники, будучи разумными, иногда охотно проявляют благосклонность к древно­сти, они и к Иисусу относятся благосклонно и говорят так: что ж, эсхатологию Иисус перенял у своего време­ни, ведь Он был сыном своего времени и перенял это (то есть эсхатологическое настроение — прим. перев).

Однако все, что говорят об этом люди, — просто че­пуха; поскольку это тысячелетнее Царство действитель­но наступило, однако оно выглядит не так, как представ­ляют его себе люди в мире; дело обстояло так: в древно­сти человек вышеописанным образом много получал из духовного мира, получал понятия, получал пережива­ния. Это было обычным в древности, когда люди были иными. Но в то время, когда жил Христос Иисус, это прекратилось, и люди должны были приходить к духу каким-то иным образом. Дух надо было находить непосредственно (то есть помимо мистерий — прим. перев. ). Это и совершил Христос Иисус. И если бы Христос Иисус не сделал того, что было сделано Им, человечест­во окончательно пришло бы в упадок. Жизнь стала бы бессмысленной. Это не противоречит тому, что в более позднее время именно по вине многих христианских учреждений произошло много бессмысленного; ведь первоначально христианство было свободно от этого. Люди стали бы глупеть. Мистерии все равно пришли бы в упадок, что с ними и случилось; но вот люди уже ниче­го не знали бы из того, чему обучались в мистериях. Вот возьмите, к примеру, древнего «солнечного человека». Что говорили о «солнечном человеке»? Было известно, что он знает то, что исходит от Солнца; он умер для зем­ной жизни. Говорили об умершем для земной жизни, ес­ли речь шла о «солнечном человеке». Вот почему перед тем, как кто-нибудь становился «солнечным человеком», в мистериях всегда проводилась церемония, имитирую­щая смерть и погребение. Смерть и погребение Христа Иисуса происходили вовне (то есть вне мистериаль­ного храма — прим. перев. ), перед всем миром. То, что совершалось как смерть Христа, было перед людьми всего мира лишь повторением того, что всегда проис­ходило в культе в мистериях. Только в одном случае это было мистериальной тайной, а в другом — сверши­лось на Голгофе перед всем миром. Видите ли, с «сол­нечным человеком» дело действительно обстояло так, что он как бы умирал по отношению к Земле, земному. Благодаря этому он становился между преходящим ми­ром смерти и миром воскресения, миром вечности.

Порой подвергают критике вещи, дошедшие из древности, смысла которых больше не понимают. Представьте себе, к примеру, канонизацию святых, происходившую в Риме. Кто-то провозглашается свя­тым в Риме. Это большая церемония, когда канонизи­руют кого-то через сотни лет после его смерти. Как же проводится эта церемония? Церемония проводится так, что сперва выступает «адвокат Бога», advocatus Dei, божественный «защитник». Он превозносит все положительные качества данного человека, кого долж­ны провозгласить святым. А затем выступает «адво­кат дьявола», advocatus diaboli, обвинитель от черта; он перечисляет все дурные качества, которые имел святой. И между этими двумя выносится затем реше­ние; я не хочу сказать, что решение всегда оказывает­ся справедливым, но решение выносится. Эта церемо­ния исполняется и сегодня. Если кто-либо, как, напри­мер, Орлеанская Дева(13)
провозглашается святым, то выступают адвокат Бога и адвокат дьявола. Между ними, тем, кто перечисляет лишь хорошее, и тем, кто перечисляет только плохое, духовно присутствует сам святой. Вы знаете то, что обычно изображается на кар­тине Голгофы: Христос Иисус на кресте в середине и рядом оба так называемых злодея, разбойники, как их называют. Замечательно то, что Христос говорит одному из них: «Ныне же будешь со Мною в раю». Один уходит наверх, а другой идет вниз. Это Люци­фер и Ариман — адвокат Бога и адвокат дьявола.

Так обстоит дело и с древним «солнечным челове­ком». Он знакомился с Люцифером и Ариманом, с тем, кто хочет вознести человека наверх в духовный мир, чтобы человек стал исключительно духовным — что тоже не подходит человеку, — и тем, кто хочет увлечь человека вниз, в земное, что опять-таки не подходит человеку, так как человек должен занимать промежу­точную ступень.

Итак, благодаря Мистерии Голгофы перед всем миром предстало то, что прежде совершалось только в мистериях, причем совершалось лишь в обрядовой форме, так как по-настоящему там никто не умирал. Человек там становился «Отцом». Христос же умирал по-настоящему. Но Он говорил: дух Мой не умрет; он идет к Отцу, ибо Отец действует теперь не внизу, как праотец, но Он действует в духовном мире. Эти воззрения целиком и полностью происходят из мистерий. И если мы хотим иметь представление об Отце, надо искать его в древних мистериях. Только тогда правиль­но понимают, как складывалось христианство.

Видите ли, господа, все то, что я вам здесь расска­зываю, в Азии считалось вполне обычным делом. Это также играло роль в основании христианства. Греки знали об этом очень мало, поскольку они строили внешнюю культуру. А народ Ромула, происходивший от разбойничьей колонии, и вовсе ничего об этом не знал; они были заняты лишь внешним мировым господ­ством. Им хорошо удавалось только внешнее мировое господство; римские кесари, императоры даже по отно­шению к посвящению вели себя внешним образом; это, правда, происходило уже в то время, когда мис­терии совсем пришли в упадок. Так, например, был римский император, один из первых в эпоху импе­рии, его звали Калигула. Видите ли, в XIX веке один немецкий, историк(14)
захотел написать про германско­го императора Вильгельма(15)
; но сделать этого было нельзя, ничего бы не получилось: его бы посадили под арест, если бы он подписался! И вот тогда этот добрый человек написал книжечку под названием «Калигула». Он описывал римского Калигулу(15a)
, но каждый шаг его подходил к Вильгельму Второму! Любой человек, хоть сколько-нибудь понимающий, знал: Калигула — это наш император Вильгельм Вто­рой. Только так мог автор это сделать. Этот Калигула был в то же самое время и посвященным, ведь все тогда стало внешним. Конечно, благодаря тому, что делали правители государства, можно было понять и то, что должны были делать «вороны», особенно если не относиться к этому очень серьезно. Вот и Калигула стал таким образом «солнечным человеком» но, ко­нечно, лишь внешне: так можно было бы считать «ге­нералом» того, кто пять-шесть лет подряд наряжался в солдатскую форму. Подобно этому и Калигула стал посвященным. Он взял только внешнее. Но ведь он должен был посвящать других! Однажды с ним про­изошла история, когда во время одной церемонии(15б)
надо было нанести символический удар мечом одному «сфинксу»; Калигула зарубил этого человека мечом насмерть! Но ему, как императору это сошло с рук. У римлян все это стало исключительно внешним; они уже утратили внутреннее понимание всего этого. Неудивительно, что и христианство они не сумели понять правильно.

Вот так христианство в Риме идентифицировалось с мировым господством. В Риме дело обстояло так, что когда туда пришло христианство, там находился обла­датель мирового господства, владыка мира, смотрев­ший на себя как на бога, — конечно, ведь если кто-то был посвященным, он становился богом. Августа(15в)
считали богом, его преемников — тоже. Но, кроме того, там существовал еще верховный жрец, Pontifex maximus, «великий строитель мостов». Это был духов­ный владыка. Однако последний мало-помалу стано­вился в Риме всего лишь тенью, не имеющей никакого значения; значение имел единственный — властитель мира. Это больше импонировало народу, предком ко­торого был Ромул, собравший когда-то проходимцев со всей округи. Вы видите, что именно благодаря Ри­му христианство приобрело мирской, государствен­ный характер, было секуляризовано.

Вот то, что сегодня я должен был сказать вам о внешней стороне христианства. О внутренней сторо­не — действенном влиянии Солнца на Иисуса — я расскажу вам в следующий раз, в ближайшую среду.

ЧЕТВЕРТАЯ ЛЕКЦИЯ

Дорнах. 12 марта 1924 г.

Господа, давайте продолжим рассмотрение Мис­терии Голгофы. Я говорил вам: дальнейшее развитие обусловлено тем, что происходящее на Земле зависит не только от Земли, но от всего мира. Современному человеку очень трудно составить себе представление об этой зависимости земных событий от всего мира. Однако ни одно даже простейшее событие, происхо­дящее с человеком, не может быть понято, если не знать, что мировое пространство постоянно оказыва­ет влияние на Землю. Это я демонстрировал вам на многочисленных примерах. Сегодня я продемонстри­рую вам это в связи с Мистерией Голгофы.

Я обращал ваше внимание на то, что евреи, о кото­рых я рассказывал как о четвертом народе в ходе эво­люции, открыли четвертый член человека, открыли "Я" человека. Эту четвертую составную часть, понимае­мую как божественное внутреннее начало человека, они называли Яхве. Они также в некотором смысле соотносили Яхве со Вселенной и звездным небом.

Вы знаете, что христианство первоначально воз­никло в Палестине. Иисус из Назарета жил в Пале­стине, и окружение Иисуса из Назарета было иудей­ским. В качестве религии в Палестине в то время гос­подствовал иудаизм, религия евреев; политическое господство уже принадлежало римлянам, но рим­ляне были не в состоянии переделывать религию в отдаленных странах. Итак, в окружении Иисуса из Назарета господствовал иудаизм, религия евреев.

Что же представляла собой эта иудейская рели­гия, иудаизм? Вы поймете это значительно лучше, если я еще кое-что расскажу вам о том народе, кото­рый я называл предшествующим еврейскому, народе, жившем в Месопотамии, то есть немного подальше в Азии; это вавилоняне, ассирийцы. Эти народы, жив­шие несколько дальше в Азии, были, во всяком случае, соседями евреев; их религия носила ясно выраженный звездный характер. В настоящее время люди говорят: да, в Ассирии боготворили звезды. Однако они не бо­готворили звезды, но благодаря инстинктивной мудро­сти того времени знали о звездах больше, чем знают о звездах современные люди. Ведь это так; современ­ные люди верят, что им известно о звездах все.

Вы, возможно, читали на днях, что это гаранти­рованное знание о звездах не такое уж прочное. На днях стало известно о том, что было недавно открыто: оказывается, Землю окружает не пустое пространст­во; если подняться на высоту четырехсот километров, то там Земля окружена твердыми кристаллами азо­та! Приходится допустить, что древнее кристальное небо, о котором говорили древние, постепенно реа­билитируется наукой. Но об этом я хочу упомянуть только мимоходом. На подобных примерах достаточ­но разумные люди нашего времени могли бы увидеть, как мало, в сущности, известно о мире звезд.

Вы только подумайте о следующем. Представьте себе марсианина, жителя Марса — ведь астрономия допускает, что Марс может быть заселен. Так вот, если марсианин взглянет вниз на Землю, то людей на Земле он тоже не увидит. Если этот марсианин не вооружится сверхсовременным телескопом, он не увидит людей, за­то он увидит Землю, сияющую в мировом пространст­ве зеленоватым светом. Но на Земле прямо-таки кишат люди, и эти люди связаны с духовными существами. Так же обстоит дело и на других небесных телах, на других звездах. И точно так же, как физические силы звезд влияют на Землю, духовные силы этих звезд тоже, конечно, оказывают на Землю влияние, особенно они влияют на человеческое существо. Древняя мудрость, инстинктивная мудрость восточных стран хорошо знала о том, что светила (небесные тела, плане­ты — прим. перев. ) тоже имеют в себе духовных существ, и этим духовным существам они оказывали своеоб­разное почитание, именно им, а не внешним физиче­ским звездам. В этом смысле религия здесь, наверху в Передней Азии носила звездный характер. Иными словами, люди считали, что на Сатурне, например, есть духовные существа, оказывающие определенное влияние на человека. У Юпитера тоже есть духовные существа, и все эти духовные существа оказывают из­вестное влияние на земную человеческую жизнь.

Евреи уделяли мало внимания остальным свети­лам (планетам — прим. перев. ); но они взяли из древ­них религий влияние Луны. И своего Яхве, своего Иегову они связывали с духами Луны. Итак, в соответ­ствии с изначальной древнееврейской религией, Яхве, который живет в человеческом "Я", зависит от Луны. Господа, это не просто какая-то легенда, это не просто какое-то суеверное религиозное представле­ние, нет, это нечто такое, что вполне может быть на­учно доказано. Дело обстоит так, что фактически в то весьма важное для земного бытия человека время беременности матери, в то время когда человек еще пребывает в виде зародыша, эмбриона человека, он всецело зависит от Луны. Эта зависимость человека от Луны в эмбриональном периоде, пока он является зародышем, была известна с давних пор, так что даже продолжительность беременности определяли в де­сять лунных месяцев. Только в самое последнее время получилось так, что лунные месяцы были пересчита­ны на солнечные месяцы, на девять месяцев. Но в эти десять лунных месяцев, которые нормальным образом отводятся для времени беременности, имеет место за­висимость от Луны, которой подвергается человек в своем эмбриональном периоде, в качестве зародыша в теле матери. Насколько же простирается эта зависи­мость от Луны? Я уже обращал на это ваше внимание.

Видите ли, дело обстоит так, что первая оплодо­творенная яйцеклетка содержит, в сущности, разру­шенную земную материю, содержит распавшуюся в прах, пылевидную, земную материю, из которой не возникло бы вообще ничего, если бы на нее действо­вали только земные силы, — никогда!

Из этого человеческого зародыша нечто возника­ет только потому, что существует влияние Луны на Землю. Можно сказать: человек приходит в земную жизнь благодаря лунным силам. Так что евреи, рас­сматривавшие Яхве как лунное божество, хотели, в сущности, указать на эту зависимость человека от лун­ных сил при схождении этого человека на Землю.

Конечно, люди, жившие в Азии подальше, вавило­няне, ассирийцы, признавали также и иные влияния, а не только влияние Луны. Они, например, говорили: Юпитер оказывает влияние на то, будет ли человек при своем дальнейшем развитии умен или останется глупым, или что-нибудь в этом роде. Однако евреи не уделяли внимания такого рода побочным влияниям. Они почитали лишь одного Бога, это было именно лунное божество. Обычно как крупное достижение в религиозной области рассматривают то, что евреи от многих божеств продвинулись к единобожию, от по­литеизма продвинулись к монотеизму.

Этого единственного почитаемого евреями Бо­га, бога Яхве встретил в господствующей вокруг иу­дейской религии и Христос Иисус. Это в некотором смысле преподавали Ему.

Вы можете представить себе, что если почитают исключительно лунного бога, от которого человек зави­сит в то время, когда мать носит его в своем теле, то и все остальное объясняют исходя из того, что человек приносит на Землю все свое существо в целом, прино­сит то, что в нем есть и еще будет. Этот принцип находит свое выражение в древней иудейской религии, религии Яхве. Если бы вы спросили у древнего еврея, который, скажем, заболел: «Почему ты заболел?», то он сказал бы: «Такова воля Яхве». Если у него сгорел дом, и его спросят: «Почему у тебя сгорел дом?», он ответит: «Такова воля Яхве», и так далее. Он имеет только един­ственного Бога, благодаря которому человек вступает в земной мир, и он все сводит к этому Яхве. Из-за этого иудейская религия стала застывшей, косной. Че­ловек в течение всей своей жизни чувствовал себя за­висимым от того, что он принес с собой на Землю.

Кроме иудейской религии Иисус из Назарета знако­мился и с другими религиями, гласившими: существу­ет не только влияние Луны на человека, влияют на не­го и другие светила (планеты, небесные тела — прим. перев). Видите ли, в Евангелиях имеются указания на отношения между звездными религиями Востока, Азии и теми населенными евреями странами, где родился Иисус из Назарета. Сказано, что мудрецы (волхвы) из восточных стран видели звезду, которая привела их к месту рождения Иисуса из Назарета.

Однако то, как это выражено в Евангелиях, понима­ется сегодня неверно. Дело в том, что мудрецы из стран Востока опирались на свою науку о звездах; из звездных констелляций, из положения звезд они увидели, что на­ступает событие исключительной важности. Так звезд­ная мудрость Востока, звездная мудрость Азии при рож­дении Иисуса из Назарета пришла в соприкосновение с ним самим. Эта связь всегда поддерживалась.

Главной целью Иисуса из Назарета было дать чело­веку находящемуся на Земле внутреннюю мудрость. Еврей говорил: все приходит от Яхве. Но Яхве оказы­вает решающее значение только до рождения, когда же человек родился, то он, будучи странствующим по Земле человеком, уже не является просто продолжате­лем одного этого импульса Яхве. Что Христос Иисус прежде всего принес в мир? То, что человек в течение своей жизни — это не только круглый шарик (то есть за­родыш — прим. перев), всего лишь движущийся по инер­ции в результате толчка, полученного им от Яхве в теле матери. Нет, человек, кроме того, в течение своей жизни обладает внутренней волей, посредством которой он мо­жет сделать свое собственное существо, свою личность лучше или хуже. Для того времени это было прямо-таки колоссальной идеей. Ибо, видите ли, звездная мудрость скрывалась как тайна, и в самой Палестине об этом ни­кто ничего не знал! В Риме тем более не знали. Звездная мудрость была тайной, тщательно скрывавшейся. Так что это было очень значительным деянием, когда Иисус из Назарета, указывая не на другие планеты, а прежде всего на Солнце, сказал: влияние на человека оказывает не только Луна, но влияние оказывает также и Солнце.

Тем самым тогда было сделано очень много. Надо, однако, помнить, что эти вещи следует рассматривать не только как теорию, но их надо рассматривать в соот­ветствии с действительностью. Что, в сущности, проис­ходит из-за влияния Луны, когда человек находится в теле матери? Господа, при этом от Луны в физического человека входит душевное, душевно-духовное начало. Человек как душа сходит вниз из небесного мира, от Луны. Так что же означало то, что говорили евреи: «Ях­ве влияет на человека во время беременности матери?» Это означало, что, как считали евреи, все являющееся в человеке душевно-духовным, происходит от Луны; в Луне находится творец человеческой души. Итак, о чело­веке, пребывающем на Земле, еврей говорил: то, что в человеке является физическим, то, что вещественно, он получает от Земли; то, что душевно-духовно, он получа­ет от Луны из отдаленного мира. Следовательно, чело­веческий дух устремляется в человека через Луну. Тем самым сказано вот что: по отношению к человеку мое мнение должно быть следующим —твоя душа устремля­ется в тебя через Луну, и то, что живет в твоей душе, ты получил на пути, проходящем через лунных божеств.

Иисус из Назарета учил: правильно, у человека есть такая душа; но в более поздней своей жизни эта душа может изменяться. Человек частично обладает свободной волей. Душа человека может измениться в дальнейшей жизни.

Как пришел Иисус из Назарета к тому, чтобы утверждать нечто подобное? Это большой вопрос. И если хочешь ответить на этот вопрос, приходишь к следующему.

Вы ведь знаете, что евреи отличаются от других земных народов. Это отличие основано хотя бы на том, что на протяжении столетий евреи воспитыва­лись в лунной религии и отстраняли в своей душе любые иные влияния. Видите ли, желая понять эти вещи, необходимо вникнуть в некоторые своеобраз­ные качества еврейства. Вы можете узнать о том, что у евреев есть большие музыкальные способности и, напротив, их способности в отношении скульптуры, живописи и тому подобное очень незначительны. У ев­реев есть наклонности к материализму, но мало склон­ности к признанию духовного мира, поскольку из все­го внеземного мира они почитали только Луну и едва ли знали больше. Еврейский характер и греческий характер представляют собой полную противополож­ность. Греки были, преимущественно скульпторами, живописцами, они были расположены к архитектуре, по меньшей мере, к ваянию. Евреи же являются му­зыкальным народом, народом священников, которые по преимуществу вырабатывают внутренний мир, бе­рущий свое начало из первоначальной одаренности, полученной от материнского тела.

В то время, когда жил Иисус из Назарета, эти свой­ства вырабатывались чрезвычайно сильно. Не правда ли, евреи, с которыми в настоящее время можно позна­комиться в Европе, давно живут среди других народов и кое-что переняли у них. Однако тот, кто способен раз­личать, всегда сможет еще отличить особый духовный склад еврея от духовного склада другого человека. Это совсем не означает, что они хуже, но отличительные признаки у них есть. Так как же обстояло дело у евре­ев? Это было так: весь свой душевный склад, свой нрав, всю душу они ориентировали на Луну. Благодаря это­му у них вырабатывалось все то, что имело отношение к Луне, но не вырабатывалось то, что относилось к Солн­цу. Солнце оставалось в забвении. И если бы Иисус из Назарета остался в лоне иудаизма, то Он тоже не смог бы научиться ничему другому, кроме лунной религии. Но Он не оставался исключительно в лоне иудаизма, а получил в ходе своей жизни другой импульс; на Его долю выпало прямое духовное влияние от Солнца.

Видите ли, вследствие этого Он являлся в опреде­ленном смысле дваждырожденным. Дваждырожден­ность еще имела место во всех более ранних восточ­ных религиях. Однако это было забыто; сегодня есть только сведения об этом. Это больше не понимают. Итак, Иисус из Назарета в определенный момент почувствовал: теперь Я в некотором смысле родился еще раз; как в теле матери Я, благодаря Луне, получил мою душу, точно так же теперь Я получаю обновление Моей души от Солнца. И в кругах посвященных с это­го момента того, кто был Иисусом из Назарета, стали называть Христос Иисус. Говорили: Иисус из Наза­рета стал человеком, стал иудеем благодаря лунным силам, как и прочие иудеи; но благодаря тому, что в определенный момент своей жизни Он получил влия­ние от Солнца, Он родился второй раз как Христос.

Конечно, современный человек, не постигающий таких вещей духовно, вообще не может думать обо всех этих вещах. Он не думает о том, что человек до рождения, будучи в материнском теле, соединяется, благодаря Луне, со своей душой, следовательно, эту душу он получает из внешнего (внеземного) мира. Тем более, он не думает о том, что Иисус из Назарета получил солнечное влияние, что в него некоторым образом вошла вторая личность. Как первая личность вошла в материнское тело, так в Иисуса из Назарета как вторая личность, вошло солнечное существо.

Видите ли, Римско-Католическая Церковь на сло­вах совершенно забыла то, о чем я вам сейчас расска­зал. Однако, посетите литургию, мессу; вы в случае праздничной литургии увидите стоящую на алтаре и служащую для благословения святую святых, дароно­сицу (см. рисунок); здесь внутри — гостия, здесь — лу­чи. Что это такое? Это Солнце, а тут Луна. И вся даро­носица, вся «святая святых» своей формой говорит о том, что христианство произошло от мировоззрения, где в отличие от иудеев, почитающих только Луну, почиталось также и Солнце. И как человек при своем рождении имеет влияние от Луны, так Христос име­ет влияние от Солнца.

Можно сказать: но ведь любой человек мог бы быть дважды рожденным и на протяжении своей жизни то­же получать влияние от Солнца. Но это не так: дело все же обстоит несколько иначе. А именно так: Христос Иисус получил влияние, оказываемое непосредственно на человеческое "Я". На что оказывалось влияние от Луны в материнском теле? Господа, я говорил вам: че­ловек состоит из физического тела, эфирного тела, ас­трального тела и "Я". Лунное влияние оказывалось на астральное тело, а астральное тело в человеке бессоз­нательно; на него влияет Луна. Напротив, солнечное влияние у Христа оказывалось на "Я", сходило на "Я". Но "Я" является самостоятельным, отдельным!

Если бы солнечное влияние на человека было та­ким же, как и лунное влияние, то что произошло бы тогда? Господа, в качестве отдельного человека мы не оказываем особо сильного непосредственного влияния на наше рождение; мы просто посылаемся в мир посред­ством нашего рождения. Если бы солнечное влияние было точно таким же, как и лунное, то тогда мы, скажем, на тридцатом году жизни испытали бы это солнечное влияние, но ничего не могли бы при этом поделать, как не можем мы ничего поделать при нашем рождении. Мы на тридцатом году внезапно становились бы други­ми людьми, и даже забывали то, что мы делали прежде. Представьте себе, что все вы были бы молодыми людь­ми, дожившими до двадцати девяти лет, и вот наступает тридцатилетие; все вы рождаетесь заново. И вот вам попадается навстречу кто-то, еще не достигший тридца­ти лет и говорит вам: «Доброе утро, Эрбсмель!» (фами­лия одного из слушателей — прим.. перев. ) — Что? Я... я тебя не знаю! Я только сегодня появился здесь! «Что тебе от меня надо?» Так было бы в том случае, если бы на каждого человека в возрасте, скажем, тридцати лет оказывалось солнечное влияние. Да, господа, это может показаться вам невероятным, и все же это правда. Об этом забыли, поскольку исторические сведения посто­янно искажаются; поэтому об этом ничего не известно. Нечто весьма похожее существовало в древности, хотя и не проявлялось с такой грубой очевидностью, как в вышеприведенном мною примере. Но в очень глубокой древности, скажем, семь-восемь тысяч лет тому назад, ес­ли бы мы заглянули, например, в Индию, то там действительно существовало такое явление: достигнув тридца­ти лет жизни, люди не знали больше о своей прежней жизни, они становились совершенно новыми людьми. И тогда, принимая их, окружающие их люди говорили им: «Теперь ты приступаешь к "служению"», — я исполь­зую современное выражение. И только тогда данному человеку сообщали, как его зовут и кто он. Конечно, это становилось все слабее и слабее, это преображение, но оно, тем не менее, существовало. Например, еще у егип­тян было так, что люди, достигшие пятидесяти лет, не могли вспомнить свое детство, их воспоминания прости­рались только до тридцатого года; все остальное они узнавали от окружавших их людей, подобно тому, как и мы узнаем от окружающих нас людей о том, что было с нами, когда мы были младенцами или двухлетними детьми. История не сообщает об этих происходивших с человечеством изменениях, но, тем не менее, они были. Вследствие особой ситуации Иисус из Назарета был последним из тех, кто достиг контакта с Солнцем, в то время как другие уже больше не достигали его. Об этом солнечном влиянии говорится в Евангелиях, хотя люди истолковывают это неверно. Видите ли, в Евангелии рассказано о том, что Иисуса крестил Иоанн в Иордане. При этом спустился голубь. Этот голубь как раз и означал солнечное влияние, контакт с Солн­цем. При этом Солнечная Сущность вошла в Иисуса. На этом все завершилось; Он был последним из тех, кто принял в себя эту Солнечную Сущность. Другие в Его время из-за своих телесных свойств уже не бы­ли зрелы для этого. Он был последним.

Возвратимся назад, к людям Древнего Востока; там каждый мог сказать: по ходу жизни Солнце ока­зывало влияние на людей, в человека входило новое существо. В то время, когда жил Христос Иисус, это­го, в общем, уже нельзя было сказать, и священники знали об этом лишь из внешней науки, а не благода­ря внутреннему созерцанию.

Так что же должно было теперь выступить вместо почитания Солнца? В древности, до еврейской эпохи поклонялись Солнцу, поскольку знали: от Солнца ис­ходит мощное влияние в течение жизни. Но теперь люди уже не могли поклоняться Солнцу, так как ника­кого влияния больше не получали. Кто же выступал вместо Солнца? Сам Христос Иисус! При основании христианства звездной религии сопутствовала солнеч­ная религия, причем человек обращался непосред­ственно к Солнцу; когда же Христос Иисус оказался последним из тех, кто достиг контакта с Солнцем, сол­нечного влияния, стали обращаться лишь ко Христу и могли сказать: в Нем пребывает Дух Солнца.

Поистине, это был большой переломный момент. Это являлось необычайной революцией в мышлении; Христос Иисус низвел на Землю то, что прежде можно было видеть на Солнце. Вот почему в древности или в первые века христианства Христа всегда называли Солнцем. В Евангелиях вы повсюду найдете выраже­ния: «Солнце, Христос», поскольку тогда знали, о чем идет речь. Но позднее это было целиком и полностью забыто. При каждой праздничной мессе это можно видеть в дароносице, в «святая святых». Но если кто-нибудь всерьез говорил о том, что это можно видеть, то это считалось большой ересью, и его преследовали как еретика. Ибо в христианской церкви всегда счи­тали опасным сообщение истин о небесных телах, о звездах, в том числе и о Солнце.

Почему же так было, господа? Тут мы снова долж­ны вернуться к древним мистериям и сравнить их с христианством. Видите ли, не все люди допускались в древние мистерии. Я говорил вам, какие там были гра­дусы: были следующие посвященные: «ворон», «оккуль­тист», «защитник», «сфинкс», и так далее. Они знали о звездном влиянии (то есть о влиянии звезд и плане­тарном влиянии —прим. перев), они это знали. Поэто­му посвященное священство строго следило за тем, чтобы не все люди обретали разум, чтобы этот разум, разумность существовала только под их контролем, в мистериях. Ведь знание — это власть, даже если его порой притесняют. Но пока священство было могу­щественным, знание было тождественно власти.

Однако эта звездная мудрость погибла. И вот при­шел Христос Иисус. Он восстановил ее заново, хотя и в преображенном облике. Он говорил: надо свести на Землю солнечного Бога. Он возобновил религию Солн­ца. Если бы Христос действовал в полном соответствии со своим учением, то вся древняя звездная религия сно­ва возродилась бы как действие Солнца! В первые века христианства это нередко происходило. Снова расцве­тали древние мистерии. Но Христос Иисус произвел также необычайную революцию: то, что раньше было сокрыто в мистериях, он представил перед всем миром, на всеобщее обозрение. Это теперь должно было стать достоянием всех людей. Но никакие усилия не были в состоянии отдать людям то, о чем я сейчас говорил.

Был в четвертом столетии по Р. Х. римский им­ператор Юлиан(16)
, которого называют Апостатом, От­ступником; он хотел снова ввести древнюю звездную религию. Он был убит во время похода в Персию! То, что произошло в Риме, можно объяснить только сле­дующим образом.

В Риме произошло то, что звездный культ, который, в сущности, был заново дан Христом Иисусом, был дис­кредитирован как суеверие, даже не просто как суеве­рие; клевета приравняла его к сатанизму. Следователь­но, именно то, что вело к истинному познанию, к позна­нию духовного начала в мире, было дискредитировано, ошельмовано и даже до некоторой степени уничтожено. С другой стороны, теперь позволялось верить только во внешнеисторические события, происходившие с Хри­стом Иисусом в Палестине, как об этом сообщала цер­ковь. Вследствие этого для всех, кто становился верую­щим, церковь обретала высшую власть, определяющую, что человек должен думать. Видите ли, христианство как таковое не вошло в Европу через Рим; через Рим вошло подмененное христианство, опирающееся лишь на внешние события в Палестине, а не на всеобщие мировые закономерности. Отчего это произошло?

Видите ли, ведь Рим, в сущности, произошел от шайки разбойников, которые в самом начале собрались вместе. И кое-что от подобного образа мыслей влияло долгое время. Рим всегда добивался мирового господ­ства и в то же время господства духовного. Это типич­но римская тенденция — стяжать мировое господство наряду с духовным господством. На место древнего, еще языческого первосвященника, Pontifex maximus, переняв даже его имя, заступил римский папа. Папа в течение средних веков занял место римских цезарей, римских императоров, приобрел мировое господство и одновременно с этим господство над мыслями. Лишь однажды в начале XI века в Средней Европе один очень значительный германский император хотел сделать нечто подобное тому, что сделал Юлиан, названный Отступником, ренегатом; это был Генрих II (Генрих II Святой из Саксонской династии — прим. перев. )(17)
. Это очень интересно! Генрих II прежде всего представлял собой своего рода святого, так как он был очень хоро­шим представителем христианского мировоззрения. Он правил с 1002 по 1024 год по Р. Х. Он правил как своего рода святой. Даже в истории он получил второе имя: Святой. Видите ли, если сегодня посмотреть в католическую богослужебную папскую книгу, где пере­числены все святые, то там есть и этот Генрих II Святой. Однако этот Генрих II, был тем, кто хотел обратиться к древней истине. Он хотел отстоять для христианства ту точку зрения, что во Христе Иисусе жил Дух Солнца. Он добивался Ecclesia catholica non romana, что означает Католическая Церковь, но не Римская. Вдумайтесь в да­ту: начало XI века! Лютеранство возникло значительно позднее. Если бы тогда удалось то, к чему стремился Генрих II — создание Католической Церкви, которая не была бы римской, то христианство обрело бы в Европе свое мировое значение, и благодаря религиозной жиз­ни уже тогда могла бы возникнуть настоящая духовная наука. Но Рим победил тогда, победил так называемый цезаре-папистский Рим. Ecclesia cathalica non romana не возникла, а Ecclesia catholica romana — Римско-Католи­ческая Церковь продолжала жить дальше. Император Генрих II хотел полностью отделить Католическую Церковь от мирового господства.

Вы все согласитесь с тем, что это было бы вели­чайшим деянием, потому что тогда не смогли бы со­стояться преследования ересей и еретиков. Ведь все эти преследования происходили ради господства над мыслями. Но в действительности нельзя установить господство над мышлением. Задумайтесь как-нибудь над этим! Разве можно установить господство над ва­шими мыслями? Нет, господствовать над ними невоз­можно! Господствовать над ними можно, лишь уста­новив всемирное господство над людьми, принуждая людей ходить в определенные школы, вдалбливая им в головы определенные вещи, детерминирующие их принадлежность к конкретному классу. Человек при этом получает классовое мировоззрение и так далее. Но мысли не допускают господства над собой! Цер­ковь никогда не стала бы вредной, если бы не ее притя­зания на мировое господство, сопровождающееся ее господством над людьми как физическими существа­ми. Ведь церковь может только учить, а человек — са­мостоятельно воспринимать то, чему она учит. Этого и хотел добиться Генрих II Святой. Однако, как сказа­но, древний цезарь, древний император — уже в виде римского папы — одержал тогда победу. Как вы знае­те, мировое господство было тогда весьма сильным. Этот факт могут расценивать отрицательно, но, в лю­бом случае, во времена правления Генриха II Святого мировое господство было очень сильно (термин «мировое господство» не следует понимать как всемирное господство, поскольку в XI веке существовало множе­ство независимых государств — прим. перев). И если бы тогда удалось организовать Католическую Цер­ковь так, чтобы она утеряла свой римский характер, перестала быть римской, то тем самым учение церк­ви было бы отделено от идеи мирового господства.

Видите ли, именно эту цель, в сущности, преследо­вали крестовые походы(18)
. 0 крестовых походах всегда го­ворится так, будто они проводились в качестве службы, оказываемой Риму. Обычно крестовые походы описыва­ются так: поскольку Иерусалим был окружен и захвачен турками, паломники не могли больше спокойно молить­ся в Иерусалиме, добравшись туда. Тогда Рим отправил Петра Амьенского(18а)
проповедовать в Европе крестовый поход. Это означало, что многие люди должны были устремиться в крестовый поход, переправиться в Азию, в Иерусалим. В результате проповеди Петра Амьенского возникла большая армия крестоносцев, находившаяся под командованием этого Петра Амьенского и Валь­тера фон Хабенихта(18б)
. Почему он назывался фон Хабе­нихт, то есть «неимущий» можно только предполагать. Во всяком случае, он был таким же «неимущим», как и мы с вами. Нам трудно представить себе ту сумму, в какую обошелся один крестовый поход в Азию. Но вся эта армия крестоносцев уже по дороге перестала существовать. Так ничего и не было достигнуто.

Тогда за это дело взялись другие люди под предво­дительством Готфрида Бульонского(19)
. Они не состояли на службе у Рима, напротив, намерения их походили на намерения Генриха II Святого. Они хотели помешать установлению мирового господства. Здесь находится Италия (изображается на рисунке), здесь Греция, это Черное море, здесь Палестина, здесь Иерусалим; сюда следовало перенести крест, и Иерусалим должен был стать главным центром христианской религии. Рим должен был отречься от настоящего первого крестового похода. Крестовый поход был, в сущности, направ­лен против Рима. Тем самым снова хотели сделать Есclesia, Церковь, независимой от мирового господства.

Но достичь всего этого не удалось. В более позд­ние крестовые походы опять-таки вмешались рим­ские властители. Все это можно прочесть в истории крестовых походов.

И вот затем случилось так, что основа христи­анства в целом — величественная идея о сошествии солнечной силы на Землю посредством Христа Иису­са и освобождение каждого человека, понявшего это: «и познаете истину и истина сделает вас свободными», только истина осталась непознанной — все эти вещи в ходе всего развития человечества оставались по существу неизвестными. И только сегодня человек благодаря духовной науке может открыть для себя истинное христианство. Совсем неудивительно, что представители официального христианства в настоя­щее время выступают против того христианства, ко­торое действительно связано со Христом Иисусом, и учит именно тому, чему учил сам Христос Иисус. Это и происходит в случае антропософии. Вот почему совсем неудивительно, что у тех, кто знает христианство лишь в его современных формах, возникает большая антипа­тия к такому христианству. Но на христианство как та­ковое эта антипатия не направлена. Христианство дос­тигло необычайного успеха в социальном отношении именно в том, что постепенно исчезло рабство. Не будь христианства, господа, не было бы и всей современной науки. Вы посмотрите: большинство действительно ве­ликих открытий было сделано монахами. Вот только воздушную помпу, насос, изобрел бравый бургомистр Мариенбурга господин Гуерике(19а)
; но большинство крупных открытий сделали именно монахи. И тот, кто создал коперниковскую систему, Коперник(19б)
, был настоятелем собора, католическим настоятелем собо­ра. Да и все школы тоже зависели от монахов.

Но тут возникает нечто иное. Видите ли, дело обстоит так, что в древней церкви не очень доброже­лательно смотрели на монастыри, поскольку монахи еще многое сохраняли от древней мудрости. И у мона­хов — хотя они и заикнуться не смели об этом, — еще находилось знание о древней звездной мудрости. При желании его вполне можно было отыскать. Вещи, кото­рые я вам рассказывал — в последний раз я отмечал различия между мужчиной и женщиной в XVII ве­ке, — прорастали из древности благодаря монашест­ву, а не благодаря внешней светской власти. Это шло че­рез монашество, и полностью покончить с этим удалось лишь в XVII—XVIII веках. Средневековье вовсе не было столь мрачным, как обычно считают. Мрачным было только то, на что обычно обращают внимание. Но тайным образом люди тогда обладали большой мудростью; только сегодня эту мудрость не понимают, даже если читают древние книги. Я показывал вам на примере слова «мумия», что ни один человек сего­дня не знает, что такое «мумия». Это я вам объяснял.

Итак, величайшей идеей христианства является идея о сошествии солнечной силы на Землю.

Видите ли, господа, благодаря этому впервые появилось то, что называют историей. Ведь в странах Востока хотя и обладали большой звездной мудростью, но историей не занимались. Те, кто были учеными на Востоке, были знающими, указывали лишь на то, что как творение происходило в небесных далях. Однако их не очень заботило то, что делали люди на Земле. У древ­них евреев возникло нечто похожее на историю, но эта история брала начало из звездной мудрости, ибо «семь дней творения» — это звездная мудрость. Вот почему эта история хаотична, там все перемешано. Настоящая история, разделившая все развитие на дохристианское и послехристианское, началась вместе с христианством

Вот то, что я хотел сказать вам сегодня. В следую­щую субботу я хочу дать кое-какие дополнения.

ПЯТАЯ ЛЕКЦИЯ

Дорнах, 15 марта 1924 г.

Давайте продолжим, господа, и я покажу вам допол­нительно, как приживалось христианство в Европе.

Видите ли, в первое время после основания христи­анства оно распространялось сначала на юге вплоть до Рима и затем, позднее, с III, IV, V столетия стало распространяться и на Севере. Давайте ретроспектив­но посмотрим на Европу ко времени распростране­ния в ней христианства, в период основания христи­анства. Я хотел бы ответить вам на вопрос, как выгля­дела Европа — в смысле нашей цивилизации — в то время, когда распространялось христианство.

Если мы здесь вверху представим себе Азию (изображается на рисунке), то Европа окажется маленьким придатком Азии, своего рода маленьким полуостровом. Вы ведь знаете, Европа выглядит так: здесь мы имеем Скандинавию, здесь мы имеем Балтийское море, Ост­зее; затем мы переходим в Россию. Здесь расположена современная Дания. Здесь мы переходим к морскому побережью Германии, здесь мы приходим в голланд­ские, а здесь во французские области. Здесь мы перехо­дим в Испанию, здесь переходим в Италию. Теперь мы приходим в ту область, которая нам уже известна; мы приходим к Адриатическому морю, а здесь — к Греции; затем идет Черное море. Здесь мы приходим в приле­гающую сюда Малую Азию, а тут мы переходим затем в Африку. По другую сторону находятся у нас Англия и Уэльс, а здесь Ирландия, обозначенная лишь слегка.

Я попытаюсь сделать ясным для вас, как выглядела Европа в то время, когда христианство, постепенно рас­ширяясь, приходило в Европу. Здесь Европу от Азии отделяет Урал. Здесь мы имеем могучую реку Волгу, и если бы мы в то время попали в эти области, которые се­годня составляют Южную Россию, Украину и так далее, то мы застали бы там — в то время, когда христиан­ство поднималось с юга — народ, потом совершенно исчезнувший из этих земель, переместившийся на Запад и на Западе растворившийся среди других наро­дов; это остготы. Итак, в то время, когда христианство начало распространяться, здесь жили остготы. Сразу после этого вы видите, как в определенное время все эти народы начинают переселяться (имеется в виду Ве­ликое переселение народов IV—VI вв. по Р. Х. — прим. перев). Однако в то время, когда христианство продви­галось наверх с юга, эти народности в Европе занима­ли определенное место, проявляли оседлость.

Видите ли, если вы возьмете Дунай, то, переходя дальше, вы имеете здесь современную Румынию и со­временную Венгрию. В этих областях — нынешней Румынии и нынешней Венгрии — тогда осели вестготы. Если мы перейдем дальше, то здесь, в нынешней запад­ной Венгрии, севернее Дуная находились вандалы. Так тогда назывались эти народности. А там, где сегодня на­ходятся Моравия, Богемия, Бавария, располагались так называемые суевены, из которых затем возникли шва­бы. Если мы поднимемся дальше вверх — здесь течет Эльба, затем она впадает в Остзее, в Балтийское море, то здесь повсюду находились готы. Но здесь, здесь находит­ся Рейн, который вы хорошо знаете; здесь располагался бы современный Кёльн, здесь вокруг Рейна жили так называемые рипуарические франки. Поднимаясь выше (по карте, а не по реке —прим. перев), где устье Рейна, жи­ли салические франки. И здесь, вплоть до Эльбы, жили саксы. Саксы получили свое наименование от людей, на­ходившихся южнее. Они получили такое название, по­скольку находившиеся южнее народы отличались тем, что питались по преимуществу или исключительно мя­сом, и их называли «пожирателями мяса», «мясоедами».

Здесь, дальше в этой местности располагались рим­ляне; в нынешней Франции, нынешней Испании и так далее, даже здесь, повсюду находились греко-римские народы. Среди них христианство распространялось в первую очередь, а затем продвигалось на Север. Мож­но сказать, здесь, в этой области, христианство при­шло на Север раньше (имеется в виду Причерноморье, Украина — прим. перев), чем в более западных облас­тях. Так, среди готов мы находим древнего епископа Вульфилу(20)
, что означает «волчонок». Вульфила перевел Библию на готский язык(20а)
, причем очень рано, в IV сто­летии по Р. Х. Этот перевод Библии очень интересен, так как весьма сильно отличается от более поздних пе­реводов Библии. Он содержится в чрезвычайно ценной книге, находящейся сегодня в уппсальской библиоте­ке в Швеции; таким образом, можно видеть, что здесь, на Востоке, христианство распространилось раньше. Следуя за тем, что я нарисовал, вы найдете, что здесь располагались греко-римские народы; но в этих об­ластях повсюду находилась в древнейшие времена еще одна древняя группа народов, древнейшее население Ев­ропы, которое представляет большой интерес. Это древ­нейшее европейское население, которое я вам обозна­чил теперь на рисунке красным цветом, ко времени про­движения христианства на Север было уже отодвинуто в западные области. Ибо все эти народности (имеются в виду те, кто отодвигал кельтов на запад — прим. перев) первоначально не находились в этих областях, но появились там только к тому времени, когда начало распространяться христианство. Все эти народности следует представлять себе живущими на границе между Азией и Европой. А те, кто в настоящее время являются славянами, находились еще дальше, внутри Азии.

Вопрос состоит в том, что если мы вернемся ко вре­мени возникновения христианства, то я должен буду для вас всю эту карту Европы заштриховать красным цветом. Тогда вся Европа была пронизана древним кельтским населением. А все те, кто появился в Европе позднее, кого я вам здесь нарисовал и описал, все они гораздо позднее переселялись из Азии — за пару столе­тий до, пару столетий после основания христианства. И вот возникает вопрос: почему же все эти народности переселялись? Эти народности в определенный мо­мент мировой истории приходят в движение; они уст­ремляются в Европу. Это происходило по следующей причине: если вы посмотрите на нынешнюю Сибирь, то она представляет собой гигантскую запустевшую малонаселенную территорию. Эта Сибирь в не столь отдаленное время, незадолго до возникновения хри­стианства, за пару столетий до него, была более низ­менной страной, и эта более низменная страна была от­носительно теплой. Затем произошел подъем. Подъем суши был совсем не велик, тем не менее, в тех странах, где раньше было тепло, стало холодно, озера высыхали, все запустевало. Итак, здесь сама природа содействова­ла тому, чтобы люди переселялись с Востока на Запад. Кельтское население Европы было очень инте­ресным. С этим кельтским населением сталкивались народы, мигрировавшие на Запад. Кельты были от­носительно миролюбивым народом. Кельтское насе­ление Европы еще в значительной степени обладало тем, что можно назвать первоначальным ясновидени­ем, настоящим изначальным ясновидением. Если эти люди принимались за какое-нибудь ремесло, то они думали: в этом ремесле им помогают духи. И если кто-то чувствовал, что он сможет ловко изготовлять обувь — ну, обуви как таковой еще не было, но было нечто подобное, покрывающее ноги, — то в проявле­нии своей умелости он видел духовную помощь. И он действительно мог воспринимать то, что помогало ему из духовного мира. Эти древние кельты так смотрели на свою жизнь, что были в некотором смысле «на ты» с духовным миром. Вот почему эти народности изго­товляли очень красивые вещи. Кельтское население проникало также в Италию в очень глубокой древно­сти и создало там много прекрасного, вследствие чего грубый римский образ жизни, унаследованный от раз­бойничьего народа, стал более изысканным. Именно благодаря проникновению кельтского населения пер­воначальная римская грубость немного смягчилась.

Итак, в древности повсюду в Европе было кельт­ское население. На юге тогда находилось римско-гре­ческое, романско-греческое, латино-греческое населе­ние. И, как было сказано, из-за подъема суши в Сиби­ри, отчего Сибирь запустела, сюда надвигались эти (то есть прежде населявшие Сибирь — прим. перев. ) народности. К тому времени, когда христианство про­бивалось с юга на север, карта Европы выглядела так (указывается на рисунке).

Вот на что стоит обратить внимание, господа: неко­торые свойства народов сохранились хорошо, другие отличительные особенности сохранились меньше. Мож­но, например, отметить следующее: среди народностей, переселявшихся из Азии в Европу, были также гунны, могущественным царем у которых был Аттила(21)
. Но Ат­тила — готское имя! Ведь Аттила на готском языке озна­чает «батюшка». Поскольку многие из перечисленных мною народов признавали гуннского царя Аттилу сво­им царем, он получил готское имя. Однако гунны очень сильно отличались от других народностей. Это проис­ходило оттого, что все эти большей частью дикие наро­ды, переселявшиеся сюда, были первоначально в Азии горцами, горными народами. Более кроткие народы среди переселенцев, такие как готы, были по большей части народами равнин. Дикие дела гуннов, а позднее дикие дела мадьяр обусловливались тем, что первона­чально в Азии они были горцами, народами гор.

Случилось так, что римляне — независимо от хри­стианства — все больше и больше расширяли сферу сво­его господства на Север, где они сталкивались с народно­стями, переселившимися из Азии. Возникало множество войн между римлянами и народами, находившимися на севере. В последний раз я уже упоминал вам имя одного весьма значительного римского писателя, Та­цита. Он много написал по римской истории, но, кроме того, он также написал великолепную мощную книжеч­ку под названием «Германия»(21а)
. В ней он описывает на­родности, находившиеся здесь, вверху примерно через сто лет после основания христианства, описывает вели­колепно, так что в описаниях Тацита эти люди предста­ют как живые. Но я говорил вам также и о другом: Та­цит писал, будучи образованным римлянином, но он не смог сказать о христианстве ничего, кроме того, что оно было основано как секта в Азии неким Христом, кото­рый был осужден и казнен! Следовательно, Тацит писал в Риме еще в то время, когда христиане были порабоще­ны, когда они еще жили в своих подземных катакомбах; он ни разу не описал их правильно. Следовательно, сре­ди этих северных (по отношению к Палестине — прим. перев) людей христианство было неизвестно.

Однако эти северные люди имели тогда религию. Очень интересно, что же за религия была у этих север­ных людей? Вспомните еще раз, господа, как складыва­лись религиозные представления у южных и северных народов. Мы говорили об Индии; там преимуществен­но рассматривали физическое тело, то есть обращали внимание на нечто, принадлежащее человеку. Египтя­не смотрели на эфирное тело — опять-таки, на нечто, принадлежащее человеку. Вавилоняне и ассирийцы рассматривали астральное тело — это снова нечто че­ловеческое. Иудеи, евреи видели "Я" в своем Яхве — и это тоже нечто от человека. И только о греках — это потом перешло и к римлянам — я должен был сказать вам: они меньше обращали внимание на человека, они больше направляли свой взор на природу. Греки были поистине великолепными наблюдателями природы.

Однако люди, находившиеся здесь на Севере, во­обще обращали взгляд на человека как такового, на внутреннего человека в еще меньшей степени, чем гре­ки. Это интересно: люди здесь на Севере полностью забыли о внутреннем человеке, они даже не вспоми­нали о том, что можно думать о внутреннем человеке. Греки и римляне имели, по крайней мере, воспомина­ния; они жили по соседству с народами, населявшими Переднюю Азию, с египтянами, вавилонянами и так далее; греки имели воспоминания о том, что думали эти древние народы. Народы северные смотрели толь­ко на окружающий мир, только наружу, из человека. И они видели не природу, они видели находящихся вне человека стихийных духов. Древние греки виде­ли природу, тогда как люди здесь, на Севере видели природных духов. Поэтому именно среди этих людей возникали прекрасные рассказы, сказки, саги, мифы; эти люди повсюду видели духов. Греки видели высокую гору, Олимп; на Олимпе жили боги. Люди на севере не говорили: на горе живут боги, но они в некотором смысле в вершине горы видели самого бога, так как вершина горы не казалась им просто скалой. Если на вершине горы блестела утренняя заря, гора покрыва­лась золотом, над горой поднималось утреннее Солн­це, то эти народы видели не саму гору, а этот ткущий­ся покров утреннего солнца над горой; это и было божественным для них. Это происходило для них ду­ховным образом. Для них было вполне естественным видеть простирающееся над горой духовное.

Греки строили храмы для богов. Во всей Азии для богов строили храмы. Но люди на севере говорили: мы не строим храмов. Что значит, строить храм? Там внутри мрачно; но над горами светло и ясно. И богов, то есть духов, следует почитать, поднявшись на гору. Они размышляли следующим образом: если над горой сияет свет, то он приходит от Солнца; но Солнце наиболее благотворно в середине лета, когда наступает Иванов день, как мы это называем сейчас. И они взби­рались на гору, разводили огонь и отмечали праздники своих богов не в храме, но на высоких горах. Еще они говорили: да, солнечный свет и солнечное тепло вне­дряются в Землю, а весной они снова выходят из Зем­ли наружу, чему содействует Солнце. Вот почему надо почитать Солнце даже в том случае, когда оно посылает свои силы наружу из земли. Особо благоприятным ме­стом, чтобы ощутить, как солнечная сила возвратным образом действует из Земли, были для них леса, где росло много деревьев. Вот почему они поклонялись сво­им богам в лесах. Не в храмах, но на горах и в лесах.

Видите ли, эти народности считали все одухотво­ренным. Древние кельты, изгнанные этими племена­ми, еще видели самих духов. Эти племена уже не виде­ли больше духов, но во всей природе рассматривали как божественное то, что блестело как свет, присутст­вовало как тепло, действовало в облаках как воздух. Такова была древнегерманская религия, древняя ре­лигия, которая затем была вытеснена христианством.

Христианство, приходило в эти области в двух формах. Когда-то оно проникло сюда, вверх, в Юж­ную Россию, а также в те области, где расположены нынешние Румыния и Венгрия. Здесь затем вышена­званный Вульфила переводил Библию. Сюда пришло христианство (арианство — прим. перев), бывшее более истинным, нежели то христианство, которое на вто­ром пути повсеместно распространялось из Рима. Из Рима христианство распространялось в большей сте­пени как господство. Можно сказать даже так: если бы христианство, поднимавшееся здесь, на Восток, через Россию в то время, когда там еще не было славянских племен, — если бы распространилось именно это хри­стианство, то христианство в целом стало бы совер­шенно другим; оно стало бы тогда более внутренним, поскольку приняло бы азиатский характер. Азиатский характер является более внутренним. Христианство же, распространявшееся из Рима, приняло более внеш­нюю форму, которая затем стала мертвой в культе, ибо значение этого культа больше не постигалось. Я рассказывал вам о дароносице, о «святая святых», ото­бражавшей, в сущности, Солнце и Луну — но это было скрыто, это не могли больше оценить по достоинству. И так здесь распространялся культ, утерявший сущ­ность, иллюзорный культ. Этот утерявший сущность культ был затем перенесен одним утерявшим сущ­ность императором в Константинополь; был основан город Константинополь. А в более позднее время это «видоизмененное» христианство распространилось и по другим странам. (Штайнер называет византий­ское христианство «измененным», так как оно, буду­чи римским, несло несовместимое с христианством стремление к мирской власти, светскому господству и, кроме того, утеряло свои космические, астрономи­ческие основы. В период разделения церквей IX—XI вв. на Римско-Католическую и Греко-Православную хри­стианство было принято на Руси, причем сильное влияние при этом было оказано со стороны болгарско­го манихейства, богомильства, о чем свидетельствует двоеперстие — манихейско-катарский жест — офи­циально просуществовавшее на Руси до патриарха Никона — прим. перев)

Христианство, изложенное, например, в переводе Библии сделанном Вульфилой (имеется в виду арианст­во), совершенно исчезло в Европе. Здесь распростра­нялось культовое христианство, имеющее внешний характер. И на Востоке, когда туда пришли славяне, тем более распространилось то, что в большей степе­ни представляло собой культ, что лишь в малой степе­ни обладало внутренней сущностью.

То, что я говорил вам о религиозных представле­ниях этих (германских) народов, позднее претерпело некоторые изменения. У людей всегда получается так, что в самом начале они еще знают, о чем идет речь; но затем знание о том, в чем дело, прерывается, и остают­ся только воспоминания. Остается нечто внешнее. Вот так из богов, которых люди видели, из духов природы определилось три главных божества. Вотана представ­ляли подобным свету и воздуху, парящему надо всем. Вотана, в частности, почитали во время непогоды: то­гда говорили: Вотан в ветре, Вотан веет в ветре.

Отличительным качеством этих (германских) наро­дов была способность воспроизводить в своей речи то, что они воспринимали в природе. Ведь не так ли, Вотана они почитали в веющем ветре. Ощутите то, что я произнесу: Вотан веет в ветре — три звука «В»! Люди приходили в ужас, когда бушевала буря, они подражали этой буре, говоря: Вотан веет в ветре! Так мы можем сказать и сегодня, однако в древней речи это звучало очень похоже.

Когда наступало лето и люди видели молнию и слы­шали гром при грозе, то в этом они тоже видели духов­ное начало. Они подражали ему в речи; духа, который раскатывался в громе, они называли Доннар: Доннар гремит в громе. То, что это заложено в речь, указывает на связь этих людей с внешним миром. Греки еще не бы­ли так хорошо связаны с внешним миром. Греки боль­ше искали в ритме, а не в построении речи. А у этих северных народов это закладывалось в саму речь.

Когда эти (германские) народы переходили в Ев­ропу, они прежде всего сталкивались с кельтами, при этом постоянно возникала борьба и войны. Ко време­ни распространения христианства военные действия велись постоянно. Как в веющем ветре и гремящем громе видели духовное начало, так видели его и в бу­ре битвы. Это происходило так: у людей были щиты и с помощью этих щитов сомкнутыми рядами они всей массой шли в атаку. Так они наступали еще тогда, ко­гда приходилось вести борьбу с римлянами. А если римляне бросались им навстречу и штурмовали севе­рян сверху вниз, то римлянам приходилось слышать ужасный клич: при наступлении у северян из тысяч глоток вырывался крик, направленный в их щиты. И гораздо больше, чем от германских мечей, римляне испытывали страх от этого страшного клича нападав­ших. И если бы сегодня кто-либо захотел воспроизве­сти нечто подобное наступательному крику этих пле­мен, направленному в их щиты, то это звучало бы как: «Циу цвинг цвист! Циу цвинг цвист!» Циу был духом битвы; они верили, что он идет на штурм вместе с ни­ми. Если какое-то германское племя шло на битву, они чувствовали: среди них находится духовное существо, оно принуждает (zwing) к войне. «Zwist» — означает война. «Циу цвинг цвист!» — это они выкрикивали в свои щиты. И римляне слышали эти приглушенные звуки: «Циу цвинг цвист! Циу цвинг цвист!» И это при атаке неслось над головами римлян. Как говорят, это внушало им больший страх, чем все луки, стрелы и тому подобное. Поистине, духовное начало жило в мужестве и стремлении этих людей к битве.

Видите ли, если бы можно было вновь воскресить этих людей в их прежнем виде — они, конечно, вос­станут снова, так как люди перевоплощаются, но то­гда они забудут эту историю — если бы можно было воскресить их в том виде, какой они имели когда-то и сравнить их с нынешним населением, то все нынеш­нее население показалось бы им сонными тетерями, ночными колпаками! И они сказали бы так: совсем не годится для человека, если он постоянно ведет себя как сонная тетеря, как ночной колпак! Пусть надева­ет этот ночной колпак и отправляется спать. Их об­раз жизни был совсем иным, они были подвижны.

Конечно, затем наступали и такие времена, когда эти народы не воевали. Но если они не воевали, гос­пода, то они ложились на медвежьи шкуры, имевшие­ся у них, и пили — они пили ужасно много. Это было их вторым занятием. Это тогда считалось добродете­лью; питье их совсем не было столь же опасным, как теперь, это был относительно безвредный напиток, сваренный из различных трав. Из этого возникло позднее пиво, хотя оно, конечно, очень отличалось. Эти племена пили в больших количествах. Они чув­ствовали себя людьми только тогда, когда по всему их телу сладко разливался этот сладкий напиток, этот мед (Met). Иногда еще встречаются люди, у которых можно заметить, если они немного чувствуют себя по­томками этих древних германцев, как что-то от этих последних оживает в них. Так в Веймаре я встречался с одним немецким поэтом, который пил почти так же много, как древние германцы! Но он, конечно, пил пиво. Древние германцы пили медовый напиток. Мы разговорились, и я сказал ему: но ведь это просто не­возможно, чтобы у человека была такая жажда! Тогда он сказал: какая там жажда, если у меня жажда, я пью воду; а вот если у меня никакой жажды нет, я пью пиво. Когда я пью пиво, то пью я не ради жажды, а ради веселья. Так было и с германцами; они стано­вились веселы, они становились деятельными, когда эта медовая сладкая жидкость струилась по их чле­нам, когда они возлежали на медвежьих шкурах.

Ну, а третьим основным занятием тогда была охо­та. Обработка пашен была в то время дополнительным занятием, и ее выполняли подчиненные народы. Ко­гда племя умножалось, оно подчиняло себе других; эти последние и должны были тогда заниматься земледе­лием. Это были несвободные люди. Когда же начина­лась война, они тоже должны были в ней принимать участие, они должны были носить оружие и так далее. Конечно, в то время разница между свободным населе­нием и несвободным была очень велика. Свободное население, те, кто вел войну, занимался охотой, пил, возлежав на медвежьих шкурах, совместно осуществ­ляли управление. Собираясь вместе, они обсуждали судебные и военные дела и все тому подобное, все, что было необходимо. Ничего не записывалось, потому что и писать-то тогда не умели. Все обсуждалось только устно. Городов тогда не было; люди жили рассеянно, по деревням. Они всегда образовывали своего рода общины из сотен и сотен деревень, так что примерно сотня деревень составляла общину. Они принадлежа­ли друг другу, это называлось сотня. В свою очередь объединения из сотен составляли область, гау. Сотни имели свои собрания, области — свои. Люди, имевшие право собираться на такие собрания, свободно пользо­вались полной демократией. То, что функционировало при этом, называли не госсоветом, не рейхстагом — все эти слова появились позже. Поскольку такие собрания были приурочены к определенному дню, их так и назы­вали («рейхстаг» буквально означает «государственный день» — прим. перев), в то время как все, что не было так регламентировано, называли динг (вещь). В англий­ском языке вы и сейчас еще можете услышать, если гово­рят о чем-то, чему не удается сразу подобрать название: thing = Ding, это называли Tageding (деловой день). Слово Ding (вещь, дело и др. ) сегодня не пользуется уважением, не вызывает доверия к себе. Мне пришлось столкнуться с этим. Мне поручили однажды сформу­лировать резолюцию, причем я употребил в этой резо­люции слово «Ding»; при этом председательствующий, очень известный астроном, страшно обиделся на меня, поскольку это слово в наше время считается неподхо­дящим; его нельзя употреблять по отношению к собра­нию серьезных людей! Но в древности такие собрания называли Ding. Не говорили: собрался рейхстаг, гово­рили: идти на Tageding (тагунг, вече). И в разговоре могли сказать: он «обвечевал» это дело, er «vertagedingt» die Sache. Видите ли, из слова «vertagedingen» (обсуж­дать на вече) путем преобразования возникло слово «verteidigen» (защищать, оборонять, отстаивать). Так позднее переформируются слова: verteigigen «защи­щать» возникает из vertagedingen (отстаивать на вече). Сегодня слово (защитник) используется только в суде. Здесь, в Швейцарии используют не слово «защитник», а слова «поверенный», адвокат, но в других местах говорят «защитник», «Vertidiger». Вот как жили эти лю­ди, с их божествами и духами. Этим людям в ту пору южные народы принесли христианство.

Но с другой стороны, здесь, на Западе христиан­ство тоже возникало двояким образом. Частично оно было принесено прямо в Рим; но плелась еще иная линия распространения христианства. Из Азии сюда, по большей части через самые южные области, где латинско-римский элемент еще не оказывал сколь­ко-нибудь существенного влияния, через Испанию в Ирландию. В Ирландии в первые христианские сто­летия форма распространения христианства носила весьма утонченный характер. Эта форма распростра­нения христианства проникала и сюда, в Уэльс. Отсю­да христианские миссионеры тоже проникали в Европу. Отчасти христианство приносили они, отчасти оно распространялось из Рима.

Видите ли, господа, я говорил вам, что, например, в монастырях, а также в первых университетах существо­вало многое, относящееся к древней науке, так что там христианство связывали с этой древней наукой. Вот то, что было получено от древней звездной мудрости, аст­рологии, все то, что позднее в Европе совсем исчезло, приходило из Ирландии. Из Рима, в сущности, распро­странялся только культ. Лишь позднее, когда Средняя Европа обратилась к Евангелию, Евангелие дополнило культ. Но среди людей жило многое из того, что было принесено из Ирландии. Видите ли, в Европе христиан­ство постепенно целиком и полностью превратилось в стремление к мировому господству. Положительные эле­менты христианства, существовавшие здесь, вверху, там, где возник готский перевод Библии Вульфилы, а также занесенные сюда из Ирландии, позднее мало-помалу со­вершенно исчезли. Они еще существовали в средневеко­вье в большом объеме, но затем по большей мере совсем исчезли. Видите ли, Рим действовал с большой хитро­стью. У народов, описанных мною выше, первоначально тесно связанных с природой, и перекочевавших из Азии в Европу — они не могли остаться в Азии, так как там земля подверглась запустению, — у этих народов сохра­нилась склонность к странствованию, бродяжничеству. События развивались весьма замечательным образом. Здесь, например, находится Эльба. Здесь, выше по Эльбе, во время, последовавшее сразу же за возникно­вением христианства, жили некоторые племена; это были лангобарды. Они жили здесь в северо-восточном направлении от саксов, на Эльбе. Вскоре после этого, спустя два столетия мы находим этих же самых ланго­бардов здесь внизу, на реке По, в Италии! Следователь­но, лангобарды перекочевали сюда. Ко времени, когда христианства еще не было здесь, но оно уже возникло, мы находим готов, остготов (восточных готов) здесь, на Черном море. Вскоре после этого несколько столе­тий спустя, мы находим их здесь, где раньше осели ван­далы и вестготы (западные готы). Вестготы кочевали все дальше и дальше на Запад. Через некоторое время мы находим их здесь, в Испании. Вандалов находим мы здесь, на Дунае. Несколько столетий спустя, ванда­лы вообще находятся не в Европе, но здесь, в Африке, напротив Италии. Эти народности кочуют. Они кочу­ют именно в то время, когда распространяется христи­анство; они все больше и больше оттесняются к Запа­ду. Славяне пришли сюда лишь значительно позднее.

