Министерство образования Республики Беларусь
Учреждение образования
“Гродненский государственный университет имени Янки Купалы”
Юридический факультет
Специальность 1-240103 – экономическое право
РЕФЕРАТ ПО КУРСУ «ИСТОРИЯ ПОЛИТИЧЕСКИХ И ПРАВОВЫХ УЧЕНИЙ»:
ТЕОРИЯ СОЛИДАРИЗМА
Выполнила студентка 2 курса,
2 группы, дневного отделения
Зубрик Ольга
Научный руководитель
кандидат юридических наук,
доцент Седельник В.В.
Гродно, 2009
ОГЛАВЛЕНИЕ
ВВЕДЕНИЕ
ГЛАВА 1. П. ЛЕРУ О ПРАВОВЫХ ИНСТИТУТАХ
ГЛАВА 2. ТЕОРИЯ КВАЗИ-КОНТРАКТА Л. БУРЖУА
ГЛАВА 3. ОБЪЕКТИВНОЕ УЧЕНИЕ О ПРАВЕ Л. ДЮГИ
ГЛАВА 4. КРИТИКИ ОБЪЕКТИВНОГО УЧЕНИЯ О ПРАВЕ
ГЛАВА 5. СОЦИАЛЬНОЕ ПРАВО В АНГЛИИ И РОССИИ
ГЛАВА 6. УЧЕНИЕ Г. ГИНСА О ПРАВЕ
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
ВВЕДЕНИЕ
Идеи солидаризма получили значительное распространение в конце XIX -начале XX вв.Солидаризм – от французского solidaire – “действующий заодно”. В общих чертах, солидаризм – “система согласования свободных устремлений людей и постоянного преодоления неизбежных общественных противоречий путем соподчинения противоположных интересов в процессе солидарного сотрудничества”.
Солидаризм — социально-политическая концепция, получившая широкое распространение в буржуазных общественных науках с переходом капиталистического общества в стадию империализма. Создатели этой теории, как и либералы, ставили во главу угла человеческий индивид и его личные права, но, в отличие от последних, считали, что личность не может существовать сама по себе, ибо своими знаниями, культурой, налаженным бытом, своим благополучием, в конце концов, она обязана усилиям других людей.
Цель
исследования
является анализ теоретических положений и взглядов ученых, касающихся теории солидаризма. Данная цель обусловила постановку следующих задач
:
1.
Рассмотреть учение о правовых институтах Пьера Леру.
2.
Раскрыть сущность теории квази-контракта Буржуа.
3
. Охарактеризовать объективное учение о праве Леона Дюги и рассмотреть критические взгляды на данную теорию.
4.
Описать учения о социальном праве России и Англии.
5.
Раскрыть сущность учения о праве Г. Гинса.
Объект
исследования
: политико–правовые взгляды таких ученых как П. Леру, Л. Бужуа, Л. Дюги, Т. Грин, Н. Коркунов, Г. Гинса на теорию солидаризма.
Предметом исследования данной работы
являются работы вышеупомянутых ученых: «Курс позитивной политики» Леру, «Солидарность» Буржуа, «Трактат о конституционном праве» Дюги, «От либерализма к солидаризму» Гинса и др.
Краткая информация о структуре работы
: работа состоит из введения, основной части: шести глав, заключения и библиографического списка. В первой главе раскрывается сущность учения Пьера Леру о правовых институтах. Во второй главе характеризуется теория квази-контракта Леона Буржуа. В третьей главе отражается объективное учение о праве Леона Дюги. В главе четвертой изложены критические взгляды на теорию обективного учения. В пятой главе рассмотрены учения некоторых ученых о социальном праве в Англии и России. О учении Г. Гинса о праве говорится в шестой главе.
Методологической основой работы
явились достижения отечественной юриспруденции, в частности труды ученых по проблемам теории права. При анализе текстов использовался диалектико-материалистический метод познания объективной действительности, а также специально-научные методы (исторический, логический, функциональный, системный, сравнительный) и частно-научные методы (формально-юридический и сравнительно-правовой).
Эмпирическую базу
исследования
составили труды отечественных ученых, таких как В. Н. Кудрявцев, В. П. Малахов, А. Ходов, А. Ф. Черданцев, В. С. Нерсесянц, Р. Т. Мухаев и др.
ГЛАВА 1. П. ЛЕРУ О ПРАВОВЫХ ИНСТИТУТАХ
Пьер Леру (1791-1871), первый французский солидарист, получивший техническое образование, и его намерением было провести трудовую жизнь инженера, к которой он и готовился. Будучи, однако, человеком широко начитанным и интересующимся общественными проблемами, он поневоле стал задумываться над противоречиями современной ему жизни послереволюционной Франции. С одной стороны, законодательство, основанное на Кодексе Наполеона, требовало формального применения принципов свободы и равенства (братство никогда не получило юридического оформления), а с другой стороны, экономическая жизнь явно вела к классовой борьбе, которую этот Кодекс не только не предотвращал, но как будто, наоборот, поощрял. В то же время появился целый ряд крайних течений, требовавших уничтожения всех современных общественных и политических институтов и фактического уравнения всех граждан. Обстоятельства, не давшие возможности Леру закончить свое техническое образование, натолкнули его на усиленное занятие политикой. Можно по-разному относиться к его политической карьере, сделавшей его в конце концов первым министром социальной политики Французской Республики, где он не проявил ни достаточной прозорливости, ни достаточного организационного таланта, но нельзя не отдать ему пальмы первенства в тех новых идеях, которые легли в основу солидаризма.
