НИЖЕГОРОДСКИЙ ИНСТИТУТ МЕНЕДЖМЕНТА И БИЗНЕСА
Факультет экономики и финансов
Реферат по политологии
Тема: «АВТОРИТАРИЗМ И ДЕМОКРАТИЯ: СРАВНИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ В РОССИЙСКИХ УСЛОВИЯХ»
Выполнила:
Проверила:
Пильна
2008
СОДЕРЖАНИЕ
1. Особенности русской политической культуры…………………………...2
2. Незавершенность реформ…………………………………………………..7
3. Надежда на гражданское общество…………………………………………12
4. Пессимизм интеллектуалов………………………………………………….14
5. Авторитаризм или демократия?................................................................15
Литература……………………………………………………………………….20
1.Особенности русской политической культуры
В августе 2001 г. в России было довольно скромно отмечено десятилетие с момента провала военного путча и победы антикоммунистческих сил. Известный политический обозреватель, бывший посол России в Израиле Александр Бовин писал в те дни: "Весь этот кошмар [в августе 1991 г.] продлился всего три дня, но он открыл новую эпоху в истории России. ... Объективно говоря, попытка обратить вспять горбачевскую перестройку как раз ускорила и сделала более интенсивными процессы, которые путчисты хотели изменить, затормозить и загнать в общественно-политическое подсознание" [22, с.1].
Назревшие коренные преобразования, объективная необходимость модернизации страны коренились не только, и не столько в логике саморазвития общественных сил, сколько диктовались поражением СССР в “холодной войне”, невозможностью продолжать движение по старому пути, подчеркивается в книге “Драма российских реформ и революций”. Ее авторы, маститые ученые из российской академической среды – И.К.Пантин и Е.Г.Плимак, считают, что во времена “перестройки” движение шло “по перевернутой схеме: толчки к реформам, идущие “сверху”, от части руководства, но не находящие должной поддержки “снизу”. Такая форма движения, характерная для “догоняющего” развития, как показывает опыт, далеко не оптимальна и таит в себе множество опасностей и противоречий.
Главное же она предъявляет предельно высокие требования к самим реформаторам, которым, к сожалению, не отвечало ни горбачевское руководство, ни ельцинская оппозиция” [16, с.347].
Трудности модернизации заключались и в необходимости изменения самого культурно-исторического менталитета россиян. Демократическим учреждениям, демократической практике еще предстоит укорениться в нашем обществе, нащупать свое сочетание импульсов “снизу” с импульсами “сверху”, что и обеспечивает эффективность преобразований. Все это требует усилий, времени, осмысления опыта. Переход всей власти к “демократам” в августе 1991 г. был неожиданным для них самих, и для общества в целом, оно только начало втягиваться в процесс перемен. Чем дальше уходила в прошлое эйфория августовских дней, тем явственнее выступал дилетантизм сил, пришедших к власти, и их своекорыстие. Замена “перестройки” откровенным “термидором” привела к катастрофическим последствиям, не компенсируемым вхождением в “клуб” развитых государств [16, с.348].
Действительно, результаты политики, проводившейся в России после поворота 1991 г., оказались далекими от ожидавшихся обществом. Ошибки нередко были обусловлены тем, что люди, оказавшиеся во главе государства, не учитывали особенностей складывавшейся на протяжении веков политической культуры страны. Со стороны представителей демократического лагеря нередко можно было услышать, что в том, что не удается провести реформы и достигнуть быстрой демократизации общественной жизни, виноват сам народ.
Российское общество в 90-е годы пережило такие встряски, как положившие конец периоду горбачевской перестройки провалившийся военный путч и победа антикоммунистических сил в августе 1991 г., полный развал Советского Союза в декабре 1991 г., начало реформ в экономике и небывалое падение жизненного уровня большинства людей на фоне стремительного обогащения узкого слоя "новых русских", рост сепаратистских настроений внутри самой России, схватка за власть президента Ельцина и Верховного Совета, закончившаяся вооруженной ликвидацией последнего в октябре 1993 г., принятие новой Конституции и победа на первых выборах в Государственную Думу националистов во главе с Жириновским в декабре того же года, первая чеченская война 1994-1996 гг., переизбрание Ельцина на выборах 1996 г. при широкой поддержке населением его главного оппонента, лидера победившей на парламентских выборах 1995 года КПРФ Зюганова, глубокий финансовый кризис 1998 г., начало новой чеченской войны в августе 1999 г. Эти и другие факторы в конце концов заставили правящие слои переоценить свое отношение к глубинным тенденциям российского общественного сознания.
Вопрос о выборе пути: демократия или авторитаризм все это время оставался актуальным для России, жившей в обстановке стабильной нестабильности. На этот выбор оказывали воздействие глубинные тенденции российского общественного сознания, давние национальные традиции. При всей внешней показательно демократической атрибутике режима, установленного при Ельцине, из него постоянно выпирали наследственные для России автократические черты. "Проблема состоит в том, что мы оказались не подготовленными к свободе, - пишет тот же Бовин. - Томас Манн однажды сказал, что демократия есть готовность духа к политике. "Дух" подавляющего большинства людей новой России оказался, однако, не готовым к политике. Из-за этого наша демократия - это демократия выжившей номенклатуры, армии чиновников и маложеланной элиты из нуворишей, которых прозвали "олигархами". Это своего рода "паблик рилейшнз"-демократия, паразитирующая на низкой политической культуре населения. Но все же, лучше такая демократия, чем вообще никакая. Главнейшее свершение ельцинского десятилетия состоит в том, что "царь Борис" сохранил демократическое наследие Горбачева". "Я убежден, - заключает Бовин, - что Россия не свернет с демократического пути" [22, с. 2].
