Введение
Развитие современных международных отношений строиться на принципах из теорий, которые были созданы и разработаны еще в 70–90-е годы XX века. В данном случае мы рассмотрим концепцию Ф. Фукуямы о «конце истории», концепцию С. Хантингтона о столкновении цивилизаций и геополитическую теорию З. Бжезинского.
Все три теории были разработаны американскими политологами еще в период Холодной Войны, точнее в заключительном ее этапе, когда в СССР активно проводилась перестройка, и все шло к его распаду, а, следовательно, к концу противостояния двух полюсов. Все три автора сделали своего рода футурологический прогноз на ближайшие десятилетия. Точность и полноту которого мы можем наблюдать, живя уже в XXI веке. СССР распался, на международной арене остался лишь один лидер – США, у которого нет противовеса, во всем мире активно развивается процесс глобализации, последствия которого непредсказуемы. Человечество опять находится на распутье. И все три автора предлагают свой путь, свою модель развития международных отношений. Нам же, как раз и необходимо их проанализировать.
Для этого необходимо, во-первых, четко сформулировать суть концепции, изложить основные положения и особенности каждой их них. Во-вторых, рассмотрев точки зрения авторов и проанализировав их, мы должны выявить основные сходства и различия всех трех теорий, по отношению к дальнейшему развитию международных отношений. На основе всего этого можно будет выявить влияние всех трех концепций на развитие международных отношений в современном мире и на ситуацию на мировой арене в ближайшем будущем.
1.
Концепция Ф. Фукуямы «конец истории»
Фрэнсис Фукуяма – американец японского происхождения. Он родился 27 октября 1952 года в Чикаго. В 1974 году он окончил Корнеллский университет, а в 1977 получил в Гарварде степень доктора политических наук. Его карьера началась в Управлении политологических исследований РЭНД-корпорации, где он работал с 1979 по 1996 год. С 1996 года по настоящее время Ф. Фукуяма является профессором политологии в Университете Дж. Мэйсона в городе Фэрфаксе (штат Виржиния)[1]
.
В 1989 г. Ф. Фукуяма опубликовал в журнале «National Interest» статью с интригующим названием – «Конец истории?». Она была перепечатана более, чем в тридцати странах. А в 1992 году он опубликовал книгу «Конец истории и последний человек», а в 1995 – «Доверие. Социальные добродетели и созидание благосостояния». Эти книги окончательно закрепили за ним славу блестящего политолога. Но позднее появились и новые свидетельства его таланта – книги «Великое крушение» и «Наше постчеловеческое будущее», а также многочисленные статьи («Главенство культуры», «Началась ли история опять?», «Почему мы должны беспокоиться?» и др. Остановимся здесь на самых значительных работах Ф. Фукуямы. [2]
1.1 «Конец истории?»
Чем же так привлекла международную общественность эта статья? Она была написана в годы горбачёвской перестройки, когда дело уже шло полным ходом к вступлению нашей страны на демократический путь. Ф. Фукуяма обнаружил в этом приближающийся «триумф западной либеральной демократии» над «новейшим марксизмом», который он поставил на одну доску не только с большевизмом, но и с фашизмом.
«Триумф Запада, западной идеи очевиден, – уверенно заявляет Ф. Фукуяма, – прежде всего потому, что у либерализма не осталось никаких жизнеспособных альтернатив. В последнее десятилетие изменилась интеллектуальная атмосфера крупнейших коммунистических стран, в них начались важные реформы. Этот феномен выходит за рамки высокой политики, его можно наблюдать и в широком распространении западной потребительской культуры, в самых разнообразных ее видах: это крестьянские рынки и цветные телевизоры – в нынешнем Китае вездесущие; открытые в прошлом году в Москве кооперативные рестораны и магазины одежды; переложенный на японский лад Бетховен в токийских лавках; и рок-музыка, которой с равным удовольствием внимают в Праге, Рангуне и Тегеране»[3]
.
Отсюда и делался вывод о «конце истории»: то, чему мы свидетели, – не просто конец холодной войны или очередного периода послевоенной истории, но конец истории как таковой, завершение идеологической эволюции человечества и универсализации западной либеральной демократии как окончательной формы правления. Это не означает, что в дальнейшем никаких событий происходить не будет, и страницы ежегодных обзоров газет по международным отношениям теперь будут пустовать, – либерализм победил пока только в сфере идей, сознания; в реальном, материальном мире до победы еще далеко. Однако имеются серьезные основания считать, что именно этот, идеальный мир и определит, в конечном счете, мир материальный.
В каком же смысле употребил Фукуяма здесь словосочетание «конец истории»? В том смысле, что с уничтожением коммунизма человечество вступает в последнюю стадию своего политического развития – стадию либеральной демократии и глобализационного капитализма. «Либеральная демократия может представлять собой конечный пункт идеологической эволюции человечества»[4]
. В этой статье, Ф. Фукуяма не только похоронил коммунизм, но и поставил крест на общественной эволюции: о какой общественно-экономической эволюции может идти речь, если ничего лучше Западной демократии и глобализационного капитализма нет и быть не может? Это и есть «конец истории». Ясно, что этот термин явно неудачный, но он вошёл в историю. Вот почему его надо постоянно расшифровывать как «конец марксисткой идеологии», с одной стороны, и как «конец общественной эволюции», с другой.
Антиэволюционистская установка Ф. Фукуямы, сформулированная им в концепции «конца истории», является одновременно инволюционистской, поскольку его стремление к «завершению» общественной эволюции означает не что иное, как желание затормозить общественный прогресс, оставить в прошлом всякую мысль о построении общества, более совершенного, чем либеральный капитализм. Между тем, сам Ф. Фукуяма вовсе не осознаёт себя ретроградом. Он осознаёт себя больше оптимистом, чем пессимистом. Его оптимизм зиждется на вере в грядущую глобализацию, т.е. установление на Земле «нового мирового порядка» во главе с новой родиной его предков. Более того, он приобщает себя даже к наследникам Георга Гегеля, которого он открыл для себя через Александра Кожева (1902–1968) и который, по его мнению, тоже был теоретиком «конца истории», но по ошибке до сих пор воспринимается как предшественник К. Маркса. Он писал: «Гегель полагая, что в некий абсолютный момент история достигает кульминации – в тот именно момент, когда побеждает окончательная, разумная форма общества и государства». К несчастью для Гегеля, его знают ныне как предтечу Маркса и смотрят на него сквозь призму марксизма; лишь немногие из нас потрудились ознакомиться с его работами напрямую. Впрочем, во Франции предпринималась попытка спасти Гегеля от интерпретаторов-марксистов и воскресить его как философа, идеи которого могут иметь значение для современности.
