ПЕРВЫЕ попытки консолидации российского зарубежья
На протяжении многих десятилетий советская обществоведческая наука активно разрабатывала тезис, что белоэмигрантское движение было по своей направленности не только антибольшевистским, но и, по сути своей, антипатриотичным. На наш взгляд, такой подход к оценке русского зарубежья отличался односторонностью и тенденциозностью.
В Архиве внешней политики Министерства иностранных дел Российской Федерации находится письмо группы российских граждан, датированное 10 января 1918 года, с консолидированной просьбой к французскому правительству принять их на службу в союзные армии: «Группа лиц из русских специалистов, работавших на поприще борьбы с общим врагом в различных миссиях во Франции, – подчеркивается в документе, - не желая складывать оружия под давлением тяжелых обстоятельств своей Родины, объединились с целью использовать впредь свои силы работой в рядах союзных народов в настоящее время и подготовить почву для будущего возрождения русской промышленной жизни с помощью Франции и ее союзников»[1]
.
Другая попытка консолидации русских эмигрантов была предпринята в Турции, когда остро встал вопрос о необходимости расселения беженцев из России, покинувших страну в годы Гражданской войны. 24 апреля 1922 года 80 русских организаций – культурных, просветительских и профессиональных – объединились и создали «Русский комитет в Турции». Его председателем был единогласно избран архиепископ Анастасий[2]
. В числе ключевых приоритетов деятельности Комитета была защита интересов беженцев из России в Турции, сохранение российской этнокультурной идентичности.
Такого же рода попытки консолидировать свои ряды были предприняты со стороны русских эмигрантов и во Франции. 19 июля 1924 года состоялось Собрание русских общественных организаций, принявшее решение о создании «русского» Комитета объединенных организаций. Шесть членов Комитета были делегированы в бюро под названием «Эмигрантский комитет». Оба объединения вели свою работу до начала Второй мировой войны и обеспечивали консолидированную защиту интересов русских эмигрантов. Перевыборы обеих комитетов происходили каждые три года. На первом собрании было представлено 67 организаций. На втором общем собрании присутствовало 114 представителей уже 83 организаций. Третье собрание состоялось 1 декабря 1929 года, и на нем присутствовали делегаты от 175 русских организаций. На четвертом общем собрании 5 марта 1933 года присутствовали представители 275 организаций, имевшие 362 голоса. Наконец, на состоявшемся в июне 1936 года пятом собрании присутствовало 218 представителей из 325 организаций[3]
. Патриотизм, русскость, православность были основой этих консолидационных процессов наряду, конечно, с «антибольшевизмом».
Другим центром русской эмиграции первой волны стала Прага. За период с 1920 по 1928 годы в Праге прошел ряд съездов и совещаний беженцев из России, которые имели общеэмигрантское значение. Среди них: съезд представителей русских академических групп (10-17 октября 1921 года); съезд русского студенчества в эмиграции, на котором было образовано ОРЭСО (20-27 октября 1921 года); второй съезд ОРЭСО (1-14 ноября 1922 года); съезд русских земледельцев (29-31 декабря 1922 года); съезд деятелей средней и низшей русской школы за границей (2-7 апреля 1923 года); третий съезд ОРЭСО (4-15 апреля 1924 года); первый съезд русских деятелей сельского хозяйства (18-24 апреля 1924 года); съезд объединения русских учительских организаций за границей (17-19 июля 1924 года); третий съезд русских академических организаций за границей (25 июля-10 августа 1924 года); второй всеэмигрантский съезд педагогов низших и средних русских школ за рубежом (5-12 июля 1925 года); второй делегатский съезд объединения русских учительских организаций за границей (13-14 июля 1925 года); третий делегатский съезд объединения русских учительских организаций за границей (1-2 июля 1926 года); первый съезд по дошкольному воспитанию за границей (7-11 июля 1927 года); первый съезд по внешкольному образованию (1-3 июля 1928 года)[4]
. Все они также базировались на стремлении избежать ассимиляции, сохранить и объединить «русский мир в изгнании».