Феномен Путина, победа его и его сторонников на парламентских 1999 и президентских выборах 2000 г. объясняется, на мой взгляд, тем, что новый российский президент и его попутчики из спешно образованной партии "Единство" в противовес Ельцину и его окружению, поняли, что для удержания и консолидации власти им необходимо лучше учитывать культурные традиции своего народа. Не случайно, в предвыборные штабы партии "Единство" и самого будущего президента были привлечены квалифицированные специалисты-политологи [18].
Известно, что существует, вероятно, столько же определений политической культуры, сколько писавших об этом серьезных авторов (первопроходцами здесь были в 60-е годы американские ученые-политологи Г.Алмонд и С.Верба, а в российской политологии в 70-е - 80-е годы А.А.Галкин и Ф.М.Бурлацкий). Подобно тому, как культура вообще определяет нормы поведения в жизни, политическая культура определяет нормы поведения и правила игры в политической сфере, интегрирует социальную систему. Основополагающие ценности политической культуры имеют первостепенное значение для жизнеспособности и сохранения преемственности любой общественно-политической системы. Естественно, что политическую культуру можно правильно понять лишь в том случае, если рассматривать ее как форму, неразрывную часть общенациональной культуры. Это ценностно-нормативная система, которая поддерживается большинством населения, разделяющего ее базовые ценности, правила и стереотипы политического поведения. Все это формируется в течение длительного времени на протяжении всей национальной истории [17, с.55-77]. Данные и другие положения, содержащиеся в вышедшем в 1994 г. под редакцией К.С.Гаджиева коллективном труде "Политическая культура: Теория и национальные модели" [17], сохраняют свое значение. Это было одно из первых в стране комплексных исследований по данной теме.
По мнению немецкого ученого Герхарда Зимона, географическое положение России на северо-восточных просторах Европейского субконтинента оказало заметное воздействие на менталитет, самосознание и политическую культуру. Окраинное положение и культурная привязанность к греческой Византии стали причинами того, что Россия не познала существенных моментов развития и становления институтов, характерных для средневековой Европы, ее феодализма и автономии городов. Возникшее в позднее средневековье Московское государство обладало своеобразными чертами, отличавшими его от старого европейского мира. Эти особенности сохранялись и после того, как Россия по окончании татарского господства стала постепенно открываться для Европы, от которой была почти двести лет изолирована. Так в России образовалась специфическая политическая культура, отличающаяся сильной автократической верхушкой и слабыми посредническими институтами общества, не располагавшими независимостью. Региональная самостоятельность и местное самосознание - имевшие основополагающее значение для политического и социального развития, прежде всего в Германии - не могли утвердиться, так как жизнь на местах и даже перемещения дворян до XVIII столетия зависели от воли царей и императоров.
Для русской политической культуры в прошлом и в современности характерно недостаточное взаимодействие между государственной властью и подчиненными, между обществом и индивидуумом, между правами и обязанностями, между "верхами" и "низами". Преимущество отдается постоянно власти, общине и обязанностям, а не подчиненным этой власти, не индивидууму и его правам. Соответственно этому общая вертикаль выстраивалась сверху вниз и покоилась на неограниченной в правовом отношении власти самодержцев, вождей или генеральных секретарей над своими подданными, обязанными им служить.
В России сформировалось особое правовое сознание, при котором формальные права и процедурные правила играют подчиненную роль. Центральное место скорее занимает справедливость, претендующая на то, чтобы быть высшей ценностью. Справедливость, как и личные взаимоотношения, основывается на авторитете и доверии, а не на формальных критериях. В дореволюционной России жизненные взаимоотношения регулировались правом обычая. В советское время право закона было инструментом господства КПСС, имевшим ограниченное значение, так как КПСС сама нарушала свои же предписания. Правовой нигилизм, как элит, так и народа в посткоммунистической России происходит из опыта и привычек многих поколений. Право, таким образом, обладает лишь ограниченной дееспособностью, оно является выражением политики и власти. Закону подчиняются тогда, когда считают это приемлемым. Ограниченная дееспособность закона означает также, что люди не верят в собственные права и осуществление их на практике, особенно тогда, когда судятся с государством. Отсюда вытекает непосредственное следствие: кто не верит в собственные права, тот не подчиняется закону.
Так же, как и в правовой культуре, в экономической культуре сформировались специфические черты, отличающие ее от европейских стандартов. Роль государства в экономике была определяющей, из этого вытекало запоздалое и ограниченное формирование частной собственности и соответственного частнособственнического менталитета. Государственное распределение товаров и доходов имеет в русской экономической культуре главенствующее значение. При помощи подобной экономики государству удавалось осваивать окраинные территории, управлять процессами миграции и кадрами. Советская плановая экономика усилила эти распределительные характеристики. Отторжение рынка заходило в Советском Союзе настолько далеко, что даже господствовавший слой (номенклатура) не располагал собственностью. Это могло послужить одной из причин слома системы, ибо сорок лет спустя после окончания войны господствующий слой уже не захотел отказываться от частной собственности.
