Реферат:
Специфика эволюции политического развития Туниса
События 7 ноября 1987 г., результатом которых становился приход к власти второго президента Туниса Зейн Абидина Бен Али, несли в себе несколько принципиальных аспектов. Речь шла, прежде всего, о военном перевороте. Армия впервые вмешивалась во внутриполитическую жизнь страны, используя – однако значительно позже, чем это происходило в других странах Арабского Востока – методы насильственного изменения существующей структуры политической власти. Пост главы государства занимал представитель офицерского корпуса, что также не было новым явлением в политической жизни государств арабского мира. Вместе с тем, видимое сходство процессов, происходивших и в Тунисе, и в других странах арабского региона, не исключало того, что в каждой из этих стран они обладали собственной спецификой, определявшейся исторической эволюцией каждого арабского государства. В полной мере это относилось и к Тунису.
Специфика тунисской эволюции по, казалось бы, уже привычной модели развития арабского мира заключалась, прежде всего, в том, что в эту модель вносились действительно серьезные коррективы. Речь шла как об их формальном выражении, так и сущностном содержании. Приход к власти З. Бен Али сопровождался широкой кампанией, целью которой становилось подтверждение преемственности системы политического управления страной, роли первого президента республики и неоспоримого лидера эпохи движения к обретению национальной независимости и постколониального развития Х. Бургибы. Бен Али – и в этом заключалось коренное различие между ситуацией и Тунисе, с одной стороны, и ее кажущимися аналогами в Египте в 1952 г. или Сирии в 1963 г., с другой – не только не порывал с уже сформировавшейся традицией, но и продолжал ее.
Если приход к власти Г.А. Насера или баасистских лидеров представал как начало действительно национального развития обеих стран, то в Тунисе перемены на вершине пирамиды государственной власти были в лучшем случае коррекцией уже сложившегося национального курса, но не его девальвацией или изменением. При этом, формальное выражение перемен в национальном государстве, резко контрастировавшее с аналогичными же процессами в других странах Арабского Востока, не могло быть сведено лишь только к тому, что Тунис обычно рассматривался как государство, традиционно ориентированное на поддержание контактов с одной из наиболее развитых демократий Запада – Францией. По сути дела, и Египет донасеровского времени, и Сирия эпохи до выдвижения баасистов к кормилу государственного управления не были странами, внешнеполитический курс которых был бы ориентирован на иные, незападные полюса мирового развития. В каждой из этих стран уже существовала, казалось бы, устойчивая и созданная, во многом, на основе западных моделей система государственного управления, пусть даже – в случае Сирии – и подвергавшаяся серьезным ударам во время следовавших друг за другом государственных переворотов конца 40–х–начала 50–х гг. В каждой из них существовал впитавший в себя нормы западной демократии “правящий класс”, пребывание которого у власти легитимизировалось традицией руководства антиколониальным движением. Наконец, и египетский, и сирийский режимы предреволюционной эпохи были признанными партнерами Запада.
Специфика обновления тунисского “правящего класса” отличалась от ее египетского или сирийского вариантов сущностным содержанием этого процесса. Если в Египте и Сирии к управлению государством приходили группы контрэлиты, то в Тунисе причиной этого обновления становилась внутренняя реструктуризация национальной правящей элиты. Выдвижение к руководству страной З. Бен Али было тому наиболее ярким подтверждением. Управление страной было сохранено той силой, которая находилась во главе общенационального движения времени французского протектората и которая, естественно возглавила страну после достижения политической самостоятельности. При этом, ведущая группа местной контрэлиты – интегристское Движение “Ан–Нахда” – было решительно отброшено от авансцены политической жизни. Та сила, которая и после переворота Бен Али сохранила в своих руках управление государством, была представлена сахельской политической элитой. Ноябрьское 1987 г. выступление армии оставила позиции тунисского “правящего класса” ни в коей мере не поколебленными. Конечно, это не означало, что в системе управления страной и, в частности, методах формирования “правящего класса” не произошло каких–либо изменений. Новый тунисский лидер был, по сути дела, представителем “второго эшелона” сахельской элитарной группы.
