Среди исследователей истории Испании периода франкизма не прекращаются дискуссии вокруг терминологического определения режима и его отдельных стадий, особенно его первого периода: был ли это тоталитарный режим или же корпоративно-традиционалистический. Дефиниция второго периода франкизма не вызывает больших споров: начиная с середины 50-х гг. большинство исследователей определяют его как авторитарный, выделяя две его стадии: эмпирико-консервативную и технократическую. Именно тогда начался процесс размывания или трансформации режима, созданного в годы гражданской войны, произошли социальные сдвиги в обществе, вызвавшие кризис традиционной и становление новой элиты, обязанной своим появлением структурным изменениям в экономике, что обусловило перетасовку в правящем блоке. Однако, в свете исторической ретроспективы, принимая во внимание специфику мирного перехода от диктатуры к демократии, свершенного уже после смерти Франко, недостаточно констатировать процесс эрозии режима: именно тогда закладывались опорные камни фундамента будущей Испании.
Впервые о «траектории эволюции», как выразился сам Франко, он заявил в интервью американскому журналисту Генри Тейлору 4 декабря 1943 г. Это было первое интервью с тех пор, как Франко стал главой государства, в котором речь шла о ее месте, как выразился диктатор, в современном мире. Он внушал корреспонденту Юнайтед пресс, что образ Испании искажается за границей, что наносит ей ущерб: «Мы хотим, чтобы за границей знали об истинной идее Испании, об ее эволюции».
Для того, чтобы составить представление о траектории эволюции страны, поучал Франко, надо изучать историю возрождения испанских кортесов — «истинного центра власти в стране». Испанцы испытывают гордость за изменения такого рода, представляющие собой, по его словам, «шаги, которые могут обеспечить Испании место в сообществе Наций».
17 июня 1942 г. главой государства был подписан закон, учреждавший кортесы, которые, как говорилось в преамбуле закона, являются восстановлением славных испанских традиций». В состав кортесов входили прокурадоры по должности и выбранные муниципалитетами и соответствующими корпорациями, министры, члены Национального совета фаланги, представители национальных вертикальных синдикатов, в состав которых входили как работавшие по найму, так и предприниматели, алькальды пятидесяти провинций, а также алькальды Сеуты и Мелильи, ректора университетов. Этот орган, в основе которого лежал корпоративный принцип, не имел аналога не только в прошлом Испании кроме просуществовавшей весьма непродолжительный срок Национальной Ассамблеи И. Примо де Риверы, но и в парламентской истории Запада. Поэтому ни на сам закон, ни на открытие кортесов 9 марта 1943 г. за рубежом не было столь желанной для Франко реакции государственных мужей и общественного мнения.
С приближением военного краха европейских держав «оси» Франко стал еще настойчивее в своем желании вписаться в возрождающийся мир. 9 ноября 1944 г. в своей резиденции эль Пардо Франко дал интервью представителю Агентстства Юнайтед Пресс Интэрнэшнл Бредфорду. Присутствовал также директор ЮПИ по Испании Рафл Форте. Обращаясь к объединенным нациям, диктатор отрицал идейную связь с нацизмом и Гитлером, заявив, что поскольку идеологические принципы режима на протяжении восьми лет концентрировались на понятиях «Бог, родина и справедливость», Испания не могла быть связана идеологически ни с кем, кто отрицает католицизм как принцип. Он высказал желание сотрудничать с участниками антигитлеровской коалиции в «восстановлении мира», отметив при этом, что государственный строй Испании не может служить препятствием к этому. Испанию он определил как государство «органической демократии».
20 марта 1945 г. Франко принял верительные грамоты у американского посла М.Армюра, сменившего К.Хейса. Во время беседы американский дипломат заявил, что его правительство надеется на эволюцию испанского государства в соответствии с новым духом, господствующим в мире. 12 апреля министр иностранных дел Х.Лекерика подробно информировал Армюра по поводу того, какие институциональные изменения должны произойти в самое ближайшее время.
Прежде всего, планируется «восстановление монархической формы правления». Затем глава государства собирается дать «Билль о правах», текст которого находится в стадии доработки. Предполагается также провести муниципальные выборы, вывести испанскую прессу из-под контроля фалангистского секретариата по просвещению и пропаганде и передать под контроль министра просвещения. Франко, по словам Лекерики, обещал отмену смертной казни за преступления, совершенные в период гражданской войны. Присутствовавший при беседе военный министр Асенсио убеждал посла в том, что «эволюция политической жизни страны должна быть весьма постепенной, поскольку испанский народ по природе горяч и вспыльчив».