В другой своей недавно опубликованной работе "Путин как воплощение "русского пути" Г.Зимон подчеркивает, что главным содержанием этого своеобразного путинского "третьего пути" является лозунг: "Вся власть Кремлю!", что соответствует старинным стереотипам русской политической культуры. Крах коммунизма десять лет назад лишь ускорил начавшийся уже ранее распад власти московского центра. У Кремля в сущности были две возможности отреагировать на перетекание власти и ресурсов на периферию и в общество. Он мог бы использовать это как шанс на создание независимого от государства общества и попытаться перевести процесс хаотического дерегулирования в правовое русло. Или же центр мог увидеть в этой потере власти угрозу для себя и для государства и попытаться остановить и обратить данное развитие вспять. Путинское руководство идет по второму пути, и тем самым оно находится полностью в плену давних традиций политической культуры, согласно которым Россия нежизнеспособна без сильного центра. Именно это подразумевает Путин, когда говорит о “сильном государстве”, которое должно осуществлять “диктатуру закона”. Но если закон будет проводиться при помощи диктатуры, тогда диктатура ставится над законом, так как именно она решает, что подходит под закон, а что – нет.
В настоящее время в России идет процесс, который можно было бы назвать “собиранием русских земель”. Так, спустя год нахождения Путина у власти можно констатировать, что в политике под лозунгом “Вся власть Кремлю!” центральной власти удалось добиться значительных успехов. Организованной политической оппозиции в центре или в регионах, которая могла бы стать альтернативой кремлевскому руководителю, не существует. Поэтому Путину удалось создать, по мнению Зимона, некую "комбинацию из политической стабильности, экономической стагнации и отступления в сферах демократизации, правового государства, прав человека и "озападнивания" внешней политики". Тем самым удалось достичь "такой концентрации власти в руках центральных органов управления, каких не было в России со времен кануна перестройки в середине 80-х годов".
Путин и его избиратели, а это означает большинство населения, отвергли обе программы, которые предлагались политическими силами страны в последнее десятилетие: реставрация коммунизма и демократические, либеральные реформы. Поэтому Зимону представляются весьма маловероятными в ближайшее время такие пути развития, как, во-первых, возрождение господства партии ленинского типа и восстановление Советского Союза, во-вторых, реформистский прорыв, подобный прорыву конца 80-х – начала 90-х годов, потому что для этого отсутствуют все необходимые предпосылки: лидер, который стремился бы к этому, как Горбачев или Ельцин; элиты, которым реформы обещали бы больше богатства и власти; массы, которые были бы готовы еще раз выдержать реформы.
2. Незавершенность реформ
Неотложность проведения реформ понималась всеми недавними правителями СССР и затем новой России за исключением, вероятно, партийно-бюрократической верхушки, стоявшей у власти в период правления Брежнева. Именно в “застойное” двадцатилетие были потеряны прежние неплохие темпы роста, когда правящий слой, можно сказать, проспал те структурные реформы, осуществление которых в странах Запада позволило им одержать победу в “холодной войне” с СССР и его сателлитами и вырваться далеко вперед на качественно новый виток исторического развития. История еще раз показала, что даже незначительная по ее меркам задержка, замораживание новых, свежих ростков общественной жизни, почивание находящихся у власти людей на прежних лаврах чреваты сверхнапряжением последующих поколений, если те не хотят отстать от времени. Неожиданно быстро развалившаяся социалистическая система, распавшийся как карточный домик в историческое одночасье СССР и его превратившиеся в самостоятельные субъекты международной политической жизни “осколки” ощутили, что находятся далеко позади стран-лидеров нынешнего мира.
Потеряв от этого развала больше, чем все другие республики, ныне независимые государства бывшего СССР, Россия оказалась в труднейшем положении за всю свою многовековую историю. Она была вынуждена вернуться к излюбленной в русской истории парадигме “догоняющего развития”, представшей теперь в вопиюще обнаженной форме. Тем самым создалась благодатная почва для того, чтобы в политической культуре ожили старые стереотипы, что привело к еще большему “смятению” умов.
Задачи и вызовы, которые надлежит решать и на которые следует отвечать нынешнему поколению российских руководителей, по плечу разве что титанам античной мифологии. В порядок дня встало проведение реформ, которые должны полностью изменить картину современного российского общества. Все это при слабости его нынешних структур, остроты общественных болезней, унаследованных от прошлого, и одновременно болезней роста. Капитальный ремонт этих структур и всеохватывающая терапия при этом должны не перейти грань, чреватую летальным исходом. Некоторые публицисты окрестили нынешний этап российского развития как возврат к капитализму и даже дикому капитализму эпохи первоначального накопления. При всей справедливости таких определений необходимо все же не забывать, что этот возврат проходит в совершенно иной качественной обстановке рубежа ХХ – начала XXI веков. При этом Россия была и остается заметной частью мирового цивилизационного сообщества, большинство участников которого заинтересованы в сотрудничестве с нею, ее сближении со странами-лидерами. В этом плане внешняя международная обстановка последнего времени была благоприятна для осуществления первоочередных, назревших внутренних реформ.
