Федеральное агентство по образованию
Государственное образовательное учреждение
высшего профессионального образования
«Рязанский государственный университет
имени С. А. Есенина»
Реферат
по детской литературе
«Идейно-художественные особенности
произведений В. П. Крапивина»
Выполнила:
студентка 3 курса
группы «Б»
факультета русской филологии
и национальной культуры
Павлюкова О. А.
Руководитель:
Моторин С. Н.
Рязань, 2006 г
Оглавление
Введение……………………………………………………………………2
1 .Реалистические произведения В. Крапивина…………………………5
1.1. Тема дружбы…………………………………………………………..5
1.2 Мушкетёры…………………………………………………………….6
1.3 Человек трудной судьбы в реалистических произведениях
В. Крапивина………………………………………………………….8
2. Сказки. Причины обращения к жанру сказок……………………….10
2.1 «Летящие» сказки………………………………………………….....12
3. Фантастические произведения.
Цикл «В глубине Великого Кристалла»……………………………...14
4. Цикл «Сказки и были Безлюдных пространств»…………………….20
Заключение………………………………………………………………..26
5. Список использованной литературы………………………………….28
Введение
Совесть, благородство и достоинство –
Вот оно, Святое наше воинство.
Протяни ему свою ладонь,
За него не страшно и огонь.
Лик его высок и удивителен.
Посвяти ему свой краткий век.
Может, и не станешь победителем,
Но зато умрёшь как человек.
Б. Окуджава.
Каждый день мы встречаем их в школе и на улице, видим, как они гоняют по двору футбольный мяч, катаются на роликах, играют в «классики», живут с нами под одной крышей… Дети. Жители третьего тысячелетия. Те, кто будет создавать своё
будущее. Каким оно станет – зависит от них. Но и от нас тоже, от нашего желания помочь им повзрослеть. Умная, вдохновенная книга – один из способов приобщить детей к жизни, поговорить о насущных проблемах и подсказать ненавязчиво ответы на незаданные вопросы. Детская литература – это то, что помогает становлению человеческой души.
Есть среди писателей такая категория – детские писатели. Не только потому они так называются, что пишут для детей. Не только потому, что в центре их внимания всегда дети. Может быть потому, что, в отличие от «взрослых» писателей и просто взрослых, эти люди не утратили способности смотреть на мир глазами ребёнка, потому, что им доступны заботы и чувства, переживания и мечты, которым большинство взрослых внимает снисходительно, умиляясь, в лучшем случае.
Детские писатели всегда на защите детских прав, они созвучны и близки первоклассникам и выпускникам, юным Ромео и Джульеттам, сорвиголовам и застенчивым тихоням. Разговор на равных – вот что предлагают юным читателям детские писатели, и, если они искренни, монолог обязательно превратится в диалог, беседу, диспут.
Прийти на помощь по первому зову, и даже без зова, по велению души, по ставшему привычкой инстинктом брать на себя самую тяжёлую ношу. Это – о героях писателя, ставшего одним из самых читаемых, самых любимых детских писателей России XX века, Владислава Петровича Крапивина.
В. П. Крапивин родился в 1938г., в Тюмени, живёт в Екатеринбурге. По профессии он журналист. Одна из глав его дипломной работы называлась «Мои друзья – мальчишки». Так что по призванию он – Вожатый. Учитель, Друг, Командор… Теперь – один из самых известных писателей. Уже в студенческие годы он стал сотрудничать в ряде местных периодических изданий. Примерно в то же время начинается его дружба с ребятами-подростками: совместные походы, занятия фехтованием наталкивают на идею создать детский клуб на основе самоорганизации. Так родился отряд “Каравелла”
. В далёкие 60-е Слава Крапивин, обладая редким даром заражать интересом к жизни, к активной творческой деятельности, объединил тех, кто грезил о море, кто хотел много знать и уметь и не боялся слова «трудности», под оранжевым (цвет полыхающего костра) флагом. Сначала это был маленький отряд «Берег весёлых Робинзонов». Потом – «Каравелла», где всерьёз изучали морское дело, строили собственными руками парусные яхты, ходили в походы, выпускали газеты, учились фехтовать и стрелять из лука, мастерить и читать хорошие книги. Да, «Мальчик со шпагой» и не только эта книга – отголоски яркой и сложной жизни «Каравеллы». Сложились, закрепились и окрепли отрядные традиции. В Уставе «Каравеллы" одним из главных пунктов сформулирован принцип такой:
"Я вступлю в бой с любой несправедливостью, подлостью и жестокостью, где бы их ни встретил. Я не стану ждать, когда на защиту правды встанет кто-то раньше меня".
Трудно сказать, куда Крапивиным вложено больше сил, энергии, души, таланта, страсти – в книги или в отряд. И то, и другое – его любимые, своенравные, требующие постоянного внимания и забот детища.
Более 40 лет он работает в детской литературе, им написано свыше 70 произведений для подростков. Его работы отмечены многими литературными премиями, в том числе премией имени А.Гайдара, А. Грина, премией «Аэлита». Книги В. Крапивина читает уже четвёртое поколение ребят. Отвечая на вопрос о том, почему он выбрал именно детскую литературу основным занятием в жизни, Крапивин неизменно отвечает: “Дети обычно скорее хотят стать взрослыми, а мне наоборот, хотелось, чтобы подольше было детство... Не хватало собственного детства из-за войны, наверное, поэтому и стал писать о ребятах и для ребят”
, и еще - “Мне всегда двенадцать лет
”.
1 .Реалистические произведения В. Крапивина
Первые книги Крапивина “Рейс “Ориона” (1962), “Брат, которому семь” (1963) появились, когда писателю было всего 25 лет, тем не менее, они сразу были отмечены читателями и критиками. За ними последовали “Палочки для Васькиного барабана” (1965), “Звезды под дождем” (1965), “Оруженосец Кашка” (1966), “Валькины друзья и паруса” (1967), “Путешественники не плачут” (1968), “Бегство рогатыхвикингов” (1970), “Тень каравеллы” (1971), “Далекие горнисты” (1971), “Баркентина с именем звезды” (1972), “Посмотри на эту звезду” (1972), “Всадники со станции Роса” (1975), “Мальчик со шпагой” (1976) и многие другие.
До конца 70-х гг. в творчестве Крапивина преобладала реалистическая линия:
все его произведения этого времени по-своему продолжают гайдаровскую традицию романтического подхода к изображению мира детства. Барабаны, паруса, шпаги – неизменные атрибуты его книг, выросшие до уровня символа. Романтика – в крови крапивинских героев, которые умеют мечтать, ощущая зов дальних дорог и островов.
1.1
. Тема дружбы
Книги Владислава Петровича обладают странным свойством, они затягивают. Хочется читать еще и еще. В чем секрет этой силы? Дело в том, что все книги Крапивина об одном: о настоящей дружбе
. Не важно, сказка это или фантастика, все они о друзьях настоящих
, которые не предадут, придут в трудную минуту на помощь. Крапивинские мальчишки умеют дружить верно, преданно, не изменяя своим нравственным принципам. На таких друзей можно положиться во всем, доверить любые тайны.
Дружба "по Крапивину" неизменно сопровождается эмоциональными переживаниями. Это сильнейшая страсть, которая охватывает человека. Подчас процесс дружбы оказывается единственным источником "эмоционального насыщения". Крапивинские герои полны решимости отдать себя другому (другу, брату) полностью, без остатка. Они больше не мыслят себе жизни без другого человека; дружба придаёт жизни осмысленность.
Для героев Крапивина характерна также высокая степень открытости в дружбе. Другу они согласны доверить свои самые сокровенные тайны, "выложить" всё, что есть у них в душе, не оставив ничего для себя. Всё это приводит к жёсткой фиксации эмоциональных переживаний на другом человеке. К этим переживаниям постоянно примешивается страх — страх потери друга. Причём потерять друга можно не столько в результате внешних, сколько внутренних причин. Ясно, что подобная дружба весьма неустойчива. Читая про неё, постоянно ощущаешь какую-то тревогу за героев, словно ходят они по краю какого-то обрыва и вот-вот свалятся. Так оно, как правило, и бывает. Противоречивость переживаний, сопровождающих дружеские привязанности, хорошо прослеживается, например, в мыслях Славки в повести "Трое с площади Карронад"
. "Я думал, у меня никогда не будет настоящего друга... Была только Анюта, но она большая была, а я маленький. И она ушла... Тим, ты никуда не уходи! Я всё время боюсь: вдруг что—нибудь не так скажу или сделаю, а ты обидишься. Или вдруг я тебе надоем. Тим... Ты всё равно меня не бросай. Я уже не смогу один... Тим, это не скажешь флагограммой. В трёхфлажных сигналах даже нет слова "друг". И я всё равно не решусь тебе сказать про это ни сигналами, ни словами. Тим, ты для меня как Город, как море... Как мама. Потому что без тебя я не смогу жить так же, как без них..."