Вместе с тем, различия между ситуацией в Тунисе и других арабских странах не могли скрывать многих действительно существенных обстоятельств, связанных с методами деятельности и основополагающих принципах функционирования тунисского сахельского “правящего класса” и выражавшей его политические интересы Социалистической дестуровской партии (СДП). Вопрос этот заслуживает особого внимания.
Высокая степень развития процесса модернизации в Тунисе, достаточно давно втянутого в систему взаимодействия с европейским миром, чему в огромной мере содействовало географическое положение этой страны, не может вызывать каких–либо сомнений. Тем не менее, развитие тунисского политического процесса не вызывает, вместе с тем, сомнений в том, что этот параметр его эволюции позволяет рассматривать эту страну как часть “третьего мира” с его особыми условиями формирования и функционирования политических структур. В первую очередь, они связаны с феноменом регионализма, определяющим деятельность политических партий афро–азиатского мира как в значительной мере клановых образований. СДП не была в этом отношении исключением.
Развитие процесса модернизации в Тунисе охватывало, в первую очередь, средиземноморское побережье этой страны – Сахель. Как писал известный российский исследователь североафриканской ситуации Н.А. Иванов, “в Тунисе, в частности в Сахеле и некоторых местностях на северо–востоке, некогда заселенных морисками – выходцами из мусульманской Испании, в отличие от ряда других арабских стран издавна существовали традиции мелкого частнособственнического хозяйства, основанного на личном труде свободных мелких землевладельцев. После второй мировой войны многие из них постепенно модернизировали свои хозяйства и начали переходить к европейским методам хозяйствования”. По его же словам, это был край “садоводов, огородников, рыбаков, владельцев сельских маслобоек, мелких и средних землевладельцев”1
. Выходцы из этого региона (14% всего населения Туниса в 1936 г.) составили “основную массу партийных активистов и почти весь руководящий состав” СДП времени борьбы за национальную независимость2
.
Однако, эта тенденция сохранялась в деятельности СДП и в дальнейшем. Анализ французских социологов, исследовавших структуру тунисской политической элиты постколониального времени, подтверждал ее существование. Выходцы из Сахеля в течение периода 1955–1969 гг. составляли 32,5% в политбюро СДП и в правительстве страны. Они были крупнейшей региональной группой в высшем партийно–государственном руководстве Туниса, второе и третье места занимали соответственно уроженцы столицы и острова Джерба3
. Речь шла, однако, не только об этом. Руководители СДП как времени борьбы за независимость, так и позже в эпоху существования тесно связанного с партией государства были не только выходцами из Сахеля, но и выпускниками одного учебного заведения – колледжа “Садыки”, основанного еще в 1875 г. и сочетавшего элитарный характер образования с демократическим уставом внутренней жизни. Для “садыкийской” среды были характерны высокий уровень политической культуры, и эта среда без преувеличения стояла в центре движения за национальное освобождение, в значительной степени сформировав его идеологию. “Садыкийский” дух был “чувством принадлежности к привилегированному кругу избранных, более или менее осознанное ощущение нерядовой судьбы”4
.
Вместе с тем, внутренняя жизнь СДП и, прежде всего, после обретения страной политической самостоятельности не могла не испытывать огромного воздействия на ситуацию в своих рядах реальной социальной жизни. Важнейшим проявлением этой социальной реальности становились традиции патронирования и клиентелизма. Сахельский региональный клан, – и это доказывалось развитием внутренней ситуации в самой СДП, – никогда не был единым образованием. В его рядах существовали собственные клановые группировки. Выдвижение той или иной из них к вершинам государственной власти, – вне зависимости от того, шла ли речь, в частности, об А. Бен Салахе или А. Мстири, – было немыслимо без ее опоры на авторитет ведущего лица в руководстве партией и государством. Этим лицом был Х. Бургиба. При этом, ситуация, существовавшая на вершине партийно–государственной пирамиды, лишь зеркально отражала то же положение, которое было действительностью на уровне низовых структур партийного и государственного управления. История восхождения к власти в Тунисе З. Бен Али становилась тому наиболее существенным подтверждением.
