НЕГОСУДАРСТВЕНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ
ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ
МЕЖРЕГИОНАЛЬНЫЙ ИНСТИТУТ ЭКОНОМИКИ И ПРАВА
ЭКОНОМИЧЕСКИЙ ФАКУЛЬТЕТ
КОНТОЛЬНАЯ РАБОТА
ПО ПРЕДМЕТУ:
ФИЛОСОФИЯ
название:
Анархизм глазами Штирнера
Выполнена студентом
3 курса, группы ФК-303
Заочного отделения
Козловым А.А.
Преподаватель:
Никулин С.Э.
С.-Петербург
2007
Введение
Анархизм является философским и политическим учением, отрицающим всякую власть над человеком. Провозглашает своей целью уничтожение государства и замену любых форм принудительной власти свободной и добровольной ассоциацией граждан. Как политическое учение Анархизм сложился в 40-70-х гг. XIX в. в Западной Европе и в силу идеологических различий в подходах его теоретиков не выступал в качестве единой доктрины. Основоположниками течения политической философии являются М. Штирнер, П.Прудон, М. Бакунин, П. Кропоткин.
Анархизм, поставив в центр своего учения задачу ниспровержения любой власти, основанной на авторитете, разрабатывал систему знания, пытавшуюся объяснить: способы перенесения суверенитета индивида на властные структуры; способы символизации этого суверенитета в религии, философии, государстве, науке; способы образования религиозных, политических и “научных” представлений, различных политических теорий, идеологических образований и законодательных положений, в которых и через которые обосновывается необходимость и правомочность преобразования одного вида суверенитета в другой.
Анархизм рассматривает юридические учреждения по их экономическим влияниям и всё это с философской точки зрения. Ввиду этого, для того чтобы его хорошо понять, надо не быть чуждым тем философским, юридическим и общественным понятиям, которые он применяет или из которых вытекает.
Неприятие власти, государственности, авторитета – проявление политического мышления в условиях политического режима, при котором общественная связь обретает самостоятельность, отрывается от людей и становится чуждой им. Анархистами являются те, кто чувствует себя отверженным, униженным и бессильным и при этом готов к активному протесту. Т. есть люди так или иначе неудовлетворенные ситуацией экономического, политического и духовного отчуждения.
В XIX в. Идеи анархизма получили некоторое распространение во Франции, Швейцарии, Италии и США. Тем не менее, попытки путём агитации подтолкнуть массы к восстанию с последующей практической реализацией принципов анархизма закончились неудачей. В России идеи анархизма, пользовавшиеся определенным влиянием в среде народнической интеллигенции в конце XIX в., прошли этап заметного подъёма в ходе революции 1905-1907 гг. и получили особенно широкое распространение в период революции 1917 г.
И.К. Шмидт родился в 1806 году в Баварии. В 1826-28 годах изучал философию и теологию в Берлине, а с1828 по 1829 года в Эрлангене. В 1829 году прервал занятия и совершил путешествие по Германии. В 1832 году возобновил научные занятия и в 1835 году сдал экзамены на звание учителя. Занимался преподаванием в женской школе, затем уволился, жил в Берлине, где и умер в 1856 году.
Под псевдонимом Макс Штирнер выпустил несколько работ, главным образом философского содержания. Он является философом-идеалистом, примыкал к младогегельянцам. Основатель анархического индивидуализма. Его анархическое учение изложено в книге “Единственный и его собственность” изданной в 1845 году.
Основы
По Штирнеру, высшим законом для нас является личное благо.
Штирнер считал, что “Мы ищем радостей жизни”. Смысл жизни не в том, чтобы её завоёвывать, а чтобы прожить жизнь, наслаждаясь ею и тратя жизнь наиболее лучшим образом. Чтобы восторжествовать над жаждой жизни, наслаждение должно преодолеть её через подавление духовных и телесных лишений, а также жажду идеала и нужду в насущном хлебе.
“Тот, кто прозябает, не может наслаждаться жизнью, а ищущий жизни - не имеет её и ещё менее может наслаждаться ею: оба - бедны”.
