Введение
О народе можно говорить в ситуации сознательной консолидации представителей некоторой этнической группы по одному из оснований идентичности. Традиционно одним из ключевых элементов этнической идентичности является территория проживания группы, и соответственно в буквальном своем значении категория "разделенный народ" означает нарушение гармонии и единства заданного дуализма "крови" и "почвы". Соответственно разделение территории и проживающей на ней этнической группы чисто эмоционально (ввиду широко распространенного интуитивного примордиализма) воспринимается как нарушение заданного исторического порядка.
Проблема политического разделения нации
Недавние события на Балканах и Закавказье (породившие интерес к перспективам объединения Северной и Южной Осетии, возможности вхождения территории косовских албанцев в состав Албании) вновь обусловили актуализацию в медийном пространстве темы "разделенных народов". Несмотря на обилие исторических прецедентов не всегда аккуратной "перекройки" государственных границ или несоответствия административных единиц этно-культурным ареалам, тем не менее для определения всех подобных прецедентов употребляется категория "разделенный народ".
Существующая сегодня в отечественной политологии путаница в понимании смыслового наполнения субъектов разделения – этноса, народа и нации - обусловлена, с одной стороны, тем, что в западной традиции категория "nation" универсальна и употребляется одновременно для обозначения народа, нации и народности. С другой стороны, неопределенность трактовки обусловлена конституционным утверждением в качестве носителя суверенитета и единственного источника власти в Российской Федерации ее многонационального народа. Хотя законодательное закрепление пустого понятия (народ не может быть многонациональным) объясняется стремлением разработчиков Конституции 1993 года избежать ошибок в "национальном вопросе", подобных тем, которые привели к распаду СССР, и даже способствовать складыванию российской гражданской общности, существование в правовом поле подобного неологизма заметно усложняет понимание различия в определении категорий нации и народ и способствует замене политического смысла категории нация этническим.
Однако существует четкая демаркация категорий этно-национального дискурса: этнос (совпадающий по смыслу с категорией национальность) представляется совокупностью объективных черт и характеристик, которые, будучи способными объединить определенный кластер людей, лишь потенциально возможны. В том числе, лишь возможным представляется осознание представителями этноса своей разделенности: несмотря на фактическую разделенность, стремление к объединению отсутствует у монголов, историческая территория проживания которых разделена между Монголией, Автономным районом Внутренняя Монголия КНР и Китаем), саамов (исторически проживающих на современных территориях России, Норвегии, Финляндии и Швеции), шведов (традиционно проживающих в Швеции, и на землях Аландских островов), практически отсутствуют идеи воссоединения у басков Франции.
Однако существуют минимум два довольно мощных контр-аргумента однозначного "закрепления" конкретной территории за некоторой этнической группой: невозможность тотальной эндогамии представителей группы (то есть отсутствие достоверного доказательства сохранения черт этнической группы), и, что гораздо важнее, невозможности определить "нижнюю точку" исторической "принадлежности" территории. Кроме того, сегодня постановка вопроса об обоснованности территориальных претензий возможна лишь в форме соответствующих претензий общественных движений, строящихся на принципе не этнической гомогенности, но сознательного выбора исторической и политической идентичности ее представителями.
Представляется, что именно поэтому в большинстве случае разделения можно говорить о разделении нации. Нации, по словам В.Межуева, как государственной, социальной, культурной принадлежность индивида, а не его антропологической и этнической определенности. То есть принадлежность к нации основана на сознательном самоассоциировании с определенной социальной, культурно-исторической и, прежде всего политической общностью, и фактически лишена идеи об общности физиологических качеств. В подавляющем большинстве случаев можно говорить именно о разделении нации, а не народа ввиду того, что актуализация необходимости решения проблемы разделения очевидно свидетельствует об актуализации идентичности. Осознание разделенности – прерогатива народа, но в случае актуализации политических претензий (стремление к суверенитету и объединению) необходимо говорить исключительно о нации (вопрос в том, насколько она гомогенна по своему этническому составу, вторичен). Надо отметить, кстати, что в эпоху феодализма легитимность разделения не подвергалась сомнению - территория и проживающее население традиционно рассматривали монархическими династиями в качестве своей собственности. Утверждение идеи принадлежности права управления территорией народу на ней проживающему произошло лишь после трех "разделов Польши" и собственно возникновения соответствующего политического движения под руководством А.Т.Б. Костюшко.