Так были обозначены контуры эволюции режима и предполагаемые ее сроки. Однако, вряд ли кто тогда предполагал, что эволюция затянется на десятилетия, а предлагаемые институциональные изменения зачастую будут играть роль импульса к более глубоким, чем это заявлялось ранее руководителями Испании реформам.
17 июня 1945 г. в день открытия конференции стран-участниц ООН в Сан-Франциско кортесы одобрили «Хартию испанцев»; судя по всему, именно о ней шла речь в беседе с Армюром.
Хартия декларировала право на свободу и тайну переписки, неприкосновенность жилища и личности. Кикто не мог быть арестован иначе, как в случаях, установленных законом, и вопрос о продолжении ареста или освобождении должен был быть решен в течение 72 часов после задержания. Декларировалась также свобода ассоциаций, если «они преследуют дозволенные цели» и свободу выражения идей, если эти идеи «не посягают на основные принципы государства». Никаких гарантий для соблюдения этих прав не давалось.
Хотя Франко на протяжении многих лет не раз оценивал этот документ как настоящую «Хартию Магна социальной справедливости» гражданских прав, современники думали иначе. Во всяком случае, эта Хартия не послужила пропуском во внешний мир: 12 декабря 1946 г. Генеральная Ассамблея ООН большинством голосов приняла резолюцию не принимать Испанию ни в ООН, ни в ее специализированные учреждения, пока сохраняется существующий режим.
Находясь в международной изоляции, руководители Испании, тем не менее, продолжали проводить институционные изменения, заявленные еще в канун окончания войны. 6 июля 1947 г. в результате «прямой консультации с нацией» главы государства, иначе говоря, плебисцита, был одобрен «Закон о наследовании поста главы государства»: из 17178812 голосовавших 14145165 высказались за монархию. 20 дней спустя Франко подписал этот закон, в соответствии с которым Испания объявлялась «католическим, социальным и представительным государством, которое в соответствии со своей традицией провозглашает себя конституированным как королевство».
Много лет спустя, уже после смерти Франко, когда свершился мирный переход от диктатуры к демократии, известный испанский историк Л. Суарес Фернандес, рассматривая «Закон о наследовании» в исторической ретроспективе, расценил его как обещание реставрации монархии, которое Франко выполнил много лет спустя, как меру, способствующую первому шагу демократического характера и открытому обществу. По мнению исследователя, начиная с 1947 г., вопреки воле Г. Трумена, никогда не скрывавшего своего негативного отношения к Франко, правительство США радикально изменило свою политику в отношении к Испании.
И действительно, поверенный в делах США в Испании Кальберстон в донесении к госсекретарю высказался за «естественную либерализацию режима». Однако, для ее успеха, по мнению американского дипломата, была необходима экономическая и финансовая реконструкция, а также политическая эволюция испанского правительства, политических организаций, а без них разрозненные элементы антифранкистской оппозиции не были достаточно эффективны. И наиболее важным фактором, побуждавшим правителей Испании к переменам было воздействие внешнего мира.
Принятие Испании в ООН 15 декабря 1955 г. (представитель "'1) был среди тех 55 делегатов, которые поддержали это решение) создавало более благоприятные условия для экономической и финансовой реконструкции системы, о которой говорил в свое время.ГЬальберстон.
В конце 1938 г., отвечая на вопрос военного корреспондента М.Аснара, есть ли у Испании реальные внутренние возможности для выполнения программы экономического возрождения, Франко ответил, что у Испании есть более чем достаточные возможности для этого. Страна может следовать реалистической экономической и торговой политике, сцементированной патриотизмом, и не впадет в зависимость от каких бы то ни было иностранцев. Тем самым диктатором была обозначена стратегия экономического национализма, получившая практическую реализацию в режиме автаркии. Для ее осуществления был создан мозговой трест — Институт национальной индустрии (ИНИ), который много лет возглавлял друг юности диктатора Суанчес. Со временем связь экономических трудностей с политикой автаркии осознали даже те, кто стоял у власти. После выхода Испании из состояния изоляции развернулась острая полемика относительно пути экономической реконструкции.