Для Штирнера личное благо являлось законом. “Какое мне дело до того, согласно с христианством то, что я мыслю и делаю? Человечно это или бесчеловечно, либерально или нелиберально, но это хорошо, но это хорошо, если ведёт к моей цели и если удовлетворяет меня. Называйте это как угодно, мне всё равно”. “Итак, вот в чём состоят мои отношения к миру: я ничего не делаю “ради Бога”; я ничего не делаю “ради человека”, но всё, что я делаю, я делаю “ради себя”.
“Если мир становится мне поперёк дороги (а становится он постоянно), я поглощаю его, чтоб утолить голод моего эгоизма: ты для меня только пища; точно также, как и я для тебя. Между нами только одни отношения: пользы, выгоды, прибыли”. Я также люблю людей и не только некоторых, но всех вообще. Но я люблю их из эгоизма: я их люблю, потому что любовь делает меня счастливым, я люблю потому, что для меня естественно и приятно любить. “Я не знаю обязанности любить”.
Право
I. С точки зрения личного блага, М. Штирнер отрицает право неограниченным образом независимо от времени и места.
Право держится не тем, что человек считает его полезным для личного блага, но тем, что считает его священным.
“Кто может сообразоваться с “правом”, если только оно не стоит на религиозной точке зрения? Разве “Право” не есть религиозное понятие, т.е. нечто священное? “Когда революция признала равенство правом, то она вступила в царство святости и идеала”. “Я обязан почитать в султанском царстве право султана, в республике – право народа, в католической общине – каноническое право и т. д. я должен подчиняться этим правам, считать их священными”. “Закон – свят, тот, кто нарушает его – преступник”. “Преступником можно быть только по отношению к чему-нибуть святому”, “преступление рушится” раз исчезает святыня.
“Наказание имеет значение лишь по отношению к святому”. “Что делает священник, напутствующий преступника? Он выясняет ему его великий грех, ибо он осквернил то, что освящено государством, государственную собственность (под этими словами разумеется и жизнь граждан)”.
Но право так, же мало священно, как и мало полезно для личного блага. “Право есть своего рода пугало, созданное химерой”. Люди не в состоянии победить о “праве”, которую они сами создали; их собственное сознание поработило их”. “Пусть личность домогается всех прав мира; какое мне дело до её прав и обязанностей. “Я их не признаю”. “Если ты имеешь силу жить, то имеешь и право жить. Я источник всякого право и закона; я имею право низвергнуть Зевса, Иегову, Бога и т. д., если я это могу; если же я этого не могу, то эти боги будут правыми и сильными”.
“Право превращается в ничто, когда поглощает сила”, “с понятием самое слово теряет свой смысл”. “Если народ против богохульства, то издаётся закон против него. Разве отсюда следует, что я не должен богохульничать? Этот закон для меня не более чем “приказание””.
“Кто имеет силу, тот “выше закона””. “Мир принадлежит тому, кто может его взять, или тому, кто не позволяет отнять у себя. Если он завладеет им, то он получит не только мир, но и право на него. Это эгоистическое право, которое выразить так: я желаю, следовательно, имею право”.
II. Личное благо требует, чтобы в будущем оно само было руководящим законом для каждого.
Каждый из нас является “единственным”, “он сам есть всемирная история” и, если он осознаёт себя единственным, то он “собственник”.
“Бог и человечество основали все ни на чём другом, как только на своем “Я”. И я также строю все лишь на своём “Я”, как и Бог; я отрицание всего остального. Все я “Единственный”. Долой всё то, что не является всецело моим делом! Вы думаете, что моё дело должно быть “хорошим делом”?
Что хорошо, что дурно?
Я сам – моё дело и я ни хорош, ни дурён; это пустые звуки. Божественное есть дело Бога, человеческое – дело человека. Мое дело ни божественное, ни человеческое; оно ни истинное, ни хорошее, ни справедливое, ни свободное оно – Моё; оно не общее, но единственное в своём роде, как и я! Ничто не выше меня.