Что же тогда возникло на Западе? Римляне уже об­ладали мировым господством, когда возникло христи­анство. Римляне вели себя чрезвычайно хитро. К тому времени, когда эти народы приходили на Запад и вы­ступали против римского государства, римляне были достаточно изнурены, они ослабели, превратились в опустившихся парней. Они не могли поделать ничего иного, кроме как испытывать дрожь в коленках, когда сверху раздавалось: «Циу цвинг цвист!» и раскатыва­лось по щитам. Они дрожали при этом как осиновый лист. Но умы у них были хитрые, заносчивые, гордые и высокомерные. Ну, а те племена по необходимости были скроены иначе. Конечно, между теми и этими существовала большая разница. У одних (римлян — прим. перев. ) здесь внизу были их земли — пашни, они были оседлые, имели за собой что-то. Эти же племена (германцы —прим. перев. ) здесь вверху не были привя­заны к месту имуществом, они кочевали. Было так, что римляне принимали к себе эти племена, атакующие их в южном направлении. Они предоставляли им зем­ли, поскольку у римлян земель было в избытке. Они давали им земли. В результате этого эти народности переходили от охоты и войны к земледелию, обработ­ке почвы. Но на каких условиях римляне давали им землю? Да, эти германские народности имели земли, они могли обрабатывать пашню. Они могли это делать, но управление принадлежало римлянам! Благодаря этому римляне постепенно становились господами. Сильнее всего такое господство проявлялось здесь на Западе. В областях, позднее заселенных немцами, лю­ди сопротивлялись дольше. Однако такие люди, как готы, приходя в Италию и приходя в соприкосновение с тамошними людьми, попадали в зависимость. Ведь римско-латинское население отличалось хитростью. Что они делали? Они говорили: если мы беремся за меч, у нас это больше не получается как надо. Ведь они стали худосочными парнями. Что же они сделали? Они сделали воинов из тех людей, которые к ним приходи­ли! Если римляне хотели вести войну, то они вели ее с помощью германцев, ведь эти последние были воен­ным народом. Они получали свои пашни и за это долж­ны были воевать, вести войну. Германцы, оставшиеся вверху, должны были воевать со своими собственными бойцами! Римляне побеждали их, командуя германца­ми! Так что в первое время после распространения христианства мы наблюдаем войны, которые южное население, римское население ведет с помощью тех же самых германцев, выступающих среди них. В лучшем случае только командование римской армией состоя­ло из римлян. Рядовой состав римской армии состоял, в сущности, из германцев, ставших римлянами. Дело было также и в том, что религиозное начало исходи­ло из Рима и вводилось соответствующим образом, приобщая этих людей. В эти древние времена люди зависели от своей религии значительно больше, чем позднее. Поэтому происходило, например, следующее. Видите ли, эти люди повсюду в природе восприни­мали свет и воздух как нечто духовное. Они тяжело переживали выпадение снега в октябре-ноябре, когда снег покрывал Землю и все духовное должно было исчезать. И напротив, они очень почитали то время года, на которое приходится наше Рождество. Тогда они ощущали: Солнце теперь снова возвращается. Это был праздник зимнего солнцеворота. Солнце снова об­ращалось к людям. Так что эти народности особенным образом относились к одухотворенной природе.

Римляне, уже возведшие христианство в принцип власти, господства, позволяли германцам отмечать этот праздник солнцеворота. Но они говорили: мы празд­нуем не солнцеворот, а Рождество Христа. Так что германцы могли в привычное для них время празд­новать свой праздник, хотя они праздновали его даль­ше уже с иным значением.

Германцы, можно сказать, повсюду под каждым приметным деревом видели какого-нибудь духа. Рим­ляне превращали такого духа в своего святого! Бла­годаря этому люди меньше замечали это, и в такой форме христианство распространялось среди герман­ских народов. Праздники, подобные празднику воз­вращения Солнца и так далее, были ориентированы на то, что древние германцы любили праздновать праздники своих богов на воле, в горах и лесах.

Следовательно, можно сказать: в Новое время, с момента основания христианства Рим преимущест­венным образом, действовал хитростью. С помощью хитрости, по существу, и управляли Европой в тече­ние многих столетий, — с помощью римской хитро­сти. Это зашло так далеко, что римляне даже в шко­лах сохраняли древний латинский язык, а на родном языке говорили только среди народа. Когда затем рим­ляне вместе с христианством вводили и науку, в ней не употреблялась родная речь — это пришло только в XVIII столетии — но повсюду научные дисциплины преподавались на латинском языке. Столь долго рим­ское начало выступало в своем исходном облике.

Но что же происходило на Западе, если мы перене­семся через Испанию и Францию вплоть до Англии? Видите ли, римское начало здесь оставалось живым. Поэтому и возникли языки, где продолжает жить рим­ское начало. Здесь же, в Средней Европе в большей степени одержал победу германский элемент. Здесь возникли германские языки. Здесь, выше одержал побе­ду романский элемент; поэтому возникли романские языки. Но по своему происхождению все эти люди, находящиеся здесь, как те, которые были в Испании, так и те, которые перекочевали в Италию, были гер­манцами. Я описывал вам рипуарических франков, салических франков, которые позднее переместились сюда — все они были германскими племенами, насе­лившими Францию. И над этими франками, увлечен­ными во Францию, подобно облаку распространилась романская речь, из которой возникли французский и испанский языки. Так древнее латинство продолжа­ло жить в измененной форме.

Дальше на Восток от Рейна люди, будучи наро­дом, сказали себе: ну, ученые в париках, преподаю­щие в школах, могут говорить по-латыни и тот, кто хочет стать священником, должен их слушать; но народ должен сберечь свой язык, сохранить его. Вот отсюда и возникло то противоречие, которое актуально для Европы по сей день, противоречие между Средней Европой и Западной Европой.

Постепенно с Востока приходили славяне. Не прав­да ли, я должен был сказать вам: эти народы переби­рались на Запад, где они частью исчезали, частью перенимали иную речь и так далее, затем позднее приходили славяне, расселялись на Востоке Европы и проникали в отдельных местах довольно далеко. Здесь, например, древнегерманский элемент смешивал­ся со славянским элементом по определенным причи­нам, которые я изложу вам в следующий раз, славяне на Востоке получили название «русы»; и напротив, те, кто предпочел эти области, исчезли среди германцев. Осталось смешение крови. И здесь тогда возникли «бо­руссы», те, кто был авангардом русов. Из «боруссов» потом возникли «пруссы»! Это всего лишь измененное слово. Здесь очень много славянской крови. В то вре­мя как сами славяне, оставшиеся позади, оказывались более пассивным, более спокойным населением, те, ко­торые приняли другую кровь, стали воинственными! В них нашла свое продолжение та воинственность, кото­рой обладали древние германцы. Итак, те, кто находил­ся в Пруссии, стали довольно воинственным народом; даже те, кто продвинулся сюда на Запад, даже чешское население является достаточно воинственным.

Такое, можно сказать, самоперемешивание осу­ществляла Европа. И в этот замес вступало христиан­ство. Мы продолжим в следующий раз.

ШЕСТАЯ ЛЕКЦИЯ

Дорнах 19 марта 1924 г.

Поставленный вопрос, господа, весьма многопла­новый, так что параллельно с ним нам надо будет об­судить еще кое-что.

Сегодня мне хотелось бы еще подробнее расска­зать о более позднем распространении христианства. В настоящее время, если мы посмотрим на христианст­во, оно проявляет себя в трех формах. Эти три формы обращают на себя внимание, если правильным обра­зом и на основе современных понятий хотят вернуть­ся к тому, что произошло в ходе Мистерии Голгофы.

Прежде всего, рассмотрим эти вещи применитель­но к Европе. Недавно я уже говорил вам, как это бы­ло: здесь, выше, мы имеем Азию, Европа же является своего рода полуостровом Азии. Она, как вы знаете, выглядит вот так (рисуется географическая карта). Здесь — Норвегия, здесь мы переходим в Россию, здесь мы переходим к северному побережью Германии; здесь мы имеем Данию. Тут мы переходим в Голландию, Францию, а тут находится Испания. Здесь мы прихо­дим в Италию, Грецию; здесь — Черное море, и тут мы переходим в Азию. Внизу располагается Африка.

Видите ли, в настоящее время трудно говорить о распространении христианства, поскольку теперь относительно данного вопроса господствуют особые обстоятельства. И все же, если рассматривать христи­анство в этих областях России за период вплоть до Ми­ровой войны (то есть до 1914 года — прим. перев) обна­руживается следующее: это восточное христианство в значительной степени сохранило первоначальный ре­лигиозный характер, присущий Азии; я описывал вам различные проявления этого характера у египтян, у индусов, у ассирийцев. Многое из принимавшегося в качестве культовых действий, жертвоприношений — что очень хорошо понимали в Азии — перетекло в ту религию, которая, будучи формой христианства, уко­ренилась в этих восточных областях. При знакомстве с религией этих восточных областей возникает непо­средственное ощущение: здесь в большей степени до­минирует культ, а не какое-либо вероучение. Вероуче­ние стремится выразить в человеческих словах то, что имеет отношение к духовному миру, или, по крайней мере, то, что от этого духовного мира может быть дос­тупно человеческому чувству. Вероучение является также и тем, что человек постоянно хочет развивать дальше с помощью своего разума. Напротив, культ есть нечто данное раз и навсегда, что остается более консервативным. И там, где господствующее положе­ние занимает культ, религия принимает консерватив­ный характер. Можно сказать так: восточная религия здесь носит консервативный характер; по сравнению с более западными религиями она уделяет большее внимание самому культу, нежели внутренним, религи­озным импульсам, религиозной жизни в человеке.

На второе течение христианства, исходившее из Рима и распространившееся на север, сильное влия­ние оказывалось из Ирландии, откуда приходили миссионеры. Южное среднеевропейское христианство, тоже направляемое из Рима, хотя и сохраняло культ, но, тем не менее, придавало вероучению большую ценность, чем это делали на Востоке. Поэтому культ во всем своем значении переживался в римском като­лицизме в меньшей степени, чем проповедь и вероуче­ние. О сущностном содержании вероучения в Римско-Католической Церкви имело место гораздо больше разногласий, чем в Восточной Церкви.

Но христианство пережило еще одно влияние ино­го рода. Видите ли, христианство зарождалось в начале нашего летоисчисления. Примерно шесть столетий спустя, через пять-шесть столетий после него возник ислам. Недавно я описывал вам арабов. Если здесь я еще раз нарисую Малую Азию, то здесь, внизу мы при­ходим к арабам, а здесь переходим в Индию. Здесь располагается Африка, здесь — Египет. Так вот, здесь, в Аравии благодаря Мохаммеду(22)
возник ислам. Этот ислам очень быстро стал распространяться во второй половине первого христианского тысячелетия. Из Азии он распространялся сначала в районе Сирии вверх до Черного моря, затем через Африку в Италию, Испанию и до европейского Запада. Этот ислам имел одно особое отличительное свойство: он как религия объединял элементы фантастики с необычайно трезвым рассудоч­ным элементом. Основополагающим законом магоме­танской религии, быстро распространившейся в VII, VIII и IX вв. на юг и Запад Европы и в Азии, было: есть только один Бог, о котором возвещает вам Мохаммед.

Надо только правильно понять, что же, в сущности, означало в мировой истории отстаивавшееся Мохам­медом в качестве основного закона: есть только один Бог. Почему Мохаммед акцентировал это так сильно? Мохаммед уже был знаком с христианством; в христи­анстве не было трех Богов, там шла речь лишь о трех Божественных Лицах, Ипостасях. Сегодня этого боль­ше не чувствуют. В настоящее время не чувствуют, что христианство изначально исповедовало не трех Богов, а лишь три божественных облика, три божественных Лица: Отец, Сын и Святой Дух. Что это значит? Видите ли, слово «персона» в латинском языке обозначало пер­воначально не что иное, как «облик», «маска», то, что проявляется вовне. И в первоначальном христианстве говорили не о трех Богах, но о трех обликах, трех Ли­цах, в которых являет себя один Бог. Тогда еще ощуща­ли, как обстоит дело с этими тремя Лицами, тремя обли­ками (ипостасями). (Теологические споры древняя хри­стианская церковь разрешала на Вселенских Соборах, история которых может быть разделена на три части в соответствии с предметом споров: тринитарные споры, о соотношении Лиц Божественной Троицы — II—V вв., Первый и Второй Соборы; затем споры о Богочеловече­стве Иисуса Христа: монофизитские, — о соотношении природы человеческой и Божественной в Иисусе Хри­сте, и монофелитские — о соотношении человеческой и Божественной воли в Иисусе Христе — V—VIII вв., Третий, Четвертый, Пятый и Шестой Соборы; затем последовали споры иконоборческие о святых иконах, иных изображениях, — VIII—IX вв., Седьмой и Вось­мой Соборы. Возобновление тринитарного спора об исхождении Святого Духа от Отца, или от Отца и от Сына, а также ряд политических обстоятельств при­вели к разделению Греческой и Римской Церквей и окончанию периода Вселенских Соборов. Тринитар­ные споры подспудно продолжались на протяжении всего первого тысячелетия: так в VI в. существовала секта Тритеитов, по учению которой Бог троичен по существу и три Лица Троицы суть три бога: именно та­кое мнение справедливо опротестовывал пророк Мох­хамед, опасаясь возрождения политеизма. Тритеитам противостояли, например, монархиане, действовавшие с III в. и отстаивавшие единство Лица в Боге, против­ники троичности. Они подразделялись на несколько типов: первые, монархиане-динамисты, утверждали, что Христос есть простой человек, в котором действова­ла особая божественная сила; монархиане второго типа назывались модалистами и видели во Христе самого Бога-Отца, воплотившегося ради нашего спасения; еще один тип — монархиане-патрипассиане — считали, что на кресте пострадал сам Бог-Отец. Монархиане-мода­листы учили, что в одной ипостаси пребывают три име­нования, как в Солнце, которое существует как одно, а действует трояко: как свет, как тепло при шарообразной форме. См.: Христианство. Энциклопедический словарь. М., 1995; Карташев A. B. Вселенские Соборы. М., 1994;

Спасский А. История догматических движений в эпоху Вселенских Соборов. Сергиев Посад, 1914, Болотов В. В. Лекции по истории Древней Церкви. М., 1994 (по изда­нию 1907 г. ) — прим. перев. )

Давайте посмотрим, как же обстоит дело с тремя Лицами. Не правда ли, в настоящее время, хотя наря­ду с религией самым очевидным образом существует и наука, вопрос о трех Лицах понять не удается. Ведь наука сегодня функционирует совершенно независимо от религии, и, говоря с точки зрения научной жизни, религиозную жизнь не принимают в расчет, не смот­рят в ее сторону. В прежнее время это было совсем не так, даже в первые века христианства было иначе; дело тогда обстояло так, что одновременно с религией при­нималась и вся наука в прежней ее форме. Тогда не бы­ло отдельно священника и отдельно учителя, но было так, что священники в то же самое время являлись учи­телями, преподавателями. Особенно это имело место в том, что я описывал вам как последние мистерии.

Там прежде всего обращали внимание на то, что человек является природным существом. Человек есть природное существо, когда он с помощью природных сил рождается из материнского тела как физический человек. При этом — как думали и ощущали тогда — в человеке действуют природные силы. Если я обра­щаю свой взгляд на то, как человек возникает в фи­зическом смысле, в качестве физического человека, то я смотрю на те же силы, которые я обнаруживаю, смотря на произрастание дерева в природе, возможное лишь при наличии испаряющейся воды и выпадении дождя. Это природные силы. Но за этими природными силами в древности видели духовные силы. Повсюду в природе проявляли активность эти духовные силы. Если внутри горы возникает кристалл, следовательно, если камень растет, действуют духовные силы. Когда испаряется вода, образуются облака, выпадает дождь, действуют духовные силы. Те же самые духовные силы действуют и в человеке, когда он в эмбриональном состоянии развивается в теле матери. Те же самые ду­ховные силы действуют, когда его кровь струится по сосудам, когда он вдыхает и выдыхает. Во всем, что то­гда видели в качестве духа в природе, видимого также и в физическом человеке, во всем этом усматривали принцип Отца, усматривали Отца, поскольку естест­вознание было в то же самое время и религией.

Говорили себе: тот, кто в мистериях добился высо­чайшего просветления, является отображением этого Духа-Отца, Который оказывает решающее воздействие на все, что есть в природе. Это была седьмая ступень, ступень, на которую человек мог взойти в мистериях, достигнув достоинства Отца.

Ближайшим достоинством, ближайшим рангом — это я вам уже говорил — был ранг солнечного Духа. Что же понималось под солнечным Духом, которого позднее стали называть Сыном? Что понимали под этим? Я уже рассказывал вам, что Христос называл себя самого солнечным Духом. Говорили себе: разуме­ется, человек родится благодаря силам природы, бла­годаря тем самым силам, благодаря которым растут растения и так далее; но вот если он живет на Земле, то он развивает себя. По факту его рождения, осуществ­ленного посредством природных сил, было бы столь же нелепо говорить о добре и зле, как и в случае растения. Вам ведь никогда не придет в голову называть злой бе­лену только оттого, что она ядовита для человека. Вы скажете: она тут ни при чем. Белена не обладает волей, как обладает ею человек. Так что нельзя сказать, что ро­дившийся ребенок благодаря природным силам может быть добрым или злым. Добрым и злым он становится тогда, когда постепенно реализуется его человеческая воля; и в противоположность тем силам, которые дей­ствуют в природе, то, что действует в человеческой воле, то, что может стать в человеке добрым или злым, назы­вали Богом-Сыном или солнечным Духом. Тот, кто смог подняться в мистериях до шестой ступени, был лишь Его представителем. Все отдельные представители шес­той ступени были наместниками Бога на Земле. Тогда знали, что Солнце является не только газовым телом; Солнце дает не только свет и тепло, но и солнечный Дух. Бог-Сын является одновременно и солнечным Духом. Следовательно, говорили так: Божество Отца пребывает повсюду в природе; Божество Сына пре­бывает там, где человек развивает свободную волю.

Чувствовали, однако, нечто совершенно странное, особенное. Спрашивали: становится ли человек более ценным или менее ценным существом, когда он раз­вивает свободную волю и подчиняется Богу-Сыну? Этот вопрос задавали себе и в то время, когда было основано христианство.

Господа, посмотрите на какое-нибудь произведение природы вплоть до животного включительно. Ведь если корова стара, то вы с полным правом можете ска­зать, что за эту корову платить полагается меньшую цену, чем за молодую. Следовательно, старая корова стала менее ценной, нежели в то время, когда она бы­ла молодой. Это, конечно, совершенно правильно; но дело тут не в этом, а в том, что корова, очевидно, стала менее ценной не от воздействия своего внутреннего ми­ра, а именно своей воли, нет, она стала менее ценной в результате естественного процесса природы. А вот человек, поступающий плохо, плохо направляющий свою волю, становится менее ценным, чем он явля­ется от природы! Поэтому-то человеку необходимо наличие третьего божества, которое направляет его, чтобы вновь сделать его волю доброй, исцелить его не­здоровую волю. Это и был третий облик Божества: Свя­той Дух, Которому в мистериях повсюду уподоблялись на пятой ступени посвящения, называвшейся по при­надлежности к тому или иному народу. (Пятая ступень означала отождествление с Духом народа и называлась по имени народа: Грек, Израильтянин, и тому подобное, например: «Иисус, увидев идущего к нему Нафа­наила, говорит о нем: вот подлинно Израильтянин, в котором нет лукавства». Ин. 1: 47 —прим. перев. )

Древние говорили так: есть три вида, под кото­рыми является Божество. Видите ли, они могли бы сказать и так: есть Бог природы, Бог воли и Бог духа, в котором воля вновь исцеляется, одухотворяется. Они могли сказать так, ибо древние слова означали именно это. «Отец» означало нечто, связанное с первоисточни­ком, первоначалом физического, означало нечто природ­ное. Лишь в новых языках значение этих слов было уте­ряно. Но затем древние добавляли еще нечто, говоря: есть Бог природы, Отец; есть Бог воли, Сын; и есть Бог, Который вновь исцеляет все, что из-за проявлений во­ли может стать в человеке больным, Святой Дух; но при этом древние добавляли, что эти трое суть одно. Итак, как свое важнейшее положение, как свое важнейшее убеждение они высказывали следующее: есть три об­раза Божества, но эти трое суть одно (являются одним).

Затем они говорили еще нечто: наблюдая челове­ка, так говорили они, мы обнаруживаем у него сущест­венные отличия по сравнению с природой. Мы наблю­даем камень: что действует там внутри? Бог-Отец. Мы наблюдаем растение; что действует там внутри? Бог-Отец. Если мы наблюдаем человека именно как физиче­ского человека, то что действует там внутри? Бог-Отец. Но если мы наблюдаем за душевными проявлениями человека, наблюдаем человека душевного, наблюдаем человека в отношении его воли, то что действует там внутри? Бог-Сын. Если же человек прогнозирует бу­дущее человечества, каким оно должно стать, когда все в воле снова станет здоровым, — тут действует Бог-Дух. Все три Божества как говорили, действуют в челове­ке. Есть три Бога или три божественных лица; но они суть одно, и действуют они в человеке как единство.

Таково было изначальное убеждение христиан­ства. Возвращаясь к первым временам христианства, мы находим, что тогда люди высказывали еще одно убеждение. Они говорили: верно то, что этот Дух-Ис­целитель, этот оздоравливающий Дух должен дейст­вовать двояким образом. Во-первых, поскольку при­рода может стать больной, он должен воздействовать на физическое, на то, что происходит от Бога-Отца. А поскольку воля тоже должна быть здоровой, Он (Дух-Исцелитель — прим. перев. ) должен воздейство­вать на то, что происходит от Сына. Итак, они говори­ли: этот Святой Дух должен действовать так, что Он исходит (ausgeht) одновременно от Отца и от Сына. Это было первоначальным убеждением христианства. (Вопрос об исхождении Святого Духа от Отца или же от Отца и от Сына играл исключительную роль в бого­словии. Первоначальное убеждение христианства бы­ло сформулировано в Евангелии от Иоанна: «Когда же придет Утешитель, Которого Я пошлю вам от Отца, Дух истины, КОТОРЫЙ ОТ ОТЦА ИСХОДИТ, Он бу­дет свидетельствовать о Мне» (Ин. 15: 26). В данных словах Христос Иисус свидетельствует о двояком: о вневременном исхождении Святого Духа от Отца и о временном посланничестве Святого Духа через Сына. Однако Никео-Цареградский Символ веры, явивший­ся результатом Первого и Второго Вселенских Собо­ров в IV в, акцентировал лишь онтологическое отно­шение Святого Духа и Отца, не упоминая о послан­ничестве Святого Духа от Сына: «И в Духа Святого, Господа животворящего, иже от Отца исходящего... » По указанной причине уже с VI—VII в. в Испании на Поместных соборах предлагалась добавка «и от Сы­на»; в начале IX в. император Карл Великий вопреки мнению римского Папы Льва III настоял на внесении прибавки «филиокве», то есть «и от Сына» в Никео-Ца­реградский Символ веры, что считалось канонически недопустимым, но было принято последующими па­пами. Отстаивая примат римской власти, папа Нико­лай I (858—867 гг. ) на Римском соборе 863 г. отлучил Константинопольского патриарха Фотия (858—886); в ответ патриарх Фотий обвинил папу в искажении Никео-Цареградского Символа, прибавке Filioque, «и от Сына», причем на Соборе 867 г. латинские ново­введения были осуждены, а папа Николай I был низ­ложен и предан анафеме. В свою очередь, латиняне созвали в 869 г. в Церкви св. Софии «экуменический» или мнимый вселенский Собор, на котором был осуж­ден и предан анафеме патриарх Фотий. Собор 879 г. в храме св. Софии в Константинополе восстановил Фо­тия и осудил Собор 869 г., а также всякие изменения в Символе веры. Эти события положили начало процес­су разделения Восточной и Западной Церквей, фор­мально состоявшемуся в 1054 г. В дальнейшем спор о «филиокве» не раз становился камнем преткновения в деле соединения Восточной и Западной Церквей. На Флорентийском Соборе 1438 г. была предложена формула «от Отца через Сына», учитывающая как из­вечный характер исхождения Святого Духа от Отца, так и временной характер Его посланничества «че­рез» Сына; но к окончательному решению до сих пор прийти не удалось — прим. перев. )

В сущности, Мохаммед руководствовался опре­деленными опасениями. Он видел, как древнее язы­чество, исповедовавшее многобожие, вырождается, становится все хуже и разрушительно воздействует на человечество. Он видел подъем христианства и рассуждал так: оно тоже подвергается опасности впасть в многобожие, а именно иметь трех Богов. Он не рас­сматривал их как три божественных облика (три Ли­ца). Поэтому он выступил в качестве оппозиционера (по отношению к христианству, особенно же к хри­стианской секте Тритеитов, рассматривавшей лица Троицы как отдельных богов — прим. перев. ), причем он особенно подчеркивал: есть лишь один-единствен­ный Бог и Мохаммед проповедует его вам. Все осталь­ное, что говорится о Боге, неправильно.

Данное вероучение распространялось с неимо­верным фанатизмом. Вследствие этого в исламе, в ма­гометанстве полностью отсутствует представление о трех божественных Лицах (трех ипостасях). Здесь в большей степени ограничиваются тем, что говорят о едином Боге, Которого называют Отцом всего сущест­вующего. Поэтому образ мыслей в исламе сводился к следующему: как камень не обладает свободной волей, чтобы вырасти и стать таким, каков он есть, как расте­ние не обладает свободной волей, но от природы полу­чает желтые или красные цветы, так и в человеке все развитие происходит от природы. Вследствие этого в исламе возникла жесткая идея судьбы, ее называют фатализмом, в соответствии с которой человек должен быть безусловно подчинен неумолимому (жесткому) ро­ку, фатуму: если он счастлив, то это детерминировано Богом-Отцом; если он несчастлив, то это тоже детер­минировано Богом-Отцом. Он брошен на произвол то­го, что называют фатумом, роком. (В период формирова­ния ислама в арабском мире ожило наследие античной и более древней восточной астрологии, которая нагляд­но демонстрировала зависимость не только судьбы, но и волевой направленности человека от хода небесных тел, что не могло не повлиять на утверждение идеи фа­тализма в первоначальном исламе. Христианство же в значительной степени акцентировало более свойствен­ный европейцам принцип свободы воли, лежащий в ос­нове таких понятий, как искупление и спасение. Ведь если поведение человека жестко детерминировано дви­жением небесных тел — что, безусловно, имеет место, хотя бы отчасти, — то он не имеет личной вины за свои преступления, и тем самым основная идея христианст­ва — искупление человечества — теряет точку опоры. Многие истинные проповедники христианства, начи­ная с Фомы Аквинского, умаляли и даже почти совсем игнорировали значение астрологии, а церковь — как средневековая, так и современная, например, Русская

Православная Церковь в лице своих иерархов — да­же считала занятие астрологией неприемлемым для христианина. Так в вопросе о том, чему отдать пред­почтение свободе воли или природной необходимо­сти, проявлением которой является, конечно, и движе­ние небесных тел, исчисляемое астрономией и астроло­гией, — ортодоксальная церковь обращает внимание на свободную волю человека, а ислам — на природную необходимость как манифестацию Аллаха. Нежела­ние ортодоксального христианства принять астроло­гию как одну из наук, имеющих право на существова­ние, лишь углубляет и без того глубокие разногласия между христианством и исламом — прим. перев. )

Видите ли, господа, такова была религиозная сто­рона магометанства. Но именно вследствие того, что Мохаммед полагал, что в человеке все происходит так же, как и в природе, он с большей легкостью приобщал­ся ко всем древним искусствам и к древней, античной жизни, нежели христиане. Христианство по преиму­ществу рассматривало то, каким образом может быть исцелена человеческая воля. Магометанство не инте­ресовалось этим вопросом. Надо ли было занимать­ся этим вопросом? Если предопределено, что человек становится хуже, то такое предопределение исходит от Бога-Отца. В христианстве говорили: древние языч­ники преимущественно ориентировались на Бога-От­ца; надо присоединить Бога-Сына.

Мохаммед и его более поздние приверженцы не говорили так, зато они говорили: хотя древние языч­ники имели много богов, они, тем не менее, почитали природное начало, в котором действует один Бог. Вот почему в магометанстве нашло свое продолжение мно­гое из древней науки и искусства. Дело обстояло так: в IX столетии по Р. Х. в Европе, во Франции, правил Карл Великий(23)
, известный средневековый правитель, о котором всегда упоминает история. Он с трудом ос­воил алфавит и не умел писать — и то, что он сделал в области искусства и науки, было просто мелочью по сравнению с тем, что возникло в Азии при правлении Гаруна аль Рашида(23а)
— так его звали — действовавше­го во времена Карла Великого в качестве представи­теля ислама, магометанства. Там, в Азии, развивались в большом объеме и искусство, и наука, причем со­гласно тому, как эти последние сложились еще в древ­нем язычестве. Эти искусства и наука насаждались в Европе, приходя с юга в Испанию.

Христианство же распространялось из Рима. Я мог бы сказать, что магометанство, продвигаясь из Азии, обогнуло, обошло христианство. (Имеется в виду чисто географическое распространение магометанства из Ара­вии по Северной Африке до Франции — прим. перев. ). Здесь происходила сильная борьба между христиан­ством и магометанством. Поистине, магометанство проделало нечто весьма примечательное. Вы знаете, что если где-нибудь располагается войско, то страте­гический успех может быть достигнут тогда, если уда­ется незаметно обойти это войско и напасть на него с другой стороны. Именно это и проделало магометан­ство с христианством; оно обошло христиан с юга и затем напало на них с левого фланга. (Имеется в виду распространение магометанства на южном побере­жье Средиземного моря в Северной Африке и удар, нанесенный по Испании и Франции в VIII—IX вв. по Р. Х. — прим. перев. )

И все же, господа, если бы этого не произошло, если бы в указанных областях распространялось ис­ключительно одно христианство, мы еще и сегодня не имели бы никакой науки! Религиозный элемент магометанства был отражен, он был преодолен воен­ным путем. Но вот духовный элемент, который не ввязывался в религиозные прения, но продолжал развивать древнюю науку, — этот духовный элемент магометанство принесло в Европу. Он, будучи изучен европейцами, вливается даже и в современную науку.

Вот почему в настоящее время наша душа поставлена в Европе перед двояким: мы имеем религию, пробу­жденную христианством, и мы имеем науку, пробуж­денную магометанством, хотя и на окольном пути. И христианство может развиваться здесь, только нахо­дясь под научным влиянием магометанства.

Однако вследствие сказанного на европейском За­паде возникало все большее желание во что бы то ни стало отстоять христианство. Где господствует культ, там религия меньше нуждается в защите, так как культ оказывает большое влияние на людей. Но здесь исхо­дящий из Рима культ господствовал меньше, хотя он сохранялся; в большей степени господствовало веро­учение. Но его теперь постоянно приходилось защи­щать от нападающего магометанства. В сущности, все средневековье протекало в этой борьбе, которую под­держивало магометанство, в борьбе, носившей сначала военный характер, а затем ставшей духовной борьбой. Во второй половине средних веков постепенно раз­вилось то, что называют европейской культурой или цивилизацией. Что же постепенно возникало тут?

На Востоке вплоть до Греции христианство не могло развиваться иначе, нежели придерживаясь древ­них культовых традиций. Но что это означает? Это означает, что исполнялись внешние священнодейст­вия, носившие лишь символический характер. Здесь надо было ориентироваться на природу. Здесь были склонны Бога-Отца акцентировать в большей степе­ни, нежели Бога-Сына. И как у Мохаммеда на рассу­дочном уровне возникает принцип судьбы, принцип необходимости строгого подчинения человека тому, что определено от Бога-Отца, так и в восточном хри­стианстве Богу-Отцу отводится более значительное место, Бог-Отец обретает больший смысл, нежели Бог-Сын. Только здесь имеет место своеобразная мысленная перегруппировка; хотя люди на Востоке в сильной степени придерживаются Христа, но они переносят на Христа свойства Бога-Отца. Здесь в этом вопросе нет ясности, он затуманен; тут не так много говорят о Боге-Сыне, тем не менее, признают своим Богом Христа, наделяя Его при этом свойст­вами Бога-Отца. Так в этой восточной религии воз­никло следующее воззрение: Христос — наш Отец. И во всей восточной религии живет по существу это положение: Христос — наш Отец. (Данную точку зрения подтверждает наличие в Восточной Церкви образа Христа-Пантократора, то есть Вседержителя. Атрибут Вседержителя православный Символ веры относит к Богу-Отцу; так в первом члене Символа ве­ры — молитве «Верую» — сказано: «верую во Едино­го Бога-Отца Вседержителя» — прим. перев. )

Если же мы теперь переходим в Европу, то там, вследствие стремления защититься от магометанст­ва, от монотеизма в чистом виде, где не идет речь ни о каких трех обликах, возникла тщательно разрабо­танная доктрина о трех божественных персонах (ли­цах, ипостасях).

Видите ли, господа, вы, вероятно, знаете, что лю­ди могут собираться вместе и очень долго спорить, спорить и спорить; один говорит другому одно, дру­гой говорит первому другое! Они так и будут спорить. Но что обычно бывает при этом? В конце концов, они разделяются, расходятся друг с другом! Завершени­ем прений становится разобщение, разделение. По­нимание вопроса достигается в редчайших случаях, тем более, если разногласия принимают крупный ха­рактер. Вы знаете, что вначале была одна социалисти­ческая партия; там много спорили. Там были левая фракция и правая фракция. Но затем каждая из этих фракций образовала собственное партийное руково­дство. Вот так же обстояло дело и с распространением христианства. Оно распространялось. Здесь, в Азии, то есть на Востоке, отдавали предпочтение Богу-Отцу, хотя утверждали Христа; в Европе же проводили большее различие между Отцом и Сыном. На эту тему дис­кутировали, вели прения до IX, X вв. по Р. Х. А затем произошло великое разделение Церквей. Восточная Церковь, которую сегодня называют Православной, ибо она исповедует изначальные древние положения, и Западная, Римско-Католическая Церковь отдели­лись друг от друга (1054 г. по Р. Х. — прим. перев.). Так проявилось это большое различие между Восточным христианством и западным христианством.

Такая ситуация длилась долго. В XI, XII и XIII столетиях происходило вживание в это восточное и за­падное начала. Но затем произошло событие, которое, я мог бы сказать, в известном отношении перепутало все названные вещи. Это были крестовые походы.

Те, среди кого первоначально действовал Мохам­мед, кто прежде других приняли ислам, были, преиму­щественным образом, арабами. У этих арабов религия носила ясно выраженный природный характер, была религией природы. Тем самым они были подготовлены к ясному пониманию «Отца», к признанию Бога-Отца. Поэтому на первой стадии магометанства развивались воззрения о Боге-Отце, действующем через всю при­роду, а также действующем и в природе человека.

Но затем из отдаленных областей Азии пришли другие племена, чьими потомками являются в настоя­щее время турки. Пришли монгольские, татарские племена. Они вели войны против арабов. Отличи­тельным признаком этого монгольского населения, чьими потомками стали потом турки, было то, что у них по существу не было никакого Бога природы. Им было присуще то, что обычно присуще человеку в наиболее древнее время: в отличие от греков они со­всем не направляли свой взгляд на природу. Они обе­регали себя от этого. Из мест своего первоначального обитания турки не принесли понимания природы, за­то они принесли необычайное понимание духовного Бога, Бога, которого можно было постигнуть лишь мысленно, которого нельзя было нигде увидеть. Эта особая форма рассмотрения Бога перешла в ислам, магометанство. Турки переняли от побежденных ма­гометанскую религию, но они изменили ее сообразно своему образу мыслей. И если на ранней стадии ма­гометанская религия была проникнута искусством и наукой, турки, в сущности, отбросили все, что было наукой и искусством, они заняли враждебную пози­цию по отношению ко всему художественному и на­учному. Они несли ужас западному населению, ужас всем, принявшим христианство.

Видите ли, для христиан местность, где возникло христианство, Палестина с Иерусалимом, была особо священной местностью. Из западных областей туда на­правлялось множество паломников, приносивших при этом значительные жертвы. Было множество очень бед­ных людей, отказывавшихся от всего необходимого, чтобы только совершить это путешествие в Палестину к Святому Гробу Господню, как его называли. Но, тем не менее, такое путешествие предпринималось! И толь­ко после прихода турок эти путешествия стали опас­ными, ибо турки властвовали над Палестиной и они вредили христианским паломникам, пилигримам, ко­гда те приходили туда. Европейцы хотели освободить Палестину, чтобы можно было приезжать туда. Они хо­тели установить в Палестине свою собственную власть, поэтому они и предпринимали большие военные похо­ды, ставшие известными как крестовые походы, чья цель так и не была достигнута, но которые явились выражением борьбы между западным христианством, восточным христианством и проникнутым тюркиз­мом магометанством. Христианство должно было быть спасено от ставшего тюркским магометанства.

И вот многие люди потянулись в Азию, прежде все­го как воины. Что они увидели там? Крестовые походы начались в XI—XII вв. по Р. Х., продолжались в течение столетий и приходились, следовательно, на середину средневековья. Так что же, прежде всего, видели те, кто отправлялись в Азию как крестоносцы, воины креста? Прежде всего, они увидели, что турки являются страш­ным врагом. В лице турок они столкнулись со страш­ным врагом. Но если тот или иной крестоносец в дни, свободные от сражений, мог немного присмотреться, с ним могли произойти знаменательные события. Он мог, например, встретить какого-нибудь старца, жившего в какой-то хижине, которого не заботили ни турки, ни христиане, ни арабы, но который, однако, с замечатель­ной верностью, преданностью являлся продолжателем древних языческих традиций, продолжателем того, что жило в древнем язычестве, будучи культурой, наукой, ве­роучением. Турок это не заботило. Все это было, в сущ­ности, искоренено из официальной культуры; но такие люди (носители языческих традиций — прим. перев. ) были, и их было много. Так европейцы знакомились со многим, относившимся к древней мудрости, со многим, уже не существовавшим больше в христианстве. Все это они брали с собой, возвращаясь назад, в Европу.

Теперь представьте себе, господа, как это было. Еще в ранние времена арабы, пробираясь через Италию, Испанию, приносили с собой искусство и научный образ мыслей. Распространяясь, это становилось на­шей наукой. Тогда же сюда переносилась восточная древнейшая наука; та и другая смешивались друг с другом. Благодаря этому в Европе возникало нечто совершенно особенное.

Видите ли, Римская Церковь практиковала культ, несмотря на то, что она заботилась о нем в меньшей степени, нежели Восточная Церковь. Римская Цер­ковь практиковала культ, но она также очень сильно опиралась и на вероучение. Но это вероучение, это преподавание религии в древней Церкви зависело от личности. Вплоть до крестовых походов оно зависело от личности. То, что возвещалось с церковной кафедры, то, что проводившиеся Вселенские Соборы рассматривали как положительное, становилось предметом обучения. Но помимо этого существовали еще и так называемый Новый Завет, Библия. Однако читать Библию людям, которые сами не были священниками, было запреще­но, и этого запрета строго придерживались. Было бы расценено как нечто ужасное, если бы в то древнее вре­мя перед крестовыми походами кто-нибудь прочитал Библию, Новый Завет. Это не разрешалось. Вследствие сказанного знали только то, чему учили священники. Простой верующий не держал в руках Библию.

Однако вследствие того, что арабы приносили науку, вследствие того, что человек знакомился с древ­ней восточной мудростью, возникало весьма сильное чувство: а ведь священники, которые нас учат, ниче­го этого совсем не знают! Есть гораздо большая муд­рость, чем та, которой они нас учат. Так созревало намерение: мы хотим посмотреть, откуда они берут свою мудрость. Так возникала тенденция, намерение по-настоящему изучать Библию, ознакомиться с Но­вым Заветом. Отсюда и возникли третья форма хри­стианства: евангелическое христианство, которое за­тем обрело в Лютере(24)
своего особого представителя, хотя в соответствии с указанными тенденциями оно складывалось значительно раньше.

Возьмите, например, области нынешней Чехосло­вакии, Богемии, Баварии, возьмите области здесь, на Рейне от Голландии до Германии — я мог бы назвать и многие другие области, — здесь повсюду образовы­вались братства. Здесь образовалось «Братство общей См. жизни» от Голландии по Рейну. Здесь (указывается на рисунке) образовались братства получившие названия «Моравских братьев». Чего же хотели эти братства? Эти братства говорили: из Рима распространяется не настоящее христианство; христианство таково, что с ним надо сначала познакомиться, с ним надо позна­комиться посредством внутренней жизни. Сначала намерение познакомиться с христианством, изучить его, было внутренним стремлением. Только позднее стали говорить: надо изучать Евангелие. Но и то, и другое проистекало из одного источника.

Видите ли, есть существенное различие между Гусом(25)
действовавшим там, где теперь Чехословакия, и Лютером. Гус еще мало смотрит на Евангелие, больше обращает внимание на то, чтобы человек переживал христианство внутренним образом. Позднее это стало более внешним, проявившись в изучении Евангелия.

Но Евангелие, Новый Завет был написан при совер­шенно иных условиях. Тогда использовался образный способ выражения, и этот образный способ выражения позднее почти не понимали больше. Я хочу привести вам один пример.

В одном месте Евангелия рассказывается, как Христос исцелил больного. В то время, когда Христос исцелял больных, в местности, где Он учил, было рас­пространено гораздо больше тех заболеваний, которые сегодня называют нервными заболеваниями, невроза­ми, нежели болезней, носивших органический харак­тер. Эти нервные заболевания могут быть излечены благодаря ободрению, любви, передающейся от одно­го человека к другому. Большинство описанных здесь случаев исцеления болезней восходит к исцелениям такого рода. Но затем в одном месте сказано: «Когда заходило солнце, Христос собирал вокруг Себя людей и исцелял их» («При наступлении же вечера, когда заходило Солнце, приносили к нему всех больных и бесноватых», Мк. 1: 33; также: «При захождении же солнца все, имевшие больных различными болезнями приходили к Нему и Он, возлагая на каждого руки, исцелял их», Лк. 4: 40 — прим. перев). Это место, если вы сегодня читаете его в Евангелии, может показать­ся незначительным, может показаться человеку лишь указанием на временные данные. Но зачем в этом месте ссылаться на временные данные? Потому что тем самым хотят сказать: силы, развиваемые здесь человеком, который хочет исцелить другого, становятся сильнее, если Солнце не стоит на небе, если его лучи проникают сквозь землю, нежели тогда, когда Солнце стоит на небе. Это место очень значительно, здесь ска­зано: «Когда заходило солнце, люди собирались вокруг Христа и он исцелял их». На это больше не обращают внимания. Тем самым здесь хотели указать на то, что Христос использует для исцеления собственные при­родные силы человека. Евангелия переводились в то время, когда их уже не могли понять. В сущности, Евангелия по-настоящему понимали очень мало.

Как в восточном христианстве, так и в христианст­ве евангелическом — во всех этих областях дело об­стояло так, как это бывает и в других случаях, о которых я рассказывал; когда нечто, хорошо понятное вначале, позднее, хотя и сохраняется, но уже не понимается. Во всех трех формах христианство больше не понимает­ся правильно. Я хотел бы сказать, что каждая из этих трех форм берет за основу что-то одно. Восточное хри­стианство берет за основу Бога-Отца, даже если оно называет его Христом. Римско-Католическая западная религия берет за основу Бога-Сына, она лишь иногда рассматривает Бога-Отца как Старца с волнистой бо­родой, Которого хотя и изображают, но говорят о Боге-Отце здесь мало. Евангелическое христианство берет за основу Бога-Духа. В евангелическом христианстве особенно дискутируются вопросы: «Как человеку осво­бодиться от греха? Как будет человек исцелен от греха? Как человек оправдается пред Богом?», и так далее.

Дело, по существу, в следующем: если изначально христианство имело одно Божество в трех обликах, то затем это христианство распалось на три вероиспо­ведания. Каждое вероисповедание обладает одной частью, одной правомерной частью христианства.

Однако вследствие абстрактного объединения трех частей нельзя восстановить изначальное христианст­во. Оно может быть найдено снова только благодаря самим истинно человеческим силам, как я это уже начинал показывать в только что приведенном мной примере (евангельских исцелений — прим. перев). Но тем самым я хотел вам в то же время показать, как трудно в настоящее время прийти к изначальному христианству. Ведь если спросить у ориентального, восточного христианства, каково истинное христиан­ство, то вам скажут все то, что относится к Отцу, и на­зовут затем Отца Христом. Если вы спросите о сущно­сти христианства у Римско-Католической Церкви, то вам скажут обо всем, что относится к грехопадению человека, к испорченности человеческой природы, о том, что человек должен быть спасен своими страда­ниями, и так далее. Вам скажут все то, что относится к Сыну, ко Христу. Если же вы спросите у евангеличе­ского христианства, в чем состоит сущность христиан­ства, то вам скажут: все основано на принципе оздо­ровления воли, исцеления, восстановления здоровья воли, оправдания перед Богом. Говорят о Святом Духе, но называют Его Христом.

Вот почему происходит все то, что мы имеем сего­дня; люди совсем не думают о том, что пора бы объе­динить три различных стороны христианства. Люди говорят: здесь больше нельзя ничего понять! Из-за этого возникают современное настроение и необходи­мость вновь найти христианство.

Таким же образом я бы хотел поговорить с вами в ближайшую субботу(26)
о Мистерии Голгофы. Тогда мне будет видно, завершен ли ответ на этот вопрос.

СЕДЬМАЯ ЛЕКЦИЯ

Дорнах, 26 марта 1924 г.

Доброе утро, господа. Сегодня мы добавим еще кое-что по вопросу, касающемуся христианства. К сожа­лению, мне не удалось говорить в последнюю субботу, так как я должен был поехать в Листаль. Мы пытались говорить о том, что можно считать специфической сущ­ностью христианства, и о том, что было воспринято христианством в ходе развития человечества. Затем мы говорили о борьбе, возникшей в связи с распростране­нием христианства в Европе, борьбе, как я говорил, дол­гое время основывавшейся, в сущности, на том, что одна партия больше подчеркивала принцип Бога Отца — это было восточное христианство, тогда как другая партия больше подчеркивала принцип Сына — это была Рим­ско-Католическая Церковь, а третья партия — Евангели­ческая Церковь — больше подчеркивала принцип Духа.

В настоящее время трудно вести речь о таких вещах, поскольку большинство людей думает так: а можно ли вообще затевать споры об этих вещах мир­ским образом? Ведь сегодня, не правда ли, мир занят иными проблемами, из-за которых идет борьба; ко­гда-то воевали друг с другом самым страшным обра­зом по той причине, что одни придерживались иных принципов, нежели другие; современному человеку это трудно понять. Но, видите ли, господа, надо ста­раться понять это, ибо когда-нибудь придут и такие времена, когда не будет понятно, почему люди так сра­жались из-за нынешних проблем! И произойти это может уже в не столь отдаленном будущем.

И если задуматься над этим, то можно будет по­нять и то, почему древние люди спорили по совсем иному поводу, нежели спорят сегодня. Однако при этом следует знать, о чем же тогда спорили люди, ибо это еще живет среди нас.

Что являлось внешним символом, наиболее настой­чиво сохранившимся в христианстве? Наиболее проч­ным символом христианства весьма долгое время был умерший Иисус — крест, и на нем мертвый Иисус. Но не с самого начала христианства стали обращаться к мертвому Иисусу. Если рассмотреть наиболее древние времена, то мы найдем, что тогда наиболее частым и распространенным был тот образ Христа Иисуса, где Христос изображен как молодой человек с ягненком за плечами, и как пастух. Это изображение называли Пастырь Добрый. В I, II, III христианских столетиях наиболее распространенным был образ Доброго Пас­тыря. И только в VI в. по Р. Х. появились изображения, где Христос висел на кресте и был мертв; как говорят, изображения распятия, изображения Распятого. Пер­вые христиане никогда не изображали распятия.

За этим стоит нечто важное. Видите ли, первые христиане еще целиком и полностью придерживались воззрения, что Христос вошел в Иисуса из Солнца, что Христос является внеземным существом. Все это в це­лом позднее понималось неверно. Все это в целом было позднее превращено в догму о так называемом непороч­ном зачатии, которая гласила, что Иисус, когда Он уже рождался, не был ни зачат, ни рожден, так как это обык­новенно происходит с людьми. Только когда перестали понимать, что Иисус сначала был человеком, хотя и исключительно значительным человеком, и что только на тридцатом году Его жизни на него сошел Дух, Кото­рого называли Христос, сошел Солнечный Дух, — в то время, когда это уже перестали понимать, так сразу, с одной стороны, появилось стремление изображать на кресте мертвого Христа, умершего Христа, а с другой стороны, духовное вхождение Христа было перенесе­но на Рождество. Это возникшее после VI в. по Р. Х. истолкование было неверным. Однако оно позволяет заглянуть очень глубоко. Ведь между тем временем, когда христиане еще изображали Иисуса Христа как Доброго Пастыря, и тем временем, когда Он стал изо­бражаться как Распятый, — итак, в этом промежутке произошло одно вполне определенное событие. Оно состояло в том, что на одном из Соборов(27)
(имеется в виду «экуменический», или мнимо вселенский, Со­бор 869 г. —прим. перев. ) было решено: человек состо­ит не из трех частей — тела, души и духа — но лишь из двух частей, из тела и души, душа же, как говорили, обладала духовными свойствами.

Это очень важно, господа! Видите ли, на протя­жении всего средневековья так называемая трихото­мия, трехчленность человека, троичность человека считалась еретическим воззрением. Никто, будучи пра­воверным, не смел верить в трехчленность человека. Никто не смел сказать: человек тоже имеет дух, но надо было говорить так: человек имеет тело и душу, а душа обладает духовными свойствами. Однако вследст­вие того, что дух был в некотором смысле упразднен, весь путь человека к духу был загражден, и только в настоящее время стало возможным снова ввести в употребление науку о духе, для того, чтобы возвратить человечеству то, что у него отобрали.

Первые христиане прежде всего знали: то, что жи­вет в них как Христос, вообще не может ни рождаться, ни умереть. Это нечто отличное от человеческого. Че­ловек родится и умирает. Но Христос, пребывавший в Иисусе, при жизни последнего не был рожден, подобно тому, как рождается человек, и не мог также умереть на кресте, как Иисус, смерть не могла затронуть Его (Хри­ста): Христос, подобно человеку, меняющему одежду, но при этом остающемуся собой, мог принять другую форму, а именно, духовную форму. Но если кто-либо же­лает изобразить то, что духовно — ведь увидеть этого глазами нельзя, не так ли? — он должен прибегнуть к образному, символическому изображению. Изображая Христа Иисуса как Доброго Пастыря, хотели отобра­зить то, что дух контролирует человека, блюдет челове­ка, что дух является добрым советчиком для человека. Нечто подобное имеет силу до сих пор, но только люди в настоящее время этого больше не понимают. Часто бывает так, что от образа, от картины остается только часть. Сегодня нередко говорят, имея в виду Христа: «Агнец Божий». Это было видно на изображе­ниях, дошедших из первых веков; часть от такой кар­тины, отображающая ягненка, находящегося на пле­чах у Христа, еще сохранилась. Сохранилась только эта часть. Вообще, в древности человека называли по какой-либо части. Например, человека зовут Каппа, есть такое имя — когда-то маленький головной убор назывался каппа. И по головному убору некоторые люди получали имена, прозвища. Если кого-то назы­вали «Орел», он мог когда-то иметь орла в своем гер­бе и так далее. Так и имя «Агнец Божий» сохранилось, поскольку укзывало на часть древнего изображения. В VI веке по Р. Х. все воззрения о духе были искаже­ны; следствием этого стала вера, будто бы Христа Иису­са можно рассматривать только в аспекте человеческой судьбы. Не рассматривали живого Христа, Который яв­ляется Духом, рассматривали только умершего челове­ка Иисуса и полагали, что это и есть Христос. Поэтому событие умирания стало с VI в. особенно актуальным.

Видите ли, здесь же сыграл свою роль материа­лизм. И исследуя развитие христианства, мы видим, как материализм развивается все больше. Из-за это­го в более позднее время произошло многое, чего в ином случае бы не произошло.

Я говорил вам(28)
, господа: знание о том, что Хри­стос является Существом с Солнца, жившим в чело­веке Иисусе, выражено посредством тех символов, которые по сей день во время каждой торжественной мессы можно видеть на алтаре. Это святая святых, дароносица (см. рисунок); Солнце в середине и Луна, над которой находится Солнце. Это имело положи­тельный смысл, поскольку было известно, что Христос является Существом с Солнца. Ибо что находится в дароносице? Запеченная мука. Каким образом возни­кает эта запеченная мука? Она возникает оттого, что на Землю падают солнечные лучи, оттого, что Солн­це посылает на Землю свет и тепло, оттого, что растут зерновые и из зерновых делают муку. Это в полном смысле продукт Солнца. Иначе говоря: поистине, это тело, созданное солнечным светом. И пока об этом знали, все в целом обретало смысл.

Далее: Луна изображалась в таком виде (в такой фазе), поскольку именно лунный серп представлялся как самое важное. Я говорил вам: силы, придающие человеку его физический облик — это лунные силы. Все в целом обретает смысл, пока известно, как обсто­ят эти дела. Однако постепенно все эти вещи утрати­ли все свое значение.

Я хочу сказать вам еще кое-что, дабы вы смогли увидеть, какое значение имели такие вещи.

Подумайте о том, что турки, магометане, как я говорил вам, исповедовали только одного Бога, а не три ипостаси, три Лица; они все возлагали исключи­тельно на Бога-Отца. Какой же символ они должны были принять в этом случае? Конечно, Луну! Именно поэтому символом турок является полумесяц.

Христианам необходимо знать, что их знак симво­лизирует победу Солнца над Луной. И первые христиа­не изображали победу Солнца над Луной как следст­вие Мистерии Голгофы. Но что это значит? Видите ли, теперь все в духовном, по существу, идет кувырком! Ведь если понимают смысл изображения Солнца, то говорят себе: тот, кто знает смысл этого образа Солн­ца, тот принимает и то, что человек в своей жизни обладает свободной волей, что в него может входить еще нечто, имеющее значение для жизни. А тот, кто верит только в Луну, думает, что человек получает все уже при своем рождении, что он ничего не может поде­лать с самим собой. Именно это и является турецким фатализмом! Но ведь турки все еще кое-что знают об этом. И в этом отношении турки оказываются разум­нее европейцев, ибо европейцы, хотя и имели когда-то в качестве своего символа Солнце, но давно забыли о смысле, значении этого символа.

Стоит только задуматься над тем, что в VI столе­тии уже ничего не было известно о духовном Христе, как станет понятным и то, почему в средние века — в X, XI, XII и XIII столетиях и даже позднее — вдруг начали спорить о том, что, в сущности, означала Тай­ная вечеря? Она имеет значение только для того, кто обладает духовным восприятием образа. Но этого больше не умеют делать; тут-то и возникают споры. Одни говорят: на алтаре в церкви хлеб действитель­но превращается в Тело Христово. Другие в это не верят, так как не могут представить себе, что хлеб, внешний вид которого остается прежним, превратил­ся в плоть. Они не могут этого понять. Так возникли все те средневековые споры, результат которых был просто ужасен. Одни говорили: веруем в то, что хлеб является настоящей плотью. Они представляли со­бой римско-католическую «партию». Другие говори­ли: мы не можем поверить в это; в лучшем случае то, что здесь происходит (то есть в случае пресуществле­ния — прим. перев), имеет чисто символическое зна­чение. Это были те, из кого впоследствии возникли евангелические христиане.

Из-за этих вопросов возникло все то, что извест­но как религиозные войны средневековья, апогеем которых стала страшная Тридцатилетняя война, длив­шаяся с 1618 по 1648 год. Эта Тридцатилетняя война началась из-за взаимного столкновения католиков и протестантов. Как известно, Тридцатилетняя война началась с так называемого пражского фенстерштур­ца, выкидывания из окна. Императорских наместни­ков в Праге оппозиционная партия выбросила из окна; несмотря на то, что они упали со второго этажа, они приземлились так удачно, что им ничего не было, так как упали они на мусорную кучу! Однако эта куча не была коровьим или конским навозом; это были обрез­ки бумаг и всякая дрянь, так как в Праге тогда был та­кой порядок, что обрезки бумаг, конверты и так далее попросту выкидывались из окон. Но в данном случае это пошло на пользу, поскольку когда католики спо­рили с протестантами и императорских наместников Мартинца, Славата и тайного секретаря Фабрициуса выкинули из окна — а в те времена это делали часто, такие случаи не были редкостью, — все трое уцелели. Но именно тогда и началась Тридцатилетняя война.

Конечно, вам не следует думать, что в течение всей Тридцатилетней войны занимались распутыва­нием религиозных споров. В таком случае Тридца­тилетняя война, вероятно, закончилась бы раньше. Ко всему добавились раздоры между князьями. Им шло на пользу то, что люди наступали друг на друга. Один приставал к одной партии, другой — к другой партии, и под видом религиозной борьбы они преследовали собственные цели, так что Тридцатилетняя война длилась именно тридцать лет. Но началась она по причине, которую я вам указал.

Видите ли, до Тридцатилетней войны (1618—1648), до XVII столетия длились споры; прошло не так уж много времени с того момента, когда люди начали спорить о таких вещах. Из этого спора и возник про­тестантизм, Евангелическая Церковь.

Вы скажете: но если Дух отменили, то как же ты можешь говорить нам, что протестантская, Евангеличе­ская Церковь из трех Божественных Ипостасей приняла Дух? Да, господа, на это можно ответить, что в Евангели­ческой Церкви даже и не знали, что они вымолили Дух, ибо Дух действительно был «отменен». Сознательным образом они не имели Его. Но я уже часто говорил вам: то, о чем не знают, тем не менее, может существовать. Некоторое духовное начало, хотя и не очень значитель­ное, действовало все же в Евангелической Церкви. Но представители ее не знали об этом. Видите ли, если бы не было всего того, о чем не знают, например профессо­ра, то что вообще осталось бы в этом мире? Это именно так, господа, должно быть ясно; можно говорить о том, что делает человек, даже если он сам и не знает, что он делает! Так и в случае возникновения протестантизма позволительно говорить о том, что этот третий облик, третья Ипостась — святой Дух — действовал здесь.

Но здесь вы видите, каким образом возникает фор­менный материализм! Древним христианам не прихо­дилось спорить по поводу, превращается ли запечен­ная мука в настоящую плоть, потому что это совсем не соответствовало их образу мыслей. Только когда обо всем стали думать как о материальном, то и о данном предмете стали думать как о материальном. Вообще-то это очень интересно. Материализм выступает в двух формах: сначала обо всем духовном думают как о материальном, а после вообще отрицают дух. Таков, по существу, путь, которым идет материализм.

Интересно видеть, как даже позднее, даже после VI столетия, в Средней Европе христианские воззрения носили гораздо более духовный характер, нежели позд­нее. Материалистическим христианство стало прежде всего на юге. В Средней Европе есть два прекрасных поэтических произведения. Одно из них возникло в Эльзасе в IX в. по Р. Х. и называлось оно «Евангельская гармония» Отфрида(29)
. Другая поэма возникла, однако, в иной местности, в настоящее время это Саксония, и называлось оно «Хелианд»(29а)
, «Хайланд». Если вы читае­те «Хелианд», то вам бросится в глаза одно: вы скажете себе: этот монах — ведь персонажем «Хелианда» явля­ется монах крестьянского происхождения — описыва­ет Иисуса Христа, но совершенно особым образом; он описывает его примерно так, как следовало бы описы­вать германского герцога, который, сражаясь во главе германского войска, одерживает победу над своими врагами. Читая «Хелианд», чувствуешь себя не в Пале­стине, а в Германии. Конечно, здесь рассказано о тех же событиях, которые описаны в Евангелиях, но рассказа­но так, как если бы Христос был немецким герцогом, не­мецким князем. Так же рассказано и одеяниях Иисуса.

Что это означает, господа? Что это означает, когда человеку, написавшему «Хелианд», совершенно безраз­личны внешние факты, которые можно было видеть гла­зами в Палестине; он даже не имеет желания верно описать их! Внешняя картина оставляет его безразлич­ным. Он намеревался описывать духовного Христа и думал так: не имеет значения, странствует ли Он по све­ту в облике германского герцога или в облике палестин­ского иудея. Итак, в эпоху возникновения «Хелианда», в Средней Европе еще действительно верили в духовного Христа, там еще не возобладали материалистические на­строения. На юге дело шло иначе: романские народы, греческие народы, уже обретали тогда материалистиче­скую настроенность. Но в Средней Европе еще сохра­нилось некоторое понимание духовности; вот почему персонаж «Хелианда», саксонский монах, описывает Христа в обличий германского герцога. Отсюда вы мо­жете увидеть, что здесь, в Средней Европе, еще мож­но было найти возможности указать на то, что Христа надо прежде всего представлять духовно, а именно как Солнечного Духа, о котором я вам уже сообщал.

Поняв характер, который в «Хелианде» имеет Хри­стос, можно обнаружить, что Хелианд, как Христос изображенный в этой саксонской книге, прежде все­го является «свободным человеком», а это значит, что он несет в себе солнечное начало, а не только лунное; Он, следовательно, является свободным человеком.

Поистине все связи Христа с внеземным миром были попросту преданы забвению, и в настоящее вре­мя о них больше ничего не знают.

Но мне хотелось бы сказать вам еще нечто. Если возвратиться к тем мистериям, о которых я рассказы­вал вам — что они в древности являлись одновременно и образовательным центром, и религиозным центром, и центром искусств, — если вернуться к этим древним мистериям, мы обнаружим, что в этих мистериях справ­ляли праздники, причем эти праздники были связаны с годовым кругооборотом. Весной праздновался так называемый праздник Воскресения. Природа воскре­сала ко времени Пасхи. Говорили: человеческая душа может праздновать Воскресение так же, как и приро­да. У природы есть Отец. Весной силы природы обнов­ляются. Но в человеке, если он следит за собой, если он работает над собой, обновляются душевные силы. И люди, обладавшие знанием, люди, имевшие — как я говорил — мудрость, в древних мистериях стремились преимущественно к тому, чтобы в душе возникало пе­реживание, чтобы возникало своего рода переживание весны. Видите ли, переживание весны — это то, когда можно сказать себе: «Ах, все то, что я знал раньше, не имеет значения! Я как новорожденный!» Однажды в жизни к человеку приходило познание, что он как новорожденный, то есть он вновь родился от духа. Вам это покажется странным, но во всех азиатских странах люди подразделяются на тех, кто был рожден один раз, и на тех, кто был рожден дважды. Повсюду говорят о дваждырожденных людях. Рожденные один раз бла­годаря лунным силам оставались такими же на протя­жении всей своей жизни. Другие, дваждырожденные, проходили обучение в мистериях, чему-то научались и знали: человек может сделать себя свободным, че­ловек может направлять себя своими же собственны­ми силами! Но это изображалось в образной форме.

Можно углубиться и в еще более отдаленное вре­мя, когда повсюду во время весны существовали оп­ределенные праздники, где в мистериях изображали, как имеющий человеческий облик Бог умирал, его погребали, а на третий день он воскресал снова. Это было настоящее представление, которое всегда про­делывалось в древних мистериях весной. Там люди собирались вместе. Там находился и образ божества в человеческом облике. Изображалось, как божество умирает; образ погребали. Через три дня образ извле­кали из могилы и в праздничной процессии, в празд­ничном ходу проносили по окрестностям при совме­стных восклицаниях: «Хейланд воскрес!» (Der Heiland ist uns wiedereistanden!). И если в течение трех дней, когда Хейланд образно пребывал в могиле, они отме­чали своего рода тризну, скорбные дни, то вслед за эти­ми скорбными днями следовал радостный праздник.

Видите ли, господа, это очень значительно; ведь это означает, что все происходившее на Голгофе ежегодно всегда разыгрывалось в образной форме в мистериях.

Если в Евангелиях рассказывается, что на Голгофе находился крест, что там умер Христос, то при этом имеют в виду историческую сторону дела. Но в образ­ной форме это существовало на протяжении всех древ­нейших времен. И поэтому древние христиане ощуща­ли преемственность указанных событий, ощущали их как исполнение пророчества. Они говорили: те, кто переживал древние мистерии, пророчески предвеща­ли то, что совершилось как Мистерия Голгофы.

Итак, вы видите: в древности тоже в некотором смысле существовало христианство. Однако это хри­стианство не было христианством Иисуса Христа, это было некое духовное христианство, праздновавшееся в образной форме.

Видите ли, одним из наиболее значительных свя­тых в Католической Церкви является святой Авгу­стин(30)
, живший в IV—V вв. по Р. Х. Святой Августин был сначала язычником, затем он обратился к хри­стианству и позднее стал одним из наиболее уважае­мых священников и святых в Католической Церкви. Так вот, в трудах святого Августина вы найдете заме­чательные слова. Он говорит: «Христианство было и до Иисуса Христа; древние мудрецы уже были хри­стианами, только их еще не называли христианами». (Августин, р. 354 г., ум. 430 г. по Р. Х. — величайший из отцов древней Церкви христианского Запада, родил­ся в африканском городе Тагаст, преподавал в Карфаге­не риторику, в течение 9 лет был манихеем, находясь под влиянием манихейского профессора Фауста. Пе­реехав в Италию в 384 г., изучал платонизм, в 387 г. крестился, а в 395 г. стал епископом. Боролся с языче­ством, манихейством, донатизмом и пелагианством, был автором 92 трудов в 232 книгах, оказавших исклю­чительное влияние на формирование католического мировоззрения — прим. перев. )

Да, господа, нечто чрезвычайно значительное заключено в таком, сделанном уже в христианское время, признании, признании того, что уже сущест­вовавшее когда-то в древних мистериях христианст­во, благодаря Иисусу Христу было явлено вновь, при­чем в то время, когда мистерий уже не стало. Таким образом, это явление должно было стать событием, объединяющим всю Землю.

Однако сознание того, что христианство жило еще в древнем язычестве, тоже было утрачено. Материа­лизм попросту разрушил чрезвычайно многое из того, что уже было обретено человечеством. В той образной форме, в которой каждую весну изображалось воскре­сение умирающего Богочеловека (Menscheugott), в той образной форме древний мудрец со всей очевидностью прозревал и свою собственную судьбу. Он говорил: та­ким я должен стать; я тоже должен развить в себе зна­ние, которое позволит мне сказать себе, что смертно во мне только то, что возникло из сил природы, а не то, что позднее возникло во мне как вторичное, не то, что я при­обрел своими собственными человеческими силами.

В первоначальном христианстве люди еще гово­рили себе: чтобы стать бессмертным, человек дол­жен в течение жизни пробудить в себе душу; тогда он в истинном смысле становится бессмертным. Но, конечно, в этом вопросе не следует впадать в заблуж­дение. Тем не менее, такое заблуждение, ложное мне­ние, выступило как альтернатива. А именно: во время распространения христианства в первые века люди говорили: человек должен заботиться о душе, чтобы душа человека не умерла; но позднее Церковь стала проповедовать иную точку зрения. Церковь не хоте­ла больше дозволять человеку самому заботиться о своей душе; она пожелала всю заботу о его душе взять на себя! Во все большей степени должна была Церковь осуществлять эту заботу о душе человека вместо того, чтобы сам человек заботился о своей душе. Это приве­ло к тому, что в человеке перестали видеть то, откуда должна была правильным образом проистекать такая забота о душе, перестали видеть, что в душе рождает­ся дух, что в душе рождается солнечное начало. Ведь о солнечном начале невозможно проявлять заботу ма­териалистическим образом. Что значит: — заботить­ся о солнечном начале материалистическим образом? Это значит, что надо было бы снарядить экспедицию и доставлять с Солнца то, что надо дать человеку! Но, конечно, сделать этого нельзя. Представления обо всем этом в целом носят ложный характер.

Видите ли, господа, все это я говорю вам для того, чтобы показать, как в ходе времен материализм захва­тывал вокруг себя все больше и больше, так что совер­шенно перестали понимать, чем является в человеке духовное начало. В настоящее время дело обстоит так, что вышеуказанный принцип, не дозволяющий чело­веку самому заботиться о своей душе и возлагающий эту заботу о душе человека на Церковь, этот прин­цип еще не привел к умерщвлению человеческой ду­ши. Но если этот самый принцип будет доминировать и дальше, то не пройдет много времени, как души будут умирать вместе с телами. Сегодня человеческие души еще живут; они еще могут быть пробуждены, если придет истинная духовная наука. Но спустя од­но или два столетия души уже не смогут жить, если не придет духовная наука, если все будет продолжать­ся только по-прежнему.