В серии статей, подписанных псевдонимом «Хуан де ла Люса», подготовленных с помощью Л>арреро Бланко, Франко не уставал повторять, что «экономический либерализм коррумпировал испанское общество; человек остался беззащитным перед лицом социальной несправедливости, что побуждало его искать спасения в революционных мерах». Но в беседах в кругу близких ему лиц он был более прагматичен.
4 декабря 1954 г. в беседе со своим двоюродным братом и многолетним соратником — алгадо-Ъраухо Франко заметил: «Сегодня наши заводы устарели, отстали, и то же самое можно сказать и о наших инженерах-конструкторах. Надо способствовать ориентации молодежи на изучение физических и химических наук, особенно на исследовании в области ядерной физики, как это делается в России». Но если тогда звучала озабоченность преимущественно отсталостью промышленности, то в ноябре 1956 г. он подверг критике саму экономическую концепцию «экономического национализма», основу автаркии, господствующую еще с времен гражданской и особенно мировой войны: «Наши законы (экономические — СП.) устарели... Надо ли модернизировать их, сделав более гибкими».
«После нашей войны (имеется в виду гражданская война)... надо было оказать покровительство экономике, создав ИНИ, чтобы производить то, что частное производство не могло дать», — так он определял в свое время необходимость создания государственно-монополистических структур.
Но теперь настали новые времена в результате индустриализации изменилась вся социально-экономическая ткань общества.
Для Франко не было неожиданностью то яростное сопротивление, которое он встретил со стороны Института национальной индустрии (ИНИ), этого бастиона автаркии. Но он отдавал себе отчет и в том, что национальная буржуази, окрепшая в годы восстановительного периода, завершившегося к этому времени, была готова пойти на ограничения гарантированных инвестиций и иных форм поддержки со стороны государства, согласившись на более широкое присутствие иностранного капитала ради укрепления экономических и политических связей с Западом.
Первые попытки пробить брешь в стене автаркии были связаны с именем М. Арбуруа, министра торговли в правительстве, сформированном в 1951 г. Борьба между сторонниками и противниками автаркии персонифицировалась в своего рода дуэли между Суанчесом, директором ИНИ, и М. Арбуруа. Франко без колебаний взял сторону последнего: «Такого министра как Арбуруа, о котором много злословят, не так-то легко заменить, так как Арбуруа хорошо знает внешнюю торговлю и добился больших успехов в поддержании торгово-платежного баланса. Суанчес этого не знал никогда и поэтому будет неразумным заменить его».
В конце концов, Франко пришлось уступить, но только лишь в том, что касалось самого Арбуруа, но отнюдь не тенденции, которую он представлял. Но для внесения корректив в экономическую политику ему было необходимо преодолеть сопротивление фалангистов, испытавших страх перед прекращением изоляции, так как они отдавали себе интеллигентен и трудолюбив. Он окружен многими удобствами, которых раньше не имел. С удовлетворением наблюдаю, как его дети достигают хорошего уровня зарплаты или изучают профессию. Прилично выглядят, ходят в кино, на футбол, имеют телевизор. Имеется большое различие между их современной жизнью и той, что была во времена республики, — когда Франко делился своими впечатлениями с Салтадо-Ъраухо в мае 1966 г., вряд ли он предполагал, что «современный рабочий» отринет авторитаризм, как и его отцы и дети.
«Франкизм сплотил против себя двух главных социальных антагонистов: крупный капитал и трудящихся. Те и другие считают, что режим стал основным препятствием на пути экономического прогресса и что его должна сменить новая форма политической власти, более современная, более соответствующая условиям нынешней Испании и ее положению среди европейских стран», — таков был результат новой экономической политики по мнению профессора Мадридского и Калифорнийского университетов •^идаля-Гейнето. По подсчетам Х.,исенса, «в 1963-1972 гг. валовой продукт увеличился в среднем за год на 10,7 процента. Это позволило стране обогнать в 1965 г. Бельгию, в 1966 г. — Нидерланды, в 1968 г. — Австрию и в 1970 г. — Швецию». Финансировались эти планы за счет доходов от туризма, составивших в 1972 г. 2,5 млрд. долларов и за счет денежных переводов от рабочих-эмигрантов.