С 1920 года по 1928 год в странах Старого света прошел ряд других совещаний и форумов выходцев из России, усилия которых были также направлены на консолидацию своих рядов. Так, с 30 ноября по 12 декабря 1920 года в Париже состоялось совещание бывших членов Государственной Думы четырех созывов и Государственного совета по выборам; совещание членов Всероссийского учредительного собрания (Париж, 8-21 января 1921 года); съезд земских и городских деятелей (Париж, 27-30 января 1921 года); съезд представителей русской промышленности и торговли (Париж, 17-23 мая 1921 года); съезд хозяйственного восстановления России (Бад Рейхенгалль, 29 мая-7 июня 1921 года); съезд русского национального объединения (Париж, 5-10 июня 1921 года); первый всезарубежный собор (Сремские Карловцы, 1-4 октября 1922 года); совещание русских торгово-промышленных союзов (Париж, 3-6 января 1922 года); съезд русских юристов за границей (Берлин, 1-4 октября 1922 года); вторая конференция монархистов (Париж, 16-24 ноября 1922 года); съезд союзов русских инженеров (Париж, 11-18 марта 1923 года); российский зарубежный съезд (Париж, 4-11 апреля 1926 года); четвертый съезд русских академических организаций за границей (Белград, 16-24 сентября 1928 года); первый зарубежный съезд русских писателей и журналистов (Белград, 25 сентября-10 октября 1928 года)[5]
.
Приведенный нами список с названиями форумов и съездов, прошедших в Праге, Париже и других европейских столицах, со всей наглядностью показывает, с одной стороны, ту социальную неоднородность, которой характеризовалось русское зарубежье 20-х годов прошлого столетия, а с другой – политический спектр этой среды. На наш взгляд, в той ситуации, в какой оказались русские эмигранты первой волны, подавляющее большинство из которых отстаивали диаметрально противоположные задачи и цели – (одни, чтобы выжить и обеспечить прожиточный минимум для своей семьи, другие – продолжить борьбу с большевизмом) – сплотиться и консолидировать свои ряды было нереально даже при общем стремлении избежать ассимиляции и сохранить «русскость».
Разобщенность и раздробленность российской эмиграции, крайне низкая степень ее консолидации обуславливались в первую очередь разнородностью ее социального состава, а также мотивацией выезда из России. Настроение русской эмиграции в 20-е годы прошлого столетия передал на страницах первой русской газеты «Русское дело» ее редактор И.Тупиков, который писал: «В настоящий момент эмигрантская колония совершенно лишена какого-либо законного представительства своих интересов. Распыленная по отдельным кружкам и организациям трудового или культурного характера, раздробленная политическими несогласиями […] русская эмиграция, в целом, представляет собой бесформенную массу, с которой сможет легко справиться развязный большевистский комиссар или любой представитель… власти. […] необходимо единение. Если мы пропустим этот момент, мы докажем еще раз нашу проклятую русскую неспособность к организации»[6]
.
Следует отметить, что аналогичные процессы наблюдались среди русского зарубежья, нашедшего убежище после окончания Гражданской войны в Китае. Генеральный консул СССР в Харбине Мельников 5 сентября 1930 года направил дипломатическому комиссару г. Чжун-Юст ноту с приложением списка русских белогвардейских организаций ОРВП и краткую характеристику их деятельности. В этот список вошли «Русский общевоинский союза», «Общество ревнителей военных знаний», «Военный центр», «Русское национальное объединение по борьбе с III-м Интернационалом», «Дружина русских соколов», «Братство русской правды», «Орден крестоносцев», «Союз национальных синдикатов», «Воткинско-ижевская народная партия», «Беженский комитет», «Трудовая крестьянская партия», «Уссурийское казачье войско», «Группа деятелей атамана Семенова», «Оренбургское казачье войско», «Общество офицеров Германского штаба», «Национальное объединение», «Эмигрантский союз», «Русское студенческое общество», «Союз артиллеристов», «Кружок самообразования и самозащиты», «Отряд мушкетеров», «Волжское объединение», «Камское объединение», «Черное кольцо», «Союз тринадцати», «Союз георгиевских кавалеров», «Союз гвардейских офицеров», «Омское землячество», «Иркутское землячество», «Амурское землячество», «Амурская зарубежная казачья станица», «Офицерский союз амурского казачьего войска», «Зарубежная станица Донского казачьего войска», «Кают-компания», «Группа офицеров», «Рабоче-крестьянская казачья партия» (всего 38 организаций)[7]
.