Кроме Г. Гегеля, изложенного по А. Кожеву (Кожевникову), Ф. Фукуяма называет в качестве другого теоретика «конца истории» Макса Вебера (1864–1920). Он был оппонентом К. Маркса. Если последний выводил духовную надстройку общества из его экономического базиса, то М. Вебер, наоборот, выводил базис из надстройки. Он пытался это доказать на примере протестантской этики, которая, благодаря её установке на аскетизм, обеспечила, по его мнению, её приверженцам безбедное существование. М. Вебер, как и его ученик Ф. Фукуяма, видел в капитализме завершение общественной эволюции.
Вслед за М. Вебером Ф. Фукуяма переворачивает К. Маркса с ног на голову, он говорит, что непонимание того, что экономическое поведение обусловлено сознанием и культурой, приводит к распространенной ошибке: объяснять даже идеальные по природе явления материальными причинами. Китайская реформа, например, а в последнее время и реформа в Советском Союзе обычно трактуются как победа материального над идеальным, – как признание того, что идеологические стимулы не смогли заменить материальных и для целей преуспевания следует апеллировать к низшим формам личной выгоды. Однако глубокие изъяны социалистической экономики были всем очевидны уже тридцать или сорок лет назад. Почему же соцстраны стали отходить от централизованного планирования только в 80-х? Ответ следует искать в сознании элиты и ее лидеров, решивших сделать выбор в пользу «протестантского» благополучия и риска и отказаться от «католической» бедности и безопасного существования. И это ни в коем случае не было бы неизбежным следствием материальных условий, в которых эти страны находились накануне реформы. Напротив, изменение произошло в результате того, что одна идея победила другую.
Идею «конца истории» в анализируемой статье Ф. Фукуяма обосновывает не только с историко-научной точки зрения, но и с общественно-исторической точки зрения. Он выводит её из победы либерализма над фашизмом и коммунизмом. Так, по поводу последнего он рассуждал, что гораздо более серьезным был идеологический вызов, брошенный либерализму второй великой альтернативой – коммунизмом.
Т.к., либеральному обществу присуще фундаментальное неразрешимое противоречие: это – противоречие между трудом и капиталом. Впоследствии оно служило главным обвинением против либерализма.
«Оглядываясь назад, мы, живущие в век старости человечества, могли прийти к следующему заключению. Ни один режим – ни одна «социоэкономическая система» – не может удовлетворить всех и повсюду, в том числе и либеральная демократия. Вопрос не в неполноте демократической революции, то есть не в том, что блага свободы и равенства не были распространенны на всех людей. Неудовлетворенность свободой и равенства. Таким образом, те, кто остался неудовлетворенным, всегда будут иметь потенциал запустить историю заново»[5]
. Но разрешить это противоречие, с точки зрения Ф. Фукуямы, западному либерализму ничего не стоит. С завидной лёгкостью он объявляет, что классовый вопрос успешно решен Западом. Американский капитализм для Ф. Фукуямы, несмотря на его некоторые шероховатости – венец создания. Он пишет: «Это не означает, что в Соединенных Штатах нет богатых и бедных или что разрыв между ними в последние годы не увеличился. Однако корни экономического неравенства – не в правовой и социальной структуре нашего общества, которое остается фундаментально эгалитарным и умеренно перераспределительным; дело скорее в культурных и социальных характеристиках составляющих его групп, доставшихся по наследству от прошлого»[6]
. Иначе говоря, что разрыв между богатыми и бедными со временем становится в США всё больше и больше виноват не капитализм, а сами богатые и бедные. Здесь можно предположить, что богатые здесь чуть-чуть виновнее бедных, ибо на их стороне власть, которая могла бы, в конце концов, принять такое замечательное законодательство, которое окончательно превратило бы Америку в земной рай.
На этой оптимистической ноте мы закончим работу со статьей Ф. Фукуямы «Конец истории?». Тем более что и сама эта статья написана в весьма оптимистичном духе по одной причине. Вот как она формулируется самим автором:»… события в Советском Союзе – «родине мирового пролетариата» – забивают последний гвоздь в крышку гроба с марксизмом-ленинизмом»[7]
. Вот что он на самом-то деле имел в виду, говоря о «конце истории». Но, призрак коммунизма всё-таки и до сих пор бродит не столько по Европе, сколько по Азии. Вот почему Китай для них – самое большое бельмо на глазу. Но призрак коммунизма бродит, как ни странно, и по сознанию Ф. Фукуямы. Вот почему он и выдал США за бесклассовое общество, а ведь бесклассовое общество и есть коммунизм. Избавиться от этого призрака можно только одним способом – заменить его на другой призрак – призрак либерального капитализма.
Понятно, что Фукуяма имеет в виду конкретную историю Запада, и даже точнее: историю Нового времени. Однако дело в том, что история Запада – это единственная наличная история, поскольку Русская история, если и не кончилась, во всяком случае, насильственно прервана на неведомый срок. Сегодня Фукуяма призывает к мирному и постепенному переустройству мира. Это последовательно вытекает из его воззрений: либерализм и демократия должны охватить весь мир как гниение, как плесень. И только так они способны побеждать. Насильственные действия вредны, поскольку вызывают ответную самоорганизацию.
2. Концепция С. Хантингтона «Столкновение цивилизаций»
Летом 1993 года в журнале «Foreign Affairs»
была опубликована статья Самюэля Хантингтона, озаглавленная «Столкновение цивилизаций?». Тогда эта статья вызвала большой ажиотаж по всему миру. В этой статье Хантингтон выдвигал свою концепцию развития мира после окончания холодной войны, основной идеей которой было то, что главными игроками на мировой арене отныне станут не государства и правительства, а цивилизации, которые могут заключать в себе до нескольких десятков государств. Основными причинами войн будут не экономические или политические интересы, а культурные столкновения. Идеология, имевшая огромное значение в XX веке уступает место культуре, как главной доминанте мировых геополитических процессов. Границы противостояния различных блоков будут определяться не принадлежностью к какому-либо из трёх миров, а принадлежностью к той или иной культуре, общности.
Хантингтон считал, что созданная им система мирового развития и международных отношений – концепция «Столкновение цивилизаций» – есть конечная фаза стадиального развития глобальных конфликтов в современности. После окончания Тридцатилетней войны (1618–1648 гг.) и подписание Вестфальского мирного договора, оформившего современную международную систему, в Европе, как западной, так и в восточной, конфликты разворачивались главным образом между правителями государств, стремившихся преумножить мощь своей страны всеми возможными способами, в том числе и путём присоединения новых земель.