Что произойдет в случае сохранения материализ­ма? Видите ли, мало-помалу материализм должен был бы сам посмеяться над собой; ведь даже при воспита­нии приходится действовать духовным образом. Нель­зя воспитывать и преподавать, не говоря о духе. Если и дальше дело пойдет так, как это уже выявляется в отдельных случаях, то материализм должен будет или смеяться над самим собой, говоря о духе, или хотя бы становиться более честным.

После того, как я и некоторые другие антропо­софские друзья в 1922 году выступали на конгрессе в Вене, вышла одна статья(31)
, заканчивающаяся такими словами ее автора: «Мы должны вести борьбу против духа!» Но куда может завести такое откровенное веде­ние борьбы против духа? Тогда, пожелав начать воспи­тание шестилетнего ребенка, автор должен был бы че­стно-благородно заявить: черт возьми, ведь материя первична, а дух вторичен, материя есть предпосылка духа! Давайте-ка лучше попробуем прописать этому ребенку порошки или что-то в этом роде, чтобы изме­нить его материю; вот тогда-то он поумнеет, тогда-то он будет что-то знать! Вот какие выводы должен был бы сделать материализм, будучи честным. Он должен был бы приходящим в школу детям — подобно тому, как делают прививки от оспы — делать одному ре­бенку за другим прививки для ума-разума; ведь если разум понимается материалистически, то его следует прививать с помощью инъекций. Вот тогда материа­лизм действовал бы честно. Ведь если кто-то гово­рит, что он мыслит не своей душой и своим духом, а головным мозгом — головной мозг является веще­ством, — то ему следовало бы делать свой головной мозг умнее, используя материально-вещественный, а не духовный способ. Вот до какого страшного проти­воречия дошел материализм.

Спастись тут можно, хотя бы немного научившись знанию о духе. Уже в наше время необходим приход духовной науки, так как в ином случае человеческие души будут умирать.

ВОСЬМАЯ ЛЕКЦИЯ

Дорнах, 12 апреля 1924 г.

Доброе утро, господа! Так как на ближайшей неде­ле я не смогу быть здесь, поскольку должен находить­ся в Берне, то я хотел бы сказать вам сегодня кое-что, связанное с тем, о чем мы уже говорили на тему Пас­хи. Или у вас есть другие вопросы, о том, что теперь особенно важно для вас?

Господин Бурле: Мне тоже хотелось бы кое-что спро­сить, но это не связано с Пасхой. Недавно пришла из Парижа одна статья из газеты, где описывалась возможность с помощью кожи читать и даже видеть. Не может ли господин доктор что-нибудь сказать об этом? Меня очень удивило то, что я услышал.

Доктор Штайнер: Получая сообщение о таких ве­щах в той форме, как это имело место в данной статье из газеты, следует прежде всего быть осторожным. Надо проверить эти вещи. Итак, речь идет о том, что некоторые люди — а по утверждению этого человека, все люди — могут обрести способность видеть с помо­щью кожи, могут читать каким-либо участком кожи.

Однако явление это известно давно: некоторых людей благодаря определенной тренировке можно обу­чить таким образом, что они приобретут способность читать с помощью своей кожи, с помощью каких-либо отдельно избранных участков кожи. Впрочем, мне хоте­лось бы в данном случае обратить ваше внимание на то, что подобные вещи не должны никого слишком силь­но удивлять. Подумайте о том, что люди обучаются да­леко не всему, на что они способны; у них формируются не все способности. Если приложить усилия, можно до­вольно быстро обучиться некоторым вещам. Конечно, можно было бы всех детей обучить чтению посредством пальцев, используя простые буквы и затем, давая детям прикасаться к бумаге. Ведь в том месте, где не стоит буква, бумага иная, нежели там, где есть буква. Допус­тим только, что буквы выдавлены, вытеснены на бу­маге — так почему же нельзя научиться читать по ним! Ведь когда делают буквы из дерева, то по ним тоже мож­но читать с помощью осязания с закрытыми глазами. Эту способность надо только сделать более тонкой.

Видите ли, в юности я, например, делал упражне­ния, которые люди делают очень редко; удерживая ка­рандаш между большим пальцем ноги и ближайшим пальцем надо было писать. Этому можно научиться. Можно научиться таким вещам, которые обычно не изучают; благодаря этому возникают известные спо­собности; утончая их, мы можем добиться чего-то, вы­зывающего удивление. Но удивляться тут не надо. Это относится к формированию осязательных способно­стей. Можно читать каждым участком тела. Как мож­но почувствовать укол иглы, так же можно почувство­вать, воспринять небольшие тиснения, составляющие буквы. На этой основе может проводиться обучение.

Однако в данном случае этим дело не исчерпывает­ся, так как господин утверждает, что он может у любого человека пробудить способность действительно читать руками. Однако это описание не настолько точно, чтобы можно было проверить все подробности. Если когда-нибудь появится научное обоснование данного феномена, то едва ли станут утверждать, что, положив страницу книги себе на живот, вы сможете ее прочесть. Прежде надо как следует разузнать, действительно ли речь идет об исключительно тонком чувстве осязания, о способности осязать, или этот господин просто врет. Что стоит за этим, нельзя определить на основании этого описания. Само содержание этого сообщения меня не очень удивляет, так как я вполне допускаю, что это возможно; но меня удивило глупое замеча­ние, добавленное журналистом: «Если это правда, то это было бы открыто давно». Разве стал бы кто-нибудь говорить при, например, открытии телефона: «Если это правда, то это было бы открыто давно, это долж­но было быть известно человечеству с давних пор». Ме­ня гораздо больше удивляет, что возможны такие вы­сказывания, нежели сам предмет. Факт сам по себе не представляет собой ничего удивительного, поскольку человек способен очень многому научиться в области осязательного чувства, органа осязания. Ведь люди не замечают, что при вынесении суждения многое зави­сит от того, на что направлено внимание. В пальцах, например, можно разработать очень чувствительное, тонкое восприятие чего угодно. Итак, суждение о том, может ли этот человек, утверждающий, что путем мно­голетней тренировки он может любую часть тела сде­лать видящей — может ли он в самом деле это сделать или нет, —такое суждение может быть вынесено толь­ко на действительно научной основе. Мне приходилось читать об этом в немецких, английских и французских газетах; но эти сообщения не позволяли установить, то ли этот человек ненормален, то ли он мошенник, то ли настоящий ученый. Вот так обстоит это дело.

Теперь мне хотелось бы еще кое-что сказать вам о празднике Пасхи. Тема праздника Пасхи увязывается с тем, что было сказано о Мистерии Голгофы, особенно потому, что, как вам известно, праздник Пасхи отно­сится к так называемым подвижным праздникам. Каж­дый год он празднуется в разное время. Он колеблет­ся. Почему же он колеблется, смещается? Он смещается, поскольку он ориентирован не на земные отношения, он устанавливается в соответствии с небесными констел­ляциями. Датировка праздника связана с вопросом: когда наступает начало весны? Начало весны (весеннее равноденствие —прим. перев), конечно, всегда наступает 21 марта (по григорианскому календарю — прим. перев). Следовательно, до наступления весны (то есть до ве­сеннего равноденствия — прим. перев) праздник Пасха наступить не может. Но затем ожидают — начало весны приходится на 21 марта — наступления полнолуния. По наступлении полнолуния снова ожидают ближайшего воскресенья и в качестве праздника Пасхи назначают то воскресение, которое является первым после первого полнолуния после начала весны (весеннего равноденст­вия). Первое полнолуние может прийтись на 22 марта; тогда ближайшее воскресенье будет для нас Пасхаль­ным Воскресением, так как оно является первым вос­кресеньем после весеннего полнолуния. В этом случае Пасха считается самой ранней. Но может случиться, что полнолуние наступит только двадцать девять дней спус­тя после 21 марта. Если, например, полнолуние наступа­ет 19 марта, то сперва должно наступить начало весны, весеннее равноденствие, а затем, через 29 дней — полно­луние. В этом случае Пасхальным Воскресением окажет­ся воскресенье через четыре недели (после Пасхального Воскресения при самой ранней Пасхе). Тогда праздник Пасхи отодвигается на апрель. Таким образом, празд­ник Пасхи смещается между 21 марта и концом апреля. Так он и сдвигается то в одну, то в другую сторону.

Господа, почему же Праздник Пасхи устанавли­вается в соответствии с происходящим на небе? Это связано с тем, о чем я уже говорил вам; с тем, что бы­ло известно раньше; Луна и Солнце влияют на все, что есть на Земле.

Взгляните на растения, вырастающие из Земли. Допустим, что здесь находится Земля (см. рисунок), вы берете семя, если хотели вырастить рас­тение, совсем маленькое семя, и сажаете его в Землю. Растение в целом, вся жизнь растения сосредоточена в этом маленьком семени. Что получается из этого се­мени? Сначала корень. Тут вся жизнь, расширяясь, образует корень.

Затем она (жизнь) вновь консолидируется, и рост осуществляется консолидированно; при этом образу­ется стебель. Затем снова происходит расширение, и образуются листья. Потом возникает цветок. Затем опять-таки происходит консолидация при образовании семени, которое ожидает до следующего года. Так что же, следовательно, мы имеем у растения? У растения мы наблюдаем расширение и консолидацию, расшире­ние и консолидацию, расширение — консолидацию.

Так вот, каждый раз, когда растение расширяет­ся — это действие Солнца, которое, в частности, выго­няет лист; каждый раз, когда растение консолидиру­ется, когда оно становится семенем или стеблем — это действие Луны, вызывающей консолидацию, сжатие. Итак, здесь, между листьями, действует Луна. Так что если возникает растение, то относительно выпускае­мых листьев, выпускаемого корня, и, прежде всего, относительно семени мы можем сказать: это Луна; затем Солнце, снова Луна, снова Солнце, снова Луна, Солнце, и Луной процесс завершается (то есть обра­зованием нового семени —прим. перев. ). Так, в любом растении мы можем отметить чередование: действие Солнца, действие Луны, силы Солнца, силы Луны. Если мы посмотрим вокруг себя на поле с растущими растениями, то увидим там действие Солнца и Луны. Я говорил вам: даже если в мир приходит человек (а не растение — прим. перев), то и в этом случае образо­вание его физического тела зависит от Луны; а то, что он имеет как внутреннюю силу для того, чтобы преоб­разовывать себя самого, зависит от Солнца. Это я гово­рил вам при описании Мистерии Голгофы.

Видите ли, это было известно и раньше, только об этом забыли. Говорили так: когда весной становят­ся наибольшими те силы, которые дают возможность растениям правильно, успешно развиваться, которые наиболее благоприятны для успешного развития че­ловека? Когда Солнце и Луна правильным образом взаимодействуют. Это происходит в том случае, если в первый раз (в году — прим. перев. ) полная Луна посы­лает к Земле свое полное излучение и поддерживает излучение Солнца. Сочетание Солнца и Луны, следова­тельно, происходит тогда, когда Солнце, имеющее свою наивысшую силу весной, и Луна, имеющая высшую си­лу каждые четыре недели (то есть в полнолуние — прим. перев. ), правильно взаимодействуют друг с другом; вот почему Пасха происходит в воскресенье, день, посвя­щенный Солнцу, идущее после весеннего полнолуния. Итак, при установлении праздника Пасхи знали, что он должен приходится на начало весны — весеннее равно­денствие, наступающее после зимнего солнцеворота.

Однако первоначальное возникновение праздни­ка Пасхи относится не ко времени христианства, а восходит к древнему языческому празднику, к празд­нику, на который я вам уже указывал и теперь хочу описать его точнее; праздник Пасхи восходит к так называемому празднику Адониса. В чем состоял этот праздник Адониса? Видите ли, господа, праздник Адониса был учрежден в тех художественно-образо­вательно-религиозных центрах, центрах искусства, науки и религии, которые я описал вам как мисте­рии. В сущности, Адонис был своего рода образом, отражающим духовно-душевное начало в человеке. Итак, под Адонисом подразумевали то, что было в че­ловеке душевно-духовным началом. Думали так: то, что представляет собой духовно-душевное начало в человеке, согласуется со всем остальным миром. Сле­дует только обратить внимание на то, что праздник Адониса, подобный нашей нынешней Пасхе, у древ­них язычников, которые еще соблюдали все духовные соотношения, возник так, что праздновался осенью! Итак, древний праздник Пасхи праздновался осенью. Празднование происходило следующим образом.

Праздник проходил так: брали изображение веч­ной, бессмертной части человека, духовно-душевной части, погружали в водоем или морскую воду, если это происходило на побережье, и оставляли там на три дня, причем погружение образа люди сопровождали погребальным пением, песнями скорби. Это погруже­ние образа было связано с обрядом, свершаемым в семейном или дружеском кругу, если кто-либо умира­ет, — это была настоящая тризна.

Описанное всегда отмечалось в тот день, который мы сегодня называем пятницей. Название Страстной пятницы (Karfreitag) возникло лишь тогда, когда обы­чай перешел в Среднюю Европу, в германские облас­ти. Слово «кар» происходит от «кара», а кара означает скорбь. Это, следовательно, была скорбная пятница. Насколько мало знают люди сегодня о том, каки­ми были эти вещи изначально, свидетельствует то, что англичане называют эту пятницу Good Friday, Добрая Пятница, тогда как в древности название звучало как Смертная Пятница, Страстная Пятница, скорбная пят­ница. Это была настоящая тризна, день поминовения усопшего; поминали Адониса. Там, где вообще не было воды, сооружали какой-нибудь искусственный бассейн, куда они могли погрузить этот образ — это бы­ло скульптурное изображение, статуя, — и через три дня образ снова извлекали оттуда, причем извлекали именно в воскресенье (в день Солнца). Вы видите, гос­пода, это было настоящее поминовение усопшего.

При извлечении же звучали радостные песнопе­ния, настоящие песни радости. Таким образом, каж­дая человеческая душа вовлекалась в то, что сначала побуждало к скорби, а через три дня — к величайшей радости. Звучали ликующие песнопения. И содержа­ние этих ликующих песнопений сводилось к возгла­шению: Бог воскрес! (Бог воскрес для нас снова!)

Так что же означал этот праздник, господа? Я при этом должен еще раз отметить, что прежде он совер­шался осенью, — что же означал этот праздник?

Я уже рассказывал вам, хотя и в другой связи: ко­гда человек умирает, он слагает свое физическое тело. Когда человек умирает, оставшиеся близкие родствен­ники покойного, друзья, печалятся и, договорившись, совершают поминовение, причем по естественным при­чинам: поминовение, подобное тому, что совершали когда-то люди при погружении Адониса. Только при этом чего-то недостает. Ведь я говорил вам: в течение трех дней после своей смерти человек остается в состоя­нии, когда он смотрит назад на свою земную жизнь. Он сложил свое физическое тело, но он еще имеет свое эфирное тело. Оно становится все больше и больше и, наконец, рассеивается в мире. Тогда человек находит­ся только в своем астральном теле и в своем "Я".

Люди, учредившие праздник Адониса, рассуж­дали так: люди должны знать, что человек не только умирает, если умирает его физическое тело, но что он через три дня снова воскресает в духовном мире. Для того, чтобы ежегодно доводить это до сознания людей, и был учрежден праздник Адониса. На празднике Адо­ниса осенью говорили: смотрите, природа умирает. Де­ревья роняют свои листья, Земля покрывается снегом, наступают холода, пронзительный ветер, Земля пере­стает плодоносить; она выглядит так же, как если бы умер физический человек. Если посмотреть на Землю, то надо подождать до весны, и тогда она снова должна воскреснуть. Если же посмотреть на человека, то он вос­кресает через три дня в душе и в духе. Это необходимо было довести до сознания. Поэтому-то и существовал праздник поминовения и в то же самое время празд­ник воскресения — хотя и осенью; тем самым человеку давали возможность уяснить: человек является про­тивоположностью по отношению к природе. Приро­да затихает, она всю зиму остается мертвой, поскольку она — всего лишь природа; человек же и после смерти продолжает жить в духовном мире, он выступает как нечто, противоположное природе. Когда в природе опадают листья, все покрывается снегом, пронизывает­ся холодным ветром, тогда внимание человека надо об­ратить на следующее: ты иной, нежели природа; когда ты умираешь, ты снова воскресаешь на третий день.

Это был один из прекраснейших праздников на протяжении всех древних времен. Люди собирались в тех местах, где совершался мистериальные культ, оста­вались там в течение всех этих пасхальных дней, затем они исполняли скорбные песнопения, а на третий день осознавали: каждая душа, каждое "Я" и каждое астраль­ное тело воскресают в духовном мире на третий день после смерти. Это было для людей совместным приоб­щением к духовному миру; ведь на Пасху они отвраща­лись от физического мира. Видите ли, это могло совер­шаться в соответствии со временем; ведь в древности время праздника было иным, нежели теперь. Теперь праздник Пасхи люди справляют весной, когда у них много других дел, если это сельские жители. Древний праздник Пасхи, праздник Адониса, праздновался в то время, когда были собраны последние плоды урожая, когда заканчивался сбор винограда, когда у людей начинался зимний отдых; тогда-то они и хотели пробу­диться в духе. И тут они справляли праздник Адониса. И этот праздник Адониса — в различных местностях этого Адониса именовали по-разному — тем не менее, этот праздник Адониса праздновался повсюду, где су­ществовали древние религии. Ибо все древние рели­гии тем самым говорили человеку о бессмертии души.

В первые христианские столетия праздник Пас­хи тоже справлялся иначе, нежели теперь; лишь по­степенно в III, IV вв. возникла нынешняя форма. Но именно тогда люди уже не понимали больше ничего, касающегося духовного мира, они совсем ничего боль­ше не понимали, они хотели видеть только природу, естество. Только природа еще заботила их. При этом они рассуждали так: как же можем мы справлять вос­кресение осенью? Ведь в это время ничего не воскреса­ет! О том, что воскресает человек, они больше не зна­ли и поэтому говорили так: осенью ничего не воскре­сает, все покрывается снегом, весною же воскресает все; так праздник Пасхи сделали весенним. Это было нечто, вызванное материализмом, пусть даже этот ма­териализм еще заглядывал на небо и учреждал празд­ник Пасхи в соответствии с Солнцем и Луной. В III, IV вв. по Р. Х. материализм уже был, хотя материализм того времени, по крайней мере, выглядывал в мир; он еще не был тем «материализмом дождевого червя», когда человек смотрит только на Землю. Название «материализм дождевого червя» предложено по той причине, что дождевые черви всегда находятся под Землей и в лучшем случае вылезают оттуда только во время дождя. Именно так обстоит дело с современны­ми людьми: современные люди уже не рассматривают ничего, кроме находящегося на Земле. В первое вре­мя празднования Пасхи материализм еще, по край­ней мере, верил, что есть миллионы звезд, влияющих на человека. Но и это было забыто с XVI столетия. Так праздник Пасхи был перенесен на весну. Переход на весну обусловливается и тем, что у христиан существо­вала тенденция совершенно искоренить из мира все древние истины. Это я вам уже показал, говоря о Мис­терии Голгофы; в сущности, древние истины стремились искоренить из мира. И к VIII, IX вв. по Р. Х. лю­ди оказались в полном неведении относительно того, что явление Христа как-то связано с Солнцем.

Видите ли, очень интересно наблюдать, как в IV сто­летии друг за другом правили два императора. Снача­ла это был император Константин(32)
, человек исключи­тельно самонадеянный. Он основал Константинополь. Некое сокровище (вероятно, имеется в виду Паллади­ум — прим. перев), когда-то перенесенное из Трои в Рим и укрытое там, император Константин велел перенести из Рима в Константинополь и закопать там, а над ним воздвигнуть столп; на этом столпе должна была быть установлена статуя языческого бога Аполлона. Одна­ко из стран Востока была доставлена древесина — как говорят, от креста Господня, креста Христа — и из нее был сделан лучезарный венец наподобие нимба. Но там, где древесина образовывала этот лучезарный венец, люди должны были видеть самого Константи­на! Так началось почитание Константина, стоявшего на столпе, воздвигнутом на величайшем римском са­кральном сокровище. Столп стал внешним выражени­ем того, что люди ничего больше не знали о мировых тайнах, не знали о том, что Христос связан с Солнцем.

Между тем пришел другой, Юлиан, получивший вос­питание в мистериях, хотя и существовавших еще в то время, но жизнь их была трудна. И если позднее они бы­ли искоренены императором Юстинианом 1(32а)
, то уже в течение столетий до него вели очень трудную жизнь. Их больше не хотели терпеть, христианство относилось к мистериям с ненавистью. Но Юлиан был воспитан в мис­териях, он еще знал: существует не только одно Солнце, но существуют три Солнца. Когда люди слышали, что Юлиан говорит о существовании трех Солнц, они впада­ли в ярость. Ибо это было тайной древних мистерий.

Видите ли, Солнце является, прежде всего, физи­ческим телом, которое вы видите, тем бело-желтым физическим телом. Оно прежде всего является физическим телом. Но у этого Солнца есть душа; это и есть второе Солнце. Затем есть также и третье Солн­це; духовное Солнце. Как человек имеет тело, душу и дух, так и Солнце тоже имеет тело, душу и дух. Юли­ан говорил о трех Солнцах и хотел такого изучения христианства, чтобы человек знал: Христос изошел из Солнца, а в человека Иисуса вошел.

Церковь не хотела, чтобы люди об этом знали! Церковь не хотела допустить существования науки о Христе Иисусе, она допускала только то, что она сама предписывала. Случилось так, что император Юлиан, предпринимая поход в Азию, был предательски убит: его изгнали из этого мира. Впоследствии это привело к тому, что этого Юлиана всегда называли «Юлиан От­ступник», Апостат, еретик; Юлиан-Еретик! Он же хо­тел дать людям возможность установить связь между христианством и древним познанием. Он полагал, что христианство будет развиваться лучше, обладая содер­жанием древней мудрости, а не только следуя прика­зам священников, когда люди обязаны верить только в то, что говорят священники. Случилось все же так, что в то время, когда праздник Пасхи был отнесен на весну, люди все еще знали: праздник Пасхи связан с воскресением. И хотя они уже больше ничего не знали о воскресении человека, они, тем не менее, празднова­ли воскресение природы. Но затем было забыто и это, забыто там, где праздник Пасхи хотя и справляется, но где уже не знали, что он означает. В настоящее вре­мя незнание зашло так далеко, что люди спрашивают: почему праздник Пасхи справляется в соответствии с Солнцем, Луной и звездами? Надо просто-напросто взять первое воскресенье апреля, тогда проще было бы вести бухгалтерский учет! Сегодня хотят справ­лять Пасху, ориентируясь на бухгалтерию! И, в сущно­сти, люди, желающие справлять Пасху, ориентируясь на коммерцию, даже честнее, чем другие, те, кто хотя и назначают праздник Пасхи в соответствии с небом, но ничего больше не знают об этом. Те, кто почестнее, говорят со своей точки зрения так: такое исчисление праздника нам не нужно. Печально, однако, то, что нам приходится проявлять такого рода честность толь­ко потому, что никто больше не знает, какие истинные закономерности действуют тут. Перед нами сегодня стоит задача снова указать на то, что именно духов­ное начало является мерилом всюду.

Когда-то в древности ожидали первого полнолу­ния после начала осени, осеннего равноденствия, и то­гда назначали праздник Адониса. Так же ориентирова­лись на Луну, однако знали при этом о противоположно­сти: небо посылает нам в это время снег — праздник Адониса приходился всегда между концом сентября и концом октября — это наилучшее время для того, чтобы вспомнить о воскресении человека. Тут чело­веку не нужно воскресение в природе. Но, по крайней мере, в первое время празднования Пасхи еще было известно, что Пасха является праздником смерти (поминовения) и праздником воскресения. Это то­же оказалось забытым. (Можно было бы говорить о трояком смысле Пасхи в истории: Пасха как исход индивидуальной человеческой души из тела и ее вос­кресение в духовном мире — праздник Адониса; Пас­ха как воспоминание об исходе евреев из египетского плена, национальный праздник — еврейская Пасха; Пасха как символ умирания и воскресения природы, праздник природы — Элевсинские мистерии. Три пасхальных принципа объединяются в христианской Пасхе, имеющей как общечеловеческий, так и природ­ный характер. Еврейская Пасха отмечалась в 14 день месяца нисана или авива; если день приходился на понедельник, среду или пятницу, то Пасху сдвигали на день вперед. Положенный в основу исчисления лунный цикл Гиппарха точно совпадает с астрономи­ческим, при этом начало года у евреев подвижное, так что даты Пасхи приходятся в разные годы на различные даты григорианского календаря. Многие христиане на Востоке праздновали ветхозаветную Пасху вместе с евреями, соединяя этот день с воспо­минанием о смерти Иисуса Христа — таинством стра­дания; напротив, римляне отмечали тот факт, что Христос воскрес и воскрес именно в день Солнца, они отмечали таинство Воскресения. Еще в конце II в. по поводу установления пасхалий состоялся спор между римским епископом Виктором и эфесским епископом Поликратом. Затем на Никейском Соборе 325 г. были установлены общие для всех правила на основе юли­анского календаря, носящие не только чисто астроно­мический, но и символический характер. Вследствие смещения точки весеннего равноденствия на один градус в 72 года, с такой же скоростью смещался три­дцатипятидневный интервал возможных пасхальных дат, и расчетные даты перестали совпадать с природ­ными явлениями; к моменту возникновения григори­анского календаря в 1582 г. точка весны отодвинулась на 10 дней, а расчетное 14 нисана не совпадало с пол­нолунием на 4 или 5 дней, что и послужило причиной создания нового календаря. Однако даты григориан­ской католической Пасхи ориентированы лишь на астрономические явления, на точку равноденствия, определяющую сезоны в системе Солнце — Земля и на полнолуние, но символический смысл, — после­довательность евангельских событий, несовпадение с еврейской Пасхой — не соблюдается. В России царь Иоанн Грозный отказался принять папскую реформу. Комиссия 1899 г. при участии В. В. Болотова признала нецелесообразным изменение календаря. Григори­анский календарь был принят в России при В. И. Ле­нине, причем «живая церковь» пыталась ввести эту реформу в церковный обиход. Всероссийский Церков­ный Собор 1917—1918 гг. в Москве постановил сохра­нять старый стиль для церковного исчисления и для богослужебной практики. Часть Церквей за рубежом с 1923 г. перешла на новоюлианский календарь, сво­его рода «гибрид» григорианского календаря и Алек­сандрийской пасхалии. Православная Пасха вычисля­лась по юлианскому календарю с помощью Великого Индиктиона, «Миротворного круга», а позднее по формулам Гаусса. В Юлианской пасхалии тридцати­пятидневный интервал пасхальных дат смещается по эклиптике на один градус за 128 лет, значительно мед­леннее, чем в Григорианской пасхалии; благодаря это­му положение Солнца на эклиптике в пасхальные дни оказывается ближе или даже совпадает с той точкой, где находилось Солнце в момент Мистерии Голгофы, так что вычисление Пасхи связывается с системой Зо­диак — Солнце — Земля — Луна. Можно говорить, что Григорианская пасхалия, ориентированная на тро­пический Зодиак, носит сезонный, эфирный харак­тер, тогда как Юлианская пасхалия ориентирована на сидерический Зодиак, на неподвижные созвездия; она носит астральный и, кроме того, ярко выражен­ный символический характер. Отдельные христиан­ские Церкви, по антропософским представлениям, на­ходятся под водительством различных христианских Ангелических Существ, каждое из которых вносит в церковный обиход индивидуальные черты; отступле­ние от обихода может вести к потере Ангела-Покро­вителя той или иной Церкви. Показательно то, что Святой огонь в Храме Гроба Господня в Иерусалиме сходит именно в юлианскую Пасху — прим. перев. )

Так что можно сказать: уже пора по поводу таких праздников снова вспомнить, чем они когда-то были, ибо мы должны снова прийти к духу. А если мы хо­тим прийти к духу, то мы не должны бессмысленным образом справлять Рождество и Пасху, но мы долж­ны ясно представлять себе, какой смысл они имеют. Однако мы не должны вызывать сумятицу в мире; у людей не вызовет воодушевления, если праздник Пасхи взять и перенести на осень. Но мы должны придать этому празднику определенный смысл, для того чтобы человек вспоминал при этом следующее: человек слагает свое физическое тело, проходя че­рез смерть, и смотрит назад на свою земную жизнь. Затем он слагает свое эфирное тело и становится тогда чисто духовно-душевным в духовном мире, воскресает в духовном мире. Но тем самым углубляется понима­ние Мистерии Голгофы. Ведь Мистерия Голгофы, в сущности, явила во внешней, реальной действитель­ности то, что прежде являли в образной форме на празднике Адониса. Древние имели дело с образом. Христиане же имели дело с историческим событием. Но историческое событие имеет те же самые истоки, что и древние образные формы. На празднике Адониса образ Адониса погружался (в воду), а после трех дней восставлялся снова. Это был настоящий пасхальный праздник. Но затем то, что всегда совершали в образ­ной форме, свершилось как реальное событие: Хри­стос был в Иисусе; Он умер. Он снова воскрес в том виде, как я рассказал вам. И об этом должны были теперь лишь вспоминать, имея каждый год на Пасху праздник поминовения.

Сначала это проходило хорошо: ибо для чего слу­жил раньше людям образ на празднике Адониса? Им было необходимо чувственное созерцание. Пока в древ­нее время созерцали духовным образом, хотели в чув­ственном мире иметь какой-то образ. Но когда, благо­даря Мистерии Голгофы, пришел Христос, людям уже стал не нужен образ; они только в духе еще вспоминали о том, что произошло. Праздник Пасхи должен был справляться более духовно. Уже не надо было изготав­ливать языческий образ, кумир, а лишь вспоминать в ду­ше. Благодаря этому, как рассуждали, праздник Пасхи одухотворился. Ко времени Христа Иисуса мистерии еще существовали. Но как все же обстояло дело с древ­ним праздником Адониса? Видите ли, в Европе совсем не легко увидеть, что представлял собой такой праздник древних язычников. Ведь если бы такой праздник, как праздник Адониса справляли в вашем присутствии, то вы сказали бы так: для тех, кого посвящали в мис­териях, происходящее было лишь образом, образом вообще; но вот для широкого круга, для народа эта статуя ежегодное воспринималась как само божество, как Бог, которого извлекали и топили. Отсюда происхо­дит то, что называют фетишизмом. Такая статуя была фетишем, статуя, в которой находится бог; культ такого предмета называют фетишизмом. Конечно, этого сле­дует избегать. Однако в некотором отношении такое по­ложение сохраняется в христианстве, ибо то, что я вам описывал как дароносицу, где находится святая святых, гостия — как это называют, — в католицизме почитает­ся в качестве истинного Христа. Говорят: даже в физиче­ском смысле хлеб и вино претворяются в плоть и кровь Христа. Это, однако, пережиток, сохранившийся не от просвещенного язычества, которое повсюду на заднем плане еще видело духовное, но пережиток оставшийся от язычества, пришедшего в упадок, когда развился фе­тишизм, когда столп принимали за самого бога.

Видите ли, господа, я говорю: они не имели ника­кого представления об этом; ведь такие вещи в настоя­щее время необходимо реально переживать, чтобы правильно судить о том, насколько сильно уверовали люди в таких богов, на самом деле являющихся стол­пами. Например, мне приходилось быть знакомым с одним очень умным профессором — ведь и среди них могут быть очень умные люди, в сущности, все они умны, однако современная наука не дает им прийти к духовности. Этот человек был русским и путешест­вовал через Сибирь с Востока, из Японии. Когда он оказался в глубине Сибири, в середине, ему стало немного неуютно. Он почувствовал себя одиноким и покинутым. Что же он сделал? Он сделал нечто такое, чего вы наверняка не стали бы делать, да и любой жи­тель Запада тоже не стал бы; но он был наполовину азиатского происхождения, при этом был хорошо образован. Он сделал из дерева фигурку божка. Это­го божка он взял с собой в свое дальнее путешествие и по-настоящему молился ему. Он сделал себе некое­го деревянного божка. Когда я познакомился с этим человеком, он был страшно нервным. Это состояние он получил от своего деревянного божка. Вы даже не можете представить себе, что это значит: молиться такому деревянному божку!

Мистерии, существовавшие ко времени возникно­вения христианства, заботились о том, чтобы люди в большей мере приходили к духовности (отрываясь от вышеописанного фетишизма — прим. перев). То, что раньше во время праздника Адониса разыгрывалось перед глазами человека, теперь надо было возродить на пути воспоминания и молитвы.

Однако вместо того, чтобы стать более одухотво­ренными, эти вещи, к сожалению, воспринимались все более и более материалистически; они станови­лись более внешними, более формальными. Постепен­но в III, IV вв. установился порядок, когда при насту­плении Страстной Пятницы священники молились, люди настраивались. В три часа пополудни, в момент, когда Христос должен был умереть, звон колоколов прекращался. Все стихало. Затем, опять-таки внеш­ним образом, точно так же, как и на древнем праздни­ке Адониса, Распятый, Христос на кресте погружал­ся — это было вначале, а позднее его только закрыва­ли. Затем через три дня справлялся праздник Пасхи, праздник Воскресения. Но ведь это то же самое, что происходило и на древнем празднике Адониса, таким он когда-то был. Форма праздника постепенно стано­вилась проявлением римского господства над душа­ми. В некоторых областях, например, там, где я вы­рос — я не знаю, происходит ли это и здесь, — было так: после того, как наступала Страстная Пятница и Христос полагался во гроб, мальчики ходили вокруг со своими колокольцами, с инструментами похожими на колокола, они позванивали со словами:

В большом соборе мы звоним, Колокола зовут нас в Рим.

Итак, все было ориентировано на Рим, это осо­бенно сильно выступало в отдельных элементах празд­ника Пасхи.

Непосредственная задача современного человека состоит в том, чтобы освободиться от материализма и прийти к духовной познавательной жизни, научить­ся понимать вещи духовно, а следовательно, и празд­ник Пасхи тоже понимать духовно. Видите ли, поче­му справляют праздник Пасхи? Каждый год на Пасху можно вспомнить о том, что если человек умирает и начинаются поминальные обряды, причитания над покойником, то эти причитания над покойником должны содействовать воспоминанию о том, что чело­век уходит из физического мира. В течение всего лишь трех дней он смотрит назад на этот физический мир; затем в качестве второго трупа он слагает с себя свое эфирное тело. Затем он восстает в духовном мире как "Я" и астральное тело. Об этом он тоже должен вспоми­нать. Было бы весьма неутешительно, грубо, если бы каждый раз, когда умирает человек, на третий день сразу же запевать радостное песнопение. Но можно, тем не менее, вспоминать о таком радостном песно­пении, думая, в общем, о бессмертии человеческой души, о том, как через три дня она воскресает, восста­ет в духовном мире.

Отсюда возникает много замечательных вещей. Видите ли, благодаря этому праздник Пасхи оказы­вается связанным с каждой отдельной человеческой смертью. Для всякой смерти отдельного человека ста­новится актуальным то, что можно выразить такими словами: мы скорбим, но вот приходит Пасха. При этом мы вспоминаем о том, что любая душа воскресает в духовном мире, после того как она умерла. Вам известно, что праздник, посвященный смерти разных людей, день поминовения всех умерших, в настоя­щее время справляется осенью; это так называемый день поминовения усопших (у католиков второй день праздника Всех Святых, 2 ноября по григорианско­му календарю —прим. перев). В то время, когда уже не знали, что этот праздник относится к Пасхе, примы­кая и предшествуя ему, был учрежден праздник Всех Святых (у католиков 1 ноября по григорианскому ка­лендарю — прим. перев). Однако эти две вещи принад­лежат друг другу, и, в сущности, день поминовения усопших следовало бы отмечать как день смерти, как Страстную Пятницу, а Пасху — как день Воскресения. Эти вещи составляют единое целое. Но они оторваны друг от друга более чем на полгода! Так современное распределение праздников в году зачастую не позво­ляет понять, что лежит в их основе.

Но, видите ли, дело обстоит так, что все находя­щееся на Земле ориентировано не на саму Землю, но на небо. Удивляются, если на Пасху еще идет снег; снег идти уже не должен, но должны прорастать расте­ния — ведь известно, что Пасха должна быть празд­ником воспоминания о Воскресении, о бессмертии человеческой души.

И если эти вещи рассматривают именно так, то весь праздник Пасхи снова обретает эмоционально-смысловое содержание. Тогда люди, празднующие Пасху, могут во время Пасхи вспоминать о том, что связано с самим человеком. Тогда праздник Пасхи об­ретает силу, тогда знают, почему во время этого празд­ника вспоминают и о себе. Сегодня связь человека с течением года известна лишь потому, что зимой человек должен носить шубу, а летом — летний кос­тюм, что летом он потеет, а зимой мерзнет. Известно только материальное. Однако ничего не знают о том, что при наступлении весны проявляют активность те духовные силы, которые извлекают все из Земли, тогда как осенью духовные силы все уничтожают. Ес­ли когда-нибудь это будет понято, то во всей природе найдут жизнь, найдут, что вся природа оживлена. В настоящее время люди говорят о природе по большей части вздор. Если они видят растение, они вырыва­ют его из Земли и исследуют с помощью ботаники, потому что они совсем ничего не знают об этих вещах. Если я вырву волос и опишу его, то это будет вздор, поскольку волос может вырасти только на человеке или на животном; он не может возникнуть сам по се­бе: вырастить волос на безжизненном камне вам не удастся. Тут основой должно служить нечто живое. И растения являются волосами Земли, ибо Земля жи­вет. И подобно тому, как человеку необходим для жиз­ни воздух, Земле необходимы излучения звезд с их духовностью; она вдыхает их, чтобы жить. Подобно тому, как человек движется и перемещается по Земле, так и сама Земля перемещается в мировом простран­стве. Она живет во всем мировом пространстве. Зем­ля — живое существо, (говоря о жизни Земли, автор имеет в виду ее поверхностный слой, почву и т. п.; в целом же Земля уже не является существом, целиком пронизанным жизнью, она умирает и частично уже умерла — см. том 354 и др. — прим. перев).

Итак, мы можем сказать: относительно праздни­ка Пасхи можно было бы вспомнить, что сама Земля является живым существом. Если она выгоняет рас­тения, то она молода (в данном месте — прим. перев. ), как молод ребенок, у которого растут свежие волосы. Старик теряет волосы, как земля теряет осенью расте­ния. Это тоже жизнь, хотя эта жизнь в ритмическом отношении организована иначе; юношеская жизнь, молодость — весной, старость — осенью, затем снова юность — весной, старость — осенью. В случае чело­века эти периоды длятся дольше. По существу, все в мировом пространстве живет.

Думая о Пасхе, вы представляете себе, что этот праздник — по крайней мере, в настоящее время — при взгляде на вновь пробуждающуюся природу, дает нам право сказать: это неправда, что все вокруг мерт­вое. Умирают только уже живые существа. Жизнь яв­ляется первичной. Повсюду жизнь побеждает смерть. И праздник Пасхи должен напоминать нам об этой победе жизни над смертью, давая нам тем самым си­лу. И если люди снова станут обретать силу на этом пути, то они смогут улучшить внешние обстоятельст­ва разумно, а не так, как это происходит сегодня во многих сферах. Но прежде всего такая духовность необходима нам в духовной науке, необходима для того, чтобы найти гармонию с духовным миром; ми­ром живым, а не мертвым.

В этом смысле, господа, мне хотелось бы пожелать вам поистине прекрасного праздника Пасхи; пусть и в ваших душах он будет столь же прекрасен, как прекрас­ны весенние цветы, растущие из Земли! После Пасхи мы снова продолжим наши беседы на научные темы.

Итак, на Пасху надо иметь следующее ощущение: человек может снова приступить к работе, исполнив­шись мужества и радости. Хотя в настоящее время об­стоятельства зачастую не позволяют радоваться при работе, здесь у нас это все же возможно! Здесь соз­даны условия, при которых работа может радовать! Но в любом случае, господа, я хочу увидеть вас снова, чтобы говорить с вами, чтобы иметь возможность из духа, достигаемого с помощью духоведения снова, по­желать вам поистине прекрасного праздника Пасхи! До встречи после Пасхи!

ДЕВЯТАЯ ЛЕКЦИЯ

Дорнах, 26 апреля 1924 г.

Задаются вопросы.

Первый вопрос: Почему раны, нанесенные челове­ку при порезе — резаные раны, например, — зажива­ют полностью, в то время как при вырывании куска тела всегда остается шрам; с тридцати до сорока лет у данного человека на таком месте отсутствовала чув­ствительность. Он хотел бы узнать, чем это обуслов­лено, принимая во внимание то, что ткани каждые семь лет обновляются!

Второй вопрос относится к археологическим наход­кам в Египте. Сообщалось, что была найдена мумия в гробнице и что при раскрытии этой гробницы или при работах, проводимых на входе, умерли от отрав­ления два инженера и руководитель. Относительно первого случая сначала считали, что он произошел вследствие обычного сердечного приступа или чего-то подобного; но затем другого человека постигла такая же участь. В газетах высказывалось предположение, что при бальзамировании мумий использовались яды для того, чтобы предотвратить проникновение людей в помещении гробницы. Я не могу поверить в то, что яд способен сохранять свое действие так долго. Мо­жет быть, в воздушном пространстве образовывались газы, вызывающие очень быструю смерть? Или, мо­жет быть, имевшиеся тогда в Египте яды сохраняли свое воздействие столь долго?

При этом также находят части одежды. Эти одеж­ды помещают на воздухе, и они тотчас же распадаются в пыль. Потом с помощью химии пытались препариро­вать эти материи, чтобы сохранить их для потомства.

В гробницах фараонов находили зерна, пролежав­шие тысячи лет. Это зерно посеяли, и оказалось, что оно не потеряло всхожесть.

Мне хотелось спросить, возможно ли все это при нормальных условиях.

Подбираясь к главной гробнице, они, в частности, по сообщению газет, в течение восьмидесяти дней про­ламывали центральный камень. Но он был подобен обрушившейся скале, так что гробовой камень был за­вален большим камнем. Похоже, что все обрушилось в результате взрыва, хотя все же удалось с трудом про­никнуть в гробницу; как это оказалось возможным?

Доктор Штайнер: Сначала о том, что касается за­живления ран: мы будем рассматривать вопросы один за другим — о резаных ранах, операционных разрезах. Эти резаные раны залечиваются более или менее хо­рошо. Можно наблюдать, что иногда заживление ре­заных ран происходит настолько хорошо, что позднее приходится тщательно приглядываться к тому месту, где была резаная рана, если хотят обнаружить шрам. С другой стороны, бывают другие резаные раны — здесь имеются в виду не только операционные разрезы, но и простые порезы, не так ли? — заживающие чрезвы­чайно плохо; шрам толстый, часто обнаруживается со­всем жесткий шрам. Кое-что я хочу рассказать вам об этом. Когда я был мальчиком, мне не раз приходилось порезаться ножом. Дело у меня тогда складывалось так, что я всегда должен был иметь при себе перочин­ный нож — в школу ходить приходилось далеко — и иметь нож было необходимо, не так ли? Но я всегда терял этот перочинный ножик, и из-за этого мне при­ходилось часто доставать ножи. Я много вырезал и, как это часто бывает при вырезании — что имело ме­сто и в настоящем случае, — мне приходилось не раз очень сильно порезаться. Но вам пришлось бы очень тщательно присматриваться, если бы вы захотели уви­деть следы (порезов); они почти совершенно зажили. Впрочем, если как следует присмотреться, то видны эти резаные раны, которые были зияющими и силь­но кровоточили. Но их едва видно. И напротив, неко­торые резаные раны оставляли рубцы, толстые шрамы, которые были видны долго. Откуда же возникают эти толстые шрамы? Видите ли, человеческое тело цели­ком и полностью формируется изнутри; это вы могли бы увидеть по данному мною описанию построения человеческого тела. При этом я говорил: все то, что должно быть образовано как человеческое тело, долж­но образовываться изнутри, вплоть до поверхностных слоев кожи. Как возникает простуда, переохлаждение? Я уже говорил вам об этом. Простуда, переохлаждение возникает оттого, что человек развивает не только свою собственную теплоту, но на него воздействуют внешние тепло и холод, так что человек, подобно куску дерева, подвергается воздействию со стороны окружаю­щей среды, причем холод подступает так быстро, что человек замерзает, остывает. При этом человек ощуща­ет холод как раздражающий фактор, противостоящий тому, что приходит изнутри человека. Все это является чуждым для человеческого тела, оно вступает в борьбу с холодом. Так вот, в тот момент, когда вы порезали себя, будь это вследствие неловкости, неудачи, или вследствие операции, — в тот же момент чужеродный инструмент оказывается в том месте, где должно было бы оказывать воздействие лишь само человеческое те­ло. Нож проникает в то пространство, где должны бы­ли действовать исключительно кровь, нервы, мускулы и тому подобное. Следовательно, на этом месте возни­кает биологическая, жизненная борьба между силами, находящимися внутри тела и проникающими силами. Последние носят проникающий характер. Для того, чтобы отразить их, внутренняя физическая материя сплачивается там вокруг и возникает шрам. Происхо­дит уплотнение, для того чтобы не позволить этим силам проникать дальше. Следовательно, шрам явля­ется прежде всего защитной оболочкой, образующей­ся для того, чтобы препятствовать проникновению чуждых сил. Вначале всегда возникают шрамы.

Допустим, человек молод, например, настолько мо­лод, насколько был молод я, когда получал эти порезы ножиком; мне было десять, одиннадцать, двенадцать лет. Если человек так молод, его эфирное тело разви­вает полную деятельность, оно чрезвычайно деятель­но. Если эфирное тело так сильно, как это бывает в пору ранней юности, то по мере отпадения физиче­ской материи шрамы постепенно сглаживаются; суб­станции, вещества мало-помалу соответствующим об­разом упорядочиваются. Теперь допустим, что человек старше; тогда эфирное тело, особенно в том месте, где располагается шрам, не столь сильно, чтобы его пре­одолеть. Оно повторяет свою работу, делает ее дважды, поскольку оно не может овладеть тем местом, где нарос шрам, и поэтому он не может изгладиться, исчезнуть. От силы или слабости эфирного тела всегда зависит, возникнет ли (постоянный) шрам или он постепенно изгладится. Повреждения, раны в детском возрасте всегда оставляют после себя более слабые шрамы, не­жели ранения, полученные позднее. Но и люди тоже бывают разные; один в течение всей своей жизни со­храняет чрезвычайно крепкое эфирное тело, и у него шрамы с большей легкостью изглаживаются, преодоле­ваются, чем у другого, с ослабленным эфирным телом.

Например, у крестьянина, всегда работающего на природе, на свежем воздухе, которому никогда не при­ходится интенсивно работать в воздухе, насыщенном углекислотой; он находится в воздухе, насыщенном уг­лекислотой, только в крайнем случае, зимой, когда он не работает. Крестьянин попеременно зимой и летом находится то в хорошем, то в плохом воздухе. Крестьянин имеет более крепкое эфирное тело. Однако он не всегда находится на свежем воздухе. Есть даже извест­ная поговорка, не так ли? «Почему в деревне воздух такой хороший? Потому, что крестьяне не открывают окон! Если бы крестьяне распахнули окна, воздух не был бы таким хорошим!» Но это между прочим. Тому, кто живет в деревне, приходится всегда испытывать чередование воздуха, насыщенным кислородом, и воздуха, насыщенным углекислотой. Благодаря это­му жизнь его протекает в совершенно иных, более здоровых условиях. Это обнаруживается не только при образовании шрамов в случае ранений, но и в других случаях. Приезжайте в деревню: там люди ле­том, как вы знаете, ходят босиком, без обуви. В любой момент каждый из них может наступить на ржавый гвоздь; но там, на природе, на это не обращают внима­ния! Человек вытащит гвоздь, оботрет кровь грязным пальцем — все тут грязное: гвоздь грязный, вытекаю­щая кровь тоже загрязняется — рана слегка воспаля­ется, но уже через короткое время все снова приходит в норму, заживает. Серьезной роли это не играет.

Однако тот, кто привык жить в городе, имеет гораздо более чувствительное эфирное тело. Может случиться, что у него появляется маленький прыщик, порез при бритье — и он от этого умирает! Я говорю вам о действительных событиях; бывает, кто-нибудь бреется, поранит себя при бритье и умирает от кро­хотного нарыва, потому что возникает заражение кро­ви. Это означает, что заражение крови возникает от слабости эфирного тела. Эфирное тело оказывается недостаточно сильным для того, чтобы сразу же пра­вильным образом устранить проникающий яд, чуже­родные вещества. Для этого нужно здоровое прочное, жизнеспособное эфирное тело. Именно это имеет ме­сто у крестьян. Но теперь даже у них оно становится все слабее; вот если бы вы приехали в деревню в по­ру моей юности, как бы обрадовали вас эти пышущие здоровьем, изобилием эфирные тела крестьян! Конеч­но, при наступлении почтенного возраста, особенно у крестьян они изнемогают, поскольку эфирное тело отпадает, а также потому, что астральное тело у кре­стьян не очень сильно. Но эфирное тело очень силь­но. Поэтому все излечивается у них гораздо быстрее, чем у горожан. Профессия, связанная с работой на земле, является необычайно здоровой.

Видите ли, все эти вещи, конечно, необходимо знать; однако при наших социальных условиях ничего изменить нельзя. Сначала должны распространиться познания об этих вещах. Несомненно, пора понять, что именно благодаря более сильному или более слабому действию эфирного тела протекает более или менее ин­тенсивно как образование шрамов, так и заживление повреждений, нанесенных внешними, не принадле­жащими телу субстанциями. Например, нож являет­ся внешней субстанцией, проникающая грязь — тоже внешняя субстанция, от которой организм должен не­медленно защитить себя, и так далее. Тому, кто знает об этом, не покажется удивительным, что некоторые раны вообще не удается излечить, поскольку люди имеют истощенное, изъеденное эфирное тело. Это, главным образом, происходит оттого, что трудовая деятельность больше не связана с природой; не толь­ко насыщенный углекислотой воздух является тут причиной, но и то, что человек больше не связан с природой. Если кто-то целый день сидит в канцеля­рии или в мастерской, то его труд совсем не связан с природой. Подумайте о нашей граничащей с фантасти­кой культуре: она полностью отрывает людей от при­роды, она создает все более вредные вещества, которые все более враждебны и чужды всему природному.

В новое время наступило большое ускорение. С духовной точки зрения такие вещи не рассматривают, хотя их необходимо рассматривать именно с духовной точки зрения. Вы только представьте себе: раньше хотя бы сами писали. Сегодня человек печатает на пишу­щей машинке. Но что оказывает наибольшее влияние на здоровье при таком «писании», кроме движения и тому подобного? Я хотел бы сказать, что среди скры­тых факторов, которые надо учитывать при письме, наибольшее влияние на здоровье оказывает запах чернил. Запах чернил, производившихся раньше, не был вреден; в известном смысле он даже действовал корригирующим образом. Ущерб, причиняемый чело­веку неестественным положением, напряжением руки, компенсировался благодаря старому способу производ­ства чернил; чернила производились из чернильных орешков. Продукт, полученный из чернильных ореш­ков, обладал запахом, который постоянно, хотя и не очень сильно, но все же укреплял эфирное тело. Когда же, как вы знаете, начали делать анилиновые черни­ла, когда стали производить химические чернила, то есть производить чернила на основе не природного сы­рья, когда стали выпускать, как говорят в химии, синте­тические чернила, человека тем самым совсем изолиро­вали, перестали принимать во внимание. Анилиновые чернила распространяют запах, действующий проти­воположным образом по сравнению с запахом старых чернил из орешков. Теперь переходят на пишущие ма­шинки. Несомненно, что движения, которые при этом приходится выполнять, удары по клавишам — теперь уже есть пишущие машинки, не требующие резких движений, но это пока лишь новейшие конструкции — итак, эти движения —далеко не самое худшее; самое худшее — это та дрянь, которая используется при производстве типографской краски. Она полностью, то­тальным образом разрушает человеческое эфирное те­ло; доходит до того, что люд и в результате работы на пи­шущей машинке получают болезни сердца, поскольку сердце побуждается к деятельности преимущественно со стороны эфирного тела. Культура успешно продви­гается вперед; однако необходимая при этом компенсация может быть достигнута не иначе, как благодаря познаниям, касающимся того, что оказывает реальное воздействие. Ведь не правда ли, дело действительно обстоит так, что современность противится прогрес­су. Этого, конечно, не должно быть; но в основе тако­го явления лежит известный инстинкт. Он состоит в том, что человек, даже не зная все в точности, замечает: в будущем прогресс неизбежно сопряжен с производ­ством все более и более вредных вещей. Одно связа­но с другим. И это, к сожалению, так.

Теперь о том, что касается другого вашего вопроса: почему при вскрытии древних гробниц с мумиями воз­никает сильнейшая опасность. Это имеет место не толь­ко в случае древних гробниц с мумиями, но также и в том случае, если имеют дело не с погребенными мумия­ми, как в Египте, но и с другими погребениями, хорошо укрытыми или размещенными в скалах. Входя туда, че­ловек попадает в высшей степени ядовитую атмосферу; для того, кто, так сказать, проникает туда, этот воздух чрезвычайно опасен и вреден. Отчего это происходит?

Вас может удивить, господа, что мне придется на­чать издалека, дабы объяснить такую вещь, однако только благодаря этому объяснение станет для вас по­нятным. Видите ли, человек живет на Земле не только один-единственный раз, нет, он — как я уже объяс­нял вам это — живет в повторяющихся земных жиз­нях, он снова и снова возвращается. Однако, человек при возвращении является совершенно иным, нежели был прежде. Все вы, вероятно, были бы весьма удивле­ны, если бы когда-нибудь появился художник, хорошо изучивший духовную науку, и если бы этот художник все сидящее здесь общество изобразил с натуры в од­ной, прежней земной жизни! Вы были бы удивлены тем, что каждый из вас выглядел бы совсем иначе, нежели сейчас. Это было бы очень интересно! Ведь вы возврати­лись, не правда ли? Если вы жили в настоящее время и прошли через смерть, прошли через духовный мир, вы снова придете. Та сила, которая имеется в наличии для того, чтобы построить более позднее тело — это тело строится не только благодаря отцу и матери, оно строит­ся также и с помощью того, что имеется в нас уже сейчас и через смерть переносится в духовный мир, — эта сила обладает последействием. То, что действовало внутри в прежней земной жизни, продолжает существовать.

Вы, однако, могли бы сказать так: действительно ли у человека есть сила для того, чтобы преобразовать то, что имеется в нем сегодня и что полностью связа­но с телом, которым он обладает; преобразовать таким образом, чтобы образовалось совершенно другое тело? Сегодня никто не смог бы преобразовать то, что как духовные силы он имеет внутри своего тела, — преоб­разовать так, чтобы могло быть образовано другое тело. Однако вы не можете, умерев, сразу же родить­ся снова: в промежутке между первым и вторым долж­но пройти время, причем достаточно долгое время. Этот длительный промежуточный период действитель­но необходим. Вот тогда-то и преображаются все си­лы. И при нормальных условиях, если человек не был преступником или чем-то подобным, это время между смертью и новым рождением тянется достаточно дол­го. Когда же человек снова возвращается на Землю? На Землю человек приходит снова, когда условия, при ко­торых он жил, становятся совершенно иными. Конеч­но, некоторые люди возвращаются, когда еще имеют место старые условия, но тогда они сильно болеют, стра­дают от этого. Однако при нормальном ходе дела чело­век снова приходит на Землю только тогда, когда усло­вия, отношения, становятся совершенно иными. Итак, человек не рождается снова в прежних условиях.

Но что содействует полному изменению этих ста­рых условий? Видите ли, здесь не следует фантазиро­вать, здесь надо придерживаться реальности. Силы, ко­торыми мы обладаем, живя не на Земле, а между смер­тью и новым рождением, таковы, что они действуют также и здесь, на Земле. Изо всех звезд, отовсюду при­текают к нам эти силы. Но, по существу они являются нашими силами. Только в течение этого времени мы не находимся на Земле. В то время, когда мы находимся на Земле, наши силы воздействуют по направлению от Земли; если же мы не находимся на Земле, они оказы­вают свое воздействие из небесного пространства. И в этом случае они являются силами уничтожения, разру­шительными силами. Они уничтожают те условия, те обстоятельства, в которых мы были прежде.

Если это касается внешних, внеземных условий, то это легко понять; но это заходит дальше, прони­кая оттуда в природу, господа! Это проникает оттуда вплоть до природы!

Представьте себе, что в условиях нашего времени человека закапывают в землю или кремируют. Мы зна­ем, что через некоторое время от этого человека почти ничего не останется. Если вы придете на кладбище и через пятьдесят, шестьдесят лет посмотрите, что еще осталось в том месте, где когда-то был погребен один из ваших предков, то, в крайнем случае, вы найдете пару остатков кости, но и они потом разложатся. Итак, здесь нет больше ничего из того, что должно было быть уничтожено; ведь все наше тело должно быть унич­тожено, если мы родимся снова. Однако если внешне уже ничего больше видимым образом не осталось от нашего тела, тем не менее, еще многое остается в на­личии; те, кто способен видеть тонкие субстанции, об­наружат, что на том месте, где погребен человек, даже если он был кремирован, еще долго остается последей­ствие того, что едва сохранилось от человека. Прежде все это должно быть уничтожено.

У египтян обычай изготавливать мумии был про­диктован определенным намерением. Их намерением было воспрепятствовать необходимости для челове­ка опускаться вниз, на Землю(33)
. Они не желали этого; бальзамируя трупы, они тем самым мешали схождению вниз. Они хотели сохранить для человека удоб­ства пребывания в духовном мире (Геродот сообщает: «Египтяне также первыми стали учить о бессмертии человеческой души. Когда умирает тело, душа пере­ходит в другое существо, как раз рождающееся в этот момент. Пройдя через всех земных и морских животных и птиц, она снова вселяется в тело новоро­жденного ребенка. Это круговращение продолжает­ся три тысячи лет». «История» кн. 2, 123. Египтологи XIX в. опровергали это мнение; так «История рели­гий» Ш. де ля Соссей 1899 г. сообщает: «Целый ряд «Книги Мертвых», главы 76—88, служат выражением взглядов, которые трудно связать с другими воззре­ниями. Они дают мертвецу власть превращаться в различные существа. Он может принять вид золото­го ястреба, лилии, птицы Бенну, священного барана, крокодила и т. д... Геродот ошибался, приписывая египтянам учение о переселении душ. Эти метамор­фозы были совершенно добровольными... Эти тексты ... имели целью доставить покойному полное блажен­ство, отождествляя его с богами или посвященными им растениями и животными» —прим. перев. ).

Следствием этого было то, что они не только кон­сервировали мумии, но и со знанием дела использовали вещества; со знанием дела они применяли такие веще­ства, которые позволяли физическим соединениям со­хранять такую прекрасную форму, что мы еще и по сей день держим в музеях эти мумии. Они представляют собой точную копию того, чем был когда-то человек(33а)
.

Во-первых, господа, то, что сохраняется в течение тысячелетий, с неизбежностью становится подобным яду, поскольку действует разрушительно. Оно несет в себе разрушительные, уничтожающие силы. В мумии живет — в ней заключено — необычайно много раз­рушительных сил. Фактически, дело обстоит так, что когда вы рассматриваете мумию, на которой проступа­ет прах, пыль, то вы имеете дело с разрушительными силами в чистом виде, они выходят оттуда наружу(33б)
. Эти разрушительные силы присутствуют здесь по при­чине, о которой я говорил: присутствуют потому, что (умерший) человек, действуя из внеземного окруже­ния, хочет разрушить все то, что находилось здесь, включая и облекавшееся в форму (останки — прим. перев. ). Мумия находится здесь; человек же посылает в нее свои разрушительные силы. Итак, она несет в себе его разрушительные силы.

Во-вторых, египтяне к тому же применяли весь­ма специфические вещества, чтобы сохранить эти мумии. Эти вещества особенно препятствуют разру­шению. Довольно быстро эти вещества создают ядо­витую атмосферу. Так что атмосфера, окружающая мумию, всегда ядовита. Это имеет отношение также и к религиозным воззрениям египтян.

Сюда же присоединяется нечто иное. Откуда по­лучали египтяне те вещества, превращавшиеся через относительно короткое время — в течение которого сами египтяне без вреда для себя могли работать с ними — в яд? Видите ли, современные люди больше не имеют никакого понятия о силе речи! В древности, в древнеегипетскую эпоху сила речи была огромной. Представьте себе сильно дымящийся огонь. Если вы подуете на огонь, то форма дыма изменится. Дуя слег­ка, вы могли бы каким-либо образом приводить дым в вихреобразное состояние; итак, вы можете изменять форму дыма. Дутье влияет не очень сильно. Но если вы начнете насвистывать песенку, то это тоже будет непре­рывное дутье, вдувание и тому подобное. Тем самым вы формируете дым пламени в соответствии с содержа­нием песенки. Люди древности всегда знали, что веще­ства совершенно меняются, если каким-либо образом наговаривать на них, произносить наговор, особенно если использовать определенные слова. Для бальзами­рования, для приготовления мумии они использовали свои специи, пряности. Работа с этими специями отличалась от того, как работаем со специями в настоящее время мы. Их работа всегда проводилась так, что во время бальзамирования все время нечто произноси­лось, нечто говорилось. Сегодня это звучало бы при­мерно так: «Тот, кто приблизится к моему телу, умрет». Однако это произносилось в такой тональности и на таком языке, что материя ориентировалась определен­ным образом, так, чтобы во время бальзамирования некая сила переходила в вещество специй. Она жила внутри. Современные люди больше не верят в это, но на самом деле это так. Допустим, что вы имеете дело с мумией, с веществом мумии; в ней до сих пор сохраняются внутри древние слова: «Кто приблизит­ся к моему телу, умрет, найдет смерть». Это и происхо­дит, потому что данная субстанция получила ту силу, которая была введена в нее посредством слова.

Сегодня все это еще существует, хотя и в остаточ­ном виде. Но если вы посетите католическую церковь, там священник уже не обладает могуществом, позво­ляющим ему с помощью слова видоизменять вещест­ва; тем не менее, такую силу, хотя и в малой степени, он использует. Он изготовляет воскурения, каждения, фимиам. Вся процедура, разыгрывающаяся там, совер­шенно безвредна, если она проделывается правильно: при этом совершается каждение, затем в дыму кадиль­ницы произносятся известные молитвы или посыла­ются мысли. Последнее в данном случае не происхо­дит, но, тем не менее, совершают каждение, создается кадильный дым. В нем произносятся определенные слова; эти слова затем присутствуют в кадильном ды­ме и воздействуют на людей, находящихся в атмосфе­ре кадильного дыма. Поэтому кадильный дым являет­ся важным средством для обращения грешников.

Итак, вы видите, господа: в остаточном виде выше­описанное влияние сохраняется до сих пор! Однако бальзамирование было фактически священнодействи­ем, при этом человек преобразовывал материю. Видите ли, один человек, которого я хорошо знаю, приближа­ясь к азиатским гробницам — египетские гробницы в этом отношении наиболее характерные, но и азиатские гробницы тоже этим отличаются, — этот человек обна­ружил: приближаясь к этим гробницам, известную гра­ницу вообще нельзя переступать. Известно, что если ты пойдешь дальше, ты упадешь в обморок или умрешь. Итак, подходить туда нельзя; удерживает ядовитая атмо­сфера. Это происходит по той причине, что те вещества, которыми обрабатывали мертвых, были на самом деле заговорены словом, вредным разрушительным словом. Но к этому имеет отношение и кое-что другое. Не правда ли, если человек жил на Земле, скажем, десять столетий, тысячу лет тому назад, то его силы, несомнен­но, претерпели изменение. Человек проходит через период между смертью и новым рождением. Он прихо­дит снова, возвращается. При этом он обладает силами для того, чтобы построить себе новое тело. Он облада­ет этими силами. Он обладает ими благодаря тому, что он смог в духовном мире преодолеть все разрушитель­ные силы. Следовательно, благодаря этому становятся более крепкими и те силы, которые действуют из семе­ни. Ибо человек сегодня не смог бы сформировать из человеческого семени тело, которое ему нужно сейчас; он стал бы держаться того тела, которое было тут (у него — прим. перев. ) столетия тому назад. Та сила, кото­рая будет заложена в каком-либо семени, должна быть старой, она должна приходить из прошлого. С помо­щью нынешней силы нельзя ничего осуществить ни в одном семени. Видите ли, вообще для того, чтобы семя в случае растения могло действовать на следующий год, оно в течение зимы должно быть лишено внешних сил, должно быть предоставлено внутренним силам Земли. А эти силы являются для всего внешнего разрушитель­ными силами. Так что, в сущности, эти семена злаков, помещенные в гробницу египетского фараона, захоро­нены вкупе с разрушительными силами. При этом все то, что является на данный момент телом, нынешним телом, будет уничтожаться, если человек отдает свое тело во власть разрушительных сил, тогда как все, заложенное в семени, окажется в противоположном положении. Его жизненные силы будут укрепляться. Благодаря этому может случиться так — подобное происходит не со всеми злаками, но со многими, — что произойдет то же самое, что в ином случае могло бы произойти лишь во время зимы; семена злаковых растений, находясь вместе с разрушительными сила­ми трупа, консервируют, сохраняют свои силы. Даже в течение очень долгого времени они сохраняют та­кую же всхожесть, как у свежих злаковых семян.

