Политиология

А.И.СОЛОВЬЕВ

политология

ПОЛИТИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ

ПОЛИТИЧЕСКИЕ ТЕХНОЛОГИИ

Рекомендовано Министерством образования

Российской Федерации в качестве учебника для студентов высших учебных заведений

АСПЕКТ ПРЕСС

Москва
2000

УДК 32.001

ББК 66.0

С 60

Рецензенты:

доктор философских наук, профессор А. Ю. Мельвиль

доктор философских наук, профессор В. И. Коваленко

Соловьев А.И.

С 60
Политология: Политическая теория, политические технологии:. Учебник для студентов вузов. – М.: Аспект Пресс, 2000. – 559 с.

ISBN
5-7567-0133-8.

В данном издании освещаются важнейшие проблемы политической науки, традиционно включаемые в фундаментальные курсы зарубежных и отечественных университетов. Наряду с этим в книге раскрываются основные технологии, используемые при проведении выборов организации информационных кампаний и обеспечении других задач в реальном политическом процессе

Для студентов высших учебных заведений.

УДК 32.001

ББК 66.0

© «Аспект Пресс», 2000

ISBN 5 – 7567 – 0133 – 8

ВВЕДЕНИЕ

С незапамятных времен политика была и остается важнейшим источни­ком и механизмом организации совместной жизни людей, мощным оруди­ем целенаправленных преобразований как в отдельных странах, так и жиз­ни человеческого сообщества в целом. Вместе с тем она и поныне является едва ли не самым таинственным и многоликим явлением, многие парадок­сы и противоречия которого человек так и не смог расколдовать за многие тысячелетия своей истории.

Еще древнегреческие мыслители говорили об «обреченности» чело­века жить в политическом пространстве. В справедливости этих мыслей приходится убеждаться и сегодня, поскольку в современном мире ни один из живущих на земле людей не может прямо или косвенно не вклю­чаться в сложные и противоречивые процессы перераспределения обще­ственных ресурсов или изменения социального положения различных слоев населения, совершаемые государственной властью. Но, по-своему регулируя социальные процессы, политика демонстрирует обществу не только свой гуманизм, облик власти, заботящейся о своих гражданах и судьбах отечества. Нередко она предстает и как весьма жесткий механизм борения и конкуренции людей за жизненные ресурсы, не брезгующий при этом ни принуждением, ни насилием.

Люди всегда пытались рассекретить историческое движение полити­ки, разобраться в ее хитросплетениях и противоречиях, изучить законы ее развития и на этой основе понять собственные возможности управле­ния этой социальной материей. Пройдя долгий путь развития, наука на­копила множество бесценных наблюдений, открыла важнейшие зависи­мости в сфере формирования государственной власти. Этот корпус науч­ных знаний, бесценный опыт человечества, запечатленный в учениях и доктринах, не раз становился основой множества социальных и полити­ческих преобразований.

Современная политическая наука – вечно развивающееся знание, процесс бесконечного обновления и уточнения тех представлений, ко­торые человек обрел, изучая мир власти. Здесь нет заскорузлых истин, справедливых для всех времен и народов, сконструированных раз и на­всегда, отныне и до веку. Политология – это сложный и подвижный корпус представлений, где накопленный опыт переплетается с поиско­вым и опережающим знанием, выводами экспериментального характе­ра. В ней постоянно сосуществуют множественные подходы, с разных сторон описывающие политическую динамику. Пытаясь глубже высве­тить ее закономерности, наука постоянно обновляет теоретические об­разы власти, способы объяснения поведения людей в сфере распределе­ния государственных ресурсов и полномочий. От описания жизни царей, правителей, героев и иных лиц, многие века находившихся на авансце­не политической жизни, политическая мысль постепенно сосредоточи­лась на изучении поведения групповых субъектов, норм и институтов власти, своеобразии политических культур, психологических настрое­ний и поведения людей. Благодаря усложнению своего научного инструментария, эта отрасль научного знания стала столь же сложной и од­новременно такой же подвижной, как и сама политика.

Но постоянное обновление корпуса научных знаний – не самоцель политологии. Без научных представлений о политическом мире и сам человек не может не только приспособиться к жизни в сложноорганизованном мире, но и лучше понять свои гражданские права и свободы, осознать свою ответственность перед государством, увидеть возможнос­ти использования силы государственной власти для реализации собствен­ных интересов, умножения и обогащения потребностей. Поэтому поли­тическую науку мы вправе рассматривать и как необходимое условие политической социализации личности, средство ее включения в слож­ный мир властных отношений.

Не случайно в развитых демократических странах политическая наука давно стала не просто органической частью научного знания как таково­го, но и неотъемлемым элементом организации всей духовной жизни общества. Она является не только авторитетной научной дисциплиной, которая читается практически во всех сколько-нибудь крупных универси­тетах, но и мощным орудием формирования гражданского общества.

В России политическая мысль долгое время развивалась, как и в ос­тальном мире. В XIX – начале XX в. многие имена российских ученых стояли вровень с выдающимися умами того времени. Но советская власть надолго устранила политическую власть из предметной области научно­го знания. Идеологемы, социальные миражи коммунизма, обелявшие диктатуру большевиков и корыстных правителей, заняли это место. И сегодня еще немало тех, кто желает под видом реформ лишить людей и особенно молодежь возможности систематически изучать законы обу­стройства власти в современном обществе, разбираться в механизмах принятия решений, больше узнавать о своих гражданских правах и сред­ствах их обеспечения.

Сегодня российская политология интенсивно развивается, преодо­левает традиции, унаследованные ею от тоталитарного прошлого, орга­нично включается в мировую науку. Уточняется ее предмет, отношения с философией, социологией, юриспруденцией, другими гуманитарны­ми науками. Политическая наука и учебная дисциплина неуклонно сбли­жаются, кристаллизуя в своих выводах самые ценные и значимые выво­ды и наблюдения.

Данный учебник ориентирован на студентов университетов и других высших учебных заведений. В нем автор использовал наиболее распрост­раненные идеи и подходы, употребляемые при построении учебных кур­сов в западных университетах, а также в МГУ им. М. В. Ломоносова. В подготовке книги принял участие ряд специалистов, работающих в разных областях политической науки. Так, гл. 25 написана кандидатом философских наук Г. В. Пушкаревой, а § 2 гл. 21 и § 3 гл. 24 кандидатом политических наук С. Г. Туронком.

Автор выражает благодарность коллегам с кафедры политической со­циологии Института государственного управления МГУ им. М. В. Ломоносова. Автор благодарен также профессорам А. Ю. Мельвилю и В. И. Коваленко за ценные замечания, высказанные при обсуждении данной работы.

РАЗДЕЛ 1. ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКИ

Глава 1. ОБЪЕКТ И ПРЕДМЕТ ПОЛИТИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ

1. Процесс формирования политической науки

Структура политического знания.

Люди издавна интересовались политикой, не одно тысячелетие пости­гая устройство государства и партий, поведение правителей и масс, проведение выборов и многие другие аспекты и проявления этого сложнейшего общественного феномена. Даже в трудах древних китайцев, индийцев и греков, отдаленных от нас более чем 2,5 тыс. лет, можно найти рассуждения о проблемах, сходных по существу с теми, которые занимают умы наших совре­менников: о способах организации публичной власти, условиях дос­тижения общественной стабильности, признаках совершенного спо­соба правления, поведении ответственных управляющих и т.д.

Однако в зависимости от уровня развития общества, характера собственных потребностей, а также уровня развития знаний люди отображали политический мир с разной степенью глубины и в раз­ных формах, в частности в форме мифов, идеологий, религиозных и научных воззрений. Многовековая история человечества выкристал­лизовала три основных способа (формы) постижения человеком мира политики.

На обыденном
уровне познания рядовой гражданин, «человек с улицы» создает тот первичный, фоновый облик политики, который позволяет ему приспосабливаться к политически организованному сообществу, находить совместимые с собственными целями способы взаимоотношения с властью и государством. Формирующийся на этом уровне сознания образ политики по существу есть результат ее фактографического созерцания, не претендующего на какое-либо спе­циализированное отношение к ней или использование приемов от­ражения, выходящих за рамки обычных наблюдений за действитель­ностью. Обыденное сознание рисует «естественную» картину полити­ки на основе индивидуального эмпирического опыта и традиционно сложившихся идей, обычаев, стереотипов.

По сути такой тип политического созерцания представляет собой разновидность не логического, а интуитивно-образного мышления, в котором преобладают чувства и эмоции, выраженные в разного рода символах, ассоциациях, метафорах и других простейших спосо­бах выражения человеческой мысли. Наряду с рациональными оцен­ками здесь в достатке присутствуют и различные неотрефлексированные, иррациональные представления. Именно этот тип мышле­ния порождает всевозможные мифы, утопии, вероучения и иные аналогичные формы мысли о политике.

Что касается смысла такого суммативного образа политики, то он чаще всего связывается с явлениями власти, государства, руко­водства, управления, какой-то целенаправленной активности. Нередко люди привносят в этот образ и оттенки определенной хитрости, ко­варства, нечистоплотности. Такой образ «политического» объясняет­ся в значительной степени тем, что в его основе лежит восприятие человеком отдельного фрагмента политики, с которым он непосред­ственно сталкивается и который к тому же вполне устраивает его как отражение внешних черт политического взаимодействия людей.

Высшая форма специализированного отражения политики научно-теоретическая.
Специфика научно-теоретического познания, отображе­ния мира политики состоит в рационально-критическом осмыслении политической действительности и создании такой картины политики, которая описывала бы и объясняла данное явление в целом. По сути – это форма абстрактного мышления, с помощью которой человек выс­траивает в своем сознании представления о внешних и внутренних свя­зях политики на основе обобщения и систематизации не индивидуаль­ного, а интергруппового и универсального опыта.

Наука призвана давать целостную и достоверную систему пред­ставлений о политике. Основным внутренним механизмом выработ­ки ею таких представлений является теоретическое познание, стре­мящееся схематически отобразить источники и формы развития по­литической жизни человека и общества. Как внутренняя форма науки теория стремится прежде всего построить определенную логическую (описательную, нормативную, типологическую, прогностическую и т.д.) модель
политики, увязывающую ее основные параметры с представлениями об обществе и мире в целом.

Придавая значения терминам, используемым для моделирования политики как объекта исследования, научно-теоретическое знание формирует собственный аналитический инструментарий. В этом смысле используемые категории и понятия выступают результатами своеоб­разного обобщения различных фактов, взятых из различных картин политического мира. Учитывая, что теория может создавать беско­нечное количество трактовок политики, понятия всегда обладают оп­ределенной конвенциональностью,
предполагающей согласие ученых на их использование в конкретном значении и смысле. Именно по­этому известный американский ученый Дж. Ганнел считает, что «все политическое относится к сфере конвенции».*

*Gannel J.
In Search of the Political Object Beyond Methodology and Transcendentalism//Ed. byJ. Nelson. N.Y., 1983. P. 43.

Благодаря своим неограниченным способностям формировать, интеллектуальные картины политики, теория может даже отрывать­ся и «отлетать» от действительности, превращаться в способ ее бес­предметной идеализации, создания метафизических, умозрительных образов, которые не объясняют, а маркируют политику знаком ори­гинального подхода того или иного ученого. Политическая теория способна превратиться в «вербальный произвол» исследователя (И. Хеттих), утратив какую-либо смысловую связь с реальностью. Так что усложнение схем политического анализа не всегда ведет к усилению эвристических свойств научных концепций.

Механизмом, препятствующим такой альтернативе, выступает процедура научной верификации
(соотнесения теоретических оценок с практикой). Упрощенно ситуацию можно представить так: теория разнообразит представления о политике, наука придает ее схемам убедительность и достоверность, отсекая те теоретические риск-реф­лексии, в которых гипотетическое знание превалирует над здравым смыслом и доказательствами правомерности данной трактовки поли­тических процессов.

Третьей специфической формой отображения политики является технологическое
отражение. В определенном смысле оно служит каче­ственной разновидностью научного сознания, формирующейся для решения конкретной политической задачи и представляющей науку как особое «искусство», «ремесло», «мастерство». Это существенно влияет на методы формирования и развития такого рода знаний, спо­собы их организации и формы воплощения (подробнее об этом см. разд. 2).

Общее и особенное в развитии научно-теоретического знания

Все три названные формы отображении политики имеют общие и отличительные черты. Так, все они зави­сят от развития самой политической сферы, обладают определенными возможностями взаимодействовать с обществом и друг с другом. Например, научные выводы влияют на обыденные представления о политике, способствуя рационализации и повышению массовых стандартов оценивания политической жиз­ни, обогащению повседневного языка и т.д. С другой стороны, и на­ука подвергается «агрессии» со стороны обыденности, которая про­никает в политический анализ за счет расхожих и банальных сужде­ний о тех или иных явлениях, морализаторских оценок и т.д.

Научные и обыденные представления обладают – хотя и в раз­ной степени – нормативным и оценочным
характером. Правда, если у обывателя это проявляется в вынесении им морально-этических оце­нок тем или иным политическим событиям (номинировании их «хо­рошими» или «плохими»), то у исследователя нормативным значе­нием обладают ведущие установки его концептуального подхода к политическим явлениям.

Научные, технологические и обыденные воззрения обладают (не вполне одинаковой, но все же однотипной) особенностью: они мо­гут воплощаться
в действительности, служить основой для принятия решений, урегулирования конфликтов и т.д. Политика же, формиру­емая в результате воплощения как обыденных, так и научных воззре­ний, обретает характер артефакта,
т.е. социального явления, прин­ципиально открытого для сознательного построения и переустрой­ства своих институтов, ролей, отношений.

Однако при определенной схожести отдельных элементов ука­занных способов отображения политики каждый из них создает соб­ственную интеллектуальную сферу. Как заметил Н. Луман, теория пред­ставляет собой «самореферентную» систему, способную к «самоо­граничению» (от других способов отражения) и «самоописыванию». Она не только отражает, но и обладает собственной жизнеспособно­стью (viability). Поэтому в науке складываются и действуют особый язык, способы коммуникации с внешним миром, формируются соб­ственные ценности, приоритеты и другие атрибуты. В конечном счете все это задает особую логику развития каждой области политическо­го знания.

Так, для научно-теоретического знания она складывается преж­де всего под воздействием исторического процесса эволюции поли­тики, усложнения форм организации публичной власти (т.е. разви­тия объекта познания). К факторам, влияющим на ее динамику, не­пременно относится и развитие способов, средств
познавательного процесса, динамика которых зависит и от особенностей познания политических явлений, и от эволюции соответствующих возможнос­тей науки, как таковой, и обществознания в целом. Имеют значение и организационные
формы накопления и передачи знаний, свиде­тельствующие о роли и месте науки как социального института в том или ином обществе. Ведь одно дело, когда политика описывается в условиях диктата властей, гонений на ученых (например, в тотали­тарном обществе), а другое, когда познание осуществляется и сти­мулируется в свободном демократическом обществе. Наконец, принципиальное значение для развития политической науки имеет и ха­рактер познающего субъекта,
всегда действующего в определенной социальной среде, обладающего собственным мировоззренческим отношением к фактам политики и потому способного изменять как цели, так и способы отражения политических процессов и явлений.

Функции политической науки

Функционирование и развитие поли­тической науки в общественной жиз­ни сочетается с выполнением ею целого ряда определенных функций, связанных не только с позна­нием политики, но и с реальной практической деятельностью в сфе­ре публичной власти. Это прежде всего дескриптивная
функция, пред­полагающая необходимость всестороннего и полного описания внут­ренних и внешних связей политических явлений, их характерных признаков. Осуществление данной функции неразрывно связано с изменением и обогащением способов и приемов познания, требова­ния к которым определяются состоянием объекта, потребностями общества в получении достоверных знаний о политических измене­ниях, наличием профессиональных исполнителей и некоторых дру­гих условий.

Политическая наука выполняет и оценочную
функцию, предпо­лагающую вынесение суждений о политических объектах (и их свой­ствах) с точки зрения их приемлемости или неприемлемости для того или иного общественного субъекта. Иначе говоря, политичес­кие явления подвергаются со стороны ученых обязательной ценнос­тной оценке, являющейся непременной составляющей научного ана­лиза. И это не «пристрастность», а особенность процедуры познания, проявляющаяся в виде приписывания событиям тех или иных субъек­тивных значений, которое и превращает событие в политический факт.
Не случайно ученые, придерживающиеся, к примеру, демок­ратических воззрений, видят в фашистском путче содержание, про­тивоположное тому, которое видят в нем сторонники такого рода действий.

Политическая наука выполняет также сравнительную
функцию, предполагающую обязательное сопоставление различных политичес­ких явлений (систем власти, режимов правления, типов политичес­кой культуры и т.п.), прежде чем будут сформированы выводы и оценки относительно тех или иных явлений, тенденций их развития, типологий, закономерностей и т.д.

Весьма важна и преобразовательная
функция политической на­уки. Она вызвана потребностью общества в формировании таких зна­ний, которые, будучи включенными в практическую деятельность в сфере власти, смогут снизить издержки государственного управле­ния, способствовать достижению большего соответствия результатов намеченным целям и т.д. Таким образом, политическая наука в той или иной степени связана с практическими преобразованиями в сфере власти, вплетена в целенаправленные действия разнообразных поли­тических сил.

Составной, но весьма специфической частью решения указан­ной задачи является прогностическая
функция политической науки. Она выражает потребность в разработке вероятностного знания, пред­восхищающего возможные последствия предпринимаемых действий и пытающегося гипотетически определить изменения, сопутствую­щие достижению целей. Благодаря реализации данной функции по­литического знания формируется некий первичный облик политики будущего, способный скорректировать актуальные действия сил, бо­рющихся за власть.

Функция социализации
направлена на формирование политичес­кого сознания у людей, включающихся в сферу властных отношений. Сопровождая жизнедеятельность индивидов, чью жизнь в той или иной мере затрагивают политические процессы, наука способствует рационализации их политических представлений, повышению уров­ня их компетентности при выполнении различных ролей в сфере вла­сти, уточнению собственных возможностей при использовании по­литической власти для защиты своих интересов.

Давая логический перечень основных функций политической на­уки, мы не касаемся вопроса о реальном весе каждой из них в конк­ретном государстве и обществе. Скажем, в советские времена сто­ронники марксизма, исповедующие кредо основателя этого научно­го направления (а К. Маркс полагал, что задача ученых состоит не в объяснении, а изменении мира), рассматривали в качестве ведущей преобразовательную функцию. В то же время многие консервативно мыслящие ученые, напротив, негативно относятся к преобразовательным свойствам научного знания, отдавая предпочтение его опи­сательным функциям. Таким образом, следует признать, что значе­ние и роль тех или иных функций могут меняться в зависимости от конкретных политических условий, уровня развития научных зна­ний, чуткости правящей элиты к рекомендациям ученых, приорите­тов ведущей группы политических исследователей и ряда других фак­торов.

Этапы развития научно-теоретического знания

Исторически политическая наука формировалась в процессе постепен­ного перехода от способов обыден­ного восприятия политики к методам ее систематического специализированного изучения и получения на этой основе все более упоря­доченных представлений о ней. С самого зарождения политическая наука формировалась как междисциплинарная отрасль знания. Ее ста­новление и развитие тесно переплетались с философскими, этичес­кими, историческими, а впоследствии социологическими и правовыми исследованиями. К изучению политики постоянно привлека­лись и методы, характерные для естественных наук. В процессе исто­рического развития она не раз меняла свои наименования (полити­ка, научная политика, политология, политическая наука, political science, science politique и т.д.).

Развиваясь как органическая составная часть гуманитарного зна­ния и в более широком понимании – духовной культуры общества, политическое знание постоянно стремилось к влиянию на механиз­мы руководства и управления обществом. Сегодня уже невозможно представить себе политическое развитие мирового сообщества без на­ложивших на него неизгладимый отпечаток идей Н. Макиавелли, Дж. Локка, М. Вебера, И. Бентама и многих других политических мыс­лителей. Причем судьбы многих государств существенно изменялись под влиянием не только макрополитических концепций (например, марксизма), но и частных технологических теорий типа «разделения властей» и др.

Решающее воздействие на эволюцию научного знания оказало развитие политики как самостоятельной социальной сферы с прису­щими ей механизмами поддержания интеграции общества, институ­тами, способами властного общения людей. В конечном счете, имен­но эта эволюция предопределила превращение совокупности накоп­ленных о политике знаний в самостоятельную академическую дисциплину с собственными предметом и средствами познания. Се­годня она занимает почетное место в системе обществознания.

Американский ученый Р. Даль полагал, что с логической точки зрения становление политической науки прошло три основных эта­па: философский
(на нем превалировали нормативно-дедуктивные под­ходы в толковании политической жизни), эмпирический
(на этом эта­пе непосредственный анализ данных превратился в основной источ­ник пополнения знаний и доминирующий способ анализа политических реалий) и этап ревизии эмпирического знания
(этап кри­тического переосмысления источников развития теории, обусло­вивший разнообразие методов исследования). Однако исторически этот процесс занял не одно столетие. Если ретроспективно посмот­реть на него, то можно выделить три
самых общих этапа эволюции политической науки.

Первые
формы специализированного (протонаучного) отображе­ния и осмысления мира политики сформировались 2,5 тыс. лет назад и существовали преимущественно в религиозно-мифологической фор­ме. Их основу составляли идеи о божественном происхождении и орга­низации власти. Позже, примерно в середине I тысячелетия, обнаружилась тенденция к большей рационализации политических пред­ставлений, появлению отдельных систематизированных учений. Так, в цивилизациях Древнего Востока доминировали идеи об устройстве отдельных государств, искусстве управления людьми. Например, Конфуций (551-479 до н.э.) разрабатывал учение о «гуманном управле­нии»; в нем государство трактовалось как средство перевоплощения идеальных семейных отношений и насаждения таким способом в об­ществе справедливости, любви к людям, благодарности к старшим. Наиболее видные представители древнегреческой мысли Платон (427-347 до н.э.) и Аристотель (384-322 до н.э.) в качестве основного объекта познания рассматривали конкретные государства, формы гос­подства отдельных правителей, наиболее отчетливые проявления пуб­личной власти. Они пытались более целостно и систематично пред­ставить себе мир политики. Так, Аристотель, развивая представления об идеальном государстве и политике как высшей форме социально­го общения, рассматривал политическую форму существования в со­отнесении с основами человеческой жизни в целом.

Такие идеи основывались на практическом отождествлении по­литики и государства, нерасчлененном восприятии государства и об­щества, предполагая интегрированность организации человеческой жизни и публичной власти. Это оставляло теоретические трактовки политики в русле философии и даже частично естествознания. Одна­ко нарастание рационального описания все усложнявшихся полити­ческих явлений привело в XIII в. к созданию на основе схоластики уже специфической политической науки, именуемой то «ars politica», что означает «политическое искусство» (Альберт Великий), то «scientia politica» – «политическая наука» (Аквинат), то «doctrina politica» – «политическое учение» (Л. Гвирини) и даже «sanctissima civilis scientia» – «божественная гражданская наука» (С. Брент). Несмотря на достаточно идеалистическую трактовку политики, она символи­зировала коренной поворот в сторону формирования специализиро­ванных знаний об этой области жизни. Причем данная совокупность представлений стала и непременной составной частью гуманитарно­го образования того времени.

Новое время (XVI-XIX вв.), положившее начало второму
этапу развития политической науки, существенно изменило и формы, и темпы формирования политической теории. Усложнение политичес­кой сферы, постепенно выявлявшее зависимость государственной власти от области частной жизни человека, способствовало понима­нию ее как определенной социальной сферы со своими специфичес­кими основами и механизмами. Итальянский мыслитель Н. Макиа­велли первым совершил этот прорыв, разделив представления о по­литике и обществе. Введя в научный лексикон термин stato, он трактовал его не как отображение конкретного государства, а как особым образом организованную форму власти. В духе такого подхода Ж. Боден поставил вопрос о разработке методических оснований осо­бой политической науки. Громадный вклад в развитие этой отрасли знания внесли Т. Гоббс, Дж. Локк, Ж. Ж. Руссо, Ш. Монтескье, Д. Милль, И. Бентам, А. Токвиль, К. Маркс и ряд других выдающихся мыслителей, разрабатывавших идеи рационализма, свободы, равен­ства граждан.

В конце XIX – начале XX в. появилось множество специализиро­ванных теорий, посвященных исследованию демократии, систем по­литического представительства интересов, элит, партий, неформаль­ных, психологических процессов. Эта эпоха дала миру имена А. Бентли, Г. Моски, В. Парето, Р. Михельса, М. Вебера, В. Вильсона, Ч. Мерриама и других выдающихся теоретиков. Конечно, в разных странах развитие научного знания о политике шло неравномерно. Однако и в России труды Б. Н. Чичерина, П. А. Новгородцева, А. И. Строгина, М. М. Ковалевского, М. Я. Острогорского, Г. В. Плеха­нова и других ученых явились достойным вкладом в процесс форми­рования политической науки.

Мощный теоретический подъем на рубеже веков привел и к конституциализации политической науки в качестве самостоятельной дисциплины в учебных заведениях США (1857), а впоследствии в Германии и Франции. В 1903 г. была создана первая Американская ассоциация политических наук, объединившая в своих рядах ученых, профессионально исследовавших сферу политики. Все это позволяло говорить о становлении политической науки в качестве особой от­расли знания, занявшей свое место в структуре гуманитаристики.

С первой четверти XX в. начинается современный,
продолжаю­щийся и поныне, этап развития политической науки. Теперь ее раз­витие идет на основе все более усложняющихся политических свя­зей, дальнейшей политизации социальной жизни в целом, на фоне развития всего обществознания, способствующего постоянному обо­гащению методов политических исследований. Неуклонное усложне­ние социального мира привело некоторых теоретиков к идее о том, что «политическая теория современности должна сфокусировать вни­мание на фрагментированности общества».* Мир стал еще более по­литизированным, а число субдисциплин, изучающих грани полити­ческого, стало неуклонно расти, демонстрируя громадное разнооб­разие специализированных исследований, методов и приемов анализа политики. Расширение областей, подвергающихся специализирован­ным и систематическим исследованиям, привело Г. Лассуэлла в 1951 г. к мысли о необходимости введения термина «политические науки» (political science).

*Веуте К.
von.
Politische Theorie//Staat und Politik. Neue Hagen, 1995. S. 546.

Основной вклад в развитие современной политической науки вне­сли западные теоретики: Т. Парсонс, Д. Истон, Р. Дарендорф, М. Дюверже, Р. Даль, Б. Мур, Э. Даунс, Ч. Линдблом, Г. Алмонд, С. Верба, Э. Кэмпбелл и др. Современная политическая наука – авторитетней­шая академическая дисциплина; соответствующие курсы читаются во всех сколько-нибудь крупных университетах мира. В мире действует Международная ассоциация политологов (IPSA), систематически про­водятся научные конференции, симпозиумы. Мнение профессиональ­ных политологов-аналитиков является постоянным компонентом раз­работки и принятия важнейших решений в национальных государ­ствах и в международных организациях.

2. Особенности и структура политической науки

Особенности политической науки

Ход исторического развития, фундаментальные свойства политики, а также особенности процесса позна­ния в этой сфере придают политической науке целый ряд специфи­ческих черт.

Прежде всего политическая наука представляет собой открытую
систему знаний, развивающуюся на основе постоянного уточнения и обновления теоретических образов политики, расширения иссле­дований ее социального пространства. Процесс политических изме­нений непрерывно дополняется появлением новых частных и общих определений, интерпретаций явлений политики в русле новых тео­ретических координат. Именно поэтому в современной науке нет еди­ного теоретического направления, которое сформировало бы одно­значные подходы и общепризнанные оценки мира политики. Навер­ное, ни в одной другой отрасли научного знания не привлекаются на постоянной основе методы познания из других – в том числе есте­ственных – дисциплин, как в политологии. Потому-то в ней сравни­тельно невелика область общепринятых понятий и категорий. И хотя динамика политологических исследований способствует постоянно­му обновлению понятийно-категориального аппарата (использова­нию, к примеру, таких понятий, как «поле политики», «политоид», «политический дизайн», «политоценоз», «политический ландшафт» и т.д.), все же отношение к ним со стороны профессионалов-поли­тологов не всегда едино.

Сложность политического объекта обусловливает и сложность стро­ения научного знания. Политическую науку характеризует многоуров­невый характер организации ее знаний. Она включает в себя: общую (фундаментальную)
политологию, изучающую глубинные сущностные связи и отношения в мире политики, механизмы формирова­ния и развития данной сферы во взаимосвязи с общей картиной мира; теории среднего
уровня, формулирующие принципы и уста­новки, рассчитанные на ограниченную сферу применения и ис­следование отдельных областей политики (например, теории ма­лых групп, бюрократии, организаций, государственного управле­ния, политической элиты и др.); а также прикладные
теории, которые формируются в связи с необходимостью решения типовых проблем, обеспечивающих практические изменения в текущем политическом процессе (например, в области принятия политических решений, партийного строительства, урегулирования конфликтов, переговор­ном процессе и т.д.).

Высокий динамизм изменений в политике, разнообразие действу­ющих в ареале публичной власти субъектов обусловливают неодноз­начность теоретических выводов и оценок. В силу этого политические истины больше привязаны к конкретной ситуации, не всегда обла­дают всеобщностью и потому весьма подвижны и релятивны. Более того, в некоторых случаях, в сравнительных (компаративистских) теориях, они исключительно быстро становятся банальными. Так что многие выводы политической науки зачастую недолговечны и зна­чительно менее универсальны, чем в других областях знания. Однако недолговечность выводов политической науки компенсируется ее высокой чувствительностью к реальным изменениям, интенсивнос­тью проводимых исследований, постоянным обновлением теорети­ческих подходов. В настоящее время область политических исследова­ний простирается от изучения неформальных отношений лидеров в процессе принятия решений до глобальных проблем современности.

Проблема предмета политической науки

Особую сложность политической науке придает специфический предмет
ее исследования. В первом приближе­нии можно сказать, что общественная наука в самом широком плане может изучать как тенденции
и закономерности развития той или иной области жизни, так и ее отдельные
институты, проблемы, фак­ты, формы явлений.

Традиционно ценность общественных наук, в том числе полити­ческой науки, определялась их способностью вскрыть причинно-след­ственные связи в социуме и на этой основе уловить повторяемость событий, в результате определив некие «объективные», постоянно воспроизводящиеся формы взаимной зависимости политики с дру­гими областями жизни, типы человеческого поведения в этой обла­сти жизни, способы организации государства и т.д. Сторонники та­кого подхода считают, что найденные наукой закономерности дают возможность получить истинное знание и сформировать строгую систему универсальной политической науки.

В то же время многие ученые придерживаются противоположной точки зрения, полагая, что нет особых оснований для открытия «веч­ных» истин и «неизменных» политических законов. В принципе они не отрицают, что в отдельных областях политического пространства могут складываться относительно устойчивые зависимости. Однако этого явно недостаточно для того, чтобы признавать существование закономерностей функционирования и развития политического мира в целом

Многовековая практика действительно демонстрирует относи­тельно устойчивые и повторяющиеся зависимости между различ­ными компонентами политического, что отражено, к примеру, в так называемом железном законе олигархии Р. Михельса (фикси­рующем тенденции к олигархиизации массовых партий); некото­рых взаимозависимостях избирательной и партийной систем, опи­санных М. Дюверже; в открытых К. Марксом «законах классовой борьбы», характеризующих известную зависимость политических позиций крупных социальных групп от их материального (эконо­мического) положения; в прослеживаемых транзитологами зависи­мостях реформации эпохи модерна от типа национальной политичес­кой культуры; в отмечаемых связях государственного правления с кон­тролируемой им территорией (Ш. Монтескье) и т.д. Правда, и эти зависимости в силу исключительной динамичности и сложности по­литической деятельности имеют характер скорее относительно жест­ких связей (генерализаций), нежели универсальных законов.

Сторонники поиска политических законов не учитывают главно­го – того, что политические явления в принципе не могут быть под­вержены однозначному толкованию и оценке. То, что один теоретик рассматривает как «прогресс», для другого оказывается «регрессом». По справедливому замечанию С. Липсета, «при многовариантности любой причинно-следственной связи любые политические перемен­ные неизбежно будут давать противоречивые результаты».* В силу этого невозможно объяснить все «конечные» факторы, которые определя­ют повторяемость человеческих действий, лежащих в основе законо­мерностей. И это тем более невозможно, поскольку политическое поведение граждан формируется в сложнейших сочетаниях причин­но-следственной и функциональной зависимостей, круговых и ли­нейных, волновых и циркуляционных типов политических измене­ний. Все это существенно снижает возможности формирования ус­тойчивых зависимостей и тем более открытие универсальных закономерностей в политике.

*Lipset S.M.
The Social Requisites of Democracy Revisited//American Sociological Review. 1994. Vol. 59. P. 12.

Конечно, на практике сформировались отдельные локальные за­висимости, демонстрирующие, к примеру, наиболее оптимальные пути строительства партий или организации избирательных кампа­ний, достижения успехов на переговорах или в разрешении конф­ликтов и т.д. Но даже эти не столько закономерности, сколько пра­вила оптимальной деятельности складываются в ограниченных сег­ментах политического пространства, причем тогда и постольку, когда и поскольку там удается обеспечить рациональное
поведение и взаи­модействие субъектов. А обеспечить это, как мы увидим далее, не всегда удается.

Статус политической науки

По существу, отмеченные особенности предмета политической науки свидетельствуют об особом, проме­жуточном характере ее статуса
как отрасли обществознания. Так, В. Виндельбанд и Г. Риккерт, классифицируя научное знание как та­ковое, разделяли так называемые идеографические,
изучающие еди­ничные явления, и номотетические
науки, ищущие общие законы отдельных классов явлений, среди которых выделяются чистые на­уки – математика и символическая логика и науки, имеющие целью подтвердить свои законы эмпирическим путем.

Политология по своим возможностям относится к классу номотетических наук, к их второй разновидности. Однако сфера полити­ки, в которой поступки человека в значительной степени зависят от таких факторов, как приверженность долгу, следованию традициям, групповой идентичности, подверженности неосознанным соображе­ниям и т.п., нередко разрушает рациональные основания его поведе­ния, тем самым увеличивая непрогнозируемость его действий. В силу этого даже действия, осуществляемые людьми в типичных условиях, могут существенно отклоняться от типичных стандартов, изменяться без видимых на то причин. Такая ситуация превращает политическую науку в систему научных знаний, которая вечно стремится обрести определенность номотетического статуса, но каждый раз дает повод сомневаться в основательности подобных претензий.

Система
политической науки

Как известно, большинство социальных наук исходит из различения объекта
исследований, т.е. области изучаемых явлений, и предмета
исследований, т.е. особой содержа­тельной черты, того или иного аспекта соответствующего типа явле­ний. В политической же науке подобное традиционное разделение имеет существенные особенности, что, в свою очередь, отражается на структуре данной области научных знаний.

Так, политика, представляя собой определенную область соот­ветствующих явлений, вместе с тем обладает способностью «про­никновения» в иные сферы социальной жизни, включения в свои границы разнообразных фрагментов различных сфер общественной жизни – экономической, правовой и др. Таким образом, в содержа­ние политики как объекта
политической науки наряду с устойчивы­ми явлениями (формирующимися вокруг процессов распределения власти, управления государством, отношений государства и граж­данского общества и т.д.) всегда включаются и те явления, которые лишь эпизодически приобретают политическое значение. Вот почему в качестве ее предмета
могут рассматриваться как разнообразные внут­ренние
грани (отношения, механизмы, компоненты и т.п.) полити­ки, так и ее внешние
связи с другими сферами общества и мира.

В силу этого приобретающие политический характер социальные институты и отношения включаются в содержание объекта полити­ческих исследований, что объясняет необходимость одновременно привлекать и «смежные» дисциплины. Так, например, политические аспекты экономических отношений, становясь составной частью по­литики, в то же время придают политэкономии статус «смежной» политической дисциплины. Подобным образом складывается широ­кий круг самых разнообразных, причем не только гуманитарных дис­циплин, несущих на себе отпечаток политического знания.

Все это позволяет рассматривать политическую науку как интегративную
область знаний, собирающую под свои знамена все дисцип­лины, которые в той или иной мере исследуют разнообразные пред­метные грани политического мира. В таком случае она выступает в качестве совокупности различных (гуманитарных и естественных) дисциплин, некой меганауки, объединяющей и одновременно созда­ющей возможность для расширения класса политических объектов.

Принимая во внимание связи, определяющие место политики в системе мироздания у
целом (а также рассматривая их в качестве наиболее важных предметных линий разграничения политических суб­дисциплин), можно представить систему
политической науки. Эта система демонстрирует как ее внутреннее разнообразие, так и вне­шние отличия от философии, социологии, юриспруденции и других гуманитарных наук, частично исследующих политическую сферу.

На рис. 1 политика представлена как составная часть всего мироз­дания. Взаимодействуя с космосом, природой, обществом и различ­ными сферами последнего, политика тем самым обозначает те свои важнейшие внешние связи, которые являются основанием для воз­никновения специфических форм научного отображения ее опреде­ленных черт и граней.

Так, политика, рассмотренная в качестве органической состав­ной части всей
совокупности социальных, природных и космических (символизирующих специфическую часть природных) явлений, изу­чается политической философией.
Эта и сопутствующие ей дисципли­ны (политическая глобалистика, политическая гуманистика, поли­тическая антропология и др.) раскрывают наиболее общие и глубин­ные связи политически организованного сообщества с различными сферами и уровнями жизни человека, выявляя значение политики для его существования и развития.

Связи политики со сферой космоса изучаются и описываются политической астрологией,
пытающейся установить зависимость по­литических явлений и изменений (в поведении масс, стиле лидер­ства и др.) от расположения небесных светил, изменения солнечной активности, звездных катастроф, галактических трансформаций.

Политика в ее взаимоотношениях с природой
описывается целой группой наук – политической географией, политической экологией,
биополитикой, электоральной географией, геоурбанистикой
и др. По­литику как составную часть социума,
разновидность общественных отношений исследует политическая социология,
которая изучает воз­действия разнообразных социальных структур на политическую жизнь, а также обратное влияние норм и институтов власти на обществен­ные отношения. Взаимосвязи политики с отдельными сферами соци­ального
– экономикой, правом, моралью и др. – изучаются соответ­ствующими дисциплинами: политической экономией, политико-пра­вовой теорией, политической этикой
и др. Отдельные
социальные явления (язык, средства массовой информации, реклама и т.д.) в своих отношениях с политикой порождают целый круг субдисцип­лин: политическую лингвистику, политическую информатику
и др.

Рис. 1.
Место политики в мире как основа систематизации полити­ческих наук.

1 – космос; 2 – природа; 3 – общество; 4 – отдельные сферы общества (эконо­мика, право, мораль и др.); 5 – отдельные общественные явления; 6 – политика.

Внутренние связи и отношения, механизмы и институты поли­тической жизни изучаются политологией,
или политической наукой в узком смысле слова. В ее рамках формируется целый круг дисцип­лин, занятых сравнительным исследованием политических систем (сравнительная политология), механизмов формирования политики (теория государственного управления, принятия решений) и поли­тических изменений (политическая конфликтология, транзитология), неинституциональных аспектов политической жизни (теория поли­тической культуры, политической идеологии, теория международ­ной политики и т.д.). Взятая же в своем временном протяжении и рассматриваемая в качестве хронологической последовательности со­бытий, политика является уже предметом политической истории.

Это системное понимание политической науки позволяет уви­деть возможности постоянного расширения теоретических представ­лений о политике, а также зафиксировать внутренние демаркации между ее отдельными дисциплинами.

Такой подход помогает увидеть и то, что политические субдис­циплины помимо предметных особенностей имеют и только им при­сущие специфические концептуальные подходы
(парадигмы) к изу­чению политики, используемые ими методы
исследований, а также сложившийся понятийно-категориальный аппарат
и некоторые дру­гие, более частные особенности присущего им познавательного про­цесса. Все эти особенности позволяют отличить не только политичес­кие субдисциплины друг от друга, но и политическую науку от соци­ологии, юриспруденции, философии и других обществоведческих дисциплин.

Конечно, в этом спектре политических знаний явным приорите­том обладает политология,
которая не только изучает внутреннее
стро­ение политики, но и дает ее целостную
интерпретацию, интегрируя все наиболее значимые результаты исследований других субдисцип­лин. Именно поэтому она была и является неразмываемым ядром
этой глобальной и постоянно меняющей свой облик широкой системы научных знаний о мире политики. Для того чтобы подчеркнуть ее особое значение, обычно различают политическую науку в широком
смысле слова, как объединяющую все политологические субдисцип­лины, и политическую науку в узком
смысле, т.е. как отрасль зна­ний, интегрирующую сведения об этой сфере жизни и изучающую ее внутренние характеристики. Не случайно известный американс­кий теоретик Дж. Ганнел полагает, что следует различать политичес­кую теорию как «особую отрасль политической науки» и политичес­кую теорию в качестве «более общего междисциплинарного образо­вания».*

*Ганнел Дж. Г.
Политическая теория: эволюция отрасли//Вестник МГУ. Серия 12.1993. № l.C. 66.

Широкое видение политической науки дает возможность оценить степень развитости отдельных субдисциплин, зафиксировать удель­ный вес, реальное влияние тех или иных дисциплин на всю структу­ру научного политического знания. Сегодня, к примеру, наиболь­шим влиянием и весом обладают группы политико-философских и социологических наук; в рамках политологии интенсивно развивают­ся сравнительные исследования, теория государственного управле­ния, феминистские теории, теории постмодерна, новых политических движений и т.д. В свою очередь, узкое понимание политической науки позволяет разграничивать дисциплины на «прямые» и «смеж­ные», подчеркивая при этом автономность политической науки как теоретической дисциплины, стоящей в одном ряду с другими отрас­лями обществоведения.

Наблюдаемое в настоящее время расширение сферы политики вызывает тенденцию к неуклонному увеличению объема научных зна­ний. Причем в расширяющемся потоке политических знаний кроется не только увеличение числа «смежных» дисциплин, познающих тай­ны политики, но и сближение многих субдисциплин по методам по­знания. Это не ведет к превращению политологии в «мать всех наук» и не порождает синкретизированное обществознание, что наблюда­лось на заре ее социального формирования. И прежде всего потому, что в обществе существуют механизмы, предотвращающие поглоще­ние политикой общества. Однако интенсивное развитие политичес­ких наук уже сегодня, буквально на глазах изменяет структуру и фор­му общественной науки.

3. Методы политических исследований

Сущность и основные этапы эволюции методов изучения политики

Основным средством построения те­оретических моделей, объясняющих сущностные черты политических процессов, является метод.
«Теория без метода, контролирующего и расширяющего ее, – писал К. Бойме, – бесполезна, а метод без теории, которая приводит к его ос­мысленному использованию, бесплоден».* В принципе не существует строгого соответствия теории и Метода. Так, один и тот же метод может лежать в основе множества теорий, а одна теоретическая кон­струкция способна использовать множество методов описания и ана­лиза политических явлений. В то же время существуют теории, фор­мирующиеся по преимуществу на основе какого-то определенного метода.

*Веуте К.
von.
Politische Theorie//Staat und Politik. S. 542.

Понимаемый в самом общем виде как способ познания,
метод чаще всего включает в себя две переменные: определенные принципы,
выра­жающие то или иное понимание политики и тем самым обусловливаю­щие основные подходы к постановке и решению политических про­блем, а также сумму определенных приемов, техник и процедур
познания, применение которых зависит от уровня и характера изучаемых явлений, от стоящих перед учеными задач и условий текущего исследо­вания. В силу сложности и многомерности политических объектов при их изучении, как правило, применяется не какой-то один, а опреде­ленное сочетание, комбинация различного рода методов, которые совпадают друг с другом лишь в самом общем толковании природы поли­тики. В свою очередь, способы и приемы, используемые при описании и изучении политических явлений, служат одним из важнейших пока­зателей развития политической науки в целом.

Несколько упрощая положение вещей, можно сказать, что история становления политической науки продемонстрировала вполне опреде­ленную эволюцию методов познания, выявив широкие исторические этапы, на каждом из которых доминировали определенные способы политического анализа. С этой логико-исторической точки зрения хоро­шо видно, как политические исследования постепенно переходили от одного этапа своего развития к другому. Так, безраздельно господство­вавшие на протяжении I тысячелетия философско-нормативные и тео­логические
способы познания, основанные на метафизических и апри­орно-дедуктивных подходах, постепенно утратили свою лидирующую роль к наступлению Нового времени, уступив место более рационали­зированным формально-юридическим, институциональным и историко-сравнительным приемам
познания политики. Последние со второй поло­вины XIX столетия стали активно использоваться наряду или вместе с социологическими
приемами изучения политической жизни, в основе которых лежали разнообразные правила и принципы индуктивной ло­гики. В конце прошлого столетия это инициировало так называемую «бихевиоральную революцию», возвестившую ориентацию политичес­ких исследований на исключительно эмпирические методики, зани­мавшие практически монопольные позиции в науке с 20-х по 60-е гг. XX в. Во второй половине XX столетия, ознаменовавшей наступление постбихевиорального
периода, было предложено более сложное сочета­ние традиционных и новых, количественных и качественных способов исследования политики.

Конечно, с содержательной точки зрения динамика методов ни­когда не была прямолинейной. Так, еще Аристотель наряду с этико-философскими способами познания политики использовал и элементы сравнительного (компаративного) анализа, который стал одним из ве­дущих исследовательских принципов во второй половине XX столетия. В то же время и современные исследователи постоянно используют ари­стотелевскую методику дистрибутивного (ценностного) анализа.

Противоречивость методов изучения политики

Нелинейный характер эволюции способов познания политики сформиро­вал в современной политической науке несколько точек внутреннего напряжения, свидетельствующих о взаимном оппонировании самых разнообразных методов познания политики. Эти методы таковы:

- количественные
(эмпирико-аналитические, сциентистские) и качественные
(нормативно-онтологические, делающие акцент на фе­номенологической природе политических явлений);

- рациональные
(рассматривающие рациональные мотивы в ка­честве единственного источника поведения человека) и те, что на­стаивают на доминировании подсознательных мотивов в человечес­ком поведении;

- персоналистские
(их сторонники рассматривают политику как отношения личности и государства)* и институциональные
(рассмат­ривающие институты и нормы в качестве основных единиц полити­ческой деятельности человека);

- социально ориентированные
(утверждающие социальную при­роду фактов политики) и технократически ориентированные
(рассмат­ривающие технику как основу создания институтов власти).

*Как считает, к примеру, Г. Тиндер, «политическая теория должна быть фор­мой активности, которая фокусируется на взаимоотношении "я" и "политичес­кой жизни"» (What Should Political Theory be now ?//Ed. by J. Nelson. N.Y.. 1983. P.338).

Среди многих причин, лежащих в основе противоречивости ме­тодов, прежде всего необходимо выделить изменение научной кар­тины мира, произошедшее в последние полтора столетия. Так, мно­гие методы, сформировавшиеся в прошлом веке, были неразрывно связаны с идеей прогресса, линейного развития государства и обще­ства в истории. Сегодня же преобладают более сложные картины со­циального и политического миров, которые однозначно отрицают понятия какого-то определенного вектора в политической эволюции человека и общества и утверждают понимание политики как сложно организуемого социального равновесия.

В научном процессе многие способы толкования и изучения по­литической сферы, вытекающие из того или иного понимания мира, не только конкурировали между собой, но и пытались занять доми­нирующие позиции в научных исследованиях. Желание создать теоретические концепты, претендующие на монопольные позиции в науке, заметно прежде всего в столкновении двух, возможно, веду­щих тенденций в современной политической науке: позитивистской
(технико-рационалистской, в конечном счете ориентирующей ис­следование политики на количественные методы и стремящейся превратить политологию в точную науку) и политико-философской
в широком смысле слова (теоретической, ориентирующейся на разно­образные исторические, социокультурные, психологические, антро­пологические и иные аналогичные подходы и методы исследований).

Бихевиоризм

В этом смысле крайне показательна борьба указанных тенденций в XX сто­летии, первые два десятилетия которого знаменовали бурный натиск бихевиоризма,
пришедшего в политическую науку из психологии. А. Бентли, Э. Торндайк, Ч. Мериам, Г. Лассуэлл и их единомышленники пыта­лись на этой основе вытеснить господствовавший до того времени тео­ретический формализм, институционально-юридические ограничения исследований политики. Их «научный метод» предполагал необходи­мость эмпирического подтверждения данных в качестве единственного основания конституциализации науки. Главным объектом исследования объявлялось поведение человека, а в качестве условий превращения теоретических исследований в научные предлагались приемы верифика­ции
(интерсубъективной, т.е. доступной для других ученых, проверки полученных выводов), квантификации
(количественного измерения) и обеспечения операциональности
исследований (соблюдения последова­тельности в применении познавательных операций).

С методологической точки зрения в основе такой теоретической заявки по сути дела лежало стремление не просто минимизировать пристрастность и субъективность анализа, а элиминировать (исклю­чить) фигуру ученого из процедуры научных исследований. Иными словами, признавалось, что ценностные суждения ученого, его философско-мировоззренческая позиция так или иначе влияют на по­лучаемые им выводы, препятствуя получению объективной, науч­ной оценки явления. Таким образом, жестко разделялись политичес­кие факты и ценности.

Оценочные суждения легче всего вытеснялись из научных иссле­дований при изучении тех областей политики, в которых можно было дать количественную интерпретацию событиям. Поэтому основным предметом исследований сторонников бихевиоральной методологии стали выборы, деятельность партий или – в более широком смыс­ле – индивидуальное и микрогрупповое поведение политических субъектов (акторов). Однако основополагающая формула сторонни­ков бихевиоризма «S (стимул) – R (реакция)», утверждавшая жест­кую зависимость между побуждением и характером действия инди­вида, оказалась слишком упрощенной для того, чтобы разгадать за­гадки человеческого, чрезвычайно субъективного поведения в сфере политики. Более того, данная методология была неспособна объяс­нить механизмы взаимодействия крупных социальных групп, дать кон­цептуальную оценку политики в мире в целом. Возникнув как анти­теза чистому теоретизированию и умозрению, бихевиоризм породил новые трудности познания, одновременно продемонстрировав и ог­раниченность сугубо количественных измерений политического.

Стремление подвергнуть все проявления политического количе­ственному измерению П. А. Сорокин называл «квантофренией», ко­торая отвлекала теорию от решения важнейших проблем и создавала методологический тупик. «Квантификация, – писали американские ученые Г. Алмонд и С. Генсо, – несомненно внесла вклад в крупные достижения в политической науке и других социальных науках. Но она также породила значительное количество псевдонаучных опы­тов, выпячивающих форму, а не содержание исследования».*

*Almond G., Genco S.
Clouds, clocks and the Study of Politics//World Politics. 1977. Vol. XXIX, № 4. P. 506.

Основные современные методы изучения политики

Уже в 30-х гг. американский теоре­тик Т. Парсонс, критически оцени­вая возможности бихевиоризма, вы­ступил против чрезмерного эмпиризма данного метода и направ­ления исследований политики, настаивая на том, что наука прежде всего должна руководствоваться определенной теоретической мыс­лью, способной объяснить совокупность фактов на основе каузаль­ной (причинной) и нормативной зависимостей. Другой видный аме­риканский ученый Д. Истон считал, что в силу чрезвычайной слож­ности политики теоретическое описание событий должно базироваться на предварительных гипотезах, опирающихся на общее видение си­туации. Он подчеркивал также, что для ученого крайне важно истол­ковывать факты, наблюдая их в широком социальном контексте.

В этих условиях была востребована и философско-нормативная традиция, дававшая критику ценностно нейтрального отношения к политике. В рамках данной традиции были заново осмыслены идеи Р. Михельса и М. Острогорского, утверждавших, что деятельность политических институтов невозможно исследовать без анализа их не­формальных связей; представления Дж. Уоллеса, Дж. Коуэлла и Г. Лассуэлла о принципиальности психологических компонентов для по­нимания политического поведения; мысли У. Эллиота и Ч. Бирда о наличии «идеальных целей» в государственном управлении; посттех­нократические идеи Б. Турнера, настаивающего на дополнении техиицистских подходов нравственными соображениями, и т.д.

Такая методологическая установка, ориентированная на форми­рование новых способов объяснения политики, объективно стиму­лировала массовый приток в политическую теорию разнообразных способов и приемов познания не только из общественных, но и естественных
наук – географии, математики, системной теории, ки­бернетики, герменевтики и др.

В русле этой же традиции во второй половине XX столетия были концептуализированы важнейшие, лежащие теперь в основе полити­ческого анализа методы структурно-функционального анализа
(Т. Парсонс, М. Леви, Р. Мертон), системного
(Д. Истон), информационно-кибернетического
(К. Дойч), коммуникативного
(Ю. Хабермас) и по­литико-культурного
(Г. Алмонд) исследования политики.

Совокупность приемов исследования политики чрезвычайно услож­нилась. Так, ученые, использовавшие структурно-функциональный
ме­тод, рассматривали политику как скоординированное взаимодействие элементов, составляющих ее сложную структуру и обусловливающих выполнение ею определенных функций в рамках общественного целого. Признавалось, что на характер ролей, позиций, стилей поведения по­литических субъектов существенное воздействие оказывает назначение каждого из элементов. Изменения и развитие политических явлений интерпретировались как результат усложнения структурно-функциональ­ных элементов, расщепления старых и возникновение новых, более адаптированных к вновь возникшим условиям. Системный
метод ориен­тировал исследователей на рассмотрение политики в качестве опреде­ленной саморегулирующейся социальной целостности, постоянно вза­имодействующей с внешней средой. Ее точки контакта с внешней сре­дой, так называемые подсистемы «входа» и «выхода», фиксировали качественные особенности поведения граждан при выражении ими тре­бований к власти, а также при выполнении ее решений. Политико-культурные
методы заложили в основание исследований политики субъек­тивные ориентации элитарных и массовых субъектов на политические объекты, которые в соответствии с ними видоизменяли формы своего поведения, характер деятельности политических институтов и другие параметры функционирования власти.

Благодаря кибернетическим
методам политика анализировалась через призму информационных потоков, построенных на принципе обратной связи, и сети целенаправленных коммуникативных действий и механизмов, обеспечивающих отношения управляющих и управля­емых на всех уровнях взаимоотношений внутри общества и с внеш­ней средой. Методы коммуникативного
подхода требовали раскрывать свойства политики через изучение складывающихся в политическом пространстве способов общения людей, формирующихся между ними смыслозначимых контактов и т.д.

Наряду с указанными методами, способами изучения полити­ки важное значение имеют также социологические
(объясняющие политические действия людей с точки зрения различных парамет­ров их общественного положения – социальных ролей, статуса и т.п.), антропологические
(интерпретирующие политические собы­тия в качестве разнообразных проявлений человеческой природы), психологические
(абсолютизирующие эмоционально-чувственную де­терминацию политических действий человека), институциональные
(квалифицирующие организационные структуры как основные зве­нья политики) и некоторые другие методы.

Особенности современного этапа исследования политики

Современный период еще более ус­ложнил сочетания и комбинации использования всех этих методов ана­лиза политики, введя новые едини­цы их измерения, способы обобщения сведений. Но в целом все же можно выделить две
главные тенденции в развитии современных ме­тодов изучения политики. Что касается первой из них, то необходи­мо иметь в виду следующее.

Во-первых, в видоизмененном виде продолжают действовать ос­новные тенденции и подходы к исследованию политических явле­ний, сложившиеся в предшествующий период. В частности, в русле обновления теоретических образов политики продолжилось развитие «техницистского», утилитаристского направления в виде методоло­гии Public Choice (общественного выбора), и прежде всего в виде теории «рационального выбора». Утверждая постоянство ориентации человека в политической сфере на сугубо рациональные соображе­ния, ее сторонники свели всю политику к взаимодействию матери­альных интересов людей, осознанно преследующих свои эгоистичес­кие цели и постоянно стремящихся к выгоде. По сути дела такое откровенное пренебрежение духовными ценностями, личными привязанностями, традициями и убеждениями человека претендовало на совершение не менее крупной революции, чем бихевиоризм. Од­нако интерпретация политики как совокупности исключительно ра­зумных (рациональных) и эгоистических форм человеческого пове­дения не способствовала получению существенно новых результатов об этой сфере человеческой жизни. Правда, отдельные ученые пыта­ются более гибко использовать данную методологию, рассматривая, к примеру, рациональность применительно к анализу массового со­знания как минимально значимую величину, зато применительно к поведению элитарных кругов – как фактор, способный принести достоверные результаты.*

*Fiorma М
. Р
.
Congress: Keystone of Washington Establishment. New Haven (Conn.): Yale University Press, 1989.

Наряду с совершенствованием различных подходов в русле ути­литаристской тенденции идет и чисто техническое совершенствова­ние способов познания мира политики; в частности разрабатывают­ся: методики многомерного статистического анализа, способы ими­тационно-математического моделирования, стохастические методы, пат-исследования (изучающие альтернативы деятельности в рамках статического равновесия), векторный анализ, методика социальной экологии, динамические и стохастические модели политики, техники искусственного интеллекта, когнитивной психологии, составля­ются политические экспертные системы и базы данных и др.

Во-вторых, неспособность сугубо рациональных воззрений рас­крыть значение чисто человеческих, неинституциональных факторов политической жизни усиливает потребность в привлечении разнооб­разных аксиологических подходов, которые пытаются проинтерпре­тировать политическую жизнь через матрицу человека. Иными слова­ми, наряду с утилитаристскими методами совершенствуются и мето­ды, способные вложить в понятие «цель политической деятельности» смысл, убеждение, ценность, отразив тем самым чисто человечес­кие свойства политического взаимодействия, не постигаемые коли­чественными методами. Качественные методы не отрывают ценность от факта, а интегрируют его в рамках исследовательской парадигмы, обобщают на ее основе добытую эмпирическим путем информацию. Причем в постмодернистских теориях сегодня, как правило, абсолю­тизируются не общесоциальные стандарты, а групповые ценности и приоритеты,
которые становятся точкой отсчета для рассмотрения и оценки всей политики. Таким образом, ценностные основания ис­следования политики расширяются и реляционизируются.

Наиболее показательным примером качественного обновления исследовательских программ и методов в этом направлении изучения политики является формирование так называемого нового институционализма,
который «сочетает прежний институционализм с теори­ями развития».* Его основная установка такова: разум, интеллект пред­ставляют собой ограниченный ресурс в политической сфере, а сле­довательно, политическая эволюция не укладывается в эволюцию только институтов власти. Новые институционалисты понимают по­литические институты как не тесно связанные группы, пронизанные собственными неформальными традициями и обладающие локаль­ной солидарностью. Поэтому характер их функционирования прин­ципиально зависит от национального характера личности, действую­щих в обществе традиций, реально сложившегося порядка вещей. Но, инициируя девиантное (отклоняющееся от ролевых стандартов) по­ведение людей, институты, тем не менее, не в состоянии урегулиро­вать его. Признается и то, что сферой главного интереса человека являются не глобальные, а местные проблемы.

*Аптер Д. И.
Сравнительная политология: вчера и сегодня//Политическая наука. Новые направления/Под ред. Р. Гудина, Х. Д. Клингемана. М., 1999. С. 374.

Показательно, что формирование методики «нового институционализма» демонстрирует и вторую
важнейшую тенденцию в развитии современных методов исследования политики, а именно тенденцию к синтезу
исследовательских методик и техник, способствующему сня­тию антагонизма интересов и ценностей, акторов и институтов, по­веденческих и организационных схем, идеализма и материализма. При этом идет как бы разделение сфер применения методов: одни из них больше приспосабливаются к объяснению локальных ситуаций, дру­гие – к концептуальному изучению политики. Одни исследователи используют по преимуществу константные величины, другие – пе­ременные. Но в целом большинство современных ученых уже не ве­дет споров о том, что первично – рациональность или иррациональ­ность, и не мыслит по принципу «или-или». Меняется сама атмос­фера, дух научных исследований.

В то же время следует учитывать, что объединение методологи­ческого инструментария и достигаемое на этом пути согласие между учеными в объяснении явлений не ведет к согласию сторонников различных теоретических представлений во взглядах на политику, на методы ее исследования. Согласие относительно методов имеет ситу­ативный характер: оно достигается на основе объяснения группы яв­лений, отдельных событий. Иными словами, методы универсализируются, а концепции дифференцируются. Интеграция политической науки осуществляется на базе дифференциации разного рода теорий.

Роль традиций в изучении политики

Эволюция теоретических представле­ний и методов изучения политики самым непосредственным образом определяется условиями, в которых идет накопление научных зна­ний. Проще говоря, политическая наука формировалась и формиру­ется прежде всего как способ саморефлексии конкретного общества,
переживающего и описывающего свои конкретные конфликты, стал­кивающегося с теми или иными проблемами. Даже современные ин­формационные возможности, качественно новый уровень междуна­родного сотрудничества, все более и более проявляющиеся зависи­мости взаимосвязанного мира не меняют страновых, национальных приоритетов в политической науке.

Так, в государствах Европы, в США, Индии и ряде других стран политическая наука сделала (после Второй мировой войны) каче­ственный скачок в своем развитии. В то же время в России, других бывших социалистических странах власти длительное время не толь­ко не поощряли политические исследования, но и всячески препят­ствовали беспристрастному анализу властных отношений. Не удиви­тельно, что в нашей стране прервалась традиция развития полити­ческой науки, заложенная исследованиями Ю. Крижанича, учеными «государственной школы», русскими анархистами во главе с П. Кро­поткиным, а также И. Ильиным, Н. Бердяевым и другими выдающи­мися философами, правоведами, социологами. Только со второй по­ловины 80-х гг. XX в. политология стала утверждаться в России в ка­честве самостоятельной дисциплины.

Специфические условия, задачи, стоящие на пути демократиза­ции нашей страны, заставляют отечественных ученых уделять большее внимание проблемам организации власти, формирования поли­тической системы, а также механизмам обеспечения перехода к де­мократии. В то же время страны, уже совершившие переход к таким политическим порядкам, сегодня в большей степени сосредоточены на изучении политического поведения личности, отношений между различными группами, становления нового мирового порядка.

Тот факт, что в основе теоретических исследований всегда лежит уникальный страновой опыт, говорит и о том, что выводы и оценки, полученные в одной стране и в одно политическое время, нельзя механически транслировать в совершенно иные социальные и поли­тические, культурные и экономические условия. Например, для ус­пешной демократизации российского общества подходит не все не только из политического наследия древнегреческих республик, но и из современного опыта преобразований в ряде западных и восточно­европейских стран.

Традиционно в странах Континентальной Европы, чьи общена­учные, познавательные устои опирались на философские и истори­ческие исследования, развитие политической науки в большей сте­пени ориентировалось на формирование разнообразных теоретичес­ких, политико-философских конструкций. В то же время в США, где сложились традиции психологических и социологических исследова­ний, приоритет остался за поведенческими методиками. Как считал, например, один из выдающихся американских теоретиков Ч. Мерриам, «статистическое наблюдение» и более точное измерение «фактов и сил» является главным направлением в развитии политической те­ории.* В России большое значение до сих пор уделяется качествен­ным методам анализа, философским, социокультурным, этическим методам исследования, нацеленным на более концептуальное ото­бражение политики, выявление ее скрытых интериорных (внутренне присущих) оснований.

* Mernam Ch.
The Present State of the Study ofPolitics//American Political Science Review. 1921. № 15. P. 174

Специфика и традиции политических исследований в разных стра­нах проявляются и на семантическом уровне. Так, в лексиконе науки некоторых стран существуют особые термины, которые сохраняют свою уникальность и не имеют синонимов в других научных языках. Например, русский термин «соборность» не имеет аналогов в языках народов других стран. Или, скажем, в русском языке существует одно слово «политика», в английском же – несколько терминов, раскры­вающих область политики как сферу, политический строй и полити­ческое поведение.

Соответственно в американской науке сформировалось, а впос­ледствии получило широкое распространение изучение политичес­ких явлений в рамках трех функциональных направлений: polity изучает строение власти, ее институты, структуру, нормы, организа­цию; policy делает акцент на характере функционирования этих ин­ститутов, типе изменений, динамике политического процесса; politics раскрывает политическое поведение различных акторов, их мотива­цию, установки, субъективный контекст политики, механизмы ее формирования.

При всем этом общемировой процесс формирования политичес­кой науки неизбежно приводит к постоянному заимствованию уче­ными одних стран терминов из научного лексикона других стран. Так, в мировой науке, где по-прежнему основной вклад в ее развитие принадлежит западным странам, довольно много понятий, вошед­ших в научную лексику в англоязычной форме. Например, «актор», «маркетинг», «менеджмент» и др. Даже при наличии аналогов в рус­ском языке они постоянно используются в политическом анализе. В некоторых странах, как, например, во Франции, пытаются запре­тительными мерами бороться с иноязычными терминами, но это не останавливает такие заимствования и словоприменения.

Объективную основу данного процесса составляют универсализа­ция
научного знания, стремление к расширению конвенциональности
понятийного аппарата, т.е. те тенденции, которые свойственны раз­витию политологии как мировой науки. В этом процессе просто неиз­бежны семантические заимствования, позволяющие профессионалам лучше понимать друг друга. Такая солидарность в использовании язы­ковых структур особенно сильна среди сторонников тех или иных на­учных школ и направлений: она стирает национальные границы и упрощает внутринаучную коммуникацию. Однако этот процесс нельзя форсировать искусственно, памятуя о том, что развитие науки в каж­дой отдельной стране опирается прежде всего на семантические струк­туры родного языка.

Глава 2. ОСНОВНЫЕ ПАРАДИГМЫ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКИ

1. Теологическая парадигма

Природа парадигмального мышления

Несмотря на развитие научного зна­ния содержание «политики» посто­янно остается открытым, подверга­ясь изменениям и дополнениям по мере возникновения новых теоретических моделей. Оно демонстрирует тщетность однозначных интерпретаций феномена политики, стремления поймать ее вечно ускользающую специфику в границах единожды найденной логики, без доопределения
уже имеющихся дефиниций альтернативными суж­дениями. Множественность складывающихся образов политики – неоспоримое свидетельство полисубстанциональности
политическо­го, как такового. Политическая наука не терпит претензий на выра­жение «единственной» истины в знаниях о политике.

Термин «политика» возник еще в Древней Греции (от греч. polis – город) и первоначально означал различные формы государственно­го правления. Так, название одного из первых произведений, посвя­щенных изучению политики, трактат Аристотеля «La politika» дос­ловно так и переводится: «То, что относится к государству». Впослед­ствии за политикой закрепилось множество смыслов: сфера, линия поведения и действий, способ урегулирования, характер человечес­ких отношений и т.д. По мере накопления представлений о свойствах и сущности политики, полученных с помощью разных областей зна­ния, по мере составления ее многочисленных типологизаций, клас­сификаций и оценок, подготавливалась почва для того «информаци­онного шока», который не только разнообразит понимание полити­ческой действительности, но и нередко блокирует саму возможность выделить в ней нечто главное.

В то же время во всей совокупности научных представлений о политике существуют и такие теоретические конструкции, которые концептуализируют
всю гамму идей, оценок, чувств, представлений. Эти основополагающие по своему характеру представления о приро­де и сущности политики выступают своеобразным теоретическим фун­даментом, на котором выстраивается вся совокупность наблюдений и выводов о разнообразных, описываемых на протяжении веков, фор­мах государственного устройства, отношений между элитарными и неэлитарными слоями общества, деятельности структур институтов власти и т.д. Выражая те или иные принципы понимания политики, эти основополагающие воззрения задают направленность исследова­нию данной области действительности, служат критерием выбора методов ее исследования и отбора фактов, выступают основанием для соответствующих обобщений и классификаций политических яв­лений.

Для того чтобы подчеркнуть специфику такого рода теоретичес­ких построений в общественной науке в целом, в 20-х гг. XX столетия американский историк науки Т. Кун ввел в научный оборот понятие «парадигма». В целом он дал более двадцати определений этого поня­тия, связывая их с этапами развития научного знания и определения статуса науки. Однако в наиболее общем смысле он трактовал пара­дигму
как своеобразную логическую модель постановки и решения познавательной проблемы.
Правда, при таком подходе парадигмальным характером могли обладать любые целенаправленные исследо­вания, в том числе и посвященные изучению отдельных сторон и компонентов политической жизни (например, поведения элит, дея­тельности партийных и государственных институтов и т.д.).

Вместе с тем фундаментальное значение для политической науки в целом имеют те парадигмы, которые истолковывают ее природу и сущность, источники формирования и развития, масштабы распрост­ранения, наиболее важные черты и свойства этой области действи­тельности.
Задавая основные единицы измерения политики, подоб­ные теоретические конструкты формируют целостные, концептуаль­но оформленные представления о политической сфере, одновременно давая возможность вписать сформированный теоретический образ политики в более широкие идейные рамки, раскрывающие сложив­шиеся у той или иной группы исследователей представления о картине мира. Все это придает таким парадигматическим представлени­ям статус и значение основополагающих теоретических конструк­ций, которые организуют все политическое знание и дают начало целым классам доктрин, развивающих их основные идеи.

Организуя мощнейший интеллектуальный поток познания поли­тики и одновременно воплощая различные способы объяснения ее природы и сущности, такие концептуальные конструкты превраща­ют политологию в мультипарадигматическую
науку, в отрасль знания, допускающую различные способы теоретической интерпрета­ции политических явлений. Как мы увидим далее, не все парадигмы обладают одним и тем же значением в общей картине научного зна­ния. Однако, обладая разными познавательными достоинствами, в своей совокупности они способствуют необычайно богатому и все­стороннему описанию данного общественного явления.

Фундаментальный характер политологических парадигм прояв­ляется и в том, что соответствующие подходы к пониманию полити­ки служат концептуальным основанием не только для сугубо теоре­тических, но и для прикладных исследований. Иначе говоря, рас­крывая ее внутренние и внешние связи политики с другими сферами общественной жизни, указанные парадигмы используются и для раз­решения конкретных политических проблем.

С высот нынешнего дня можно увидеть, как в течение веков откристаллизовывались теоретические концепты, обладающие четко сформировавшейся способностью к целостному и специфическому описанию природы и сущности политики. Предельно обобщая осно­вания классификации подобных основополагающих для политологии парадигм, можно отметить попытки объяснения сущностных ха­рактеристик политики действием самых разных – сверхъестествен­ных, природных и социальных
– факторов. В силу этого можно условно выделить соответственно теологическую, натуралистическую и социоцентристскую
парадигмы.

Такая классификация имеет не только логический характер, ис­черпывающий все варианты толкования политики. В самом главном и основном она демонстрирует, что и в настоящее время не прекраща­ются попытки вывести природу политики за рамки социального, объяснить источники и механизмы ее развития, не прибегая к помо­щи общественных факторов.

Теологическая парадигма

Как известно, на ранних этапах су­ществования общества источники социальных связей и поведения людей объяснялись по преимуществу в рамках учения о божественном происхождении человеческой жиз­ни: Бог (демиург, абсолют) полностью определяет земные порядки, источая власть и повелевая человеком. В рамках заданных им отноше­ний «царь» и «народ» полностью зависели от божественного промыс­ла, ни в малейшей степени не претендуя на какую-либо самостоя­тельность в сфере власти. Их роль заключалась лишь в передаче, воп­лощении небесной воли. Такое сверхъестественное
объяснение природы власти, полностью исключавшее человека из числа творцов политики (государства) свидетельствовало о неспособности полити­ческой мысли того времени дать рациональное истолкование этого вида реальности, выявить его внешние и внутренние связи.

Это положение сохранялось вплоть до появления трудов Фомы Аквинского, утвердивших иную интерпретацию теологического под­хода. Средневековый мыслитель исходил из наличия трех основных элементов власти: принципа, способа
и существования.
Первый исхо­дит от Бога, второй и третий являются производными от человечес­кого права. Таким образом, и власть, и субъекты власти определя­лись не только сверхъестественным проявлением божественной воли, но и волей Человека. Власть выступала как некая комбинация неви­димого, провиденциального
управления и человеческих усилий. Божественный промысел формировал самые общие установления вла­сти, а ее реальное, земное пространство и формы наполнялись дей­ствиями услышавших глас Божий людей, обладавших собственной волей и имевших собственные интересы.

Конечно, удельный вес или авторитет человеческого права не играл решающей роли в объяснении перепитий политической жизни. Могущество власти исходило от Бога, а роль и назначение человека состояли в необходимости точного и полного отражения в своем поведении предначертаний Всевышнего. Признание властных полномо­чий Божества означало также внутреннюю ограниченность, несво­боду властных притязаний людей, которые вынуждены были ограни­чивать свои интересы соображениями высшей и непререкаемой воли.

В эпоху господства тоталитарных режимов весьма точно копиро­валась логика политических взаимоотношений людей и власти, пред­ложенных средневековым философом, – строгую иерархичность, на­личие высших авторитетов, способных «правильно» истолковать все политические и властные коллизии, недоступные для понимания непосвященных, и т.д. Однако некоторые важные черты политики и власти, сформулированные теологическим подходом, проявились не только в деспотиях XX в.

По существу история политики продемонстрировала определен­ную неподвластность человеку многих политических связей и отно­шений, которую теологи связывали с невидимым влиянием Боже­ства. Даже мыслители, совершенно иначе трактовавшие природу по­литики и власти, также отмечали наличие какой-то необъяснимой загадки, тайны человеческого существования в этой сфере, вечной недосказанности, недоговоренности в действиях реализующего здесь свои интересы человека.

Как можно заметить, в основе такого подхода лежат не присущие научному знанию логические и рациональные подходы, а принципы веры, необъяснимой с точки зрения разума убежденности в потусто­ронних источниках творения мира. В современных условиях в основном лишь богословские философы исповедуют подобные постулаты, одна­ко надо признать, что данная парадигма зафиксировала некоторые важ­ные характеристики феномена политики. Ряд ученых полагают, что, не получив сегодня широкого распространения в интеллектуальной среде в силу своей чувственной и потусторонней заостренности, этот подход сможет проявить себя на следующих ступенях развития научного зна­ния, накопления новых данных о строении мира.

2. Натуралистическая парадигма

Сущность натуралистического подхода к политике

С помощью натуралистической пара­дигмы ученые пытаются объяснить природу политики, исходя из доми­нирующего значения факторов внесоциального
характера. В отличие от принципов теологического под­хода в основе этой группы идей лежат воззрения рационального тол­ка. В своей совокупности они открывают возможности для попыток обоснования приоритетности природных источников политической жизни, выступающих либо в виде физико-географической среды, либо различных свойств живой природы, включая биологические характе­ристики самого человека. Учитывая разнообразие подобного рода фак­торов и предпосылок, действующих в рамках этого широкого круга явлений, можно говорить и о различных ответвлениях внутри натура­листической парадигмы.

Так, если в качестве основных детерминант, определяющих фор­мирование и развитие политической жизни, рассматриваются терри­ториальные, экономико-географические, физико-климатические и другие аналогичные явления, то можно признать наличие географи­ческого
подхода. Концепции, авторы которых объясняют природу политического поведения как одну из форм эволюции и адаптации орга­низма к условиям его существования, сложившуюся под влиянием естественного отбора, как результат действия его физиологических механизмов, образуют так называемый биополитический
подход. Те же концепции, где в качестве исходного начала, объясняющего при­роду политики, рассматриваются врожденные психические свойства человека, его эмоциогенные, инстинктивно-рефлекторные черты и механизмы поведения, составляют психологизаторский
подход. Рас­смотрим эти подходы и соответствующие им идеи более подробно.

Географическая парадигма

В целом идеи о влиянии географи­ческой среды на политику высказы­вали еще Гиппократ, Платон, Аристотель и другие античные мысли­тели. Но, видимо, основателем доктрины, объясняющей природу по­литики воздействием географических факторов, можно считать французских мыслителей Ж. Бодена (XVI в.), сформулировавшего те­орию влияния климата на политическое поведение людей, и Ш. Мон­тескье (XVII в.), первым связавшего форму государственного уст­ройства с размером занимаемой им территории.

Так, Ж. Боден в одном из своих трудов писал, что народы уме­ренных областей более сильны и менее хитры, чем народы Юга. Они умнее и сильнее, чем народы Севера, и более подходят для управле­ния государством. Поэтому великие армии пришли с севера, тогда как оккультизм, философия, математика и прочие созерцательные науки были порождением южных народов. Политические науки, за­коны, юриспруденция, искусство красноречия и спора ведут свое начало от срединных народов, и у них же возникли все великие им­перии: империи ассирийцев, мидийцев, персов, парфян, греков, рим­лян, кельтов. Сформулированные Боденом представления о фаталь­ной связи общества со средой были развиты впоследствии Ш. Мон­тескье, который писал: «Если небольшие государства по своей природе должны быть республиками, государства средней величины – под­чиняться монарху, а обширные империи – состоять под властью деспота, то отсюда следует, что для сохранения принципов правле­ния государство должно сохранять свои размеры и что дух этого госу­дарства будет изменяться в зависимости от расширения и сужения пределов его территории».*

* Монтескье Ш. Е.
Избранные произведения. М., 1955. С. 266.

Впоследствии, особенно на рубеже XIX-XX вв., эти идеи и пред­ставления получили интеллектуальную поддержку ученых, которые выдвинули идею сопоставления истории человечества с историей при­роды (К. Риттер), сформулировали антропогеографические принци­пы политических исследований (Ф. Ратцель, Г. Маккиндер) и элек­торальной географии (А. Зигфрид), обосновали самые разные сценарии международной стратегии государств (К. Хаусхофер, А. Мэхэн и др.), оформив таким образом относительно самостоятельные науч­ные направления – геополитику и политическую географию.

За долгие годы эволюции географической парадигмы как формы политической мысли решающее значение в объяснении природы поли­тики придавалось разным факторам, к примеру, «хартленду» – средин­ному «сердцу» земли, включающему районы Евразии (Г. Маккиндер), «римленду» – освещающему мощь океанических держав (Н. Спайкман), элементам «почвы», характеризующим: положение страны, простран­ство и границы (Ф. Ратцель), либо определенным тенденциям в разви­тии географической среды, в частности идущему с Востока на Северо-Запад «иссушению Земли» (Э. Хантингтон), и т.д. Тем не менее суть подхода, географической парадигмы оставалась прежней: политичес­кие процессы неизменно признавались зависимыми от географической среды в целом или ее отдельных компонентов. Смысл данной парадиг­мы А. Тойнби сформулировал так: все стимулы к развитию цивилиза­ций растут строго пропорционально враждебности среды. Потому-то и политическое искусство коренится в борении с этими силами и являет­ся специфическим ответом на вызовы среды.

В ряде теорий однозначность геодетерминизма значительно смяг­чалась. Например, представители так называемой школы «человечес­кой географии» (Ж. Брюн) утверждали, что географическая среда представляет собой лишь канву человеческой деятельности, давая человеку возможность «вышивать по ней свой рисунок». Идеи этого географического поссибилизма (фр. possibilite – возможность) зна­чительно оживили и усилили теоретическую аргументацию геогра­фической парадигмы, позволяя более гибко и реалистично объяс­нять влияние природной среды на политические процессы.

Неразрывная связь данного концептуального подхода с практи­ческими проблемами, т.е. возможность объяснить с его помощью те или иные стороны поведения государств или других политических акторов, способствовала формированию особой отрасли политологических знаний – геополитики.
Впервые данный термин выдвинул шведский ученый Р. Челлен в конце XIX в. Первоначально задача геополитики виделась в анализе географического влияния на сило­вые отношения в мировой политике, связанной с сохранением тер­риториальной целостности, суверенитета и безопасности государства. Впоследствии представители геополитики стали более широко трак­товать отношения политически организованного сообщества и тер­риториального пространства, пытаясь выявить особую логику власт­ных взаимодействий, формируемую государствами (институтами) в зависимости от физико-географических факторов (наличия сухопут­ных или морских границ, протяженности территорий и т.д.).

В целом геополитика трактует территорию, географическое поло­жение страны как уникальный политический ресурс, определяющий возможности государства в деле своего жизнеобеспечения, развития торговых, финансовых и других отношений. Соответственно геопо­литика породила целый ряд частных теорий, объясняющих необхо­димость проведения той или иной политики в сфере международных отношений (например, теории «естественных границ» Р. Хартшорна, «окраинных зон» С. Коэна, теория «домино» и др.) или сохранения целостности страны во внутриполитическом плане (разнообразные теории федерализма).

В настоящее время геополитические методы политического регу­лирования способны оказывать серьезное влияние на решение правя­щими режимами многих внешне- и внутриполитических проблем, например, в разрешении конфликтов между центром и периферией; в организации административно-государственного устройства нацмень­шинств; в проведении избирательных кампаний, выработке новых геостратегий в связи с окончанием «холодной войны» и т.д. Вместе с тем очевидно, что детерминирующее влияние природной среды на политику не может объяснить все другие факторы ее формирования и развития, а следовательно, и сформировать достоверный концепту­альный образ политики.

Биополитическая парадигма

Биополитика как самостоятельная методология изучения политики сло­жилась в основном в 70-х гг. XX в. в американской науке. Ее сторонники рассматривают в качестве веду­щего источника политического поведения человека чувственные, физиологические, инстинктивные факторы, или так называемые уль­тимативные (первичные) причины, отражающие видовое своеобра­зие человека как живого существа и играющие решающую роль в его адаптации к условиям существования. Эта первичная причинность создает у человека различного рода «склонности», «влечения», «пред­расположенности», которые впоследствии опосредуются разнообраз­ными вторичными (проксиматичными) причинами – культурными обычаями, традициями, моральными нормами и др., но при этом они ничуть не теряют своей ведущей роли.

Такого рода теоретические установки опираются на ряд естествен­но-научных положений, в частности, на теорию естественного отбо­ра Ч. Дарвина, теорию «смешанного поведения» Н. Тинбергена, на исследования агрессивности животных К. Лоренца, доктрину италь­янских ученых Ц. Ламброзо и М. Нордау о биологической природе господствующего класса, на биологизаторские тенденции в позити­вистской философии, натурализм и некоторые другие идеи.

В современном виде биологическая парадигма представляет со­бой сознательно сконструированную теорию, базирующуюся на син­тезе физиологии, генетики, биологии поведения, экологии и эволю­ционистской философии. Если, к примеру, Э. Дюркгейм считал, что биологизация культурных норм, связывающих субъектов политики, приводит к аномии (распаду ценностных основ), а впоследствии и к разрушению самой политической жизни, то сторонники биологи­ческой парадигмы придерживаются прямо противоположных подхо­дов. С их точки зрения, примат инстинктивных, генетически врож­денных свойств и качеств людей только и может служить достаточ­ным основанием для существования политической сферы.

В принципе вся биометодология в политической науке строится на признании наличия общих для человека и животного начал и по­нятий. Для доказательства этого широко используется принцип антропоморфоза,
приписывающий животным «человеческие» свойства (которыми они не обладают или обладают частично), а затем снова транслирующий их на человеческое поведение. Считается, например, что людей и животных роднит генетическая приспособляемость к внешней среде, альтруизм (способность уменьшать индивидуальную приспособляемость в пользу другой особи), агрессивность, способ­ность к взаимодействию и др. Таким образом, признается, что суще­ствует единая для живых существ основа их поведения. И хотя сто­ронники биополитических подходов далеки от признания схожести всех физиологических признаков животного и человека, все же орга­ническую предопределенность политического поведения людей и политики в целом они под сомнение не ставят.