.
Так — страстно, эмоционально — могут дружить только дети. Взрослые вряд ли к этому способны.
1.2.Мушкетёры
Герои Крапивина, несмотря на юный голос, не поступятся чувством собственного достоинства, они знают, что гражданственность не вручается вместе с паспортом.
Есть такой морской термин "форс-мажор". Он означает непреодолимое действие, когда стихия, обстоятельства сильнее людей. У одних форс-мажор вызывает покорность судьбе, у других взрыв энергии, вызов судьбе. Крапивин часто ставит своих героев в состояние "форс-мажора", как, впрочем, и всех нас жизнь постоянно испытывает на прочность, на излом. В эти минуты у героев Крапивина дрожит голос, перехватывает горло от слез. А Севка Глущенко ("Сказки Севки Глущенко") просто рыдает. Да, у него скверный почерк, но разве это основание для того, чтобы в наказание за каракули учительница отобрала непрочитанное письмо друга? В "Мальчике со шпагой" учительница устроила показательную выставку: на одной половине витрины "пятерочные дневники", на другой — "двоечные". Сергей Каховский поздним вечером снимает с витрины двоечные дневники — он знает то, чего не знает учительница: за эту выставку отец Стасика Грачева излупцует сына до синяков. Кирилл Векшин бросает прямой вызов классу и его наставнице: возле кинотеатра хулиганы вымогают деньги у малышей. Кирилл спрашивает, кто пойдет с ним, поясняет: возможна драка. И педагог растерянно смотрит, как в ее "образцовом" классе идет процесс принципиального размежевания. Противопоставление взрослым? Нет у Крапивина такой сознательной внутренней установки. Но, в соответствии с реальной жизнью, его герои часто находятся в состоянии нравственного выбора — проявить послушание и, значит, поступиться принципами, "потерять лицо", как говорит восточная мудрость, или... поднять шпагу. К чести героев, в эти минуты они не знают страха и сомнений.
У всех героев Владислава Петровича есть общие черты
– и именно те, которые можно найти у четверых друзей из известного всем с детства романа Дюма. Может быть, поэтому за ребятами из книг Владислава Крапивина (причем далеко не только тех, где на страницах появляются шпаги) и закрепилось название – "мушкетеры".
Нравственная чистота, справедливость, чувство собственного достоинства, мужество перед лицом опасности – несмотря на то, что от страха в эту минуту зачастую коленки дрожат, готовность защитить слабого, прийти на помощь другу – список можно продолжить. И каждый из них – способен, не перекладывая на чужие плечи ответственность, принять решение и совершить поступок, который в дальнейшем окажет серьезное влияние на жизнь.
"Каждый из главных персонажей книги должен совершить один или несколько Поступков, которые по-новому раскрывают характер персонажа. Персонаж, не совершающий Поступок – неинтересен", – так говорил один из признанных мастеров прозы прошлого века Владимир Санин. Владислав Крапивин в полной мере следует этому принципу – неинтересных героев у него нет.
Очень трудный выбор встает перед Володей из повести "Оруженосец Кашка".
С одной стороны верный оруженосец – младший друг, который не бросает Володю в минуту опасности и который в нем души не чает. С другой – "Как же теперь ему объяснить? Как рассказать, что такое эта круглолицая строптивая девчонка?".
Развилка. Или туда – или туда. И любое решение болью отзовется в чьей-то душе. А решать – надо...
Казалось бы, достаточно просто взяться всерьез за учебу, чтобы не остаться на второй год в школе. Но для этого Генке, одному из главных героев дилогии "Та сторона, где ветер",
приходится многое пережить и многое понять. Генкин товарищ, Яшка, спасает двух дошкольников, игравших в опасном месте и попавших в смертельную ловушку – но цену ему за это приходится заплатить трагическую... А после того как маленький Илька ради спасения многих людей, рискуя жизнью, вынужден собственными руками уничтожить мечту – мечту, ради воплощения которой он и его друзья работали долгие месяцы, – невольно на ум приходят слова Славки Семибратова из повести "Трое с площади Карронад". "Обидно же: из-за взрослых дураков такие, как Динька, головой рискуют. Один тормоза не закрепил, другой еще что-нибудь не так... А потом приезжает мать, спрашивает: "Где мой Динька?" – "Ах, извините, его нет, он подвиг совершил..." Весело?"
Центральное произведение цикла, давшее ему название, – "Мушкетер и Фея", оно объединяет пять повестей. Любая из них может читаться как отдельное произведение, но все вместе они образуют вещь, уникальную для Крапивина по временной протяженности, рассказывающую о становлении характера – от малыша до подростка.
Мы встретимся с главным героем, Женей Воробьевым по прозвищу Джонни, еще в дошкольном возрасте, – а расстанемся спустя несколько лет, в пятом классе. Для ребенка пять лет – это огромный срок, почти половина жизни. На протяжении этих лет он может измениться очень сильно. Каждая из пяти повестей построена вокруг достаточно важного для жизни героя события – некоторой конфликтной ситуации, выходя из которой, Джонни становится в чем-то взрослее. Вместе с героем растут, становятся все более многообразными и его связи с миром, все больше лирических моментов появляется в повестях.
И именно из уст мушкетера (не случайно именно таков его карнавальный костюм) Джонни, защищающего собственную честь перед лицом своей Феи – Кати Зарецкой – мы услышим стихи, которые можно в полной мере отнести ко всем мушкетерам Владислава Крапивина.
Не нужны ни локоны до плеч.
Ни большая шляпа и ни шпоры -
Лишь бы мушкетер умел беречь
Боевое званье мушкетера...
Мушкетер известен не плащом
И не шпагой, острой, как иголка.
Мушкетеры могут быть хоть в чем:
В запыленных кедах и футболках...
1.3. Человек трудной судьбы в реалистических произведениях В. Крапивина
В. П. Крапивин глубоко и проникновенно пишет о человеке трудной судьбы
(подступы просматриваются в образе Стасика Грачева из "Мальчика со шпагой"). Обычно это определение относят ко взрослому, много пожившему на земле человеку. Правомерно ли применять его к мальчишке, только-только сменившему шорты на длинные штанишки? Правомерно — дает однозначный ответ как жизнь, так и литература многими своими образцами, вспомним хотя бы Диккенса. В "Колыбельной для брата"
человеком трудной судьбы предстает Петька Чирков, Чирок — на мальчишеском жаргоне.
Фабула повести проста. В раздевалке украли кошелек. Подозрение падает на главного героя — Кирилла Векшина. Он, как и подобает крапивинским героям, берегущим честь смолоду, гневно отвергает обвинения, не дает обыскивать себя. Но подозрение-то висит, и, пока оно не снято полностью, пятно остается. Кирилл прекрасно понимает это и предпринимает самостоятельные розыски виновного. Душа его полна праведного гнева — найти злодея, предать суду товарищей и очищенным от наветов снова шагать по жизни с гордо поднятой головой.
Злодей наконец-то найден. Припертый к стене неопровержимыми доказательствами, Петька готов публично признать свою вину. Почему же вместо удовлетворения на душе крапивинского героя муторно, слякотно, почему он, всегда готовый к решительным поступкам, мнется ныне в растерянности, не зная, как поступить? Обелить себя можно, но какой дорогой ценой — растоптать Чирка, который стоит сейчас перед ним с глазами, полными слез. Деньги Чирок украл, доведенный до отчаяния компанией Дыбы. При Чирке хулиганствующие лоботрясы сжевали лезвие, а ему, Чирку, приказали гнать рубль, якобы он проспорил. Мать и так еле-еле сводит концы с концами, к тому же ждет ребенка, а у Петьки может появиться отчим, к которому он, не видевший отцовской ласки, уже заранее привязался душой.