З. Бен Али – уроженец небольшого города Сахеля – Хаммам–Сус. Семья со скромным достатком не могла дать ему возможности учиться в престижном тунисском учебном заведении. В его случае речь могла идти только об учебе в родном городе, но в этом случае молодой человек не смог бы сделать действительно блестящей карьеры. Тем не менее, перед ним возникли иные перспективы. Они стали возможными благодаря покровительству Х. Баккуша, в то время руководителя регионального отделения Социалистической дестуровской партии. В 1956 г. по инициативе Х. Баккуша Бен Али был отправлен в составе группы из 20 тунисцев на обучение во французскую военную академию Сен–Сир5
.
Это было время, когда страна обрела долгожданную самостоятельность. Французский протекторат был отменен. 20 марта 1956 г. был подписан протокол о признании Францией независимости Туниса. Подписанный документ признавал ответственность Туниса в области внешних сношений, безопасности и обороны, а также в создании тунисской национальной армии. Страна стала суверенной в определении собственной внутренней и внешней политики.
Возникавшая ситуация была во многом своеобразной. Приходившая к власти СДП нуждалась в создании соответствующего новой обстановке аппарата государственной власти. Военный компонент этой власти был одним из важнейших, прежде всего, потому, что национальная армия не могла не быть одним из наиболее существенных символов независимости и суверенитета страны. Внимание государства к созданию офицерского корпуса этой армии было естественно и объяснимо. Вместе с тем, не приходится сомневаться, что вновь создававшийся офицерский корпус не включал в свои ряды представителей семей уже сформировавшегося национального “правящего класса”. Этот корпус, хотя и рекрутировавшийся из уроженцев Сахеля, был во многом иным, чем традиционная политическая элита. Однако, самым важным становилось то, что, содействуя становлению под своей эгидой национального офицерского корпуса, государство закрывало перед этими офицерами возможность политической карьеры – превращения в ключевые фигуры партии и государства. Сфера партийно–государственной деятельности продолжала монополизироваться садыкийцами. В их среду армейское офицерство не могло войти: этому препятствовал уровень образования, хотя академия Сен–Сир и готовила блестящие военные кадры, иная клановая принадлежность и, в конечном итоге, осознание садыкийцами представителей армейского офицерства в качестве части собственной клиентелы.
Сам процесс становления офицерского корпуса свидетельствовал, вместе с тем, о том, что вновь созданное национальное государство выступало по отношению к нему в роли “патрона”, а офицерство было связано с этим государством отношениями “клиентелы”. Государство готовило новые армейские кадры, используя для этого возможности ведущих и наиболее престижных военных академий Запада, в первую очередь метрополии – Франции. Взамен же от этих кадров оно требовало полной и недвусмысленной лояльности. Предоставлявшееся Х. Баккушем З. Бен Али покровительство становилось, в этой связи, ни чем иным, как отражением более общей проблемы взаимоотношений между армией и государством. Иным был их уровень. Офицерский корпус в целом должен был быть лоялен государству, персонифицировавшемуся его неоспоримым лидером Х. Бургибой. Однако каждый – как логично предположить – из членов тунисской группы, отправленной в Сен–Сир, должен был сохранять лояльность в отношении одного из региональных дестуровских лидеров, становившегося личным патроном того или иного слушателя академии, а в дальнейшем – высшего офицера национальной армии.
Этот региональный лидер персонифицировал влияние одного из ведущих кланов того или иного региона страны. Только опора на его помощь и поддержку позволяла выходцам из рядов его местной клиентелы делать желанную для них жизненную карьеру. Не приходится сомневаться, что семья З. Бен Али входила в число клиентов Х. Баккуша в Хаммам–Сусе. Это подтверждало нежелание старейшин города включить молодого Бен Али в число кандидатов на учебу заграницей, его семейство обвинялось в коллаборационизме с французскими властями. Баккуш откровенно игнорировал мнение авторитетов этого небольшого
Продвижение Бен Али по лестнице военной карьеры так же становилось возможным благодаря поддержке Баккуша. После получения диплома академии Сен–Сир Бен Али продолжил обучение в других высших военных учебных заведениях. В их числе были артиллерийское училище в г. Шалон–сюр–Марн во Франции, высшее училище безопасности и разведки, а также училище противовоздушной обороны в США. В 1964 г. Бен Али, еще молодой офицер генерального штаба тунисских вооруженных сил, возглавил процесс создания в стране Службы армейской безопасности, которой он и руководил в течение десяти лет.