Основным объектом изучения биополитиков является человечес­кое поведение, а исследовательской задачей – обоснование условий сохранения его биологической первоосновы. При этом универсаль­ной, объясняющей загадки социальной и политической активности людей является формула-триада австрийского этолога К. Лоренца «сти­мул-организм-реакция», которая задает жесткую связь человеческих поступков с особенностями его генетической реакции. Логично, что при таком подходе акцент делается на изучении политических чувств человека (например, «политического здоровья», которое испытыва­ет подчиненный вблизи своего вождя, или чувство «обреченности» лидера, лишенного ожидаемой им массовой поддержки, и т.д.). В силу этого главный источник политических изменений (конфликтов, ре­волюций) видится в механизмах «передачи настроений» от одного политического субъекта к другому.

Надо признать, что не все приверженцы биологического подхода категоричны в признании односторонней зависимости политичес­кой жизни от физиологически врожденных свойств человека. Так, немецкий ученый П. Майер выдвинула концепцию двухуровневой модели человеческого поведения. По ее мнению, аффекты и генети­ческие качества человека регулируют его поведение только на низ­шем уровне. На высшем же его активность направляется разумом, символами и культурными нормами. Ведущим является высший уровень регуляции. В то же время стремление упорядочить социальную и политическую деятельность человека на низшем уровне за счет норм высшего уровня не может привести к успеху.

На Западе модели и установки биополитики широко использу­ются при изучении особенностей женского (В. Рудал, Е. Михан, А. Руш) или возрастного стилей политического поведения, описания расовых и этнических архетипов политического мышления и т.д. Для отечественного обществоведения восприятие подобных теоретичес­ких установок, уяснение их рациональных начал крайне затрудни­тельны. Марксизм, долгие десятилетия царивший в духовной жизни страны и задававший направленность не только теоретическому, но и обыденному мышлению, по существу отрицал непосредственное влияние биологических свойств и качеств людей на их политическое поведение. Маркс и его последователи полагали, что биологическое начало может оказывать какое-либо влияние на политические про­цессы только в «снятом», преобразованном на социальном уровне, виде. Роль таких биологических факторов, как пол, возраст, темпера­мент человека, не только не изучалась, но и не осознавалась в каче­стве политически значимой. Не удивительно поэтому, что в стране, где лидеры-геронтократы (Л. Брежнев, К. Черненко) нанесли обще­ству немалый ущерб, сама проблема влияния возраста и других по­добных качеств людей на исполнение политических ролей до недав­него времени попросту не существовала.

Оценивая значение биополитического подхода в целом, можно сказать, что эвристически он не вправе претендовать более чем на статус частной методики изучения политической жизни, поскольку всю гамму мотивов и стимулов человеческого поведения в полити­ческой сфере невозможно редуцировать к его биологическим осно­ваниям. Тем не менее, хотя теоретическая дискуссия, ведущаяся в науке относительно роли биополитики, еще далека от завершения, многие ее положения можно с успехом использовать в прикладных исследованиях уже сегодня.

Психологизаторская парадигма

В специфических формах доминиро­вание натуралистических факторов при объяснении природы политики выражено и в психологизаторском течении, сложившемся в основ­ном в XVIII-XIX вв. на фоне кризисных событий в европейской об­щественной мысли. С одной стороны, эти подходы явились острой реакцией на ряд социологических теорий (прежде всего позитивизм О. Конта), отрицавших право психологии на собственное существо­вание, а с другой – они представляли попытку объяснения (альтер­нативного учению Маркса) развития социальных систем.

У истоков этих поначалу весьма своеобразных учений стояли та­кие ученые, как Г. Тард, Г. Лебон, Л. Гумплович, А. Дильтей, Э. Дюркгейм и др. С их точки зрения, источником и фактором, объясняющим социальное и политическое развитие, являются психологические свой­ства людей. Как писал, например, Г. Тард, все общественные движе­ния можно однозначно свести «к первичным психологическим эле­ментам, возникающим под влиянием примера и в результате подра­жания».* Если оставить за скобками особенности различных школ и направлений, разделявших психологизаторскую парадигму, то сле­дует признать, что и сегодня, как и на заре ее появления, основной идеей психологизаторских теорий служит сведение (редуцирование) всех политических явлений к преобладающему влиянию психологи­ческих качеств человека. Причем в качестве таких доминирующих свойств выступают, как правило, психологические качества индиви­да или малой группы, которая, по мнению американского ученого Г. Самнера, «представляется человеку центром всего, и все остальное шкалируется и оценивается по отношению к ней».**

* Тард Г.
Законы подражания. СПб., 1982. С. 38.

** Цит. по: Овчаренко В., Грицанов А.
Социальный психологизм, Минск, 1990. С. 67.

Подобные установки психологизаторская парадигма пытается рас­пространить и на изучение политической жизни в целом, в частно­сти, интерпретируя таким образом всю политическую историю. В этом смысле вся политическая жизнь в ее временном протяжении объяс­няется скрытыми мотивами поведения индивидов и широких соци­альных слоев. Иными словами, психологические факторы рассматри­ваются не как звено, опосредующее влияние внешних и внутренних факторов политического поведения, а как его самостоятельный и приоритетный источник. Особый характер психологического доми­нирования – только не любых, а лишь подсознательно накопленных чувств и эмоций – рассматривают в качестве начала, объясняющего природу политического поведения, представители такого специфи­ческого проявления данного направления, как психоанализ.

Однако, независимо от частных различий тех или иных школ и направлений, можно констатировать, что редукционизм таких ис­следовательских подходов явно недостаточен для создания непроти­воречивого и доказательного общеконцептуального образа политики. В то же время недостатки психологизма как макротеоретической мо­дели политики отнюдь не свидетельствуют о низком статусе данного подхода на прикладном уровне. Напротив, такие методы получили самое широкое распространение в поведенческих (бихевиористских) науках, изучающих микрофакторы политического участия и адапта­ции граждан к внешней среде, компоненты внутренней структуры и мотивации действий акторов и т.д.

В этом смысле психологизм, как и все названные разновидности натуралистической парадигмы, довольно популярен в исследованиях различных фрагментов поля политики. Обладая известной доказательной базой, они позволяют весьма зорко рассматривать политические явления, обращая внимание на такие их стороны и аспекты, кото­рые не удается в полной мере отразить с помощью иных теоретичес­ких конструкций.

3. Социоцентристская парадигма

Сущность социоцентристской парадигмы

Социоцентристская парадигма объе­диняет самую широкую группу тео­ретических представлений, авторы которых при всем различии толкова­ний и объяснений ими феномена политики, тем не менее, едино­душно признают ее общественное
происхождение и природу. Таким образом, во всех этих теоретических концептах политика рассматри­вается как та или иная форма социальной организации жизни чело­века, определенная сторона жизни общества.

В самом широком плане сторонники этих подходов пытаются объяснить природу политики двумя
основными способами. Одни из них исходным моментом признают определяющее воздействие на политику тех или иных собственно социальных элементов (отдельных сфер общественной жизни, ее институтов, механизмов, структур). Иными словами, в данном случае ученые оперируют внешними
по отношению к ней факторами. Другая группа теоретиков пытается объяснить сущностные свойства политики как типа социальности, опираясь на внутренние,
присущие самой политике источники само­движения и формы саморазвития. И в том, и в другом направлении сложилось множество специфических логик теоретического объясне­ния, породивших немало противоречивых суждений и оценок, кото­рых мало что объединяет кроме самого общего видения природы политики.

Хронологически социоцентристский подход сформировался еще в Древней Греции. Сложившаяся там нерасчлененность государства и общества в форме единого «города-полиса», не обладавшего еще раз­витыми механизмами и институтами властвования, побуждала древ­них мыслителей описывать сферу политики через субстанцию госу­дарственности.
В силу этого политика рассматривалась по преимуще­ству как особая форма управления и способ интеграции общества, совокупность определенных норм и институтов, механизм правления разнообразных групп и индивидов, обладавших собственными интересами и целями.

Позднее существенное влияние на данный тип представлений ока­зали представления, связывавшие сущность политики с отношения­ми власти.
Так, М. Вебер считал, что понятие «политика» означает стремление к участию во власти или оказанию влияния на распреде­ление власти между государствами или внутри государства между груп­пами людей, которые оно в себе заключает. «Кто занимается полити­кой, – писал Вебер, – тот стремится к власти: либо к власти как средству, подчиненному другим целям (идеальным или эгоистичес­ким), либо к власти ради нее самой», чтобы «наслаждаться чувством престижа, которое она дает».* Потому-то Вебер и говорил о политике не только как о специализированной управленческой деятельности государства, но и как о любой деятельности, связанной с руковод­ством и регулированием, включая даже политику «умной жены» по отношению к своему мужу. В русле такого подхода политика уже пред­ставала в качестве способа обеспечения господства и доминирования определенных социальных сил, макросоциального механизма регули­рования общественными процессами и отношениями.

* Вебер
At.
Избранные произведения. М., 1990. С. 646.

Впоследствии в ряде теорий, развивавших эти две наиболее зна­чимые традиции в толковании политики, политику стали объяснять и даже отождествлять с более широким кругом таких явлений, как авторитет (Ж. Мейно), управление (П. Дюкло), влияние (Р. Даль), контроль (Ж. Бержерон), целенаправленные и общественные действия (Т. Парсонс, А. Этциони), борьба за организацию человеческих воз­можностей (Д. Хелд), классовые отношения (А. Миронов), организа­ция (Ю. Аверьянов) и т.д. В данном русле основаниями концептуали­зации политики служили элементарный поведенческий акт, посту­пок, деятельность, различные формы человеческого взаимовлияния. Но в результате политика оценивалась с точки зрения не того, что ее отличает
от иных проявлений социального мира, а того, что объеди­няет
ее с ними. Таким образом, она не просто признавалась неотъем­лемой частью человеческой жизни, но как бы растворялась в соци­альном пространстве, приобретая черты универсального обществен­ного явления. В результате политический процесс рассматривался как целиком и полностью совпадающий с историческим процессом. Та­кое социальное растворение и, следовательно, исчезновение полити­ки как самостоятельного явления в наиболее ярком виде выразилось в позиции немецкого ученого М. Хеттиха, утверждавшего, что поли­тика, не имея «самостоятельной экзистенции» (существования), пред­ставляет собой лишь определенную форму мышления и говорения.

К подобного рода универсалистскому
подходу непосредственно примыкает и стремление ряда ученых отождествить политику с теми или иными сферами
общественной жизни. В связи с этим можно вспом­нить позицию Аристотеля, рассматривавшего политику как «публич­ную мораль», или Платона, расценивавшего ее в качестве формы умножения блага или управления в соответствии с познанной спра­ведливостью. Например, сторонник такого подхода русский мысли­тель В. Соловьев писал, что «здравая политика есть лишь искусство наилучшим образом осуществлять нравственные цели в делах праведных».*

* Соловьев
B.
C. Соч.:
В 2т. М., 1989. Т. 1. С. 260.

Таких же по сути концептуальных подходов придерживался и К. Маркс, объяснявший природу и происхождение политики детер­минирующим воздействием отношений производства, обмена и по­требления. Таким образом, политика (политическая надстройка) пол­ностью подчинялась тенденциям, господствовавшим в материальной сфере, обладая лишь некоторой степенью самостоятельности.

Известное распространение получили и попытки представить право в качестве порождающей политику причины. Со времен Дж. Локка, И. Канта и некоторых других провозвестников такого подхода именно право расценивается целым рядом зарубежных ученых (Р. Моором, Дж. Гудменом, Г. Макдональдом и др.) как системообразующая сфера общества, обеспечивающая равновесие властных институтов, контроль за их деятельностью и, в конечном счете, предотвращающая все, в том числе политические, конфликты. С их точки зрения, не политика, а право должно формировать общую властную волю общества, которой должны руководствоваться как государство, так и отдельные индивиды.

Одним из решающих аргументов в данном случае является ссыл­ка на конституцию как основную форму высшего права, ограничи­вающую власть своими установлениями. Особенно сильна привязан­ность к подобного рода аргументам у представителей классического западного консерватизма, усматривающих в конституции наличие выс­ших, чуть ли ни божественных начал, обусловливающих содержание всех политических процессов.

Теория К. Шмитта

К такого рода подходам непосред­ственно примыкают и идеи немец­кого теоретика К. Шмитта, который также считал, что существова­ние политики предполагается наличием государства, но при этом политика не имеет собственной основы, черпая свою энергию из всех других областей жизни. Не составляя специфической сферы, по­литика формируется как результат нарастания человеческих проти­воречий, повышения их интенсивности до стадии отношений «вра­гов» и «друзей». Такой характер взаимодействия заставляет рассмат­ривать политику как результат разъединения (диссоциации) людей и как орудие осознания и отражения угрозы со стороны «чужаков».

«Враг» – это борющаяся совокупность людей, противостоящая такой же совокупности, т.е. образ «чужого» означает не личного про­тивника, облик которого складывается под влиянием симпатий или антипатий, а именно общественного противника, борьба с которым может предполагать и формы его физического уничтожения. По мне­нию Шмитта, «политическая противоположность – это противопо­ложность самая интенсивная, самая крайняя, и всякая конкретная противоположность есть противоположность политическая тем боль­ше чем больше она приближается к разделению на группы "друг/ враг"».* Вместе с тем политика выступает и как средство объедине­ния (ассоциации) и интеграции «своих». Таким образом, Шмитт, подчеркнув способность политики вырастать из различного рода от­ношений, по сути обосновал механизм политизации социального мира.

* Шмитт К.
Понятие политического//Вопросы социологии. 1992. № 1. Т. 1. С. 41.

Культурологическая парадигма

Особый взгляд на природу политики предлагают творцы культурологичес­кой парадигмы. Они исходят из того, что целостность политики и ее единство с обществом определяются целостностью человека, как такового. В силу этого приверженцы по­добного подхода (М. Шеллер, Ф. Боас, Э. Канетти, X. Арендт и др.) рассматривают политику как продукт смыслополагающей деятельно­сти людей, а ее главным назначением признают осуществление твор­ческой функции человека.

Представляя личность в качестве источника и ядра политической жизни, ученые, работающие в русле культурной антропологии, де­лают акцент на признании неизменности природы человека, нали­чии в его внутренней структуре некоего инварианта – совокупности качеств, не изменяющихся с течением времени. Данные свойства че­ловека, не зависящие от общества и групповой среды, воплощаются в его социокультурных чертах и свойствах. Культурные качества ин­дивидуализированы, через них человек воспринимает окружающий мир, реакция на который строго персональна и оттого непредсказу­ема. Именно путем приращения индивидуальной культурной осна­щенности происходит развитие и человека, и политики. В конечном счете все это означает, что человек может быть понят только из са­мого себя, а динамика социальных и политических изменений дик­туется его социокультурными свойствами.

С позиций такого подхода к интерпретации отношений общества (государства) и личности политика рассматривается не как сфера реализации социальных интересов или, например, регулирования меж­групповых конфликтов, а как область свободного самовоплощения и самоосуществления
человека. По мысли X. Арендт, человеческая «сво­бода и политика совпадают и соответствуют друг другу как две сто­роны одного и того же предмета».* При этом политическая сфера жизни обладает комплексом весьма принципиальных черт, на кото­рые раньше представители других подходов не обращали столь при­стального внимания.

* Arendt H.
What is Freedom?//Between Past and Future: Eight Exercises in Political Thought. N.Y., 1993. P. 149.

Так, поскольку человек самостоятельно, суверенно выбирает кон­кретные цели и средства их достижения, постольку политика высту­пает областью не запрограммированного (экономикой, правом, мо­ралью и т.д.), а вероятностного, поливариативного развития, посто­янно сохраняющего возможность изменения человеком своих целей и методов действий. Но коль скоро человек не имеет при этом гаран­тий осуществимости намеченного, то и политическая форма его самореализации приобретает свойства рисковости (венчурности), необеспеченности желаемого результата. А учитывая, что через куль­турную сферу человека в политику проникает множество разнооб­разнейших внешних влияний, нетрудно догадаться, что и данную сферу невозможно редуцировать к влиянию какой-либо одной груп­пы факторов – психологических, природных, экономических и т.д.

Важные характеристики политики вытекают и из понимания сто­ронниками данной позиции общего
интереса людей в этой сфере. Поскольку предполагается, что человек включается в сферу полити­ки, только испытывая реальные влечения, постольку политика об­ретает свойство парциальности (т.е. действий, совершаемых по прин­ципу «здесь и сейчас»), отрицающее наличие в политике интересов, которые или не осознаются человеком, или навязываются ему кем-то со стороны. В силу этого и общий, совместный интерес людей в политической жизни может быть лишь результатом сбалансирован­ных частных интересов людей, а не искусственно смоделированной, гипотетической целью, исходящей, к примеру, от власть предержа­щих. Такой подход отвергает саму возможность какой-то организа­ции или группы лиц трактовать и навязывать людям потребности и цели, которых они не осознают.

Важно, что договорной характер общегруппового интереса рас­сматривается при таком подходе в качестве главного механизма дос­тижения политических целей – консенсуса и компромисса. При этом люди могут ошибаться в выборе политической позиции, но одновре­менно имеют возможность перерешить, переиначить свой выбор. Это и превращает политику из напряженной, перенасыщенной конфлик­тами сферы отношений в «радостную» для человека «игру», прибе­жище «счастья» и самоудовлетворения.

Как видно из сказанного, культурологическая парадигма не только весьма тонко характеризует чисто человеческие основания полити­ки, но и разрушает традиционные представления об этой сфере. Рас­сматривая человека, его культурную оснащенность как главный ис­точник развития, сторонники данной парадигмы преодолевают ло­гику линейной детерминации политического, демонстрируя ее внутреннюю альтернативность и непредсказуемость реакции на со­циальные конфликты. Перенесение акцентов политического иссле­дования на изучение особенностей менталитета общества, его куль­турных норм и традиций позволяет точнее «расколдовать» ту загадку человеческого поведения, которая вечно преследует нас в этой сфе­ре жизни. И хотя так нарисованная картина политики имеет весьма нормативный и романтический характер, тем не менее она не дает забыть, что и в политике человек должен оставаться самим собой и следовать хорошо известному принципу «homo homini homo» («чело­век человеку человек»).

Рационально-критические подходы

Несколько иные подходы к понима­нию основополагающих черт поли­тики характерны для авторов теорий, объединенных стремлением объяснить природу политического взаи­модействия не внешними по отношению к политике факторами, а действием ее внутренних структур, отношений, институтов и меха­низмов. Такого рода идеи связаны с анализом взаимосвязи государ­ства и гражданского общества (Б. Спиноза), межгрупповых отноше­ний (А. Бентли), деятельности элит (Г. Моска), механизма межгруп­повой интеграции (Б. Крик), разворачивающихся на политическом поле конфликтов (М. Крозье) или консенсуса (Э. Дюркгейм). В дан­ном смысле можно отметить и разнообразные функциональные трак­товки политики. Сторонники такого рода подходов, как правило, рас­сматривают ее как определенный вид рационально организованной деятельности, в принципе не рефлексируя значения макросоциальных факторов, обусловливающих его формирование и развитие.

Наиболее ярко логика, по которой политика возникает и разви­вается, подчиняясь собственным законам и механизмам, выражена Гегелем. Правда, у него форма существования такого внутренне мо­тивированного развития политики весьма мистифицирована, ибо по­литика он понимал как определенную стадию «развертывания миро­вого духа», хотя сама попытка отыскать внутренние источники фор­мирования политики является вполне конструктивной. Плодотворность этой идеи подтверждается исключительным разнообразием выража­ющих ее подходов. В зависимости от выбранного аспекта или компо­нента политики, положенного в основание ее объяснения, склады­ваются самые разные теоретические подходы. Мы же, прежде всего, коротко познакомимся с теориями, ставящими во главу угла основ­ные внутренние источники формирования политики – конфликт и консенсус.

Парадигма конфликта

Идея внутренней противоречивости, конфликтности политической жизни получила признание еще в XIX в. Г. Зиммель, К. Маркс, А. Бентли, К. Боулдинг, Л. Козер и др. теоретики расходились разве что в пони­мании присхождения, роли отдельных конфликтов и методах их уре­гулирования, но отнюдь не в признании их первичности для полити­ческой жизни. Современные ученые, придерживающиеся подобных подходов (Р. Дарендорф, Дж. Бертон, К. Ледерер и др.), также полага­ют, что конфликт отражает глубинную суть общества в целом и по­литической жизни в частности. Тем самым наличие конфликтов не рассматривается как угроза политическому развитию общества, ибо конкуренция по поводу ресурсов власти, социального дефицита или позиций престижа (что традиционно расценивалось сторонниками этих подходов в качестве источников противоречий) трактуется как источник самодвижения и эволюции политических организмов.

По мнению большинства сторонников данного подхода, конфликты не обладают антагонистическим, непримиримым характером. Например, противоречия между противостоящими друг другу преж­де всего в экономической сфере классами, которые Маркс характе­ризовал как антагонистические, Р. Дарендорф относит к политичес­кому контексту XIX в. Нынешняя же эпоха, по его мнению, не со­здает ситуаций, когда бы собственность выступала в качестве основания непримиримого противоборства граждан. Да и вообще знамением нашего времени немецкий ученый считает постепенный пе­реход от групповых к индивидуальным ценностям.

Признание неизбежности конфликта сочетается с признанием его позитивности, которая прежде всего заключается в вынесении на поверхность тех скрытых причин напряженности, которые изнутри способны разрушить политически организованное сообщество. Более того, ситуация спора между отдельными сторонами, определение сторонников и противников тех или иных сил, идеологий и позиций на деле структурирует политическое пространство, давая возможность совершенствовать механизмы представительства социальных интере­сов. В свою очередь, неискоренимость конфликтов предполагает их непрерывное выявление и урегулирование, что также приучает лю­дей к сотрудничеству, прививает им умение защищать свои интере­сы, учит координировать свои публичные действия.

Таким образом, влияние конфликтов на политическую жизнь рассматривается как исключительно конструктивное. Ненужную на­пряженность могут принести лишь скрытые (латентные), неурегули­рованные или сознательно инициируемые конфликты. Так что все основные проблемы сторонники такой позиции сводят по преиму­ществу к поиску наиболее эффективных технологий управления и контроля за конфликтами. Однако у такой точки зрения существует немало авторитетных противников.

Парадигма консенсуса

В противовес парадигме конфликта в науке сложилось направление, сде­лавшее концептуальным методом интерпретации политики консен­сус. Конечно, ученые, работающие в рамках данного направления, не отвергали наличия конфликта. Однако А. Дюркгейм, М. Вебер, Д. Дьюи, Т. Парсонс и некоторые другие ученые исходили из признания вторичной роли конфликта, его подчиненности тем ценностям и идеям, которые разделяет большинство населения и по которым в обществе достигнут полный консенсус. Вот он-то и конституирует политику как целостное и качественно определенное явление.

С точки зрения сторонников рассматриваемого подхода, единство идеалов, основных социокультурных ориентиров населения позволя­ет осознанно регулировать отношения между людьми, разрешать кон­фликты, поддерживать стабильность и функциональность норм прав­ления. Таким образом, революции, острое политическое противобор­ство не могут рассматриваться, с точки зрения сторонников данной парадигмы, иначе, нежели в качестве аномалий политической жиз­ни, выходящих за пределы норм и принципов организации общества. Поэтому для своего органичного существования политика должна препятствовать конфликтам и кризисам, поддерживать состояние «со­циальной солидарности» (А. Дюркгейм), оказывать постоянное «педа­гогическое» воздействие на граждан общества (Д. Дьюи) и т.д.

Признание верховенства норм и ценностей свидетельствовало о гуманизме этих мыслителей и их уверенности в возможностях чело­века осознанно распоряжаться своими индивидуальными и обществен­ными ресурсами. В самом общем виде такое возвышение политичес­кой значимости консенсуальных начал политики основывалось на преодолении Западом ценностных расколов противоборствующих классов и резком возрастании роли средних слоев. Тем не менее ус­ложнение политических связей и отношений дало в 70-80-х гг. тол­чок теоретическому сближению парадигм конфликта и консенсуса. Правда, и в этом случае, хотя сторонники данного направления и стали в большей степени учитывать значение конфликта, главный упор делался или на их вторичность (Э. Шиле), или на ведущую роль «интегрированной политической культуры», пронизанной едиными фундаментальными ценностями (Э. Таллос), либо на умеренный кон­фликт, существующий в рамках консенсуса (Л. Дивайн) и т.д.

В то же время столкновения сил, формирующих свои властные притязания на различных – и в ценностном, и в идеологическом отношении – программах, острота борьбы за властные ресурсы в обществах различного типа заставили ученых предложить более гиб­кие, акцентирующие внимание не на двух основных, а на множестве факторов, определяющих формирование политического пространства и внутренние источники политики.

Своеобразную позицию в истолковании политики занимают уче­ные, которые исходят из принципиальной неразрешимости вопроса о ее истинной сущности. Сторонники такой позиции в объяснении политики абстрагируются от детерминирующего влияния тех или иных «внешних» (природных, социальных и т.д.) по отношению к ней факторов, оперируя в основном категориями, соответствующими те­ориям среднего уровня. Так, один из видных современных социологов П. Бурдье рассматривает политику как определенное социальное пространство («поле политики»), которое одновременно и детерми­нирует разнообразные виды политических практик (событий, способов бытия) разнообразных акторов, и вбирает в себя относительно автономный ансамбль политических отношений. Под влиянием прак­тик, воплощающих разнообразные статусы, пространственные «по­зиции» («топосы») и «капиталы» (контролируемые ресурсы) акто­ров, это политическое пространство динамично изменяется.

В результате политика предстает как постоянный процесс взаи­модействия предшествующих и актуальных, воплощенных и субъек­тивных, институциональных и символических элементов. При этом «практики» представляют собой не форму «рациональных» или как-то иначе определенных по характеру действий акторов, а некий итог воплощения реального сознания, формирующегося при активном взаимодействии личности со средой и рождающего как осознанные, так и неосознанные мотивации. Поэтому практики нельзя однознач­но объяснить ни прошлым, ни будущим, ни рациональным, ни ир­рациональным образом.

Такой характер толкования политических практик снимает не столько односторонность, сколько определенность в объяснении сущ­ности политики. Будучи понята таким образом, политика становится открытой самым широким истолкованиям ее источников, причин, форм и способов существования.

На современном этапе развития политики, когда чрезвычайно разнообразились цели и способы взаимодействия людей в этой обла­сти социальной жизни, на свет появилось немало модернистских и постмодернистских теорий политики. Например, сформировались «иг­ровые» модели политики, представляющие ее как результат поддер­жания сложного межгруппового и межличностного баланса, разно­образных форм и способов взаимодействий людей. Это «игра», но в нее «играют» серьезные люди, поведение которых подчинено прави­лам, составляющим основу для стабильной жизни. Возникли и по­пытки рассматривать политику в качестве требующего особого про­чтения «социального текста» или глобального «турбулентного про­цесса» (Д. Розенау) и т.д.

Если попытаться рационально использовать социоцентристские подходы, то процесс формирования и развития политики можно опи­сать с помощью двух важнейших субстанций – государства и власти, соединение которых и создает этот особый тип социальности.

РАЗДЕЛ II. ПОЛИТИКА И ЕЕ СУБСТАНЦИОНАЛЬНЫЕ СВОЙСТВА

Глава 3. ПОЛИТИКА КАК ОБЩЕСТВЕННОЕ ЯВЛЕНИЕ

1. Происхождение политики

Причины возникновения политики

В практической жизни человека ни­какие исторически устойчивые фор­мы и способы его существования не возникают в результате произвольного желания отдельных лиц или групп. Все они являются своеобразными ответами на вызовы време­ни, изменение обстоятельств и условий человеческой жизнедеятель­ности. Так произошло и с политикой, сформировавшейся в результа­те пересечения целого ряда тенденций в развитии общества, востре­бовавших этот способ обеспечения людских интересов и решения назревших проблем.

Вся социальная жизнь представляет собой процесс постоянного взаимодействия людей и их объединений, преследующих свои инте­ресы и цели, а потому неизбежно конкурирующих друг с другом. На начальных стадиях развития человечества такая конкуренция под­держивалась в основном механизмами общественной самоорганиза­ции. Их ведущими элементами, обеспечивавшими порядок и распре­деление важных для жизни человека ресурсов, выступали обычаи и традиции, нравы, религиозные догматы и другие простейшие нормы и способы общежития. Вследствие же усложнения и интенсифика­ции социальных взаимосвязей, нарастания демографической, терри­ториальной, религиозной и иных форм дифференциации населения эти механизмы оказались неспособными регулировать совместную жизнь людей и обеспечивать удовлетворение многих групповых по­требностей.

Кроме того, со временем среди групповых потребностей выявил­ся блок непримиримых интересов, реализация которых грозила резким нарастанием социальной напряженности и дезинтеграцией че­ловеческого сообщества. Так сформировалась мощная общественная потребность в новых, более эффективных способах регулирования во многом изменившихся человеческих взаимоотношений.

Эта потребность реализовывалась по мере становления государ­ства
как специфического общественного института, оказавшегося способным создать общеобязательные формы социального поведе­ния для всех слоев населения. Принудительная сила публичной влас­ти – нового механизма обеспечения групповых интересов – выво­дила общество на качественно иной уровень регулирования соци­альных связей и отношений, где каждый их участник неизменно ощущал доминирующее влияние этой силы.

Возникновение новой системы регуляции социальных контактов групп высветило полную несостоятельность человеческих нравов, ре­лигиозных обычаев и традиций в качестве механизмов упорядочения социальных конфликтов. Только государственная власть явилась той силой, которая могла не только обеспечить реализацию разнообраз­ных групповых интересов, но и сохранить целостность, обеспечить порядок и стабильность социальной жизни. Таким образом, деятель­ность государства имела целью примирение противоборствующих сто­рон и обеспечение условий для выживания всего общества в целом. Одновременно возможность осуществлять контроль за государством, а также использовать силу его структур для обеспечения своих инте­ресов стала выступать в качестве наиболее притягательной цели
дея­тельности для разных социальных групп.

Политика и возникла в связи с необходимостью реализации та­ких интересов групп, которые затрагивали их общественное положе­ние и не поддавались удовлетворению без вмешательства институтов публичной власти, предполагая использование методов принужде­ния. Таким образом, политика стала регулировать не все групповые интересы, а лишь те из них, которые затрагивали их властно значи­мые потребности и предполагали вовлечение в конфликт «третьей» силы в лице государства. Из-за стихийного характера такой конку­ренции К. Мангейм называл политику «самостийной» величиной, т.е. явлением, не способным возникнуть в результате искусственной ре­конструкции.

Понятно, что интересы, заставляющие человека переступать грань политической жизни, в основном имеют не индивидуальный, а надперсональный, групповой характер. Они приобретают определенное значение для человека как представителя конкретного класса, нации, той или иной части населения. Поэтому импульсы политичес­кой жизни исходят оттуда, где различные общности, стремясь к реа­лизации собственных целей, влияют на положение (цели, статусы, интересы) других слоев, вовлекая государство как посредника в уре­гулирование этих споров.

Учитывая сказанное, политику
можно было бы определить как совокупность отношений, складывающихся в результате целенаправ­ленного взаимодействия групп по поводу завоевания, удержания и ис­пользования государственной власти в целях реализации своих обще­ственно значимых интересов.
В этом смысле политика понимается как результат столкновения разнонаправленных действий групп, сопер­ничающих и друг с другом, и с правительством, которое тоже являет собой особую группу и потому защищает не только общесоциаль­ные, но и собственные интересы.

Как глобальный механизм регулирования социальных отношений политика есть способ рационализации межгрупповых конфликтов и институциализации межгруппового диалога, придания процессу кон­куренции за власть в основном цивилизованных и мирных форм. При этом структура и строение политического взаимодействия не дают возможности какой-то одной стороне, достигая своей цели, игнори­ровать наличие и противодействие конкурентов. В противном случае политика вырождается в монополизацию власти, превращающую поли­тическую «игру» за власть в форму административного диктата.

С момента своего зарождения государство служит тем центром силы, который способен принудительными методами организовать должное распределение ресурсов, статусов, ценностей. Вот почему даже там, где между собой конкурируют партии или иные участники политики, борьба внутренне нацелена на овладение той или иной частью полномочий этого института. Правда, в сфере международ­ной политики не существует какого-то единого государства, но и там политические отношения складываются по поводу оспаривания прав того центра и источника силы,
который де-факто временно об­ладает такими реальными возможностями и полномочиями (напри­мер, ООН, олицетворяющая действенность системы международно­го права, или НАТО, обладающее силовыми ресурсами, позволяю­щими ему в то или иное время выступать от лица международного сообщества).

По своему характеру политическое регулирование означает ис­пользование государством принудительных способов урегулирования, как бы «поверх» находящихся в распоряжении сторон ресурсов. На­пример, не зависимо от экономической обоснованности использо­вания материальных ресурсов государство может перераспределить их в пользу наиболее нуждающихся членов общества или в силу по­литической целесообразности поддерживать убыточные предприятия, строить и разрушать рыночные связи и т.д. С этой точки зрения поли­тика представляет собой способ упрощения
конфликтов, когда все их многообразное содержание подводится под общий знаменатель госу­дарственной воли. Вместе с тем она возникает тогда, когда деятель­ность государства становится объектом заинтересованности различ­ных групп, общим для активной части населения делом.

Политика как социальная сфера

Возникновение политического способа обеспечения межгрупповой кон­куренции сопровождалось формиро­ванием особого слоя управляющих государством,
которые стали про­фессионально заниматься регулированием социальных отношений, выработкой и поддержанием соответствующих норм и правил соци­альной деятельности. Появление же государства как нового центра социального притяжения качественно изменило и статусы конкури­рующих сторон, для которых возможности удовлетворения их нужд и запросов стали зависеть не столько от имеющихся у них способнос­тей или ресурсов, сколько от степени их близости или удаленности от центра публичной власти.

Этот качественно новый тип зависимости
давал группам шанс за счет одной лишь помощи государства существенно расширить набор социальных благ для своих членов. Для поддержания постоянных кон­тактов с государством эти группы вынуждены были создавать особые ассоциации, защищающие их властно значимые интересы и цели: партии, лобби, группы интересов и др. Стали меняться способы и фор­мы включения людей в сферу публичной власти, механизмы социали­зации, содержание ролевых и функциональных нагрузок человека, а также другие параметры его поведения в этой социальной области.

Совокупность такого рода изменений, связанных с процессом ста­новления и укрепления государства, свидетельствовала о возникно­вении в обществе особой сферы
социальных отношений, в которой группы конкурируют между собой за влияние и контроль над пуб­личной властью. Иными словами, процесс оспаривания государствен­ных полномочий со стороны групповых субъектов породил особый политический уровень
общественных отношений, или новый вид со­циальности, который «уводил» общество от тех форм социальной организации жизни, что поддерживали целостность и интеграцию человеческих связей на основе структур локальной солидарности, «ме­стечковых» нравов и физического превосходства одной части населе­ния над другой. Политика дала людям новые, дополнительные воз­можности для овладения общественными ресурсами, породив при этом соответствующие способы и приемы их распределения и пере­распределения.

Таким образом, политика формировалась как особая система свя­зей, сохраняющая объединенность жизни людей и скрепляющая их социальные узы посредством публичной власти. Она стала средством приведения разрушающих общество конфликтов к необходимой для выживания общества форме и его продвижения вперед за счет повы­шения уровня межгруппового согласия.
Политика сформировалась как механизм перераспределения
важнейших материальных, информаци­онных, духовных и иных ресурсов, находящихся в распоряжении не только государства, но и всего общества в целом. Она преобразовала разрушительные последствия межгрупповых противоречий в созида­тельные импульсы общественного развития. Благодаря политике об­щество освободилось от варварского способа удовлетворения группо­вых интересов – борьбы на уничтожение. С политикой люди обрели возможность вести конкурентную борьбу по правилам, согласовывая свои интересы с интересами социального целого.

Однако, совмещая потребности и цели человеческих объедине­ний, политика неизбежно подвергает их селекции,
создавая дополни­тельные возможности наиболее перспективным и жизнеспособным с точки зрения общества группам. Политика как глобальный меха­низм социальной регуляции способна изменять и «перевертывать» статусы групп, создавая для тех или иных слоев населения условия жизни, более адекватные обще-коллективным и межгрупповым инте­ресам. Конечно, здесь коренится постоянная возможность ошибки, возможность неверного определения и интересов общества, и возможностей отдельных групп. Позже мы увидим, как политика ком­пенсирует свои генетические слабости, сейчас же важно подчерк­нуть, что политика как способ постоянного выбора приоритетов, поиска и сознательного определения наиболее перспективных направлений общественных изменений и развития является своеобраз­ным искусством
налаживания и поддержания социального диалога.

Как особая социальная сфера политика демонстрирует различ­ную степень концентрации усилий власти в налаживании межгруп­повых отношений. Если процессы формирования органов государ­ственной власти и принятия ими политических решений составляют как бы эпицентр политики, ее ядро, то за его границами, на пери­ферии этих процессов могут решаться задачи, только приближаю­щие те или иные силы к реальной конкуренции за власть. Например, группы, не способные на очередных выборах выиграть спор за власть, используют их не для борьбы за голоса избирателей, а для «обкатки» своего имиджа в глазах общественного мнения, апробирования про­грамм, т.е. для позитивного закрепления своего курса в сознании из­бирателей в надежде использовать эту память на следующих выборах.

По мере развития государства и общества, формирования тради­ций демократического и гуманистического использования принуди­тельных методов для конструирования социальной жизни неизбежно видоизменяются возможности и характер политического регулирова­ния. Если в период складывания государства политика использова­лась как способ жесткого подавления социального протеста различ­ных слоев населения, то в современных демократических государ­ствах она последовательно обретает черты механизма поддержки социального и культурного экспериментирования групп и личности, поддержки индивидуальных жизненных проектов.

В то же время невероятная сложность формирования политики, постоянно существующая внутренняя возможность использования ее конструктивных возможностей в узкоэгоистических интересах правя­щей группы порождают противоречивые и даже противоположные оценки этого регулятивного механизма. Например, У. Бек делает упор на «творческую, самовыражающуюся» сущность политики, которая извлекает из группового противопоставления «новые содержания, формы, коалиции», что дает основание рассматривать ее не как «по­литику политиков», а как «политику общественности», ищущую но­вые социальные возможности для «самосогласования» интересов и развития социума. В то же время другой немецкий ученый Т. Майер считает, что современная политика «парализует общество», ставя свои возможности на службу не людям, а интересам политиков в области их карьерного продвижения, повышения служебного и обществен­ного статуса, увеличения индивидуальных доходов и т.д.

Функции политики

Формируясь в процессе регулирова­ния межгрупповых противоречий, поддержания целостности социума и сохранения общественной ста­бильности, политика в своем развитии получила статус важнейшего социального механизма, без которого ни одно сложноорганизованное общество не способно воспроизводить и развивать свои соци­альные порядки. В настоящее время роль и значение политики зави­сят от выполнения ею следующих функций:

- выражения и реализации властно значимых интересов групп и слоев общества;

- рационализации конфликтов, придания межгрупповым отно­шениям цивилизованного характера, умиротворяющего противобор­ствующие стороны;

- распределения и перераспределения общественных благ с учетом групповых приоритетов для жизнедеятельности общества в целом;

- управления и руководства общественными процессами как глав­ного метода согласования групповых интересов посредством выдви­жения наиболее общих целей социального развития;

- интеграции общества и обеспечения целостности обществен­ной системы;

- социализации личности, включения ее в жизнь сложноорганизованного государства и общества. Через политику человек приобре­тает качества, необходимые ему для реалистического восприятия действительности, преодоления разрушающих последствий подсозна­тельных реакций на политические процессы, препятствующих рацио­нальному отношению к жизни. Конституируя личность как самостоя­тельное, активное существо, политика способна осуществлять и человекотворческие задачи;

- обеспечения коммуникации. Политика создает особые формы общения между конфликтующими по поводу власти группами насе­ления, формируя или используя для этого специфические институты (СМИ), способы поддержания контактов между властью и населе­нием (политическую рекламу), стратегии информирования населе­ния и борьбы с конкурентами (пропаганду, агитацию, политичес­кий паблик рилейшнз – особые техники связи с общественностью);

- созидания действительности (проективная функция). Полити­ка способна формировать новые отношения между людьми и госу­дарствами, преобразовывать действительность в соответствии с пла­нами различных политических субъектов, создавать новые формы орга­низации социальной жизни, формировать возможности для новых отношений между человеком и природой.

Более частные, разнообразные функции политики складываются при взаимодействии ее с отдельными конкретными сферами жизни (например, со сферой формирования общественного мнения, созда­ния органов власти и т.д.). Политика может обладать как явными, так и скрытыми (латентными) функциями, например, при согласова­нии интересов в сфере принятия государственных решений.

В целом же функции политики могут трансформироваться в зави­симости от времени, места и субъектов политической деятельности. Это говорит не только о том, что отдельные функции способны осу­ществляться в более или менее развитых формах, но и о том, что в ряде случаев они могут приобретать противоположный своему назна­чению характер (когда, к примеру, жесткость конкуренции за власть может десоциализировать человека, оттолкнув его от активной поли­тической жизни). Далее мы увидим, какие качественные изменения происходят с функциями политики в рамках тоталитарных обществ, на поздних стадиях развития современных индустриальных государств, в переходных процессах, острых кризисах государственной власти.

Структура политики

Выполнение политикой столь специ­фических функций предполагает и наличие у нее соответствующей внутренней структуры,
которая, соб­ственно, и предопределяет возможность исполнения ею перечислен­ных задач. Эти структурные элементы в своей совокупности обеспе­чивают формирование политики как целостной
и качественно опре­деленной области социальной жизни.

К несущим опорам политики относится прежде всего ее полити­ческая организация,
которая представляет собой совокупность ин­ститутов, транслирующих властно значимые групповые интересы в сферу полномочий государства и поддерживающих конкуренцию их субъектов в борьбе за власть. Партии, лобби, разнообразные полити­ческие движения, средства массовой информации, профсоюзы и другие политические ассоциации и объединения вкупе с представи­тельными и исполнительными органами государства составляют этот организационный фундамент политики.

Важнейшим элементом структуры политики является и полити­ческое сознание.
В самом общем виде оно характеризует зависимость политического регулирования от разнообразных программ, идеоло­гий, утопий, мифов и других идеальных образов и целей, которыми руководствуются субъекты борьбы за власть. С этой точки зрения по­литика предстает как общественный механизм, специально приспо­собленный для реализации разнообразных идейных проектов.

Воплощенная (объективированная) часть человеческих замыслов и представлений существует в формах практической деятельности людей, институтах, механизмах и процедурах борьбы за власть, даже в архитектуре государственных учреждений и прочих материализован­ных формах. В то же время не выявленный мир политического созна­ния «живет» в поле публичной власти в виде ценностей, идеальных побуждений, оценок, мотивов поведения и т.д. С точки зрения зави­симости от политического сознания политика может быть представ­лена как постоянный переход, преобразование различных способов мышления из духовной формы в материальную, и наоборот.

Еще одним структурным элементом выступают политические от­ношения.
Они фиксируют специфические особенности деятельности, направленной на государственную власть, а также устойчивый ха­рактер взаимосвязей общественных групп между собой и с институ­тами власти. В этом смысле политические отношения раскрывают спе­цифические особенности конкурентных связей, складывающихся между всеми участниками «игры» за власть и определяющих внутрен­ний ритм существования политики, как таковой. Например, полити­ческие процессы могут формироваться в рамках обостренной борьбы сторонников противоположных целей или свидетельствовать об уста­новлении в обществе прочного консенсуса по основным целям об­щественного развития. Не случайно Дж. Сартори считал, что полити­ка может существовать либо в виде «войны», в которой стороны не считаются со средствами достижения целей и ведут борьбу на унич­тожение, либо в виде «торга», где свои позиции в государственной власти конфликтующие стороны укрепляют на основе сделок и дого­воров.

Уровни организации политики

Политика как особая сфера жизне­деятельности человека обладает спо­собностью организовывать свои по­рядки на различных уровнях социального пространства. Так, регулируя межгосударственные отношения или связи национальных государств с международными институтами (ООН, Евросоюзом, НАТО и др.), политика выполняет роль своеобразного глобально-планетарного механизма регулирования мировых конфликтов и про­тиворечий. Здесь ее субъектами и агентами выступают национальные государства, различные региональные объединения и коалиции, меж­дународные организации. В этом случае политика выступает в каче­стве наиболее высокого по уровню способа регулирования мировых и внешнеполитических отношений, или как мегаполитика.

Конфликтные взаимоотношения внутри отдельных государств формируют уровень макрополитики.
Это наиболее распространенный и типичный уровень организации межгруппового диалога. Мезополитика
характеризует связи и отношения группового характера, проте­кающие на уровне отдельных регионов, локальных структур, инсти­тутов и организаций. И наконец, властно значимые отношения ин­дивидов могут воплощаться в микрополитике,
представляющей наиболее низкий (но отнюдь не самый простой) уровень межлично­стных или внутригрупповых отношений, регулируемых институтами государства.

На каждом уровне своего протекания политические процессы формируют специфические институты, отношения, механизмы и тех­нологии рационализации конфликтов и регулирования споров. При­чем каждый уровень обладает известной самостоятельностью, и его особые механизмы не могут «автоматически» использоваться для раз­решения конфликтов на ниже- или вышестоящем уровне. Поэтому, например, международные институты зачастую не способны урегу­лировать политические конфликты внутри страны. А действия феде­ральных властей нередко бессильны для разрешения какого-нибудь регионального (в частности, межэтнического) конфликта.

Соответственно, каждый из этих уровней организации политики предполагает и особые способы изучения соответствующих процес­сов, создавая возможности даже для концептуализации отдельных отраслей и субдисциплин в политической науке (теории междуна­родных отношений, политическая регионалистика и т.д.).

2. Свойства политики

Структура политических свойств

Определенность политики как осо­бой сферы человеческой жизнедея­тельности непосредственно выража­ется в наличии у нее соответствующих, специфицирующих
черт и ха­рактеристик. В своей совокупности они позволяют отличить политику от иных сфер общества, увидеть границы ее существования. Прежде всего следует отметить онтологические, морфологические и процессу­альные
свойства политики.

Так, к онтологическим (раскрывающим сущностные черты дан­ного типа человеческой активности) относится свойство конкурент­ности,
демонстрирующее, что политическое взаимодействие являет­ся результатом столкновения различных групповых интересов и со­путствующих им норм и правил, ценностей и традиций, одним словом, самых разных компонентов властного противоборства. Дан­ное свойство показывает и то, что политика, как таковая, складыва­ется из постоянного борения ориентирующихся на доминирование разных по происхождению стандартов, ценностей, институтов. По­этому в ряде случаев методы политического урегулирования могут быть направлены не на примирение, а на разжигание конфликтов, не на диалог между группами, а на воспрепятствование ему.

Важным свойством политики является и ее асимметричность,
ко­торая выражает не столько временный характер достигнутого между участниками политической игры баланса сил, сколько невозможность его постоянного поддержания, а следовательно, и подвижность отно­шений за политическую власть. В силу этого политика предстает как внутренне обратимое, принципиально неравновесное явление, в ко­тором переплетены сознательные и стихийные действия, организа­ция и дезорганизация, порядок и хаос, баланс и дисбаланс, стабиль­ность и нестабильность, устойчивость и неустойчивость. Целенаправ­ленные действия по руководству обществом подрываются стихийными протестами неудовлетворенной этой линией части населения; законы и нормы стабилизации -политической жизни сталкиваются с противо­речащими им обычаями и привычками (как верхов, так и низов); упорядоченность и рационализм политических отношений опроки­дываются иррациональными, непредсказуемыми реакциями населе­ния и т.д. На практике часто можно наблюдать, как тот или иной режим быстро переориентируется с защиты одних интересов и цен­ностей на поддержку и защиту противоположных, переходит от методов убеждения и внушения к использованию силовых, принудительных средств, утрачивает и вновь обретает легитимность.

Нельзя не отметить, что политика формируется и осуществляет свои функции по преимуществу в рациональной
форме. Это стоит подчеркнуть, поскольку история постоянно предоставляет множество фактов неадекватной реакции человека, его несоизмеримых с внешними условиями действий, следования суевериям, предрассудкам, ритуалам. Не случайно целый ряд мыслителей и даже отдельные научные школы исходили из того, что бездна политики скрывает исключительно темные, присущие человеку начала, Г. Лассуэлл, например, полагал, что политика представляет собой «процесс, через который открывается иррациональный базис общества».* Однако история все же показывает, что политика, создавая механизмы paционального выстраивания институтов, вырабатывая механизмы согласования частных и общих позиций, не утрачивает при этом и сво­его иррационального компонента, хотя по преимуществу выступает формой рационализации социальных отношений.

* Цит. по: Edelman M.
Constructing the Political Spectacle. Chicago, 1988. P. 108.

Учитывая неизменно острое соперничество в зоне публичной вла­сти, чреватое самыми непредсказуемыми последствиями, нельзя не признать, что политика представляет собой крайне рисковый
(вен­чурный) вид социальной деятельности. Здесь как ни в какой другой сфере общества вложения сил, капиталов, человеческой энергии могут не дать никакой компенсации затраченных усилий. Неожиданный проигрыш на выборах, внезапная отставка до того благополучного министра, падение правительства и кризис, вызвавший всеобщую дестабилизацию социальных и экономических порядков, и прочие хорошо известные и постоянно встречающиеся факты заставляют относиться к политике как к области действий, обладающей повы­шенной опасностью для реализации намеченных человеком планов. Вместе с тем это предполагает и поиск особых средств, компенсиру­ющих такие ее моменты, как беспринципность политиков, готовых защищать любые идеи, лишь бы остаться у власти, взяточничество, физическое устранение конкурентов и т.д.

Свойство проникновения

Политика, как уже говорилось, спо­собна проникать в различные сферы социальной жизни, придавая тем или иным проблемам подлинно государственный масштаб. Это свойство инклюзивности
свидетельствует о непостоянстве и подвижности круга тех проблем, которые рассмат­риваются государственной властью в качестве политически значи­мых. Ведь как писал Ф. Брауд, «ничто по своей природе не является политическим и все им может стать».* По этой причине, полагает Н. Фразер, «политизация социального» – неотъемлемый процесс в сложноорганизованных обществах.**

* BraudPh.
La science politique. Paris,1992. P. 11.

** Fraser N.
Unruly Practices. University of Minnesota Press, 1989.

Иными словами, наряду с признанием проблем, требующих по­стоянного участия государства в регулировании социальных процес­сов (обеспечение безопасности общества, поддержание международ­ных связей и др.), у политики в каждый данный момент существуют проблемные вопросы, которые периодически включаются в поле вла­сти или выключаются из него. Поэтому политика в принципе способ­на изменять свой объем,
вследствие чего ее границы имеют в опреде­ленной степени условный характер и зависят от исторического кон­текста, а также умения государства увидеть те групповые конфликты, которые требует его непременного вмешательства.

Данное свойство политики превращает искусство руководителей государства в главный источник формирования политического про­странства. От характера осознания политически значимых интересов непосредственно зависит объем объектов государственно-властного регулирования, а следовательно, и объем политической сферы. Если несколько перефразировать М. Вебера, то можно сказать, что каче­ство явления, позволяющее считать его «политическим», «обуслов­лено направленностью интереса», которую придает государство «тому или иному событию в каждом отдельном случае».*

* См.: Вебер М.
Избранные произведения. С. 360.

В придании событиям политического значения заложена принци­пиальная возможность произвола субъекта в оценке характера груп­повых интересов и конфликтов. По мнению Р. Даля, политика пред­ставляет собой обширное поле для ошибок, преувеличения одних интересов и преуменьшения других, для принятия одних решений и непринятия других. В произвольном выборе объектов политичес­кого регулирования либо в использовании неадекватных средств и методов регулирования кроется огромный потенциал напряжен­ности. Как верно заметил французский ученый Г. Эрме, «лучший правитель это тот, кто наилучшим образом защищает интересы граждан от поползновений государства, которое хотело бы против воли граждан осуществлять то, что оно неоправданно считает инте­ресами общества».*

* Hermet G.
Le peuple centre la democratie. Paris, 1989. P. 20.

Следствием отражения такой трудности является то, что некото­рые теоретические направления обосновывают мысль о неприемле­мости властно-политического регулирования общественной жизни, как таковой. Так, анархисты полагают, что исходящая от государства власть в основном имеет негативные следствия. Технократически ори­ентированные мыслители вообще сомневаются в возможности до­биться результатов с помощью социальных методов.

Показательно также, что различные идеи, ограничивающие роль политических методов регулирования, не только распространялись на теоретическую сферу, но и активно воздействовали на реально функционирующие системы власти. В частности, это касается запад­ных демократических государств, в значительной мере унаследовав­ших идеи либеральных мыслителей (А. Смита, А. Бентама, Дж. Милля и др.), которые считали основной проблемой политики строитель­ство общества, где политика была бы ограничена сравнительно не­большой сферой жизни. Поэтому государства либерального типа за­ранее ограничивают область применения политического регулирова­ния интересами и прерогативами независимого от государства гражданского общества. Коль скоро сфера гражданского общества раз­вивается на принципах самоорганизации и самоуправления и при этом руководствуется нравственными и правовыми нормами челове­ческого общежития, то государство должно существовать в строго определенных целях и границах. В частности, такими целями могут быть поддержание общественного порядка, соблюдение гарантий лич­ных прав и свобод граждан. В связи с этим оно не может вмешиваться в личную жизнь индивида. И все же такие принципиальные ограни­чения политического регулирования в последние годы приобретают больше нормативный характер, поскольку многие социальные кон­фликты гражданского общества в современных либерально-демокра­тических государствах так или иначе регулируются политическими методами.

В отличие от либеральных ограничений на политические регуля­торы, тоталитарные системы власти вообще лишают государство (как механизм формирования политики) необходимой гибкости и тем са­мым преобразуют политику в иное средство регулирования конф­ликтов. Например, в государствах этого типа все групповые отноше­ния регулируются силовыми и принудительными способами со сто­роны властвующих структур. В результате силовые и принудительные действия государства становятся единственным средством регуляции общественных и даже межличностных отношений. Иначе говоря, го­сударственное вмешательство в этом случае становится средством, уничтожающим всякую конкуренцию в борьбе за государственную власть. В таком случае политическая власть вырождается в админист­ративный произвол властей, а политика как специфическая сфера жизни растворяется во всем социальном пространстве, утрачивая свою специфику и назначение.

Пространственные свойства политики

Неотъемлемым онтологическим свойством политики является ее пространственность
(топологичность). Эта черта характеризует политику как объемно-пространственную среду, в которой деятельность борющихся за власть сил локализована в оп­ределенных точках, местах, участках территории. Причем в каждом политическом локалитете существуют собственные возможности для политического участия и волеизъявления населения, а следователь­но, складываются свои практики, конкретные политические инсти­туты и структуры, способы их функционирования и другие парамет­ры организации политической жизни. Реальное взаимодействие этих территориально разделенных очагов политической жизни и состав­ляет политическую сферу.

Иными словами, с этой точки зрения политика представляет со­бой разновидность физического пространства, в одних частях кото­рого складываются, предположим, интенсивные политические от­ношения, а в других конкуренция за власть существенно ослаблена. Например, в Москве могут приниматься важные политические ре­шения, сталкиваться позиции правящей и оппозиционной партий, и в то же время где-нибудь в сельских районах Сибири, являющихся неотъемлемой частью российского государства, политическая актив­ность населения проявляется спорадически, от случая к случаю и по сути никак не влияет на расстановку сил, конкурирующих между собой за влияние на Кремль. Или, предположим, в одном месте сто­лицы могут идти митинги оппозиции, а в других – люди будут лишь смотреть телерепортажи об этих событиях.

Таким образом, политика, понимаемая как пространственно орга­низованная сфера, будет функционировать в виде совокупности раз­личных позиций политических субъектов (топосов), совершающих те или иные действия в определенных локальных точках этой среды. То есть политика будет представлять собой совокупность конкретных местосвершений, формирующихся там и тогда, где и когда люди и их объединения предпринимают действия, направленные на захват и использование государственной власти.

В силу этого политика обладает такими характеристиками, как глубина, ширина и длина, которые фиксируют географические пре­делы и параметры политического пространства, предоставляющего людям возможность бороться за власть. В рамках такой географически протяженной территории и возникают реальные конкурентные про­цессы, центры влияния и оппонирования. Таким образом, точки реального политического напряжения могут не совпадать с официаль­ными центрами власти, могут находиться по отношению к ним на разном удалении, обладать тем или иным влиянием на государствен­ные решения.

В том случае, если точки политической активности будут сильно разнесены с официальными центрами государственной власти и при этом не будут иметь достаточной информационной связи, то поли­тическое пространство такой страны может стать «рыхлым», подвер­женным воздействию других государств и центров политического вли­яния. Вот почему при всех прочих условиях государства с большой территорией, для того чтобы снизить возможности сепаратизма и раз­вала страны, должны уделять особое внимание проблемам (спосо­бам, путям) компенсации территориальной разорванности полити­ки. В данном случае показательно, что древнегреческие полисы фор­мировались таким образом, чтобы гражданин мог принять участие в собрании, не тратя для этого времени больше, чем день пути.

Пространственная характеристика политики показывает и то, что люди, находясь в отдалении или вблизи от центра власти, как прави­ло, формируют и вполне определенный угол зрения
на власть. Иначе говоря, в зависимости от определенной территориальной диспози­ции люди приобретают и соответствующую политическую оптику. Ска­жем, человек, следящий из провинции за осуществляющейся в сто­лице властью, и человек, наблюдающий данные процессы из точки их совершения, чаще всего имеют несовпадающие представления и оценки о дееспособности и эффективности правления. В целом мож­но сказать, что, как правило, чем шире такая территориальная раз­несенность взглядов, тем больше возможностей для роста полити­ческой напряженности. Следовательно, одним из резервов усиления компромиссности политической жизни является обеспечение терри­ториальной равномерности воззрений на власть.

Одним из механизмов такого умиротворения политики выступает изменение местоположения акторов, обозрение ими политических процессов из разных точек пространства. К слову сказать, не случай­но руководители государства постоянно совершают поездки по раз­личным районам страны. Помимо прочего, это дает и возможность понять специфику отношения к власти со стороны населения, про­живающего на разном удалении от центра.

Темпоральные свойства политики

Способность политики разворачивать свои процессы во времени объясня­ется ее свойством темпоральности.

Это временное измерение политики демонстрирует особый тип про­тяженности существования ее институтов, взаимоотношений правя­щей и оппозиционной элит, индивидуальных и групповых акторов, государственных и международных организаций.

С одной стороны, политическое время качественно отличается от физического, астрономического времени. Ведь люди существуют в по­литике не только в более жестком, регламентированном режиме жиз­недеятельности (например, лицам, избранным в парламент или выд­винутым в правительство, полномочия даются на строго определен­ный срок; граждане исполняют электоральные функции опять-таки в строго установленное время и т.д.). Помимо своей функциональной «жесткости» политическое время обладает способностью внезапно за­канчиваться, «умирать моментальной смертью». Крах правящего ре­жима, внезапная отставка министра, политическое убийство лиде­ра – эти и подобные им факты говорят о чрезвычайной непредсказу­емости временного завершения политических событий. Иначе говоря, у каждого субъекта существует собственный срок и ритм жизни в по­литике. А это ставит акторов перед необходимостью точнее соразме­рять свои цели с предоставленными на время условиями, мобилизовывать и концентрировать для этого ресурсы, усилия, энергию.

С другой стороны, время в политике поистине многолико. Реаль­ные политические процессы осуществляются сразу в нескольких вре­менных диапазонах:

- в рамках реального
времени (в них политические события вос­принимаются непосредственно с точки зрения их актуальной завер­шенности);

- в рамках исторического
времени (предполагающего более ук­рупненную оценку происходящего в его взаимосвязи с прошлыми событиями, т.е. требующего обобщения фактов, определенной логи­ки истолкования эволюции группы политических фактов);

- в рамках эпохального
времени (оперирующего значительно бо­лее масштабными критериями оценки событий, приспособленными для оценки больших этапов политической истории не только отдель­ных государств, но и континентов).

Таким образом, одно и то же политическое событие может иметь различные временные координаты, если его измеряют то мгновения­ми, то состояниями целых политических систем, эволюционирующих в истории человечества. Это свидетельствует о том, что политическая реальность существует одновременно в разных временных, хрональных (от греч. hronos – время) полях, различающихся собственными диапазонами, а следовательно, и специфическими критериями оцен­ки событий, фазами и циклами внутреннего развития. Реальная поли­тика есть пересечение временных полей,
предполагающих разную сте­пень интенсивности изменений.

Каждый временной диапазон имеет свои точки отсчета, обладает своими возможностями «сжатия» и «переноса» событий. Так, в кри­зисных процессах, в истории тех или иных государств (организаций) можно выделять различные этапы их формирования и развития. «Судь­боносные» события в масштабе повседневности, будучи помещены в иное измерение, меняют свое значение. Временные ритмы, соединяя значимое и незначимое, зачастую скрадывают от современника под­линное значение происходящего. Не случайно сказал поэт: «пораженье от победы ты сам не должен отличать». Одни события со временем мельчают, меняют значение, другие высвечивают масштабность про­изошедшего.

Например, большевистскую революцию 1917 г. в России совре­менники называли «октябрьским переворотом», рассматривая его как эпизод в борьбе за власть. Впоследствии приверженцы марксизма, героизировав это событие, стали рассматривать его как «величайшее событие XX века». В то же время многие противники советского ре­жима оценивали его в более широком историческом масштабе как пролог становления столь характерного для России очередного дес­потического режима.

Дать точную оценку происходящему (и произошедшему), приба­вив достоверности собственным ощущениям, можно, лишь коррект­но соединяя масштабы представлений. По сути дела, только осваивая научную логику, человек способен отделить основное от наносного, рационально и непредвзято представить череду важнейших событий и тем самым прозреть будущее. Выявить событие и придать ему долж­ный хронополитический масштаб – в этом и состоит искусство уче­ного. Самый эффективный прием рациональной трактовки временных противоречий – укрупнение масштабов видения, которое дает воз­можность точнее оценить значение и смысл перемен. Максимально обобщенное видение дает возможность теоретического конструиро­вания политических изменений, выявления целостной планетарной логики, позволяющей точнее оценивать мелкомасштабные явления.

Морфологические свойства политики

Морфологические свойства отража­ют базовые особенности строения
и источники формообразования поли­тики. В этом смысле наиболее важным свойством является наличие элитарных и неэлитарных кругов
как основных субъектов политики, чьи акции (поступки) и интеракции (взаимодействия) в сфере пуб­личной власти и формируют сферу политической жизни.

Каждая из указанных групп населения выполняет специализиро­ванные функции: элиты – по представлению интересов населения и осуществлению управления государством и обществом; неэлитарные группы – по влиянию на отбор элит, контролю за их деятельностью, по воздействию на коррекцию проводимого государством курса.

В силу этого политика формируется как результат взаимодействия властвующих и подвластных, как плод соучастия управляющих и уп­равляемых, итог контактирования профессионалов и непрофессио­налов. Причем на разных стадиях и фазах политического процесса (например, при принятии решений или смене политического режи­ма посредством выборов) может меняться характер и степень согла­сования их действий, набор выполняемых ими функций, их удель­ный вес и значение.

Как будет показано далее, многие представители различных школ и теоретических направлений в политической мысли нередко абсо­лютизируют значение одного из двух субъектов политики. Элитисты, к примеру, настаивают на том, что массовые слои населения не нуж­ны для производства политики. Эгалитаристы же, напротив, полага­ют, что массы способны самостоятельно формировать поле полити­ки, не прибегая к услугам групп, осуществляющих специальные функ­ции управления обществом. Однако практика дает более убедительные аргументы в пользу необходимости и элитарных, и неэлитарных сло­ев для осуществления политики.

Одним из таких подтверждений является тот факт, что элитарные и неэлитарные слои соединяет система представительства
социальных интересов, наличие которых также характеризует базовые свойства политики. Последняя, представляя собой слой специализированных ассоциаций (партий, групп давления и т.п.) и их отношений, пока­зывает, что реализация политических целей не осуществляется не­посредственно широкими социальными слоями, а предполагает на­личие особых объединений и лиц, призванных профессионально вы­ражать и защищать интересы населения.

Таким образом, необходимость и неизбежность постоянного выяв­ления и реализации интересов населения превращает политику в гло­бальный механизм представления социальных запросов и потребностей групп. При этом реально сложившиеся технологические приемы и спо­собы такого представления интересов нередко влияют на степень их реализации больше, чем сами конкретные требования людей.

Процессуальные свойства политики

Данная группа свойств характеризует политику как особый тип челове­ческой деятельности. Сложность, а временами и неясность взаимоотношений элиты и неэлиты, непредсказуемость последствий рационально предпринимаемых действий, наличие разнонаправленных движений и многие другие аналогичные факты, свидетельствующие об остроте и интенсивности конкурен­ции за государственную власть, – все эти факторы придают полити­ке характер динамичного явления, обусловливают исключительную быстроту политических перемен, делают ее исключительно измен­чивой. Политика представляет собой наиболее интенсивно меняю­щуюся, внутренне подвижную область общественной жизни, где по­стоянно сталкиваются энтузиазм и апатия, подъем и упадок, воз­буждение и депрессия. Подобные переломы создают возможность исключительно быстрого, а то и внезапного крушения статусов субъек­тов, изменения норм и правил политической игры, сужения или расширения объемов политических явлений.

Можно привести немало примеров того, как в одночасье руши­лись казавшиеся вечными империи и режимы, как круто менялись судьбы отдельных стран и политиков. Даже в новейшей политичес­кой истории России можно увидеть, как внезапно и непредсказуемо для населения страны, росчерком пера трех руководителей прекра­тил свое существование СССР; как летом 1991 г. в столице внезапно появились танки ГКЧП и как через короткое время на обломках со­ветской империи возник новый, ориентированный на демократи­ческие ценности режим и т.д.

В то же время важно отметить, что все, даже самые стремитель­ные, политические изменения, как правило, являются следствием реализации определенных целей и ценностей, программ и концеп­тов, учений и настроений действующих в политике сил. Иными сло­вами, политика органически связана с опосредованием любых дей­ствий институтов, групп, структур, органов власти, оппозиции и других субъектов теми или иными идейными целями, дающими качествен­ную
оценку настоящему и будущему, предполагающими ту или иную направленность в проектировании общественных отношений.

Задача политического способа целеполагания, собственно, и со­стоит в выработке широких социальных целей, которые впоследствии становятся ориентирами действий конкретных участников политичес­ких процессов. Таким образом, с процессуальной
точки зрения полити­ка представляет собой совокупность идейно ориентированных действий
разнообразных субъектов. Наиболее отчетливо это свойство проявля­ется в столкновениях целей и программ правящих и оппозиционных партий; курса властей, не пользующегося поддержкой населения, и народных ожиданий; противоположности поляризованных политичес­ких культур и идеологий и т.д.

3. Взаимоотношения политики с другими сферами общества

Характер политики с другими сферами общественной жизни

Понимание природы и специфических свойств политики неизбежно предполагает осознание ее связей и отношений с другими сферами об­щественной жизни. Испытывая влияние экономики, морали, права, художественной культуры, политика и сама оказывает на них опре­деленное воздействие, обретая при этом новые свойства и качества.

Как уже отмечалось, в политической мысли далеко не сразу уда­лось отличить политику от иных форм организации социальной жиз­ни. Со времен Древней Греции вплоть до XVII столетия господство­вали взгляды, интерпретировавшие политику как всеобъемлющую форму человеческой активности, включающую в себя все формы вза­имоотношения человека и общества. Только разделение политики и гражданского общества, которое произвели Н. Макиавелли, Дж. Локк, Т. Гоббс и ряд других мыслителей Нового времени, положило начало более точному пониманию ее отношений с другими областями жиз­ни. Благодаря этим и более поздним теоретическим разработкам по­литика предстала как одна из областей человеческой жизнедеятель­ности, обладающая специфическими внутренними особенностями, возможностями влияния на другие сферы человеческой жизни.

Однако и в настоящее время в политической науке предприни­мается немало попыток утвердить одностороннюю
зависимость поли­тики от иных сфер общественной жизни или данных сфер от полити­ки. При сохранении случаев морализации политики, утверждения ее исключительной зависимости от права, культуры, религии или эко­номики все же в большинстве своем ученые предпочитают учитывать двойственный
характер ее взаимоотношений с другими областями жизни – причинно-следственный и функциональный.

В частности, причинно-следственные
отношения раскрывают сте­пень детерминированности политики (как в целом, так и ее отдель­ных сторон и аспектов) экономическими, правовыми, нравствен­ными или иными факторами. Эти каузальные (от лат. causa – причи­на) зависимости были подмечены еще со времен Аристотеля, который говорил об обусловленности политических явлений экономически­ми формами жизни. На протяжении веков подобные идеи развивали и другие ученые, например, А. Смит, настаивавший на соответствии политических отношений экономическому строю, Т. Гоббс, конста­тировавший существенные зависимости политики от права, и т.д.

Действительно, практика дает множество примеров того, как рост экономического уровня жизни населения стабилизирует политичес­кие порядки, как установление правового государства по сути ис­ключает радикальные формы политического протеста и т.д. Однако, как уже говорилось, нередко такие связи абсолютизировались. Так, например, И. Кант и следующие его установкам современные теоретики О. Хеффе, Дж. Роулс и др. утверждают, что политика должна «всегда применяться к праву».* А фундаменталистски настроенные приверженцы К. Маркса доводят его идею об обусловленности поли­тического процесса способом производства материальной жизни до одностороннего экономического детерминизма, считая тем самым, что политика целиком и полностью определяется материально-хозяйственными факторами.

* Кант И.
Трактаты и письма. М., 1990. С. 294.

Характерно, однако, что, наряду с такой гиперболизацией при­чинных связей политики, в научной мысли сформировались и идеи ее самодетерминированности, т.е. практической независимости от дру­гих областей жизни. Такие подходы присущи, в частности, ряду эли-таристских концепций, авторы которых видят в «правящем классе» самодостаточный источник формирования политических отношений.

В свою очередь, функциональные
связи и отношения политики с другими сферами жизни отражают их взаимозависимость как опреде­ленных регулятивных подсистем общества, обладающих собственны­ми средствами разрешения конфликтов, стабилизации социальных порядков, интеграции общества. Иначе говоря, политика, наряду с другими общественными подсистемами, рассматривается как специ­фический способ решения социальных проблем, предлагающий для этого собственные приемы, техники, процедуры. Например, реше­ние тех или иных конфликтов возможно не только военными сред­ствами, но и путем применения политических методов; при этом поиск компромисса, который способен устранить острые формы про­тивоборства, может осуществляться и под влиянием экономических факторов и осуждения противоборствующих сторон общественным мнением и т.д.

Эти политические, правовые и прочие регулятивные системы в зависимости от конкретной ситуации, характера той или иной про­блемы или других причин могут иметь разную эффективность приме­нения норм, санкций, форм стимуляции требуемого поведения и т.д. Преимущественное же использование обществом то моральных, то экономических, то политических методов регулирования обществен­ных противоречий как бы задает известные приоритеты в отношени­ях между сферами общественной жизни. Этот временно установленный характер связей между ними и свидетельствует об усилении или ослаблении социальной роли той или иной сферы.

В целом в стабильных демократических государствах формируется тенденция к снижению роли политических методов регулирования социальных конфликтов и преобладанию правовых способов стаби­лизации общественных порядков, усилению авторитета моральных норм, методов самоуправления и самоорганизации жизни. В то же время в переходных политических процессах или при усилении авто­ритарных тенденций роль политических методов регулирования со­циальных проблем, как правило, существенно возрастает. В самых же крайних случаях, в частности, в государствах тоталитарного типа, политика вытесняет все иные способы урегулирования обществен­ных противоречий. Такая практическая абсолютизация функциональ­ных связей между сферами общества приводит к серьезнейшим де­формациям и политики, и социальной жизни в целом.

Политика и экономика

Политика, как уже сказано, форми­руется на пересечении ряда истори­ческих тенденций, и потому сущностные причины ее возникновения не могут быть объяснены исключительно экономическими причина­ми. В целом экономические процессы не являются «прародителями» политической сферы. Зависимость от них сказывается на содержании деятельности конкретных политических систем и режимов правле­ния. Так, слабо развитая экономика, как правило, предполагает цен­трализацию власти и усиливает авторитарные тенденции. Экономи­ческий же рост, повышение доходов на душу населения в целом способствуют развитию демократических тенденций.

В основном экономика оказывает то или иное воздействие на по­литику через социальную сферу, т.е. определяя материальное положе­ние разных социальных групп и обусловливая тем самым дифферен­циацию социальных статусов их членов. Таким образом, люди, в зави­симости от экономического содержания своих интересов, вытекающих из занимаемого ими общественного положения, могут обращаться к различным политическим формам их удовлетворения: выдвижению требований к государственной власти, формированию политических движений и партий, выражению своего мнения на выборах и т.д.

В свою очередь, политика, сформировавшаяся значительно поз­же возникновения производственных и обменных процессов, тоже не может рассматриваться как основополагающий фактор развития экономики. В то же время как разновидность властно-государствен­ного принуждения политика сохраняет значительные регулятивные способности воздействия на экономические процессы. И прежде все­го в тех ситуациях, когда та или иная хозяйственная проблема при­обретает значительный социальный масштаб и начинает затрагивать интересы значительной части населения или всего государства. В этом смысле характер политического влияния на экономику может быть трояким: позитивным, негативным или нейтральным.

Так, в настоящее время в России без целенаправленной помощи государства в принципе невозможно сформировать прочный рыноч­ный сектор в экономической жизни страны, сделать его системообразующим сегментом всей экономической сферы. Вместе с тем политическое влияние определенных оппозиционных сил направлено на придание противоположного характера деятельности государства, которое, по их мнению, призвано заниматься преимущественно непосредствен­ным регулированием экономических связей, вытесняя тем самым ры­ночные структуры на периферию экономических отношений.

Потребности современного общественного развития, необходи­мость демонополизации и демилитаризации российской экономики, борьба с коррупцией и теневой экономикой однозначно требуют по­вышения роли политических методов регулирования этих сторон эко­номических процессов. В то же время в зоне мелкого и семейного бизнеса, в сфере развития предпринимательства и других секторах экономики, где сегодня можно руководствоваться внутриэкономическими стимулами, принципами самоорганизации, государствен­но-политические методы должны уступать свое место иным формам социального регулирования. В любом случае политические методы регулирования должны использоваться лишь в тех секторах экономи­ки, где не хватает внутренних источников самодвижения или требу­ются серьезные трансформации сложившихся порядков.

Политика и право

Как относительно самостоятельные сферы общественной жизни полити­ка и право формируются на основе влияния множества обществен­ных факторов и не могут зависеть лишь от взаимного воздействия друг на друга. По сути дела, их взаимоотношения определяются осо­бенностями присущих им способов регулирования социального по­рядка и технологий применения государственной власти.

Так, политика генетически сориентирована на обеспечение груп­повых
приоритетов в организации государственной власти. То есть тех интересов, которые ни при каких условиях не могут быть проиг­норированы, даже при соединении их с общесоциальными запроса­ми населения на государственном уровне. Ведь политика по существу «работает» на согласование и продвижение интересов наиболее жиз­неспособных социальных (национальных, территориальных и др.) групп с общеколлективными целями. Поэтому государство как поли­тический институт прежде всего заинтересовано в укреплении пози­ций группы, контролирующей власть, предполагая использование для этого всех имеющихся у него ресурсов. Следуя данной цели, госу­дарство может практически выходить за рамки действующих законов (особенно в кризисных условиях) и даже имитировать соблюдение Конституции страны (как это делал сталинский режим, осуществлявший репрессии под покровом самой демократической и гуман­ной конституции того времени).

По существу политика как средство упрочения публичной власти по природе своей рассчитана на некое превышение законодательных полномочий субъектов, выступающих от лица государства. Эта спо­собность политики поддерживается возможностью ее структур и ин­ститутов опираться не только на правовые механизмы, но и на не­посредственную поддержку населения, его отдельных слоев, способ­ных собственными средствами поддерживать правительство, партии, лидеров и т.д. Подобная неформальная поддержка населения, явля­ясь показателем соотношения политических сил, и заставляет власти зачастую считаться с ней больше, чем с нормами законов.

Такое положение свидетельствует о том, что политика всегда учи­тывает влияние реальных,
а не формальных социальных центров, тех сил, которые способны практически воздействовать на перераспре­деление ресурсов и принятие решений. Иными словами, политика прежде всего ориентирована на реальные ресурсы и силу участни­ков, оспаривающих власть, а не на их формальные статусы. Поэтому, например, находившиеся в «розыске» чеченские авторитеты в свое время признавались почти что официальными партнерами федераль­ного Центра, а регионы, нарушающие российскую Конституцию, не испытывают правовых последствий таких действий, обладая дол­жным весом при принятии важных для Кремля решений, и т.д. Соот­ветственно и политический контроль распространяется не на все со­циальное пространство, находящееся под юрисдикцией государства, а лишь на его наиболее острые и проблемные зоны, способные изме­нить соотношение участвующих в отправлении власти сил.

Коль скоро множество групп, претендующих на контроль за госу­дарственной властью, помимо общепринятых норм предлагают соб­ственные цели и правила использования власти, то политическое пространство переполняется различными идеологическими целями, программами и прогнозами, авторы и сторонники которых пытают­ся идейными средствами и способами подчинить себе большинство населения, расширить базу своей политической поддержки. В силу этого в политике всегда складывается множество логик
властного вза­имодействия, подразумевающих столкновения разных целей и цен­ностей, норм и стандартов. И, как следствие, конкуренция между неравновеликими претендентами на власть придает политическому процессу крайне неравномерный, а порой даже скачкообразный ха­рактер.

В свою очередь, система правового регулирования изначально со­риентирована на регулирование всего
социального пространства в целом, без выделения каких-либо групповых приоритетов. Право «сни­мает» групповую заостренность политической конкуренции, предъяв­ляя однозначные требования всем гражданам общества, независимо от их партийной принадлежности, симпатий и антипатий. За счет этого право фиксирует тот нижний предел взаимных требований групп к установлению общественного порядка, который необходим для их совместного проживания и осуществления власти. Не случайно главной регулятивной установкой в правовой сфере выступает равенство всех слоев населения и граждан перед законом. В этом смысле для права ничего не значат ни групповая солидарность, ни статусные интересы, ни локальные ценности, ни реальное влияние того или иного субъекта на власть. Право избегает каких-либо теневых форм регулирования общественных отношений; именно публичность, от­крытость, демонстративность применяемых им средств регулирова­ния является подлинной протоматерией правового поля власти.

Для права главным принципом деятельности является диспозиция «закон – отклонение от закона» (а не «формальное – реальное влияние», как в политике), поэтому его регуляторы редко действуют в режиме предупреждения (переубеждения субъектов), полагаясь в основном на технику санкционирования. В силу этого государство как правовой
институт регулирования и контроля закрепляет примене­ние всеобщих стандартов оценки общественных целей и противоре­чий. На страже этого порядка стоят специальные органы (конститу­ционный суд и др.), снимающие все недомолвки, иносказания и подтексты в толковании конфликтных ситуаций, добиваясь тем са­мым полной и однозначной интерпретации правовых норм и санк­ций в процессе их использования.

Таким образом, можно видеть, что политика – это отнюдь не «конструирование публичного права для свободного действия чело­века», как считают некоторые ученые, в частности, X. Арендт.* По­литика ориентируется на закрепление приоритетов общественного развития, соответствующих интересам групп, и потому зачастую пре­небрегает правовыми средствами, мешающими достижению цели. В свою очередь, право, утверждая режим власти, легализует положе­ние доминирующей в обществе силы.

* Цит. по: Косич И.В., Мишкелене Ю.Б.
X. Арендт: философия и политика// Вестник МГУ. Сер. 7. 1991. № 6. С. 84.

Это объясняет, почему, по мере закрепления тех или иных поли­тических целей, а следовательно, и оппонирования уже сложившего­ся социального порядка с новыми, предлагаемыми политикой при­оритетами, две регулятивные системы – право и политика -посто­янно оказывают противоречивые влияния друг на друга. Так, право сужает поле политики, накладывая ограничения на деятельность по­литических акторов: запрещает партии, ориентированные на анти­конституционные способы захвата власти, ограничивает деятельность экстремистских организаций, определяет процедуры использования властных полномочий государственными структурами и т.д. В свою очередь, политические инициативы стимулируют изменение отдель­ных законодательных актов, вступая в противоречие с уже сложив­шимся порядком. При этом отдельные законодательные нормы ис­пользуются в качестве определенного ресурса борьбы с соперниками.

Опыт многих стран показывает, что правящие круги не только не подчиняются законам, но и активно используют их для борьбы с политическими соперниками. Например, в нашей стране политичес­кие противники сталинского и брежневского режимов объявлялись уголовными преступниками, испытывая на себе всю мощь репрес­сивного аппарата. И лишь в правовых государствах, где существуют мощные механизмы предотвращения произвола правящих кругов, исключена монополизация власти той или иной группой населения, в них сложились традиции гражданской активности, право выступает основным ориентиром политической деятельности, фактором, на­кладывающим ограничения на неприемлемые для большинства об­щества приемы политического противоборства, борьбы за власть.

Политика – это своеобразный поисковый механизм социального развития, разрабатывающий его проекты, а право – механизм при­дания таким проектам общезначимого характера. В целом добиться соответствия этих двух сфер и механизмов общественного регулиро­вания – значит сформировать законодательную базу, закрепляющую основные цели и ценности политически лидирующих групп. В резуль­тате такого соединения регулятивных возможностей обеих сфер госу­дарственная власть приобретает необходимую стабильность, предот­вращая общество от крайностей политической конкуренции.

Политика и мораль

Проблема соотношения политики и морали занимала и занимает умы мыслителей на протяжении не одного тысячелетия. Данная проблема ставилась еще легистами в Древнем Китае, Платоном, Н. Макиавел­ли, Т. Гоббсом и другими учеными. В центре проблемы всегда стояли вопросы нравственного воздействия на власть, способности обще­ства к одухотворению политической конкуренции. В процессе эволю­ции политической мысли выкристаллизовались три
крайних позиции по этим вопросам.

Так, одна часть теоретиков (Н. Макиавелли, Г. Моска, Р. Михельс, А. Бентли, Г. Кан и др.) стояла на позиции отрицания возмож­ностей сколько-нибудь серьезного влияния морали на политику. Вто­рая часть ученых (Платон, Аристотель, Э. Фромм, Л. Мэмфорд, Дж. Хаксли и др.), напротив, практически растворяли политические подходы в морально-этических оценках, считая последние ведущи­ми ориентирами для любой, в том числе политической, деятельнос­ти. Третья группа ученых (А. Швейцер, М. Ганди, А. Эпштейн и др.) настаивала на необходимости облагораживания политики моралью, соединения тех и других стандартов при осуществлении государствен­ной власти. Как же в действительности решается эта проблема?

Практический опыт показал, что в политике, как и в любой дру­гой сфере общественной жизни, понимание и реализация человечес­ких интересов изначально связаны с этико-мировоззренческим выбором человека, с определением им собственных позиций относительно справедливости своих притязаний на власть, допустимого и запретного в отношениях с государством, политическими партнера­ми и противниками. Таким образом, в осознании политической ре­альности у человека всегда присутствуют этические ориентиры. По­тому-то в мотивации его поведения в сфере государственной власти, как правило, всегда переплетаются две
системы координат, оценок и ориентации – нравственная и политическая.