“Какая разница между свободой и индивидуальностью! Я – свободен от того, от чего избавился; я – собственник того, чем владею, что в моей власти”. “Моя свобода станет неограниченной, когда сделается моей силой; только благодаря ей я перестаю быть просто свободным и делаюсь индивидом и собственником”. “Каждый должен сказать себе: я для себя, всё для себя, и делаю всё для себя. Если когда-нибудь вам станет ясно, что Бог. Закон и т. д. лишь вредят, умаляют и губят вас, то вы, наверно, отбросите их подальше, как христиане ниспровергли Аполлона, Минерву и всю языческую мораль”. Так как каждый поступает так, как ему нравится, то христиане решили, что Бог действует так, “как ему нравится”.
“Сила – прекрасная вещь и полезна во многих случаях, ибо “с горсточкой силы” можно добиться большего, чем с мешком прав. Вы жаждете свободы? Безумцы! Имейте силу, и свобода придёт сама собой. Смотрите: кто имеет силу, стоит “выше закона”. По вкусу, ли вам это, “господа законники”? Но у вас совсем нет вкуса”.
Государство
I. Отрицая право, Штирнер равным образом отрицает также правовое учреждение называемое государством.
Государство без права немыслимо. “Уважение перед законом!” – вот спайка, которой держится всё здание государства.
“С государством – то же, что с семьёй. Для того чтобы семья признавалась каждым её членом, необходимо, чтобы каждый считал кровную связь священной, испытывал бы к ней такое набожное уважение, которое делало бы святым каждого из его родственников. Точно также для каждого члена государства должно быть святым это государство, и то понятие, которое государство считает верховным, должно и им почитаться верховным”. И государство “не только имеет право, но и обязано требовать это”.
Но государство не есть святыня. Государство действует грубым насилием; его насилие называется “правом”, насилие отдельной личности “преступлением”.
Если я не сделаю того, чего хочет государство, то “оно набросится на меня со всею силой своих когтей и зубов, ибо оно – царь зверей – лев и орёл”.
“Если даже вы внушите страх противнику, вы всё же не являетесь дл него святыней. Он не обязан вас почитать и уважать, хотя и должен вечно бояться вашей силы”.
Государство не приносит пользы и личному благу. “Я смертельный враг государства”. “Общее благо не есть моё личное благо; оно есть высшая степень самоотречения. Общее благо может кричать от радости, а мне приказывать валятся у него в ногах: государство может ярко блистать в то время, как я умираю с голода”. “Всякое государство есть деспотия, всё равно один деспот или их несколько, или, как в республике, все властвуют, т.е. один царит над другим”. “Государство позволяет каждой личности играть свободно, но запрещает принимать эту игру за правду и забывать о государстве. Государство имеет всегда одну только цель: ограничить, связать, покорить личность, подчинить её чему-нибудь отвлечённо-общему. Оно существует только при условии, чтобы личность не была всем; оно навязывает мне самоограничение, ломку, рабство. государство никогда не стремится развить самостоятельности”. “Государство стремится стеснить свободную деятельность своей цензурой, надзором, полицией; оно считает это стеснение своим долгом, ибо это действительно для самосохранения”.
Я не смею делать того, что мне по силам, но только то, что позволено государством: я не могу развивать, ни своих мыслей, ни свой труд, вообще ничто своё”. “Пауперизм есть результат моей бесценности, невозможности использовать себя. Поэтому государство и нищенство – два нераздельных явления. государство не допускает мне быть полезным и существует лишь благодаря моей ничтожности. Оно старается извлечь из меня выгоду, т. е. эксплуатирует меня, грабит, пользуется мною для всего, хотя бы размножения proles (пролетариат); оно желает, чтобы я был его “созданием”. Государство не может допустить непосредственных сношений человека с человеком: оно должно вмешаться как посредник. Оно разделяет людей и становится между ними как “Дух святой”. Рабочие требуют повышения, они его не добьются и силой постараются вырвать его у хозяев; на них смотрят как на преступников. Что остаётся им делать? Без принуждения они его добьются; в принуждении государство усматривает самопомощь, действительное использование своей личности; всего этого оно допустить не может”.