Рассматривая подобные вещи, необходимо иметь ясность относительно того, что в жизни происходят вещи, которые совершенно невозможно понять с точки зрения материалистической науки, поскольку здесь ре­альное воздействие оказывают духовные силы. Духов­ные силы начинают оказывать воздействие, как только по ходу земных событий истекает определенный срок. Теперь возьмем следующее. Конечно, это всего лишь нечто такое, о чем я могу вам только рассказать; однако возможно, что человек добьется того, чтобы само­му ретроспективно созерцать прежние земные жизни, как свои, так и жизни других, бывших с ним вместе людей. Но ведь прежде бывшие люди претерпели в духе преображение. От них тоже ничего не осталось. Так, скажем, если человек живший в Древней Греции и родившийся снова, окажется в настоящее время очень мудрым и сможет созерцать свой древнегреческий об­лик, в котором он когда-то странствовал, то он будет ви­деть этот облик в духе, он, правильным образом, увидит его в духе. Но если бы вдруг по какой-то причине — как я полагаю, не без помощи черта — то, что он видит в ду­хе, превратилось в реального человека, то есть если бы он повстречал это в виде облеченного в тело человека, то он бы от этого умер. Человек не может встречаться с прошлым обликом — прим. перев., облеченным в тело! Он тут же умрет! И тот, кто увидел бы прошлую инкар­нацию в ее реальном физическом виде, должен был бы противостоять тем силам, которые хотят умертвить будущее, они реальным образом хотят умертвить его. Так уж обстоит это дело. Вследствие этого возника­ют совершенно неестественные отношения. Представь­те себе, люди, тела которых были мумифицированы в Древнем Египте и до сих пор лежат, сохраняя их облик, на самом деле давно возвратились на Землю, они давно пришли снова! Они жили или живут сейчас, но и их прежние облики находятся здесь. Эти прежние обли­ки действуют не только на воплотившихся снова людей, но, если человек снова воплотился, они разрушитель­но воздействуют и на других людей, оказывающихся вблизи от такого остающегося в сохранности облика. В сущности, от каждой мумии в действительности ис­ходит влияние, враждебное человеческой жизни. Иначе и быть не может; враждебное для человеческой жизни влияние исходит от них. Однако люди не учитывают всего этого. И из-за этого может, конечно, случиться так, что мумии, принадлежащие особенно тщеславным и наделенным властными полномочиями людям, мумии, к которым было приложено много тайного труда, чтобы надолго сохранить их и придать им вредоносность, — эти мумии могут когда-нибудь нанести вред. Если кто-то оказывается вблизи, то он или заболевает, или даже, при некоторых обстоятельствах, умирает. Вот почему теперь происходят эти необъяснимые вещи.

Кроме того, остается еще и третье: из этих сооб­щений вы узнали, что в настоящее время чрезвычай­но трудно забраться в эти гробницы. Это и на самом деле страшно трудно. Когда сегодня мы слышали о древних мистериях — а об этом нам приходилось слы­шать уже не один раз, — вы могли бы спросить: где же проходили эти мистерии? Чтобы увидеть, где они про­ходили, надо было бы сначала врыться в глубину, в скалы, там обнаружились бы пещеры, пустоты; в этих пещерах можно было бы увидеть различные интерес­ные письмена, требующие расшифровки. В настоящее время все это скрыто скалами, скалами, которые так срослись между собой, у которых швы, «рубцы», воз­никающие при обработке камня, так срослись, что сегодня при поверхностном осмотре нельзя заметить, что это не природная скала, но скала, обработанная руками человека. Дело обстояло так, что египтянину хотелось защитить гробницу. Он врубался глубоко в скалы и, кроме того, сооружал искусственные построй­ки, которые постепенно в ходе тысячелетий изменя­лись так, что выглядят теперь как естественное, при­родное скалистое образование, как скалистый холм. Тут остается еще один вопрос. Он приведет вас к пониманию многих вещей в истории, которые иначе не понять. Мне хотелось бы знать, что получилось бы, если бы некоторое число людей сегодня должно было прилагать те силы, которые — как можно это предста­вить себе — были необходимы, чтобы строить такие вещи! Даже для разрушения их требуется много време­ни, как вы говорили! Вы только представьте себе, что фараоны — так назывались египетские цари — обла­дали могуществом, которое благодаря их сильной ду­ховности позволяло им воздействовать на людей! Если даже на материю могли воздействовать, то тем более могли словесно воздействовать на людей. Сегодня мы не делаем этого, потому что сегодня человек должен быть убежден тем, что он слышит. Но древние фараоны обладали огромной мощью. Поэтому они могли необы­чайным образом действовать на силу людей, на их силу, используемую при работе. Нам, однако, понадобится призвать на помощь еще одно явление, чтобы понять все это. Видите ли, нормальный человек может под­нимать и сдвигать определенные вещи и так далее. Но приходилось ли вам видеть, каким необычным образом возрастает сила у сумасшедших, у безумцев?

Вы были бы удивлены тем, какую силу приобретает че­ловек при поднятии вещей, которые он в ином случае не мог бы поднять, при переноске вещей, которые он в ином случае не мог бы нести! Какие силы получает он, если будет бороться с вами! Вы могли бы играючи, с легкостью одолеть его тогда, когда он не был безумен; если же он стал сумасшедшим, он тотчас же одолеет вас. Так возрастают силы у человека, сошедшего с ума.

Египтяне не были сумасшедшими. Но они в то же время не были столь рассудительными, как мы сего­дня; они вели сновидческий образ жизни и обладали чудовищной силой. Современный человек вообще не имеет больше никакого понятия о том, как мало людей требовалось в Древнем Египте для перетаскивания ог­ромных камней, для того, чтобы доставить их до места, расположенного иногда очень высоко. Современный человек совершенно не в состоянии представить себе, что это было такое время, когда пять человек могли дос­тавить издалека громадный скальный блок и могли за­тащить его высоко наверх. Силы людей в Древнем Егип­те были чудовищно велики. Добиться этого удавалось только потому, что силы у этих людей развивали, а их самих немедленно обращали в рабов. Однако рабство служило не только для этого: его наличие показывает, что человечество уже становилось слабым и уже пробу­ждался рассудок. В эпоху, следующую за египетской, на­личие рассудка, ума уменьшило физическую силу. Здесь в отношении рабства обнаруживалось то, что его хотели (искусственно) поддерживать, и были необходимы пра­вовые нормы для такого поддержания. Однако раньше дело еще обстояло иначе: тогда ведь природу челове­ка оставляли в тупо-безразличном, сонном состоянии ради усиления его физической силы. И вот, благодаря искусственно обретенным физическим силам и создава­лись такие вещи, как царские гробницы, для доступа к которым в настоящее время приходится прилагать ог­ромные усилия, хотя бы для того, чтобы их разломать!

Не правда ли, относительно всех подобных ве­щей распространено ошибочное мнение, причем по той причине, что в настоящее время к таким работам приступают, как правило, материалистически настро­енные люди. Они не могут понять, что же это такое. Тот, кто раскапывает гробницу фараона, должен уме­реть. Люди были страшно удивлены этим, посколь­ку они не знали, что в намерения древних египтян входило, чтобы такой человек умер. Они обладали средствами, для того, чтобы воздействовать на протя­жении времени, пронизывая время насквозь.

Вы только вообразите себе следующее: допус­тим, вы находитесь в Базеле и у вас есть радиопере­датчик. Кто-нибудь в Берлине ловит вашу передачу, он слышит то, что вы говорите в микрофон. Ведь, не правда ли, здесь пространство как бы устраня­ется, оно совсем устраняется. Почему? Потому что мы, используя нашу радиопередачу, открытую на­ми, преодолели пространство и в состоянии дейст­вовать сквозь пространство. То, что передается в ка­честве радиосообщения, может появиться где угод­но. Радиосообщение проходит сквозь пространство, и оживает в другом месте. Да, господа, представьте себе, что вы здесь передаете по радио: «Кто слышит, что я говорю, тот умрет!» А теперь представьте, что это слышит очень нервный человек, страшно вну­шаемый человек. Он воспринимает: «Кто услышит то, что я говорю, тот умрет», — конечно, он должен быть исключительно нервным, и в этом случае он действительно может умереть от испуга, особенно если тот, кто произносит эти слова, кто ведет радио­передачу, сам безумен. Ибо силы, живущие в речи сумасшедшего, гораздо мощнее сил, живущих в ре­чи разумного, нормального человека. Так что если бы это передавал здесь безумный, сумасшедший, а эти изречения безумца кто-то слушал, то последний мог бы и умереть.

Египтяне обладали возможностью консервиро­вать, закладывать в свои гробницы такие изречения. И они действуют теперь, только уже не сквозь про­странство, а сквозь время. И если сейчас англичанин просовывает туда свой нос, он не знает, что в запахе, проникающем в его нос, действуют слова, запечатлен­ные в специях.

Нервный человек, слушающий радиопередачу, ус­лышав радиосообщение безумца, мог бы, по крайней мере от испуга, умереть. Другой же умирает, ничего не слыша, поскольку это (эта информация — прим. перев. ) заложено в запахе. От этого он умирает. Здесь заложено своего рода «радиосообщение», если можно так выразиться, оно наколдовано; здесь человек име­ет дело с «радиопередатчиком, работающим во време­ни», с тем, что создали древние египтяне. Они хотели убить того, кто просунет туда свой нос. Это стало воз­можным только потому, что они владели искусством наговаривать соответствующие слова в специи так, что­бы они действовали.

Видите ли, вас перестанут удивлять эти вещи, если вы будете подходить к ним с точки зрения духов­ного знания. Однако весьма примечательно то, что человек, вникая сегодня во все, что только можно, производя исследования — иногда даже с помощью носа, как это показал последний случай — весьма не­приятным образом наталкивается на действие духа. Те, на кого дух воздействовал наиболее сильно, тем самым, убив их, должны были бы, если бы уже после своей смерти они стали распространять мудрость, го­ворить истину! Но этого не происходит. Вот почему приговор, вынесенный им самим в духовном мире, приходится произносить нам.

ДЕСЯТАЯ ЛЕКЦИЯ

Дорнах, 5 мая 1924 г.

Доброе утро, господа! Кто-нибудь из вас надумал что-нибудь сегодня?

Господин Эрбсмель: Мне хотелось бы спросить, поче­му современные люди рассматривают звездное небо так, как это они делают сейчас, тогда как древние ва­вилоняне рассматривали его совсем иначе?

Доктор Штайнер: В связи с этим вопросом надо бу­дет сказать кое-что о том коренном изменении, которое наступило по отношению к рассмотрению мира. Госпо­жа доктор Вреде(34)
проводила здесь астрономический курс, и вы видели, как нелегко сегодня освоить вычис­лительные, математические методы исследования.

Видите ли, если хотят иметь ясность относитель­но этих вещей, надо прежде всего иметь в виду, что древние люди были поистине гораздо духовнее — именно так можно сказать — духовнее, чем современ­ные люди. Относительно долго было известно о тех воздействиях в природе, о которых в настоящее время совсем ничего не известно. Мне хотелось бы обратить ваше внимание на факты в этом направлении. Ибо невозможно понять, что предлагали древние вавило­няне и ассирийцы в качестве своей астрологии, науки о звездах, если не будут поняты определенные вещи, которые сегодня, в сущности, совсем неизвестны.

Например, Руссо (не Жан-Жак Руссо —прим. перев) сообщает следующее(34а)
: находясь в Египте, следователь­но, в области жаркого климата, о котором мы упоми­нали на последнем занятии, не так ли — находясь в Египте, он с помощью взгляда, определенным обра­

зом направленного на животное — например, на жа­бу, идущую навстречу — пристально, напрягая глаза, глядя на жабу, останавливал эту жабу, и даже доводил ее до полной обездвиженности. Жабы становились как парализованные. Это всегда удавалось ему в теплых областях, в Египте, например. Он мог тут парализо­вать жабу и затем мог даже убить ее. Но потом он захо­тел заняться тем же самым в Лионе. Там ему попалась одна жаба. Он смотрел на нее, смотрел пристально и вдруг обнаружил, что парализован он сам! Он не мог больше двигать глазами, он был парализован настоль­ко, как если бы он был мертв. Только когда подошли люди, позвали врача и дали парализованному змеи­ный яд, яд виперы, он смог выйти из спазматического состояния, он смог спастись. Вот чем обернулась эта история. Итак, вы видите, стоило человеку из Египта переправиться в Лион, как действие исходящее от при­родного существа изменилось на противоположное.

Итак, мы можем сказать: есть воздействия, очень тесно связанные с человеческой волей — ибо они явля­ются раскрытием человеческой воли. Такие воздейст­вия имеются. Имеются в наличии и соответствующие силы. Ведь не правда ли, то, что было тут сто лет то­му назад, имеется и сегодня, да и всегда будет сущест­вовать, пока существует Земля. Просто люди больше не хотят сегодня заботиться об этом.

Однако, господа, это связано и с некоторыми други­ми вещами. Если нам хочется постичь, понять, в чем тут дело, нам надо обратить внимание на ареал, где подоб­ные вещи происходят. Нам надо, в определенном смыс­ле, привлечь на помощь географию. Но опять-таки, не ту сегодняшнюю скучную географию, которая говорит не о различии между взаимными воздействиями жа­бы и человека, а лишь о совершенно внешних вещах.

Мне хотелось бы в этом направлении привести вам еще один, уже совсем из другой области, пример.

Видите ли, в XVII столетии был один ученый, Ван Гельмонт(35)
. «Ван» или «ван», частица, входящая в гол­ландские фамилии, происходящие от какой-либо мест­ности; в отличие от германского «фон» она не указыва­ет на дворянское происхождение — прим. перев). Этот ученый еще владел многим из того, что знали рань­ше. Ведь, в сущности, содержание прежнего знания было совершенно утрачено только в XIX в. В XVII в. оно еще было достаточно сильным, а в XVIII в. нача­ло приходить в упадок. И только в XIX в. люди, по их собственному мнению, непревзойденно поумнели!

Этот Ван Гельмонт размышлял над тем, каким об­разом можно узнать больше, чем мог узнать человек с помощью обыкновенного человеческого рассудка. Сегодня люди уже не размышляют о том, как узнать больше, чем позволяет узнать обычный рассудок, так как они уверены, что человеческий рассудок может познать все. Однако Ван Гельмонт, бывший врачом, не очень сильно полагался на человеческий рассудок. Он стремился к духовному знанию.

Однако в то время было еще невозможно достичь духовного знания духовным же образом — как мы пы­таемся это делать теперь в антропософии. Тогда чело­вечество еще не заходило так далеко. И Ван Гельмонт использовал старую методику. Он делал то, чему не следует подражать, и я, конечно, никоим образом не хотел бы рекомендовать это. Этого делать нельзя. В настоящее время это уже больше не действует так, как прежде. Но Ван Гельмонт еще делал это.

Видите ли, он брал одно известное растение(36)
, ядовитое лекарственное растение. При определенных заболеваниях его прописывают. Он брал его. Будучи врачом, он, конечно, знал, что есть это растение нельзя, поскольку от этого можно умереть. Но он лизал конец корня, нижнюю часть корня. Следующим образом он описывал состояние, в которое приходил. Он говорил, что чувствовал нечто такое, как если бы его голова совершенно выключалась, как если бы он оказывался без головы. От этого он как бы лишался головы, ста­новился безголовым. (Речь идет об аконите, который на немецком языке носит название «железная шапка», Eisenhut — прим. перев) Конечно, у него не отпадала голова, но он больше не ощущал ее. При этом он уже ничего не мог узнать с помощью головы. Но теперь область живота у него начинала действовать подобно голове. И смотрите-ка, у него возникало большое про­светление, проявляющееся в форме образов, которые мы сегодня в антропософии называем Имагинациями; его просветление проявлялось в форме образов из ду­ховного мира. В его жизни это стало большим потря­сением, это подтолкнуло его прямо-таки страшным образом; теперь он знал: о духовном мире можно гово­рить не только посредством рассудка, но можно по-на­стоящему увидеть этот духовный мир. Итак, благодаря этому он получал Имагинации из духовного мира.

Это продолжалось два часа. Через два часа у него был совсем небольшой приступ головокружения. За­тем он стал вполне здоровым. Вы можете представить себе, что, конечно, это было значительным потрясе­нием в его жизни; ведь с этого момента он знал, что духовный мир можно увидеть. Но он узнал еще нечто другое. Он узнал, что голова с ее мышлением являет­ся препятствием для созерцания духовного мира.

Мы, конечно, не поступаем так, как поступал Ван Гельмонт, лизавший корень растения — хотя некото­рые люди подозревают нас в подобном, но это чепу­ха, — однако вследствие духовных упражнений мыш­ление, связанное с головой, само отключается. Голова служит только для того, чтобы постигать то, что видят, созерцают посредством остального организма челове­ка. Итак, здесь (то есть, в случае антропософов —прим. перев. ) духовным способом вызывается тот же самый процесс, который вызывал Ван Гельмонт, используя более древний способ.

Сегодня я не собираюсь рассказывать вам всего, что было бы необходимым для того, чтобы еще раз охарактеризовать вам духовнонаучное обучение: это можно сделать при других обстоятельствах. Сегодня же я веду рассказ в связи с вопросом господина Эрбсме­ля. Именно эти два случая, рассказанные мною, имеют непосредственное отношение к воздействию звезд, небесных тел. И поскольку в настоящее время такое воздействие небесных тел вообще отрицают, то и по­добные вещи тоже больше не рассматривают.

Ван Гельмонт испытал столь крупное потрясение в своей жизни, ему это понравилось, и захотелось по­вторять такой опыт, для чего он стал чаще лакомиться верхушкой корня этого растения. Однако у него ниче­го больше не получалось, ничего достичь не удалось.

Что бы это могло означать, — то, что ему не удава­лось достичь того же самого? Видите ли, это означа­ло, что Ван Гельмонт стал делать это с опозданием, так что какие-то (временные) соотношения не согла­совывались с прежними. Сам Ван Гельмонт не мог это объяснить. Конечно, я не могу сказать вам, что вы, по­добно Гельмонту, могли бы и сами достичь того, о чем я рассказал вам, — когда Ван Гельмонт в первый раз смаковал верхушку корня этого растения, Ван Гель­монт не указал дату (события — прим. перев). Однако на основании сведений, которые, хотя и совсем иным путем, могут быть получены из духовной науки, мож­но сказать следующее.

Видите ли, в первый раз, когда Ван Гельмонт по­пробовал эту верхушку корня, наверняка было пол­нолуние. Но он не обратил на это внимания. Позднее он стал делать это уже не в полнолуние, и уже ничего не смог достичь этим способом. От первого раза у не­го кое-что сохранилось; он получил возможность сно­ва и снова видеть кое-что в духовном мире. Но такого продвижения, такого потрясения, как в первый раз, ему уже не удавалось достичь снова.

Живя в XVII в., он уже больше не знал о том, что это зависит от Луны, и верил, что это вызвано исклю­чительно действием корня растения. Но в древности такие вещи были хорошо известны. Вот почему в древности повсюду жило убеждение в том, что звез­ды несомненно оказывают влияние на жизнь челове­ка, животного и растения.

Если исследовать, как происходят такие вещи, то на­до было бы рассуждать так: хотя мы не едим ядовитых растений, но обыкновенные растения мы едим, едим и корни растений. В то время как ядовитые растения мы можем использовать лишь в качестве лекарствен­ных, для лечения, другие растения, неядовитые, мы используем как продукты питания. Видите ли, госпо­да, дело обстоит так: если едят корни растений, то и они, так же, как корни ядовитых растений, находятся под воздействием Луны. Луна оказывает влияние на рост корней у растений. Поэтому определенные кор­ни растений при определенной конституции человека очень нужны. Вы знаете, что в кишечнике, в пищевари­тельных органах появляются паразиты, глисты, и это переносится очень тяжело. Для людей, у которых лег­ко заводятся глисты, хорошим продуктом питания яв­ляется красная свекла (в других лекциях автор говорит также о репе — прим. перев). Если красная свекла попа­дает в кишечник, она раздражает глистов, парализует их, а затем они выходят вместе с фекалиями. Отсюда вы увидите, что корни оказывают влияние на этих низ­ших животных, на глистов. Корни красной свеклы не ядовиты для нас, но для глистов они ядовиты. И опять-таки дело тут обстоит так: вы обнаружите, что глисто­гонные свойства этих растительных корней проявля­ются наиболее сильно, если мы едим их в полнолуние. На эти вещи необходимо обращать внимание.

Видите ли, можно сказать: при изучении корней растений обнаруживается, что растения дают нам нечто такое, что очень сильно воздействует на двигательно-метаболическую систему (система членов те­ла, конечностей и обмена веществ). Люди, имеющие определенные заболевания, могут получить большую помощь, если им назначают корневую диету, дают в пищу корни, причем дают в период полнолуния, а в период новолуния прекращают.

Видите ли, все то, что можно наблюдать у расте­ния, имеет значение и для человека, а именно для размножения и роста последнего. Детей, имеющих в связи с болезнью тенденцию оставаться маленькими, тоже можно кормить корнеплодами, чтобы они лучше росли; только надо производить сказанное в подходя­щее для это время: в детском возрасте, между рожде­нием и седьмым годом жизни. Силы Луны оказывают большое влияние на все то, что в мире животных и в мире людей связано с ростом и размножением. Следо­вательно, Луну необходимо изучать, не только направ­ляя на нее телескоп, надо изучать, как она действует на Землю. Те, кто были учеными в Вавилоне и Асси­рии, точно знали о том, какое влияние она оказывает на то или иное растение и тому подобное. Они не гово­рили о Луне просто как о шаре, который там, наверху странствует в мировом пространстве, нет, они повсю­ду видели воздействия Луны. Эти воздействия Луны обнаруживаются главным образом на поверхности Зем­ли. Они не уходят глубоко в Землю. Они углубляются лишь настолько, чтобы можно было возбуждать корни растений. Они не «застревают» внутри Земли.

Вы могли бы, например, для доказательства то­го, что лунные силы совсем не проникают в землю, спросить пловцов, плавающих при лунном свете. Они быстро вылезают из воды, так как у них возникает чувство, что они тонут. Вода замирает, чернеет. Свет Луны не входит в воду, он вообще не идет в глубину, он не вступает в связь с Землей. Как вы видите, дело в том, что животные и человек находятся под влиянием лунного света, который действует, исходя не из Земли, а лишь от самой внешней ее поверхности, проникая лишь до корней растений. Тем самым вы получаете пер­вое разъяснение относительно звездного неба.

Теперь перейдем к примеру, приведенному мною в связи с Руссо, который парализовал и даже мог убить жабу в жаркой зоне и который сам был парализован в умеренной зоне, в Лионе. Что тут лежит в основе?

Здесь, господа, надо только вспомнить о том, что если Земля, являющаяся шаром, если Земля освеще­на Солнцем, то в жаркой климатической зоне лучи Солнца падают почти отвесно. Тут они действуют со­вершенно иначе, нежели в умеренной зоне, где они падают на Землю косо, под совершенно иным углом. Как рост и размножение у растений и у человека на­ходится под влиянием Луны, точно так же находит­ся под влиянием Солнца то, что является (у челове­ка — прим. перев. ) его внутренней анималистической, то есть животной силой, которая переносится в его взгляд. Действия этой анималистической, этой жи­вотной силы зависят от Солнца. Солнце посредством своих сил обусловливает то, что в Египте человек с легкостью «заколдовывает», парализует жабу, даже мо­жет убить ее, в то время как в умеренной зоне он сам вынужден поддаться влиянию жабы. Это опять-таки зависит от Солнца.

Вам, конечно, известно, что иногда вы испытывае­те затруднения при мышлении, да и во всей своей внут­ренней жизни, а иногда все это идет легче. Это, в свою очередь, зависит от Сатурна, от того, где он стоит.

Так воздействия небесных тел сказываются во всей нашей человеческой, животной и растительной жизни. Только минеральное подвержено земному воз­действию. Поэтому-то с помощью науки, ограничи­вающейся только земным, невозможно прийти к ка­кому-либо пониманию человека. Нельзя узнать, что делают звезды, если игнорировать этот вопрос, если не рассматривать звездные воздействия.

Представьте себе как-нибудь такую ситуацию — се­годня, правда, дело обстоит не так плохо, но раньше та­кое вполне могло произойти — представьте, что кто-то является крупным государственным деятелем.

Но если бы вы спросили у тех, кто живет вместе с ним в его доме, кто для него готовит, например, кухар­ку, которая совершенно не интересуется государствен­ными делами, если бы у нее спросили: «А что этот че­ловек делает?», то, возможно, она ответила бы так: «Он завтракает, ест обед, ест ужин; а больше он и не делает ничего, в другое время он уходит. А больше он и не де­лает ничего». Она просто не знает, что он делает еще.

Современные ученые говорят то же самое, но толь­ко о звездах, о небесных телах, говорят только то, что они могут вычислить, только то, что знают. Другие, прежние люди, хотя бы интересовались тем, а что же звезды делают еще? Вот почему у них и была такая наука о звездах. Они знали, что Луна имеет отноше­ние к растительному началу в человеке, Солнце — к животному началу в человеке, Сатурн же имеет отно­шение к чисто человеческому началу в человеке. Это они развивали дальше.

Они рассуждали так: «Солнце имеет отношение к животному началу в человеке. Если Солнце светит со­всем отвесно, вертикально, то тогда человек в жаркой климатической зоне сильно воздействует на животных».

Видите ли, в Европе, например, имеет место силь­ное взаимодействие между человеком и лошадью; но развить такую внутреннюю, тонкую связь с лошадью, как это бывает у арабов, то есть в жаркой зоне, — в Ев­ропе не способен никто, поскольку такие отношения между человеком и животным именно здесь развиты быть не могут. Это зависит от отвесного падения сол­нечных лучей, от воздействия Солнца.

Смотрите дальше, господа. В Вавилоне и Ассирии знали, что от Солнца исходят определенные воздейст­вия, определенные силы. Люди вели наблюдение за Солнцем (изображается на рисунке). Они рассуждали так: вот созвездие Льва, то есть некая группа звезд на небе, а здесь, скажем, созвездие Скорпиона. Есть в году определенное время, когда Солнце стоит в созвездии Льва, это означает, что Солнце закрывает созвездие Льва, за Солнцем видно созвездие Льва (созвездие за Солнцем можно увидеть, например, во время солнечно­го затмения. Современная астрология, говоря о Солнце во Льве, имеет в виду, как правило, не созвездие Льва, а знак Льва, который в настоящее время смещен по отно­шению к созвездию на 18 градусов; протяженность зна­ка Льва от 120 градуса по 150 градус, тогда как протяжен­ность созвездия Льва от 138 градуса по 173 градус; знаки имеют равную протяженность по 30 градусов, тогда как протяженность зодиакальных созвездий меняется от 18 градусов у Весов до 46 градусов у Девы —прим. перев. ) В другое время Солнце перекрывает созвездие Скорпио­на, или созвездие Стрельца, или другую группу звезд.

Вавилоняне и ассирийцы знали: человек оказы­вает наиболее сильное воздействие на животное, ко­гда Солнце стоит перед созвездием Льва; это воздей­ствие наиболее слабо, если Солнце стоит в созвездии Девы или Скорпиона. Следовательно, они знали не только о том, какая планета имеет отношение к тому или иному действию человека, но знали также и о том, как на такое отношение влияет положение Солнца, закрывает ли оно созвездие Льва или Скорпиона, от этого влияние изменялось.

Что же делают сегодня? Сегодня просто рассчи­тывают: Солнце стоит в Зодиаке в Овне, в Тельце, в Близнецах, в Раке, во Льве, в Деве, в Весах, в Рыбах и так далее; рассчитывают, как долго оно стоит в созвез­дии, когда оно туда войдет и тому подобное. Знают, что 21 марта Солнце стоит в созвездии Рыб, но боль­ше ничего не знают. Древние вавилоняне и ассирий­цы еще знали, например, то, что если Сатурн стоит в определенном созвездии, которое называли Плеядами (в настоящее время 1 градус Близнецов — прим. перев), то тогда человеческой голове предоставляется наиболь­шая свобода. Все это они знали. Они могли с легко­стью выносить суждения на эту тему, поскольку жили в более жаркой местности, чем наша, и потому, что они создали определенную науку, в соответствии с которой они объясняли всего человека, ориентируясь на небо.

Эту науку можно было применять по отношению к человеку; однако постепенно эту науку забыли. В то время обозревали как планетную систему, так и небо неподвижных звезд. Знали, что в зависимости от то­го, стоит ли планета тут или там, человеческая жизнь складывается так, или иначе. Знали, что если Солн­це стоит во Льве, то оно оказывает наиболее сильное влияние на человеческое сердце.

Дело вот в чем. Люди наблюдали, как ведут себя ми­нералы. При этом рассуждали они так: на растения, жи­вотных и людей звезды действуют; на минералы они не действуют. На минеральное действует только Земля. Но минералы возникли на Земле не сегодня, они возникли значительно раньше и в древнейшие эпохи были расте­ниями. Все минералы были растениями. Относительно каменного угля вам известно, что это были растения. Но так же, как каменный уголь, все остальные минера­лы тоже были растениями. Тогда на них воздействова­ла Луна, а в более ранние эпохи воздействовало и Солн­це, а в еще более ранние — Сатурн. Люди хотели узнать, на какие минералы в очень древние времена, когда они еще были растениями, оказывало влияние Солнце. Для этого проверялось воздействие минералов (включая металлы — прим. перев. ) на человека и было выявлено, например, следующее: если Солнце стоит перед созвез­дием Льва, и оказывает сильное влияние на сердце че­ловека, то аналогичное воздействие на сердце оказыва­ется и в том случае, если человеку вводят золото. Отсюда заключали, что Солнце когда-то оказывало наибольшее влияние именно на золото. Или если Сатурн находился в созвездии Плеяд, то наиболее сильное влияние ока­зывалось на голову человека. Она становилась как бы независимой, свободной. Затем испытывали, какой из минералов (металлов — прим. перев. ) когда-то, будучи еще в состоянии животного — ибо перед тем, как быть растениями, минералы были животными, — мог по­лучать наибольшее воздействие от Сатурна. При этом обнаруживали, что это свинец. Так выясняли, что сви­нец тоже действует на человеческую голову освобождаю­щим образом, делает ее независимой, свободной. Вот почему тем, у кого голова была тупой — это возникало вследствие того, что определенные пищеварительные процессы, которые не должны были бы происходить в голове, происходили в результате заболевания имен­но в голове, — итак, такому больному давали свинец.

Таким образом, для каждой планеты находили соответствующий металл. Поэтому-то вавилоняне и ас­сирийцы обозначали Солнце таким знаком: О, этим же знаком обозначали золото. Они, следовательно, зна­ли, что звезды теперь, когда уже существует Земля, не влияют больше на минералы, но когда-то они об­ладали таким влиянием. И для Солнца и для золота было одно обозначение: О. Мы обозначаем Солнце и золото с помощью букв нашего алфавита, но древние всегда использовали этот знак: ффффффффффффффффф. Также они не писа­ли «свинец», но использовали знак 3, причем он озна­чал как Сатурн, так и свинец. В древности никому не пришло бы в голову обозначать свинец обычными бу­квами или писать «свинец». Если хотели обозначить его, то писали знак ФФФФФФФФФФФФФФФФФФФ. Если кто-то хотел написать «серебро», то он изображал знак ФФФФФФФФФФФФФФФФ. Это равным обра­зом обозначало как Луну, так и серебро. Таким обра­зом, саму Землю, по крайней мере ее металлическую составляющую, сопоставляли с небесными телами.

Видите, господа, мы не так-то много знаем о чело­веке и его отношении ко Вселенной, если не можем постичь вышеописанные вещи.

Теперь далее. Эти вещи были в древности общеиз­вестны. Дело в том, что в период первого распростра­нения христианства наука, занимающаяся такими ве­щами, была известна во всех южных регионах Европы. Есть, например, книга о природе, относящаяся к пер­вым христианским столетиям — она содержит многое из этого. Но сегодня все это надо познавать заново, в ином случае было бы невозможно разобраться в запу­танных сообщениях; они носят сбивчивый, спутанный характер; в то же время книга содержит многое, касаю­щееся этой древней мудрости (не указывается, какая книга имеется в виду — прим. перев. ). Но затем пришло время, когда христианство стало ограничиваться толь­ко рассудком, а все остальное стало восприниматься в качестве догмы. Это было такое время, когда вообще все, касающееся той древней науки, в Европе подлежа­ло искоренению. Между V и XI, XII столетиями по Р. Х. было сделано многое в целях ликвидации в Европе этой древней науки. И в весьма высокой степени это было достигнуто. Ибо, видите ли, дело обстояло так: те люди, которые еще занимались этой древней наукой в Древней Греции, в Риме, в Испании, итак, в южных областях — эти люди были в то же самое время людьми в телесном и душевном смысле порочными, испорчен­ными. Римская история того времени представляла собой нечто ужасное; в нравственном отношении это были совершенно испорченные люди. Они все еще владели древней наукой, но как люди они уже не мог­ли больше сохранять, поддерживать ее: это такие фи­гуры тиранов, как Нерон(37)
или Коммод(37а)
.

О римском императоре Коммоде, например, мож­но рассказать следующее. Этот Коммод был, как и все римские императоры, «посвященным». Но что озна­чало в данном случае «посвященный»? Это было так, как сегодня кто-либо носит имя с каким-либо титулом. Любой римский император уже заранее, поскольку он был императором, расценивался как «посвященный».

Это, во всяком случае, указывает на то, что науку в то время ценили очень высоко. Однако римские импе­раторы — за исключением Августа — не владели этой наукой. Но они, тем не менее, тоже были вхожи в мис­терии; они даже могли сами посвящать других. В од­ном из градусов посвящающий должен был ударить по голове того, кого посвящали. Это было символиче­ским действием. Император Коммод нанес такой удар, что посвящавшийся человек упал замертво. Это оста­лось безнаказанным, хотя виноват был император Ком­мод. Какими эти люди были в качестве «посвященных», такими они были и людьми (в третьей лекции описано подобное событие с императором Калигулой, который правил на 150 лет раньше Коммода; очевидно, что нра­вы за эти 150 лет не улучшились — прим. перев. ).

Дальше на Север жили люди, которые позднее раз­вили среднеевропейскую культуру, но тогда они были еще совершенно нецивилизованными. Однако позднее германцы завоевали Италию, Грецию и Испанию. И после этого там сохранились только те, кто работал, опи­раясь на чистую логику, на чистое мышление. Должны были возникнуть догмы. Ни во что другое углубляться было нельзя. Мышление ограничивалось лишь наибо­лее внешними вещами. Происходило так, что из школ, из монастырей повсюду изгонялось, искоренялось то, что составляло древнее знание. Можно видеть, как, в сущности, только нелегальным, подпольным образом, можно сказать, с помощью контрабанды, кое-что из этой вавилонской науки доходило до Европы. Но, как прави­ло, это не заходило так далеко, тогда как в Вавилоне еще относительно долго культивировалась такая наука.

Греческая (византийская —прим. перев. ) империя в Константинополе просуществовала вплоть до средних веков (до 1453 г. — прим. перев. ). Видите ли, господа, там были весьма колоритные фигуры! Подобно тому, как к нам иногда приходят польские евреи в кафтанах и старинных цилиндрах — они хотя и не пользуются большим авторитетом, но основательно знают иуда­изм, — так и в Константинополе тоже все снова и снова появлялись такие фигуры в то время, когда все (то есть вся наука — прим. перев. ) было искоренено. Они прихо­дили с большими, даже огромными свертками перга­мента, на котором было многое записано. Видите ли, в Константинополе у всех этих колоритных персонажей их пергаментные свитки отбирали и вскрывали. Так в Константинополе складировалось, накапливалось все то, что приходило туда из Вавилона и Ассирии. Об этом никто не заботился. Но в Европе все это искореняли. Только в XII, XIII столетиях и позднее, в средние века по мере падения империи эти пергаментные свитки снова получали свободу, причем некоторые люди воро­вали их. Их доставляли в Европу. Вот откуда и произош­ло то, что тогда еще не ученые мужи, а необученные люди расшифровывали эти пергаментные свитки.

Так в средневековье снова стало распространяться знание, хотя и в малом объеме. Это малое знание, в свою очередь, побуждающим образом действовало на других; ни Парацельс(38)
ни Ван Гельмонт не смогли бы создать ничего, если бы те люди не доставляли в Европу украденные ими пергаментные списки и не продавали бы их там за большие деньги. Благодаря этому в Европу снова кое-что приходило. И на основании всего того, что попало в Европу, в настоящее время функционируют некоторые тайные общества. Есть всевозможные ор­дена, масоны, Odd Fellows (братство чудаков) и так далее; у них не было бы никакого знания, если бы его не дос­тавляли в Европу из Константинополя в пергаментных свитках, которые тогда продавали за большие деньги.

Но оценить это знание не могли. Если человек был образованным настоятелем собора, таким, как Копер­ник, то он не ходил к тем людям, которые обладали этими пергаментными свитками. Нельзя было это делать. Можно было испортить себе всю репутацию, весь престиж. Однако из-за сказанного теряла репутацию и эта древняя наука. И вот, такой человек, как Коперник, впервые основывает в то время ту науку, которую мы имеем и по сей день, которую мы дейст­вительно имеем сегодня.

При этом, однако, происходило нечто примечатель­ное, господа. Прямо-таки прекрасным оказалось то, что когда Коперник основывал свою астрономическую науку, он уже не знал всего того, что знали на эту тему раньше, так же, как и сегодня этого больше не знают. Но в последующие времена тоже больше не понимали, что говорил Коперник. Два положения Коперника по­нимают; третье больше не понимают. Если понимают два положения Коперника, то полагают, что Солнце сто­ит в центре, а вокруг Солнца вращаются Венера, Мер­курий, Земля и так далее. Сегодня этому обучают во всех школах. Если же понимают Коперника в целом, то дело обстоит совсем не так; сам Коперник указывал еще на то, что здесь стоит Солнце (изображается на рисунке), за ним Меркурий, за ним Венера, здесь Зем­ля и так далее. Все это в действительности вращается вместе с Солнцем в мировом пространстве по вот такой винтовой линии. Это при желании можно прочесть у Коперника. Итак, перед нами странный факт, состоя­щий в том, что хотя Коперник и опровергнул старую науку, новое поколение не поняло его. Только теперь начинают понимать Коперника, то есть замечают то, что он выдвинул три, а не два положения; третье поло­жение люди понимали с трудом. Так постепенно астро­номия превратилась в то, чем она является сегодня: в науку, основанная исключительно на вычислениях.

Вы могли бы задуматься вот над чем: то, что еще сохранилось от древней науки, было достигнуто не тем путем, каким сегодня достигают чего-то. Сегодня мы достигаем каких-то результатов с полной ясностью в душе. Древние делали это главным образом инстинк­тивно. Больше не понимают того, что представляло собой знание древних.

Очень интересным примером тому может служить случай, произошедший пару лет тому назад. Один шведский ученый(39)
приступил к чтению древней ал­химической книги, в которой говорилось о свинце, о серебре, о том, что произойдет, если в свинец добавить серебро, что случится, если добавить золото и так далее. Что же сделал этот ученый? Он сказал: мы приняли к сведению то, что написано, теперь мы проделаем все это! И он стал повторять все это в своей лаборатории, взял свинец в том виде, каков он есть сейчас, взял се­ребро в том виде, каково оно сейчас, обработал на огне, как было написано, — но ничего из этого не вышло!

Ничего и не могло выйти, потому что то, что он там вычитывал, были именно такие знаки. Он считал, что знак О означает золото; следовательно, он брал золото и обрабатывал его химически. Этот знак ФФФФФФФФФФФ означал сви­нец; итак, я беру свинец и обрабатываю его химически.

Однако весь ужас состоял в том, что тот человек, алхимик, у которого все это вычитал шведский уче­ный, имел в виду в данном случае не металлы, а пла­неты. Он имел в виду, что если смешать солнечные си­лы с силами Сатурна и Луны — описанное в данном месте относится к эмбриону человека, — итак, если на ребенка в теле матери действуют солнечно-лунные си­лы, тогда происходит то-то и то-то.

Стало быть, с этим шведским ученым случилось так, что он, используя внешние металлы, хотел про­делать в реторте то, что у указанного алхимика отно­силось к эмбриональному состоянию в материнском теле. Конечно, ничего не подтвердилось, ведь он дол­жен был бы наблюдать процесс возникновения, про­исходящий в материнском теле; тогда он мог бы подой­ти к этой проблеме. Видите, вот как мало понимают сегодня то, что имели в виду в этой древней науке.

Все это показывает вам, как, в сущности, следует дать ответ на вопрос, поставленный господином Эрбс­мелем. На него следует отвечать так, чтобы довести до сознания следующее: да, конечно, с новой наукой все обстоит хорошо, прекрасно и правильно; сегодня можно точно рассчитать местоположение звезды, мож­но рассчитать ее удаление от другой звезды, можно посмотреть в спектроскоп и увидеть, какого цвета спек­тральные линии, можно даже определить отсюда ве­щественный состав звезды. Но как звезда воздейству­ет на Землю — это надо исследовать заново! Это нельзя исследовать так, как это делают сегодня многие люди: они просто берут древние книги. Конечно, это было бы легко, если бы можно было просто взять древние кни­ги и узнать из них все то, чего не знают люди сегодня. Однако даже при Парацельсе это уже не годилось; лю­ди не понимают книг, так как читают они их «нынеш­ними» глазами. Речь идет о том, чтобы научиться зано­во открывать те влияния, которые оказывают звезды на людей. Это возможно только с помощью духовной науки, с помощью антропософской духовной науки.

Так может быть заново открыто не только то, где располагается Луна, но и как связана Луна со всем чело­веком. Таким образом, приходят к тому, что ребенок в течение десяти лунных месяцев, то есть десять раз по четыре недели переживает в теле матери воздейст­вие Луны; причем переживает воздействие Луны так, что за это время ему приходится пережить восемь, девять, десять полнолуний. Эмбрион плавает в плодо­вых водах и, следовательно, является до своего рож­дения совсем иным существом, он защищен от земных сил. Это наиболее важно, то, что он защищен от зем­ных сил и находится преимущественно под влиянием Луны, хотя другие небесные тела тут тоже влияют.

Видите ли, должно произойти так, чтобы уже сего­дня в наших университетах и в наших школах, даже в средней общеобразовательной школе изучались со­вершенно иные предметы; чтобы в первую очередь изучали человека, человеческое сердце, человеческую голову, изучали, как все это связано со звездами. В университетах, во-первых, должно даваться описание, как из совсем маленького человеческого семени развива­ется человеческий эмбрион в течение первой, второй, третьей, четвертой, пятой недель и так далее. Это уже есть, такое описание имеется, но нет еще другого описания; о том, что делает в то же самое время Луна. Наука о физическом возникновении человека может появиться только тогда, если на одной странице бу­дет описано, что происходит в теле матери, а на дру­гой странице будет описана деятельность Луны.

И опять-таки, надо совершенно отчетливо пред­ставлять себе, что, например, в случае смены зубов на седьмом году жизни надо описывать не только то — именно это случается сегодня, — что представляют со­бой молочные зубы, как вырастают другие, а молочные зубы вытесняются. Надо описывать это с позиций науки о Солнце; ибо этот процесс зависит от солнечных сил.

Точно так же и при описании половой зрелости че­ловека имеют в виду чисто физические процессы. Одна­ко они зависят от Сатурна; необходима наука о Сатур­не. Дело не следует вести так, как ведется оно сегодня, когда каждый предмет освещается сам по себе. При таком подходе может произойти то, что произошло в больнице одного европейского города. В университет­скую клинику пришел один больной, он полагал, что у него заболевание селезенки. И вот он спросил: в ка­кое отделение должен я обратиться с заболеванием се­лезенки? Там ему пояснили, что он может направиться в любое отделение. Но там он, к несчастью, упомянул, что, кроме того, у него и печень больная. Тогда ему ска­зали: вы не наш больной, вы должны быть переведены в другую клинику, где находятся больные с заболева­ниями печени, а у нас только больные с заболеваниями селезенки. Он оказался между двумя охапками сена, подобно тому известному (буриданову) ослу, который находился между двумя охапками сена, равными по размеру и совсем не отличавшимися друг от друга.

Это знаменитая логическая иллюстрация пробле­мы свободы воли! Говорят: что сделает осел, если он стоит между двумя охапками сена, которые одинако­вы по величине и одинаково сильно пахнут? Если он решит оборотиться налево, то он думает, что справа так же вкусно; решит оборотиться направо —думает, что слева так же вкусно. Так он и вертелся, то туда, то сюда, пока не околел с голоду между двух охапок сена! Вот и этот больной с двумя заболеваниями не знал, куда обратиться, и тоже мог бы умереть, решая, направиться ли ему в отделение по заболеваниям пе­чени или в отделение по заболеваниям селезенки!

Я упомянул об этом только для того, чтобы пока­зать, что сегодня каждый знает кое-что о самом ма­леньком кусочке мира. Но сегодня это значит ничего вообще не знать! Ведь если сегодня человек хочет узнать что-либо о Луне, ему надо идти в обсервато­рию, в планетарий и там спрашивать. Но там, в свою очередь, ничего не знают о возникновении человека. Тут надо обращаться с вопросами к гинекологу, аку­шеру, профессору по женским болезням. Однако ни один из них ничего не знает о небесных телах. А ведь эти две вещи взаимосвязаны.

Беда современного знания состоит в том, что ка­ждый знает только о части мира, а в целом не знает никто. Поэтому происходит так, что современная наука, особенно если ее преподносят в популярных лекциях, производит страшно скучное впечатление. Конечно, господа, предмет оказывается скучным, ес­ли вам рассказывают только о том, что составляет ничтожную часть предмета.

Допустим, вы хотели узнать, как выглядит стул, которого здесь нет, а кто-то описывает вам древеси­ну, тогда как вы хотите знать, как стул сформирован, построен. Так же скучно сегодня изучать антрополо­гию, как ее теперь называют, науку о физическом че­ловеке, скучно, поскольку совместно с этим не описывают, по каким причинам это происходит. А если это описывают, то без всякого отношения к предмету.

Следовательно, астрология, наука о звездах, толь­ко тогда будет приведена в порядок, когда она будет связана с антропологией, наукой о человеке. Об этом идет речь; именно в такой форме я мог сегодня кон­кретно ответить вам на заданный вопрос. Действи­тельно, происходит так, что такие важные вещи, как те, о которых я рассказывал вам в связи с Руссо и Ван Гельмонтом, — это факты, но их нельзя понять, ог­раничиваясь рассмотрением одной Земли. Но такие важные вещи понимать надо. Люди стали проявлять склонность к материализму даже в словоупотреблении. Ведь как, к примеру, называют то, что какой-либо че­ловек может своим взглядом парализовать животное? Это назвали магнетизмом. Да, но ведь слово «магне­тизм» позднее стали употреблять лишь по отношению к железу, по отношению к магнитам. И если сегодня этот термин используется на научном уровне, то гово­рят лишь о том, что относится к железу, опасаясь не­правильного использования слова «магнетизм». Толь­ко шарлатаны еще говорят о том, что человека можно магнетизировать, однако у них больше нет никакого представления об этом. Именно для того, чтобы про­никать в такие вещи, необходима духовная наука.

Следующий раз — в девять часов утра в среду.

ОДИННАДЦАТАЯ ЛЕКЦИЯ

Дорнах, 8 ноября 1924 г.

Ну, как, господа, подготовили ли вы вопросы на сегодняшний день?

Автор вопроса: По какой причине при смерти Хри­ста Солнце затмилось на три часа?

Доктор Штайнер: Да, господа, это, конечно, очень значительный вопрос, по какой причине при смерти Христа Солнце затмилось на три часа? Видите ли, этот вопрос, насколько вы можете себе представить, этот вопрос тоже очень, очень сильно занимал меня(40)
. Я могу предположить, что и для автора вопроса этот вопрос тоже очень важен, причем он обнаруживает прежде всего, то, что в подобные вещи современные люди больше не верят. Поэтому еще в XIX в. для таких вещей предлагали очень простое решение. Го­ворили так: на самом деле этого не было, это просто образ, и не надо придавать таким вещам большого зна­чения. Однако, господа, дело обстоит совсем не так! И если очень тщательно исследовать все то, о чем можно узнать из содержания духовной науки, то приходишь к тому, что во время смерти Христа происходило сол­нечное затмение, по крайней мере, сильное закрытие Солнца, так что ко времени наступления смерти в дан­ной местности имело место помрачение, затемнение. Нельзя было бы просто игнорировать такие вещи, от­рицая их; надо, конечно, выяснить, в чем дело.

Мне хотелось бы обратить ваше внимание на то, на что я уже часто указывал в вашем присутствии; в древних источниках вы всюду обнаруживаете, насколько сильно принималось во внимание время дня, время года, и так далее. Сегодня люди почти не замечают этого. Вам ведь известно, что в Новом Завете много рас­сказано об исцелениях, совершенных Христом, расска­зывается о формах, о способах, примененных Им для исцеления больного. Очень ценно то, что Он развивал среди людей вполне определенную практику по исцеле­нию болезней. Исцеления в то время осуществлялись существенно легче, чем в настоящее время; однако на это люди не обращают больше внимания, этого не учи­тывают. Сегодня надо лечить людей — уже развитых, находящихся в Европе — ориентируясь на тело. Но так было не всегда. Еще в то время, когда Христос был на Земле, а в более давнее время тем более, можно было успешно исцелять, ориентируясь на душу, из души. Ду­ша у современного человека больше не обладает таким сильным влиянием, поскольку современный человек в соответствии со всем своим воспитанием, обладает абстрактными мыслями. Видите ли, таких мыслей, ко­торые имеют теперь все люди, в прошлом еще не было. Тогда человека внутренне охватывало то, о чем он ду­мал. Чего-то подобного тому, что называют логическим мышлением, в прежнее время еще не было. Человек в отношении своей душевной жизни был совершенно иным. Сегодня вы можете сообщить человеку что-либо исключительно важное: до его тела это не дойдет, не бу­дет действовать на тело, поскольку душа у него оттяну­та, абстрагирована от тела. Думают, что древние люди обладали инстинктивным ясновидением потому, что были более свободны от своего тела. Но это совсем не так: они были в большей степени вдвинуты в свое тело, они ощущали все по большей части с помощью своего тела и поэтому они могли оказывать на тело огромное влияние посредством души. Если произносилось оп­ределенное имя, то перед душой древнего человека тотчас же вставал этот образ. В настоящее время при произнесении какого-либо слова образ не появляется.

Однако древние люди сразу же имели законченный об­раз, и этот образ вызывал у них или мороз по коже (от страха — прим. перев. ), или гомерический хохот, или что-либо еще; все сразу же переходило в тело. Видите ли, эти свойства оказывались очень пригодными для исцеления. Но использовать их можно было только в том случае, если правильным образом использовались силы из окружающей человека среды. Вот почему при описании исцеления больного Христом говорится: «... когда заходило Солнце, приносили к Нему всех больных и бесноватых» (Мк. 1: 32). Следовательно, Он не собирал больных при полном, ярком солнечном све­те: в этом случае утешение, даваемое Им душе, не было бы так полезно. Только когда люди приходили к Не­му в полутьме, в сумерках, это приносило пользу.

Сегодня люди совершенно упускают это из виду. Хотя дело обстоит именно так, что эти вещи связаны с человеческой жизнью. Светит ли яркое Солнце или наступили сумерки, весна теперь или осень — все это оказывает огромное влияние. Так же обстоит и с ины­ми явлениями природы. Мы можем сказать так: мы рас­сматриваем жизнь Христа, как она развивалась от Его рождения до Иоаннова крещения, а затем, в течение трех лет, до Его смерти — все в некотором смысле обост­ряется. Но в этом действии принимает участие не толь­ко то, что выражается в решении синедриона, не только то, что произвело переворот среди людей и так далее; в этом действии принимают участие также явления, происходящие как на небе, так и во всей природе.

Я говорил вам, господа: пока человек находится (как эмбрион —прим. перев. ) в теле матери и затем родит­ся, влияние на него оказывают лунные силы. Позд­нее влияние на человека оказывают солнечные силы. Я говорил вам о том, что силы других звезд, других небесных тел тоже оказывают влияние на человека. Но влияние на человека оказывают, кроме того, все явления, происходящие вовне, в природе.

Видите ли, порой привлекает внимание то, как се­годня люди, не будучи в состоянии выйти за пределы абстрактного мышления, ломают голову над пробле­мами явлений природы. В настоящее время, например, известно, что солнечные пятна — ведь и на Солнце есть пятна — с периодом в одиннадцать, двенадцать лет все снова и снова появляются в большом числе. Однако хотя и известно, что во время появления солнечных пятен на Земле всегда нарушается спокойствие, никто не склонен действительно учитывать то внеземное влияние на Землю, которое выявляется в солнечных пятнах. Но ведь такое влияние несомненно имеется! Ес­ли идет дождь, то люди с пониманием относятся к тому, что следует прекратить кое-какие работы на земле, не так ли? Если дождь льет как из ведра, они не могут как следует выполнять садовые работы или что-то в этом роде; они должны их прекратить. В данном случае природа оказывает влияние на сознательную жизнь человека. Но на бессознательную жизнь человека ог­ромное влияние оказывает все космическое окруже­ние, включая мир звезд, небесных тел. Так, солнечный свет, имеющий значение для человека, доходит до него совершенно иным образом, если он местами затемнен, нежели в том случае, когда он повсеместно ярок.

Не следует говорить, что из-за таких вещей нано­сится ущерб свободе. Там, где имеют дело с глубокими, духовными влияниями, человек с его свободой должен строить, опираясь на эти влияния, причем строить так, чтобы, находясь во втором этаже, не приходилось гово­рить, что надо проломить пол для того, чтобы попасть на нижний этаж. Следует с уважением относиться к зако­нам природы, также и к великим космическим законам. Можно сказать так: все обострилось в природе именно в то время, когда происходившее в Палестине величайшей печалью отражалось в некоторых серд­цах. Но тем самым эта величайшая печаль переходила в природу. Эти две вещи взаимосвязаны; в действительности они взаимосвязаны. И затем можно сказать: так же, как кровь течет в теле и здоровье человека зависит от этой крови, так, со своей стороны в кровь втекает то, что живет в солнечном свете. Оно втекает в кровь. Представьте себе, что кто-то умер. Если бы вы могли за два месяца до этого исследовать его кровь, то она показала бы вам, что уже вступила на путь безжизненности.

Как кровь перед смертью человека вступает на путь, ведущий к безжизненности, точно так же и то, что живет в свете уже заранее, уже ко времени рождения Христа развивалось по тому пути, который и привел к сумраку, возникшему одновременно с Его смертью. Итак, между природными явлениями и жизнью Христа установилась непосредственная внутренняя связь. Можно было бы сказать: как Христос сознательно избирал сумерки для исцеления больных, точно так же Его бессознательное в душе избрало солнечное затмение, чтобы умереть. Так надо представлять себе эти вещи; тогда можно прийти к их правильному объяснению. А это важно, господа! Эти вещи, конечно, нельзя объяснять внешним, грубым образом, их надо объяснять внутренним образом.

Ставится вопрос: Выполнил ли еврейский народ свою миссию в эволюции человечества?

Доктор Штайнер: Видите ли, это такой вопрос, ко­торый при обсуждении слишком легко, к сожалению, превращается в агитацию. Однако то, что следовало бы совершенно объективно высказать по этому поводу, не имеет ничего общего с какой бы то ни было агитацией.

Рассматривая развитие еврейского народа в древ­ности, надо сказать, что форма его развития в высшей степени способствовала подготовлению христианского развития. Еще до вступления в мир христианства у ев­реев была очень духовная религия, однако это была ре­лигия — я уже характеризовал ее вам — принимавшая в расчет только духовный закон природы. Если еврея спрашивали: «Почему наступает весна?», то он говорил: «Потому что так хочет Иегова!» «Почему этот человек плох?» — «Потому что так хочет Иегова!» «Почему в стране разразился голод?» «Потому что так хочет Иего­ва!» Все сводилось к этому единственному Богу. Из-за этого евреи и соседние с ними народы жили враждебно; последние их не понимали. Евреи тоже не понимали эти соседствующие с ними народы, поскольку эти соседние народы не признавали таким же образом этого единст­венного Бога, но признавали духовных существ во всех природных явлениях — многих духовных существ.

Видите ли, господа, ведь эти многие духовные существа в природных явлениях просто-напросто существуют, и те, кто их отрицает, отрицает нечто действительное. Такое отрицание духовных существ, связанных с природными явлениями, подобно тому, как если я стал бы сейчас говорить: в этом зале нет ни одного отдельного человека! Сказать это я, конеч­но, могу, так что если я приведу сюда слепого и скажу «В этом зале нет ни одного человека!» и вы при этом не начнете смеяться так громко, что он услышит, то он мо­жет и поверить. Ведь и в этой области можно впасть в иллюзию. К Фридриху Ницше(41)
, который очень плохо видел — он был тогда профессором в Базеле, — все­гда приходило очень мало слушателей; несмотря на то, что лекционный курс был очень интересен, юные слушатели особого прилежания не проявляли. Он же всегда был погружен в свои мысли, расхаживал по кафедре и читал свою лекцию. И вот однажды случи­лось так, что в аудитории вообще никого не было! Но поскольку он так плохо видел, он заметил это только тогда, когда уходил. Так что слепого можно было бы убедить, что здесь в зале нет ни единого человека. Вот так же объясняет людям, что никаких духовных су­ществ нет, тот, кто сначала, используя воспитание и все, что происходит в настоящее время, делает этих людей слепыми по отношению к духовным воздействиям.

Но с другой стороны, для человека важно понять, что ему приходится иметь немало хлопот со всем этим множеством природных духов. Однако у него есть си­ла, преодолевающая все то, что вызывают в человеке эти природные духи. Благодаря этому человек при­ходит к единому человеческому Богу. Евреи прежде всего в сильнейшей степени подошли к этому едино­му человеческому Богу и отрицали всех остальных духовных существ в явлениях природы. Их заслуга состоит в том, что они тем самым впервые признали одного-единственного человеческого Бога, Яхве или Иегову. Яхве же означает просто «я есмь».

Эта вещь приобрела большую важность в мировой истории, это единобожие, монотеизм, сопровождаю­щийся отрицанием всех остальных духовных существ. Представьте себе: есть два народа, ведущие войну друг с другом; каждый признает только одного бога, но лишь один из этих народов может одержать победу. Победивший народ говорит: наш бог позволил нам одержать победу. Но если бы победил другой народ, то и он тоже стал бы говорить: наш бог позволил нам победить. Но ведь если бог один-единственный, даю­щий возможность победить одному народу и дающий возможность победить другому народу, то получается, что этот бог побеждает сам себя! Следовательно, если турки имеют своего Бога, а христиане — своего Бога, у обоих народов Бог один и тот же, то один народ про­сит: «Пусть единственный Бог пошлет нам победу», тогда как и другой молит: «Пусть один-единственный Бог принесет нам победу». И оба эти народа просят од­ного и того же Бога, чтобы он победил сам себя! Долж­но быть ясно: речь идет не об одном-единственном ду­ховном существе! Подобное выступает и в обыденной жизни: одному хочется, чтобы пошел дождь, он молит о дожде, другому хочется, чтобы светило Солнце, и он в тот же день молится о солнечной погоде. Ничего не выходит! Если бы это заметили, то в эти вещи было бы внесено побольше ясности. Но этого даже не заме­чают. В делах большого масштаба человек попадает в бессмысленное положение, живет, руководствуясь той бессмысленностью, которую он не дозволяет себе в ме­лочах. Ведь в кофе не кладут одновременно и соль, и са­хар, его делают сладким и только, кладут только одно. Но по большому счету, а в этом случае и заблуждения то­же оказываются большими, люди ведут себя не так, как если бы они хотели иметь во всем только одну ясность. Итак, евреи сделали обычаем то, что называют моноте­измом, исповеданием одного-единственного Бога.

Я уже как-то рассказывал вам вкратце, что хри­стианство, в сущности, рассматривает три Божества: это Бог-Отец, живущий во всех явлениях природы, Бог-Сын, живущий в человеческой свободе, и Бог-Дух, доводящий до сознания человека, что тот — человек — обладает независимой от тела духовностью. Тем самым оказываются понятными три вещи. В ином случае при­ходится приписывать одному Богу и то, что Он допус­кает телесное умирание человека, и то, что на основе того же самого решения Он снова пробуждает его из мертвых. В то время как в случае трех Лиц, трех ипо­стасей, умирание относится к одному Богу, смерть — к другому, а пробуждение в духе — опять-таки к какому-то другому. Итак, в христианстве выявилась необходи­мость представлять духовное Божество в трех Лицах. В трех Лицах — это только сегодня дело обстоит так, что этого не понимают, но первоначально это означа­ло «образованное трояко» и представляли это так: Божество выступает именно в трех Лицах.

Поскольку еврейство имело в виду только одного Бога, оно было вынуждено не делать изображения этого единственного Бога, а постигать этого единствен­ного Бога лишь внутренней частью души, посредством рассудка. Легко понять, однако, что вследствие этого в высшей степени уплотнялся человеческий эгоизм; ведь человек становился чужд всему, что было вне его, поскольку видел духовное лишь в своей собственной персоне. На самом деле этим вызывался известный на­циональный эгоизм, народный эгоизм евреев. Не сле­дует этого отрицать, однако, евреям из-за этого более свойственно усваивать то, что не является образным; в то же время им менее свойственно усваивать образное. Если еврей становится скульптором, то ничего выдаю­щегося при этом не возникнет, поскольку у него нет предрасположенности к тому, что выступает в образе, он лишен ее. Если же еврей становится музыкантом, то он будет отличным музыкантом, ведь музыка не явля­ется образной, ее нельзя изобразить как внешнее. Вы можете найти среди евреев крупных музыкантов, но ед­ва ли во времена расцвета искусства вы найдете среди них великих скульпторов, тем более художников! Ев­реи рисуют совершенно иначе, нежели христианские или даже нехристианские, восточные живописцы. Они рисуют так, что цвета на картине, нарисованной евре­ем, почти не имеют никакого значения; значение имеет то, что выражает картина, то, о чем хотят рассказать с помощью этой картины. Это особенно характерно для еврейства; внести в мир то, что лишено образа, то, что всецело реализует себя в человеческом "Я".

Насколько легко рассматривать это, настолько же нелегко утвердить исповедание этого единственного Бога; люди сразу же становились язычниками, если исповедание одного-единственного Бога преподноси­лось без нажима. Евреи в наименьшей степени явля­лись язычниками. В христианстве же, напротив, язы­ческий элемент воцаряется с легкостью. Внимательно вглядываясь, вы могли бы это заметить повсюду. Возь­мите, например, то почтение, которое в христианстве уделяется церемониям. Я уже говорил вам, не правда ли, дароносица отображает Солнце и внутри — Луну. Этого больше не знают. Однако человек, не имеющий в этом отношении ясности, молитвенно обращается к дароносице как к чему-то внешнему. Так мало-помалу в течение столетий христианство строилось по язы­ческому образцу. В иудаизме же, напротив, развива­лось противодействие этому.

Возьмите то, что происходило в совершенно опре­деленной области, там, где положение было наиболее ясно; возьмите христианство стран Запада, то есть тех христиан, которые приходили из Греции, Рима и Центральной Германии; они были неспособны разви­вать и дальше древнюю медицину, поскольку не могли больше созерцать в целебных травах духовное начало. Они больше не имели возможности видеть духовное начало в целебных травах. Однако те евреи, которые приходили из стран Востока, из Персии, и так далее, повсюду видели духовное начало, то есть своего единст­венного Иегову. Если вы рассмотрите развитие медици­ны в средние века, вы найдете, что евреи принимали в этом процессе очень деятельное участие. Арабы при­нимали деятельное участие в развитии иных наук, то­гда как евреи развивали медицину. А то, что удалось внести в медицину арабам, было разработано ими опять-таки с помощью евреев. Но вследствие этого медицина и стала именно такой, какова она сегодня. Хотя медицина осталась духовной, она осталась, я мог бы сказать, в рамках монотеистической духовности. И сегодня, наблюдая медицину, вы можете видеть: за ис­ключением пары средств — их совсем немного — всем остальным средствам приписывается все! Больше не знают, как действует средство, подобно тому, как в иуда­изме не знают об отдельных духах природы. Так в меди­цину вовлекался тот абстрактный дух, тот культ Иего­вы, который по сей день присутствует в медицине.

Было бы, например, вполне естественным, если бы в различных странах Европы среди врачей в процент­ном отношении евреев было не больше, чем во всем народонаселении. Я не хочу сказать — пожалуйста, не поймите меня неправильно! — что следовало бы ввести такую меру законодательным образом, этого я совершенно не имею в виду. Однако естественным об­разом должно было бы произойти так, чтобы общей численности евреев соответствовала численность евре­ев среди врачей. Но этого не происходит. В большинст­ве стран численность евреев среди врачей значительно больше. Это восходит еще к средневековью; тогда их очень привлекала медицина, поскольку она отвечала их абстрактному мышлению. Эта абстрактная иегови­стская медицина очень подходила к их образу мыслей; она соответствовала ему. И только здесь, в антропосо­фии, где снова возвращаются к отдельным духам при­роды, снова познают, что за природные силы заключе­ны в отдельных травах и камнях. Указанным образом это снова возвращается на надежную почву.

Итак, евреи почитали этого единственного Иегову и тем самым удерживали людей от потери себя во мно­жественности духов. Конечно, дело обстояло так, что евреи вследствие этого всегда отличались от других лю­дей, что вызывало у других склонность к антипатии, — как всегда, тот, кто отличается, вызывает у других склон­ность к антипатии. Но сегодня пора сказать себе, что в будущем больше нет необходимости так обособлять культуру, не позволять расти, не давать ей разрастать­ся вширь, чему на протяжении столетий содействовали евреи; в будущем на смену такому образу действий долж­но прийти сильное духовное познание. Тогда перед по­знанием, перед сознанием человека выступит также и соотношение между одним-единственным Божеством(42)
и множественностью духов. Тогда не потребуется в под­сознании культивировать один-единственный народ. Вот почему я с самого начала находил сомнительным то, что евреи, не видя иного выхода, основали сионистское движение. Создавать еврейское государство означает самым опустошительным образом содействовать ре­акции, самым опустошительным образом возвращать­ся к реакции, совершая тем самым грех против всего того, что необходимо сегодня в этой области.

Видите ли, один весьма уважаемый сионист, с ко­торым у меня были дружеские отношения, изложил мне однажды свой идеал: отправиться в Палестину и основать там еврейское государство. Сам он активно содействовал основанию этого еврейского государства, содействует и сегодня и даже занимает в Палестине весьма престижное положение. Я говорил ему: такая вещь сегодня несвоевременна; сегодня своевременным является то, к чему мог бы примкнуть всякий человек, независимо от его расовой, национальной, или классо­вой, или иной принадлежности. Сегодня можно пропа­гандировать только то, к чему может присоединиться любой человек без различий. Но никто не может тре­бовать от меня, чтобы я присоединился к сионистско­му движению. Здесь снова от всего человечества они обособляют одну часть! И по этой простой очевидной причине такое движение в настоящее время не годит­ся. Оно, в сущности, представляет собой самую разру­шительную реакцию. Эти люди приводят в качестве возражения нечто примечательное, они говорят: да, но ведь в настоящее время выявляется, что люди вовсе не желают иметь дело с чем-то общечеловеческим, они тре­буют, чтобы все развивалось на национальной основе.