В результате этого процесса образовались достаточно мощные государства, ставшие затем национальными. В связи с модернизацией общества и как следствие развития самих государств уже сами нации стали определять курс политики страны, как внешней, так и внутренней. За точку перехода Хантингтон принимает 1793 год, Великую Французскую Революцию. Этот мировой геополитический уклад сохранялся вплоть до конца первой мировой войны. С концом первой мировой войны и завершения революций в России и Германии, столкновение наций уступило место конфликту идеологий. Главными игроками на мировой арене теперь становились три идеологических лагеря – Либералистический, коммунистический и националистический. После окончания второй мировой войны и поражения Германии началась схватка двух идеологий: коммунистической и либерально-демократической, или, так называемая, «холодная война». Ни СССР, ни США не являлись нацией-государством в классическом понимании этого термина, поэтому этот конфликт есть ни что иное, как конфликт идеологий.
Хантингтон полагает, что все выше изложенные этапы развития мира и международных отношений есть «гражданские войны Запада», поскольку в подробном рассмотрении каждого этапа можно заметить тенденцию к абсолютизации и без того огромной роли Запада (Европы, прежде всего) во всех мировых конфликтах. Апогей абсолютизации Запада в мировом геополитическом пространстве настал в современности и требует разрешения. Данную ситуацию прогнозировал ещё Шпенглер в своём труде «Закат Европы» и сейчас Запад готов отказаться от многого с целью сохранить нынешнее, теряемое, влияние в мире, в частности Запад отчасти готов поступиться своей идеологией. Одной из таких жертв можно назвать идею Европоцентризма, которая всё чаще уступает место другим подходам рассмотрения исторических и геополитических процессов мира. Концепция «Столкновение цивилизаций» является одной из таких «уступок», направленная на продолжение доминирования Запада в земной политике. Доказательством, пускай и косвенным, этому служит, возможно, не до конца озвученная в трактате Хантингтона, но крайне практичная цель данной теории: улучшить процесс прогнозирования геополитической ситуации для проведения успешной политики «сталкивания цивилизаций» друг с другом и нагнетания в «цивилизациях» деструктивных для них ситуаций, что должно сохранить главенство влияния Запада.
2.1 Цивилизация трактовки Хантингтона
По Хантингтону, цивилизация есть культурная общность наивысшего ранга, как самый широкий уровень идентичности людей, определяющаяся наличием общих черт объективного порядка, а также субъективной самоидентификацией людей. Деление на цивилизации условно. И поныне, по словам Хантингтона, нации-государства играют главную роль в мировой геополитике, однако характер поведения и систему международной ориентации этих государств легче контролировать и предугадывать, если условно поделить мир на насколько общностей. По мнению Хантингтона создание этих общностей (цивилизаций) имеет смысл лишь при использовании культуры (то есть совокупности духовных и материальных ценностей, созданных данной цивилизацией, а так же способностью воспроизводить их) как главного образующего фактора, то есть, объединяя в цивилизацию все страны, принадлежащие к определённой культуре. Разумеется, нельзя говорить о полной культурной идентичности любых двух различных человеческих общностях. При рассмотрении двух различных человеческих общностей, определяемых как принадлежащие к одной определённой культуре, нельзя не увидеть явственных культурных различий между ними, однако существуют третьи общности, принадлежащие к совершенно другой культуре, которые коренным образом отличаются от обоих. Здесь показан принцип выделения цивилизаций, вот практическое пояснение самого Хантингтона: «Деревня в Южной Италии по своей культуре может отличаться от такой же деревни в Северной Италии, но при этом они остаются именно итальянскими селами, их не спутаешь с немецкими. В свою очередь европейские страны имеют общие культурные черты, которые отличают их от китайского или арабского мира»[8]
.
Цивилизации определяются наличием общих объективных черт (История, язык, религия…) и непосредственно субъективной самоидентификации людей этой цивилизации, причем она (самоидентификация) может меняться с течением времени, вследствие чего меняются и цивилизации.Поэтому нельзя говорить о монолитности цивилизаций, они сами по себе могут состоять из нескольких национальных государств, могут наслаиваться друг на друга, включать в себя субцивилизации. Вследствие определённых причин различные общности (их можно назвать этносами) могут культурно размежеваться друг от друга на такое расстояние, что их будет проще и справедливее назвать различными цивилизациями. Особенно яркий пример этого – выделение Японской цивилизации: Япония, как известно, уходит корнями в Китай и Юго-Восточную Азию, однако культурно эволюционировала по другой, отличной от них ветви, вследствие чего Японию сейчас и рассматривают как отдельную цивилизацию. Хантингтон определяет цивилизацию как самый широкий уровень культурной идентичности людей. Следующий уровень – отличие человечества от других живых существ. Вследствие габаритов цивилизации сейчас в мире Хантингтон насчитывает 7–8 цивилизаций, охватывающих весь обитаемый мир. Вот эти Цивилизации: Западная (западная Европа и Северная Америка); Латиноамериканская (включает в себя Южную и центральную Америку); Африканская (центральная и часть южной и северной Африки. Хантингтон называет её так же лишь претендентом на звание цивилизации); Исламская (Часть северной Африки, Средняя Азия и часть Юго-восточной Азии); Православная (Она же Русская, Восточно-европейская и Восточно-Христианская. Восточная Европа, Сибирь. По мнению Хантингтона, находиться на гране полного исчезновения); Индусская (Часть Южной Азии); Конфуцианская (она же Китайская. Китай и Юго-восточная материковая Азия) и Японская цивилизация. Данные цивилизации существуют на данный момент, но, разумеется, существовали и другие цивилизации и, вероятно, будут другие. Цивилизации не постоянны в развитии и существовании, то есть цивилизация может переживать период расцвета, зарождения, упадка, смерти и т.д. Всего, по словам Хантингтона (он ссылается на Тойнби) можно говорить и 21 цивилизации.
2.2 Возможно ли предотвратить конфликт цивилизаций?
Этот вопрос всегда был актуален, а сейчас, в условиях грядущей экспансионной войны на Ближнем Востоке, особенно. Мнение Хантингтона:
«Самые значительные конфликты будущего развернутся вдоль линий разлома между цивилизациями
»[9]
. Он приводит серию аргументов, обосновывая свою теорию:
– культура любой цивилизации уникальна. Она имеет свои собственные культурные достижения, такие как язык, история, традиции, религия… и ценности, выражающиеся во взаимоотношениях человека, общества, государства, Бога.… Вследствие этой сильной культурной дифференциации, которая не исчезнет в обозримом будущем, есть большая вероятность образования конфликтов, особенно по линиям соприкосновения цивилизаций, которые могут перерасти в конфликты, в том числе и глобальные. Хантингтон считает, что все самые тяжелые конфликты в человеческой истории были порождены именно различиями между цивилизациями.
– Контакты между цивилизациями углубляются и учащаются. И как следствие, на фоне видимых различий между цивилизациями, культурная самоидентификация представителей этих цивилизаций усиливается. По этому культура является доминирующей силой в современной геополитике.