Несмотря на то что и моральное, и политическое сознание имеют в принципе групповое происхождение, тем не менее они представля­ют собой два различных способа понимания людьми своей групповой принадлежности (идентификации), которые базируются на различ­ных способах чувствования, оценивания и ориентации в социальном пространстве. Так, политическое сознание в целом имеет логико-ра­циональный и целенаправленный характер. При этом оно неразрывно связано с оценкой конкретной проблемы, а также той ситуации, ко­торая сопутствует ее достижению. В отличие от такого способа отраже­ния действительности моральное сознание представляет собой форму дологического мышления, базирующегося на недоказуемых принци­пах веры, оно перемещает жизнь человека в мир идеальных сущнос­тей. Как писал С.Франк, не существует никакого единого постулата, «исходя из которого можно было бы развить логическую систему нрав­ственности чтобы она охватывала все без исключения суждения, подводящие под категории "добра" и "зла"».*

* Франк С.
Соч. М., 1990. С. 11.

Мораль представляет собой дихотомический тип мышления, которое побуждает рассмотрение всех социальных явлений сквозь при­зму двоичных, взаимоисключающих оценок: благородство-низость, верность-предательство, сострадание-равнодушие и т.д. В конечном счете эти противоположные образы ценности концентрируются в по­нятиях «добро» и «зло» – конечных для человеческого сознания пред­ставлениях о положительных и отрицательных ограничениях возмож­ного поведения людей. Человек неизменно стремится к положитель­ным самооценкам своих действий, поэтому моральное сознание максимизирует его внутренние требования к исполнению целей. С одной стороны, это превращает моральное сознание в мощный источник самосовершенствования индивидуального и группового по­ведения, а с другой – делает его безотносительным к ситуациям, в которых действует человек, и к содержанию конкретных целей в сфере власти.

Таким образом, если политика подчиняет человека приземлен­ным целям и понятиям, то мораль ориентирует на возвышенные смыслозначимые идеи и представления. В то время как политическое со­знание заставляет человека оценивать события и поступки с точки зрения вреда или пользы, выгоды или убытка, которое принесет то или иное действие, моральное сознание помещает эти же вопросы в плоскость взаимоотношений абстрактного Добра и Зла, сущего и должного.

Взаимодействие этих двух разных способов отношения к жизни приобретает в политике неоднозначное выражение. Так, при рутин­ных действиях, связанных с осуществлением повседневных граждан­ских обязанностей, не требующих обостренных размышлений о сути происходящего, нравственные критерии не являются серьезным внут­ренним оппонентом политических стандартов. Но данные противо­речия существенно обостряются, когда люди принимают принципи­альные решения, связанные, к примеру, с выбором перспектив со­циального развития, применением или неприменением насилия. Это говорит о том, что не все процессы использования государственной власти в равной степени испытывают на себе сложность соотноше­ния морального и политического выбора, а следовательно, конф­ликт политики и морали проявляется не во всех, а лишь в некоторых зонах формирования и перераспределения государственной власти.

Нельзя забывать и о том, что в отдельные периоды жизни, на­пример, во время длительных политических кризисов, люди могут утрачивать способность к нравственной рефлексии, становясь без­различными к различению Добра и Зла (но не утрачивая при этом способности формально проводить различия между ними). В таком случае нравственная деградация, помешательство, затмение разума расчищают дорогу режимам, превращающим личные и узкогруппо­вые интересы правителей в цели, в мерило нравственности, возводя цинизм и человеконенавистничество в ранг норм и правил государ­ственной деятельности. Политика в подобных ситуациях становится проводником антиобщественных целей, способствуя криминализации управления государством, разжиганию ненависти между людь­ми, поощрению насилия и произвола.

Вместе с тем качество используемых в политике моральных тре­бований также бывает различным. Например, значительные слои на­селения руководствуются в сфере государственной власти только об­щеморальными оценками происходящего или, как говорил М. Вебер, являются носителями «этики убеждения», рассматривающей политику в качестве пространства воплощения неизменных принци­пов и идеалов.

Такой гиперморализм может придать колоссальную силу полити­ческим движениям или решениям власти. Но чаще всего он вытесня­ет политические критерии оценки проблем, заменяя их абстрактны­ми, оторванными от жизни идеями, желая подчинить веления госу­дарственной власти неосуществимым целям, способствовать нерациональной растрате ресурсов. Наслаивающиеся же на эти тре­бования наблюдения разнообразных конфликтов, расходящихся с их идеалами интересов, множественных злоупотреблений и других не­совместимых с возвышенными идеями фактов порождают массовые представления о политике как о «грязном» и недостойном деле. В эли­тарной же среде данное противоречие между «этикой убеждения» и политической реальностью нередко вырождается в демагогию лиц, умеющих только критиковать власть, но не решать практические про­блемы.

В то же время в политике создаются условия для формирования иной разновидности морального сознания, или (опять пользуясь веберовской терминологией) «этики ответственности». Содержание этих моральных оценок и требований во многом предопределяется осозна­нием того, что достижение «хороших» целей во множестве случаев свя­зано с необходимостью их примирения с использованием «нравственно сомнительных или по меньшей мере опасных средств и с вероятностью скверных побочных последствий».* Поэтому перед политиками, руко­водствующимися этой формой моральных требований, стоит проблема выбора «меньшего зла», т.е. достижения целей средствами, смягчающи­ми неизбежные издержки регулирования конфликтных ситуаций. Фор­мирование данной формы политической этики символизирует потреб­ность общества в людях, чувствующих последствия своих действий, в руководителях с «чистыми руками», приспособленных для «нечистых дел» (Н. Лосский). Реальные, а не вымышленные добродетели таких по­литических деятелей – это умеренность и осторожность в обращении с властью, желание действовать так, чтобы причиняемое ими зло не было больше зла исправляемого.

* Вебер М.
Избранные сочинения. С. 697.

Таким образом, люди, руководствующиеся «этикой ответствен­ности», делают свой политический и моральный выбор, перенося акценты с оправдания целей на оправдание методов их достижения. Более того, носители такого рода этических воззрений интерпрети­руют моральную оценку, соотнося ее и с целями, и с ситуацией. Например, даже насилие получает здесь моральное оправдание, если применяется в ответ на действия агрессора или связано с пресечени­ем деятельности режимов, открыто попирающих общечеловеческие принципы морали.

Возможна ли нравственная политика?

Как видим, характер противоречий политики и морали зависит от содер­жания конкретных процессов осуще­ствления государственной власти, а также типов нравственного и политического сознания. В то же время возможность совпадения мо­ральных критериев с основаниями деятельности органов государствен­ной власти не исчерпывается этими условиями.

Ведь благодаря тому, что по сути дела любая социальная группа руководствуется собственными нравственно-этическими стандарта­ми, оправдывающими и направляющими деятельность ее членов, в политике складывается несколько центров нравственной энергетики. Прежде всего можно говорить о политической этике
различных соци­альных групп:
интеллигенции, молодежи, рабочего класса и других, которая характеризует степень усвоения личностью коллективно вы­работанных ценностей. Кроме того, в государстве складываются нор­мы общественной морали,
признаваемые большинством населения в качестве ведущих ориентиров его жизни и деятельности. В свою оче­редь, и они могут в той или иной степени соответствовать общечело­веческим нравственным принципам,
которые воплощают в себе выс­шие принципы гуманизма и объединяют людей, несмотря на их социальные, национальные, религиозные и прочие различия. Эти принципы – не убий, не укради и др.

С политической точки зрения проблема заключается в соотношении этих типов нравственной рефлексии, оказывающих приоритетное влия­ние на поведение людей в сфере власти. И самая, пожалуй, острая про­блема связана с ролью различных моральных групповых норм, посколь­ку высшие для группы этические идеалы могут претендовать на заме­щение общественных моральных норм. При этом отдельные группы могут признавать право представителей других групп на собственные идеалы, а могут и не признавать. В последнем случае представители таких групп могут руководствоваться убеждениями о возможности принуждения людей «для их же блага» (поскольку они-де невежественны, слепы и не понимают истинных целей) или могут расценивать любые контакты и компромиссы с политическими оппонентами как проявление недопус­тимой слабости и предательства и т.д.

Иными словами, крайне опасным для общества оказывается воз­ведение групповых ценностей в ранг общественной морали. Это при­водит к нравственной дегенерации и дегуманизации политики. Так, российские большевики, полагая нравственным «лишь то, что слу­жит [делу] пролетариата, созидающего общество коммунистов»,* открыто пренебрегли общечеловеческими ценностями, спровоциро­вав кровавую вакханалию гражданской войны. В сталинские годы доносительство на друзей, родственников открыто поощрялось со­ветскими властями. Вспомним и крайне жестокое, бесчеловечное об­ращение с конкурентами в полпотовской Кампучии, в маоистском Китае и некоторых других странах. Как справедливо сказал священ­ник А. Мень, релятивизация морали, претенциозность и непроница­емость групповых стандартов для более общих нравственных ценнос­тей неминуемо ведет к насилию и «плюрализму из черепов».

* Ленин В. И.
Полн. собр. соч. Т. 41. С. 311.

Однако когда групповые нравственные ориентиры совпадают
с принципами общечеловеческой морали, тогда создаются иные воз­можности для формирования нравственной политики. В случае если нравственные убеждения правящих кругов соответствуют основным этическим нормам общества, можно говорить о форме соучастия общественного мнения и власти. Такая политическая этика будет сохранять положительные предписания общественного мнения, делать акцент на приемлемых для населения способах реализации политических целей. Выбор наилучшего из того, что позволяет ситуация для достижения цели, будет щадящим для общественных нравов, позво­ляя одновременно гуманизировать политику и рационализировать мораль. Таким образом достигается минимальный компромисс меж­ду объективной необходимостью в политическом принуждении и его положительным общественным восприятием. Это превращает поли­тику в этически одухотворенную деятельность, снимает основные, самые глубокие противоречия морали и политики.

Антиподом такому характеру отношений является состояние, когда политическая этика элиты отрицает доминирующие в обществе моральные нормы в качестве элемента властной мотивации. В принципе подобные нравственно-политические идеи могут даже опережать состояние общественного сознания, превосходя их по своей гуманис­тической силе (учение М. Ганди). Но чаще всего в политической прак­тике встречаются примеры противоположного характера, когда ото­рванные от народных принципов нравственные мотивы политического управления углубляют разрыв между населением и властью, способ­ствуя нарастанию напряженности. Вслед за Н. Макиавелли можно ска­зать, что на основе стяжательства и вероломства нечестивая власть может приобрести все что угодно, но только не авторитет и славу у своего народа.*

* Макиавелли Н.
Государь. М., 1990. С. 26.

Итак, пока существуют политика и мораль, окончательно разре­шить их противоречия, определив оптимальные способы их взаимо­влияния, попросту невозможно. Нельзя поставить политику по ту сто­рону Добра и Зла, как нельзя лишить мораль возможности воздей­ствовать на политическое поведение людей. В то же время их вековечному конфликту можно придать цивилизованную форму, по­ощряя гуманизацию политических отношений и способствуя рацио­нализации моральных суждений. Резервы такой стратегии действий находятся прежде всего в русле формирования государственного кур­са, исключающего привилегированное положение правящих элит или какой-нибудь иной социальной (национальной, расовой, конфессио­нальной и т.д.) группы, постоянного поиска консенсуса между поли­тическими конкурентами. Усиление позитивного влияния моральных требований на политику возможно и за счет их институциализации, закрепления основных нравственных принципов в системе правового регулирования, а также создания специальных структур, контролиру­ющих в государственном аппарате этическое поведение публичных политиков и чиновников (например, вводящие ограничения на по­дарки, предупреждающие проявления семейственности во власти и т.д.). Громадным влиянием обладает и организация контроля за деятельно­стью властей со стороны общественности (в лице СМИ, обнародующих факты коррупции, уличающих политиков во лжи) и т.д.

Обеспечение такой политической линии должно сопрягаться и с формированием в стране морального климата, при котором ни ли­дер, ни рядовой гражданин не должны перекладывать груз мораль­ной оценки на какие-то коллективные структуры (семью, партию, организации). Только нравственная самостоятельность личности мо­жет служить фундаментом для формирования политически ответствен­ных граждан, поддерживать мораль как гуманизирующий источник политического управления, формирования и использования государ­ственной власти.

Глава 4. ПОЛИТИЧЕСКАЯ ВЛАСТЬ

1. Природа и сущность политической власти

Власть и ее исторические формы

Вся жизнь людей неразрывно связа­на с властью, которая является наи­более мощным средством защиты человеческих интересов, воплощения планов людей, урегулирова­ния их противоречий и конфликтов. Ключевая разновидность вла­сти – власть политическая – обладает колоссальными конструирую­щими способностями, представляет самый мощный источник разви­тия общества, орудие социальных преобразований и трансформаций. Однако, наряду с созидательными возможностями, политическая фор­ма власти может не только созидать или объединять общество, но и разрушать те или иные социальные порядки, дезинтегрировать чело­веческие сообщества. Она может быть жестокой и несправедливой силой, этаким злым демоном общества, потрясающим его устои и обрывающим судьбы стран и народов.

По своей природе и происхождению власть, как таковая, – яв­ление социальное. Складываясь и существуя в различных областях человеческой жизни, она способна проявляться в самых различных сферах
общественной жизни и в разных формах: то в качестве морального авторитета, то в виде экономического или информационного господства, то в форме правового принуждения и т.д. При это власть может различаться и по объему
(семейная, международная и др.), и по объекту
(личная, партийная, общественная и т.д.), и по характеру применения
(демократическая, бюрократическая, деспо­тическая и т.д.), и по другим признакам.

Будучи неотъемлемой стороной социальной жизни, власть развивается в процессе эволюции человеческого сообщества, приобретая те или иные формы в зависимости от различных этапов историчес­кой эволюции и общественных изменений. Как непременный спут­ник развития общества власть возникла задолго до появления госу­дарства и его политической сферы. Приблизительно 40 тыс. лет она существовала в догосударственных и дополитических
формах, выступая в качестве способа поддержания баланса внутриклановых отно­шений в виде господства вождей, шаманов и других лидеров перво­бытных обществ.

С момента образования государства, т.е. в течение последних 5 тыс. лет, власть существует и в своей политической, публичной
форме. При­чем начальные, патриархальные (традиционные) формы политичес­кой власти серьезно отличались от ее современных форм. В частно­сти, в политическом пространстве того времени отсутствовали ка­кие-либо посредники между населением и государственными структурами, институт разделения властей или какие-либо иные эле­менты организации сложной межгрупповой конкуренции. По сути дела власть, механизмы принуждения в значительной мере основывались на примитивных отношениях «дарообмена» (М. Мосс), кумов­ства, протекционизма и других аналогичных связях, которые и зало­жили традиции взяточничества и коррупции в развитии государства.

В настоящее время в обществе складываются формы надгосударственной
политической власти, сосуществующие с аналогичными способами регулирования социальных отношений отдельными (на­циональными) государствами. Так, ООН формирует всемирную сис­тему международных, а Евросоюз – региональную систему властных отношений, в рамках которых отдельные государства несут опреде­ленную ответственность за соблюдение ими прав человека, выполне­ние межгосударственных договоренностей, за охрану природы и т.д. Их соответствующие институты – Совет Безопасности и Европарламент – контролируют исполнение отдельными государствами и час­тными организациями обязательных для них решений, применяя для этого систему конкретных мер воздействия: от торговых санкций и приостановки членства в международных организациях до экономи­ческой блокады и проведения военных акций в отношении отдель­ных государств.

Сложный и даже таинственный характер властного принуждения превратил власть в один из самых притягательных для человека объек­тов изучения. С древнейших времен и в доступных им формах люди пытались осознать загадки и закономерности этого явления. Так, еще в древнеиндийском эпосе (в кн. «Архашастры») власть описывалась в простейших метафорических образах: «большая рыба ест маленькую». В Древней Греции и Древнем Риме власть в основном трактовалась в рамках универсалистских концепций «архэ»-«анархэ» (порядок-беспорядок), связывавших ее природу с упорядочением и регулированием социальных связей и отношений, установлением согласия меж­ду людьми, обменом и распределением благ в рамках конкретного государства. Так, в 5-й книге «Никомаховой этики» Аристотель трак­товал власть как «распределение почестей, имущества и всего проче­го, что может быть поделено между согражданами определенного государственного устройства».*

* Аристотель
Соч.: В 4 т. М., 1983. С. 150.

Парадоксально, но несмотря на громадный интерес к власти люди долгое время не задумывались над ее источниками, соотношением различных форм, социальных возможностях и пределах, удовлетво­ряясь метафорическими и мифологическими представлениями об этом феномене. Практически только с XVI в. в социальной теории стали дискутироваться вопросы о том, кто имеет, а кто не имеет право на власть, каковы ее источники, пределы, атрибуты и признаки. Наряду с безраздельно господствовавшими в то время теологическими под­ходами стали высказываться идеи, согласно которым источники вла­сти следует искать в живой и неорганической природе. Природа вла­сти стала непосредственно связываться с врожденными чувствами, стремлениями людей к доминированию и агрессии. И хотя сегодня нет достоверных научных данных, подтверждающих наличие такого рода чувств, тем не менее в категориях власти достаточно широко интерпретируются асимметричные отношения в живой природе или биологизируются человеческие связи в политической сфере. Прони­кают в науку и аллегорические представления о «власти природы над человеком» или «власти человека над природой».

Однако, относясь к власти как к сугубо социальному по проис­хождению явлению, многие ученые тем не менее длительное время рассматривали ее не как самостоятельный феномен, а как один из элементов государства (наряду с населением и территорией) или сред­ство доминирования в межличностных отношениях. И только со вре­менем к власти стали относиться как к самостоятельному, качественно определенному явлению общественной жизни. В последнее время стали даже предприниматься попытки создания единой науки о власти – кратологии. В сфере политической науки власть превратилась в тот концептуальный фокус, через который стали изучаться и описывать­ся практически все политические процессы и явления: деятельность элит, организация системы правления, принятие решений и т.д.

Современные
теоретические трактовки
политической власти

В настоящее время в научной литературе можно насчитать более 300 определений власти. Большинство из них, трактуя ее как явление соци­альное, тем самым раскрывают и природу политической власти. Мно­гообразные теоретические представления о власти делают акцент на ее разнообразных сторонах и аспектах, то представляя ее как особый тип поведения (бихевиоральные концепции) или способ организа­ции целенаправленной деятельности (структурно-функциональные подходы), то подчеркивая психологические свойства ее носителей, то указывая на функциональное значение принуждения, то выделяя способности власти к силовому воздействию на объект и контролю над ресурсами и т.д. Если попытаться систематизировать все более-менее значимые представления о природе власти с точки зрения ее основополагающих источников,
то можно выделить два
наиболее об­щих класса теорий, на основе которых удается объяснить все ее атри­буты: основания, объем, интенсивность, формы и методы принуж­дения, а также другие основные параметры.

Первое из этих направлений можно условно назвать атрибутивно-реляционистским.
Его сторонники связывают сущность власти с раз­личными свойствами человека
и сторонами его индивидуальной (мик­рогрупповой) деятельности. По своей сути такой теоретический под­ход развивает своеобразную «философию человека», заставляя его приверженцев усматривать сущность власти в волевых (Гегель), си­ловых (Т. Гоббс), психологических (Л. Петражицкий) и прочих свой­ствах и способностях индивида или в использовании им определен­ных средств принуждения (инструменталистские теории) и поведен­ческого взаимодействия (Г. Лассуэлл).

В качестве типичных примеров такого подхода можно назвать те­орию «сопротивления» (Д. Картрайт, Б. Рейвен, К. Леви), согласно которой власть возникает в результате преодоления одним субъектом сопротивления другого. Такова же по существу и «теория обмена ре­сурсов» (П. Блау, Д. Хиксон), авторы которой предполагают, что власть формируется в результате обмена одним субъектом своих (дефицит­ных для контрагента) ресурсов на необходимое ему поведение дру­гого. Показательна и теория «раздела зон влияния» (Дж. Ронг), интер­претирующая власть в качестве следствия контакта социальных зон, которые находятся под контролем разных субъектов. В это же направ­ление вписывается и телеологическая концепция Б. Рассела (в кото­рой власть рассматривается как форма целенаправленной деятельно­сти человека), и идеи школы «политического реализма», делающие акцент на силовом воздействии контролирующего ресурсы субъекта (Г. Моргентау), и некоторые другие.

Различаясь в деталях, все теории этого типа интерпретируют власть в качестве асимметричного социального отношения, которое складывается и развивается на основе обмена деятельностью между раз­личными субъектами, в результате чего один из них изменяет поведе­ние другого. Представая в качестве определенной формы реализации человеческих свойств и устремлений, формы воплощения интересов (намерений, целей, установок и т.д.) индивидуальных или групповых субъектов, с присущими им разнообразными средствами, ресурсами и институтами властеотношений, политическая власть выявляет свою способность к существованию лишь в определенных точках социального пространства. При этом формируемые ею связи и зависимости господства и подчинения всегда дают возможность ответить на воп­рос: кому принадлежит политическая власть, «для кого», в чьих инте­ресах используются полномочия и возможности субъекта власти?

Вместе с тем указанным позициям противостоит точка зрения, трак­тующая власть в качестве анонимного, надперсонального, безличного свой­ства социальной системы,
обезличенной воли обстоятельств, принци­пиально несводимой к характеристикам индивидуального или группо­вого субъекта. И это направление (обозначим его как системное)
также представлено многочисленными теоретическими конструкциями.

Например, представитель структурно-функционального подхода Т. Парсонс трактовал власть в качестве «обобщенного посредника» в социальном (политическом) процессе, а К. Дойч видел в ней аналог денег в экономической жизни или «платежного средства» в политике, который срабатывает там, где отсутствует добровольное согласо­вание действий. Для относящихся к этому направлению марксистских взглядов характерно представлять политическую власть в качестве фун­кции социального аппарата того или иного класса, формирующего общественные отношения, предопределяющие его способность навя­зывать свою волю другому классу (или обществу в целом) и тем са­мым обеспечивающие его социальное господство. К данному направ­лению относятся и информационно-коммуникативные трактовки вла­сти (Ю. Хабермас), рассматривающие ее как глобальный процесс многократно опосредованного и иерархиизированного социального общения, регулирующего общественные конфликты и интегрирую­щего человеческое сообщество.

Но наиболее ярко суть системного подхода выражена в постструк­туралистских теориях (М. Фуко, П. Бурдье). В крайних вариантах они интерпретируют власть как некую модальность общения, «отноше­ние отношений», изначально присущее всему социальному, не ло­кализуемое в пространстве и не способное принадлежать кому-либо из конкретных общественных субъектов. Как пишет, к примеру, М. Фуко, «власть везде не потому, что она охватывает все, а потому, что она исходит отовсюду».* При таком подходе политическая власть по сути отождествляется не только со всеми политическими, но и со всеми социальными отношениями в целом. Ни в обществе, ни в по­литике не признается ничего такого, что могло бы выйти за рамки власти. И при этом выходит, что не люди обладают способностью присваивать власть, а сама власть присваивает на время того или иного субъекта (президента, судью, полицейского) для осуществле­ния принуждения.

* Foucaut
М
.
The History of Sexuality: An Introduction. Harmondsworth, Penjuin, 1980. P. 94.

В рамках системных теорий власть объявляется имманентным свойством любых социальных систем (общества, группы, организации, семьи), внимание сосредоточивается на сложившихся в каждой из систем политических статусах и ролях, механизмах принуждения, при­меняемых позитивных и негативных санкциях. Поэтому авторы и сто­ронники этих теорий легко дают ответы на вопросы «как?» и «над кем?» осуществляется властное доминирование, но затушевывают или вовсе скрывают источники его происхождения.

Сущность политической власти

Представители двух указанных круп­ных теоретических подходов, делая упор на реально существующих сто­ронах и аспектах власти как общественного явления, исходят из про­тивоположных принципов в объяснениях ее сущности. Признание реальности тех аспектов власти, которые используются в качестве основания для ее концептуальной интерпретации, не устраняет не­обходимости выбора между этими подходами.

При определении сущности политической власти в качестве ис­ходного начала наиболее правомерной следует признать ее инстру­ментальную
трактовку, раскрывающую отношение к ней как к опре­деленному средству,
которое использует человек в тех или иных си­туациях для достижения собственных целей. В принципе власть вполне можно рассматривать и в качестве цели
индивидуальной (групповой) активности. Но в таком случае нужны особые, пока еще отсутствую­щие доказательства, что такое стремление присутствует если не у всех, то у большинства людей. Именно в этом смысле власть может быть признана функционально необходимым в обществе явлением, которое порождено отношениями социальной зависимости и обмена деятельностью (П. Блау, X. Келли, Р. Эмерсон) и служит разновидно­стью асимметричной связи субъектов (Д. Картрайт, Р. Даль, Э. Каплан).

В качестве средства регулирования социальных взаимоотноше­ний власть может возникнуть лишь в тех типах человеческой комму­никации, которые исключают сотрудничество, партнерство и ана­логичные способы общения, обесценивающие самою установку на превосходство одного субъекта над другим. Более того, в условиях конкуренции власть также может возникнуть лишь в тех случаях, когда действующие субъекты связаны между собой жесткой взаимо­зависимостью, которая не дает одной стороне достичь поставленных целей без другой. Эта жесткая функциональная взаимозависимость сторон есть непосредственная предпосылка формирования власти. В противном случае, когда в политике, скажем, взаимодействуют слабо зависящие друг от друга субъекты (например, партии раз­личных государств), между ними складываются не властные, а дру­гие асимметричные отношения, раскрывающие дисбаланс их ма­териальных ресурсов, не позволяющий обеспечить доминирование одной из них.

Когда же из взаимной конкуренции начинает вырастать домини­рование одного из субъектов за счет навязывания им своих целей и интересов другому субъекту, тогда и возникает новый тип взаимодей­ствия,
при котором господствует одна сторона и ей подчиняется дру­гая. Иными словами, власть возникает в результате превращения вли­яния
одной стороны в форму преобладания
над другой. Поэтому ког­да той или иной стороне удается навязать
конкуренту собственные намерения, цели и желания, и формируется власть,
знаменующая собой ту асимметричность положения, при которой господствующая сторона приобретает дополнительные возможности для достижения собственных целей.

Таким образом, власть может рассматриваться как разновидность каузальных отношений или, по мысли Т. Гоббса, отношений, в кото­рых «один выступает причиной изменения действий другого». Поэто­му власть выражает позицию субъективного доминирования, возника­ющую при реальном преобладании тех или иных свойств
(целей, спо­собов деятельности) субъекта.
Следовательно, власть основывается не на потенциальных возможностях того или иного субъекта или его формальных статусах, а на реальном использовании им средств и ресурсов, которые обеспечивают его практическое доминирование над другой стороной. В политике подчиняются не тому, у кого более высокий формальный статус, а тому, кто может использовать свои ресурсы для практического подчинения. Не случайно М. Вебер счи­тал, что власть означает «любую возможность проводить собствен­ную волю даже вопреки сопротивлению, вне зависимости от того, на чем такая возможность основана».*

* Weber M.
Economy and Society: An autline of interpretive sociology. Vol. 1. N.Y., 1968. P.53.

При этом способы принуждения подвластной стороны могут быть весьма различными, это – убеждение, контроль, поощрение, санк­ционирование, насилие, материальное стимулирование и т.д. Особое место среди них занимает насилие, которое, по мнению Ф. Нойманна, «есть самый эффективный в краткосрочной перспективе метод, однако он малоэффективен в течение длительного периода, поскольку принуждает (особенно в современных условиях) к ужесточению приемов властвования и к их все более широкому распространению». Поэтому «самым эффективным методом остается убеждение».*

* Neumann F.L.
Approashes to the Study of Political Power//The Political Science Quarterly. 06.1950.

Таким образом, власть исходит из практического умения субъекта реализовывать свой потенциал. Поэтому сущность власти неразрывно связывается с волей субъекта,
способствующей перенесению намерений из сферы сознания в область практики, и его силой,
обес­печивающей необходимое для доминирования навязывание своих по­зиций или подчинение. И сила, и воля субъекта в равной мере являются ее неизменными атрибутами.

Поэтому, даже заняв выгодную позицию, субъект должен уметь
использовать свой шанс, реализовать новые возможности. Таким образом политическая власть как относительно устойчивое в социаль­ном плане явление обязательно предполагает наличие субъекта, на­деленного не формальными статусными прерогативами, а умениями и реальными способностями к установлению и поддержанию отно­шений своего властного доминирования (со стороны партии, лобби, корпорации и др.) в условиях непрерывной конкуренции.

В зависимости от того, насколько эффективны применяемые субъектом средства поддержания своего доминирования, его власть может сохраниться, усилиться или, уравновесившись активностью другой стороны, достичь равновесия взаимных влияний (состояние безвластия). Достижение такого баланса сил (эквилибр) будет стиму­лировать к тому, чтобы заново ставить вопрос либо о переходе сто­рон к формам сотрудничества, кооперации, либо о вовлечении их в новый виток конкуренции для завоевания новых позиций доминиро­вания.

Чтобы удержание власти было более длительным и стабильным, доминирующая сторона, как правило, пытается институпиализировать
свою позицию доминирования и превосходства, превратить ее в систему господства. Как самостоятельное и устойчивое политическое явление власть есть система взаимосвязанных и (частично или пол­ностью) институциализированных связей и отношений, ролевых структур, функций и стилей поведения. Поэтому она не может отож­дествляться ни с отдельными институтами (государством), ни с кон­кретными средствами (насилием), ни с определенными действиями доминирующего субъекта (руководством).

Согласно такой интерпретации власти, она не способна распро­страняться по всему социальному (политическому) пространству. Власть – это некий сгусток социальности, формирующийся лишь в определенных частях общества (политического пространства) и ис­пользуемый людьми наряду с другими средствами достижения своих целей лишь для регулирования специфических конфликтов и проти­воречий. Ее источником является человек с присущими ему умения­ми и свойствами, конкурирующий с другими людьми и использую­щий различные средства для обеспечения своего доминирования над другими.

Учитывая, что в политической сфере главным субъектом власти является группа, политическую власть можно определить как систему институционально (нормативно) закрепленных социальных отношений, сложившихся на основе реального доминирования той или иной груп­пы в использовании ею прерогатив государства для распределения раз­нообразных общественных ресурсов в интересах и по воле своих членов.

Процесс властвования

В политической жизни отношения властвования представляют собой сложный процесс взаимодействия вовлеченных в них разнообразных структур, лиц, механизмов, которые выражают различный характер доминирования / подчинения всевозможных социальных групп. При этом властные взаимосвязи независимо от типа политической систе­мы всегда обладают некими способностями воздействия на поведе­ние граждан. В политической науке их принято называть «ликами вла­сти».

«Первое лицо» власти означает ее способность побуждать
людей к определенным действиям,
заставлять их совершать поступки в русле тех интересов и целей, которые исходят от господствующего субъек­та. Так, правящие партии, контролируя основные государственные структуры, побуждают граждан придерживаться установленных ими законов и правил, заставляют их действовать в направлении решения поставленных задач.

«Второе лицо» власти демонстрирует ее умение предотвращать нежелательные действия
людей. В частности, правящие круги могут запретить экстремистские и радикальные организации, вытеснить нежелательные партии на периферию политической жизни, предот­вратить контакты граждан с населением других государств. Власти способны искусственно ограничить поле политических дискуссий, запретив контролируемым ими СМИ обращаться к определенной те­матике или введя строгую цензуру для прессы и телевидения. Осо­бенно ярко запретительный характер власти проявляется в условиях чрезвычайного положения или ведения страной военных действий, а также при тоталитарных и деспотических режимах.

«Третье лицо» власти характеризует ее возможность осуществлять господство определенных сил при отсутствии
видимого и даже смыс­лового контакта властвующих и подвластных. Например, авторитет политического лидера может стимулировать действия его сторонни­ков в духе определенных заветов и после его смерти или тогда, когда он находится в заключении и его никто не видит.

Невидимое воздействие власти имеет место и при манипулировании общественным (групповым) мнением. Это происходит тогда, ког­да люди становятся участниками инициируемых властями процес­сов, не осознавая ясно истинных целей и замыслов правящих кругов. Например, власти могут проводить определенные эксперименты над группами военнослужащих или жителей страны, не ставя их в извест­ность об опасности этих действий для здоровья людей. Иначе говоря, манипулирование есть кратковременная форма властвования, кото­рая заканчивается, как только объект власти приобретает нужную ему информацию.

«Четвертое лицо» власти демонстрирует ее тотальность,
т.е. спо­собность существовать в виде повсеместного принуждения, исходя­щего отовсюду и не сводящегося к действиям какого-либо конкрет­ного лица. Власть выступает здесь как некая предписывающая пове­дение людей матрица и даже демоническая сила, которая «никогда не находится в чьих-то руках, никогда не присваивается».* В этом случае власть не осознается людьми как чье-то персональное господ­ство. Чаще всего такая форма принуждения отображает господство действующих в стране законов, норм, правил, традиций. Здесь очень распространены методы символического принуждения, привычки, стереотипы, предрассудки и проч.

* Foucou
M Disciplinary Power and Subjection//Power. Ed. by S.Likes, Oxford: Blac Kwell, 1986. P. 234.

Показательно, что русские анархисты М. Бакунин, А. Гордин и др. полагали, что власть политических норм и законов есть особая власть, требующая специфических способов отображения и обращения с нею. Если эти нормы исходят от верхов и не учитывают интересы рядовых граждан, то такая власть должна уничтожаться. Однако если эти по­рядки и правила инициируются самим населением, то такая устанав­ливаемая власть, напротив, должна последовательно укрепляться и развиваться.

2. Свойства политической власти

Универсальные черты политической власти

Как относительно самостоятельное и качественно определенное явление политическая власть обладает целым набором присущих ей свойств и характеристик. Среди них можно вы­делить ряд универсальных
черт, объединяющих политическую власть с другими разновидностями социальной власти – экономической, нравственной, правовой, информационной и др., а также специфи­ческие
черты, присущие исключительно ей как собственно полити­ческому явлению.

Среди универсальных, базовых, первичных свойств политичес­кой власти следует отметить прежде всего свойство асимметричнос­ти,
которое не просто характеризует доминирование воли властителя и неравенство его статуса со статусами подвластных ему, но и отра­жает качественные различия их возможностей, ресурсов, прав, пол­номочий и других параметров жизнедеятельности. По сути дела это свойство показывает, что в политике борьба за обладание властью и удержание ее мотивируется не столько соображениями престижа, иде­ями, ценностями и другими идеальными сущностями, сколько стрем­лением конкретных людей к обладанию необходимыми им ресурса­ми и правами, которые расширяют их социальные возможности.

Такая изначальная несбалансированность отношений доминиро­вания-подчинения превращает политическую власть во внутренне неравновесное явление. В этом смысле политическая власть обладает свойством инверсионности,
которое свидетельствует о том, что поло­жение властвующих постоянно подрывается активностью подвласт­ных, в результате чего их статусы могут динамично изменяться и даже превращаться в противоположные. Это значит, что при сопро­тивлении подвластных более интенсивно, нежели влияние властвую­щих, субъект и объект власти могут поменяться местами.

Эта постоянно существующая возможность обратимости власти показывает, что властное взаимодействие имеет комбинированный
характер, т.е. власть формируется на пересечении усилий, воль не только доминирующей, но и подчиненной стороны. Отношения вла­ствующих и подвластных простираются в широком диапазоне: от оже­сточенного сопротивления и готовности умереть, но не сдаться на милость победителя, до добровольного, с радостью воспринимаемо­го повиновения. Однако при всем том власть всегда представляет со­бой некое среднеарифметическое сочетание влияния субъекта и силы сопротивления объекта власти.

Принципиально важным свойством власти является и ее ресурсность.
В самом общем виде ресурс – это определенное основание власти или все те средства, которые позволяют субъекту добиться доминирования. В качестве таких ресурсов могут выступать знания и информация, материальные ценности (деньги, земля, техника и др.), утилитарные средства (социальные блага, используемые для обеспе­чения текущих нужд человека), правовые нормы и законы (предпола­гающие судебные санкции, меры административного характера и т.п.), организационные, принудительные средства (военная и физическая силы или угроза их применения), территориальные (определенные территории, находящиеся в распоряжении субъекта власти), демог­рафические (люди с их определенными качествами) средства и др.

В зависимости от характера политической системы или сложив­шейся ситуации те или иные ресурсы становятся либо эффективны­ми, либо дисфункциональными. Например, сегодня в демократических государствах одной только силой невозможно заставить населе­ние подчиняться власти или, скажем, государству, располагающему большими территориями, решить в свою пользу конфликт с соседней страной, обладающей значительным экономическим превосход­ством. Американский футуролог О. Тоффлер предсказывает, что в начале XXI в. важнейшим ресурсом станет информация. Она приведет к «смещению власти», которое предопределит формирование «моза­ичной демократии», где главным субъектом будет «свободный и ав­тономный индивид».

Власть обладает также свойством кумулятивности,
означающим, что в сфере властных отношений любой субъект ориентируется прежде всего на собственные интересы (а не на потребности партнера), пы­таясь расширить зону собственного влияния и контроля. Это доказы­вает не только остроту и конфликтность властных отношений, но и то, что изнутри, т.е. со стороны действующего субъекта (и при усло­вии неизменности его устремлений), власть по существу не имеет никаких ограничений. Поэтому она стремится к постоянному расши­рению зоны своего распространения, к тому, чтобы вовлечь в отно­шения господства / подчинения все имеющиеся в политике субъекты и связи.

С сугубо практической точки зрения признание такого рода свой­ства показывает, что властные претензии и амбиции тех или иных лиц (групп) можно предотвратить только извне. Иначе говоря, влас­ти может быть поставлен предел только с внешней стороны – со стороны объекта. Вот почему, например, гражданам, голосующим за очаровавшего их претендента на какой-либо государственный пост, следует больше рассчитывать не на достоинства лидера, а на созда­ние системы сдержек и противовесов, способных контролировать, а в известных случаях и предотвращать его действия, направленные на превышение данных ему полномочий.

Власть обладает и конструирующими
способностями. Иными сло­вами, она является источником (если не всех, то большинства) со­циальных преобразований, осознанного проектирования и коррек­тировки общественных отношений. В этом смысле власть является не просто регулятором, но и конструктором социальности, средством преобразования социального (политического) пространства.

Специфические черты политической власти

Специфические
свойства политичес­кой власти раскрывают ее особое из­мерение. В этом смысле прежде всего следует принять во внимание, что политическая власть формируется в условиях конкуренции групповых
субъектов. Правда, сторонники постструктуралистских подходов полагают, что нет принципиальных раз­личий между тем, как взаимодействуют индивиды, и тем, как взаи­модействуют группы (М. Фуко). Однако вряд ли это положение можно признать правомерным, учитывая, что группы не могут, как отдель­ные личности, непосредственно осуществлять свое политическое гос­подство или, так же как они, конкурировать друг с другом.

Группа не может стать участником конкуренции за власть, если не сумеет организовать систему представительства интересов принад­лежащих к ней граждан. Ее доминирование неразрывно связано с со­зданием определенных структур и институтов, с формированием из­вестной системы законов, норм и правил действий, предъявляемых обществу. При этом в структуре группового субъекта выделяются лица, которые интерпретируют социально значимые категории (например, «интересы народа»), публично озвучивают их, формулируют оценки явлений и отношений, обеспечивают выбор необходимых средств политической борьбы, одним словом, выступают от имени группы.

В целом же доминирование группы выражается в создании систе­мы отношений, закрепленных соответствующими структурами и ин­ститутами. Эти последние в совокупности являются для отдельного человека той объективно сложившейся системой власти, которая гос­подствует над ним. Таким образом, политическое властвование груп­пы неизбежно приобретает форму надперсонального давления, за ко­торой с трудом удается различить интересы реально доминирующего субъекта. Поэтому данное свойство политической власти характери­зует определенное отстранение системы установленного господства от конкретного группового субъекта, внешний «отрыв» нормативной системы от ее творцов, что создает трудности для установления кон­кретных властвующих сил.

Политическая власть есть система отношений, которые форми­руются на основе претензий групповых сообществ на полномочия самого мощного социального института – государства.
В этом смысле у различных групп (представляющих их интересы партий, движений, групп давления, политических объединений) может хватить собствен­ных возможностей на контроль за высшими органами государствен­ного управления (например, в форме политического господства) или за его отдельными (центральными, региональными или же местны­ми) структурами, распоряжающимися частичными (материальными, информационными, организационными и др.) ресурсами. В резуль­тате в обществе выстраиваются многомерные иерархии властных по­литических отношений, которые особенно усложняются в рамках пе­реходных процессов, способствующих появлению различных цент­ров влияния и власти.

Именно государство придает политической власти легальность использования силы на определенной территории, придает ей пуб­личный и всеобщий характер, давая возможность победившим груп­пам выступать от лица всего общества. Государство олицетворяет моноцентричность политической власти, т.е. наличие того центра при­нятия решений, который формирует цели для всего населения.

Однако политическая власть ни в коем случае не тождественна государственной власти, которая представляет собой пусть самую мощ­ную, но тем не менее лишь одну из ее форм. Дело в том, что не все действия государства и не все принимаемые на государственном уровне решения могут иметь политический характер. Существуют и другие формы политической власти, например, партийная власть, фикси­рующая доминирование партийного аппарата и лидеров над членами партии, и т.д.

Политическая власть обладает также свойством полиресурсности,
которое свидетельствует о том, что политические структуры, и прежде всего государство, обладают доступом практически ко всем ресурсам, имеющимся в распоряжении общества. Так, государство может использовать не только экономическое стимулирование, например, с целью создания нетипичных для традиционного общества рыночных отношений, но и силу принуждения, информационного давле­ния и иные способы поддержки собственных решений.

Политическая власть обладает также дополнительным источни­ком социальной энергетики,
заложенным в амбициозных устремле­ниях элитарных кругов. Как показывает практика, именно им орга­нически присуще врожденное, иссушающее человека стремление к власти, тот «властический инстинкт» (М. Бакунин), который присут­ствует у этой группы лиц. То, чего нельзя было утверждать относи­тельно всех людей и социальной власти в целом, а именно съедаю­щее людей желание властвовать, в полной мере применимо к ее по­литической сфере. Если, например, в каком-нибудь коллективе властью может обладать вполне случайный человек, волею случая поставленный на место лидера, то в политике функции политичес­кой элиты (может быть, за исключением известной доли чиновни­ков, по долгу службы исполняющих ряд высших функций государ­ственного управления), как правило, исполняют люди, желающие и добивающиеся власти. Политическая история изобилует примерами того, как эгоизм, амбиции, неуемное честолюбие лидеров станови­лись причинами крупных политических событий, оказавших влияние на историю целых государств и народов.

Принципиальное значение для атрибутивной характеристики по­литической власти имеет и идеология.
Она по сути символизирует роль всех информационно-духовных компонентов политической вла­сти, превращая все используемые в ней идейные соображения, эмо­циональные реакции, героизацию или циничную конъюнктуру в форму систематического обоснования того или иного способа при­нуждения. Таким образом, символизируя свободный выбор челове­ка, идеология превращает власть и политику во внутренне непредоп­ределенные явления, в тот способ действий субъектов, который не запрограммирован их статусами, оставляя место и полету фантазии, и сугубо человеческой алогичности действий.

В целом значение идеологического компонента власти двояко: с одной стороны, ее наличие придает позициям и целям участвующих в борьбе за власть групп целенаправленный и идейно концептуализированный характер. Разрозненные потребности собираются в единую качественно определенную систему требований, а отдельные цели освящаются наиболее общими перспективами политического движе­ния. Таким образом, идеология идейно обосновывает цели и харак­тер принуждения, которое применяется для достижения тех или иных групповых целей.

С другой стороны, сама политическая власть используется для того, чтобы обеспечить тем или иным идеологическим воззрениям, созданной той или иной группой системе политического мировос­приятия наибольшее распространение в обществе. Тем самым идео­логия выступает и как средство расширения властных прерогатив груп­пы, и как самоцель применения власти в политике.

Явные и теневые формы политической власти

В реальном политическом простран­стве власть выражается в различных формах
обеспечения группового до­минирования. В связи с этим итальянский ученый Н. Боббио выделил три формы политической власти, которые в той или иной степени присущи всем политическим режимам.

Так, власть в виде видимого,
явного правления представляет со­бой форму деятельности структур и институтов, ориентированных на публичное взаимодействие с населением или другими политически­ми субъектами. Власть в этой форме осуществляется в виде действий государственных органов, которые вырабатывают и на виду у всего общества применяют определенные процедуры принятия и согласо­вания решений; политических лидеров, которые обсуждают с обще­ственностью принятые меры; оппозиционных партий и СМИ, кото­рые критикуют действия правительства, и т.д. Таким образом, поли­тическая власть публично демонстрирует свою заинтересованность в общественной поддержке собственных решений, она принципиально повертывается к обществу, демонстрируя, что политические реше­ния принимаются во имя интересов населения и под его контролем. Публичная форма властвования характеризует политику как взаимо­действие властвующих (управляющих) и подвластных (управляемых), наличие у них определенных взаимных обязательств, действие вза­имно выработанных норм и правил соучастия элит и неэлит в управ­лении государством и обществом.

Наряду с этим в политическом пространстве складываются и фор­мы полускрытого
(теневого) правления. Они характеризуют или при­оритетное влияние на формирование политических целей каких-либо структур (отдельных органов государства, лобби), формально не об­ладающих такими правами и привилегиями, или доминирование в процессе принятия решений различных неформальных элитарных группировок. Наличие такого рода властных процессов показывает не только то, что толкование государственных задач или выработка пра­вительственных решений на деле является процессом значительно менее формализованным, чем это объявляется официально или ви­дится со стороны. Теневой характер данного профессионального про­цесса демонстрирует и то, что он открыт влиянию разнообразных центров силы (ресурсов) и зачастую в принципе ориентируется на отстранение общественности от обсуждения тонких и деликатных проблем, которые не нуждаются в широкой огласке.

Третья форма политической власти обозначается итальянским ученым Боббио как скрытое
правление, или криптоправление. Оно демонстрирует те способы властвования, которые практикуются либо органами тайной политической полиции, либо армейскими группи­ровками и другими аналогичными структурами, которые де-факто доминируют в определении политических целей отдельных государств. К этому же типу властвования можно отнести и деятельность крими­нальных сообществ, поставивших себе на службу государственные институты и превративших их в разновидность мафиозных объедине­ний. Эти примеры показывают, что в структуру политической власти отдельных государств могут входить институты и центры влияния, которые действуют против самого государства.

3. Легитимность политической власти

Понятие легитимности политической власти

Одним из основных специфических свойств политической власти явля­ется легитимность.
Она представляет собой форму поддержки, оправдания правомерности применения вла­сти
и осуществления (конкретной формы) правления либо государ­ством в целом, либо его отдельными структурами и институтами.

Этимологически слово «легитимность» ведет свое начало от ла­тинского legalis – законность. Однако легитимность и законность не являются синонимами. Поскольку политическая власть не всегда ос­новывается на праве и законах, но всегда пользуется той или иной поддержкой хотя бы части населения, легитимность, характеризую­щая опору и поддержку власти реальными субъектами политики, от­личается от легальности,
свидетельствующей о юридическом, зако­нодательно обоснованном типе правления, т.е. о признании его пра­вомочности всем населением в целом. В одних политических системах власть может быть легальной и нелегитимной, как, например, при правлении метрополий в колониальных государствах, в других – легитимной, но нелегальной, как, скажем, после свершения револю­ционного переворота, поддержанного большинством населения, в третьих – и легальной, и легитимной, как, к примеру, после победы определенных сил на выборах.

В истории политической мысли высказывалось немало разноре­чивых взглядов относительно самой возможности легитимации влас­ти. Так, ученые, стоящие на антропологических позициях и платфор­ме естественного права, исходят из того, что легитимность возможна и реальна, поскольку в человеческом обществе наличествуют некие абсолютные, общие для всех ценности и идеалы. Это и дает гражда­нам возможность поддерживать власть.

В то же время немало ученых полагает, что как раз отсутствие таких общих для всех идей в сегментированном обществе является причиной невозможности возникновения легитимности. Так, по мне­нию австрийского ученого Г. Кельсена, человеческое знание и инте­ресы крайне релятивны, а потому все свободны и в конструировании своей жизни, и в отношении к власти. Вместе с тем сторонники до­говорных теорий утверждают, что поддержка власти возможна до тех пор, пока существует совместная договоренность граждан отно­сительно ее целей и ценностей. Поэтому «любой тип легитимности предполагает существование минимального социального консенсуса относительно тех ценностей, которые приемлет большинство обще­ства и которые лежат в основе функционирования политического режима».*

* Легитимность и легитимация власти в России / Под ред. С.А. Ланцова. СПб., 1995.С. 19.

Иной подход еще в XVIII в. предложил английский мыслитель Э. Берк, который разделил теоретические и практические аспекты легитимности. Легитимность он анализировал не саму по себе, а свя­зывал ее только с конкретным режимом, с конкретными граждана­ми. По его мнению, только положительный опыт и привычка населе­ния могут привести к построению такой модели власти, при которой она удовлетворяла бы интересы граждан и, следовательно, могла бы пользоваться их поддержкой. Причем этот опыт и соответствующие условия должны формироваться, накапливаться эволюционно, пре­пятствуя сознательному конструированию легитимности.

Источники легитимности

В настоящее время в политической науке принято более конкретно под­ходить к понятию легитимности, фиксируя значительно более широ­кий круг ее источников и форм. Так, в качестве основных источни­ков легитимности, как правило, рассматриваются три субъекта: на­селение, правительство и внешнеполитические структуры.

Легитимность, которая означает поддержку власти со стороны широких слоев населения,
является самой заветной целью всех политических режимов. Именно она в первую очередь обеспечивает ста­бильность и устойчивость власти. Положительное отношение населе­ния к политике властей и признание им правомочности правящей элиты формируются по любым проблемам, оказывающимся в фоку­се общественного мнения. Одобрение и поддержка населением влас­тей связаны с разнообразными политическими и гражданскими тра­дициями, механизмами распространения идеологий, процессами формирования авторитета разделяемых «верхами» и «низами» ценностей, определенной организацией государства и общества. Это заставляет относиться к легитимности как к политико-культурной характерис­тике властных отношений.

Население, как уже отмечалось, может поддерживать правителей и тогда, когда они плохо управляют государством. В силу этого такая легитимность может формироваться даже в условиях снижения эф­фективности правления. Поэтому при такой форме легитимности во главу угла ставится не зависящая от формально-правовых установле­ний реальная расположенность и комплиментарность граждан к су­ществующему режиму.

В то же время легитимность может инициироваться и формиро­ваться не населением, а самим государством (правительством)
и по­литическими структурами (проправительственными партиями), по­буждающими массовое сознание воспроизводить положительные оцен­ки деятельности правящего режима. Такая легитимность базируется уже на праве граждан выполнять свои обязанности по поддержанию определенного порядка и отношений с государством. Она непосред­ственно зависит от способности властей, элитарных структур созда­вать и поддерживать убеждения людей в справедливости и оптималь­ности сложившихся политических институтов и проводимой ими ли­нии поведения.

Для формирования такой легитимности громадное значение при­обретают институциональные и коммуникативные ресурсы государ­ства. Правда, подобные формы легитимности нередко оборачивают­ся излишней юридизацией, позволяющей в конечном счете считать любое институционально и законодательно оформленное правление узаконенным правом властей на применение принуждения. Таким об­разом легитимность по сути отождествляется с легальностью, закон­ностью, юридической обоснованностью государственной власти и закрепленностью ее существования в обществе.

Легитимность может формироваться и внешними политическими центрами
– дружественными государствами, международными орга­низациями. Такая разновидность политической поддержки часто ис­пользуется при выборах руководителей государства, в условиях меж­дународных конфликтов.

Категория легитимности применима и для характеристики самих политиков, различных институтов, норм и отдельных органов государства. Иными словами, и внутри государства различные политические субъекты могут обладать разным характером и иметь разный уровень поддержки общественным или международным мнением. Например, институт пре­зидента в Югославии пользуется широкой поддержкой внутри страны, но решительно осуждается на международной арене, где многие стра­ны признают Милошевича военным преступником. Или наоборот, от­дельные политики или партии на родине могут подвергаться остракиз­му, а за рубежом пользоваться поддержкой как представители демокра­тического движения. Так, население может поддерживать парламент и протестовать против деятельности правительства, а может поддержи­вать президента и негативно относиться к деятельности представитель­ных органов. Таким образом, легитимность может обладать различной интенсивностью, давая возможность устанавливать иерархические свя­зи между отдельными политиками и органами власти.

Типы легитимности

Многообразие возможностей различ­ных политических субъектов поддер­живать систему правления предполагает столь же разнообразные типы легитимности. В политической науке наиболее популярна классифи­кация, составленная М. Вебером, который с точки зрения мотива­ции подчинения выделял следующие ее типы:

- традиционная
легитимность, формирующаяся на основе веры людей в необходимость и неизбежность подчинения власти, которая получает в обществе (группе) статус традиции, обычая, привычки к повиновению тем или иным лицам или политическим институтам. Данная разновидность легитимности особенно часто встречается при наследственном типе правления, в частности, в монархических госу­дарствах. Длительная привычка к оправданию той или иной формы правления создает эффект ее справедливости и законности, что при­дает власти высокую стабильность и устойчивость;

- рациональная
(демократическая) легитимность, возникающая в результате признания людьми справедливости тех рациональных и демократических процедур, на основе которых формируется система власти. Данный тип поддержки складывается благодаря пониманию человеком наличия сторонних интересов, что предполагает необхо­димость выработки правил общего поведения, следование которым и создает возможность для реализации его собственных целей. Иначе говоря, рациональный тип легитимности имеет по сути дела норма­тивную основу, характерную для организации власти в сложно орга­низованных обществах. Люди здесь подчиняются не столько олице­творяющим власть личностям, сколько правилам, законам, процеду­рам, а, следовательно, и сформированным на их основе политическим структурам и институтам. При этом содержание правил и институтов может динамично меняться в зависимости от изменения взаимных интересов и условий жизни;

- харизматическая
легитимность, складывающаяся в результате веры людей в признаваемые ими выдающимися качества политичес­кого лидера. Этот образ непогрешимого, наделенного исключитель­ными качествами человека (харизма) переносится общественным мнением на всю систему власти. Безоговорочно веря всем действиям и замыслам харизматического лидера, люди некритически воспри­нимают стиль и методы его правления. Эмоциональный восторг насе­ления, формирующий этот высший авторитет, чаще всего возникает в период революционных перемен, когда рушатся привычные для человека социальные порядки и идеалы и люди не могут опереться ни на бывшие нормы и ценности, ни на только еще формирующиеся правила политической игры. Поэтому харизма лидера воплощает веру и надежду людей на лучшее будущее в смутное время. Но такая безо­говорочная поддержка властителя населением нередко оборачивает­ся цезаризмом, вождизмом и культом личности.

Помимо указанных способов поддержки власти ряд ученых выде­ляют и другие, придавая легитимности более универсальный и дина­мичный характер. Так, английский исследователь Д. Хелд наряду с уже известными нам типами легитимности предлагает говорить о та­ких ее видах, как: «согласие под угрозой насилия»,
когда люди под­держивают власть, опасаясь угроз с ее стороны вплоть до угрозы их безопасности; легитимность, основанная на апатии
населения, сви­детельствующей о его безразличии к сложившемуся стилю и формам правления; прагматическая
(инструментальная) поддержка, при ко­торой оказываемое властям доверие осуществляется в обмен на дан­ные ею обещания тех или иных социальных благ; нормативная
под­держка, предполагающая совпадение политических принципов, раз­деляемых населением и властью; и наконец, высшая нормативная
поддержка, означающая полное совпадение такого рода принципов.

Некоторые ученые выделяют также идеологический
тип легитим­ности, провоцирующий поддержку властей со стороны обществен­ного мнения в результате активных агитационно-пропагандистских мероприятий, осуществляемых правящими кругами. Выделяют и пат­риотический
тип легитимности, при котором высшим критерием под­держки властей признается гордость человека за свою страну, за про­водимую ею внутреннюю и внешнюю политику.

Кризисы легитимности и способы их урегулирования

Легитимность обладает свойством изменять свою интенсивность, т.е. характер и степень поддержки влас­ти (и ее институтов), поэтому мож­но говорить о кризисах легитимности.
Под кризисами понимается та­кое падение реальной поддержки органов государственной власти или правящего режима в целом, которое влияет на качественное из­менение их ролей и функций.

В настоящее время не существует однозначного ответа на вопрос: есть ли абсолютные показатели кризиса легитимности или это сугубо ситуативная характеристика политических процессов? Так, ученые, связывающие кризис легитимности режима с дестабилизацией по­литической власти и правления, называют в качестве таких критери­ев следующие факторы:

- невозможность органов власти осуществлять свои функции или присутствие в политическом пространстве нелегитимного насилия (Ф. Били);

- отсутствие военных конфликтов и гражданских войн (Д. Яворски);

- невозможность правительства адаптироваться к изменяющим­ся условиям (Э. Циммерман);

- разрушение конституционного порядка (С. Хантингтон);

- отсутствие серьезных структурных изменений или снижение эффективности выполнения правительством своих главных задач – составления бюджета и распределения политических функций среди элиты.* Американский ученый Д. Сиринг считает: чем выше уровень политического участия в стране, тем сильнее поддержка политичес­ких структур и лидеров обществом; указывает он и на поддержание социально-экономического статус-кво.** Широко распространены и расчеты социально-экономических показателей, достижение кото­рых свидетельствует о выходе системы власти за рамки ее критичес­ких значений.

* New Direction in Comparative Politics. San Francisco, Oxford, 1991. P.111.

** Searing D.
Theory of Political Socialization Institutional Support and Deradicalization in Britain//British Journal of Political Science. 1996. Vol. 16. Part. 3.

Сторонники ситуативного рассмотрения причин кризисов леги­тимности чаще всего связывают их с характеристикой социокультурных черт населения, ролью стереотипов и традиций, действующих как среди элиты, так и среди населения, попытками установления количественной границы легитимной поддержки (оперируя при этом цифрами в 20-25% электората). Возможно, такие подходы в опреде­ленной степени опираются на идеи Л. С. Франка, который писал: «Всякий строй возникает из веры в него и держится до тех пор, пока хотя бы в меньшинстве его участников сохраняется эта вера, пока есть хотя бы относительно небольшое число "праведников" (в субъек­тивном смысле этого слова), которые бескорыстно в него веруют и самоотверженно ему служат».*

* Франк С.Л.
Из размышлений о русской революции//Новый мир. 1990. № 4.

Обобщая наиболее значимые подходы, можно сказать, что в ка­честве основных источников кризиса легитимности правящего режима, как такового, можно назвать уровень политического протеста на­селения,
направленного на свержение режима, а также свидетель­ствующие о недоверии режиму результаты выборов, референдумов, плебисцитов.
Эти показатели свидетельствуют о «нижней» границе легитимности, за которой следует распад действующего режима и даже полной смены конституционного порядка. К факторам, опреде­ляющим ее «верхнюю» границу, т.е. текущее, динамичное изменение симпатий и антипатий к властям, можно отнести: функциональную перегруженность государства и ограниченность ресурсов властей, рез­кое усиление деятельности оппозиционных сил, постоянное нару­шение режимом установленных правил политической игры, неуме­ние властей объяснить населению суть проводимой им политики, широкое распространение таких социальных болезней, как рост пре­ступности, падение уровня жизни и т.д.

В целом же урегулирование кризисов легитимности должно стро­иться с учетом конкретных причин снижения поддержки политичес­кого режима в целом или его конкретного института, а также типа и источника поддержки. В качестве основных путей и средств выхода из кризисных ситуаций для государства, где ценится мнение обществен­ности, можно назвать следующие:

- поддержание постоянных контактов с населением;

- проведение разъяснительной работы относительно своих це­лей;

- усиление роли правовых методов достижения целей и постоян­ного обновления законодательства;

- уравновешенность ветвей власти;

- соблюдение правил политической игры без ущемления инте­ресов участвующих в ней сил;

- организация контроля со стороны организованной обществен­ности за различными уровнями государственной власти;

- укрепление демократических ценностей в обществе;

- преодоление правового нигилизма населения и т.д.

РАЗДЕЛ
III. ПОЛИТИЧЕСКАЯ СТРАТИФИКАЦИЯ

Глава 5. ИНДИВИД КАК СУБЪЕКТ ПОЛИТИКИ

1. Человек и власть

Понятие и структура основных субъектов политики

В своем реальном, повседневном вы­ражении политика всегда представ­ляет собой совокупность различного рода действий (акций) и взаимодей­ствий (интеракций) конкретных субъектов (акторов) в сфере их кон­курентной борьбы за государственную власть. Чаще всего в качестве критериев выделения политических субъектов называются либо их конкретные действия в данной сфере, либо степень их реального вли­яния на принятие политических решений и их реализацию и госу­дарственную политику в целом, либо степень их организационной оформленности. Если же руководствоваться наиболее широким и прагматичным подходом, то под субъектами (акторами) политики
можно понимать всех тех, кто принимает реальное участие во властном взаи­модействии с государством, независимо от степени влияния на прини­маемые им решения и характер реализации государственной политики.

Каждый из действующих субъектов способен применять специ­фические способы и методы воздействия на центры принятия поли­тических решений, а следовательно, обладает и собственными воз­можностями влияния на власть и относительно самостоятельной ро­лью в формировании и развитии самых разных политических процессов. Как известно, в политике действует множество всевозможных субъек­тов. Однако к основным можно отнести лишь субъекты трех типов: индивидуального
(микроактора), группового
(макроактора) и инсти­туционального
(организационного актора).

Субъекты всех трех типов внутренне структурированы, их содер­жание отличается большим разнообразием. Так, к группам относятся различные общности и коллективы (от неформальных до официаль­ных, от временных до устойчивых, от локальных до транснациональ­ных объединений). Институты также включают в себя целый круг организаций, выполняющих представительские и исполнительские функции в политической системе (партии, движения, лобби, меж­дународные организации и т.п.). К числу индивидуальных субъектов некоторые ученые, например, Д. Розенау, причисляют три вида ак­торов: рядового гражданина,
чье участие в политике обусловлено груп­повыми интересами; профессионального деятеля,
выполняющего в государстве функции управления и контроля, а также частного инди­вида,
действующего независимо от групповых целей и не выполняю­щего при этом каких-либо профессиональных обязанностей.

Все основные субъекты политики находятся друг с другом в оп­ределенных иерархических отношениях. Например, сторонники фор­мально-правовых подходов в качестве основополагающего субъекта рассматривают институт и, соответственно, поддерживаемую им си­стему нормативного регулирования. В то же время приверженцы бихевиоральной методологии и теории рационального выбора счита­ют, что основополагающим значением обладает все же индивидуаль­ный субъект, из совокупности действий которого строится вся политическая реальность и для формирования которой принадлеж­ность индивида к группе не имеет решающего влияния.

Поскольку уже говорилось об основаниях подхода, авторы кото­рого интерпретируют политику как сферу межгрупповой конкурен­ции за власть (и что, естественно, заставляет рассматривать в каче­стве основополагающего политического субъекта группу), то в дан­ном случае мы не будем повторять критику в адрес противоположных воззрений. Отметим лишь, что пафос выдвижения индивида на пер­вый план при объяснении политики имеет безусловные основания, которые свидетельствуют о его особом статусе в этой сфере обще­ственной жизни.

Особенности индивида как субъекта политики

Роль индивида в политике крайне специфична. Конечно, он не может затмить значение групповых объеди­нений для формирования политического пространства в целом. Одна­ко он может повлиять на характер развития абсолютно любой полити­ческой системы. Потому-то и недостаточно рассматривать индивида лишь в качестве одного из специфических субъектов политической сферы.

Будучи исходными социальными атомами, из совокупности дей­ствий и отношений которых складывается самое общество, индиви­ды способны выступать особой целью
деятельности любой системы правления и власти. По сути дела, олицетворяя статус человека как относительно самостоятельного и свободного существа, чьи интере­сы и возможности так или иначе противостоят обществу и государ­ству, индивид (личность) символизирует смысл и ценность любой коллективной деятельности. В этом плане отношения государства и индивида выражают отношения власти и человека – этих двух про­тивоположных начал социальной жизни и двух самостоятельных ис­точников общественной власти.

Организуя совместную жизнь людей, государство тем не менее всегда выступает как начало подавления и принуждения людей к под­держанию определенных политических порядков и форм поведения. Государство – это символ повиновения и принуждения человека к обязательному для него поведению и в этом смысле является агентом неизбежного ограничения его свободы и прав. Со своей стороны, индивид выступает как начало свободного и естественного волеизъ­явления. Имея определенные притязания к государству, связывая с ним возможности реализации своих интересов и перспективы, чело­век все же остается тем существом, которое обладает собственной программой жизнеутверждения и самовыражения. И если государ­ство способно избрать любой путь своей эволюции, то человек все­гда будет стремиться к защите собственного достоинства и свободы, счастья и жизни.

Наличие этих неистребимых человеческих стремлений, неизмен­ность жизнеутверждающих потребностей личности к свободе и счас­тью составляют стержень гуманизма. Приобретая характер высших мо­ральных принципов, данные требования становятся источником гу­манности законов, поднимаясь по своему значению выше социальных отношений в конкретной стране, выше потребностей различных групп. Они не меняются в зависимости от этапов и типов развития обще­ства, становясь мерой человечности всех социальных образований, критерием, используемым при оценке всех социальных явлений, в том числе универсальной мерой оценки человечности любой поли­тической системы. Так что, оценивая человека как «меру всех вещей» (Протагор), эти гуманистические принципы способны задать совер­шенно определенные цели и принципы государственной политике, выступив гуманистическим ориентиром саморазвития власти.

Иными словами, государство и индивид взаимодействуют между собой как два взаимосвязанных и одновременно в известной степени взаимооппозиционных начала социальной жизни. Каждый из них не только обладает различными правами и возможностями, но и оли­цетворяет два различных источника и принципа организации власти в обществе. Конечно, человек и власть меняются, меняются и их ин­тересы, а главное – возможности в преобразовании социума. И все же сложившаяся практика говорит о том, что принципиальные от­ношения между ними сохраняются. Государство остается внешней для индивидуальной жизни силой, обладающей по отношению к личности важнейшими принудительными прерогативами, правами и полномочиями. Однако и человек в ряде демократических стран становится высшей социальной ценностью политических отношений, направляя государственную политику. Как же в целом соотносятся возможности государства и личности?

Исторические модели взаимоотношений власти и человека

В истории политической мысли в ос­новном представлены три
основные модели взаимоотношений государ­ства и личности. Первая из них в ос­новном представлена патерналистскими
(Конфуций) и этатистскими
(Платон, Аристотель, Заратустра) теориями, обосновывающими системы власти, в которых государство обладает неоспоримым при­оритетом и преимуществом перед человеком.

Так, еще легисты (IV-II вв. до н.э.) говорили о необходимости сильного деспотического государства, которое контролировало бы все стороны человеческой жизни и опиралось на жестокие законы, призванные регулировать неизбежную и постоянную войну между правителями и подданными. Конфуций, также отстаивавший доми­нирование государства, предпочитал трактовать его как большую пат­риархальную семью, в которой аристократия, чиновничество и тем более простой люд обязаны безропотно повиноваться властителю. Индивид же рассматривался как подданный, не имеющий особых прав. По сути такие же принципы отстаивал и Платон, идеализиро­вавший общесоциальные функции государства и оправдывавший его верховенство над индивидом. Аристотель тоже едва ли не обожест­влял государство, считая его высшей (после общения в семье) фор­мой социального общения.

Характерно, что комплиментарность в отношении государства у Платона и Аристотеля подкреплялась идеями его очищения от не­угодных, т.е. тех, кто мог подорвать мощь и нарушить спокойствие государства, от тех «варваров», которые не достойны «государственной жизни». Понятно, что утверждение главной идеи – полного доминирования государства – исключало возможность постановки воп­роса о политических правах и свободах человека, признании индиви­да в качестве гражданина и полноправного партнера государства. Государство, как утверждалось, должно полностью определять ста­тус и права человека, каналы его политической активности.

В дальнейшем такого рода идеи воплотились в понимании госу­дарства как реального воплощения общественного разума, источни­ка и гаранта прав человека. Законы государства объявлялись высшим проявлением мудрости и силы, выражением народных интересов. Со средних веков утвердились представления о государстве как един­ственном источнике человеческих прав и обязанностей. Свою лепту в обоснование государственного доминирования внес и марксизм, рас­сматривавший человека в качестве элемента системы господства клас­са чей внутренний мир и права обусловливаются, определяются ин­тересами целого. Обоснование всевластия господствующего класса до­полнил образ одномерного (экономического) человека, чья личность растворена в группе, а его права целиком и полностью зависят от коллективных пожеланий.

В политической истории такие теоретические конструкции наибо­лее ярко подтвердились в практике деспотических и тоталитарных го­сударств, где были полностью подавлены права и свободы личности. Причем до сих пор многие, например, азиатские страны подвергают критике любые попытки признания внегосударственного происхож­дения прав человека и утверждения их универсалистской природы.

Другая модель отношений государства и человека основывается на признании того, что в основе государства и его политики должны лежать права и природа человека. Либеральные
мыслители (Дж. Локк, Т. Джеферсон, Дж. Мэдисон и др.) настаивали на том, что высшей социальной ценностью является личность, на основе потребностей которой и должна строиться вся государственная система власти. Го­сударственному господству противопоставлялись свободные граждане. Признавалось, что совместная и индивидуальная жизнь человека не должна строиться на политическом принуждении со стороны центров власти. Эти ученые и их единомышленники развивали возникшие еще в афинском полисе и римском праве идеи суверенитета личности. И хотя они говорили о взаимной ответственности индивида и государства, все же главный упор делали на ограничении и обуздании политичес­кой власти, на утверждении ее зависимости от личности. Провозгла­сив политическое равенство, либералы считали необходимым, чтобы люди получали гражданские права независимо от происхождения, владения и других статусных и социальных характеристик.

Таким образом, государство объявлялось результатом соглаше­ния свободных индивидуумов, граждан, которые ограничивают его возможности вмешательства в их частную жизнь. В силу этого, выпол­няя лишь те функции, которыми наделяют его граждане, государ­ство становилось подконтрольным народу, гражданскому обществу. Главной же сферой реализации человека считалось гражданское об­щество, т.е. область независимых от государства горизонтальных свя­зей индивидуумов, межличностного общения, деятельности обще­ственных объединений. Иначе говоря, либералы признавали личность скорее источником, чем участником власти.

В различных модификциях такая модель взаимоотношений госу­дарства и личности установилась в ряде современных стран Запада. И хотя до идеальной модели демократии там еще далеко, тем не менее эти государства показали, что личность может реально стать источником и целью государственной политики.

Третья, срединная
модель отношений человека и власти также имеет древнее происхождение. Еще семь греческих мудрецов (VII-VI вв. до н.э.) отстаивали идею компромисса и меры в отношении прав того и другого субъекта власти. Свой вклад в развитие идеи срединности внесли и некоторые другие древнегреческие мыслители – сторонники правила «золотой середины» во взаимоотношениях этих полюсов, т.е. все те кто призывал к установлению гармоничных отношений между государством и личностью. По-своему решали данный вопрос и русские философы, один из которых, Н.Ф. Федоров, говорил, что человеку «нуж­но жить не для себя и не для других, а со всеми и для всех».*

* Федоров Н.Ф.
Соч. М., 1982. С. 400

Наиболее ярко эта позиция проявилась в христианско-демократической идеологии, которая критикует не только патернализм, но и либерализм за его излишний индивидуализм и преувеличение прав личности по сравнению с правами государства. Эта теория исходит из того, что жизнь человека как творение Божие духовна и уникаль­на но ее духовность и уникальность не могут изменить такой поли­тический институт, как государство. Индивид – главный источник его деятельности, объект защиты гражданского достоинства и опе­кунства. Но и государство – не столько источник принуждения, сколь­ко орган, действующий в интересах всеобщего блага, сглаживания социальных контрастов, поддержания слабых. Государство есть сред­ство совершенствования совместной жизни, согласования интересов и упрочения справедливости.

В силу этого государство и индивид должны действовать в соот­ветствии с принципами солидарности и субсидарности.
Первый прин­цип предполагает, что благо (и горе) каждого неразрывно связано с процветанием (или ослаблением) целого, с заботой каждого друг о друге и о государстве как воплощении гражданских уз. Второй прин­цип означает, что государство обязано оказывать помощь тем, кто не в состоянии самостоятельно организовать достойную жизнь, у кого нет для этого необходимых средств и духовных сил. Но такая помощь должна иметь избирательный и адресный характер, не вырождаясь в поддержку иждивенчества.

Иными словами, не отвергая приоритета индивида и его прав, сто­ронники такого подхода настаивают на сохранении серьезных соци­альных функций государства. Причем его социальный облик ставится ими в большую зависимость от уровня политической культуры граждан.

2. Права человека

Понятие прав человека

Конкретным выражением значимос­ти для политических систем гумани­стических принципов и ценностей применения власти являются пра­ва человека. Права человека
представляют собой совокупность норм и принципов, которые закрепляют систему политических отношений, гарантирующих предоставление индивиду определенных свобод и со­циальных благ.

Права человека имеют нормативное и институциональное
(реаль­ное) содержание. В первом своем качестве они выступают в виде уни­версальных требований к организации любой политической систе­мы, которые могут применяться как критерии оценки международ­ных и внутриполитических отношений. С этой точки зрения права человека существуют как система универсальных политических норм и стандартов, которые действуют независимо от характера режима правления и конституционной системы конкретной страны. Это не­кая планка требований, к которым должна приспосабливаться каж­дая система власти. Особенно показательно действие этой норматив­ной системы в международных отношениях. Например, в документах ОБСЕ соблюдение прав человека рассматривается выше
принципа невмешательства во внутренние дела отдельных государств. Это зас­тавляет все страны, стремящиеся быть членами Евросоюза, соот­ветствующим образом изменять свои конституционные и политичес­кие порядки, стиль деятельности на международной арене. В целях защиты данных принципов Европейское сообщество осуществляет коллективные (в том числе вооруженные) акции против стран, где имеют место массовые нарушения прав человека. В частности, на этой политико-правовой норме была разработана стратегия «гуманитар­ной агрессии» стран НАТО при вторжении в югославскую провин­цию Косово для прекращения «этнических чисток» режимом Милошевича.

Несмотря на стремление западных демократических государств ут­вердить универсальный характер прав человека, в ряде таких стран, как Китай, Сингапур, Иран, Бангладеш, Сирия и Малайзия, отри­цают существование абсолютных прав и свобод личности, за исклю­чением тех, которые предписаны и действуют в рамках законодатель­ства отдельных государств. Нередко для обоснования этого положения политики ссылаются на неприменимость «индивидуализированных» прав человека к странам, где господствуют коллективистские ценно­сти или наличествуют острые политические конфликты, распростра­нены социальные болезни.

Однако к таким заявлениям следует относиться как к сугубо по­литическим позициям. Ведь личность всегда есть порождение конк­ретного общества, и потому стремление ограничить ее права и сво­боды по преимуществу говорит о недостаточной демократичности этих стран. В настоящее время появляется все больше оснований утверж­дать, что формирование отношения людей к себе как к полноценным гражданам, требующим уважения их прав и достоинства, является поистине общемировым процессом. Об этом же свидетельствует и нарастание демократических настроений и движений в названных странах, что указывает на расширение и усиление потребности людей в свободе, уважении человеческого достоинства и личном самовыра­жении. Все это говорит о том, что национальные особенности не являются препятствием для реализации прав человека.

Вместе с тем права человека фиксируют реальную защищен­ность и гарантированность прав и свобод в конкретном государ­стве. Таким образом, выступая как реальный политический институт,
права человека свидетельствуют о наличии в конкретном государстве конституционных и законодательных норм, специаль­ных учреждений по охране прав и свобод, ресурсов, идущих на обеспечение данных целей, и т.д. Иными словами, в качестве по­литического института права человека фиксируют ту или иную степень реализации универсальных требований в конкретной стра­не. В целом институциональное содержание прав человека зависит от уровня демократичности существующих политических поряд­ков, сложившихся традиций и обычаев населения, от наличия материальных ресурсов страны, степени ее вовлеченности в систе­му мировых хозяйственных и политических отношений. Например, даже в некоторых демократических странах Запада равные права женщин были признаны лишь после Второй мировой войны (в Японии и Франции – в 1940 г., в Швеции – в 1974-м, а в графстве Лихтенштейн – в 1981 г.).

В настоящее время в отдельных странах этот институт власти все еще не укоренен, в некоторых странах он способен обеспечить вы­полнение лишь определенной части прав человека. Например, в Рос­сийской Федерации права человека закреплены в виде конституци­онной нормы, существует должность постоянного представителя Пре­зидента по правам человека, полномочия которого дают ему возможность применять санкции к любым политическим структурам и лицам в случае нарушения ими соответствующих норм и законов. Но, несмотря на наличие таких политических инструментов, в Рос­сии имеются многочисленные факты преследования и дискримина­ции людей по этническим мотивам, в тюрьмах и отделениях мили­ции применяются пытки и т.д.

Трудности исторического развития прав человека как реального политического института в значительной степени определялись тем, что идеи и практика утверждения равноправия граждан складыва­лись на фоне фактического неравенства людей в области владения материальными и духовными ресурсами. В силу этого борьба за граж­данские и политические, социальные и культурные права, за равно­правие рас и народов, мужчин и женщин, людей разных националь­ностей была неразрывно связана с противоречивым воплощением принципа социальной справедливости. Революции XX в. показали, что государственной политике нельзя чрезмерно разводить требова­ния равноправия с сохранением фактического равенства, что абстрактные требования равенства перед законом не должны усложнять и обострять реальные отношения людей.

Впервые свое юридическое выражение права человека получили в 1776 г. в Вирджинской Декларации, которая впоследствии была по­ложена в основу Билля о правах (конституции) США и французской Декларации прав человека и гражданина 1789 г. В настоящее время права человека закреплены во Всеобщей Декларации прав и свобод человека и гражданина, принятой Генеральной Ассамблеей ООН (1948), в Европейской конвенции о защите прав и свобод человека (1950), Международном Пакте о гражданских и политических правах (1966), Декларации прав ребенка (1959), Декларации о ликвидации всех форм нетерпимости и дискриминации (1981), Конвенции против пыток и других бесчеловечных видов обращения и наказания (1984) и ряде других международных документов. В статье 2 Конституции Российс­кой Федерации провозглашается, что человек, его права и свободы являются высшей ценностью в нашей стране, а их соблюдение и защита – первостепенная обязанность государства.

Все названные международные и внутриполитические докумен­ты исходят из того, что происхождение прав и свобод человека не связано с волей конкретного государства. Их базой являются неотъем­лемые свойства людей, лежащие в основании свободы, справедливо­сти и всеобщего мира. Таким образом, человек признается равно­правным с государством субъектом власти, при этом его права не­разрывно связываются с определенными видами гражданских обязанностей.

Основные теоретические трактовки прав человека

Проблема прав человека как само­стоятельная политическая проблема актуализировалась по мере развития общества и усложнения взаимоотношений между обществом, госу­дарством и индивидом. Впервые представления о правах человека сформировались в VI-V вв. до н.э. в рамках теорий естественного права,
которые развивали китайские мыслители Мао-Цзы, софисты, Арис­тотель и др. Их основные идеи состояли в признании равенства людей от рождения и справедливости наделения их одинаковыми, обуслов­ленными человеческой природой правами. Такое естественное право утверждалось в качестве основания условного (позитивного, писано­го) права, предполагающего его законодательное закрепление. В то же время сторонники этих идей осознавали изменчивость юридичес­ких установлений, способных и не утвердить равенства всех людей в конкретном государстве. Поэтому впоследствии свои важнейшие на­дежды они связывали с договорным характером государственности.

В средние века сложились основы юридически-позитивистского
подхода, приверженцы которого отрицали всякое негосударственное происхождение человеческих прав. Они исходили из рациональной природы государства, его неизменности и независимости от социально-экономических предпосылок, не различали право (человека) и закон (государства), а права личности не имели в их глазах никакого приоритета над правами государства. По их глубокому убеждению, права граждан должны были изменяться в зависимости от целесооб­разности и государственных потребностей.

Творцы либеральных
теорий настаивали на том, что естествен­ные, священные для человека права существуют независимо от госу­дарства. Более того, сам этот институт власти несет, по их мнению, угрозу социально обретенным качествам и правам личности. В каче­стве основных они рассматривали политические и гражданские пра­ва индивида, не придавая особого значения его социально-экономи­ческим возможностям. Но, видя свою главную задачу в ограждении человека от внешней агрессии со стороны государства, либералы чрез­мерно изолировали личность от общества и государства, не замечая, что формальное равенство лишает наименее защищенные слои насе­ления возможности .реально пользоваться его плодами.

В рамках современных
концепций прав и свобод человека также утверждается их неотъемлемый и универсальный характер. Однако, несмотря на признание противоречивости отношений индивида и государства, в них допускается частичное изменение его прав и сво­бод содержания. И все же, даже временно подавляя некоторые из прав, государство не в силах отнять их у человека. Поэтому современ­ные политологи приводят аргументы против чрезмерной концентра­ции прав «наверху», а тем более против группового диктата правя­щей элиты в вопросах определения объема и характера предоставля­емых человеку прав и свобод. Но и при этом особый упор делается все-таки на взаимную ответственность человека и государства за гарантированность и использование прав.

Вообще считается, что в настоящее время в процессе налажива­ния отношений индивида с уже зрелым, правовым и социальным государством политические права утрачивают свой былой приоритет. Они становятся вторичными и служат в известной степени предпо­сылкой осознания гражданами всего спектра прав и форм их реали­зации. Но наибольшее внимание уделяется нарастающей индивидуа­лизации в понимании и реализации прав человека. Постепенно ут­верждается идея, что человек волен сам определять формы реализации своих прав и свобод. Государство – лишь средство поддержания ин­дивидуальных инициатив, орудие создания наиболее благоприятных условий для развития личности.

Эволюция теоретических воззрений не всегда коррелирует с на­личием конкретных стандартов в предоставлении человеку прав, при­нятых в конкретных политических системах. Теоретические воззре­ния могут оставаться сугубо интеллектуальной величиной, а могут постепенно влиять на практику реализации прав человека. В значи­тельной степени такое проникновение зависит от характера правя­щего режима и присутствия у него определенных материальных ре­сурсов. Так, в СССР наряду с ресурсным обеспечением ряда соци­ально-экономических прав гражданам длительное время не только не предоставлялись реальные политические права, но и под флагом борьбы с «мещанством» и «обывательской психологией» постоянно снижался авторитет индивидуальных жизненных ценностей, прав на, личную, неподконтрольную государству жизнь. В то же время в со­временных постиндустриальных, постмодернистских обществах ин­дивидуализация прав и свобод становится центральной политичес­кой идеей, на которую работают по сути дела все политические ин­ституты. В ряде случаев права и свободы личности даже начинают властвовать над особыми правами государства, порождая дезинтегративные тенденции в обществе и создавая новые, неведомые миру проблемы в отношениях свободного индивида и государства.

