Утверждая, что «терроризм стар, как мир», указывают то на мусульманскую секту ассасинов, убивавшую префектов и халифов еще в 1 в. н.э., то на их современников - еврейских «сикариев», карателей своей сотрудничавшей с римлянами знати, то на убийцу Цезаря...
Но стар, как мир, не терроризм, а террор; насилие, политическое убийство. Терроризм в современном смысле слова - систематическое устрашение, провоцирование, дестабилизация общества насилием - феномен второй половины XX века и в этом смысле подобен двум другим зловещим спутникам новейшей истории - ядерно-радиационной угрозе и экологическому кризису. Несоизмеримый с ними по масштабам, терроризм потенциально является глобальной проблемой человечества. Эффект терроризма связан не с числом его жертв - даже кровавые «Красные бригады» не могут соперничать с уголовной преступностью -инее международным характером его деятельности (при несомненно общей базе подготовки европейских, ближневосточных и латиноамериканских террористов) единого координационного центра у них, по-видимому, нет), а с сильной и сложной реакцией на террористические акты) включающей и ужас, и любопытство, и восхищение. А поскольку общество привыкает к насилию, ослабление его внимания может толкнуть террористов к массовому разрушению с помощью ядерного или бактериологического оружия.
На беспрецедентность современного терроризма указывает тот факт, что в словарях и энциклопедиях XIX и первой половины XX в. нет термина «терроризм», а есть описание исторически конкретных террористических режимов: «красного» якобинского и «белого» роялистского (1815-1816 гг.) во Франции; террора русских народовольцев, ирландцев или басков «снизу»; государственного террора тоталитарных диктатур «сверху». На исторические ассоциации указывает выделяемый авторами как корень слова не латинский terror, а французский terreur. Некоторые современные исследователи предлагают различать «террор» - насилие сильных над слабыми (государства над оппозицией) и «терроризм» - насилие и устрашение слабыми (оппозицией) сильных (государства).
Эти отголоски романтического отношения интеллектуалов к смельчакам, бросающим вызов государству, лежали в основе феномена «симпатизьенов» - европейской интеллигенции, окружившей кольцом сочувствия, защиты и даже помощи первое поколение «левых террористов» - фракцию «Красная армия» в ФРГ и «Красные бригады» в Италии. Лидеры этих групп, действительно, вышли из рядов студенческого движения 60-х годов, с гуманистических позиций критиковавшего западные демократии. Но трагический парадокс современной истории состоит в том, что к террористической тактике оппозиция перешла в тех странах, где она могла добиваться своих целей парламентарными, конституционными средствами; в тоталитарных же режимах, где устранение деспота, может быть, было единственной возможностью изменить ситуацию, террористические организации не сложились. Однако неверно мнение, что терроризм - порождение исключительно либеральной, плюралистической демократии: в нетоталитарных диктатурах - Уругвае, Парагвае, Гватемале-терроризм «сверху» и терроризм «снизу» ведут жестокую многолетнюю борьбу.
Дело в том, что оппозиционность участников террористических движений мнимая. «Террорист - волшебник, - пишет американский исследователь, - вы смотрите, что делает его правая рука, а делает-то левая». Убийцы Альдо Моро, лично его ни в чем не обвинявшие, в отличие от убийц Цезаря, пролили кровь не ради улучшения, а ради ухудшения общественной ситуации. Кредо современных террористов четко выражено в их программных документах: превратить либерально-демократические режимы в репрессивные, способные озлобить массы и поднять их на гражданскую войну, в огне которой сгорит вся «прогнившая цивилизация». Для приближения этой цели терроризм использует стратегию, выработанную в антиколониальных и национально-освободительных войнах, и специфическую форму «городской герильи (мини-учебник которой написал в 1970 г. бразильский маоист Карлос Маригелла).
Систематическую теорию и этическое оправдание террора дали еще в XIX в. анархисты К. Генцен и И. Мост, однако в общественном сознании современный терроризм ассоциируется не с ними, а с Робеспьером и Нечаевым, так же как Нечаеву приписывается написанный Бакуниным «Катехизис революционера» - настольная, наряду с «мини-учебником» Маригеллы - книга «красноармейцев» и «краснобригадов-цев». И это справедливо, ибо «теоретический терроризм» - нонсенс, а авторы кровожадных манифестов не были практиками: Бакунин резко осуждал практику Нечаева.
Нечаевщина - безусловно прообраз современного терроризма: разбитые на пятерки, деспотически управляемые центром «Красные бригады» - точный аналог так и не созданной Нечаевым «Народной расправы»; японская «Красная армия», расстрелявшая пассажиров в аэропорту Лодз, вдохновлялась нечаевским лозунгом: «Нравственно то, что служит революции»; а «профилактическое» убийство группой «Движение 2 июня» (ФРГ) Ульриха Шмютцеля повторяет убийство нечаевцами студента Иванова.