Уже в своей первой книге “О Человечестве” Леру впервые проанализировал связь между юридическими институтами (собственность, семья и т.д.) и общественным развитием. В ней он призывает не уничтожать эти институты, а подчинять их общественной пользе, придавать им ту форму, которая в данный период развития общества принесет наибольшую пользу для общественного прогресса: “Если семья, государство и собственность причинили до сих пор столько зол, это, еще раз будь сказано, не потому, что это дурные вещи, а потому, что они вместо того, чтобы быть организованы таким образом, чтобы служить неограниченному общению человека с ему подобными и миром, были в действительности повернуты против этого общения. Семья, родина и собственность — конечные вещи, которые должны быть организованы с оглядкой на бесконечность. Потому что человек существо конечное, которое стремится к бесконечности. Абсолютно конечное — для него зло. Бесконечное — его цель, непредвиденное — его право. Пусть это непредвиденное, в котором заключен прогресс, будет от него отнято; пусть семья, государство и собственность будут организованы с расчетом на конечность, — и зло воцарится на земле...”.
Леру, таким образом, не отрицает юридических норм, но требует, чтобы они были увязаны с перспективами общественного развития. Впервые право сближалось с учением об обществе. Идея была настолько нова и необычна, что, когда ее подхватил Конт и сделал дальнейшую попытку сближения нормативных идей (т.е. права) и социологии, началось общее возмущение среди его учеников. Новые идеи “Курса позитивной политики” стали даже приписывать душевной болезни отца социологии, не понимая, что в сущности это был совершенно здоровый и важный шаг вперед. Весь этот неразумно поднятый шум не мог, однако, остановить дальнейшее сближение правоведения и социологии, и стык был достигнут на пороге XX века главным образом благодаря усилиям солидаристов второго периода развития этого учения, к которому мы и переходим.
ГЛАВА 2. ТЕОРИЯ КВАЗИ-КОНТРАКТА Л. БУРЖУА
Если солидарность должна стать основой жизни более совершенного человеческого общества, то она должна, прежде всего создать для такого общества твердый юридический фундамент. Биологическая солидарность сама по себе такого фундамента не создает; нужны были дополнительные основания из области человеческой психологии, общей теории права, традиций человеческой цивилизации. Такова исходная точка той теории юридического солидаризма, которую создал известный французский политический деятель Леон Буржуа.
Леон Виктор Огюст Буржуа родился в Париже в 1851 году, получил солидное юридическое образование и является автором многочисленных работ по вопросам права, социологии и экономики. Он был депутатом парламента, сенатором, занимал должности министра народного просвещения, юстиции и иностранных дел. В 1895 году был председателем Совета министров Франции. Буржуа всю свою жизнь боролся за те социальные мероприятия, которые в настоящее время считаются необходимой частью общественного устройства каждого культурного государства, но которые в его время почти отсутствовали, что вело к постоянным конфликтам между разными слоями европейского общества.
Изложение идей Буржуа—отрывки из его книги “Солидарность” и его трех лекций из международной конференции солидаристов в 1901-02 гг.: “Живая материя стремится перейти из состояния гомогенного (однородного) в состояние гетерогенное (неоднородное). Происходит функциональная дифференциация органов, приспособление к разным задачам. И устойчивое равновесие достигается солидарной ассоциацией отдельных частей, стремящихся в общей цели. Эта ассоциация — основное условие успеха в борьбе за существование. Кант сказал: “То, что составляет организм, — это взаимность его частей”. В этом смысл всей биологии. Однако заметим, что у природы свои цели и эти цели не всегда совпадают с нашими. Цель, которую стремится постичь человек, живущий в обществе, это достижение справедливости, но она не содержится в природе. Природу нельзя назвать несправедливой, она попросту вне этого понятия. Нет, таким образом, ничего общего между целью природы и целью общества. Природа не интересуется справедливостью, но для людей она важна; они не могут обойтись без нее. Нет устойчивого общества, мира и прогресса там, где справедливость не считается основной целью. Когда она нарушается, наступают конфликты, войны, революции... Откуда эта идея явилась или откуда она выведена, неважно; главное, она существует. Идеи, как говорят, являются фактами: я отмечаю этот факт — идею справедливости... Справедливость не реализуется в обществе, члены которого не признают себя должниками (общества). Ни один результат интеллектуальной, моральной или физической деятельности человека не может быть достигнут собственными его силами, его собственной персоной... Человек, живущий в обществе и не могущий жить без него, является должником по отношению к нему... Все знания, которыми я обладаю, — результат огромной работы, произведенной в течение веков; язык, на котором я говорю, выработан бесчисленными поколениями людей... Ни один акт производства невозможен без орудий производства, которые кто-то изобрел, и т.д. Я всем этим пользуюсь; как могу я заявить себя независимым от общества, которому я должен. Ввиду всего этого я фактически, вольно или невольно, принял на себя долг, который я не имею права отвергнуть, не ставши несостоятелным должником... Обязательства по отношению к другим людям не являются результатом произвольного решения; они попросту оплата тех преимуществ, которые каждый получает от общества, цена тех услуг, которые общество предоставляет своим членам. Там где сила обстоятельств ставит людей в такие отношения, которые они не имели возможности предварительно обсудить, законы должны определить сущность их отношений таким образом, чтобы это было лишь интерпретацией и оформлением таких условий договора, которые бы они сами приняли, если бы они могли действовать как свободные и равные договаривающиеся стороны. Квази-контракт есть не что иное, как договор, принятый ретроактивно...”.