Типология прав человека

Длительная борьба человечества за соблюдение прав и свобод личнос­ти, динамика представлений о ее месте и роли в политически орга­низованном сообществе, а также многообразие исторических усло­вий породили богатую палитру прав человека. В самом широком по­нимании права человека распадаются на негативные и позитивные.

К первым из них относятся такие права и свободы, которые ос­нованы на препятствовании необоснованному вмешательству госу­дарства и других лиц в суверенные дела индивида, это права, лежа­щие в основании индивидуальной свободы личности. Они не требуют от государства накопления и распределения материальных и иных ресурсов и вообще каких-либо специальных созидающих действий, кроме исключения несправедливого вмешательства в дела и интере­сы личности, посягательства на ее свободный выбор. Негативные права ограждают личность от ограничений и принуждения со стороны го­сударства, мешающих ей действовать самостоятельно. К таким пра­вам можно отнести практически все либеральные права человека. Они абсолютны и не зависят от уровня развития конкретной страны, пред­полагая лишь признание суверенности человеческой личности и ува­жительное отношение к ее самостоятельному выбору со стороны го­сударства.

В свою очередь, позитивные
права основываются на ответственно­сти государства за предоставление личности определенных социальных благ, например, прав на образование, охрану здоровья, доступ к куль­турным ценностям и т.д. В данном случае гарантированность этих прав непосредственно зависит от уровня социально-экономического раз­вития государства, от заинтересованности правящих кругов в реаль­ном проведении соответствующей государственной политики и, что немаловажно, от профессионализма государственных служащих, способных обеспечить такой характер управления обществом. Ведь по­нятно, что для обеспечения права человека на охрану здоровья необ­ходимо иметь развитую инфраструктуру лечебных учреждений, стра­ховые компании и соответствующие материальные средства. Вместе с тем, даже имея в наличии подобные ресурсы, провозглашение права на этот вид социальной помощи может остаться формальной декла­рацией, если в государстве нет заинтересованности правящих слоев или госслужащие не обладают должной компетенцией для проведе­ния такой государственной политики.

В силу ограниченности большинства государств в материальных ресурсах, а также неодинаковой потребности различных слоев насе­ления в тех или иных общественных благах, обеспечение позитивных прав неразрывно связывается с перераспределительной политикой государства. В частности, ее осуществление предполагает первосте­пенное обеспечение теми или иными благами наиболее нуждающих­ся слоев населения, предоставление определенных льгот и преиму­ществ отдельным категориям граждан (например, пенсионерам, ма­терям-одиночкам и др.), сохранение социальной адресности в предоставлении тех или иных благ, призванной исключить иждивен­чество и паразитизм.

С более содержательной точки зрения права и свободы человека разделяются на гражданские, политические, социально-экономичес­кие, культурные и экологические.

Гражданские,
или личные, права – это тот круг присущих чело­веку от рождения прав, которые конституируют его автономность и индивидуальность, достоинство и самобытность, предохраняют его от посягательств и произвола власти. К ним, как правило, относят право на жизнь и достоинство личности, свободу и личную непри­косновенность. Обеспечение данных прав государство гарантирует на основе законодательного закрепления презумпции невиновности, пуб­личного и независимого суда, неприкосновенности жилища, тайны переписки, свободы передвижения, выбора места жительства, а так­же свободы любых действий, не противоречащих закону.

Политические
права обеспечивают возможности участия граждан в управлении делами государства и общества. К такого рода правам отно­сятся свобода слова, печати, совести, право на получение информа­ции, право на объединение с единомышленниками (создание полити­ческих ассоциаций), свобода избирать и быть избранным в представи­тельные органы государства, свобода союзов, демонстраций и т.д.

Гражданские, а равно и политические права первоначально были основным предметом борьбы человека и власти, государства и обще­ства. Именно благодаря утверждению этих прав «первого поколения» личность постепенно обретала новые возможности в обществе, уси­ливала свое влияние на государство и проводимую им политику. Ве­хами на этом историческом пути стали: утверждение всеобщего из­ бирательного права, конституционные гарантии прав в демократи­ческих государствах, включение их в международные документы. Ог­ромный гуманистический заряд несет с собой и отмену в большин­стве современных европейских стран смертной казни.

Социально-экономические
права – это права и возможности граж­дан в сфере производства, обмена и потребления материальных ре­сурсов, в области распоряжения продуктами своего труда и факторами материальной деятельности. Их называют правами «второго поко­ления», которые стали результатом борьбы за социальные гарантии и защиту личности в сфере производства, активно начатую еще со второй половины XIX в. Во второй половине XX в. под влиянием социалистических партий на Западе, а также стран бывшего социа­листического блока, первыми закрепившими в своих конституциях широкий спектр социальных и экономических гарантий населения, эти права получили и международное юридическое признание, вой­дя в 1948 г. во Всеобщую Декларацию прав и свобод человека и граж­данина.

К таким правам относятся право на собственность, свободу эко­номической деятельности, индивидуальные трудовые права (право на труд, справедливую оплату труда, защиту от безработицы, выбор про­фессии) и право на коллективные действия по защите трудовых прав, а также право на жилище, охрану здоровья, образование, участие в культурной жизни. В настоящее время наиболее полно эта группа прав обеспечивается в правовых социальных государствах – Швеции, Гер­мании, Канаде, США и некоторых других, где достигнут самый вы­сокий уровень социально-экономического обеспечения населения.

Проблемы общественного развития последней трети XX в., свя­занные, к примеру, с усилением взаимозависимости государств в современном мире и, как следствие, формированием новой системы международных отношений или экологическим кризисом, вызвали к жизни права «третьего поколения»,
делающие акцент на отношения между государством и личностью в сфере культуры и экологии. К этим правам можно отнести право человека на мир и социальное разви­тие, здоровую экологическую внешнюю среду, приобщение к пони­маемым как общее достояние человечества культурным ценностям, свободное передвижение по миру и т.д.

Обеспечение этой группы прав затруднено из-за целого ряда об­стоятельств, а именно: из-за политики режимов, склонных к деспо­тизму и не заинтересованных в контактах своего населения с народа­ми других стран, из-за многообразия политических, в том числе во­оруженных, конфликтов; вследствие разницы в материальных ресурсах и необходимости колоссальных затрат национальных государств и мирового сообщества в целом на сохранение здоровой окружающей среды и т.д. В значительной мере реализация именно этой группы прав приближает человечество к той цели, которую предрекали его многие величайшие умы, и в частности русский ученый В. И. Вернад­ский, – к объединению человечества в единый – в экономическом, информационном и других отношениях – организм. Однако на этом пути сегодня еще слишком много противоречий.

Основные нарушения прав человека

В современном мире существует мно­жество различных политических ре­жимов с собственными моделями вза­имоотношений государства и личности, своими стандартами соблю­дения прав и свобод человека. Демократические режимы соседствуют с авторитарными, либеральные с коммунистическими. Изъятия от­дельных прав сочетаются с массовыми нарушениями прав человека. А как писал русский ученый М. Бакунин, всеобщая свобода присут­ствует лишь там, где «она распространяется на каждого», где свобод­ное общество представлено совокупностью «массовых примеров».

В принципе в определенных условиях государство, в зависимости от своих реальных возможностей, может менять содержание эконо­мических или социальных прав. В чрезвычайных условиях, для защи­ты конституционного строя оно может даже приостанавливать реа­лизацию определенных гражданских прав, ограничивать свободы, по­ражать в правах тех или иных лиц (например, лишать лиц, обвиняемых в уголовных преступлениях, права быть избранными в органы влас­ти) или группы (запрещая экстремистские партии и движения). Од­нако и здесь существуют четкие границы возможностей для государ­ства, ориентированного на соблюдение прав и свобод личности. На­пример, даже при чрезвычайных обстоятельствах законодательно устанавливаются пределы и сроки действия таких ограничений. И при этом ряд основополагающих прав, к примеру, право на жизнь, сво­бода совести, свобода вероисповеданий, право на жилище или право на судебную защиту, вообще не подлежат отмене.

Но есть и такие способы действий режимов, которые направлены на ограничение прав как фундаментальных начал в отношениях го­сударства и человека. К таким способам относятся, например, введе­ние неоправданных (возрастных, материальных, территориальных) цензов, ограничивающих возможности граждан на формирование ор­ганов власти и на участие в их работе; или закрепление разрешитель­ного вместо регистрационного порядка регулирования политической активности населения, при котором власть берет на себя правоустанавливающие функции, что в конечном счете отрицает фундамен­тальный характер политических прав.

В целом, с учетом мирового опыта, можно выделить следующие четыре группы нарушений прав человека со стороны государства и отдельных политических сил (в порядке значимости):

- геноцид и этнические «чистки», гражданские войны, полити­ческий терроризм;

- апартеид, расовая дискриминация, сегрегация;

- ограничение политических прав гражданина;

- уничтожение окружающей природы, введение ограничений на получение информации, сокращение доступа к культурным ценностям.

Предотвратить нарушения прав человека можно только при дол­жной политической воле правящего режима, а в более широком пла­не – при установлении в конкретных странах гарантий взаимной ответственности государства и гражданина. Современные демократи­ческие государства далеко ушли от принципов регулирования отно­шений с обществом по принципу Талиона («око за око», «зуб за зуб»), придя к необходимости создания системы, уравновешиваю­щей права и ответственность государства и гражданина. И подобно тому, как конкретный человек несет, к примеру, воинскую повин­ность, так и должностные лица государства должны отвечать за при­чиненный личности ущерб. Поэтому историческая траектория совре­менного развития требует сильного демократического государства, которое стояло бы на страже прав и свобод личности.

3. Политическое участие

Понятие политического участия

Участие в политической жизни яв­ляется непосредственным показате­лем самоопределения личности, востребованности и осуществимости ею своих прав, выражением по­нимания человеком своего социального статуса и возможностей. Именно участие индивида в политике в конечном счете показывает, насколько эта сфера жизни способна служить не только интересам крупных социальных групп, но также запросам и чаяниям рядового гражданина, обычного человека.

Как уже говорилось, отдельный индивид способен выполнять фун­кции профессионального политика; лица, действующего в рамках групповых интересов и вместе с тем осуществляющего автономную линию поведения независимо от потребностей той или иной общно­сти. Об особенностях осуществления индивидом элитарных и лидерс­ких функций речь пойдет далее, а сейчас остановимся на характери­стике политического участия рядового гражданина.

Известный американский политолог Дж. Нагель определяет по­литическое участие как действия, посредством которых рядовые чле­ны любой политической системы влияют или пытаются влиять на ре­зультаты ее деятельности.
* В этом смысле участие в политике пони­мается в качестве одного из средств, используемых человеком для достижения своих собственных, индивидуально осознанных целей. Причем данная форма реализации личных потребностей формирует­ся в процессе взаимодействия индивида с правительством, органами власти, другими политическими институтами и силами.

*
Nagel J.N.
Participation.N.Y., 1976.P.1-3.

Благодаря такому инструментальному отношению к политике, индивидуальное «участие» характеризует только конкретные формы практических
действий человека, независимо от их мотивации или условий осуществления. Иными словами, к «участию» относятся только реально совершаемые в политике действия индивида. Осуществляя такие действия, индивид переступает через порог того умозритель­ного отношения к политическим событиям, которое выражается в эмоциях, оценках, суждениях и иных сугубо идеальных реакциях. В этом смысле политическое участие предстает как качественно иной, практический уровень включенности индивида в политическую жизнь, заставляющий его совершать там конкретные поступки.

В то же время некоторые формы пассивного отношения индивида к политическим процессам, в частности абсентеизм (неучастие в вы­борах), неоднозначно, расцениваются политологами. Одни из них, как, например, Р. Хиггинс, называя «политическую инерцию» и пас­сивность граждан (наряду с перенаселением, голодом, нехваткой ре­сурсов и некоторыми другими явлениями) «основным врагом» чело­вечества, исключают ее из политического участия. Другие (С. Верба, Л. Пай), в силу массовости такого рода фактов, напротив, расцени­вают их как одну из форм деятельного отношения индивидов к поли­тике.

Среди практических действий людей политическим участием мо­гут быть признаны только их целенаправленные
поступки, т.е. те дей­ствия, которые специально и сознательно проектируются и осуще­ствляются ими в политическом пространстве. Иначе говоря, к поли­тическому участию относятся лишь собственно политические действия, а не поступки, которые могут вызывать политические по­следствия. Например, сознательно спланированный приход на ми­тинг может быть квалифицирован как политическое участие индиви­да, а его случайное появление там – не может. Или если гражданин специально сообщает управленческую информацию должностному лицу, то это может рассматриваться как форма его политического участия; если же эти сведения он передаст в центр принятия реше­ний косвенным образом, например, в ходе случайного разговора с ответственными лицами, то в таком случае их беседа не может быть отнесена к формам политического участия данного гражданина.

Практические и целенаправленные формы политического учас­тия характеризуются масштабностью и интенсивностью.
Например, индивид может участвовать в решении местных или общефедераль­ных вопросов, заниматься постоянной активной деятельностью по организации избирательных кампаний, а может изредка принимать участие в выборах – и все это будут разные по значимости и интен­сивности формы его политического участия.

Непосредственно характеризуя поступки индивида, политичес­кое участие дает косвенную аттестацию и самой политической сис­теме, т.е. той внешней среде, которая сопутствует или препятствует политическим действиям граждан. Так, в одних политических систе­мах индивид имеет возможность практически
реагировать на затрагивающие его поступки властей, предпринимать те или иные действия в качестве реакции на сложившуюся в стране (регионе) ситуацию, а в других то же стремление действовать натыкается на жесткость и неприспособленность политических структур к такого рода желани­ям индивидов. Например, во многих демократических странах широ­ко распространены судебные процессы, в которых рядовые граждане оспаривают действия правящих структур. В то же время в тоталитар­ных и деспотических государствах невозможны не только индивиду­альные, но и групповые формы политического участия человека (в виде деятельности партий, общественно-политических движений и т.д.). Так что разнообразие форм политического участия неизменно определяется наличием условий и разветвленностью структур, спо­собных воспринимать индивидуальные запросы граждан к власти.

Основные подходы к трактовке политического участия

Факты практического участия инди­видов в политической жизни нео­днозначно оцениваются представите­лями различных школ и направлений в политической мысли. Например, сторонники элитистских учений полагают, что участие рядовых граждан – это аномальное явление в политике, ибо основные функции по принятию решений, формиро­ванию государственной политики могут выполняться только на про­фессиональной основе. В этом смысле вовлечение широких социальных слоев, массы индивидов в политику рассматриваются ими как дисфункциональное и нежелательное.

Сторонники же воззрений французского просветителя XVIII в. Ж. Ж. Руссо, приверженцы марксистского учения, партиципаторной демократии и некоторых других течений исходят из того, что един­ственно оправданной нормой политической жизни является посто­янное выполнение всеми гражданами функций по управлению дела­ми государства и общества. В частности, В. И. Ленин писал о необхо­димости «прямого, обеспеченного законами (конституцией) участия всех граждан в управлении государством».* Правда, повсеместность выполнения таких политических функций населением связывалась марксистами лишь с определенной исторической фазой – переходом от социализма к коммунизму, т.е. с периодом отмирания госу­дарства. Однако суть подхода от этого не меняется.

40
Ленин В.И.
Поли. собр. соч. Т. 2. С. 106-107.

Коротко говоря, в силу того, что каждый не только грамотный и активный гражданин объявлялся участником управления государ­ством, политика трактовалась в качестве неотъемлемой стороны ин­дивидуального существования, обязательного компонента стиля жизни личности. В этом смысле профессиональным управляющим отказыва­лось в каких-либо преимуществах перед рядовыми гражданами (в том числе в дополнительной ответственности перед населением). Они объявлялись тем политическим субъектом, чьи функции будут по­степенно передаваться всем членам общества. Не случайно марксизм негативно оценивал деятельность государственной бюрократии, т.е. чиновников-управленцев.

Другая группа ученых (И. Шумпетер) полагает, что функции уп­равляющих и управляемых в политике неравнозначны: если элитар­ные круги обязаны обладать должной компетенцией для профессио­нальной организации управления государством, то рядовые гражда­не обязаны довольствоваться «символическими» формами участия, и прежде всего голосованием. Как писал С. Пэтман, «единственным способом участия, доступным для граждан... является голосование за лидеров и дискуссии».* Поскольку, по мнению многих сторонников таких взглядов, сложность реальных политических проблем и конф­ликтов столь высока, что включение в их обсуждение массы неква­лифицированных лиц только усугубит и осложнит обстановку, то бо­лее оптимально добиваться «поверхностного вовлечения» граждан в политику. В противном случае, с их точки зрения, излишняя актив­ность населения и вовлеченность в процесс принятия решений будет угрожать стабильности системы власти. И самым страшным послед­ствием такой массовой вовлеченности населения в политику может стать установление охлократических режимов, воцарение хаоса и бес­порядка.

* Pateman
С. Participation and Democratic Theory. Cambridge, 1970. P.5.

Практический опыт, являющийся, как известно, лучшим судьей в решении теоретических споров, показал, что для тех, кто не жела­ет делать карьеру политика, вовлечение в эту область жизни требует дополнительных сил, знаний, психологической готовности к сопер­ничеству и других внутренних усилий, которые не являются услови­ями, сопутствующими приятному времяпрепровождению. Напротив, политика нередко становится сферой выброса негативных эмоций человека, его социального перевозбуждения и духовного кризиса.

В реальной жизни большинство граждан не имеют ни времени, ни средств, ни возможностей для постоянного участия в политике. Политика для них – это область жизни, куда они добровольно всту­пают лишь в тех случаях, когда не могут иными путями реализовать свои интересы. И это не сфера саморазвития индивида, а область жесткой конкурентной деятельности, где правила поведения неред­ко противоречат законам и моральным нормам. Постоянные скан­дальные разоблачения, назойливая реклама лидеров и непредсказуе­мость их поведения, политический терроризм – все это создает ту напряженность, которая превращает политику в отнюдь не благо­приятствующую для жизни форму существования индивида. По сути дела участие в политике есть форма критического социального пове­дения граждан.

В то же время неразрывная связь политики с жизненно важными для индивида интересами показывает, что и излишняя вовлеченность в данную область жизни, и длительное отчуждение от нее крайне опасны. В частности, это чревато либо искусственной политизацией общественной жизни и ростом напряженности человеческого суще­ствования, либо – из-за отсутствия у людей навыков поиска комп­ромиссов, ведения дискуссий о проблемах общества и т.д. – воцаре­нием конфронтационного стиля политической конкуренции, нарас­танием экстремизма и радикализма в общественной жизни.

Факторы политического участия

Степень и характер включения лич­ности в политическую жизнь непос­редственно определяется значимыми для нее причинами, факторами участия. Последние крайне разнооб­разны и напрямую связаны с ролями,
которые индивиды играют в политической жизни. «Роль», по Г. Алмонду – это разновидность («часть») политической деятельности, свидетельствующая о том, что индивид может быть избирателем, активистом партии, членом пар­ламента и т.д. И при этом каждая политическая роль имеет свою фун­кциональную нагрузку, предполагающую соответствующие возмож­ности и обязательства (ответственность) личности перед государством (партией, обществом).

Понимание факторов политического участия играет принципи­ально важную роль в толковании его природы и роли индивида в политике. В самом общем плане факторы политического участия тра­диционно рассматриваются через два его глобальных механизма: при­нуждение,
которое делает упор на действии внешних по отношению к индивиду сил, в том числе на разумность власти и ограниченность необходимых для самостоятельного участия в политике свойств ин­дивида (Т. Гоббс), а также интерес,
который, напротив, ориентиру­ется на внутренние структуры действия индивида и сложную струк­туру личности (А. Смит, Г. Спенсер).

Так, в XIX в. основное внимание уделялось надличностным, объек­тивным факторам, например, наличию институтов, тем или иным социально-экономическим условиям жизни людей, духовной атмос­фере общества и другим аналогичным показателям, которые должны были дать исчерпывающий ответ на вопрос о том, что заставляв человека включаться в отношения с публичной властью. В своих крайних формах эта социальная детерминация растворяла личность в общественных отношениях, делала ее безликим исполнителем воли класса, нации, государства.

В нынешнем же столетии, наряду с признанием определенного значения общественных норм и институтов, основной акцент делается главным образом на субъективные факторы, на характеристик индивидуальных воззрений, психологические состояния конкретных лиц, наконец, на культурные традиции и обычаи населения. Сложи­лась даже парадигма «автономного человека» (А. Горц, О. Дебарль), основывавшаяся на признании несовпадения публичных норм и институтов с мотивациями конкретной личности, что якобы обуслов­ливает принципиальную неспособность науки адекватно раскрывать подлинные причины политического участия личности. Такая гипер­болизация индивидуального начала превращает политику в совокупность спорадических, случайных поступков личности.

В современной политической мысли принято различать предпо­сылки
(условия) и факторы
(непосредственные причины, обуславливающие действия индивида) политического участия. К первым от­носятся материальные, политико-правовые, социокультурные и ин­формационные отношения и структуры, которые создают наиболее широкую среду для различных проявлений индивидуальной актив­ности. В границах этой среды складываются те главные причины, к которым можно отнести макро-
(способность государства к принуж­дению, благосостояние, пол, возраст, род занятий) и микрофакторы
(культурно-образовательный уровень человека, его религиозная при­надлежность, психологический тип и т.д.) политического участия. Каждый фактор способен оказывать решающее влияние на те или иные формы политического участия людей, в зависимости от вре­менных и пространственных условий их жизни. Но наибольшее зна­чение в науке придается психологическим состояниям личности, например, ощущению угрозы своему общественному положению (Г. Лассуэлл); рациональному осознанию своих интересов и завоева­нию нового статуса (А. Лэйн); желанию жизненного успеха и обще­ственного признания (А. Доунс); пониманию общественного долга и реализации собственных прав, страху за самосохранение в обществен­ной системе и т.д.

В сочетании различных факторов и предпосылок выявлены опре­деленные зависимости. Например, данные разнообразных и долго­летних социологических наблюдений показывают, что чем богаче об­щество, тем больше оно открыто к демократии и способствует более широкому и активному политическому участию граждан. Более обра­зованные граждане чаще других предрасположены к участию в поли­тической жизни, у них сильнее развито чувство восприятия эффективности своего участия, и чем больше у таких людей доступ к ин­формации, тем больше вероятности, что они будут политически ак­тивными (В. Кей).

Вместе с тем анализ политических процессов в демократических странах выявил и то, что неучастие является показателем не только пассивности или убежденности граждан в том, что их голос ничего не изменит, но и уважения и доверия людей к своим представителям. Так, во многих демократических странах Запада широкие возможно­сти контроля общественности за правящими кругами, традиции пуб­личной критики действий властей в СМИ, отбор профессионально подготовленных лиц для руководства и управления снижает степень повседневной вовлеченности граждан в политический процесс. Ины­ми словами, в условиях высокой гарантированности своих полити­ческих и гражданских прав люди весьма рационально относятся к формам участия в политике, доверяя правящим кругам осуществлять повседневные функции по управлению государством и обществом и оставляя за собой право контроля и оценки их деятельности на выбо­рах и референдумах.

Одновременно политическая практика XX в. дала и множество примеров «кризиса личности в политике», выражающегося в распро­странении насилия и террора или таких явлений, как коррупция, неповиновение граждан закону и т.д. Широкое распространение и воспроизводство таких форм политического участия многие ученые связывают с кризисом базовых демократических ценностей, нарас­танием интенсивности жизни в крупных городах, негибкостью поли­тических форм для самовыражения все более усложняющейся лич­ности, нарастанием отчужденнности индивида, кризисом прежних форм его договора с государством и т.д.

Формы и типы политического участия

В самом общем виде многообразие форм и разновидностей политичес­кого участия зависит от определен­ных свойств действующего индивида, характера режима правления, а также от конкретной ситуации. Соответственно американские по­литологи С. Верба и Л. Пай выделяют следующие разновидности по­литического участия: пассивные формы политического поведения граждан; участие людей только в выборах представительных органов власти или только в решении местных проблем; политические дей­ствия активных участников предвыборных кампаний; деятельность политических активистов, распространяющих свою активность на всю сферу политики; профессиональные действия политиков.

Другой американский ученый Милбэрт разделяет формы полити­ческого участия на «активные» (руководство государственными и партийными учреждениями, деятельность кандидатов в представи­тельные органы власти, организация предвыборных кампаний и т.п.), промежуточные (участие в политических собраниях, поддержка партий денежными пожертвованиями, контакты с официальными лицами и политическими лидерами и т.д.), наблюдательные (ношение на де­монстрациях транспарантов, попытки других граждан вовлечь кого-либо в дискуссии и т.д.) и, наконец, выделяет «апатичное» отноше­ние граждан к политике.

В самом общем виде различают мобилизованное и автономное
по­литическое участие. Первое характеризует те формы вовлечения ин­дивида в политику, которые исходят от власти, государства, органов принуждения, создающих условия для втягивания личности в поли­тические отношения помимо ее воли. Следовательно, политическое участие не является тем инструментом, посредством которого люди хотят повлиять «на правительство таким образом, чтобы оно пред­принимало желаемые для них действия».* Итак, индивид включается в политическую жизнь, становясь заложником воли лидеров, влас­тей, их искусства манипулировать людьми.

* Verba S.,Nie N.
Participation in America.N.Y., 1972. P. 145.

Разновидности автономного политического участия, напротив, демонстрируют действия, которые индивид предпринимает, во-пер­вых, самостоятельно обращаясь к политическим формам защиты своих интересов, а во-вторых, столь же автономно выбирая формы и кана­лы проявления своей активности. В этом смысле политическое учас­тие наиболее полно отвечает своей природе и сущности как инстру­менту разрешения индивидуальных проблем.

Политический протест

Особое значение для государства имеют протестные формы политичес­кого участия населения. Политичес­кий протест представляет собой разновидность негативного воздействия индивида (группы) на сложившуюся в обществе политичес­кую ситуацию или конкретные действия властей, затрагивающие его.

К наиболее распространенным источникам политического про­теста, как правило, относятся: слабая приверженность граждан гос­подствующим в обществе ценностям, психологическая неудовлетво­ренность сложившимся положением вещей, а также отсутствие дол­жной чуткости властей к текущим запросам населения.

Однако политический протест возникает не только там, где име­ют место неэффективные действия государства, как такового, но и там, где наличествует тот человеческий «материал», который спосо­бен к спонтанным или осознанным оппонирующим власти действи­ям. Не секрет, что, к примеру, российское население отличается долготерпением, повышенным привыканием даже к невыносимым по­литическим и социально-экономическим условиям (длительным невыплатам заработной платы, подавлениям демократических сво­бод и т.д.). В то же время в других странах граждане более активно и целенаправленно пытаются корректировать неудовлетворяющие их аспекты государственной политики.

В государствах любого типа политический протест протекает в кон­венциональных
(в виде разрешенных властями демонстрациях, пике­тах и прочих акциях) и неконвенциональных
формах (деятельность подпольных политических партий, запрещенные шествия и т.д.). В этом смысле основная опасность протеста состоит в том, что он способен к нарастанию интенсивности и переходу к неконвенциональным, не­конституционным (особенно революционным) формам, связанным с прямым применением силы населением (или его отдельными груп­пами). Для того чтобы придать протесту цивилизованную форму, в демократических государствах обеспечивается свобода слова, фор­мируется институт оппозиции,
который представлен деятельностью неправительственных партий и движений. В ряде стран оппозиция даже создает «теневые» правительства, которые постоянно оппонируют правящим структурам по всем важнейшим политическим вопросам, публикуя собственные оценки и прогнозы, планы и программы ре­шения тех или иных проблем.

Крайней формой неконвенционального политического протеста является политический терроризм,
цель которого – физическое унич­тожение политических деятелей, проведение силовых символических акций возмездия режиму, постоянное провоцирование взрывной си­туации в стране. В современной политической истории известны мно­гочисленные факты убийств президентов, депутатов парламента и кандидатов в представительные органы, представителей различных органов власти, повлекшие массовые жертвы захваты заложников и взрывы в общественных местах.

Помимо террористических организаций (типа палестинской орга­низации У. бен Лабена, итальянских «Красных бригад», организации басков в Испании, ряда формирований чеченских боевиков и др.) такого рода действия систематически практиковали, особенно в годы «холодной войны», и спецслужбы отдельных стран, организуя поку­шения на глав государств или отдельных недружественных полити­ков. В настоящее время на международной арене существуют даже отдельные политические режимы (Ливия, Ирак, Иран и др.), кото­рые в определенные периоды своей истории открыто поддерживали (поддерживают) террористические приемы в политических отноше­ниях с другими странами. Борьба с международным и внутренним терроризмом требует громадных ресурсов, отлаженной законодатель­ной базы, решимости властей и скоординированности действий силовых структур.

Глава 6. ПОЛИТИЧЕСКИЕ ЭЛИТЫ И ЛИДЕРЫ

1. Формирование и развитие элитистских подходов

Формирование элитистских представлений

Еще в древности люди заметили, что в обществе существуют две неравно­весные группы: относительно само­стоятельное и привилегированное меньшинство, которое властвует и управляет, и большинство, которое является объектом власти и управления. Что касается правящего меньшинства, то длительное время оно изучалось по описаниям жизни государей, вождей и дру­гих выдающихся личностей, находящихся в политике в центре вни­мания. И лишь в последние столетия характеристика этого слоя стала концептуально связываться со строением и характером организации политической власти и государства. С этой целью стал использовать­ся и термин «элита», который еще в XVII в. обозначал товары высше­го качества, а впоследствии стал применяться для обозначения выс­шей знати общества.

Самостоятельные элитистские концепции возникли лишь в кон­це XIX столетия, в борьбе с, условно говоря, антиэлитистскими
тео­риями и идеями. Например, сторонники французского просветителя Ж.Ж. Руссо, исходя из неделимости народного суверенитета, счита­ли, что сама передача гражданами даже части своих прав представи­телям во власти ведет к разрушению системы народовластия, отри­цая таким образом целесообразность разделения функций управляю­щих и управляемых.

Серьезными оппонентами элитистов были ученые и мыслители, отказывавшие правящим слоям в каком-либо моральном оправдании их деятельности. Например, сторонники толстовства как социально-этического учения находились в резкой нравственной оппозиции ко всем власть предержащим. Сам Л.Н. Толстой в произведениях «В чем моя вера», «Закон насилия» и некоторых других неоднократно суро­во порицал систему светского правления, полагая, что «государствен­ная власть всегда принадлежит худшим и злым», государственные властители «большей частью подкупленные насильники», а сенато­ры, монархи и министры – «хуже и гаже палачей», ибо прикрывают зло, наносимое людям, лицемерием.

Несколько иные аргументы в пользу отрицания этических осно­ваний существования правящего класса в России приводил извест­ный правовед и философ И. Ильин. По его мнению, невозможность эффективного осуществления правящим меньшинством своих функ­ций обусловлена нравственным состоянием сознания большинства на­селения. Эта нравственно и политически неразвитая часть общества – или «чернь» – напрочь лишена должного правосознания и потому «не ищет лучших людей и не хочет передавать им власть», но, даже «посадив свою власть... не умеет ей дать ни уважения, ни доверия, ни поддержки; она начинает подозревать ее, проникается ненавистью к ней». Понятно, что в таких условиях ни власть, ни государство не могут эффективно осуществляться даже профессионалами.

Характерно, что антиэлитистские подходы сохранились в поли­тической мысли и в значительно более поздний период. Так, в пер­вой трети XX в. испанский философ X. Ортега-и-Гасет в работе «Вос­стание масс» (1930), тоже отмечая идейно-культурное разобщение высших и низших слоев общества, выдвинул идею, согласно кото­рой в формирующемся «массовом обществе» широкие слои населе­ния начинают перехватывать управленческие функции правящих кру­гов, лишая последних их привычных обязанностей.

Однако наиболее серьезным теоретическим оппонентом элитис­тов стало марксистское учение, в ответ на ряд положений которого, собственно, и сложились подобного рода концепции. Маркс и его сторонники, признавая, что обществом правит меньшинство (вла­дельцы или представители владельцев средств производства), выска­зывали уверенность в том, что на определенных этапах истории, в частности, при переходе от социализма к коммунизму, такое положе­ние сменится иной формой управления обществом, при которой каж­дый человек начнет осуществлять определенные управленческие фун­кции, в результате чего большинство общества возьмет в свои руки функции социальной власти и управления, а государство, как аппа­рат, стоящий над обществом, постепенно сойдет на нет, «отомрет».

Приверженцы же становящихся элитистских подходов обосновы­вают свою позицию тем, что история не знает исключений и потому власть меньшинства над большинством постоянна. Причем положе­ние правящих групп отнюдь не всегда связано с их материальным положением. С их точки зрения, исторический опыт всех цивилиза­ций – от первых до современных – как сложноорганизованных об­ществ показывает, что правящее меньшинство постоянно концент­рирует в своих руках политическую власть, управляя большинством населения и обеспечивая политическое развитие государства и обще­ства. Основоположниками данного теоретического направления стали итальянские экономисты и социологи В. Парето и Г. Моска.

Учения В. Парето и Г. Моски

В. Парето (1848-1923) в своих основ­ных трудах «Социальные системы» (1902) и «Трактат общей социоло­гии» (1916) сформулировал концепцию, согласно которой равнове­сие и динамика любой социальной системы детерминируются правя­щим меньшинством – элитой, проходящей определенные циклы своего развития. Элиты – это то лучшее, что создается в недрах об­щества; они возникают из его низших слоев, в ходе борьбы поднима­ются в высшие круги, расцветают там, а впоследствии вырождаются и исчезают. Им на смену приходят так называемые контрэлиты, ко­торые проходят те же фазы развития и упадка, а затем тоже сменя­ются новыми элитарными образованиями. При этом смена элит, как правило, знаменует собой чередование у власти разных типов элит, в частности, «лис» (изворотливых, хитрых и беспринципных) и «львов» (обладающих чувством преданности государству, консервативно на­строенных и не боящихся применять силу), использующих различ­ные методы управления и властвования.

В целом элиты имеют тенденцию к упадку, а приходящие им на смену контрэлиты – к производству потенциально элитарных эле­ментов. Этот кругооборот, циркуляцию элит Парето назвал «уни­версальным законом истории», который позволяет обществу накап­ливать и использовать все лучшее, что развилось в нем, ради соб­ственного благополучия. Прекращение циркуляции неизбежно ведет к полному вырождению правящей элиты и накоплению в ней нега­тивных для общества элементов, которые препятствуют переходу в элитарные слои лучших представителей общества, а также развитию последнего.

Формулируя свою концепцию, Парето исходил из того, что самым важным основанием выделения элитарных групп являются при­надлежащие ее представителям определенные психологические тен­денции, личностные чувства и компоненты («резидуи»), которые, собственно, и отличают их от остальной массы населения. Таким об­разом, Парето концептуально оформил многочисленные идеи Пла­тона, Ф. Ницше, Т. Карлейля и других мыслителей, которые указыва­ли на наличие определенных человеческих качеств,
выражающих (ес­тественное) неравенство людей и разделяющих высшие и низшие слои общества. В этом смысле элита понималась как своеобразная меритократия,
т.е. группа лучших людей, обладавших особыми со­циальными качествами, независимо от того, унаследовали они или приобрели их в процессе своего развития.

Интересно, что этим особым, разделяющим людей свойствам впоследствии стали придавать не только положительное значение. Еще в XVIII столетии русский писатель П. Боборыкин (а впоследствии М. Бакунин) описал особый тип людей – так называемое «отребье», т.е. тех социальных аутсайдеров, которые занимают особую обще­ственную позицию. А в 60-х гг. XX в. французские мыслители Ж.П. Сартр, М. Дебре и особенно Г. Маркузе развили целое учение о лидирующей политической роли в индустриальном обществе пред­ставителей «социального дна», которые в силу своего специфическо­го и уникального опыта только и могут считаться подлинной элитой общества.

Таким образом, акцент на индивидуальных качествах лиц, обла­дающих интеллектуальным, нравственным или любым другим пре­восходством над остальными и на этом основании принадлежащих к элитарным группам, позволяет считать В. Парето основоположником так называемого аристократического
направления в элитологии. Качественно иной подход предложил еще один великий итальянец Г. Моска (1858-1941, заложивший в своих важнейших работах («Тео­рия управления и парламентское правление», 1884 и «Элементы по­литической науки», 1896) основы, условно говоря, функционально­го
направления, рассматривавшего элиту как группу управляющих, выполняющих определенные социальные обязанности.

Правда, вместо понятия «элита» Моска больше оперировал кате­горией «правящий класс», которая демонстрировала, что наряду со свойствами, отличавшими его представителей от остальных, в част­ности, богатством, военной доблестью, происхождением или владе­нием искусством управления, главной причиной его властного могу­щества являлась высокая степень внутренней организованности и спло­ченности
данной группы. Именно это свойство и позволяет элите концентрировать в своих руках руководство обществом и государ­ством, объединяя население в процессе перехода от одной исторической эпохи к другой.

Главная задача элиты как особого политического класса состоит прежде всего в укреплении своего господства, и даже не столько de jure, сколько de facto. Организованность правящего меньшинства не­посредственно отражает так называемая «политическая формула», означающая совокупность юридических и моральных средств и мето­дов укрепления им своей власти и положения. В то же время основ­ной функцией государства, воплощающего эту формулу, является поддержание баланса как в отношениях управляющих и управляе­мых, так и внутри правящего класса. Отсутствие такого баланса Мос­ка считал причиной формирования режимов, узурпирующих престиж легитимной власти.

Согласно представлениям итальянского политолога, в силу своей организованности политический класс по сути дела монополизирует власть, контролируя все действия большинства, в том числе избира­тельные кампании, которые при таких условиях не в состоянии навя­зать волю населения правящим группам. Вместе с тем ради сохранения искомого политического баланса высшие слои общества вынуждены оправдывать свое господство в глазах общественного мнения с помо­щью абстрактных и рационально не доказуемых политических образов «народа-суверена», доминирующей общей «воли народа» и т.д.

Пристальное внимание Моска уделил и процессам изменения со­става и преемственности в развитии правящего класса. В частности, выделив демократическую и аристократическую тенденции в его раз­витии, он подчеркнул, что преобладание последней, выражающей стремление группы управляющих так или иначе стать наследствен­ной и несменяемой, ведет к «закрытию и кристаллизации», а за­тем – к вырождению элиты.

Параллельно с Моской такие же подходы развивал и немецкий ученый Р. Михельс (1876-1936), уделивший главное внимание опи­санию партийных элит, но сделавший при этом важные обобщаю­щие выводы. Так, по его мнению, господство элиты непосредствен­но определяется невозможностью прямого участия масс в управлен­ческих процессах и контроля с их стороны. Таким образом, организация политических взаимодействий, включающая механиз­мы представительства интересов граждан, неизбежно выдвигает мень­шинство на руководящие позиции. Причем естественная динамика организационных процессов непременно ведет к вырождению пра­вящих групп в олигархические объединения.

Современные элитистские теории

В современной политической теории предложенные ее основоположника­ми подходы получили новое разви­тие. Так, последователи В. Парето П. Блау, Ж. Сорель, Э. Фромм, А. Адлер, Р. Стогдилл и другие ученые составили впечатляющие опи­сания конкретных свойств политических лидеров и элит, раскрыв и уточнив на этой основе связь между индивидуальными свойствами управляющего класса и основаниями господствующего политическо­го порядка. В русле данного направления более четкие очертания об­рели ценностные концепции. Так, американский ученый Г. Лассуэлл выдвинул идею, согласно которой к элите могут быть отнесены толь­ко те, кто обладает особыми способностями к производству и распро­странению определенных политических ценностей
(например, обес­печения индивидуальной безопасности человека или его обществен­ного уважения, роста доходов и т.д.), к мобилизации активности населения и формированию определенного политического порядка.

В рамках ценностных теорий получила развитие и плюралистичес­кая
интерпретация элит, согласно которой во власти действуют не­сколько элитарных группировок, и каждая из них обладает собствен­ными механизмами и зоной властного влияния, выражает специфические интересы различных групп населения и обладает только ей присущим авторитетом.

Своеобразное теоретическое развитие получили и взгляды Моски. Так, французский исследователь Г. Дорсо обратился к учению о «политическом классе» и предложил рассматривать его как «техни­ческий инструмент» «господствующего класса», распадающийся в по­литическом процессе на «управляющий» и «оппозиционный» сегменты. В силу этого, как считает французский ученый, смена у власти пра­вящего и оппозиционного слоев совершенно не сказывается на ин­тересах и статусе правящего класса.

Оригинальную концепцию предложил Р. Миллс, исследовавший на примере американского общества политическую элиту как сово­купность представителей важнейших «институциализированных иерар­хий», т.е. высших должностных лиц в составе глав корпораций, поли­тических администраторов и военного руководства. При этом, по мне­нию Миллса, наибольшим влиянием в данном треугольнике власти обладают лица (включая и часть неизбираемой, бюрократической эли­ты), находящиеся в неформальных отношениях друг с другом и оказывающие основное влияние на весь процесс принятия решений.

Весьма оригинально рассматривал функциональные основания политических элит и Дж. Гэлбрейт, предположивший, что важней­шее влияние на принятие политических решений оказывает так на­зываемая техноструктура,
т.е. та анонимная группа лиц, которая кон­тролирует процесс обращения служебной информации и тем самым реально предопределяет характер принимаемых наверху решений. В этом смысле публичные политики только озвучивают решения, под­готовленные их экспертами, аналитиками и прочими помощниками. Таким образом, была теоретически легализована роль так называе­мых серых кардиналов, нередко стоящих за кулисами власти и опре­деляющих ее важнейшие решения.

Существенное развитие заложенные Моской идеи получили и в трудах представителей структурно-функционального
направления (Д. Бернхэм, С. Келлер), акцентирующих внимание на анализе ин­ституциональных и ролевых особенностей правящих кругов. Свой вклад в развитие этого направления внесли и так называемые неоэлитаристы
(X. Зиглер), делающие акцент на политических механизмах, по­зволяющих элитарным слоям осуществлять свою фактическую власть независимо от результатов волеизъявления общества на выборах, пле­бисцитах и референдумах.

Бурное развитие элитистских концепций и по сей день не приве­ло к утверждению единых подходов к интерпретации самостоятель­ности элит, характеристики их отношений с массами, к определе­нию соотношения статусных и личных свойств элитарных кругов при изменении их состава, роли управляющих в развитии демократии. По сути дела каждый исторический период серьезно изменял и обнов­лял такого рода оценки и идеи. Например, в своих первоначальных вариантах элитистские теории были весьма негативно расположены к демократии. Впоследствии ситуация радикально изменилась, и элитизм стал рассматриваться как элемент политики, полностью совме­стимый с механизмами представительной демократии. Как утверж­дал видный политический мыслитель XX в. И. Шумпетер, элиты мо­гут сделать для утверждения демократии значительно больше, чем самые широкие, заинтересованные в этих ценностях слои населения.

В то же время подавляющее большинство представителей совре­менного элитизма рассматривают деятельность высших управляющих структур в отрыве от обусловливающих их социальных и экономи­ческих факторов. В данном случае элиты нередко трактуются как са­модостаточные группы, полностью контролирующие все политичес­кие процессы. В известной степени это предопределяет расширение некоторыми теоретиками (А. Стоун) функционально-ролевых нагру­зок правящих групп, рассмотрение их в качестве единственных дви­жителей исторического процесса, массам же при этом отводится роль его пассивных наблюдателей.

2. Сущность, структура и функции политической элиты

Место и роль элит в политическом процессе

Согласуя накопленный теоретичес­кий потенциал элитизма с практи­ческим опытом развития сложноорганизованных обществ можно
сказать, что политическая элита пред­ставляет собой социальную группу, которая прежде всего выполняет специализированные функции в сфере управления государством и обществом. Политическая элита – это группа лиц, профессионально
занимающаяся деятельностью в сфере власти и управления государ­ством (партиями, другими политическими институтами). На государ­ственном уровне она концентрирует в своих руках высшие властные и управленческие прерогативы в обществе, предопределяя за счет этого пути и формы его политического развития. В этом смысле у большинства населения власть, понимаемая как процесс реального управления и распоряжения общественными ресурсами, по сути дела отсутствует.

Политическая элита – это лишь определенная часть
более широ­ких элитарных слоев общества в целом, в которые входят наиболее видные и авторитетные представители экономических кругов, гума­нитарной и технической интеллигенции, других профессиональных образований. Большинство ученых сходится на том, что те немногие люди, которые принадлежат к политически властвующему кругу, не являются типичными представителями общества, формируясь по пре­имуществу из представителей высших социально-экономических слоев. Практика не подтвердила тезис о том, что деятельность элит непос­редственно определяется интересами населения. Эти круги вообще слабо подвержены влиянию со стороны основной части населения, строя свою деятельность согласно правилам и нормам по преимуще­ству внутриэлитарного характера. Поэтому государственную полити­ку образуют скорее не требования масс, а интересы господствующих элитарных слоев (впрочем, не отрывающиеся абсолютно от потреб­ностей широких социальных слоев). Перемены в политическом курсе в основном осуществляются изнутри этой управляющей подсистемы общества. Таким образом, в любом обществе могут складываться серь­езные противоречия между составом и интересами элитарных и неэлитарных групп.

Пополнение или изменение состава политической элиты зависит не только от позиции населения или конкретной ситуации, при ко­торой представители широких социальных слоев начинают прини­мать определенное участие в принятии решений, но в значительной, степени и от позиции самих элитарных группировок. В этом смысле элита является скорее саморегулирующейся
общностью, которая из­бирательно допускает в свою среду представителей массы. Предста­вители как правящих, так и оппозиционных элит, как правило, еди­ны в своих представлениях относительно властных предпочтений. И их скорее объединяют, чем разъединяют основополагающие подходы к действительности и социально-экономическим ценностям. В то же время расхождения корпоративных интересов и амбиции отдельных лиц неизбежно порождают внутригрупповую конкуренцию, от сте­пени и форм проявления которой непосредственно зависит стабиль­ность политических отношений в обществе. Поэтому стабильность по­литических порядков обусловливается постепенностью внутриэлитарных изменений и установлением сбалансированных внутригрупповых отношений.

В зависимости от условий деятельности правящих кругов во влас­ти формируются различные типы политических элит, обладающие большей или меньшей закрытостью или открытостью, наличием гегемонистских или демократических, автократических или олигархи­ческих черт, той или иной степенью внутригрупповой солидарности или конфронтационности (Э. Гидденс) и т.д. При этом в рамках от­дельных политических систем могут действовать уникальные элитар­ные образования, например, такие, как «номенклатура» в бывшем СССР.

Учитывая сказанное, политическую элиту можно определить как группу лиц, подготовленных для выражения социальных интересов той или иной общности, приспособленных для продуцирования определен­ных политических ценностей и целей и контролирующих процесс при­нятия решений.
В этом смысле политическая элита представляет со­бой результат институциализации политического влияния различных социальных групп, структурирующей всю политическую жизнь об­щества по вертикали.

Основные функции политической элиты

В полном соответствии с занимаемым ею местом в общественной жизни политическая элита выполняет ряд важнейших задач и функций.

Прежде всего к ее социальным задачам относятся принятие и кон­троль за реализацией решений,
раскрывающие ее центральную роль в управлении государством и обществом. В число основных функций включается также формирование и представление (презентация) груп­повых интересов
различных слоев населения. Следует указать и на необходимость продуцирования
элитой разнообразных политических ценностей,
способных превращать население в активных участников перераспределительных процессов в сфере власти. Формируя различ­ные идеологии, мифы или социальные проекты, политическая элита пытается мобилизовать граждан, взять под контроль их энергию для решения необходимых общественных задач. Как свидетельствует опыт, без активного обновления элитами этих средств своего духовного гос­подства руководящие идеи обращаются в догмы, а политическая власть начинает испытывать стагнацию.

Главным условием эффективного осуществления политической элитой ее главных функций является обладание ею всеми
возможны­ми в конкретном обществе способами управления и власти. В этом отношении особое значение имеют ее способность и умение исполь­зовать принудительные, методы, оперативно, в зависимости от меня­ющейся обстановки, переходить к применению силовых ресурсов.

Показателем безусловной крепости положения политической эли­ты служит и ее способность к манипулированию
общественным мне­нием, такому использованию идеологических и иных духовных инст­рументов, которые могут обеспечить требуемый уровень легитимности власти, вызвать расположение и поддержку ей со стороны общественного мнения.

В то же время опыт продемонстрировал и ряд факторов, препят­ствующих
укреплению положения элитарных группировок во власти. Так, существенно подрывает позиции политических элит нарастание информационной открытости в работе институтов власти и управле­ния, критика общественностью всяческих злоупотреблений должнос­тных лиц. К таким же ограничителям можно отнести и растущую спо­собность общества к контролю за деятельностью власть предержащих, неразрывно связанную с целенаправленной деятельностью обществен­ных объединений и СМИ, активизацией контрэлит. Снижает возмож­ности волюнтаризма в управлении государством и дифференциация элит, ведущая к росту внутриэлитной конкуренции, а равно и про­фессионализация аппарата управления государством (партией).

Благодаря своим функциям, политическая элита является веду­щим звеном, направляющим развитие общества. Все попытки при­низить ее статус и возможности и даже, как это нередко случалось в российской истории, уничтожить, принизить ее общественный ав­торитет в конечном счете наносят ущерб самому обществу. Накоп­ленный обществом опыт убеждает в том, что элитарные механизмы скорее всего навсегда останутся в структуре общества, сохранив свою лидирующую роль. С течением времени, очевидно, будет меняться лишь степень и характер их соотношения с механизмами самоорганизации общественной жизни. В то же время наиболее продуктивное поведение элитарных слоев, включение их в процесс демократиза­ции общества возможно только при условии снятия всех искусствен­ных границ на пути обновления ее рядов, предотвращения ее загни­вания вследствие олигархиизации и закостенелости.

Структура политической элиты

Строение элитарного слоя, осуществляющего в государстве и обществе функции власти и управления, чрез­вычайно сложно. Для понимания механизма формирования государ­ственной политики уже недостаточно использовать только категории элиты и контрэлиты. Многие ученые указывают на наличие в правя­щих кругах общества экономических, административных, военных, интеллектуальных (научных, технических, идеологических), поли­тических сегментов. Каждый из них выстраивает собственные отно­шения с массами, определяет место и роль в принятии решений, тепень и характер влияния на власть.

Известный польский политолог В. Милановски предложил рас­сматривать структуру элитарных кругов в зависимости от выполне­ния их внутренними группировками своеобразных функций в сфере политического управления обществом. Так, прежде всего следует учи­тывать особое место «селектората»,
включающего в себя тех лиц, которые потенциально готовы к выполнению профессиональных фун­кций в политической сфере. В «селекторат» входят и те, кто оказывает влияние на выдвижение представителей населения, и те, кто сам готовится к исполнению этих ролей. Иными словами, «селекторат» – это широкий круг политических активистов, который еще не диф­ференцирован на различные, более специализированные сегменты.

Следующим элитарным образованием выступают «потенциальные элиты»,
представляющие собой разрозненные элитарные группиров­ки, еще только стремящиеся к власти и соответственно проясняю­щие свои идеологические приоритеты и позиции, формирующие в связи с этим «команды» отдельных лидеров. В «потенциальных эли­тах» происходит относительное закрепление конкретных лиц на фун­кциональных позициях (лидер, идеолог, аналитик, член штаба и т.п.), оформляются инструменты и механизмы межэлитарной конкурен­ции, налаживаются первичные отношения между сторонниками раз­личных (в том числе союзных) направлений.

После выборов судьбы элитарных группировок принципиально расходятся. Те из них, которые проиграли выборы, но при этом оста­лись в поле публичной политики, составляют «самодеятельные эли­ты».
Авторитетные в обществе представители этих кругов могут лишь косвенно влиять на принимаемые в государстве политические реше­ния. В свою очередь, в этом сегменте формируются два основных эли­тарных образования: оппозиция и сторонники проправительственных сил. Тех и других объединяет стремление укрепить свои позиции во власти, сформировать механизмы постоянного влияния на ее ин­ституты, осуществить целенаправленное воздействие на обществен­ное мнение. Однако оппозиция нередко сопровождает свою деятель­ность попытками поставить под вопрос результаты выборов, посеять сомнения в правомерности проводимого правительством курса, выс­казать требования смены власти до очередных выборов, призвать на­селение к выражению политического протеста.

Победившая на выборах элита приобретает статус «правящей по­литической элиты»,
которая непосредственно осуществляет процесс управления и руководства обществом и государством. В силу сложно­сти данного, крайне многогранного процесса и эта, важнейшая в обществе, группировка также разделяется на ряд составляющих. В нее входят представители центральной и региональной властей, предста­вители высшей (по характеру полномочий), средней и низшей (мес­тной) элиты. Наряду с избираемыми политиками непременным уча­стником этого круга являются и определенные слои государственной бюрократии.

Тот факт, что в правящей политической элите всегда действует несколько функциональных группировок, позволяет отдельным тео­ретикам уточнить характер ее функционирования. Например, совре­менные сторонники плюралистической концепции считают, что в правящей элите могут складываться строго иерархизированные от­ношения, когда одна группа четко контролирует деятельность дру­гих, а могут взаимодействовать несколько слабо связанных друг с другом группировок (например, контролирующих законодательную и исполнительную ветви власти и имеющих при этом различные ин­тересы и направления деятельности). Такой «фрагментарный элитизм»,
когда реальная власть становится доступной не всем, неизбежно про­воцирует появление «группы
вето»
, от которой зависит окончатель­ное принятие решений. Например, Ш. Линдблом считал, что такие группы оказывают решающее влияние на этот процесс за счет своего контроля за капиталом, а С. Файнер в качестве фактора влияния рас­сматривал ориентацию на поддержку профсоюзов и т.д.

Особым структурным элементом политической элиты являются «элиты в политике»,
которые представляют собой разновидность не­избираемой элиты, состоящей из наиболее авторитетных представи­телей технической и гуманитарной интеллегенции, которые за счет своего авторитета помогают укреплению позиций как правящих, так и самодеятельных элит. Видные писатели, ученые, спортсмены, пред­ставители шоу-бизнеса могут помочь не только выиграть выборы тем или иным партиям, но и поддержать их политические требования в условиях кризисов или рутинного течения политических процессов.

Но пожалуй, самой мощной и одновременно таинственной эли­тарной группировкой в структуре политической элиты является «связанная группа»,
которая представляет собой неформальное объеди­нение политиков, оказывающее решающее влияние на принятие ре­шений. Это анонимное сообщество может включать и чиновников, и даже лиц, не обладающих никаким формальным статусом в системе власти. Однако ядро данной группы практически всегда составляют обладатели высших властных полномочий в государстве. Они-то и пре­допределяют те решения, которые впоследствии могут оформлять коллективные органы (правительство или парламент), изменять по­литику страны, существенно влиять на международные процессы. Иначе говоря, данная группировка действует в рамках полутеневого и теневого правления, зачастую перехватывая функции официаль­ных органов власти.

Способы определения состава правящей политической элиты

Роль и влияние элитарных кругов на политику общества в значительной степени определяется их размером, соотношением с основной частью населения. Общеизвестна идея Н.А. Бердяева о том, что при сокраще­нии элитарных слоев до критических значений (приблизительно 1% населения) политическая система начинает испытывать стагнацию и даже может прекратить свое существование. Таким образом, опреде­ление состава правящей политической элиты имеет важное значе­ние.

Несмотря на обилие теоретических схем и нередко кажущуюся простоту задачи, определение состава правящих политических кру­гов представляет собой весьма непростую проблему. В принципе она может быть решена только при условии применения соответствую­щих методик. В целом состав группы лиц, контролирующих процесс принятия решений, может определяться с помощью трех основных методов. Первый, статусный
метод предполагает, что в состав правя­щей элиты входят только обладатели и носители ключевых, высших властных полномочий в различных сферах государственного управле­ния: экономической, оборонной, научной и др. Иными словами, к элите могут быть отнесены лишь те, кто, как считал Т. Дай, обладает формальной властью в политических организациях и институтах. Та­кой метод дает возможность выделить наиболее важные сегменты власти и управления в конкретном обществе, относя к элите вполне конкретных военных, ученых, представителей бизнеса и т.д., т.е. тех, кто обладает необходимыми официальными прерогативами. В то же время само определение этого статусного ряда представляет собой произвольный и субъективный процесс, меняющий свои очертания в зависимости от ситуации в той или иной стране.

Весьма распространенным является и репутационный
метод, по­зволяющий относить к правящим кругам лиц, обладающих наиболее высоким авторитетом и престижем в глазах общественного мнения. Такая методика помогает выделить в сфере государственного управ­ления наиболее популярных политиков, вычленять те связи государ­ства и общества, которые легитимизируют правящий режим. Однако при всех положительных качествах данного метода следует признать, что в круг власть предержащих могут попасть и те, кто хотя и имеет авторитет, но не обладает должностными и другими возможностями влияния на институты политической власти.

Потенциально самым надежным и точным методом отбора пра­вящих кругов является десизиональный
(от англ. decision – решение) метод. Его применение позволяет отнести к правящим элитам те лица и группы, которые реально участвуют в принятии конкретных управ­ленческих решений. Но камнем преткновения здесь является часто возникающий информационный дефицит, недостаточность сведений о том, кто же действительно принимал участие в решении вопроса. Следует также иметь в виду и то, что такого рода информация в госу­дарственных структурах нередко относится к строго охраняемой, что еще более увеличивает трудности в использовании данного метода при решении поставленной задачи.

На практике, как правило, используются одновременно все ука­занные методы в их совокупности, позволяющие более или менее точно определить состав правящей политической элиты.

В то же время следует иметь в виду, что на изменение состава элиты существенно влияют и процессы качественного перерождения ее отдельных групп. Как уже отмечалось, Г. Моска и Р. Михельс одни­ми из первых указали на возможность вырождения и олигархиизации правящих структур. Как показывает практика, закостенелость, уси­ление закрытости элит, их кастовость влекут за собой прекращение осуществления ими многих социальных функций. В этом случае их роль становится по преимуществу негативной, что стимулирует рас­пад общественных связей, падение авторитета власти и т.д. Преодо­леть такого рода явления можно путем активного формирования контр­элитарных образований.

Государственная бюрократия как составная часть политической элиты

Как уже говорилось, часть государ­ственной бюрократии неизбежно вхо­дит в состав правящей политической элиты. Это определяется той ролью, которую играет высшее и часть среднего чиновничества в управле­нии государством и обществом.

Исторически бюрократия формировалась как управленческий ап­парат государства индустриального типа. В XIX в. складывавшаяся бур­жуазная государственность послужила основанием для Г. Гегеля и М. Вебера назвать бюрократию основным носителем рациональных форм организации власти.
Согласно выработанной ими идеальной модели этот аппарат управления отличается квалифицированностью, дисциплинированностью, ответственностью, следованием букве и духу законов, уважением к чести мундира. Негативные с точки зрения таких нормативных представлений явления бюрократизма (т.е. отступ­ления от этих норм поведения, выражающиеся в нарастании форма­лизма, волокиты, подчинении деятельности государственных струк­тур собственным групповым интересам и иных негативных чертах ис­полнения чиновниками своих профессиональных обязанностей) рассматривались как аномальные явления, преодоление которых дол­жно обеспечивать усиление общественного и административного кон­троля за их поведением, более оптимальное распределение их слу­жебных полномочий, повышение ответственности и иерархичности системы управления и т.д.

В то же время с чисто политической точки зрения бюрократия должна была оставаться политически нейтральной и ни при каких условиях не проявлять ангажированность теми или иными властны­ми группировками. Исполнение чиновничеством сугубо администра­тивных функций, его невмешательство в политическую борьбу рас­сматривались как одно из предпосылок сохранения стабильности об­щественных порядков. Более того, М. Вебер полагал, что перерождение государственной бюрократии в политическую таит в себе угрозу че­ловеческой свободе и независимости.

Марксизм иначе трактовал политическую роль бюрократии, ус­матривая в ее деятельности разновидность политического господства аппарата управления над государством и обществом, проявление та­кого стиля правления, который однозначно отчуждает население от власти, не давая гражданам, прежде всего трудящимся, использовать государство в своих корыстных целях.

Динамика развития современных сложноорганизованных госу­дарств выявила ряд принципиальных тенденций формирования и раз­вития государственной политики, которые заставили иначе подхо­дить к оценке роли государственной бюрократии. В частности, усиле­ние роли государства в организации социальных процессов неизбежно повысило и роль госбюрократии. Занимаемое чиновниками место в системе государственного управления давало им громадные возмож­ности в деле реального перераспределения ресурсов.

Иначе говоря, само положение высших и части средних чинов­ников в системе исполнительной власти объективно придавало их должностям политический масштаб, увеличивало их роль и значение в системе принятия решений. Не случайно, в ряде государств после выборов практически весь контингент высших чиновников подлежит замене в соответствии с политическими пристрастиями вновь избран­ного президента или главы правительства. Например, в США дей­ствует система «spoil system», в соответствии с одним из требований которой каждый вновь избранный президент назначает на ключевые посты в правительстве из своих сторонников приблизительно 1200 новых чиновников. Это является условием обеспечения политичес­кой целостности исполнительной власти, призванной решать совер­шенно определенные задачи.

Усиление политических функций госбюрократии связано и с по­вышением роли профессиональных знаний чиновников, что дает им известное преимущество перед избираемыми на определенный срок политиками. Причем чиновничество имеет преимущество перед рас­колотым, конкурентным миром политиков и в силу того, что является более сплоченным социальным слоем, обладающим своей корпо­ративной этикой и традициями.

Несомненным фактором, повышающим политический вес и зна­чение государственной бюрократии, являются и ее тесные связи с различными лоббистскими группировками, представляющими сегодня одну из наиболее мощных структур политического представительства интересов. Нередко происходящее сращивание бюрократических и лоббистских структур становится мощным каналом трансляции груп­повых интересов и влияния на центры политической власти.

Отмеченные тенденции в эволюции государственной бюрокра­тии характеризуют ее высших и часть средних представителей как вполне определившегося в своем статусе относительно самостоятель­ного субъекта (актора) политической власти. Эта часть неизбираемой правящей политической элиты неизменно повышает свою роль в со­временном государстве, оказывая все возрастающее влияние на про­цесс выработки, принятия, а нередко и реализации политических решений.

3. Политическое лидерство

Основные трактовки политического лидерства

Пожалуй, важнейшим элементом политической элиты является поли­тический лидер. Персонализируя си­стему власти и управления, он олицетворяет собой эту власть в глазах всего общества или групп граждан.

На протяжении веков фигуры вождей, полководцев, героев, мо­нархов, законодателей не только привлекали к себе пристальное вни­мание мыслителей, но и служили живым воплощением власти. Незави­симо от того, поклонялись, боялись или ненавидели люди того или иного правителя, в глазах населения именно он олицетворял сложив­шуюся систему власти. В XIX в. французский социолог Э. Дюркгейм, как, впрочем, и ряд других ученых, выдвинул идею о том, что со временем роль личностных компонентов власти будет уменьшаться, уступая мес­то структурам и институтам. Прогноз, однако, не оправдался. Оказа­лось, что и в сложноорганизованном государстве граждане легче дове­ряют находящимся во власти людям, а не анонимным структурам.

Явный персональный характер политического лидерства побуж­дал многих ученых ставить во главу угла те или иные личные свой­ства правителя. Беря свои истоки в трудах выдающихся философов (Конфуция, Платона, Ницше), историков (Геродота, Плутарха), со­циологов (Н. Михайловского), психологов (Г. Тарда, 3. Фрейда), ант­ропологов (Ф. Гальтона) и других мыслителей, такой способ описа­ния лидерства нашел свое концептуальное воплощение в работах Т. Карлейля, считающегося основоположником «теории черт» – док­трины, рассматривавшей политического лидера как носителя опре­деленных (аристократических) качеств, возвышающих его над ос­тальными людьми и позволяющих ему занимать соответствующее по­ложение во власти. Теория Карлейля является ярчайшим примером широкого круга личностных
(«волюнтаристских») концепций, ста­вящих политику государства в зависимость от качеств и намерений лидера. Ее основные положения, предполагающие описание разно­образных, в основном психологических, идеологических и иных ка­честв лидеров, в XX в. развивались К. Бэрдом, Е. Вятром, Р. Такером, Р. Эмерсоном, К. Стинером, Д. Гоу и другими учеными.

Авторитетным и распространенным способом описания полити­ческого лидерства являются ситуационные
концепты, усматриваю­щие природу политического лидерства не в личных, а во внешних факторах. Так, Т. Хилтон, В. Дилл и многие другие ученые рассматривали лидера как функцию ситуации, что указывало на доминирую­щую роль обстоятельств, внешних по отношению к его личным ка­чествам. Не отрицая определенного значения личных качеств лидера, эти ученые ставили их в зависимость от динамики внешней среды. Они признавали, что лидер как величина зависимая вынужден де­монстрировать те черты и свойства, которые программировались са­мой ситуацией, например, войной, экономическим кризисом, пе­риодом благополучного для страны развития и т.д. Причем отдельные ученые (М. Шлезинджер-младший) абсолютизировали такую зави­симость, рассматривая лидера не более чем «игрушку» расы, класса, нации, прогресса, всеобщей воли и т.д. Однако в любом случае, в известной степени принижая автономность и индивидуальные каче­ства лидера, сторонники этого подхода выносили источники его активности в сферу отношений с обществом и внешней средой.

В политической теории сложилось и личностно-ситуативное
на­правление в оценке политического лидерства. Сторонники данного направления пытаются найти компромисс в признании роли вне­шних и внутренних факторов, детерминирующих деятельность лиде­ра (Г. Гертц, Е. Уэсбур, Дж. Браун, К. Кейс и др.). Наиболее характер­ной концепцией такого типа является «теория конституэнтов», гла­сящая, что лидер – не кто иной, как выразитель ожиданий внешней по отношению к нему группы последователей. Таким образом, соответствие лидера своему статусу определяется не столько его личными качествами, сколько его способностью удовлетворить интересы тех, кто содействовал его возвышению. В силу преобладающего внешнего влияния лидер превращается в своеобразную «марионетку», «куклу» поддерживающих его кругов, утрачивая необходимые ему как лидеру самостоятельность и инициативу. Такие подходы широко распрост­ранены в реальной политике. Например, в США огромным влиянием пользуются кланы Моргана и Рокфеллера, во Франции – наиболее богатые «двести семей», в России – известные группы олигархов (Б. Березовского, Р. Абрамовича и др.). Широко известно высказыва­ние Крупна в 1932 г.: «Мы наняли г-на Гитлера».

Одна из наиболее показательных современных трактовок полити­ческого лидерства – «рыночная теория» (Н. Фролих, Дж. Опенгеймер, О. Янг и др.). С точки зрения этой теории лидер выступает как своеобразный торговец особого рода благами (безопасностью, правосудием и т.п.), а его целью является получение дохода от разницы между мобилизуемыми и реально затраченными на решение опреде­ленной задачи ресурсами. Поэтому лидеры должны заботиться преж­де всего об экономии средств налогоплательщиков, разумном расхо­довании государственных запасов, минимизации хозяйственных и по­литических рисков и т.д.

К влиятельным современным доктринам, объясняющим природу и назначение лидерства, относится и реляционная
теория (Дж. Шен­нон, Л. Селигмен), в которой доводы и аргументы строятся на основе комплексного, системного учета факторов, относящихся к внешней среде, индивидуальным и личностным качествам властвующего лица, а также особенностям ситуации и иным обстоятельствам, определяю­щим поведение лидера. В рамках данной теории создаются многочис­ленные методики эффективного отбора и подготовки лидеров.

Сущность политического лидерства как института власти

Характеристика политического ли­дерства должна исходить прежде все­го из понимания того, что лидерство, как таковое, является универсальным и неотъемлемым механизмом функционирования любой
человечес­кой общности. Благодаря ему, сообщество людей получает дополни­тельные возможности для усиления внутренней интеграции, повы­шения степени целостности и, как следствие, укрепления своей жиз­нестойкости.

Лидерство является способом внутреннего структурирования со­циальной группы, выделения тех основополагающих элементов, ко­торые способствуют реализации ими своих общих интересов. В этом смысле лидерство характеризует не только персональные качества осуществляющего эти функции лица (группы лиц), но главным об­разом их отношения с основной частью населения. Лидер – это эле­мент поддержания отношений «верхов» и «низов», их институциализации в целях самосохранения общности и осуществления ею своих интересов. По сути дела, лидер – это институт, связанный отноше­нием ответственности перед населением.

Учитывая социальную природу таких отношений, лидер наряду со своими статусными характеристиками отражает и наличие особых нравственно-этических отношений с населением, которые могут сви­детельствовать о том или ином уровне авторитетности правления. Ины­ми словами, деятельность любого руководящего лица неизбежно опосредована моральными оценками населения, которые отражают тот или иной уровень неформальной поддержки его господствующего положения.

Все названные общие свойства лидерства присущи и его полити­ческой форме. Однако для характеристики сущности собственно по­литического лидерства наиболее важное значение имеют два компо­нента: статусный и нравственно-этический.
Первый предполагает на­личие формальных (официальных) возможностей, позволяющих тому или иному лицу (группе лиц) устойчиво влиять на власть, возглавлять реальный процесс принятия решений, осуществлять определенные должностные обязанности и нести в их рамках определенную ответ­ственность. Второй, нравственно-этический
компонент, демонстрирует лишь моральную ответственность руководителей перед населением как условие сохранения и стабильности политической власти.

Таким образом, политическое лидерство как институт
власти об­ладает двоякой
сущностью, включающей как институциональный, так и моральный аспекты. Со своей статусной стороны политическое лидерство выступает как высший сегмент власти, достраивающий пирамиду управления, как центр принятия решений, который опре­деляет стиль и характер деятельности всех других основных управлен­ческих структур и организаций. В то же время наличие морально-эти­ческих связей лидера с населением придает организации власти до­полнительные ресурсы для решения политических задач.

Отличительные черты политического лидерства определяются и его масштабностью, органической связью с интересами социальных групп, взаимодействием с таким социальным институтом, как госу­дарство.
Учитывая это, на деятельность любого политического лиде­ра нельзя механически переносить те особенности поведения, моти­вации или иные черты деятельности лидера, которые проявляются в малых группах (например, рассматривать его только как фокус груп­повых отношений или с точки зрения его искусства вызывать согла­сие, занимать особую ролевую позицию, оказывать постоянное вли­яние на власть и т.п.).

Политический лидер, особенно лидер общенационального мас­штаба, обладает и особым характером общения с населением, опосредуя этот процесс деятельностью особых структур – аппарата уп­равления, специализированных политических организациий, например, партий, СМИ и др., которые создают особые социальные ком­муникации власти и общества. Такие «дистанционные» информаци­онные связи порой исключают непосредственные контакты лидеров с населением, побуждая население фетишизировать их фигуры, со­здавая неадекватный образ верховной власти.

Выражая интересы крупных социальных групп, политический ли­дер в процессе осуществления власти неизбежно решает различные социальные задачи, играя множественные роли, выполняя многооб­разные функции. Причем в политическом пространстве многофунк­циональный характер деятельности лидера, сориентированный на сбалансированность различных интересов, как правило, придает его поведению корпоративно-групповой характер.

Наряду с этими – назовем их общеполитическими – характери­стиками политические лидеры обладают также особыми чертами и качествами, которые дают им возможность не только контролиро­вать деятельность аппарата, конкурировать с другими представителя­ми правящего класса, но и завоевывать авторитет у населения. С нор­мативной точки зрения эти персональные качества должны иметь демонстрационный
характер, т.е. показывать гражданам те социальные благодетели, которые он оценивает положительно. Еще Макиавелли писал, что для государя главное – создавать «видимость наличия» тех качеств, которые нравятся его подданным. Только так можно обес­печить власть и «духовное княжение» над народом. Поэтому лукав­ство, обман населения являются необходимыми для политиков тако­го уровня качествами, которые позволяют им контролировать поли­тические процессы.

Функции политического лидерства

Наиболее полно функциональные особенности политического лидер­ства проявляются на общегосудар­ственном уровне. Здесь самая главная задача этого политического ин­ститута состоит в осуществлении широкого круга организационно-управленческих
функций, предполагающих многочисленные действия по выработке, подготовке, принятию и реализации решений; коор­динации действий участвующих в этом процессе структур; согласова­нии интересов тех или иных звеньев и т.д.

Высшее положение лидера в структуре власти и управления пред­полагает его целенаправленные усилия по интеграции как общества в целом (объединения масс), так и усилению его солидарности с политическими, прежде всего государственными, структурами и фор­мами организации жизни.

Заинтересованность лидера как представителя власти в усилении своего положения и сохранении стабильности правящего режима по­буждает его стремиться к минимизации конфликтов,
умиротворению политических дискуссий, снижению напряженности конкуренции за власть. Таким образом, политическое лидерство – это в основном фактор стабильности действующего режима правления.

Как субъект особых нравственно-этических отношений с населе­нием политический лидер выполняет коммуникативную
функцию, в рамках осуществления которой он олицетворяет в глазах общества персональную и политическую ответственность за гарантии прав и свобод населения и, как следствие, за совокупную деятельность ре­жима. Следуя этим целям, лидер обязан бережно относиться к тради­циям и обычаям народа, достигнутому им уровню осознания и по­нимания политических реалий, быть терпимым к его заблуждениям и недостаткам.

Близким по значению к этой задаче является и такая задача лиде­ра, как мобилизация
активности населения на решение тех или иных конкретных проблем в государстве и обществе. В данном отношении первостепенную роль играет его личный авторитет, умение вдохно­вить население на те или иные солидарные с режимом действия.

Политический лидер, направляя деятельность государственных (по­литических) структур, сам по сути дела представляет собой тот инсти­тут, который обязан творчески
отвечать на вызовы сложившейся ситуа­ции, адекватно оценивать существующее положение, инициировать соответствующие проекты, способствовать необходимым изменениям, совершенствованию средств и методов деятельности власти.

Памятуя о том, что лидер является высшим представителем по­литического класса, следует указать и на его функцию сплочения
пра­вящей элиты, укрепления ее внутренней целостности, повышения конкурентной способности в отношениях с другими, например оп­позиционными, группировками.

С учетом такого рода функций политическое лидерство можно оп­ределить как особый институт власти, позволяющий отдельному лицу (группе лиц) за счет обладания решающими полномочиями в процессе принятия решений в масштабах государства (партии, движения, региона) и наличия авторитета проводить определенную политическую линию.

Политический лидер способен и к изменению своих качествен­ных характеристик, перерождению и вырождению в иные полити­ческие ипостаси. Так, в авторитарных и тоталитарных государствах хорошо видно, как лидирующая роль политика неизбежно трансформируется в поведение тирана или диктатора, который руковод­ствуется только собственным видением ситуации и игнорирует влия­ние общественного мнения на политическую сферу.

Типология политического лидерства

Многообразие выполняемых полити­ческим лидером задач, условий их осуществления, а также иных вне­шних и внутренних факторов деятельности находит свое отражение в его типологии. Можно сказать, что типология политического лидерства является одним из самых развитых теоретических компонентов. Так, политических лидеров различают по уровню их контроля за вла­стью (правящие и оппозиционные), масштабу деятельности (обще­национальные и региональные), стилю поведения (авторитарные и демократические), характеру руководства (формальные и неформаль­ные), отношению к социальным изменениям и реформам (консерва­торы, реформисты, догматики, фундаменталисты), ролевым отно­шениям к целям политического движения (идеологи, идеалисты, прагматики), отношениям к противникам (соглашатели, фанатики) и т.д.

Классическую типологию политического лидерства дал М. Вебер, который, в частности, выделил следующие типы:

- традиционный,
он означает, что люди занимают лидерское ме­сто в связи с действием определенных традиций и обычаев, господ­ствующих в конкретном (в основном доиндустриальном) обществе;

- рационально-легальный,
при котором лидер получает свой ста­тус в связи с действием определенных политических (бюрократичес­ких) процедур и механизмов (выборов);

- харизматический,
предполагающий наличие у соответствую­щих лиц большого авторитета среди населения, которое некритичес­ки воспринимает этих лиц.

Американский ученый К. Ходжкинстон также выделяет ряд типов политических лидеров, а именно: лидеров-карьеристов,
ориентирую­щихся на достижение личных эгоистических интересов во власти; лидеров-политиков,
действующих в сфере власти в интересах пред­ставляемых ими граждан; лидеров-техников,
умело использующих ап­паратные структуры и механизмы в процессе организации власти; и лидеров-поэтов,
действующих в политике во имя высоких целей, ре­ализации идеологических целей и ценностей.

Весьма популярна в науке и классификация, предложенная со­временной американской исследовательницей М. Херманн. В частно­сти, она указывает следующие типы: лидер-знаменосец,
обладающий высоким общественным престижем; лидер-торговец,
воплощающий стиль поведения, позволяющий ему вести торг по обмену услуг на поддержку; лидер-служитель,
успешно действующий в рутинных ус­ловиях во имя интересов населения; лидер-пожарник,
демонстриру­ющий умение действовать в условиях кризисов, и, наконец, лидер-марионетка,
зависимый от воли и интересов своего ближайшего ок­ружения.

Богатая политическая практика способствует постоянному воз­никновению в разных странах новых типов политического лидерства. Особенно заметны новые очертания типов лидерства в переходных обществах, где еще только выкристаллизовываются новые связи и отношения в сфере власти.

Способы рекрутирования политических лидеров и элит

Принципиальным вопросом для обеспечения жизнедеятельности лю­бой системы власти является вопрос отбора и формирования состава пра­вящих элит и лидеров. Причем даже закрытые элиты так или иначе обновляются под влиянием социально-экономических сдвигов, фор­мирования новых групп влияния, перемещения богатства из одних рук в другие и т.д. Приход к власти тех или иных людей может изменить характер самой власти, в корне изменить деятельность государ­ственных органов, отношения государства и общества.

Отбор элитарных кругов и лидеров обычно проходит в острой конкурентной борьбе представителей различных сил, стремящихся завоевать поддержку населения. Сбои в этом важнейшем для обще­ства процессе приводят к отбору нерепрезентативных (неадекватно представляющих интересы населения) лиц, временщиков, не подго­товленных к осуществлению должных функций и ориентирующихся лишь на узкокорыстные цели в сфере власти.

В целом политическая теория описывает два класса способов рек­рутирования (отбора) лидеров и элит. Это – универсальные
способы, а также применяемые в отдельных странах в зависимости от характера сложившихся в них политических систем. Среди общих способов ис­следователи выделяют в основном два принципиально различающих­ся способа, или метода – гильдийский и антрепренерский.

Первый из них, гильдийский, характеризует систему в основном закрытого от общественности способа отбора руководящих кадров, в которой важнейшую роль играют заранее определенные критерии, правила и процедуры отбора. По сути это бюрократическая система селекции кадров, предполагающая множество институтов фильтра­ции претендентов на руководящие посты, иерархичность, протекци­онизм, медленный, эволюционный путь движения наверх. Напри­мер, в советской системе весь отбор кадров был именно таким. Там были заранее известны необходимые требования для продвижения во власть: социальное происхождение, необходимость опыта хозяй­ственной работы, партийное образование, работа в провинции и т.д. При этом в качестве потенциального резерва для элитарного отбора рассматривались в основном члены партии, большое внимание уде­лялось национальности претендентов, наличию родственников за границей и т.д.

Второй метод, антрепренерский, представляет собой по преиму­ществу способ демократического отбора элит, при котором оценка качеств претендентов зависит от общественного мнения и выполне­ния известных процедур (выборов). При этом статусные свойства лю­дей не играют здесь особой роли.

Каждый из названных способов рекрутирования лидеров и элит имеет свои достоинства и недостатки. Даже бюрократизм и закрытость гильдийской модели обладают рядом преимуществ за счет своей легальности, прогнозируемости и формализации. Как подчеркивал французский социолог П. Бурдье, там, где критерии профессио­нального отбора менее всего формализованы, там возникают пред­посылки олигархиизации элиты. Именно они предупреждают отбор в элиту претендентов на принципах землячества, родства, дружбы или клиентелы (В. Рейнхард).

Наряду с этими методами отбора в каждой стране могут склады­ваться и национальные,
присущие только ей и соответствующие осо­бым политическим условиям механизмы отбора и выдвижения лю­дей в структуры власти. Например, в конце 80-х – начале 90-х гг. в России действовал целый ряд таких механизмов, одни из которых обеспечивали так называемую «смену волн» партийно-хозяйствен­ной номенклатуры у рычагов власти; другие характеризовали про­цесс «конвертации» многочисленными носителями партийно-ком­сомольских статусов в обладание собственностью, таким образом они становились ведущими фигурами в правящем классе; третьи раскры­вали особенности действий региональных элит, делегировавших на федеральный уровень своих представителей, и т.д.

В демократических государствах принципы и методы рекрутирования элит должны стараться учитывать как деловые качества людей, их приспособленность к выполнению сложных общественных функ­ций, так и их моральные качества, препятствующие отрыву целей их профессиональной деятельности от интересов рядовых граждан.

Глава 7. СОЦИАЛЬНЫЕ ГРУППЫ КАК СУБЪЕКТЫ ПОЛИТИКИ

1. Система социального представительства

Понятие системы

Группы, будучи основным субъектом политики, обладают сложным и спе­цифическим образом включаются в конкурентные отношения по поводу социального представительства государственной власти. В целом понятие «группа» фиксирует сход­ство людей как по врожденным, так и по приобретаемым в процессе жизни признакам. При этом, обладая одинаковыми (и в одинаковой степени) чертами и качествами с другими людьми, каждый человек одновременно принадлежит к разным социальным группам (скажем, в одно и то же время является отцом семейства, членом определен­ной профессиональной, а также национальной группы, жителем того или иного города и т.д.). В то же время для человека характерна ка­кая-либо наиболее существенная групповая принадлежность, выра­жающая его основные интересы и ценности, отношение к жизни.

Люди, живя и воспринимая действительность в соответствии с этими групповыми нормами и стандартами, вступают в определен­ные конфликтные отношения с представителями других общностей, групп, имеющих иные потребности, взгляды на жизнь, возможности и ресурсы. Эти межгрупповые отношения, выражая различия между людьми по тем или иным признакам, фиксируют тот уровень обще­ственной дифференциации, которая сложилась в каждом конкрет­ном обществе. Как показывает опыт, именно переплетение интере­сов групп, их различные связи и взаимоотношения оказывают суще­ственное воздействие на содержание политических процессов.

Однако не все
конфликтные отношения между группами могут проявляться в политической сфере и оказывать влияние на институты власти. Далеко не каждая группа стремится использовать политичес­кие средства для решения своих проблем, предпочитая строить свои отношения с оппонентами на идеях сотрудничества, взаимопонима­ния или заключения различного рода договоров и сделок. В ряде слу­чаев стремление включиться в политику для защиты своих интересов сочетается у некоторых групп с неспособностью использовать инсти­туты государственной власти для укрепления своей целостности, за­воевания новых ресурсов или достижения более высокого обществен­ного положения. А в отдельных, например тоталитарных, системах группы и вовсе лишены возможности претендовать на политическое участие и, как правило, являются объектами, а не субъектами власти.

Таким образом, социальная группа с политической точки зре­ния – это только потенциальный
субъект отношений в сфере государ­ственной власти. Становление ее реальным, действующим субъектом политических отношений, практически использующим свои ресурсы в целях изменения характера функционирования государственной вла­сти и управления, представляет собой длительный и сложный про­цесс, который зависит от многих внутренних и внешних для группы причин.