В 1974 г. Бен Али стал военным атташе в Марокко и Испании, проведя три года в Рабате. В 1977 г. он был назначен генеральным директором Службы национальной безопасности страны. В течение 1980–1984 гг. Бен Али был послом Туниса в Варшаве, а затем вновь возглавил Службу национальной безопасности. Несколько месяцев спустя, в конце октября 1984 г., он получил должность государственного секретаря по национальной безопасности, а в октябре 1985 г. Бен Али стал министром национальной безопасности и в апреле следующего года – министром внутренних дел.
В Тунисе складывалась принципиально новая ситуация. К вершинам политической власти начинали выдвигаться представители офицерского корпуса, что ранее рассматривалось ведущими представителями “правящего класса” как недопустимое явление. Впрочем, приход З. Бен Али в правительство Туниса, где он занял два ключевых “силовых” поста, первоначально могло выглядеть в качестве естественного развития событий. В конце концов, национальная элита прошлого не включала в свой состав представителей того слоя общества, который мог возникнуть только после обретения страной независимости. Более того, сформированное этой элитой армейское офицерство, казалось бы, должно было дополнить “правящий класс” ранее отсутствовавшим в ее среде элементом, тем более, что этот элемент становился необходимым для дальнейшего функционирования созданной этим “классом” политической системы. Этот элемент пока еще оставался подчиненным. Тем не менее, дальнейшее развитие событий радикально меняло положение в системе координат “патрон–клиентела”.
В июне 1986 г. Бен Али был введен в состав Политбюро Социалистической дестуровской партии и вскоре был назначен заместителем генерального секретаря СДП. 16 мая 1987 г. Бен Али был повышен до ранга государственного министра, а 2 октября 1987 г. стал премьер–министром, сохранив портфель министра внутренних дел. Одновременно, что соответствовало тунисской государственно–партийной традиции, он занял пост генерального секретаря правящей партии. Подчиненный ранее элемент, казавшийся второстепенным, начинал играть все более очевидно ведущую роль в политической жизни Туниса. Но первоначально выдвигавшееся к власти офицерство легитимизировало свое движение на основе старой системы координат – оно демонстрировало себя в качестве клиента власти, которая была его традиционным патроном. Личные отношения между Бен Али и Баккушем это подтверждали.
Выдвижение З. Бен Али как представителя “второго эшелона” сахельской политической элиты к руководству страной первоначально предполагало сохранение определенной формы союза между старой дестуровской элитой и новыми выдвиженцами. Отношения между Бен Али и Баккушем – “клиентом и патроном” – сохранялись и после прихода Бен Али на вершину пирамиды государственно–партийной власти. Более того, Х. Баккуш пытался “подтвердить свои привилегии патрона, выступив против предложенной президентом и поддержанной всеми членами кабинета министров программы реформ”6
. Заявив о своем несогласии с точкой зрения президента, Баккуш опубликовал соответствующее заявление на страницах журнала “Жен Африк”. Разрыв отношений последовал незамедлительно. Премьер–министр был отправлен в отставку7
.
Существовал и другой аспект все той же проблемы. Речь шла о выражении офицерством лояльности по отношению к более значительному патрону – национальному государству, созданному отстраненным от власти национальным лидером Х. Бургибой. Бен Али воздает должное ведущему лидеру антиколониального движения и первому президенту Тунисской Республики. Речь идет не о низвержении созданной им системы, но о коррекции проводившегося Бургибой курса. Тем самым, новый режим легитимизирует свою власть. Проводимые им реформы, как в сфере политической надстройки, так и экономики, освящались ссылками на наследие антиколониального времени и первых лет независимости, вклад Х. Бургибы в которое ни в коей мере не отрицался. Однако, становилось ясно, что у власти в Тунисе оказывались на этот раз не “патроны”, а их “клиенты”. Политическая надстройка страны претерпевала глубокую внутреннюю трансформацию. Однако, эта трансформация не меняла сложившейся ранее системы взаимоотношений между государством и его гражданами. В значительной мере эта система использовала сложившуюся ранее систему координат – “патрон–клиентела”. Ее повторное создание также оправдывалось с помощью обращения к наследию Х. Бургибы и утверждений о том, что проводившийся им нуждается, всего лишь, в незначительной коррекции. Тунисская ситуация и в этом отношении мало чем отличалась от тех процессов, которые были реальностью “третьего мира”.