Вот какая нелегкая жизненная ситуация встала перед Кириллом. Испытанные средства — шпага или кулаки — здесь бессильны. Какая тяжелая это оказывается ноша — брать ответственность не за себя, а за другого. Кирилл принимает мужественное решение — Чирок возвращает деньги учительнице, а они с Женькой никому ни слова о всей этой истории.
Просочился-таки слух в классе. Предала классная руководительница свою ученицу — во имя "коллективизма и чести" класса. Маленькая Элька Мякишева, имеющая все основания стать с возрастом такой же, с пафосом произносит обвинительную речь: класс на первом месте в школе, с болгарскими пионерами переписываемся, а тут какой-то Чирок. Чирок не присутствует, он болеет, и снова Кирилл принимает на себя чужую боль.
Вторгается жизнь своими суровыми реалиями в прекрасную страну крапивинского детства. На пороге большой жизни мальчишка обнаруживает, что не так-то просто решить, кто друг, кто враг, а кто, пользуясь строкой Высоцкого, « и не друг, и не враг, а — так...»
.
У всех произведений Крапивина, вошедших в настоящий цикл, есть одна особенность – герои этих книг – просто жили. Учились в школе, ссорились и мирились с друзьями, возвращались в дома, где их любили и ждали. И, конечно же, играли. Но игры у этих ребят не простые, они из тех, которые впоследствии могут дать серьезное увлечение на всю жизнь – и даже определить путь этой жизни. И из детей, играющих в подобные игры, вырастали обычно творческие, самостоятельные личности. И даже конфликты, возникающие в этих книгах, носят нестрашный, житейский характер.
В повести "Трое с площади Карронад" В. Крапивин пишет о юном Славке, который польстился на библиотечный "Справочник вахтенного офицера", а потом, уличенный матерью в содеянном, разрыдается, признается "в своем черном деле" маленькой, седой, очень доброй на вид, но суровой Василисе Георгиевне, перенесет все муки совести и даже отдаст библиотеке взамен свою самую любимую книгу "Маугли", большую, с цветными вкладками. Но как только он решится на эту жертву, автор, видимо, вконец расчувствовавшись, моментально сделает так, что Василиса Георгиевна вернет книгу, "потому что "Справочник" все равно был не нужен: его собирались списывать в макулатуру".
Но время неумолимо шло, в обществе происходили перемены – и далеко не всегда к лучшему. И вот уже маленькие мушкетеры вынуждены сражаться с несправедливостью и злом, пытаясь сохранить собственное достоинство, защитить себя и своих друзей от черствости и равнодушия людей.
2 .Сказки
В наши дни детство уже нельзя лицемерно назвать "счастливым" – слишком много проблем у современных детей. Социальное расслоение в обществе, беспризорность и ненужность детей, общая заброшенность, сверстники, решившие показать свою "крутизну" на более слабых и младших... Замечательный писатель Радий Погодин когда-то говорил, что он не сможет писать о том, как пятиклассник повалил второклассника и бьёт его ногами, хотя и знает, что такие вещи могут быть.
Но то, что еще пару десятилетий назад было диким, из ряда вон выходящим случаем – сегодня, увы, встречается все чаще и чаще. Владислав Крапивин тоже не может писать о таком – и именно поэтому лирические герои Крапивина в его последних произведениях обычно обитают в сказке.
Ряд критиков считает, что это уход от окружающей действительности, но если следовать их логике, то и Януш Корчак детям варшавского гетто должен был рассказывать не сказки, а правдивые истории о той ненормальной жизни, которая была вокруг. Но нет смысла рассказывать добрую историю об окружающем мире, когда на самом деле все обстоит по-другому, стоит лишь выглянуть в окно... Наверное, было бы замечательно, если бы детским писателям никогда не приходилось писать грустных сказок. Если бы все злоключения и горести оказались не страшнее, чем приключения юного мушкетера или, на худой конец, чем беды Юрки Журавина.
Но писателю – если он настоящий писатель – приходится быть честным с читателем, даже с читателем маленьким. И у Владислава Крапивина есть произведения тяжелые и горькие, порой просто страшные. И это, конечно, не вина писателя, а лишь один из симптомов нашего времени. Не могут быть веселы, беззаботны и счастливы дети в книгах, когда их так часто ждет горе в нашем мире. Даже у веселой сказочницы Астрид Линдгрен, живущей в благополучной Швеции, есть горькие сказки. По книгам Владислава Крапивина, написанным в последнее десятилетие, все сильнее и сильнее заметны боль и тревога за мир детства, утративший самое главное – защиту и любовь взрослого мира.
Но если писатель не может, не кривя душой, поместить счастливых героев в наш мир, у него остается еще одна возможность – придумать новый мир: правильный, настоящий, такой, каким он должен быть, поэтому писатель обратился к сказкам.
Он сам дает этому объяснение: "В сказке я хозяин обстоятельств". В сказке ничто не сковывает воображение писателя, и он с упоением воспроизводит именно тот мир, в котором наиболее полно может проявить себя маленький герой.
Все реально и все волшебно в этом мире. Детвора с радостью принимает условия литературной игры. С одним существенным уточнением. Для ребенка игра не средство занять от скуки время, а средство познания жизни. Играет ли девочка в куклы, пыхтит ли малыш, строя дом из кубиков, — для ребенка все это всерьез. Детство не делит действительность на жизнь и сказки, доказывает Крапивин своими произведениями. В детстве все настоящее, и сказки тоже настоящие.
От мечты к игре, от игры в большую жизнь. И вот этот очень деликатный и очень сложный отрезок человеческого бытия, когда закладывается фундамент личности, и привлекает внимание Крапивина.
Взрослые в сказке играют вспомогательную роль, их немного, и те, что есть, все добродушны (Олимпиада Викторовна, не выговаривающая букву "р", в качестве исключения лишь подтверждает правило). Обладательница коллекции шляп и кота Кузи Софья Александровна, старичок из сапожной будки, очень большой и очень толстый Капитан, Хранитель музея, тетя Валя, похожая на английскую даму, — все они вносят в повесть мягкий юмор, но не они движут сюжет. Ведь "чтобы лететь в сказочный лес, надо сначала поверить, что он есть на свете". У взрослых это плохо получается. Когда возмужавший Олег вернулся домой, он даже не решается спросить, сохранился ли ковер-самолет, на котором они однажды влетели в радугу и даже трогали ее рукой. Сказка кончилась вместе с детством. Но ведь детство никогда не кончается для человечества, оно есть и будет, пока живут на свете мальчишки и девчонки. И вот такой примечательный разговор венчает концовку книги.
Старый ковер, оказывается, сохранился, и на нем происходит жаркая схватка юных борцов. Мальчишки хохотом встретили неудачную шутку взрослого дяденьки о волшебных свойствах ковра и разбежались. Только "мальчик в синей майке не убежал со всеми. Он стоял у края ковра, тоненький и побледневший так, что его конопушки казались темными зернышками.
— Скажите... — начал он, и голос у него был какой-то виноватый и в то же время требовательный. — Скажите, пожалуйста... Вы пошутили? Да?
Я переглотнул от волнения и тихо сказал:
— Нет. Я не пошутил.
— Но так не бывает, — проговорил он негромко, но почти сердито. И глаза у него потемнели.
— Бывает, — сказал я, не отводя глаз.
— Не бывает... И все-таки бывает? Да? — спросил он шепотом.
— Да, — сказал я.
— И надо... просто представить, что летишь? — спросил он почти беззвучно.
Было тихо-тихо кругом, только еле слышный звон доносился из травы. Может быть, это звенели солнечные лучи или само лето.
Не отрывая от меня глаз, мальчик медленно встал на ковер коленями. Потом сел. Отвернулся от меня, зачем-то погладил ковер. Потом плавно вытянул над ним ладонь.
Ковер приподнялся, замер на секунду в полуметре от земли и тихо заскользил над верхушками травы".
2.1. «Летящие» сказки
«Лётчик для особых поручений » и «Ковёр-самолёт» - вещи очень близкие по своему духу и теме. Здесь начисто отсутствует размеренный, неторопливый ритм и столь необходимые в народных сказках зачины – «жил-был», «однажды»… Автор сразу же вводит читателя в действие. Язык этих сказок простой, сжатый, с короткими фразами, но при этом не сухой, а динамичный, «действенный», изобилующий мальчишескими словечками, даже героев своих автор назвал по-мальчишески – Алёшка, Олежка – вставляя по-детски дерзкий и безобидный суффикс «к».