Руководители белоэмигрантского движения трезво и объективно оценивали ту ситуацию, которая возникала в белоэмигрантском движении в те годы. Атаман Г.Х. Семенов, отвечая 16 июля 1930 года на вопрос специального корреспондента газеты «Гун-Бао» о положении в рядах русской эмиграции, заметил: «Разбитая на дробные, противоборствующие группировки эмиграция, едва ли может быть полностью объединена и оздоровлена. Я лично приветствовал бы, если бы ее руководители, по крайней мере, не мешали бы, в том случае, если бы удалось выявить, то или иное антикоммунистическое усилие.
Закоснев в старых отживших свой век формах, они пытаются руководить живым делом без учета и сил и реальной обстановки. Очевидно, что я говорю здесь не о рядовом эмигранте, принадлежащем в основной своей массе к сельскому классу и связанному органически с господствующими в России настроями»[8]
.
Однако на этом попытки русских эмигрантов консолидироваться и объединить свои ряды не завершились. В апреле 1926 года в Париже состоялся Российский зарубежный съезд, в котором участвовали около 400 представителей русских диаспор из 26 стран. Он стал одним из центральных моментов общественно-политической жизни эмиграции, на котором была предпринята попытка не только консолидировать ряды российских соотечественников за рубежом, но и сформировать исполнительный орган по делам беженцев из России. Как писал А.И. Солженицын, эта была «попытка ощутить себя не распыленной диаспорой, а единой Зарубежной Россией и, может быть, создать постоянно действу
. Нельзя также не отметить, что это событие, ставшее важнейшей вехой в истории русского зарубежья, до недавнего времени не находило должного освещения в российской научной и общественно-политической литературе.
Следует подчеркнуть, что советские дипломатические представительства за рубежом были крайне обеспокоены действиями и активностью белоэмигрантского движения. Официальные власти СССР были заинтересованы в том, чтобы помешать ему сплотить и консолидировать свои ряды.
В своей вступительной речи председательствовавший на съезде академик Петербургской Академии наук П.Б. Струве сказал: «Россия Зарубежная бескорыстно и жертвенно жаждет воссоединения с Россией Внутренней. Она отметает от себя всякие помыслы об имущественных выгодах, о сведении личных счетов, всякие мстительные чувства»[10]
. Приведенная нами цитата из стенографического отчета съезда свидетельствует о том, что лидеры белоэмигрантского движения достаточно объективно воспринимали те реалии, которые сложились на тот период как в Советской России, так и в самом русском зарубежье.
В ноте Консульства СССР, направленной дипломатическому комиссару в Хулунбинрском округе (Китай) 25 июня 1930 года, говорится: «Стремясь любой ценой сорвать налаживание добрососедских отношений между СССР и Китаем, не брезгуя для этой цели провокацией, белогвардейские отряды и организации являются тем фактором, который впредь до полного своего уничтожения никогда не перестанет самым отрицательным образом влиять на благополучие разрешения вопросов, стоящих перед СССР и Китаем. Положение усугубляется еще и тем обстоятельством, что руководители белогвардейских отрядов тесно связаны не только идейно, но также и организованно с теми белогвардейцами, которые находятся на службе у Китайского правительства»[11]
.
Следует отметить, что эмигранты первой волны, оказавшись за пределами России, испытывали острую нужду и большие лишения. В Архиве внешней политики Российской Федерации находится телеграмма князя Кудашева представителю правительства Врангеля во Франции М.Н. Гирсу, отправленная им из Пекина 23 августа 1920 года. «Ужасающая нужда новой громадной волны беженцев в Харбин требует неотложной помощи, - говорится в ней. – Ввиду фактического к тому же распадения Объединенного комитета еще раз усердно прошу срочно разрешить передачу оставшихся у меня денег Финансово-экономическому комитету»[12]
.