– В результате экономического и социального развития люди начинают отходить от самоидентификации себя с местом жительства и страной проживания. В месте с тем роль религии в самоидентификации людей возрастает, вследствие чего происходит процесс десекуляризации общества в мире в целом.
– Хантингтон полагает, что Запад (США, прежде всего) сейчас находится на пике своего могущества и это подстёгивает цивилизации возвращаться к своим корням
– С повышением уровня развития внутрирегиональной экономики растёт и ценность связей между регионами. А эта связь наиболее успешна при общности цивилизаций. Так внутрирегиональные связи между частями одной цивилизации быстрее налаживаются и упрочняются, в отличие от региональных связей между цивилизациями, где культурные различия могут стать непреодолимой преградой. Хантингтон полагает, что существует два уровня конфликтов цивилизаций. Первый – микроуровень, где конфликт происходит между частями отдельных цивилизаций за территории и власть. И второй уровень – макроуровень, где борьба ведется за доминирование в мире по военным, политическим и экономическим параметрам, с целью распространить своё влияние как можно шире.
Однако Хантингтон все-таки признавал главенство и уникальность западной цивилизации (прежде всего влияние США) по отношению ко всем остальным: «В мире, где не будет главенства Соединенных Штатов, будет больше насилия и беспорядка и меньше демократии и экономического роста, чем в мире, где Соединенные Штаты продолжают больше влиять на решение глобальных вопросов, чем какая-либо другая страна. Постоянное международное главенство Соединенных Штатов является самым важным для благосостояния и безопасности американцев и для будущего свободы, демократии, открытых экономик имеждународного порядка на земле».
3. Геополитическая теория З. Бжезинского
«Америка занимает доминирующие позиции в четырех имеющих решающее значение областях мировой власти: в военной области она располагает не имеющими себе равных глобальными возможностями развертывания; в области экономики остается основной движущей силой мирового развития, даже, несмотря на конкуренцию в отдельных областях со стороны Японии и Германии; в технологическом отношении она сохранила абсолютное лидерство в передовых областях науки и техники; в области культуры, несмотря на некоторую примитивность, Америка пользуется не имеющей себе равных притягательностью, особенно среди молодежи всего мира, – все это обеспечивает США политическое влияние, близкого к которому не имеет ни одно государство мира. Именно сочетание всех этих четырех факторов делает Америку единственной мировой сверхдержавой в полном смысле этого слова»[10]
.
3.1 Геополитика и геостратегия
Использование американского глобального главенства должно тонко реагировать на тот факт, что в международных отношениях политическая география остается принципиально важным соображением. Говорят, Наполеон как-то заявил, что знание своей географии есть знание своей внешней политики. Однако наше понимание значения политической географии должно адаптироваться к новым реалиям власти.
Для большей части истории международных отношений фокусом политических конфликтов являлся территориальный контроль. Причиной большинства кровопролитных войн с момента возникновения национализма было либо удовлетворение своих национальных устремлений, направленных на получение больших территорий, либо чувство национальной утраты в связи с потерей «священной» земли. И не будет преувеличением сказать, что территориальный императив был основным импульсом, управляющим поведением государства-нации.
Империи также строились путем тщательно продуманного захвата и удержания жизненно важных географических достояний. Наиболее экстремальное проявление связи между национализмом и территориальным владением было продемонстрировано нацистской Германией и императорской Японией. Попытка построить «тысячелетний рейх» выходила далеко за рамки задачи по воссоединению всех немецко-говорящих народов под одной политической крышей и фокусировалась также на желании контролировать житницы Украины, равно как и другие славянские земли, чье население должно было предоставлять дешевый рабский труд имперским владениям. Японцы также страдали навязчивой идеей, заключавшейся в том, что прямое территориальное владение Маньчжурией, а позднее важной нефтедобывающей Голландской Ост-Индией было существенно важно для удовлетворения японских устремлений к национальной мощи и глобальному статусу. В аналогичном русле веками толкование российского национального величия отождествлялось с приобретением территорий, и даже в конце XX века российское настойчивое требование сохранить контроль над таким нерусским народом, как чеченцы, которые живут вокруг жизненно важного нефтепровода, оправдывалось заявлениями о том, что такой контроль принципиально важен для статуса России как великой державы[11]
.
Государства-нации продолжают оставаться основными звеньями мировой системы. Хотя упадок великодержавного национализма и угасание идеологического компонента снизили эмоциональное содержание глобальной политики, конкуренция, основанная на владении территорией, все еще доминирует в международных отношениях, даже если ее формы в настоящее время и имеют тенденцию к приобретению более цивилизованного вида. И в этой конкуренции географическое положение все еще остается отправной точкой для определения внешнеполитических приоритетов государства-нации, а размеры национальной территории по-прежнему сохраняют за собой значение важнейшего критерия статуса и силы.
Однако для большинства государств-наций вопрос территориальных владений позднее стал терять свою значимость. Он скорее является не стремлением к укреплению национального статуса путем увеличения территорий, а вопросом «обиды» в связи с отказом в самоопределении этническим братьям или проблемой недовольства в связи с так называемым плохим обращением соседа с этническими меньшинствами.
Правящие национальные элиты все ближе подходят к признанию того, что не территориальный, а другие факторы представляются более принципиальными в определении национального статуса государства или степени международного влияния этого государства. Экономическая доблесть и ее воплощение в технологических инновациях также могут быть ключевым критерием силы.
Государственный секретарь США в предшествующей – демократической администрации ответила на этот вопрос своим определением Америки: «Нация, без которой невозможно обойтись.
Она остается богатейшим, сильнейшим, наиболее открытым обществом на Земле. Это пример экономической эффективности и технологического новаторства, икона популярной культуры во всех концах мира и признанный честный брокер в решении международных проблем». «Место Америки,
– объясняла американскому сенату государственный секретарь Олбрайт, – находится в центре всей мировой системы… Соединенные Штаты являются организующим старейшиной всей международной системы
».