«Режим Франко стал жертвой того самого процесса социальных перемен, который сам же и породил. Иными словами, новый динамизм испанского общества потребовал политических и социальных перемен, к которым ни Франко, ни его режим не хотели и не могли приступить», — эти слова историка и политолога Фуси более или менее адекватно отражают реалии Испании 60-х гг. И все же эти новые реалии побуждали руководителей режима приступить к смягчению тоталитарных структур, заменив их новыми, придав им видимость демократических институтов.
В 1962 г. министром информации был назначен Мануэль Фрага Иррибарне, сменив на этом посту Ъриаса 'алгадо. Преданный Франко фалангист был уволен лишь за то, что в печать просочились сведения об акции в Мюнхене, хотя и в окарикатуренном виде: 5-6 июня 1962 г. около 100 лидеров оппозиции собрались в Мюнхене, задавшись целью определить свое отношение к дебатировавшемуся вопросу о возможности вступления в «Общий рынок». Впервые с 1936 г. за одним столом собрались те, кто относил себя к лагерю «победителей», и те, кто во имя спасения от террора вынужден был вкусить горький хлеб эмиграции.
Они собрались, чтобы заявить, что до вхождения в «Общий рынок» в стране должна быть проведена амнистия и восстановлены гражданские свободы.
Фрага Иррибарне, профессор, директор Института испанской культуры в начале 50-х гг., формально фалангист, был убежден, что пришло время внести коррективы в законы о печати, приспособив их к стремительно менявшимся настроениям в обществе. Он избрал путь частичной либерализации опеки над прессой, что имело такие последствия для судеб режима, о которых едва ли догадывался диктатор, согласившись ослабить вожжи цензуры.
В отличие от опусдеистов-технократов, полагавших, что модернизация экономики создает достаточные условия для политической стабильности режима, "рага, как и министр иностранных дел -ГЬастиэлья, был сторонником умеренной политической либерализации режима.
Впервые Фрага передал Франко проект нового закона о прессе 23 января 1964 г. Первоначально судьба проекта складывалась неудачно: диктатор неоднократно выражал сомнения, нуждается ли политика в отношении информации в либерализации. Но Фрага был настойчив. Он последовательно представлял Франко один проект за другим, которые диктатор последовательно отвергал: о
Наконец, проект закона был представлен на заседание правительства 13 августа 1965 г. и вызвал резкие возражения со стороны «старой гвардии». Тем не менее в феврале 1966 г. проект закона был внесен в кортесы и почти без обсуждения был одобрен 15 марта 1966 г.
Новые перемены были неизбежны, на них настаивала не только крепнущая день ото дня оппозиция, но и те, кто принадлежал к «системе». Коль скоро перемены были неизбежны, Франко постарался поставить их под контроль, канализировав их в русло, приемлемое для режима.
Диктатор остался верен своему убеждению, что парламентаризм и конституционализм, как его понимали в странах Западной Европы, да и Испании до 1939 г., не подходят для его страны, поскольку противоречат ее историческим традициям. Но к 1965 г. он все больше склонялся к тому, чтобы уступить давлению Фраги и.ГЬастиэлья и дать согласие на разработку «Органического закона», допускавшего некоторую либерализацию режима. ЕЬинистр иностранных дел.ГЬастиэлья полагал, что это улучшит международные позиции Испании, а Фрага был убежден, что с принятием нового закона его концепция постепенной политической либерализации режима обретет правовую базу.
В октябре 1966 г. проект закона был представлен в кортесы, но только 22 ноября началась дискуссия. Большую часть доклада Франко прочел сам, как бы подчеркивая тем самым, что инициатива разработки проекта принадлежала ему.
14 декабря 1966 г. состоялся референдум: 88 процентов избирателей, принявших участие в голосовании, проголосовали за «Органический закон», а в январе 1967 г. Испания должна была жить по его установлениям. По новому закону из 564 прокурадоров (депутатов) кортесов избирались соответствующими корпорациями: «вертикальными профсоюзами», муниципалитетами, университетами и т.д., либо назначались главой государства, 108 прокурадоров избрались главами семей.
«Новый органический закон» сохранил все основные положения «Закона о наследовании» 1947 г., в соответствии с которым Испания провозглашалась королевством. Подтверждались принципы назначения короля или регента. Им мог стать испанец и католик королевской крови, старше 30 лет, верный принципам «Национального движения». Многие из тех, кто проголосовал за новый закон, надеялись на ускорение процесса перехода от диктатуры к монархии. Тем более, что в отличие от 1947 г., речь могла идти уже не от абстрактном образе будущего монарха, а о весьма конкретной фигуре — Хуане Карлосе де Бурбон.