Такова теория социального квази-контракта, одна из основных теорий французского солидаризма. Если между всеми людьми существует договор или, как выражается Буржуа, квази-контракт, то это ставит законодательство, особенно социальное, на новое твердое основание. Исходя из факта договора, можно логически вывести не только все обязанности человека и гражданина по отношению к обществу, но и обязанность общества по отношению к его членам. Программа социальных реформ, которую в свое время предложил Буржуа и которая в настоящее время является общепринятой во всем культурном мире, была выведена из теории квази-контракта.
Брюно, один из учеников и последователей Буржуа, задался целью показать, каким образом следует строить систему права, основанную на квази-контракте. В своем исключительно ценном труде “Солидарность как основа закона” (1903) он, проектируя целую систему права, основаную на квази-контракте, обязательном не только для отдельных граждан, но и для публичной власти.
ГЛАВА 3. ОБЪЕКТИВНОЕ УЧЕНИЕ О ПРАВЕ Л. ДЮГИ
Дюги (Duguit) Леон (1859- 1928)- известный французский юрист, декан юридического факультета в Бордо (с 1886 г.). Один из авторов теории "надклассового" корпоративного государства (солидаризма). В основу теории права Д. были положены достижения французских социологов - научный позитивизм О. Конта и разработанный Э. Дюркгеймом тезис о том, что по мере углубления общественного разделения труда социальная сплоченность в обществе возрастает, так как общие и индивидуальные потребности людей могут быть удовлетворены только за счет взаимопомощи и обоюдного обмена услугами.
Прежде всего, Дюги анализирует современное учение о государстве, которое считается субъектом права, как бы особым коллективным лицом, имеющим “права”, аналогичные правам отдельных граждан. Источником этих прав государства считается так или иначе выраженная воля народа. Так, например, среди юристов пользуется популярностью определение Блунчли: “Государство есть политически организованная личность нации, живущей на данной территории”. Некоторые юристы считают сущностью государства коллективную волю “моральной личности”. “Все это, — говорит Дюги, — является метафизической теорией государства, идущей прямо от Руссо и в наиболее чистом виде выраженной в конституции французской революции... Для других государство — это организованное общество, биологическая реальность, такое же живое существо, как любой организм, огромный организм, состоящий из личностей... Оно мыслится как организм и воля; организм как опора этой воли”.
Есть и третья теория, принадлежащая Еллинеку, которую Дюги также цитирует: “Личность (государства) — не основа, а результат правового общества... Понятие о личности государства подтверждено фактом, что только оно может дать удовлетворительное юридическое обоснование системе публичного права”.
Каковы бы ни были авторитетность и талантливость авторов всех этих доктрин, продолжает Дюги, все это только набор фикций и гипотез. Любая наука, в том числе и юридическая, должна заниматься реальными вещами, иначе она не может быть наукой. Юридические же системы, основанные на фикциях, построены на зыбком песке и не смогут долго просуществовать. Сторонники “государственной личности” утверждают, что государство не может просуществовать без системы публичного права, а последняя без теории, что государство это особого рода личность, также без теории, что каждая личность имеет присущие ей права. Всего этого они никогда не смогли доказать и вертятся в заколдованном круге. “Столетиями, — говорит Дюги — утверждалось, что люди, как индивидуумы, имеют права, и все правовые теории были построены на этой гипотезе.
В начале XVIII века эта доктрина естественного права окончательно утвердилась... Эта доктрина впервые провозгласила, что государство ограничено законом, и это будет вечным вкладом Французской Революции... Но, базируясь на естественном принципе, они (делегаты Генеральных штатов) не смогли завершить свою работу... Особенно следует отметить, что хотя власть государства может быть ограничена теорией естественных прав, положительные обязанности государства не могут быть определены из этого принципа”.
В своей критике юридических фикций Дюги также отрицает и ряд других привычных современной цивилизации понятий — учение о суверенитете, особенно о единстве суверенитета и единстве государственности, а также о чьем бы то ни было праве на власть. Все это он объявляет фикциями, возникшими для практических целей, но не применимыми для строго научного анализа.
В заключение своего критического разбора юридических понятий Дюги говорит следующее: “Мир права не есть замкнутый в себе мир, как стараются показать нам некоторые юристы, идеальный мир, далекий от реальности; на самой деле это — мир конкретных фактов, которые должны быть объяснены и классифицированы, мир человеческих воль, которые должны быть поняты в их конкретных проявлениях: необходимо определить и оценить социальный эффект, который эти воли производят, материальную силу, которую они приводят в движение. Наши усилия были всегда устремлены, а этом направлении”.
В противоположность всем фикциям и предрассудкам современного права стоит один основный факт чисто объективного и научного значения — факт солидарности. Школа Буржуа, как известно, различала два вида солидарности — солидарность как факт и солидарность как норму. Первый вид солидарности известен также под названием “взаимозависимость”, или “взаимность”, особого рода функциональная связь между членами любого общества. Дюги имеет в виду только этого рода солидарность, когда говорит о “факте солидарности”. Солидарность, согласно Дюги, — не моральная норма, но если человек хочет жить, а жить он может только в обществе, он должен сделать соответствующие выводы из факта солидарности. Таким образом, косвенно, солидарность все-таки является фундаментом человеческого поведения, хотя и не обладает характером чего-то абсолютного или императивного.