До недавнего времени ведущие аналитики в области геополитики дебатировали о том, имеет ли власть на суше большее значение, чем мощь на море, и какой конкретно регион Евразии мог бы представлять собой важное значение в плане контроля над всем континентом. Харальд МакКиндер, один из наиболее выдающихся геополитиков, в начале этого века стал инициатором дискуссии, после которой появилась его концепция евразийской «опорной территории» (которая, как утверждалось, должна была включать всю Сибирь и большую часть Средней Азии), а позднее – концепция «сердца» (хартленда) Центральной и Восточной Европы как жизненно важного плацдарма для обретения доминирования над континентом. Он популяризировал свою концепцию «сердцевины земли» знаменитым афоризмом:
Тот, кто правит Восточной Европой, владеет Сердцем земли;
Тот, кто правит Мировым Островом, владеет миром.[12]
Сегодня геополитический вопрос более не сводится к тому, какая географическая часть Евразии является отправной точкой для господства над континентом, или к тому, что важнее: власть на суше или на море. Геополитика продвинулась от регионального мышления к глобальному, при этом превосходство над всем Евразийским континентом служит центральной основой для глобального главенства. В настоящее время Соединенные Штаты, неевропейская держава, главенствуют в международном масштабе, при этом их власть непосредственно распространена на три периферических региона Евразийского континента, с позиций, которых они и осуществляют свое мощное влияние на государства, занимающие его внутренние районы. Но именно на самом важном театре военных действий земного шара – в Евразии – в какой-то момент может зародиться потенциальное соперничество с Америкой. Таким образом, концентрация внимания на ключевых действующих лицах и правильная оценка театра действий, по мнению Бжезинского, должны явиться отправной точкой для формулирования геостратегии Соединенных Штатов в аспекте перспективного руководства геополитическими интересами США в Евразии.
Для этого требуются два основных шага:
1) выявить динамичные с геостратегической точки зрения евразийские государства, которые обладают силой, способной вызвать потенциально важный сдвиг в международном распределении сил и разгадать основные внешнеполитические цели их политических элит;
2) сформулировать конкретную политику США для того, чтобы компенсировать, подключить и / или контролировать вышесказанное в целях сохранения и продвижения жизненных интересов США, а также составить концепцию более всеобъемлющей геостратегии, которая устанавливает взаимосвязь между конкретными политическими курсами США в глобальных масштабах.[13]
Короче говоря, для Соединенных Штатов евразийская геостратегия включает в ближайшей перспективе – сохранение своей исключительной глобальной власти, а в далекой перспективе – ее трансформацию во все более институционализирующееся глобальное сотрудничество.
3.2 Геостратегические действующие лица и геополитические центры
Активными геостратегическими действующими лицами
являются государства, которые обладают способностью и национальной волей осуществлять власть или оказывать влияние за пределами собственных границ.
По мнению Бжезинского они имеют потенциал или склонность к непостоянству с геополитической точки зрения: стремления к национальному величию, идеологической реализованности, религиозному мессианству или экономическому возвышению. И Соединенные Штаты должны уделять особое внимание евразийским государствам, движимым такими мотивами.
Геополитические центры
– это государства, чье значение вытекает не из их силы и мотивации, а из их важного местоположения и последствий их потенциальной уязвимости для действий со стороны геостратегических действующих лиц. Чаще всего геополитические центры обусловливаются своим географическим положением, которое в ряде случаев придает им особую роль в плане либо контроля доступа к важным районам, либо возможности отказа важным геополитическим действующим лицам в получении ресурсов. В других случаях геополитический центр может действовать как щит для государства или даже региона, имеющего важное значение на геополитической арене. Идентификация ключевых евразийских геополитических центров периода после холодной войны, а также их защита являются, таким образом, принципиальным аспектом глобальной геостратегии Америки.
С самого начала следует также отметить, что, хотя все геостратегические действующие лица чаще являются важными и мощными странами, далеко не все важные и мощные страны автоматически становятся геостратегическими действующими лицами.
В текущих условиях в масштабе всего мира выделяется всего пять ключевых геостратегических действующих лиц и пять геополитических центров (при этом два последних, возможно, также частично квалифицируются как действующие лица) могут идентифицироваться на новой евразийской политической карте. Франция, Германия, Россия, Китай и Индия являются крупными и активными фигурами, в то время как Великобритания, Япония и Индонезия (по общему признанию, очень важные страны) не подпадают под эту квалификацию. Украина, Азербайджан, Южная Корея, Турция и Иран играют роль принципиально важных геополитических центров
.
На западной оконечности Евразии ключевыми и динамичными геостратегическими действующими лицами являются Франция и Германия. Для них обеих мотивацией является образ объединенной Европы, хотя они расходятся во мнениях относительно того, насколько и каким образом такая Европа должна оставаться увязанной с Америкой. Но обе хотят сложить в Европе нечто принципиально новое, изменив, таким образом, статус-кво. Более того, и Франция, и Германия достаточно сильны и напористы, чтобы оказывать влияние в масштабах более широкого радиуса действия. Франция не только стремится к центральной политической роли в объединяющейся Европе, но и рассматривает себя как ядро средиземноморско-североафриканской группы стран, имеющей единые интересы. Германия все более и более осознает свой особый статус как наиболее значимое государство Европы – экономический «тягач» региона и формирующийся лидер Европейского Союза (ЕС). Что же касается Великобритании, то ее геостратегическая политика изложена в следующих четырех положениях:
• Великобритания отвергает цель политического объединения;
• Великобритания отдает предпочтение модели экономической интеграции на основе свободной торговли;
• Великобритания предпочитает координацию внешней политики, безопасности и обороны вне структурных рамок ЕС (Европейского сообщества);
• и Великобритания редко полностью использует свой авторитет в ЕС.[14]
Хотя для США она по-прежнему играет немалую роль, они все же предпочитают видеть в ней ушедшего на покой геостратегического игрока, почивающего на лаврах.
Россия, что едва ли требует напоминания, остается крупным геостратегическим действующим лицом, несмотря на ослабленную государственность. Само ее присутствие оказывает ощутимое влияние на обретшие независимость государства в пределах широкого евразийского пространства бывшего Советского Союза. Она также лелеет амбициозные геополитические цели. Как только она восстановит свою мощь, то начнет также оказывать значительное влияние на своих западных и восточных соседей. Кроме того, России еще предстоит сделать свой основополагающий геостратегический выбор в плане взаимоотношений с Америкой: друг это или враг? Она, возможно, прекрасно чувствует, что в этом отношении имеет серьезные варианты выбора на Евразийском континенте. Многое зависит от развития внутриполитического положения и особенно от того, станет ли Россия европейской демократией или – опять – евразийской империей. В любом случае она остается действующим лицом, даже, несмотря на то, что потеряла некоторые из ключевых позиций на «евразийской шахматной доске».
Аналогичным образом едва ли стоит доказывать, что Китай является крупным действующим лицом на политической арене. Китай уже является важной региональной державой и, похоже, лелеет более широкие надежды, имея историю великой державы и сохраняя представление о китайском государстве как центре мира. Те варианты выбора, которым следует Китай, уже начинают влиять на геополитическое соотношение сил в Азии. Распад Советского Союза привел к созданию на западных окраинах Китая ряда государств, в отношении которых китайские лидеры не могут оставаться безразличными. Таким образом, на Россию также в значительной степени повлияет более активная роль Китая на мировой арене.