Германский прецедент объединения – наиболее "цитируемый" пример воссоединения разделенного народа – являлся именно объединением Германии. Если бы современная Германия существовала даже в своих предвоенных границах, тезис о состоявшемся в 1990 году объединении разделенного народа был бы справедливым, но подписанный СССР, США, Великобританией, Францией, ФРГ и ГДР в 1990 г. договор "Об окончательном урегулировании в отношении Германии" признавал внешними границами единого Германского государства существующие на момент заключения договора границы двух ФРГ и ГДР (и уж тем более речи не шло о пересмотре решений Потсдамской конференции).
Говоря предметно, решение проблемы разделения надо искать не в историческом обосновании претензий на конкретную территорию, но в констатации политической самоорганизации представителей разделенного целого, и апеллировать к предоставлению прав политической нации (которая, может основываться как на принципе этнического, так и гражданского единства). Целесообразно вообще отказаться от широкой эксплуатации категории "разделенный народ" (фактически предельно узкой, и обоснованно употребляемой в отношении весьма небольшого количества исторических прецедентов).
В большинстве же случаев - если речь идет о несоответствии номинальных границ фактическим - необходимо говорить о разделенной нации и политическом самоопределении, а не пытаться спекулировать на исторической мифологии.
Политические аспекты имиджа мегаполиса
В условиях информационной глобализации и, соответственно, качественно нового уровня коммуникации и восприятия окружающей действительности, особую значимость приобретает имидж участников отношений (политических, экономических, хозяйственных, иных). Причем на уровне мирового политического процесса имидж становится ключевым фактором позиционирования не только для политических деятелей, но и для властных институтов, организаций, государств, регионов, мегаполисов.
В целом, "имидж" можно определить как относительно устойчивое впечатление о субъекте или объекте отношений, эмоционально окрашенный образ, имеющий характер стереотипа, и, как правило, являющегося продуктом целенаправленной (негативной или позитивной) деятельности его носителя. В качестве специфических свойств имиджа можно также выделить его моделируемость, синтетичность, практическую применимость, субъективность, так как он окончательно формируется уже в восприятии его целевой аудитории и, соответственно, коррелирует с ее сущностными характеристиками.
Имидж конструируется на основе сложившегося в сознании образа – совокупности более глубинных, иррациональных, неконкретных, стихийных представлений. Тем самым, необходимо развести понятия "имидж" и "образ", зачастую представляемых исследователями как тождественные. На базе сложившегося имиджа, в свою очередь, создается репутация, как система устойчивых долговременных мнений, причем как положительных, так и отрицательных.
Москва - столицей многонациональной страны, культурное и историческое "ядро" русского народа, политический, экономический, управленческий центром со сверх-концентрацией ресурсов. Однако автор акцентирует внимание, что оценивал Москву не просто как столицу Российской Федерации, но и как крупный мировой мегаполис, что нашло отражение в исследовании.
Во второй половине XX века новая глобальная экономика и возникающее информационное общество привели к образованию качественно новой пространственной формы - мегаполису. Мегаполис можно определить как конгломерат главного города с ближней и дальней пригородной периферией; объединенную высококонцентрированную и широкомасштабную урбанизированную среду.
Определяющей черной мегаполиса является не только его размер или численность населения, но и его роль своеобразного "узла" глобальной экономики, "центра притяжения" и "двигателя" всего региона, концентрирующего финансовые, административные, инновационные, технологические, культурно-просветительские функции. Мегаполис выступает самостоятельным актером мирового политического процесса, конструирующего собственную властную систему, в том числе, посредством влияния на информационную среду, рекрутингу наиболее динамичного населения региона и т.п.