При этом поиски сплотившей бы общество стержневой национальной идеи, к нахождению которой призвал россиян в середине 90-х годов Ельцин, далеко не окончены. Стержневая сплачивающая идея эпохи построения социализма – торжество коммунизма и его идей не только в СССР, но и во всем мире, оказалась выброшенной на свалку истории и теперь способна интересовать разве что дотошных исследователей прошлого. Объявлению в качестве главной цели, подобно тому, как это произошло в постсоциалистических странах Восточной Европы, присоединения к западному миру, базовые ценности христианской цивилизации которого традиционны и для русской политической культуры, препятствует великодержавная спесь политических и военных “верхов”, получающих подпитку из устарелых идеологических источников.
Твердое намерение быть вместе со странами евроатлантической западной цивилизации прозвучало в речах, произнесенных Путиным во время его визита в Германию в конце сентября 2001 года. Но для этого понадобилась такая аномалия, как нанесенный 11 сентября в США, в самое сердце западной евроатлантической цивилизации, невиданный по своей жестокости удар набравшего огромную силу мирового гнезда терроризма. Возникло ощущение общей угрозы, вызова, брошенного как западному сообществу, так и России со стороны сил “иного” мира. Этот “иной” мир продемонстрировал, что не остановится перед изощренными кровавыми акциями, чтобы обратить вспять широкоохватный процесс глобализации, втягивающий в свой поток практически все страны мира, всех участников экономического, политического и социального процесса рационализации современной жизни с опорой на последние научно-технические достижения развитых стран. Реформированной России предстоит найти свое место, свою нишу во вряд ли остановимом широком потоке развития глобализирующегося человечества.
Политическая культура посткоммунистической России не в последнюю очередь определяется социальной базой установившегося в 1991 году режима. Начавшаяся во время перестройки революция оказалась незавершенной, начатые реформы - половинчатыми и частично малоуспешными. В результате опорой нынешнего режима является перестроившаяся номенклатура старого времени, западническая часть бывшей интеллигентской контрэлиты, представители буржуазии в первом поколении, преимущественно компрадорской [6, с.338; 4; 9]. На самом деле эта социальная база очень узка, отсюда попытки верхов при новом лидере - Путине - искать более широкую опору, привлечь на свою сторону организации гражданского общества.
В последнее десятилетие произошло реформирование верхнего эшелона власти в России. Была принята новая конституция, регулярно проводились выборы. Согласно конституции Россия является президентской республикой. Президент сосредоточивает в своих руках столько власти, что это напоминает традиции российского самодержавия. Парламент, состоящий из нижней и верхней палат: Государственной Думы и Совета Федерации, играет подчиненную роль. Огромность территории, экономические, национальные и конфессиональные различия затрудняют управление страной. В 90-е годы в Российской Федерации постоянно возникали центробежные, сепаратистские тенденции. Наиболее известный пример этого - Чечня. Менее известный пример - Татарстан, но здесь московской и местной власти удалось договориться и преодолеть конфликт мирным путем.
Придя к власти, Путин с целью повышения управляемости провел административную реформу. По сути дела была выстроена заново вертикаль власти. Страна была поделена на семь крупных округов. Во главе каждого из них были поставлены преданные президенту люди. Это главным образом представители высших слоев армии и ФСБ (Федеральной службы безопасности, ранее КГБ). Тем самым стало ясно, кому отдает предпочтение Путин, сам бывший офицер КГБ, при Ельцине занявший пост главы ФСБ.
Перемены наверху не сопровождались глубокими переменами в местном самоуправлении. Оно нуждается в коренной реорганизации. На деле на местах правит мэр или другое главенствующее лицо, игнорирующие мнение представителей гражданского общества и сами инициативы граждан, если они вступают в противоворечие с интересами местной власти. Сама эта власть рассматривается находящимися у рычагов управления людьми как находящаяся в их собственности привилегия распоряжаться судьбами проживающих на подвластной им территории людей (здесь не случайно возникают реминисценции крепостного права, отмененного в России лишь в 1861 году).
Распад Советского Союза, в котором Россия и русские играли главенствующую роль, фактическая победа Запада в "холодной войне" обусловили подъем националистически настроенных сил, воспринимающих все п
Авторитарный стиль нынешнего руководства пользуется широкой поддержкой в массах. По социологическим опросам ВЦИОМ три четверти населения разделяют мнение, что России необходим в первую очередь сильный руководитель. Те же 75-80% опрошенных готовы пожертвовать свободами ради установления порядка. Раздутые до небес некоторыми средствами массовой информации похвалы и славословия в адрес президента Путина привели к возникновению нечто подобного культу личности нынешнего российского президента. Об этом в "юбилейный" день 21 августа 2001 года с едкой иронией писала миланская "Коррьера делла сера". Все это еще раз показывает, насколько трудно преодолевается в русской политической культуре византийское и коммунистическое наследие.