Известно, что Дон Хуан Барселонский, сын Альфонса XIII, признавал право на отцовский трон только за собой, поэтому он с неизменным негодованием отзывался о законе 1947 г., как грубо нарушавшем династическое право. Тем не менее, год спустя после его принятия, 25 августа 1948 г. он встретился с Франко на принадлежавшей тому яхте «Асор» и дал согласие на пребывание его сына в Испании для получения образования. Пятнадцать дней спустя Хуан Карлос впервые встретился с Франко. С тех пор он неоднократно посещал Испанию. Но постоянным местом его пребывания она стала только в 1955 г. В соответствии с планом, составленным самим Франко, Хуан Карлос закончил академию генерального штаба, где принц принял присягу, авиационное и военно-морское училище. Он окончил также Мадридский университет «Комплутенсе», где посещал среди многих такие курсы и семинары, как «Политическая экономия и финансы», «Введение в право», «Политическое и конституционное право», «Семейное право и право ассоциаций», «Трудовое право», «Налоговое право», «Международное право».
14 мая 1962 г. состоялась свадьба Хуана Карлоса и греческой принцессы Софии. Когда после возвращения из свадебного путешествия Хуан Карлос спросил Франко, чем он мог заняться, Франко ответил: «Надо, чтобы испанцы знали Вас, Ваше высочество». Сам прагматик, Франко уделял большое внимание практическому воспитанию принца: ему вменялось в обязанность регулярно посещать различные министерства и ведомства для приобретения опыта государственного мужа.
Но сомнения, того ли будущего монарха он избрал, долго преследовали его.
На протяжении XIX в., во всяком случае, после смерти Фердинанда VII, монархия «состояла в браке» с ненавистным диктатору либерализмом. А отец Хуана Карлоса, дон Хуан был живым воплощением этой доктрины. Диктатор, не переставая повторять, что воцарение графа Барселонского было бы истинной катастрофой для испанцев, опасался его влияния на образ мышления Хуана Карлоса. К тому же в окружении диктатора не было единства относительно личности будущего монарха.
25 ноября 1965 г. Фрага в интервью газете «Тайме» заявил, что испанцы не убеждены, что преемником Франко должен стать Хуан Карлос. Технократы <опес Граво и <опес 1)одо поддерживали Хуана Карлоса, так как и «серое преосвященство» режима Jbappepo Г ланка, фалангисты, причем не только «бункер», но и сторонники умеренных реформ, так называемые «апертуристы» (от слова — апертура — открытие) — дона Альфонса, сына второго сына Альфонса XIII, глухонемого дона Хаима, отказавшегося в свое время от династических прав в пользу дона Хуана.
Не было тайной, что «семья», т.е. жена Франко донья Кармен и его зять маркиз,ильяверде не скрывали своих симпатий к дону Альфонсу, прозванного за свои симпатии к фаланге «голубым» принцем. Донья Кармен весьма благосклонно относилась к перспективе замужества старшей внучки Франко и Альфонса де Бурбон. Но в конце концов Франко отбросил сомнения, и 23 июля Хуан Карлос был назначен Франко и утвержден кортесами Принцем Испании и наследником престола страны в соответствии с «Законом о наследии». Но борьба среди его сторонников и противников продолжалась и после этого акта.
Казалось, сам Хуан Карлос давал основания для его противников.
4 февраля 1970 г. в публикации в «Нью-Йорк тайме» о принце говорилось как о надежде демократического будущего страны. Основанием для такого вывода служило и интервью корреспонденту «Нью-Йорк тайме» Рихарду кдеру: Хуан Карлос заявил, что хотел бы править как «король всех испанцев». Иными словами, принц, как в свое время и его отец, выразил желание быть королем всех, кого разделяли все еще не поросшие травой забвения траншеи гражданской войны, т.е. победителей и побежденных.