Имидж мегаполиса можно условно определить как комплексную, взаимосвязанную, динамичную систему субъективных представлений, отражающих специфику мегаполиса как многоуровневой интеграции социальных, экономических, культурных и прочих сетей единого урбанизированного пространства.
Имидж мегаполиса формируется на основе его территориальной индивидуальности – географических, экономических, политических, культурны
Имидж Москвы, при слабом информационном присутствии за рубежом других регионов (за редким исключением как Санкт-Петербург, Сочи и ряд других) является важнейшим компонентом имиджа всей страны. Самый простой контент-анализ зарубежной прессы демонстрирует повсеместно распространенное тождество таких понятий как "Россия", "Москва", "Кремль", что является очень показательным примером.
Высоко оценивая деятельность бизнес-сообщества по продвижению имиджа Москвы в инвестиционных целях, автор уделяет первоочередное внимание именно политическим аспектам формирования международного имиджа Москвы. Городские власти уделяют большое внимание формированию позитивного имиджа столицы, маркетинговым мероприятиям по повышению его привлекательности для туристов, бизнеса и потенциальных рабочих. Одним из первых шагов стало одобрение столичными властями 18 июля 2006 года проекта постановления "О комплексной целевой среднесрочной программе повышения международного авторитета и формирования положительного образа города Москвы на 2007-2009 годы". Основные положения этой имиджевой маркетинговой программы связаны с активной информационно-пропагандистской работой с зарубежной и российской аудиторией. Намечено продвигать Москву как город, "благоприятный для международного сотрудничества и инвестиций", "мегаполис-пилот, успешно находящий решения самых сложных городских проблем".
Москва, будучи мегаполисом, является и самостоятельным участником международных отношений. Столичные власти активно "играют" на политическом пространстве СНГ, выступая участниками в миротворческих переговорах (Южная Осетия, Абхазия), материально поддерживая соотечественников и русскоговорящих граждан соседних государств, развивая гуманитарные и культурно-просветительские проекты.
Политическая коррупция
Интенсивность эксплуатации коррупционного дискурса в политической повестке дня современной России и принятие многочисленных антикоррупционных программ определяют актуальность изучения проблем коррупции в категориях политической науки.
Цель настоящего исследования – раскрыть формы политической коррупции в странах СНГ и показать влияние коррупционных рынков на устойчивость политических режимов. Республики бывшего СССР выбраны предметом для анализа не случайно. На протяжении всего периода со времени распада Советского Союза в научном сообществе не утихает дискуссия относительно сущности политических транзитов постсоветских государств от авторитарного правления. И если в начале пути цель определялась довольно четко – демократия, то с течением времени она все больше покрывалась туманом сложных концептов. В итоге, дошло до того, что "конечной станцией" демократического транзита для большинства бывших советских республик была определена чуть ли не диктатура.
Естественной реакцией на такое положение вещей стала идея о том, что транзитологическая парадигма себя исчерпала.
На наш взгляд, значительным эвристическим потенциалом для объяснения политических изменений в странах СНГ обладает политэкономический подход. Настоящее исследование представляет собой попытку увязать политические процессы в регионе с рациональным выбором доминирующих актеров в рамках институциональных ограничений.
Таким образом, в методологическом плане работа основывается на принципах неоинституционализма и теории общественного выбора, что позволяет представить политический процесс как упорядоченную последовательность действий актеров, преследующих свои властные интересы и создающих для своих целей политические институты.
В центре нашего внимания – политическая коррупция – сложный комплекс политических явлений и процессов, описывающий теневое взаимодействие государства и частного сектора, во многом определяющее трансформацию политического режима. В общем виде, коррупция – это злоупотребление государственной властью ради частной выгоды.
В нашем исследовании коррупция рассматривается как политический институт – устойчивый тип политического поведения, выражающийся в определенной системе коллективных действий. Коррупция как политический институт задает "правила игры" для властных элит, определяет рамки взаимодействия государства и групп интересов.
Политическая коррупция представляет собой механизм распределения экономических, административных, информационных ресурсов между властными элитами и другими структурами общества.
Формами политической коррупции являются: (1) административная коррупция; (2) электоральная коррупция; (3) клиентелизм; (4) "захват государства"; (5) "захват бизнеса".