Далее Дюги переходит к анализу солидарности. Начинает он этот анализ с разбора некоторых фактов, относящихся к индивидууму: “В основе всех явлений, где фактором является человек, лежит несводимый (элементарный) факт индивидуального себя самого сознающего сознания... “Я сознаю, значит я существую” — не есть декларация принципа индивидуализма, а утверждение бесспорной реальности, единственной бесспорной реальности... “Вещь в себе” немецкой философии есть не что иное, как индивидуальная мысль... Это сознание может быть подвержено внешним влиянием, все его содержание, может быть, целиком пришло извне... Оно может быть исключительно социальным; может быть, как мы это сами писали, человек думал общественно раньше, чем научился думать индивидуально; может быть, человек только потому и думает, что живет в обществе; может быть, даже, что единственным объектом реальности является общество. Что все это меняет? Индивидуальное, себя сознающее сознание — это факт, стоящий выше и вне всякого философского или социального учения”.
Вторым фактом, согласно Дюги, является стремление индивидуума воздействовать на внешний мир; это воля как фактор и действие как проявление этого фактора. Свободна эта воля или нет, нас в данном случае совершенно не интересует, так как наша задача состоит в настоящее время только в собирании бесспорных фактов. Факт существования воли состоит в стремлении к достижению определенных целей, которые ставит себе личность. Это стремление есть факт, сами же цели могут быть совершенно не реальными, воображаемыми. Эта сторона дела нас тоже в данном плане не должна интересовать.
Говоря об обществе, следует, прежде всего, предостеречь против отрицания единственного реального факта, что сознание может быть только индивидуальным, другого сознания мы не знаем. Сознание, однако, растет с увеличением своего содержания, оно растет, прежде всего, с сознанием своей связи с другими. Поэтому, чем больше человек понимает человеческую солидарность, тем больше он ее желает, тем больше он стремится к ее реализации, тем больше растет его личность.
“Противопоставление социализма и индивидуализма, в современном значении этих слов, не имеет разумного основания, — говорит Дюги. — Когда человек становится более социальным, он делается более индивидуальным; и если он становится более индивидуальным, он делается более социальным”.
Третьим фактом является сама солидарность. Она бывает двух родов: солидарность по сходству и солидарность из-за разделения труда. Относительно первой следует прежде всего указать, что большинству из людей очевидно, что жизнь в обществе отдаляет смерть и уменьшает возможные страдания человека, а эти страдания — это уже такой “объективный факт", что с его существованием никто спорить не станет. С другой стороны, существование общества во все времена человеческой истории, жизнь человека в обществе, а не изолированно, — тоже внушительный научный факт. Он влияет на человеческое сознание в течение всей жизни человека, а потому влияет и на человеческую волю. Дюги отмечает, что было бы неправильным подходить к социальной жизни только с физической или биологической точки зрения, что факт сознания неотъемлем от социальной жизни, и последняя не может изучаться без признания этого факта. Воля к жизни, чувство самосохранения диктуют нам, что в обществе мы находим приют и защиту, и ведут к развитию чувства солидарности. Это чувство спаивает общество, делает его возможным, хотя само это чувство и остается личным, не коллективным. Это, однако, не означает, что следует принять теорию общественного договора. Люди никогда не жили раздельно, а потому и не могли “потом договориться”. Теорию квази-контракта следует также отбросить как пережиток устаревшей юридической техники. Солидарность и общество — явления естественные, хотя и понятие “естественного” и следует включить такие факты, как индивидуальное сознание, человеческая воля, солидарность.
Солидарность по сходству есть солидарность сознательная; люди знают, что она у них имеется и как соображение выгоды, и как подсознательное чувство. Следует еще отметить, что солидарность началась как солидарность в определенной, небольшой группе и только постепенно развивается в общечеловеческую солидарность. В основе солидарности из-за разделения труда лежит неравенство людей. Люди имеют разные потребности и разные способности, и эти разности увеличиваются с ходом человеческой истории. Идея “равенства перед законом” ничем не противоречит этим фактам, эгалитарные же идеи вообще появились с ростом дифференциации людей и являются одним из видов выражения второго вида солидарности. Правильно понятая идея равенства есть не идея полной одинаковости людей, а идея их равноценности, связанности, взаимозависимости. Разделение труда есть признак высокой степени развития высокодифференцированных индивидуумов и, вместе с тем, высокой степени развития общества. Чем больше люди специализируются, тем меньше они могут прожить изолированно, вне общества; степень социальной интеграции есть функция степени индивидуализации.
Право и государство должны быть построены на признании фактов. Они, т. е. право и государство, имеют служебное, функциональное значение; они должны быть внешним проявлением солидарности, соответствовать ей. Дюги говорит в этом смысле об объективном праве и придает ему прагматический, целеустремленный характер. Государство должно не только защищать личность, но и способствовать ее развитию, государство должно иметь право интервенции в жизнь общества, но в то же время на него должны быть наложены и обязанности которых оно до сих пор не имело. При всем этом должна соблюдаться формула — социальное и индивидуальное развитие идут рука об руку и друг без друга невозможны.
В своих многочисленных трудах Дюги показывает, как на основании принципов объективного права следует приступать к законодательству, которое обеспечило бы прогресс человека и общества, содействовало бы солидаризации людей и наказывало бы за нарушение солидарности. Объективное право стоит выше законодательных палат; закон делается таковым, только если он соответствует принципам солидаризма, в противном случае это только узаконенное бесправие. Имущественные пра
Дюги, однако, не только юрист, но и теоретик политического направления; он не только закладывает основы нового, на объективной науке основанного законодательства, но и разрабатывает программу нового строя, во многом схожую с программой русских солидаристов.