Процессы политического оформления и выдвижения (презентации) групповых интересов в сферу публичной власти, обусловливающие фор­мирование особых институтов и механизмов, которые способны ока­зывать постоянное воздействие на государство в целях соответствую­щего общеколлективным потребностям перераспределения социальных статусов и ресурсов, составляют содержание системы социального пред­ставительства.

Основными элементами такой системы являются: источники и причины политического участия; процесс групповой самоорганиза­ции; формирование представительных структур и их взаимодействие с властью.

Социальная ­стратификация: сущность и отличительные особенности.

Наличие источников
и причин
политического участия групп обусловлено характером социальной стратификации,
которая выражает различия возможностей, прав и обязанностей людей, обусловленных их принадлежностью к конкретным общественным группам.

Термин «страта» характеризует группу в качестве единицы ана­лиза социального положения людей. Под ней может пониматься ус­тойчивая социальная общность, класс или часто складывающаяся структура совместного действия людей. В основании ее выделения ле­жит тот или иной показатель (общественный ресурс), по которому сравнивается и сопоставляется положение людей в социальном про­странстве. Степень обладания группой теми или иными ресурсами, с одной стороны, фиксирует ее положение в обществе (статус), а с другой – позволяет ранжировать статусы групп, т.е. дифференциро­вать последние в зависимости от обладания конкретными ресурсами. В силу этого стратификация характеризует общественную дистанцию между людьми не только по вертикали (к примеру, между мини­стром и рядовым служащим), но и по горизонтали (между мини­стром и соответствующим ему по рангу генералом). Таким образом, стратификация, фиксируя все реальные отношения равенства и нера­венства
людей в конкретном обществе, которые вытекают из зани­маемого группами социального положения, позволяет сопоставлять групповые статусы, права и возможности людей, выстраивать соци­альные иерархии.

Социальная стратификация характеризует дифференциацию об­щества, которая складывается под воздействием социально-эконо­мических и всех других отношений и связей. По мнению В. Парето, социальная стратификация, будучи показателем асимметричности об­щественных отношений и изменяясь по форме, «существовала во всех обществах» и даже тех, которые «провозглашали равенство людей от рождения».* При этом содержание стратификации всегда определя­лось и определяется до сих пор во взаимодействии двух основных социальных тенденций: к расслоению населения и к его преодоле­нию. Как писал социолог П. Сорокин, «в любом обществе в любые времена происходит борьба между силами стратификации и силами выравнивания».**

* Pareto V.
Traite de sociologio rale. P., 1919. Vol. 1. P. 613.

** Сорокин П.
Человек, цивилизация, общество. М., 1992. С. 334.

Идеи дифференциации общественного положения людей имеют долгую историю. Так, одним из первых ученых, который «мыслил в терминах классов» (Поппер), был Платон, констатировавший рас­слоение людей на богатых и бедных и полагавший, что правильное государство должно иметь другую дифференциацию: чиновников, правителей и воинов. В XVII в. А. Смит, Э. Кондильяк и ряд других экономистов и историков ввели в научный оборот понятие «класс», которое К. Маркс и Ф. Энгельс впоследствии жестко связали с про­изводственными отношениями. М. Вебер же, полагая, что только эко­номические критерии слишком узки для анализа социального поло­жения людей, предложил рассматривать более широкий круг источ­ников неравенства: богатство,
определяющее положение социальной группы в зависимости от величины присваиваемых ею благ (в связи с чем он выделял «имущие» и «приобретающие классы»); престиж,
вы­ражающий принятые в обществе оценки и стандарты относительно предпочтительного образа жизни того или иного слоя; власть,
харак­теризующую способность различных групп оказывать преимуществен­ное воздействие на сферу управления, сущность общества в усиле­нии разнообразия.

В дальнейшем в соответствии с пониманием неизменного усиле­ния разнообразия общества, повышения его «социальной гетероген­ности» (Г. Спенсер) ученые значительно усложнили основания стра­тификации. Т. Парсонс и другие «интеграционисты» выдвинули идею, согласно которой стратификация представляет собой набор статусов и ролей, обозначающих гибкую, подвижную и временную принад­лежность людей к тем или иным группам. Таким образом, жесткая (ригидная) принадлежность к группе стала сочетаться с гибкой, под­вижной приобщенностью к ней людей.

Ряд ученых, в частности Р. Парк и Э. Богарадус, интерпретирова­ли стратификационные различия сугубо психологически: чем боль­ше люди испытывают симпатию друг к другу, тем они более соци­ально близки, и наоборот, люди, испытывающие взаимную непри­язнь и даже ненависть, социально отдалены. У. Уорнер определял стратификационные различия на основе «репутационного метода», предполагающего самоидентификацию граждан, т.е. отнесение ими себя к определенному слою: высшему слою высшего класса, низше­му слою высшего класса, высшему слою среднего класса, низшему слою среднего класса, высшему слою низшего класса и низшему слою низшего класса.

В последние годы исследователи обратили внимание на прогрес­сирующее значение различий в образовании людей, в религиозной принадлежности, а также различий родственных, этнических и осо­бенно социокультурных характеристик. Под влиянием культурных ори­ентиров в среде молодежи постоянно формируются группы привер­женцев альтернативным, контркультурным ценностям; ряд традици­онных социальных различий перестал отражаться на образе жизни отдельных групп (например, многие рабочие в силу повышения ма­териального благосостояния стали вести образ жизни буржуазных сло­ев); в области семейных отношений появляются формы однополовых связей, ломаются привычные стандарты поведения людей, ослабля­ется привязанность людей к традиционным нормам и стандартам клас­сов, слоев, семейных групп. Причем такие тенденции устойчиво кор­релируют с рядом тенденций политической жизни, например, с рас­ширением форм индивидуального политического участия, ослаблением партийной идентичности, ростом поддержки независимых полити­ческих деятелей и т.д.

Обобщая сложившиеся подходы в определении социальных раз­личий, способных приобрести остроту в восприятии группами своих интересов и инициировать их политическое участие, можно выде­лить следующие типы социальной стратификации:

- территориальную,
отражающую различия между жителями от­дельных территорий (например, Приморья и Воркуты, Башкирии и Москвы и т.д.);

- демографическую,
характеризующую половозрастные особен­ности различных слоев населения (молодежи и пенсионеров, жен­щин и мужчин, детей из полных и неполных семей и т.д.);

- этнонациональную,
выделяющую различия родственных и эт­нических общностей (между теми или иными семейными группами, людьми, принадлежащими, скажем, к казахской нации и калмыц­кой народности, коренной и некоренной нациям и т.д.);

- конфессиональную,
отражающую различия между людьми, ко­торые придерживаются различных религиозных убеждений (между верующими и атеистами, представителями различных вероисповеда­ний);

- социокультурную,
фиксирующую различия в стилях поведения людей, их жизненных ориентациях, доминирующих традициях и иных культурно значимых компонентах их поведения;

- социально-экономическую,
обозначающую разницу в доходах, уровне образования, профессиональной компетенции тех или иных групп работников;

- социально-психологическую,
отображающую различия между людьми с точки зрения общественного признания важности и зна­чимости их статусов и форм поведения (например, в виде престижа и уважения разнообразных человеческих объединений);

- позиционную,
указывающую на различия между людьми по сте­пени их властного могущества, влияния на принятие управленческих решений.

Наличие разных страт непременно включает в себя и субъектив­ное ощущение людьми своей принадлежности к данной конкретной общности (идентификацию). Она означает уровень освоения челове­ком групповых ценностей, норм, притязаний и потому является по­казателем и фактором внутренней сплоченности группы, ее целостности и интегрированности. При этом овладение нормами и ценнос­тями группы способно выступать самостоятельным источником ак­тивности человека, его продвижения в обществе. Не случайно К. Дэвис и В. Мур видели в социальном расслоении «баланс» затрат (на которые человек идет ради завоевания притязаний) и вознагражде­ния (получаемого им статуса).

Каждый из перечисленных типов групповых различий свидетельствует о реально существующем расслоении населения и может стать источниками политической активности граждан. Однако отдельные виды социальных различий могут быть преодолены за счет использо­вания группами механизмов самоорганизации, более полного исполь­зования внутренних возможностей для роста экономических показа­телей жизни своих членов, укрепления солидарности с другими со­циальными общностями и т.д. При этом мотивация к использованию политических форм урегулирования межгрупповых противоречий и, более того, социальная напряженность в поведении людей могут воз­никать даже при понимании одной только разницы социальных ста­тусов. Как отмечает С. Липсет, «когда люди занимают несовместимые социальные положения, два взаимопротиворечивых статуса могут... даже вызвать к жизни... экстремистскую реакцию».* Как показывает практика, первостепенной причиной политичес­кой активности группы выступают ее наиболее существенные, влас­тно значимые
интересы, которые она не может реализовать без при­влечения механизмов государственного управления. Наличие властно значимых групповых интересов свидетельствует как о дефиците жиз­ненно важных ресурсов, без которых человек не способен достичь своих целей, так и об остроте потребности в этих средствах суще­ствования. Как заметил Ф. Бро, задача политологии и состоит в кон­статации тех или иных различающихся по определенным основаниям объединений людей с целью выявления их специфических интересов по отношению к власти, поняв при этом «политические ресурсы», которыми они располагают, чтобы заставить государство услышать свои требования.**

* Липсет С.
Политическая социология//Американская социология. М., 1972. С.217.

** См.: Бро Ф.
Политология. М., 1992. С. 46-47.

Социальная мобильность и декомпозиция

Социальная стратификация включа­ет в себя и другие источники и при­чины политического участия групп. К ним относятся разнообразные виды социальной мобильности,
оз­начающей процесс изменения общественного положения человека.

В целом преодоление социальной дистанции между группами оз­начает как повышение (восходящая мобильность), так и понижение (нисходящая мобильность) статуса. Оно характеризует при этом из­менение положения групп, не только занимающих различные места в общественной иерархии (вертикальная мобильность), но и функ­ционирующих на одном социальном уровне (горизонтальная мобиль­ность).

В принципе любые социальные перемещения могут вызвать обра­щение групп к государству как главному регулятору статусных отно­шений. Однако, как показывает практический опыт, наибольший политический потенциал заключен в нисходящей
мобильности верти­кального типа. Такие процессы, как правило, всегда вызывают рост политической напряженности, поскольку не только ведут к утрате людьми устойчивости их социального положения (маргинализации) или абсолютному понижению социальных возможностей определен­ных слоев населения (люмпенизации), но нередко связаны и с уничто­жением конкурирующих групп (предполагающим как качественное изменение условий существования групп, так и физическое устране­ние представителей той или иной общности). Это повышает уровень социального сопротивления последних, провоцирует активизацию сил правого и левого экстремизма, вызывает массовое распространение зависти, предубежденности к другим людям и группам.

Обострение политических отношений непременно вызывает и вос­ходящая динамика слоев, находящихся на самых нижних этажах со­циальной лестницы. Их известная «невстроенность» в общество, от­сутствие должных качеств у принадлежащих к ним людей для про­движения «наверх» заставляют их ориентироваться на политические средства как на едва ли ни единственные для улучшения своего об­щественного положения. Нередкая в таких случаях озлобленность по отношению к высшим, привилегированным слоям дополняет стрем­ление к успеху с устойчивой готовностью к постоянному перевертыванию статусов.

Конечно, в обществе всегда есть группы, чье социальное поло­жение отличается большей устойчивостью, и потому такие группы в основном политически инертны. Однако в условиях экономической конкуренции, преобразований в различных областях жизни, дина­мики межнациональных отношений, которые способны существен­но перестроить иерархические связи в социальной сфере, «ведущее» положение любых групп в любой момент может стать достаточно ус­ловным. Как показали исследования, если групповые перемещения в области социально-экономических отношений не превышают при­вычных для общества показателей, т.е. совершаются в естественных для него пределах неравенства, то это обходится без существенных политических потрясений. Если же экономические изменения при­обретают резкий и скачкообразный характер, то политическая ста­бильность подвергается сильнейшему давлению, а отдельные режи­мы могут даже рухнуть под тяжестью таких противоречий.

Негативные последствия социальной мобильности усиливаются в государствах, переживающих распад доминирующих социальных ценностей (аномию), особенно в тех случаях, когда социальная стра­тификация жестко ограничивает возможности овладения символами общественного успеха (Р. Мертон).

Опыт свидетельствует о сильной обратной связи между неравен­ством в доходах и стабильностью, поэтому любое государство неза­висимо от уровня экономического развития страны обязано после­довательно стремиться к постепенному уменьшению неравенства в социальной сфере. Позитивное влияние на динамику стратификации оказывают демократические институты, длительное существование которых, как показала практика, приводит к постепенному умень­шению различий в доходах.

В международной практике сформировалось понятие о минималь­ных социальных показателях, наличие которых свидетельствует о долж­ной степени политической стабильности в обществе (так называемая «красная линия»). Например, считается, что 4-5-кратное расхождение в доходах основных групп населения служит нижней границей полити­ческого протеста и во многом является критическим показателем для существующего режима. Наличие такого расхождения должно послу­жить предостережением для молодой российской демократии, которая уже давно перешла многие критерии среднестатистической стабильно­сти (сегодня сложился 15-кратный разрыв в доходах между 10% самой обеспеченной части населения и 10% самых бедных слоев общества).

Специфическим источником политического участия является рез­кое расхождение между различными статусами людей, принадлежа­щих к различным группам (социальная декомпозиция). Например, люди могут принадлежать к группам, обладающим высоким соци­альным престижем (в данной стране), но в то же время иметь не соответствующие этой высокой социальной позиции реальные де­нежные доходы. Такое несоответствие статусов, прав и возможностей стимулирует высокую активность подобных слоев населения, застав­ляя их оказывать воздействие на государственную власть с целью ус­транения подобного разрыва.

Исключительно важным фактором, определяющим политичес­кий потенциал социальной мобильности, является поддерживаемый государством характер межгрупповых отношений. В данном случае речь идет о степени открытости
стратификации, поощряющей или, на­против, затрудняющей перемещения отдельных граждан как внутри групп, так и между ними. Именно открытость социальных перемеще­ний служит показателем соотношения усилий общества, создающего условия для подобных перемещений, субъективных устремлений лю­дей, стремящихся изменить свое общественное положение ввиду ори­ентации на новые ценности, изменения жизненных планов, повы­шения образования и т.д.

Так, государство может стремиться к поддержанию непроницае­мости, законсервированности социальных статусов, препятствуя сво­бодному переходу из одной группы в другую. Например, в ряде госу­дарств власти ограничивают социальные и гражданские права людей по национальному признаку, социальному происхождению, идеоло­гической ориентации и т.д. Отсутствие условий для свободной соци­альной мобильности может дополняться действиями по искусствен­ному формированию социальной структуры, насильственному изме­нению социальных иерархий (например, проводившаяся в 20-х гг. в СССР политика раскулачивания). В таких случаях люди лишаются возможности, благодаря собственным индивидуальным усилиям, из­менить свое общественное положение, и потому конфликты в этой сфере будут неизменно усиливать политическую напряженность.

Характерно, что приблизительно до середины XIX в. даже в капи­талистических странах, как правило, доминировали идеи, оправды­вавшие стабильность занимаемого человеком положения и тем са­мым ратовавшие за сохранение неизменности социальной структуры. В противовес подобным идеям К. Маркс выдвинул мысль о социаль­ной революции, способной сломать неподвижную стратификацию буржуазного общества. Однако его последователи попытались уста­новить на ее месте не менее устойчивую структуру, в которой пред­ставители рабочего класса обладали социальными привилегиями пе­ред другими слоями населения.

В противоположность такому характеру социальных отношений открытость стратификации, неограниченность вертикальной и гори­зонтальной мобильности снимают значительную часть причин для возникновения политических конфликтов между группами. В целом становление подобного типа структурирования общества соответствует основным тенденциям развития индустриального общества, которое резко расширяет возможности преодоления социальных дистанций за счет поощрения государством индивидуальных перемещений лю­дей благодаря их способностям и активности. Такая «идеология» открытости исходит из того, что индивидуальная мобильность являет­ся неотъемлемым правом личности, утверждениям политической сво­боды и важнейшей предпосылкой развития общества.

При государственной поддержке социальной открытости не только «победители» обретают новый общественный статус, но и не сумевшие по какой-либо причине преодолеть социальную дистанцию не остаются «за бортом» жизни. Лишь на время смиряя свои притязания, они сохра­няют все возможности для социального роста на основе повышения квалификации, овладения новыми ценностями, оказания помощи со стороны институтов власти в борьбе с безработицей и т.д.

Следовательно, обеспечение государством доступности ресурсов и статусов на основе открытой (групповой и индивидуальной) мо­бильности служит важнейшей предпосылкой политической стабиль­ности общества. При таком условии в обществе действуют естествен­ные механизмы образования социальных слоев, укореняются демок­ратические ценности и идеалы. Противоположная стратегия неизбежно ведет к нарастанию политической напряженности, чреватой самыми непредвиденными трудностями для правящего режима.

2. Самоорганизация группы как политического субъекта

Процесс артикуляции групповых интересов

Действие причин, побуждающих по­литическое участие группы, влечет за собой создание необходимых меха­низмов и институтов, обеспечивающих ее реальное вступление в по­литическое пространство. Основными составляющими этого сложно­го и многогранного процесса являются процедуры и технологии ар­тикуляции и агрегирования интересов, а также формирование представительных структур.

Процесс артикуляции
представляет собой преобразование исхо­дящих от принадлежащих к группе граждан социальных эмоций и ожи­даний в четкие и определенные политические цели и требования. При
этом, как считают Г. Алмонд и А. Пауэлл, артикуляции подвергаются не только явные, но и латентные (внешне не выраженные) интере­сы. Поэтому артикулированы могут быть и рационально понятая со­лидарность с властями, выражающая, к примеру, удовлетворенность граждан своим уровнем жизни, и смутно ощущаемый людьми соци­альный дискомфорт, чувства социального одиночества, жизненной неустроенности и т.д.

Артикуляция направлена на то, чтобы донести до принимающих государственные решения лиц пожелания различных частей населе­ния и тем самым включить последних в политический процесс как равноправных носителей властных прав, утвердив их в качестве субъек­тов политики. За счет артикулирования групповые интересы начина­ют «снизу» встраиваться в систему сложившихся в стране политичес­ких взаимоотношений. В целом, способствуя выдвижению перед пра­вительством массы разнородных, нескоординированных между собой запросов различных групп, процесс артикуляции усложняет и одно­временно оптимизирует принятие государственных решений. Это свя­зано с тем, что правящие структуры получают возможность видеть наиболее тревожащие общество проблемы, определять соответству­ющие приоритеты в разрешении социальных конфликтов, коорди­нировать свой курс в соответствии с изменяющейся ситуацией и оцен­ками общественного мнения.

Способностью к артикуляции обладают практически все соци­альные группы, независимо от уровня их самоорганизации. В качестве субъектов групповой артикуляции могут выступать и представи­тели данного слоя населения, и даже отдельные лица, действующие вне рамок посреднических структур. В литературе обычно выделяют следующих субъектов артикуляции: все население
(макросоциальная группа); корпус граждан
(особая часть населения); компетентная группа
(посредническая структура) и лидер.
Каждый из них обладает соб­ственными возможностями в деле политической трансформации груп­повых потребностей, придания этим интересам той субъективной формы, которая наиболее точно выражает чаяния и замыслы людей.

В основе субъективного оформления групповых требований ле­жит задача вычленения подлинной проблемы, которая является ис­точником либо политического протеста, либо поддержки властей. На­пример, в качестве причины падения своего уровня жизни, застав­ляющего людей обращаться к государству, могут быть признаны следующие факторы: неэффективное управление экономикой со сто­роны центральных властей, ошибки местного руководства, внешне­политические причин», предполагающие необходимость несения до­полнительных расходов в связи с ведением военных действий за ру­бежом, и т.д. Понятно, что в зависимости от признания той или иной причины ухудшения своего положения люди будут выдвигать и раз­личные требования к власти, т.е. по-разному трактовать вызвавшую их недовольство проблему.

Политические требования, как правило, связаны с наличием у группы многих нерешенных вопросов, поэтому артикуляция предпо­лагает селекцию ее властно значимых потребностей, которая закан­чивается выстраиванием определенных проблемных иерархий и от­бором наиболее важных и значимых запросов к власти.

Политически оформленные интересы могут иметь и самые раз­нообразные формы выражения. Они могут быть представлены не только в виде конкретно выраженных просьб, требований, лозунгов или ясно сформулированных программных целей той или иной партии, но и в виде неопределенных деклараций.

Принципиальным требованием к артикуляции интересов являет­ся приведение выдвигаемых к власти требований в соответствие с наиболее общими, принятыми в конкретном обществе «правилами игры». В большинстве случаев такое соответствие предполагает, что требования солидарности или протеста со стороны групп будут иметь конвенциональный характер и не выходить за рамки правового про­странства. Однако потребность в соответствии политических требова­ний принятым в данном государстве нормам имеет несколько более широкий характер, поскольку поставленные цели могут исходить от партий, пытающихся осуществить полномасштабный пересмотр кон­ституции и потому не считающих для себя возможным придерживать­ся установлений прежней правовой системы. В таком же положении могут оказаться и партии, находящиеся на нелегальном положении.

Таким образом, требование соответствия выдвигаемых группой требований правилам политической игры предусматривает поиск и нахождение ею такого способа оформления своих политических пре­тензий, который заставил бы власть реально реагировать на них, а следовательно, признать группу в качестве партнера, оппонента, по­литического противника и даже врага. Это предполагает установление довольно широких, но вместе с тем весьма определенных критериев оценки групповых требований. С одной стороны, они должны быть дос­таточно «громко» заявлены, чтобы обратить на себя внимание властей, заставить государственные органы реагировать на выдвигаемые требо­вания. С другой стороны, они не должны переходить границы превра­щения даже самого радикального протеста в такие формы социального поведения (например, в террористические), которые заставили бы государство обратиться уже не к политическим, а к административ­но-силовым формам ведения диалога с этой группой.

Процесс агрегирования групповых интересов

Любые группы – это общности, в которых плотность социальных отно­шений или субъективная привержен­ность людей к групповым ценностям неравномерна, поэтому внутри них всегда складываются какие-то отдельные микрогруппы. Как пра­вило, эти внутригрупповые объединения занимают специфическое положение в группе и соответственно имеют особое отношение к общеколлективным интересам и понимание общегрупповых целей. В силу этого артикуляция властно значимых интересов чаще всего приводит к возникновению нескольких различающихся позиций, ко­торых придерживаются микрообъединения внутри того или иного со­циального слоя.

Противоречивость артикулированных интересов, способствуя внут­ренней раздробленности группы, уменьшает ее возможности в сфере политики, снижает ее политический вес в отношениях с властью. Как показывает практический опыт, та часть населения, которая не может консолидаризироваться в качестве внутренне единой и сплоченной группы, располагает весьма незначительными шансами на политической арене.

Итак, задача усиления внутренней сплоченности, интеграции группы предполагает дополнение артикуляции механизмами и про­цедурами агрегирования,
которое выступает как процесс координации и согласования частных внутригрупповых требований, установления между ними определенной иерархии и выработки на согласованной основе единых общегрупповых целей, обеспечивающих целостность группы и повышение ее политического влияния на власть.

В качестве наиболее характерных для агрегирования способов со­гласования внутригрупповых целей выступают проведение дискуссий, различных обсуждений по типу направленных на выяснение позиций и поиск компромиссов «круглых столов», применение консенсусных технологий и др. Как правило, агрегирование в основном касается поиска консенсуса относительно понимания первостепенных и вто­ростепенных целей и особенно определения основных средств реше­ния задачи. Это предполагает отбор не только наиболее политически значимых требований, но и таких, которые имеют наибольшие шан­сы для своего практического воплощения. Таким образом, в процес­се агрегирования политические требования проходят дополнитель­ный отбор по их практической целесообразности.

Формирование представительных структур

Особый механизм, обеспечивающий процессы артикуляции и агрегирова­ния, образуют представительные
органы и структуры. В принципе эти специальные объединения, формирующиеся на основе выдвижения отдельных представителей граж­дан, которым передаются дополнительные права на выдвижение и отстаивание общегрудповых требований и целей, создаются в связи и по мере артикуляции интересов.

Последующая институциализация этих представительных струк­тур способствует формированию особых «вторичных ассоциаций» (Токвиль), которые опосредуют отношения власти и населения. Не­избежность возникновения подобных представительных образований свидетельствует о том, что широкие социальные слои как самостоя­тельно выходящие на политический рынок субъекты не могут непос­редственно участвовать в отношениях с властью.

Иными словами, социальные группы как политические субъекты участвуют в отношениях с государственной властью опосредованно, через деятельность особого слоя медиаторов
(посредников). В каче­стве таких посредников выступают многочисленные группы интере­сов, партии, СМИ и другие аналогичные образования. От их актив­ности зависит эффективность трансляции и реализации групповых интересов. При этом интересы одной социальной группы могут быть представлены как одним, так и несколькими посредниками.

Политические ассоциации подобного типа могут формироваться самостоятельно, за счет последовательной организации действий при­надлежащих к группе граждан, например, на основе таких наиболее распространенных процедур отбора и выдвижения представителей, как жребий, голосование, ротация, референдум, плебисцит. В то же время группы могут делегировать право представительства и ранее сформированным объединениям, действующим на политическом-рынке.

В целом деятельность представительных структур способствует по­вышению самоорганизации группы, социальному сближению ее чле­нов. Но существуют и негативные последствия их деятельности. Ска­жем, амбициозность разных представителей группы может существен­но усложнить процесс ее политической консолидации. Например, среди работников той или иной отрасли производства может быть создано несколько профсоюзов, каждый из которых, претендуя на выражение интересов всех тружеников, будет неизбежно способство­вать росту напряженности, усилению противоречивости внутригрупповых отношений. Более того, автономность этих ассоциаций такова, что они могут защищать социальные группы, которые существуют только в пропагандистских лозунгах. В таком случае под прикрытием интересов несуществующих общностей эти объединения реализуют в основном собственные потребности.

Формирование посреднических структур свидетельствует о транс­формации социальных источников и причин групповой активности в политическую деятельность, а следовательно, дополняет социальную стратификацию стратификацией политической.
Дифференциация внут­ри политической стратификации определяется следующими разли­чиями между посредниками: степенью их влияния на власть (правя­щие и оппозиционные партии); различиями в идеологических ориентациях (группы, исповедующие различные – левые, правые, нейтральные и пр. – ценности и цели); функциональными различи­ями (наличие специфических объединений: заинтересованных групп, лобби, партий и т.д.).

Российский исследователь С. П. Перегудов в связи с характерис­тикой политической стратификации разделяет структуры, относящи­еся, во-первых, к ее функциональной (лобби, корпорации) и, во-вторых, собственно политической (выражающей функционирование партий, их территориальных организаций и т.д.) составляющим сис­темы представительства.

3. Динамика социальной структуры в современном мире

Социальные источники политических изменений в стабильных и переходных обществах

Многообразные тенденции развития социальной структуры в разных стра­нах мира определяют динамику по­литических отношений, порождают множественные формы организации власти, активно влияют на внеш­неполитические связи и контакты государств. Наиболее яркие и прин­ципиальные различия в политических последствиях социальной диф­ференциации можно видеть в высокоразвитых, стабильных демокра­тических государствах, а также переходных обществах.

Как показывает опыт последних десятилетий, в развитых индуст­риальных демократических странах социальная стратификация осу­ществляется прежде всего на основе общего роста материального бла­госостояния населения, повышения уровня его жизни, усиления ценностных ориентации людей в пользу свободного времени и освоения культурных достижений и ценностей. Существенным показателем со­циальной динамики, оказывающим самое позитивное влияние на динамику политических отношений в этих странах, является и воз­растание уравновешенности межнациональных и расовых отноше­ний.

В то же время на фоне этих общих положительных тенденций усложняется положение «негативно привилегированных» групп (И. Ваккарини), например, молодежи, женщин, неквалифицирован­ных слоев и некоторых других, для которых характерны наибольшие расхождения между ожиданиями, социальными притязаниями и ре­ально достигнутыми в обществе результатами. Такие группы с боль­шим, нежели другие группы, трудом встраиваются в социально-эко­номические отношения, достигают среднестатистических жизненных стандартов и собственных целей.

При наличии основных циклических тенденций развития капи­тала, дальнейшего углубления разделения труда и разработки новых производственных и информационных технологий осуществляется определенная переструктуризация и в профессиональной сфере этих стран. В частности, на фоне динамичной перестройки во «вторичном» (промышленном) секторе существенно уменьшается доля населения, занятого в «первичном» (включающем сельское и лесное хозяйство, горнодобывающую промышленность и т.д.) секторе, и качественно возрастает численность работающих в «третичном» (непроизводствен­ном) секторе, где увеличивается доля населения, занятого предос­тавлением услуг, обслуживанием информационных потоков и ком­муникаций, банковскими операциями и т.д.

В результате интернационализации капиталистических отношений, усиления и развития мирохозяйственных связей между странами, формирования региональных и межгосударственных рынков труда практически во всех западных странах образовалась весомая страта иностранных рабочих. С одной стороны, это способствует экономи­ческой интеграции и упрочению политических связей и контактов между государствами. Правда, представляя собой, как правило, бо­лее дешевую рабочую силу и конкурируя с местным населением на рынке труда, иностранные рабочие способствуют увеличению безра­ботицы, а следовательно, и усилению политической напряженности. С другой стороны, статус иностранных рабочих нередко провоцирует нарушение их прав со стороны работодателей, вызывает дискрими­нацию по национальному и демографическому признаку. Не случай­но, во многих странах действуют экстремистские группировки, тре­бующие ограничения въезда иностранцев, лишения эмигрантов пра­ва на работу. Нередко регулирование такого рода конфликтов также выходит на политический уровень и даже вызывает обострение меж­правительственных отношений соответствующих стран.

С 70-90-х гг. в ряде стран (Канаде, США, Германии, Швеции и некоторых других) неуклонно растет численность дееспособного насе­ления, существующего благодаря социальной помощи со стороны го­сударства (учащиеся, пенсионеры, инвалиды, безработные и т.п.). Та­кая внутренняя политика, означая расширение перераспределительных функций государства и сочетаясь с ростом затрат на различные соци­альные программы, реализацию проектов и целей, направленных на повышение народного благосостояния, однозначно способствует упрочению и стабилизации политических порядков в этих странах.

В условиях такой социально направленной политики государства, на основе роста благосостояния населения, расширения возможнос­тей информационных и культурных контактов между населением раз­ных стран, стимулирующих постоянный поиск новых стилей жизни, в этих странах наблюдается значительный рост разнообразия социокультурной специфики в жизнедеятельности групп. Формирование соседских общин, конфессиональных и нонконформистских объеди­нений молодежи, досуговых объединений граждан, непрерывных куль­турных экспериментов в сфере свободного времяпрепровождения и иные аналогичные процессы влекут за собой образование множества различных устойчивых групп, различающихся по ценностным и сти­левым особенностям жизни.

В целом можно говорить о явном доминировании тенденций к формированию более гомогенной
социальной структуры, сближению (с экономической точки зрения) положения групп, занятых в раз­ных отраслях хозяйственной жизни, выравниванию различий эконо­мических классов. Но наиболее убедительно подтверждает тенден­цию к снижению социальной асимметрии положение и динамика среднего класса, представляющего подавляющее большинство насе­ления данных стран.

Роль среднего класса в индустриально развитых странах

По существу средний класс состав­ляет экономическую основу стран данного типа. Характерно, что его позитивную роль еще в древности отмечал Платон, который полагал, что «среднее сословие» призвано прежде всего экономически обеспечивать содержание основных клас­сов общества – как управляющих государством, так и воинов.

В настоящее время в состав среднего класса входит часть соб­ственников и хорошо оплачиваемые профессионалы
в различных отрас­лях экономики. Это те экономически независимые, с достаточно вы­сокими стандартами потребления люди, которые относительно сво­бодно выбирают сферу приложения своих сил и не расходуют свою энергию на добывание «куска хлеба». Напротив, это те, кто занима­ется самостоятельным и во многом творческим трудом, обладающим для них большим внутренним смыслом.

Таким образом, люди, относящиеся к среднему классу, – это те, которым есть, что терять, а следовательно, и защищать в своей жизни. Поэтому принадлежащие к данной социальной группе люди в основном заинтересованы в укреплении существующего строя и, как правило, придерживаются консервативных политических воззрений. Однако, благодаря стабильности порядков в своих государствах, они нередко политически пассивны и представляют собой то электораль­ное «болото», за которое идет постоянная борьба соперничающих партий.

Положение среднего класса характеризуется и определенной не­равновесностью, промежуточностью, предполагающей, что принад­лежащие к нему люди обладают статусом, размещающимся между высшими и низшими слоями населения. Трактуя эту промежуточ­ность статуса средних слоев с точки зрения перехода капитализма к социализму, марксисты исходили из того, что их ждет перспектива слияния или с буржуазией, или рабочим классом либо перспектива социального распада и исчезновения. Но жизнь не подтвердила это предположение К. Маркса. В настоящее время средний класс занима­ет центральное место в социальной структуре западного индустри­ального общества. Благодаря своему положению, именно он стаби­лизирует политические порядки, способствует защите идеалов сво­боды и прав человека. Менталитет и поведение принадлежащих к данному классу граждан уравновешивают крайности социально-по­литических противоречий между бедными и богатыми слоями насе­ления. А его социально лидирующая роль демонстрирует, что разли­чия в собственности или других экономических показателях жизни являются временными различиями и не способны инициировать су­щественные политические потрясения.

Конечно, не все процессы формирования и функционирования среднего класса имеют политически нейтральный характер. Полити­ческим значением обладают и проблемы, связанные с поиском ра­бочих мест людьми, получившими добротное образование. Вызывает отдельные политические колебания и переток населения из среднего в более низкие слои общества, т.е. судьба людей, которые уже вкуси­ли «хорошую жизнь», но не смогли удержаться на завоеванных пози­циях. Это нередко сопровождается возникновением массовых стрес­сов и разочарований, вызывающих определенные изменения в поли­тической атмосфере общества.

Словом, высокоразвитые индустриальные общества отнюдь не бесконфликтны. Социальные противоречия, вызванные безработи­цей, перестройкой экономических отношений, национальными и ра­совыми проблемами, способствуют возникновению подчас доволь­но острых политических противоречий. В то же время наличие такого мощного социального стабилизатора, каким является средний класс, господство разделяемых подавляющим большинством общества идеалов и ценностей, доминирование законов и уважение традиций ог­раничивают уровень политических притязаний различных групп и слоев отдельными поправками к политическому курсу режимов. По­литические требования групп не подрывают стабильности существу­ющего строя, а смены кабинетов министров, парламентов, правя­щих партий осуществляются при незыблемой власти закона.

В противоположность этой группе стран, в государствах, осуществляющих переходные преобразования, возникающие там соци­альные противоречия групп вызывают значительно более острые по­литические последствия.

Социальные факторы политических изменений в переходных обществах

В переходных государствах социальная дифференциация общества склады­вается под влиянием целого ряда противоречивых, а зачастую и взаи­моисключающих тенденций и факторов. В самом общем виде наи­большую роль здесь играют две противоположных тенденции. Одна из них связана с социальными последствиями становления и разви­тия рыночных отношений, появлением нетрадиционных источников роста доходов и завоеванием людьми новых статусов в обществе, структурной перестройкой экономики, дальнейшей урбанизацией, расширением хозяйственных и культурных взаимосвязей с другими странами, а также рядом других аналогичных факторов. В целом их действие способствует усилению вертикальной и горизонтальной со­циальной мобильности, укреплению открытости социальной струк­туры, а также распространению и укоренению в общественном со­знании либерально-демократических ценностей.

Вместе с тем в переходных общественных системах большое вли­яние имеют и унаследованные от прошлого тенденции, в частности, к воспроизводству отношений, связанных с функционированием до­тационных и неконкурентных секторов экономики, со старой ин­фраструктурой хозяйствования и разделения труда, прежним приви­легированным положением ряда национальных групп и т.д. В основ­ном такие тенденции выражаются в усилении влияния интересов низкодоходных групп общества, в том числе работников неквалифи­цированного физического труда, части управленческого аппарата, пенсионеров, работников малорентабельных и нерентабельных пред­приятий и учреждений госсектора, слабо вписывающихся в рыноч­ную экономику, жителей малых городов и сельской местности, где менее всего заметны результаты реформ, некоторых категорий уча­щейся молодежи и др.

В целом их влияние усиливает требования социальной справедли­вости и равенства, укрепления порядка и усиления государственного патернализма. В конечном счете оно способствует сохранению закрытости социальной структуры в этих странах, сдерживанию хозяйственной инициативы населения и в конечном счете направлено на усиле­ние перераспределительных процессов в государстве. Неизбежным последствием такого социального влияния выступает и воспроизвод­ство в политическом пространстве консервативных и даже реакцион­ных идей, ценностей, институтов.

В результате взаимодействия этих двух макросоциальных тенден­ций в переходных обществах формируются три
типа стратификаци­онных противоречий, которые вызывают наиболее значимые поли­тические последствия. К ним относятся, прежде всего, социальные конфликты внутри традиционной
стратификации, т.е. унаследован­ные от прежних общественных отношений противоречия между груп­пами внутри дотационной сферы; внутри новой, рыночной
стратифи­кации (например, между группами крупного и среднего капитала), а также между
этими двумя типами социальности (к примеру, между мелкими торговцами и работниками государственной сферы обслу­живания). В контексте взаимодействия этих трех типов противоречий отношения равенства и неравенства одновременно способствуют и усложнению социальной дифференциации, например, за счет воз­никновения противоречий между работниками, занятыми в разных отраслях и сферах, и упрощению социальной структуры, связанно­му, в частности, с формированием бедных и богатых слоев.

Наличие противоречивых тенденций ведет к маргинализации об­щества, образованию множества промежуточных социальных слоев, существующих не как устойчивые общности, а как размытые множе­ства не определившихся со своим положением людей. В силу этого стратификационные процессы сопровождаются множественными кри­зисами идентификации, освоения людьми новых ценностей и целей. В конечном счете такие социальные процессы неизменно усиливают политизацию общественной жизни, способствуют нарастанию не­сбалансированности групповых отношений и росту политической не­стабильности.

Особенности социальной стратификации в современном российском обществе

В целом в нашей стране, как и в дру­гих переходных странах, группы, заинтересованные в рыночных преоб­разованиях и побуждающие госу­дарство к расширению поддержки предпринимательства, соперничают с силами, не заинтересованны­ми в структурной перестройке экономики и стремящимися сохра­нить политику прямого государственного регулирования и патер­нализма. Номенклатурные кланы в государственном аппарате, пы­тающиеся поставить себе на службу ход реформ, сталкиваются с протестом широких социальных слоев, стремящихся утвердить в обществе принципы социальной справедливости и свободы. Борьба сил и слоев, связанных с криминализированной и «честной» экономикой, приобретает острейшие формы, вплоть до актов политичес­кого террора и т.д.

В то же время формирование современной социальной стратифи­кации в России имеет определенную специфику и историю. Так, еще в 50-80-х гг. в стране шли латентные процессы зарождения квазича­стной собственности (например, в виде индивидуально-корпоратив­ной собственности высшей управленческой бюрократии, накопле­ния ресурсов в теневой экономике), которые впоследствии способ­ствовали формированию протокласса крупных собственников (номенклатуры, крупных представителей сферы торговли). В 1985- 1991 гг. начатая открытая номенклатурная приватизация привела к сосредоточению правящим классом в своих руках той государствен­ной собственности, которой они формально распоряжались в совет­ское время. Учреждение классом управляющих многочисленных фон­дов, совместных предприятий и структур на месте государственных учреждений и организаций – вот тот механизм, который способ­ствовал перераспределению общественных ресурсов в индивидуаль­ную собственность управляющих. Так, сохранив власть, номенклату­ра приобрела и собственность. В ее лице в стране легально сформиро­валась группа очень богатых и влиятельных людей.

В 1992-1996 гг. в стране начал постепенно складываться конку­рентный капитализм (в виде директорской и чековой приватизации, обогащения чиновников за счет лицензирования и квотирования при регулировании экспортно-импортных операций, возникновения слоя мелких и средних предпринимателей). Корпоративный характер от­ношений власти и бизнеса привел к формированию благоприятных условий для роста крупного капитала. Например, если в США требо­валось в среднем 47 лет, чтобы заработать состояние в 10 млн долл., а в Южной Корее – 13 лет, то в России в те годы это было возможно всего за 3-4 года. В дальнейшем нарастающее влияние крупного ка­питала привело к его тесному сближению с властью и вхождению во власть (олигархизация). В то же время поддержка среднего и мелкого бизнеса оставалась на периферии внимания властей.

Преимущественная ориентация государства на поддержку круп­ного капитала и протекционистская политика в отношении предста­вителей правящего класса привели к стремительному социальному расслоению и массовой нисходящей социальной мобильности. В стране образовалась значительная группа бедняков, по разным данным ох­ватывающая сегодня от 40 до 80% населения. Если, к примеру, ми­нимальная зарплата в США составляет сегодня приблизительно 115- 120% прожиточного минимума, то в РФ – всего 17,5%. Такое значи­тельное снижение уровня жизни населения показывает, что в настоящее время стратификация имеет тенденцию «свертывания раз­личий» к своему одному политически значимому измерению – эко­номическому.

По мнению ряда российских ученых, в настоящее время в стране сложилась такая стратификация: элита (крупные предприниматели и собственники, политики, высшая бюрократия, генералитет) – 0,5%; верхний слой (крупные чиновники, бизнесмены, высокооплачивае­мые специалисты) – 6-7%; средний слой (мелкие частные предпри­ниматели, работающие по найму специалисты) – 21%; базовый слой (полуинтеллигенция, работники массовых профессий сферы торгов­ли и сервиса, квалифицированные рабочие и крестьяне) – 65%; ниж­ний слой (технические служащие, работники без квалификации, люм­пены) – 7%.

Социальная стратификация российского общества выявила но­вые престижные группы, к которым стали относиться финансисты, банкиры, работники налоговых структур, юристы. В то же время в ряде молодежных слоев получила широкое распространение, приоб­рела особый авторитет криминальная этика. И это не случайно, учи­тывая, что в настоящее время в теневой экономике (непосредствен­но и параллельно) занята большая часть рабочей силы. Из них в 1998 г. 9 млн россиян принимало участие в криминальном бизнесе (охваты­вающем более 40 тыс. хозяйственных объектов). Коррупция стала ат­рибутом государственного устройства.

В последние годы, несмотря на наличие низких потребительских стандартов и переживаемые страной сложности, отмечается посте­пенное складывание среднего класса. Данный процесс связан прежде всего с определенной перестройкой интеллектуальной сферы, при­ведением в соответствие количества работников науки, образования и культуры с возможностями и потребностями общества в этих видах деятельности, а также постепенным формированием слоя мелких и средних предпринимателей.

Значительную роль в эволюции социальных отношений, нео­днозначно отражающихся на политической стабильности общества и разнообразии политической жизни в стране, играют: миграция из стран СНГ, усиление региональных особенностей, усложнение культурного облика групп. Опыт показывает, что смягчение поли­тической напряженности в России, как и в других странах с пере­ходной социальной структурой, как правило, связано с усилени­ем социальной направленности деятельности правительства (осо­бенно в отношении наименее защищенных слоев населения), с борьбой против преступности и привилегий госбюрократии, рас­ширением возможностей профессиональной переподготовки граж­дан и рядом других мер.

Глава 8. НАЦИЯ КАК СУБЪЕКТ ПОЛИТИКИ

1. Нации в политическом измерении

Основные подходы в трактовке наций

Специфическим субъектом политики, придающим процессам форми­рования и распределения государ­ственной власти исключительную сложность и своеобычность, является нация. Связанные с нею образы Отечества, Родины, патриотизма присутствуют сегодня в требованиях практически любых – левых или правых – партий, инициируя существенные изменения в полити­ческих процессах. В то же время, как показал практический опыт, характер формулируемых в данном аспекте целей, а также осознание способов их достижения непосредственно зависят от понимания на­ции как специфической общественной группы.

Исторически термин «нация» (от лат. nascor – рождаться) ис­пользовался еще в Древнем Риме для обозначения небольших народ­ностей. При этом он применялся наряду с термином греческого про­исхождения «этнос», обозначавшим племя (общность людей), объединенных родством, внешним сходством, языком и территорией. Впоследствии «нация» в основном стала употребляться для характе­ристики результата слияния нескольких этносов, произошедшего в результате миграции, захвата территорий или объединения земель. Но такой подход к трактовке термина «нация» не остался единствен­ным, сохранив и в теоретическом, и в практическом отношении многозначность его употребления. В разных ситуациях термин «на­ция» может означать и этническую общность, и все население государства, а в английском языке он может еще и характеризовать госу­дарство. Такое положение привело к тому, что в трудах некоторых современных научных школ и даже международных документах по­нятия «нация» и «этнос» используются как синонимы.

Современное, специализированное понимание нации сложилось в конце XVIII в. в связи с получившим политическое значение во времена Великой Французской революции требованием государствен­ного суверенитета и начавшимся процессом формирования национального самосознания. Революционеры называли себя патриотами, и с тех пор слово «родина» (лат. patria) стало символом нации, кото­рая стала непосредственно связываться с государственностью и граж­данской идентичностью. Это особое проявление чувства общности, возникшее в раннебуржуазную эпоху, впоследствии обогащалось но­выми смыслами под влиянием процессов формирования национальных государств, национально-освободительной борьбы и распада колониальной системы, перекройки границ в расселении этносов на раз­ных континентах.

Одновременно наряду с развитием теоретических представлений, признающих нацию в качестве специфического и весьма важного политического актора, в научной мысли сложилась и традиция ис­толкования ее как порождения обыденного сознания, не только не проясняющего, но и запутывающего анализ реальных политических процессов. Например, К. Поппер полагал, что «нации, расы, лингви­стические группы» представляют собой «чистый вымысел», не име­ющий научного и политического значения. Его последователи, в ча­стности К. Вердери, также считают, что использование этого поня­тия в научном анализе весьма затруднительно. Такого же мнения придерживается и группа российских ученых (В. Тишков, Г. Здравомыслов), отрицающих реальное существование нации и рассматри­вающих это понятие в качестве метафорического отображения этно­культурной реальности.

Однако для людей, участвующих в диалоге с властью, приоб­щенность к такого рода объединениям служит основой для выдвиже­ния реальных требований к государству, нередко ведущих к измене­нию форм правления и организации совместной жизни граждан, к переселению крупных слоев населения и другим масштабным поли­тическим последствиям. Поэтому вряд ли можно говорить о вирту­альном характере национальных групп.

Несмотря на обилие теоретических трактовок нации в социаль­но-политической мысли, в настоящее время можно говорить о бе­зусловном преобладании двух основных теоретических подходов к ее пониманию – конструктивистском и примордиалистском.

Конструктивистское понимание нации

Приверженцы конструктивистского направления рассматривают нацию в качестве результата
целенаправлен­ной осознанной деятельности того или иного субъекта. В этом смысле нация трактуется либо как «воображаемая общность» (Б. Андерсон), либо как итог деятельности интеллектуальной элиты, создающей образы национальной солидарности (К. Касьянова), либо как след­ствие культивируемой властями общегосударственной солидарности (В. Розенбаум).

Наиболее видный представитель этого подхода Э. Гелнер полагает, что в качестве основного продуцирующего нацию субъекта выступает государство, как таковое. Только твердо признав устанавливаемые им «определенные общие права и обязанности по отношению друг к дру­гу», «группы людей становятся нацией».* Поэтому именно сознатель­ные действия госструктур по формированию национальных движений и рождают нации. Его единомышленник Э. Хобсбаум также указывает на центральную роль в процессе формирования наций механизмов мо­билизации государственными элитами этнических чувств своих граждан и переноса этнической идентичности на уровень государства.

* Гелнер Э.
Нации и национализм. М., 1991. С. 35.

Таким образом, в данном случае политическая деятельность, на­правленная на защиту воображаемой нации, признается главным фактором, созидающим нацию как определенную общность. Признает­ся, что на формирование этой группы государство влияет больше, чем биологическая или какая-либо иная предопределенность. Но в то же время утверждается и то, что такая конструирующая деятельность государства должна сочетаться с наличием доброй воли граждан, а так­же с наличием необходимых предпосылок, в частности определен­ного уровня культурной гомогенности (сплоченности) и образованно­сти общества.

По сути дела, исторически данное понимание национальной об­щности, которое предполагает объединение людей, проживающих на всей территории государства, коренится в практических образцах так называемой французской (западной) модели образования нации. Со­зданный в XVIII-XIX вв. во Франции образец гражданского общества исторически предопределил первое понимание нации как определен­ном формы сограэхдаиства,
включающей всех проживающих на опре­деленной территории людей и не зависящей от употребляемого ими языка, цвета кожи и религиозных убеждений. Такое либеральное по­нимание нации ориентировано на определенное идеологическое род­ство и политический выбор граждан, которые наряду с государствен­ными институтами выступали как механизмы поощрения групповой солидарности и интеграции общества. В силу этого в основание наци­ональных интересов закладывались главным образом материальные интересы, требующие точной и рациональной оценки. В целом же та­ким пониманием нации утверждалась формула «один народ – одна территория – одно государство», которая послужила первичным ори­ентиром формирования национальных государств в Европе XIX в.

Примордиалистские трактовки нации

Другой образец идеи и практики фор­мирования нации, «немецкий», ис­ходил из ее признания в качестве органической общности, спаянной общей для людей культурой. При таком понимании и способе нациестроительства особое значение при­обретали этногенетические
факторы, и прежде всего язык, традиции и обычаи, акцентирующие внимание на общности происхождения людей, факторах кровного родства и духовной солидарности данной группы населения. В свою очередь, это неизменно стимулировало появление трудно рационализируемых интересов, активизировало у людей иррациональные эмоции и чувства, в которых слышался «го­лос крови», «зов предков», «дыхание почвы» и т.п.

На основе этой исторической и духовной практики постепенно сложился примордиалистский подход, согласно которому нация есть объективно
сложившаяся общность (группа) людей, которая облада­ет вполне определенными интересами и существование которой не зависит от чьих-либо сознательных действий. В этом смысле нация стала определяться в основном через совокупность тех или иных черт, раскрывающих ее природу и сущность. Наиболее показательной в этом отношении является трактовка нации известным немецким ученым конца XIX в. О. Бауэром. С его точки зрения, нация есть группа, для которой характерна «общность территории, происхождения, языка, нравов и обычаев, переживаний и исторического прошлого, законов и религии». «Нация, – писал он, – это вся совокупность людей, связанных в общность характера на почве общности судьбы».*

* Бауэр О.
Национальный вопрос и социал-демократия. СПб.. 1909. С. 139.

В дальнейшем в рамках примордиалистского подхода сложилось немало различных концепций, в которых был не только предложен свой набор свойств, присущих национальным группам, но и выдви­нуты более оригинальные идеи. Так, социобиологические трактовки (В. Рейнпольдс, В. Фалгер, Я. Вин), развивавшие также расистские идеи Ж. Гобино, X. Мейнерса и др., делали акцент на расовой при­надлежности людей, факторах их кровнородственной близости, на­стаивали на естественно-генетическом характере происхождения на­ции. В этом смысле, например, признававшиеся унаследованными человеком от рождения те или иные взгляды и стереотипы понима­лись как неизменяемые со временем и сохраняющими либо комплиментарное, либо негативное отношение к представителям других на­ций.

Русский ученый Л. Гумилев предложил рассматривать этнические (национальные) движения (общности) с точки зрения наличия в них двух форм движения. Одна из них, биологическая, включала в себя воздействия географического ландшафта, культурных факторов, взаимоотношений с соседями и т.п., другая, социальная, предпола­гала наличие особого источника развития, так называемой «пассионарности», концентрирующей напряженность человеческой энергии и проявляющейся в поведении конкретных людей, задающих тон и направление развития данной общности.

Особая позиция сложилась в марксизме, интерпретировавшем нацию как специфическую общность, обладавшую вторичным по от­ношению к классам значением, а национальный вопрос представ­лявшем в качестве составной части классовой борьбы в период капи­тализма. Отмечая значение интегрирующих нацию определенных эко­номических отношений, объединяющих ее представителей, а также присущего им литературного языка и известных духовных традиций, приверженцы этой концепции важную роль отводили государственно оформленной территории. В результате такого подхода место той или иной нации в жизни общества определялось в зависимости от степени ее политического самоопределения. Соответственно нацио­нальные группы подразделялись на те, которые способны к государ­ственной организации (собственно нации), и те, которые еще не готовы к такого рода организации совместной жизни (народности). Поскольку на практике степень зрелости национальных и этничес­ких общностей определялась высшей политической организацией рабочего класса – коммунистической партией, то в обществе по сути устанавливалась субъективная иерархия наций, которая усиливала социальное неравенство в обществе и закрепляла негласное лидер­ство людей одного происхождения над другими.

Прямо противоположные идеи предложены авторами культуро­логического подхода (М. Вебер, Дж. Бренд), рассматривавшими на­цию как анонимное сообщество людей, принадлежащих к одной куль­туре. Современный сторонник данной идеи норвежский ученый Ф. Барт считает, что этничность (в данном случае как одно из проявлений нации) представляет собой форму организации культурных отличий, которые являются своеобразными «маркерами», отличающими ее (эт­ничность) принципиальные черты; последние же, по его мнению, сложились под влиянием традиций, исторических, экономических и других факторов. Осознание этой совокупности черт проявляется в понимании людьми своей национальной идентичности, т.е. в при­знании персональной значимости своей принадлежности к этому груп­повому объединению.

При таком понимании консолидация нации происходила по мере овладения и осознания людьми групповых ценностей в качестве ве­дущих ориентиров, систематизирующих их видение мира. Признание главенства языка как важнейшего носителя и условия приобщения людей к культурным ценностям, а также приоритета естественно осваиваемых людьми необходимых для жизни ценностей сочеталось с отрицанием доминирующего влияния территории, на которой про­живали носители данных ценностей, на содержание культурных мо­тиваций, традиций, жизненных стереотипов людей. В этом смысле предполагалось, что даже представители различных этносов, освоив­ших и руководствующихся одной и той же системой ценностей, мо­гут рассматриваться как представители одной нации.

Теоретические различия конструктивистских и примордиалистских подходов в известной степени сложились сугубо исторически. Первые, так называемые большие, европейские нации, формиро­вавшиеся в эпоху складывания капиталистических отношений, в зна­чительной степени опирались на естественные механизмы интегра­ции, действовавшие на основе не только культурных, но и террито­риальных, а также экономических факторов. В более поздний период, когда уже сформировался определенный опыт строительства наций, когда были продемонстрированы образцы их функционирования в рамках тех или иных государств, такие механизмы интеграции обще­ства стали использоваться и в тех странах, которые еще только начи­нали решать задачи укрепления своей целостности, улаживать терри­ториальные споры и т.д.

В этом смысле создание наций стали рассматривать и как реали­зацию определенных политических проектов, ориентированных на сознательное конструирование подобных общностей и инициируе­мых правящими или иными кругами политической элиты. Причем такие процессы шли не только в XIX, но и в конце XX столетия. Например, в процессе образования новых государств на территории СССР и в ряде стран Средней Азии, которых «обрекли» на независи­мость в Беловежской Пуще (месте подписания Договора об образо­вании СНГ в составе России, Белоруссии и Украины), уже после получения ими государственного суверенитета начались процессы ис­кусственного создания национальных идеологий, институтов и норм. Такой тип формирования нации aposteriori стал необходимым усло­вием сплочения этих стран и народов.

Таким образом, не только примордиализм, базирующийся на кон­статации объективных факторов внутренней сплоченности наций, но и конструктивизм представляет собой вполне реалистическую фор­мулу теоретического истолкования процесса формирования наций, особенно в современных условиях.

Практическое политическое значение конструктивистских и примордиалистских трактовок наций выражается прежде всего в том, что предложенные ими идеи создают различные концептуальные рам­ки для формулировки требований к государственной власти от име­ни национальных групп, выделяют важнейшие механизмы формиро­вания и развития наций, урегулирования межнациональных отноше­ний. Так, конструктивистские подходы делают основной упор на возможностях государства, партий, движений и располагаемых ими ресурсах. В рамках объективистских идей акцентируются иные цели и приоритеты. Например, социобилогические подходы, базирующиеся на идеях психопатического превосходства крови, неизбежно предоп­ределяют этногегемонистскую систему политических требований, выражающих превосходство одной нации над другой, желание их представителей к абсолютному господству на соответствующей тер­ритории, стремление к утверждению стиля жизни той или иной группы за счет другой и т.д.

Марксизм, как показал практический опыт строительства соци­ализма в странах бывшего «социалистического лагеря», со своей трак­товкой национального вопроса способствовал крайней политизации процесса образования и развития наций, который постоянно соче­тался с политикой государственного террора по отношению к наро­дам, заподозренным «в связях с врагом» или недостаточной лояльно­сти к властям, массовыми переселениями народов и даже геноцидом граждан определенной национальности.

В то же время принципы культурологического подхода, базирую­щиеся на идее экстерриториальности, генетически отвергают требо­вания типа «отдайте нашу землю» или «русским – русское государ­ство», поскольку приобщение к любым – «русским», «немецким» «турецким» и прочим цементирующим нацию ценностям не зависит от территории, где проживают люди, и не предполагает какой-либо ангажированности политических структур. В этом смысле данные по­ложения являются теми идейными предпосылками, которые наибо­лее пластично обеспечивают исторический характер формирования наций, их стихийную эволюцию, включающую как сближение, так и дистанцирование подобных групп друг от друга в силу сходства или различий их обычаев, религиозных убеждений, языков и т.д. В то же время ориентация лишь на сугубо культурные ценности в ряде случа­ев граничит с апологией космополитизма.

Наиболее полно политическое значение разного рода теорети­ческих и идеологических подходов выражается в тех или иных фор­мах и типах национализма.

2. Национализм

Сущность национализма

Идея нации, используемая для вы­ражения особых требований к влас­ти, неизбежно порождает специфические политические акции, в систематизированном виде и представляющие собой национализм. В самом общем виде национализм
– это политическое движение, на­правляемое определенной доктриной на выражение и защиту интере­сов национальной общности в отношениях с государственной властью.

Почти 90% современных государств полиэтничны, поэтому по своему значению и политическому весу национальные движения дан­ного типа вполне соотносимы со стремлением людей к демократии, формированию гражданского общества. В то же время в силу специ­фического происхождения наций, наличия в поведении принадле­жащих к ним людей множества предрассудков, иррациональных мо­тиваций, ложных оценок и установок национализм выступает как крайне неоднозначное и противоречивое политическое явление.

Объективно национальные движения направлены на использова­ние политических механизмов как внутри государства, так и на меж­дународной арене для повышения уровня общности граждан одной национальности (или всего населения той или иной страны в целом) и защиты их интересов. Национализм выходит на политическую аре­ну тогда, когда властные отношения требуют большей культурной и социальной сплоченности общества или отдельных слоев его населения. Как говорил еще Ш. Монтескье, «дух нации», любовь к Родине являются единственной основой существования «органического» об­щества.

В то же время практический опыт показал, что национализм не просто исходит из признания наличия нации и ее особых интересов, но в известной степени и претендует на превосходство
национально ориентированных потребностей над всеми иными чаяниями и за­мыслами людей. Высокая оценка национальных приоритетов, как пра­вило, всегда сопрягается с идеями независимости, что в свою оче­редь практически постоянно вызывает к жизни требования получе­ния определенной части государственного суверенитета и его политико-административного закрепления. Конкретно это может оз­начать предоставление нации определенной автономии в рамках го­сударства и даже создание самостоятельного государственного обра­зования.

В ряде случаев целью национализма становится и повышение эффективности деятельности государства, проведение в нем реформ, способных качественно повысить уровень культурной и социальной защищенности граждан той или иной национальности. Еще одна до­статочно распространенная цель национальных движений – получе­ние национальными группами «национально-культурной автономии», гарантирующей приобретение гражданами той или иной националь­ности качественно иных возможностей выражения своей идентично­сти (например, за счет развития сети школ с образованием на род­ном языке, расширения возможностей отправления религиозных об­рядов, развития национальных печатных изданий и т.д.), расширения прав на особые формы политического представительства, законода­тельные инициативы.

Учитывая высокое политическое значение национальных движе­ний в современных государствах, их широкий общественный резо­нанс, в ряде случаев национализм используется как политическое прикрытие для получения власти совершенно иными социальными силами. Такая инструментальная
форма национализма чаще всего ста­новится орудием проникновения на политический рынок тех сил, которые не заинтересованы в публичной огласке и предъявлении об­щественному мнению своих подлинных целей.

Место национализма в политике

Национализм исторически выступа­ет не только средством дезинтегра­ции традиционных обществ и их пе­рехода в современное состояние, но и составной частью неравно­мерного процесса развития индустриальных государств. В рамках этих политических процессов разнятся как причины возникновения на­ционализма, так и его цели, а также его роль в политическом разви­тии тех или иных стран,

Так, в XIX в., по мере разложения империй и формирования политической карты мира, требования наций к власти перемести­лись с культурных на политические цели, что привело к созданию самостоятельных национальных
государств. В переходных процессах XX в. национальные движения в основном возникали в русле националь­но-освободительной борьбы угнетенных народов, многочисленные примеры которой дал опыт разрушения колониальной системы в се­редине нынешнего столетия, что также сопровождалось формиро­ванием ряда национальных государств. Помимо задач, связанных с обеспечением государственного строительства, национализм в дан­ных условиях способствовал внутренней консолидации общества, мобилизации его населения на осуществление целей модернизации и даже психологической компенсации страданий, вызванных отста­лостью страны и резкими внутриполитическими противоречиями (X. Винклер).

Весьма типичной причиной, инициирующей национальные дви­жения в переходных условиях, является и динамика развития отдель­ных национальных общностей в процессе изменения их масштаба и роли внутри конкретного государства. Например, «малые» нации пе­рерастают в «большие», приобретая системообразующее для госу­дарства значение, что предполагает и соответствующее перераспре­деление прав и ресурсов власти.

В политических же процессах развитых
современных государств национализм в основном складывается в рамках урегулирования меж­национальных конфликтов, например, на основе возникновения на­рушений прав
жителей определенной национальности или несправед­ливого распределения социальных благ между различными нацио­нальными группами. Существенной причиной возникновения национальных движений является и стремление «малых» наций к са­мостоятельности, базирующееся на преувеличении своей культур­ной и политической роли в обществе, что провоцирует сепаратизм и, как следствие, инициирует центробежные тенденции, ведет к дез­интеграции государства и общества, к нарастанию обособленности и изоляционизма отдельных групп населения. Помимо постоянного по­явления на политической карте современных государств новых наци­ональных меньшинств, которые выступают со своими политически­ми требованиями, в качестве причин, провоцирующих возникнове­ние национальных движений, могут выступать и влияние родственных зарубежных
групп, борющихся за права соплеменников в других стра­нах, и политика ирредентизма
(сознательного объединения людей одной национальности в рамках единого государство), и противоре­чия
между титульными и нетитульными нациями и т.п.

Столь же распространенной причиной активизации национальных движений является и низкая эффективность
государства, не способ­ного к должному регулированию межгрупповых отношений. Например, в конце 80-х – начале 90-х гг. XX в. во многих странах Восточной Европы и республиках СССР всплеск национальных движений был вызван прежде всего резким ослаблением государственного контроля за межнациональными отношениями, а равно – крайне низкой эф­фективностью его действий в социально-экономической сфере, со­провождавшейся резким падением уровня жизни населения. Одно­временно активизации национализма способствовали и возросшие на волне перемен амбиции национальных элит, что также можно рассматривать в качестве относительно самостоятельной и весьма серьезной причины политической активности наций.

Значение этой особой причины формирования национализма тем более велико, что деятельность элитарных кругов нередко придает ему радикальные и разрушающие государственность формы путем пропаганды идей исключительности своей нации, утверждения ее особой миссии в развитии страны, разжигания межнационального недоверия и розни. Нередко под национальными лозунгами скрыва­ется и сознательная установка определенных элитарных группиро­вок, в том числе поддерживаемых из-за рубежа, на дезинтеграцию государства и общества, на изменение государственных границ, на­гнетание региональной и международной напряженности.

Хорошей питательной средой для формирования политической поддержки такого рода разрушительных для государства целей становится и недостаточный уровень национального самосознания граж­дан, низкий уровень образования гуманитарной интеллигенции «ма­лых» наций, массовое распространение в элитарных и неэлитарных слоях межнациональных предрассудков, отсутствие у широких слоев населения склонности к компромиссам, терпимости к религиозным и иным характерным отличительным чертам жизни представителей другой национальности.

Типы национальных конфликтов

Наиболее важной объективной при­чиной возникновения национальных движений, формулировки их целей, придания им той или иной интенсивности и продолжительности яв­ляются разнообразные межнациональные (этнополитические) кон­фликты, которые не могут быть урегулированы за счет внутренних ресурсов сторон.

Конфликты такого рода нередко опосредуют разнообразные проти­воречия и асимметричные отношения групп социально-экономическо­го, территориального, демографического
и иного характера, придавая им своеобразный оттенок и усложняя пути и методы выхода из кон­фликтных ситуаций. При этом национальные аспекты, как правило, способны играть роль детонатора различных социальных противоре­чий, придавая противоборству чрезвычайную стремительность и ос­троту. Более того, различные политические силы порой стремятся сознательно свести те или иные социальные групповые конфликты к национальным основаниям. В связи с этим в науке нередко высказы­ваются мнения о том, что любые расхождения позиций или неравен­ство ресурсов у национальных (этнических) общностей неизбежно приводит к острым конфликтам. Однако практический опыт разви­тия межнациональных отношений в ряде таких стран, как Швейцария, Голландия, Бельгия и некоторых других, показывает возмож­ность установления взаимоуважительных и политически стабильных отношений между различными национальными, этническими и ра­совыми группами.

Наиболее распространенными являются конфликты между наци­ональными
(этническими) группами
в полиэтнических государствах, возникающие на основе различий во владении теми или иными со­циальными ресурсами,
а также между национальным большинством
и меньшинством.
Как правило, причинами такого положения дел в не­малой степени служат факторы естественно-исторического характе­ра, заселенность определенных территорий, тесная связь отдельных групп с теми или иными видами хозяйственной деятельности, про­цессы ассимиляции и миграции отдельных наций, эволюция административно-территориальной организации государства, а также сокра­щение его реальных возможностей. Например, в результате формиро­вания социально-экономической периферии в России (в частности, это относится к районам Крайнего Севера, испытывающим посто­янные трудности в обеспечении ресурсами) материальное неравен­ство проживающих там граждан непосредственно предстает как на­циональное.

Специфические конфликты возникают и в результате идентифи­кации
этнических меньшинств с родственной общностью, прожива­ющей в соседних странах (например, у турок в Болгарии, венгров в Румынии, русских в Молдавии и т.д.). Примерно такие же противо­речия возникают и вследствие формирования этнических анклавов,
складывающихся в результате этнической эмиграции из соседних го­сударств, а также воссоединения ранее раздробленных этносов и вос­становления прав репрессированных народов.

Среди множества межнациональных конфликтов прежде всего следует отметить те, которые возникают на почве наиболее полити­чески значимых противоречий между государством
(центральной бю­рократией) и национальной группой.
Чаще всего данный конфликт связан с систематическим ущемлением прав последней (юридичес­ким или фактическим). Такие отношения могут приобретать различ­ные формы: немотивированного ужесточения контроля за жизнью данной части населения, создания препятствий в кадровом росте, проведения незаслуженных репрессий и т.д. Например, в СССР ста­тус негласной государственной политики приобрело дискриминаци­онное отношение властей к гражданам еврейской национальности, которые подвергались различным формам социального притеснения и унижения.

Во многих странах весьма распространенным типом межнацио­нальных конфликтов является противоречие между титульной
(ко­ренной, дающей официальное название государству) и нетитульной
(некоренной) нациями. Такое положение может выражаться в суже­нии представителям последней возможностей для вероисповедания, обучения детей на родном языке, установлении чрезмерных требова­ний в освоении государственного языка, дискриминации по нацио­нальному признаку в области здравоохранения, образования, про­фессионального кадрового роста и т.д. Причем такие противоречия могут возникать даже тогда, когда нетитульная нация превосходит титульную по численности. Как свидетельствует опыт преобразова­ний в большинстве современных Прибалтийских государств, самым серьезным последствием такой политики является масштабная соци­альная дискриминация и превращение представителей нетитульной (в данном случае русской) нации в «людей второго сорта».

В структуре межнациональных отношений особое место занима­ют и так называемые межэтнические конфликты.
Их особенность со­стоит в том, что степень их урегулированности слабо зависит от ра­циональных действий по использованию институтов власти и преоб­разованию характера их деятельности, проведения согласительной политики и использования всевозможных техник примирения (этим они отличаются от других типов межнациональных конфликтов). При­чина крайней степени устойчивости подобных конфликтов заключа­ется в том, что источники их напряженности, как правило, лежат в эмоционально-чувственной сфере, органически подкрепляясь дей­ствием бытовых традиций, некритически воспринятыми, «с моло­ком матери» впитанными оценками и суждениями, подсознательны­ми, в том числе религиозными, стереотипами и стандартами, выра­жающими трудно изменяемое некомплиментарное отношение к людям другой национальности.

Этническая несовместимость, неспособность жить в мире «со­прикасающихся наций» (С. Хантингтон) служит выражением куль­турной дистанции, которая порой является условием самого суще­ствования этносов. Причем эта дистанция трудно преодолима как для групп, так и на индивидуальном уровне. Нередко такие конфликты выливаются в ожесточенные, в том числе вооруженные, столкнове­ния отдельных этнических образований (тейпов, махалей), ведущих борьбу друг с другом на протяжении долгих лет. И подчас требуется жизнь не одного поколения, чтобы такое взаимонепонимание утра­тило свою остроту и агрессивность.

Межнациональные (межэтнические) противоречия проявляются как на уровне политических институтов (движений), так и на меж­личностном, бытовом уровне. На этом уровне формируются разнообразные стереотипы враждебности, недоброжелательства, провоци­руются стихийные мятежи, выступления, террористические акции, самосуд и т.п. В этом отношении важнейшим фактором примирения сторон является взвешенная политика государства, направленная на выравнивание прав представителей всех проживающих на его терри­тории национальностей и предоставление им возможностей жизни в соответствии со своими убеждениями.

Структура национализма

Национализм как политическое дви­жение представляет собой крайне сложное, внутренне структурированное явление. В его структуру вхо­дит ряд компонентов, от содержания каждого из которых существен­но зависят возможности реализации национальной общностью своих целей в области государственной власти.

Основополагающее значение здесь имеет национальная идеоло­гия,
в которой формулируются цели национального движения, а также указываются пути и средства их достижения. Как определенная сис­тема идеально выстроенных целей она провоцирует активность недо­вольных, придавая целевую направленность их действиям, как пра­вило, ослабляющим целостность государства. Но главное заключает­ся в том, что идеология выступает идейной и духовной основой массовой национальной идентификации, т.е. осознания широкими слоями населения своей приобщенности к данной национальной груп­пе, понимания людьми уникальности и непреходящего значения раз­деляемых ими групповых норм и ценностей для собственной жизне­деятельности.

В свою очередь, степень распространения и характер поддержки идеологических целей национальных движений непосредственно за­висит от уровня и характера массового национального самосознания.
Существует такое определение данного феномена: национальное са­мосознание есть совокупность представлений, характеризующих ре­альное освоение людьми общегрупповых идеалов, культурных норм и традиций той или иной национальной общности, а также обусловлен­ных ими ее интересов.

Национальное самосознание, как правило, формируется с уче­том специфического влияния ряда особых коллективных представле­ний. В частности, на уровень осознания идеалов и интересов нации существенное влияние оказывают этнические
приоритеты, обуслов­ливающие коллективную идентичность на базе общности «крови и почвы», некритического освоения ряда сложившихся традиций, смыс­лов и ценностей. В силу своего во многом подсознательного характера эти установки могут драматизировать действительность, приобретая разрушительные для рационального отношения к жизни формы. К чис­лу факторов, влияющих на формирование национального самосоз­нания, относятся и религиозные
воззрения как один из важнейших факторов народного менталитета, сплавленный с историей станов­ления и развития данной общности и ее мировосприятием в цивилизационном контексте. Аналогичными факторами являются социальные
идеи, формирующиеся под воздействием более широких, чем госу­дарственные, современных экономических процессов, коммуника­ций и институтов культурной жизни, а также собственно политичес­кие чувства и представления,
отражающие отношение людей к реаль­ным властно-перераспределительным процессам в их странах и мире в целом. Все перечисленные факторы являются компонентами струк­туры национального самосознания.

Значение каждого из этих компонентов зависит от конкретных условий и особенностей эволюции конкретного народа. Например, национальное самосознание большинства жителей Северной Ирлан­дии обусловливается религиозными установками, определяющими их принадлежность к католикам и протестантам; в осознании после­военного разделения граждан немецкой национальности, проживав­ших в ФРГ и ГДР, вешающую роль играли политические оценки; в понимании подавляющим большинством современных жителей Гер­мании, стран Бенилюкса и многих других государств своей принад­лежности к европейской общности главное значение имеют соци­альные представления и т.д.

В целом названные компоненты национального самосознания спо­собны формировать не только позитивную идентичность, связанную с ростом межгруппового уважения и взаимоответственности, нали­чием у людей высоких чувств долга и патриотизма. Те же, но иначе воспринятые идеи могут перерастать в шовинизм (ультранациона­лизм, ориентированный на разжигание вражды и ненависти между народами), способствовать распространению ксенофобии (недобро­желательства к иностранцам), расистских и фашистских настроений, придавая таким образом национальным движениям деструктивный для общества характер.

Принципиальное значение в структуре национализма имеют так­же институты и нормы,
упорядочивающие массовую активность пред­ставителей определенной нации, организующие и формализующие стихийные акции (практики) граждан, координируя их с сознатель­но конструируемыми целями и задачами на политической арене. В каче­стве таких важнейших институтов могут выступать национальные го­сударства, национальные партии, соответствующие группы давле­ния и СМИ. Нередко институциональные формы принимает деятельность вооруженных группировок и партизанских отрядов (а иногда даже террористических организаций), борющихся за спе­цифически понятые национальные интересы.

Особое место в структуре национализма принадлежит нацио­нальным элитам,
играющим ключевую роль в формировании поли­тического облика движения. В силу исключительного значения субъек­тивных компонентов для концептуализации национализма, как та­кового, громадную роль играют идеологические (интеллектуальные) слои элитарного слоя. Именно они продуцируют ценности, интегри­рующие национальные общности, проясняют современное значение исторических традиций и обычаев, формулируют национальные ин­тересы, лежащие в основе повседневной деятельности этих политических сил.

Понятие национальных интересов

Национальный интерес представля­ет собой наиболее важный ориентир самостоятельной политической дея­тельности национально ориентированных сил в сфере государствен­ной власти. Национальный интерес является одним из основополага­ющих условий обретения людьми национальной и культурной иден­тичности, кроме того, он в концентрированной форме выражает те цели и способы их достижения, которые закрепляют за национальны­ми движениями тот или иной политический статус как внутри госу­дарства, так и на международной арене. Наконец, как основание де­ятельности национального государства национальный интерес выс­тупает и в качестве показателя определенности внешней и внутренней политики страны.

Однако, несмотря на столь весомую роль национального интере­са, в науке до сих пор не достигнуто согласия не только в его трак­товке, но и в признании его существования. Например, ряд ученых (Б. Капустин) отрицает значение национальных интересов в силу их содержательной неопределенности, что, по их мнению, создает ус­ловия для навязывания социально разрозненному обществу ложной и заранее заданной общности интересов, широкие возможности для спекуляций и манипулирования общественным мнением. Тем не ме­нее большинство теоретиков все же использует данное понятие для анализа политической реальности, расходясь, правда, в понимании его природы и назначения.

Так, одна группа ученых исходит из идеологической
трактовки национального интереса, предполагающей формулировку политичес­ких целей в рамках заранее заданных ценностей и культурных значе­ний. При таком понимании национальные интересы нередко высту­пают в виде разнообразных духовных
конструкций – «русской идеи», «американской мечты», «духа фатерланда»; имперских установок, предполагающих создание «великой» страны (России, Боснии, Гер­мании и т.д.); антизападных или антироссийских убеждений, рас­сматриваемых отдельными элитарными слоями в мусульманских и недружественных нам государствах как не подлежащие критике сверх­ценности.

Данная трактовка национальных интересов программирует преж­де всего эмоционально-чувственные мотивации политического поведения представителей определенных наций (государств), закрепле­ние в их политических программах и лозунгах неких вневременных оценок, подходов, стереотипов. При определенной позитивности та­кого понимания национальных интересов и соответствующих дей­ствий, демонстрирующих, к примеру, «принципиальность» полити­ки, ее «приверженность идеалам и принципам», подобные формы общеколлективных целей, как показывает практический опыт, толь­ко усугубляют разногласия с конкурентами и драматизируют виде­ние политической ситуации. Более того, такое положение ставит государство как политический институт в заведомо проигрышное по­ложение в борьбе с конкурентами, способными более гибко относиться к оценке ситуации, маневрировать, корректировать свои цели и т.д.

Другая трактовка национальных интересов предполагает прагматическое
отношение к ним, характеризующее соответствующие цели как непременно позитивное, но содержательно разнообразное обще­коллективное благо. При таком подходе не существует никаких окон­чательных представлений о том, что и как надо достигать. Все содер­жательные параметры национальных интересов зависят от обстанов­ки. Поэтому у носителей таким образом понимаемых национальных интересов постоянно меняются и «вероятные» союзники, и «потен­циальные» противники нации (национального государства), и пози­тивные, и негативные оценки внешней и внутренней ситуации. Од­нако при всем этом сохраняются две универсальные цели: процвета­ние граждан
и усиление мощи государства.
Причем средствами обеспечения этих целей в основном признаются экономический по­тенциал и военная сила.

На примере внешней политики такой подход к пониманию на­циональных интересов ярко продемонстрировал известный немец­кий теоретик Г. Моргентау. Он писал: «Цели внешней политики должны определяться в контексте национального интереса и под­держиваться определенной силой. При этом содержание самого на­ционального интереса определяется самим государством и не пред­полагает каких-либо иных ограничений кроме силы, которой оно располагает по отношению к силе взаимодействия с ней других госу­дарств».*

* Morgenthau H. G.
Politics among Nations. N.Y., 1952. P. 67.

В сфере практической политики понимание национального инте­реса, как правило, сочетает известные элементы прагматики и иде­ологических предустановок, которые изменяют приоритетные цели и задачи национальных движений (государств). Наряду с этим наци­ональные интересы обладают и другими характеристиками, к кото­рым, в частности, относятся следующие: временные
(долгосрочность, краткосрочность), приоритетные
(первостепенность, второстепенность) степень устойчивости
(постоянство, изменчивость), предмет­ность
(относятся к внутриполитическим или внешнеполитическим пооцессам), направленность
(включают действия, направленные как на повышение благополучия своих граждан, так и на проведение по­литики национального гегемонизма и разрушения существующей го­сударственности).

Принцип национального самоопределения

Самое существенное влияние на характер целей, реально формулируе­мых в рамках национальных движе­ний оказывает один из важнейших принципов внутренней самоор­ганизации национализма – принцип национального самоопределения.

Исторически сложилось в основном политическое понимание дан­ного принципа. Как уже отмечалось, представители ряда научных школ рассматривали государственно-политическое самоопределение наций в качестве важнейшего условия их конституциализации. Однако при этом совершенно не принимался в расчет исторический и даже так­тический характер выдвижения подобных требований. Иными слова­ми, независимо от степени развития национальной общности требо­вание государственно-политического оформления территории, на которой она проживала, рассматривалось как универсальное, внеисторическое.

Понимая, что реальные межнациональные отношения неизбеж­но включают в себя естественно складывающиеся процессы сближе­ния, ассимиляции или, наоборот, взаимного дистанцирования от­дельных общностей, можно утверждать, что оправдание стремления национальных групп, особенно «малых», к политическому самооп­ределению неизбежно подрывает целостность многосоставных в эт­ническом плане государств. Иными словами, универсализация этого требования, его применение к национальным группам разного масштаба, веса и значения в политической жизни конкретных стран не дали бы сложиться ни одной крупной национальной группе и ни одному крупному полиэтническому государству.

На практике стремление придать первостепенное значение прин­ципу национального самоопределения в его сугубо политической фор­ме противоречит и некоторым другим принципам, в частности прин­ципу территориальной целостности государства. Как показал практи­ческий опыт развития целого ряда многонациональных государств, некоторые титульные нации, получив право на самоопределение, нередко опираются на принцип территориальной целостности, что­бы не допустить возможности самоопределения национальных мень­шинств в уже обретших самостоятельность государствах.

Формируя свои цели, лидеры национальных движений должны исходить из того, что по своему содержанию принцип национально­го самоопределения не сводится только к своей политической составляющей. Помимо этого он одновременно является и специфи­ческим показателем культурной общности людей, и правовым прин­ципом, и критерием достижения нацией конкретной стадии в своем развитии, и свидетельством наличия известных психологических про­цессов и т.д. Вот почему в зависимости от конкретной исторической и политической ситуации следует руководствоваться теми его ориен­тирами, которые позволяют наиболее оптимально обеспечить общеколлективные интересы представителей той или иной национальной группы.

Это требует применения соответствующих механизмов и техно­логий достижения целей национализма: ресурсов и возможностей партий, прокламации программ, выдвижения лозунгов, использова­ния СМИ и т.д. В частности, конструируемые в рамках национализма действия могут способствовать эмоциональной драматизации мни­мых и действительных национальных притеснений, ориентируясь на политизацию данных конфликтов, т.е. на активное вовлечение влас­ти в решение данных противоречий. В то же время используемые спо­собы и техники реализации целей могут помочь сделать основной упор на компенсацию морального ущерба и минимизацию национальных предрассудков, способствовать усилению внутренней солидарности и культурного сплочения данной общности без обращения к институтам власти.

3. Национальные движения в современном мире

Типы национализма

В зависимости от характера постав­ленных и решаемых задач, типов действующих лиц и множества других факторов в современном мире, формируются различные типы национальных движений, различающихся своими внешними и внутренними параметрами, Как уже указывалось, широкое распространение получило выделение и описание «гражданского» и «этнического»
национализме делающих акцент соответственно либо на общеполитических, либо на кровно-родственных, «почвенных» критериях групповой идентификации. Наряду с этим известный американский исследователь Дж. Брейли выделяет национализм сепаратистский,
направленный на отделение той или иной нации от существующего государства; реформаторский,
стремящийся придать более национальный характер структурам и отношениям уже существующего государства; и ирредентист­ский,
предпочитающий объединение нескольких государств или при­соединение части одного государства к другому. Другой западный ученый Дж. Хол выделяет и описывает «интегральный»
национализм, ориентированный на усиление монолитности как полинациональных, так и мононациональных обществ. А Б. Андерсон вычленил «официальный»,
или «правительственный»,
национализм, направленный на большее соответствие интересов нации интересам государства.

Несколько иные основания для классификации национализма предлагает российская исследовательница Л. Дробижева, которая вы­деляет следующие типы национализма: имперский
(т.е. традицион­ный государственный национализм крупной нации, стремящейся на­вязать свои ценности и установки другим национальным группам, в том числе за счет насильственной ассимиляции), макрорегиональный
(демонстрирующий деятельность интеграционных национальных об­разований, например ТНК, направленную на противостояние им­перской политике отдельных государств и доказательство своей са­модостаточности) и, наконец, микрорегиональный
(национализм «малых» наций и этнических групп, стремящихся обеспечить себе политические привилегии).