Герои эти самые обычные ребята, мечтающие о подвигах, о добрых великих делах, живущие в нашем мире в определённых временных рамках. Действие одного произведения – «Лётчик для особых поручений» - происходит в 70-е года. Другая же сказка – «Ковёр-самолёт» - воспоминание о послевоенном детстве. Это всё заставило автора назвать свои произведения не просто сказками, а повестями-сказками. Волшебство по-хозяйски врывается в реальные, совершенно земные и будничные дела, в мальчишеские жизни. Автор словно подчёркивает, что сказка может прийти к каждому, надо только поверить в неё и очень захотеть сделать что-то необычайное и прекрасное. Так, Алёшка («Лётчик для особых поручений») решил отправиться на поиски игрушечного кораблика, унесённого бурей, а Олежка со своим закадычным другом Виталькой захотели взлететь под самые облака («Ковёр-самолёт»). И вот Алёшка получает зелёный билет в сказочный город Ветрогорск, а Алёшка и Виталька путешествуют на ковре-самолёте. И здесь на этом этапе повествования сказка превращается как бы в условную форму, с помощью которой развёртываются характеры действующих лиц. Сказка даёт возможность сбыться мечте ребят о подвиге, о добрых делах. Алёшка, занятый поисками кораблика, отказался от многих хороших и интересных дел, а в довершение всего бросил ночью маленького Антошку, лётчика для особых сказочных поручений, помогшего ему добраться до Ветрогорска. Алёшка легко находит кораблик, даже слишком легко – ему самому становится неинтересно. Такая лёгкость наводит его на мысль, что он сделал что-то неправильно. Он начинает задумываться над собой, понимает, что не один раз мог сделать добрые дела и не сделал их.
Сказка изменила ребят. Алешка пришёл к мысли о том, что нельзя добрые дела оставлять на потом, в жизни всё происходит сегодня. И если ты сегодня не помог другу, занятый своими делами, потом ему твоя помощь будут не нужна.
Изменяется и Олежка. Он был вспыльчив, надломлен горем – смертью отца, по-мальчишески груб, поэтому не всегда был внимателен к матери и её мужу – дяде Севе. Теперь, совершив столько хороших и нужных дел, он понял, что недостойно грубить старшим,стал мягче и требовательнее к себе. «Сказочные» приключения научили его доброте и чуткости. То, что сказка его не нова, писатель подчёркивает хитроватой улыбкой тёти Вали – мы понимаем, что и она когда-то летала на ковре-самолёте, и благодушной усмешкой научного работника, приведённого завучем Верой Северьяновной для того, разобраться в устройстве ковра-самолёта, - и у него была своя сказка детства.
Но в книге звучит едкий сарказм по отношению к тем взрослым, которые понятия не имеют о детских мечтах, романтических фантазиях и увлечениях. Такова завуч Вера Северьяновна, в чьём образе сконцентрировано всё мещанское, обывательское, бескрылое. Летать на ковре-самолёте, да ещё силой воображения, по её мнению, нельзя. «Что значит «силой воображения»? – с досадой произнесла Вера Северьяновна. – Воображение у всякого есть, а ведь никто в небеса не прыгает. Я вот точно знаю: сколько ни воображай, а полететь всё равно не могу»…
В сказке «Летчик для особых поручений»
маленькому человеку удивительно хорошо живется, и он купается в этом ласковом мире. Обычно в сказках Добру противостоит Зло. Крапивин избегает шаблонного построения, дабы не нарушить светлую мелодию повести. В "Летчике", правда, есть и страшилища, но знакомые сказочные персонажи изменились до неузнаваемости. Колобок, с тех пор как выпрыгнул поджаренным из печки, настолько поумнел, что его и калачом не заманишь в лисью пасть, у Змея из девяти голов осталось лишь пять, да и то на одной вместо глаза фара от автомобиля. Отчаянной храбрости Витязь, испугавшись самолетной болтанки, истошно вопит: "Ой, мамочка..."
Переиначивая образ, смягчая краски, ставя сказочных героев в столь непривычные им современные обстоятельства, Крапивин строит свой волшебный мир, чтобы воплотить в нем с наибольшей полнотой свой литературный замысел.
К этому же циклу, с известными оговорками, можно, думается, отнести и три повести о Джонни Воробьеве. Основа у них реалистичная, но повествование столь густо окрашено юмором и приключениями, что воспринимаешь их как продолжение сказок. К этому периоду творчества Крапивина относится известная оценка Сергея Баруздина: "Может быть, я и ошибаюсь, но мне кажется, что наиболее полно удаются В. Крапивину вещи веселые, забавные..."
Почти неразличимая граница отделяет фантастику Крапивина от сказочных повестей. "Более фантастические" вещи от "более сказочных" отличаются, пожалуй, лишь богатством спектра эмоций и большей жесткостью письма. Постоянный тревожный настрой во "взрослой" фантастике, "сладкая тоска" и "желтая тоска" — и более беззаботные и оптимистичные сказки: "Портфель капитана Румба" (1990), "Чоки-Чок" (1992), "Серебристое дерево с поющим котом"
(1992)... А вот "Дырчатая луна" (1993), "Самолет по имени Сережка
" и "Тополиная рубашка"
, которые трудно назвать беззаботными, уже явно сказку взламывают и тяготеют к фантастике.
Сказки Крапивина фантастичны, а фантастика сказочна. Действие и происхождение магических предметов почти всегда имеют логическое, даже "научное" обоснование. Их применение, ритм их появления подчиняются вполне определенным законам. Детские деревянные кинжалы, мячики, свечи, монетки, кристаллы, увеличительные стекла, барабанные палочки, даже болтик и капроновый шнурок накапливают в себе искреннюю детскую жажду чудесного, но пустить это волшебство в ход можно лишь при определенных условиях, находясь в определенном душевном состоянии...
Проникновение в параллельные пространства
тоже обставляется соответствующими ритуалами, ничуть не спорящими с "наукой", только лишь "уточняющими" ее.
Эти параллельные пространства, счастливо найденная и развившаяся со временем система миров потребовались Крапивину не для бегства от "ненормальной" реальной действительности, а, напротив, для усиления, выделения в отдельную сущность ее каких-то определенных устрашающих черт и тенденций. Это и конформизм, и равнодушие взрослых на Планете "Голубятни на желтой поляне", и идиосинкразия по отношению к не таким, как все, в "Гуси-гуси, га-га-га..." (1988), и презрение к детям-бродягам в "Корабликах" (1993), и тотальная бессмысленность политических амбиций во "Взрыве Генерального штаба" ("Уральский следопыт", № 7, 1997 г.).
3. Фантастические произведения. Цикл «В глубине Великого Кристалла»
Все началось с маленького рассказа, опубликованного в январском номере журнала "Пионер" за 1970 год. Назывался он "Далекие горнисты" и рассказывал о чудесном сне о возвращении в детство, о светлой радости обретения друга, о щемящей печали расставания. О двух мальчиках – горнисте Валерке и его младшем Братике, невесть какими завихрениями пространства и времени занесенных в современный провинциальный городок, и так рвущихся обратно. Туда, где бой, где напали враги и надо трубить тревогу...
Тогда еще мало кто мог подумать, что этот небольшой рассказик положит начало огромному фантастическому циклу о Великом кристалле.
Да и, пожалуй, всей фантастике Крапивина. "Я иду встречать брата" явно была пробой пера молодого автора и ни сюжетно, ни стилистически почти не отличалась от множества подобных произведений советских фантастов того времени, после спутника и полета Гагарина очень любивших писать о героических завоевателях космоса. Повести "В ночь большого прилива" и "Вечный жемчуг" также можно считать знаковыми для всей дальнейшей фантастики Крапивина. Во-первых, появляется взрослый герой, заявивший: "Мне всегда было и будет двенадцать", и такого героя можно встретить на страницах большинства произведений цикла. Во-вторых, декларируется один из базовых постулатов фантастики Крапивина: любые законы мироздания бессильны перед настоящей дружбой! И веревочка, связывающая планеты и пространства, в том или ином виде встречается почти в каждой книге. Это ли не предтеча идеи Великого Кристалла?