Следует еще отметить отличную от Дюги систему объективного права французского солидариста Ориу, основанную на объективных, “бытовых элементах нации, приведенной в государственный режим”.
ГЛАВА 4. КРИТИКИ ОБЪЕКТИВНОГО УЧЕНИЯ О ПРАВЕ
Идеи Дюги были встречены в научно-юридическом мире со значительным интересом; нашлись и пламенные защитники, и суровые критики. Из многочисленной критической литературы выбраны три интересные работы — Саратовская лекция проф. Е. Спекторского (1911), статья австралийского юриста В. Д. Брауна (1915) и статья английского юриста В. И. Эллиота (1922).
Е. Спекторский не является ни сторонником, ни противником солидаризма; он только хочет уяснить его историческую роль и возможные виды на будущее. Его оценка работ Дюги в общем положительна. Его высказывания по поводу теории объективного права: “Эту точку зрения нельзя не признать свежею и плодотворною... Все это не могло не принести большой пользы правоведению... Им (юристам) пришлось вспомнить, что право существует для людей, а люди живут в обществе. И для того, чтобы открыть и установить принципы права, они оставили заманчивую, но также и обманчивую, область метафизики и стали ориентировать право в общественной жизни. Все это обновило и углубило правоведение. Оно очутилось на твердой почве и, подобно легендарному Антею, получило новые силы от прикосновения с землею. Но в этом же содержалось и содержится немалая опасность для него. Дело в том, что социология всегда стремилась и стремится стать чем-то вроде физики общественной жизни, — науки, подчиняющей ее онтологию закономерности исключительно механического типа. Правоведение же всегда остается наукою моральною, изучающею общественную жизнь с точки зрения деонтологической закономерности. И вот, когда социология чересчур подчиняет себе или даже поглощает правоведение, то от всего специфически юридического не остается ничего... И верховной идеей права становится какой-то уже даже не юридический, а социально-физический автоматизм. Если Буржуа и Дюги более или менее благополучно избежали этой опасности, то этого нельзя сказать про Ориу с его теорией равновесий и социального автоматизма. Несмотря на этот недостаток, положительной стороной теории солидарности является то, что она нашла-таки какое-то решение вопроса о взаимодействии юриспруденции и социологии. Таким образом, доктрина солидарности принципиально интересна, прежде всего, тем, что она сближает юриспруденцию с социологиею. С этим связано то, что она дает голую теорию государства... Кроме новой теории государства, доктрина солидарности дает также и новую теорию права. Сущность перемены состоит прежде всего в том, что она решительно отрицает императивную теорию объективного права... Новая теория права ведет за собой новую теорию источников объективного права... В согласии с общею тенденцией солидаристов построить теорию права не извне, а изнутри, из собственной жизни общества, выдвигается в качестве одного из основных источников права автономия... Таким образом, децентрализованная теория государства ведет за собой и децентрализованную теорию права”.
Статья эта появившаяся в “Юридическом Вестнике” за 1912 год, получила в свое время достаточную известность и впервые показала русскому, тогда еще дореволюционному, обществу весь комплекс проблем юридического солидаризма.
Совсем иначе были встречены идеи юридического солидаризма в англосаксонских странах. Австралиец Браун подходил к критике Дюги глазным образом с практической точки зрения, т.е. не с точки зрения законодателя, а с точки зрения судьи. Он признает, что учение Дюги — полезный корректив к господствующей школе Остина, который под влиянием немецкой юридической науки все право сводил к приказу верховной власти, коей все должны подчиняться. Но он не видит, как учение Дюги может быть использовано в суде.
“Да, конечно, — говорит он, — давайте уйдем от юридических фикций, давайте построим наше учение о праве на фактах, но пусть эти факты будут таковы, чтобы их можно было использовать в суде”.
Браун подробно останавливается на отдельных частях учения Дюги, показывая их, по его мнению, неприменимость для судебного разбирательства. Возьмем, например, учение Дюги о том, что государственная власть не суверенна, а подчинена высшему закону. Какой судья может отказаться судить по закону, исходящему от высшей власти, на том основании, что этот закон не соответствует принципам объективного права? Или — должен ли судья действительно проверять каждую статью закона в том смысле, что ее применение в данном случае достигнет социальной цели? Не является ли государство, издающее закон, высшим судьей в этом отношении? Далее, сомнительно, чтобы законы делались таковыми не потому, что так решил соответствующий парламент, а в силу того, что они являются проявлением и применением объективного права. Право есть то, что соответствует закону, а не наоборот. Правда, иногда судье приходится решать случай, не предвиденный законом. Для этого он ищет решение в духе закона, но никак не в духе какой-то “социальной функции”. И что, наконец, значит обязанность правительства “хорошо управлять”? Относительно второстепенных властей Дюги может быть и прав, так как во всех государствах всё большие старания прилагаются к избеганию злоупотреблений, но относительно суверенной власти нет такой инстанции, к которой можно бы было апеллировать, за исключением самого “объективного права”, да и то это возможно только в революционном порядке.