В восточной периферии Евразии заключен парадокс. Япония явно представляет собой крупную державу в мировых отношениях, и американо-японский альянс часто определяется как наиболее важные двусторонние отношения. Как одна из самых значительных экономических держав мира Япония, очевидно, обладает потенциалом политической державы первого класса. Тем не менее, она его не использует, тщательно избегая любых стремлений к региональному доминированию и предпочитая вместо этого действовать под протекцией Америки. Япония, как и Великобритания в случае Европы, предпочитает не вступать в политические перипетии материковой Азии. В свою очередь, такая сдержанная политическая позиция Японии позволяет Соединенным Штатам играть центральную роль по обеспечению безопасности на Дальнем Востоке. Таким образом, Япония не является геостратегическим действующим лицом, хотя очевидный потенциал возлагает на особое обязательство тщательно пестовать американо-японские отношения.
Вышеприведенный перечень геостратегических действующих лиц и геополитических центров является не полным, здесь выделены лишь некоторые основные из них. Но по Бжезинскому он не является ни постоянным, ни неизменным. Временами некоторые государства могут быть внесены или исключены из него. Безусловно, с какой-то точки зрения могло бы так сложиться. Однако на данном этапе ситуация вокруг каждой из вышеупомянутых стран не принуждает нас к этому. Изменения в статусе любой из них представляли бы значительные события и повлекли за собой некоторые сдвиги в расстановке сил, но сомнительно, чтобы их последствия оказались далеко идущими.
4. Сходства и различия концепций 70–90-х гг.
Если проанализировать все три вышеизложенные концепции, то можно выявить основные схожие тенденции и направления. Во-первых, все три автора данных концепций принадлежат к американским идеологам и двое из них даже занимали высокие должностные посты в правительстве США, то очевидной красной нитью всех трех теорий выделяется главенство американской гегемонии над остальным миром во всех сферах и областях жизни общества. И в плане идеологической победы (по Ф. Фукуяме), и по особенности развития цивилизации (по Хантингтону), и по геостратегическому влиянию в мире (по Бжезинскому).
Но помимо этой четкой тенденции у всех трех авторов существуют и другие точки соприкосновения в теориях. Самой очевидной из них является разделение развития международных отношений на этапы по конфликтам. Например, Хантингтон выделяет три периода: с конца Тридцатилетней войны (1618–1648 гг.) вплоть до конца Первой Мировой – национальные конфликты, причинами которых являлись стремление завоевания государствами больших территорий для укрепления своего могущества или возвращение утраченных владений. О том же самом говорит и З. Бжезинский – государства стремились удовлетворить, прежде всего, свои собственные национальные интересы
, путем ведения национальных конфликтов. Второй этап по Хантингтону и Бжезинскому начинается после Первой Мировой войны – это период конфликта идеологий. К ним присоединяется и Ф. Фукуяма, т. к. он тоже называл этот период борьбой трех идеологий: либерально-демократической, коммунистической и фашистской. После поражения фашистской Германии во Второй Мировой войне на поле битвы оставались только два направления: коммунизм и либерализм. Противостояние этих идей известно нам под названием Холодной Войны, которая закончилась с распадом Советского Союза. С этого момента по Хантингтону начинается третий период в истории международных отношений – период столкновение в конфликтах цивилизаций и культур, где доминантой будет служить религия. Столкновение христианского Запада (во главе с США) и конфуцианско-исламского альянса Востока (центры: Китай и Иран) произойдет вследствие очень близкого соприкосновения двух культур.
И Хантингтон и Бжезинский акцентируют внимание на подавляющей роли Запада в развитие всей истории международных отношений. Эту же идею проповедует и Фукуяма в своей статье о «конце истории»: либерализм стал конечным этапом общественной эволюции и единственной верной идеологией, и Запад, как основной его носитель, является эталоном и примером для подражания другим государствам. Но если Фукуяма считает, что на этом произошел «конец истории», то Хантингтон предполагает возможный конец (закат) Запада. И выводит для него определенную стратегию удержания на плаву: путем улучшения прогнозирования геополитических ситуаций, проводить политику «сталкивания» других цивилизаций друг с другом, чтобы сохранить свое главенство в мире. Что касается Бжезинского, то он посвятил этой теме целую книгу, где он вывел целое практическое руководство для удержания и наращивания господства Америки над всем остальным миром.
Все эти схожие моменты в трех концепциях опять же приводят нас к главному – очевидному доминированию США на международной арене, о чем говорилось выше. Как мы уже знаем, эти теории создавались еще в период Холодной Войны и были своего рода футурологическим прогнозами на будущее. Сейчас мы живем в XXI веке и можем наблюдать, находят ли они отклик в современном развитии международных отношений.
5. Концепции Ф. Фукуямы, С. Хантингтона и З. Бжезинского в современном мире (Единственная сверхдержава?)
Если обращаться к фигурам, формирующим идеологию американской империи, то первыми следует назвать имена бывшего советника президента по национальной безопасности З. Бжезинского, прежнего государственного секретаря Г. Киссинджера и прежнего заведующего отделом планирования госдепартамента С. Хантингтона. Все трое в свое время были выдвинуты на академическую и политическую арену У. Эллиотом, который долгое время возглавлял Гарвардский университет – своего рода главный «питомник» правящей американской элиты.
Первый из «имперской триады», З. Бжезинский, открыто определил Соединенные Штаты как современного имперского гегемона,
с мощью которого никто не сможет сравняться, как минимум в ближайшие двадцать пять лет. В серии статей, опубликованных в неконсервативном журнале «Nationalinterest» (и сведенных в 2001 г. в книгу «Геостратегическая триада»)Бжезинский призвал Америку блокировать «дугу нестабильности» в Юго-Восточной Европе, Центральной Азии и в анклавах Южной Азии, Ближнего Востока и Персидского залива. Целью он назвал захват «главного приза Евразии» – обеспечение того, чтобы никакая комбинация евразийских стран не смогла бросить вызов Соединенным Штатам.
Сентябрь 2001 г. снял главное препятствие на пути реализации этой цели – нерасположенность американского населения связывать свою судьбу со столь далекими и переменчивыми странами. Бжезинский приветствует сравнения с Римской и Британской империями (и даже с империей Чингисхана), подчеркивая, что если уж проводить параллели, то следует ради исторической истины признать: по глобальности охвата и чисто физической мощи Американская империя не имеет полнокровных прецедентов.