Однако несмотря на все лишения и трудности, которые выпали на долю русских эмигрантов, подавляющая часть из них до самопожертвования была верна и предана России. Многие из них, связанные кровными узами с исторической Родиной и не мыслившие себя вне ее истории, культуры и языка, продолжали трудиться во имя будущего Российского государства. Они сохранили свою русскость и приверженность ее обычаям и традициям. По нашему мнению, тот вклад, который внесли наши соотечественники в отстаивание национальных интересов России, в укрепление и развитие русского языка и русской культуры, сохранение реликвий до сегодняшнего дня пока не получил объективной и заслуженной оценки.
Нельзя не отметить, что упрочение позиций Советского Союза на международной арене, рост его авторитета вызвали изменения не только в настроениях, но и в политических взглядах русской эмигрантской среды. Эта тенденция наиболее четко выявилась в годы Второй мировой войны, в ходе которой СССР внес решающий вклад в разгром фашистской Германии.
12 февраля 1945 года посол СССР во Франции А.Е.Богомолов принял инициативную группу авторитетных русских эмигрантов во главе с В.А. Маклаковым, основавшую впоследствии «Объединение для сближения с Советской Россией». Приведем лишь отдельные фрагменты записи беседы советского дипломата с одним из идеологов русского зарубежья В.А. Маклаковым, которая находится в Архиве внешней политики Российской Федерации. «Эмиграция была разнородна, но сходилась во враждебном отношении к Советской власти, - отметил В.А. Маклаков. – Примирение с ней она считала изменой и предпочитала здесь вымирать. Это – общее явление для эмиграции в царской России. Тяжелое испытание наступило тогда, когда Германия Гитлера начала войну с демократиями, а Советская Россия была с нею в союзе. Эмиграция не знала смысла такого союза. Но если союз России с Германией и представил бы непреодолимую военную силу, он не мог быть бы прочным, и мы опасались, что за него позднее заплатит Россия. Поэтому первые успехи Германии над Европой уже казались нам ударами по России. Когда в 41-ом году Германия открыто пошла, наконец, на Россию, опасность казалась громадной: мы боялись, что России не устоять против победоносной Германии.
Тогда в эмиграции произошел глубокий раскол. Часть ее все-таки желала победы Германии, надеясь, что эта победа вернет России возможность располагать собой. Но большинство считало такую победу, даже на короткое время, величайшим злом для России. Но действительные события оказались для всех откровением. Мы не предвидели, насколько за годы нашего изгнания Россия окрепла. Из этого должно было сделать логический вывод: признать, что советская власть - национальная власть и противодействие ей прекратить»[13]
.
Последующее содержание беседы В.А. Маклакова с советским послом свидетельствует о том, что он, признавая, с одной стороны, легитимность советской власти и определяя ее как «национальную власть», в то же время не изменяет своим политическим воззрениям и убеждениям. Один из руководителей белоэмигрантского движения говорил с советским послом о бесперспективности дальнейшей борьбы с большевизмом. «Если существуют течения прежней борьбы с советской властью, - продолжил далее В.А. Маклаков, - то это не мы. Мы борьбу прекратили. От тех, кто ее хочет вести, мы отделились. Самого крушения советской власти мы уже не хотим. Мы знаем, чего стоила стране революция, и новой революции для России не пожелаем. Мы надеемся на дальнейшую ее эволюцию»[14]
.