Возражения Брауна лежат в плоскости международного недоразумения: британский юрист, традиционалист и практик, не может понять французского ученого-новатора, ищущего точки опоры после трех революций и в обстоятельствах неудовлетворительных социальных условий современной ему Франции. Он приписывает Дюги желание внести хаос в судебную процедуру, фактически отменить все законы и заменить их судебным толкованием объективно-социального права. Такого рецепта Дюги не предлагал; его интересовало дать совет не столько судьям, сколько законодателям. И естественно, что если законы будут в духе объективно-социального права, то и толкования законов судьям будут в том же духе. В настоящее время, полвека спустя после статьи Брауна, не только в фашистских и социалистических странах мы видели тенденцию судей к социальному толкованию законов (правда, чаще всего в уродливых формах), но и в демократических странах Европы, США и самой Австралии суды все больше проявляют интерес к социальным результатам своих постановлений. Дюги в этом смысле явился, в известной мере, пророком будущего развития юриспруденции.
Критика Эллиота в его статье “Метафизика прагматической концепции права Дюги” содержит более существенную дискуссию принципов объективного права; она направлена на самый фундамент юридического солидаризма и старается показать, что этот фундамент столь же метафизичен, как и те теории, против которых так упорно боролся сам Дюги.
“Социальная взаимозависимость, — говорит Эллиот, — может вызвать у людей мысль о необходимости социальной солидарности, но это не создает этот желаемый эффект как факт. Фактом же именно является то, что социальная солидарность как раз есть одна из тех идеальных целей, которые в одно и то же время являются важными потребностями, существующими в сознании людей, однако и приблизительно не могут быть осуществлены. В свете того, что мы знаем об этих идеальных целях, наш “факт” получает метафизический характер такой степени, которую только можно придумать; он ведет нас прямо к вопросам правоверности, которых мы его признанием должны были будто бы избежать”. Это мудреное рассуждение не трудно опровергнуть ссылкой на действительный текст из работ Дюги. Прежде всего, для Дюги взаимозависимость и солидарность — одно и тоже, а потому одно не вызывает другое; во-вторых, солидарность, осознанная людьми, членами общества, не имеет, согласно Дюги, абсолютного, императивного характера. Это всё — неоспоримые факты безо всякой метафизической подкладки.
Эллиот далее сопоставляет две выдержки из Дюги и обнаруживает в них будто бы разительное противоречие. В одной Дюги говорит, что “во всех социальных группах, которые мы считаем государствами, есть личности сильнее других, которые могут навязать свою волю остальным”, в другой он, однако, утверждает, что эти правители, “которые, по определению, обладают наибольшей силой, существующей в данном обществе, всё же обязаны “правлением права” употребить свои силы для реализации социальной солидарности”. И в другом месте: “как отдельные личности, так и правители имеют правовые обязанности, основанные на социальной взаимозависимости”.
Терминология у Дюги здесь, действительно, несколько хромает, так как он употребляет привычные слова в необычном смысле. Дело не идет, прежде, всего, о моральных обязанностях, так как понятия морали Дюги исключил из своего рассмотрения, как метафизические, а об обязанностях юридических, опять-таки не в общепринятом смысле, а в том смысле, что неисполнение их вызывает социальную реакцию. В случае отдельных членов общества — это наказание за нарушение солидарности; в случае правителей — дворцовый переворот или революция, иногда просто потеря голоса при выборах. Ничего метафизического или противоречивого мы и здесь не обнаруживаем.
Дюги был первым среди солидаристов, применившим, хотя бы частично, метод понимания к социальным явлениям. Его позитивизм, унаследованный со школьной скамьи, значительно, таким образом, расширен включением человеческого сознания, воли, солидарности и т.д., как фактов общественной действительности. Однако он пошел по этому пути недостаточно далеко и в результате, как на это указывает Эллиот, слишком примитивизировал механизм власти. Не было, например, необходимости выключить из рассмотрения нравственные идеи, так как их существование у цивилизованных людей есть тоже несомненный факт, хотя бы даже только как состояние сознания, констатирующее нарушение целесообразной социальной структуры. Также приходится согласиться с Эллиотом, что хотя Дюги и упомянул о сознании как факте, он в дальнейшем своем изложении избегает о нем говорить. И творческие способности сознания не находят применения при построении теории власти и государства.
Учение Дюги имеет исключительное значение для теории юридического солидаризма. Дюги указал путь, по которому может пойти дальнейшее развитие этой теории, хотя его учение и требует в настоящее время не тольки значительных поправок, но и основательной перестройки.
ГЛАВА 5. СОЦИАЛЬНОЕ ПРАВО В АНГЛИИ И РОССИИ
Идея, что право существует только как общественный институт и является результатом многовековой эволюции общества, существовала уже до Дюги. Два автора особенно известны как основатели системы социального права: англичанин Томас Хилл Грин и русский Н. К. Коркунов. Они заложили основы юридического солидаризма ранее, чем сам термин “солидаризм” появился в 1891 году. Их идеи были восприняты более поздними солидаристами, включая русских. История эволюции юридического солидаризма была бы поэтому неполной и непонятной без, хотя бы, краткого обзора их учений. Что эти учения откосятся к солидаризму, было отмечено Спекторским (в отношении Коркунова) и другими исследователями.
Во второй половине XIX века в Англии начался отход от того крайне индивидуалистического и весьма некритического образа мышления, который был когда-то так характерен для этой страны. Во главе этого нового движения стал Оксфордский университет, а один из главных духовных вождей его был профессор этого университета Т. X. Грин (1836-1882). Взаимность отношений между личностью и обществом является, согласно Грину, основой нравственности: “Человеческое Я есть Я общественное”. Высшей формой общества, говорил он, является то, в котором равный соединен с равным и в котором главная связь членов общества — их лояльность к нему и его целям. Общество должно предоставить каждому его члену право на нравственное самоопределение и на человеческое достоинство, что является как условием развития личности, так и ее правом. Однако и свобода имеет не только индивидуальный, но и социальный характер. Основанное на свободе, так называемое либеральное государство (в английском смысле этого слова) не является таковым, если оно ни во что не вмешивается и не способствует развитию общества.