Живучие византийские традиции в политической культуре серьезно препятствуют демократизации жизни современного российского общества. Отсюда и трудности в процессе его трансформации, перевода прежней культуры с ее устоявшимися стереотипами на рельсы новой демократической культуры, отсюда же - до сих пор мало удававшиеся попытки пробуждения инициативы снизу, формирования дееспособного гражданского общества в современной России. Исторический опыт показал, что если реформы проводятся лишь сверху и не поддерживаются при этом широкими массами, их результаты очень непрочны [14, 24-26, 30, 33-34, 37-38].
Попытки создать в 90-е годы дееспособную партийную систему не принесли ожидавшихся результатов. Демократический принцип выборной сменяемости действует слабо еще и потому, что за прошедшее время федеральные и местные власти отнюдь не способствовали, а иногда даже открыто препятствовали созданию партий, которые могли бы представлять разносторонние интересы всех общественных слоев. Существующие партии слабы и не укоренены в обществе, часто являются выразителями лишь воли своих властолюбивых лидеров. Нередки случаи коррупции во всех эшелонах власти. Отсюда - политическая апатия населения, низкое участие в выборах.
Люди в России были озабочены больше экономическими, чем политическими проблемами, тем, как выжить экономически в труднейших условиях переходного периода, когда на протяжении всех 90-х годов жизненный уровень значительно понижался [8]. Экономические реформы (требующие особого разговора) осуществлялись непоследовательно по принципу "шаг вперед, два шага назад" и не принесли выигрыша большинству населения.
В условиях усложняющейся социальной ситуации предпринимались мало удававшиеся попытки создать корпоративного типа организации для согласования интересов. В подражание западным образцам была даже образована трехсторонняя комиссия. Но в отличие от Запада капитал, наемный труд и государство в России "еще друг от друга не отчленились" [5, с. 31]. Участники состоявшейся в Фонде Горбачева дискуссии на тему "Гражданское или корпоративное общество? Перспектива для России" признали, что для России мало пригоден путь независимого развития частных компаний, по которому развивались США, а ближе путь Франции, где крупный бизнес тесным образом связан с государством. Опасность для России здесь в бесконтрольности и отсутствии конкуренции. Если же этого удастся избежать с помощью общественного контроля, конкурирующих корпораций и свободной прессы, то корпоративное общество станет укрепляться. И все же, с точки зрения А.А.Галкина, корпоративные организации представляют собой деформированную форму институтов гражданского общества, их негативную изнанку [5, с. 18, 50].
3. Надежда на гражданское общество
Слабое представительство женщин во властных структурах свидетельствует о недостаточной развитости современного российского общества. По социологическим данным женщины составляют 53% населения страны. 60% принявших участие в последних общенациональных политических выборах - женщины. Среди лиц имеющих высшее образование - 61% женщин. Однако на руководящих должностях в стране находятся 62% мужчин. Лидер одной из 100 действующих по всей стране женских организаций Елена Ершова расценила эти факты как проявление патриархальности и мужского шовинизма.
В самом обществе существуют очень приблизительные представления о том, что такое гражданское общество и в чем состоят его задачи. Согласно одному из недавних социологических опросов, лишь 22% опрошенных дали ответ, который согласуется с первоначальным понятием "гражданское общество". Многие из опрошенных понимают под этим определением гуманное, нравственное общество, которое заботится о молодежи и пенсионерах, больных, добивается уважения к человеку. Они считают, что это культурное, цивилизованное, высокообразованное общество, "не как у нас".
В царистские времена становлению гражданского общества часто препятствовала сама власть. Так, в эпоху Петра I были устранены церковные выборные общины, волостное правление на местах. Строительство империи проходило без участия местных организаций. Попытки укрепления гражданского общества предпринимались при правлении Екатерины II, Александра I и особенно Александра II. Тогда были созданы организации взаимопомощи, земства, охватившие всю Россию. Несмотря на это, организации гражданского общества не были укоренены, пришедшим к власти большевикам легко удалось их ликвидировать, и процесс был прерван на 70 лет.
Институонализация отношений между гражданским обществом и государством позволяет вести речь о правовом государстве. Текущая ситуация характеризуется тем, что гражданский сектор нужен власти как легитимация самой этой власти, как элемент управления социумом. Гражданское общество должно играть выдающуюся роль в реформировании страны. Власть должна быть готова к тому, что ей будут говорить нелицеприятные вещи. Государство должно добровольно отступать из тех сфер, которые оно давно захватило, возвращая их гражданскому обществу. Средства массовой информации, к сожалению, до сих пор либо искажали, либо игнорировали тематику отношений государства с гражданским обществом.
Как видно из этой дискуссии, организации гражданского общества в стране существуют как политический субъект, способный оказывать пока еще не такое сильное, как хотелось бы, но все же ощутимое влияние на действия власти. Тем самым в политической культуре России все более утверждается элемент, присущий политической культуре высокоорганизованного общества. Сможет ли наладиться плодотворное сотрудничество организаций с властью, удастся ли ей использовать этот элемент в так нужном быстром и продуктивном реформировании страны, а в случае неудачи такого сотрудничества не сорваться при этом вновь в русло привычной самодержавной политики византинизма покажет самое ближайшее время.