Лучший американский политолог (и прекрасный стилист) Хантингтон дает характеристику современного состояния международных отношений, той «системы, где есть одна сверхдержава, отсутствуют значительные крупные державы и наличествует много государств меньшего калибра. При таком раскладе сил лидирующая страна может решать важные международные проблемы исключительно собственными силами, и никакая комбинация других государств не может противодействовать ее курсу». Обращаясь к будущему, С. Хантингтон обозначил в качестве единственного потенциального противника Соединенных Штатов комбинацию «конфуцианско-исламских» стран. Он предсказывает (как наиболее вероятное) противостояние Вашингтона с Пекином и Тегераном. Гарвардский профессор делает примечательную оговорку: чем ближе контакт между культурами, тем вероятнее конфликт между ними. Две главные угрозы имперской Америке сегодня: демографический рост исламского мира и неукротимый экономический рост Китая.
Как оценивает современную ситуацию С. Хантингтон, «однополюсная система предполагает наличие одной сверхдержавы, отсутствие крупных держав, множество мелких стран»
. Только в такой обстановке сверхдержава могла бы эффективно решать основные международные вопросы и никакая комбинация, никакой союз других держав не мог бы противостоять единственному силовому полюсу.
«Соединенные Штаты, – по определению советницы по национальной безопасности в администрации Дж. Буша-мл. К. Райс, – оказались на правильно избранной стороне Истории»
. На протяжении многих столетий такой державой был античный Рим, а в своем дальневосточном регионе – Китай.
На обложке вызвавшей мировой отклик книги Хантингтона «Столкновение цивилизаций» имеется восторженная рекламная оценка только двух политологических борцов – и это, разумеется, Киссинджер и Бжезинский. Сентябрь снял для троих преграды материальному воплощению их идей. Напомним, что все трое – Бжезинский, Киссинджер и Хантингтон – являются поклонниками идейных построений классика геополитики сэра Халфорда Макиндера, постулировавшего необходимость для каждого претендента на всемирное влияние контроля над «евразийским центром».
Дождавшиеся своего часа сторонники имперской внешней политики полагают, что Америка должна вести себя как активный гегемон в силу двух главных соображений: 1) она может себе это позволить; 2) если Вашингтон не обратится к силовым методам и не навяжет свое представление о международном порядке, тогда воспрянут соперники и Америке не избежать судьбы постепенной маргинализации.
5.1 Имперская идеология
Согласно американской официальной точке зрения, миром правят три идеи: мир
как наиболее предпочитаемая основа взаимоотношений между странами; демократия
как наиболее релевантный способ организации внутренней политической жизни; свободный рынок
как лучшее средство создания материальных богатств. Эти три идеи завоевали весь мир, став мировой ортодоксией. Фашизм и коммунизм в ХХ веке не смогли совладать с ними. Из этого следует «главная цель Соединенных Штатов в двадцать первом веке и основная задача американской мощи: защитить, сохранить и расширить зону мира, демократии и свободного рынка. Для достижения этих целей необходимо решить две задачи.… Первая
задача – поддержать международные институты и традиции, касающиеся как безопасности, так и экономики. Вторая
задача – укрепить мирные процессы, демократическую политику и свободные рынки там, где они еще не укоренились, – прежде всего в России и Китае – и установить их там, где их не было прежде, особенно в арабском мире»[15]
В общем, отношение Америки к внешнему миру приобрело черты, которые одобрили бы поэт Редьярд Киплинг, политик Теодор Рузвельт и капитан Альфред Мэхэн: «Соединенным Штатам не следует отказываться от бремени всемирного могущества, им следует твердо и надолго взять на себя руководство хаотически развивающимся миром, навести имперский порядок, заставить отступить все силы, руководствующиеся иными ценностями».
Но и у них есть свои оппоненты. Противоположную точку зрения кратко можно свести к следующему: «Доминирующая дипломатическая и военная роль, которую будут продолжать играть Соединенные Штаты в мировых делах, породит озлобление и сопротивление».[16]
Многих, естественно, не устраивает и имперская позиция США к остальному миру ибо: «Построение империи обречено на поражение: все империи в истории, неважно, насколько могущественными они были, пали под напором недовольства своих подданных и врагов. Соединенные Штаты, слишком углубившись в односторонность, идут по этому же пути»[17]
.
Ему вторит известный политолог Р. Хаас (занявший в администрации Дж. Буша-мл. пост главы отдела планирования государственного департамента): «Способность Соединенных Штатов быть постоянно впереди со временем, конечно же, ослабнет. Существуют частичные исключения, но общая долгосрочная тенденция подвергнет главенство Соединенных Штатов эрозии».
Американская имперская стратегия уменьшает значимость многосторонних соглашений, наносит удар по уже имеющейся институциональной инфраструктуре, ослабляет дух сотрудничества, необходимые для долговременной успешной политики нераспространения.
Вот основное правило Бисмарка, которое было высказано им русскому послу Сабурову: «Вся политика может быть сведена к формуле – постарайся быть среди троих в мире, где правит хрупкий баланс пяти великих держав. Это единственная подлинная защита против формирования враждебных коалиций».
Примерно об этом же следующая цитата: «США должны вести дела с Китаем и Японией, Индией и Пакистаном, умиротворять Уолл-стрит и экологов, следить за своими текущими интересами и стабильностью в мире, за свободной торговлей и черной металлургией. Весь мир для Америки – огромный Ближний Восток, слишком большой кусок пирога
для одной страны. Мировое господство – это не панацея. Мир нуждается в другой организации. Миру, и США в первую очередь, нужны другие великие державы». «Ле Tан» (Женева), 24 мая 2002
И только на развалинах Международного торгового центра в Нью-Йорке в сентябре 2001 г. преисполненные скорби и желания мщения американцы окончательно осознали, что у Америки нет противовеса,
нет сдерживающего начала на этой планете, что геополитический контрбаланс окончательно ушел в прошлое, в то время как наследовавшая этому противовесу российская держава поспешила войти в возглавленную Соединенными Штатами коалицию. В конвульсиях и в понятном желании отомстить злу американское общество, как «консенсусный гегемон», очевидно, зримо и определенно обратилось к «сиренам» имперской опеки над миром.
Ведь «только в Соединенных Штатах складывается впечатление, что весь мир желает американского лидерства. В реальности же речь идет об американском высокомерии и односторонности» – «Форин афферс», 1999.
У других держав по этому поводу: «Есть два вида реакции на американские действия. Первый заключается в том, чтобы сесть на собственные руки и предоставить Америке право решать проблемы, определенно зная, что в бурном современном мире есть пределы возможного даже для сверхдержавы. Второй тип реакции предполагает создание более сложных условий существования Америке посредством поддержки противостоящих сил; этому может способствовать распространение ракетной и ядерной технологии, поддержка и инвестиции в странах-париях. Именно этой дорогой идут Франция, Китай и Россия». «Экономист», 29 июня – 5 июля 2002 г.
Двести с лишним лет кредо
американского общества являлась вера в то, что права личности, отдельного индивидуума,
безусловно, важнее прав групп, построенных на этнических, религиозных или прочих основаниях. Национальным лозунгом был: «e pluribus unum – едины в многообразии».