Особо важным является учение Грина о праве. “Право, — говорит Грин, — есть власть, затребованная и признанная, как соответствующая благу общества”, “право не против общества, а право человека, чтобы с ним обращались как с членом общества”. Это — право участия в обществе и содействия его развитию.
Право, таким образом, состоит из двух элементов. Первый элемент есть заявка на свободу действия, которая есть результат желания человека проявить свои внутренние силы и способности. Это желание, однако, само по себе не оправдывает права; требуется еще, чтобы личность считалась с столь же законными желаниями других людей. Вторым элементом является общественное признание стремлений данной личности; уверенность, что ее свободная деятельность соответствует общественному интересу. Общественный интерес, однако, есть сумма интересов отдельных личностей. Общество имеет обязанности по отношению к своим членам так же, как и последние имеют их по отношению к обществу. Право должно быть, таким образом, построено на системе право-обязанностей как личности, так и общества.
Проф. Н. М. Коркунов (1853-1904), автор известного труда “Указ и закон”, был не только защитником теории социального права, но и предшественником Дюги в стремлении создать объективное учение о праве. Он требует отказа от двух фикций: от взгляда на государство как на личность и от веры в особую государственную волю. Где, — спрашивал он, — единая воля в конституционных государствах, особенно с парламентским правительством и борьбою партий? Где эта воля в республиках? Где ее искать в тех случаях, когда -два учреждения пререкаются между собою, а третье решает их спор? Здесь, как будто, целых три воли... Словом, основа властвования, осуществляемого государственными органами, состоит не в том, что существует какая-то высшая государственная личность, диктующая свою высшую волю, а в том, что люди, живущие совместно, связаны сознанием взаимной зависимости. Коркунов старается построить теорию государства как юридического отношения, в котором субъектами являются граждане, а объектом — власть.
ГЛАВА 6. УЧЕНИЕ Г. ГИНСА О ПРАВЕ
Среди русских уже более ста лет существовали люди, которые придавали особо важное значение солидарности, соборности, взаимности, “конструктивному альтруизму”, немало в России было и последователей Леру и Дюги, почитателей Фуйе, но никто до проф. Г. Гинса не назвал себя ясно и открыто солидаристом. Его первенство в этом отношений неоспоримо.
К идее солидаризма он пришел самостоятельно, во время работы над своей диссертацией о водном праве, которую он защищал в Париже в 1929 г. Гинс не нашел у французских солидаристов “сколько-нибудь разработанной социально-экономической доктрины” и решил разработать ее сам, заимствовав от французов только самый термин “солидаризм”. В своем главном труде “От либерализма к солидаризму” (“На путях к государству будущего”), написанном в 1930 году, а также в более поздних книгах и статьях Гинс старается дать “экономическое, психологическое и юридическое обоснование солидаризма” как единой стройной системы. В настоящей статье нас, однако, будет интересовать только его учение о праве, — область солидаристического учения, которому сам Гинс придает исплючительно важное значение: “Практическая сторона солидаризма, — говорит Гинс, — гармонизация общественных и личных, государственных и индивидуальных правоотношений”. Эта идея гармонизации общественных и частных интересов, прав и обязанностей должна стать основой “нового права” и является причиной тому, что солидаризм станет как фактором, так и продуктом прогресса. Приведем несколько последовательных выдержек из основного труда Гинса, поясняющих эту идею: “Формула “от либерализма к солидаризму” означает движение, переход от одного порядка к другому.
Право вносит гармоническое начало в человеческое общежитие, оно уравновешивает действующие силы, распределяя права и обязанности. Если солидаризм вносит большую равномерность в распределение прав и обязанностей, подчиняет началу гармонии все живые общественные силы... то можно сказать, что солидаризм — завоевание прогресса.
Правовые принципы и воззрения выражают психологию, которая, в свою очередь, определяется состоянием культуры и внешними условиями. С этой точки зрения и солидаризм является продуктом развивающейся культуры... Наконец, и с точки зрения гармонизации активных начал общественной жизни солидаризм наиболее соответствует современным условиям. Индивидуализм и социальные тенденции наиболее гармонично примирятся в солидаризме”. Существующие до сих пор теории права, очевидно, не содержат достаточных для этой гармонизации элементов. Применяя “старое право”, государство должно или брать решение какого-либо вопроса в свои руки, или отступать перед принципом неприкосновенности частных прав.
Сначала ученые юристы пытались новые правовые отношения разбить на составные элементы, взятые из публичного и частного права, создать новую “смешанную систему” права, соответствующую действительности XX века. О ней, однако, проф. Гинс говорит следующее: “Смешанная система, сочетающая частное и публичное право, лишена определенности. В смеси может преобладать либо одно, либо другое начало. Гибридные формы в праве менее всего пригодны, они равносильны уклонению от прямого ответа. Если же смесь, как некоторые химические составы, создает нечто новое, то не лучше ли дать ей наименование и определить ее особые качества и свойства?” Поэтому он предлагает “вместо насильственного втискивания новообразованного права в одну из существующих рубрик” признать его новым, третьим типом права и назвать его “регулятивным правом”, и “тогда современное право будет складываться из трех видов права: публичного, регулятивного и частного”. Таким образом, мы видим, что Г. Гинс значительно менее радикален, чем Дюги, который считал, что новое солидаристическое “объективное право” должно не стоять рядом с двумя старыми системами права, а полностью заменить их.