Разумеется, выстраивание “вертикали” гражданского общества сверху или сжатие в медвежьих лапах федеральных и местных властных структур хрупких ростков пробивающихся снизу инициатив вряд ли способно привести к полноценной гармонии в российской общественной жизни. Будущему “Гражданскому форуму”, вероятно, предстоит решать те же задачи, которые в странах Восточной Европы решали возникшие снизу организации наподобие польской “Солидарности” и последующего “Круглого стола”. Российской власти, судя по всему, хотелось бы не допустить стихийности, поставить прорастающие внутри общества инициативы под собственный контроль. Многие из нынешних организаций гражданского общества, хотя и не прочь получить весомую поддержку своей деятельности со стороны власти, вовсе не жаждут потерять собственную автономию.
Насколько удачным окажется предполагающееся сотрудничество власти и подрастающего гражданского общества, покажет время. А пока неплохо было бы разобраться, что такое гражданское общество, чем отличаются его различные модели (например, западноевропейская и североамериканская), что необходимо делать для развития гражданского общества в нашей стране.
4. Пессимизм интеллектуалов
Один из видных современных российских интеллектуалов А.С.Ахиезер предупреждал в начале 90-х годов, что присущий российской политической культуре постоянный раскол общества, столкновение реформаторов с сопротивляющимся материалом создает угрозу превращения реформаторской деятельности в свою противоположность, в источник дезорганизации. Реформаторы в России всегда имели дело с исторически сложившейся культурой в ее архаичном варианте, традиционной цивилизацией, ориентированной на воспроизводство идущих из прошлого ценностей, воспринимаемых как абсолютные и неизменные. Поэтому для преодоления исторической инерции нужны силы с ней соизмеримые, подчеркивал Ахиезер. Для успеха реформ необходимо формировать мышление, адекватное исключительной сложности проблем современной России с учетом их глубоких исторических корней, преодолеть традиционное для страны мышление, оправдывающее насилие над обществом.
Дело тут не в бедности и снижении жизненного уровня у многих социальных групп после краха коммунистического режима. Существующие в обществе стереотипные представления о порочности всех, добившихся успеха и занимающих значимые социальные позиции, разрушают позитивную гражданскую солидарность, поддерживая коллективную идентичность низости. Быть плохим (слабым, страдающим, бедным, неудачником) - хорошо. Это обеспечивает индивиду легкую опознававемость и принятие окружающими. Такая роль создает внутренний психологический комфорт, но в дифференцированных системах отношений многообразных групп таит в себе угрозу диссонанса и напряжений. Как и всякая принижающая самоидентификация, эта система взглядов сохраняет исторические следы своего возникновения, следы возникшей в результате плебейского бунта советской системы, бунта против оказавшейся парализованной традиционно-патримониальной системы господства и соответствующей ей социальной структуры. Распределительная экономика и репрессивно-бюрократическая система могли продлевать свое существование только постоянно снижая уровень разнообразия, принудительно поддерживая упрощенные стандарты жизни.
Перечень причин, которыми объясняют неудачи в реформировании советского или постсоветского общества может быть очень длинным, а объяснения взаимоисключающими. Здесь и утверждения, что реформы делались начальством под свои интересы и что инициаторы реформ - Гайдар и его команда - плохи (плохие прогнозисты, теоретики, экономисты, оторванные от жизни дилетанты, плохие политики, обворовали народ, лишили пенсионеров накоплений, разрушили армию, науку). Другие варианты: слишком велико сопротивление бюрократии, общество не дозрело, западные модели не годятся для России. Все объяснения исходят из одной негласной посылки молчаливой пассивности самого "населения", отношения к обществу как массе, которую нужно просветить и направить на истинный путь. Отсюда разные фантастические интеллигентские прожекты (они же страхи) относительно просвещенного авторитаризма, введения рынка и демократии сверху. Но практически никто из объясняющих не затрагивал одного - нежелания, сопротивления населения происходящим изменениям, нежелания общества что-либо радикально менять [7, с. 31-36].
В отличие от ситуации в Восточной и Центральной Европе процессы разложения институциональной системы тоталитарного советского общества не компенсируются появлением движений и групп, которые могли бы способствовать развитию новых институтов и форм гражданского общества. Тон в обществе и политике сегодня задают самые инерционные социальные институты - армия, МВД, генпрокуратура, ФСБ. Кругозор и представления военной верхушки, "силовиков" стали если и не эталонными, то весьма авторитетными и очень распространенными.
5. Авторитаризм или демократия?
Эти и другие последние выступления российских интеллектуалов свидетельствуют, что в настоящее время развернулся новый этап присущего политической культуре России спора “западников” и “антизападников” (ранее, в XIX веке это был спор западников и славянофилов). Он оказывает влияние на выбор приоритетов, как во внутренней, так и во внешней политике. Сторонники антизападного "особого пути" России (например, Александр Дугин) пытаются оживить теории евразийства и использовать их в политической практике. На политической арене эти взгляды поддерживаются национал-патриотами и коммунистами [10, 20-21, 35-36]. Во внутренней политике эти силы безоговорочно поддержали Путина в его стремлении военным путем развязать узел чеченского сепаратизма. Они выступают за доведение до победного конца "контртеррористической операции" против сепаратистов в Чечне. На самом деле эта начатая летом 1999 года "вторая чеченская война" ("первая" проходила в 1994-1996 гг. и вызвала новые расколы в российском обществе) все еще далека от завершения и также воздействует на политическую культуру [7, 11].