Разговор, о котором я вам теперь рассказываю, состоялся перед Мировой войной 1914—1918 гг. Вы ви­дите, господа, что люди больше не захотели следовать великим общечеловеческим принципам, они захотели обособленного развития национальных, народных сил, и именно это привело к Мировой войне! Это величай­шее несчастье XX в. возникло от того, чего евреи тоже хотели. Можно сказать так: поскольку все то, что де­лали евреи, в настоящее время сознательным образом могли бы делать все люди, евреям не остается ничего лучшего, как войти в остальные народы, смешаться с всем остальным человечеством так, чтобы еврейство просто прекратилось в качестве народа. Вот то, что бы­ло бы идеалом. С этим в настоящее время вступают в противоречие многие еврейские обычаи, но прежде всего ненависть других людей. Именно это должно быть преодолено. Но преодолеть такую вещь невоз­можно, если все останется по-прежнему. Если евреи чувствуют себя обиженными, когда кто-то говорит: «Сре­ди вас нет скульпторов», то обижаться не надо; можно сказать: «Ведь не должны же, наконец, все люди быть скульпторами!» Благодаря своим личным способно­стям вы можете заниматься чем-то иным! Для ваяния евреи не подходят; ведь даже в десяти заповедях у них записано: «Не сотвори себе кумира» («Ты не должен делать изображения твоего Бога»), поскольку они не хотели наглядно изображать сверхчувственное. Но тем самым характеризуются личные качества.

Не правда ли, вы можете просто представить себе: если я создаю образ, пусть даже описательный, как это часто приходится делать — то есть описывать — в ду­ховной науке, то другой человек может запомнить его, наслаждаться им, познавать его — это уж как он хочет. Но если я не создаю никакого образа, тогда я все время должен лично находиться под самим воздействием (то есть под воздействием того, что могло бы воплотиться в образ — прим. перев. ); в настоящем случае это (порож­дающее образ воздействие —прим. перев. ) не отделяется от меня. Поэтому оно принимает личностный характер. Люди должны прийти к тому, чтобы видеть в другом человеке духовное начало. Сегодня среди евреев гос­подствует, прежде всего, расовое, расистское начало. Они и браки заключают прежде всего друг с другом. Следовательно, они еще руководствуются расовым, ра­систским, а не духовным. И на вопрос о том, выполнил ли еврейский народ свою миссию в человеческой позна­вательной эволюции, необходимо ответить так: он ее выполнил, потому что народ, культивирующий извест­ный монотеизм, единобожие, должен был существовать здесь раньше. Но в настоящее время монотеизм должен выступать в форме духовного познания. Вот почему миссия является исполненной. Вот почему эта еврейская миссия как таковая, именно как еврейская, больше не нужна в эволюции, и единственно правильным было бы то, если бы евреи в результате ассимиляции с дру­гими народами растворились в других народах.

Вопрос: Почему судьба этого народа оказалась та­кова, что он должен был отправиться в изгнание?

Доктор Штайнер: Видите ли, господа, тут надо рас­сматривать в целом как форму, так и характер этого из­гнания. Еврейский народ, живший во времена Христа, среди которого Христос умер, жил в окружении совсем другого народа, среди римлян. Представьте себе, что было бы в том случае, если бы римляне попросту захва­тили Палестину, убив тех людей, которых они хотели убить, изгнав других, и евреи уже тогда имели бы наме­рение или стремление смешаться с другими народами? Что бы произошло в этом случае? Римляне завоевали бы Палестину, часть евреев была бы убита; другие же были бы, как говорят сегодня, так как это делают, все страны, высланы и могли бы жить где-нибудь в ином месте.

Но у евреев не было ни намерения, ни стремления смешиваться с другими; напротив, повсюду, где оказы­валась хотя бы пара евреев, они жили исключительно друг с другом. Они были рассеяны во все стороны; но благодаря тому, что они жили лишь друг с другом, за­ключали браки только в своем кругу, это становилось заметным, было замечено, что они, как евреи, являют­ся чуждыми. В ином случае никто не заметил бы, что они находятся в изгнании. Это стремление самих ев­реев привело к тому, что становилось заметным: они находятся в изгнании. Это лежит во всем характере еврейства. Последующие поколения удивлялись тому, что евреи были изгнаны, что они были вынуждены жить в состоянии отчужденности. Но ведь это проис­ходило почти повсеместно! Как только иные люди сме­шивались с остальными, ничего подобного не было заметно. В характере еврейства заложено то, что они повсюду упорно консолидируются. В этом отношении можно сказать: вследствие сплочения, консолидации людей становятся заметными те вещи, которые в ином случае остались бы незамеченными.

Конечно, становится горько и тяжело на сердце, когда читаешь, как евреи в средние века жили в гетто, то есть в тех кварталах городов, где их пребывание раз­решалось. Они не смели приходить в другие кварталы городов; даже ворота гетто были закрыты и тому подоб­ное. Однако, видите ли, ведь говорят об этом потому, что евреи были консолидированы в гетто, потому что это было заметным! Ведь и другим людям приходилось точно так же плохо, хотя и не в той форме, а в другой. Не правда ли, евреи оставались в своих гетто, консо­лидировались там, и о них знали: они не могут выйти наружу. Но другие люди, которые ежедневно должны были работать с раннего утра до позднего вечера, они тоже не могли выйти наружу, даже ворот не было; им было точно так же плохо! Так что можно сказать: та­кие вещи основаны единственно лишь на видимости, они основаны на видимости так же, как и многое в ми­ровой истории основано лишь на внешнем виде.

Время сегодня таково, что все эти вещи следует освещать с точки зрения действительности. При этом приходят к следующему: там, где исполняется судьба, дело идет о том, что поистине является внутренней судьбой, или, как мы ее называем с помощью восточно­го термина, кармой. Это роковое изгнание было у евре­ев создано их собственным характером; они упорны и они всегда сохраняли себя в отчужденности. Это созда­вало то, что в более позднее время становилось сильно заметным, так что об этом говорят и по сей день.

С другой стороны, это вызвало то, что евреев от­личают от других и приписывают им всевозможные проделки, причины которых неизвестны. Не правда ли, если в местностях, где господствует суеверие, убивают человека и не могут найти преступника, и если там живет не пользующийся любовью еврей, то гово­рят: евреям нужна на Пасху человеческая кровь, они убивают людей. Разговоры о таких вещах были, пото­му что евреев отличают от других. Но и сами евреи приложили страшно много усилий ради того, чтобы их отличали от других. Сегодня имеется настоятель­ная необходимость, чтобы по отношению ко всем этим вещам строго выдвигалось именно общечеловеческое, а не расовое или национальное.

Вопрос: Какое мировое значение имели те семьде­сят душ древних израильских семейств, из которых складывалось человечество?

Доктор Штайнер: Тут дело обстояло так, господа: с давних пор на Земле существуют самые различные народы. Эти различные народы к настоящему време­ни уже потеряли свое значение. Я говорил вам прямо: цениться должно только общечеловеческое. Но если мы возвращаемся назад в развитии человечества, то мы находим земное население разделенным на самые различные народы. Как в явлениях природы живет духовное начало, так и в народах тоже живет духов­ное начало. В каждом народе присутствует ведущий народный дух. Поэтому я в моей «Теософии» сказал: на­родный дух — это не просто абстрактное слово! Ведь чем является сегодня для материалиста французский народ? Это столько-то и столько-то —двадцать четыре миллиона человек, собранных в кучу в Западной Евро­пе. И затем, воспринимая это совершенно абстрактно, исследуют отличительные качества этого народа. Но дело обстоит не так! Как у растения существует заро­дыш, точно так же у духовного начала народа сущест­вует нечто подобное зародышу, которое потом разви­вается. Во всем народе живет вполне реальный дух.

Если вы, господа, согласитесь с тем, о чем было сейчас мною сказано, что евреи на протяжении исторического развития имели миссию распространять едино­божие, тогда вы поймете: этот еврейский народ имен­но как народ должен был быть подготовлен к такой мис­сии. Вот почему случилось так, что различные народные духи, из которых каждый обычно в отдельности за­ботился о каком-то народе, в период первоначального возникновения в мире еврейского народа заботились обо всем еврейском народе. Не правда ли, если мы возьмем вавилонян (изображается на рисунке) и затем приходим к ассирийцам, египтянам, грекам, римля­нам, то мы говорим: индийский народный дух, вавилон­ский народный дух, ассирийский народный дух, египет­ский народный дух, греческий народный дух, римский народный дух и так далее. Итак, они отличаются друг от друга, эти народные духи, и каждый народный дух в отдельности заботится лишь об одном народе. В случае же еврейского народа на клочке земли в Сирии — там, где этот еврейский народ развивался — на него, на этот народ, оказывали влияние все эти народные духи, так что, по существу, воля всех этих народных духов уже жила в этом одном еврейском народе.

Мне хотелось бы пояснить вам это с помощью одно­го образа. Представьте себе, что каждый из вас находит­ся в своей домашней обстановке и делает там то, что вы обычно делаете в своей домашней обстановке. Следо­вательно, каждый из вас теперь — господин Долингер, господин Эрбсмель, господин Бурле и так далее — на­ходится в особом кругу. Так было и в случае этих народ­ных духов. Но вот, скажем, вы решили защищать ин­тересы рабочего класса; в этом случае вы не остаетесь в своем доме, вы проводите собрание, вы собираетесь вместе, проводите совместные обсуждения, и то, что исходит от вас, исходит от вашей организации, вашего сообщества. Можно сказать так: то, что эти народные духи культивировали у других народов, каждый из них выполнял для себя, в обстановке своего «народно­го дома»; то, что они культивировали в еврействе, они делали, собравшись на духовное собрание; на одних ев­реев это действовало сильнее, на других — слабее. Это отражено в Библии, где говорится, что в израильском народе в семидесяти душах правили духи народов, все они оказывали влияние. Однако это влияние, быв­шее очень сильным, превратило евреев в некотором смысле в народ космополитов, и это свойство они упор­но сохраняют. Они могут где угодно собираться вме­сте и сохранять там еврейство, поскольку они таким образом все еврейство несут в самих себе.

Стоит обратить внимание, что еврейство все несет в себе! Если вы, например, войдете в такие общества, в такие масонские общества, вроде Odd Fellows, где нет но­вого духовнонаучного знания, но есть древнее знание в том виде, который им самим больше непонятен, то вы обнаружите там в используемых словах нечто от всевоз­можных древних народов; египетские предметы, цере­монии, слова, ассирийские, вавилонские слова и знаки, церемонии и так далее. Но по преимуществу вы найдете там именно еврейское, так называемую Каббалу и тому подобное. Еврейское в этом направлении носит поисти­не космополитический характер, оно приспосабливает­ся ко всему, но хранит свое, первоначальное, поскольку именно это свое, первоначальное оно несет в себе. Вот почему и с древнееврейским языком дело тоже обстоит так: древнееврейский язык содержит в себе многое, за­ложенное изначально, относительно как духовного, так и физического; вот почему всегда очень многое выража­ется с помощью древнееврейских слов. У евреев была такая отличительная особенность: записывать только согласные; гласные же добавлялись потом с помощью до­полнительных знаков. Эти гласные, в сущности, даже не записывали на бумаге. Каждый мог их произнести по-своему, так что один говорил «Иегова», другой — «Иеге­ва», третий — «Иехаве», четвертый — «Иогаве». Гласные были различными, в соответствии с ощущением. Поэто­му то, за чем священники закрепляли одно произношение, как имя «Иегова», называлось «непроизносимым именем», поскольку в данном случае не разрешалось использовать те гласные, которые хотелось.

Благодаря своей цепкости еврейство обладает тем, что указывает на форму, в которой проявлялось участие различных народных душ в становлении еди­ной нации. Если затем вы видите евреев в различных областях, то вам придется внимательно присматри­ваться, чтобы распознать еврейское начало среди тех евреев, которые ассимилировались, сотрудничая среди других. Вы ведь знаете, что значительнейший государ­ственный деятель XIX вв. был евреем(43)
. Итак, ассими­лировавшихся евреев больше уже не отличают от дру­гих. Впрочем, тот, кто является знатоком, по одной фразе определит, что говорит еврей; в речи еще есть еврейская стилизация, если только это не имитация; конечно, современные люди очень многое имитируют. Но евреи имитируют мало. Можно заметить, как еврей повсюду исходит из того, что может быть мысленно зафиксировано. В этом состоит отличительное свойст­во. Это связано с тем собором народных душ, которые сотрудничали все вместе; так что даже сегодня еврей полагает, что если уж он что-либо говорит, это должно быть, без всякого сомнения, правомерно. Он исходит из того, что выведено из частного. Это очень интерес­но! Предположим, что собралось определенное число людей, трое, четверо, пятеро; один из них еврей, ос­тальные не евреи. Допустим, они являются представи­телями какого-то общества. То, что я рассказываю, не выдумано, мне пришлось это пережить. В этом общест­ве царили разные мнения. Допустим, что эти пять чело­век, между которыми один еврей, говорят. Одни будут говорить так: да, очень трудно постричь всех этих лю­дей под одну гребенку, добиться единомыслия; чтобы добиться компромисса, тех, кто в меньшинстве, надо уговаривать вот так, а тех, кто в большинстве — вот так. Компромисс будет достигнут в результате того, что люди будут определенным образом говорить друг с другом. Второй (не еврей) будет говорить так: да, но я жил среди людей, которые находятся в меньшинстве, я знаю, как трудно будет их убедить! Третий, предста­витель меньшинства говорит так: все это не годится, у нас больше нет никакого желания в этом участвовать! Четвертый говорит: но ведь надо все же посмотреть, из чего исходят с той или другой стороны. Это гово­рят не евреи. И вот начинает еврей: все это чепуха! Понятие компромисса, компромисс состоит в том, что люди с различными мнениями уравновешивают, ком­пенсируют друг друга и уступают. Он вносит нечто абстрактное: понятие компромисса; он исходит не из чего-то конкретного, но начинает: понятие компромис­са — причем выставляет ультимативное требование, тоже указывающее на его изначальную цепкость. Ес­ли человек говорит: «В чем состоит понятие компромис­са?» — И так далее, то он уже имеет в себе некое пред­ставление об этом, его он и хочет продемонстрировать. Однако еврей с этого не начинает, но говорит: понятие компромисса! Тем самым выставляется иеговистское представление: «Иегова сказал!» Он не думает над тем, а как обстоит дело в частности? Нет, он просто-на­просто выдвигает то, что постулируется в понятии. Поэтому еврей всегда думает, что он может все что угодно развить из понятия. Пока евреи замыкаются в своем кругу, так будет и дальше; если же они будут ассимилироваться среди других людей, они уже не станут говорить: «понятие компромисса» — они долж­ны будут вести себя так, как и другие люди. Именно это связано с воздействием на них народных душ.

Господин Долингер: Какое значение для еврейско­го народа имело древо Сефирот?

Доктор Штайнер: Мы начнем эту тему в следующий раз, в субботу.

ДВЕНАДЦАТАЯ ЛЕКЦИЯ

Дорнах, 10 мая 1924 г.

Господа, у нас еще остался последний вопрос о ев­рейском древе Сефирот. В это древо Сефирот евреи в древности, по существу, облекали свою высшую муд­рость. Можно сказать даже так: в это древо они заклю­чили мудрость, относящуюся к человеку, мудрость об отношении человека к миру. Мы часто отмечали: чело­век состоит не только из видимой части, той, которую видят глазами; человек также еще состоит из невиди­мых, сверхчувственных членов тела. Эти сверхчувст­венные члены тела мы назвали эфирным телом, аст­ральным телом и "Я" или «я-организацией». Обо всех этих вещах уже в древности было известно — хотя и не таким образом, как в настоящее время, но исходя из инстинкта. Это древнее знание целиком и полно­стью предано забвению. Сегодня считают, что нечто такое, как это еврейское древо жизни, древо Сефирот, есть одна фантазия. Но это не так.

Давайте выясним сегодня, что же имели в виду древние евреи под этим древом Сефирот. Они мысли­ли себе это так: человек поставлен в мире, но миро­вые силы со всех сторон воздействуют на него. Если рассматривать человека таким, каким он является в мире (изображается на рисунке), то, изображая его схе­матически, мы можем представить его себе так. Вот как представляем мы себе стоящего в мире вещест­венного человека. Древние евреи представляли себе, что на этого древнего человека со всех сторон воздей­ствовали мировые силы. Здесь я черчу одну стрелку, доходящую до сердца. Итак, на человека действуют мировые силы; здесь, внизу — силы Земли.

Евреи говорили: сначала три силы действуют на человеческую голову — здесь на рисунке я обозначил их этими стрелками 1, 2, 3 — затем три силы действу­ют на среднюю часть человека, преимущественно, на грудь, на дыхание и кровообращение (стрелки 4, 5 и б на рисунке). Затем три силы действуют по большей части на конечности человека (стрелки 7, 8 и 9) и де­сятая сила действует на человека, исходя из Земли (стрелка 10, внизу). Итак, десять сил — по представле­ниям древних евреев — действуют на человека извне. Прежде всего, мы рассмотрим те три силы, кото­рые приходят из дальних, наиболее удаленных час­тей космоса и воздействуют на человеческую голову, делают человеческую голову круглой, создают ее по образу совершенно круглой Вселенной. Эти три си­лы, итак, 1, 2 и 3 являются наиболее благородными, они приходят — если использовать более поздний термин, греческое выражение — с высших небес (по греческим представлениям небес было семь — прим перев). Они формируют человеческую голову, создавая ее как сферическое отображение единого сфериче­ского космоса.

При этом мы сразу же должны развить одно поня­тие, которое могло бы помешать вам, если бы я просто, без объяснения высказал его вам. Ибо, видите ли, в этих десяти понятиях, рассматривавшихся евреями как высший пункт их мудрости, первое — обозначен­ное тут, наверху (1 на рисунке) —таково, что позднее им страшно злоупотребляли. Позднее люди, которым удавалось захватить власть, дискредитировали как зна­ки этой власти, так и слова для ее обозначения, сведя все это в область чисто внешней власти. Так, отдельные люди, присвоившие себе народную власть, переносили ее и на своих потомков, они присвоили себе то, что на­зывалось короной, венцом. Раньше, в древнее время, «корона» была словом для обозначения высшего, что мо­жет быть даровано человеку как духовность. И носить корону могли только те, кто в вышеописанном мною смысле проходили через посвящение и, следовательно, достигали высшей мудрости. Она была знаком высшей мудрости. Я ведь рассказывал вам, как первоначально все ордена что-то означали, и как только позднее их стали учреждать ради тщеславия, они перестали бо­лее что-либо значать. Но нечто подобное мы должны иметь в виду и при выражении «корона». В понятие «корона» для древних входило все то, что как «сверх­человеческое» ниспосылалось в человека из духовно­го мира. Неудивительно, что короли надевали корону. Они, как вы знаете, не всегда были мудры и не всегда обладали дарами высших небес, но они надевали на себя эту регалию, этот знак. Высказываясь о древней традиции, не следует смешивать ее с тем, во что она превратилась вследствие злоупотребления. Итак, то выс­шее, высшие мировые дары, высшие духовные дары, ко­торые могут спуститься на человека, которые он может соединить со своей головой, если он много знает, — вот что древнее еврейство называло «кетер», корона. Ста­ло быть, как вы видите, это было наивысшим. Это было то, что из космоса духовно формировало голову.

Кроме того, этой человеческой голове были нужны еще две другие силы. Эти две другие силы подходи­ли к ней справа и слева. Думали так: высшее прихо­дит сверху вниз; справа и слева приходят две другие силы, обе они являются мировыми силами, распро­страняющимися в мире. Одну, которая как бы входит через правое ухо, называли «хокма» = мудрость. Если мы сегодня хотим перевести это слово, мы скажем «муд­рость». С другой стороны, из мира приходила «бина». Сегодня мы сказали бы, что это ум, интеллект (2 и 3 на рисунке). Древние евреи проводили различие между мудростью и интеллектом. Сегодня каждого обладаю­щего интеллектом человека считают в то же время и мудрым. Но на самом деле это не так. Можно обладать интеллектом, но придумывать величайшие глупости. Посредством интеллекта измышляются величайшие глупости. А конкретно, если присмотреться ко много­му, происходящему в современной науке, придется ска­зать, что во всех своих отраслях эта наука интеллекту­альна, но, несомненно, не мудра. Уже с давних времен древние евреи отличали друг от друга «хокма» и «бина», древнюю мудрость и древнюю интеллектуальность. Сле­довательно, человеческая голова и, в сущности, все то, что в человеке принадлежит к чувственно-восприни­мающей системе, включая и относящиеся сюда нервы, все это обозначали тремя терминами: «кетер», «хокма», «бина» — корона, мудрость, интеллектуальность.

Таким образом, по воззрению древних евреев, фор­мировалась из Космоса человеческая голова. Итак, су­ществовало ясное сознание того — иначе не возникло бы такого учения, — что человек является членом все­го космоса, всей Вселенной. Относительно человече­ского тела можно было бы, например, задать вопрос: как обстоит дело с печенью? Свои сосуды печень полу­чает в качестве элемента кровообращения; свои силы она получает от того, что окружает человека. Древние евреи говорили так: человек получает свои силы от ми­рового окружения, те силы, которые затем — прежде всего, в теле матери, но и позднее — содействуют по­строению его головы.

Кроме того, есть три другие силы (4, 5 и 6 на рисун­ке); они больше задействованы в средней части челове­ка, они действуют на человека в сердце, в легких. Они, следовательно, действуют на среднюю часть человека; они в меньшей степени приходят сверху вниз, но дейст­вуют по большей мере из окружения. Они живут в сол­нечном свете, приходящем на Землю, они живут в вет­ре и погодных явлениях. Так обнаруживаются те три силы, которые древние евреи называли: хесед, гебура, тиферет. Если мы хотим использовать современные вы­ражения, то это можно было бы выразить так: «хесед» = свобода, «гебура» = сила; «тиферет» = красота.

Здесь мы начнем, прежде всего, со средней си­лы, с «гебуры». Я говорил вам, что хочу с помощью стрелки подчеркнуть то, что она идет в сердце! Сила, которой обладает человек, сила отваги, сила души и физическая сила одновременно имеют отношение к человеческому сердцу. Поэтому евреи представля­ли себе так: когда дыхание входит в человека, когда дыхание устремляется к сердцу, то тем самым в это сердце входят не только физические силы дыхания, но входит также духовная сила, «гебура», связанная с дыханием. Итак, желая выразиться точнее, мы сказа­ли бы так: жизненная сила, сила, благодаря которой человек что-то может, — «гебура». Но по одну сторону от «гебуры» находится то, что называли «хесед», чело­веческая свобода. А по другую сторону — «тиферет», красота. Человек в своем образе фактически пред­ставляет собой нечто наиболее прекрасное на Земле! Древние евреи представляли себе это так: если я слышу удар сердца, то я слышу тем самым жизнен­ную силу, входящую в человека. Если я протягиваю правую руку, то тем самым я получаю информацию о том, что я — свободный человек; когда протягива­ются мускулы, сюда входит сила свободы. Левая же рука, которая движется более нежно, которая может прикоснуться с большей нежностью, приносит то, что делает человека прекрасным.

Итак, эти три силы — «хесед» — свобода, «гебу­ра» — жизненная сила, «тиферет» — красота — соот­ветствуют в человеке тому, что связано с дыханием и кровообращением, со всем тем, что находится в дви­жении и ритмически повторяется. Сюда относится ритм сна, смена дня и ночи. Это тоже относится к движению, со всем этим связан человек.

Но, кроме того, человек является таким сущест­вом, которое может изменять свое положение в про­странстве, может перемещаться, он не таков, как рас­тение, которое всегда вынуждено оставаться на том же месте. Животное тоже может перемещаться. Это свойство у человека общее с животным. У животного нет ни «хокмы», ни «тиферет», ни «хесед», но зато у него уже есть «гебура» — жизненная сила. И этими тремя началами, обозначенными мною здесь, человек обладает наряду с животным только благодаря тому, что он обладает и другими.

То, что человек может перемещаться, то, что он не прикреплен к одному месту, евреи называли «не­цах», это означает, что человек преодолел закреплен­ное состояние, присущее Земле, он стал подвижным (стрелка 7 на рисунке). «Нецах» — это преодоление. Ну, а то, что действует на середину человека, где рас­положен у него центр тяжести — знаете ли, настоя­щее обстоятельство интересно, — это точка, распола­гающаяся примерно здесь; во время бодрствования она расположена немного выше, а во время сна она опускается ниже, доказывая тем самым, что во время сна что-то находится снаружи, — итак, то, что дейст­вуют на середину тела, что вызывает у человека спо­собность размножения, связанную с сексуальностью, древние евреи называли «ход». В настоящее время мы будем обозначать это словом «сочувствие», оно вы­ражало бы примерно это. Вы видите, это выражение носит более человечный характер. Итак, под «нецах» имеется в виду внешнее движение — наше переме­щение в пространстве, под «ход» подразумевается внутреннее сочувствие внешнему миру, все это «ход» (стрелка 8). Затем ниже 9, «йесод»; это то, на чем, в сущности, стоит человек, фундамент. Человек, следо­вательно, чувствует себя связанным с Землей; чувст­вует, что он может стоять на Земле, это фундамент, это «йесод». То, что человек имеет такой фундамент, вызвано, помимо прочего, и теми силами, которые приходят к нему извне.

Кроме того, на него действуют силы самой Земли (стрелка 10), не только силы, действующие из окруже­ния, но и силы самой Земли действуют на него. Тогда это называли «малкут». Сегодня мы должны были бы перевести: поле, на котором человек действует, земной внешний мир; «малкут» — поле. Трудно подобрать соот­ветствующее выражение для «малкут», можно сказать: поле, царство, но все такие выражения оставались бы неправильными; современные названия больше не со­ответствуют тому, что ощущал древний еврей: то, что в данном случае на него действует сама Земля.

Представим себе, что здесь находится середина человека; сюда примыкают бедренные кости, по обе стороны человека, здесь они доходят до колена, здесь были бы коленные чашечки (см. рисунок). На эти кости все эти силы тоже действуют; но то, что они как бы высверлены, являются трубчатыми, представляют собой трубу, происходит оттого, что внедряются зем­ные силы. Итак, все то, где внедряются земные силы, древние евреи обозначали как «малкут», поле.

Вы, следовательно, видите, что если хотят говорить об этом древе Сефирот, следует рассматривать самого человека! Все десять вместе: «кетер», «хокма», «бина», «хесед», «гебура», «тиферет», «нецах», «ход», «йесод», «мал­кут» называли евреи десятью сефирами. Эти десять сил представляют собой то, посредством чего человек, в сущ­ности, связан с высшим миром, с духовным миром. Толь­ко десятая сила, «малкут», погружена в Землю. Итак, в сущности, здесь находится физический человек (указы­вается на рисунке) и этого физического человека окружа­ет духовный человек, сначала снизу, как земные силы, но затем как силы, воздействующие из окружения, хотя и находящиеся вблизи Земли: «нецах», «ход», «йесод». То, что является воздействием этих сил, духовно принадле­жит человеку. Затем идут силы, действующие на человека, те, что действуют на его головную систему: «кетер», «хокма», «бина». Вот так — как я это в красках изобразил вам здесь — представляли себе евреи человека, со всех сторон связанным с миром. Человеку свойственно содер­жать в себе сверхчувственное. И это сверхчувственное они представляли себе указанным образом.

Мы могли бы, однако, задать встречный вопрос: чего еще хотели достичь евреи с помощью этих десяти сефир, помимо объяснения при их посредстве человека в его отношении к миру? Ведь каждый ученик евреев должен был изучать эти десять сефир, но не только так, чтобы он мог их просто перечислить. Вы получили бы совершенно неверное представление об этом, посчитав, что на занятиях в древнееврейских учебных заведениях самым главным было то, что я вам нарисовал на доске. Если хотят ответить лишь на вопрос: «что такое древо Сефирот?», можно было бы быстро ответить: «вы сразу же узнали бы об этом». Сегодня люди удовлетворяются, когда на вопрос «Что такое древо сефирот?» просто пе­речисляют то, о чем я сейчас говорил. Но тогда это не имело бы отношения к человеку! Это было бы тогда все­го-навсего десятью словами и разнообразными фанта­стическими объяснениями по их поводу! То, что сказано мною по отношению к человеку, является правильным. Но в (древнееврейских —прим. перев.) школах этим де­ло не ограничивалось; воспитанник иудаизма должен был изучить целую науку в ее тогдашнем смысле, он должен был изучить на эту тему гораздо больше.

Представьте себе, господа, что вам пришлось бы изучить только алфавит и вы знали бы — если бы вас кто-нибудь спросил: «Что такое А, В, С, D и так да­лее?» — вы знали бы только эти буквы А, В, С и D, и так далее. Ваши познания ограничивались бы тем, что вы могли бы друг за другом перечислить двадцать две или тридцать две буквы. Немногого удалось бы вам тем самым достигнуть! Ведь если какой-нибудь человек мо­жет перечислить тридцать две буквы и только, немногого он может достичь тем самым, не так ли? Но точно так же котировался бы и тот древний еврей, который мог бы сказать только одно: «кетер», «хокма», «бина», «хе­сед», «гебура», «тиферет», «нецах», «ход», «йесод», «мал­кут», то есть мог бы только перечислить десять сефир. ) Того, кто ответил бы только так, евреи расценили бы как человека, способного сказать только А, В, С, D, E, F, G, Н и так далее. Ведь надо научиться гораздо больше­му, чем алфавит, не правда ли? Надо научиться исполь­зовать алфавит при чтении, надо научиться использо­вать буквы при чтении. Представьте, господа, как мало имеется букв и как много вы прочли в своей жизни! Вы только представьте себе это, вспомните. Возьми­те какую-нибудь книгу, возьмите — я хочу привести в качестве примера — «Капитал» Карла Маркса, и если книга перед вами, просмотрите: тут на страницах ведь нет ничего, кроме двадцати двух букв, ничего иного! В книге содержатся одни буквы. Однако за ними сто­ит многое, и все это возникает благодаря тому, что эти двадцать две буквы перетасовываются, переком­понуются друг с другом: А стоит то перед В, то перед М, то М стоит перед А, L перед I, и так далее. Благодаря этому возникает все многообразное содержание книги. Если кто-то владеет только алфавитом, то, взяв книгу в руки, он, возможно, скажет: мне ясно все, что есть в этой книге: вот стоит А, В, С, только в разной последо­вательности; я знаю все, что стоит в этой книге. Однако все то, что действительно находится там внутренним образом как смысл, он прочесть не может, этого он не знает. Как вы видите, надо научиться читать с помо­щью букв; человек должен в своей голове и в своем ду­хе так компоновать буквы, чтобы из них возник смысл. Вот так должны были древние евреи изучить десять сефир; они были для них буквами. Вы скажете: но ведь это слова! Но ведь раньше буквы тоже обознача­лись словами! Однако уже в Греции, когда буквы при­ходили в Европу, это было утрачено людьми.

При переходе от греческой культуры к римской происходило нечто очень значительное, не так ли? Греки называли свое А не А, а «альфа», и «альфа», в сущ­ности, означало «духовный человек»; свое В они назы­вали не В, а «бета», это нечто подобное «дому». Так каж­дая буква имела свое название. Греки не могли бы даже представить себе, что буква является чем-то иным, по­мимо того, что обозначено с помощью ее наименова­ния. Лишь в то время, когда совершался переход от греческой культуры к римской, перестали говорить «альфа», «бета», «гамма», «дельта» и так далее, тогда стали обозначать буквы не именами, где каждое имя указывало на значение соответствующей буквы, а ста­ли говорить: А, В, С, D и так далее, так что в целом все стало абстрактным. Именно в эпоху упадка эллинизма, после наступления латинского, римского элемента в Европе возникла своего рода величайшая «культурная диарея». Вследствие этой чудовищной диареи на пути от эллинизма к латинизму была утеряна духовность.

Видите ли, именно в это время еврейство, иудаизм проявил особенное величие. При написании «алеф», их первой буквы они имели в виду человека. Вот что означал «алеф». Они знали: повсюду, где бы они ни оперировали с этой буквой во внешнем мире, выра­женное ими посредством этой буквы должно быть применимо к человеку. Любая буква, предназначенная для выражения чувственного мира, имела название. А такие названия, как «кетер», «хокма», «бина», «хесед», «гебура», «тиферет», «нецах», «ход», «йесод», «малкут», представляли собой наименования духовных букв, наименования для того, что надо было изучать, чтобы читать в духовном мире. Так что евреи имели алфавит: алеф, бет, гимель и так далее — алфавит, с помощью которого они постигали внешний мир, физический мир. Но они имели также и другой алфавит, в котором было только десять букв, десять сефир, с помощью ко­торого они постигали духовный мир.

Видите ли, господа, если я просто перечислю вам названия «кетер», «хокма», «бина», «хесед» и так далее, то это равносильно А, В, С, D и так далее. Однако подоб­но тому, как мы компонуем друг с другом буквы, древ­ний еврей знал как сказать «кетер», «хесед», «бина». И если он говорил «кетер», «хесед», «бина», если он компо­новал их таким образом, он как бы тем самым говорил: в духовном мире высшая духовная сила достигается по­средством свободы и интеллектуальности. Тем самым он обозначал высоких духовных существ, не имеющих физического тела, у которых высшая небесная сила дос­тигается посредством свободы и интеллектуальности.

Если же он говорил «хокма», «гебура», «малкут», это означало: посредством мудрости духи производят жизненную силу, с помощью которой они действуют на Земле. Он сознательно сочетал друг с другом все эти вещи, подобно тому, как мы сочетаем буквы. Таким об­разом, ученик древних евреев с помощью этих десяти духовных букв постигал своего рода духовную науку. Следовательно, это древо, это древо Сефирот было для них тем, чем является для нас «древо» алфавита с его двадцатью тремя буквами. Дело с этими вещами обстояло весьма примечательным образом; видите ли, в первые два столетия после возникновения христи­анства обо всех этих вещах было известно. Но когда затем евреи рассеялись по миру, эта форма познания посредством десяти сефир пришла в упадок. Отдель­ные еврейские воспитанники, которых тогда, как вы, возможно, знаете, называли хахамим, если они были учениками раввинов, — эти хахамим еще изучали эти вещи; но даже тут больше не было правильного знания о том, как читать с помощью этих десяти сефир. Напри­мер, еще в XII столетии возник большой спор относи­тельно двух тезисов; первый тезис гласил: «ход», «хе­сед», «бина». Этот тезис был установлен Маймонидом(44)
. Его противник, наоборот, утверждал тезис: «хесед», «кетер», «бина». Итак, спорили об этих тезисах. Эти тезисы возникали из древа сефирот; один читал так, другой — иначе, по-разному сочетая эти вещи. Однако уже в период средневековья это искусство чтения было забыто. Интересно то, что позднее, в середине средне­вековья, появился один человек, Раймонд Луллий(44а)
; этот Раймонд Луллий был интереснейшим человеком!

Видите ли, господа, чрезвычайно интересно знако­миться с таким человеком. Представьте себе, что среди вас нашелся бы любопытный, который сказал бы себе так: сейчас я услышал о Раймонде Луллий и хочу те­перь прочитать о нем! Возьмите сначала энциклопедию, а затем какую-нибудь книгу, где речь идет о Раймонде Луллий; прочитав то, что пишут сегодня в книгах о Рай­монде Луллий, вы обхохочетесь до животиков; он ведь был исключительно смешным человеком, насколько это только можно себе представить! Люди сообщают о нем: этот Раймонд Луллий записал десять слов на кар­точки, а затем брал то же, что используют в азартных играх, — своего рода рулетку, которую вращают, где все перекомбинируется, перетасовывается; так он комби­нировал эти десять карточек, а то, что выходило, записы­вал — в этом и состояла для него мировая мудрость. Чи­тая о том, как записывают слова на десять карточек, как их комбинируют, перетасовывают друг с другом и как человек хочет таким образом открыть нечто особенное, можно хохотать до упаду; ведь действительно надо быть смешным человеком, чтобы делать нечто подобное.

Тем не менее, в случае Раймонда Луллия дело об­стояло иначе. Он говорил следующее: вы могли бы с тем, что дает вам ваш земной алфавит, зайти еще дальше в по­исках истины, но найти ее вы не сможете. Он говорил: ваша обычная голова не годится для того, чтобы найти истину. Эта обычная голова подобна рулетке, которую вращают и внутри которой ничего не заложено, так что и выбирать не из чего, чтобы достичь результата. Луллий говорил своим ближним: все вы стали пустоголовыми, в вашей голове больше ничего нет, ваша голова — это ничто. Вам надо вложить в вашу голову такие понятия, как эти десять сефир; вам следует затем учиться крутить вашу голову от одной сефиры к другой, пока вы не нау­читесь использовать эти буквы. Вот, что повторял им Раймонд Луллий. Это написано в его сочинениях. При этом он выражался образно, но данный образ философы восприняли всерьез и считали, что он действительно имел в виду своего рода рулетку, которую крутят, чтобы тасовать карточки, в то время как та рулетка, которую он имел в виду, представляет собой не что иное, как сверх­чувственное познание, осуществляемое в голове!

Это древо жизни, это древо Сефирот является, следовательно, духовным алфавитом. Люди, находив­шиеся в западных странах, в Греции, с самых древних времен тоже обладали духовными алфавитами. В то время, когда жили Александр Великий(45)
и Аристотель(45а)
, в соответствии с греческой традицией тоже были да­ны десять понятий. Сегодня вы найдете их повсюду при изучении логики в школах: бытие, качество, от­ношение и так далее — десять наименований, хотя и иного рода, поскольку они приспособлены для стран Запада, (имеются в виду десять категорий Аристоте­ля, см. «Логика», глава «Категории» — сущность, ко­личество, качество, соотношение, место, время, поло­жение, обладание, действие, претерпевание, — прим. перев). Но и в западных странах эти десять греческих букв духовного алфавита понимаются столь же мало, как и в ранее приведенном случае.

Видите ли, история человечества в этом отношении весьма интересна. Выше, в Азии, те, кто еще что-то зна­ли, учились читать в духовном мире с помощью древа Сефирот. А те люди, которые в первые века христианст­ва еще кое-что знали о духовном мире — в Греции, Риме и так далее, — учились читать в соответствии с аристоте­левским древом жизни. Но мало-помалу все — и те, кто использовал древо Сефирот, и те, кто использовал древо Аристотеля, — забыли, откуда происходят данные вещи, и могли лишь перечислять эти десять понятий. В настоящее время мы должны применять данные вещи таким образом, чтобы научиться читать в духовном мире, в ином случае мы вообще перестанем что-либо знать о человеке. Видите ли, одним из интереснейших тезисов является следующий. Если еврейский мудрец писал или говорил «гебура», «нецах», «ход», то сегодня это следовало бы перевести на немецкий язык такими словами: жизненная сила создает в почках сновидения, (о сновидениях как о результате работы внутренних ор­ганов нижней части тела, почек и печени см. том № 348 «О здоровье и болезни». —прим. перев). Но если сегодня кто-либо говорит: жизненная сила возбуждает в почках сновидения, то имеют в виду физическую силу, физи­ческое воздействие. Однако древний еврей, говоря «гебу­ра», «нецах», «ход», имел при этом в виду следующее: то, что находится в человеке как духовный человек, обуслов­ливает то, что является в сновидениях. То, что возни­кало в результате сочетания букв, представляло собой некоторое утверждение относительно духовности.

Дело обстоит так, что только благодаря духовной науке в настоящее время можно получить какое бы то ни было разъяснение по поводу этих вещей. Сегодня ни один человек не скажет вам, что эти десять сефир были буквами для духовного мира. Этого вы нигде не услышите, этого сегодня ни один человек не знает! Мож­но сказать: дело в том, что современная наука уже не знает большую часть того, что было когда-то известно человечеству, она должна все это постигать заново.

Возьмите хотя бы букву, которую я нарисовал вам здесь: «алеф», N. Что же означает этот «алеф» для чув­ственного мира? Тут стоит человек. Он предстоит тут, посылая свою силу. Это вот этот штрих (см. рисунок, справа). Он поднимает вверх правую руку, это вот этот штрих; другую руку опускает вниз — это вот этот штрих. Таким образом, эта первая буква «алеф», к, выражает человека. И любая буква — также и в греческом языке — выражает нечто, так же, как первая буква означает «человека».

Видите, господа, в настоящее время люди совер­шенно не чувствуют, как связаны между собой эти вещи. Первую букву, символизирующую человека, древние евреи называли «алеф», греки — «альфа», при­чем они подразумевали под этим то, что в человеке является духовно подвижным, то, что как духовное находится за физическим человеком. У нас есть одно древнее немецкое слово. Оно в первую очередь исполь­зуется, если у человека возникают особые сновидения. Если духовный человек оказывает давление, нажим на человека, то такое явление называют Alpdruck, Alp (кошмар, удушье во сне). Говорят, что при этом на че­ловека находит нечто, от чего он становится одержи­мым. Но затем из слова Alp возникло слово Elf (эльф), Elfe (эльфы) — духовные существа, эльфы; человек представляет собой лишь уплотнившегося эльфа. Это слово Elf (эльф), которое восходит к слову Alp (кошмар, удушье во сне), может напомнить вам об «альфе» в гре­ческом языке. Вам надо только отбросить «а», и затем вы имеете: Alph, Альф, ph — то же самое, что f (ф), Альф, то есть нечто духовное. Благодаря тому, что тут вставлена буква «Ф», говорят: «алеф» в человеке, Alp в человеке. Если же вы, как это принято в еврейском языке, уберете гласную, то для первой буквы получите Alf, Альф = Elf, эльф. Человек для обозначения духов­ной мудрости произносит «эльф». Речь идет об эльфах. Сегодня, разумеется, скажут: это существа, которых выдумали древние на основе своей фантазии, мы в это больше не верим. Однако древние говорили: вам на­до только как следует всмотреться в человека, чтобы обнаружить Alph, эльфа, только этот эльф окажется облеченным, вставленным в тело, он не является тут тонким эфирным существом, он является плотным, телесным существом в человеке. Но люди давным-давно разучились постигать человека.

Но самое забавное, господа, состоит вот в чем. Пред­ставьте себе, что во второй половине XIX в. происхо­дит следующее (я, впрочем, не собираюсь опровергать того, что такие вещи могли происходить): брали стол, вокруг него садились люди, скажем, восемь человек; они клали руки так, что кончики пальцев касались крышки стола, и стол начинал плясать! Затем они под­считывали притоптывания стола при пляске и, тоже с помощью букв, составляли слова. В этом и состояли спиритические сеансы. Они рассуждали так: если мы размышляем, то никакого настоящего познания из это­го не получается; настоящее познание надо получать каким-либо иным путем. В действительности дело в том, что люди, говорящие таким образом, вправе гово­рить это о самих себе — ведь это по большей части лю­ди маломысленные, они не желают раздумывать, раз­мышлять, им хотелось бы получить истину как-нибудь иначе, без собственных усилий. Вот почему они садят­ся ввосьмером вокруг стола и дают столу возможность выстукивать, сначала А, потом В, потом С и так далее, затем они складывают слова — вот в этом и состоят спи­ритические откровения. Не правда ли, тут мудрость достается им даром; сами же они не достигают ее.

Но, что, в сущности, можно было бы сказать этим людям? Такие люди стремятся к познанию духовного мира; они имеют вполне честное намерение познать духовный мир. Духов увидеть нельзя; их не видно и не слышно, так как у них нет тела. И вот эти люди ду­мают: а ведь духи в качестве тела могут использовать стол, так их можно будет понять, хотя бы немножко. На­ряду с этим замечено: вещи, которые таким образом от­крываются, носят преимущественно общий характер, и могут быть легко узнаны иначе! Но в любом случае следовало бы сказать этим людям: вот вы, восемь чело­век, заседаете вокруг стола; вы хотите, чтобы пришел дух, которого можно услышать. Но разве вы сами не ду­хи? Ведь вы сами тоже духи, вы, заседающие здесь! Так взгляните же, наконец, на самих себя, поищите духа в са­мих себе. И, может быть, тогда вам удастся обнаружить более великого духа. Напрасно вы предполагаете, что прозреете от того, что вам настучит стол, а не в случае, если вы — как и следует человеку — используете ваши собственные члены тела, ваши голоса и, прежде всего, ваши мыслительные силы! Это на самом деле так — не надо сомневаться в том, что если восемь человек усядутся вокруг стола, стол начнет танцевать, посколь­ку на этот стол воздействуют силы из подсознания, это так. Но при этом не удастся достичь ничего, что не мог­ло бы быть достигнуто в гораздо более высоком смысле, если бы человек в самом себе заставил заработать свою собственную «альфу» или «алефа».

Однако при переходе от эллинизма к латинству люди забыли про «алефа». Первая буква означает А — и вот считают, что первая буква означает только А; разинуть рот, и только! Только это, и ничего кроме. Одной замужней даме стало казаться слишком глупым то, что ее муж постоянно держит речи, читает доклады на научные темы. Он был очень образованным чело­веком и постоянно держал речи, читал лекции. Ей же это было ужасно противно. И вот в один (прекрасный) день она заявила ему: тебе постоянно хочется читать лекции, держать речи! Если тебе так хочется что-ни­будь держать, то придержи свой язык! (буквально «не разевай рот!» — прим. перев. ). Да, то, что составляло содержание, оказалось полностью утраченным. Греки не мыслили себе А, «альфу» без того, чтобы помыслить о человеке. Они тут же вспоминали о человеке. Они не использовали «бету» без того, чтобы не вспомнить о доме, в котором живет человек. «Альфа» — это всегда человек. Они представляли себе нечто, подобное че­ловеку. А в случае «беты» они представляли себе нечто такое, что облекает человека, находится вокруг него. И древнееврейское «бет» и греческая «бета» представ­ляли собой оболочку «альфы»; эта «альфа» находилась внутри как духовное существо. Так тело представля­ло собой «бет», «бету», тогда как «альфа» представляла собой духа, находящегося внутри. Сегодня мы гово­рим об алфавите («альфа» — «бета» —...), но у греков это значило: «человек в своем доме» или также «чело­век в своем теле», в своей оболочке.

Это, в сущности, весьма забавно, господа. Возьми­те сегодня в руки любую энциклопедию, и прочтите в алфавитном порядке (в порядке «альфа» — «бета») всю мудрость, которой обладает человечество. Если бы кто-то — вы этого делать не будете — начал с «А» и окончил на «Z», то он приобрел бы ее для себя. Да, но в соответствии с чем расположилась и упорядочилась бы в человеке эта мудрость? В соответствии с алфави­том («альфа» — «бета»), в соответствии с тем, что мож­но знать о человеке. Это очень интересно. Люди стали распространять мудрость таким образом, потому что они больше не знают о том, что мудрость, в сущности, приходит из алфавита («альфа» — «бета»). И если пе­ревести буквально слово «алфавит» («альфа» — «бета»), то получилось бы, хотя и несколько в ином виде: челове­ческая мудрость, человеческое знание. И опять-таки, будучи выраженным с помощью греческого слова, по­лучилось бы: «Антропософия, человеческая мудрость». Это сказано в любом словаре, в любой энциклопедии. В сущности, содержанием любой энциклопедии должна была бы быть антропософия, ведь все и в энциклопедии распределено по алфавиту («альфа» — «бета»), то есть в соответствии с «Человеко-мудростью» («альфа» — «бета»), в соответствии с «Человеком в своем теле» («альфа» — «бета»). Это даже забавно. Ведь каждая энциклопедия представляет собой мертвый скелет. А древняя муд­рость, находящаяся там, где в алфавитном порядке были расположены науки, исчезла. Вся плоть (ткани) и кровь исчезли, все мускулы и все нервы отпали. Те­перь пройдитесь по энциклопедии; в ней всего лишь мертвый скелет древней науки. Но теперь должна возникнуть новая наука, которая содержит не только этот мертвый скелет, подобно энциклопедии, но кото­рая будет снова иметь все то, что имеет человек, плоть, кровь и так далее; это и есть антропософия! Вот поче­му лучше всего было бы послать к черту все эти лек­сиконы (словари, энциклопедии и т. п. ), несмотря на то, что сегодня они еще нужны, — ведь все это лишь мертвый скелет древней науки. Должна быть основа­на новая наука!

Видите ли, господа, вот то, чему можно научить­ся с помощью древа Сефирот, если только понять его правильным образом. Оказалось очень полезным то, что господин Доллингер поставил этот вопрос, по­скольку тем самым мы проникли в антропософию немного глубже.

Следующий раз — в среду в девять часов.

ТРИНАДЦАТАЯ ЛЕКЦИЯ

Дорнах, 14 мая 1924 г.

Господин Бурле: 22 апреля был день рождения Канта (двухсотлетний юбилей). Нельзя ли попросить господи­на доктора немного рассказать нам об учении Канта(46)
, а также о том, что можно рассматривать в качестве проти­воположности этому учению; и не является ли сегодня антропософское учение таковой противоположностью?

Доктор Штайнер: Господа, если я должен буду отве­чать на этот вопрос, вам придется сегодня последовать за мной в область, несколько более трудную для пони­мания. Но господин Бурле, ранее ставивший вопрос о релятивизме, о теории относительности, всегда зада­ет трудные вопросы! Так что вам, пожалуй, придется сегодня быть готовыми к тому, что этот материал ока­жется для понимания не столь легким, как то, о чем я сообщал в иных случаях. Однако, видите ли, о Канте не­возможно рассказывать в легкой для понимания форме, поскольку он сам по себе понимается нелегко. Дело тут обстоит так, что сегодня весь свет, который вообще — я не хочу сказать «интересуется этим предметом», ибо по-настоящему интересуются этим очень немногие, но делает вид, что интересуется этим, — весь свет говорит о Канте как о чем-то исключительно важном для ми­ра. Ведь и вы тоже знаете, что к этому двухсотлетнему юбилею было написано целое множество статей, цель которых — разъяснить миру, какое огромное значение имел Иммануил Кант для всей духовной жизни.

Видите ли, уже мальчиком я часто слышал в шко­ле от преподавателя истории литературы: «Иммануил Кант был императором литературной, просвещенной Германии!» Однажды я оговорился и сказал «был коро­лем литературной Германии». Преподаватель немед­ленно поправил меня и сказал: «Императором литера­турной Германии!»

Мне приходилось чрезвычайно много заниматься именно Кантом, причем — об этом я упоминаю в своей биографии — в течение некоторого времени у меня был учитель истории, который всегда читал вслух из каких-то книг; тогда я подумал, что и сам могу читать все это до­ма. Однажды, когда он вышел, я подсмотрел, что же это он читает вслух, и стал добывать для себя то же самое. Это удалось. Я достал «Критику чистого разума» Канта издания «Рекламной универсальной библиотеки»: ее я расброшюровал и подшил в мой школьный учебник, ко­торый лежал передо мной во время занятий; так я читал Канта, в то время как учитель вел урок истории. Поэто­му я со всей ответственностью отваживаюсь говорить о Канте, о котором все и без того говорят без умолку; люди, если им скажешь что-то на духовные темы, тут же возражают: «Да, но ведь Кант сказал!» Как в богословии всегда говорят: «в Библии сказано», так многие, в сущно­сти, образованные люди говорят: «Да, но ведь Кант ска­зал!» Двадцать четыре года тому назад я читал лекции; при этом я познакомился с одним человеком, который, сидя в аудитории, постоянно спал, он всегда слушал в сонном состоянии; лишь иногда, если мне приходилось повышать голос, он просыпался, подпрыгивал, как вань­ка-встанька, и восклицал: «Да, но ведь Кант сказал!»

Ну, а теперь давайте посмотрим, как, собственно, этот Кант рассматривает мир. Он говорил, причем с из­вестным правом: все то, что мы видим, что мы чувствуем, короче, все, что мы воспринимаем с помощью органов чувств, следовательно, вся природа, находящаяся вне нас, не есть действительность, но есть лишь видимость, явление. Но откуда же возникает это явление? Оно воз­никает из-за того — это наиболее трудное, и вы должны в этом как следует разобраться, — что на нас воздействует нечто, названное Кантом «вещью в себе», то есть не­что совершенно неизвестное, о чем мы вообще ничего не знаем, воздействует на нас; это воздействие, которое мы, в сущности, и видим, само не является «вещью в себе».

Итак, смотрите, господа, если я вам это нарисую, то выглядеть это будет так: здесь находится чело­век — можно было бы с таким же успехом взять чувство слуха или чувство осязания, но мы предпочтем чувство зрения — а где-нибудь здесь, снаружи, находится «вещь в себе». О ней, однако, мы ничего не знаем, она совер­шенно неизвестна, о ней не знают ничего. Но данная «вещь в себе» оказывает воздействие на наш глаз. Хотя мы ничего о ней и не знаем, она оказывает воздействие на наш глаз. И вот, внутри человека возникает теперь явление; это явление мы проецируем во все стороны, подобно птице, распушающей перья, оно становится внешним миром (указывается на рисунке). О том, что нарисовано на рисунке красным, мы не знаем, мы зна­ем только о том, что мы имеем в качестве явления, то есть о том, что я изобразил фиолетовым цветом: лишь об этом мы кое-что знаем. Следовательно, по Канту мир создается в целом самим человеком. Вы видите дерево; о «дереве в себе» вы совершенно ничего не знаете. Это «дерево в себе» только оказывает воздействие на вас, что означает: нечто неизвестное откуда-то оказывает на вас воздействие, и это воздействие вы сами превращае­те в дерево, в вашем восприятии вы воздвигаете это де­рево. Итак, представьте себе, господа: здесь находится стул, сидение — как «вещь в себе». Чем она является на самом деле, неизвестно; но то, что есть тут, оказывает на меня воздействие. И, в сущности, я произвожу, создаю этот стул. Так что если я сажусь на этот стул, я не знаю, на какую «вещь в себе» я уселся. Эту «вещь в себе», то, на что я уселся, я сам себе, в сущности, и подставляю.

Видите ли, Кант говорит о границах познания: ни­когда нельзя знать, чем является «вещь в себе», потому что все, по существу, является лишь миром, созданным человеком. Очень трудно сделать «вещь в себе» доступ­ной для понимания. И если задают вопрос о Канте, то для того, чтобы действительно познакомить с ним, характеризовать его, приходится говорить о доволь­но необычных вещах. Ведь если рассматривают фи­лософию Канта как она есть, бывает трудно поверить, что вещи действительно таковы. Дело, однако, обсто­ит так: Кант, исходя из теории, исходя из мышления, утверждает: о «вещи в себе» знать ничего нельзя, а весь мир создан всего лишь из того воздействия, кото­рое мы получаем от этих вещей (в себе).

Однажды я говорил: если человек не знает, чем является «вещь в себе», то она может оказаться чем угодно, она может быть, например, хоть шляпкой от гвоздя! Это есть также и у Канта. Было бы правильным сказать: по Канту «вещь в себе» может состоять из че­го угодно. Но здесь мы подходим к дальнейшему: если придерживаться этой теории, то все вы, как я вас вижу здесь, являетесь лишь моим проявлением; я посадил вас всех тут на стулья и не знаю, что стоит за каждым из вас как «вещь в себе». И опять-таки, когда я стою здесь, то вы тоже не знаете, что за «вещь в себе» тут находится, но вы видите явление, которое вы сами воздвигли. А то, что я говорю, это то, что вы сами делаете слышимым! Следовательно, то, что я здесь делаю, — это «вещь в себе», которая это делает тут и которую вы все не знае­те; но эта «вещь в себе» оказывает на вас воздействие; вы отбрасываете, проецируете это воздействие сюда. Вы, в сущности, слышите то, что вы сами создаете!

Взяв этот пример, можно, если рассуждать в кантов­ском духе, сказать: пусть вы сидите снаружи, завтракае­те, и говорите: давайте сейчас войдем в зал и в течение ча­са послушаем то—то и то-то. Чем является «вещь в себе», которую мы слышим, этого мы знать не можем, но мы увидим тут этого Штайнера, так что мы — по крайней ме­ре, в течение часа — будем иметь дело с этим «явлением», и при этом услышим то, что мы хотим услышать. Это наиболее близко к тому, что говорит Кант, ведь он утвер­ждает: о «вещи в себе» никогда и ничего узнать нельзя.

Видите ли, один последователь Канта, Шопенгау­эр(47)
считал эти вещи настолько очевидными, что го­ворил: в этом даже сомневаться нельзя! Совершенно несомненно, говорил он, что когда я вижу синий цвет, синее находится не снаружи, но это синее проециру­ется туда мною самим, если «вещь в себе» оказывает на меня воздействие. Если я слышу там, «снаружи», что кому-то больно, и он стонет, то и боль, и стоны исхо­дят не от него, но от меня! Это, как говорит Шопен­гауэр, совершенно ясно, очевидно. А если человек за­крывает глаза и спит, весь мир помрачается и немеет; тогда для человека тут совсем ничего нет.

Так что, господа, по этой теории вы можете самым примитивным способом создавать и устранять этот мир. Вы засыпаете, и мир исчезает; вы снова просыпае­тесь, и снова создаете весь мир, — по крайней мере, тот, который видите. Кроме этого, здесь остается только «вещь в себе», о которой вы не знаете. Именно это Шо­пенгауэр считал вполне очевидным. Однако при этом Шопенгауэру все же становилось немного жутко. От это­го тезиса он чувствовал себя неловко. Тогда он сказал: по крайней мере кое-что находится снаружи (то есть вне «вещи в себе» — прим. перев), а именно синее и крас­ное, тогда как холодное и теплое не находятся снаружи. Если я мерзну, то я сам создаю этот холод, — однако то, что находится вовне, снаружи, есть воля. Во всем жи­вет воля. И эта воля является совершенно свободной демонической властью. Но живет она во всех вещах.

Итак, он все же чуть-чуть внедрился в «вещь в себе». Все, что мы представляем, он тоже рассматривал как чистое явление, производимое нами самими; но «вещь в себе» он наделял, по крайней мере, волей. Было много людей, да и по сей день есть много людей, не представ­ляющих ясно, каковы следствия из учения Канта. Одна­жды я познакомился с человеком, который — что, в сущности, и должно быть, если человек следует учению — со­вершенно проникся учением Канта. Он сказал себе так: «Ведь я сам создал все — горы, облака, звезды, все, все и человечество тоже создал я сам, и все что ни есть на свете создал я сам. Но мне не нравится то, что я создал. И я хочу снова уничтожить все это». И тут он говорит: «Я начал с того, что уже укокошил пару человек», — ведь это был умалишенный. Он рассказал, что для начала уже уничтожил пару человек, чтобы исполнить свое на­мерение по уничтожению того, что он сам создавал. Я сказал ему, что следует задуматься над тем, в чем состо­ит разница такого рода; у него есть пара башмаков. По теории Канта их сделал он. Но пусть он задумается над тем, что, кроме того, что он создал эти башмаки — как явление, — над ними ведь поработал еще и сапожник!

Вы видите, как обстоит дело: в том, что в мире за­частую пользуется наибольшей славой и известностью, содержится величайшая бессмыслица! И за эту величай­шую бессмыслицу люди порой цепляются с поразитель­ной твердолобостью. Наиболее курьезно то, что придер­живаются этого учения именно просвещенные люди.

То, что я рассказываю вам вкратце, исключая то, что действительно трудно для понимания, человеку, читаю­щему Канта, пришлось бы вычитывать во многих кни­гах, так как у него все это разбросано при изложении длинной-длинной теории. Например, Кант начинает свою книгу «Критика чистого разума» — так он назвал ее — с того, что, прежде всего, доказывает: простран­ство находится не снаружи в мире; его я создал сам, я выпрядаю его из себя. Итак, во-первых, пространство — это явление. Во-вторых, время — это тоже явление. Ибо тут сказано: когда-то был Аристотель — но его я сам сотворил во времени, ибо время в целом создаю я сам.

Кант написал эту большую книгу — «Критику чис­того разума»; она производит довольно привлекатель­ное впечатление. Если истинный филистер получает в руки толстую книгу «Критика чистого разума», то он облизывает пальчики: ведь это нечто страшно ум­ное — «Критика чистого разума». Читая нечто подобное, человек ощущает себя вроде Господа Бога на земле! Затем, после введения, значится: «Часть первая. Транс­цендентальная эстетика». Ведь, не правда ли, тут идет: «Трансцендентальная эстетика»? Когда кто-то раскры­вает мою «Философию свободы»(48)
, то там, в первой части стоит всего-навсего: «Человек и мир». Тоже мне — че­ловек и мир, ведь это так тривиально, что и читать не стоит. Но вот трансцендентальная эстетика! Такую книгу филистер раскрывает как нечто грандиозное! Что такое трансцендентальная эстетика, об этом он обыч­но не думает, но именно это ему как раз и подходит: ведь это такие слова, что, выговаривая их, можно вывихнуть язык. Это основной заголовок, (книга разделена на три отдела; «Введение», «Трансцендентальное учение о нача­лах», «Трансцендентальное учение о методе». В разделе «Трансцендентальное учение о началах» часть первая на­звана «Трансцендентальная эстетика», — прим. перев).

Затем идет подзаголовок: «Глава первая. Трансцен­дентальная дедукция пространства» (в издании под ред. Асмуса (М.: Мысль, 1964) дано: «Глава первая. О пространстве. Параграф 3. Трансцендентальное истол­кование понятия пространства — прим. перев. ). Для филистера нельзя и придумать ничего более прекрас­ного, чем подобная глава. Правда, глава начинается таким образом, что филистер, в сущности, ничего не поймет. Однако более ста лет каждый твердит: Кант — великий человек. Так что, читая Канта, и сам фили­стер проникается некоторой манией величия.

Затем идет вторая глава: «Трансцендентальная де­дукция времени» (в вышеупомянутом русском издании вторая глава именуется: «О времени», тогда как о транс­цендентальной дедукции речь идет во второй части отдела «Трансцендентальная логика. Глава вторая. О дедукции чистых рассудочных понятий, раздел 1, пара­граф 13, 14 и т. д. —прим. перев). Если человеку удается одолеть трансцендентальную дедукцию пространства, он приходит ко второй части: «Трансцендентальная аналитика» (в вышеупомянутом издании «трансцен­дентальная аналитика» выступает в качестве первого отдела второй части, озаглавленной «Трансценденталь­ная логика» — прим. перев). И в трансцендентальной аналитике доказывается главным образом то, что чело­век обладает трансцендентальной апперцепцией (тер­мин «апперцепция» был введен Лейбницем и означа­ет осознанное восприятие в отличие от «перцепции», обычного восприятия: у Канта термин «трансценден­тальная апперцепция» означает изначальное единство сознания познающего субъекта, которое обусловливает единство опыта. — прим. перев).

Господа, раз уж мне был задан вопрос, придется говорить вам об этих вещах, об этой истории с транс­цендентальной апперцепцией. Надо было бы прочесть много сотен страниц для того, чтобы вобрать в себя все, что ученая эрудиция наболтала в этой главе о трансцендентальной апперцепции. Под трансценден­тальной апперцепцией подразумевается то, что чело­век сам создает свои представления и обусловливает единство процесса представления. Итак, если все является лишь представлением — весь мир, — то, следовательно, весь этот мир должен быть выткан, извлечен подобно нити из ничтожества собственной сущности. Вот что примерно описывается там.

Теперь подходим к следующему: в главе о транс­цендентальной апперцепции Кант, подобно пауку вы­плетает из самого себя целый мир со всеми деревьями, облаками, звездами и т. д. Да, он выплетает, ткет его, так он говорит. Однако то, что ему действительно удалось выплести и с чем приходится постоянно сталкиваться в этой исключительно обширной главе, оказывается на поверку именно теми же самыми представления­ми — лишь переделанными на более поздний лад, — о которых я на последнем занятии говорил вам, рисуя древо Сефирот. Причем Кант дает их в чисто алфавит­ной форме, а не так, чтобы с их помощью можно было что-то прочесть, что-то узнать! (см. предшествующую лекцию —прим. перев. ) К тому же когда-то это было, по крайней мере, нечто совершенно конкретное. Но Кант выплел все это так, что сказал: мир состоит, во-первых, из количеств, во-вторых, из качеств, в-третьих, из отно­шений, в-четвертых, из модальностей. Затем каждое из этих понятий, в свою очередь, имеет три подпонятия: например, количество включает в себя единство, мно­жественность, всеобщность. Качество включает в себя действительность, отрицание, ограничение и т. д. Это были двенадцать понятий — три раза по четыре будет двенадцать, — и из них человек мог выплести мир. Од­нако милейший Кант тем самым не выплел, извлекая из себя, всего мира; он, с помощью трансцендентальной ап­перцепции, выплел всего-навсего двенадцать понятий. Итак, не мир в целом создал он, а только двенадцать по­нятий. (Данные понятия приведены у Канта — в указан­ном выше издании — на с. 175, параграф 10 «О чистых рассудочных понятиях или категориях» в главе первой «Аналитика понятий» в таблице под названием:

ТАБЛИЦА КАТЕГОРИЙ

1. КОЛИЧЕСТВА Единство Множественность Целокупность (всеобщность)

2. КАЧЕСТВА 3. ОТНОШЕНИЯ

Реальность Присущность и самостоя-

Отрицание тельное существование

Ограничение Причинность и зависимость

Общение

4. МОДАЛЬНОСТИ Возможность — невозможность Существование — несуществование Необходимость — случайность

Таков перечень всех первоначальных чистых по­нятий синтеза, которые рассудок содержит в себе а priori и т. д. » — прим. перев).

Если бы в этой теории была доля правды, то долж­но было бы хоть что-нибудь получиться. Но филистеры не замечают, что ничего не получилось, а получились всего-навсего двенадцать понятий; филистеры с сытым брюхом шествуют теперь по всему миру с этой филосо­фией Канта и говорят: ничего познать нельзя! Ну, в отно­шении самих филистеров это понятно; они чувствуют себя очень уютно, если им говорят: хоть вы и не можете ничего познать, но дело не в вас самих, ведь и весь мир таков. Если ты считаешь, что ты ничего не знаешь, то в этом ты прав: но это происходит не от твоей неспособ­ности, а оттого, что весь мир ничего не может познать. И вот появляются эти двенадцать понятий. В этом и состоит трансцендентальная аналитика.

Теперь, однако, мы подходим к исключительно трудной большой главе под названием «О трансцен­дентальных паралогизмах». Это продолжение. В Кан­товой «Критике чистого разума» одно высокопарное заглавие следует за другим! Тут говорится: есть люди, утверждающие, что пространство бесконечно. Затем приводятся доказательства этих людей, считающих, что пространство бесконечно. Но есть и такие люди, которые говорят: пространство конечно, ограничено. Здесь тоже показано, какие доказательства при этом приводят эти люди. Так что в «Критике чистого разу­ма» вы найдете, — в последующей главе (об антиноми­ях — прим. перев. ) эти доказательства приводятся всю­ду на двух противоположных страницах, — на одной странице доказывается: пространство бесконечно. На другой странице доказывается: пространство конечно. Затем снова доказывается: время бесконечно, является вечностью. Затем доказывается: время имеет начало и будет иметь конец. Так это делает Кант, господа. Затем идет доказательство: человек свободен. И снова, с другой стороны: человек несвободен.

Что хочет сказать Кант тем, что дает доказательст­ва двух противоположных тезисов? Он хочет сказать тем самым: мы вообще не можем ничего доказать! Мы можем с равным успехом утверждать: пространство конечно, как и бесконечно; время вечно и время закон­чится! С равным успехом мы могли бы сказать: человек свободен или человек несвободен. Это, следовательно, сводится к тому, что в настоящее время человек дол­жен сказать: думайте, как хотите, к истине вы все рав­но не придете, но для вас, людей, это безразлично.