II. Личное благо требует, чтобы общежитие людей покоилось на предписаниях личного блага. Штирнер называет подобное общежитие “Союзом эгоистов”.
Освободившись от государства, люди должны всё-таки жить общественной жизнью. “Индивидуалисты будут бороться за желанную личную независимость”. Но что соединит людей в таком союзе? Во всяком случае, не общение! “Если бы я был связан своей вчерашней волей на сегодня и навсегда, то моя воля была бы недвижна. Моё творчество, т.е. определённый акт моей воли, сделалось моим хозяином. На том основании, что вчера я был дураком, разве я должен оставаться им всю жизнь”? Союз – это моё создание, моё дело; он не свят, он не духовная власть над моим духом. Я не желаю быть рабом своих правил; они должны свободно подвергаться критике, и я не могу ручаться за их долговечность.
Точно так же я не обязуюсь перед союзом относительно своего будущего поведения и не “продаю ему мою душу”, как дьяволу и, как это действительно бывает в государстве, по отношению к духовному господству. Я есть и остаюсь для себя чем-то большим, нежели церковь, Бог и пр., и, следовательно, я выше союза”.
Связь, соединяющая людей в союзе, есть та польза, которая в каждый момент вытекает для них из этого союза. “Если ближний мой может быть полезен мне, я сговариваюсь и соединяюсь с ним для того, чтобы соглашением увеличить мою силу, чтобы нашею соединенной мощью достигнуть большего, чем каждый в одиночку. Но в этом союзе я вижу только усугубление своих сил и сохраняю его, пока он их умножает”.
Поэтому союз есть нечто совершено другое, чем то “общест
Если общество сильнее тебя, то оно станет выше тебя, и ты сделаешься его слугой; союз же есть твоё орудие, твой меч, которые изощряют и увеличивают природную силу. Союз существует для тебя и тобою, общество же, наоборот, пользуется тобою, как собственностью, и может обойтись без тебя. Одним словом, общество священно, а союз есть твоя собственность; общество пользуется тобой, а союзом пользуешься ты.
Каким образом могут образоваться подобные союзы? Штирнер в своей полемике с Моисеем Гессом даёт пример уже существующих союзов.
“может быть, в этот момент перед его окном играет толпа детей. Пусть он присмотрится к ним и увидит весёлые союзы эгоистов. Может быть, г. Гесс имеет друга, возлюбленную; тогда он может понять, как одно сердце привязывается к другому, как две эгоистические личности соединяются, чтобы наслаждаться друг другом и как при этом никто не обижается. Может быть, он встретит на улице друзей, которые пригласят его с собой на стакан вина, - разве он пойдёт за ними, чтоб оказать им благодеяние? Или он “соединяется” с ними, потому что ожидает удовольствия?
Разве сотоварищи должны будут благодарить его за “жертву”? или они поймут, что образовали на часок “эгоистический союз”? “Штирнер думает даже основать “немецкий союз” (эгоистов).
Собственность
I. Вместе с правом Штирнер, безусловно отвергает и правовое учреждение собственности.
“Собственность живёт по милости права; право единственная её защита. Она не “действительность”, а фикция, идея. Это собственность правовая, законная, гарантированная; собственность “моя” не благодаря Мне, а благодаря праву”.
Собственность в этом смысле покоится не на том, что личность считает её полезной для личного блага, но на том, что она является для личности священной.
“Собственность в гражданском смысле означает священную собственность, которую я должен уважать. “уважение к собственности”. Вот почему политики стремятся к тому, чтобы каждый владел клочком собственности, и стремление это отчасти привело к невероятному дроблению. У каждого должна быть своя кость, чтобы грызть её”.