В цикл “В глубине Великого Кристалла”
" (иногда еще его называют циклом о Командорах) вошли повести “Выстрел с монитора”, “Застава на Якорном поле”, “Гуси-гуси, га-га-га”, “Крик петуха”, “Белый Шарик Матроса Вильсона”, “Лоцман”, “Сказки о рыбаках и рыбках”, «Кораблики» . Также частично пресекаются с циклом две написанные ранее трилогии: "В ночь большого прилива" и " Голубятня на желтой поляне". Плюс, по мнению автора, еще две повести можно поселить в пространстве Великого Кристалла: "Я иду встреча
В 1983 году журнал "Уральский следопыт" печатает повесть "Голубятня на желтой поляне"
(впоследствии – "Голубятня в Орехове"). Сюжет ее, как неоднократно заявлял автор в различных интервью, тоже родился из сна. Сна о мальчике, неожиданно возникшем в закрытом пространстве рубки звездолета. "Был, видимо, июнь" – так начинается повесть, и солнечное "июньское" настроение не покидает читателя на протяжении всего действия. Полосы солнечного света, бьющие через люк космического корабля, поляна, желтая от одуванчиков, старый парк около цирка, ребятишки, беззаботно резвящиеся у фонтана – все это создает такой мощный заряд положительных эмоций, что дальнейшие события, порой грустные и трагические воспринимаются сквозь призму ощущения радости лета. Даже печальные главы о желтой тоске проникнуты ощущением уверенности, что летом не может случиться ничего плохого. Хотя эмоциональная встряска читателю обеспечена еще не раз... Приключения скадермена Ярослава Родина и его юных друзей на планете под названием Планета постоянно держат в напряжении, заставляя сопереживать героям повести.
Надо заметить, что в "Голубятне..." появляется еще один персонаж, то или иное перевоплощение которого можно будет встретить во многих следующих романах цикла о Кристалле. Это одинокий мальчик, обладающий трансцендентными способностями. Потом будет придумано общее названия таким детям – койво
. А пока мы встречаем мальчика Игнатика, способного в поисках родственной души проникнуть на космический корабль, находящийся в субпространстве, и играючи творящего многие другие чудеса. Верой в то, что почти любой ребенок способен творить чудеса, пронизаны почти все сказочные и фантастические повести Крапивина. Впрочем, и реалистические тоже...
"Праздник лета в Старогорске"
поначалу планировался как совершенно самостоятельная повесть. Действие в ней происходит на Земле за много лет до событий, происходящих в первой части. История журналиста Глеба Вяткина невероятным образом переместившегося в параллельный мир, доброго бесхозного робота Еремы и троих мальчишек, создавших миниатюрную галактику-искорку, казалось бы, никакого отношения не имеет к приключениям Яра и его друзей. Но появляются гипсовые манекены и злобные клоуны, очень напоминающие Тех, кто велят
, олицетворявших мировое зло в первой части трилогии. И это не единственная связь...
Главный герой "Праздника...", Гелька Травушкин, от чьего лица ведется повествование, пожалуй, самый нетипичный герой Крапивина. Ершистый, неустроенный, вечно обижающийся, закомплексованный ребенок мало напоминает сложившийся в литературоведении стереотип "крапивинского мальчика". И это лишний раз опровергает заявления некоторых литературных критиков, что у Крапивина есть всего один герой, переходящий из книги в книгу под разными именами. Читая повесть, постоянно ощущаешь некое чувство обреченности и какого-то необъяснимого беспокойства за судьбу главного героя. И трагическая развязка трилогии не будет такой уж неожиданной... А пока... Пока, на старом вагоне можно укатить в другое пространство, а рельсы сходятся, если идти по ним с другом...
Завершает трилогию повесть "Мальчик и ящерка"
, в которой сводятся воедино все незаконченные линии предыдущих частей. "Мальчик и ящерка", пожалуй, одна из самых трагичных вещей Крапивина. Кроме того, в ней окончательно сформировался нравственный императив относительно отношения к врагу. Если в предыдущих повестях цикла, "главный враг, олицетворение зла" погибал, в общем, случайно, то ключевой момент "Мальчика...", определивший позицию автора во многих последующих произведениях, – момент молчаливого согласия Яра на убийство Магистра. Враг должен быть уничтожен! Во имя добра. Точки расставлены, цели и средства определены. При всем гуманизме произведений Крапивина, образ Врага в них в дальнейшем показывается в максимально черном цвете. Возможно, чтобы героям проще было сделать окончательный выбор.
Повести “Выстрел с монитора”, “Застава на Якорном поле”, “Гуси-гуси, га-га-га”
опубликованы сравнительно недавно, в 1988-1990 годах, но уже завоевали читательское признание, выдержав два издания — в Москве и Екатеринбурге.
Владислав Крапивин — писатель, который умеет создавать на страницах своих произведений особую атмосферу, его произведения — в первую очередь благодаря виртуозному мастерству владения словом воспринимаются на уровне подсознания, и перед глазами читателя встает емкая, многоцветная и чарующая картина, написанная живыми красками. Фантастические миры Владислава Крапивина очень похожи на романтические феерии Александра Грина — по мироощущению, по тональности. Крапивин хорошо известен любителям фантастики как мастер создавать самые изощренные ирреальные миры, антураж которых прописан настолько тщательно, что эти миры кажутся реально существующими... Миры Великого Кристалла — не исключение. Что такое Кристалл?
По мысли Крапивина, Великий Кристалл — вся наша необъятная Вселенная, соединяющая в себе множество различных миров и пространств. Эти миры соприкасаются, однако не каждому человеку дано пересечь грань Великого кристалла. И пока серьезные взрослые люди, ученые-физики, сидят в лабораториях, куют научные теории межпространственного перехода, пытаясь найти дорогу в сопредельные миры — обычные мальчишки и девчонки, не отягощенные взрослыми заботами и проблемами, давно уже освоили миры Великого Кристалла. Они проникают туда, не задумываясь о теориях межпространственных переходов, а попадают в чужие пространства шутя, как бы играючи.
Повести цикла объединяют ещё два персонажа: мальчик Юкки, бродящий по Дороге, идущей сквозь пространства с грани на грань Великого Кристалла, и Яшка – то разумный кристаллик, то мальчик, то звезда, мозаика его жизни полностью складывается только по прочтении всех повестей цикла, объединяя их, тем самым, в единое целое.
Начинается цикл повестью "Выстрел с монитора".
Написанная в стиле "роман в романе", так впоследствии неоднократно использованном Крапивиным ("Острова и капитаны", "Лужайки, где пляшут скворечники"), повесть, действие которой происходит в разных временах и пространствах становится своеобразным прологом всего сериала.
Психологическая антиутопия "Гуси-гуси, га-га-га..."
– одно и самых серьезных и нетипичных произведений Крапивина. Корнелий Глас, служащий с мещанскими наклонностями, оказавшийся волей обстоятельств на берегу Стикса, в ожидании лодки Харона совершенно преображается. Социальная система "машинной демократии", казавшаяся такой незыблемой и единственно верной, пытается подмять под себя бывшего рекламщика. Счастливо избежавший неминуемой смерти, Корнелий становится совершенно другим человеком – бунтарем, воспитателем. Блистательно прописанная ломка психики обывателя перед лицом смерти, религиозная тема, пожалуй, впервые появившаяся на страницах книг Крапивина, жесткий и динамичный сюжет ставят "Гусей..." на одну полку с самыми знаменитыми антиутопиями нашей фантастики.
Особым образом продолжает тему антиутопии утопия "Застава на Якорном поле"
. Гигантский мегаполис, благоустроенное и гуманное общество. Но основной мотив "Заставы" таков – никакое общество не спасет человека, если он одинок и ему плохо. Даже если он обладает невероятными способностями. Чувством одиночества ребенка, потерявшего родителей в огромном благополучном городе, пронизаны страницы повести. Ну а о том, что мальчик не погиб, бросившись навстречу поезду, и что счастливый исход – не предсмертное видение, мы узнаем только в следующей книге цикла...
В "Крике петуха"
Крапивин возвращается в город Реттерберг к событиям "Гусей..." Несмотря на то, что это почти прямое продолжение рассказа о приключениях Корнелия Гласа и юного Цезаря Лота, в "Крике петуха" пересекаются пути и героев остальных частей. Именно поэтому повесть можно считать центральной, "интегральной" частью всего цикла.