Цитируемый документ интересен еще и тем, что он содержит столкновение двух диаметрально противоположных мнений относительно будущего России, ее исторических перспектив развития – советского посла и одного из руководителей русского зарубежья. Посол призывал участников встречи к тому, чтобы они приняли и полюбили советскую Россию. Причем главный смысл его рассуждений сводился к тому, чтобы убедить присутствующих в правильности выбранного страной пути. В.А. Маклаков не согласился с таким доводом. «Дорожить не самой Россией, а только ее временной, советской формой, значило бы следовать Константину Леонтьеву, который писал: «На что нам Россия, если она не самодержавная и не православная»? В чем неизменная сущность России и в чем ее преходящие формы, покажет нам сама жизнь. И поэтому русский патриотизм не исключает советского, но шире и глубже его», - заключил В.А. Маклаков[15]
.
Проведенная нами работа в Архиве внешней политики МИД России, а также анализ работ российских и зарубежных ученых подтверждает, что это было далеко не единственным свидетельством трансформации взглядов русского зарубежья на Советскую Россию. Вчерашние непримиримые борцы с большевизмом шли на примирение, были готовы служить своей исторической Родине. 15 апреля 1945 года в Ницце (Франция) прошла встреча членов Ницкой колонии, на которой с докладом выступил генерал П.С.Махров, представлявший Союз русских инвалидов в Каннах и Казачью станицу Ля-Бокка от Союза друзей Советской Родины в Каннах. «Я считаю долгом русской эмиграции показать всему миру, что больше нет эмиграции, оппозиционной советскому правительству, что мы духовно уже слились с нашим народом и отделены от него только физически и юридически»[16]
.
Анализ состояния русского зарубежья в исторической ретроспективе показывает, что оно как сообщество соотечественников, объединенных общими этническими и духовными корнями, не состоялось, да и не могло состояться без поддержки, или, по крайней мере, благожелательного отношения со стороны исторической Родины. Это размежевание явилось следствием Октябрьской революции и Гражданской войны. Сотни тысяч людей, оказавшихся за пределами России, стали не гражданами и не согражданами, а по существу превратились в категорию обездоленных и социально незащищенных людей. Те формы взаимодействия между эмигрантами, которые существовали в тот период (политические, общественные, образовательные организации; газеты и журналы), хотя и провозглашали среди своих задач сохранение русского духовного наследия, в первую очередь были нацелены на борьбу против большевистского режима. Их жизнеспособность во многом определялась политической конъюнктурой и состоянием двусторонних отношений страны пребывания с Советским Союзом (чем хуже были отношения с СССР, тем лояльнее были местные власти к российским эмигрантам).
[1]
АВП РФ. Ф.187, оп. 524, т. II, д. 3529, 1 л.
[2]
См. История и историография России. Из научно-литературного наследия русского зарубежья. Серия «Антология русского зарубежья». Т. III. М., Русский мир, 2006. С. 23.
[3]
См. История и историография России. Из научно-литературного наследия русского зарубежья. Серия «Антология русского зарубежья». Т. III. Русский мир, М., 2006. С. 25.
[4]
Савицкий И. Прага и зарубежная Россия. Прага, Изд-во IDEGPRAGUE, 2002. С. 123.
[5]
Там же. С. 123.
[6]
Тупиков И. Объединяйтесь! – Русское дело. 22 апреля 1920. С. 1.
[7]
АВП РФ. Ф. 0100. Оп. 14, п. 24, д. 19. ЛЛ. 82-102.
[8]
АВП РФ. Ф. 0100. Оп. 14, п. 24, д.1 9. Л. 62.
[9]
Солженицын А. Предпоследний эпизод Российской революции – Российский Зарубежный Съезд. 1926. Париж: Документы и материалы. М.: Русский путь. 2006. С. 9-10.
[10]
Российский Зарубежный Съезд. С. 467.
[11]
АВП РФ. Ф. 0100. Оп. 14, п. 24, д.1 9. Л. 33.
[12]
АВП РФ, Ф. 187. Оп. 524, д. 3549, 1920. – 152-152 лл. об.
[13]
АВП РФ, Ф. 197. Оп. 26, п. 93, д. 23. Л. 1.
[14]
АВП РФ, Ф. 197. Оп. 26, п. 93, д. 23. Л. 1.
[15]
Там же.
[16]
АВП РФ, Ф.197. Оп. 26, п. 97, д. 74. Л. 37.