К удивлению принца Франко спокойно отнесся к высказываниям такого рода, публикуемым за рубежом. В рождественскую неделю 1972 г. Хуан Карлос и София посетили Вашингтон. Отвечая на многочисленные вопросы о будущем Испании, наследник престола неоднократно заявлял: «я верю, что народ хочет свободы». Хуан Карлос не сомневался в негативной реакции Франко и, отправляясь в эль Пардо по возвращении в страну, испытывал некоторое беспокойство. Однако, Франко отнесся к его высказываниям не только спокойно, но даже одобрил его «линию поведения»: «Есть то, о чем Вы можете и должны говорить вне Испании, и о чем Вы не должны говорить в самой Испании». Сам Франко весьма преуспел в этом «двойном счете»: достаточно вспомнить его интервью 9 ноября 1944 г., опубликованное в Испании с большими купюрами, его беседы с послами США К.Хейсом и М. Армюром. Но Хуан Карлос не придерживался «двойного стандарта», хотя ему и приходилось соблюдать осторожность.
Еще при жизни Франко он установил контакты через посредников с генеральным секретарем компартии Испании Сантьяго -ГЬаррильо. И хотя ответ гласил: «Л>аррильо не пошевелит пальцем, пока не станете королем. Затем не должно будет пройти много времени для осуществления Вашего обещания легализовать партию», Хуан Карлос, по его собственному признанию, «свободно вздохнул за долгое время». Контакты с социалистами оказалось установить еще труднее: новое руководство партии, во главе с Фелипе Гонзалесом избранное в октябре 1974 г., заняло негативную позицию по отношению к восстановлению монархии. Тем не менее, Хуан Карлос не избегал личных контактов с социалистами и даже будучи одновременно исполнявшим, обязанности главы государства, пошел навстречу пожеланию Вилли Грандта, дав указание вернуть паспорт Фелипе Гонзалесу, дабы он мог присутствовать на конгрессе немецких социалистов.
Франко не изменил своего отношения к Хуану Карлосу как будущему королю даже после того, как 18 марта 1972 г. состоялась свадьба его внучки с принцем Ъльфонсом. Франко признался, что уж очень ему хотелось видеть свою любимую внучку принцессой. Но не более того: при безусловном уважении к желаниям своей обожаемой супруги, диктатор не смешивал дела семейные с благом государства, как он его понимал. То, что Франко предпочел Хуана Карлоса кандидатуре иммобилистов Ъльфонсо, имело последствия для Испании, вряд ли предвиденные диктатором и не сразу оцененные современниками.
Уже будучи королем, Хуан Карлос, отвечая на вопрос своего биографа маркиза Хосе <уиса де,илальонга, как Испания могла перейти от почти сорокалетней диктатуры к демократии с конституционным королем во главе и все это произошло без больших волнений и потрясений, ответил, что, когда он взошел на трон, у него на руках были две важные карты. Первая — несомненная поддержка армии. Армия была всесильна, а она повиновалась королю, поскольку он был назначен Франко. «Ъ в армии приказы Франко даже после его смерти не обсуждались». Вторая карта — мудрость народа, «ц унаследовал страну, которая познала 40 лет мира, и на протяжении этих 40 лет сформировался могучий и процветающий средний класс. Социальный класс, который в короткое время превратился в становой хребет моей страны». В данном контексте Хуан Карлос ничего не сказал о своей роли в утверждении института монархии и придания ей демократического облика.
В свое время Хуан Карлос приложил немало усилий, чтобы убедить испанцев, что монархия может быть полезна для страны. И это ему удалось еще и потому, что к тому времени, когда ответ на вопрос «После Франко, что?» из области предположений перешел на твердую почву практической политики, в общественном сознании большинства испанцев произошли кардинальные перемены: на смену идеологии конфронтации, этого наследия гражданской войны, пришла идея национального консенсуса.
24 февраля 1975 г., за несколько месяцев до смерти Франко, М.'уньон де <ара в интервью журналу «Мамбио-16» назвал «выход на авансцену тех, кто не участвовал в гражданской войне, наиболее примечательной чертой второй половины 50-х годов». Известный историк имел в виду не только раздававшиеся в среде, близкой к режиму гуманитарной интеллигенции, призывы к наведению мостов между «победителями» и «побежденными». А именно так была воспринята основная идея книги П.<айна кнтральго «Испания как проблема», что пришло время примирения двух противостоящих традиций в испанской культуре — «традиционализма» и «прогрессизма». Но и то, что начиная со студенческих волнений в феврале 1956 г. демаркационная линия проходила не по привычной полосе — сыновья и дочери «победителей» и «побежденных» часто оказывались в одном лагере.