Городок конца сороковых годов, очень напоминающий Тюмень, где прошло детство Крапивина, уже давно стал одним из любимых героев писателя. Автор регулярно обращается к теме детства в послевоенное время, реалии которого он знает не понаслышке. Зачастую в это время переносится действие сказочных и фантастических произведений. Такой повестью и стал "Белый шарик матроса Вильсона".
Рассказ о дружбе советского пионера со звездой кажется невероятным на фоне жесткой реальности послевоенного времени. Ну а мораль – лучше быть земным мальчишкой рядом с другом, чем звездой но в одиночестве – подводит итог многочисленным доказательствам приводящимся Крапивиным в его книгах, и доказывающим, что ничего нет сильнее дружбы на этом свете.
Самая странная и необычная повесть цикла – "Лоцман".
Сам автор в одном из интервью утверждает, что планировал ограничить цикл пятью повестями, однако: "потом неожиданно как-то, подспудно, откуда-то изнутри пошла повесть "Лоцман"... А потом уже туда встряла предпоследней, неожиданно... повесть "Сказки о рыбаках и рыбках..."
. Герой "Лоцмана" писатель Игорь Петрович Решилов – фигура наиболее близкая самому автору среди многочисленных взрослых персонажей его небиографических произведений. Повесть о путешествии умирающего писателя и его юном проводнике поднимает огромные этико-философские пласты, особенно, в частях, посвященных ненаписанному апокрифу о детстве Христа.
Две последние части цикла, как уже говорилось "пришли сами собой" и стоят несколько особняком. И если в сумрачных "Сказках о рыбаках и рыбках" мы еще встречаемся со знакомыми персонажами и реалиями миров Кристалла, то в "Корабликах"
, самой, наверное, надрывной повести Крапивина, многочисленные игры с пространством и временем существенно отходят на второй план по сравнению с чувствами и "приключениями духа" главных действующих лиц.
Психология взаимоотношений человека с самим собой, материализовавшимся из детства, противостояние невесть откуда взявшемуся темному alter ego Полозу, создают невероятно эмоциональное давление на психику читателя. Финальное перемещение во времени в сороковые годы подводит некую итоговую черту под всем циклом о перемещениях в параллельные пространства через грани Великого Кристалла. Наступает время Безлюдных Пространств...
Повести о Великом Кристалле
— увлекательные приключенческие произведения, некоторые из них близки жанру триллера. Писатель умело строит сюжет: головокружительные перемещения в пространстве и во времени, загадки и тайны, погони и перестрелки — все это держит читателя в постоянном напряжении. Но лихо закрученная приключенческая интрига — не самоцель для Крапивина, а желание автора в доступной, облегченной для читателя форме донести простую, как мир, истину: нет ничего ценнее человеческой жизни, в первую очередь — жизни ребенка. Ибо ребенок — существо слабое и беззащитное, даже когда он владеет приемами телепортации, левитации и телекинеза, а переместиться из одного пространства в другое ему легче, чем открыть дверь в соседнюю комнату.
Именно поэтому на помощь детям приходят Командоры
— люди из древней легенды, цель жизни которых — оберегать детей от Зла. Образ командора, защитника детства, наиболее интересная художественная находка Крапивина в повестях о Великом Кристалле, рожденная, видимо, жизненным опытом самого писателя, который, как я уже упоминала, в 60-80- годы был флагманом пионерской флотилии “Каравелла”, где мальчишки и девчонки учились не только ходить под парусом, но и противостоять Злу.
Но Зло вездесуще, и жестокие , беспощадные войны сотрясают не княжество Юр-Тагос и не город Реттерберг (“Выстрел с монитора”), и дети теряют родителей не на фантастическом Полуострове (“Застава на Якорном поле”), становятся жертвами политических разборок не в Федерации Северо-Восточных областей (“Помоги мне в пути...”), а на нашей Земле, где ежедневно бушуют военные конфликты, которые уносят жизни не только бравых парней в военном камуфляже, но и беззащитных, ни в чем не повинных детей, ведь бесчеловечные законы войны “одинаковы и для взрослых, и для детей”, — так говорит один из Командоров в повести “Выстрел с монитора”. И это весьма и весьма печально...
Все повести о Великом Кристалле, собранные в книге, читаются легко. Писатель умело строит сюжет, чередуя головокружительные перемещения в пространстве и времени, погони и перестрелки — все это и многое другое держит читателя в постоянном напряжении.
И в тоже время лихо закрученная приключенческая интрига не затмевает главного: писатель пытается донести до своего читателя простую, как мир, истину: нет ничего ценнее человеческой жизни, а жизнь ребенка ценнее втройне
, так как ребенок — существо слабое и беззащитное. Даже если он владеет телепортацией, левитацией и телекинезом, а переместиться из одного пространства в другое ему так же просто, как почистить зубы...
Владислав Крапивин по-прежнему остаётся верен однажды и навсегда выбранной теме — теме защиты Детства, потому что нельзя строить счастливое будущее, когда вокруг страдают дети и когда не одна слезинка ребенка катится по щеке, а бушует огромное соленое море горьких детских слез...
4. Цикл «Сказки и были Безлюдных пространств»
Фантастике Крапивина свойственно разделение на циклы по своеобразному пространственно-топологическому признаку. Практически все фантастические (без учета сказок) произведения писателя можно отнести либо к циклу о Великом Кристалле либо к циклу о Безлюдных пространствах
.
О, понять, как безмерно пространство,
Множественность и безграничность миров!
Появиться на свет и побыть заодно с небесами,
с солнцем, с луною, с летящими тучами!
Уолт Уитмен. "Песня радостей"
Безлюдные пространства
– это не пространства, в которых нет людей. Это просто места, уставшие от человеческой злобы, от ненависти, переполнившей все вокруг. Ведь "...пространства в разных измерениях должны отдыхать от людей. Тем более что люди постоянно делают глупости: воюют, природу портят. Второй раз пустынные пространства вредных людей на себя не пустят. ... Потому что каждое Безлюдное Пространство сделалось живым. Люди ушли, а оно как бы сохранило человеческую душу..." – так объясняет происхождение Пространств ученый, которого все зовут Стариком. Это параллельные миры, которые пытаются соответствовать основному значению слова "мир". Ведь "мир"- это, прежде всего, отсутствие войны. Наверное, именно поэтому эти пространства расположены, как правило, на территории заросших травой полуразрушенных военных объектов. Но это только первый слой, через который можно попасть в действительно странные миры. Там перепутались время и расстояние, сон и явь, сказка и реальность.
Впрочем, впервые мы попадаем в Безлюдные пространства отнюдь не через заброшенный пустырь. Нас туда приводит четвероклассник Лесь Носов по прозвищу Гулькин Нос, герой повести "Дырчатая Луна".
А вход расположен на берегу моря, в развалинах античного города, сильно напоминающего Херсонес. Надо только в нужный момент времени переступить через тень от остатков древней колонны – и можно очутиться в Бухте, о Которой Никто Не Знает. В этой бухте время замирает и уже чувствуется дыхание Безлюдных Пространств. До которых отсюда рукой подать.
"Дырчатая Луна" – первое произведение из цикла "Сказки и были Безлюдных пространств". Кроме того, в цикл входят повести "Самолет по имени Сережка" и "Лето кончится не скоро", а также роман "Лужайки, где пляшут скворечники". Косвенно примыкают к циклу фантастическая повесть-сказка "Взрыв Генерального штаба" и межзвездная повесть "Полосатый жираф Алик" ("Трава для астероидов").
"Дырчатая Луна",
как и положено первому произведению цикла, задает своеобразные "правила игры" – идейное содержание и топологию миров. И одновременно постулирует, пусть и на чисто ассоциативном уровне, связь с остальной прозой автора. Например, все действие происходит в приморском южном городе, так похожем на один из главных крапивинских городов-героев – Севастополь. "А Севастополь – это сказка, это город, к которому я постоянно стремлюсь... Немножко гриновский такой "Город Мечты..." – утверждал Владислав Петрович в одном из интервью. И все повести об этом (или очень похожем) городе проникнуты почти физическим ощущением лета, солнца, моря и теплого ветра. Не стала исключением и "Дырчатая Луна". Читая повесть, не веришь, что с героями может произойти что-то плохое в этом городе. Однако тема неспокойности и нестабильности современного мира, уже начинает звучать и здесь. Мальчик-беженец, умирающий от тоски, беспощадный военный с накачанной шеей и мертвыми глазами (а подобный персонаж теперь весьма частый гость на страницах крапивинских книжек), огромный добрый желтый кузнечик, не погибающий от пуль только благодаря внезапно открывшимся волшебным свойствам – все это звучит диссонансной нотой на общем фоне. Впрочем, ноту эту забивает пение флейты, звучащее на последних страницах повести. Самой светлой повести цикла. С самым благополучным финалом. Больше такого не будет.