Затем указывается на то, что можно мыслить так, как этому учит трансцендентальная методика, (вторая половина книги озаглавлена: «Трансцендентальное учение о методе», —прим. перев. ). Для этого нужно, пре­жде всего, проштудировать книгу Канта. Тут можно было бы спросить: а для чего, в сущности, Кант все это предпринимает? И тогда можно прийти к тому, чего же он хочет на самом деле. Видите ли, до Канта люди, за­нимавшиеся философией, тоже знали не особенно мно­го, но они, по крайней мере, утверждали: кое-что о ми­ре знать все же можно. Им противостояли те — такая ситуация сложилась еще в период средневековья, ведь, как я вам показал, еще в течение средневековья было утрачено древнее знание, — кто еще со времен сред­невековья прониклись мыслью: знать можно только то, что сообщают чувства, органы восприятия, но нельзя знать о том, что имеет отношение к духу. В это можно только верить. Так в ходе всего средневековья, вплоть до Канта складывалось утверждение: о духовном знать ничего нельзя; в духовное можно только верить.

Естественно, что церкви было вполне на руку та­кое учение; что невозможно ничего знать о духовном, надо лишь верить в это, поскольку в этом случае цер­ковь сама могла диктовать, в какого рода духовность следует человеку верить.

Как уже говорилось, были философы — Лейб­ниц(49)
, Вольф(49а)
и так далее, вплоть до Канта утвер­ждавшие, что, по крайней мере, кое-что знать можно; посредством чистого разума можно знать о том, что в мире существует духовное. Кант же сказал: это пол­нейшая бессмыслица верить в возможность что-либо знать о духовном, нет, во все духовное можно только верить! Ведь духовное заключено в «вещи в себе». А о «вещи в себе» знать ничего нельзя. Следовательно, во все, что относится к духовному, можно лишь верить. Кант, написав второй вариант (второе издание) «Кри­тики чистого разума», выдает себя. В этом втором из­дании помещается курьезная фраза, там говорится: «Я должен был потеснить, дискредитировать знание, чтобы освободить место для веры». Ведь это, по суще­ству, вероисповедание, господа! Вот то, что привело к непознаваемой «вещи в себе»! Вот почему Кант на­звал свою книгу «Критика чистого разума»; сам разум должен быть подвергнут критике, утверждающей, что он, разум, ничего не может знать! В этой фразе: «Я дол­жен был потеснить знание, чтобы освободить место для веры» — в этой фразе и заключается, в сущности, истинное содержание Кантовой философии. Но тем самым распахиваются врата для любой веры. И, в сущ­ности, любая позитивная религия могла бы ссылаться на Канта! Но на Канта могли бы также ссылаться и те люди, которые говорят: так почему же мы ничего не знаем? Да потому, что ничего знать нельзя! Видите ли, так учение Канта стало, по существу, опорой для веры. Поэтому вполне естественно, что я сам должен был с самого начала отвергнуть Кантово учение. Несмот­ря на то, что я, будучи еще школьником, уже прочел всего Канта, я должен был всегда всецело отвергать Кантово учение по той простой причине, что иначе пришлось бы остановиться на том, что люди просто верят в духовный мир; при этом никогда не удалось бы создать никакой духовной науки. В сущности, Кант является тем, кто отклоняет всякую духовную науку и хочет иметь одну лишь веру.

Итак, Кант написал сначала первую книгу — «Кри­тика чистого разума». В этой «Критике чистого разу­ма» доказывается следующее: о «вещи в себе» ничего узнать невозможно. Можно иметь лишь веру в то, чем является «вещь в себе».

Затем он написал вторую книгу — «Критика прак­тического разума». Он написал и третью книгу «Кри­тика способности суждения», но это уже не так важно. Итак, «Критика практического разума» была написана им как вторая книга. Здесь он создает очерк собствен­ной веры. Сначала он написал книгу о знании — «Кри­тику чистого разума». В ней он доказывает, что ничего знать нельзя. Теперь филистер может отложить кни­гу: ведь ему доказали, что ничего знать нельзя. Затем Кант пишет «Критику практического разума»; здесь он формулирует свою веру. Как же выстраивает он свою веру? Тут он говорит: человек, рассматривая себя в мире, обнаруживает, что он является несовершенным существом; однако же быть несовершенным не свойст­венно человеку. Следовательно, где-то должно иметь­ся большее совершенство человека. Мы ничего даже и не знаем об этом; но мы верим в то, что где-то на Земле должно иметься большее совершенство челове­ка, мы верим в бессмертие.

Видите, господа, это существенно отличается от тех научных обозрений, которые я даю вам по вопро­су о том, что в человеке продолжает жить дальше, по­сле того, как он прошел через смерть! Однако Кант вовсе не хотел познания такого рода, он попросту хо­тел из несовершенства человека вывести доказатель­ство того, что человек обязан верить в бессмертие.

Точно так же, как то, что человек обязан лишь ве­рить, Кант доказывает затем, что ничего нельзя знать о свободе, но следует верить, что человек свободен; ведь не будь он свободен, он не был бы ответствен за свои поступки. Итак, полагают: чтобы он мог быть от­ветствен за свои поступки, он должен быть свободен. Это Кантово учение о свободе часто напоминает мне о другом «учении», которым один профессор юрис­пруденции всегда предварял начало своего лекцион­ного курса. Он говорил: господа, есть люди, которые говорят: человек несвободен. Но, господа, если бы человек не был свободен, он не был бы ответствен за свои дела. Но тогда не могло бы быть и наказания. Но если бы не было наказания, то не было бы и уголовно­го права, науки о наказании. Однако я являюсь пред­ставителем этого уголовного права — следовательно, и меня тоже бы не было. Но я существую, следователь­но, существует и уголовное право, наука о наказании. Следовательно, существует и наказание, а значит, су­ществует и свобода. Итак, я доказал вам, что свобода есть! То, что говорит Кант о свободе, целиком напо­минает мне речь этого профессора. Точно так же гово­рит Кант и о Боге. Он говорит: нельзя знать о какой бы то ни было «власти в себе» (Macht an sich). Но ведь слона я не могу создать; следовательно, я верю, что его может создать кто-то другой, который может сделать больше, чем я. Следовательно, я верую в Бога.

Так вот, Кант написал эту вторую книгу — «Крити­ка практического разума». В ней он говорит, что мы, как люди, обязаны веровать в Бога, в свободу и в бессмер­тие. Знать об этом мы не можем, но веровать обязаны. Вы только представьте себе, как это бесчеловечно: спер­ва было доказано, что знание есть ничто; во-вторых, что человек обязан веровать в Бога, о котором он ничего не может знать, веровать в свободу и в бессмертие! В сущности, Кант был величайшим реакционером. Люди любят красивые слова: поэтому они назвали Канта «все­сокрушающим». Да, знание он «сокрушил» целиком, од­нако так, как если бы он сокрушил, разломал игрушку. Ведь мир вопреки всему этому остается! остается и ве­ра, которой он оказал весьма существенную поддержку.

Это продолжалось в течение всего XIX столетия, пока не перешло в наше (XX) столетие. И вот сегодня, естественно, люди повсюду пишут по поводу двухсот­летия со дня рождения Канта! В действительности же именно Кант является примером того, как мало люди, в сущности, думают. Ведь то, что я сейчас рассказал вам, является точным изображением учения Канта. Од­нако то, что люди говорят: Кант был величайшим фи­лософом, Канту вообще нечего возразить и так далее, является примером, с очевидностью обнаруживающим то, что именно на Канта всегда могут опираться против­ники духовной науки. (Одним из таких противников во второй половине жизни стал широко известный русскоязычный антропософ и оккультист Валентин Томберг (1900—1973): не отрицая антропософии как таковой, он утверждал, что она не является духовной наукой, так как, по Томбергу, духовная наука именно как наука, в принципе невозможна, а духовные вопро­сы являются исключительно объектом веры. Как мо­жет видеть читатель, данная мысль не нова и являет­ся простым повторением основного положения Канта, а стало быть, критика, высказываемая Р. Штайнером в адрес Канта, в равной мере могла бы быть отнесена и к Валентину Томбергу(50)
, который не сумел преодо­леть столь типичного для его времени заблуждения См. письмо Томберга от 9 марта 1970 г. в книге Sergej Prokofieff «Die Beziehung des spдteren Tomberg zu Rudolf Steiner und zur Antroposophie» Dornach, 2003 — прим. перев). Просто потому, что они могут сказать: да ведь мы же берем за исходное не религию, мы берем за ис­ходное наиболее просвещенного из философов! Но ведь это действительно так, что на Канта с равным успехом мог бы ссылаться как в высшей степени проникнутый догматизмом религиозный учитель, так и какой-ни­будь (в светском смысле) просвещенный человек.

Затем Кант написал другие труды, один из них примерно такого содержания: есть ли у метафизики возможности стать в будущем наукой?(50а)
— где он сно­ва доказывает, что это невозможно, и так далее. В сущно­сти, надо сказать: вся наука XIX в. переболела Кантом; Кант был, в сущности, болезнью для науки.

Если вы будете рассматривать Канта как пример того, насколько вздорные формы может порой прини­мать духовное развитие, то вы будете правильно рас­сматривать его. Но тогда вы скажете себе: в познании надо действительно быть настороже, ибо этот мир уст­рашающе сильно расположен к тому, чтобы именно в познании производить величайшую бессмыслицу. Вы можете представить себе, в каком затруднительном положении оказывается человек, будучи представите­лем духовной науки; не только представители рели­гии, но и другие люди, даже сами философы и те, кто, в свою очередь, увлечены этими философами, — все настроены против него. Любой филистер приходит и говорит: да, ты тут что-то утверждаешь о духовной науке, но ведь Кант доказал, так говорят они, что об этом знать невозможно! Это, в сущности, наилучшее групповое возражение, которое можно сделать. Кто-нибудь может сказать: я вообще не желаю слышать о том, что говорит этот Штайнер, потому что Кант уже доказал, что обо всем этом знать невозможно.

Вы удовлетворены?

Господин Бурле говорит: Он-то главным образом хо­тел когда-нибудь услышать, что имел в виду Кант. А это, как говорил господин доктор: о Канте слышишь так много, но положительного-то в услышанном ничего нет. Во всяком случае, понять это довольно трудно.

Доктор Штайнер: Дело не осталось без последствий. В 1869 году под авторством одного человека, тоже увлеченного Кантом, появилась книга «Философия бессознательного»; эта книга произвела огромную сенсацию. Эдуард фон Гартман(51)
поистине был очень умным человеком! Если бы он жил до Канта, если бы Кант не оказал на него такого влияния, то, вероятно, у него получилось бы нечто более значительное. Но он, по существу, так и не смог освободится от сильных предрассудков, полученных им от Канта. Так же, как и для его предшественника Шопенгауэра, для Эдуар­да фон Гартмана было очевидно, что человек ничего не знает ни о чем в мире, кроме своих собственных представлений, то есть того, что он сам проецирует, выносит из себя вовне. Но кроме того, Эдуард фон Гарт­ман принял и учение Шопенгауэра о том, что «вещь в себе» следует наделить волей. Повсюду внутри нахо­дится воля. Однажды я написал статью об Эдуарде фон Гартмане(51а)
, там я также упоминал и о Шопенгау­эре. Шопенгауэр говорил так: о «вещи в себе» мы не знаем ничего, от нее мы имеем лишь представления. Лишь эти представления являются разумными, воля же неразумна, глупа. Так что, в сущности, все, что мы о себе знаем, есть не что иное, как знание о неразум­ной, глупой воле.

В той статье, где я упомянул Шопенгауэра, я то­гда говорил: по Шопенгауэру все разумное в мире яв­ляется трудом человека, ибо человек создает в мире именно все; то, что находится за этим, есть глупая во­ля. Итак, мир — это глупость божества. Статья, одна­ко, была тогда конфискована. Она должна была быть опубликована в Австрии.

Дело обстоит так: Эдуард фон Гартман считал: «вещь в себе» следует наделить волей; но воля, в сущ­ности, глупа, неразумна, и поэтому в мире так плохо. Вот почему Эдуард фон Гартман стал так называемым пессимистом. Вот почему его воззрением было, что мир никуда не годится, он не хорош, но плох в своей основе, совершенно плох. И не только то, что делают люди, но и все, что есть в мире, — плохо. Он говорил: можно рас­считать, что мир плохой. Надо только на одну сторону прихода, дебета, поставить все то, что составляет в жиз­ни счастье и удовольствие и так далее, а по другую сторону — все то, что мы имеем как страдания и так далее; по другую сторону всегда оказывается больше. Баланс всегда отрицательный. Следовательно, весь мир плох. Вот почему Гартман и стал пессимистом.

Но, видите ли, во-первых, Эдуард фон Гартман был, в сущности, умным человеком, а, во-вторых, тем, кто делает выводы. Он говорил: почему же люди все еще живут? Почему они не предпочтут уничтожить се­бя? Ведь если все плохо, было бы куда разумнее назна­чить день для всеобщего самоубийства человечества; тогда все, что было тут создано, исчезло бы. Но Эдуард фон Гартман продолжает: нет, если назначить такое всеобщее самоубийство, то из этого ничего не вый­дет. И даже если бы мы его назначили — люди ведь возникли из животных, а животные не стали бы себя убивать, и тогда из этих животных снова произошли бы люди! Следовательно, подобным образом мы ни­чего не достигнем. Поэтому он придумывает кое-что другое. Он рассуждает так: если уж хочешь искоренить действительно все, что является земным миром, то на­до это делать не путем самоубийства людей, но надо до основания уничтожить всю Землю. Сегодня у нас еще нет необходимых для этого машин; но некоторые ма­шины люди уже изобрели; поэтому надо использовать всю мудрость для того, чтобы изобрести машины, с по­мощью которых можно пробуравить Землю, забраться достаточно глубоко, а затем, используя динамит или то­му подобные устройства, взорвать всю Землю так, что­бы обломки разлетелись по свету и обратились в прах. Вот тогда будет достигнута истинная конечная цель.

А ведь это не шутка, господа! Это действительно является учением Эдуарда фон Гартмана(52)
— то, что надо изобрести машину, чтобы всю Землю, так сказать, поднять на воздух, расколоть ее и обратить в прах.

Восклицание с места: В Америке хотят построить пушку, чтобы вести лунный обстрел, обстреливать Луну!

Доктор Штайнер: Однако то, о чем я говорю вам, было настоящим философским учением в XIX веке!

Вы скажете: «Как же могло случиться, что все это ис­ходило от такого умного человека? Ведь только глупец может утверждать подобные вещи!» Нет, Эдуард фон Гартман поистине не был глупцом, он был даже умнее, чем все остальные. Это я вам могу тотчас же доказать. Именно потому, что он был более умен, чем распро­страняемое Кантом учение, и возникла эта глупость о машине, с помощью которой следовало бы разметать весь мир, обратив его в ничто. Это был вполне умный, хотя и основательно подпорченный Кантом человек.

Итак, он написал «Философию бессознательного». В этой «Философии бессознательного» он сказал: конечно, верно, что люди произошли от животных; но при этом сопутствующую роль играли духовные силы. Эти силы являются силами воли, следовательно, они неразумны, это глупые силы. Все это он описал вполне разумно; тем самым он изобрел нечто, противоречащее дарвинизму.

И вот в то время — представьте себе, ведь это было в шестидесятые годы прошлого (XIX) века, — суще­ствовали как эта умная гартмановская «Философия бессознательного», так и дарвинизм, представленный Геккелем(53)
, Оскаром Шмидтом(53а)
и другими, и призна­ваемый остальными людьми за нечто непревзойденное по уму. Но «Философия бессознательного» противоре­чила дарвинизму. И вот тогда все, бывшие твердолобы­ми дарвинистами, выступили и сказали: надо основа­тельно опровергнуть этого Эдуарда фон Гартмана, ведь он вообще ничего не смыслит в естествознании! Но что же сделал тогда Гартман? То, что он сделал, будет яс­но из следующего. В то время как другие раздирали горло от крика — имеются в виду печатные издания, публикации, — появилась книга(53б)
«Бессознательное с точки зрения дарвинизма». Это было основательней­шее опровержение Эдуарда фон Гартмана с точки зре­ния дарвинизма! Но никто не знал, кто автор.

Теперь, господа, все естествоиспытатели обрадова­лись, поскольку выступил тот, кто основательным об­разом опроверг Эдуарда фон Гартмана. Даже Геккель говорил: «Такого человека, пишущего против Гартма­на, — назови он нам свое имя, — мы рассматривали бы как одного из наших, как естествоиспытателя пер­вого ранга!» Само собой, книга была быстро, очень быстро раскуплена, и появилось второе издание(53в)
; тут автор назвал себя. Это был сам Эдуард фон Гарт­ман! Он написал книгу против самого себя. Но теперь они перестали его хвалить; данная вещь уже не поль­зовалась такой широкой известностью! Вот так-то он доказал, что был умнее, чем все остальные! Однако видите ли, средства информации, предоставляемой людям, об этой истории умалчивали. Этот кусочек ду­ховной истории следовало рассказать для того, чтобы стало понятно: хотя Эдуард фон Гартман был чело­веком, которого испортило кантианство, он, тем не менее, обладал основательным умом.

Когда я говорю вам, что он хотел пустить весь мир на воздух с помощью машины, которую следовало изо­брести, — мы могли бы с полным правом заметить, что, хотя он, возможно, и был страшно умен, этот Эду­ард фон Гартман, но нам-то, не штудировавшим Канта, все это кажется глупостью. Хотя я и изобразил вам Эдуарда фон Гартмана как умного, у вас есть основа­ния полагать, что он, тем не менее, был глуп. В это вам нетрудно поверить. Однако, учитывая последнюю рас­сказанную историю, вы должны были бы подумать, что те, другие, были еще глупее его; вот тогда бы вы меня порадовали! Ведь вполне возможно было бы ис­торически доказать, что те, другие, были еще глупее, чем тот, кто собирался взорвать Землю.

Важно, чтобы человек знал об этих вещах; ведь в настоящее время существует своеобразный культ всего, что напечатано. И с тех пор, как в издании «Уни­версальной библиотеки» появился Кант — впрочем, я тоже смог прочесть его только благодаря этому, ибо иначе мне бы просто не удалось купить его тогда; хо­тя книга и была толстая, стоила она дешево, — так вот, с тех пор благодаря Канту черту стало намного вольготнее, потому что с тех пор все читают Канта. Это значит, что они читают первую страницу, но ни­чего не понимают. Затем они слышат, что Кант являет­ся «императором просвещенной, литературной Герма­нии» и думают: черт возьми, ведь и мы кое-что знаем о Канте, значит, мы сами такие же умные люди! Боль­шинство из них таково, что признается себе: «Ведь мне приходится говорить, что я понимаю этого Канта, а иначе другие скажут, что я глуп, так как не понимаю его». В действительности люди не понимают его, но не признаются в этом; они говорят себе: «Я должен понимать Канта, ведь я очень умный. И вот я утвер­ждаю: я понимаю очень умные вещи, если я понимаю Канта!» Тогда это импонирует людям.

Однако действительно, господа, несмотря на то, что было трудно осветить этот вопрос в несколько по­пулярной форме, я, тем не менее, рад тому, что именно этот вопрос был задан, так как благодаря ему стано­вится видно, как протекает так называемая духовная жизнь людей и насколько осторожным должен быть человек, когда на него воздействует то, что приве­ло теперь к такой большой шумихе во всех газетах, шумихе по поводу двухсотлетия со дня рождения Канта. Я не хочу сказать, что Канта не следовало бы чествовать, ведь чествовать будут и других, но, тем не менее, истинное положение вещей таково, как я описал его вам.

Давайте снова поговорим об этом в ближайшую субботу в девять часов.

ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ ЛЕКЦИЯ

Дорнах, 17 мая 1924 г.

Господин Эрбсмель: Что означают кометы, появляю­щиеся время от времени? Чем отличается Зодиак от остальных звезд?

Доктор Штайнер: Этот вопрос будет подводить нас к пониманию астрономии. Вы ведь слушаете астроно­мические лекции, так что было бы очень хорошо, с из­вестной точки зрения, обсудить именно этот вопрос.

Смотря на звездное небо, мы видим Луну, как наи­более крупное и ближайшее к нам небесное тело. По­этому Луна оказывает на человека, находящегося на Земле, то влияние, которое легче всего воспринимает­ся. Вы уже, конечно, слышали о том, как Луна возбуж­дает фантазию у человека. Об этом знает каждый. Но я рассказывал вам и о других влияниях Луны, кото­рые она оказывает на размножение существ и тому по­добное. Кроме того, мы видим другие небесные тела, ведущие себя подобным Луне образом. Луна передви­гается, вы можете видеть ее передвижение, и другие небесные тела, похожие на нее, тоже передвигаются. Те небесные тела, которые передвигаются, мы назы­ваем блуждающими звездами или планетами.

В случае Солнца тоже кажется, что оно движется. В действительности, оно тоже перемещается, но отно­сительно нашей Земли оно неподвижно. Оно всегда остается на том же самом удалении и не описывает круга вокруг Земли. Поэтому о Солнце говорят как о неподвижной звезде. Также и другие звезды, кроме тех, которые явно изменяют свое местоположение, яв­ляются фиксированными, неподвижными звездами.

Если посмотреть на звездное небо, то вид его бу­дет примерно тем же, который это звездное небо име­ет каждую ночь — особенно в лунные ночи. Но есть и перемены на звездном небе. В известные недели ле­том вы можете увидеть, как вспыхивает одна звезда за другой, как они стремительно движутся и исчезают: это метеориты, «падающие звезды». Такие падающие звезды можно увидеть на небе и в иное время, но пре­имущественно их можно наблюдать в известные неде­ли лета, когда целые стаи таких маленьких звезд вспы­хивают, быстро проносятся по небу и затем исчезают.

Кроме них, однако, существуют и другие небесные тела, о которых господин Эрбсмель говорил в своем во­просе: это кометы. Эти кометы появляются значитель­но реже; они отличаются своей формой от других звезд. По своей форме они выглядят примерно так: у них есть своего рода ядро, а далее — хвост, который тянется за ними. Иногда они выглядят так, что за ними тянется два таких хвоста. Если рассматривать другие переме­щающиеся звезды, то движение этих последних носит относительно регулярный характер, всегда известно, что в определенный момент времени эти небесные тела появляются, в другой определенный момент времени они находятся «под» Землей, и их не видно; в то время как у этих небесных тел, у комет, наблюдается следую­щее: они приходят и снова уходят, при этом достоверно не известно, куда они, собственно, уходят. По сравне­нию с другими звездами и небесными телами они обна­руживают известную неупорядоченность движения.

Эти кометы люди всегда рассматривали иначе, нежели другие звезды, и у суеверных людей этим ко­метам приписывалась большая роль. Эти суеверные люди верили в то, что если появилась такая комета, то это означает несчастье.

Особенно удивляться этому не следует, так как все, что протекает нерегулярно, вызывает у людей удивление и изумление. Не следует это принимать чересчур серьезно; ведь даже самым обыкновенным предметам, которые вели себя всегда определенным образом, люди придают значение, если их поведение становится необычным. Если, например, падает нож, он обычно не втыкается в пол, но падает боковой плоско­стью. Этому не придают значения, поскольку это при­вычно. Но если нож воткнется в пол, то суеверные лю­ди считают, что это имеет значение. Если светит Луна, то к этому люди привыкли, это не означает чего-то особенного. Но вот если восходит звезда особенная по форме, тогда это означает нечто особенное! Так что не надо немедленно волноваться, если суеверные люди будут ссылаться на что-то.

Прежде всего, мы должны рассматривать вещи с научной точки зрения. И тогда надо констатировать следующее. В не очень древнее время внимание направ­ляли главным образом на то, что видели на небе; писа­ли, что Земля стоит в центре мира — я сейчас только пересказываю то, что представляли себе тогда, — и что вокруг Земли вращается Луна, Меркурий, Венера, Солн­це и так далее; все звездное небо движется — что тоже можно наблюдать, — каждая звезда восходит и снова за­ходит(54)
. Видно, что звездное небо движется. Если вы дос­таточно долго остаетесь вне помещения, вы увидите, как так называемые неподвижные звезды перемещаются по небу (имеется в виду суточное вращение небосвода — прим. перев). Так это воспринимали в древности — ведь именно это видели — и записывали то, что было видно.

Но как вы знаете, в XV—XVI столетиях появился Коперник и сказал: это не так! Земля не располагается в центральной точке, но в центральной точке распола­гается Солнце, а вокруг Солнца вращаются Меркурий, Венера, Земля и так далее. Тем самым сама Земля была причислена к планетам. Появилась совершенно иная мировая система, совершенно иные воззрения о про­странстве. Подобно Солнцу, другие неподвижные звез­ды тоже должны были стоять на месте. Их движение, следовательно, является лишь кажущимся (имеется в виду суточное вращение звезд — прим. перев).

Видите ли, господа, дело обстоит так: однажды мне уже приходилось говорить на эту тему в связи с другим вопросом, поставленным господином Бурле — вопрос был о теории относительности, о том, есть ли в этой тео­рии нечто правильное, — и в связи с другими поставлен­ными вопросами. Так, например, существовала теория, выдвинутая известным (астрономом) Тихо де Браге(55)
, который говорил: да, Солнце стоит на месте, но и Зем­ля стоит на месте и так далее. Была, следовательно, еще и другая система мира; но мы рассматриваем эти две: древнюю, восходящую главным образом к Птолемею(55а)
, а затем коперникианскую систему, восходящую к Копер­нику. Итак, это две системы мира, две мировых системы. В каждой из них кое-что правильно. Если совершенно точно разбираться в фактах, то нельзя различить, явля­ется ли правильной одна или другая система.

Дело вот в чем, господа: я говорил вам тогда, что есть люди, утверждающие, что нельзя различить — ко­гда я, например, еду на автомобиле от виллы Ганзи на­верх к Гётеануму, — нельзя различить: то ли автомобиль едет, то ли Гётеанум движется навстречу! Несомненно, что на глаз это неразличимо; отличить можно только благодаря тому, что автомобиль может испортиться, автомобилю нужен бензин, а Гётеануму — не нужен. От­личить можно по внутреннему состоянию. Точно так же, идя в Базель, вы можете отличить: вы ли идете в Базель или Базель пришел к вам, потому что вы устанете. Итак, решить это можно только по внутреннему состоянию.

Из сказанного вам должно быть очевидно только то, что любая система мира может быть с одной стороны верной, а с другой стороны ложной. Абсолютного реше­ния тут быть не может. Это именно так! Действительно, по отношению к мировой системе нельзя решить, какая из них совершенно правильная, а какая совершенно ложная. Вы скажете: да, но ведь эти вещи можно вычислить! Видите ли, вы будете вычислять, но выполнен­ные вычисления сходятся не совсем! Если, например, рассчитывают скорость небесного тела, то знают: через определенное время оно должно стоять в определенном месте на небе. Итак, вычисляют, где должна стоять звез­да в определенное время, и направляют туда телескоп; звезда должна попасть в телескоп. Но часто ее там не оказывается, и приходится вновь исправлять формулу; это показывает, что ни один из расчетов целиком не сходятся. Дело в системе мира обстоит так, что ни один расчет не сходится полностью! Отчего это происходит? Представьте себе, что вы хорошо знаете одного челове­ка. Вы говорите себе, что на него вы можете положить­ся с полной гарантией, если он что-либо обещает вам. Допустим, вы очень хорошо знаете одного человека, он обещал вам 20 мая в пять часов дня быть в определен­ном месте. Вы тоже будете там. Вы в полной уверенно­сти, что он находится там, ведь вы его знаете. Но все же может случиться так, что он не придет! Так и с системой мира. Если мы рассматриваем мелочи, тогда допустимо говорить: можно положиться, что дело пойдет так, как это известно. Если я топлю печку, то в соответствии с законами природы в комнате распространяется тепло. Маловероятно, что однажды огонь не согрет комнату! Но такое положение дел прекращается, господа, если речь идет о крупных соотношениях в космосе. Здесь что-то тоже может происходить — как и в случае, когда мы имеем дело с отдельным человеком — с гарантией, с предсказуемостью, но может происходить и непредска­зуемым, ненадежным образом, — как это тоже имеет место в случае отдельных людей. Следовательно, любой расчет в этой области, всегда где-нибудь имеет изъян, трещину. Откуда же берется этот изъян? Изъян этот воз­никает оттого, что наша Солнечная система не является предоставленной лишь себе самой. Допустим, с тем вы­шеназванным человеком, когда он направлялся к вам, что-то случилось по дороге. Его задержали. Если бы эта планетная система была такой, что в ней не происходи­ло бы ничего иного, кроме того, что совершают Солнце, Луна и звезды, то она была бы вполне исчисляемой, все можно было бы рассчитать; можно было бы совершен­но точно знать, где стоит небесное тело в определенное время, знать с точностью до тысячной доли секунды, поскольку можно было бы проводить очень точные рас­четы. Но в этих расчетах, как я говорил, имеется изъян. Он возникает только вследствие того, что этой системе не дозволяется пребывать во Вселенной, будучи ни от чего независимой, самой по себе: в нее вторгаются, про­низывают ее кометы. Из-за того, что эти кометы втор­гаются из Космоса, Космос, Вселенная дает этой планет­ной системе нечто подобное тому, что мы получаем при приеме пищи; комета является своего рода продуктом питания для планетной системы. Дело обстоит так: при вторжении такой кометы движение всегда немного изме­няется, так что совершенно упорядоченного, регулярно­го движения не бывает. Дело обстоит так, господа: из-за комет, как в движениях, так и в покое всей планетной системы создается неупорядоченность, нерегулярность.

О самих кометах. Видите ли, тут люди утвержда­ют следующее: комета приходит сюда из таких уда­ленных областей, что ее там не видно; когда же она приближается к Солнечной системе, ее начинают видеть (изображается на рисунке). Итак, ее видят. Те­перь она идет дальше; ее пока еще видят, затем мень­ше, затем она исчезает. Что говорят по этому поводу люди? Люди говорят: пока она над Землей, ее можно видеть; если же комета уходит сюда, она становится невидимой, а через определенное число лет она сно­ва возвращается назад. Так рассуждают эти люди.

Если я нарисую вам Солнечную систему, то здесь у нас окажется Солнце, здесь — планеты. Эти люди представляют себе все сказанное так.

Комета приходит сюда издалека, из областей, ле­жащих за пределами Солнечной системы, приходит сюда в район Солнца; тут она перестает быть видимой, если она внизу — тут она снова возвращается назад. Следовательно, они представляют себе, что если плане­ты движутся по коротким эллиптическим орбитам, по коротким эллипсам, то комета движется по исключи­тельному эллипсу. Если она подходит сюда и оказы­вается над нами, ее можно увидеть наверху, тогда она остается видимой, в ином случае же она невидима; за­тем она возвращается назад. Комета Галлея(56)
, назван­ная по имени своего первооткрывателя, появляется каждые шестьдесят семь лет.

Однако, господа, в этом рассуждении есть нечто такое, с чем духовная наука, исходя из своих наблюде­ний, согласиться не может: это неверно, что кометы вот так обходят вокруг! (то есть двигаются по замкну­той вытянутой эллипсоидной орбите — прим. перев. ). В действительности верным является то, что здесь коме­та только лишь возникает, здесь она, если можно так выразиться, материализует, выделяет из себя мировое вещество, здесь мировое вещество сосредоточивается, накапливается; здесь оно возникает (указывается на рисунке), идет дальше, а здесь снова исчезает, раство­ряется. Эта линия (эллипс) здесь в действительности совсем не существует. Мы, следовательно, имеем дело с неким образованием, которое на известном удалении возникает и на известном удалении снова перестает существовать. (То есть на определенном расстоянии от Солнечной системы комета материализуется, обре­тает материальные формы, а затем, пройдя Солнеч­ную систему, на известном удалении от Солнечной сис­темы полностью исчезает как материальный объект, дематериализуется; см. об этом также ПСС том 235 — прим. перев. ) Так что же тут все-таки происходит?

Здесь уместно сказать: неверно, что Солнце стоит на одном месте! По отношению к Земле оно неподвиж­но, но по отношению к пространству оно движется с огромной скоростью. Вся планетная система несется сквозь мировое пространство, движется вперед. Солн­це движется в направлении созвездия Геркулеса. Вы, конечно, могли бы спросить, откуда это известно, что Солнце движется к созвездию Геркулеса? Вы знаете, что если входят в аллею и вы стоите тут, то деревья, расположенные впереди, кажутся дальше друг от дру­га, а вдали они кажутся расположенными ближе друг к другу. Не правда ли, если смотрят в аллею, то деревья кажутся сближающимися друг с другом; но если вы теперь пойдете в этом направлении (то есть по аллее — прим. перев. ), то вам покажется, как будто деревья ото­двигаются друг от друга. Вы видите, что расстояние ме­жду двумя деревьями становится все больше и больше. Теперь представьте себе, что здесь находится созвездие Геркулеса и звезды этого созвездия Геркулеса удалены друг от друга на известное расстояние. Если бы мы вместе с нашей Солнечной системой стояли на одном месте неподвижно, то эти расстояния должны были бы оставаться без изменений, теми же самыми. Если же Солнце вместе с другими планетами движется в этом на­правлении, то тогда звезды созвездия Геркулеса должны казаться все больше, они должны казаться отодвигающи­мися, удаляющимися друг от друга. Что и происходит с ними в действительности! В течение столетий можно бы­ло наблюдать, что расстояния (между звездами — прим. перев. ) в созвездии Геркулеса становятся все больше и больше. Отсюда следует, что Солнце действительно движется по направлению к созвездию Геркулеса. И подобно тому, как мы здесь можем вычислить посред­ством измерений с помощью визира — как близко мы проходим и с какой скоростью, ведь если один идет быстрее, то расстояния будут увеличиваться быстрее, чем для другого (идущего медленнее —прим. перев. ), — точно так же можно вычислить и то, как движется Солн­це. Вычисления эти выполняются очень точно. Следова­тельно, вся планетная система вместе с Солнцем быстро движется в направлении созвездия Геркулеса.

Но это перемещение действует на планетную сис­тему так же, как на вас действует работа. Когда вы ра­ботаете, вы теряете свою субстанцию и вы должны сно­ва заменить ее. Также и когда планетная система про­носится сквозь мировое пространство, она постоянно теряет свою субстанцию. Ее тоже необходимо заменять. Тут бродят, перемещаются кометы; они собирают суб­станцию и сами оказываются поглощенными, когда та­кие кометы проходят сквозь планетную систему. Таким образом, благодаря пришедшим в негодность кометам снова восполняется утраченная субстанция планетной системы. Но в то же самое время эти кометы, входя в планетную систему, содействуют возникновению в ней неупорядоченности, нерегулярности; вот почему в дей­ствительности не удается рассчитать ее движение.

Это одновременно показывает вам следующее: ес­ли взглянуть на дело шире, окажется, что объекты в мировом пространстве живут! Такая планетная систе­ма является, в сущности, живым существом; она долж­на принимать пищу. Поедаются при этом кометы!

Из чего, однако, главным образом, состоят эти кометы? В качестве важнейших веществ кометы содер­жат в себе то, что в планетной системе поистине при­ходит к ним с неба; они содержат азот и углерод. Конеч­но, также и водород, и так далее. Но эти два вещества особенно важны: углерод и азот. Ведь азот необходим для нас в воздухе, который всегда должен обновлять­ся; углерод тоже необходим нам, поскольку он нужен растениям. Так что Земля действительно получает свои вещества из космоса! Они всегда заменяются.

Но дело заходит еще дальше. Вам известно, что ко­гда вы едите, то вещи, которые предназначены вам в пищу, имеют на тарелке достаточно большие размеры; вы измельчаете их, вы разгрызаете их. Прежде всего вы их разрезаете. Вы должны это делать; ведь если бы вы — если бы это было возможно — проглотили боль­шого гуся целиком, ничего хорошего из этого бы не вышло! Вы должны все это размельчить. Точно так же вам не удалось бы проглотить целиком телячью го­лову; это могут сделать только змеи, люди же этого не могут. Все это надо измельчить. То же самое делает со своими продуктами питания и планетарная систе­ма. Такая комета иногда тоже может оказаться прогло­ченной — не каждая, но иногда какую-то из них могут целиком проглотить по примеру змей. Но приходят и такие кометы, которые были измельчены на подходе. Затем комета, например, в августе, распадается на рой метеоритов, распадается на маленькие настоящие звез­дочки, падающие вниз — метеориты. Ведь эти выпа­дающие метеориты являются крошечными частицами комет. Хотя вы и не видите, как эти мировые продукты питания поступают в Солнечную систему, вы в то же самое время видите, как эти мировые продукты пи­тания поглощаются Землей. Вот таким образом, сле­довательно, можно расценивать значение для Земли этих столь нерегулярно появляющихся комет.

Видите ли, дело тут обстоит так — при этом надо отказаться от каких бы то ни было суеверий: на все, происходящее на Земле, кометы оказывают свое вне­земное влияние, причем это можно наблюдать. При­мечательно вот что: вы знаете, что бывают хорошие и плохие годы для сбора винограда; при этом хорошие для винограда годы возникают оттого, что Земля ис­пытывает своего рода голод. Тогда она свою способ­ность к плодородию предоставляет главным образом Солнцу, и Солнце действует благоприятно на урожай винограда. Если на Земле был хороший для виногра­да год, то можно быть почти уверенным, что скоро появится комета, поскольку Земля проголодалась и ей необходимо питание для всего другого. Затем (то есть после появления кометы —прим. перев. ) идет плохой для винограда год. Если же опять наступает год, хороший для урожая винограда, то затем снова приходит комета. Отношение Земли к ее веществам, субстанциям зависит от того, появляются ли или не появляются кометы.

Еще спросили о том, чем отличается Зодиак от других звезд.

Не правда ли, если мы просто заглянем в мир Кос­моса, то увидим бесчисленные звезды. Эти звезды рас­полагаются, как кажется, неупорядоченно. Но всегда можно различить группы, называемые созвездиями. То, что мы при этом разглядываем, находится на том или ином удалении от Луны; ближе или дальше. Рассматривая эти звезды, мы видим, что Луна проходит тут, не правда ли, она проходит через все звездное небо. Но есть известные созвездия, расположенные так, что Луна всегда проходит именно через них; через другие же созвездия она не проходит. Следовательно, если вы рассматриваете, например, созвездие Геркулеса, то Луна через него не проходит. Но если вы наблюдаете за созвездием Льва, то Луна через определенное вре­мя проходит через это созвездие Льва. Итак, имеется двенадцать созвездий, которые замечательны тем, что они, так сказать, представляют собой дорогу, по которой идет Луна, по которой идет Солнце. Они, в сущности, являются лишь вехами на этой дороге, указателями пути, по которому совершается кажущееся движение Солнца и истинное движение Луны по небу. Так что мож­но сказать: двенадцать созвездий — Овен, Телец, Близ­нецы, Рак, Лев, Дева, Весы, Скорпион, Стрелец, Козерог, Водолей, Рыбы — представляют собой путь Луны; она всегда проходит через них, через другие созвездия она не проходит. Так что всегда можно сказать: в такое-то определенное время, когда Луна стоит на небе, она стоит или в одном созвездии, или в другом, или между ними, но это только созвездия, принадлежащие к Зодиаку.

Господа, обратите внимание на то, что находящие­ся на небе звезды оказывают исключительное влияние на Землю вообще и особенно на человека. Поистине, человек зависит не только от того, что находится на Земле, но он, человек, связан и со звездами, находя­щимися на небе.

Представьте себе какую-нибудь излюбленную звез­ду или созвездие, стоящее там; вечером оно восходит, ут­ром заходит. Оно постоянно стоит на одном месте и все­гда оказывает свое влияние на человека. Но представьте себе другое созвездие, например, скажем, Близнецов или Льва; через них проходит Луна. В тот момент, когда Лу­на проходит через них, она перекрывает Близнецы или Льва; тогда я вижу только Луну, а созвездие Близнецов я не вижу (хотя Луна перекрывает созвездие только частич­но, ее свет мешает видеть его целиком, — прим. перев). В указанный момент созвездие Близнецов, следовательно, не может оказывать своего воздействия на Землю, по­скольку это воздействие перекрывается. Так повсюду на небе находятся звезды, не перекрывающиеся ни Солнцем, ни Луной, но всегда оказывающие на Землю свое влияние; кроме того, там находятся звезды, через которые проходит Луна, и кажущимся образом прохо­дит Солнце; данные звезды время от времени перекры­ваются и их влияние прекращается. Мы можем сказать так: Лев является созвездием Зодиака, зодиакальным со­звездием, он оказывает известное влияние на человека. Но если перед ним стоит Луна, то влияния нет; в этом случае человек оказывается свободным от этого влия­ния Льва, тут влияние Льва на него не оказывается.

Вы только представьте себе, вы стоите здесь, вы страшно ленивы и не идете, но кто-то толкает вас сзади и вынуждает вас идти; он побуждает вас двигаться вперед, в этом и состоит его влияние, его воздействие. Но допус­тим, я задерживаю это воздействие; он не может толкать вас, влияние на вас не оказывается; тогда вы должны — если вам все же надо идти — вы должны идти сами!

Видите ли, человек нуждается в этом влиянии. В чем же тут, однако, дело, господа? Давайте установим это как следует: созвездие Льва оказывает на человека известное влияние. Созвездие оказывает это влия­ние, пока оно не экранировано, не перекрыто Луной или Солнцем. Но давайте пойдем дальше. Возьмем в качестве сравнения пример из жизни. Скажем, кто-то хочет что-то узнать. Допустим, что у него живет гувер­нер или домашний учитель, знающий прямо-таки все; маленькому мальчику лень думать самому, он спраши­вает домашнего учителя, который отвечает ему, а так­же дает ему домашнее задание. Но если домашний учи­тель ушел, если домашнего учителя нет, и задание все же надо сделать, то приходится развивать силы само­стоятельно, из самого себя. Приходится вспоминать.

Лев оказывает влияние на человека постоянно, кроме того времени, когда его экранирует Луна, тогда влияние отсутствует. Но если Луна перекрывает, преры­вает влияние, оказываемое от созвездия Льва, чело­век должен тогда развить данное влияние из самого себя. Итак, человек, который в то время, когда созвез­дие перекрыто, экранировано Луной, должен особенно сильно развивать это влияние из самого себя, — такой человек является, так сказать, львиным человеком, чело­веко-львом. Тот, кто особенным образом может развить влияние Рака, если это созвездие экранировано, являет­ся человеком-раком. В соответствии со своими задатка­ми тот или иной человек развивает в большой мере или одно, или другое. Однако вы видите отсюда, что зодиа­кальные созвездия имеют особые отличия; с ними дело обстоит так, что они то оказывают влияние, то нет. Лу­на, которая за четыре недели обходит все указанные со­звездия, создает тем самым ситуацию, что мы в течение этих четырех недель всегда имеем такой момент, когда данное влияние из какого-либо зодиакального созвез­дия на нас не оказывается; то же самое относится и ко всем другим созвездиям (Зодиака). Поскольку в древно­сти небесным влияниям люди уделяли очень большое внимание, Зодиак для них был, естественно, важнее, чем другие созвездия. Ведь эти другие созвездия всегда сохраняют свое влияние, оно не изменяется. Но в случае Зодиака можно сказать: влияние изменяется в зависимости от того, оказывается ли образ в Зодиаке перекрытым или нет. По этой причине воздействие Зо­диака на Землю исследовалось совершенно особенным образом. Теперь вы видите, почему Зодиак при наблюде­нии звездного неба является более важным, чем дру­гие звезды. (Перекрывающиеся и открывающиеся со­звездия подобны гигантскому телеграфу, передающему с помощью космической «азбуки Морзе» информацию на Землю, живым существам и человеку; с этой точки зрения некоторые космические эксперименты, такие, как распыление экранирующих веществ и т. д., могут иметь непредсказуемые последствия, — прим. перев). Из всего этого вы можете заключить, что одни только расчеты не могут быть единственным предметом иссле­дования в астрономии, но необходимо исследовать так­же и те вещи, о которых я только что рассказал вам.

Дело в том, что сегодня, если человек говорит на эту тему, его рассматривают как фантазера, как полуду­рачка. Люди говорят: ну, если кому-то надо узнать о звездах, пусть он идет к астрономам в обсерваторию, им все известно! Вы знаете, на эту тему есть такая шутка: поскольку человек, страдающий подагрой, тоже зави­сит от всевозможных внешних влияний, некоторые лю­ди говорят о больных подагрой diathesis urica: ему надо сходить в обсерваторию и там все уладить. На человека, который хочет говорить об этих вещах с духовной точ­ки зрения, люди сегодня смотрят, как на полудурачка. Но при этом происходят следующие вещи. Благодаря возможностям, полученным на основе духовной науки, мне в ряде прочитанных в 1906 году в Париже лекций, довелось сказать: если с кометами дело обстоит именно так, если они действительно выполняют указанную задачу, то в их состав должны входить соединения уг­лерода с азотом. Об этом в ту пору не было известно. Углерод с азотом образуют циан, синильную кислоту (HCN — прим. перев. ). Углерод и азот, как я говорил, должны были быть открыты в кометах. Это было ска­зано мною в Париже в 1906 году(57)
. Этому тогда не пове­рил никто среди тех, кто не признавал духовной науки. Но затем, краткое время спустя — я был в лекционной поездке в Швеции — во всех газетах появилось весьма ошеломляющее известие о том, что с помощью спектро­скопии в появившейся тогда комете был открыт циан.

Видите ли, люди всегда говорят: если антропосо­фия что-нибудь знает, она должна говорить о том, что впоследствии будет подтверждено. Но такие вещи про­исходили бесчисленное количество раз! Действитель­но, в 1906 году я предсказал открытие циана в кометах! Это открытие действительно было сделано позднее. Отсюда вы можете видеть, что эти вещи фактически верны, ибо затем они могут быть подтверждены, если только к ним подходят правильно. Однако естествен­но и то, что если нечто подобное происходит, эти лю­ди умалчивают об этом, они молчат намертво, посколь­ку это их не устраивает. Тем не менее, это так.

Итак, стало быть, можно исходя из духовного по­знания говорить о кометах вплоть до их материально­го состава, вплоть до того, что в кометах содержится циан, причем говорить так, что это впоследствии под­тверждается. И это только один пример.

Вот почему я не опасаюсь говорить о таких вещах, которые кажутся людям совершенно дурацкими; о том, что кометы возникают здесь, а здесь перестают существовать, о том, что вот здесь их материал консо­лидируется, а вот здесь снова исчезает, когда они выхо­дят из планетной системы. Это результаты духовного наблюдения. В свое время это будет подтверждено физическими наблюдениями.

Многое из того, что говорит в настоящее время материалистическая наука, является чудовищной фан­тастикой. Например, эти люди представляют себе, что Солнце является своего рода газовым шаром. Но оно на самом деле вовсе не является газовым шаром, оно является чем-то совершенно иным, нежели газовым шаром. Видите ли, господа, если вы имеете дело с сель­терской водой, то в ней внутри жидкости находятся маленькие жемчужины. Можно было бы считать так: ну да, вот сельтерская вода, а там внутри эти маленькие жемчужины, вот, что за вещи плавают там внутри. Но в действительности это не так; на самом деле вот здесь находится сельтерская вода, а здесь находятся пустоты (изображается на рисунке). Тут внутри содержится мень­ше (вещества), чем в остальной воде. Там находится угле­кислый газ, а вокруг находится вода, но ведь газ гораздо менее плотный, чем вода. По отношению к воде то, что находится внутри ее, является пустым, полым простран­ством: роль полого пространства по отношению к воде выполняет присущая газу разреженность. Но Солнце тоже представляет собой полое пространство в Космосе, причем более разреженное, чем какой бы то не было газ; там, где находится Солнце, разрежение исключительно высокое! Больше того, господа: если вы движетесь по миру, то вы находитесь в пространстве. Однако там, где стоит Солнце, даже пространство является полым, пус­тым. Что это значит: пространство является полым? Что значит «полое пространство», вы можете уяснить себе из следующего: когда в воздушном насосе вы оттягиваете поршень назад, так что внутри образуется безвоздушное пространство, то стоит вам сделать здесь маленькое от­верстие, как это безвоздушное пространство тотчас же начнет всасывать внешний воздух, так что в полость начнет со свистом врываться внешний воздух. В случае Солнца дело обстоит так: то, что там находится, пред­ставляет собой совершенно полое пространство, свобод­ное от чего бы то ни было; не только от воздуха, но даже от тепла, от чего бы то ни было это полое пространство свободно. (По антропософским представлениям теп­ло является не состоянием вещества, а самостоятельной субстанцией типа инфракрасного излучения, неким подобием флогистона, — прим. перев. ) Это полое простран­ство таково, что оно со всех сторон духовно замкнуто, духовно изолированно, так что лишь через солнечные пятна туда время от времени может что-то врываться. Астрономы были бы крайне удивлены, если бы они на космическом автомобиле, или на чем-либо подобном, или на космическом корабле, могли туда въехать — са­молеты для этого не годятся, так как там, вверху, воздух отсутствует. Астрономы при этом ожидали бы следующе­го: мы поднимаемся наверх, поднявшись, попадаем в га­зовый туман, ведь Солнце является раскаленным газом. Они, правда, ожидали бы, что этот раскаленный газ их сожжет, что здесь они окажутся в огне, так как температу­ра должна там достигать многих тысяч градусов. Однако обстановка не позволила бы им попасть в огонь, потому что Солнце полое, оно свободно также и от теплового на­чала. Тепла там тоже нет! Это можно было бы перенести! Можно было бы перенести и тепло, если бы на огромном космическом корабле подняться и проникнуть в Солн­це. Непереносимым является, однако, совсем другое: это нечто, подобное тому случаю, когда сюда со свистом врывается воздух — не вырывается, а именно врывает­ся. Человек был бы мгновенно втянут в Солнце и тут же обратился бы в пыль, был бы совершенно распылен, ибо Солнце является полым пространством, которое все засасывает; человек стал бы совершенно высосанным. Это было бы вернейшим способом, чтобы исчезнуть.

Итак, материалистическая наука рассматривает Солнце совершенно неверно. Оно по отношению ко всему остальному является полым пространством, а благодаря этому оно среди небесных тел, находящихся к нам ближе всего, является наилегчайшей «персоной» в мировом пространстве, самой наилегчайшей. Луна от­носительно тяжелая, поскольку она когда-то вышла из Земли и забрала с собой те тяжелые вещества, которые не были нужны Земле. Так что Солнце и Луна представ­ляют собой полную противоположность; Солнце является наиболее легким телом в мировом пространстве, а Луна — наиболее материальным. Если бы ее можно бы­ло взвесить, то она, разумеется, была бы легче, чем Зем­ля, поскольку она значительно меньше, но по тому, что называют удельным весом, она тяжелее. Отсюда следу­ет, что поскольку Солнце является наиболее легким те­лом в мировом пространстве, то и существа, исходящие из него, носят наиболее духовный характер. Поэтому, отвечая на вопрос о Христе, поставленный господином Доллингером, я мог бы сказать вам следующее: когда мы рождаемся, от Солнца исходит наиболее духовная сущность, ибо Солнце является наиболее духовным су­ществом; тогда как Луна является сущностью наиболее материальной. Если же Луна является наиболее матери­альной сущностью, то она оказывает на человека влия­ние, которое по ходу повседневной жизни распростра­няется в материальном. Видите ли, все другие небесные тела, звезды, помимо Луны, тоже, конечно, оказывают свое влияние. Когда мы перевариваем пищу, когда мы наблюдаем циркуляцию крови, то на все это звезды, небесные тела оказывают некоторое влияние. Они ока­зывают влияние на материальные процессы. Но, тем не менее, если вы представите себе, что вы едите кусок хле­ба, то этот кусок хлеба постепенно преобразуется в кро­ви; здесь одно превращается в нечто другое; возникает часть человека, возникает кровь, когда вы в процессе об­мена веществ преобразуете хлеб. Если вы солите хлеб, то соль эта затем входит в кости, она будет преобразова­на. При этом всегда возникает какая-то часть, ибо это материальное имеет отношение именно лишь к части человека. Все, что находится на Земле, может дать воз­можность возникнуть лишь какой-то части человека; то, что возникло, должно затем содержаться в человеке. Однако Луна оказывает наиболее сильное материаль­ное влияние; поэтому-то она оказывает влияние на раз­множение; ведь при этом возникает не просто часть, но человек в целом! Солнце обладает влиянием на самое духовное, тогда как Луна — поскольку и сама она явля­ется наиболее материальным — оказывает влияние на материальное. Так что человек воспроизводит самого себя, или воспроизводит точное подобие самого себя именно под влиянием Луны. В этом есть противопо­ложность: воздействие Солнца, так сказать, произво­дит заново наши мысли, обновляет наши волевые силы. Влияние Луны состоит в том, что она обновляет наши материальные силы, что она заново воспроизводит ма­териального человека. Между Луной и Солнцем стоят другие небесные тела, которые, в частности содейству­ют тому, чтобы в человеке происходили иные вещи.

Все это доступно для понимания. Только всегда, рас­сматривая астрономическое, надо в то же время уделять внимание человеку. Видите ли, астроном говорит: «Мне не импонирует то, что я наблюдаю невооруженным гла­зом; я должен производить наблюдения с помощью те­лескопа. Я полагаюсь на телескоп, это мой инструмент». Духовная наука говорит: «Ах, но что же я все-таки могу наблюдать с помощью телескопа! Конечно, я увижу очень многое; ведь мы тоже признаем (этот род наблю­дения); однако наилучшим инструментом, который можно использовать для познания Вселенной, явля­ется сам человек». Все может быть познано с помощью человека. Сам человек является наилучшим инструмен­том, так как в человеке обнаруживает себя все. То, что происходит наверху в созвездии Льва, обнаруживает себя, проявляется в кровообращении человека. Если перед Львом стоит Луна, об этом можно узнать по крово­обращению человека. То, что там, наверху, происходит в Овне, обнаруживает себя в росте волос у человека. Если Луна стоит в Овне, волосы растут медленнее, и так далее. Итак, рассматривая человека, в любом из случаев можно видеть, что происходит во Вселенной. Если у человека, скажем, например, появилась желтуха, то искусство ис­целения, медицина, должна, естественно, прежде всего увидеть причину в теле; это само собой разумеется; но почему же в конце концов у человека возникает жел­туха? Потому что в то время, когда Луна перекрывает созвездие Козерога, человек особенно предрасположен к тому, чтобы развивать эти силы Козерога из себя.

Так во всем можно видеть: человек является инст­рументом, с помощью которого познается все. Если, на­пример, человек перестает получать влияние Водолея, если, следовательно, Водолей закрыт Луной, а человек не в состоянии развить силы Водолея из самого себя, то у него возникают мозоли. Так, рассматривая чело­века в качестве инструмента, всегда можно увидеть, что происходит во Вселенной, если подходить к это­му научно, а не на основе суеверных предрассудков. Действовать таким образом — это и есть настоящая на­учная деятельность, которую развивает духовная наука. Конечно, многие люди имеют об этом неясные, смутные представления; из того, как они себе это представляют, ничего увидеть не удается. Тут дело выходит согласно поговорке: «Кукарекает петух на навозной куче; по­года не изменится, но, может, станет лучше!». Именно так многие люди думают о мире: закукарекал петух на навозе, значит, погода не изменится или станет лучше.

Но если эти вещи понимают по-настоящему, все получается иначе; тогда с помощью человека — наибо­лее совершенного прибора или инструмента из числа доступных, инструмента более совершенного, чем все остальные — познают то, что происходит во Вселен­ной. Дело тут не в том, чтобы попросту открыть ту или иную вещь, а в том, чтобы изучать, штудировать про­исходящее в человеке. Естественно, сначала надо знать то, как обстоит дело с мозолями, как они образуются из кожи, и тому подобное, чтобы на этой основе мож­но было прийти к тому, какое действие производит со­звездие Водолея, если оно перекрыто. Однако если мы изучаем эти вещи по отношению к человеку, то таким образом, по человеку, можно изучить всю Вселенную.

В ближайшую среду будет следующее занятие!

ПЯТНАДЦАТАЯ ЛЕКЦИЯ

Дорнах, 20 мая 1924 г.

Доброе утро, господа! Может быть, кто-то приду­мал что-нибудь на сегодняшнее занятие?

Вопрос: Как надо понимать чудеса, о которых в Биб­лии рассказывается в связи с Моисеем(58)
— об умиро­творении моря? (См. Исх. 14: 21—27: «И простер Мои­сей руку свою на море, и гнал Господь море сильным восточным ветром всю ночь и сделал море сушею, и расступились воды и т. д. — прим. перев).

Доктор Штайнер: Видите ли, это в меньшей степени относится к совершению внезапного чуда; тут дело в том, что Моисей был очень сведущим. Он ведь был не только тем, кем его изображала Библия, он, фактически, был учеником египетской школы, учеником мистерий. В этой школе человека учили, сообщая не только о духов­ном мире, но, с известной точки зрения, и о мире приро­ды. На море есть время прилива и время отлива, время его подъема и отступления назад, и дело было в том, что Моисей знал, как организовать переход через Красное море, чтобы он со своими людьми перешел в то время, когда море отступило, и можно было использовать пес­чаную косу, которая вследствие отлива стала видимой, так сказать, обнажилась. Следовательно, чудо состояло не в том, что Моисей запрудил и одолел Красное море, а в том, что он фактически знал больше, чем другие, в том, что он сумел правильным образом выбрать время. Мои­сей вычислил эти вещи, так что он пошел в подходящее время — он знал, как долго это продлится, — соответст­венно, и идти надо было быстро, чтобы море не застало врасплох. Все это, конечно, было иным, нежели чудом.

В таких делах следует видеть то, что в основе их лежит знание о вещах, именно знание, а не что-то иное.

Так обстоит дело с большинством вещей, сообще­ния о которых дошли из древности. Народ удивляет­ся этому, поскольку он не понимает таких вещей, не знает. Но если известно, что в древности были также и очень умные люди, то можно объяснить происходив­шее. В ином случае не многое из этих вещей можно было бы объяснить.

Может быть, у кого-то есть вопрос?

Вопрос: Является ли духовная культура, распро­страняемая из Тибета по остальной Азии, еще удовле­творительной, подходящей для этих людей, или она уже полностью пришла в упадок, стала декадентской?

Доктор Штайнер: Видите ли, культура Тибета явля­ется очень древней культурой, даже культурой, восходя­щей к древней атлантической эпохе. Вы только долж­ны представить себе, что когда-то было такое время, когда большая часть Европы была покрыта водой и вода убывала только в Азии. И напротив, на том месте, где се­годня находится Атлантический океан, была суша. Там, где мы сегодня переезжаем в Америку, между Америкой и Европой, была суша. Итак, в древности было такое время, когда поверхность суши и поверхность воды име­ли совершенно иные соотношения, нежели сегодня.

Однако во время, отстоящее от нашего на пять, шесть, семь тысячелетий, тут в Азии, была та же самая культура, что и на этом атлантическом континенте, на­ходившемся тогда на том месте, которое сегодня между Европой и Америкой покрыто морем. Здесь, по эту сторону, в Азии была тогда культура, которая сохраня­ется в ущельях, расщелинах и подземных пустотах в Тибете. В то время, когда между Европой и Америкой возникло море, а Европа поднялась, эта атлантическая культура, естественно, была полностью потоплена; но по эту сторону, в Тибете, она сохранилась. Однако эта культура подходила лишь для того древнего времени, когда люди жили в совершенно иных условиях, нежели сегодня. Вы должны себе представить хотя бы то, что тогда воздух не был таким, как сегодня, что человек не был таким тяжелым, как сегодня, что вес человека был много меньше, а воздух был гораздо плотнее. Весь воз­дух тогда был пронизан густым туманом, что делало возможным жить совсем иным образом, нежели сейчас.

Письма и чтения или чего-то подобного тогда еще не было, но были знаки. Эти знаки не наносили на бу­магу. Ведь и бумаги не было. Их не наносили на пер­гамент, но выцарапывали на скалах. В этих скалах люди делали пещеры, пустоты и внутри этих пещер они выцарапывали тогда — как это называют — свои тайны; так что необходимо понимать те знаки, кото­рые они делали, если хотят узнать, какие представле­ния имели те люди.

Вы могли бы спросить: как случилось, что этим лю­дям удавалось скрытно сохранить это? Вы знаете, древ­нее строительное искусство вообще состояло не в том, чтобы строить снаружи; сначала врубались в скалы и в скалах делали жилища. Это древнейшая форма строи­тельного искусства. Не следует слишком удивляться тому, что эти древнейшие формы строительного искус­ства находятся также и здесь, в Тибете. Однако такая культура постепенно пришла в полный упадок, стала декадентской, вырождающейся. И то, что возникло в Тибете позднее, таково, что уже не может быть исполь­зовано в современности, ибо эта тибетская культура древнее, чем индийская культура. Индийская культура возникла только после того, как Земля приняла тот об­лик, который она имеет и сегодня. Итак, тибетская куль­тура, сохранившаяся в плохой форме, существовала до этого в относительно хорошей форме. Принцип власти в Тибете сформировался в поистине безрадостной фор­ме. В Тибете тому, кто должен стать правителем, возда­ются божественные почести; это божественное поклонение, в сущности, подготавливается заранее. Выборы там происходят, я мог бы сказать, на сверхчувственном уровне. Далай-лама, то есть тот, кто предназначен стать правителем, получает достоинство таким образом, что еще задолго перед этим, когда еще здесь находится ста­рый Далай-лама, замечают: этот старый Далай-лама скоро может умереть, и где-нибудь определяется одна семья, о которой говорят: из этой семьи должен про­изойти новый Далай-лама. Так было в Тибете в преж­нее, более раннее время. Наследственного правления не было. Его не было, однако священство, которое на самом деле и правило, определяло новую семью, из ко­торой должен был произойти новый Далай-лама.

Так вот, если в этой семье рождался ребенок, его ох­раняли до тех пор, пока не умирал старый Далай-лама. Вы можете представить себе, что тем самым практико­валось величайшее безобразие. Иногда просто, если ста­рый Далай-лама не устраивал, искали ребенка и гово­рили: в этого ребенка должна вселиться душа старого Далай-ламы. Но ведь тот должен был сначала умереть. Об этом заботилось в подходящее время само священст­во, и вот народ уверяли, что душа старого Далай-ламы вошла в ребенка. Таким образом, эти люди приводи­ли дело к тому, что, фактически, весь народ верил: ду­ша, находящаяся в каком-либо Далай-ламе, уже была в Далай-ламе тысячи лет назад. Они думали, что это все та же самая душа. Для людей существовал один и тот же Далай-лама; он только переменял внешнее тело.

В древней культуре, той, что была раньше, было не так; то, что возникло позже, было самым настоя­щим бесчинством, безобразием. Но отсюда вы може­те видеть, что священство мало-помалу пришло к то­му, чтобы ради сохранения своей власти устраивать дело таким образом.

Сказанное не противоречит тому, что если бы, несмотря на такую ситуацию, удалось расшифровать знаки, погребенные в скалах — к ним, впрочем, европейцы получают доступ в редчайших случаях, — мы бы пришли к большим естественнонаучным тайнам, которыми обладали люди в древности. Итак, правиль­но то, что приходят к великим естественнонаучным тайнам, которыми обладали люди древности: дело только в том, чтобы эти сведения были открыты в новой форме.

Дело обстоит так: те самые сведения, которые были когда-то, которые приходили к людям как во сне, в сновидческом тумане, те же самые сведения должны снова появиться среди людей благодаря антропосо­фии. Но на Востоке это произойти не может. Видите ли, новое знание, новое познание никогда не сможет реализоваться на Востоке таким же образом, как в Европе, поскольку восточное тело для этого непри­годно. Попытки, которые надо предпринимать, что­бы прийти к тем вещам, о которых я говорю вам в настоящий момент, осуществимы лишь на Западном, но не на Восточном пути. Человек Востока консерва­тивен в гораздо большем масштабе, нежели может быть консервативен европеец: человек Востока не хочет иметь нового, и поэтому на него не производит особенно сильного впечатления то, что мы делаем тут, в Европе. И напротив, если ему скажут: из этих древних крипт — так называют эти пещеры в ска­лах, — приходит особая мудрость, она древняя, вот тогда это производит на него исключительно сильное впечатление. Но и европейцы тоже, хотя и в незначи­тельной степени, страдают этим: вам надо было бы только заглянуть в масонские ложи высших градусов, если вы туда имеете доступ! Антропософией здесь интересуются слегка, лишь постольку, поскольку тут тоже озабочены проблемами сверхчувственного; од­нако сильно в эти вещи они не вникают. Но с другой стороны, если кто-нибудь скажет им: найдено что-то, относящееся к древнеегипетской мудрости, или к древнееврейской мудрости, — вот тут-то они возрадуются! Они сейчас же займутся этим, ибо люди эти таковы, что вновь открытое не производит на них никакого впечатления; и напротив, то, что исходит из глубочайшей древности, даже если оно непонятно, производит на этих людей неизгладимое впечатление. Вот почему можно представить, какой подъем воз­никнет в этом случае, ведь речь идет о древнейшей мудрости, которую можно отыскать в Тибете. Ведь и жители Азии тоже утратили многие вещи, так как наи­более значительная азиатская культура, индийская культура, была основа лишь впоследствии. Следова­тельно, многое из того, что неизвестно жителям Азии, можно еще обнаружить в Тибете.

Люди, живущие там, не имеют достаточных воз­можностей регулярно распространять эти знания, так как древняя тибетская теократия ничего не делает для такого обнародования: она хочет сохранять эту древнюю власть лишь для себя самой. Знание — это власть, если только оно сохраняется в тайне. Когда европейцы приезжают в Тибет, они этих вещей не по­нимают. Итак, существует немного шансов на то, что настоящие тибетские истины будут обнародованы; они продолжают жить лишь в древних традициях. Дело еще и в следующем: из перешедшего к потом­кам уже можно получить представление о том, что же там, в сущности, скрывается. Но обнародование как таковое представить себе трудно. Как вы сказали, задавая вопрос, эти вещи приобрели декадентский, упадочный характер; однако если вернуться к тому, что находится в криптах, а не ориентироваться на то, о чем говорит священство, можно было бы достичь не­обычайных результатов. Однако было бы чрезвычай­но трудно расшифровать все это. Без антропософии открыть это трудно. Антропософия могла бы произве­сти такую дешифровку, но ей это не нужно, ведь она обнаруживает эти вещи сами по себе.

Вопрос: Что могла бы сделать Европа для того, чтобы эти регрессивные тенденции в Азии снова об­ратить в прогрессивные?