Франко со свойственной ему интуицией решил перехватить носившуюся в воздухе идею примирения «двух Испании». Материальным воплощением того, как диктатор представлял себе преодоление пропасти между «двумя Испаниями», служит мемориальный комплекс в «Долине павших», сооруженный в 1959 г. в горах в нескольких милях от Эскориала, куда были перенесены останки основателя фаланги Хосе Антонио Примо де Риверы и где был перезахоронен прах «победителей» и «побежденных».
Власти готовы были через 20 лет после окончания гражданской войны простить мертвых. Ко все же оставалось то, через что Франко так и не смог переступить: живых он простить не мог.
Избегая публичных выступлений на эту тему, он был откровенен с теми из своего окружения, которым он доверял. В беседе с 'алгадо Ъраухо, в ответ на неоднократно высказываемое желание дона Хуана быть королем всех испанцев, Франко с раздражением заметил: «Значит всех побежденных, баскских и каталонских сепаратистов, коммунистов, социалистов, членов Национальной конфедерации труда, республиканцев различных направлений, а также террористов. Почему же нет? Все они испанцы».
Между тем идея примирения как основа будущего национального консенсуса со временем стала находить поддержку и среди тех, кто составлял в свое время опору режима.
3 марта 1969 г. в телевизионном интервью в Бонне настоятель монастыря Монсеррат, более известного во всем мире как монастыря «Долины павших», который в годы гражданской войны был убежищем для беглецов как той, так и другой стороны, сказал, что «эта страна продолжает быть разделенной между побежденными и победителями, хотя пацифистская пропаганда правительства и пытается это скрыть. После той войны у народов, составляющих современное испанское государство, похитили их право на самоопределение, их право на свободу мнений, их право на свободу ассоциаций, право на забастовку. Можно сказать, что все права человека, провозглашенные Т„екларацией Объединенных НацийУ, нарушены, прелат выразил сожаление, что церковь, преследуемая в начале гражданской войны, не сумела найти пути к диалогу, «как завещал нам Христос». Как показали последующие события, эта точка зрения разделялась многими церковными иерархами.
13 сентября 1971 г. Объединенная всеиспанская ассамблея епископов и священников под председательством примаса кардинала Висенте Энрике и 'арранкона большинством голосов одобрила декларацию, в которой отвергалось деление испанцев на победителей и побежденных: со склоненной головой церковь просила прощения у испанского народа за то, что в годы братоубийственной войны не стала орудием примирения противостоящих друг другу сторон.
В духе решений Второго Ватиканского собора участники ассамблеи назвали справедливыми требования свободы выражения мнений и права на политические и профсоюзные ассоциации. И хотя изменение в отношении к режиму наиболее дальновидных деятелей церкви диктовалось не в последнюю очередь опасениями утраты доверия верующих, в сознании которых в 60-е гг. произошли глубокие изменения, тем не менее оно превратилось в еще один фактор, подрывавший стабильность режима.
Франко был глубоко уязвлен. Он дал понять свое недовольство этой позицией, как он выразился, некоторых церковных кругов испанского духовенства, предупредив в своем новогоднем послании в канун 1972 года, что правительство будет выступать против всего, что может нанести ущерб безопасности государства и нарушать единство нации. Но угрозы такого рода уже не пугали.
Идеологи и практики франкизма всегда придавали особое значение феномену страха, как своего рода цементу, скрепляющему здание «Новой Испании» — страха перед повторением гражданской войны, перед репрессиями, перед либерализмом и демократией, неразрывно связанных, как утверждалось, с нарушением внутренней стабильности, неизбежно приводящим ко всеобщему хаосу. Одной из характерных черт общественной жизни Испании первой половины 70-х гг. было, по единодушному мнению обозревателей иностранных газет, исчезновение этого феномена страха.
Иммобилисты, т.е. противники перемен, все еще сохраняли позиции в институтах государственной власти, силовых структурах и средствах массовой информации, в их руках все еще сохранялись рычаги, способные замедлить процессы, делавшие неизбежным в исторической перспективе «транзисьон», т.е. переход от диктатуры к демократии. Но не могли их остановить.
Структурные перемены в экономической стратегии, давшие уже весьма ощутимые плоды, реформы, которые вели к ослаблению институтов авторитарного режима и созданию предпосылок предсказуемого будущего, изменение в общественном сознании, создававшие основу для национального консенсуса обеспечили благоприятные условия для мирного исхода процесса модернизации испанского государства и общества.