Хотя начало следующей повести "Самолет по имени Сережка"
все же обещает читателям множество положительных эмоций. Несмотря на, то, что герой повести – полупарализованный мальчик-инвалид, с первых страниц становится вроде бы ясно, что это классическая повесть о счастливой мальчишечьей дружбе. По духу, она чем-то напоминает "Ту сторону, где ветер" или "Ковер-самолет". Дело так же происходит летом, в небольшом уральском городе (еще одном постоянном городе-персонаже Крапивина). Вместе Ромкой и Сережкой мы путешествуем по заросшим травой тихим старым переулкам, чувствуя сказочное дыхание этих похожих на волшебные джунгли мест, и понимаем, откуда у Крапивина возник замысел Безлюдных пространств. Да он и сам подтверждает в интервью, что эта идея появилась когда "... гулял когда-то по пустырям, с заброшенными цехами и всякими свалками. Мне всегда казалось, что там есть какая-то особая, таинственная жизнь." Постепенно реалистическая повесть все больше и больше наполняется сказочным содержанием. Поначалу сказка приходит во снах, потом сны начинают проникать и в реальность. В той же "Дырчатой Луне" еще не до конца понятно, чем же миры Безлюдных пространств принципиально отличаются от миров Великого Кристалла. В "Самолете по имени Сережка" все становится на свои места. Безлюдные пространства – это тоже грань Кристалла, но грань где сказочное неразделимо связано с настоящим, где сон постоянно перетекает в явь, где время и расстояния живут по совершенно своим законам, ничего общего не имеющего с физическими. В конце концов – эти пространства сами по себе разумны! "Люди их оставили... но раньше-то люди там жили. Долго-долго. И душа этой жизни на таких пространствах сохранилась. И они теперь... ну, как бы стали сами по себе живые."
Но когда сказка встречается с реальностью, это означает, что не только волшебное оказывает влияние на существующее, но и наоборот. Жестокая действительность, сталкиваясь с иррациональным и добрым, зачастую начинает привносить в сказку свои суровые законы. И трагический финал повести о самолете Сережке суть следствие такого вот столкновения реальностей. И пусть, сказочное и светлое, как будто спохватившись, все же вроде бы одерживает верх, и автор неоднократно повторяет, что "никто не разбился", однако чувство неоднозначности концовки, "открытости" финала не покидает читателя. Тема смерти в таком контексте – вроде бы герои и погибают, но в тоже время возможны и счастливые варианты развития ситуации – впервые так явно звучит у Крапивина именно в этой повести. И непременно возникает во всех следующих частях цикла о Безлюдных пространствах.
Вообще же вопрос об обратимости смерти, о возможности существования по ту сторону Стикса, очень часто возникает в поздних произведениях писателя. Особенно выделяется в этом плане мрачная повесть "Полосатый жираф Алик".
Действие повести происходит большей частью на Астероидах, а ведь Астероиды – это место, куда дети попадают после смерти, своеобразный детский рай, аналог Нарнии Клайва Льюиса или Страны Нангиялы из повести Астрид Линдгрен "Братья Львиное сердце". И герои "Алика.." умудряются вернуться на Землю (воскреснуть), но некоторым позже приходится умереть во второй раз...
Во второй раз придется умереть и главному герою "Лето кончится не скоро" Шурке Полушкину. А может и не придется? Ведь основной лейтмотив многих произведений Крапивина – пока вокруг лето, а рядом верные друзья, ничего плохого случиться не может. А лето на той грани Кристалла, куда Шурка, которому пришлось стать ответственным за судьбу человечества, загнал Землю, может, не закончится до тех пор, пока мы делаем "...что-то хорошее. Хоть капельку добра. Может быть, она заставит выровняться Весы. А то и качнет их к свету. " Многим такая концовка может показаться чересчур слезоточивой и назидательной. Но для чего еще нужны книги, как не для того, чтобы мы становились хоть чуточку добрее по прочтении?
Действительность, изображённая писателем в повести «Лето кончится не скоро»,
страшна. Если герои 70-х всё-таки жили в мире с убеждением, что хороших людей больше, то нынешние герои поставлены в такую ситуацию, где таких людей просто нет. В конце концов, всякие Кисы, Гаврики и Дыбы, с которыми приходилось сражаться Серёже Каховскому и ему подобными, были лишь единичными представителями Зла. Кроме того, важно подчеркнуть, что они были асоциальны, т. е. в принципе находились вне закона, вне общества. И закон, и общество, хоть с трудом и не сразу, но всё же приходили на помощь крапивинским героям в их борьбе с этими субъектами.. Даже в романах, написанных о 90-х ("Синий город на Садовой" и "Бронзовый мальчик") всё-таки действует принцип, согласно которому "хороших людей больше". Ещё есть смысл отстаивать справедливость.
Совершенно иная ситуация в "Лете...". Герои этой повести живут в мире победившего Зла. Это Зло здесь всюду. Главный герой, Шурка, пытается отстоять справедливость, но терпит поражение. Да и где она, справедливость? Рэкетиры убивают Шуркиного отца, отбирают квартиру. Милиция тоже состоит в сговоре с мафией и вместо того, чтобы помочь, Шурку долго и методично там избивают. В общем, "били везде - и в приёмнике, и в милиции, и в интернате. Воспитатели и все эти "дежурные по режиму", и парни - те, кто постарше". Может, пресса поможет? Нет, по телевизору засилье американских фильмов, где тоже стрельба, погони, опять стрельба. И всё же Шурка пытается бороться. Он даже стреляет из самодельного пистолета в "мафиози" Лудова. Но при этом, как позже выясняется, лишь добавляет ещё Зла на неумолимые Весы. Правда, взрослые в конце концов помогают Шурке.
В силу своей "настроенности" на особое, романтическое восприятие мира, герои "Лета..." мало способны к активным действиям. Они - не деятели, а зрители, созерцатели. Быть может, именно поэтому они оказываются особенно беззащитными в суровом мире, который им противостоит. Такой вот трагический контраст между безжалостным миром, с одной стороны, и отчаянно неприспособленными к существованию в этом мире героями, - с другой. Эти герои, словно инопланетяне, заброшенные волей судьбы на нашу планету, помещённые в такие условия, где им не выжить. "А может, он как раз и есть инопланетянин? - говорит Кустик о Грише Сапожкине. Вы разве, сами не заметили?(...) Ну, какой он... неприспособленный к земным условиям. Беззащитный. - Господи, а сам-то ты... - со стоном произнесла Женька. - А что я?.. Ну и что! А вы много про меня знаете?! Может, я тоже... Вот улечу однажды в другое пространство".
Даже отчаянно романтическая, "неземная" дружба, не способна спасти Землю от грозящей ей гибели. Она, эта дружба, лишь приводит к рождению нового пространства, изолированного от внешнего мира. Пространства, в котором дети создают Город своей романтической мечты. И только эти Безлюдные Пространства способны стать "зародышем нового мира".
Именно пространства без людей, пространства, надёжно оберегающие детей от вторжения в них злых сил. Уйти в эти пространства - единственный выход для героев Крапивина. Писателя часто упрекали в "отрыве от действительности". Идея Безлюдных Пространств - это не "отрыв", а разрыв с действительностью. Ребятам из "Лета..." нечего терять в этом мире. Они не в состоянии его изменить, переделать. И остаётся лишь покинуть его, начать всё заново.
Повесть заканчивается прямым обращением автора к читателю, смысл которого достаточно прост: не оставляйте в беде ребёнка, нуждающегося в помощи, если не делом, то хоть словом облегчите его существование в этом мире.
Повесть «Взрыв Генерального штаба»
, как и предыдущие работы В. Крапивина, сопротивляется чисто эстетскому подходу. Она очень "больная" и во всей придуманности своей – актуальная.
Сам писатель определяет ее важнейшую тему как тему "Дети и "горячие точки".