Весьма распространенным является также выделение различных типов национализма в зависимости от его политической программы, например: либерального
(предполагающего сочетание национальных и государственных ценностей), радикального
(ориентирующегося на рез­кий разрыв этих идеалов и даже на уничтожение части прежней элиты), реакционного
(испытывающего недоверие к новым, демократическим ценностям и пытающегося всеми методами сохранить прежние идеа­лы) и т.д. Например, в России в XIX – начале XX в. национальные движения преследовали цели сохранения империи, умножения земель, руководствуясь при этом идеями «панславизма» (учения, утверждавше­го превосходство славянских народов перед остальными), негативного отношения к цивилизационным ценностям западного толка.

Однако наиболее политически значимым основанием для типологизации национализма в настоящее время является его отношение к демократии. Такое основание стало особенно актуальным в после­дние десятилетия, когда обозначился кризис современных нацио­нальных государств, а также выявились серьезные политические про­тиворечия в связи с резким ростом национального самосознания в пост тоталитарных странах Восточной Европы и СНГ. С точки зрения отношения к демократии, как правило, выделяются три типа национализма: враждебного
демократии, нейтрального и соответствующего
ее базовым принципам и задачам.

Национализм и демократия

Выделение национальных движений, находящихся в разном отношении к демократии, безусловно, имеет под собой реальную почву. Однако теоретическая проблема заключается не столько в констатации ука­занных типов национализма и их распространенности, сколько в по­нимании путей и методов демократизации национальных движений. А это, в свою очередь, зависит от понимания совместимости нацио­нальных и демократических процессов.

Возникновение и существование принципиально нечувствитель­ных к нормам демократии национальных движений некоторые пред­ставители многих научных школ традиционно объясняли на основе аксиологического
подхода, выражавшего однозначно негативное от­ношение к этому политическому движению, как таковому. По сути, дела сторонники их позиций отождествляли национализм с его наиболее гипертрофированной формой – шовинизмом, т.е. идеями и действиями, направленными на обеспечение превосходства
прав на­ции над правами человека, на достижение национального превос­ходства, дискриминацию меньшинств и установление этногегемонизма. В настоящее время внутренняя несовместимость демократии и национализма нередко объясняется наличием острых, интенсивных этнических чувств, присущих представителям различных националь­ностей в плюральном обществе, которые неизбежно раскалывают гражданское общество и обрекают его на недемократизм.

Сторонники противоположных взглядов полагают, что демократия как достаточно формальная система обеспечения равенства групп не препятствует, но и не гарантирует равные статусы и возможности, к примеру, национальным меньшинствам. В то же время такие гарантии возможны только на основе дополнения формальных npoцедур определенными конституционными порядками, создания специальных политических механизмов, если не устраняющих, т.ч. существенно смягчающих межнациональные противоречия (например, в виде предоставления нацменьшинствам специальных квот для участия их представителей в работе законодательных и исполнительных органов власти). Существеннейшую роль в совмещении национализма и демократии играет и установление определенной избира­тельной системы (например, смешанной), не позволяющей нацменьшинствам трактовать результаты выборов как выражение «тирании большинства».

Важнейшее значение в демократизации национальных движении имеет и массовое распространение чувств толерантности, инонациональной терпимости, взаимоуважения представителей различных наций, пропаганда в обществе образцов культуры и достижение компромисса. При этом СМИ не должны становиться на защиту интересов только лиц определенной национальности, усугубляя различия между национальными группами, способствуя расширению чувств инонациональной неприязни, распространению националистический фобий и предрассудков.

Но главным условием внутреннего совмещения демократия национализма является деполитизация
национальных отношений, утверждение в обществе принципа национальной экстерриториаль­ности (отрицающей жесткую зависимость существования нации от территории, на которой она проживает в настоящее время) и, следовательно, укоренение общегражданского характера наций, принципа «одна нация – один народ – одна территория – одно государ­ство».

В этом смысле политические требования отдельных наций и эт­носов будут неизбежно пересекать границы различных общностей. Но тогда и борьба за национальное самоопределение будет борьбой от­дельных наций и этносов не за часть государственного суверенитета, а за дальнейшую демократизацию государственно единого и много образного в этническом отношении общества, предоставляющего всем национальностям равные права для культурного и политического раз­вития.

Центральная роль в придании демократического характера нацио­нальным движениям принадлежит государству, его целенаправленной политике в области межнациональных отношений. Государство не дол­жно ослаблять контроль за развитием межнациональных отношений, гибко подстраивая под них свои административно-территориальные границы, принципы и задачи своей социально-экономической полити­ки. Полиэтнизм общества должен предполагать соответствующее орга­низационное обеспечение государством, адекватные изменения в стро­ении его политической системы. Объективные этнообразующие тенден­ции должны стать для государства основой для сохранения единых, стабильных и демократических отношений. Как показал опыт Югосла­вии (в послевоенных границах), моноэтнический национализм в поли­этнической стране, когда едва ли ни каждая из национальных групп выказывала стремление к доминированию, способен разрушить даже вполне развитое демократическое государство.

В русле формирования демократизирующей национальные дви­жения политики государство должно оперативно и радикально пре­секать любые формы этнического насилия, попытки оправдания даже самого незначительного национального превосходства, исходящие от представителей любых, в том числе титульных, национальностей. При этом особое внимание следует уделять национальным «группам риска», т.е. тем группам, которые либо в прошлом подвергались не­заслуженным репрессиям, либо сегодня испытывают явную несов­местимость с представителями других национальностей, ущемление своих прав на культурную самобытность и активно противятся асси­миляционным процессам и т.д.

Крайне внимательное отношение государства ко всем проживаю­щим на его территории нациям и этническим группам, последова­тельность его интегрирующей общество политики особенно важны для таких стран, как Россия, которая является исторической роди­ной для автохтонных (зародившихся в ней), но существенно разли­чающихся религиозными или иными компонентами национального самосознания народов, землей, с которой связана их историческая память, психологическое восприятие Отечества.

РАЗДЕЛ IV. ПОЛИТИЧЕСКИЕ ИНСТИТУТЫ

Глава 9. ГОСУДАРСТВО КАК ПОЛИТИЧЕСКИЙ ИНСТИТУТ

1. Природа и сущность государства

Понятие и теории происхождения государства

Государство является центральным, интегрирующим общество полити­ческим институтом. Оно концентрирует высшие властные полномочия и обладает способностью управлять и целенаправленно регулировать социальные отношения. Государство – это институт, организующий совместную жизнь населения на определенной территории и обеспечи­вающий там должный социальный порядок, поддержание соответствующих норм и правил человеческого общежития.

Долгая история формирования и развития государства сопровождалась не менее длительными и не всегда результативными попытками теоретического объяснения источников возникновения данного института, его отличительных черт, социального назначения и перспектив будущего развития. Долгое время государство практически отождествлялось с обществом, его социальной организацией. И только в XVI веке благодаря трудам Н. Макиавелли, в которых впервые использовался термин stato (от лат. status – положение) для обозначения особой, отличной от общества структуры власти, появился и термин «государство».

Сложность и многообразие путей формирования этого института власти, его функций и назначения отразилась и на объяснении причин его происхождения. В частности, в Древней Греции в основном преобладали теории естественного происхождения
государства. Так, Аристотель полагал, что люди как социальные по своей природе су­щества, стремящиеся к совершенству и потому постоянно взаимо­действующие друг с другом, неизбежно образуют общество и его формальную организацию – государство. При этом государство слу­жит не только проявлением естественного стремления людей к вза­имному общению, но и средством достижения ими морального со­вершенства. Государство состоит из людей, но оно неизмеримо силь­нее любого отдельного человека или каких-либо групп и объедине­ний. Поэтому сила, мощь и превосходство государства над человеком также должны рассматриваться как его важнейшие проявления. Ин­тересно, однако, что эта гуманистическая логика объяснения есте­ственного характера возникновения и назначения государства впос­ледствии была подхвачена сторонниками фашизма (в частности, Мус­солини с его теорией «органистского государства»), сделавшими акцент на могуществе и силе этого института власти.

В средние века большое распространение получила теория боже­ственного происхождения
государства, творцы которой рассматрива­ли государство как результат Божьего промысла, орудие проявления заранее предуготованного для человека божественного плана, выяв­ление высшей воли Творца. Такое понимание природы государствен­ной власти предусматривало, что именно Бог выбирает короля и да­рует ему абсолютные полномочия по отношению к подданным, ко­торым надлежало подчиняться земному властителю, даже если тот был тираном. Соединившись с интересами института церкви, эта идея интерпретировалась в духе теории «двух мечей», признававшей пра­вомерность наличия центров светской и церковной власти, каждая из которых считалась дарованной Богом и обладала собственной ком­петенцией: одна – в мирской, другая – в духовной области.

Основываясь на этих идеях, приверженцы божественной интерпре­тации государства утверждали наличие некоторых народов-избранни­ков, которых якобы благословил Всевышний. Отголоски таких тради­ций сохранились вплоть до настоящего времени. Например, японские власти во Второй мировой войне широко использовали мифологичес­кие идеи, утверждавшие, что первым императором Японии был внук Богини Солнца и потому умереть за Богом избранного монарха есть высший религиозный долг.

Собственную трактовку происхождения государства дала договор­ная
теория, находившаяся в оппозиции к «божественному праву ко­ролей» и основывавшаяся на идее народной власти, т.е. признания народа главным источником государственного суверенитета. Возник­шая в XVII-XVIII вв. теория общественного договора
в самом общем виде утверждала идею о том, что властители и подвластные имеют друг перед другом определенные обязательства, возникшие в тот период, когда суверенный народ согласился создать государство и пе­редать правителям определенные полномочия. Таким образом, признавалось, что люди могут аннулировать правительство и государ­ство, если они не служат их целям.

В то же время эта самая общая установка предполагала возмож­ность различного истолкования форм и полномочий власти, прав властвующих и подвластных, а также иных существенных сторон об­щественного договора. Так, Т. Гоббс утверждал, что государственная власть предоставляется властителям, дабы сохранить общественный порядок и предотвратить «войну всех против всех». Именно монарх есть воплощение сущности государства, его суверенитета и потому, во избежание хаоса и разрушительных последствий взаимной конку­ренции граждан, властям следует иметь существенное преимущество перед народом. В противоположность таким идеям Ж. Ж. Руссо и его сторонники отдавали решающие преимущества в государстве насе­лению в целом, полагая, что общественный договор предполагает право и необходимость властвования народа только в непосредствен­ной форме, не нарушающей и не ограничивающей его общеколлективную волю. В то же время Дж. Локк и его последователи настаивали на том, что государство в рамках общественного договора должно полностью контролироваться народом и быть использовано для за­щиты прав и свобод граждан.

Свою лепту в обоснование источников возникновения государ­ства внесли теоретики, настаивавшие на насильственном
характере этого процесса. Еще в древние времена возникли идеи о том, что государство было создано путем захвата и насилия сильных над сла­быми. Таким образом, на протяжении тысячелетий формировалась не только установка на отрицательное отношение к государству как социальному злу, но и этическое оправдание сопротивления ему и даже уничтожения его. Такие подходы были характерны и для ранних христиан, сопротивлявшихся Римской империи, и для теологов, стре­мящихся подчинить церкви органы светской власти, и для много­численных революционных группировок, боровшихся с разнообраз­ными формами тирании и диктатуры. Наиболее яркую форму такого рода идеи получили в теориях анархистов М. Штирнера, П. Прудона, М. Бакунина, рассматривавших государство как воплощение соци­ального зла и стремившихся освободить человека от всех разновид­ностей внешнего принуждения и власти.

В противоположность такой трактовке в XIX в. в теориях Г. Гегеля и Ф. Ницше сложился иной подход, согласно которому государство, имевшее силовое происхождение, есть крайне положительное для общества явление. По их мнению, государство, проявляя в своей де­ятельности заложенную при его рождении силу, организует власть сильных над слабыми, заявляя о себе как о самой могущественной организации в человеческом сообществе и неся таким образом благо нуждающимся в защите людям. По этой причине государство при­знавалось институтом, стоящим выше ограничений обыденной мо­рали или прав отдельной личности.

Собственную трактовку происхождения государства дала маркси­стская
теория, в которой указывались определенные предпосылки данного процесса (прежде всего наличие общественного разделения труда, возникновение частной собственности и классов) и непос­редственная причина создания государства (непримиримость классо­вых взаимоотношений, вследствие чего экономически господствую­щий класс создает государство как инструмент принуждения своих конкурентов). Как писал В. И. Ленин, «государство есть продукт и проявление непримиримости
классовых противоречий. Государство возникает там, тогда и постольку, где, когда и поскольку классовые противоречия объективно не могут
быть примирены».*

* Ленин В. И.
Полн. собр. соч. Т. 33. С. 7.

Таким образом, в марксизме наиболее ярко выразилось отноше­ние к государству не как к институту, выполняющему общесоциаль­ные функции в обществе, а как к инструменту группового господ­ства, аппарату власти, господства и управления общественными процессами в интересах определенного класса. Как подчеркивал Ленин, «государство есть машина для угнетения одного класса другим, ма­шина, чтобы держать в повиновении одному классу прочие подчи­ненные классы».*

* Ленин В.И.
Полн. собр. соч. Т. 39. С. 75.

Причины возникновения государства

Возникновение государства стало результатом усложнения обществен­ного развития, формирования мно­гообразной гаммы общественных интересов, неоднозначности развивавшихся связей властвующих и подвластных. Дифференциация ин­тересов различных человеческих общностей и соответствующих им общественных отношений, поставив под вопрос былые формы со­хранения целостности общества, в основном и предопределила воз­никновение института, способного добиться организации совмест­ной жизни граждан на отдельной территории. Для этого государство берет у общества часть необходимых для поддержания его жизнедея­тельности функций, отчуждает и даже узурпирует их. Поэтому в его деятельности существуют как общесоциальные
мотивы, обусловлен­ные задачами интеграции и организации общества в целом, так и групповые,
связанные с особыми интересами государственной бю­рократии, политических элит и социально доминирующих групп об­щества, обладающих реальными привилегиями в использовании его ресурсов и материальной силы.

Как особый политический институт государство возникло в IV- III тыс. до н.э. Его структуры и особые функции складывались по мере развития родоплеменных отношений и обособления определен­ной группы лиц (вождей, видных дружинников, служителей культа, родовой аристократии, обладателей материальных богатств и их при­ближенных), которые, трансформируя свои статусы и социальные привилегии во власть, постепенно концентрировали в своих руках управленческие функции, закрепляя их в виде устойчивых обществен­ных позиций и подкрепляя их традициями, верованиями и религиоз­ными постулатами.

В зависимости от особенностей эволюции различных цивилиза­ций эти универсальные процессы образования государства обладали известной спецификой. Например, на Западе особенности развития материальной и духовной жизни связали образование этого полити­ческого института с формированием сословного представительства граждан, возникновением института частного права, постепенным ограничением власти правителей законом и правом, наложившим определенные ограничения на вмешательство государства в эконо­мические процессы. На Востоке же формирование государственных структур происходило на фоне практического всесилия верхов над обществом и жесткостью форм социальной консолидации последне­го (в виде господства кланов, каст, общин). Такие исторические ус­ловия, препятствуя развитию частной собственности и критической саморефлексии обществ данного типа, существенно ограничили воз­можности правовых регуляторов и потенциал гражданской активно­сти населения в формировании государства.

В целом государство сформировалось как институт организации совместной жизни. Именно в этих целях оно формирует и поддержи­вает нормы и правила социального общежития, контролирует их вы­полнение властью и подданными, ограничивает влияние групповых и корпоративных структур. Как пишет немецкий ученый О. фон Гирке, государство – это «самая высшая и всеохватывающая коллективная общность... эта коллективная общность является постоянным, живым, активно действующим единством, формируемым всем народом».* В этом смысле государство – универсальная ценность, без властно-организующей роли которой невозможно сохранить человеческое общежитие в современном мире.

* Цит. по: Vincent A.
Theories of the State. Oxford, 1987. P. 214.

Основные признаки государства

Как специфический институт поли­тической власти государство облада­ет рядом качественных свойств, от­личающих его от иных институтов.

Прежде всего, государство выступает как институт, который дей­ствует на строго ограниченной территории.
Законы и правила, нормы и постановления государства действуют только на определенном про­странстве, обладая соответствующими ограничениями в регулирова­нии поведения граждан. Этот признак отличает государство от всех иных политических и социальных объединений людей, формирую­щихся на основе их кровнородственных, этнических, идеологичес­ких, экономических или других форм связи. Причем размеры самой территории не имеют значения (государства могут быть такими круп­ными, как Россия, и такими «карликами», как Ватикан).

Государство представляет собой публичный политический инсти­тут, обладающий особой организацией, структурой, профессиональ­но-кадровым составом и другими чертами, не совпадающими с ха­рактеристиками организации общества как такового. В этом смысле государство предстает в качестве особого аппарата управления
социальными процессами, особой группы лиц, профессионально зани­мающихся осуществлением функций по руководству и регулирова­нию общественными отношениями.

Государство обладает высшей властью
(суверенитетом) на зани­маемой им территории. Только оно может издавать и устанавливать общеобязательные законы, нормы, правила человеческого поведе­ния для постоянно проживающего на его территории населения. Кроме того, государство обладает правом отменять постановления и реше­ния частных политических структур и организаций, противоречащие его решениям. Тем самым государство устанавливает для проживаю­щих на его территории людей гражданский статус, означающий как признание властью собственной ответственности перед ними, так и установление за гражданами известных прав и обязанностей перед государством. Обычно люди получают государственное гражданство по факту рождения на территории данного государства.

В рамках контроля за вводимыми им правилами общежития госу­дарство обладает монополией на легальное применение силы,
на фи­зическое принуждение отдельных граждан, групп или организаций к выполнению принятых им решений. Спектр применяемых государ­ством средств контроля, таким образом, может простираться от со­знательного побуждения и мотивации поведения граждан вплоть до физического уничтожения тех, кто не придерживается установлен­ных им норм. Для такого обеспечения контроля у государства имеются особые органы – армия, полиция, службы безопасности, прокурату­ра, суд, а также соответствующие средства – оружие, тюрьмы и др.

Государство обладает и монопольным правом на взимание с на­селения различного рода налогов и сборов,
которые используются для материального поддержания социальной организации совмест­ной жизни: на оплату работы госслужащих, создание структур общесоциального назначения (судов, больниц, школ), а также для обес­печения целенаправленных изменений в области экономической, социальной и духовной жизни (для обеспечения реализации государ­ственной политики в этих сферах). Тем самым государство претенду­ет на представление интересов всех граждан, заинтересованных в по­зитивном развитии своей страны и общества.

Несмотря на сущностную значимость всех указанных черт госу­дарства, удельный вес каждой из них, а равно их роль и влияние на повседневную деятельность государства в целом весьма различны. Например, в современных условиях в силу интенсивного развития глобальных информационных связей или развития мировых рыноч­ных отношений, приводящих к возрастанию экономического влия­ния крупных фирм или ассоциаций (типа Европейского союза, Аме­риканской ассоциации свободной торговли и т.п.) по сравнению со «своим» государством, постепенно снижается значение территори­альных
параметров последнего. Иными словами, нарастание инфор­мационной и экономической проницаемости границ сокращает су­веренные права национальных государств в области внутриполити­ческого регулирования соответствующих процессов. Более того, в таких регионах, как объединенная Европа, вырисовывается тенденция не просто к усилению информационной и экономической взаимозави­симости государств, но и к нарастанию условности внешних границ в рамках постоянно усиливающейся межгосударственной интеграции.

Конечно, это не свидетельствует об окончательной утрате значе­ния территориальной очерченности государств. Многочисленные кон­фликты в мире по поведу контроля над территориями и расположен­ными на них ресурсами показывают, что сохранение существующих границ до сих пор является весьма принципиальным для государств вопросом. Скажем, те же государства объединяющейся Европы ук­репляют свои общие границы от проникновения нежелательных им­мигрантов, беженцев, ставят заслоны на пути потоков наркотиков, международного терроризма и т.д. В то же время определенное ослаб­ление значения государственных границ показывает необходимость развития в современных странах альтернативных государственным средств поддержания общесоциального порядка, например, путем создания механизмов регионального контроля, повышения интен­сивности инокультурных контактов между народами, усиления ин­теграционных процессов и т.д.

2. Внутреннее устройство государств

Формы территориального устройства государств

Проявление специфических свойств и функций государства в действитель­ности всегда зависит от формы орга­низации власти и характера взаимосвязей высших органов государ­ства, соотношения их функций, связей с населением и других мо­ментов, свидетельствующих об устройстве данного политического института.

С точки зрения наиболее общих особенностей территориально-административного
устройства государства подразделяют на унитар­ные, федеративные и конфедеративные.

В унитарном
государстве все административные единицы не обла­дают никакими дополнительными полномочиями и представляют собой части единого целого. Органы государства – это составные части одной политической системы, функционирующей на основе единой конституции и системы законов. С точки зрения степени кон­центрации властных полномочий на высших этажах государства вы­деляют централизованные
(Великобритания, Швеция, Дания) и де­централизованные
(Франция, Испания) государства. В децентрализо­ванных государственных образованиях в ряде случаев даже предусмотрена определенная автономизация отдельных областей и территорий, предполагающая наличие там собственных парламентов и исполнительных структур, обеспечивающих им несколько более высокий уровень представительства интересов. Однако такая само­стоятельность отдельных частей страны ни в коем случае не подры­вает унитарные черты государств данного типа.

Федерация
как форма государственного устройства представляет собой форму свободного объединения отдельных государств (регио­нов, субъектов федерации), каждое из которых обладает определен­ной автономией и имеет особые отношения с центральной властью. По мнению канадского ученого Р. Уаттса, «в настоящее время около двух миллиардов человек проживает в 23 федерациях, которые в свою очередь охватывают 480 членов федерации или федеральных земель, которые могут сравниться с 180 политически суверенными государ­ствами».*

* Watts R.
Comparing Federal Systems in the 1990-s. Institute of Intergovernmental Relations, 1996. P. 4.

Федерация – это не просто союз государств (регионов), а форма полного
переустройства всей государственной и общественной жизни объединяющихся субъектов, предполагающая их интеграцию, объеди­нение в особое, но все же единое государство. По сути дела, это форма сочетания двух государственных суверенитетов.
В рамках федеративной системы правления каждый гражданин одновременно принадлежит двум общностям: федерации в целом и ее отдельному субъекту.

С точки зрения своего внутреннего строения федерация отлича­ется:

- наличием двух уровней управления, обладающих собственной компетенцией в вопросах представления интересов граждан;

- конституционным распределением исполнительных и законо­дательных полномочий Центра и субъектов федерации;

- обеспечением представительства региональных интересов на фе­деральном уровне (чаще всего за счет образования второй палаты федерального парламента);

- верховенством федеративной конституции, которая не может изменяться односторонне и требует согласия большинства членов фе­дерации;

- наличием третейского (независимого) суда, разрешающего спо­ры властей разного уровня;

- наличием института межправительственного сотрудничества, регулирующего проблемы относительно предметов совместного ве­дения сторон.

Федерация создается для более оптимального взаимодействия и выражения национальной, культурной или территориальной специфи­ки различных общностей. Отдельные субъекты формируются на основе либо национальных (Бельгия), либо территориальных (Германия), либо смешанных (Россия) общностей граждан. По сути дела население дан­ного государства обладает двойным суверенитетом, определяющим рас­пределение властно-управленческих функций между Центром и отдель­ными субъектами (регионами). Так, к исключительной компетенции союзных органов относятся вопросы обороны страны, денежного регу­лирования, таможенная политика. Определенная группа вопросов отно­сится к совместному ведению Центра и субъектов федерации (напри­мер, налаживание внешнеэкономических отношений), а ряд вопросов является прерогативой только субъектов федерации. Такое положение закрепляется наличием двухпалатного парламента, одна из палат кото­рого формируется по территориальному признаку.

Степень автономности субъектов федерации подчас весьма высо­ка. Они могут обладать своей конституцией, устанавливать собствен­ное гражданство. При этом Центр может вмешиваться в дела субъек­тов главным образом в случае возникновения там чрезвычайных об­стоятельств. Однако в любом случае субъекты федерации не могут в одностороннем порядке выйти из состава союзного государства.

Большинство проблем развития современных федераций связано с тем, что Центр, апеллируя к сохранению территориальной целос­тности и повышению эффективности хозяйственного регулирования, постоянно стремится к централизации управления (в том числе орга­нами субъектов федерации), в то время как субъекты федерации за­интересованы в расширении своей самостоятельности и автономии. Поэтому в федерациях идут постоянные споры из-за прав регионов в проведении налоговой, бюджетной, социальной политики, из-за расширения (сужения) национальной и провинциальной юрисдик­ции и т.д. Таким образом, спектр отношений между Центром и реги­онами располагается в диапазоне от «централизованного федерализ­ма» (практически сближающегося с унитарными государствами) до «договорного федерализма» (когда объединение государств происхо­дит на основе строго оговоренной передачи субъектами некоторых своих прав новообразованному центральному правительству).

Практика показывает, что тенденции к автономизации субъектов федерации постепенно нарастают. Помимо расширения внутриполи­тических прав многие регионы (в США, Канаде, России) создают постоянные внешнеторговые представительства в других странах, поддерживают международные контакты с иными государствами, являются членами международных организаций. При этом некоторые межгосударственные органы поощряют такую форму автономизации государственного устройства различных стран, формируя свои струк­туры по региональному принципу (Европарламент), а некоторые финансовые институты (Европейский банк) оказывают помощь кре­дитами не национальным государствам, а отдельным регионам.

Конфедерация
представляет собой союз самостоятельных госу­дарств, которые временно передают часть своих полномочий для осу­ществления совместных целей (в области обороны, транспорта, свя­зи) союзным органам. Члены конфедерации практически полностью сохраняют свой внешний и внутренний суверенитет, обладая правом свободного одностороннего выхода из состава союза. Поэтому в дан­ном типе государств формируются только такие совместные органы власти, которые служат решению строго очерченных задач.

Законодательные органы формируются здесь не путем выборов, а представительными органами субъектов договора, и потому члены этих органов, за некоторыми исключениями (Швейцария), голосуют только в духе официальной позиции своих государств. Конфедерация в отличие от государств-членов строит всю свою деятельность на ос­нове международного права и добровольно принятых взаимных обя­зательств стран-участниц. При этом последние всегда могут отказать­ся от выполнения решений объединенных органов власти по тем или иным вопросам, не совпадающим с их текущими интересами. Совме­стные органы не имеют прямых связей с гражданами отдельных го­сударств. В конфедерации нет единого гражданства, население оста­ется гражданами суверенных государств, входящих в конфедерацию. Общие органы власти и управления не имеют права непосредствен­ного налогообложения граждан стран-участниц. Здесь нет союзного гражданства и отсутствует право набора воинских формирований.

К разновидностям государственных объединений конфедератив­ного типа относятся:

кондоминимумы,
представляющие собой политические союзы, осуществляющие общее управление двумя или большим числом вне­шних территорий, но таким образом, что население этих государств имеет большую свободу самоуправления (Андорра);

ассоциированные государства,
функционирующие на основе до­говорных союзов, которые могут быть приостановлены на заранее оговоренных условиях (Острова Кука и Новая Зеландия, Маршалловы острова и США);

договорные союзы,
представляющие собой такое политическое устройство, при котором большее государство односторонне влияет на меньшее, не имеющее практически никакого воздействия на уп­равление большей частью (Бутан и Индия) и др.

Как показал международный опыт, в силу практически полного сохранения суверенитета отдельных государств их конфедеративные союзы обладают крайней неустойчивостью. История дала немного примеров существования конфедераций: США в период с 1776-го по 1787 г., Швейцария до 1848 г., Германия с 1815-го по 1867 г.

Формы государственного правления

С точки зрения формы правления, подразумевающей определенную структуру и правовое положение выс­ших органов государственной власти, а также порядок их формиро­вания, принято выделять монархии и республики.

Монархии
(от греч. manarchia – единовластие) представляют со­бой такую форму государственного устройства, источником и одно­временно высшим выражением власти в котором является одно лицо, получающее данные полномочия по наследству и потому не завися­щее от выбора населения. Монархии бывают как абсолютными,
где высшие исполнительные и законодательные функции всецело при­надлежат единоличным главам государства (Саудовская Аравия, Оман, Катар), так и конституционными,
где власть правителя, реальный механизм властвования действует в рамках конституционных норм, ограничивающих полномочия монархов функциями иных (прежде всего законодательных) органов власти. Последние, в свою очередь, делятся на дуалистические,
где монарх наделен в основном исполни­тельными и частично законодательными функциями (Иордания, Кувейт, Бахрейн, Марокко), и парламентские,
где «первые лица» в основном обладают представительскими функциями, не имея воз­можности существенно влиять на политические решения (Велико­британия, Испания, Швеция и др.). В последнем случае монархи ско­рее олицетворяют собой национальные традиции, уважение граждан к власти и играют роль определенного национального символа, спла­чивающего общество.

Республики
(от лат. res publica – общественное дело) означают формы правления, отличающиеся выборным характером высших ор­ганов государственной власти. В свою очередь республики разделяют­ся на парламентские и президентские,
отличающиеся особыми отно­шениями между исполнительной и законодательной ветвями власти.

Так, в парламентских республиках (Германия, Италия, Греция) президент является главой государства, но при этом обладает в ос­новном представительными функциями. Правительство же во главе с премьер-министром играет первостепенную роль в политической жизни, формируется парламентом, перед которым и несет ответ­ственность. Глава кабинета является первым лицом в государстве.

При президентской республике (США, Бразилия, Мексика) парламент и президент занимают независимое по отношению друг к другу положение. Президент является главой исполнительной власти, главой государства, избирается всем населением и потому не несет ответственности перед парламентом. Он назначает правительство, не подотчетное парламенту, обладает высшей распорядительной влас­тью, важнейшими прерогативами в области руководства вооружен­ными силами, гражданской администрацией. Парламент здесь лишен права отправлять правительство в отставку, хотя и президент не мо­жет распустить парламент, в основном обладая лишь правом отлага­тельного вето на законопроекты парламента, которое может быть преодолено квалифицированным большинством или 2/3 парламента при повторном голосовании.

Наряду с этими устоявшимися моделями организации государ­ственной власти в мире сложились и такие формы правления, кото­рые трудно отнести однозначно к тому или иному типу правления. Среди смешанных форм правления можно отметить так называемую суперпрезидентскую
республику (Боливия, Колумбия, Гондурас), где институт президентства предельно концентрирует все высшие пол­номочия основных ветвей власти и занимает практически бесконт­рольное положение в государстве. В то же время прерогативы законо­дательных и судебных ветвей власти здесь резко ограничены. Другой формой смешанного правления является президентско-парламентская,
или полупрезидентская,
республика (Ирландия, Португалия, Фран­ция, Финляндия). Здесь у правительства существует двойная система ответственности перед президентом и парламентом, ведущая к тому, что сильная президентская власть соединяется с контролем за прави­тельством со стороны парламента.

3. Типы современных государств

Правовое государство

Многовековая эволюция государства как важнейшего политического ин­ститута наглядно демонстрирует непрерывную модификацию его структуры, функций и других важнейших черт и параметров в зави­симости от изменения общественных отношений, постепенной ра­ционализации способов властвования, наконец, от степени разви­тия самого человека, его способностей и потребностей в государстве как механизме организации и поддержания политического порядка.

На начальных этапах своей истории государства воплощали по­литический порядок, поддерживаемый на основе сложившихся в обществе традиционных норм и верований, слабо институциализированной и практически не ограниченной власти единоличных пра­вителей, отрицающий равенство прав и возможностей проживающих на его территории людей. Постепенно отношения властвующих и подвластных в государстве обрели более упорядоченный характер, выработав и юридически закрепив особые полномочия и прерогативы каждого из этих субъектов в управлении обществом. Основным ценностно-нормативным инструментом, закрепившим правовой по­рядок отношений государства и общества, а следовательно, и очер­тившим их взаимные обязательства, задавшим всеобщие принципы организации публичной жизни, особенности устройства государства, стала конституция.

Конституция, понимаемая как известный свод юридических ак­тов, законов и постановлений, в совокупности определяющих осно­вания государственного устройства, а также цели и основные спосо­бы формирования государственной власти, одновременно возвести­ла о новом положении личности в государстве. Принимаемые на основе волеизъявления безусловного (квалифицированного) большинства граждан, конституции зафиксировали тот минимально необходимый уровень общественного согласия, на основе которого стали возмож­ными совместная жизнь граждан, налаживание взаимоуважительных отношений государства и общества. Первые правовые документы, которые имели характер конституционных актов, наложивших огра­ничения на деятельность монархов и возвестивших формирование нового политического правопорядка, появились в Англии в XIII в. Первые же полновесные конституции были приняты в 1789 г. в США (в 1791 г. – Билль о правах) ив 1791 г. во Франции (в 1789 г. – Декларация прав человека и гражданина).

Начавшая формироваться в эпоху Просвещения система консти­туционализма решила важнейшую историческую и вместе с тем дво­якую
задачу. Во-первых, она придала должную юридическую форму деятельности государства, распределив полномочия и функции его различных ветвей и органов и сделав закон важнейшим ориентиром деятельности властей. Тем самым были заложены основы того поли­тического порядка, при котором групповые предпочтения и приви­легии в деятельности государственных властей уступали место общесоциальным целям и ценностям. Более того, ориентация на законо­дательно установленные нормы и правила устраняла важнейшие предпосылки для произвола и субъективизма в принятии государ­ственных решений, накладывала на действия профессиональных по­литиков и государственных служащих (бюрократию) наиболее суще­ственные функциональные ограничения.

Во-вторых, огромную роль в развитии государства сыграла и ори­ентация конституций на ту систему ценностей, которая отобразила новое положение личности в государстве. Иначе говоря, источником права,
воплощенного в этих конституциях, являлась личность,
чьи права и свободы объявлялись высшим критерием деятельности всего государства. Государство не только объявлялось зависимым от инди­вида политическим институтом, но и должно было ограждать его личную жизнь от неоправданного вмешательства власти, гарантиро­вать ему основополагающие права и свободы, всемерно поддержи­вать его стремление к свободной и творческой жизнедеятельности. Никакие законы не могли нарушить этой подчиненности государства интересам личности, оправдать нарушение властями ее основопола­гающих прав. Таким образом, государство из могущественного центра принуждения и насилия над человеком превращалось в самого надежного защитника его прав и интересов. Так возникшие еще в древности великие гуманистические идеи о приоритете закона в дея­тельности государства, о наличии естественных прав человека, предполагавшие соответствующее политическое обеспечение, определен­ное строение власти, делающее ее относительно безопасной для ин­дивида, через влияние закона стали плотью государственной политики.

Правовое
государство, начавшее складываться под влиянием ли­беральных конституций, означало принципиально новый этап в раз­витии государственности, как таковой. Качественной основой такого государственного устройства власти стала ориентация всех его орга­нов на ценности прав человека, которые не могли быть изменены никакими частными законодательными актами и стилем функцио­нирования государства. Права человека как совокупность ценностей и идеалов государственной власти обрели неоспоримый приоритет
перед любыми законодательными актами конкретного государства.

Универсальным и предпочтительным регулятором политических конфликтов, межгрупповых и межгосударственных противоречий в правовых государствах стали право, закон, система устойчивых норм и правил поведения как государственных органов, так и отдельных лиц и частных организаций. На внешнеполитической арене правовые государства начали придерживаться норм международного права, ориентируясь не только на букву, но и на дух правового решения имевшихся конфликтов и противоречий.

Социальной основой и принципиально необходимой предпосыл­кой правового государства явилось гражданское общество (подроб­нее о нем см. гл. 11), которое олицетворяло наличие независимых и не опосредованных государством разнообразных взаимоотношений граждан и их объединений, подчиненных реализации их интересов на основе принципов самоорганизации и самоуправления.

Приоритет гражданского общества определяет два принципа ре­гулирования социальной активности населения и институтов власти. По отношению к гражданам в правовых государствах действует пра­вило «разрешено все, что не запрещено законом», раскрепощающее и поощряющее инициативу, формирующее принцип свободного и одновременно ответственного поведения. Институты власти руковод­ствуются в свою очередь правилом «разрешено только то, на что они уполномочены законом». Такой принцип устанавливает зависимость структур власти от общества и предотвращает произвол власти, спон­танность отправления властных полномочий, усиливает формальные, а значит и контролируемые действия органов власти.

Исторический опыт показал, что зрелость и развитость граждан­ского общества базируется на определенной духовной атмосфере, состоянии общественного мнения, в основе которого лежат разделя­емые большинством населения ценности индивидуализма. Как спе­цифическая мировоззренческая основа гражданского общества ин­дивидуализм на начальных
этапах становления капитализма, в усло­виях формирования рынка был сродни эгоизму, заставлявшему человека игнорировать интересы других. И лишь постепенно конку­ренция и нарастание рационализма превратили индивидуализм в си­стему ценностных ориентации, которые выражают не столько пред­почтение частных интересов перед общественными, сколько пони­мание людьми своей гражданской ответственности за способы их достижения, а также невозможность нанесения ущерба правам дру­гих индивидов и обществу в целом. В настоящее время в развитых индустриальных странах наступил этап «нового индивидуализма», воз­вестившего органическое сочетание его принципиальных установок с коллективными ценностями, выводящими на первый план при­оритеты всего социума в целом. Такая духовная подоплека массовых политических действий соответствует новому этапу развития право­вого государства, свидетельствующего не о власти абсолютной сво­боды, а о наличии сбалансированной
системы прав и полномочий всех участников политического рынка (включая государство).

Разделение властей в правовом государстве

Существенным признаком правово­го государства является определенное разделение полномочий властей, пре­рогатив и функций исполнительной, законодательной и судебной властей. В целом это свидетельствует о стремлении данного типа госу­дарства предотвратить монополизацию власти и добиться наиболее оптимального соотношения функций при принятии решений. Осу­ществляя свой внутренний суверенитет на основе разделения влас­тей, правовое государство добивается сбалансированности и стабиль­ности политического развития.

Идея разделения властей была впервые выдвинута Дж. Локком как попытка добиться компромисса между парламентом (вигами) и коро­лем в целях установления во Франции конституционной монархии. При этом речь шла только о взаимном соотнесении полномочий двух ветвей власти – исполнительной и законодательной. Ш. Монтескье, игнорируя политическую реальность того времени, придал этой идее характер по­литического идеала,
связанного со становлением буржуазного государ­ства в целом. В таком виде данная идея была перенесена за океан и утвердилась в американской конституции. В Европе же эта концепция не получила своего полного практического воплощения.

Идея разделения властей не раз подвергалась критике как проти­воречащая принципу национального и государственного суверените­та не предполагающего его передачу различным ветвям власти (А. Дюги). Много претензий выдвигалось и в связи с тем, что такой подход снижает эффективность и профессионализм управления, спо­собствуя децентрализации власти и ответственности государства пе­ред обществом. Признавалось и то, что интенсивная динамика и ус­ложнение объекта государственного управления требуют не только компетенции (что делает невозможным обсуждение ряда решений в парламенте, нередко ориентирующегося не на решение конкретной проблемы, а на обсуждение принципов). Концентрация управленчес­ких усилий особенно важна и в условиях кризисов, когда требуется оперативная реакция властей на ситуацию. В этом смысле правитель­ство должно обладать как свободой исполнительных действий, так и возможностью их правового обеспечения.

Однако, несмотря на теоретические возражения, жизнь проде­монстрировала крайне важную роль разделения властей при практи­ческой организации государственной власти. Прежде всего этот прин­цип выражает необходимость функциональной дифференциации в организации государственных структур, препятствующей монополи­зации власти и узурпации принятия решений тем или иным центром влияния. Ведь, как показала практика, в современных условиях наря­ду с тремя основными ветвями власти существенное значение при­обретает влияние «четвертая» власть (СМИ), транслирующая мнение организованной общественности. Кроме того, в отдельные периоды политического развития могут повышать свою роль и более мелкие «власти» – муниципальные, региональные, отраслевые (военные, гражданские). Таким образом, ориентация на разделение прав и пол­номочий различного уровня властей в правовом государстве, уста­новление их прав и прерогатив во влиянии на государственную власть, как таковую, означают создание системы сдержек и противовесов,
направленной на сохранение необходимого для стабильности поли­тического порядка, на поддержание баланса сил и постоянного на­хождения компромисса между ними.

Вместе с тем закрепление за каждой из ветвей власти определен­ных функций, сфер ответственности, а следовательно, и установле­ние порядка взаимодействия этих функционально разнонаправленных органов дают возможность более оптимально и взвешенно под­ходить к процессам выработки целей, согласования интересов, уточнения и корректировки государственных позиций. Иначе говоря, разделение властей представляет собой и самый общий технологи­ческий механизм, обеспечивающий оптимизацию процесса приня­тия политических решений в государстве.

Необходимость и плодотворность разделения властей в правовом государстве диктуется и необходимостью уравновешивания интере­сов и сил влияния на власть со стороны различных элитарных груп­пировок, которые контролируют исполнительные, законодательные, судебные и иные органы власти. Ведь даже несмотря на общность основных ценностей и целей государства, корпоративные интересы отдельных частей правящего, политического класса, амбиции отдель­ных политиков могут стать мощным фактором политической деста­билизации в государстве.

Признание необходимости установления разделения властей не говорит, однако, о каком-либо универсальном и жестком закрепле­нии их взаимных прав и полномочий. Специфика функций, а главное объем прерогатив каждой из ветвей государственной власти должны определяться в соответствии с типом и характером развития государ­ства, спецификой конкретной исторической ситуации, степенью зре­лости общественного мнения.

Социальное государство

Утверждение правового государства как политической реальности не оз­начало «завершения» исторической эволюции государственности, как таковой. Несмотря на провозглашение гуманистических ценностей, реальная социальная и политическая динамика выявила ряд истори­ческих ограничений, существенных противоречий и даже определен­ную нереализуемость тех норм и принципов, которые были заложе­ны в основание правового государства. Утверждение принципов ин­дивидуальной свободы, создание условий для равной конкуренции, а также формирование правовых условий, поддерживающих взаим­ную ответственность государства и общества, выведя общество на новый уровень его социального и политического развития, тем не менее не привело к всеобщему счастью и благополучию граждан.

Роль государства как политического института, не вмешивающе­гося в дела гражданского общества, не смогла предотвратить издерж­ки реального неравенства сил и способностей людей. Формально-правовое равенство индивидов не спасло общество от порой весьма существенной экономической дифференциации доходов его граж­дан, снижения социальных позиций групп населения, кризисов, ухуд­шающих материальное положение людей. Своеобразным ответом на эту историческую ограниченность правового государства явилось воз­никновение в развитых индустриальных странах нового типа государ­ственности – государства социального.

Теоретический образ этого государства «всеобщего благоденствия», устанавливающего новые стандарты в социальном обеспечении граж­дан, развивался на протяжении 70-80-х гг. XX столетия параллельно с практикой утверждения его политических порядков. Предлагавшаяся обществу политическая модель установления социальной справедли­вости предполагала обеспечение каждому гражданину не только при­близительно равных шансов на самореализацию, но и тех минималь­но необходимых условий, которые обеспечили бы ему достойное су­ществование, должный уровень защищенности от общественных катаклизмов, соучастия в управлении делами общества и государства. Устанавливаемые принципы деятельности государства предполагали сознательное выравнивание реальных социальных условий жизни граж­дан, формирование той духовной и общественной среды, в которой люди чувствовали бы себя не только самостоятельными и активными гражданами, но и защищенными от наиболее жестких общественных противоречий. Такая переориентация деятельности государства отра­зилась не столько на системе организации власти, сколько на моди­фикации стиля деятельности его структур и органов власти, потребовав усиления ресурсного обеспечения их целей.

В целом социальное государство, возникшее в наиболее эконо­мически развитых странах (Швеция, Германия, США), проводило политику формирования такой социальной среды, в которой карди­нально повышался бы уровень социальной безопасности. В рамках этой стратегии оно предлагало адресную помощь наиболее нуждающимся слоям общества, предоставляя им источники существования (рабо­ту, социальную помощь), налаживая социальные контакты, обеспе­чивая реализацию индивидуальных жизненных планов. Это предпо­лагало перераспределение государственного бюджета в пользу наи­менее обеспеченных слоев населения, изменение политики занятости и переподготовки работников, установление новых отношений с ча­стным сектором, направленных на усиление социального страхова­ния, поддержку безработных, молодежи, неквалифицированных рабочих, престарелых и инвалидов.

В идеале стратегия социального вспомоществования была направ­лена не столько на обеспечение минимально необходимых условий для полноценной жизни человека, сколько на его самореализацию,
пробуждение творческих сил, раскрепощение его общественной ини­циативы. Решение этих задач одновременно кардинально подняло уро­вень общепринятых стандартов жизни в обществе, изменило пред­ставления о престижной работе и стиле проведения досуга.

Тенденции и проблемы развития государства

Практика, тем не менее, свидетель­ствует о том, что и при такой направ­ленности государственных действий не все страны благополучно решили все возникшие проблемы. Мно­гие из них не избежали превращения государства в своеобразную «дой­ную корову», порождающую социальное иждивенчество отдельных групп и слоев и невольно подрывающую ряд основополагающих сти­мулов рыночного хозяйства, принижающую заинтересованность лю­дей в инициативном и продуктивном труде. Наиболее квалифициро­ванные и предприимчивые слои населения стали в наибольшей сте­пени испытывать негативные последствия такой политики.

Подобные проблемы показывают, что перед государством как институтом стоят задачи более органичного сочетания правовых (формально-юридических) и социальных основ своей деятельности, даль­нейшего разрешения противоречий между провозглашаемыми гума­нистическими целями своего развития и реальным гуманистическим содержанием своих политических акций.

Одновременно с этим кругом проблем современный мир столк­нулся и с рядом новых непростых задач, которые встали перед госу­дарством. Возникшие новые глобальные проблемы в области отно­шений с природой (экологический кризис), необходимость ограни­чения производства и испытания оружия массового поражения, предотвращения демографической катастрофы и другие проблемы со­временности предопределяют повышение роли государства
в регули­ровании социальных процессов, выдвигают его на передовые рубежи защиты человеческого сообщества в целом. Именно по этой причине государство вынуждено вмешиваться в управление многими областя­ми жизни, которые ранее находились вне его непосредственного кон­троля. Еще более возрастает его роль в осуществлении переходных
об­щественных процессов. В то же время многие межгосударственные отношения создают конфликтные проблемы в связи с соотношени­ем внешнего и внутреннего суверенитета (национального) государ­ства, способствуя сокращению его регулирующей роли по сравне­нию с прерогативами межгосударственных объединений.

Современная (постмодернистская) стадия общественной эволю­ции в наиболее экономически развитых странах мира демонстрирует резкое усиление нестандартных и отличающихся в культурном отно­шении от общепринятых стандартов жизненных стратегий, что ставит под вопрос традиционные формы связи государства и общества. В любом случае такая ситуация не просто предполагает определенное время на выработку нового социального контракта власти и граждан, но и в принципе сокращает возможности государства как центра власти в культурно дифференцирующемся обществе. Таким образом, государ­ство становится одним из центров политического влияния, который не обладает не только какими-либо преимуществами перед другими институтами власти (авторитета), но и теми должными регулятивны­ми способностями, которые могут нейтрализовать негативные послед­ствия поведения на политическом рынке отдельных корпоративных структур и обеспечить поддержание общесоциального порядка.

Такого рода проблемы ставят вопросы о поиске государством новых форм своей внутренней организации, о повышении адаптив­ности к новым вызовам времени. Однако решать эти проблемы оно должно, не утрачивая того позитивного капитала, который оно накопило за столетия своей эволюции. В частности, государство должно сочетать свои действия с общественной инициативой граждан, избе­гать силовых методов решений, всемерно оберегать приоритетность статуса личности, обеспечивать гарантии ее неотъемлемых прав на свободное самовыражение.

Глава 10. ГРУППЫ ИНТЕРЕСОВ И ПАРТИИ

1. Группы интересов

Понятие групп интересов

Понятие «группы интересов» харак­теризует совокупность политических институтов, опосредующих
отношения граждан с государством. Теоре­тически место и роль групп интересов были обоснованы в XIX – начале XX вв. в трудах английских философов и экономистов, которые рас­сматривали группу как специфическую единицу общества. Американс­кий ученый А. Бентли в книге «Процесс управления» (1908) уточнил эти представления, трактуя группы интересов уже как определенные объединения, «количество которых ограничено только одним показа­телем – интересами, ради которых они созданы и действуют».* Тем самым группы интересов стали рассматриваться в контексте системы принятия решений, процесса формирования государственной поли­тики.

* Benfley A.
The Process of Government. N.Y., 1967. P. 222.

В настоящее время в научной мысли группы интересов все же из­редка отождествляются с социальными общностями и трактуются, по мнению Ж. Мейно, как объединения граждан, занимающие такое место в обществе, которое затрагивает интересы других субъектов со сход­ными требованиями. Но все же большинство ученых проводит разли­чия между социальными группами и ассоциациями индивидов, кото­рые ставят своей целью оказание влияния на правительство способа­ми, наиболее отвечающими интересам этого объединения (Р. Доуз).

Учитывая доминирующие в политической науке подходы, груп­пы интересов можно определить как по преимуществу добровольные объединения, приспособленные или специально созданные людьми для выражения и отстаивания своих властно значимых интересов в от­ношениях с государством, а также другими политическими институтами.
Эти политические ассоциации, будучи посредниками в отношениях государства с населением, представляют интересы социальных, нацио­нальных, региональных и прочих человеческих общностей и служат формой коллективных действий их членов.

Группы интересов являются одним из основных каналов полити­ческой активности граждан. Чем шире представительство социальных потребностей группами интересов, тем разностороннее связь между обществом и государством, тем гибче властные институты реагируют на социальные запросы населения, а люди обладают большим влия­нием на политические решения.

Многообразные группы интересов обладают широким набором ресурсов для воздействия на власть, для доведения нужд и запросов населения до лиц и органов, принимающих политические решения. В качестве таких ресурсов могут выступать их экономические и фи­нансовые возможности, информация или опыт политического учас­тия их членов, организационные структуры и т.д. В зависимости от характера той или иной политической системы группы интересов, последние обладают тем или иным весом при принятии управленческих решений. Те же группы интересов, которые, используя свои ресурсы, имеют возможность поддерживать постоянные связи с правительством, чаще всего становятся органической частью механизма управления обществом. В противоположность этому «заявки» на власть от групп интересов, транслирующих радикальные и экстремистские требова­ния, обладают разрушительным действием для системы политическо­го управления обществом.

В целом же действие разнообразных групп интересов способствует усложнению
строения политической системы. Их деятельность стимули­рует возникновение партий (особенно мелких) и нарастание фракци­онности в этих политических институтах; дифференциацию функций органов государственного управления и рационализацию их организа­ционного строения; обогащение системы международных отношений и т.д. Как указывал крупный американский ученый Д. Трумэн, по мере специализации различных общественных сфер в социуме автоматичес­ки возникают новые группы интересов. В свою очередь, их существова­ние стимулирует возникновение «контргрупп», а их взаимные контакты и связи способствуют балансировке общественных отношений. Так что сужение поля действия групп интересов, создание препятствий для граж­дан при образовании этих ассоциаций ужесточают режим правления, изолируют правящую элиту от населения и создают предпосылки для снижения эффективности государственного управления и дестабилиза­ции политических порядков.

Соответственно занимаемому ими месту в политической сфере группы интересов выполняют функции артикуляции и агрегирова­ния социальных интересов. В процессе их осуществления группы ин­тересов доносят до органов власти сведения о состоянии той или иной проблемы в общественной жизни, транслируя во власть обще­ственные настроения и мнения общественности. Выражая точку зре­ния какой-то части населения на определенную проблему, группа интересов дает государственным органам возможность проводить бо­лее эффективный политический курс, отвечающий реальным потреб­ностям граждан и изменяющийся в соответствии с ситуацией.

Выдвигая политические требования и поддерживая конкретных деятелей в правительственных и иных структурах, группы интересов обладают определенной возможностью предлагать своих членов для работы в государственных органах, влиять на отбор кадров, участвую­щих в процессе принятия решений. Тем самым они выполняют и фун­кцию формирования политических элит, властных структур общества.

Типология групп интересов

В зависимости от целей и методов пре­зентации социальных интересов, ис­пользуемых ресурсов и способов влияния на власть, а также других па­раметров своей деятельности группы интересов существенно различаются друг от друга. Так, среди многочисленных классификаций можно отметить разделение групп интересов по характеру деятельности
на од­ноцелевые
(складывающиеся и существующие только в связи с до­стижением определенной цели) и многоцелевые
(чья деятельность не ограничена спецификой отдельных задач). С подобной классификацией тесно связана и типология французского политолога М. Дюверже, вы­делявшего специальные
(занимающиеся только политической деятель­ностью) и частичные
(выполняющие более широкий круг социальных функций, связанных с организацией бизнеса и т.д.) группы интересов.

Весьма распространено деление групп интересов по территори­альным
признакам (группы, формирующиеся и действующие только в определенных регионах), уровню и масштабам
деятельности (на­пример, группы давления, действующие в центральных или местных органах власти). С точки зрения численности
Т. Дай и Р. Зиглер выде­ляют массовые
группы, способные достигать символического успе­ха, а также малочисленные
группировки, благодаря своей сплочен­ности способные упорно добиваться целей и «изматывать соперни­ков». Принимая во внимание страновую принадлежность
групп интересов, можно говорить о действующих при исполнительных и представительных государственных органах группах интересов, выра­жающих интересы как отечественных слоев населения, так и зару­бежных, а также интересы мировых экономических и финансовых центров и прочих общностей и объединений.

Среди более сложных, систематизированных классификаций групп интересов, использующих комплексные критерии, можно назвать типологию, выделяющую их анемические, институциональные, ассо­циативные и неассоциативные
разновидности. Так, анемические
груп­пы – это объединения, возникающие стихийно в результате спон­танной реакции на ту или иную ситуацию (например, образование толпы, проведение демонстрации). По мысли западного политолога П. Шарана, их прежде всего отличает отсутствие постоянных органи­зованных действий, нерегулярность включения в политические от­ношения с государством. Их внутренняя структура, как правило, неустойчива и нередко формируется как бы заново, без сохранения преемственности с прежними формами организации. Недостаточность же организационных возможностей не только снижает эффект их деятельности, но и предопределяет их практически постоянное стрем­ление к использованию силы.

В противоположность анемическим институциональные
группы – это формальные объединения с определенной организационной струк­турой, устоявшимися функциями и профессиональным кадровым аппаратом. Их целенаправленная деятельность более эффективна. Од­нако группы данного типа (например, административные органы церкви, армии, представительства автономий в федеральных центрах и др.) не являются специализированными политическими структу­рами и, как правило, приспосабливают свои структуры, созданные для других целей, к осуществлению влияния на власть.

Источником возникновения неассоциативных
групп выступает неформальное и недобровольное объединение людей на родствен­ной, религиозной, социокультурной основе (научные и студенчес­кие общества, религиозные секты). Их деятельность, как и деятель­ность анемических групп, непостоянна, плохо структурирована и не всегда эффективна.

Ассоциативные
группы представляют собой добровольные объе­динения, специализирующиеся на представительстве интересов и нацеленные на решение политических задач (профсоюзы, предпри­нимательские ассоциации, движения за гражданские права). Их организационная и кадровая структура, порядок использования фи­нансовых средств стимулируют достижение специальных целей. Орга­нично встроенные в политическую систему, они обладают наиболь­шей результативностью.

Известный теоретик У. фон Алеманн предложил классифициро­вать группы интересов по сферам
их деятельности. По этому призна­ку он выделял ассоциации, представляющие организованные инте­ресы: в экономической сфере и в мире труда (предпринимательские объединения, потребительские союзы, профсоюзы и др.); в социаль­ной сфере (объединения защиты социальных прав, благотворитель­ные общественные союзы, группы самопомощи и т.д.); в сфере досу­га и отдыха (спортивные союзы, кружки для общения и хобби и т.д.); в сфере религии, науки и культуры (церкви, секты, научные ассоци­ации, клубы по искусству и т.п.); в общественно-политической сфе­ре (правозащитные объединения, экологические, феминистские и др.). Такой тип классификации не только специализирует, но и расширя­ет сферу деятельности групп как политических ассоциаций.

Иной подход предложил американский теоретик Р. Скиллинг, ко­торый дифференцирует группы интересов по их участию в процессе при­нятия решений.
Соответственно он считает необходимым выделять: пра­вящие фракции (группировки, оказывающие наиболее сильное влия­ние на принятие решений), официальные (олицетворяющие носителей формальных статусов), бюрократические структуры (образующиеся в аппарате власти), интеллектуальные группы (объединяющие носителей доктрин), социальные группы (объединения граждан) и группы обще­ственного мнения (носители определенных оценок и позиций).

Место и роль групп давления в политическом процессе

Особое место среди различных групп интересов принадлежит группам дав­ления. Термин «группы давления» (press groups) впервые появился в США приблизительно в середине 20-х гг. XX столетия, а первые ис­следования деятельности этих объединений относятся к 1928-1929 гг. (Э. Сайт, П. Херринг, X. Чаялд). Первоначально характеристика групп давления была связана со специфическими способами выполнения ими своих функций. Как указывает Р.-Ж. Шварценберг, они рассмат­ривались как организации, созданные для защиты интересов и оказа­ния давления на общественные власти с целью добиться принятия таких решений, которые соответствовали их интересам. В немалой сте­пени такое понимание сохраняется в определенных кругах западной науки и поныне. Как указывается в американской энциклопедии, груп­пы давления – это «некоторое число индивидов, пытающихся ока­зать давление на правительство для достижения своих целей».*

* The Enciclopedia Americana. Glorier Inc., 1987. Vol. 22. P. 571.

Описывая деятельность этих ассоциаций, ученые оперировали раз­ными понятиями, в частности, «потенциальные группы», «официаль­ные лица», «лобби», «группировки интересов обязательного характе­ра», «перераспределительные ассоциации» и т.д., выделяли разные гра­ни и аспекты их деятельности. Работы Д. Трумэна показали, что ни одна из этих групп не может полностью подчинить себе правительство. В ис­следованиях М. Олсона особое внимание уделяется возможности инди­видуального давления на правительство, а в трудах Р. Салисбери указана роль политического организатора группы, поскольку «именно он обя­зан принимать решение в случае изменения ситуации... Он распоряжа­ется капиталом, направляет его на предоставление услуг членам груп­пы».* Тем самым определяющим фактором выполнения группой давле­ния своих функций был признан ее организатор.

* Salisbery R.
Interest Group Politics in America. Harper and Row., 1970. P. 44.

Постепенно роль и значение этой разновидности групп интере­сов стали исследоваться более углубленно, давление начали интер­претировать как форму деятельности, но не ее главный признак. Опыт показал, что группы давления занимают такое положение в обще­стве и его отдельных сферах, при котором их так или иначе затраги­вают принимаемые в государстве решения, в силу чего они просто обязаны включаться в управление. Более того, эти группы фактичес­ки владеют важными ресурсами и потому нередко через их деятель­ность формальные основания власти приводятся в соответствие с властью фактической. Не случайно Р. Даль говорил, что анализ их деятельности помогает вскрыть действительные центры власти в об­ществе. Так что деятельность данных групп – это не просто давление на власть сверху, сбоку или снизу, а механизм иерархического согласования решений, перераспределения власти
путем заключения сделок между бюрократией и немногими привилегированными группами.

Как подчеркивает С. Файер, ассоциации подобного рода стре­мятся оказать целенаправленное воздействие на политический про­цесс, но при этом не претендуют на прямое участие в управлении государством. Тем самым они избегают какой-либо политической ответственности за свои действия. Отказываясь от претензий на выс­шую политическую власть, они все свое влияние сосредоточивают на решении конкретных хозяйственных вопросов, на управлении го­сударством. Причем если другие группы интересов могут предъявлять требования другу к другу, то группы давления делают это только по отношению к органам власти.

К особенностям действий групп давления можно отнести и то, что они активны в основном только в сфере принятия (исполнитель­ных или законодательных) решений. В силу этого их отличает мало­численность контактов с массами, связь лишь со специфическими, а не общими интересами, более узкий набор средств, применяемых в политической игре, менее публичная деятельность. Такие же формы деятельности, как отбор кандидатов на предстоящие выборы, изда­ние средств массовой информации, образование фондов поддержки кандидатов и т.п., являются, скорее, исключением, чем правилом их взаимоотношений с обществом и властью.

В качестве основных форм
и способов
решения своих задач группы давления используют советы, рекомендации, консультации для от­ветственных лиц и органов управления, помощь политикам и управ­ленцам в составлении речей, содействие им в выполнении решений, обеспечение связи с прессой, финансирование политических групп, работа в депутатских комиссиях, выступления на слушаниях, неофи­циальные контакты, инспирирование писем и телеграмм (поддержки или протеста), контроль за законами при сотрудничестве с админис­трацией и т.д. В то же время в их арсенал входят шантаж, оказание ответственным лицам незаконных услуг, угрозы, подкуп, финансовая поддержка нелегальных объединений, контроль за личной жизнью политиков в целях сбора компромата и т.д. (причем эти методы особо влияют на впервые избранных депутатов). Таким образом, характер осуществления группами давления своих функций прежде всего зави­сит от того, законны или незаконны способы их деятельности.

Среди разнообразных видов групп давления можно выделить, на­пример, группы «прямого вхождения», предпочитающие оказывать дав­ление на властные структуры с помощью отдельных представителей бизнеса; «коридорный лоббизм», означающий наличие «своих людей» в органах власти (подкупленных чиновников); «корпоративный лоббизм», выражающий различные формы (сочетания) сращивания представите­лей исполнительной власти и бизнеса; «продвинутые группы», частич­но берущие на себя решение чисто политических проблем; «кластеры связей», представляющие собой группировки, построенные на нефор­мальных связях; «парантеллы», базирующиеся на клановых или род­ственных связях; «олигархии», выражающие смыкание отраслевых элит и криминальных групп, и др. Наиболее влиятельные группы давления получили название «групп вето» (Д. Рисмэн), обозначающее их способ­ность блокировать или не допускать не устраивающие их решения.

В целом приоритет тех или иных способов деятельности групп давления определяется степенью демократичности, открытости по­литической системы, уровнем законодательного урегулирования. Вме­сте с тем типичные способы взаимоотношений групп интересов с властями могут влиять на определенные тенденции в развитии наци­ональной государственности, а порой и изменять их. Так, в ряде латиноамериканских государств, в Италии, частично в России и не­которых других бывших республиках СССР деятельность отдельных групп интересов способствует нарастанию теневых форм правления, коррумпированности государственных чиновников, криминализации сферы принятия решений. В ряде других государств эти политические институты, напротив, делают область государственного управления более открытой для общественности, укрепляют свои связи с други­ми посредниками между населением и властью (например, в США общенациональные партии представляют собой совокупность гибких ассоциаций, групп интересов граждан, сотрудничающих между со­бой в процессе выборов в федеральные органы власти).

Как показал опыт, возникновение групп давления в новых отраслях может способствовать продвижению общества вперед, а деятельность «традиционных» групп – консервировать реформы и т.д. Эффективность же деятельности групп давления зависит от характера связей между орга­нами исполнительной и законодательной власти, установившейся пра­вовой системы, наличия поддержки в разных ветвях власти и финансо­вой сфере, а также СМИ.
Отрицательные для общества следствия дея­тельности групп давления будут там, где высока бюрократизация власти, отсутствует правовое регулирование лоббизма, низка степень развития гражданского общества и контроля за элитой, высока экономическая зависимость СМИ от коммерческих группировок.

2. Политические партии

Понятие политической партии

Партия как «самая политическая» из всех общественных организаций (Р. Доуз) по сравнению с другими группами интересов обладает значительной спецификой. Будучи тем институтом политической системы, место и функции которого су­щественно зависят от особенностей исторической эпохи, партия со­здает возможности для разнообразного описания источников своего происхождения, роли, строения и других важных параметров. Так, в период исторического зарождения партий многие ученые видели при­чину их возникновения в воплощении естественного для человека духа противоречия (Т. Гоббс). По мере становления буржуазного общества и демократических институтов она рассматривалась как, политическая ассоциация, воплощающая право человека к объединению с други­ми, форма проявления его личной свободы (А. де Токвиль). Период зарождения массовых партий выявил в них носителя сплачивающих людей «идеала», учения, доктрины (Б. Констан). В конце XIX столетия ученые подметили стремление партий к подчинению себе всех прояв­лений политической активности человека (М. Острогорский), а марк­систы в партиях «нового типа» увидели главный источник обновления политического облика всего мира. Однако с течением времени все же возобладали подходы, делающие акцент на организационных аспектах деятельности партии (Р. Михельс), рассмотрении ее в качестве неотъем­лемой части государственной системы (М. Дюверже), подходы, относя­щиеся к партии как к организации, стремящейся к поддержке народа с целью получения власти (Дж. Лаполамбара, М. Вейнер).

В настоящее время можно сказать, что в результате своего исто­рического развития партия сформировалась как специализированная, организационно упорядоченная группа, объединяющая наиболее ак­тивных приверженцев тех или иных целей (идеологий, лидеров) и слу­жащая для борьбы за завоевание и использование высшей политичес­кой власти.
Воплощая право человека на политическую ассоциацию с другими людьми, она отражает общегрупповые интересы и цели разнообразных (социальных, национальных, конфессиональных и др.) слоев населения, их идеалы и ценности, утопии и идеологии. С помо­щью этого института люди выдвигают свои групповые требования к государству и одновременно получают от него поддержку в решении тех или иных политических вопросов. В силу этого партия развивает как прямые, так и обратные связи населения и государства.

От всех других политических институтов, в том числе групп инте­ресов, партию отличают свойственные ей функции и характерные способы их осуществления, определенная внутренняя организация и структура, наличие политической программы действий, та или иная идеологическая система ориентации, а также ряд других, менее зна­чимых признаков.

Длительная история существования партий выкристаллизовала типичные для них внутренние группы и объединения. К ним отно­сятся прежде всего лидеры партии; партийная бюрократия; мозговой штаб, идеологи партии; партийный актив; рядовые члены партии. В том случае, если партия добивается успеха на выборах, в ее составе выделяются «члены партии – законодатели» и «члены партии – чле­ны правительства», которые нередко становятся вторым руководя­щим звеном партии. Существеннейшую роль в определении судьбы и политического веса партии играют и находящиеся в общем-то за ее рамками «партийный электорат», «сочувствующие» партийной про­грамме (т.е. те, кто голосует за нее на выборах), а также «меценаты», оказывающие ее организациям определенную поддержку. Все эти груп­пы специфически влияют на осуществление партией ее функций, способствуют усилению или падению ее авторитета, увеличивают или сокращают возможности ее воздействия на государственные органы.

Функции политических партий

Партия как звено вертикальной свя­зи населения и государства выпол­няет две группы функций, захваты­вающих практически все фазы политического процесса. К внутрен­ним
функциям партии относятся формирование партийного бюджета, выборы руководства, поддержание отношений партийной бюрокра­тии и рядовых членов и др.

Внешние,
наиболее важные функции партии прежде всего выра­жают ее нацеленность на борьбу за завоевание и использование политической власти в интересах поддерживающей ее группы населе­ния. Иначе говоря, если группы интересов, как правило, пытаются решать те или иные проблемы в рамках сложившегося режима прав­ления, то партии, выдвигая собственную программу решения внут­ри- и внешнеполитических вопросов, тем самым заявляют претен­зии и на изменение высшей политической власти
(как в центре, так и на местах). Однако такой характер политических требований чаще всего сопровождается мирным перераспределением власти между различными общественными силами. В этом смысле партии выступа­ют таким механизмом агрегирования групповых интересов граждан, который дает возможность избежать общественных потрясений при изменении баланса политических сил.

Выдвигая тот или иной набор властных притязаний, партии обес­печивают связь населения с государственными структурами, институциализацию
политического участия граждан, они заменяют стихий­ные проявления общественно-политической активности населения формализованными способами, подверженными контролю со сторо­ны своих лидеров. В этом отношении партии – одно из наиболее эф­фективных средств борьбы как с политической апатией людей, так и с неконституционными, неправовыми методами влияния на власть.

Одной из важнейших функций партий является отбор и рекрутирование политических лидеров и элит
для всех уровней политической системы. Чаще всего это происходит путем выдвижения своих канди­датов на выборах. Однако публичный характер их деятельности, по­стоянное поддержание отношений между различными ветвями влас­ти и разнообразными политическими институтами, использование партийных экспертов и аналитиков на различных уровнях системы государственного управления дает возможность партиям продвигать своих наиболее видных и авторитетных представителей на определенные государственные посты. Таким образом, партии без выборов
могут частично брать под контроль те или иные участки в управле­нии делами общества и государства.

Еще одной важнейшей внешней функцией партий является по­литическая социализация
граждан, формирование у них соответству­ющих качеств и навыков участия в отношениях власти. Ведя борьбу за избирателя, партии по-своему интерпретируют важнейшие полити­ческие конфликты и пути их преодоления, делают ситуацию, сложившуюся в обществе, понятной для рядовых граждан. Главным сред­ством решения этой задачи является формулирование разногласий с другими политическими силами по основным вопросам обществен­ного развития. Как считает американский ученый Е. Шаттшейдер, «формулирование разногласий – ключевой инструмент в борьбе за власть», и партия, которая сумела четко обозначить свои позиции для общественного мнения, «имеет все шансы стать правящей».*

* Schattscheider
Е
. Е
.
The Semisovereign People. N.Y., 1975. P. 73.

К наиболее характерным для партий способам
решения своих политических задач относятся: выдвижение своих кандидатов на вы­борах, обращение партийных программ ко всем гражданам общества с целью завоевания как можно большего числа сторонников, а также определенное изменение состава правящего класса за счет своих пред­ставителей.
В силу этого наиболее ярко партии реализуют свои функ­ции в предвыборной и избирательной кампаниях. Выдвигая кандида­тов в законодательные органы государства, партии предпринимают активные действия, направленные не только на поддержку своих представителей, но и на распространение определенных идей, внедре­ние их в массовое сознание. И если, к примеру, небольшие партии не могут выставить конкурентоспособных кандидатов на общегосу­дарственном (региональном) уровне, то они все же используют вы­борные кампании в идеологических целях, пытаясь создать в глазах населения позитивный имидж своим целям и ценностям.

Избирательная фаза деятельности партий обычно сопровождается заключением различных межпартийных соглашений, образованием пар­тийных коалиций, союзов и блоков победивших партий. Партии, одер­жавшие победу на выборах или сумевшие провести в законодательные органы своих представителей, получают возможность участвовать в фор­мировании правящей элиты, подборе и расстановке управленческих кадров, а через них – легитимное право на участие в процессе приня­тия политических решений и возможность контроля за их исполнением.

Но выборы – это лишь самая активная фаза деятельности партий. После
выборов они также стремятся расширить электоральную под­держку правящему или оппозиционному курсу, организуя различные кампании в средствах массовой информации, акции поддержки или недоверия правящему режиму, другие мероприятия, призванные убе­дить население в правильности (неверности) сделанного выбора. Они активно борются за расширение своего численного состава, за укреп­ление материального положения центральных и низовых организа­ций, за распространение своих программных целей, налаживание свя­зей с отечественными и зарубежными дружественными партиями.

Основные этапы партогенеза

Кристаллизация партийных функ­ций, становление структуры партий и выработка их наиболее типичных способов деятельности в политической системе осуществлялись в многовековом процессе формирования и функционирования этого политического института (партогенезе). Сегодня, по прошествии не­скольких столетий политической истории партий, можно выделить три его наиболее крупных исторических этапа.

Начальный
этап партогенеза уходит корнями в конец XVII – на­чало XVIII в. Это был период, когда зарождались политические систе­мы раннебуржуазных государств Западной Европы и Америки. Поли­тические процессы того времени, сопровождавшиеся Гражданской войной в США, буржуазными революциями во Франции и Англии, свидетельствуют о том, что появление партий отражало раннюю ста­дию борьбы между сторонниками различных направлений формиро­вавшейся новой государственности: аристократами и буржуа, якобин­цами и жирондистами, католиками и протестантами. Знаменуя собой определенный этап в усложнении политической системы индустри­ального типа, партии возникли как инструмент ограничения абсо­лютной монархии, включения в политическую жизнь «третьего со­словия», утверждения в обществе всеобщего избирательного права, развития представительной системы. С их помощью изменение состава политической элиты, рекрутирование правящих кругов стало посте­пенно превращаться в дело избирательного корпуса.

Определяющую роль в возникновении партий играли классовые, социальные, национальные и прочие конфликты. Однако свое влияние оказывали и социокультурные особенности развития отдельных стран, демографические процессы и даже религиозные мотивы (например, возникновение католических партий в Германии и Бельгии в XVIII в.).

Партии не сразу стали полноправным политическим институтом, способным оказывать существенное влияние на власть. Первоначаль­но они представляли собой объединения знати, различного рода клу­бы, литературно-политические образования, являвшиеся формой общения единомышленников (например, Клуб кордельеров времен Великой Французской революции или «Реформ Клаб», возникший в Англии в 30-х гг. XIX в.).

Непосредственное же влияние на превращение партий в актив­ных участников политического процесса оказали предоставление личности политических прав, возникновение избирательных систем и парламентов. Так, первые партии, боровшиеся против феодальной власти, были созданы сторонниками либеральных воззрений (виги в Великобритании, прогрессивная партия в Германий, Бельгийская либеральная партия и др.).

Однако, выражая групповые интересы и так или иначе проявляя свою самостоятельность и оппозиционность государству, партии в то время практически однозначно воспринимались как источник кризисов и раскола общества. Антипартизм был наиболее распространенным идей­ным и психологическим течением. Его основной причиной было повсе­местно распространенное убеждение, что только государство является выразителем народного суверенитета (либеральная традиция) и общей воли общества (феодально-аристократическая и монархическая тради­ции). Не случайно многие выдающиеся ученые и политики того време­ни отрицательно оценивали деятельность партий как нарождающегося и набирающего силу политического института. Исключительно попу­лярной была идея заговора партий против государства. К примеру, Ф. Бэкон писал: «...усиление партий и раздоров между ними указывает на слабость государя и весьма вредит их славе и успеху их дел».* Т. Гоббс прямо указывал на то, что «...партии приводят к мятежам»,** а Дж. Ва­шингтон в «Прощальном послании» американскому народу предупреждал об опасных последствиях «партийного духа», характеризуя партии как «готовое оружие» для подрыва власти народа и узурпации правитель­ственной власти. И только немногие политические деятели той эпохи были более лояльны к партиям. Например, Н. Макиавелли, хотя и счи­тал, что «образование партий – зло, а безнаказанность зла порождает во всех стремление разделяться на партии», все же оценивал их по-своему полезными, поскольку граждане, «умудренные пагубным опы­том других» (подразумевалось: тех, кто испытал порожденные партия­ми вражду и раздоры), «научились бы сохранять единство».***

* Бэкон Ф.
Сочинения: В 2 т. М., 1977. Т. 2. С. 402.

** Гоббс Т.
Сочинения: В 2 т. М,. 1989. Т. 1. С. 109.

*** Макиавелли Н.
История Флоренции. Л., 1987. С. 44, 7.

В XIX столетии партии в основном укрепили свое положение в политической системе, став важным механизмом представительства интересов общества. В то же время начавшийся с первой четверти столетия процесс формирования массовых, в основном социалисти­ческих, партий обозначил ряд качественно новых тенденций, обус­ловивших, в частности, изменение ведущих типов партий и их роли в политическом процессе различных стран и позволивших говорить о втором
этапе партогенеза.

Так, Р. Михельс, М. Вебер, М. Я. Острогорский подметили зарож­давшиеся в лоне социалистических партий тенденции к нарастанию роли партийного аппарата в ущерб рядовому членству, к бюрократизации партийных объединений, ко все возрастающему господству партийных лидеров и элит. Так, Михельс в книге «Политические партии. Социологическое исследование олигархических тенденций современной демократии» (1911) писал, что чем больше расширяет­ся и развивается официальный аппарат партии, тем больше вытесня­ется из нее демократия, заменяемая всесилием исполнительных ор­ганов. Причины отрыва партийного руководства от рядовых членов партии он видел в технической неспособности большой массы лю­дей к управлению, а также несменяемости руководителей, в их зако­ренелом негативном отношении к рядовым членам.

Подтверждая этот тезис, Острогорский указывал на то, что ос­новная часть членов партии становится объектом манипулирования со стороны партийной элиты («кокуса»). Под их влиянием партии пытались вырвать из рук парламента законодательную функцию, по­давить спонтанное выражение политически информированных групп, разрушить либеральную демократию. Поэтому, считал он, на место партий с жесткой организацией «должны быть поставлены свобод­ные общественные ассоциации, движения, ставящие перед собой более конкретные и выполнимые задачи разного рода, причем учас­тие в одной из них не должно исключать участие в другой, так, что­бы два человека, оказавшиеся противниками по одному вопросу, стали затем союзниками по другому».*

* Острогорский М. Я.
Демократия и политические партии. М., 1997. С. 354.

Помимо нарастающей бюрократизации партий ученые подмети­ли и то, что в связи с встраиванием партий в избирательные процес­сы их идейные принципы, которые ранее привлекали рядовых граж­дан и стимулировали их членство, стали препятствием для завоева­ния партийной элитой электоральной поддержки. Поэтому идеология постепенно приносилась в жертву голому прагматизму, успеху на выборах. Партийные лидеры больше ориентировались на завоевание массовой поддержки, опасаясь отождествления их партии с опреде­ленным классом и соответствующей идеологической доктриной. Партии превращались в ассоциации «хватай всех», беря на себя функ­цию выражения интересов большинства нации.

Усиление централизации и прагматизации деятельности партий, с точки зрения М. Вебера, позволяло рассматривать их как объедине­ния, члены которых пытаются добиться власти для своих лидеров, способных в дальнейшем обеспечить «духовные или материальные преимущества» для их «активного членства».

Наряду с оценками этих представителей романо-германской школы в науке в то время сформировались и другие
теоретические позиции. Так, марксисты, делавшие упор на классовых основаниях возникнове­ния партий, возвестили о возникновении коммунистических партий (партий «нового типа»), обладавших способностью возглавить политическое движение прогрессивных классов и выступить в роли ведущей и направляющей преобразования силы. В противоположность такому по­ниманию сторонники рыночной теории рассматривали партии как «сво­бодного игрока» на политической сцене, способного «вступать в сдел­ки» в интересах «политической игры» и потому не обладавшего никаки­ми «своими», в том числе классовыми, позициями.

Современный
этап партогенеза свидетельствует о том, что партии стали не просто органическим, но и одним из основных элементов организации политического порядка и функционирования публич­ной власти. По мере развития парламентских, конституционных ос­нов буржуазной государственности, партии укрепляли свой полити­ческий и правовой статус. После Второй мировой войны в конститу­циях разных стран появились соответствующие статьи, а в 70-х гг. сложилось достаточно развернутое законодательство, регламентиру­ющее их деятельность. Поощряя плюрализм политической жизни, партии стабилизировали систему власти, основанную на устойчивом представительстве интересов граждан. Таким образом, в данное вре­мя партии представляют собой такой институт власти, без которого не могут осуществляться выборы как основной механизм формиро­вания государственности, легальное завоевание различными слоями населения ведущих политических позиций.

В то же время в разных странах партии играют весьма не однознач­ные роли. Так, в стабильных демократических государствах, несмотря на статус партий, органическую встроенность их в механизмы государ­ственной власти, деятельность партий сочетается с активностью множест­ва других участников избирательного процесса, причем не только мно­гочисленных групп интересов, СМИ, но и успешно конкурирующих с ними независимых кандидатов. Взаимоотношения населения с властью стали более непосредственными, сильнее ориентированными на инди­видуальные позиции граждан. Как писал С. Хантингтон, чем быстрее росла «приверженность американцев своим политическим убеждени­ям», тем равнодушнее относились они к групповым формам выражения своих политических интересов.*

* Hintington S. P.
American Politics: The Promise of Disharmony. Cambridge, 1981. P.191.

Вместе с тем многие партии, привыкнув к роли постоянного зве­на в процессе принятия государственных решений, зачастую стали усматривать свою главную цель в борьбе против правительства,
а не в завоевании электората. В этом смысле, по мнению немецкого теоре­тика К. фон Бойме, партии, усилив свою роль в отборе политических элит, в определенной степени утратили влияние на политическую социализацию граждан. Весьма ощутимой тенденцией во многих за­падных демократиях стало и снижение партийной идентификации. Поэтому, укрепив демократические ценности в политической жизни своих стран, партии кое-где начинают «уходить в тень», повышая шансы менее формализованных и гибких посредников в отношениях между населением и властью. В самих партиях эти веяния времени стимулируют тенденции децентрализации и усиления роли местных организаций, ослабления требований к партийной дисциплине, рас­ширения связей с разнообразными неформальными объединениями граждан, различными структурами гражданского общества.

В то же время в странах, переживающих этап модернизации, по­лучили развитие иные тенденции в эволюции партийных институтов. В частности, в посттоталитарных государствах, переживших период жестких идеологических требований к членству в правящих партиях, сохранилось существенное неприятие партийного членства. Это ме­шает полноценному использованию партийных институтов для воз­вращения людей в политическую жизнь. Правда, борьба за выбор направления общественного развития, поиск консолидирующих со­циум ценностей порождают мощные источники формирования но­вых политических партий. При этом во вновь образующихся партиях сосуществуют тенденции к превращению их как в идеологически нейтральные организации, рассчитанные на максимально широкую социальную поддержку, так и в объединения с жесткими идейными требованиями к своим членам, централизованной организацией уп­равления и авторитарной ролью лидеров. Отличительной чертой раз­вития партий в этих странах является и перманентное изменение у многих из них идейной ориентации, радикализация их политических требований, тесная связь с группами давления, а в некоторых случа­ях даже криминальными структурами.

2. Типы партий и партийных систем

Типология партий

Многообразие исторических и социокультурных условий политического развития стран и народов привело к возникновению различных партийных структур, отличающихся друг от друга строением, функциями, чертами деятельности. Исторически первые попытки классификации партийных объединений явно тяго­тели к моральным
(подразумевавшим разделение на «хорошие» и «не­благородные» союзы) и количественным
(«большие» и «малые» партии) критериям. Современной же политической наукой разрабо­тана гораздо более сложная типологизация партийных институтов.

Наиболее часто встречающийся критерий типологизации партий – идейные
основания их деятельности, подразумевающие деление на доктринальные, прагматические
(патронажные) и харизматические
(3. Ньюмен). Первые в своей деятельности в основном ориентируются на защиту своей «идеологической чистоты». Стиль деятельности та­ких партий, направленной прежде всего на постоянную защиту идеалов и принципов, неизбежно приводит к нарастанию конфликтности политического процесса. Если же идеологии сформированы на антагонистических ценностных основах, то межпартийная полемика ведет к поляризации и резкой конфронтационности сил, участвующих в отношениях власти. В патронажных партиях идеологические ог­раничения не играют существенной роли, и ими легко жертвуют при достижении различного рода соглашений, образовании коалиций и т.д. В конечном счете такой прагматизм всегда предполагает использова­ние по преимуществу консенсусных технологий борьбы за власть, что повышает политическую стабильность общественного развития. В харизматических партиях люди объединяются вокруг лидера, прак­тически полностью подчиняясь его воле.