Во внешней политике подобная идеология находит выход в подчеркнутом стремлении сохранить позиции России как "великой державы", в принятой на вооружение концепции "многополюсного мира". Недавнее подписание нового российско-китайского договора о дружбе можно расматривать как прагматический результат реализации таких идей. Здесь налицо стремление уравновесить евроатлантические и азиатские приоритеты российской внешней политики. Не в последнюю очередь Россию подталкивают к этому рассматриваемые Кремлем как антироссийские такие действия западных держав, как расширение НАТО на Восток, агрессия НАТО против Югославии, создание США новой системы ПРО и их фактический выход из двустороннего договора ОСВ 1972 г.
Нынешние западники, либеральные политики (например, Е.Гайдар, Г.Явлинский и др.) и вместе с ними традиционно прозападно ориентированное большинство российских интеллектуалов не видят никаких рациональных альтернатив европеизации и вестернизации России. Они подчеркивают, что при всей необходимости поддержания хороших отношений с азиатскими соседями, не следует забывать, что европейский и евроатлантический вектор остаются важнейшим направлением внешней политики России.
В свое время в одном из постперестроечных номеров журнала “Полис” была опубликована статья А.К.Сорокина “От авторитаризма к демократии: история несостоявшегося перехода”, в которой предпринималась попытка объяснить неудачный исход предпринятых в России в конце ХIХ – начале ХХ веков реформ. “Финал императорской России известен, – констатировал автор статьи. – Абсолютизм, становившийся, но так и не ставший конституционной монархией по британскому образцу, оказался не в состоянии выполнить основную функциональную задачу любой государственной власти – адекватной ситуации управления и интеграции общества. Эта задача оказалась режиму не по силам. Он закономерно развалился под тяжестью нерешившихся проблем, собственной недальновидности и неуступчивости” [19, с. 143]. Автор завершал статью высказыванием В.О.Ключевского, в котором содержались предостережение власти и обществу от гипертрофированных представлений о собственной роли и месте в процессе модернизации и одновременно призыв к их взаимодействию: “Не знаю общества, которое терпеливее, не скажу доверчивее, относилось к правительству, как не знаю правительства, которое так сорило бы терпением общества, точно казенными деньгами” [19, с.143].
Редакция журнала сочла необходимым сопроводить эту статью двухстраничным разъяснением, в котором подчеркивалось, что, ошибаются те, кто хотел бы увидеть в квазипарламентаризме и многопартийности первых двух десятилетий ХХ века реальное начало движения России по европейскому политическому пути, пресеченного революцией. Но изучать этот историко-политический опыт необходимо, чтобы яснее представлять себе трудности, тупики и возможности нашей новой попытки достичь демократии [19, с. 147]. Изобретая псевдопарламентское устройство в качестве знака движения России к “прогрессу” и уступки общественному мнению, в том числе и европейскому, царь и его порученцы насытили это устройство отнюдь не британским, но прусским духом. Российский император при этом не поступился практически ничем. Согласившись, под давлением, на элементы парламентаризма, он целиком остался в плену абсолютистской традиции подчинения интересов индивида интересам государства, трактуя последнее в стиле Людовика Великого: “Государство – это Я!”. Тем самым самодержец не только тормозил, но и уродовал процесс начавшегося было интенсивного социально-экономического развития страны, настоятельно требовавшего принципиально нового политического обрамления.
В монарших документах, которые могли бы образовать основу конституционализма в России, были законодательно закреплены ценности и приоритеты не какого-то определенного социального круга, как в европейских конституционных монархиях, а лично государя-императора и узкого, терявшего и экономическую власть слоя тогдашней “номенклатуры”. Царь сохранил властную монополию, пребывая одновременно законодателем, главой государства и правительства, высшим судьей, а возможная контрвласть (сдержки и противовесы) – Дума, Госссовет, законы, партии и т.д. были только слабыми посредниками между ним и народом. Данный политический логотип “максимальной” государственности был архаичен даже для того времени, его превзошла сама Пруссия в составе Германии. Развивающаяся экономика и складывающийся новый господствующий класс требовали уже “минимального”, как в Англии, государства с гражданским обществом на первом месте, строящимся вокруг предприятий, ассоциативных движений (групп интересов, партий), Церквей и пр. Но гражданскому обществу не было легального места в России. Не следует забывать, что существовавшая тогда политическая культура не была готова к парламентской практике. Гражданские свободы и парламентаризм в Европе явились продуктом длительной исторической революции, а не были дарованы монархом, тогда как абсолютному большинству российского народа казалась крамольным посягательством на вековые устои Отечества даже господствовавшая в Европе с эпохи Просвещения идея разделения властей [19, с.145-146]. Высказанные в упомянутой статье и редакционной реплике мысли не утеряли своей актуальности в условиях нынешнего балансирования страны между авторитаризмом и демократией.