Повесть "Взрыв Генерального штаба" переносит "горячую точку" в условную страну, где идет нескончаемая война Империи и йосских сепаратистов. Война настолько ожесточенная, что даже дети становятся солдатами. Тринадцатилетний Лен и совсем еще маленький Зорко принадлежат к разным лагерям. Каждый идет с тайным заданием в "свой" Генеральный штаб: несет записанную в подсознании сложнейшую информацию. Но оказалось, что Генеральный штаб один, общий. Тот, кто заправляет войной, считает ее закономерным и даже полезным явлением, чем-то вроде кровообращения в организме человечества. Маленькие курьеры с самого начала были обречены на расстрел...
В произведениях Владислава Крапивина нет "инопланетного" Добра и Зла: все человеческое. Сам писатель всегда стремится быть старшим братом своему читателю: утешителем, защитником, проводником в необычайный, романтический мир - во взрослый мир, каким он представляется подростку в мечтах о времени, "когда он станет большим".
"Лужайки, где пляшут скворечники"
, один из самых больших по объему фантастических романов Крапивина, стал своеобразным подведением итогов. В нем переплелись почти все темы и вопросы, возникающие в произведениях Крапивина в последнее время. В основном, это касается войны. Здесь и тема детей на войне, и боль от того, что происходит в горячих точках, и рассуждения о том, что какие бы благородные цели не преследовала война и какие бы благородные люди в ней не воевали, война остается войной. Здесь и уже упоминавшаяся выше проблема обратимости смерти, и возможность ухода от зла и ненависти в пространства, уставшие от войн, и взаимоотношения этих пространств с окружающими их мирами – как реальным, так и сказочным – и, конечно же, типично крапивинская история дружбы и любви... К принципу построения литературного произведения по типу "роман в романе" Крапивин прибегал уже не раз. Достаточно вспомнить повести "Выстрел с монитора" и "Рассекающий пенные гребни". И везде действие "внутреннего" повествования происходило за много лет до основных событий. И то, что в "Лужайках…" пересекаются как исторические (или якобы исторические), так и современные события, и что красивая сказка сочетается с суровой прозой жизни, и то, что героями разных частей стали ребенок и взрослый – все это только подчеркивает "объединяющую" сущность романа.
Главными героями крапивинской прозы, несмотря на фантастический ли, исторический ли, бытовой ли антураж остаются люди. Чаще дети, реже взрослые. И хотя мы считаем (и справедливо считаем) цикл о Безлюдных пространствах циклом фантастическим – не это главное. В одном из интервью Владислав Петрович сказал: "Я никогда не старался писать фантастику ради фантастики. У меня фантастика получалась тогда, когда моим героям становилось тесно в трехмерном, обыденном пространстве. Я придумывал всякие другие миры и планеты, чтобы расширить сцену действия для героев. Чтобы они могли реализовать себя более ярко и полно, чем в рамках нынешней жизни..."
Заключение
Владислав Крапивин не укладывается в схемы. Он против всех схем; единственное, чем руководствуется писатель (и его герои) — это живое и сугубо эмоциональное чувство правильности избранного пути, сделанного выбора. Положительные герои часто ошибаются по мелочам, они, как правило, просто-таки притягивают к себе неприятности, легко ввязываются в конфликт, суеверны и малоприспособлены к жизни. Они ошибаются, но только не в момент настоящего выбора. Правильным решение становится, если принято в соответствующем состоянии духа, на логику или абстрактные моральные и этические законы здесь бесполезно ссылаться, бесполезно с ними сверяться и спорить (хотя спорить, конечно, пытаются), ибо крапивинский герой — сам себе закон и эталон, абсолют и мыслящая галактика... Более того, правильно поступает только тот, кто изначально не знает, что делать, кто пребывает в растерянности. Главная сила — изначальное, сокрытое в человеке Добро, а оно не нуждается в научении. Всякое твердое знание, опытность, самоуверенность губительно ограничивают личность рамками принятой на себя схемы.
Часто простое противодействие Врагу как логическое завершение неприятия на эмоциональном уровне служит поводом для принятия окончательного решения. Из простого противодействия Тем, кто велят, вырастает вся тактика борьбы с ними — непонятными, таинственными. То, что они не переносят (например, они не любят число пять), становится символом сопротивления. А если Те, кто велят, связали для чего-то планеты и времена в кольцо — требуется разорвать цепь, взорвать Мост. "Трудно объяснить, — признается Глеб Дикий. — Мы знали, что он для чего-то очень нужен им, значит, вреден людям..." Хотя потом, конечно, планеты нужно соединить заново... как в "Вечном жемчуге".
Владислав Крапивин – писатель-романтик. Все его повести заполнены атрибутами классической романтики: шпагами, парусами, воздушными змеями, звездами, "алыми перьями стрел". Реальны в них только герои – обыкновенные мальчишки. Реально их стремление к правде, справедливости, добру, их вера в умных взрослых людей.
Все мальчишки тянутся к романтике: без нее их душа сохнет, черствеет. Голос Синих Пространств и Свежий Ветер нужны парусу, воздушному змею и человеку. В наших лесах нет львов - значит, надо их выдумать, как выдумали герои рассказа "Львы не приходят на дорогу".
Мальчишечья душа просит подвига. Книга "Трое с площади Карронад" о дружбе, о судьбе мальчишки и о подвиге. Но это печальная книга. Она о том, как "гибнут маленькие, любопытные, кто ближе к земле и траве", как в наше время подрываются на минах мальчишки. С горечью автор и его герои думают о том, почему в городе триста памятников и ни одного нет ребятам. Ведь они тоже воевали: маленькие артиллеристы Первой обороны, юнги из морской пехоты... Они и сейчас погибают, из-за войны...
Ну, а где же еще место подвигам? Конечно, по-своему совершают его и Сережа из повести "Звездный час Сережи Каховского", и Кирилл Векшин в "Колыбельной для брата", и даже малыш Максим из "Болтика", который знает: "Кроме страха в человеке сеть гордость. Она со страхом борется, и они стараются повалить друг друга на лопатки".
Даже ограниченный рамками традиций реалистичной прозы Владислав Петрович остаётся философом, пытающимся и осмыслить Вселенную, и как бы создать её заново, в том числе и через собственные детские фантазии: “Возможно, между детскими фантазиями и парадоксами многомерных пространств существует что-то общее...
”. А ведь детские фантазии, в отличие от взрослых, чаще всего, не так эфемерны, как об этом принято думать.
Вселенная Крапивина неимоверно сложна, и в тоже время удивительно близка для восприятия — миры её параллельны и неисчислимы, но в тоже время гибки и понятны. Запас образов, ситуаций, сюжетов и размышлений у Владислава Петровича буквально неисчерпаем! То же самое можно сказать и о запасе доброты. Все создаваемые им миры учат жить, но делают это в высшей степени деликатно. Чаще всего, в этих мирах хочется жить.
Произведения В.П. Крапивина не просто показывают реалии жизни, но и направляют ребёнка к поиску из создавшихся сложных ситуаций.
В одной из статей Владислав Петрович, исходя из своего опыта, убежденно заявляет, что для детского писателя важно знать нынешних ребят и школу, уметь смотреть на жизнь не только глазами взрослого, но и глазами детей, уметь интересно и честно написать об этой жизни. Смотреть на мир глазами ребенка — нельзя ни научить, ни научиться. Этот дар от природы — он или есть, или его нет. Владислав Петрович Крапивин сумел сохранить в себе страну детства.
Список использованной литературы
1. Петухова А. Друг, которому семь (О герое повестей Владислава Крапивина)//Детская литература: 1974 г.
2. Крапивин В. Воспитание ума и сердца. // Детская литература: сб. статей. М., 1987.
3. Липовецкий М. В одеждах романтики. // Литературное обозрение.1988,
№5
4. Липовецкий М. Пусть сильнее станет сказка.// Детская литература. - 1987. – №5.
5. Савин Е. В плену Великого Кристалла. // Детская литература. - 1995. - № 7
6. Зубарева Е. «Несущие тягу земную», М. 1980 г.
7.Зубарева Е. Надо мечтать.// Детская литература.- 1980 г.
8. Мариничева О. Крапивин остаётся Командором. // Учительская газета. – 1998 г., № 33
9. Мариничева О. Тайна Командора. // Комсомольская правда.- 1989г.