В каждом из этих типов существует дальнейшая дифференциация партийных объединений. В частности, среди доктринальных партий принято выделять религиозные
(как, например, Швейцарская евангели­ческая партия) и идеологические
(многочисленные социалистические, национальные и др.) объединения.

Для современной политической науки весьма характерно типологизировать партии в зависимости от социальных
(аграрные партии), этнических
(ультралевая баскская партия «Эрри батасуна»), демогра­фических
(женская объединенная партия Бельгии) и культурологи­ческих
(партии любителей пива в Германии и России) оснований образования этих институтов власти. Важное значение имеет и диф­ференциация партий с точки зрения их организационной структуры. В данном случае принято выделять партии парламентские
(в качестве первичных образований в них выступают территориальные комите­ты), лейбористские
(представляющие собой разновидность парламент­ских партий, допускающих коллективное членство, в том числе тру­довых коллективов) и авангардные
(построенные на принципах тер­риториально-производственного объединения своих членов и демократического централизма).

Довольно распространена типологизация партий с точки зрения их отношения к правящему режиму: правящие и оппозиционные, ле­гальные и нелегальные, партии-лидеры и партии-аутсайдеры, партии, правящие монопольно или правящие в составе коалиции,
и т.д.

Большое распространение в политологии получила классификация французского ученого М. Дюверже, выделявшего в зависимости от ос­нований и условий приобретения партийного членства кадровые, мас­совые и строго централизованные
партии. Первые отличаются тем, что они формируются вокруг группы политических деятелей, а основой их организационного строения является политический комитет (лидеров, активистов). Кадровые
партии формируются, как правило, «сверху», на базе различных парламентских групп, групп давления, объединений пар­тийной бюрократии. Они ориентируются на участие профессиональных политиков и элитарных кругов, что предопределяет свободное членство и известную аморфность партийной организации. Такие партии обычно активизируют свою деятельность только во время выборов.

Массовые
партии представляют собой централизованные обра­зования, хорошо организованные и дисциплинированные, с уставным членством. Хотя и здесь важную роль играют лидеры и аппарат партии, большое значение в них придается общности взглядов, идеологичес­кому единству членов. Массовые партии чаще всего формируются.» «снизу», нередко на основе профсоюзных, кооперативных и иных общественных движений, артикулирующих интересы определенных социальных слоев, профессиональных групп, сторонников извест­ных лидеров и идей. Однако в отдельных случаях формирование партий подобного типа возможно и комбинированным путем – в результате соединения усилий элитарных кругов (парламентских комитетов, общественных комитетов в поддержку того или иного депутата и др.) и рядовых граждан (избирателей). Учитывая разнообразие форм дея­тельности, направленности и иных аспектов функционирования мас­совых партий, некоторые теоретики, в частности Ж. Блондель, выде­ляли среди них представительные партии западного
типа, комму­нистические и популистские.

И наконец, для строго централизованных
партий характерным, по Дюверже, является превращение идеологического компонента в основополагающее, связующее эти организации начало. Для таких партий (к ним Дюверже относил коммунистические и фашистские) характерны наличие множества иерархических звеньев, строгая, по­чти военная дисциплина, высокая организованность действий, ува­жение и почитание политических вождей.

Сущность и разновидности партийных систем

Партийные системы представляют собой совокупность устойчивых свя­зей и отношений партий различного типа друг с другом, а также с государством и иными институтами власти.
Партийные системы противостоят апартийным, т.е. таким фор­мам организации политической власти, где либо совсем не существует партийных объединений, либо их наличие имеет сугубо декларатив­ный характер (как это было, например, в СССР, Албании, а сегодня также на Кубе, в Северной Корее).

К числу факторов,
оказывающих наибольшее влияние на форми­рование партийных систем, относятся: характер социальной струк­туры общества, действующее законодательство
(прежде всего избира­тельные законы) и социокультурные традиции.
Например, в странах, где сложились значительные крестьянские слои, как правило, воз­никают аграрные партии. В странах же, где определяющую роль игра­ет какой-либо один, например средний, класс, существуют предпо­сылки для создания системы с доминирующей партией. Если со­циальная структура общества пронизана полярными противоречиями между теми или иными стратами, то и партийная система будет иметь конфликтный характер, лишь подогревая напряженность обще­ственных отношений. Но если социальные группы ориентируются на единую систему ценностей и идеалов, то и партийная система будет характеризоваться более мягкими формами межпартийных и партий­но-государственных отношений.

Законы также могут влиять на характер партийных систем, на­кладывая, например, ограничения на деятельность немногочисленных партий, препятствуя допуску к выборам оппозиционных партий ра­дикальной направленности, разрешая насильственные действия по отношению к нелегальным партийным объединениям. Там, где дей­ствуют избирательные системы мажоритарного типа (определяя од­ного победителя по большинству полученных голосов), как правило, формируются двухпартийные системы или системы с одной домини­рующей партией. Пропорциональные избирательные системы, напро­тив, давая шансы на представительство в органах власти большему числу политических сил, инициируют создание многопартийных си­стем и партийных коалиций, облегчают возникновение новых партий.

В обществах с множеством экономических укладов, разнообразием культур и языков, многочисленными каналами и институтами арти­куляции социальных, национальных, религиозных и прочих интере­сов, как правило, больше предпосылок для создания многопартий­ных систем. Именно последние, как показал мировой опыт полити­ческого развития, выступают наиболее оптимальной формой и одновременно условием демократического развития общества.

В зависимости от собственно межпартийных взаимоотношений характер партийных систем в значительной мере обусловливается типом тех вопросов («проблемных измерений»), которые становятся источником политических разногласий между ними, а также расста­новкой политических сил, предопределяющей особенности борьбы отдельных партий за электорат. В настоящее время в науке, как пра­вило, выделяют семь типов проблемных измерений, к которым от­носятся: культурно-этнические проблемы; противоречия между го­сударством и церковью; городом и деревней; социально-экономи­ческие противоречия; проблемы, связанные с поддержкой режима; внешнеполитические и, на что специально обращает внимание Р. Инглхарт, распространение постматериальных ценностей.*

* См.: Голосов Г. В.
Сравнительная политология. Новосибирск, 1995. С. 125.

Что касается межпартийных отношений по вопросам завоевания электоральной поддержки, то партийные системы складываются с преобладанием гетерогенной
(означающей борьбу партий за различ­ные сегменты электората) или гомогенной
(выражающей их борение за одни и те же слои электората) конкуренции. В зависимости от характера межпартийной конкуренции содержание партийных сис­тем формируется под влиянием:

различного типа смычек,
т.е. краткосрочных объединений партий для решения строго определенных задач, когда главную роль берут на себя партийные элиты, а мнение рядовых членов не учитывается;

блоков,
т.е. иерархических союзов, в которых взаимодействуют четыре вида партнеров: гегемоны,
навязывающие всем остальным свои базовые ценности, интересы и цели; партии «второго плана»,
входя­щие в эти союзы, блоки на условиях лидеров; «партии-реле»,
еще более зависимые от основных «игроков» и придающие союзу более масштабный характер; «статисты»,
на чьи интересы практически не обращают внимания;

коалиций,
т.е. долгосрочных объединений, сформированных на основе рациональных представлений о возможностях партнеров обес­печить выигрыш и предполагающих более равноправные отношения всех участников, а также других форм объединений партий, склады­вающихся как в период выборов, так и после них.

В зависимости не только от межпартийных, но и иных полити­ческих отношений партий (партийно-государственных, с группами давления, гражданским обществом и т.д.) партийные системы при­нято классифицировать прежде всего по качественным
характеристи­кам этих связей, а также по количественному
составу партий. Так, по числу действующих в стране партий выделяют следующие партий­ные системы:

- однопартийные,
внутри которых различают деспотические и демократические разновидности;

- полуторапартийные,
в которых действует коалиция, состоящая из доминирующей партии и близкой ей по взглядам, но менее попу­лярной организации;

- двухпартийные
с двумя относительно равноценными по попу­лярности конкурирующими партиями;

- двух с половиной партийные системы,
в которых наличие двух авторитетных партий сочетается с деятельностью посреднической, но одновременно альтернативной организации, играющей роль «тре­тьей» силы, которая позволяет примирять этих двух противников;

- многопартийной,
с числом партий более трех.

У каждой из перечисленных типов партийных систем есть свои преимущества и недостатки. Так, опыт Японии, Сирии, Испании и ряда других стран свидетельствует в пользу преимуществ многопар­тийной системы с монопольно правящей партией. А политически ста­бильное развитие Нидерландов, Дании, Бельгии, Австрии и некото­рых других государств говорит в пользу многопартийности без доминантной партии. Двухпартийная модель, установившаяся в США, Англии, Ирландии, Канаде, Австралии и некоторых других странах, предоставляет гражданам возможность выбора, правительствам – смены курса, обществу – стабильности, но одновременно затрудняет появление на политическом рынке новых партий. Если же она дей­ствует в обществах с разделенными базовыми ценностями, то прак­тически доводит социокультурные противоречия до острейшего по­литического противостояния. Там, где «третья» партия все же может вносить существенные коррективы в установившийся политический порядок (т.е. отбирать значительную часть голосов у партий, которым отдают предпочтение 70-80% избирателей), в обществе складывают­ся все предпосылки для устойчивой центристской
политики.

Однако, несмотря на то, что сложившиеся в том или ином государстве партии легко подсчитать, количественный метод типологизации партийных систем несовершенен: демонстрируя численность партийных институтов, он не выявляет, сколько партий действительно включено в процесс принятия государственных ре­шений. (Например, во Франции в избирательных кампаниях уча­ствуют более 20 партий, в то время как реально правят одна-две, предпочитаемые обществом.)

Таким образом, типологизация партийных систем по качественным характеристикам деятельности партий является более предпочтитель­ной. В связи с этим, учитывая характер правления, можно говорить о партийных системах, действующих в демократических и авторитар­ных
государствах, о партиях, различающихся по идеологическим
ос­нованиям. Наряду с устоявшейся типологизацией (исламские, буржу­азно-демократические
и другие системы), итальянский политолог Дж. Сартори дает более сложную классификацию, основанную на иде­ологической дистанции («полярности») между партиями. По его мне­нию, существуют семь типов партийных систем, размещающихся между полюсами: «однопартийной» (моноидеологической) системой и «атомизированной» (идейно разнородной). К промежуточным типам он относит системы с «партией-гегемоном», «доминирующей партией», «двухпартийные», «ограниченного плюрализма» и «радикального плю­рализма», которые выражают степень развития и варианты идеологи­ческого плюрализма в деятельности одной или нескольких партий. Сартори считает, что появление пяти и более партий создает «край­нюю многопартийность», опасную для существования государства.

Практика показала, что не существует единого стандарта в оцен­ках эффективности тех или иных партийных систем, хотя важней­шим основанием сопоставления их деятельности считается обес­печиваемая политической системой чуткость к социальным запросам и нуждам населения, возможность включения в процесс принятия решений как можно большего числа властно значимых интересов граждан, способность населения к демократическому контролю за деятельностью правящих элит.

РАЗДЕЛ V. ПОЛИТИЧЕСКИЕ СИСТЕМЫ И ПРОЦЕССЫ

Глава
11. ПОЛИТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА

1. Принципы системного описания политики

Зарождение и развитие системного анализа политики

Использованные ранее наиболее об­щие понятия и категории политичес­кой науки отражают столь же фунда­ментальные черты и свойства этой сферы общественной жизни, как таковой. Однако для того, чтобы разобраться во взаимоотношениях различных субъектов власти, спо­собах и формах организации их взаимодействия, складывающихся на макроуровне (в рамках отдельной страны или группы стран), необ­ходимо использовать иной, более приземленный научный инстру­ментарий. Его познавательные возможности позволяют, с одной сто­роны, избежать сверхэмпиричности описания политической реальности, а с другой – выделить наиболее важные и устойчивые факторы ее внутренней организации.

Основоположником такого подхода к описанию политической жизни с помощью категорий данного уровня был Аристотель, за­нимавшийся анализом форм правления в конкретных странах и использовавший при этом понятие «государственное устройство». Впоследствии, правда, в целях отображения такой макрополити­ческой организации политики длительное время применялось бо­лее распространенное понятие «государство», понимаемое в каче­стве основного политического института, упорядочивающего всю социальную жизнь, в том числе взаимодействия граждан в сфере власти. В XIX в. А. де Токвиль ввел в научный оборот понятие госу­дарственного и политического «порядка», характеризующего сте­пень упорядоченности политических взаимоотношений различных общественных субъектов и впоследствии по-своему интерпретированного представителями анархистского течения (У. Годвин, П. Прудон).

В этот же исторический период немало ученых пытались описать целостность и упорядоченность политической жизни общества через механизмы циркуляции элит (В. Парето), интегрирующую роль госу­дарственной бюрократии (М. Вебер), цементирующую роль партий как центральных институтов власти (В.И. Ленин) или набор различ­ных государственных структур (немецкие конституционалисты), вли­яние геополитических и территориальных факторов (Р. Ратцель), а также некоторые другие элементы власти.

В середине XX столетия в результате активного использования применяемых в биологии системных (Л. фон Берталанфи) и киберне­тических (Н. Винер) идей описание макрополитических связей стало базироваться на принципах системного
анализа. Первопроходцем в применении этой методологии в политических исследованиях был известный американский социолог Т. Парсонс.

Преимущества системного подхода заключались прежде всего в том, что основной акцент делался на характеристике факторов, обес­печивающих целостность
политической сферы общества, т.е. на внут­ренних связях между элементами политики, превосходящих по силе ее внешние связи и тем самым представляющих ее как внутренне интегрированное, качественно определенное явление, обладающее своими вполне сложившимися границами в социальной жизни. При этом в основе рассмотрения политики как органической составной части общества (его подсистемы) лежали представления о выполня­емых ею общественных функциях.
Функции же политики, которые отличаются от функций других подсистем, имеющих собственное со­циальное назначение, демонстрируют также особую роль и значение политических факторов в общественной жизни.

Еще одним отличием системного анализа политики является ее внутренняя дифференциация
на те структурные компоненты, каждый из которых обладает сущностным значением для выполнения поли­тикой ее общественных функций. При этом совокупность свойств вы­деленных элементов всегда уступает свойствам системы в целом. Прин­ципиальной составной частью системного подхода был анализ взаи­моотношений политики с ее внешней
средой, под которой понимались не только социальные, но и природные явления и процессы.

Таким образом, применение системного анализа для описания политики позволило обнаружить ту внутреннюю структуру, ту орга­низующую все взаимодействия в сфере государственной власти мат­рицу, которая упорядочивает политическую жизнь в конкретном об­ществе
и уравновешивает ее отношения с внешней средой. Посред­ством такого рода абстракции, отражающей функционирование сложных образований, состоящих из различных частей, появилась возможность выяснять сочетание динамики и статики политических порядков в отдельных странах, соотношение изменений и структурной определенности власти, выявлять степень соответствия политических отношений экономической структуре и уровню развития общества в целом, его национальным традициям, идеологиям и ценностям. При системном подходе можно прослеживать процессы концентрации влас­ти в определенных точках политического пространства, институциализацию и структурную дифференциацию властных отношений, характер их формализации в виде конституционных и правовых систем.

Выявление таких универсалий в организации политической жиз­ни дало возможность проводить сравнительные исследования госу­дарств и их конституционных порядков, партийных отношений и из­бирательных принципов, демонстрировать различия в процессах фор­мирования политических коалиций в разных странах и регионах, выяснять особенности национального управления, политических куль­тур и других элементов политики.

Основные теории политических систем

В современной политической науке наибольшее распространение полу­чили теории трех американских уче­ных: Д. Истона, Г. Алмонда и К. Дойча. Так, глава чикагской школы Д. Истон (1902-1979) в работах «Политическая система» (1953), «Мо­дель для политического исследования» (I960) и «Системный анализ политической жизни» (1965) предложил вневременную модель по­литической системы, не зависящую от каких-либо социально-эко­номических или культурных детерминант и построенную путем вы­деления ее наиболее общих и универсальных зависимостей. Не давая возможности соотнести развитие политической системы с понятием «общественный прогресс», такой подход тем не менее позволил вы­явить ряд более универсальных отличий жизнедеятельности полити­ческой системы.

Чисто содержательно Истон рассматривал политическую систе­му как совокупность разнообразных, взаимосвязанных видов деятельно­сти,
которые влияют на принятие и исполнение решений. При этом сущность политической системы он усматривал в целенаправленном распределении соответствующих ценностей,
которые и делали возможной взаимосвязь всех человеческих действий, направляя их на задачи управления. Широта признания ценностей власти со стороны общества признавалась основной предпосылкой жизнестойкости си­стемы. В то же время задача политической системы (которая рассмат­ривалась как аналог биологической системы), по его мнению, состо­яла в обеспечении самосохранения,
поддержании собственной жиз­недеятельности, стабилизации своего положения при помощи деформирующих факторов.

Процесс функционирования системы Истон описывает как про­цесс взаимодействия трех ее элементов: «входа», «конверсии» и «выхода». На «вход» подаются различные (экономические, культурные и прочие) требования общественности или выражения солидарности и поддержки гражданами властей по различным вопросам. Далее по­средством переработки элитарными кругами этих требований в соот­ветствии с определенными ценностями вырабатываются те или иные решения, которые передаются на «выход» системы, где они преоб­разуются в различные акты государственной политики (законы, ука­зы, символы), предназначенные для ознакомления (в том числе ад­ресного) общественного мнения или иных субъектов (других госу­дарств и т.д.) и для реализации.

Последний элемент системы «включает» механизм «обратной свя­зи», обеспечивающий взаимодействие «выхода» и «входа» на основе учета властью влияния внешних обстоятельств (т.е. той или иной ре­акции общественности, степени удовлетворения ее требований и ре­ализации постановлений). Наличие такого механизма, отражающего ценность возвращаемой из общества во власть информации, обеспе­чивает самоконтроль и саморазвитие политической системы.

Несмотря на свою раннюю абстрактность, схема Истона, пост­роенная с использованием универсального принципа действия «черно­го ящика», тем не менее демонстрирует главные параметры жизне­деятельности политической системы, а именно: ее нацеленность на оптимальный для сохранения власти характер взаимодействия с об­ществом, а также открытость внешним влияниям, предполагающую сохранение ею постоянной приспособляемости к вызовам среды. На основе такого подхода последователи Истона, и в частности Г. Спайроу, разработали критерии, которым должна соответствовать поли­тическая система. Для того чтобы отвечать общественным потребно­стям, система должна быть устойчивой
(обладать известной продол­жительностью существования во времени), адаптивной
(обладать приспосабливаемостью к среде), продуктивной
(обладать способностью позитивно откликаться на проблемы «входа») и эффективной (или – легитимной).

Последователь Истона и сторонник структурно-функционального
подхода Г. Алмонд в течение четырех послевоенных десятилетий раз­вивал несколько иной подход к рассмотрению политической систе­мы. По его мнению, главным для нее является не целевой характер функционирования (т.е. распределение властных ценностей), а обес­печение легитимности принуждения,
направленного на стабилизацию власти и общества. В этом смысле для анализа системы недостаточно рассматривать взаимодействия лишь институциональных структур. Принципиальное значение приобретают неформальные
(неинститу­циональные) образования. Соединить же воедино все эти элементы и обеспечить их взаимодействие в целях стабилизации политических порядков могла только политическая культура,
которая и занимала в структуре политической системы центральное место. Как полагал Ал­монд, «политическая система состоит из взаимодействующих между собой ролей, структур и подсистем и лежащей в их основе культуры». В силу этого и ослабление политической системы наступало прежде всего вследствие ослабления институтов, обеспечивающих социали­зацию граждан, воспроизводство определенной политической куль­туры, ввиду нарушения коммуникаций между обществом и государ­ством.

Рассматривая в связи с таким подходом политическую систему как «набор всех взаимодействующих ролей» (понимаемых как орга­низованная часть ориентации субъекта), Алмонд весьма причудливо изображал и ее структуру. В политическую систему он включал и эле­менты, действующие на основе правовых норм и регламентации (типа парламентов, исполнительно-распорядительных органов, судов, бю­рократии и т.п.), и статусы (граждан и групп), и конкретные роли агентов (виды их практик и деятельности), и связи между ними. Та­кая более конкретная трактовка системы позволяла встроить в ее модель деятельность партий, групповых объединений, активность отдельных граждан.

В соответствии с выделенными элементами политической систе­мы Алмонд определил и три группы ее функций:

- функции системы,
к которым относились задачи социализа­ции граждан, рекрутирования участников политики и взаимодействия с общественностью;

- функции процесса,
включавшие в себя артикуляцию, агреги­рование, выработку решений и контроль за применением норм;

- функции политики,
предусматривавшие цели регулирования политических отношений, распределения ресурсов, реагирования на мнение общественности и мобилизацию человеческих и иных ресур­сов для выполнения властных целей.

Впоследствии подобные идеи были взяты на вооружение и разви­ты представителями культурологического
подхода У. Розенбаумом, Д. Элазаром, Д. Дивайном и другими учеными, рассматривавшими политическую систему как материальное воплощение политической культуры.

Принципиально иной подход в трактовке политической системы был предложен К. Дойчем, разработавшим ее информационно-кибер­нетическую
модель. В книге «Нервы управления: модели политичес­кой коммуникации и контроля» (1963) он рассмотрел политическую систему как сложную совокупность информационных потоков и ком­муникативных связей, определяемых уровнями тех или иных полити­ческих агентов, исполняемыми ими ролями, решаемыми задачами, особенностями процессов переработки, передачи и хранения цепи сообщений, а также другими причинами и факторами.

Получение информации

оценка и отбор информации

принятие решений

реализация решений

Рис.
2.
Схема политической системы К. Дойча.

Дойч исходил из того, что политическая система представляет собой целенаправленно организованную совокупность информаци­онных связей, направленных в конечном счете на управление и це­ленаправленное регулирование политических объектов. При этом он различал личные (персональные, неформальные) коммуникации; коммуникации, осуществляемые посредством организаций (прави­тельством, партиями, лоббистскими структурами), и коммуникации, проходящие через специальные структуры – печатные или элект­ронные СМИ. В самом общем виде схема взаимодействий таких ин­формационно-коммуникативных процессов подразделялась им на четыре основных блока (рис. 2).

В самом общем виде такая совокупность системных элементов по­казывала, как информационно-коммуникативные процессы после­довательно дифференцируются в целях исполнения основополагаю­щих функций государственной власти. Так, на первом этапе форми­руется блок данных, составляемый на основе использования разнообразных (внешних и внутренних, правительственных и обще­ственных, официальных и агентурных) источников информирова­ния институтов власти, сообщения которых жестко не привязаны к последующей формулировке целей государственной политики. Вто­рой этап – переработка данных – включает в себя соотнесение по­лученных сообщений с доминирующими ценностями, нормами и стереотипами государства, сложившейся ситуацией, предпочтения­ми правящих кругов, а также с уже имеющейся в управленческих органах «старой» информацией. Далее эта отселектированная инфор­мация становится основанием для принятия решений с целью урегу­лирования текущего состояния системы и эти решения, в свою оче­редь, на заключительном этапе обеспечивают реализацию постав­ленных целей. Полученные результаты уже в качестве «новой» информации через механизмы обратной связи поступают на первый блок, выводя систему на следующий виток функционирования.

Ряд ученых, в частности Ю. Хабермас, Г. Гадамер, Н. Луман, раз­вивая идеи коммуникативной трактовки социального и политичес­кого мира, впоследствии уточнили ряд аспектов организации макро­политического порядка при таком подходе. Например, Луман диф­ференцировал понятие «коммуникации», полагая, что оно прежде всего характеризует смысловой
процесс. Различая понятия «информа­ция», «сообщение» и «понимание», можно более дифференцированно представить себе процессы передачи, хранения и усвоения ин­формации различными политическими агентами.

Постсистемные трактовки политики

В современной политической науке насчитывается более двух десятков определений политической системы, которые понимают ее то как комплекс идей, то как совокупность разнообразных элементов, то как ряд взаимодействий политики с другими общественными сферами. Однако в 80-90-х гг. сложившиеся системные подходы к описанию макрополитических порядков нача­ли утрачивать свою былую популярность. И хотя сегодня эти модели по-прежнему используются, особенно при сравнительных исследо­ваниях, в научном пространстве стали возникать теории, которые либо используют системную методологию как всего лишь отдельный технологический прием исследования, либо предлагают заменяющие ее идеи.

Так, на волне исследования современных процессов модерниза­ции появились попытки описания системных свойств макрополити­ки в условиях не стабильных, а переходных обществ. Авторы этого в самом широком понимании «девелопменталистского»
(от англ. development – развитие) подхода обращали внимание на важность для организации политической власти характера «зависимостей» по­литики (например, от динамики социально-экономического разви­тия), ее структурной дифференциации (обеспечивающей автоном­ность политической подсистемы общества), а также «способностей» системы, предполагавших готовность власти к «обновлению» (т.е. к обеспечению определенной степени адаптации государства к вызо­вам времени), «мобилизации» (привлечения властью людских и ма­териальных ресурсов для оперативного решения задач), «самосохра­нению» (недопущению к власти крайних оппозиционеров) и обес­печению тенденции «к равенству» политических участников.

Одновременно с такими интерпретациями системного метода стали возникать и принципиально новые идеи. Как уже отмечалось (см. гл. 1), Д. Марч, Д. Олсен и ряд других теоретиков выдвинули концепцию «но­вого институционализма».
Рассматривая государство в качестве основно­го, систематизирующего политику общества центра, они в то же время подчеркивали принципиальное значение не только организационных и процедурных, но и символических, неформальных аспектов его дея­тельности. С их точки зрения, взаимодействуя и дополняя друг друга, формальные и неформальные нормы и правила политической игры со­здают сложные, многоуровневые отношения, организующие и стаби­лизирующие политические порядки в обществе.

Причем, придавая столь большое значение институтам власти, Ученые обращают внимание и на возможность возрастания организу­ющей роли не только государственных, но и иных институтов власти – корпораций, клиентел, групп давления и т.д., чьи цели и нор­мы могут оказывать существенное влияние на всю организацию по­литической жизни. Такое положение, к примеру, характерно для ны­нешней пореформенной ситуации в России, где правила политичес­кой игры, а порой и приоритеты развития общества определяют приобретшие самостоятельное политическое значение отдельные ад­министративные структуры (Администрация Президента); органы, вхо­дящие в систему исполнительной власти (Министерство обороны и Ге­неральный штаб); Православная Церковь и особенно коррумпирован­ные и криминальные структуры (по некоторым данным, контролирующие до половины объема российской экономики).

Английский ученый А. Гидденс предложил идею «структурации»,
заключающуюся в том, что упорядоченное воспроизводство макро­политики осуществляется при сочетании двух процессов: структура­ции
(т.е. воспроизводство субъектами сложившихся норм и правил политического взаимодействия в четко ограниченных пространствен­но-временных границах) и институциализации
(т.е. закрепление по­стоянно возникающих индивидуальных и групповых практик, в той или иной степени соотнесенных с действующими правилами отправ­ления власти). Таким образом, в социальном пространстве субъекты и системные требования (нормы) взаимно
конструируют здание вла­сти, воспроизводя и обновляя политический порядок в обществе.

Концепцию, в которой по сути дела отрицается главенствующая роль некой внутренне организующей политику структуры, выдвинул современный французский социолог П. Бурдье. По его мнению, поли­тика, представляющая собой разновидность «социального поля», со­стоит из множества практик отдельных субъектов (агентов), обладаю­щих теми или иными «капиталами» (ресурсами), «позициями» (местом в политическом пространстве), когнитивными (познавательными) и мотивационными основаниями действий («габитусом»). Таким образом, макрополитический порядок складывается в результате сложного дина­мического взаимодействия этих практик, постоянно изменяющих «ка­питалы», «позиции» и другие присущие поведению авторов параметры.

В этих и других теоретических моделях макрополитического устрой­ства общества отражаются те изменения, усложнения в организации власти, которые происходят в современных обществах. Данные модели расширяют возможности более точного описания разнообразных ис­точников и механизмов формирования политических порядков.

Сущность, структура и функции политической системы

Если рационально интерпретировать рассмотренные нами теории и идеи системного отображения политики, то политическую систему
можно оп­ределить как целостную и динамичную совокупность однотипных, до­полняющих друг друга ролей, отношений и институтов власти, взаимодействующих на основе единых норм и ценностей, задаваемых интере­сами доминирующих в обществе социальных групп и позволяющих последним реализовывать свои цели и намерения.

По своей сути политическая система характеризует глубинные, качественно определенные основания организации публичной госу­дарственной власти в масштабах общества, отображая базовые пред­посылки и факторы воспроизводства отношений государства и соци­ума в целом. Политическая система – это ансамбль однородных,
однотипных структур и отношений, обладающий внутренней целостностью и воспроизводящий доминирующие позиции во влас­ти тех или иных социальных сил. Иными словами, политическая си­стема есть качественная
характеристика политических порядков, сви­детельство степени внутренней упорядоченности, организованности и однотипности составляющих власть базовых элементов.

Системная трактовка политики показывает, что обретение поли­тикой своей внутренней целостности, достижение ею сплоченности важнейших идей и институтов власти происходит постепенно, в ре­зультате целенаправленной деятельности правящих кругов. Будучи ре­альным сочетанием институциональных и неинституциональных эле­ментов, политика может обладать разным уровнем
их внутреннего со­ответствия
друг другу, а следовательно, тем или иным уровнем зрелости. При этом она сохраняет и возможность утраты своих базо­вых свойств, упорядочивающих организацию власти.

Таким образом, с логической точки зрения эволюция полити­ческой системы может быть представлено как процесс постепенного повышения взаимосоответствия ее элементов и, благодаря этому, обретения внутренней целостности, а впоследствии – снижения ка­чественной и функциональной определенности за счет ослабле­ния, деградации и распада базовых элементов и взаимосвязанных отношений. Например, на начальных стадиях своего развития демок­ратические порядки могут поддерживаться за счет доминирующего влияния государственных институтов и лишь на более поздних эта­пах – за счет все более полного вовлечения в эти процессы объеди­нений гражданского общества, наработки соответствующих тради­ций и более тесного взаимодействия с международными демократическими структурами.

Политическая система как определенная подсистема общества испытывает постоянное влияние внутренней (интросоциетальной) и внешней (экстрасоциетальной и внесоциальной) среды. В качестве факторов внутреннего влияния могут выступать интересы разнооб­разных групповых и индивидуальных, элитарных и неэлитарных субъектов. Внешнее влияние на публичную власть осуществляется со­ответственно путем воздействия (биологических, геологических, гео­графических и т.п.) факторов природного характера, а также влия­ния качественно иных социальных процессов (экономических, нравственных и др.) либо тех или иных международных институтов и структур (ОБСЕ, ООН и т.п.). Приспосабливаясь к влиянию всех этих факторов, политическая система призвана постоянно совершенство­вать свое строение, искусственно достраивая
собственные порядки необходимыми институтами и структурами, способствуя при этом целенаправленным изменениям общественных отношений.

В качестве основополагающих структурных компонентов
полити­ческой системы обычно выделяют следующие:

• институциональный,
раскрывающий наиболее характерные для данного общества способы артикуляции и агрегирования социальных интересов; тип формирования политических ассоциаций, партий, групп интересов; набор институтов, структур и организаций, уча­ствующих в конкурентной борьбе за власть; особенности электораль­ной системы, государственного строя и т.д.;

• нормативный,
характеризующий устоявшийся в обществе тип принятия решений; господствующие методы политического принуж­дения; формы государственного контроля за принятыми решениями; технологии контроля общественности за властью; особенности кон­ституционной и судебной систем; принципы и нормы политической этики и т.д.;

• информационный,
демонстрирующий принятый в обществе тип культурного языка; традиции, обычаи, символы, ритуалы, исполь­зуемые для обеспечения политического процесса; особенности по­литической семантики, форм межличностного и межгруппового об­щения и т.д.

Каждый из названных компонентов (элементов) является базо­вой характеристикой организации публичной политической власти в обществе, необходимым и минимально достаточным условием ее функционирования и развития. Эти структурные компоненты в сово­купности организуют некую внутреннюю матрицу политической жизни, упорядочивающую все основные проявления политической активности элитарных и неэлитарных слоев.

Благодаря своему структурному разнообразию политическая сис­тема способна обеспечивать исполнение определенных функций в обществе, к важнейшим из которых можно отнести:

• целенаправленное регулирование общественных процессов, ориентированное на обеспечение устойчивого продвижения обще­ства по пути социального развития;

• обеспечение оптимального взаимодействия между социальны­ми и политическими, общественными и природными процессами и структурами;

• включение граждан в политическую жизнь на основе господ­ствующих в государстве принципов и норм;

• обеспечение упорядоченности и стабильности политических порядков и т.д.

Выполнение функций политической системой обеспечивает це­лостность всего общественного организма, способствует гармониза­ции развития социума и природы.

2. Политический режим

Сущность и особенности политического режима

Важнейшей характеристикой полити­ческой системы является политичес­кий режим.
В науке конкурируют в основном два подхода в трактовке режима: юридический,
делающий акцент на формальные нормы и правила отправления власти инсти­тутами государства, и социологический,
опирающийся на анализ тех средств и способов, с помощью которых осуществляется реальная публичная власть и которые в той или иной мере обусловлены социокультурными традициями, системой разделения труда, характером коммуникаций и т.д.

Как показал практический опыт, наиболее адекватным способом отображения политического режима является второй подход, даю­щий возможность сопоставлять официальные и реальные нормы по­ведения субъектов в сфере власти, отражать реальное состояние дел в области прав и свобод, выяснять, какие группы контролируют про­цесс принятия решений, и т.д. При социологическом подходе в каче­стве агентов власти рассматриваются не только правительство или официальные структуры, но и те, подчас не обладающие формаль­ным статусом группировки, которые реально влияют на принятие решений. В качестве определенной характеристики правления при этом может рассматриваться и деятельность оппозиции, а также другие, в том числе антисистемные,
компоненты политики.

Ориентируясь именно на реальное отражение процесса отправле­ния политической и государственной власти, политический режим можно охарактеризовать как совокупность наиболее типичных методов функци­онирования основных институтов власти, используемых ими ресурсов и способов принуждения, которые оформляют и структурируют реальный процесс взаимодействия государства и общества.
Как подчеркивают Г. Доннел и Ф. Шмиттер, режим – это совокупность явных или скры­тых структур, «которые определяют формы и каналы доступа к веду­щим правительственным постам, а также характеристики [конкретных] деятелей, ...используемые ими ресурсы и стратегии...».* В этом смысле когда говорят о политическом режиме, то имеют в виду не норма­тивные, задаваемые, к примеру, идеальными целями того или иного класса, а реальные средства и методы осуществления публичной по­литики в конкретном обществе.

* Transition from Authoritarian Rule: Tentative Conclusions about Uncertain Democracies/Ed, by G. O'Donnel, Ph. C. Schmitter. Baltimor, 1986. Vol. 4. P. 73.

Такое понимание политического режима показывает, что он фор­мируется и развивается под влиянием значительно более широкого круга факторов, нежели политическая система. Причем облик правя­щего режима зачастую определяется не только и даже не столько макрофакторами, скажем, социальной структурой общества, его нрав­ственно-этическими традициями и т.п., но и значительно более час­тными параметрами и обстоятельствами, а именно: межгрупповыми отношениями внутри правящей элиты, внутри- или внешнеполити­ческой ситуацией, характером международной поддержки власти, личностными качествами политических деятелей и т.д.

Политический режим – более подвижное и динамичное явле­ние, чем система власти. В этом смысле эволюция одной политичес­кой системы может осуществляться по мере смены нескольких поли­тических режимов. Например, установившаяся в XX столетии в СССР система советской власти трансформировалась в сталинский режим, затем – в режим, сформировавшийся в годы так называемой хру­щевской «оттепели» (в 60-х гг.), а впоследствии – в режим коллек­тивного руководства при Л. И. Брежневе.

Именно режимы проводят и одновременно олицетворяют собой определенную государственную политику, вырабатывают и осуще­ствляют тот или иной политический курс, целенаправленно прово­дят конкретную линию поведения государства во внутри- и внешне­политической сферах. Как показывает исторический опыт наиболее развитых индустриальных государств, с точки зрения самосохране­ния наиболее выгодной и предпочтительной для правящих режимов является политика центризма.
Независимо от ее идеологической на­грузки, именно такая политика способствует минимизации конф­ликтов в сложноорганизованных обществах, помогает наиболее кон­структивно использовать политический потенциал всего общества, поддерживает взаимоуважительные отношения между элитарными и неэлитарными слоями.

В то же время большинство режимов в качестве одного из наибо­лее распространенных средств укрепления собственных позиций вы­бирает популизм.
Так называется тот тип политики, который основы­вается на постоянном выдвижении властями необоснованных обе­щаний гражданам, на использовании демагогических лозунгов, методов заигрывания с обществом ради роста популярности лиде­ров.

Однако независимо от того, режим какого типа складывается в той или иной конкретной стране или какой политический курс пред­лагается стране, вся деятельность властей в конечном счете подчиняется целям сохранения стабильности контролируемых ими полити­ческих порядков в стране.

Понятие политической стабильности

По мнению многих ведущих теоре­тиков, стабильность, позволяющая добиваться повышения управляемо­сти общественных процессов, является наиболее важной характери­стикой не только политического режима, но и социального порядка в целом. Учитывая же, что политические институты, будучи своеоб­разным продолжением и закреплением социальных норм и отноше­ний, в первую очередь призваны упорядочивать общественные свя­зи, достижение ими политической стабильности приобретает исклю­чительную значимость в деятельности режима.

Содержательно о стабильности власти можно говорить при срав­нении либо различных политических систем, либо с тем режимом, который существовал ранее. В политическом мире существуют ста­бильные, среднестабильные и крайне нестабильные
режимы. У каждо­го из них существуют свои возможности управления обществом, ре­зервы и ресурсы регулирования общественных порядков, способнос­ти к самосохранению и развитию,

Стабильность политического режима представляет собой слож­ное явление, включающее такие параметры, как сохранение систе­мы правления, утверждение гражданского порядка, сохранение легитимности и обеспечение надежности (эффективности) управле­ния. Поэтому в самом общем виде она может означать определенный характер политических процессов (например, отсутствие войн и воо­руженных конфликтов), степень адаптации правительства к соци­альным изменениям, характер уравновешенности отношений эли­тарных кругов, достигнутые равновесие и баланс политических сил. При этом критериями стабильности могут быть: срок нахождения правительства у власти, его опора на партии, представленные в за­конодательных органах, степень многопартийности, раздробленность сил в парламенте и т.д. Используемые для достижения стабильности средства могут располагаться в широком диапазоне: от убеждения и поощрения свободной политической активности граждан до приме­нения насилия.

Стабильность не исключает изменений или реформ, но предпо­лагает наличие определенных условий их осуществления. Прежде все­го она предполагает отсутствие в обществе нелегитимного насилия, господства не признаваемых обществом сил. Иными словами, власть стабильна постольку, поскольку обладает возможностью предотвра­тить доминирование нелегитимных сил. В этом смысле стабильность как способность общества к самозащите способствует сохранению такой организации власти, которая соответствует социальной систе­ме, адекватна настроениям общественности, обеспечивает его интеграцию в процессе социально-экономического развития, делая его более эффективным.

К факторам
стабилизации можно отнести следующие: наличие поддерживаемого властями конституционного порядка и легитимность режима; эффективное осуществление власти; гибкое использование силовых средств принуждения; соблюдение общественных традиций; отсутствие серьезных структурных изменений в организации власти; проведение продуманной и эффективной правительственной страте­гии; устойчивое поддержание и отношений власти с оппозицией и уровня терпимости (толерантности) населения к нестандартным иде­ям; выполнение правительством своих основных функций.

В противоположность стабильности нестабильность
чаще всего со­провождает процессы качественного реформирования, принципиаль­ных преобразований в обществе и власти. К факторам
нестабильнос­ти относятся: культурные и политические расколы в обществе; не­внимание к нуждам граждан со стороны государства; острая конкуренция партий, придерживающихся противоположных идео­логических позиций; предложение обществу непривычных идей и форм организации повседневной жизни.

Американский ученый Д. Сандрос пришел к выводу, что неста­бильность прямо пропорциональна действию таких факторов, как рост урбанизации и перенаселения; индустриальное развитие, кото­рое разрушает естественные социальные связи; ослабление механиз­мов социально-политического контроля; торговая и финансовая за­висимость страны от внешних источников. В то же время она обратно пропорциональна уровню легитимности режима; развитости полити­ческих институтов; повышению социально-экономической мобиль­ности, темпам экономического развития; совершенствованию сети политических коммуникаций; консенсусу внутри элиты и прочим аналогичным факторам.

Политическая оппозиция

Одним из наиболее распространен­ных факторов дестабилизации поли­тического режима является деятельность оппозиции. Оппозиция
пред­ставляет собой политический институт, имеющий целью выражение интересов и ценностей, не представленных в деятельности правящего режима.
Тем самым оппозиция выражает и консолидаризирует протестную активность населения, формулирует требования, оппониру­ющие или корректирующие поведение властей. Оппозиция – это носитель «критического духа» в политике.

Наличие оппозиции органически связано как с разнородностью общества, обусловливающей невозможность постоянно сохранять в нем устойчивость и неизменность политических отношений, так и со свойствами самого человека. Ведь в природе человека как социально­го существа заложено стремление предлагать в затрагивающих его интересы областях жизни альтернативные проекты, осуществлять поиск нового, преодолевать установленные ограничения. Поэтому в политическом смысле наличие оппозиции означает принципиальную невозможность
утверждения в обществе единого, монолитного, раз и навсегда установленного отношения к выдвигаемым властью це­лям, окончательной ликвидации всякой почвы для конфликтных от­ношений.

В таком положении есть как отрицательные, так и положитель­ные стороны. Так, оппозиция предотвращает монополизацию власти. Без нее политический режим утрачивает возможности к саморазви­тию и, напротив, стремится к окостенению власти. При демократи­ческих режимах наличие оппозиции является важнейшим атрибутом власти, это ее «визитная карточка». В государствах этого типа у оппо­зиции существует свой статус, права, возможности влияния на власть. Например, в Великобритании «оппозиция Ее Величества Королева» – это один из основополагающих политических институтов. В то же вре­мя оппозиция, как отмечалось, выступает и в роли фактора, деста­билизирующего общественные порядки.

В качестве основных причин формирования политической оппозиции
правящему режиму, как правило, называют: социальное расслоение в обществе, национальное неравенство, несовершенство избиратель­ной системы, разочарование населения (элит) в идеалах господству­ющего строя, раскол элит и неудовлетворенные амбиции отдельных деятелей.

По степени лояльности к целям и ценностям правительства обычно разделяют проправительственную, нейтральную и непримиримую
формы (типы) оппозиции, а также институционализированные
(включаю­щие партии, «теневые кабинеты» и т.п.) и неинститупионализированные
(ограничивающиеся идейной критикой). Главной характерис­тикой любого типа оппозиции служит степень ее сплоченности, орга­низованности, массовости, отношение к легальным и законным средствам протеста. Иногда оппозиция складывается даже внутри правящих кругов (например, на основе разочарования части правя­щей элиты в идеалах системы власти).

Соответственно типу оппозиции формируются и средства, спосо­бы
ее политической деятельности: от критики режима узкой группой инакомыслящих, диссидентов (олицетворяющих духовную оппози­цию власти и не прибегающих к каким-либо активным политичес­ким действиям, организации протеста) до политического террора и насилия со стороны партий и движений, находящихся на нелегаль­ном положении. В сочетании с реакцией властей на свою деятель­ность оппозиционные силы различаются степенью влияния на при­нимаемые в государстве решения, объемом допуска к СМИ, харак­тером критики властей. Они могут инициировать разрушительные для государства формы нелегального вооруженного сопротивления властям, революции, мятежи, бунты, гражданские войны. Но оппозиция может играть и роль «клапана» для «выпускания пара», снижения степени протеста в целях стабилизации власти и даже выполнять чи­сто декоративные функции для «облагораживания» режима в глазах зарубежного общественного мнения. Нередки случаи, когда обще­ственный протест передается от прежнего режима и усиливается в совершенно другой ситуации, действуя независимо от позитивных, реформаторских усилий властей. В такие периоды режим может ока­заться в положении частичной изоляции, а оппозиция играть роль защитницы общественных интересов.

Самые значительные проблемы для режима создает непримиримая
оппозиция, не признающая ценностей правительства, постоянно при­зывающая к пересмотру итогов выборов, не считающаяся с нормами политической игры и имеющая тенденцию переходить к вооружен­ным формам протеста. Непримиримые оппозиционеры нередко от­казываются от участия в выборах, используют провокации, ведут поиск союзников за рубежами страны, обращаются к международ­ной поддержке своих требований, убеждают общество в том, что правящий режим является проводником чуждых зарубежных интере­сов и получил власть в результате противоправных действий или меж­дународного тайного заговора («масонов», «мирового сионизма» и т.д.). Характеризуя стиль поведения непримиримой оппозиции, известный политолог X. Линц в этот арсенал средств включает: систематичес­кую клевету на политиков, представляющих партии системной ори­ентации; постоянную обструкцию парламенту; поддержку предложе­ний, сформулированных специально в целях усугубления кризиса; действия, направленные на потерю правительством авторитета; выд­вижение заведомо неприемлемых требований для переговоров с пра­вительством. Такая деятельность объективно ведет к идейно-полити­ческой поляризации, фрагментаризации и даже распаду общества. Особенно большие проблемы в этом смысле создают сепаратистские движения, радикальные, экстремистские и анархистские группиров­ки, противостоящие не только властям, но и всему обществу.

В принципе при конкурентной демократии даже непримиримая оппозиция может встроиться в политическую систему (как, напри­мер, европейская социал-демократия в XX в.). Но она может стать и лидером сопротивления режиму, возглавить протест и добиться сме­щения властей (как, например, антикоммунистические силы в стра­нах Восточной Европы в 80-90-х гг. XX столетия). В то же время не­примиримая оппозиция, когда общество отказывает ей в доверии, нередко подвергается политическим репрессиям, а правительствен­ные решения принимаются в целях ее окончательного разгрома.

Особый тип политической оппозиции представляет собой цент­ризм.
Формулируемые им задачи не имеют агрессивного характера, а ориентированы на принципиальное соглашательство, т.е. на пред­почтение стабильности перед инновациями, на рационально-праг­матический учет всего позитивного, что формулируется как властя­ми так и на противоположных флангах политического спектра. По­литические требования центризма неразрывно связаны с легальны­ми механизмами передачи власти, отрицанием насилия, отказом от разжигающей противоречия риторики, стремлением добиться реаль­ной ответственности властей за принимаемые решения. Однако ра­циональные и примиренческие позиции не всегда ясны избирате­лям, ориентирующимся на крайние позиции, что снижает возмож­ности примиренческой стратегии в странах, где идет интенсивная политическая борьба.

В условиях демократических систем, как правило, осуществляет­ся гибкая тактика по отношению к оппозиции, она определяется в зависимости от степени ее лояльности власти. При этом активно ис­пользуются технологии политического логроллинга
(заключения сде­лок, ведения торга с конкурентами), частичного блокирования и создания коалиций с отрядами оппозиции. Широкое распростране­ние получают механизмы согласования интересов, образования со­гласительных комитетов, арбитражных комиссий парламента, про­ведения «круглых столов». При таком подходе оппозиция никогда не остается единой, накал противоречий снижается, а угроза для влас­ти уменьшается, уровень интеграции общества повышается. В тотали­тарных же и авторитарных режимах, которые не заинтересованы в определении степени лояльности оппозиции и однозначно негатив­но относятся ко всем ее слоям, расценивая как потенциально опас­ную любую протестную деятельность граждан, любое взаимодействие с нею чревато провоцированием насилия, усилением отчуждения граждан от политики и власти.

3. Типология политических систем

Основные типологии политических систем

Описание и сравнение конституци­онных порядков различных стран и их избирательных законов, соотнесе­ние сложившихся в тех или иных государствах прав законодательных и исполнительных органов, действующих традиций и стереотипов в общественном мнении, а также анализ других компонентов органи­зации политической власти в различных странах позволили выделить множество типов политических систем. Их разнообразие раскрывает богатство эволюции политических порядков в мире.

Типологизация политических систем в полной мере несет на себе отпечаток различных парадигмальных и идеологических подходов, обусловливающих понимание учеными сущности политического процесса, характер интерпретации ими основных проблем обществен­ного развития и т.д. Так, сторонники позитивистско-юридических
под­ходов политические системы нередко различают по формальным
кри­териям, например, по характеру государственного правления, по на­личию тех или иных институтов власти, по их нормам и функциям. Представители марксистского направления, рассматривая в качестве основного для капиталистической фазы развития человечества про­тиворечие между трудом и капиталом, традиционно выделяют и опи­сывают особенности «буржуазных» и «социалистических»
политичес­ких систем. Сторонники классово нейтральных учений, как, напри­мер, английский ученый Д. Коулмэн, анализируя процесс становления и развития политического мира в историческом аспекте, выделяют «традиционные», «патриархальные», «смешанные» и «современные»
политические системы. Приверженцы геополитических подходов, ис­пользуя в качестве критериев типологизации территориально-про­странственные факторы, выделяют, к примеру, «островные» и «кон­тинентальные»
политические системы. Очень широкое распростране­ние получила типологизация политических систем на основе характеристики правящих режимов: тоталитарного, авторитарного и демократического.

Весьма оригинальную точку зрения высказал известный амери­канский теоретик С. Хантингтон. По его мнению, в современном, все усложняющемся мире основным источником политических конфлик­тов становится уже не идеология, отражающая социальные (классо­вые, этнические) групповые конфликты, а культурные компоненты. Причем «наиболее значимые конфликты глобальной политики будут разворачиваться между нациями и группами, принадлежащими к раз­личным цивилизациям».* Иными словами, линией разграничения политических систем будут намечающиеся или уже проявляющиеся линии «разломов» между цивилизационными структурами. В качестве таких относительно автономных и самостоятельных политических си­стем Хантингтон выделяет западную, конфуцианскую, японскую, ис­ламскую, индуистскую, славяно-православную, латиноамериканскую и африканскую
цивилизации.

* Хантингтон С.
Столкновение цивилизаций?//Полис. 1994. № 1. С. 33.

Эти цивилизации, представляющие собой самый широкий уро­вень человеческой общности, безусловно, обладают не только изве­стной целостностью, но и определенной внутренней неоднороднос­тью. И если, как, например, в случае с Японией, цивилизация мо­жет охватывать одно государство, то в большинстве других вариантов в такие политические системы могут включаться различные нации-государства. Однако цивилизационная специфика таких государств и народов будет обусловливать наиболее фундаментальные различия в организации их политических порядков.

Причем, поскольку, по мнению Хантингтона, в связи с оконча­нием «холодной войны» подходит к концу так называемая западная фаза мировой истории, когда многие западные страны играли перво­степенную роль в мировой политике, постольку следует ожидать и усиления активности со стороны государств, принадлежащих к дру­гим цивилизациям, и обострения их противостояния с наиболее раз­витыми индустриальными странами западного мира. Такой характер взаимоотношений данных политических систем неизбежно будет уси­ливать противоречия между ними, в частности, региональный ха­рактер межгосударственной конфронтации, расширение территори­альных претензий разделенных государственными границами наро­дов и т.п.

Политическая динамика современных политических процессов дает основание для обогащения свойств и качеств политических по­рядков в различных странах, формирования новых типов политичес­ких систем.

Интеграционная типологизация политических систем

Наиболее популярная и распростра­ненная в современной политической науке классификация политических систем предложена американским ученым Г. Алмондом, положившим в основу своей типологизации комплексный, интеграционный
критерий. Он включает учет не только степени или форм централизации (децентрализации) власти, но и тип распространенных в государствах и обществах ценностей и поли­тической культуры. Иными словами, в качестве базовой, синтетичес­кой характеристики политических порядков он рассматривает сте­пень соответствия политических идеалов, на которые было сориен­тировано общество, со сложившимися в нем основными формами организации власти. На этом основании ученый выделил политичес­кие системы англо-американского
(США, Великобритания, Канада, Австрия) и континентальио-европейского
типов (Франция, Герма­ния, Италия), кроме того, политические системы доиндустриальных и частично индустриальных
стран (Мексика, Бразилия), а также то­талитарные
политические системы.

Политические системы англо-американского
типа отличают прежде всего целостность и определенность политической культуры, нормы и ценности которой разделяет подавляющее большинство общества и поддерживают государственные институты. К таким идеалам и убеж­дениям относятся свобода личности, ориентация граждан на повы­шение, рост индивидуального и общественного благосостояния, а также высокая ценность индивидуальной безопасности. Противоре­чия между группами здесь открыто заявляются, а действия властей оспариваются их противниками. Построенное таким образом полити­ческое взаимодействие обусловливает четкую дифференциацию и функциональную определенность политических ролей партий и групп интересов, элитарных и неэлитарных слоев. В политических системах этого типа обеспечено полное господство легальных форм политической борьбы, антиэкстремизм, что не только придает организо­ванность политическому процессу, но и предопределяет высокую ста­бильность режима и политических порядков в целом.

Особенности политической системы континентально-европейского
типа связаны с наличием менее однородных политических культур, включающих в себя не только современные демократические ориен­тации, но и элементы старых верований, традиций, стереотипов. В этом смысле общества такого типа более сегментированы, в них, несмот­ря на полное верховенство закона, действие мощных традиций граж­данских свобод и самоуправления, в более острой форме идут про­цессы идеологической борьбы, межпартийной конкуренции, поли­тического соперничества за власть. В этих странах типичными формами государственного устройства являются коалиционные правительства, интенсивная межблоковая конкуренция. Потому и политическая ста­бильность достигается в них путем более острого и сложного взаимо­действия субъектов.

Страны доиндустриального и частично индустриального уровня
раз­вития в политической сфере отличаются весьма высокой эклектич­ностью политической культуры. В таких странах наиболее почитаемые населением традиции порой бывают прямо противоположными, что придает крайне противоречивый характер политическому процессу, обусловливая сосуществование едва ли не взаимоисключающих тен­денций в сфере устройства государственной власти. Сильное влияние имеют воззрения, предполагающие ориентацию граждан на лидера, а не на программные цели правительства. Отдельные исполнитель­ные структуры (армия, бюрократия) в условиях слабо дифференци­рованного разделения властей постоянно превышают собственные полномочия, нередко беря под контроль даже законодательные фун­кции, открыто вмешиваются в судебные процедуры. В то же время права и свободы рядовых граждан, реальные возможности влияния общественного мнения существенно ограничены. Не удивительно, что такой характер политических отношений нередко приводит эти страны к авторитарным формам организации власти, практикующим жесткие, силовые методы регулирования общественных отношений.

Тоталитарные
политические системы (жесткие гегемонии) выра­жают идеологическую и административную монополию власти над обществом. Власть предельно централизована, политические роли при­нудительны, а насилие является по сути единственным способом взаимодействия государства и общества. Политическое участие граждан здесь имеет скорее ритуальный и декоративный характер. Достигае­мая таким образом стабильность политических порядков существует только в интересах властвующих слоев.

Глава 12. АВТОРИТАРНАЯ И ТОТАЛИТАРНАЯ ПОЛИТИЧЕСКИЕ СИСТЕМЫ

1. Авторитарная политическая система

Сущность и особенности авторитарной политической системы

В настоящее время в большинстве современных стран мира установи­лись авторитарные политические по­рядки. Причем немало ученых как в прошлом, так и в настоящем весьма позитивно оценивали и оцени­вают данный тип организации власти. Так, еще в XVIII в. француз­ские мыслители Ж. де Местор и Л. де Бональд, рассматривая авторитет как стержень государственного порядка, видели в нем альтерна­тиву хаосу, способ установления равновесия между борющимися в обществе группами. Испанец Д. Кортес видел в авторитарном полити­ческом порядке, обеспечивающем святость повиновения, условие спло­ченности нации, государства и общества. О. Шпенглер также считал, что, в отличие от либерализма, порождающего анархию, авторита­ризм воспитывает дисциплину и устанавливает в обществе необходи­мую иерархию. Многие ученые и политики рассматривают данный тип властвования (как, например, И. Ильин, в виде «авторитарно-воспитывающей диктатуры») в качестве наиболее оптимальной фор­мы политического обеспечения перехода отсталых стран к современ­ной демократии.

Богатство и разнообразие авторитарных политических систем, по сути являющихся промежуточным типом между демократией и тота­литаризмом, обусловили и ряд универсальных, принципиальных от­личительных черт этих политических порядков.

В самом общем виде за авторитаризмом закрепился облик систе­мы жесткого
политического правления, постоянно использующей принудительные и силовые методы для регулирования основных со­циальных процессов. В силу этого важнейшими политическими ин­ститутами в обществе являются дисциплинарные структуры государ­ства: его силовые органы (армия, полиция, спецслужбы), а равно и соответствующие им средства обеспечения политической стабильно­сти (тюрьмы, концентрационные лагеря, превентивные задержания, групповые и массовые репрессии, механизмы жесткого контроля за поведением граждан). При таком стиле властвования оппозиция ис­ключается не только из сферы принятия решений, но и из полити­ческой жизни в целом. Выборы или другие процедуры, направленные на выявление общественного мнения, чаяний и запросов граждан, либо отсутствуют, либо используются сугубо формально.

Блокируя связи с массами, авторитаризм (за исключением своих харизматических форм правления) утрачивает возможность исполь­зования поддержки населения для укрепления правящего режима. Однако власть, не опирающаяся на понимание запросов широких социальных кругов, как правило, оказывается неспособной созда­вать политические порядки, которые выражали бы общественные зап­росы. Ориентируясь при проведении государственной политики толь­ко на узкие интересы правящего слоя, авторитаризм использует в отношениях с населением методы патронирования
и контроля
над его инициативами. Поэтому авторитарная власть способна обеспе­чить лишь принудительную
легитимность. Но столь ограниченная в своих возможностях общественная поддержка сужает для режима воз­можности политического маневра, гибкого и оперативного управле­ния в условиях сложных политических кризисов и конфликтов.

Устойчивое игнорирование общественного мнения, формирова­ние государственной политики без привлечения общественности в большинстве случаев делают авторитарную власть неспособной со­здать какие-либо серьезные стимулы для социальной инициативы населения. Правда, за счет принудительной мобилизации отдельные ре­жимы (например, Пиночет в Чили в 70-х гг.) могут в короткие исто­рические периоды могут вызывать к жизни высокую гражданскую активность населения. Однако в большинстве случаев авторитаризм уничтожает инициативу общественности как источник экономичес­кого роста и неизбежно ведет к падению эффективности правления, низкой хозяйственной результативности власти.

Узость социальной опоры власти, делающей ставку на принужде­ние и изоляцию общественного мнения от центров власти, проявля­ется и в практическом бездействии идеологических
инструментов. Вме­сто систематического использования идеологических доктрин, спо­собных стимулировать общественное мнение, обеспечивать заинтересованное участие граждан в политической и социальной жиз­ни, авторитарно правящие элиты в основном используют механиз­мы, направленные на концентрацию своих полномочий и внутриэлитарное согласование интересов при принятии решений. В силу этого главными способами согласования интересов при выработке государ­ственной политики становятся закулисные сделки, подкуп, келей­ный сговор и другие технологии теневого правления.

Дополнительным источником сохранения такого типа правления является использование властями определенных особенностей мас­сового сознания, менталитета граждан, религиозных и культурно-региональных традиций, которые в целом свидетельствуют о доста­точно устойчивой гражданской пассивности населения. Именно мас­совая гражданская пассивность служит источником и предпосылкой терпимости большинства населения к правящей группировке, усло­вием сохранения ее политической устойчивости.

Однако систематическое применение жестких методов полити­ческого управления, опора властей на массовую пассивность не ис­ключают определенной активности граждан и сохранения их объеди­нениям некоторой свободы социальных действий. Свои (пусть скромные) прерогативы и возможности влияния на власть и проявления активности имеют семья, церковь, определенные социальные и эт­нические группы, а также некоторые общественные движения (проф­союзы). Но и эти социальные источники политической системы, дей­ствующие под жестким контролем властей, не способны породить сколько-нибудь мощные партийные движения, вызвать массовый по­литический протест. В подобных системах правления существует ско­рее потенциальная, чем реальная оппозиция государственному строю. Деятельность оппозиционных групп и объединений больше ограни­чивает власть в установлении ею полного и абсолютного контроля за обществом, нежели пытается реально корректировать цели и задачи политического курса правительства.

Авторитарные режимы формируются, как правило, в результате госу­дарственных переворотов или «ползучей» концентрации власти в руках ли­деров или отдельных внутриэлитарных группировок. Складывающийся та­ким образом тип формирования и отправления власти показывает, что ре­ально правящими силами в обществе являются небольшие элитарные группировки, которые осуществляют власть либо в форме коллективного господства (например, в виде власти отдельной партии, военной хунты), либо в форме режима единовластия того или иного, в том числе харизмати­ческого, лидера. Причем персонализация правящего режима в облике того или иного правила выступает наиболее часто встречающейся формой орга­низации авторитарных порядков.

Но в любом случае главной социальной опорой авторитарного режима, как правило, являются группы военных («силовиков») и госбюрократия. Однако, эффективно действуя в целях усиления и монополизации власти, они плохо приспособлены для обеспечения функций интеграции государства и общества, обеспечения связи на­селения с властью. Образующаяся в результате дистанция между ре­жимом и рядовыми гражданами имеет тенденцию к увеличению.

В настоящее время наиболее существенные предпосылки для воз­никновения авторитарных режимов сохраняют переходные
общества. Как отмечает А. Пшеворский, «авторитарные соблазны» в обществах этого типа практически неискоренимы. Осознание повседневных труд­ностей вызывает искушение у многих политических сил «сделать все прямолинейно, одним броском, прекратить перебранку, заменить политику администрированием, анархию – дисциплиной, делать все рационально».* Например, в современном российском обществе склонность к авторитарным методам правления постоянно подпиты­вается потерей управляемости общественными преобразованиями, фрагментарностью реформ, наличием резкой поляризации сил на политическом рынке, распространением радикальных форм протес­та, являющихся угрозой целостности обществу, а также не сложив­шимся национальным единством, распространенными консерватив­ными представлениями, массовым желанием быстрого достижения социальной эффективности.

* Pyworski A.
Democracy and the Market. Political and Economic Reforms in Eastern Europe and Latin America. N.Y., 1997. P. 94.

Структурные особенности авторитаризма

Обобщая и систематизируя истори­ческий опыт функционирования ав­торитарных систем и режимов, мож­но выделить наиболее устойчивые структурные особенности органи­зации этого типа власти. Так, в институциональной
сфере авторитаризм отличается прежде всего организационным закреплением власти уз­кой элитарной группировки (или лидера). Соперничество конкуриру­ющих элитарных группировок за власть, как правило, осуществляет­ся в форме заговоров, путчей, переворотов. Стремление власть пре­держащих утвердить свое положение подкрепляется полным доминированием структур исполнительной власти над законодатель­ной и судебной. Недооценка и игнорирование представительных ор­ганов, означающая разрыв государства с интересами широких соци­альных слоев, обусловливает низкий уровень гражданской самодея­тельности и слабость горизонтальных связей внутри общества. Такое постоянное усечение механизмов представительства интересов насе­ления сокращает социальные источники власти и способы ее легитимизации, в конечном счете предопределяя и слабость вертикальных «стволов» власти.

Политический плюрализм в политических системах авторитарно­го типа строго дозирован. Множественность политических сил ини­циируется властями и не способна вызвать угрозу сложившимся по­рядкам. В то же время концентрация в руках собственных прав и пол­номочий практически означает полное устранение оппозиции с политической арены. Жесткий стиль властвования не дает возможно­сти институциализировать компромисс в политической жизни, на­ладить поиск консенсуса при принятии государственных решений.

С нормативной
точки зрения авторитаризм отличается постоян­ным и преимущественным использованием силовых методов регули­рования социальных: и политических конфликтов. Как указывает X. Линц, для этого типа власти характерна четко очерченная компе­тенция властей и их функций во вполне предсказуемых границах. Пра­вила игры строго поддерживают господство одной группы. Концент­рация власти предполагает систематическое использование по пре­имуществу закрытых от общественности способов принятия решений, стремлением поставить под контроль основные формы обществен­ной самодеятельности, в том числе в экономической сфере. Ввиду того что в таких обществах, как правило, складываются политичес­кие отношения сверх богатых и сверх бедных слоев населения, власть характеризуется высоким уровнем нестабильности.

В информационно-коммуникативной
сфере для авторитаризма ха­рактерен низкий статус идеологических способов удержания и ук­репления власти, засилие односторонних каналов в основном офи­циального информирования общества. На информационном рынке полностью доминируют проправительственные СМИ, отсутствуют свобода слова, гарантии равной конкуренции. В общественном мне­нии, в силу осознания широко распространенной коррупции и про­дажности властей, складываются мощные настроения пассивности и разочарованности во власти.

Разновидности авторитаризма

Среди множества авторитарных по­рядков можно выделить следующие их основные типы: партийные, кор­поративные, военные, национальные
и режимы личной
власти.

Особенность партийных
режимов заключается в осуществлении монопольной власти какой-либо партией или политической группи­ровкой, не обязательно формально представляющей институт партии. Чаще всего это однопартийные режимы, но к ним могут быть отне­сены и формы правления аристократических (Марокко, Непал) или семейных (Гватемала) групп, а также правление первых лиц государ­ства с их сплоченными политическими «командами» (Белоруссия). Обычно такие режимы либо устанавливаются в результате револю­ций, либо навязываются извне (как, например, в послевоенных ус­ловиях в странах Восточной Европы, где были установлены комму­нистические режимы с помощью СССР). Но в отдельных случаях ре­жимы этого типа могут представлять собой и результат эволюции легитимного режима.

Военные
режимы, как правило, возникают в результате перево­ротов, заговоров и путчей. Наибольшее число примеров установле­ния военных режимов дали страны Латинской Америки, Африки, а также Греция, Пакистан, Турция. Такие политические порядки от­личаются подавлением значительной части политических и граждан­ских свобод, широким распространением коррупции и внутренней нестабильностью. Государственные ресурсы используются в основ­ном для подавления сопротивления, снижения социальной активно­сти граждан. Заданные правила игры поддерживаются угрозами и при­нуждением, не исключающим использование физического насилия.

Модели национального
авторитаризма возникают в результате до­минирования в элитарной группировке национальной или этничес­кой группы. В настоящее время такие системы характерны для ряда стран на постсоветском пространстве (Узбекистан, Туркменистан, Казахстан). Они еще не обрели законченности, но уже явно демонст­рируют стремление создать социальные и политические преимуще­ства представителям одной группы населения, этнизировать органы государственной власти, представить активность инонациональных групп населения как политическую оппозицию. В этих странах прово­дится негласная политика вытеснения инонациональных групп. В то же время в ряде стран отдельные круги оппозиции (в основном кон­куренты в этнически господствующей среде) скатываются к приме­нению методов политического террора. Отсутствие многих механиз­мов, способствующих либо ужесточению власти правящего режима, либо, напротив, сохранению баланса политических сил, вызывает особую нестабильность, чреватую возможностью обвального разви­тия событий.

Корпоративные
режимы олицетворяет собой власть бюрократи­ческих, олигархических или теневых (неформальных, криминальных) группировок, совмещающих власть и собственность и на этой основе контролирующих прйцесс принятия решений. Государство становит­ся прибежищем сил, которые используют прерогативы официальных органов для защиты своих узкогрупповых интересов. Экономическим основанием такой системы власти является разветвленная в госуп­равлении система квот, разрешительный порядок регистрации пред­приятий, отсутствие контроля за деятельностью государственных слу­жащих.

Наиболее распространенной экономической предпосылкой кор­поративного авторитаризма является госпредпринимательство, в ре­зультате которого чиновники получают огромные личные доходы. Го­сударственные институты, обладающие формальными правами, не могут противостоять этим группам, контролирующим принятие ре­шений и девальвирующим значение легитимных каналов участия на­селения во власти. Корпоративное перераспределение ресурсов, как правило, исключает политические партии и другие специализиро­ванные группы интересов из процесса принятия решений.

В настоящее время в российском обществе складывается олигар­хически-корпоративный тип политической системы, при которой вли­яние на рычаги власти имеют представители наиболее богатых кру­гов общества, крупного капитала. По официальному признанию вла­стей, теневые, криминальные структуры контролируют уже более половины государственной экономики и частного сектора. Причем процесс срастания власти и криминала продолжается. Корпоратив­ные принципы отношений элитарных групп качественно снизили влияние на власть идеологически ориентированных ассоциаций (партий), представляющих интересы различных широких слоев насе­ления.

Режимы личной
власти (Индия при И. Ганди, Испания при Фран­ко, Румыния при Чаушеску) персонализируют все политические отношения в глазах общественного мнения. Жесткий характер прав­ления в сочетании с определенными традициями некритического восприятия власти нередко дает экономический эффект, приводит к активизации населения и росту легитимности режима. Однако такая система власти нередко провоцирует политический террор со сторо­ны оппозиции.

2. Тоталитарная политическая система

Формирование теории тоталитаризма

Качественным типологическим сво­еобразием обладает и тоталитарная политическая система. Создание опи­сывающей ее теории, прежде чем занять свое законное место в поли­тической науке, претерпело немало трудностей.

Термин «тоталитаризм» (от лат. totalitas – целостность) появился в 20-х гг. XX столетия в Италии, в политическом словаре социалистов. Его широко использовал Муссолини, который придавал ему поло­жительный смысл в своей теории «органистского государства» (stato totalitario), олицетворявшего мощь официальной власти и призван­ного обеспечить высокую степень сплочения государства и общества. В более широком смысле положенная в основу данной теории идея всесильной и всепоглощающей власти разрабатывалась теоретиками фашизма Дж. Джентиле и А. Розенбергом, встречалась в политических сочинениях «левых коммунистов», Л. Троцкого. Параллельно пред­ставители «евразийского» течения (Н. Трубецкой, П. Савицкий) вы­работали концепцию «идеи-правительницы», освещавшую установ­ление сильной и жестокой по отношению к врагам государства влас­ти. Настойчивая апелляция к сильному и могучему государству способствовала вовлечению в теоретическую интерпретацию этих иде­альных политических порядков и трудов этатистского содержания, в частности, Платона с его характеристикой «тирании» или произве­дений Гегеля, Т. Гоббса, Т. Мора, создавших модели сильного и совершенного государства. Но наиболее глубоко предлагавшаяся систе­ма власти описана в антиутопиях Дж. Оруэлла, О. Хаксли, Е. Замятина, которые в своих художественных произведениях дали точный образ общества, подвергшегося абсолютному насилию власти.

Однако самые серьезные теоретические попытки концептуаль­ной интерпретации этого политического устройства общества были предприняты уже в послевоенное время и основывались на описа­нии сложившихся в действительности гитлеровского режима в Германии и сталинского в СССР. Так, в 1944 г. Ф. Хайек написал знаме­нитую «Дорогу к рабству», в 1951 г. вышла книга X. Арендт «Проис­хождение тоталитаризма», а спустя четыре года американские ученые К. Фридрих и 3. Бжезинский опубликовали свой труд «Тоталитарная диктатура и автократия». В этих работах впервые была сделана попыт­ка систематизировать признаки тоталитарной власти, раскрыть взаи­модействие социальных и политических структур в этих обществах, обозначить тенденции и перспективы развития данного типа поли­тики.

Впоследствии на базе все более широкого включения в анализ тоталитаризма разнообразных исторических и политических источ­ников в науке сложилось несколько подходов к его трактовке. Ряд ученых, занявших наиболее радикальные позиции, не относили то­талитаризм к научным категориям, усматривая в нем пусть и новую, но всего лишь метафору для отображения диктатур. Иными словами, они рассматривали тоталитаризм как средство художественного от­ражения хорошо известных в теории явлений. Другие ученые, как, например, Л. Гумилев, разделяя сходные представления, не считают тоталитаризм какой-то особой политической системой, и даже сис­темой вообще, усматривая в нем «антисистемные» качества или свой­ства антигомеостатичности, т.е. наличие способности к сохранению своей внутренней целостности только под влиянием систематичес­кого насилия.

И все же большинство ученых полагало, что концепт тоталита­ризма все же теоретически описывает реальные политические поряд­ки. Однако ряд ученых видели в нем лишь разновидность авторитар­ной политической системы. Американский историк А. Янов предста­вил тоталитаризм как проявление универсальных, общеродовых свойств государственной власти, которая постоянно пытается рас­ширить свои полномочия за счет общества, навязывания ему своих «услуг» по руководству и управлению. Наиболее яркие исторические примеры такой экспансии государства, его стремления к всевластию виделись в поползновениях персидской монархии на захват гречес­ких республик, в наступлении Оттоманской империи (XV-XVI вв.), в расширении абсолютизма в европейских монархиях XVIII столетия и т.д. Данный подход в целом позволял рассматривать гитлеровский и сталинский режимы как обычные формы проявления тенденции к перманентной тирании государства.

И все же, наряду с такими подходами, большинство ученых при­держивается мнения, что тоталитаризм представляет собой весьма специфическую систему организации политической власти,
соответ­ствующую определенным социально-экономическим связям и отно­шениям. Как полагал М, Симон, использование самого термина «то­талитаризм» вообще имеет смысл только в том случае, если не под­гонять под него все разновидности политических диктатур. Потому-то перед учеными и стоит задача вскрыть базовые, системные черты данного типа организации власти, уяснить те исторические условия, при которых возможно возникновение данных политических поряд­ков.

Предпосылки возникновения, сущность и отличительные свойства тоталитаризма

Отдельные элементы тоталитарной системы исторически обнаруживают во многих типах диктатур. Так, в восточных деспотиях можно было видеть жесткость правления и абсолютный авторитет владыки, в сред­невековых государствах Европы требования церкви придерживаться, одних и тех же верований от рождения до смерти и т.д. Однако в целостном виде все то, что органично присуще этому политическому порядку, проявилось только в определенный исторический период.

Как самостоятельные и качественно целостные тоталитарные по­литические системы исторически сформировались из соответствую­щих диктаторских режимов, которые искусственно
выстроили одно­типные юридические, социальные и экономические отношения. В це­лом тоталитаризм явился одной из тех альтернатив, которые были у стран, оказавшихся в условиях системного (модернизационного) кри­зиса. Общими отличительными чертами такого рода кризисов явля­ются: депрессия и утрата населением социальных ориентиров, эко­номический упадок, резкое социальное расслоение, распростране­ние нищеты, преступности и т.п. В сочетании с наличием мощных пластов патриархальной психологии, культом сильного государства; деятельностью хорошо организованных партий с их железной дис­циплиной и крайне амбициозными лидерами, а также распростране­нием остро конфронтационных идеологических доктрин и некото­рых других факторов указанные характерные особенности кризисов способствовали тому, что эти общества и встали на путь создания тоталитарных систем.

В качестве основных социальных источников формирования тота­литарной системы власти выступали широкие слои маргиналов, чис­ленность которых в кризисное время была крайне высокой, а зависи­мость от политики властей исключительно сильной; и громадный управленческий аппарат государства, бюрократия, чиновничество, служившее своеобразным «приводным ремнем» политики правящих кругов. При этом именно маргинальные и люмпенизированные слои были главным источником массового распространения уравнитель­но-распределительных отношений, настроений пренебрежения к бо­гатству, разжигания социальной ненависти к зажиточным, более удач­ливым слоям населения. Свою роль в распространении подобных со­циальных стандартов и предрассудков сыграли и определенные слои интеллектуалов (интеллигенции), которые систематизировали эти народные чаяния, превратив их в морально-этическую систему, оп­равдывающую эти ментальные традиции и придавшую им дополни­тельный общественный резонанс и значение.

Особым фактором, способствовавшим ориентации обществ на построение тоталитарных порядков и обладавшим существенным зна­чением именно в России, были традиции подпольной деятельности, террористических организаций, революционизировавших политичес­кую активность населения и легитимизировавших в общественном мнении идеи насильственного передела власти и богатства, избавле­ния от лиц, мешавших и прогрессу и установлению справедливости. Эти традиции, утверждавшие презрение к ценности человеческой жизни и авторитету закона, впоследствии послужили одним из са­мых мощных источников распространения повседневного «стукачества», бытового доносительства, оправдывавшего предательство людь­ми своих родных и близких во имя «идеалов», из страха и уважения к власти. Не случайно Павлик Морозов, предавший своих близких, на долгие десятилетия стал в нашей стране символом преданности иде­ям социализма и гражданского долга.

Первоначально системная характеристика тоталитарных полити­ческих порядков шла по пути выделения наиболее важных и принци­пиальных черт тоталитаризма. Так, Фридрих и Бжезинский в упоми­навшейся работе выделили шесть его основных признаков: наличие «тоталистской» идеологии; существование единственной партии, воз­главляемой сильным лидером; всесилие секретной полиции; моно­полию государства над массовыми коммуникациями, а также над средствами вооружения и над всеми организациями общества, вклю­чая экономические.

Известный теоретик К. Поппер усматривал черты тоталитарной организации власти и общества в строгом классовом делении после­днего; в отождествлении судьбы государства с судьбой человека; в стремлении государства к автаркии, навязывании государством об­ществу ценностей и образа жизни господствующего класса; в при­своении государством права на конструирование идеального будуще­го для всего общества и т.д.

Как можно заметить, в этих первоначальных описаниях тотали­тарных порядков главный упор делался на определенных характерис­тиках государства. Однако само по себе государство не может стать системой тотального контроля, поскольку в основе своей ориенти­ровано на закон и установленную им систему регламентации поведе­ния граждан. Тоталитаризм же делает ставку на власть, рождаемую волей «центра» как специфической структуры и института власти. При данном политическом устройстве в обществе формируется система власти, стремящаяся к абсолютному
контролю над обществом и че­ловеком и не связанная ни законом, ни традициями, ни верой. Дик­татура становится здесь формой тотального господства над обществом этого «центра» власти, его всепоглощающего контроля за социальными отношениями и систематического применения насилия. Короче го­воря, тоталитаризм – это политическая система произвола власти.

Установление тоталитарных политических порядков не является непосредственным продолжением деятельности предшествующего легитимного режима власти и связанных с ним общественных тради­ций. Тоталитарные режимы, а впоследствии и системы рождались как воплощение определенных политических проектов, предусмат­ривавших построение властью «нового» общества и отметавших при этом все то, что не соответствует или мешает реализации таких за­мыслов. Главный акцент в этой политике делался на отрицание ста­рого порядка и утверждение «нового» общества и человека. Напри­мер, советский режим последовательно пытался полностью уничто­жить во всех сферах общественной жизни любые проявления буржуазных отношений, образцы складывавшейся в обществе предпринимательской культуры, либерально-демократические идеи, не регламентированную властью гражданскую активность населения.

Наиболее важным механизмом формирования таких политичес­ких и социальных порядков, подлинным движителем этого процесса являлись идеологические
факторы. Именно идеология определяла со­циальные горизонты развития общества на пути утверждения того или иного политического идеала, формировала соответствующие институты и нормы, закладывала новые традиции, создавала пантеоны своих героев, ставила цели и задавала сроки их реализации. Только идеоло­гия оправдывала реальность, привносила смысл в действия властей, в социальные отношения, культуру. Все, что отрицалось идеологичес­ким проектом, подлежало уничтожению, все, что предписывалось им, – непременному воплощению. Занимая центральное место в по­литических механизмах, идеология превращалась из инструмента
вла­сти в саму власть.
В силу этого и тоталитарный политический режим, и тоталитарная система политической власти становились разновид­ностью идеократии,
или, с учетом священного для властей характера этой доктрины, «обратной теократией» (Н. Бердяев).

Особенности тоталитарных идеологий

Несмотря на различия социальных целей, формулируемых в различных тоталитарных режимах, их идейные основания были по сути идентичными. Все тоталитарные идеологии предлагали обществу свой собственный вариант установления соци­ального счастья, справедливости и общественного благополучия. Од­нако установление такого идеального строя жестко увязывалось и основывалось на утверждении социальных привилегий
определенных групп, что оправдывало любое насилие по отношению к другим общностям граждан. Например, советские коммунисты связывали уста­новление общества «светлого будущего» с определяющей ролью про­летариата, рабочего класса. В то же время немецкие нацисты вместо класса ставили в центр созидания нового общества нацию, германс­кую расу, которая должна была занимать центральное место в пост­роении «рейха». Идеология «чучхе» ставит вопрос об исключительно­сти корейцев как особой национальной группы, находящейся под руководством «великого вождя» Ким Чен Ира – наследника Ким Ир Сена. Таким образом, независимо от занимаемого этими идеология­ми места в идейно-политическом спектре, все они становились ору­дием обеспечения интересов социальных лидеров и, следовательно, средством оправдания репрессий и насилия над их противниками.

Тоталитарные идеологии относятся к типу мифологических
идей­ных образований, поскольку делают акцент не на отображение ре­альности, а на популяризацию искусственно созданной картины мира, повествующей не столько о настоящем, сколько о будущем, о том, что необходимо построить и во что требуется свято верить. Констру­ируя образ будущей светлой жизни, идеологи тоталитаризма дей­ствуют по принципу «упрощения» реальности, т.е. схематизации жи­вых социальных и политических связей и отношений и подгонки дей­ствительности под заранее созданные образы и цели.

Такие идеологемы оказываются чрезвычайно далекими от дей­ствительности, но одновременно и крайне привлекательными для нетребовательного или дезориентированного сознания масс. Учиты­вая, что тоталитарные идеологии выходят на политический рынок в годы тяжелейших общественных кризисов, их влияние, переориен­тирующее общественное мнение с реальных противоречий на буду­щие и потому легко решаемые чисто умозрительным путем, как пра­вило, усиливается.

Непременным фактором роста влияния тоталитарных идеологом на общественное мнение является и их неразрывная связь с автори­тетом
сильного лидера, партии, которые «знают», что говорят, и уже успели продемонстрировать обществу свою решительность в до­стижении намеченных целей, особенно в борьбе с врагами «народ­ного счастья».

Мифологические идеологии чрезвычайно конфронтационны.
Они безапелляционно настаивают на своей правоте и бескомпромиссно настроены против идейных противников. Одна из их главных задач – развенчание идей противников и вытеснение конкурентов из поли­тической жизни. Именно с этой интенцией, как правило, связыва­ются идеи внешней экспансии соответствующих сил, их стремление «осчастливить» жизнь не только своему, но и другим народам. Исхо­дя из понимания непримиримости тоталитарной идеологии с ее оп­понентами и стремления сохранить идейную чистоту общества, власть видит в качестве своей основной задачи искоренение инакомыслия и уничтожение всех идейных конкурентов. Главный лозунг, которым она пользуется в этом случае, – «кто не с нами, тот против нас». Поэтому все тоталитарные режимы формировались как яростные бор­цы за чистоту идей, направляя острие политических репрессий прежде всего против идеологических противников.