Но собственность не священна. “Я не отступаю перед твоей и вашей собственностью; напротив, я всегда считаю её своею собственностью, которую мне нечего “уважать”. Поступайте же так и с тем, что вы называете моею собственностью”. Собственность не благоприятствует личному благу. “Собственность, как её понимают буржуазные либералы, пустая вещь, ибо буржуазный собственник на самом деле лишён собственности. Весь мир мог бы принадлежать ему, а на самом деле даже тот несчастный уголок, где он ютится, не принадлежит ему”.
II. Благо каждого человека требует, чтобы распределение благ совершалось не на основании собственности, а на основании потребностей личного блага.
Если Штирнер называет “собственностью” долю, полученную каждым от этого распределения, то это не в прямом смысле, по которому собственность означает, лишь ту часть благ, которая получена на основании права.
Согласно предписанию собственного блага человек должен иметь всё то, что он в состоянии приобрести.
“Если вещь нельзя вырвать из моей власти, то вещь эта моя собственность. Так пусть же сила освящает собственность, и я буду ждать всего от своей силы. Чужая сила, сила, которую я уважаю в других, сделала меня рабом: пусть же собственная сила сделает меня собственником-личностью”. “На какую собственность я имею право? На всякую, на которую даю себе право. Я даю себе право собственности на вещь, захватывая её, т. е. присваивая себе над нею власть, полномочие, право”. “Всё, что я в силах иметь, есть моя собственность”. “Больные, дети, старики способны ещё на многое; хотя бы на то, чтоб сохранить сою жизнь, вместо того, чтобы лишиться её. Если их влияние может заставить вас желать их жизни, то они имеют власть над вами”. ‘Сколько силы у ребёнка в его улыбке, в его жестах, в его крике, словом, во всём существе. Разве ты в состоянии противиться его желаниям? Ты, мать, отец, уделяешь ему всё, что ему нужно? Он принуждает вас и поэтому владеет тем, что вы считаете своим”.
“Итак, собственность не может и не должна быть уничтожена; но она должна быть вырвана из рук призрака и сделаться моею собственностью. Тогда исчезнет заблуждение, по которому я не имею права на то, что мне нужно. “Но чего только не нужно человеку”!
Тот, кому нужно многое, и кто умеет взять его, всегда и достигает цели. наполеон взял Европу, французы – Алжир.
Необходимо, чтобы “чернь”, обезличенная преклонением, научилась, наконец, брать себе то, что ей нужно. Если она зайдёт слишком далеко, защищайтесь”. “Потребности “человеческие” не могут служить мерилом для меня и для моих потребностей, ибо я могу нуждаться в большем и в меньшем. Я должен иметь всё, чем могу завладеть”.
“Союзы увеличат силы отдельной личности и охранят её собственность”.
“Если мы желаем отнять у землевладельцев землю и присвоить её себе, станем соединяться, составлять товарищества, образуем “союз”, который и сделается собственником земли. Если мы добьёмся этого, то нынешние собственники перестанут быть ими”.
“Отняв у них землю, мы точно также можем лишить и других владений, присвоить их себе по праву сильного. “Сильные” составляют общество, которое, разрастаясь и расширяясь, постепенно, обнимет собою, наконец, всё человечество.
“Но это человечество само по себе только понятие (признак); на деле существуют лишь отдельные личности. И эти личности, взятые в массе, будут поступать с землёй не менее произвольно, нежели отдельные личности”.
“Предмет, в котором все пожелают известную долю, будет отобран у того, кто владел им один, и обращён в общественное достояние. Каждый будет обладать долей этого общественного блага, и доля эта будет его собственностью. Так, по старому закону о наследстве, дом, принадлежащий пяти наследникам, есть их общее владение, нераздельное, но каждый владеет пятой частью дохода. Собственность, которой мы лишены теперь, будет гораздо лучше использована в наших руках. Соединимся же для такого грабежа”.