По словам известного тунисского социолога М.А. Аль–Хармаси, постколониальное государство Магриба шло по пути изменения своего образа, который достаточно долго оставался господствовавшим в глазах его граждан. “Ни одно правительство в регионе Магриба, – подчеркивал он, – от Рабата до Триполи не смогло найти ответа на множество тех вызовов, с которыми оно столкнулось. Важнейшим из этих вызовов становится не только задача достижения высокой степени эффективности национальной экономики, но и вопрос, который стоит и будет стоять как перед нынешним поколением национальных лидеров, так и будущим поколением политической элиты. Он заключается в поиске необходимых форм политического обновления, опирающихся на всеобщую поддержку граждан и заключающихся в создании условий для широкого распространения гражданских свобод. Ни перед Бургибой, ни перед Бумедьеном этот вопрос не стоял. Оба они руководствовались идеей, смысл которой состоял в том, что государство, его институты и централизованный аппарат смогут в нужной степени подчинить им общество”. Если раньше, отмечал М.А. Аль–Хармаси, речь шла о сохранении системы полного патронирования общества, то теперь речь должна идти об изменившимся образе все того же государства. Сохраняя неизменной свою роль силы, обеспечивающей движение по пути модернизации, магрибинское государство должно создавать вокруг себя кажущуюся плюралистической систему политических партий и организаций, разделяющих вместе с этим государством ответственность за успешное решение задач модернизации национального социума. Не приходится говорить, что эти партии и движения рассматриваются государством в качестве выразителей интересов определенных общественных слоев. Если раньше, СДП могла быть “единственной силой, монополизировавшей право выражать потребности общества, то теперь формальным выразителей этих потребностей становится более широкий спектр политических сил. Однако, правящая партия – и стоящее за ней государство – остается реальным вершителей судеб”8
.
Представители “второго эшелона” сахельской политической элиты, ведущую роль среди которых играл нынешний президент страны, смогли внести в экономическую жизнь современного Туниса немало принципиально важных изменений. Речь шла о широкой структурной перестройке национальной экономики, важнейшим направлением которой становилось создание условий для вхождения Туниса в систему мирохозяйственных связей. В стране были предприняты усилия для активизации деятельности представителей частного сектора, развития процессов приватизации и, в конечном итоге, создания условий, когда страна, по мысли президента, должна найти внутренние ресурсы обеспечения собственной жизнедеятельности. Проведенная экономическая реформа включала в себя либерализацию экономики, реформирование ценовой политики, режима инвестиций и таможенного контроля, перестройку финансового сектора и значительное сокращение государственных субсидий9
.
Успехи преобразований в экономической сфере были значительны. По данным национальной статистики, за 1992–1996 гг. ВНП страны имеет тенденцию роста, составляющую 4,2% в год. За тот же период общая производительность труда увеличивалась на 2,2% в год. В течение того же времени было создано 204000 новых рабочих мест. Наконец, строгое соблюдение финансового баланса правительством позволило сократить внешний долг. Тем не менее, силой, создававшей новую экономическую ситуацию в Тунисе как прямо, так и опосредовано, с помощью опоры на частные капиталы, оставалось государство. Более того, оно оставалось единственной инстанцией, принимавшей окончательное решение, как в отношении итогов приватизации, так и привлечения капиталовложений в национальную экономику.
Официальные тунисские лица заявляли, что дальнейшая эволюция экономической перестройки, предусмотренная УШ Планом развития, рассчитанного на 1992–1996 гг., требует “расширения консультаций и обеспечения участия в реализации Плана всех политических партий, профсоюзов и организаций работодателей”. Взаимодействие всех политических сил должно, по их мнению, “положить начало созиданию основ открытого, демократического и современного гражданского общества”, как это предусматривалось Декларацией новых властей от 7 ноября 1987 г.”10
. Тем не менее, в рамках этого взаимодействия государство играет ведущую роль, вновь становясь, хотя и в менее жестких формах, патроном национального социума.