Президент Т. Рузвельт предупреждал, что «единственным абсолютно верным способом погубить нацию целиком было бы позволить ей превратиться в клубок ссорящихся между собой национальностей». Такие историки и политологи, как А.-М. Шлезингер и С. Хантингтон, предупреждали и предупреждают сейчас перестать воспевать превосходство группы над индивидуумом,
отдельного сообщества над гражданином
В конечном счете, если Америка не найдет схему примирения пяти миллиардов мирового населения с фактом своей отсталости, бедности и бесперспективности, если тридцатикратное превосходство «золотого миллиарда» в доходах на душу населения над остальными пятью миллиардами не будет преодолено, если мир обездоленных не увидит перспективы прогресса, то мирной эволюции в XXI в. ожидать не приходится. Главенство гегемона будет шатким, а век очередной империи окажется коротким.[18]
Заключение
Подводя итог по проделанной работе, можно прийти к следующим выводам.
Во-первых, все три концепции носят отчетливый проамериканский характер, т. к. их авторами являются знаменитые американские политологи, занимавшие высокие административные посты в руководстве государства, а, следовательно, они делали попытки спрогнозировать ближайшее развитие международных отношений все-таки через призму интересов своего государства.
Естественно, вследствие этого их теории имеют некоторые недостатки, т. к. носят, прежде всего, субъективный характер. Но, глядя на политическую ситуацию в современном мире нельзя не отметить явные проявления этих теорий. Последний оплот социализма на Западе – Куба дал сильную трещину и едва держится на плаву, было ли это следствием невозможности вождя более управлять государством или же вездесущая «ржавчина» либерализма давно подтачивала его изнутри. Глядя на это, резкое заявление Ф. Фукуямы о конце истории и мировой победы либерализма над другими идеологиями, не кажется нам уже столь поспешным и опрометчивым. Да, конечно, остается еще Китай и Северная Корея, но может это лишь дело времени и следствие большой удаленности от центра либерализма на планете. Если же говорить о концепции Хантингтона, то она, пожалуй, из всех трех имеет больший процент по реализации своих положений. Это и террористические акты, и создание экстремистских группировок, и задыхающаяся от наплыва дешевой рабочей силы из стран Африки и Азии Европа, это и недавняя война в Ливане. К чему еще приведет нас столкновение цивилизаций?
Доминирование США на международной арене может и способно контролировать политические процессы в мире и разрешать конфликтные ситуации, но только при умелом руководстве во главе страны. Это мы видим на сегодняшний день, благо потенциал позволяет это. Но основная проблема главенства США не в этом. Как единственная сверхдержава и единственная страна, превосходящая по уровню развития все остальные, она обязана будет взять на себя ответственность за более менее сносное развитее стран третьего мира, чтобы не допустить возникновение открытых бунтов и протестов.
Обобщая вышесказанное, мы можем сделать вывод, что все три автора придерживались одной идеи: в мире должна царить либеральная идеология с ее свободным рынком и борьбой за права человека, за распространением и защитой которой, следовательно, должна следить единственная сверхдержава – США, дабы на Земле не наступил хаос из-за столкновений цивилизаций на религиозной почве. Все было бы замечательно, но только они не учли, что влияние либерализма на нашу планету уже привело к трагическим явлениям и дальнейшие последствия катастрофичны. Права человека – это хорошо, но нельзя забывать, что мы живем не в вакууме, и что экологическая катастрофа может закончить все международные процессы вообще.
Список использованных источников
1. Айкенбери,Дж. После победы. – М: 2000. – 356 с.
2. Бжезинский, З. Великая шахматная доска. Господство Америки и его геостратегические императивы. – М: Международные отношения, 1999. – 256 с.
3. Переплавляя меч / Д. Смит, М. Корбин, К. Хелман. – М: 2001. – 240 с.
4. Уткин, А.И. Единственная сверхдержава. – М: 2001. -45 с.
5. Фукуяма, Ф. Конец истории и последний человек / Пер. с англ. Левина, М.Б. – М:АСТ: Ермак, 2005. – 588 с.
6. Хантингтон, С. Столкновение цивилизаций?: [Электронный документ] // Полис. – 1994. – №1. – 260 с.
7. Даниленко, В.П. Инволюция в политике: [Электронный документ].
[1]
Даниленко, В.П. Инволюция в политике: [ Электронный документ].
(http://www.islu.ru/danilenko/articles/bodrfuku.htm.).
[2]
Там же.
[3]
Даниленко, В.П. Инволюция в политике: [ Электронный документ].
(http://www.islu.ru/danilenko/articles/bodrfuku.htm.).
[4]
Фукуяма, Ф. Конец истории и последний человек /Пер. с англ. Левина, М.Б. – М.:АСТ: Ермак, 2005 – С.7.
[5]
Фукуяма, Ф. Конец истории и последний человек / Пер. с англ. Левина, М.Б. – М.:АСТ: Ермак, 2005 – С.498.
[6]
Даниленко, В.П. Инволюция в политике: [ Электронный документ].
(http://www.islu.ru/danilenko/articles/bodrfuku.htm.).
[7]
Даниленко, В.П. Инволюция в политике: [ Электронный документ].
(http://www.islu.ru/danilenko/articles/bodrfuku.htm.).
[8]
Хантингтон С. Столкновение цивилизаций?: [Электронный документ] // Полис. - 1994. - N 1. - С.33-48.
[9]
Хантингтон С. Столкновение цивилизаций?: [Электронный документ] // Полис. - 1994. - N 1. - С.33-48.
[10]
[10] Бжезинский, З. Великая шахматная доска. Господство Америки и его геостратегические императивы. – М.: Международные отношения,1999.- С.26.
[11]
Бжезинский, З. Великая шахматная доска. Господство Америки и его геостратегические императивы. – М.: Международные отношения,1999.-С51.
[12]
Бжезинский, З. Великая шахматная доска. Господство Америки и его геостратегические императивы. – М.: Международные отношения,1999.-С.52
[13]
Бжезинский, З. Великая шахматная доска. Господство Америки и его геостратегические императивы. – М.: Международные отношения,1999.-С.53-54.
[14]
Бжезинский, З. Великая шахматная доска. Господство Америки и его геостратегические императивы. – М.: Международные отношения,1999.-С.58.
[15]
Айкенбери,Дж. После победы. – М: 2000. –С.58.
[16]
Переплавляя меч / Д. Смит, М. Корбин, К. Хелман. – М: 2001. –С.127.
[17]
Уткин, А.И. Единственная сверхдержава. – М: 2001. –С. 24.
[18]
Уткин, А.И. Единственная сверхдержава. – М: 2001. –С.18.