Осуществление
Преобразование, необходимое для личного блага каждого человека, должно совершиться, по мнению Штирнера, следующим образом: сначала значительное число людей перерабатывает себя внутренне и признаёт своё личное благо за высший закон, затем эти люди произведут и внешний переворот, т. е. разрушение права, государства, собственности, и этим положат начало новому строю.
I. Внутренняя переработка личности есть первое, необходимое условие.
“Революция и возмущение не синонимы. Первая состоит в ниспровержении существующего порядка, государственного или общественного, она имеет только политическое или социальное значение. Второе, хотя и влечёт за собой ниспровержение установленных учреждений, но это не просто вооруженный мятеж, это восстание личностей, которые поднимают головы, не заботясь об учреждениях, которые возникнут”.
“Революция имеет в виде новый образ правления; возмущение ведёт нас к тому, чтобы не нами управляли, а чтобы управлялись сами собой, и не возлагает блестящих надежд на “будущие учреждения”. Возмущение не есть борьба с установленным порядком, ибо этот порядок падёт сам собою. Оно выражает собой, моё усилие освободится от гнёта; под влиянием возмущения он умирает и разлагается”.
“А так как цель моя не в том, чтоб ниспровергнуть существующее, но возвысится над ним, то измерения мои и поступки не имеют ничего политического или социального; я ставлю своей целью себя Ии свою личность, и намерения мои эгоистичны”.
“Почему основатель христианства не был ни революционером, ни демагогом, как то желательно иудеям? Почему он не был либералом? Потому что не ожидал спасения от перестройки учреждений и относился безразлично к ним”.
“Он не был революционером, подобно, например, Цезарю, он был мятежник; он стремился не ниспровергнуть правительство, а возвыситься. Он е вёл либеральной и политической Борьбы против действующей власти, а желал лишь идти своим путём, свободно и независимо”.
“Всё, сто священно, есть оковы и цепи”.
“Всё, что священно, создано обманщиками, иначе и быть не может; в наше время повсюду мы встречаем массу обманщиков”.
“Они готовят правонарушения и бесправие”. “Считай себя сильнее, чем думают, и ты будешь сильным; считай себя большим, и ты будешь большим”. “Бедными станут свободными лишь тогда, когда подымут возмущение, когда восстанут, возвысятся”. “Чернь должна ждать помощи от эгоизма; эту помощь она должна добыть себе сама; и она добудет её. Чернь – сила, лишь бы только страх не одолел её”.
II.Чтобы произвести переворот в существующих порядках и чтобы заменить право, государство, собственность новым строем, необходимо насильственное восстание против современного государства.
“Государство может быть побеждено лишь дерзостным своеволием”. “Преступление – это насилие отдельной личности. Личность может разрушить мощь государства только преступлением, если считает. Что не государство сильнее её, а наоборот, она сильнее государства”. Из этого следует, что в своей борьбе с правительством мыслители ошибаются (иначе сказать: они бессильны), когда предпринимают борьбу идеи с силой (эгоистическая сила заглушает голос мысли). Теория не может победить; священная сила мысли падает под ударами эгоизма. Только одна эгоистическая борьба, борьба эгоистов, может разрешить вопрос.
“Вопрос о собственности вовсе не так прост, как это думают социалисты и даже коммунисты. Он будет разрешён лишь войной всех против всех”. “Я завладею властью, которую уступил другим, не зная цены моей силы. Моею собственностью является всё, то что я могу добыть; я верну себе всё, что в состоянии приобрести; границами моей собственности я считаю только свою силу – единственный источник моего права”.
Чтоб искоренить неимущую чернь, эгоизм не говорит ей: подожди, пока правосудие наградит, тебя от имени общества; оно он говорит: хватай всё, в чём ты нуждаешься, бери всё.
В этой борьба Штирнер не пренебрегает никакими средствами. “Я не отступлю ни перед чем: не отступлю даже перед духом безбожия, безнравственности, несправедливости, подобно тому, как св. Бонифаций не задумался из-за религиозных сомнений срубить священные дубы язычников”. “Право жизни и смерти, которое присвоили себе церковь и государство, я объявляю своим”. “Жизнь отдельной личности важна для меня лишь постольку, поскольку имеет цену для меня; её богатства как материальные, так и духовные, принадлежат мне, и я смотрю на них, как собственник, сообразуясь с моими силами”.