Проявления коррупции в той или иной степени свойственны всем странам. В Российской Федерации и новых независимых государствах Евразии, находящихся в состоянии политического и экономического транзита, коррупция приобрела системные формы, и оказывает серьезное влияние на характер политических изменений. По индексу восприятия коррупции, опубликованному в докладе Transparency International за 2008 год почти все постсоветские государства имеют очень плохие показатели. При этом внимание исследователей и "борцов с коррупцией" обращено, прежде всего, на административную коррупцию – злоупотребления чиновниками своим официальным положением. Административная коррупция проявляется во взяточничестве и незаконном присвоении публичных средств для частного использования. Такие практики, безусловно, негативно сказываются на экономическом развитии и подрывают политическую легитимность, однако не оказывают существенного влияния на распределение власти в политической системе.
В то же время, нормой политических процессов в странах СНГ стала электоральная коррупция, понимаемая как коррупция, связанная с выборами. Элитные группы в России и новых независимых государствах ориентированы на расширение своих политических возможностей посредством коррупции правил и процедур демократии. Для манипулирования электоральными процессами используется "административный ресурс".
Происходит изменение "правил игры" в частных интересах, коррупция институализируется. "Захвату" постсоветских государств поспособствовали резкое снижение административного потенциала и "низкая плотность элитных сетей".
Изучение динамики политического процесса в РФ и других странах евразийского региона позволяет выделить еще одну разновидность коррупции - "захват бизнеса". Властные элиты стремятся обеспечить теневой контроль над экономикой с целью перераспределения ресурсов в свою пользу и установления на этой основе равновесия политического режима.
Формальные институты позволяют достичь некоторого уровня демократической легитимности постсоветских режимов, в то время как политическая коррупция способствует реализации стратегии исключения из политического процесса внешних актеров, достижению гибкости при принятии решений и снижению неопределенности политических и экономических взаимодействий.
Дальнейшее влияния коррупции на политический процесс будет зависеть от того, насколько она позволит сохранить стабильность постсоветских режимов и распределение ресурсов между основными актерами.
Заключение
Сегодня приходит понимание, что имидж является не просто решением каких-либо информационных целей, а реальным управленческим и дипломатическим ресурсом, в существенной степени определяющий успешность политических, экономических и социальных позиций в регионе и в мире.
Список литературы
1. Пименов В.В. Удмурты. М., 2005
2. Итс Р.Ф. Введение в этнографию: Учебное пособие. М., 2007.
3. Семенов Ю.И. О племени, народности, нации // СЭ. 2008. № 3.
4. Рыбаков С.Е. Судьбы теории этноса. Памяти Ю.В. Бромлея // ЭО. 2008. № 1.
5. Козлов В.И. Этнос. Нация. Национализм. М., 2006.
6. В.М. Межуев. Идея национального государства в исторической перспективе // Полис, № 5-6, 2006.
7. И.Валлерстайн. Раса, нация, класс. Двусмысленные идентичности. М., Логос-Альтера, Ecce Homo, 2008.
8. Галумов Э. А. Международный имидж современной России: (Политологический анализ): дис. на соиск. учен. степ. док. полит. наук: 23.00.04. – М., 2008.
9. Тимофеева Л.Н. Репутационный капитал России / выступление на конференции "Современный образ России: перспективы развития", МГУ им. М.В. Ломоносова, 31.01.2008
10. Федякин А.В. Формирование позитивного образа государства как задача информационной политики России: история и современные реалии – М., 2009.
11. Гельман В.Я. (2007) Из огня да в полымя? (Динамика постсоветских режимов в сравнительной перспективе). – Полис, № 2.
12. Мельвиль А.Ю. (2008) О траекториях посткоммунистических трансформаций. –
13. Фонд ИНДЕМ. (2008) Разнообразие стран и разнообразие коррупции. (Анализ сравнительных исследований). Аналитический доклад. М.
14. Transparency International. (2007) Annual Report.
15. The World Bank. (2006) Anticorruption in Transition 3.Who is Succeeding and Why?