Однако террористическая фракция «Народной воли» (январь 1878 г.-март 1881 г.), как и Боевая организация эсеров ( 1901 -1911), объективно не может быть приравнена к современным террористическим группам. Хотя в программе «Народной воли» ставилась цель «дезорганизации правительства путем террора», практическая реализация этой цели шла под контролем этических соображений (караются только лица, виновные в репрессиях; не должны страдать женщины и дети; грех пролития крови не искупается даже гибелью террориста). Существенно, что насилие признается допустимым только в условиях деспотизма. Выражая соболезнование американскому народу в связи с убийством президента Гарфильда, «Народная воля» заявила, что в демократических странах «политическое убийство есть проявление того же духа деспотизма, уничтожение которого в России мы ставим своей задачей». «Нечаевская теория: «цель оправдывает средства» - отталкивала нас», - писала Вера Фигнер.
Большевизм осуждал террор не с этических, а с методологических и стратегических позиций как исходящий «из извращенных представлений о роли личности в истории». В. И. Ленин, осуждая террор эсеров как «дезорганизующий революционное движение», ставил в заслугу народовольцам то, что «они своим героическим террористическим методом борьбы способствовали последовательному революционному воспитанию русского народа». В 20-е годы связь нечаевщины и большевизма признавалась с вполне ортодоксальных позиций. В вышедшей в 1926 г. книге А. Гамбарова «В спорах о Нечаеве» утверждалось, что большевикам удалось «воплотить в жизнь не одно тактическое положение, впервые выдвинутое Нечаевым». Одновременно оппозиционные большевизму силы называли «нечаевщиной» «красный террор» 1918 -1919 гг. Определенные основания для такого подхода дают некоторые позиции Ленина, впоследствии им отвергнутые, в частности утверждение, что диктатура пролетариата «есть война, и гораздо более жестокая, более продолжительная и упорная, чем любая из бывших когда бы то ни было войн».
В годы сталинского террора и особенно после разоблачения сталинизма у советской интеллигенции выработалось стойкое отвращение к революционному насилию. Понятие «терроризм» было предельно расширено, растворив в себе и Перов-скую, и Нечаева, и палачей Гулага...
Сравнение Софьи Перовской с бандитками из «Красных бригад» несправедливо, но сама установка сыграла благотворную роль в отечественной истории последних десятилетий. По формуле «терроризм - паразит либеральности» хрущев-ская «оттепель» могла бы вызвать к жизни террористическое подполье. Но этого не произошло. Советское диссидентство было принципиально мирным, правозащитным движением. Репрессии 60-70-х гг. не вызвали ответных насильственных акций. Люди шли на гибель и изгнание, но не пытались «бунтовать народ». Несколько террористических актов (взрыв в метро, угон самолетов) либо не носили политического характера, либо были осуществлены одиночками.
Будет ли иммунитет России к «терроризму снизу» стойким, сохранится ли он и в условиях более глу
Учитывая, что террористические организации возникли в 70-х гг. не во всех европейских странах, а только в постфашистских демократиях: Италии, ФРГ, Японии, совершенно исключить возможность развития террористических тенденций нельзя, однако сколько-нибудь широкое сочувствие к ним в нашем обществе маловероятно.
Сегодня терроризм представляет собой политическую практику, возникшую на пересечении специфической исламской традиции Хошашин XI-XII вв. и западного наследия, возродившегося в XIX веке в движении русских анархистов и социалистов-революционеров. В обоих случаях индивидуальное покушение сочетается с жертвенностью исполнителя, действующего во имя торжества «Веры и Дела».
Данное явление приобрело новый размах в последние десятилетия, когда терроризм стал неотъемлемой частью государственного террора: терроризм - одна из форм государственной политики.
Возрождение явления в XIX веке связывается с развитием национальных движений, с угнетением порабощенных народов, а также с расцветом революционных идей, в частности в России, где терроризм ставит своей целью приблизить крах автократии, гибель которой считается неизбежной. Действия армянских террористов в Османской империи были направлены на то, чтобы приблизить час независимости (нападение на Центральный банк в 1901 году).
И в том и в другом случае терроризм представляется оружием слабых, жертв «государственного террора», которые не имеют иной возможности поднять свой голос. Позже те же причины послужили побудительными мотивами для палестинских сионистов в борьбе против англичан (1946), а затем для алжирских арабов против французов (1954).
Эта аргументация лишает законных оснований террористические действия в условиях современной демократии, когда, несмотря на возможность свободного волеизъявления, все же используются террористические акции: деятельность басков, после того как в Испании восторжествовала свобода, корсиканцев во Франции, ирландцев и англичан в Ольстере и т. д. В Перу террористы из организации «Светлая тропа» громят избирательные участки и урны для голосования, утверждая, что демократические процедуры не более чем обман.