Штирнер рисует нам пример преобразования путём насилия. Он предполагает, что известное число людей пришло к сознанию, что их эксплуатируют сверх меры, особенно по отношению к другим гражданам.
“Обездоленные осмелятся спросить: что охраняет вашу собственность, господа привилегированные? и сами ответят: ваша собственность цела, потому что мы воздерживаемся нападать на неё! Она неприкосновенна лишь благодаря нашему покровительству. А чем благодарите вы нас за это? Вы платите черни презрением, пинками, полицейским надзором и наставлениями: уважай то, что не твоё, то, что принадлежит другому! Уважай других, и в особенности начальников. На это мы ответим: вы хотите нашего уважения? Тогда купите его у нас. Мы оставим вам вашу собственность за приличную плату. Что даёт генерал в мирное время взамен тысячного оклада? А другие с миллионными доходами? Какую награду получаем мы, когда едим свой картофель, глядя, как вы спокойно глотаете устрицы? Заплатите столько, сколько мы платим за картофель, и спокойно продолжайте их глотать. Или , может быть, вы думаете, что устрицы – не про нас? Вы возопите о насилии, если мы наполним ими наши тарелки и станем глотать их, и вы будете правы. Без насилия мы их не получим; но и вы имеете их только потому, что совершаете над нами насилие”.
“Но довольно об устрицах, и перейдём к той собственности, которая касается нас ближе, к труду”.
“Мы трудимся двенадцать часов в сутки в поте лица, и вы даёте нам за это несколько грошей. Ну что же! Получайте и вы столько же. Мы скоро придём к соглашению, лишь бы, конечно, никто не давал и не получал милостыню; целые века мы отдаём вам свою полушку и уступаем сою собственность. Конец: раскошеливайтесь, ибо отныне цена на ваш товар поднялась неимоверно”.
“Мы не возьмём у вас ничего, решительно ничего, но вы станете платить лучше за то, что вам нужно. “Послушай, сколько у тебя земли?” – “У меня имение в тысячу десятин”. - “Ладно, я твой рабочий, и за работу на твоём поле не возьму меньше золотого в сутки”. – “В таком случае, я возьму другого”. “Ты не найдёшь, ибо мы, батраки, больше не станем работать на иных условиях, я если кто заявится, несдобровать ему”.
Заключение
Учение Штирнера по свое сути является манифестом contra Гегель. Хотя лейтмотив её тот же, что и гегелевской философии: что есть свобода? Возможно ли её осуществление? И если возможно, то каковы пути этого осуществления? И ответы он ищет там же, где Гегель: в сфере мысли, идеи, духа. Но эта сфера с самого начала воспринимается им негативно, как нечто подлежащее самой глубокой критике, критике, выливающейся в её тотальную деструкцию ради одной цели – противопоставить реально существующее, эмпирическое Я утверждению Я как деструктивному Я.
Основное определение Я у Штирнера заключено в том, что оно “единственно”. Когда он говорит, что действительно, реально, но только Я, то подразумевает не Собственное Я, а Я каждого человека, Я, которое воплощено в ты, мы, вы и т.д. Штирнер признаёт реальность за каждоё личностью в меру её эмпирической конкретности. Определение человека “единственного” для него является главным, оно есть идейный фокус понятия, которое сосредотачивает и преломляет в себе все остальные его свойства и определения.
Литература
1. Краткий энциклопедический словарь (политология) /Отв. ред. Борцов Ю.С., науч. ред. Коротец И.Д. Ростов-на-Дону: изд-во “Феникс”? 1997. 608 с.
2. Штирнер М. Единственный и его собственность. –СПб.: Азбука, 2001. -448 с.
3. Эльцбахер П. Сущность анархизма. –Мн.: Харвест, М.: АСТ, 2001. -272 с.