Самым важным, однако, является дух нового права, оставляющий достаточное поле самодеятельности отдельным лицам, но призывающий их к добровольному сотрудничеству под руководством государства: “Основная идея регулятивного права, — говорит Гинс, — отвечающая и его названию, заключается в том, что государство не может навязывать частному хозяйству те цели, которые ему чужды, и приносить индивидуальные или групповые интересы в жертву “общему благу”, оно может допускать только такие ограничения, — вернее, такое соподчинение или согласование прав, в интересах общей выгоды, — которые приносят одновременно выгоды и тем, кто подвергается ограничениям...
Регулятивное право, отделяясь от права публичного, поддерживает уважение к частным правам и становится оплотом против опасных тенденций централизации и социализации хозяйства, против удушения предпринимательства...
Человеческая личность и хозяйственная свобода не пострадают. Государство будет оплотом для личности против злоупотребления со стороны общественности, организованное общество — против всепоглощающего государства”.
Термин “солидарность” Гинс редко употребляет в смысле существующей взаимозависимости отдельных членов общества, чаще же всего — в смысле морально-утилитарной нормы, которая ведет к сотрудничеству. Демократическое по существу государство (“в его принципах и юридических гарантиях, а не в избитых формах парламентаризма”) должно поощрять осуществление солидарности как путем соответствующего законодательства, так и непосредственным действием, если принципы солидарности все же не осуществляются или нарушаются.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
При изучении разных теорий юридического солидаризма бросается в глаза одно необычное явление. Г. Гинс делает заявление, что он от французских солидаристов заимствовал только самое слово “солидаризм”. Дюги еще более решительно отмежевывается от Буржуа и его школы. Да и сам Буржуа, только вскользь упоминая о Леру, считает юридический солидаризм своим личным открытием. И действительно, изложенное выше показывает значительную разницу в содержании теорий Буржуа, Дюги, Гинса и Грина, несмотря на то, что под солидарностью они понимают приблизительно то же самое — солидарность как факт и солидарность как норму. Общим, во всяком случае, является понятие, не только слово или термин.
Главным различием этих учений является их тематика и методология. Темой Дюги была солидарность как источник права, причем права всякого, независимо от того, о каком периоде истории идет речь. Он старался отыскать эту связь “объективным” путем, исключая всякий философский подход к данному вопросу.
Буржуа хочет внести элемент социальной справедливости в современное ему французское право, не разрушая его, а только давая ему расширенное толкование, что приводит его к несколько неудачному, формальному учению о квази-контракте. Это учение не было принято более поздними солидаристами, даже французскими, но основная идея Буржуа о социальной справедливости в праве, наоборот, получила широкое распространение и среди несолидаристов.
Учение Гинса имеет совершенно другую тематику: регулятивное право и его переход в координационное право будущего, — в право при солидаристическом строе. Его не столько интересуют источники права вообще, как его развитие в будущем. Он планирует это право, старается предвидеть его формы и особенности, обосновать его на твердом, реалистическом фундаменте.
Для каждого автора естественно известное увлечение собственной тематикой, но для успеха солидаризма, как движения, важно такое отношение к различным теориям юридического солидаризма, которое видело бы этот предмет в целом и не утеряло бы тех зерен истины, которые содержатся в каждой из этих теорий. Перед солидаристами стоит задача интеграции этих учений и дальнейшая работа над вопросами солидаристического права.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Западно-европейская социология XIX века: Тексты/ под ред. В.И. Добренькова. М.: Издание Международного Университета Бизнеса и Управления, 1996. 124с.
2. История политических учений. Вып.2 /Под ред. О. В. Мартышина ‒М.: Юрист,1996. 368с.
3. История политических и правовых учений: Учебник для вузов/ Под общ. ред. В. С. Нерсесянца. М.: ИНФРА-М, 1996. 728 с.
4. История правовых и политических учений: Учебник. / Под ред. О.Э.Лейста. - М.:Госюриздат, 1997.456с.
5. История политических и правовых учений: Хрестоматия для юридических, вузов и факультетов/ Сост. и общ: ред. Г. Г. Демиденко. Харьков: Факт, 1999.‒1078с.
6. История политических и правовых учений: Хрестоматия /Под ред. В. П. Малахова. М.: Академический проект, 2000. 414с.
7. История теоретической социологии Том 1. М.: издательство КАНОН, 1997. 674с.
8. Коваленко, А. И. Правовое государство: концепции и реальность/ А. И. Коваленко. М.:ИНФА-М, 1993.256с.
9. Кудрявцев, В.Н. Современная социология права: Учебник для вузов/В. Н. Кудрявцев, В. П. Казимирчук.М.: Юрист, 1995.88с.
10. Мухаев, Р.Т. Хрестоматия по теории государства и права, политологии, истории политических и правовых учений: Пособие для вузов, юридических и гуманитарных факультетов/ Р. Т. Мухаев. М.: Изд-во ПРИОР, 2000. 1104с.
11. Ходов, А. Солидаризм/А. Ходов // Новый Мир.2006.№2. С. 1248.
12. Черданцев, А.Ф. «Теория государства и права» учебник для ВУЗов /А. Ф. Черданцев М.: Юрайт , 2001. 432с.