Доктор Штайнер: Это прямо-таки прекрасный во­прос! Видите ли, ведь если Европа ничего не сделает в этом отношении, то тогда и миру придется пойти регрес­сивным путем! Ведь в Азии дело обстоит так — это следу­ет из слов, только что сказанных мною, — что люди там придерживаются древности, а никакого прогресса даже знать не хотят. Вы видите это на примере Китая. Китай находится на той же самой ступени, на которой он стоял тысячи лет назад. Уже тысячи лет тому назад китайцы обладали многим из того, что в Европе было открыто значительно позднее; бумагу, книгопечатание, и тому подобное они там еще тогда имели. Однако прогресса они не принимают, они сохраняют все в древней форме.

С другой стороны, европейцы: что они делают, при­езжая в Азию? Ведь не правда ли, англичане ввозили в Китай опиум и подобные вещи в первой половине XIX столетия! (Торговлю опиумом англичане вели от­крыто и широко, а после того, как китайский импера­тор ввел закон о смертной казни для наркоторговцев, в 1841—1842 гг. Англия объявила Китаю войну за «пра­во свободного ввоза» опиума, — прим. перев) Но евро­пейцы до сих пор ничего стоящего не сделали для того, чтобы хоть как-нибудь распространить в Азии истинную духовную жизнь. Это тоже трудно, посколь­ку люди этого просто не принимают.

Видите ли, интересно вот что: вы знаете, что там есть европейские миссионеры; они приходят туда с европейской религией, европейской теологией и хо­тят распространить в Азии европейскую культуру. Но на жителей Азии это не производит совсем никакого впечатления! Ведь миссионеры описывают им Иисуса Христа так, как они Его себе представляют. И тут азиа­ты говорят: если я взгляну на моего Будду, то обнаружу более превосходные качества! Итак, это им совсем не импонирует. Им это нравится только в том случае, если Иисуса Христа изображают так, как Он был представ­лен здесь, в лекциях, прочитанных недавно в качестве ответа на ваши вопросы. Тогда, конечно, это произво­дит на них впечатление. Однако при этом помехой ста­новится консервативность жителей Азии, их реакцион­ность и то, что они, в первую очередь, недоверчивы.

Примечательно также и следующее, господа; ви­дите ли, есть отдельные ученики древней мудрости. В Азии эти ученики научились кое-чему у тибетских учителей, мудрецов, тибетских посвященных. Сами эти посвященные не имеют дела с европейцами; но ученики иногда общаются с последними. Тут иногда человек оказывается в крайней степени удивленным. Я уже говорил вам такие вещи, которые удивляли вас, например, о влиянии Космоса на человека. Если это хотят исследовать по-настоящему, потребуется очень много времени. Я действительно могу сказать: кое-что из того, о чем я могу сказать вам сегодня, длилось со­рок лет, прежде чем я смог заговорить об этом.

Ведь это невозможно открыть в два счета, за один день, тут для открытия требуются годы. Так открывают подобные вещи. Например, открывают то, что я расска­зывал вам о Луне, о том, что и там есть некое население, которое имеет дело с населением Земли, чтобы тем са­мым регулировать размножение. Действительно, гос­пода, этого не удается обнаружить на путях, которыми идет современная наука; этого нельзя обнаружить в два счета, за один день, к такому открытию можно прийти лишь в течение многих лет. Это именно так! Тогда дости­гают этого. Но если это уже достигнуто, то неожиданно проливается свет и на то, что говорят ученики восточ­ных посвященных. Прежде это было непонятно. Эти люди говорят, скажем, о духах Луны и их влиянии на Землю. Европейские ученые скажут: все, что они гово­рят — вздор! Но если человек сам приходит к этому, он уже не говорит больше, что это вздор, нет, он только удивляется тому, что эти «древние головы» много тысяч лет назад уже знали об этом, а человечество утеряло эти знания. Это может произвести большое впечатление на человека: как! Он сам открыл эти вещи с такими усилиями, а затем ему стало известно, что об этом уже знали когда-то, все это, хотя и в непонятной сегодня фор­ме — ведь иногда те, кто говорит об этом, сами ничего не понимают — сохранилось с древнейших времен. Мож­но почувствовать известное уважение, большой респект, большое уважение к тому, что здесь когда-то было.

Если европейцы хотели что-нибудь сделать в Азии, им следовало бы сначала позаниматься антропософи­ей! Потому что иным образом у них дело не пойдет. Современная европейская наука и техника не импо­нирует жителям Азии, так как они рассматривают современную европейскую науку как детскую забаву, как нечто, имеющее отношение только к внешнему; а во внешней европейской технике они не нуждаются. Они говорят: почему мы должны иметь дело с машина­ми? Это бесчеловечно! Это им вовсе не импонирует, и они рассматривают как посягательство на свои права, если там строят железные дороги и фабрики; это де­лают европейцы. Но там это вызывает ненависть. Так вести дело нельзя. Надо было бы немного поучиться у древности. В древности фактически обладали извест­ным духом для того, чтобы вести дела как следует.

Видите ли, почему современной европейской культу­ре не удается ничего сделать в Азии? Но вот одному чело­веку удалось кое-что сделать в Азии на основе греческой культуры. Это было в VI столетии до основания христи­анства; это удалось Александру Великому. Александр Македонский перенес в Азию многое из греческой куль­туры. Теперь это присутствует в Азии. При этом то, что перенес Александр в Азию, по окольному пути — через Испанию, через арабов и евреев — снова пришло в Ев­ропу! Но благодаря чему Александру Великому вообще удавалось переносить эти вещи в Азию? Только благодаря тому, что он никогда не поступал, как современные европейцы. Европейцы считают себя разумными людь­ми, абсолютно разумными людьми. Сталкиваясь с ины­ми людьми, они говорят: «Все они глупы, мы должны преподать им нашу мудрость». Но при таком подходе к этим «иным людям» ничего не получится. Александр так не делал; он прежде всего усваивал то, чем обла­дали эти люди. И в то, что уже имели эти люди, он давал возможность — причем очень постепенно, в ма­лом масштабе — он давал возможность влиться чему-то иному; он ценил и уважал то, чем обладали другие.

Вообще-то это тайна — умение нечто привнести! Несмотря на то, что против англичан следовало бы сказать многое, несмотря на достойную сожаления гла­ву английской истории, когда англичане эгоистически доставляли опиум в Китай ради наживы, несмотря на то, что многое другое тоже говорит против англичан, следует все же сказать: не только в духовной области, но даже, скорее по преимуществу, в хозяйственной жизни англичане всегда внимательно относились к тому, что было обычаем у народов, к которым они приходили. Они умели относиться к этому с уважением! Немцы же в таких случаях меньше всего умеют проявлять уваже­ние. Потому-то немцы всегда несчастливы в делах коло­низации, у них и мыслей нет о том, как выглядит то или иное в глазах людей, у которых они хотят иметь свою колонию. Сломя голову этим последним приходится пе­ренимать порядки, которые сами немцы имеют в центре Европы! Конечно, ничего из этого не получается. Поэто­му развитие осуществляется таким путем: англичанам везет в деле основания своих колоний; несмотря на то, что колонисты бунтуют и прочее, в хозяйственном отно­шении Англия, тем не менее всегда удерживает перевес. Итак, англичане понимают, что необходимо постоянно вникать в природу и сущность чужого народа. Англи­чане и войну тоже ведут совершенно иначе, нежели ве­дут ее, например, немцы. Как представляет себе немец необходимость войны с каким-либо народом? Я сейчас совсем не хочу говорить против войны, я хочу лишь рас­сказать, как это себе представляют немцы: надо просто выступить и завоевать этот народ. Этого англичане не делают; они сначала приглядываются, провоцируют к выступлению народ, дают возможность (этим народам) измотать, разгромить друг друга, и наблюдают лишь за тем, как долго это длится; иными словами, они дают воз­можность людям доканать друг друга. Это подтверждает история. Именно благодаря этому и была основана эта английская мировая империя (Британская империя, за­нимавшая к 1914 г. четверть земной суши —прим. перев). Другие никогда, в сущности, не знают, «куда побежит за­яц», как пойдут дела. Англичане же в известном смысле инстинктивно с уважением относятся к отличительным качествам, свойствам чуждого им народа. Благодаря этому англичанам удалось достичь колоссального эконо­мического превосходства. В Англии наверняка никому не пришло бы в голову сделать то, что делают теперь в Германии, а именно ввести рентную марку (денежная единица Германии 1923—1924 гг. —прим. перев). Само собой разумеется, сейчас в Германии большая нехватка денег. Денег нет ни у кого. Но когда была введена рент­ная марка, так называемая денежная единица со ста­бильной стоимостью, люди восприняли это как что-то страшно умное. На самом деле это была величайшая глу­пость из всего, что можно было сделать. Ибо пока в Анг­лии любые бумажные деньги обеспечивались золотом, все происходило так же, как это обычно происходит в экономике всего остального мира; для любых бумаж­ных денег имеются в наличии обеспечения золотом. Если же печатают деньги, не обеспеченные золотом, то эти деньги или же немедленно падают в цене, то есть валютный курс опускается, или, если курс поддержива­ется искусственно, как это делают сейчас с деньгами со стабильной стоимостью, товары становятся все дороже. Не правда ли, теперь в Германии мы имеем рентную марку; ее стоимость всегда составляет одну марку. Но, господа, приобрести на нее можно лишь столько, сколь­ко раньше можно было приобрести за пятнадцать пфен­нигов, следовательно, в действительности стоимость ее составляет не более пятнадцати пфеннигов. То, что она не опускается, то, что она является «денежной единицей со стабильной стоимостью», всего лишь иллюзия. Дело обстоит так: в Германии думают, но не имеют понятия о том, что надо с уважением относиться к реальности.

Видите ли, на эту тему есть один довольно милый анекдот о том, как представители различных народов изучают естественную историю, изучают, например, кенгуру, или какое-нибудь другое животное, живущее в Африке. Англичанин путешествует в Африку, — как Дарвин(59)
в целях естественной науки предпринял свое кругосветное путешествие — и наблюдает животное там, где оно действительно живет. Там он может уви­деть, как оно живет, в каких природных условиях. Француз переносит это животное из пустыни в зоо­парк. Он изучает его в зоопарке; он не наблюдает за животным в его естественной обстановке, а делает это в зоопарке. Однако что же делает немец? Он вообще не беспокоится по поводу этого животного, как оно вы­глядит; он сидит у себя в кабинете и начинает размыш­лять. Вещь сама по себе его не интересует, я ведь недав­но рассказывал вам о философии Канта, его интересует только то, что у него в голове. Он довольно долго что-то выдумывает. И после того, как он долго выдумывал, он говорит. Но с действительностью это не согласуется.

Но даже у англичан все это обстоит очень относи­тельно. Принятый в древности образ действий по отно­шению к людям в Европе в настоящее время уже никто не понимает — тогда как Александр Великий внешне оставлял все как было и лишь едва-едва медленно осу­ществлял то, что ему надлежало перенести из Греции в Азию. В Европе ни один человек этого больше не по­нимает. Однако европейцем следовало бы снова усвоить это. Вот почему первое из того, чему следовало бы научиться европейцам, это не переносить в Азию то, что европейцы имеют; нет, европейцы должны снача­ла внимательно изучать все то, что известно жителям Азии; затем узнать и то, например, что является муд­ростью Тибета. Только в этом случае, отнесясь со всем уважением к культуре других людей, можно чего-то достичь. Вот то, чему должна научиться Европа.

Европа представляет собой, в сущности, величай­шее теоретическое построение, систему теории. Евро­па теоретизирует, а к практике не имеет отношения. Это все же именно так! Европа даже гешефты, бизнес ведет на основе теории, даже эти вещи носят исклю­чительно надуманный характер. В течение какого-то времени это удается. Но это никогда не продолжает­ся долго. Что же касается распространения духовной культуры, то в этом Европа прямо-таки в высшей сте­пени несчастлива, ибо она совершенно не понимает, как надо вникать в нечто иное.

Здесь тоже духовная наука должна привести к из­менению образа мыслей. Но как это происходит в на­стоящее время? Видите ли, господа, именно в случае антропософии речь идет о том, что надо поступать в пол­ном соответствии со здравым смыслом, в соответствии с практикой жизни, правильной практикой. Например, надо что-то начать где-нибудь. Что делал я сам, господа? Однажды я написал о Ницше(60)
—тогда люди считали, что я якобы приверженец Ницше. Если бы я писал об этом так, как хотелось людям, придерживавшимся не­которых воззрений, то мне надо было бы написать так: Ницше был большим дураком, Ницше отстаивал ту или иную глупость, с Ницше надо бороться вплоть до поно­жовщины и тому подобное. Я написал бы в этом случае враждебное, направленное против Ницше сочинение; я мог бы там ругаться более изощренно и почти так же сильно, как ругался и сам Ницше, — но пользы бы от это­го не было никакой, это не имело бы никакой цены! Я вникал в учение Ницше; я отображал то, что Ницше го­ворил сам; я давал возможность влиться сюда тому, что являлось антропософией. Сегодня появляются люди и говорят: раньше он был приверженцем Ницше, а теперь он антропософ. Однако именно потому что я антропософ, о Ницше я написал так, как это написано! Затем точно так же я писал о Геккеле(60а)
. Я, конечно, мог бы написать: Геккель был вульгарным материалистом, он совершенно не понимал, что такое дух, и тому подобное. Да, господа, тем самым, опять-таки не было бы ничего сделано; нет, я принял Геккеля таким, какой он есть; так я поступал во всем, не отрицал те или иные вещи, но принимал их, как они есть. И тем самым, благодаря антропософии, был дан образец того, как надо действовать, если есть необхо­димость перенести культуру в Азию! Если человек едет в Индию, надо прежде всего точно знать: что утвержда­ют старые брахманисты, а что утверждают буддисты. И тогда надо нести этим людям буддизм и брахманизм, но добавлять сюда, давать возможность влиться сюда так­же и тому, что вы считаете правильным. Так, например, делали и ученики самого Будды. Ученики Будды неза­долго до возникновения христианства распространяли буддизм в Вавилоне на Евфрате и Тигре, но делали они это именно так, как я вам сейчас рассказал; они при этом обязательно обращались к людям с тем, что эти люди могли понять. В древности не практиковалось упрямое навязывание теории. Жители Азии совершенно не пони­мают европейского упрямства. Несомненно, что, напри­мер, отношения между брахманистами и буддистами не такие, как отношения между католиками и протестанта­ми. Католики и протестанты развивают сегодня свое уче­ние чисто теоретически; один верит в то, другой в нечто иное. Между брахманистами и буддистами едва ли есть иное различие, кроме того, что брахманисты не поклоня­ются Будде, а буддисты поклоняются. Они уживаются друг с другом совершенно иным образом, нежели обхо­дятся друг с другом евангелисты и католики в Европе.

Несомненно, если хотят распространить культуру, то необходимо иметь здравый смысл, чувство действи­тельности! Мне хотелось бы выразиться так: прошиба­ет холодный пот, если сегодня обращаешь внимание на то, как европейцы ведут хозяйственную деятельность в Азии. При этом погибает то, чем обладала Азия, но ничего взамен не получается. Это, конечно, связано с нашим собственным бедственным положением; с тем, что Европа сама в беде, и что очень трудно предста­вить себе, как она должна выбираться из этого бедст­венного положения. Большая беда состоит в том, что Европа сама теперь находится в упадке. Европа не смо­жет выбраться из состояния тотального разрушения культуры, в которое она попала, если люди не решат­ся принять истинную духовную культуру. Сегодня мно­гие еще не понимают этого. Поэтому сегодня все люди, приезжающие в Европу из Азии, реально обнаружива­ют, что все эти европейцы — в сущности варвары.

Вы тоже, вероятно, слышали, что самые разные представители Азии, образованные, умные представи­тели Азии потянулись в Европу; но у всех у них одно мнение, что все европейцы — варвары. Имеют же они такое мнение по той причине, что в Азии все еще сохра­няется многое от древней науки о духе, от древнего по­знания духа, так что все знания европейцев эти люди считают детской забавой. Все, что вызывает удивление в Европе, эти люди в Азии считают детской забавой.

Видите ли, европейцы развивались таким обра­зом, что даже их величайшие технические новшества, по существу, страшно юны, родились совсем недавно. Интересно, например, следующее: когда вы приходите в некоторые музеи, где демонстрируются древние евро­пейские экспонаты, вы порой можете быть очень сильно удивлены. Вы могли бы, например, удивиться, находясь в этрусском музее, где находятся экспонаты, остатки этрусской культуры — то есть культуры, которая когда-то была в Европе, — обнаружив, как искусны были те люди, например, в стоматологии. Они исключительно искусно, ловко лечили зубы, вставляли своеобразные пломбы, причем из камня! Все это в Европе погибло; в Европе действительно наступило варварство. В пери­од, называемый Великим переселением народов — с III по VII век по Р. Х. — все в Европе было, по существу, варваризировано, приведено в варварское состояние. Только после этого периода этими вещами овладевали заново. Конечно, сегодня страшно удивляются имею­щимся достижениям! Однако это уже было когда-то. Откуда же оно приходило в то время? Тогда эти вещи в большей или меньшей степени переносились из Азии! Ту внешнюю технику, которой обладали жители Азии, они утеряли. Кое-что из этого еще имеют китайцы. Но в отношении духовной культуры азиаты сегодня дейст­вительно опережают европейцев. И если мы в Европе не сможем найти ничего лучшего, чем то, что в духов­ной культуре имеют жители Азии, то зачем вообще нужны в Азии миссионерские организации и тому по­добная ерунда? В этом нет никакой необходимости!

Итак, культуртрегерство в Азии получит смысл толь­ко в том случае, если у самой Европы будет духовная нау­ка. Если Европа сможет дать жителям Азии духовную науку, тогда этим жителям Азии будет нравиться, что европейцы доставляют им технику. Однако теперь они воспринимают это так, что европейцы кроме этой техни­ки вообще ничего не знают. Среди азиатов дело обстоит так, что на них производит большое впечатление, если они приезжают, например, в Германию; если настоящие азиаты, образованные, обученные, приезжают в нынеш­нюю Германию, — например, хорошо образованные китайские ученые, — если они приезжают в Германию и им рассказывают о Гёте или Шиллере, они вниматель­но прислушиваются. Но затем ученый говорит только одно: да, хотя Гёте и Шиллер не были так умны и мудры, как отдельные индивидуальности в Древней Азии, тем не менее, и в них была кое-какая духовность. Однако в XIX столетии это быстро пошло на спад, все это быст­ро исчезло. И в настоящее время китайский ученый рассматривает, например, немцев как страшных варва­ров. Он говорит: с Гёте и Шиллером немецкая культура пришла в упадок. Ему не импонирует, что в XIX столе­тии открыли железнодорожное сообщение. Ему слегка импонирует еще гётевский «Фауст», хотя он и утвер­ждает, что отдельные индивидуальности древней Азии были гораздо мудрее. В первую очередь европейцу сле­довало бы осознать вот что. Ему следовало бы осознать, что азиаты вообще не делают ничего на основе таких понятий, какие свойственны европейцу; на этой осно­ве азиат не делает ничего, нет, азиат стремится к образ­ам, к таким образам, которые находятся в монастырях в Тибете. Азиат хочет образов. Те абстракции, те понятия, которые имеет европеец, азиат иметь не желает, они причиняют ему головную боль, они ему не нужны.

И такой знак, как, например, крюкообразный крест, так называемая свастика, этот знак был древнейшим солнечным знаком — исключительно распространен в Азии. О нем жители Азии еще помнят. У некоторых большевистских руководителей на уровне правитель­ства хватило ума, точно так же, как и у немецких нацио­налистов, народников, использовать этот крюкообраз­ный, гаммированный крест в качестве своего знака. (На некоторых денежных знаках в первые годы после революции 1917 г. изображался гаммированный крест, то есть свастика — прим. перев. ). На азиатов это про­изводит гораздо большее впечатление, чем марксизм. Марксизм состоит из понятий для мышления; это лю­дям не импонирует. Но такой знак импонирует им. Если же, не поняв, что надо изучать в людях, прийти к ним с тем, что для них совершенно чуждо, ничего среди них достигнуть не удастся.

Вот еще один пример, показывающий, что Европа действительно приходит к тому, чтобы самой иметь духовное познание, духовную науку.

Вы, возможно, тоже слышали, что появилась боль­шая двухтомная книжка известного Шпенглера(61)
, — он однажды читал в Базеле лекцию; как я слышал, эта кни­га Освальда Шпенглера «Закат Европы» (буквально «За­кат западных стран» — прим. перев), итак, закат Европы и Америки. Автор показывает, что все существующее сейчас в так называемой европейской культуре должно погибнуть. Это обнаруживается в одном. Он рассмат­ривает культуру как обреченного на смерть больного. Да, господа, то, что сегодня является внешней куль­турой, должно погибнуть. Только изнутри, только из духа может быть достигнуто что-то новое. А внешнее должно погибнуть. Вот почему речь в книге идет о зака­те западных стран, о том, что по необходимости следо­вало сказать о внешних проявлениях. Но вот Шпенглер приходит к тому, что он рассматривает как позитивное начало, в чем он обнаруживает новое. Так на что он ука­зывает, господа? Чем это является по Освальду Шпенг­леру? Это прусское начало! Всей Европе следовало бы принять это прусское начало; это и должно было бы быть культурой будущего Европы, полагает Шпенглер.

Не знаю, как он говорил в Базеле, так как не могу себе представить, что на швейцарцев могло произве­сти большое впечатление, если бы он стал доказывать им, что из этого состояния заката нас должно вывести прусское начало! Однако вы видите, что такой значи­тельный человек, такой разумный человек, как Шпенг­лер смог хорошо понять: да, все то, что есть, должно погибнуть, и будущее принадлежит грубому насилию, грубой власти. Это он говорит совершенно откровенно: в будущем смогут существовать только грубые, исполь­зующие насилие завоеватели — таково его мнение.

Если нечто подобное является в настоящее время наиболее распространенной книгой, а ведь эта книга Освальда Шпенглера — самая популярная в Германии, и житель Востока, азиат сравнит то, что там написано, со своей собственной духовной культурой, он должен будет сказать себе: и это один из умнейших людей в Ев­ропе! А ведь житель Востока имеет свою возвышенную духовную науку, пусть даже сновидческую, древнюю; и вот он говорит: «Что за недотепы — эти умнейшие люди Европы? Ничего хорошего они нам не принесут!» Именно так обстоит дело, господа. И если ставится во­прос «Что может сделать Европа, чтобы противостоять регрессивной тенденции в Азии?», надо ответить про­сто: «В Европе дело обстоит так, что европейцы снача­ла должны обрести самих себя, они сначала должны достичь той духовности, которая была утрачена ими во время Великого переселения народов (III—VII века по Р. Х. )». В первые христианские столетия истинная духовность была утрачена. Ибо то, что дошло до Евро­пы, было в действительности не глубоким христианст­вом, это были просто слова, правильные слова. Лучше всего это можно увидеть из того, как Лютер тогда пере­водил Библию. Что он сделал из Библии? Какую-то не­понятную книгу! Ведь невозможно понять то, что стоит в Библии перевода Лютера, если только быть честным. Можно верить этому: но в действительности понять это­го нельзя, поскольку Европа тогда уже вступила в тот период, когда о духе ничего больше не знали. В Библии ЕСТЬ Дух! И переводя Библию, ее надо было перевес­ти именно духовным образом. Но то, что содержит, на­пример, немецкая Библия в переводе Лютера, непонят­но, недоступно для понимания, если только отнестись к этому честно. Так дело обстоит и во всех иных областях, за исключением самого внешнего естествознания, кото­рое, однако, в этом мире не вводит в то, что действитель­но, не приводит к реальности. И если Европа вообще хочет что-либо сделать в Азии, то я на заданный вопрос должен ответить так: сделать что-нибудь Европа смо­жет только тогда, когда она сама образумится.

Теперь, господа, я должен съездить в Париж; по­сле я скажу вам, когда мы продолжим занятия.

ШЕСТНАДЦАТАЯ ЛЕКЦИЯ

Дорнах, 4 июня 1924 г.

Нашли ли вы, господа, что-нибудь, о чем вам хо­чется спросить?

Вопрос: Как возникают солнечные лучи? Как по­лучается, что на Землю они падают криволинейно?

Доктор Штайнер: Ведь вы полагаете, что солнеч­ные лучи — это нечто реальное, не так ли? Но почему вы считаете, что они падают криволинейно: не могли бы вы это немного пояснить?

Человек, задавший вопрос, говорит, что он считал, что солнечные лучи падают на Землю не по прямой линии, а криволинейно.

Доктор Штайнер: Дело обстоит так. Солнечные лучи, как человек их видит, в сущности, не обладают никакой реальностью, действительностью (то есть не являются материальными —прим. перев). Но если мы рассмотрим Солнце как таковое, то и оно, по сущест­ву, не является физическим веществом, оно, в сущно­сти, духовно и состоит из полости в пространстве.

Вам надо только правильно понять, что означает такая полость в пространстве. Если у нас есть бутылка сельтерской воды — я уже приводил однажды такое сравнение, — то в этом случае бутылка наполнена во­дой, и эта вода, собственно, видна лишь немного, она едва заметна: то, что внутри находится, известно, но наиболее отчетливо видны жемчужинки, пузырьки, на­ходящиеся там внутри. Вам известно, однако, что если вы выпиваете воду, то эти жемчужинки, эти пузырьки улетучиваются; они, собственно, являются воздухом. И в качестве воздуха они значительно менее плотны, чем вода. Человек видит не то, что плотно, то есть воду, но видит то, что менее плотно, то есть воздух, находя­щийся внутри. Так обстоит дело и с Солнцем, там, на­верху. Все, что находится вокруг Солнца, является, в сущности, более плотным, чем само Солнце: Солнце менее плотно, чем то, что находится вокруг Солнца; благодаря этому мы и видим Солнце. Это заблуждение, если верят, что Солнце в пространстве представляет собой, так сказать, нечто. В пространстве оно пред­ставляет собой ничто; это огромная дыра, луза, сущест­вующая подобно тому, как в случае сельтерской воды тоже повсюду, где есть жемчужинки, пузырьки, то есть воздух, существуют выемки, дыры.

Отсюда вы могли бы заключить: не может быть и речи, чтобы от дыры исходили лучи. Но лучи возни­кают совсем другим образом. Вы могли бы прояснить себе это и следующим образом. Допустим, у вас есть уличный фонарь, в этом уличном фонаре внутри на­ходится источник света. Когда вы выходите на улицу и смотрите на этот фонарь, то если вечер ясный, вы увидите этот фонарь с устойчивым красивым блеском. Но представьте себе: вечер оказался туманным, по­всюду вокруг туман, — тогда он будет светить вам так, как если бы от фонаря, от источника света исходили настоящие лучи! Следовательно, вы в этом случае уви­дите лучи. Но вы видите лучи не от источника света, иначе вы видели бы такие же лучи и в нормальный, ясный вечер. Лучи приходят от того, что находится во­круг (фонаря); и чем гуще туман, тем в большей степе­ни увидите вы лучи. Вот почему вы видите солнечный свет не как нечто реальное, но как нечто подобное тому, когда вы сквозь туман смотрите на нечто менее плотное, смотрите в пустоту. Это понятно?

Продолжим дальше: если человек смотрит в даль сквозь туман, то видимый им предмет всегда кажется находящимся на ином месте, нежели на самом деле. Если человек стоит здесь, на Земле, и смотрит сквозь воздух на Солнце, — которое, в сущности, есть пус­тое место, — то он будет видеть, что Солнце стоит глубже (ниже), чем оно стоит в действительности; то­гда оно будет в пустоте пространства стоять глубже (ниже). Из-за этого возникает явление, как если бы лучи шли криволинейно, — в ином случае этого бы не было. Это возникает только потому, что человек смотрит как бы сквозь туман. В подобном случае это вполне реально. Можно только все снова удивляться тому, что физики в настоящее время интерпретиру­ют все сказанное так, как если бы Солнце находилось здесь, а здесь шли лучи, в то время, как ни Солнце, ни лучи не являются физической реальностью. И в том пространстве, которое пусто, присутствует духовное начало. Вот то, на что надо при этом всегда обращать внимание. Вот, что я могу сказать по этому вопросу.

Может быть, кому-то пришло в голову что-либо другое?

Вопрос: Нельзя ли было бы услышать что-нибудь о масонстве и его цели?

Доктор Штайнер: Видите ли, господа, можно ска­зать, что нынешнее масонство представляет собой лишь тень того, чем оно когда-то было. Я здесь уже широко освещал вопрос о том, что в древности человеческое раз­витие было таково, что тогда школы, церкви и учрежде­ния, связанные с искусством, не были идентичны совре­менным, но представляли собой одно целое. В древней мистерии — как это тогда называли — сочетались одно­временно и школа, и школа искусств, и религия. Толь­ко позднее все это отделилось друг от друга. По отноше­нию к нашим среднеевропейским областям можно даже сказать, что это произошло не ранее XI—XII веков: до тех пор монастыри служили напоминанием о древних временах. Но в глубокой древности было так, что школа, церковь и школа искусств составляли единое целое. Ведь тогда все, что относилось к мистериям, все, чем там занимались, делалось с гораздо большей серьез­ностью, чем делается нечто в настоящее время, напри­мер, в наших школах и даже в наших церквях.

Дело тогда шло так, что прежде чем получить раз­решение начать учебу, человек должен был долго гото­виться. Сегодня решающим в вопросе о том, может ли человек учиться чему-то или нет, становится принцип, ничего общего с учебой не имеющий. Ведь, не так ли, се­годня решающим является только то, может ли данный человек, который должен учиться, вносить деньги, или он не может вносить их! Это, конечно, не имеет никако­го отношения к способностям данного человека. Совер­шенно иначе было поставлено дело в древности. Тогда среди всех людей без исключения отыскивали тех — а смотреть за этим тогда умели лучше, проницательнее, чем сегодня, — кто имел какие-либо способности. Есте­ственно, что все эти вещи — поскольку уже тогда люди были эгоистичны — пришли в упадок: но изначально принцип был таков, что разыскивали тех, кто обладал способностями. Они предназначались к тому, чтобы учиться духовно — не просто посредством муштры и дрессировки осваивать основы, как это происходит при обучении сегодня, они могли учиться духовно.

Это духовное обучение было, однако, связано с тем, что во время подготовления учили вырабатывать вполне определенные способности. Вы только вспом­ните: если в обычной жизни человек хватает, берет в руки то или иное, он, в сущности, имеет при этом лишь грубое ощущение. Самое крайнее, чего могут сегодня достичь люди, так это на ощупь отличать разные веще­ства друг от друга, ощупывать вещи и кое-что различать на ощупь. Однако в отношении своего ощущения — я имею в виду чисто физическое ощущение —люди сего­дня стали значительно глубже: они отличают тепло и хо­лод. В лучшем случае люди при обучении могут развить более тонкое ощущение. Таковы, например, слепые. Есть слепые, которые учатся, проводя (пальцами) по бумаге, ощущать на ощупь формы букв. Каждая буква немного выдавлена на бумаге. Если в пальцах выработа­но тонкое осязание, можно немного ощущать буквы. Не­которые люди сегодня учатся более тонкому ощущению, более тонкому чувству. Как правило, ощущение почти совсем не разрабатывается, но люди учатся необычай­но много, чтобы у них выработалось это весьма тонкое чувство, а именно осязание в кончиках пальцев и в паль­цах. Сегодня человек различает тепло и холод не только с помощью осязания. Это возможно сегодня потому, что можно посмотреть на термометр; тогда для него станут очевидными даже тонкие различия в состояниях тепла или холода. Но термометр открыли лишь в ходе време­ни. Раньше люди пользовались только своим осязанием. Так вот, при мистериальной подготовке начинали имен­но с совершенно особого развития чувства осязания в пальцах и кончиках пальцев. Это происходило так, что человек научался ощущать тончайшим образом.

Так кто же выступал в мистериях в качестве того, кого сначала подготавливали, чтобы он мог ощущать с исключительной тонкостью? Другие люди не могут ощущать столь тонко. Допустим, что где-то еще в дру­гом месте была некая мистерия. В древности люди много путешествовали; они путешествовали почти столь же много, и мы, причем порой можно было бы удивиться тому, как быстро они путешествовали. Же­лезных дорог у них не было; но они путешествовали, потому что были более проворными, потому что они могли ходить быстрее, меньше уставали, несколько лучше ходили и тому подобное. И вот на пути они встречали таких же людей. Если два таких человека, которые могли ощущать тоньше, давали друг другу ру­ку, они опознавали друг друга; тогда говорили об этом так: они опознавали друг друга благодаря их тонкому осязанию. Это то, что называют «прикосновением»; прикосновение — это когда в древности один касался другого и замечал, что у другого тонкое осязание.

Затем, господа, представьте себе второе: если при­знавали, что человек обладает тонкостью осязания, то­гда он продвигался дальше, тогда его учили еще больше. В древности писали совсем не так много, как сегодня; записывали исключительно редко, причем наиболее священное. Во всяком случае, в древности уже имелась своеобразная корреспонденция; но тогда эта корреспон­денция осуществлялась по большей части с помощью всяких знаков. Так возникало много знаков для всего, что только возможно. Было также и то, что люди, не при­надлежавшие к мистериям, то есть не мудрецы, как их называли, свои путешествия совершали в близлежащие районы, они не уходили очень далеко. Но ученые, муд­рецы путешествовали очень далеко. При этом им при­шлось бы знать не только все языки, но и все диалекты. А ведь даже северному немцу очень трудно разобраться в швейцарском диалекте. Однако для людей мистерий, кроме языка, на котором они говорили, имелись извест­ные знаки, обозначавшие все интересовавшие их вещи. Они делали знаки. Так, например, обычные жесты, которые человек делает, исходя из ощущения, форми­ровались дальше; «я понимаю»: или «то, что ты мне го­воришь, не имеет значения», «мы хорошо понимаем друг друга». Они рисовали крест. Так что именно среди древ­них мудрецов существовал полностью разработанный язык знаков, и все, что человек знал, он мог вложить в эти знаки. Так что вы можете понять: все люди, находив­шиеся в тогдашних высших школах, в мистериях, име­ли для всего известные знаки. Скажем, например, они хотели зафиксировать эти знаки. Только тогда они зари­совывали их. Так возникали нарисованные знаки.

Интересно, что еще сегодня есть некоторые шриф­ты, по которым можно с очевидностью установить, что они возникли из знаков. Таков, например, древний шрифт индусов, санскритский шрифт. В нем заметно, что весь он состоит из кривых и прямых линий. Кри­вая линия: недовольство чем-то, антипатия; прямая линия: симпатия. Вы только подумайте: кто-то знает, что прямая линия означает симпатию, а кривая линия означает антипатию. Теперь я хочу ему что-то сооб­щить. Для этого я тоже имею мой знак. Он хочет что-то сказать мне: сначала это может идти хорошо, но позд­нее эта история принимает плохой характер. Видите ли, вот тут все еще хорошо; позднее он рисует змееоб­разную линию; тут дело может пойти плохо. Это имело место для всех определенных знаков. Такими знаками или с помощью таких знаков договаривались, прихо­дили к взаимопониманию те, кто был в мистериях. Так что к прикосновению добавился знак (das Zeichen).

Раньше в слове видели нечто совершенно особен­ное. Видите ли, если сегодня человек произносит сло­во, он не имеет больше никакого понятия о том, что та­кое слово. Но он все же может еще кое-что чувствовать, чувствовать то, что заключено в гласных звуках. Вы легко можете почувствовать, если кто-то, попав в некое положение, восклицает: «А» — тут речь идет об удивле­нии. «А» — буква А означает удивление. Прибавьте сю­да букву Р: тут заключено вращение, излучение: P(R) = излучение. А = удивление, Р — вращение, излучение.

Теперь нам, во всяком случае, известно то, что было сказано о солнечных лучах. Но даже если солнечные лучи и являются кажущимися, даже если они и не яв­ляются реальностью, действительностью, они выгля­дят так, как если бы они куда-то текли, устремлялись. Представьте себе, что кто-то говорит: там, вверху, нахо­дится нечто, оно светит мне утром и посылает мне на Землю то, что вызывает у меня восхищение, удивление. Удивление он выражает через «А», а то, что происходит сверху, — через «Р»; итак, он выражает все это как РА. Именно так называли древние египтяне солнечного бо­га: РА! В любой из этих букв заключено чувство, и мы объединили эти буквы в слове. Здесь было заключено всеохватывающее чувство. Сегодня это давно забыто. Только немногое можно еще ощутить в различных ве­щах. Возьмем, например, «И»; это нечто подобное тихой радости: человек удовлетворен тем, что он переживает, воспринимает: «И». Поэтому смех может выражаться так: хи-хи. Это тихая радость. Так каждая буква несет в себе нечто определенное. Есть знание, благодаря кото­рому можно точно так же строить слова, если обладать пониманием звуков, которые находятся в словах.

Вы скажете, господа: да, но ведь в этом случае должен быть лишь один-единственный язык! Первона­чально у человечества и был один-единственный язык; когда еще чувствовали звуки, буквы, был лишь один единственный язык. Потом появились различные язы­ки, когда люди рассеялись. Но первоначально люди это чувствовали, и в мистериях учили тому, как ощутить звук, букву, как сделать из них слово. Поэтому в мисте­риях был единый особенный язык. На этом языке все говорили между собой. Они говорили между собой не на диалекте, а на этом языке, который понимали все. Ес­ли один говорил «РА», то другие знали, что это Солнце. Если один говорил, например, «Э» — вы при этом чувст­вуете только одно: это меня отпугивает, это мне не под­ходит; «Э» = мне немного страшно, это нечто подобное страху! Теперь возьмем «Л»: это подобно чему-то проно­сящемуся, текущему; и «ЭЛ» — это нечто такое, что про­текает и чего следует опасаться, перед чем испытывают страх. Так, в Вавилоне «ЭЛ» означало Бог. Все получало наименование по этому принципу. Или же возьмите Библию. Если вы говорите: «О» — это удивление, внезап­ное удивление, с которым не справиться. «А» — человек воспринимает ощущение, которое приятно, удивление, воспринятое охотно; «О» — при этом хочется укло­ниться, отступить; «Н» и «Ch» (X) — это дыхание. Так что можно сказать: «О» — отступающее удивление; «Н»(х) — дыхание; «И» — тут человек указывает на то, что его радует, это тихая радость = «И». И «М» — это желание самому войти, проникнуть. Произнося «М» вы чувствуете: «М» — тут дыхание выходит наружу и че­ловек чувствует, что он сам гонится вслед за дыхани­ем; «М» — это уходить, игнорировать. Теперь соединим все вместе: «ЭЛ» — это мы уже видели, это дух, при­ходящий в ветре; «О» = отступающее удивление, «X» — это дыхание, это более тонкий дух, действующий как дыхание; «И» —тихая радость; «М» — уход. И вот у вас получается ЭЛОХИМ, с которого начинается Библия; слово состоит из этих звуков. Так что можно сказать: что такое Элохим? Элохим — это существо в ветре, перед которым испытываешь страх, перед которым немного отступаешь, который, однако, благодаря дыханию ра­дует человека и, идя к человеку, радуется: ЭЛОХИМ.

Вот так первоначально штудировали в словах по звукам, по буквам, что же, в сущности, означают эти слова. Люди сегодня больше не ощущают, чем, в сущ­ности, является слово.

Как звучит в Швейцарии множественное число от слова Wagen (автомобиль, повозка, вагон)? Звучит ли оно здесь как Wagen или звучит как Wдgen? (Ответ «Die Wagen» — неверен. Это звучит в швейцарском немецком Wдge, как и предполагал доктор Штайнер). Оно все же звучит Wagen. Но это некорректно, неряшливо; перво­начально было: Der Wagen, die Wдgen (вагон, вагоны). Во множественном числе мы имеем эту ситуацию в различных случаях. Например, мы имеем: Der Bruder, die Brьder (брат, братья). Но ведь и для Швейцарии это тоже правильно! Ведь вы не говорите die Bruder? Итак, der Bruder, die Brьder. Или, скажем, das Holz, die Holzer. Ведь здесь не говорят die Holzer (автор поясняет, что при образовании множественных чисел меняется артикль и корневая гласная — прим. перев. ). Вы видите, господа, если образуется множественное число, то обра­зуется и умляут: «а» переходит в «а», «и» в «и», «о» в «о». Почему это происходит? Умляут выражает, что вещь ста­ла неопределенной! Если я вижу одного брата, тогда он со всей ясностью выступает как одна персона; если же я вижу много братьев, тогда возникает неясность, неопре­деленность, тогда я должен отделять одного от другого, и если я этого не смогу, это будет неопределенным. На­до увидеть одного в кругу других. Посредством умляут всегда обозначается процесс становления чего-то неоп­ределенным, неясным. Следовательно, если в слове есть умляут, тут есть нечто неопределенное, неясное.

В речи, языке заложено нечто такое, что позволя­ет познать человека в целом: в этом находится весь человек. Таким образом люди выражают то значение, которое уже заложено в написанных буквах, в знаках. «А» всегда было удивлением. Если древний еврей изо­бражал """"""""""""" (алеф), он говорил себе: кто в земном мире удивляется? Животные не удивляются, удивляется только человек. Поэтому он человека вообще обозна­чал как удивление. Если он писал свой алеф, """""""""""""""""", древ­нееврейское А, это обозначало человека.

Было так, что каждая буква одновременно обозна­чала вещь или существо. Все это знали те люди, кото­рые были в мистериях. Итак, если кто-то путешество­вал и встречал другого и они имели общие знания, то они опознавали друг друга по слову. Так что можно сказать: в древности дело обстояло так, что люди, че­му-то учившиеся, много знающие, опознавали друг друга по прикосновению, знаку, слову.

Да, господа, но ведь тогда за этим что-то еще стоя­ло, в этом что-то заключалось! Тогда действительно вся ученость содержалась в этом знаке, прикоснове­нии и слове. Ибо благодаря тому, что человек учился осязать, он учился различать предметы. Благодаря тому, что он имел знаки, он мог подражать всему тому, что было тайнами природы. А в слове он знакомился с внутренним содержанием человека. Итак, можно сказать: в прикосновении имели дело с восприятием; в знаке имели дело с природой, а в слове имели дело с человеком, с его внутренним удивлением, его пугливым трепетом, его радостью и так далее. Имели, следо­вательно, дело с природой и человеком и воспроизво­дили их в знаке, прикосновении и слове.

В ходе человеческого развития тогда возникло то, что разделилось, с одной стороны, на университеты и позднее школы, а с другой — на церкви и искусство. Ка­ждая из трех частей больше не понимала, что сущест­вовало первоначально, а прикосновение, знак и сло­во были совершенно утеряны. Понимали это только те, кто еще тогда заметили: черт возьми, ведь эти древ­ние мудрецы благодаря всему, что они знали, облада­ли могуществом, властью! Справедлива и правомерна та власть, то могущество, которым обладает человек, ко­торый что-то знает, который может тем самым принес­ти пользу ближним. Если бы никто не придумал, как сделать паровоз, у человечества этого паровоза просто не было бы! Итак, если человек нечто знает, это идет на пользу людям; тогда его власть правомерна. Однако позднее люди стали просто присваивать власть, пере­нимая внешние знаки. Как раньше те или иные знаки нечто означали, а позднее их значение было утеряно, точно так же и все в целом утратило значение.

И тогда, посредством, я хотел бы сказать; обезьян­ничания (Nachaffung), подражания древним мистериям стало строиться все это, то, в чем вы обнаруживаете лишь внешнюю сторону предмета. Что же делали эти люди? У них больше не было утонченного осязания, но они уго­ворились о знаках, по которым они опознают друг дру­га. Они определенным образом подают руку, и по этому признаку другой знает: он принадлежит к данному сою­зу. Так они опознавали друг друга по прикосновению. Затем определенным образом они еще делали знак. Знаки и прикосновения различались в зависимости от того, был ли человек в первом, во втором или в третьем градусе. Таким путем эти люди опознавали друг друга. Но здесь уже не содержалось ничего; это были всего лишь опознавательные знаки. Точно так же они имели для каждого градуса определенное слово, которое они могли произносить в определенном масонском союзе: они имеют, скажем, для первого градуса, — если кто-то хочет знать: что есть слово? — [пароль] — ИАКИН. Так узнают, что данный человек выучил слово «иакин» в масонской ложе, а иначе он не был бы допущен в первый градус. Это всего лишь слово-пароль. Затем, точно так же он делает знак и тому подобное.

В сущности, такая форма масонства развилась толь­ко тогда, когда все остальное из мистерий было забыто; стали подражать тем отдельным вещам из древности, которые уже больше не понимали. Так что то, что масон­ство использует в качестве культа, самим масонством в настоящее время по большей части не понимается: даже знак, прикосновение и слово они не понимают, посколь­ку все они не знают, о чем тут идет речь. Они, например, не знают, что если они произносят слово второго граду­са: БОАС (БОХАС), то «Б» означает дом, «О» — означает, как я всем уже говорил, сдержанное удивление, «А» — это приятное удивление; «С» — является знаком змея. Всем этим вы спрашиваете следующее: мы познаем мир как большой дом, построенный Великим Строителем Мира (Великим Архитектором Вселенной), перед чем надо чувствовать себя как напуганным, так и приятно обрадованным, и там присутствует также и зло, змей. Да, нечто подобно осознавали в древности, тогда в соответст­вии с этими вещами смотрели на природу, смотрели на человека. Сегодня, не имея никакого понятия об этом, бессмысленно в известных масонских объединениях, те, кто имеет второй градус, произносят слово «БОАС» (БО­ХАС). Точно так же, не правда ли, если люди, принадле­жавшие третьему градусу, клали палец на артерию, то при этом действительно узнавали, что данный человек имел тонкое чувство, тонкое осязание. Это замечали по тому, каким образом клали палец на артерию. Позднее это стало прикосновением для третьего градуса. Сего­дня люди знают только то, что если кто-то приходит и так берет за руку, то это масон. Итак, во всех этих вещах есть нечто древнее, исполненное достоинства, великое, нечто содержащее в себе всю прежнюю уче­ность: теперь же все это превращено в формальность, доведено до ничтожества. В настоящее время положе­ние дел в масонском союзе таково; он также имеет церемониал, некий культ; это идет еще из того време­ни, когда все показывалось в культе, в церемониале, для того, чтобы это оказывало большее воздействие на людей. Масоны делают это до сих пор. По отноше­нию же к внутреннему содержанию масонский орден действительно не имеет больше никакого значения (... der Freimaurerorden keine Bedeutung mehr hat).

Но к тому же многим людям страшно скучно бы­ло участвовать в этих вещах, когда организовывались такие союзы; ведь, в сущности, все это выродилось в сво­его рода забаву. Потребовалось нечто такое, что могло бы влиться в масонство. Вследствие этого и возникло то, что масоны в большей или меньшей степени стали поли­тизированными или же стали в большей или меньшей степени заниматься распространением религиозно-про­светительских учений. Клерикальные римские учения направлялись Римом. Те учения, которые противостоя­ли Риму, распространялись масонством. Поэтому Рим, римский культ и масонство являются величайшими про­тивниками. Это больше совершенно не связано с тем, что было у масонов в качестве культа, знака, прикоснове­ния и слова, это касалось обоюдных отношений. Во Франции союз назывался не союз (Bund, Тугенбунд — прим. перев. ), но «Orient de France», «Восток Франции», поскольку все там брали с Востока, «Великий Восток Франции» («Grand Orient de France»), это большой фран­цузский масонский союз. Другое, знак, прикосновение и слово — служат еще лишь для того, чтобы удерживать людей вместе, это то, благодаря чему они опознают друг друга. Общественный культ является встречами, где они собираются, особенно в связи с праздничными обстоятельствами; подобно тому, как другие собираются в церкви, так масоны собираются на церемонии, которые восходят к древним мистериям. Это сплачивает людей.

В Италии в определенное время, когда формирова­лись тайные политические союзы, был обычай соби­раться для известных церемоний и опознавать друг друга по знаку и прикосновению. Политические сою­зы, политические объединения всегда были связаны с этим древним мистериальным знанием. Да и сего­дня можно обнаружить нечто примечательное: если сегодня вы путешествуете, например, по некоторым областям Польши или Австрии, вы встречаетесь с плакатами; на этих плакатах изображены странные знаки и странные буквы, складывающиеся в слова; неизвестно, что означает такой плакат; на самом деле такой плакат — их повсюду развешивают в польских и австрийских районах — является внешним знаком некоего союза, создававшегося известными национали­стическими течениями среди молодежи. Там имеют де­ло с теми же вещами. В сущности, это явление распро­странено широко, весьма широко, и эти люди очень хо­рошо знают, что знак тоже имеет известную мощную силу. Есть объединения, в частности, немецких нацио­налистов, использующих древний индийский знак: две слившиеся друг с другом змеи или также, если хотите, колесо, преобразующееся в свастику. Это се­годня их отличительный знак. Вы, возможно, слыша­ли, что свастика, опять-таки, принята как знак для известных национал-шовинистических кругов. Это делается в целях поддержания традиции: посредст­вом таких знаков древние люди выражали свое гос­подство. Все это в больших масштабах имеет место в масонских союзах. Масонский союз существует для того, чтобы объединять определенных людей, что он и делает посредством церемоний, посредством зна­ка, прикосновения и слова. Такой союз преследует тайные цели, причем известные тайны сохраняются среди тех, кто связан этими церемониалом, знаком, прикосновением и словом. Конечно, тайные цели мож­но преследовать только в том случае, если о них не узнают все; в масонских союзах дело обстоит так, что они преследуют многочисленные политические, куль­турные или тому подобные цели.

Но вы могли бы сказать еще одно, господа. Види­те ли, вовсе не следовало бы считать людей, объеди­ненных в масонские союзы, сомнительными из-за их деятельности; ведь иногда они имеют самые лучшие намерения. Они придерживаются лишь следующей точки зрения: с людьми нельзя достигнуть ничего иначе, чем посредством таких союзов, для чего целью большинства масонских союзов должна быть крупная благотворительность. Это прекрасно — заниматься бла­готворительностью, практиковать гуманность. Этим такие союзы занимаются в большом масштабе. Поэто­му неудивительно, если масон постоянно ссылается на то, что страшно много гуманных и добродетельных акций организуется и основывается именно масонски­ми союзами. И все же надо сказать себе только одно: в сущности, в настоящее время все такие вещи больше не являются своевременными. Ведь не правда ли, что главным образом должны мы сегодня отвергнуть в ве­щах такого рода? Мы должны отвергнуть обособлен­ность. Из-за нее довольно скоро возникает духовная аристократия, которой не должно быть. И демократи­ческий принцип, который постоянно должен приоб­ретать все большее значение, вступает в радикальное противоречие как с масонским союзом, так и с замк­нутым в себе священством. Итак, можно сказать: тут дело обстоит так, что тот, кто еще и сегодня может понять, что содержится в некоторых масонских це­ремониях первого, второго и третьего градусов — со­держится в том, чего сами масоны часто не понима­ют, — тот может признать, что эти церемонии часто восходят к самой древней мудрости; однако большого значения это не имеет. Большое значение имеет то, что в настоящее время во многих масонских объеди­нениях, союзах изживается много политических или прочих социально полезных устремлений. Но Католи­ческая Церковь и масонство находятся, как говорится, на ножах, они борются друг с другом. Такая ситуация, однако, сложилась в ходе времени.

Конечно, можно с легкостью недооценить эти вещи. Также имеет место следующее: у масонов есть определенные одеяния для их церемоний; у них, на­пример, есть фартук из ягненка, фартук из шкуры яг­ненка. Кое-кто говорил: масонство есть не что иное, как спектакль, забава с инструментами каменщиков, ведь у каменщиков есть фартук. Но это не так. И фар­тук использовался здесь для того — первоначально он всегда был из ягнячьей кожи, — чтобы показать, что тот, кто состоит в таком союзе, не должен быть дикарем, обуреваемым страстями; итак, половые ор­ганы должны были быть прикрыты этим фартуком, который и являлся знаком для этого. Следовательно, речь шла и о том, что в знаках выражался характер человека. Так обстоит дело с очень многими знаками, которые проявляются и в одеяниях.

Имеются также более высокие градусы, где носят облачения, очень похожие на священнические: тут все в отдельности нечто означает. Например, я говорил вам, что человек кроме физического тела имеет также эфирное тело. И как священник снимает белые льня­ные одеяния, облачения, похожие на рубашки для вы­ражения эфирного тела, точно так же и определенные высокие градусы масонов имеют такие же одеяния, а для астрального тела — являющегося красочным — имеется тога, верхнее облачение; вот так все это вы­ражается. Мантия же, которая затем была соединена со шлемом, выражала могущество "Я".

Все эти вещи уводят нас назад к древним весьма глубокомысленным и значительным обычаям, которые сегодня потеряли свое значение. Если кто-то располо­жен в пользу масонства, он не должен расценивать то, что я говорю, как нечто пренебрежительное. Я лишь хочу показать все, как есть. Может, конечно, сущест­вовать и такой масонский орден, который объединя­ет исключительно хороших людей, и так далее. В на­стоящее время нечто подобное может стать особенно важным. Действительно, ведь если сегодня человек учится, то когда он становится врачом или юристом, последнее не захватывает его сердце. Поэтому мно­гие юристы и врачи становятся масонами. Ведь тогда они имеют, по крайней мере, праздничность древних церемоний, а также нечто такое, где им не приходит­ся излишне много думать, но постоянно содержащее в себе еще нечто: знак, прикосновение, слово, указы­вающее, что человек живет не только во внешне-ма­териальном. (В ряде лекций автор говорил о роли масонства в развязывании Первой мировой войны в 1914 г. и о вредном воздействии церемониальной ари­манической магии западных братств, см. т. 173, 174 и др. Сам автор в 1914 г. демонстративно вышел из рядов масонов — прим. перев. )

Вот то, что я хотел сказать вам. Есть ли еще что-нибудь, о чем вы хотели бы спросить?

Вопрос: В Америке имеется нечто под названием «Ку-клукс-клан». Как тут обстоит дело? Не могли бы мы услышать от господина доктора, что это значит? Все снова и снова приходится читать об этом.

Доктор Штайнер: Видите ли, Ку-клукс-клан — это новейшее открытие в данной области, причем такое от­крытие, которому надо придавать большую важность, чем это обычно делают. Вы знаете, господа, что лишь несколько десятилетий тому назад царило воодушев­ление по поводу космополитизма. Сегодня он еще при­сутствует как само собой разумеющееся среди пролета­риата, среди социал-демократов — они акцентируют интернациональный фактор, но в кругах буржуазии и в иных кругах страшным образом распространяется и одерживает верх национализм, там очень сильны националистические настроения. Вспомните о том, что люди, стоявшие за Вудро Вильсоном(62)
— сам он был всего лишь подставным лицом (Strohmann — бук­вально, «соломенное чучело»), — эти люди прини­мали национализм в расчет, хотели повсюду иметь национальные государства, повсюду подстрекали к национализму и так далее. (Вудро Вильсон впервые выдвинул националистический и по сути своей фаши­стский лозунг о «праве наций на самоопределение», чтобы под этим лозунгом развалить континентальные империи — прим. перев. ) На это возлагали они свои на­дежды! Были и такие люди, которые сегодня повсю­ду развивают тенденции, доводящие национализм до высшей точки, до крайности. Эти стремления довести национализм до высшей точки, до крайности, нашли свое выражение в возникновении в Америке этого объединения Ку-клукс-клан. Оно широко использует в своей работе такие средства, как, например, знаки, именно в вышеописанном мною смысле.

Если внимание человека привлекают именно та­кие объединения, он должен знать, что знаки имеют определенную гипнотическую силу. Ведь вам извест­но, если вы возьмете курицу (изображается на рисун­ке), стукните эту курицу клювом об землю и проведе­те отсюда черту мелом, то курица побежит по этой чер­те! Она загипнотизирована, она бежит по этой черте! Вам только надо ткнуть ее клювом, тогда она побежит по черте, поскольку она загипнотизирована посредст­вом этой черты. Вот так и каждый знак — а не только прямая линия для курицы — имеет значение, опреде­ленно убаюкивающее, снотворное значение, если он приложен к чему-то. Некоторые тайные объединения пользуются этим, они подбирают именно такие знаки, посредством которых они приводят в замешательство, дурачат других людей, усыпляют их, так что человек не может привести в действие свою собственную силу суждения. Подобные экстремистские средства исполь­зуют как раз именно такие тайные объединения. К ним принадлежит в Америке и Ку-клукс-клан. Ку-клукс-клан опасен по той причине, что такие объедине­ния берут за исходное не только какой-то один народ, нет, они хотят распространить националистический принцип повсюду. Никому не следовало бы говорить: Ку-клукс-клан остается исключительно американским учреждением, поскольку он хочет особым образом куль­тивировать американский национализм. Так не гово­рит приверженец Ку-клукс-клана; но он говорит так: надо поощрять национализм вообще: и в Венгрии, и в Германии, и во Франции. Как прекрасно! И ведь он ориентируется не на американизм, он не патриот, но в этой кичливости людей на почве национализма он видит то, что, будучи затем задействовано у самых различных наций, приведет к тому, чего он хочет дос­тичь: а именно ввергнет людей в абсолютный хаос! За этим скрывается исключительная жажда разрушения. Ку-клукс-клан особенно опасен по той причине, что он может распространяться и в других странах. И вы не должны говорить, если он однажды захочет распро­страниться здесь в Швейцарии, что это американское учреждение, американская организация; нет, тогда это будет национальная швейцарская организация.

Такими были, по сути, и масонские союзы; были и интернациональные, но в отдельных странах они все­гда носили националистический характер. Хотя этим они занимались немного, они больше работали по от­ношению к внешнему миру, чтобы участвовать в том, что происходило во внешнем мире. Можно было бы сказать: да разве не безумны такие люди, желающие возбудить абсолютно националистический принцип, желающие все разрушить? Никто просто не смеет сказать об этом. Конечно, если человек спрашивает, это означает: само собой разумеется, он в таких делах участия не принимает. Но эти люди говорят себе: се­годня все испорчено настолько — ведущие люди гово­рят это для других, следующих за ними, — что этим, другим, совершенно все равно, они не видят смысла за­ботиться о том положении вещей, каково оно сегодня. Прежде всего, надо поступать с человечеством как с темной тупой массой. Тогда люди будут снова прихо­дить в себя, тогда они снова будут учиться чему-то по­рядочному. Итак, у этих людей уже есть идея; в этом отношении именно у Ку-клукс-клана есть такая идея. Вы считаете: нет?

Автор вопроса: Однако! Но ведь это смешно!

Доктор Штайнер: Видите ли, многие вещи в куль­турной жизни смешны, и мы уже указывали на такие вещи, которые выглядят смешно. Но комическое ино­гда становится поистине опасным. Кому-то оно кажется смешным, но порой оно чрезвычайно опасно.

Господа, завтра в течение дня я должен уехать в Бреслау. После я скажу вам, когда у нас будет следую­щее занятие.

СЕМНАДЦАТАЯ ЛЕКЦИЯ

Дорнах, 25 июня 1924 г.

Доброе утро, господа! Может быть, вы придума­ли что-нибудь за столь долгое время, какой-нибудь особенный вопрос?

Вопрос о существах различных иерархий и их воз­действии на человечество.

Доктор Штайнер: Я полагаю, что это такая тема, которая может оказаться несколько трудной, несколь­ко непонятной для тех господ, которые сегодня здесь впервые, потому что для этого необходимо знать то, что уже было изложено в прочитанных мною лекци­ях. Но я все же хочу поднять эту тему и подойти к ней как можно более понятным образом.

Видите ли, если вы рассмотрите человека, как он стоит или ходит по Земле, то окажется, что чело­век несет в себе, в сущности, все царства природы. Прежде всего, он несет в себе животное царство; в некотором смысле его организация носит животный характер. Это вы могли бы увидеть хотя бы из того, что у человека есть, например, бедренные или плече­вые кости, которые в подобном виде находят также у высших животных; если же хорошо познакомиться с этим вопросом, то и у животных, стоящих ниже, находят подобные или родственные образования. Да­же у рыб можно, хотя и с некоторым приближением, увидеть, что у рыбы соответствует одной из костей человека. То, что может быть сказано о костной систе­ме, точно так же можно сказать и о мышечной системе, и даже о внутренних органах. Мы находим у человека желудок —соответствующим образом находим мы желудок и у животных. Короче говоря, то, что имеет­ся в животном царстве, мы обнаруживаем также и в человеческом теле.

Это привело к тому, что в соответствии с мате­риалистическими воззрениями человека вообще на­до считать всего лишь высокоразвитым животным. Но таковым он не является; ведь человек развивает три вещи, которых животное на основе своего орга­низма развить не может. Первое — то, что человек научается прямохождению. Взгляните на животных, которые учатся ходить наполовину прямо, и вы уви­дите значительное различие между ними и человеком. У животных, которые ходят немного выпрямившись, например у кенгуру, вы видите, что передние конеч­ности, с помощью которых оно не ступает, остаются атрофированными. Передние конечности у кенгуру не предназначены для свободных действий. В случае же обезьяны мы тем более не скажем, что она в этом отношении похожа на человека: когда она взбирает­ся на дерево, она не идет, а залезает, цепляясь. Она, в сущности, имеет четыре руки, она не имеет две ноги и две руки. У нее ноги образованы рукоподобно, как руки, она залезает. Итак, прямохождение является пер­вым, что отличает человека от животного.

Второе отличие человека от животного — способ­ность речи. Способность говорить связана с прямохо­ждением. Вот почему вы обнаруживаете, что там, где опять-таки животное получает нечто похожее на спо­собность речи, (собака, хотя и является относитель­но умным животным, не получает такой способности, но ее получает, например, попугай, который ориенти­рован вертикально) вы найдете, что животное ори­ентировано вертикально. Речь связана с бытием в распрямленном по вертикали состоянием.

И третьим является свободная воля, к которой животное тоже не может прийти, так как зависит от своих внутренних процессов. У человека же эти послед­ние погашаются и настраиваются на человеческий лад посредством всей внутренней организации (име­ется в виду "Я-организация —прим. перев. ).

Но несмотря на это, человек носит в себе живот­ность. Он, следовательно, имеет это животное царст­во в себе.

Вторым из того, что носит в себе человек, являет­ся растительное царство. Что может человек благода­ря тому, что он несет в себе животное царство? Види­те ли, животное ощущает — человек тоже; растение же не ощущает. Хотя, как ни странно, современная наука считает — я уже упоминал об этом однажды(63)
, — что растение может ощущать, поскольку есть такое растение, например, так называемая венерина мухо­ловка, Dionaea muscipula(63а)
; если к ней приближается насекомое, если оно подлетело, венерина мухоловка захлопывает свои лепестки и поглощает насекомое. Это очень интересное явление. Но если говорят: это растение, венерина мухоловка, должна почувство­вать насекомое, то есть ощутить, воспринимая, когда последнее оказалось вблизи, то это такая же бессмыс­лица, как если кто-нибудь скажет: у одного совсем маленького предмета, который я настраиваю так, чтобы он захлопнулся, когда приблизится мышь — у мышеловки, — тоже есть ощущение того, что мышь близко! Такие научные соображения недалеко отсю­да, они просто бессмысленны. Растения не чувству­ют. И в столь же малой степени способны растения к свободному передвижению.

Итак, то, что у человека является ощущением и дви­жением, есть черта, общая с животным. Тут человек несет эту животность в себе. Только тогда он может разумно мыслить — животное этого не может — он является благодаря этому человеком. Затем человек несет растительное царство, целое растительное цар­ство носит он в себе. Растения не передвигаются, но они растут. Растения не ощущают, но они питаются. Человек тоже растет и питается. Это совершает в нем растительное царство. Это растительные силы чело­век тоже несет в себе. Их он несет в себе и тогда, когда он спит. Он слагает с себя эту животность, когда он спит, ибо он не ощущает и не движется, — если он, ко­нечно, не сомнамбула, лунатик, но это уже относится к ненормальному состоянию; в этом случае он не пол­ностью лишается движения, в этом случае он болен. Но в нормальном состоянии человек во сне не бегает повсюду и не ощущает. Если он должен ощущать, он просыпается. Во сне он ощущать не может. Человек во сне несет в себе только растительное существо.

Минеральное существо, господа, мы тоже несем в нас; оно содержится, например, в наших костях. Хо­тя они немного живые, они содержат и безжизненное в виде углекислой извести. Мы носим в нас минераль­ное царство. Даже в мозгу у нас находится мозговой песок. Он является минералом. Минеральное мы тоже носим в нас. Итак, мы несем в себе животное царство, мы несем в себе растительное царство, мы несем в се­бе минеральное царство.

Но этим у человека дело не ограничивается. Если бы человек нес в себе только минерал, растение и жи­вотное, то он был бы подобен животному, он переме­щался бы, подобно животному, поскольку животное тоже несет в себе минерал, растение и животное (жи­вотное, растительное и минеральное начала — прим. перев. ). Естественно, что человек имеет отношение не только к этим трем царствам природы, которые види­мы, но он имеет отношение и к другим царствам.

Я хочу изобразить вам это схематически. Пред­ставьте себе, что это человек (изображается на рисун­ке): теперь он имеет отношение к минеральному цар­ству, растительному царству, животному царству.

Но ведь он человек. Вы могли бы сказать: да, но мож­но приручить, выдрессировать животное. Это правиль­но; но приходилось ли вам встречаться с тем, что бык дрессирует быка? Или одна лошадь приручает другую лошадь? Животных, если они приручаются, дрессируют­ся —то есть достигают известных способностей, отдален­но сравнимых с человеческими способностями, — обяза­тельно должен дрессировать человек! Не правда ли, ведь не существует же такой собачьей школы, где бы пре­подавали сами собаки и из данных собак делали дресси­рованных; тут просто необходимо вмешательство чело­века. И если бы даже кто-то полагал, что можно во всем согласиться с материалистами, он должен был бы про­должить ход своих собственных мыслей; согласившись во всем с материалистами, он мог бы сказать: человек, в том виде, каков он сейчас, был первоначально живот­ным, а потом был выдрессирован, «одомашен», — так ведь не могло же его самого выдрессировать то самое животное, каким он первоначально был! Ведь так быть не может, иначе одна собака могла бы выдрессировать другую собаку. Следовательно, первоначально должны были присутствовать существа — теперь они могут нахо­диться где-то в другом месте, но, тем не менее, должны были быть существа, — которые подняли человека до его нынешней высоты. И эти существа не могли принад­лежать к трем царствам природы. Представьте себе, что когда вы еще были подобны маленькому зверенышу в детстве, вас, чтобы сделать из вас человека, стал бы при­ручать жираф: это столь же невероятно, как невероятно то, что вас мог бы приручить дуб. В это верят, в край­нем случае, немецкие националисты, они допускают, что дубы, священные дубы, могли укрощать, приручать людей. Видите ли, минеральное тем более не способ­но на это; горный кристалл прекрасен, но он тем бо­лее не способен приручить, «одомашить» человека. Тут должны были быть иные существа, иные царства.