Перестройка национальной политической жизни создала для этого важные предпосылки. Благодаря введению системы многопартийности была достигнута достаточно высокая степень сплочения сахельской политической элиты. Более того, к сотрудничеству с ней была привлечена и часть элиты Юга. Конечно, роль ДКО как правящей партии не претерпела каких–либо существенных изменений. Существовавшая еще во времена Х. Бургибы традиция реформирования страны силами выходцев из сахельского региона была сохранена. Тунис все еще далек от того, чтобы в нем была претворена модель европейской демократии. Та система управления, которая существует в стране, все еще авторитарна.
Тем не менее, новая многопартийная система, ставшая окончательной реальностью страны в эпоху правления З. Бен Али если не исключила, то в значительной степени ограничила возможности развития регионалистских тенденций. В свою очередь, исключение Движения “Ан–Нахда” из политического процесса отодвинуло возможность радикальной смены тунисской политической элиты. Одновременно, усиление внимания государства к экономическим проблемам Юга11
способно в еще большей степени ослабить тенденцию к формированию противостоящих сахельской региональных групп политической элиты.
Многопартийная система Туниса выступает в настоящее время в качестве инструмента решения тех прагматических задач, которые выдвигаются перед тунисским обществом его “правящим классом”. Эта система создает необходимую для их решения преемственность политической власти и укрепляет эту преемственность. Разумеется, можно утверждать, и это подчеркивают некоторые исследователи на Западе, что в конкретном случае Туниса речь идет о сохранении “системы полуфеодального управления страной”12
. В свою очередь, правозащитные движения в арабском мире отмечают “существование в Тунисе полной монополии правящей партии на управление, незрелость гражданского общества и авторитарные методы деятельности президента З. Бен Али”13
. При этом, они отталкиваются от реально существующей в Тунисе ситуации, когда правящая партия, ставшая Демократическим конституционным объединением, в полной мере остается патронирующей иные группы политического действия инстанцией.
Эта точка зрения имеет, конечно, право на существование. Однако она кажется слишком ригористической и мало отвечающей реальностям развивающихся стран. Процесс демократизации общества не может, как представляется, быть оторван от других, не менее существенных аспектов развития стран, подобных Тунису. Возможны ли в этой стране образцы демократии европейского типа? Ответ на этот вопрос не может быть ни положительным, ни отрицательным. Специфика национального пути Туниса уже демонстрирует собственную модель становления гражданского общества. При этом, эта модель показывает, что “правящий класс” этой страны демонстрирует неоспоримую способность к самообновлению, к поиску ответов на стоящие перед страной проблемы, пусть эти ответы и кажутся порой паллиативными, к дальнейшей трансформации.
политический многопартийная тунис президент
Литература
1. Иванов Н.И. Кризис французского протектората в Тунисе(1918–1939). М., 1971, стр. 250
2. Elites, pouvoir et legitimite au Maghreb. P., 1973, p. 186–187
3. Abdessalam A. Sadiki et les sadikiens. Tunis, 1975, p. 142
4. The Leader of National Revival, Tunis, 1995
5. Ware L.B. The Role of the Tunisian Military in the Post–Bourguiba Era. // Middle East Journal, vol. 38, N 6, 1984, p. 30
6. “Jeune Afrique”, P., 9 octobre 1989
7. Аль–Хармаси М.А. Ат–Тагйир аль–иджтимаъий аль–иктысадий ва мудаафатуху ас–сиясийя: Аль–Магриб аль–арабий (Социально–экономическая модернизация и ее политические последствия: Арабский Магриб). в: Димукратыйя мин дуна димукратыйиин. Сиясат аль–инфитах фи аль–алям аль–арабий/аль–ислямий (Демократия без демократов. Политика либерализма в арабском/мусульманском мире). Бейрут, 1995, стр. 287–288
8. Annuaire de l’Afrique du Nord, P., N26,1990, p. 871