Фронт национального освобождения (ФНО) в Алжире может служить моделью, демонстрирующей динамику террористических действий:
1) террористические акции направлены в первую очередь против символов власти французов: мэрий, полицейских комиссариатов и т. д. и крупных колонистов с целью продемонстрировать рост самосознания арабов;
2) затем - против «поддакивал», то есть арабов, сотрудничающих с французами: башага, администраторов; позднее - против тех, кто извлек выгоду из аграрной реформы;
3) далее - организация совершает покушения на «простых белых», показывая таким образом, что ведется не только политическая и экономическая, но и национальная борьба за изгнание всех французов;
4) одновременно террористы ФНО уничтожали лидеров соперничающих с ними националистических организаций, в частности АНД (Алжирское националистическое движение), обвиняя их в предательстве и дискредитируя их методы борьбы и задачи;
5) наконец, «слепые» террористические акции, например на рынках, где соседствуют мусульмане и немусульмане: террор осуществлялся, чтобы показать, что ФНО превратился в институт власти, которого надо опасаться не меньше, чем французских властей;
6) приобретя, наконец, устрашающую власть (ФНО выплачивалась «дань»), фронт контролировал зоны власти: пути сообщения в ночное время, определенную территорию и т. д.
На этой территории, преобразившейся в государство, организация уже прибегала не к терроризму, а к классическому государственному террору, характеризующемуся очень высокой степенью централизации. Большевистская Чека была прообразом организации, осуществляющей такой террор.
Сегодня перуанская политическая организация, использующая методы террора, восприняла формы из теоретического антиколониального арсенала (Мариятечи), из большевистской практики (Ленин, Троцкий), из государственного террора Мао и Пол Пота.
В других местах "наблюдается известный синкретизм, различные движения заимствуют одновременно анархистские традиции бланкизма и формы сверхцентрализованной организации, унаследованные от большевизма и троцкизма.
На стыке пришедших из Европы революционных идей и традиций тайных сект и вооруженных организаций, возникших в недрах ислама, Кавказ стал новым очагом терроризма, чрезвычайно быстро охватившим большую территорию и распространившимся на Ливан и Средний Восток. Среди террористических организаций - палестинские коммандос (террористы типа ФНО), исламские центры, армяне из Асала, а также баски и корсиканцы, коммандос, принадлежность которых трудно определить, а в 60-е и 70-е годы - бойцы Японской революционной красной армии, итальянские и немецкие революционные группы и т. д. Преобладает ультралевая революционная фраза, но ультралевые элементы сотрудничают с традиционалистскими группами, которые борются против демократии, парламентаризма, якобы синонимов экономического империализма и иностранного господства. Антисионизм является более презентабельным средством сплочения, чем антисемитизм, но оба объединяют ультралевых и ультраправых и связывают антиимпериалистическую борьбу с борьбой против западных ценностей.
В последние годы новые факторы существенно изменили природу терроризма и его связи с государством. В первую очередь развитие средств массовой информации обеспечило небывалую рекламу террористическим акциям, в частности сопровождающимся взятием заложников: впервые такая акция была проведена Кастро еще до 1959 года. С тех пор к ней неоднократно прибегали палестинские террористы, совершая при этом преступления и казня заложников. Средства массовой информации также широко разрекламировали террористические акции, совершенные на Олимпийских играх в Мюнхене против израильских спортсменов.
Разочарование после достижения независимости привело к тому, что многие руководители прибегли к новой форме терроризма, чтобы бороться с теми, кто в их глазах нес ответственность за трудности, экономическую отсталость, растущий разрыв между бедными и богатыми странами, то есть с американским империализмом и его союзниками. Вместе с тем Иран практиковал терроризм против тех, кто предпочитают поставлять оружие Ираку, в частности против Франции.
В ливанском конфликте цели сирийских руководителей были локальны: добиться господства в Ливане, а затем в Палестине и восстановить арабское единство, хотя бы на Среднем Востоке; у Каддафи более широкие цели, он недвусмысленно ставит государство на службу экстерриториального терроризма. Терроризм Хомейни имел еще более широкие цели и опирался на средства Ирана, действующего во имя ислама: это новая форма войны против господства западной цивилизации.
Можно отметить, что западные государства проявляют бдительность, когда речь идет о противостоянии коммунистической или советской опасности, но всегда оказываются растерянными и застигнутыми врасплох глобальной угрозой со стороны интегристского ислама. Правда и то, что ислам наносит удар демократиям в уязвимое место: западные руководители готовы пойти на любую капитуляцию, чтобы не потерять рынок, увеличить прибыли, доказать, что они хорошо управляют, завоевать таким образом голоса избирателей и удержаться у власти...
А когда интегризм, опираясь на терроризм, бросает вызов самим основам демократии (дело Рашди), угрожая самой ее сути, Запад предпочитает даже отречься от своего законодательного права, от осуждения шантажа, уступая мусульманскому сообществу роль арбитра по делу о бесчинствах его собственных членов, - поразительный реванш ислама, лишенного в прошлом своего лица западной цивилизацией, а сегодня с помощью терроризма вынуждающего ее отказаться от защиты собственных ценностей.
Список литературы
Марк Ферро. Терроризм.