Действительно, все у человека было поднято на более высокий уровень. У животного есть возможность лишь иметь представления, но не думать. Представ­ления у животных образуются. Но мыслительная дея­тельность у животных отсутствует. Человек же имеет эту мыслительную деятельность. Так что, хотя человек имеет, например, свое кровообращение от животного царства, он может, однако, иметь свой мыслительный орган не от животного царства. Можно сказать: чело­век мыслит, он чувствует, он волит. Все это происходит свободным образом. Все это происходит иначе (нежели у животного —прим. перев) благодаря тому, что человек является прямоходящим и говорящим существом.

Подумайте о том, насколько иначе вы должны были волить, насколько иной было бы все воление, если бы как в первый год жизни вы всегда ползали на четверень­ках; все человеческое воление было бы в этом случае совершенно иным. Вы бы вообще не пришли к мышлению. Как вещи, носимые нами, в физическом теле свя­зывают нас с тремя царствами природы, так связывает нас мышление, чувствование и воление с тремя други­ми царствами, со сверхчувствительными, невидимыми царствами. Для всего надо иметь название. И как мы на­зываем минеральное, растительное и животное царства природными, так называем мы иерархиями те царства, которые способствуют у человека тому, чтобы его мыш­ление, чувство и воля были свободны (см. рисунок).

Так что мы, следовательно, имеем здесь природные царства, посредством которых человек сопричастен природе; здесь же мы имеем иерархии. Видите ли, как человек причастен к трем природным царствам, точно так же причастен он и к трем духовным царствам. Сво­им мышлением он причастен к иерархии — видите ли, в настоящее время для нее нет еще никакого названия. Поскольку материализм не обращает на такие вещи внимания, названия для этого еще нет: так что нам придется называть эту иерархию ее древним названи­ем Angeloi, ангелы. Это название сразу же может под­вергнуться поношению как суеверие. Конечно, сегодня в речи мы больше не обладаем возможностью отыски­вать имена, поскольку люди утратили способность ощу­щать звуки: но ведь речь могла формироваться лишь до тех пор, пока люди еще испытывали переживания от звуков (имеются в виду звуки речи, а не музыкальные звуки —прим. перев). Сегодня каждый употребляет сло­ва Ball (мяч), Fall (случай), Kraft (сила); там повсюду при­сутствует звук «А», в каждом из этих слов есть «А». Но что же представляет собой «А»? «А» является выражени­ем чувства! Представьте себе, что вы внезапно увидели здесь, как кто-то распахнул окно снаружи и заглянул посмотреть, что тут такое; поскольку этого сейчас быть не должно, вы были бы удивлены; вероятно, большая часть из вас выразила бы свое удивление словом «Ах!», если бы он не постеснялся это проделать. «А» всегда служит для выражения удивления. Каждая буква выражает что-либо. И если я говорю: «Ball» (мяч), то я ис­пользую «А», потому что, бросив мяч, я удивлен тем, как странно он себя ведет: или, если это мяч для танцев, я удивляюсь тому, как он беспорядочно кружится! Толь­ко произошло то, что человек постепенно привыкает к этому и больше не удивляется; тогда он мог бы назвать мячик «Bull» или «Вill», но не «Ball». Возьмем слово «Fall» (случай). Если кто-то где-то шлепнулся, упал, можно сказать: «Ах!». Нечто иное, тоже значительное, заклю­чено в звуке «Ф». «Kraft» (сила): если кто-то применя­ет силу, толкающую его самого: «Ах!» — и так повсюду, где выступает удивление, присутствует «А».

Подумайте: по вашему мнению, мышление со­средоточено в вашей голове. Но если бы вдруг вам пришлось воспринять, что ваше мышление связано с духовным существом, причем точно так же, как ваше ощущение, чувство на Земле должно быть связано с животным, чтобы вы могли эту животность носить в себе, — если бы вам пришлось вдруг воспринять это, вы были бы удивлены, и, чтобы выразить это удив­ление, вы должны были бы использовать слово, содер­жащее звук «А». Вы могли бы назвать это существо мышления, называвшееся когда-то «Angeloi», «ангел», назвать, используя «А». Ну, а то, что вы имеете как силу мышления, вы могли бы обозначить буквой, выражаю­щей такую силу: буквой «Л». Тогда как силу в действии вы, возможно, обозначили бы с помощью «Б». Слово «альб» (в предшествующих лекциях описывается пере­ход от слов «альб» и «альп» к слову эльф — прим. перев. ) уже применялось однажды для обозначения чего-то духовного, оно могло бы служить знаком для тех су­ществ, которые имеют дело с мышлением: если бы оно не использовалось в слове Alpdruck (кошмар), где оно носит болезненный характер. Итак, иерархии являют­ся царством, которое охватывает и человека, которое человек носит в себе точно так же, как носит он в себе царства природы. И существа, названные Alb (альб), или ангелами, являются теми существами, которые должны иметь дело с мышлением.

И напротив, с чувством в человеке должны иметь дело животные существа. Что? Животные существа? Видите ли, если человек хоть чуточку внимателен, ес­ли он уже заранее не приходит в ярость, когда речь идет о духовности, если человек допускает, что мож­но говорить и о духовном, ему уже может открыться кое-что —даже если он еще не может использовать ду­ховных исследований, проводящихся в антропософии. Подумайте о том, что вы, если вы хотите чувствовать, должны иметь в себе тепло! Лягушка чувствует гораз­до менее интенсивно, менее живо, чем человек, посколь­ку у нее нет теплой крови: чтобы чувствовать, человек должен иметь в себе настоящее тепло. Но то тепло, которое мы имеем в себе, приходит от Солнца! Мож­но сказать: чувства тоже связаны с Солнцем, только духовным образом. Физическое тепло связано с Солн­цем, а чувство, связанное с физическим теплом, стоит в связи с духовным Солнцем. Эта вторая иерархия, имею­щая дело с чувством, живет на Солнце. Несомненно, можно прийти к тому — если только не страдаешь сла­боумием, встречающимся сегодня у многих, особенно у ученых, — можно прийти к тому, что вторая иерархия представляет собой солнечных существ. Внутренность Солнца не знает ни один человек; ведь если бы физи­ки действительно могли попасть на Солнце, они были бы очень удивлены тем, что оно выглядит совсем не так, как они обычно себе представляют! Поскольку Солнце проявляется вовне лишь в свете и тепле, они думают, что оно является раскаленным газовым ша­ром. Однако оно не такое; оно, в сущности, состоит из исключительно всасывающих сил: оно полое, не толь­ко пустое, но оно засасывает. Мы могли бы сказать: на­ружно оно проявляется как свет, как тепло; существа, находящиеся внутри, назывались по-гречески «сущест­вами откровения». Там, где еще что-то знали об этих

Существах — ибо древняя инстинктивная мудрость бы­ла гораздо разумнее, чем нынешняя, — этих существ, которые открывались на Солнце, называли Эксузиаи; мы могли бы также сказать «солнечные существа». Мы только должны знать, что, говоря о чувствах, мы всту­паем в царство солнечных существ. Точно так же, как я говорю: человек имеет в себе силы роста и питания, то есть имеет в себе растительное царство, я должен сказать: человек несет в себе силы чувства, то есть си­лы духовного солнечного царства, второй иерархии.

И, в-третьих, есть первая иерархия, имеющая дело с человеческой волей — в чем человек наиболее силен, посредством чего он не только движется, но и реали­зует свои дела. Воля связана с существами, духовно присутствующими вовне во всем мире, вообще являю­щимися высшими духовными существами из числа тех, с кем мы можем познакомиться. Мы тоже называ­ем их греческими или древнееврейскими именами, поскольку немецких у нас нет, и вообще подходяще­го языкового выражения для них еще нет: троны, хе­рувимы, серафимы. Это самое старшее царство.

Таким образом, в духовном имеются три царства, как и в природе, есть три царства. Как имеет дело че­ловек с этими тремя царствами природы, так же име­ет он дело с этими тремя духовными царствами.

Вы будете говорить: да, но ведь в это я могу либо верить, либо нет, ведь эти три царства невидимы, не­воспринимаемы. Но, господа, мне приходилось знать и таких людей, которым надо было доказывать, что есть воздух! Человек не верил в то, что существует воздух. Когда я говорю ему: тут находится доска — он верит, по­скольку если он пойдет сюда, то стукнется о доску, или если он посмотрит своими глазами, то увидит доску, но о воздух он стукнуться не может. Он смотрит и говорит: да нет тут ничего. И, тем не менее, сегодня каждый при­знает, что есть воздух. Он действительно есть здесь. Бу­дет и так, что и духовное люди признают. Сегодня люди еще говорят: никакого духовного начала тут нет — как говорили те деревенские мужики, крестьяне: да нету тут никакого воздуха, о нем говорят эти городские умни­ки, им так хочется быть умными; ведь тут можно прой­ти, значит, ничего тут нет, раз можно пройти! — а тем не менее воздух давно здесь. Сегодня даже крестьяне знают, что воздух есть. Но даже наиболее разумные люди сегодня еще не знают, что всюду находятся духов­ные существа! Впрочем, в свое время они признают это, так как иначе им не удастся объяснить определен­ные вещи, объяснение которых просто необходимо.

Порою кто-то говорит сегодня: во всем том, что яв­ляется природой, духа нет, ибо там есть только то, что известно о природе естествознанию, иного же в приро­де ничего нет. Говорить так, господа, подобно следующе­му: представьте, что тут лежит умерший, мертвец, а я по­дойду и скажу: «Ну-ка, ты, лентяй, ты почему не встаешь и не ходишь?!» Я прилагаю усилия к тому, чтобы дать ему понять, что нельзя быть лентяем и надо вставать. Да, я в этом случае проявил бы непонятливость, так как ошибочно считал, что это живой человек. Также и это: все то, что естествоиспытатель может отыскать, он находит не на живом, он находит на мертвом. Повсюду в природе он обнаруживает, открывает лишь мертвое, а то, что живет, он не обнаруживает. То, что духовно, он на этом пути не находит, но, тем не менее, оно там есть.

Вот, что хотел я сказать вам в ответ на вопрос, по­ставленный в связи с иерархиями.

Господин Бурле: Господин доктор в прошлых лекци­ях говорил о знании духовной науки у древних наро­дов. В настоящее время человечество утратило это зна­ние. Не мог бы господин доктор объяснить нам, как это произошло? Только ли материализм повинен в этом?

Доктор Штайнер: как пропало древнее знание? Ви­дите ли, господа, это весьма примечательное событие. Не так, как мы имеем сегодня, но в художественной, поэтической форме древние люди, наши предки, в глу­бокой древности обладали величайшим знанием, и это знание, как совершенно правильно сказал господин Бурле, человечество утеряло. Мы могли бы спросить, почему же было утеряно это знание. Конечно, мы не мо­жем сказать, что только материализм повинен в этом; ведь если бы все люди еще обладали той древней муд­ростью, то материализм бы вообще не возник. Именно оттого, что древняя мудрость была утеряна и люди в духовном смысле стали инвалидами, именно поэтому, именно поэтому они открыли материализм. Следова­тельно, сам материализм обусловлен утратой древнего знания, — но не наоборот, как об этом иногда говорят, то есть гибель древней мудрости не обусловлена рас­пространением материализма. Так чем же в действи­тельности была вызвана гибель древнего знания?

Да, господа, это произошло оттого, что человече­ство находится в развитии. Конечно, можно теперь подвергать человека патологоанатомическому вскры­тию; если он умер, вы можете его вскрывать. Таким образом вы можете получить сведения о том, как уст­роен человек в настоящее время. От древних времен сохранились еще в лучшем случае мумии в Египте, о которых мы недавно говорили; но они сплошняком набальзамированы и подвергнуть их правильному вскрытию больше невозможно. Как выглядел человек в прежнее время, а именно тогда, когда он был орга­низован более тонко, люди в настоящее время не мо­гут составить себе никакого научного представления на основе чисто внешних исследований; проникнуть сюда можно только с помощью духовных исследова­ний. Но на этом пути мы приходим к тому, что чело­век в древности был совсем не таким, как сейчас.

В древности на Земле было время, когда человек не имел никаких твердых костей, как сейчас; тогда у людей были такие кости, которые сейчас есть только у детей, страдающих рахитом, имеющих мягкие кости, ноги у этих детей имеют форму Х- или О-образную и вообще слабы. То, что такие кости в принципе суще­ствуют, вы можете видеть на примере хрящекостных рыб (типа осетровых — прим. перев. ), существующих и по сей день. В этом случае кости носят хрящевидный характер. Такие кости когда-то имели и люди, ибо костный остов, скелет когда-то был у людей мягким. Вы будете говорить: но ведь тогда все люди передви­гались бы на Х- и О-образных ногах, все должны были бы быть кривыми, если бы кости были мягкими!

Именно так и случилось бы, если бы на нашей Земле воздух был всегда тем же самым, что и сегодня. Но это было не так; воздух был гораздо плотнее в древние времена. Он стал значительно более разре­женным. В древности воздух содержал в себе гораздо больше воды, чем сегодня. Воздух содержал также гораздо больше углекислого газа, углекислоты. Весь воздух был плотнее. Теперь вам понятно, что тогда люди с их мягкими костями тоже могли жить; ведь наши нынешние кости мы имеем оттого, что воздух не может больше носить нас. Более плотный воздух нес людей. Ходьба в древние времена была больше похожа на плавание, чем сегодня. Сегодня ходьба стала страшно механической, машинообразной: мы ставим ногу — ее надо ставить как опору — мы ставим вторую ногу. В древнейшее время люди так не ходи­ли; они ощущали, что насыщенный водой воздух подобно воде позволяет им нести себя; при этом они могли иметь мягкие кости. Когда же воздух стал бо­лее разреженным — можно с помощью внешней науки узнать о том, что воздух стал более разреженным, тон­ким, — тогда и твердые кости стали необходимыми; только тогда эти твердые кости и возникли. Конечно, до этого углекислота была снаружи, она содержалась в воздухе; сегодня мы носим в себе углекислую из­весть; именно благодаря указанному обстоятельству наши кости отвердели. Так связаны эти вещи.

Но если кости стали твердыми, то стали тверды­ми в человеке и иные части, так что человек, имевший мягкие кости, имел значительно более мягкую мозго­вую массу. Вообще-то, в древности череп, голова чело­века тоже были сформированы совсем иначе. Видите ли, они в большей степени была сформированы так, как сегодня формируется голова у больных водянкой; прав­да, тогда это выглядело прекрасно, а сейчас это отнюдь не прекрасно. Голова человека поддерживалась в состоя­нии, как у совсем маленького ребенка, эмбриона, в теле матери, так как человек имел мягкие мозговые массы и мягкий мозг вытеснялся в переднюю часть черепа.

Господа, когда человек был мягким, его душевные способности были иными. С помощью мягкого мозга можно было мыслить гораздо более духовно, нежели с помощью жесткого мозга. Древние люди еще чувство­вали это: человека, который всегда мог думать лишь об одном и том же, который мало воспринимал, а поэтому был упрям и стоял на одном, эти люди на­зывали толстолобым. Смысл этого чувства состоял в том, что если иметь мягкий мозг, то можно лучше мыс­лить и лучше формировать представления. Вот такой мягкий мозг имели древнейшие люди.

Но эти древнейшие люди имели кое-что иное. Мы действительно вправе сказать: если родится ребенок, то его череп с мягким мозгом и его мягкие кости еще по­хожи — кости не так сильно, но мозг очень похож — на то, что было у древнейших людей. Но попробуйте уса­дить или уложить такого маленького ребенка: ведь он и с места сдвинуться не может, он не в состоянии питать себя и тому подобное, он ничего не может! Поэтому о нем должны заботиться более высокие существа, как и о людях, имевших мягкий мозг. Отсюда следствие: люди тогда не имели никакой свободы, никакой сво­бодной воли. Эти люди обладали большей мудростью, но они не имели никакой свободной воли. Однако при развитии человека постепенно появилась свободная воля. Для этого кости и мозг должны были отвердеть. Но вместе с отвердением древнее сознание пришло к кон­цу. Мы не стали бы свободными людьми, если бы мы не стали «толстолобыми», твердолобыми, если бы мы не получили череп с более жестким мозгом. Но нашей свободой мы обязаны именно этому. Вот так, в сущно­сти, закат древнего знания наступил одновременно с появлением свободы. Вот как. Это понятно? (Ответ: Да!) Закат знания наступил с появлением свободы!

И вот теперь люди, достигшие свободы, но поте­рявшие древнее знание, познали материализм. Но материализм истиной не является. Поэтому мы долж­ны снова прийти к духовному познанию, несмотря на то, что сегодня мы имеем гораздо более жесткий мозг, чем древнейшие люди. Это мы можем сделать только благодаря антропософской духовной науке, которая приходит к познаниям, независимым от тела, достигае­мым исключительно с помощью самой души. Древние люди обладали своими познаниями благодаря тому, что их головной мозг был мягче, то есть был более по­добен душе: мы имеем наш материализм, поскольку наш мозг, став жестким, больше не принимает душу. И мы должны посредством одной души, которую мозг не принимает, достигать духовного познания. Это де­лает духовная наука. Человек снова возвращается к ду­ховному познанию. Но мы живем теперь в такую эпоху, когда человечество с помощью материализма покупа­ет свободу. Поэтому нельзя сказать, что материализм плох, хотя он не является истиной. Материализм, ес­ли только он не чрезмерен, не есть нечто плохое, бла­годаря материализму человечество может научиться очень многому, чего оно не знало раньше. Вот так.

Есть еще один вопрос, уже ранее заданный в пись­менной форме: В вашей «Философии свободы» я прочел такую фразу: «Только когда мы сделали мировое содер­жание(64)
нашим мысленным содержанием, мы снова на­ходим ту связь, из которой мы сами себя высвободили».

Итак, господин читал «Философию свободы». Он ставит вопрос: «Что принадлежит к этому содержа­нию мира, ведь все, что мы видим, существует лишь постольку, поскольку оно мыслимо». И затем он ссылает­ся: Кант пояснил, что рассудок не способен постигать то, что является причинным миром, предшествующим миру опыта.

Видите ли, господа, дело обстоит так: когда мы ро­димся, когда мы маленькие дети, у нас есть глаза и уши, мы видим и слышим, то есть мы воспринимаем вещи, находящиеся вне нас. Стул, стоящий здесь, ребенок еще не может помыслить, он лишь воспринимает его. Стул выглядит для ребенка так же, как для взрослого, только ребенок еще не мыслит о стуле. Допустим, что с помощью какого-либо устройства совсем маленький ре­бенок, еще не имеющий мыслей, стал бы говорить; тогда случилось бы так, что этот маленький ребенок проявил склонность критиковать все подряд, все хоть как-нибудь, да критиковать — ведь мы сегодня привыкли к тому, что даже бестолковые люди стремятся критиковать как мож­но больше. Я даже убежден, что если маленькому ребен­ку, который еще не может мыслить, дать возможность поболтать, он стал бы крупнейшим критиком. Но вот в древнейшей Индии критиковать, судить смели только те, кто достигли шестидесятилетнего возраста; другие не смели выносить суждения, ибо тогда говорили: у них еще нет мирового опыта. Я не хочу это ни защищать, ни критиковать, я хочу только рассказать вам о том, что это было. Сегодня любой человек, достигший двадцати лет, рассмеялся бы, если бы ему сказали, что он со своими суждениями должен подождать, пока ему не испол­нится шестьдесят! Этого нынешние молодые люди не делают; они вообще не ждут, но едва лишь научившись водить пером, начинают писать в газеты и осуждать все подряд. В этом отношении мы сегодня зашли далеко. И я убежден, что если бы совсем маленький младенец мог говорить — ох, какой бы он был строгий критик!

Черт возьми, если бы шестимесячный получил дар речи, он тоже стал бы критиковать все в наших действиях!

Господа, видите ли, ведь мыслить-то мы начинаем лишь позднее! Какой, однако, образ мы описывали? Представьте себе полугодовалого ребенка, который еще не может иметь мысли о стуле, но видит стул, как видим этот стул мы: представьте, что ребенок затеял бы дискуссию о стуле. Вы бы тогда сказали: я тоже имею мысли о стуле: стул обладает весом, силой тяжести, что­бы стоять на полу, стул строгали и вырезали, благодаря этому он имеет форму. Стул обладает определенной внутренней упругостью, благодаря чему я могу сидеть на нем, не падая вниз, если я сажусь, и тому подобное. Я имею мысли о стуле. Я немного мыслю по поводу стула! Полугодовалый младенец всего этого не мыслит. Я при­хожу и говорю так: стул имеет твердую форму, имеет тяжесть — полугодовалый младенец, который еще не имеет этих мыслей, говорит так: ты бестолочь, ты по­глупел от старости. То, что такое стул, мы знаем, когда нам полгода; но позднее он вызывает у нас всякие фан­тастические мысли. Вот, что было бы, если бы ребенок в полгода смог говорить; вот, что он бы сказал: то, что мы приобретаем только с возрастом — способность не только говорить о чем-то, но и мыслить об этом; при всем этом сами-то мысли относятся именно к стулу: за­ранее я их не имею. Я осознаю мысли, только достигнув определенной зрелости для этого. Но прочность стула находится все же не во мне. Ведь не моя собственная прочность позволяет мне сидеть, когда я сажусь на стул, в ином случае я мог бы сидеть на самом себе. Стул обла­дает тяжестью не благодаря мне, не потому, что я на не­го уселся, ведь он и сам по себе тяжелый. Все, что я «ух­ватываю», постигаю мыслительно, заключается уже в самом стуле. Я «схватываю», постигаю реальность стула, когда я в ходе моей жизни посредством мыслей снова связываюсь со стулом. Сначала я вижу лишь цвета и тому подобное, слышу, если кто-то с грохотом двигает стул, чувствую также и то, холодный ли он или теплый; это я могу воспринимать органами чувств. Но чем явля­ется стул внутренне, я узнаю только после того, как ста­новлюсь старше и мыслю. В этом случае человек снова связывает себя с ним, устанавливает обратную связь.

Кант, недавно я говорил о нем, допустил величай­шую ошибку: он считал, что еще не воспринимаемое ребенком, а воспринимаемое лишь позже мысленное содержание сам человек сперва привносит в вещи. В сущности, Кант говорит: если тут стоит стул — этот стул имеет цвет, стул гремит. Но если я скажу, что стул обладает тяжестью, то это не является свойством сту­ла, это я сам наделяю его /таким свойством/, когда ду­маю, что он тяжелый. Стул имеет прочность, но он име­ет ее не сам по себе, это я наделяю его, придаю ему /это свойство/, когда думаю, что он прочный. Да, господа, хотя учение Канта и рассматривают как великую науку, но на самом деле это великая бессмыслица, вздор. Это как раз тот случай, когда из-за своеобразного развития человечества величайшую бессмыслицу приняли за ве­личайшую науку, за высшую философию, причем Кан­та стали называть «всесокрушителем», «всесокрушаю­щим». Я тоже всегда видел в нем «сокрушителя» — а я с самой ранней юности все снова и снова изучал Канта, — но иначе мне не удалось бы задаться вопро­сом: кто же все-таки более велик: тот, кто «сокрушил» тарелку из-под супа, или тот, кто ее произвел? Мне всегда казалось, что более велик тот, кто ее произвел! Кант же «сокрушил» в действительности все. Так что сделанное выше возражение от имени Канта не долж­но особенно беспокоить нас. Вещи таковы, что мы, ро­ждаясь, освобождены от этих вещей, поскольку не име­ем с ними никакой связи. Мы снова врастаем в вещи лишь тогда, когда составляем себе понятия. Поэтому на поставленный здесь вопрос следовало бы ответить так: что принадлежит к содержанию мира? В моей «Фи­лософии свободы» я говорю: только когда мы сделали содержание мира нашим мыслительным содержанием, мы снова находим ту связь, из которой мы были высво­бождены, будучи детьми. Будучи ребенком, любой из нас обладает не содержанием мира, но лишь чувствен­но-воспринимаемой частью содержания мира. Однако мыслительное содержание действительно находится в /составе/ мирового содержания. Так что, будучи ребен­ком, любой из нас обладает лишь половиной мирового содержания, и только позднее, когда мы дорастаем до наших мыслей, мы имеем мыслительное содержание не только в нас; но знаем, что оно присутствует в самих вещах, обусловливая наши мысли, причем так, что мы знаем, что они присущи вещам, находятся в вещах; та­ким образом мы восстанавливаем связь с вещами.

Видите ли, в восьмидесятые годы XIX столетия, где все было проникнуто кантианством, где все го­ворило о том, что учение Канта рассматривается как нечто высшее, и еще никто не отваживался что-нибудь сказать против Канта, мне было очень трудно высту­пить и объяснить, что философия Канта, в сущности, бессмысленна. Но я должен был для начала объяснить именно это. Ибо, естественно, если кто-то, как Кант, считает, что мы дополнительно к вещам досоздаем мыс­лительное содержание, то тогда он не может больше прийти к простому содержанию, тогда в душе присут­ствуют мысли лишь о чувственно-воспринимаемых, внешних вещах, и это лишь усугубляет материализм. Кант многократно повинен в том, что люди не могут выбраться из материализма. Кант вообще во многом ви­новат. Я говорил вам об этом в тот раз, когда мне зада­вали вопрос о Канте, но с другой стороны. Другие соз­дали материализм, поскольку не могли помыслить ино­го. Но Кант сказал так: о духовном мире вообще нельзя ничего знать, в него можно только верить. Тем самым сказано: можно что-то знать лишь о чувственно-воспри­нимаемом мире, поскольку лишь в этот чувственно-вос­принимаемый мир можно протащить мысли.

Материалистически настроенные чувствуют себя все уверенней в своей правоте, когда ссылаются на Канта. Надо отучить человечество от этого предрас­судка — то есть ту часть человечества, которая по край­ней мере знает о Канте, они должны отвыкнуть от при­вычки взывать к Канту всякий раз, и особенно взывать к Канту в том случае, если они хотят сказать: «О духов­ном мире знать вообще ничего нельзя». Итак, мировое содержание состоит из чувственного содержания и мыслительного содержания. Но к духовному содержа­нию приходят лишь в течение жизни, когда развивают мысли. Тогда восстанавливают связь между природой и духом, в то время как в начале, будучи ребенком, имеют перед собой лишь природу, а дух только посте­пенно вырабатывается из собственной природы.

Может быть, у кого-то есть совсем небольшой вопрос?

Господин Бурле спрашивает о волосах человека и говорит: Сегодня многие девушки отрезают себе во­лосы. Может ли господин доктор сказать, полезно ли это для здоровья? Моя младшая дочь тоже охотно под­стригла бы себе волосы, но я ей этого не позволяю. Я хотел бы узнать, вредно ли это или нет?

Доктор Штайнер: Тут дело вот в чем. Рост волос так мало связан со всем остальным организмом, что не так уж много зависит от того, отращивает ли чело­век длинные волосы или стрижется коротко. Вред не настолько велик, чтобы его можно было воспринять. Но есть разница в этом отношении между мужчинами и женщинами. Не правда ли, одно время было так — сейчас это уже иначе, — что очень часто видели, как антропософы ходят друг с другом, господа и дамы — господа с нестриженными волосами, с длинными локо­нами, а дамы — с короткой стрижкой! Люди, конечно, говорили об этом: эти антропософы выворачивают мир наизнанку; у этих антропософов дамы стригутся коротко, а мужчины отращивают волосы. Теперь это уже не так, по крайней мере, не так бросается в глаза, не так заметно. Но можно спросить, как обстоит дело с разницей полов при обрезании волос.

В общем, дело это обстоит так, что у мужчин пыш­ное ращение волос является чем-то чрезмерным; а у женщины это нечто необходимое. В волосах всегда содержатся сера, железо, кремниевая кислота и еще некоторые иные вещества. Эти вещества тоже нужны организму. Например, мужчине очень нужна кремние­вая кислота, поскольку мужчина из-за того, что он при­обрел в теле матери мужской пол, теряет способность производить кремниевую кислоту самостоятельно. Све­жеподрезанные волосы всегда всасывают кремниевую кислоту, находящуюся в воздухе; через подрезанные волосы мужчины вбирают кремниевую кислоту из воздуха. Следовательно, в этом случае в подрезании волос нет ничего плохого. Плохо только, если они выпадают, так как тогда они не могут ничего всосать. Поэтому раннее облысение, которое отчасти связано с образом жизни человека, не является для человека чем-то предпочтительным.

Но вот для женщины отрезание волос все же не совсем хорошо по той причине, что женщина облада­ет способностью производить кремниевую кислоту по большей части в своем собственном организме, и, следовательно, нет необходимости слишком коротко стричься, поскольку в данном случае волосы дополни­тельно всасывают из воздуха кремниевую кислоту, ко­торую женщина и так имеет, и возвращают эту крем­ниевую кислоту в организм. Тогда женщина становит­ся внутренне «волосатой», колючей; у нее «вырастают волосы на зубах», то есть она становится зубастой, бойкой. Но это не бросается в глаза очень сильно; надо обладать некоторой чувствительностью, если хочешь заметить это, но все-таки что-то происходит. Образ действий становится более колючим, женщина становится внутренне «волосатой», колючей; так что обрезание волос, особенно в юношеском возрасте, тоже оказывает влияние.

Но эта история может повернуться и обратной стороной, не так ли, господа? Может быть так, что по­являющееся нынче в нашем окружении нынешнее, новое поколение людей — ведь дети сегодня органи­зованы иначе, нежели мы в нашей юности — это лю­ди, которым не хватает их внутренней кремниевой кислоты, так как им хочется быть позадиристей, быть более колючими. Они хотят быть слегка колючими, сварливыми. Тем самым они приобретают инстинкт подрезать себе волосы. Затем это становится модой: один подражает другому, и тут вся история оборачи­вается вспять: детям хочется стать колючими и они подрезают себе волосы. Если кто-то хочет бороться с этой модой, то тут нет ничего дурного, если мода не переходит меру. В конечном счете, вопрос решается так: одному подходит мягкость, нежность, другому — нечто колючее: это может меняться в зависимости от вкусов. Но особенно большого влияния это не имеет. Однако если у кого-то есть дочь, и она хочет выбрать себе партнера, которому нравятся «колючие», то уж лучше ей остричь волосы. Правда, тогда ей не удастся заполучить мужчину, который неравнодушен к неж­ным: может и так случиться. Итак, эта история в боль­шой степени захватывает перипетии жизни.

ПРИМЕЧАНИЯ

Источники текста: лекции были синхронно стенографи­рованы профессиональной стенографисткой Еленой Финкх (1883—1960) и затем расшифрованы. В основу настоящего издания была положена новая расшифровка первоначаль­ной стенограммы. Отклонения от текста, допущенные в прежних изданиях, исправлены.

1, с. 15 —... маленького селения... — Нойдорфль у венско­го Нойштата, в тогдашней Венгрии.

2, с. 17 —... Однако, если бы мы не имели никаких разруши­тельных сил, то мы, как я уж говорил, на протяжении всей жизни оставались бы глупыми... — см. лекцию от 23 февра­ля 1924 г. в томе с 6-ю этими лекциями (ПСС, т. 352).

3, с. 20-уербрунн.

•... Вблизи этого селения находилось другое... — За-

4, с. 22 —... Здесь, например, мы имеем, если мы переходим к Азии — я вам это уже рисовал, говоря о человеческих расах, — мы имеем Индию, Переднюю Индию... — В лекции от 3 марта 1923 г. в т. 3 с этими лекциями (ПСС, т. 349).

4а, с. 22 — Махатма Ганди (1869—1948), индийский ре­форматор и государственный деятель.

5, с. 29 —... Недавно я указал вам на это... — в лекции от 21 февраля 1924 г. в т. 6 настоящего издания (ПСС, т. 352).

6, с. 31 —... Но даже сегодня в случае с английским шиллин­гом вы обнаруживаете эту вавилонскую систему счисления по дюжинам... —английская валюта была переведена на деся­тиричную систему счисления.

6а, с. 45 —... Они даже верили, что надо сохранять физиче­ское тело для того, чтобы человек мог вернуться назад... — По мнению редакции немецкого издания, данная фраза вступает в очевидное противоречие со сказанным на стр. 183: «Их (египтян) намерением было воспрепятствовать необходи­мости для человека снова опускаться вниз на землю». В связи с этим необходимо привести ряд указаний на эту тему как самого Р. Штайнера, так и иных авторов. Е. Бла­ватская в т. 1 «Тайной доктрины» приводит слова француз­ского египтолога г. Масперо: «Каждый раз, когда я слышу обсуждения религии Египта, мне хочется спросить, о ко­торой из египетских религий идет речь? О египетской ли религии четвертой династии или же о египетской религии эпохи Птолемеев? О религии ли масс или о религии уче­ных? О религии, преподававшейся в школах Гелиополиса, или же о той, что жила в умах и миросозерцании жреческо­го сословия в Фивах? Ибо промежуток во времени между первой гробницей в Мемфисе, носящей гроб царя третьей династии, и последними плитами, гравированными в Эс­нехе при Цезаре Филиппе-Арабе, исчисляются, по край­ней мере, в пять тысяч лет. Оставляя в стороне вторжение пастушьего племени гискосов, эфиопское и ассирийское владычество, персидское завоевание и греческую колониза­цию, и тысячу революций в его политической жизни, Еги­пет претерпел множество потрясений и превратностей, как в нравственной, так и в умственной жизни. Глава XVII в "Книге Мертвых", содержащая, по-видимому, описание той системы мира, которая была принята в Гелиополисе в эпоху первых династий, известна нам по нескольким спискам, относящимся к XI и XII династиям. Каждый стих ее уже был истолкован тремя или четырьмя различными способами, и настолько разными, что, сообразно с той или иной школой, Демиург является то огнем Солнца-Ра-Шу, то изначальной Водою. Время в своем течении сильно измени­ло представления о Вселенной и силах, ею управляющих. Если христианство на протяжении восемнадцати веков своего существования выработало, развило и преобразова­ло большинство из своих догм, то сколько же раз египет­ские жрецы могли изменять свои догматы на протяжении тех пятидесяти веков, что отделяют Феодосия от строи­телей пирамид». Р. Штайнер подчеркивает, что сказанное им в данной лекции относится к IV тысячелетию до Р. Х. Причин мумифицирования было много; главная — под­держивать общение с умершим и общение с духовным миром посредством мумии и души БА и ХУ умершего, и его двойни­ка, называемого КА, вступавшими, в свою очередь, в общение с лунными демоническими духами (см. примечания перево­дчика 33, 33а, 33б и др. к данному тому), — прим. перев.

7, с. 46 —... лучше быть нищим в верхнем мире, — то есть, как считали в Греции, на земле, — чем царем в царстве теней... — Гомер, «Одиссея», 11 Песнь.

8, с. 57 — Платон (427—347 до Р. Х. ).

8а, с. 57 — Ромул (VIII в. до Р. Х. ), основатель Рима (ок. 751 г. до Р. Х. ).

9, с. 58 — Тацит — Публий Корнелий Тацит (ок. 55—120 гг. до Р. Х. );

9а, с. 58... одну-единственную фразу... — «Их, — именуемых христианами — первооснователь Христос, был осужден на смерть прокуратором Понтием Пилатом в правление Тибе­рия». —Анналы, книга 15, 44.

10, с. 65 -— Эмиль Дюбуа Раймонд (1818—1896), немецкий естествоиспытатель швейцарского происхождения, профес­сор физиологии в Берлине; о его высказывании см. в: «О границах естествознания», 7, Лейпциг, 1916, с. 46.

11, с. 68— Густав Штресеманн (1878—1929), был рейхс­канцлером в 1923 г.

12, с. 70 — Фердинанд Август Лувье, — «Сфинкс и т. д. в "Фаусте" Гёте; результаты рационального метода исследова­ния» (в 2-х томах), Берлин, 1887.

13, с. 75 — Орлеанская дева — Жанна д-Арк (1412—1431), была причислена к лику святых в 1920 г.

14, с. 76 —... один немецкий историк... —Людвиг Квидде, «Калигула», Ляйпциг, 1894 г.

15, с 76 — Вильгельм Второй (1859—1941), император с 1888 по 1918 гг

15а, с 76 — Гай Цезарь Калигула (12—41), с 37 по 41 гг по РХ римский император, сын полководца Германика, потомок Юлия Цезаря, прозвище «калигула» получил в детстве, поскольку носил солдатские сапоги (caligae) Бу­дучи провозглашен императором, сначала проявил себя хорошим правителем, но тяжкая болезнь помрачила его разум Калигула стал расправляться с родственниками, бросал выдающихся людей на растерзание диким зверям, бесчестил женщин, даже своих сестер, и т п Своего люби­мого коня хотел сделать консулом, а себя объявил богом и требовал поклонения своим статуям (Энц cл «Гранат», т 23) Римский историк Гай Светоний Транквил, (ок 70 по РХ, — с 140 по 150), дед которого занимал должность при дворе Калигулы, сообщает в своей знаменитой книге «Жизнь двенадцати Цезарей», кн 4, 12 « Гай все больше получал надежду на наследство Чтобы еще крепче утвер­дится в ней, он, после того как Юлия умерла в родах, оболь­стил Эннию Невию, жену Макрона, стоявшего во главе преторианских когорт он ей обещал, что женится на ней, когда достигнет власти, и дал в этом клятву и расписку Че­рез нее он вкрался в доверие к Макрону и тогда, как полагают некоторые, извел Тиберия (своего деда — прим перев ) отравой Умирающий еще дышал, когда Гай велел снять с него перстень казалось, что он сопротивлялся Тогда Гай накрыл его подушкой и своими руками стиснул ему горло, а вольноотпущенника, который вскрикнул при виде этого злодейства, тут же отправил на крест И это не лишено правдоподобия » Далее Светоний сообщает (кн 4, 22) «Тогда он (Калигула) начал притязать уже на божеское величие Он распорядился привезти из Греции изображе­ния богов, прославленные и почитанием и искусством, в их числе даже Зевса Олимпийского, — чтобы снять с них головы и заменить своими Палатинский дворец он про­должил до самого форума, а храм Кастора и Поллукса пре­вратил в его прихожую, часто стоял там между статуями близнецов, принимая божеские почести от посетителей, и некоторые величали его Юпитером Латинским Мало то­го, он посвятил своему божеству особый храм, назначил жрецов, установил изысканнейшие жертвы В храме он по­ставил свое изваяние в полный рост и облачил его в свои собственные одежды Должность главного жреца отправляли поочередно самые богатые граждане, соперничая из-за нее и торгуясь Жертвами были павлины, фламинго, тетерева, цесарки, фазаны, — для каждого дня своя порода По ночам, когда сияла полная Луна, он неустанно звал ее к себе в объ­ятия и на ложе, а днем разговаривал наедине с Юпитером Капитолийским» Далее в кн 4, 32 «Даже в часы отдохно­вения, среди пиров и забав, свирепость не покидала его ни в речах, ни в поступках Во время закусок и попоек часто у него на глазах велись допросы и пытки по важным делам, и стоял солдат, мастер обезглавливать, чтобы рубить головы любым заключенным В Путеолах при освящении мос­та — об этой выдумке мы уже говори и — он созвал к себе много народу с берегов и неожиданно сбросил их в море, а тех, кто пытался схватиться за кормила судов, баграми и веслами отталкивал вглубь Мирмиллон из гладиатор­ской школы бился с ним на деревянных мечах и нарочно упал перед ним, а он прикончил врага железным кинжа­лом и с пальмой в руках обежал победный круг При жерт­воприношении он оделся помощником резника, а когда животное подвели к алтарю, размахнулся и ударом молота убил самого резника» Кн 4, 50 «Думают, что его опоила Цезония зельем, которое должно было возбудить в нем ю-бовь, но вызвало безумие» Далее, кн 4, 52 « много раз он появлялся с позолоченной бородой, держа в руке молнию или трезубец, или жезл — знаки богов, — или даже в об­лачении Венеры» Кн 4, 58 «Одни говорят, что когда он разговаривал с мальчиками (Кассий) Херея ударом меча глубоко разрубил ему затылок с криком "Делай свое дело!" Р Штайнер сообщает, что причиной очевидного безумия некоторых римских императоров, таких, как Калигула Нерон, и др или живший на сто чет позже Коммод, было неправильное, без предварительного очищения проведен­ное посвящение их в древние мистерии — прим перев

15б, с 77 — когда во время одной церемонии — то что здесь описано в отношении к Калигуле, относится к Коммоду Это утверждение редакции, издающей сочинения Р Штайнера на немецком языке, совершенно беспочвенно, редакция почему-то считает, что Штайнер ошибся, причем он якобы опирался в данном случае лишь на свидетель­ства масона Рагона и Блаватской, и просто перепутал имена. У Р. Штайнера, как известно, были совсем иные источники его сообщений. То, что произошло с Коммо­дом в конце второго века, совсем не исключает подобно­го происшествия с Калигулой. Сравните приведенное Рудольфом Штайнером на с. 206 настоящего издания, а также такое же место в лекции от 20 мая 1917 г. в «Средняя Европа между Востоком и Западом», ПСС, т. 174а, с. 192. В «Тайной доктрине» Е. П. Блаватской, предполагаемом источнике, говорится (т. 3, с. 232): «Рагон говорит о слу­хах, обвиняющих императора Коммода, — как будто он однажды, будучи в роли инициатора, исполнял эту роль в посвятительной драме столь "серьезно", что действитель­но убил соискателя, нанося ему удар секирой» (Рагон Ж. М. «Orthodoxie maconnique... », Париж, 1853). Приводим этот текст более полно по изданию: Е. П. Блаватская, «Тайная доктрина», изд. «Альтруист», 1991, т. 3, с. 232: «Масонское посвящение было оформлено по образцу посвящения в малых мистериях. Третья степень была степенью, приме­нявшейся и в Египте и в Индии с незапамятных времен, и память о ней держится до сих пор в каждой ложе под обозначением смерти и воскресения Хирама Абифа, «Сына Вдовы». В Египте последнего называли «Осирисом», в Ин­дии — «Локачакшу» (Глазом мира) и «Дианкара» (создате­лем дня), или Солнцем — и везде этот обряд носил назва­ние «врата смерти». Гроб или саркофаг Осириса, убитого Тифоном, приносили и ставили в середине Зала Мертвых; кругом стояли посвященные и тут же поблизости — канди­дат. Последнего спрашивали, участвовал ли он в убийстве или нет, и несмотря на его отрицание, после различных и очень тяжелых испытаний, Посвятитель (инициатор) притворно наносил ему удар по голове топориком; его бро­сали наземь, забинтовывали как мумию и плакали над ним. Затем блистала молния и раздавался гром, мнимый труп окружался огнем и, наконец, воскресал. Рагон говорит о слухах, обвинявших императора Коммода в том, что он одна­жды, играя роль посвятителя, настолько серьезно сыграл ее в драме посвящения, что в самом деле убил посвящае­мого, нанося ему удар топориком. Этим доказывается, что малые Мистерии еще не совсем перестали существовать во втором веке нашей эры». Рагон Жан-Мари, известный французский масон, род. в Бельгии ок. 1781., посвящен в Брюгге в 1803, ложа Истинных друзей, основатель ложи Тринософов, учредитель масонского издания «Гермес», автор многочисленных трудов по истории масонства, ум. 1866. Об императоре Коммоде см. примечание 37а. —прим. перев.

15в, с. 77 — Август — Гай Юлий Цезарь Октавиан (63 до Р. Х. — 14 после Р. Х. ).

16, с. 90 — Юлиан Отступник (332—363 по Р. Х. ), — импе­ратор с 361 по 363 г.

17, с. 91 — Генрих Второй (973—1024), король с 1002, им­ператор с 1014, причислен к лику святых папой в 1146 г.

18, с. 93 —... крестовые походы... — первый крестовый по­ход состоялся в 1096—1099 гг. и привел к основанию Иеруса­лимского королевства Готтфридом Бульонским (ум. 1100 г. ).

18а, с. 93 — Петр Амьенский (ум. 1115 г. ).

186, с. 93 — Вальтер фон Хабенихтс— французский ры­царь, в 1094 отправился в крестовый поход, пал в Никее в 1096 г. в битве с сельджуками.

19, с. 93 — Готфрид Бульонский — один из вождей пер­вого крестового похода, сын Евстафия, графа Бульонского, с 1089 г. герцог Лотарингский; под Иерусалимом избран в короли, но принял только титул «защитника Гроба Господ­ня», ум. 1100 г.

19а, с. 94 — Отто фон Гуерике (1602—1686 гг. ).

19б, с. 94 — Николай Коперник (1473—1543), настоятель Фрауенбургского собора, астроном.

20, с. 98 — Вульфила, Ульфилас (310—383 по Р. Х. ) — епи­скоп готов, арианин. Историк Иордан, живший в середине VI века по Р. Х., родственник королей из династии Амалов, сообщает следующее: «Были еще готы, именуемые малыми, народ многочисленный, имеющий своего епископа и примаса в Вульфиле, который, рассказывают, ввел у них письменность» Цитируется по Стасюлевич М История средних веков СПб, 1863 — прим перев

20а, с 98 — перевод Библии на готский язык— «Сереб­ряный кодекс», готское рукописное Евангелие V века, на­писанное серебряными и золотыми буквами на пурпурном пергаменте, возникло в Верхней Италии, содержит Еванге­лие в переводе Вульфилы

21, с 100 — Аттила — царь гуннов, Этцель немецких сказаний, прозванный «бичем Божиим», сын Мундцука, в 445 г по РХ убил своего брата-соправителя Бледу и объе­динил под своей властью гуннов, сарматские и германские племена, столица его государства, занявшего вскоре все пространство между Волгой и Германией, находилась в Верхней Венгрии, близ Токая В 447 г император Фео­досии II стал платить ему дань, в 450 г, когда Валентини­ан III отказал ему в руке своей сестры, Аттила двинулся со своими ордами на Запад (по свидетельству Иордана его войско насчитывало до 500) и проник уже в Галлию, но у города Труа на Каталунской равнине в 451 г потерпел страшное поражение со стороны Аэция и вестготского короля Теодориха, в 452 г напал на Италию, разрушил Аквилею, но внезапно отступил, когда папа Лев I уплатил ему большую дань, умер Аттила в 453 г в Паннонии на следующую ночь после брака с бургундкой Ильдико (Кримгильдой) («Гранат») «Рост его был невелик, грудь широкая и большая голова, глаза узкие, редкая борода с проседью, нос вогнутый, и тело смуглого цвета, обличающее его про­исхождение» Цитируется по Стасюлевич М История сред­них веков СПб, 1863 —прим перев

21а, с 101 — «Герчания» — «De origine et situ germanorum», «О происхождении и местах обитания германцев», латинское сочинение Тацита в прозе, известно под названием «Германия», возникло, вероятно, в 100 г по РХ

22, с 117 — Моххамед, пророк, основатель ислама (570— 632поРХ)

23, с 126 — Карл Великий (742—814 гг по РХ )

23а, с 127 — Гарун аль Рашид (786—809), халиф Багдада

24, с 133 — Мартин Лютер (1483—1546)

25, с 134 — Ян Гус — чешский реформатор (род 1369, сожжен на костре 1415 г)

26, с 136— в ближайшую субботу —предполагаемая лекция в субботу 22 марта не состоялась, а состоялась толь­ко в среду, 26 марта

27, с 139— на одном из Соборов — 869 г по РХ, на так называемом Восьмом экуменическом мнимо-вселенском Соборе в Константинополе

28, с 140 — Я говорил вам — в лекции от 12 марта 1924 г

29, с 145 — Отфрид фон Вайзенбург (ок 800 по 870), эльзасский монах Его «Евагелическая книга» представля­ет собой рифмованное на древненемецком языке переложе­ние Евангелия

29а, с 145 — «Хелианд» — переложение Евангелия, риф­мованное и аллитерированное, возникло между 822 и 840 гг

30, с 148 — Св Августин Аврелий (354—430 по РХ ), один из величайших отцов церкви, в юности был манихе­ем, крестился, был епископом

31, с 150— одна статья —пока не установлено

32, с 162 — Константин Великий — святой, римский им­ператор (306—337), миланским эдиктом 312 г прекратил гонения на христиан, затем сделал христианство государ­ственной религией, инициатор и руководитель Первого Вселенского Собора 325 г в Никее

32а, с 162 — Юстиниан I (482—565), правил 527—565, византийский император, преследовал инакомыслие, за­крыл Афинскую философскую школу, изгонял из империи философов и ученых При нем Византия восстановила свои владения в пределах бывшей Римской империи

33, с. 183 —... Их намерением было воспрепятствовать необ­ходимости для человека снова опускаться вниз на Землю... — это высказывание по-видимому противоречит сказанному на эту тему в лекции от 1 марта 1924 г. и от 5 марта 1924 г. данного тома. См. примечание 6а. В «Истории религий» Ш. де ля Соссей сообщает: «В их (египтян) представлении че­ловек состоял из тела (ХЕТ), души (БА), тени (ХАЙБЕТ), имени (РЕН) и двойника (КА). Древнейший отпечаток но­сит представление о КА. КА живет в человеке с рождения и не умирает после смерти, он живет в могиле, его место­пребыванием может стать также статуя умершего. КА мог удаляться из могилы и причинять вред живым, например, вызывать головную боль. Наряду с КА имеет значение ду­ша БА, представляющаяся в виде птицы (аналогичный слу­чай: сирена у греков или русалка у славян — прим. перев), она вылетает после смерти и уносится на небо, но иногда слетает в гости к мумии (и, по выражению Р. Штайнера, вьёт­ся около нее). По свидетельству пирамидных надписей умерший взлетает на небо в виде птицы или кузнечика, дости­гает неба и там становится ХУ — «блестящим». Е. Блават­ская отождествляла ХУ с астральным телом (см. «Тайная доктрина» т. 3 отдел XXVII, Египетская магия). Важное значение имело и имя РЕН; считалось тяжким преступлени­ем стереть имя на гробнице. В книге Э. Шюре «Великие по­священные» сообщается: «По египетскому тайному учению человек сознает в своей земной жизни лишь свою живот­ную и рассудочную душу, которые носили названия hati и bai. Высшая часть его существа, духовная душа и божест­венный дух, cheybi и kou, существуют в нем в состоянии бессознательного зародыша и развиваются по окончании земной жизни, когда он сам становится Осирисом». Осири­сом становится каждый забальзамированный, о чем свиде­тельствуют надписи: Осирис такой-то (имярек). Мэнли П. Холл сообщает мнение некоего S. S. D. D., изложенное в книге «Египетская магия»: «Есть все резоны предположить, что мумифицировались только те, кто имел несколько степе­ней инициации, поскольку египтяне считали, что муми­фикация предотвращает перевоплощение. Это последнее нужно только несовершенным душам, не сумевшим пройти испытания посвящения. Но для тех, кто имел волю и спо­собность пройти в секретный Адитум, не было необходимости для такого освобождения души, которое получается разрушением тела. Тела инициированных, таким образом, сохранялись после смерти как некий талисман, или мате­риальное основание для манифестации души на Земле». Кроме того, Р. Штайнер считал одной из главных причин мумифицирования то, что мумии становились жилищем лю­циферических и ариманических лунных существ, сообщав­ших жрецам сведения из духовного мира. См. также при­мечания 6а, 33а, 33б к данному тому, а также ПСС, тт. 105, 238 (2), 216 (4, 5, 6) и др. — прим. перев.

33а, с. 184 —.. точную копию того, чем был когда-то чело­век... — см.: Геродот, «История», Кн. 2, -86—87: «Для этого поставлены особые мастера, которые по должности зани­маются ремеслом бальзамирования. Когда к ним приносят покойника, они показывают родственникам на выбор де­ревянные раскрашенные изображения покойников. При этом мастера называют самый лучший способ бальзамиро­вания, примененный при бальзамировании того, кого мне в данном случае не подобает называть по имени. Затем они предлагают второй способ, более простой и дешевый, и, наконец, третий — самый дешевый. Потом опрашивают, за какую цену те желают набальзамировать покойника. Если цена сходная, то родственники возвращаются домой, а мастера остаются и немедленно самым тщательным обра­зом принимаются за работу. Сначала они извлекают через ноздри железным крючком мозг. Этим способом удаляют только часть мозга, остальную же часть — путем вспры­скивания растворяющих снадобий. Затем делают острым эфиопским камнем разрез в паху и очищают всю брюшную полость от внутренностей. Вычистив брюшную полость и промыв ее пальмовым вином, мастера потом вновь прочи­щают ее растертыми благовониями. Наконец наполняют чрево чистой растертой миррой, кассией и прочими бла­говониями, кроме ладана, и снова зашивают. После этого тело кладут на 70 дней в натровый щелок. Больше 70 дней, однако, оставлять тело в щелоке нельзя. По истечении же этого 70-дневного срока, обмыв тело, обвивают повязкой из разрезанного виссонного полотна и намазывают камедью (ее употребляют вместо клея). После этого родственники берут тело назад, изготовляют деревянный саркофаг в виде человеческой фигуры и помещают туда покойника. Положив в гроб, тело хранят в семейной усыпальнице, где ставят гроб стоймя к стене. Таким способом богачи баль­замируют своих покойников. Если родственникам из-за дороговизны первого приходится выбирать второй способ бальзамирования, то мастера поступают вот как. С помо­щью трубки для промывания впрыскивают в брюшную полость покойного кедровое масло, не разрезая, однако, паха и не извлекая внутренностей. Впрыскивают же масло через задний проход и затем, заткнув его, чтобы масло не вытекло, кладут тело в натровый щелок на определенное число дней. В последний день выпускают из кишечника ра­нее влитое туда масло. Масло действует настолько сильно, что разлагает желудок и внутренности, которые выходят вместе с маслом. Натровый же щелок разлагает мясо, так что от покойника остаются лишь кожа да кости. Затем те­ло возвращают родным, больше уже ничего не делая с ним. Третий способ бальзамирования, которым бальзамируют бедняков, вот какой. В брюшную полость вливают сок редь­ки и потом кладут тело в натровый щелок на 70 дней. После этого тело возвращают родным.... Все это обычаи египтян, живущих в Верхнем Египте над болотами. Впрочем, и у жи­телей болотистой прибрежной области обычаи такие же, как и у других египтян». Геродот описывает Египет своего времени, то есть позднейший период, V в. до Р. Х. Следует учитывать, что Египет насчитывает не одно тысячелетие, и обряды и религия там подвергались изменениям. Так, в более древние эпохи бальзамировали только высокопо­ставленных, но не бедняков. Мэнли П. Холл сообщает: «Распространенное убеждение в том, что египтяне муми­фицировали своих мертвых для того, чтобы сохранить их форму до воскрешения, неприемлемо в свете современно­го знания об их философии смерти» («Энциклопедическое изложение масонской, герметической, каббалистической и розенкрейцеровской символической философии». М., 1992). Далее: «Порфирий описывает египетский обычай очищения мертвых, заключавшийся в изъятии внутренностей жи­вота... » В книге «История религий», Ш. де ля Соссей, 1899 г., сообщается: «При бальзамировании внутренности и мяг­кие части тела вынимались и прятались в особые кружки, канопы, которые отдавались под охрану богов, чаще всего четырех сыновей Горуса: Аместа, Гапи, Дуамутефа и Кебех­сенуфа, — чтобы покойник никогда не чувствовал голода и жажды. Сердце же вынимали и на его место вкладывали каменного жука-скарабея (символ Солнца — прим. перев. ), при этом во все места раскладывались амулеты... Цере­мония погребения состояла в драматическом повторении тех же самых обрядов, с помощью которых Исида, Нефтис, Горус и Анубис возвратили жизнь мертвому Осирису. Участ­вующие в погребении изображали собою эти божества... » См. также примечания 6а, 33 и др. к данному тому, а также ПСС, тт. 105, 238 (2), 216 и др. — прим. перев.

33б, с. 185 —... вы имеете дело с разрушительными силами в чистом виде, они выходят оттуда наружу... — следует иметь в виду, что речь идет о искусственных мумиях, а не о мощах; мумия принадлежит неочищенному внутренне человеку, в нее подселяются демонические лунные существа, тогда как мощи остаются, как правило, от благочестивых людей, свя­тых, которые, по мнению Р. Штайнера, были воплощением даже не людей, а существ высших ангельских Иерархий. Вот почему роль мумии разрушительна, тогда как роль мо­щей в высшей степени благотворна. — прим. перев.

34, с. 194 — Элизабет Вреде — (1879—1943), член учреди­тельного Правления Всеобщего Антропософского Общества и руководитель Математическо-астрономической секции.

34а, с. 194 —... например, Руссо сообщает следующее... — имеет отношение к следующему месту в «Разоблаченной Изиде» Е. П. Блаватской: «Жак Пелиссер говорит, что лю­ди, глядя в упор на животных враждебным взглядом, осиlis intentis, могут в течение четверти часа стать причиной их смерти. Руссо утверждает это на основе своего собствен­ного опыта в Египте и на Востоке, где он таким образом убил много жаб. Однако, когда он попытался сделать то же самое в Лионе, жаба, почувствовав, что не может ускольз­нуть от его взгляда, повернулась, надулась и уставилась в его глаза застывшим огненным взглядом, причем он ощутил слабость, и даже впал в обморочное состояние, так что некоторое время его считали мертвым». (Е. П. Блават­ская, «Разоблаченная Изида», т. 1) Вышеназванный Руссо не имеет отношения к Жан-Жаку Руссо. Жан-Жак Пелиссер (1794—1864), герцог Малаховский, маршал Франции, участвовал в завоевании Алжира в 1830 г. и 1839—1855 гг., в 1858—1859 гг. был послом в Англии, а в 1860 г. — генерал-губернатором Алжира.

35, с. 196 — Ван Гельмонт — Иоанн Баптист Ван Гель­монт, голландский врач (1577—1644).

36, с. 196 —... он брал одно известное растение... — борец, аконит, Aconitum; см. И. Б. Ван Гельмонт, «Demens Idea», § 12.

37, с. 206 —Луциус Домициус Нерон — 54—68 римский император, потомок Юлия Цезаря, племянник Клавдия. Род. 37 г. по Р. Х.; после смерти Клавдия в 54 г. став импе­ратором, Нерон вел себя как безумный, радовался пожару Рима, истреблял родственников, убил мать Агриппину Младшую в 59 г., осудил на смерть своего воспитателя фи­лософа Сенеку в 65 г., истреблял популярных полководцев, беспутничал, затевал сумасшедшие проекты; строил «золо­той дом», хотел довести море до стен Рима и т. д., выступал певцом и музыкантом в театре. Во время восстания Галь­бы покончил с собой со словами: «Какой великий артист погибает». В поведении Нерона Р. Штайнер усматривал след­ствия неправомерного посвящения.

37а, с. 206 —Луциус Элиус Аврелиус Коммод (161—192), с 180 по 192 гг. римский император из династии Антони­нов, сын императора-философа Марка Аврелия Антонина и Фаустины; по смерти отца купил унизительный мир с германцами и, вернувшись в Рим, отдался своим низким наклонностям, актерствовал, публично пел, состязался на колесницах, выступал гладиатором. Трусливый, жестокий, скотски сладострастный, он пользовался глубокой ненави­стью народа и Сената. Покровительствуя земледельцам, объявил себя Гераклом; построил флот для перевозки аф­риканского зерна в Италию. Убит в 192 г. Один из его пре­емников — Септимий Север — объявил Коммода богом. См. также примечание 15б.

38, с. 208 — Парацельс Теофраст Бомбаст фон Хохенхайм (1493—1541), врач и естествоиспытатель, «отец медицины».

39, с. 210 —-... Один шведский ученый... — Теодор Шведберг (1884—1971), см. его труд: «Материя», 1912 г., на немец­ком 1914 г.

40, с. 215 —... этот вопрос тоже очень, очень сильно за­нимал меня... — см. лекцию от 2 октября и 18 декабря 1913 г., ПСС, т. 148, «Из исследований Акаши-хроники. Пя­тое Евангелие».

41, с. 220 — Фридрих Ницше — философ (1844—1900).

42, с. 225 —... одним-единственным Божеством... — в смыс­ле единственным или одним Божеством.

43, с. 233 —... значительнейший государственный деятель XIX века был евреем... — Беньямин Дизраэли, лорд Биконс­фильд (1804—1881), английский государственный деятель и писатель.

44, с. 246— Мозес Маймонид (1135—1204), еврейский философ.

44а, с. 247 — Раймонд Луллий (1235—1315), каталон­ский философ.

45, с. 248 —Александр Великий (Александр Македонский) (356—322 до Р. Х. ), сын Филиппа II Македонского и Олим­пиады, ученик Аристотеля, великий завоеватель, походы которого привели к эллинизации Востока, основатель 12 городов с названием Александрия.

45а, с. 248 —Аристотель (384—322 до Р. Х. ), величайший философ античного мира, создатель логики, воспитатель Александра Македонского.

46, с. 255 — Иммануил Кант (1724—1804), немецкий фи­лософ, родоначальник агностицизма.

47, с. 259 — Артур Шопенгауэр (1788—1860), немецкий философ, основной труд «Мир как воля и представление».

48, с. 261 — «Философия свободы» — основной труд Р. Штайнера по философии, 1894 г., ПСС, т. 4.

49, с. 266— Готфрид Вильгельм Лейбниц (1646—1716), немецкий философ.

49а, с. 266 — Христиан Вольф (1679—1754), немецкий философ.

50, с. 269— Валентин Томберг (1900—1973), антропо­соф, председатель Эстонского Антропософского общества, впоследствии отошел от антропософии, автор многочислен­ных трудов по оккультизму, герметике и Таро.

50а, с. 270 —... есть ли у метафизики возможность стать в будущем наукой?.. — см.: Пролегомены к любой разумной метафизике, которая могла бы выступать в качестве науки, Рига, 1783.

51, с. 270 — Эдуард фон Гартман (1842—1906), немец­кий философ.

51а, с. 271 —... Однажды я написал статью об Эдуарде фон Гартмане... — «Эдуард фон Гартман. Его учение и его зна­чение». Сначала появилась в ежемесячнике «Немецкое сло­во» (Вена), 11 выпуск, январь 1891, вторично опубликовано в «Методологических основах антропософии 1884—1901», ПСС, т. 30.

52, с. 272 —... Это действительно является учением Эдуар­да фон Гартмана... — в его «Философии бессознательного», т. 2, Метафизика бессознательного, гл. 14: «Цель мирового процесса и значение сознания».

53, с. 273 — Эрнст Геккель (1834—1919), известный есте­ствоиспытатель.

53а, с. 273 — Оскар Шмидт (1823—1886), зоолог, ученик Геккеля.

536, с. 273 —... появилась книга... — (анонимно) «Бес­сознательное с точки зрения физиологии и учения о про­исхождении видов. Критика естественнонаучной части философии бессознательного с естественнонаучной точки зрения», Берлин, 1872

53в, с. 274 —... появилось второе издание... — «Бессозна­тельное с точки зрения физиологии и учения о происхож­дении видов. 2-е дополненное издание, опубликованное анонимно в 1872 г. книги с приложением: "Исходящая от Оскара Шмидта критика естественнонаучных основ фило­софии бессознательного», Берлин, 1877.

54, с. 278 —... каждая звезда восходит и снова заходит... — кроме околополярных.

55, с. 279 — Тихо де Браге (1546—1601), датский астроном.

55а, с. 279 — Клавдий Птолемей (87—165 по Р. Х. ), египет­ский географ, математик и астроном, один из основоположни­ков астрологии, автор книг «Тетрабиблос», «Альмагест» и др.

56, с. 282 — Эдмунд Галлей (1656—1742), английский астроном.

57, с. 290 —... Это было сказано мною в Париже в 1906 г... — в цикле лекций о «Космогонии», прочитанном с 25 мая по 14 июня 1906 г.

58, с. 296— Моисей (ок. 1300 до Р. Х. ), основатель иуда­изма, пророк, автор ряда книг в Библии, так называемое Пятикнижие Моисеево.

59, с. 307 — Чарльз Дарвин (1809—1882).

60, с. 308 —... Однажды я написал о Ницше... — «Ницше как борец против своего времени», Веймар, 1895, ПСС 5.

60а, с. 309 —... затем я точно так же написал о Геккеле... — «Геккель и его противник», 1900, Вестфалия, вторично опубликовано в «Методологические основы антропософии, 1884—1901. », ПСС, т. 30.

61, с. 313 — Освальд Шпенглер (1880—1936), «Закат Ев­ропы», в 2-х т., Мюнхен, 1918—1922.

62, с. 332 — Вудро Вильсон (1856—1924); был президен­том США 1913—1921 гг., в его правление США достигли по­литического могущества и диктовали свою волю послево-

енной Европе; в январе 1918 г. выдвинул так называемые 14 пунктов — программу мирного переустройства Европы, содействовал развалу Австро-Венгрии и Российской импе­рии; по настоянию его ближайшего советника полковника Хауса был освобожден Л. Бронштейн-Троцкий, задержан­ный в канадском порту с 200 млн долларов, полученными от американского банкира Якова Шиффа для поддержки революции в России.

63, с. 337 —... я уже упоминал об этом однажды... в лекции от 21 апреля 1923 г. в томе 3 этих лекций.

63а, с. 337 —... так называемая венерина мухоловка... — Dionaea muscipula, сем. росянковые, принадлежит к насеко­моядным растениям, растущим в глухих местах в теплой зоне Северной Америки. Ср. об этом: Дарвин Ч. Насекомо­ядные растения. Перев. Кариса. // Собрание сочинений. Т. 8. Штутгарт., 1876. С. 259.

64, с. 349 —... Только когда мы сделали мировое содержа­ние... — см. «Философия свободы. Основные черты совре­менного мировоззрения», ПСС, т. 4.

ЦВЕТНЫЕ ДОСКИ

К ЦИКЛУ ЛЕКЦИЙ ДЛЯ РАБОЧИХ ГЁТЕАНУМА

ИСТОРИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

И

МИРОВОЗЗРЕНИЯ КУЛЬТУРНЫХ НАРОДОВ

При расшифровке стенограмм не всегда удава­лось точно восстановить на какой именно фрагмент изображаемого на доске рисунка ссылается доклад­чик. Поэтому текст содержит места, где должна была быть иллюстрация, которая, однако, отсутствует.

Сохранились оригинальные зарисовки и надпи­си, сделанные Рудольфом Штайнером во время этих бесед-лекций: в то время было принято покрывать доски черной бумагой. Репродукции всех сохранив­шихся «досок» приведены в отдельном многотомном издании Rudolf Steiner «Wandtafelzeichnungen zum Vortragswerk» (Rudolf Steiner Verlag, Дорнах, Швей­цария).

Даже при поверхностном сравнении указанных репродукций со стандартными иллюстрациями в изданиях трудов Р. Штайнера становится очевидной определенная бедность и неполнота вторых. Кроме того, учитывая личность лектора, предмет докла­дов и обстоятельства, при которых делались зарисов­ки, можно предположить, что созерцание репродук­ции в целом, а не просто ее черно-белых фрагментов, способно дать читателю нечто большее.

Исходя из указанного, издательство сочло целе­сообразным привести в настоящей публикации и фрагменты (как они даны в оригинале), и подборку репродукций досок.

По техническим причинам репродукции досок даны не в хронологической последовательности.