Как отмечалось еще в монографии "Политическая культура: Теория и национальные модели", в конечном счете проблема эволюции политической культуры современной России сводится к тому, сможет ли страна построить достойную демократическую систему или же перевесят авторитарно-монархические и тоталитарные традиции и она вернется на путь, обусловленный ее политико-культурным генотипом. Демократические обычаи не имеют в России глубоких корней, а сами интенции выстроить здание демократии в России опираются на заимствование западных идей. Попытки перенести западные формы жизни на российскую почву могут привести не к действительной демократизации общества и государства, а к превращению демократии в фикцию. Ясно, что демократия не сводится лишь к внешним признакам: регулярные выборы, многопартийность, парламентаризм и т.п. Подобные атрибуты имели и многие диктатуры, особенно в "третьем мире". С другой стороны, развитие рыночных отношений и частной собственности отнюдь не гарантирует автоматически политическую демократию, феномен капитализма в условиях диктатуры хорошо известен на примере Латинской Америки [6, с.341]. Кажется, это понимает нынешний президент Медведев, и в нем самом, как и во всем обществе, борются два начала - стремление к авторитаризму и к демократии.
Споры о том, каким путем следует идти реформирующейся России, все еще не окончены. Страна плывет от одного берега к другому, а сидящие в этой лодке раздираются противоречиями, к какому из берегов следует пристать: уже обжитому, прошлому или неизведанному, будущему. Остро поставленный интеллектуалами [Ахиезер и др., 1, 2, 3] в конце 80-х - начале 90-х вопрос о выборе пути и возможных удачах и провалах в настоящее время получает все больше пессимистический ответ [Гудков, Пивоваров, Марголина и др., 7, 11, 15]. Однако, это всего лишь взгляд из нынешнего переломного времени. Промежуточное нахождение России в процессе трансформации не позволяет делать категорически однозначных выводов. Они могут быть сделаны лишь тогда, когда трансформационное плавание закончится, и подавляющее большинство людей в России, а не только стремительно обогатившийся за счет бесконтрольного передела собственности узкий слой нуворишей - "новых русских", обретет твердую почву под ногами.
Л И Т Е Р А Т У Р А
1. Ахиезер А.И. Россия: Критика исторического опыта. Т.1-3. - М., 1991.
2. Ахиезер А.С. Социально-культурные проблемы развития России. - М., 1992.
3. Ахиезер А.С. Думы о России. От прошлого к будущему. - М.. 1993.
4. Гаман-Голутвина О.В. Политические элиты России. - М., 1998.
5. Гражданское или корпоративное общество? Перспектива для России. - М., 1998.
6. Гудименко Д.В. Политическая культура России // Политическая культура: Теория и национальные модели. - М., 1994. - С.313-349.
7. Гудков Л. Чеченская война и развалившиеся "мы". Статья вторая: К антропологии "зрителя" чеченской войны // Неприкосновенный запас. - М., 2001, № 2. - С. 31-47.
8. Кондратьева Т.С. Россия: Динамика социальных составляющих. - М., 1998.
9. Лапина Н.Ю. Формирование современной российской элиты (Проблемы переходного периода). - М., 1995.
10. Любин В. О судьбе России в концепциях некоторых российских мыслителей // Международный диалог / International Dialogue. - М., 1998, № 1. - С.161-177.
11. Марголина С. На полях записок из подполья. По поводу статьи Льва Гудкова "Чеченская война и "мы" // Неприкосновенный запас, - М., 2001, № 2. - С.48-59.
12. Орлов Б. Политическая культура и становление демократии в России. - М., 1994.
13. Орлов Б. Политическая культура России и Германии: Попытка сравнительного анализа. - М., 1995.
14. Пивоваров Ю.С. Политическая культура пореформенной России. - М., 1995.
15. Пивоваров Ю.С. Полная гибель всерьез // Россия и современный мир. - М., 2001, № 1. - С. 5-40.
16. Плимак Е.Г., Пантин И.К. Драма российских реформ и революций. – М., 2000.
17. Политическая культура: Теория и национальные модели. - М., 1994.
18. Рар А. Владимир Путин: "Немец" в Кремле. - М., 2001.
19. Сорокин А.К. От авторитаризма к демократии: к истории несостоявшегося перехода // Полис. – М., 1993, № 1. – С.137-146.
20. Barth Urban J., Solovei V. D. Russia's Communists at the Croassroads. Boulder, Colorado (USA) a. Oxford (UK), 1997.
21. Barth Urban J. Russia's Political Culture: Zyuganov's Communists at Odds // New Leader, 2000, 77th Year of Publication, September/October, P.14-16.
22. Bowin A. Voltaire hatte recht - zehn Jahre nach dem Augustputch // Wostok Newsletter. - Berlin, 2001, N 6, 23 August. - S.1-3.
23. Daniels R.V. Russia's Political Culture: Putting Putin to the Test // New Leader, 2000, 77th Year of Publication, September/October, P.11-13.
24. Diktatur und Emanzipation. Zur russischen und deutschen Entwicklung, 1917-1991. Faulenbach, B./ Stadelmaier, M. (Hg.). Essen, 1993.
25. Ennker B. Historisch blokierte Demokratisierungchancen? Russlands politische Kultur // Der Buerger im Staat, 1996, 46 Jg, Heft 2, S.94-102.