Характерно, что интенсивность репрессий не менялась из-за при­знания «внешнего» или «внутреннего» врага. Так, для советских ком­мунистов политическими противниками была не только «мировая буржуазия», но и представители целого ряда социальных кругов: сто­ронники царского режима (белогвардейцы), служители культа (свя­щенники), представители либеральной гуманитарной интеллигенции («прислужники буржуазии»), предприниматели, кулачество (вопло­щавшие непереносимый коммунистами дух частной собственности). Германские нацисты внутренними врагами объявляли евреев и других представителей «низших рас», которые якобы несли угрозу рейху.

Характерно, что, несмотря на различие в идеологических целях режимов, методы, применявшиеся ими для борьбы с идейными про­тивниками, были практически одними и теми же: изгнание из стра­ны, помещение в концентрационные лагеря, физическое уничтожение. Непрерывность идеологической борьбы за чистоту помыслов вы­ражалась в систематическом применении репрессий против целых социальных и национальных слоев. В СССР с 20-30-х гг. постоянно проводились массовые процессы над «шпионами», «врагами наро­да», «предателями», отдельными национальностями, «вступившими в сговор с врагами», «врачами-вредителями», «диссидентами», «внут­ренними иммигрантами» и т.д. Уничтожив или подавив на время кон­курентов в обществе, правящие партии неизменно переносили ост­рие очистительной идейной борьбы внутрь своих рядов, преследуя недостаточно лояльных членов, добиваясь более полного соответствия их поведения и личной жизни провозглашаемым идеалам. Такая важ­нейшая для сохранения режимов политика сопровождалась кампа­ниями «по промыванию мозгов», поощрению доносительства, конт­ролю над лояльностью.

В угоду укоренению новой системы ценностей тоталитарные ре­жимы использовали собственную семантику,
изобретали символы, создавали традиции и ритуалы, предполагавшие сохранение и упро­чение непременной лояльности к власти, умножение уважения и даже страха перед нею. На основе идеологий не только проектировалось будущее, но и переосмыслялось, а точнее, переписывалось прошлое и даже настоящее. Как метко писал В. Гроссман, «...государственная мощь создавала новое прошлое, по-своему двигала конницу, наново назначала героев уже свершившихся событий, увольняла подлинных героев. Государство обладало достаточной мощью, чтобы наново пе­реиграть то, что уже было однажды и на веки веков совершено, пре­образовать и перевоплотить гранит, бронзу, отзвучавшие речи, из­менить расположение фигур на документальных фотографиях. Это была поистине новая история. Даже живые люди, сохранившиеся от тех времен, по-новому переживали свою уже прожитую жизнь, превра­щали самих себя из храбрецов в трусов, из революционеров в агентов заграницы».*

* Гроссман В.
Жизнь и судьба // Октябрь. 1988. № 2. С. 43-44.

Однако, не имея возможности подкрепить пропагандируемые цели и идеалы устойчивым ростом народного благосостояния, раскрепос­тить гражданскую активность, утвердить атмосферу безопасности и доверительности к власти, тоталитаризм неизбежно «вымывал» соб­ственно идейное, смысловое содержание своих высоких целей, сти­мулировал поверхностное и формальное восприятие этих идеалов, превращал идейные конструкции в разновидность некритически вос­принимаемых вероучений. Так создаваемая солидарность государства и общества поощряла не сознательную заинтересованность населе­ния в укреплении и поддержке режима, а бездумный фанатизм от­дельных индивидов. И ни жесткая фильтрация, ни контроль за ин­формацией не приносили успеха. «Железный занавес» не спасал лю­дей от их привычки к свободному мышлению.

Институциональные и нормативные свойства тоталитаризма

Необходимость сохранения идейной чистоты и целеустремленности в по­строении «нового» общества пред­полагала и совершенно особое пост­роение институциональной и нормативной сферы тоталитарной сис­темы.

Потребность в жесткой идейной ориентации государственной по­литики, поддержании постоянного идеологического контроля за де­ятельностью всех органов власти предопределила срастание
государ­ства и правящей партии и образование того «центра» власти, кото­рый невозможно было идентифицировать ни с государством, ни с партией. Такой симбиоз государственных и партийных органов не давал возможности «развести» их функции, определить самостоятельные функции и ответственность за их исполнение. СССР дал значительно более богатый исторический опыт тоталитарного правления, чем дру­гие страны, показав образцы тех социальных и политических отно­шений, к которым вела логика развития тоталитаризма.

Именно на его примере хорошо видно, как партийные комитеты направляли деятельность практически всех государственных структур и органов власти. Закрепленная в конституции страны руководящая роль коммунистической партии означала полный приоритет идеоло­гических подходов при решении любых общезначимых (государствен­ных) экономических, хозяйственных, региональных, международ­ных и прочих проблем.

Полное политическое господство этого государства-партии про­явилось в безусловном и неоспоримом господстве централизованно­го контроля и планирования в экономической сфере. Полное господ­ство крупных предприятий, недопущение частной собственности ста­вило государство в положение единственного работодателя, самостоятельно определявшего и условия труда, и критерии оценки его результатов, и потребности населения. Хозяйственная инициати­ва отдельных работников признавалась лишь в рамках укрепления этих отношений, а все виды индивидуального предпринимательства («спекуляции») причислялись к криминально наказуемым.

Монолитность политической власти предполагала не разделение, а практическое срастание всех ветвей власти –
исполнительной, за­конодательной и судебной. Политическая оппозиция как публичный институт полностью отсутствовала. Механизмы самоуправления и самоорганизации утратили присущие им автономность и самостоятельность. Власть делала акцент только на коллективные формы и спосо­бы социальной и политической активности. Выборы целиком и пол­ностью подвергались беззастенчивому режиссированию, выполняя таким образом сугубо декоративную функцию. Так, в течение долгих лет число участвовавших в голосовании постоянно зашкаливало за 99%, различаясь лишь сотыми долями процентов. При этом результа­ты выборов нередко утверждались на заседаниях Политбюро ЦК КПСС еще до их окончания.

Для контроля за этим монопольным политическим порядком вла­сти создавалась мощная секретная политическая полиция
(в Герма­нии – отряды СС, в СССР – ВЧК, НКВД, КГБ). Это был механизм жесткого всепроникающего контроля и управления, не имевшего ис­ключений и зачастую использовавшийся для решения конфликтов внутри правящего слоя. Одновременно это была и наиболее привиле­гированная область госслужбы, работники которой наиболее высоко оплачивались, а инфраструктура интенсивно развивалась, усваивая и воплощая самые передовые мировые технологии. В сочетании с уси­лением механизмов административного контроля потребность в по­стоянном контролировании общества обусловила тенденцию к воз­растанию и усилению массовости аппарата власти. Таким образом, в обществе все время присутствовала потребность в увеличении чис­ленности служащих. На этой основе в СССР сложился мощный слой номенклатуры, служебно-профессиональной касты, обладавшей ко­лоссальными социальными привилегиями и возможностями.

В силу этих базисных свойств тоталитаризм функционировал как система, наиболее ярко противостоявшая плюрализму, множественно­сти агентов и структур политической жизни, разнообразию их мне­ний и позиций. Самый страшный враг тоталитаризма – конкуренция,
ориентированная на свободный выбор людьми своих идейных и по­литических позиций. Боязнь не только политического протеста, но и социального разнообразия, стремление к унификации всех социальных форм поведения не ограничивали только формы выражения поддер­жки властей, где, напротив, поощряли разнообразие и инициативу.

Универсальная и по сути единственная политико-идеологическая форма регулирования всех социальных процессов стерла
при тотали­таризме границу
и между государством и обществом. Власть получила неограниченный доступ во все сферы общественных отношений, вплоть до личной жизни человека, активно используя для этого методы террора, агрессии, геноцида против собственного народа. Причем конт­роль не только со стороны официальных структур за социальной ак­тивностью человека, но и со стороны непосредственного социально­го окружения (друзей, родственников, сослуживцев) оставлял человека один на один с громадой репрессивной власти. Как писала X. Арендт, «главная черта человека массы (при тоталитаризме. – А.С.) –
не же­сткость и отсталость, а его изоляция и нехватка нормальных соци­альных взаимоотношений».* Создание захватившей все общество сис­темы осведомительства, нравственно-этическое оправдание доноси­тельства как высшего выражения гражданского долга атомизировало общество, разрушало скрепляющие социум связи и отношения.

* Цит. по: Тоталитаризм: что это такое? М., 1993. Ч. 2. С. 30.

Несмотря на постоянно провозглашаемый «народный» характер власти, система принятия решений в тоталитарных системах оказа­лась абсолютно закрытой
для общественного мнения. Формально про­возглашенные законы, нормы, конституционные положения не имели никакого значения по сравнению с целями и намерениями властей. Конституция 1936 г. была одной из самых демократических в мире. Но именно она прикрывала массовые репрессии коммунистов против собственного народа. Наиболее же типичным и распространенным основанием реального регулирования общественных отношений слу­жила ориентация институтов власти на мнение вождей и сакрализа­ция их позиций.

Безусловным приоритетом в регулировании общественных отно­шений обладали силовые
и принудительные
методы и технологии. Но на достаточно высоком уровне зрелости это всепроникающее сило­вое регулирование социальных связей предопределило утрату тота­литарными системами их собственно политического
характера, вы­рождение в систему власти, построенную на принципах администра­тивного принуждения и диктата.

Тоталитаризм и современность

При всем относительном разнообра­зии тоталитарных порядков в фаши­стской Германии, сталинском СССР, Албании, ряде африканских стран, постреволюционном Иране вре­мен А. Хомейни, на Кубе, в Северной Корее и других странах мира история дала образцы трех основных типов тоталитаризма: фашистс­кого
(национал-социалистского, нацистского), коммунистического
(со­ветского) и теократического.
Каждый из них отличается своеобрази­ем институтов, степенью элитаризма, идейными постулатами, ха­рактером и масштабами репрессий и т.п. Причем самой исторически длительной явилась коммунистическая форма тоталитаризма, проде­монстрировавшая этапы и фазы развития этих политических порядков. В настоящее время тоталитарные страны уже не играют на миро­вой арене сколько-нибудь существенной роли. Но застрахован ли мир от рецидивов этой организации власти?

В упомянутой выше работе Фридриха и Бжезинского была выска­зана мысль о том, что с течением времени тоталитаризм будет эво­люционировать в сторону большей рациональности, сохранив свои основополагающие конструкции для воспроизводства власти и об­щественных порядков. Иными словами, источник опасности для то­талитаризма они видели во вне
системы. Жизнь в основном подтвер­дила эту мысль, хотя продемонстрировала и внутренние факторы де­стабилизации этого порядка.

Как показала история, система власти, построенная на главен­стве моноидеологии и соответствующей ей структуре политических институтов и норм, не способна гибко приспосабливаться к интен­сивной динамике сложносоставных обществ, с выявлением гаммы их разнообразных интересов. Это – внутренне закрытая система, по­строенная на принципах гомеостаза, борющаяся с внутренним ваку­умом, которая движется по законам самоизоляции. Поэтому в совре­менном мире тоталитаризм не может обеспечить политические пред­посылки ни развития рыночных отношений, ни органичного сочетания форм собственности, ни поддержку предпринимательства и экономической инициативы граждан. Это политически неконку­рентная система власти.

В условиях современного мира ее внутренние источники разложе­ния связаны прежде всего с распадом экономических и социальных основ самовыживания. Социальная база тоталитарных режимов узка и не связана с повышением общественного положения наиболее иници­ативных и перспективных слоев общества. Действуя только мобилизаци­онными методами, тоталитаризм не способен черпать необходимые для общественного прогресса человеческие ресурсы. Складывающаяся в этих обществах крайняя напряженность статусного соперничества, ненадеж­ность повседневного существования личности, отсутствие безопаснос­ти перед лицом репрессивного аппарата ослабляют поддержку данного режима. У последнего же, как правило, отсутствует способность к кри­тической саморефлексии, способной дать шанс для поиска более опти­мальных ответов на вызовы времени.

Страх и террор не могут вечно преследовать людей. Малейшее ослабление репрессий активизирует в обществе оппозиционные на­строения, равнодушие к официальной идеологии, кризис лояльнос­ти. Вначале, сохраняя ритуальную преданность господствующей иде­ологии, но и не в силах сопротивляться голосу рассудка, люди начи­нают жить по двойным стандартам, двоемыслие становится признаком рефлексирующего человека. Оппозиционность воплощается в появ­лении диссидентов, чьи идеи постепенно распространяются и под­рывают идеологический монополизм правящей партии.

Но, видимо, главным источником разрушения и невозможности воспроизводства тоталитарных порядков является отсутствие ресур­сов для
поддержания информационного режима моноидеологического гос­подства.
И дело не только в социальных основаниях этого глобального для современного мира процесса, когда развитие личности и челове­чества неразрывно связано с конкуренцией мнений, постоянным пе­реосмыслением индивидами Я-программ, духовным поиском. Суще­ствуют и чисто технические предпосылки нежизнеспособности тота­литарных систем. К ним относятся, в частности, современные процессы обмена сообщениями, нарастание интенсивности и технической оснащенности информационных потоков, развитие коммуникативных контактов различных стран, развитие технической инфраструктуры, связанное с появлением массовых электронных СМИ, развитием сети Интернет. Коротко говоря, качественное изменение информацион­ного рынка не может не вовлечь в новые порядки даже те страны, которые пытаются искусственно изолировать свое информационное пространство от проникновения «чуждых» идей. А разрушение систе­мы единомыслия и есть основная предпосылка крушения тоталита­ризма.

Таким образом, можно заключить, что тоталитарные политичес­кие системы характерны в основном для стран с пред- и раннеиндустриальными экономическими структурами, дающими возможность организовать монополизацию идейного пространства силовыми ме­тодами, но абсолютно не защищенных перед современными эконо­мическими и особенно информационно-коммуникативными процес­сами. Поэтому тоталитаризм – это феномен только XX в., данный тип политических систем смог появиться лишь на узком простран­стве, которое предоставила история некоторым странам.

Тем не менее и у тоталитаризма есть некоторые шансы на ло­кальное возрождение. Ведь многие десятилетия террора сформирова­ли у населения этих стран определенный тип культурных ориента­ции, который способен воспроизводить соответствующие нормы и стереотипы, независимо от сложившихся политических условий. Не удивительно, что на постсоветском пространстве сегодня нередко складываются своеобразные протототалитарные режимы, при кото­рых не действуют оппозиционные СМИ, руководители оппозиции подвергаются репрессиям и даже физическому уничтожению, без­раздельно властвует партриархальщина и откровенный страх перед властью. Поэтому окончательное уничтожение призрака тоталитаризма органически связано не только с наличием демократических инсти­тутов и вовлечением стран и народов в новые информационные отношения. Колоссальное значение имеют и понимание людьми цен­ностей демократии и самоуважение, осознание ими как гражданами своей чести и достоинства, рост их социальной ответственности и инициативы.

Глава 13. ПОЛИТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА ДЕМОКРАТИЧЕСКОГО ТИПА

1. Основные теории демократии

Цели и требования демократизации власти и социальных поряд­ков являются в настоящее время едва ли ни универсальными лозун­гами политических движений любого типа. Но при этом каждая из провозглашающих данные цели партий понимает демократию по-сво­ему. На разнородность политических требований накладывается и се­мантическая многозначность термина «демократия», позволяющая ис­пользовать его для обозначения не только формы государственного устройства или типа политической системы, но и идеала политичес­кого устройства общества, совокупности определенных процедур и технологий организации власти, разновидности идеологии, типа по­литической культуры и т.д. Что же на самом деле представляет собой демократия?

Основные трактовки демократии

На протяжении веков опыт станов­ления и развития демократических порядков в различных странах ана­лизировался в философско-теоретическом плане, кроме того, иссле­дователи давали эмпирическое описание ее разнообразных практик. При этом нередко отображение практического опыта тех или иных государств превращалось в создание нормативных
моделей демокра­тического устройства. Сегодня в политической мысли сложился не один десяток авторитетных теоретических представлений об этой форме организации власти. Однако, несмотря на разнообразие име­ющихся теоретических трактовок демократии, все они в конечном счете могут быть сведены к двум наиболее общим интерпретациям природы.

Так, сторонники, условно говоря, «ценностного»
подхода, при всех их идеологических разногласиях, рассматривают демократию как политическую конструкцию, призванную воплотить во власти сово­купность совершенно определенных идеалов и принципов, т.е. тех высших ценностей, которые и выражают ее социальный смысл и предназначение. К этой группе прежде всего относятся авторы трак­товки демократии как системы народовластия, что вполне соответ­ствует ее этимологии (греч. demos – народ, cratos – власть). Наибо­лее емко и кратко суть такого понимания демократии выразил А. Лин­кольн, обозначив ее как «власть народа, власть для народа, власть посредством самого народа». Исходя из идеи народного суверенитета, приверженцы такого подхода расценивали демократию как форму власти народа над самими собой, т.е. по сути дела сближали ее с понятием общественного самоуправления.

Еще в Древней Греции в качестве ценностных предустановок, обусловливающих понимание демократии, выступали идеи, отожде­ствлявшие государство с обществом, отрицавшие понятие свободного индивида и признававшие равенство по отношению к власти только за частью общества («гражданами»). Иначе говоря, демократия рассматривалась в то время как форма правления неимущего боль­шинства ради собственного блага. Такое понимание вызывало резко критическое отношение к демократической форме правления, про­явившееся, впрочем, и на более поздних этапах истории политической мысли.

К сторонникам ценностного подхода относятся и приверженцы философии Ж.Ж. Руссо, понимавшие демократию как форму выра­жения всевластия суверенного народа, который как политическое целое отрицает значение индивидуальных прав личности и предпо­лагает исключительно прямые формы народного волеизъявления, так как любое представительство интересов и граждан уничтожает на­родный суверенитет. Марксисты также исповедовали ценности кол­лективистской демократии (идентиарной*); они опирались на идею отчуждения прав индивида в пользу коллектива, но при этом делали упор на классовых ценностях пролетариата, которые, по их мнению, выражали интересы всех трудящихся и обусловливали построение «со­циалистической» демократии.

* Идентиарная теория трактует народ как некое целостное образование.

Характерно, что такого рода идеи, приведшие на практике к ус­тановлению коллективистских диктатур, по своей природе не отли­чаются от образцов либеральной мысли, для которой главным усло­вием формирования здания демократии также являются определен­ные ценности, но ценности, отражающие приоритет не народа (коллектива), а человека. Так, Д. Локк, Т. Гоббс, Т. Джеферсон и дру­гие основоположники либерального учения, исходя из способности народа к рационально-нравственному «самоопределению и волеоб-разованию» (Кант), положили в основу интерпретации демократии идею индивида, обладающего внутренним миром, изначальным пра­вом на свободу и защищенность своих прав. Таким образом, равен­ство на участие во власти они распространяли на всех людей без исключения. Государство же при таком понимании демократии рас­сматривалось как нейтральный институт, основные функции и пол­номочия которого определяются совместными решениями граждан и направлены на защиту индивидуальных прав и свобод.

Сторонникам такого предзаданного ценностями понимания де­мократии оппонируют приверженцы так называемого «рационально-процедурного»
подхода. Философская база такой позиции основана на том, что демократия возможна лишь в условиях, когда распространение ресурсов власти в обществе приобретает столь широкий характер, что ни одна общественная группа не в состоянии подавить своих соперников или сохранить властную гегемонию. В таком случае наиболее рациональным выходом из ситуации является достижение компромисса и взаимное разделение функций и полномочий, обус­ловливающих чередование групп у власти. Эти-то процедуры и техно­логии установления подобного порядка и выражают существо де­мократической организации политики.

Одним из первых такое понимание демократии закрепил М. Вебер в своей плебисцитарно-вождистской
теории демократии. По его мнению, демократия представляет собой «средство» властвования, полностью обесценивающее все понятия «народного суверенитета», общей «воли народа» и т.п. Немецкий ученый полагал, что характер­ные для нее прямые формы политического волеизъявления возмож­ны только в строго ограниченных пределах (например, в древнегре­ческих городах-государствах). Любая же организация представитель­ства интересов граждан в сложных, больших обществах неразрывно связана с их вытеснением из политики и установлением контроля над властью со стороны бюрократии. Для защиты своих интересов граждане должны передать свое право контроля за властью и аппара­том управления всенародно избранному (харизматическому) лидеру. Имея такой независимый от бюрократии источник легитимной влас­ти, люди и будут иметь возможность реализовывать свои интересы. Поэтому демократия, по Веберу, есть совокупность процедур и со­глашений, «когда народ выбирает лидера, которому он доверяет».

Акцентируя процедурные и процессуальные аспекты демократии, Вебер практически полностью снимал идею участия масс в управле­нии. По сути дела, подобное устройство власти невольно оправдыва­ло ослабление контроля за лидером со стороны общественности, его дистанцированность от населения и их интересов, предполагало ут­верждение цезаристского стиля управления, установление режима личной власти лидера. Однако Вебер считал такое развитие событий либо необязательным, либо сравнительно небольшой платой за под­чинение обществу и власти пагубному влиянию бюрократии.

Современные теории демократии

В современных условиях в политичес­кой науке сохранили свое место мно­гие идеи, выработанные в рамках указанных подходов в более ранний исторический период (марксизм, либерализм). Но наряду с ними появился и ряд теорий, развивших основные идеи обозначенных нами концепций с учетом изменив­шихся реалий, динамикой демократических процессов. Так, в рамках ценностного подхода сформировались идеи партиципаторной
(англ. participation – участвовать) демократии, согласно которым сущность ее политической организации заключается в обязательном исполне­нии всеми гражданами тех или иных функций по управлению делами общества и государства на всех уровнях политической системы (на­пример, при принятии решений в государстве, в общинах, на от­дельных территориях). Однако такая универсальность требований, не связанная, как, например, в марксизме, с определенным истори­ческим этапом (построением социализма и коммунизма), исключает право индивида на уклонение от политического участия, что подры­вает базовые свободы демократии. При таком подходе фактически выравнивается и ответственность профессионалов и непрофессиона­лов в управлении государством, что снижает особую ответственность избираемых обществом элитарных слоев.

Однако в условиях практического расширения демократических порядков в мире наиболее активно развивались теоретические конст­рукции в рамках процедурного подхода. Так, американский ученый И. Шумпетер в книге «Капитализм, социализм, демократия» (1942) сформулировал основные положения теории эгалитарного элитизма.
В соответствии с ее основными положениями свободный и суверен­ный народ обладает в политике весьма ограниченными функциями. Рядовые граждане лишь избирают промежуточный институт, кото­рый впоследствии формирует правительство, а затем полностью от­страняются от управления. Поэтому демократия представляет собой не что иное, как сугубо институциональное мероприятие, обеспечи­вающее соревнование элит за поддержку и голоса избирателей.

Демократия – это форма правления при посредстве
народа, фор­ма осуществления власти профессиональными политиками. Это не процесс формирования «общей воли» народа, а конкурентная борь­ба групповых интересов, представляемых лидерами; механизм, по­зволяющий рядовым гражданам определять состав руководства соци­альной структурой, а руководству – легализовывать свою власть. В силу этого демократия понималась как институциональное мероприятие, важнейшими нормами которого признавались те, которые регулиро­вали избирательное право, осуществление выборов, а также конку­ренцию партий и элит.

Понимая демократию таким образом, Шумпетер видел ее глав­ную проблему в отборе квалифицированных политиков. Сущностно важным для функционирования демократической формы правления он считал и стиль деятельности управляющих. В частности, по его мнению, правящие элиты должны принимать решения не только в понятных, но и в доступных для народа формах. Однако, учитывая профессиональный характер процесса управления, руководители не должны излишне вовлекать в разработку целей не готовых для этого людей. Политики должны обладать и определенными свойствами, в частности, обусловливающими самоограничение власти и препят­ствующими ее подчинению их корпоративным интересам. Для обес­печения такого характера деятельности властей и бюрократия долж­на строго придерживаться норм своей профессиональной деятельно­сти, дорожа честью мундира и сохраняя приверженность интересам населения.

Данные идеи хоть и подчеркивают выдающуюся роль правящих кругов, но одновременно признают необходимость участия масс в процессе формирования демократического строя. В этом смысле они коренным образом отличаются от широко распространившихся в XX столетии элитистских
теорий, связывающих сущность демократии только с деятельностью управляющих. Так, П. Барах, Дж. Сартори, X. Кене и ряд других ученых полагали, что самоуправляющийся де­мос – это миф, а его склонность к политическому насилию пред­ставляет угрозу общественным интересам. Поэтому, оценивая неук­лонное возрастание роли элит в качестве предпосылки демократии, они расценивали расширение дистанции между управляющими и уп­равляемыми как залог стабильности, а не порок этой системы власти.

Значительный вклад в развитие теории демократии внесли и сто­ронники плюрализма.
Хотя впервые данный термин был введен в на­учный оборот еще X. Вольфоном (1679-1754), для выработки демок­ратической теории его стали использовать лишь в первой половине XX в. (Г. Ласки, Д. Трумэн, Р. Даль). В этой концепции демократия рассматривается как тип организации власти, формирующийся в ус­ловиях ее распыления (диффузии) между различными силами. В этом смысле демократия предполагает свободную игру, соревнование раз­личных групп, являющихся основной движущей силой политики, а также связанных с их деятельностью институтов, идей, воззрений. Формирование и функционирование демократических порядков про­исходит по мере использования механизмов и процедур («сдержек и противовесов»), позволяющих конкурирующим за власть группам из­бегать монополизации какого-либо одного объединения за счет спло­ченных действий ее оппонентов; достигать своих интересов благода­ря заключению разнообразных компромиссов; поддерживать баланс отношений и таким путем снижать напряженность межгруппового противостояния. Следовательно, демократия как система поддержа­ния динамического равновесия конкурирующих сил представляет собой власть постоянно изменяющего свои очертания большинства, включающего в себя различные группы с совпадающими позициями по тем или иным вопросам.

Практический опыт показал, что, при всех преимуществах тако­го понимания демократии, применение данной модели власти воз­можно только за счет распространения в обществе единых, базовых для всех групп идеалов и ценностей, отсутствие которых превращает межгрупповые различия в непреодолимое препятствие для принятия государственных решений. В рассматриваемой трактовке демократии слабо учитываются степень и характер влияния на власть различных групп, а также роль личности в политическом процессе.

Существенный вклад в развитие теории демократии внес А. Лейпхарт, предложивший идею консоциальной
(consociational) демокра­тии. Он также усматривал сущность демократии в процедурных ме­роприятиях и, исходя из этого, разработал оригинальную модель «раз­деления власти», предусматривающую обеспечение представительства интересов меньшинства, не способного получить доступ к рычагам государственного управления. В связи с этим Лейпхарт выделил четы­ре важнейших механизма, которые могут дать им доступ к власти.

Такая модель предполагает прежде всего создание коалиционно­го правительства с участием всех партий, представляющих основные слои общества. Крайне принципиальной является и роль технологий, обеспечивающих пропорциональное представительство разных групп населения при назначении на ключевые посты и распределении ре­сурсов (в виде сохранения определенных квот для представителей меньшинств). В качестве принципиально важного условия перерасп­ределения власти рассматривается и обеспечение максимальной ав­тономии группам в решении ими своих внутренних вопросов (напри­мер, в форме федерализма или культурной автономии). Исключи­тельное значение для выработки этой модели демократии придается также предоставлению группам при выработке политических целей права вето, что предполагает при принятии окончательного решения не обычное, а квалифицированное большинство (в две трети или три четверти голосов), что давало бы представителям меньшинств до­полнительные шансы на защиту своих интересов.*

* См.: Лейпхарт А.
Демократия в многосоставных обществах. Сравнительное исследование. М., 1997.

Однако на практике такая модель демократического соучастия во власти, направленная против оттеснения меньшинств на политичес­кую периферию и в оппозицию, применима лишь в том случае, если группы имеют свою политическую организацию и проводят относительно самостоятельную политику. При этом характерно, что решаю­щая роль здесь также признается за элитами, которые должны полу­чить большую свободу и независимость от давления рядовых членов для заключения соглашений и компромиссов, которые могут не впол­не одобрять их приверженцы. Это дает возможность избежать обо­стрения противоречий, даже если на низовом уровне существуют не­понимание между людьми, разногласия, а то и враждебность. Одна­ко и при данном подходе предполагается наличие минимального консенсуса относительно основных общественных ценностей (напри­мер, недопущения насилия или процветания государства). Потому-то особую важность такой автономный элитизм приобретает в глубоко разделенных обществах (например, в Северной Ирландии). В то же время особое положение элит провоцирует их эгоизм, ведет к неподотчетности руководителей членам группы. Вследствие этого консолидация как практическая модель демократии может применяться в основном в тех странах, в которых действует высоко ответственная элита.

Существенное распространение в последние годы получили и те­ории рыночной демократии,
представляющие организацию данной системы власти как аналог экономической системы, в которой про­исходит постоянный обмен «товарами», в котором продавцы-носи­тели власти меняют свои выгоды, статусы, привилегии на «поддерж­ку» избирателей. Таким образом, под политическим действием пони­мается только электоральное поведение, в рамках которого акт подачи голоса трактуется как своего рода «покупка» или «инвестиция», а из­биратели в основном рассматриваются как пассивные «потребители». Так что главная задача демократии состоит в применении избира­тельных стратегий, которые должны связывать кандидата во власть с позициями избирателей. И хотя это создает простор для манипулиро­вания волей граждан, такая «сфабрикованная воля» не меняет сути этой «демократии напрокат» (У. Грайдер).

Современное видение процедурных основ демократии не может игнорировать техническое развитие современного общества. Появле­ние и нарастание роли электронных систем в структуре массовых коммуникаций неизбежно вызвало к жизни идеи теледемократии
(«киберократии»). В данном случае наличие традиционных для демокра­тии процедур неразрывно связывается с уровнем технической осна­щенности власти и гражданских структур системами интерактивного взаимодействия (ТВ, Интернет) во время выборов, референдумов, плебисцитов и т.д. Эта виртуализация политики ставит новые про­блемы в области обеспечения интеграции общества, налаживания отношений с новыми общностями граждан (имеющих или не имею­щих такие технические средства), изменения форм контроля власти за общественностью и, наоборот, снятия ряда ограничений на поли­тическое участие, оценки квалифицированности массового мнения, способов его учета и т.д.

Признание того факта, что в политическую жизнь вовлекаются широкие слои населения, подтолкнуло ряд ученых значительно уси­лить в рамках процедурного подхода роль рядовых граждан. Так, А. Этциони предложил концепцию «восприимчивой»
общественной системы, при которой власть чутко реагирует на импульсы и табу, поступающие из недр общества. Именно такая восприимчивость, го­товность к диалогу с гражданами и соответствует, по его мнению, демократической политике. Идеи Этциони, более высоко оцениваю­щего роль общественности, нашли отражение и в концепции рефлексирующей
(размышляющей) демократии. Основной упор в ней делается на процедуры, обеспечивающие не выполнение функций властью, а включенность в политическое управление общественного мнения и полную подотчетность ему властных структур. Включение идущей в обществе дискуссии об устройстве общественной и част­ной жизни и, следовательно, возникающих при этом размышлений, неформальных рефлексий, оценок, убеждений, в которых риторика соединяется с разумом, в процесс принятия решений и формирует, по мысли сторонников данной идеи, те механизмы «народной авто­номии», которые и составляют суть демократии в политической сфе­ре.*

* Bohman J., Rehg W.
Deliberative Democracy. Essays on Reason and Politics. Cambridge. L., 1997.

2. Особенности демократической политической системы

Сущность политической системы демократического типа

Если в области теории авторы раз­нообразных концепций, делая упор на тех или иных аспектах демокра­тии, непрерывно полемизируют друг с другом, то в практической области явственно обозначилось пре­имущество процедурных (минималистских) подходов. Ведь как сви­детельствует реальный опыт, в процессе эволюции демократических порядков от античного города-полиса до современных государств, в которых действует множество экономических укладов, стилей соци­альной жизнедеятельности, а также сопутствующих им идеологий, верований и настроений, их утверждение неизменно осуществлялось путем использования таких универсальных процедур, как выборы ор­ганов власти, установление той или иной формы контроля за власт­ными структурами и т.д. Эти универсальные процедуры постоянно развивались и обогащались, включая то разделение властей, то фор­мирование института омбудсмена (государственного правозащитни­ка), то становление международных институтов демократии (Лига Наций в 20-х гг., ООН в 50-х, Евросоюз в 70-х), то оформление механизмов правового и социального государства и т.д.

Соотнесение вышеуказанных теоретических подходов с практи­кой показывает, что демократия как определенная система власти по существу представляет собой форму организации политической жиз­ни, отражающую свободный и конкурентный выбор населением той или иной альтернативы общественного развития.
За счет соучастия во власти всех слоев населения демократия открыта одновременно всем вариантам социального выбора. Как подчеркивает X. Линц, «демок­ратия... это законное право формулировать и отстаивать политичес­кие альтернативы, которым сопутствует право на свободу объединений, свободу слова и другие главные политические права личности; свободное и ненасильственное соревнование лидеров общества с пе­риодической оценкой их претензий на управление обществом; вклю­чение в демократический процесс всех политических институтов; обес­печение условий политической активности для всех членов полити­ческого сообщества независимо от их политических предпочтений... Демократия не требует обязательной смены правящих партий, но возможность такой смены должна существовать, поскольку сам факт таких перемен является основным свидетельством демократического характера режима».*

* Lint J.J.
The Breakdown of Democratic Regimes: Crisis, Breakdown and Reequilibration. Baltimor. L., 1978. P. 5-6.

Что касается нормативной базы, то демократия организует и упо­рядочивает конфликтное соперничество интересов, сохраняя право потерпевших поражение групп на продолжение участия в оспарива­нии власти. При демократии каждая группа имеет возможность само­стоятельного выбора стратегии своего поведения, ведущей к самым разным и непрогнозируемым последствиям. Причем результаты приме­нения подобных стратегий могут быть и разнонаправленными. Таким образом, данная форма организации политического порядка, как оче­видно, содержит и альтернативу себе самой, источник социального саморазрушения. Поэтому свободный выбор гражданами пути поли­тического развития, исключающего саму идею соревновательности за власть (как это случилось в Веймарской республике, где Гитлер на законных основаниях стал главой государства), способен уничтожить даже воспоминания о демократической форме политической жизни.

Однако в целом постоянство применения различных политичес­ких стратегий, непрерывное соперничество групп исключает ситуа­ции, в которых победу одерживает кто-то один раз и навсегда. Усло­вием динамики, постоянства балансирования интересов групп явля­ется согласие участников конкуренции с правилами, ясными и доступными для всех желающих принять участие в этой «политичес­кой игре». Причем данные правила исключают постоянное использо­вание силы для решения конфликтов в процессе конкуренции, а слу­чаи ее применения, как правило, оговариваются специально.

Универсальные свойства демократии

Специфика и уникальность демокра­тического устройства власти выража­ются в наличии у нее универсальных
способов и механизмов организации политического порядка. В част­ности, такая политическая система предполагает:

- обеспечение равного права всех граждан на участие в управле­нии делами общества и государства;

- систематическую выборность основных органов власти;

- наличие механизмов, обеспечивающих относительное преиму­щество большинства и уважение прав меньшинства;

- абсолютный приоритет правовых методов отправления и сме­ны власти (конституционализм);

- профессиональный характер правления элит;

- контроль общественности за принятием важнейших полити­ческих решений;

- идейный плюрализм и конкуренцию мнений.

Действие таких всеобщих способов формирования власти пред­полагает наделение управляющих и управляемых особыми правами и полномочиями, важнейшие из которых связаны с действием меха­низмов прямой, плебисцитарной и представительной
демократии. Так, прямая
демократия предполагает непосредственное участие граждан в процессах подготовки, обсуждения, принятия и реализации реше­ний. В основном такие формы участия используются тогда, когда от граждан не требуется какой-либо специальной подготовки. Напри­мер, такие формы участия во власти широко распространены при решении вопросов местного значения, проблем, возникающих в рам­ках самоуправления, урегулирования локальных конфликтов.

Близка по значению к данной форме власти плебисцитарная
де­мократия, которая также предполагает открытое волеизъявление на­селения, но связана только с определенной фазой подготовки реше­ний, например, одобрением (поддержкой) или отрицанием выне­сенного руководителями государства или группой граждан проекта закона или какого-то конкретного решения. При этом результаты го­лосования не всегда имеют обязательные, правовые последствия для структур, принимающих решения, т.е. могут только учитываться пра­вящими кругами, но отнюдь не предопределять их действия.

Представительная
демократия является более сложной формой политического участия граждан. Она предполагает опосредованное включение граждан в процесс принятия решений через их предста­вителей, выбираемых ими в законодательные или исполнительные органы власти, либо различные посреднические структуры (партии, профсоюзы, движения). Эти механизмы в основном и составляют структуру демократического правления. Однако главная проблема пред­ставительной демократии связана с обеспечением репрезентативно­сти политического выбора, т.е. с созданием условий, при которых выбор тех или иных лиц соответствовал бы настроениям и интересам населения. Так, при мажоритарных системах голосования могут со­здаваться значительные преимущества партиям, которые победили своих соперников с незначительным отрывом. Например, в России на думских выборах 1996 г. голоса около 40% избирателей, которые в совокупности были отданы объединениям, не преодолевшим 5%-ный барьер, были перераспределены в пользу партий, прошедших в пар­ламент и получивших тем самым дополнительные голоса (в том чис­ле за счет партий, придерживавшихся прямо противоположных по­зиций). Это и породило известную нерепрезентативность политичес­кого состава Государственной Думы, сказавшуюся в итоге на политическом характере парламента и, как следствие, на выработке государственной политики.

Универсальные свойства современной демократии относятся не только к ее важнейшим институтам и механизмам, но равно и к идейным
основаниям власти. Современный опыт политического раз­вития показывает, что единственным средством предотвращения пе­рерастания демократии в ту или иную форму диктатуры является под­чинение деятельности ее институтов власти ценностям, утверждаю­щим приоритет прав и свобод индивида. В конечном счете, именно такая ориентация деятельности институтов власти предотвращает ис­пользование выборов и других демократических процедур для созда­ния политических преимуществ отдельным (социальным, этничес­ким и др.) группам населения или силам, заинтересованным в сломе демократических порядков. Наличие подобных идейных оснований функционирования государственных институтов цементирует все зда­ние демократии, позволяет характеризовать ее как особый тип поли­тической системы, обладающей качественными (в отличие от тота­литаризма и авторитаризма) отличиями в организации власти и вы­полнении необходимых общественных функций.

Политическая система, построенная на этих принципах, не не­сет никаких ограничений для многочисленных национальных моде­лей демократической организации власти, которые могут иметь мно­гообразные различия, обусловленные цивилизационной спецификой, традициями народов, теми или иными историческими условиями и обстоятельствами. В этом смысле могут существовать образцы как за­падной (Великобритания, Германия, США), так и восточной демок­ратии (Индия, Япония), в условиях которой в деятельности институ­тов власти сложилось различное соотношение между индивидуалис­тическими и коллективистскими ценностями. Однако данным странам присущи те идейные ориентиры, которые в конечном счете направ­ляют деятельность государственных институтов на защиту прав и сво­бод отдельной личности, предохраняя общество от произвола власти и гарантируя всем гражданам и их объединениям свободу выражения их интересов. В то же время, как показывает практический опыт, все попытки утверждения вроде бы гуманистических идеалов «социалис­тической» демократии с ее принципами «демократического центра­лизма» или механизмами обеспечения «морально-политического един­ства общества» были неразрывно связаны с массовым попранием граж­данских прав населения и установлением диктаторских режимов. То же самое можно сказать и о стремлении некоторых стран утвердить особые образцы «исламской», «конфуцианской» и прочих разновид­ностей демократии, опирающихся на приоритет тех или иных кол­лективистских ценностей.

Гражданское общество

Важнейшей предпосылкой и одно­временно фактором формирования политической системы демократического типа является наличие граж­данского общества. Гражданское общество характеризует всю сово­купность разнообразных форм социальной активности населения, не обусловленную деятельностью государственных органов и воплощаю­щую реальный уровень самоорганизации социума.
Описываемое по­нятием «гражданское общество» состояние общественных связей и отношений является качественным показателем гражданской само­деятельности жителей той или иной страны, основным критерием разделения функций государства и общества в социальной сфере.

Гражданское общество представляет собой особую форму соеди­нения частного и общественных интересов граждан, противостоя­щую государству как собственно «политическому телу» (Гегель). Как правило, оно формируется на основе развития горизонтальной
актив­ности населения и выступает в виде разного рода добровольных (экологических, женских, конфессиональных, профессиональных и др.) ассоциаций, объединений, комитетов граждан, по-своему структу­рирующих общество. При этом, по мысли Р. Дарендорфа, гражданс­кое общество не может претендовать на совершенство, а временами даже оно бывает «не всегда законно».* Но даже включая в свой со­став те или иные объединения, которые не вполне вписываются в формально-правовые рамки, гражданское общество выполняет абсо­лютно необходимую для демократического строя функцию саморегу­ляции социальных отношений, сдерживания интервенции государ­ства в те отношения, которые люди способны регулировать, не при­бегая к помощи политических институтов.

* Дарендорф Р.
Дорога к свободе: демократия и ее проблемы в Восточной Европе/уВопросы философии. 1990. № 9. С. 74.

В авторитарных и тоталитарных системах власти гражданская ак­тивность имеет, как правило, мобилизованный характер, представ­ляя собой насквозь идеологизированные и инициированные государ­ством формы проявления поддержки правящего режима. Допускае­мая в этих системах активность граждан непосредственно определяется статусом, положением людей в иерархическом строении общества, дозволяя одним то, чего не позволено другим. При этом люди дей­ствуют в основном в рамках коллективов, индивидуальная актив­ность не поощряется. Все проявления активности осуществляются только в рамках формальных институтов и официального обществен­ного мнения, руководящих установок правящих кругов. Все осталь­ные проявления общественной самодеятельности относятся к девиантным (отклоняющимся от признанных норм), подвергающимся санкциям формам поведения либо вытесняются в сугубо бытовую область, сферу досуга.

Короче говоря, в недемократических системах и режимах власти государство устанавливает практически полный контроль над формами гражданской активности людей, действующих только в официальных рамках. В этом смысле государство поглощает
общество как самостоя­тельного субъекта социальной деятельности, отбирая у него функции по самоорганизации и самоуправлению своей жизнедеятельностью. Бо­лее того, непосредственное ощущение людьми внутреннего единства общества, осознание ими друг друга как сограждан данного государства подменяется открытым давлением власти на общественное мнение с целью обеспечения собственной легитимности.

При демократии же картина совершенно другая. Гражданское об­щество фиксирует здесь тот минимально достаточный уровень полити­ческих ограничений, который, с одной стороны, не позволяет государ­ству вмешиваться в тот круг вопросов, который граждане могут решать самостоятельно, без обращения к государственным институтам, а с другой – обозначают прерогативы и государственных органов, кото­рые наделяются собственной компетенцией в решении социальных задач. Таким образом, демократия обеспечивает органическое сочета­ние механизмов власти и самодеятельности, управления и самоуправления, которые в совокупности создают должные предпосылки об­щественной стабильности и гармонии. Как писал А. де Токвиль, при таких условиях «сила власти становится менее непреодолимой и не столь опасной» для человека.*

* Токвиль А. де.
Демократия в Америке. М., 1992. С. 72.

Основной политической предпосылкой существования граждан­ского общества при демократии является правовое и законодатель­ное обеспечение (ограничение) индивидуальных и коллективных сво­бод, защищающих права личности, но одновременно и утверждаю­щих порядок, при котором реализация этих прав одним (индивидом) не нарушает прав другого. Такая система в конечном счете не ослаб­ляет, а укрепляет власть, не допуская анархии при утверждении мас­совых свобод. Такой порядок воспитывает в людях не бездумную ло­яльность правящему режиму, а чувство личного достоинства, право­вую сознательность индивида, его гражданскую ответственность за собственные поступки, поддерживает его социальное творчество и инициативность. В результате государство осознается не как безгреш­ный и обладающий всевластием институт социального господства, а как ограниченный в своих полномочиях институт управления, руко­водствующийся законом и поддерживающий конструктивные идеи граждан.

Как показала политическая история мировой демократии, актив­ности общественных ассоциаций и росту их членов прежде всего спо­собствуют следующие структурные факторы:

- повышение образовательного уровня населения;

- развитие общественных коммуникаций;

- периоды активизации политического протеста, привлекающие новых рекрутов в социальные объединения;

- реакция общественности на вновь выдвигаемые правительствен­ные программы преобразований и т.д.

В то же время извечными трудностями
становления и развития гражданского общества являются не только активность государства, стремление правящих элит к усилению своих позиций в социуме и даже превышению собственных полномочий. Серьезную опасность для формирования и существования гражданского общества представля­ет и деятельность различного рода корпоративно-бюрократических структур внутри государства, неизменно принижающих статус само­деятельной активности граждан и стремящихся усилить государствен­ную опеку над нею. Самостоятельными и крайне важными причина­ми ослабления позиций гражданского общества служат и непроясненность для населения ценностей социальной самодеятельности, отсутствие приверженности общественного мнения ценностям идео­логии прав человека. Поэтому гражданское общество не возникает там, где люди не борются за свои права и свободы, где отсутствуют традиции критического анализа общественностью деятельности вла­стей и, наконец, где политические свободы воспринимаются людь­ми как своеволие и отсутствие ответственности за свои поступки.

На Западе вызревание гражданского общества традиционно осу­ществлялось по мере развития института частной собственности, ук­реплявшего материальные основы гражданской самостоятельности и активности индивидов, всемерного расширения и юридического зак­репления системы частного права. В России этот путь оказался не­сколько иным. Общественная самодеятельность и обретение людьми гражданских прав и свобод в нашей стране исторически осуществля­лось путем ассоциирования индивидов на базе местного самоуправ­ления, распространения на все общество регулятивных функций общины. Это не только придало национальную специфику процессу становления гражданского общества, но и затормозило его развитие, обусловив его большую зависимость от государства. Существенными факторами, предопределившими российскую специфику этого про­цесса, были и низкая популярность либеральных ценностей в обще­стве, и то, что социальным лидером становления гражданского об­щества, причем как в начале складывания капиталистических поряд­ков в XIX в., так и при аналогичных обстоятельствах в конце XX в., являлся не слой предпринимателей, как на Западе, а интеллигенция. Это не просто сузило экономические возможности укоренения граж­данского общества, но и придало данному процессу несколько ото­рванный от социальной структуры характер. В то же время становле­ние гражданского общества в России протекало и протекает при бо­лее высоком уровне межэтнической интеграции, что сглаживает многие конфликты, имевшие место на Западе. Преодоление трудно­стей на пути создания гражданского общества – залог укрепления российской демократии.

3. Формирование и развитие демократических политических систем

Обоснование предпосылок и меха­низмов построения политических порядков демократического типа,

Механизмы формирования политической демократии «расколдовывание» перехода к данному способу организации пуб­личной власти в той или иной стране являются крайне сложными проблемами политической теории. В современных условиях их реше­ние во многом связано с пониманием специфики развивающихся стран, переходящих к этому типу власти в рамках так называемой «третьей волны» демократии (см. гл. 14). Однако у этих проблем суще­ствуют и более общие основания.

В настоящее время в науке сложились два основных подхода, ко­торые по-своему интерпретируют условия формирования демокра­тических систем и режимов. Так, сторонники структурного
направле­ния исходят из того, что демократические порядки складываются под доминирующим влиянием макрофакторов, к которым относятся экономические и социальные структуры, правовые порядки в обще­стве, соответствующие традиции, обычаи и т.д. Например, марксис­ты основным фактором становления политических порядков считали отношения собственности, те качественные сдвиги, которые проис­ходили в процессах производства, распределения, обмена и потреб­ления в обществе. Согласно такому подходу, демократия должна быть подготовлена соответствующим социально-экономическим развити­ем общества, служить политическим оформлением тех базовых про­цессов, которые протекают в социальной сфере.

Оппонирующие подобным идеям приверженцы процедурного
под­хода хотя и полагают, что «не следует игнорировать предварительные условия для осуществления демократии»,* тем не менее считают, что главными условиями перехода к демократии и утверждения ее явля ются характер правящих элит, их политические ценности и идеалы, важнейшие тактики и технологии властвования, используемые ими. В этом смысле, как утверждают, например, А. Пшеворский, Ф. Шмиттер, Д. Линц и др., демократия выступает в качестве своеобразного «политического проекта», который реализуется в уже сложившихся условиях той или иной страны. Степень же внутренней готовности страны к установлению демократического политического порядка рас­сматривается как сопутствующий фактор, способный либо ускорить, либо затормозить формирование такого рода системы власти.

* Zakaria F.
The Rise of Liberal Democracy//Foreign Affairs, November/December, 1997. Vol. 76. №6. P. 35.

Классическим примером процедурного утверждения демократии может служить становление соответствующих порядков в послевоен­ной Германии, когда, несмотря на определенную приверженность населения прежним ценностям, новому руководству страны удалось сознательно сформировать необходимые структуры и механизмы вла­сти, установить соответствующие конституционно-правовые поряд­ки, институциализировать демократические отношения между госу­дарством и обществом. В настоящее время эта система «конституци­онной демократии» является одним из лучших образцов данной системы власти в Европе и мире.

В то же время многочисленные факты, свидетельствующие о недостаточности одних только волевых усилий правящих кругов для утверждения демократических порядков, вызвал к жизни и некий компромиссный вариант, когда пытались синтезировать постулаты того и другого подходов. В частности, американский ученый Д. Кэмпбелл в работе «Американский избиратель» (1960) предложил мето­дологию описания становления демократических порядков, образно названную им «воронкой причинности». Суть его идеи состояла в пос­ледовательном учете различных факторов, оказывающих влияние на данный процесс. Российский исследователь А. Ю. Мельвиль, исполь­зуя данную идею, предложил учитывать позиции, сужающие фак­торный анализ с макро- до микрозначений. В частности, он выделил следующие семь уровней переменных, влияющих на становление де­мократии:

- внешняя международная среда (международная экономичес­кая ситуация, межправительственные и неправительственные связи и отношения);

- государство- и нациеобразующие факторы (единая территория, единое государство, чувство национальной идентичности и т.д.);

- общий социально-экономический уровень развития страны;

- социально-классовые процессы и условия (степень социаль­ной дифференциации и развития общества, отношения между клас­сами и социальными группами);

- социокультурные и ценностные факторы, культурно-полити­ческие ценности и ориентации, доминирующие в обществе;

- политические факторы и процессы (взаимодействие партий, общественно-политических движений и организованных групп, их политические стратегии и тактики);

- индивидуальные, личностные и политико-психологические факторы (конкретные решения и действия ключевых акторов).*

* См.: Мельвиль А.Ю.
Демократические транзиты. М., 1999. С. 41-42.

Такая методология дает наиболее широкие возможности для уче­та самых разнообразных условий и факторов, влияющих на становле­ние демократических политических порядков в различных странах.

Если же судить по сложившейся на сегодня практике, то можно сказать, что конкретными предпосылками становления демократии как относительно устойчивого политического порядка являются:

- достаточно высокий уровень экономического развития стра­ны;

- наличие рыночных отношений и индустриальной экономики;

- урбанизация;

- развитость массовых коммуникаций;

- помощь уже воплотивших демократию зарубежных государств.

Демократия, как правило, невозможна и без довольно высокого уровня благосостояния граждан, наличия определенных духовных тра­диций, соответствующих политико-культурных оснований.

Последние два-три десятилетия выявили еще один мощный фак­тор демократизации, а именно демонстрационный эффект
западных демократий, чьи экономические и социальные успехи не только вы­зывают уважение со стороны многих народов, но и воспринимаются во многих странах как прямое следствие демократического типа политических порядков.

Внутренние противоречия и угрозы демократии

Все факторы, влияющие на станов­ление демократии, так или иначе проявляются в волевом замысле эли­тарных кругов, ставящих целью создание в собственной стране демократических политических порядков. Это определяет центральную роль тех идеальных представлений, которые закладываются в основа­ние практической политики и являются источником созидания со­циальной реальности.

Однако, несмотря на различия в подходах к демократии или оцен­ках первоочередных задач, любая создаваемая модель ее должна не­пременно учитывать наличие у нее внутренних противоречий. Игно­рирование внутренних противоречий или неготовность к ним при практических преобразованиях способны поставить под сомнение проектируемые цели, вызвать истощение государственных ресурсов, спро­воцировать разочарование масс или элит в идеалах демократического строя и даже создать условия для преобразования демократических режимов в тоталитарные и авторитарные.

Данные противоречия вызваны не только несовпадением фор­мальных и реальных оснований демократии, но и теми внутренними конфликтами, которые заложены в самой природе публичной власти и которые не способна окончательно разрешить даже эта форма по­литического устройства (реальное неравенство людей и их способно­стей, преимущества статусов институтов власти перед статусом лич­ности и т.д.). Итальянский теоретик Н. Боббио образно называл эти противоречия «невыполняемыми обещаниями» демократии, к нали­чию которых надо относиться как к неизбежным политическим труд­ностям.

Так, с точки зрения этого ученого, идеальная модель демокра­тии, предполагая достижение баланса в принципиально асимметрич­ных отношениях политического рынка, одновременно предполагает и сохранение гарантий четырех основных свобод: свободы убеждений,
их выражения, собраний
и ассоциаций.
В идеале это может быть обеспе­чено за счет прямых связей индивида с институтами государствен­ной власти, но в действительности политические контакты граждан опосредуются многочисленными структурами и ассоциациями (парти­ями, движениями и т.п.), которые зачастую видоизменяют их отношения, узурпируют права и свободы индивидов, оттесняют их от участия в политической жизни. Этому же нередко способствует и автономизация бюрократического аппарата, становящегося центром власти и стремящегося осуществлять ее без всякого учета мнений широких социальных кругов. В силу этого демократия может проти­виться открытости власти, сохраняя ореол секретности принятия решений, выработки государственной политики. Так что, даже пред­полагая осознанность выполнения гражданами своих прав и обязан­ностей, власть нередко сталкивается с отчуждением людей от поли­тики и государства. А в ряде случаев демократические принципы не распространяются на социальную сферу, препятствуя формированию системных оснований демократического типа власти.

Призванная воплощать приоритет общественных интересов над частными, демократическая власть в то же время наполняется актив­ностью многочисленных групп, действующих зачастую в прямо про­тивоположном направлении и подчиняющих ее (власти) механизмы собственным замыслам и потребностям. К тому же общественные ин­тересы способны служить пристанищем стихийных сил, охлократи­ческой волны, подминающей под себя рационализм институтов вла­сти. Таким образом, демократия, добиваясь сбалансированности по­литических отношений, таит в себе двоякую
опасность: она может либо стать исключительной формой предпочтения частных, корпоративных интересов (элит, бюрократии, отдельных групп граждан) над общественными, либо скатиться к охлократическим формам прав­ления, предающим забвению любые частные интересы.

Но, возможно, одним из самых существенных противоречий де­мократии является несовпадение политических возможностей обла­дателей формальных
прав и реальных
ресурсов. Этот описанный еще Токвилем парадокс свободы и равенства означает, что, несмотря на провозглашение и даже законодательное закрепление равенства в рас­пределении прав и полномочий граждан, демократия не в состоянии обеспечить это равноправие на деле. И не может по той причине, что разные группы и разные граждане реально обладают неравновесны­ми для системы власти и управления ресурсами. В силу этого, к при­меру, рядовой гражданин и медиа-магнат в действительности обла­дают разным весом при демократическом принятии решений. Иными словами, демократия не может уничтожить преобладающего влия­ния на власть групп, объединений или отдельных граждан, владею­щих важнейшими экономическими, информационными, силовыми и иными ресурсами, перераспределение которых так или иначе зат­рагивается государственными решениями. Вот почему сохранение демократии напрямую зависит от примирения интересов и позиций обладателей формальных прав и владельцев (даже теневых) реальных ресурсов. А это, в свою очередь, требует большого искусства от пра­вящих кругов в создании разного рода балансирующих механизмов, согласительных комитетов, в проведении соответствующей инфор­мационной политики, в утверждении определенных образцов поли­тической культуры в обществе.

Практическое решение внутренних конфликтов этого типа ос­ложняется и рядом других, в частности, функциональных
противоре­чий демократии. Скажем, при формировании демократических поли­тических порядков, как правило, хорошо известны служебные зада­чи и роли правящих кругов (управляющих), но фактически никогда не бывает полной ясности относительно повседневных функций ос­новной массы населения (управляемых). Такая неопределенность в понимании рутинных форм политического поведения рядовых граж­дан практически всегда сочетается с абсолютизацией роли институ­тов власти, снижением влияния на власть широких социальных слоев населения, а следовательно, и определенной невыявленностью их политических интересов.

Существенные сложности для приверженцев демократических порядков создают и противоречия в духовной
сфере общества. Так, необходимость проведения единой государственной политики неиз­бежно должна опираться на известную систему ценностей, совокуп­ность идеалов и принципов, определяющих приоритеты государства в области экономических или иных общественных преобразований. В то же время такая явная или неявная опора на единство духовных ориентации населения противоречит принципам идейного плюра­лизма, являющегося базовым элементом всего здания демократии. Иными словами, если, как предупреждал еще А. Хайек, духовная свобода неизбежно предполагает расширение информационного поля власти, то это неизбежно уменьшает возможности целенаправленно­го информационного регулирования поведением людей. Поэтому, постоянно порождая многомыслие, диверсифицируя (делая разно­образным) духовное пространство общества, демократия подрывает свои возможности к выстраиванию единой линии политического раз­вития социума.

Серьезные трудности испытывает демократия и в области между­народных отношений, ставящих сегодня вопрос о выживаемости ее принципов в этой области политических отношений. В данном смыс­ле даже те колоссальные успехи, которых добились многие развитые страны в плане установления данных политических порядков, не спо­собны решить данные проблемы. В частности, возникновение и обо­стрение на рубеже II и III тысячелетий глобальных кризисов (эколо­гического, а также угрозы перенаселения планеты, голода, распрос­транения оружия массового поражения и т.д.), необходимость упорядочивания и регулирования мировых финансовых (в том числе криминальных) потоков в рамках складывающегося нового мирово­го разделения труда и ряд других аналогичных явлений настоятельно ставят вопрос о пересмотре государствами границ своего демокра­тического контроля за внутренними и внешними политическими процессами. Как справедливо указывает известный американский исследователь Д. Хелд, «глобальные зависимости изменяют демок­ратию».*

* Held D.
Democracy and Global Order. Cambridge, 1995. P. 268, 271-272.

Поскольку эти процессы затрагивают практически все государ­ства, мировое политическое сообщество вынуждено вырабатывать некие общие подходы, оценки и структуры, способствующие выхо­ду из создавшегося положения. Но при этом наиболее обеспеченные ресурсами страны отнюдь не желают поступаться своими стандарта­ми и подходами, реально доминирующим положением даже в рамках действующего международного права. Таким образом, в условиях та­кого складывающегося порядка отдельные демократические государ­ства, нарушающие или отклоняющиеся от тех или иных междуна­родных стандартов (например, соблюдения прав человека или при­менения силы для урегулирования своих внутренних конфликтов), начинают испытывать серьезное давление международных и регио­нальных сил, не исключающего ограничение ими части своего внеш­него суверенитета. В результате возникают острые противоречия меж­ду этими государствами и политическими структурами, которые об­ладают либо формальными полномочиями, позволяющими им выступать от лица мирового сообщества (ООН), либо мощными си­ловыми ресурсами (НАТО), позволяющими им брать на себя миссию силового решения возникающих проблем (даже нередко нарушая при этом сложившуюся систему международного права).

В рамках такого рода процессов в современном мире фактически начинает формироваться никем не избранное «мировое правитель­ство» (из руководителей наиболее развитых стран мира), появляются и реализуются на практике оправдывающие его действия концепции «ограничения суверенитета» или «транснациональной демократии». Такая политико-идеологическая линия воспринимается в мире неод­нозначно. Если, к примеру, действия европейских стран, оказавших помощь Кувейту в отражении иракской агрессии, были поддержаны подавляющим большинством демократических государств, то воен­ная операция НАТО по разрешению этнического конфликта в Косо­во вызвала многочисленные возражения и осуждения.

Тот факт, что многие национальные государства не желают ори­ентироваться на подобные космополитические модели демократии, подчиняться влиянию межгосударственных и транснациональных цен­тров силы, показывает, что складывающийся новый международ­ный порядок способствует формированию в мире качественно
иного политического баланса, который потребует и новых механизмов
при­мирения большинства и меньшинства, согласования интересов в об­ласти перераспределения суверенных прав государств и народов, сте­пени их влияния на процессы разрешения международных конфлик­тов. Но в любом случае эти проблемы в настоящее время создают препятствия для укрепления демократических порядков не только в мире, но и в отдельных странах. Так что, еще не выработав единого отношения к урегулированию подобного рода конфликтов, челове­чество уже ставит под сомнение основополагающие принципы де­мократического порядка, право государств, опираясь на обществен­ное мнение своих граждан, самостоятельно определять вектор соб­ственного политического курса.

Противоречия и проблемы развития демократии показывают, что она представляет собой принципиально открытое различным альтер­нативам и вместе с тем весьма несовершенное устройство власти. Бо­лее того, она не является единственно возможной и тем более при­влекательной для всех стран и народов формой правления. К тому же ущербная, несовершенная демократия может принести обществу не меньшие трудности, чем деспотические и тоталитарные режимы. И все же именно демократия является сегодня единственной и наиболее оптимальной формой политического согласования и обеспечения разнообразных интересов и гарантии основополагающих прав граж­дан в сложносоставных обществах. В тех странах, где элиты и рядовые граждане с

тремятся к соблюдению прав человека, где высок автори­тет закона, где люди пытаются с пониманием относиться к интересам других народов, там демократия может буквально преобразить их повседневную жизнь, открыв дорогу к материальному и социально­му благополучию.

Глава 14.
ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ

1. Сущность и типы политических процессов

Понятие политического процесса

Характеристика политики как про­цесса, т.е. процессуальный подход, позволяет увидеть особые грани вза­имодействия субъектов по поводу государственной власти. Однако в силу того, что по своим масштабам политический процесс совпадает со всей политической сферой, некоторые ученые отождествляют его либо с политикой в целом (Р. Доуз), либо со всей совокупностью поведенческих акций субъектов власти, изменением их статусов и влияний (Ч. Мэрриам). Сторонники же институционального подхода связывают политический процесс с функционированием и транс­формацией институтов власти (С. Хантингтон). Д. Истон понимает его как совокупность реакций политической системы на вызовы окружа­ющей среды. Р. Дарендорф делает акцент на динамике соперничества групп за статусы и ресурсы власти, а Дж. Мангейм и Р. Рич трактуют его как сложный комплекс событий, определяющий характер дея­тельности государственных институтов и их влияние на общество.

Все эти подходы так или иначе характеризуют важнейшие источ­ники, состояния и формы политического процесса. Однако их наи­более существенные отличия от иных основополагающих трактовок мира политики состоят в том, что они раскрывают постоянную изменчивость
различных черт и характеристик политических явлений. Ориентируясь на рассмотренные подходы, можно считать, что поли­тический процесс представляет собой совокупность всех динамичес­ких изменений в поведении и отношениях субъектов, в исполнении ими ролей и функционировании институтов, а также во всех иных элементах политического пространства, осуществляющихся под влия­нием внешних и внутренних факторов.
Иными словами, категория «политический процесс» фиксирует и раскрывает ту реальную смену состояний политических объектов, которая складывается как в соот­ветствии с сознательными намерениями субъектов, так и в результа­те многообразных стихийных воздействий. В этом смысле политичес­кий процесс исключает какую-либо заданность или предопределен­ность в развитии событий и делает акцент на практических видоиз­менениях явлений. Таким образом, политический процесс раскрыва­ет движение, динамику, эволюцию
политических явлений, конкрет­ное изменение их состояний во времени и пространстве.

В силу такой интерпретации политического процесса его цент­ральной характеристикой выступает изменение,
которое означает лю­бые модификации структуры и функций, институтов и форм, постоянных и переменных черт, темпов эволюции и других параметров политических явлений. Изменения означают как трансформацию свойств, которые не затрагивают основных структур и механизмов власти (например, могут меняться лидеры, правительства, отдель­ные институты, но ведущие ценности, нормы, способы отправления власти сохраняются в прежнем качестве), так и модификацию несу­щих, базовых элементов, которые в совокупности способствуют до­стижению системой нового качественного состояния.

В науке сложилось множество представлений об источниках, ме­ханизмах и формах изменений. Например, Маркс видел основные причины политической динамики во влиянии экономических отно­шений, Парето связывал их с циркуляцией элит, Вебер – с деятель­ностью харизматического лидера, Парсонс – с исполнением людь­ми различных ролей и т.д. Однако чаще всего в качестве основного источника политических изменений называют конфликт.

Конфликт – один из возможных вариантов взаимодействия по­литических субъектов. Однако из-за неоднородности общества, не­прерывно порождающего неудовлетворенность людей своим положе­нием, различия во взглядах и иные формы несовпадения позиций, как правило, именно конфликт лежит в основе изменений поведе­ния групп и индивидов, трансформации властных структур, разви­тия политических процессов. Как источник политического процесса конфликт представляет собой разновидность (и результат) конку­рентного взаимодействия двух и более сторон (групп, государств, индивидов), оспаривающих друг у друга распределение властных пол­номочий или ресурсов.

Типы политических изменений

Многообразие источников и форм политических изменений выражает­ся в определенных способах суще­ствования политических явлений, а именно: функционировании, развитии и упадке.

Функционирование
политических явлений не выводит взаимоот­ношения, формы поведения граждан или исполнение институтами государственной власти их непосредственных функций за рамки сло­жившихся базовых значений. Например, на уровне общества в це­лом – это способ поддержания сложившейся политической систе­мы, воспроизводства того равновесия сил, которое отражает их базовые отношения, продуцирования основных функций структур и ин­ститутов, форм взаимодействия элиты и электората, политических партий и органов местного самоуправления и т.д. При таком способе изменений традиции и преемственность обладают неоспоримым при­оритетом перед любыми инновациями.

Второй способ политических изменений – это развитие.
Он ха­рактеризует такие модификации базовых параметров политических явлений, которые предполагают дальнейший позитивный характер эволюции последних. Например, в масштабе социума развитие мо­жет означать такие изменения, при которых политика государства выводится на уровень, позволяющий властям адекватно отвечать на вызовы времени, эффективно управлять общественными отношени­ями, обеспечивать удовлетворение социальных требований населе­ния. Такой характер политических изменений содействует повыше­нию соответствия политической системы изменениям в других сфе­рах общественной жизни, совершенствованию ее способностей к применению гибких Стратегий и технологий властвования с учетом усложнения интересов различных социальных групп и граждан.

И наконец, третья разновидность изменений – это упадок,
ха­рактеризующий такой способ трансформации сложившихся базовых форм и отношений, который предполагает негативную перспективу эволюции политического явления. По мысли П. Струве, упадок есть «регрессивная метаморфоза» политики. В состоянии упадка полити­ческие изменения характеризуются нарастанием энтропии и преоб­ладанием центробежных тенденций над интеграционными. Поэтому упадок по существу означает распад сложившейся политической це­лостности (например, падение политического режима, роспуск партии, захват государства внешними силами и т.д.). В масштабах об­щества такие изменения могут свидетельствовать о том, что прини­маемые режимом решения все меньше помогают ему эффективно управлять и регулировать социальные отношения, вследствие чего режим теряет достаточную для своего существования стабильность и легитимность.

Особенности политических процессов

Совпадая по своим масштабам со всем политическим пространством, политический процесс распространя­ется не только на конвенциональные
(договорные, нормативные) из­менения, которые характеризуют поведенческие акции, отношения и механизмы конкуренции за государственную власть, отвечающие при­нятым в обществе нормам и правилам политической игры. Наряду с этим политические процессы захватывают и те изменения, которые свидетельствуют о нарушении субъектами их ролевых функций, зафиксированных в нормативной базе, превышение ими своих полно­мочий, выход за пределы своих политических ниш. Тем самым в со­держание политического процесса попадают и изменения, которые имеют место в деятельности субъектов, не разделяющих общеприня­тые стандарты в отношениях с государственной властью, например, деятельность партий, находящихся на нелегальном положении, тер­роризм, криминальные деяния политиков в сфере власти и т.п.

Отражая реально сложившиеся, а не только планируемые изме­нения, политические процессы обладают ярко выраженным ненор­мативным
характером, что объясняется наличием в политическом про­странстве разнообразных типов движения (волнового, циклическо­го, линейного, инверсионного, т.е. возвратного, и др.), обладающих собственными формами и способами трансформации политических явлений, сочетание которых лишает последние строгой определен­ности и устойчивости.

С этой точки зрения политический процесс представляет собой совокупность относительно самостоятельных, локальных трансформа­ций политической деятельности субъектов
(отношений, институтов), которые возникают на пересечении самых разнообразных факторов и параметры которых не могут быть точно определены, а тем более спрогнозированы.
При этом политический процесс характеризует дискрет­ность изменений или возможность модификации одних параметров явления и одновременно сохранения в неизменном виде других его черт и характеристик (например, изменение состава правительства может сочетаться с сохранением прежнего политического курса). Уни­кальность и дискретность изменений исключает возможность экстра­поляции (перенесения значений современных фактов на будущее) тех или иных оценок политического процесса, затрудняет полити­ческое прогнозирование, ставит пределы предвидению политичес­ких перспектив.

В то же время каждый тип политических изменений обладает соб­ственной ритмикой
(цикличностью, повторяемостью), сочетанием стадий и взаимодействий субъектов, структур, институтов. Напри­мер, электоральный процесс формируется в связи с избирательны­ми циклами, поэтому политическая активность населения развива­ется в соответствии с фазами выдвижения кандидатов в законода­тельные или исполнительные органы власти, обсуждения их кандидатур, избрания и контроля за их деятельностью. Собственный ритм политическим процессам могут задавать решения правящих партий. В периоды же качественной реформации общественных отно­шений решающее влияние на характер функционирования государ­ственных учреждений и способы политического участия населения оказывают не решения высших органов управления, а отдельные политические события, изменяющие расстановку и соотношение политических сил. Такой «рваный» ритм способны задать политичес­кому процессу военные перевороты, международные кризисы, сти­хийные бедствия и т.д.

Отражая реальные, практически сложившиеся изменения в по­литических явлениях, политический процесс непременно включает в свое содержание и соответствующие технологии и процедуры
дей­ствий. Иными словами, политический процесс демонстрирует тот характер изменений, который связан с деятельностью конкретного субъекта, применяющего в то или иное время и в том или ином месте привычные для него способы и приемы деятельности. Поэтому применение разных технологий решения даже однородных задач пред­полагает различные по характеру изменения. Таким образом, без это­го технократического звена политические изменения приобретают абстрактный характер, теряя свою специфичность и конкретно-ис­торическую оформленность.

Типология политических процессов

Проявление указанных особенностей политического процесса в различных временных и прочих условиях пре­допределяет и возникновение его разнообразных типов. Так, с содер­жательной точки зрения выделяются внутриполитические и внешне­политические (международные)
процессы. Они различаются специ­фической предметной сферой, особыми способами взаимодействия субъектов, функционирования институтов, тенденциями и законо­мерностями развития.

С точки зрения значимости для общества тех или иных форм по­литического регулирования социальных отношений политические процессы можно подразделить на базовые и периферийные.
Первые из них характеризуют те разнообразные изменения в различных об­ластях политической жизни, которые касаются модификации ее ба­зовых, системных свойств. К ним можно отнести, например, поли­тическое участие, характеризующее способы включения широких социальных слоев в отношения с государством, формы преобразова­ния интересов и требований населения в управленческие решения, типичные приемы формирования политических элит и т.п. В таком же смысле можно говорить и о процессе государственного управления (принятии решений, законодательном процессе и др.), определяю­щем основные направления целенаправленного использования мате­риальной силы государства. В то же время периферийные политичес­кие процессы выражают изменения в не столь значимых для обще­ства областях. Например, они раскрывают динамику формирования отдельных политических ассоциаций (партий, групп давления и т.д.), развитие местного самоуправления, других связей и отношений в политической системе, не оказывающих принципиального влияния на доминирующие формы и способы отправления власти.

Политические процессы могут отражать изменения, протекаю­щие в явной
или скрытой
форме. К примеру, явный политический процесс характеризуется тем, что интересы групп и граждан систе­матически выявляются в их публичных притязаниях к государствен­ной власти, которая в свою очередь делает доступной для обществен­ного контроля фазу подготовки и принятия управленческих решений. В противоположность открытому скрытый, теневой процесс базиру­ется на деятельности публично не оформленных политических ин­ститутов и центров власти, а также на властных притязаниях граж­дан, не выраженных в форме обращения к официальным органам государственного управления.

Политические процессы разделяются также на открытые и зак­рытые.
Последние означают тот тип изменений, который может быть достаточно однозначно оценен в рамках критериев лучшее/худшее, желательное/нежелательное и т.д. Открытые же процессы демонст­рируют такой тип изменений, который не позволяет предположить, какой – позитивный или негативный для субъекта – характер име­ют сложившиеся трансформации или какая из возможных в будущем стратегий более предпочтительна. Например, при развитии междуна­родных кризисов или реформировании переходных общественных от­ношений нередко в принципе невозможно понять, несут ли субъекту выгоду совершаемые им действия, как вообще оценить складываю­щуюся обстановку, какие в связи с этим предпочесть альтернативы и т.д. Иначе говоря, такой тип процессов характеризует изменения, совершающиеся в предельно неясных и неопределенных ситуациях, которые предполагают повышенную гипотетичность как свершаемых, так и планируемых действий.

Важным является и подразделение политических процессов на стабильные и переходные.
Стабильные политические процессы выра­жают ярко очерченную направленность изменений, преобладание определенного типа властных отношений, форм организации влас­ти, предполагающих устойчивое воспроизведение политических от­ношений даже при сопротивлении тех или иных сил и тенденций. Внешне они могут характеризоваться отсутствием войн, массовых протестов и других конфликтных ситуаций, грозящих свержением или изменением правящего режима. В нестабильных же процессах от­сутствует четкое преобладание тех или иных базовых свойств органи­зации власти, исключающих возможность качественной идентифи­кации изменений. В этом смысле отправление власти осуществляется в условиях как неравновесности влияния основных (экономических, социальных, ценностных, правовых) предпосылок, так и несбалан­сированности политической активности основных субъектов в поли­тическом пространстве.

В науке представлены и попытки типологизировать политические процессы на цивилизационной
основе. Так, Л. Пай выделял «незапад­ный» тип политического процесса, относя к его особенностям склон­ность политических партий претендовать на выражение мировоззре­ния и представление образа жизни; большую свободу политических руководителей в определении стратегии и тактики структур и инсти­тутов, наличие резких различий в политических ориентациях поко­лений; интенсивность политических дискуссий, слабо связанных с принятием решений, и т.д..*

* Pye L.
The Non-Western Political Process//Journal of Politics. 1958. № 3. P. 469.

Особенности политического развития

Особое значение для характеристи­ки политического процесса имеют изменения типа развития,
которые связаны с определением качественной направленности эволюции политических систем и потому предполагают ту или иную трактовку прогресса, определение целевых стратегий политических режимов, качественную идентификацию организации власти.

Как правило, в рамках стабильных политических процессов су­ществует возможность применения моделей линейного
развития. Иными словами, качественная идентификация политической системы осно­вывается здесь на хорошо известных моделях – социализма, либера­лизма, консерватизма и др., обладающих строго разработанной сис­темой критериев развитости. Например, с точки зрения марксистов, о развитости системы власти позволяют говорить политические из­менения, свидетельствующие о господстве коллективных форм соб­ственности, гегемонии рабочего класса и лидирующей роли комму­нистической партии в политической системе. Преобладание идеоло­гии прав человека, защищенность личности в отношениях с государством, контроль гражданского общества над государством, плюрализм, духовная свобода свидетельствуют о развитии системы, с точки зрения либералов. Консерваторы при определении развития делают упор на преобладании моральных стимулов политического поведения, обеспечении преемственности с предыдущими формами правления, сохранении базовых норм и принципов организации вла­сти и т.д. Словом, применение такого рода критериев дает возмож­ность одним говорить о предпочтительности, к примеру, демократии над тоталитаризмом, другим – социализма над капитализмом.

Благодаря использованию таких концептуальных моделей, об­ретение политической системой той или иной степени развитости может быть представлено в качестве относительного линейного про­цесса, который предполагает нарастание у нее определенных ка­честв за счет изменений, осуществляющихся по мере эволюции (или революционных, трансформаций) свойств строго определен­ного типа.

Однако в переходных обществах в условиях незавершенности по­литических процессов использование данных критериев не только затруднительно, но нередко противостоит самой идее развития. К при­меру, институциализация демократических процедур отправления власти, расширение плюрализма могут вести в этих условиях к установ­лению деспотических форм правления, потере управляемости обще­ством и другим, явно негативным для организации власти послед­ствиям.

В силу неприменимости в данном случае идеологически опреде­ленных критериев оценки развития в науке сложилось немало подхо­дов, предлагающих собственные критерии для такой оценки. Напри­мер, сторонники «теории катастроф»,
усматривая причины полити­ческой кризисности и неустойчивости переходных систем в наличии определенных «архетипов» (некритически усваиваемых людьми цен­ностей, отношений к действительности), провоцирующих массовые протесты и ведущих к неравновесности положения политических сил, связывают развитие с поиском «архетипов-антагонистов», способ­ных стимулировать обратные по направленности поведенческие ре­акции населения и власти.

Приверженцы идеи циклической
(социокультурной, цивилизационной) динамики
(Хемфри, Тоффлер, Пригожий), рассматри­вая переходные процессы в качестве необходимой составной час­ти циклического чередования политических взлетов и падений, т.е. определенной фазы зарождения и упадка глобальных полити­ческих (социальных) сдвигов в истории общества, выдвинули иные критерии развитости. В соответствии с их воззрениями, различая длинные и короткие волны таких изменений, а также временные параметры их продолжения, необходимо вырабатывать соответству­ющие технологии приспособления к этим промежуточным этапам, искать «поворотные точки», способные усилить управление собы­тиями и сократить время для наступления восходящей фазы разви­тия.

Собственную версию трактовки развития в переходных условиях предложили Ф. Теннис, М. Вебер и Т. Парсонс, заложившие основы так называемой социологии развития.
Сторонники этого направления рассматривали все модификации политических систем в рамках дол­говременного перехода от традиционного к современному обществу. При этом первое понималось по преимуществу как аграрное, осно­ванное на простом воспроизводстве и отличающееся закрытой соци­альной структурой, низким индивидуальным статусом гражданина, жестким патронажем государственного правления. Современное же общество трактовалось ими как индустриальное (постиндустриаль­ное), базирующееся на открытости социальной структуры и рацио­нальной организации власти.

С этой точки зрения политическое развитие достигается в той мере, в какой политические структуры, нормы и институты способ­ны к оперативному, гибкому реагированию на новые социальные, экономические и прочие проблемы, к восприятию общественного мнения. Иными словами, политическая система, формируя механизмы с устойчивой обратной связью, рациональной организацией звеньев управления, способных к учету мнений населения и реа­лизации решений, превращается в гибкий механизм для адресного регулирования конфликтов и выбора оптимальных вариантов приме­нения власти. Этот процесс и выражает позитивную динамику дан­ной системы власти, означает ее переход на качественно новый уро­вень ее существования. В таком случае не имеет значения, какую кон­кретную национально-государственную форму примут политические изменения (унитарную, федеративную или другую), какая партия получит статус правящей, какая идеология станет определять по­литику в будущем. В этом смысле политическое развитие интерпре­тируется как нарастание способности политической системы гиб­ко приспосабливаться к изменяющимся социальным условиям (тре­бованиям групп, новому соотношению сил и ресурсов власти), сохраняя и увеличивая возможности для элит и рядовых граждан выполнять свои специфические функции в управлении обществом и государством.

Понимаемое таким образом развитие неразрывно связывается с наличием институциональных возможностей для артикуляции групповых интересов, наличием нормативной (прежде всего зако­нодательной) базы, способной обеспечить равенство политическо­го участия традиционных и новых социальных групп, а также усилить влияние ценностей, предполагающих интеграцию социума и иден­тификацию граждан. Это обусловливает высокие требования к ком­петентности политических (и правящих, и оппозиционных) элит, к их способности использовать консенсусные, правовые технологии вла­ствования, исключать насилие и политический радикализм.

Одним из основных условий успешного эволюционного полити­ческого развития является своевременное выделение по преимуществу кратковременных задач в проведении реформ и преобразований, на­целенных на реальное, а не декларативное продвижение общества вперед. В противоположность этому проекты, сориентированные на длительную историческую перспективу, не могут учесть динамизм текущих изменений и при последовательном их воплощении превра­щаются в фактор, усиливающий сопротивление реформам и веду­щий к обвальному, неконтролируемому развитию событий. В резуль­тате государство, по мнению Э. Бёрка, не только лишается средств проведения реформ, но и прекращает свое существование.

Такого рода подходы, соединившись с некоторыми идеями Дж. Локка, А. Смита, легли в основу теории модернизации,
представ­ляющей собой совокупность различных схем и моделей анализа, по­зволяющих описывать и раскрывать динамику преодоления отсталос­ти традиционных государств.

2. Политическая модернизация

Начальный этап развития теории политической модернизации

Теория модернизации сформирова­лась в процессе описания политичес­ких судеб стран, получивших осво­бождение от колониальной зависи­мости в 50-60-х гг. XX столетия и поставивших в практическую плоскость вопрос о путях своей дальнейшей трансформации. Десятки появившихся в связи с этим конкретных теорий и моделей анализа основывались на признании неравномерности общественного разви­тия, наличия до-современного периода в развитии государств, ре­альности существования современных сообществ, а также на пони­мании необходимости преобразования (модернизации) отсталых стран в индустриальные (постиндустриальные). Причем страны, достигшие высокого уровня развития естественным путем, рассматривались как носители «спонтанной модернизации», а те, которым еще предстоя­ло пройти этот путь, – как государства «отраженной модернизации».

В то время термин «модернизация» означал одновременно и ста­дию
(состояние) общественных преобразований, и процесс
перехода к современным обществам. Он нес в себе нормативность, заданность перехода к «модерну», воплощению критериев современного обще­ства, которые необходимо учитывать недостаточно развитым стра­нам в процессе своего реформирования. Поскольку первые теории подобного рода возникли в те годы, когда приоритет западных стран, и прежде всего США, в области управления, стандартов потребле­ния и многих других аспектов был бесспорен, постольку в качестве прообраза «современного» государства поначалу признавалось «сво­бодное» американское общество. Иными словами, модернизация по­нималась как вестернизация,
т.е. копирование западных образцов во всех областях жизни, и рассматривалась как предварительное
условие социально-экономического и политического развития стран, ибо само развитие с точки зрения данной концепции становилось возможным только после укоренения основных черт организации общественной жизни западного образца.

При истолковании модернизации как последовательного движе­ния к заданному состоянию через ряд промежуточных этапов у мо­дернизации признавалась единственная форма – «догоняющего раз­вития». Главным же средством осуществления преобразований счита­лась экономическая помощь западных государств. Предполагалось, что достижение определенного уровня дохода на душу населения вызовет такие же, как на Западе, изменения в социальной и полити­ческой системах общества. Иначе говоря, основным модернизирую­щим фактором признавался капитал, якобы способный транслиро­вать социальные технологии, ценности, демократические институты и тем самым победить низкие стандарты потребления, нарушение прав человека, деградацию культуры и т.д.

Однако взгляд на модернизацию как на линейное движение и последовательное освоение афро-азиатскими, латиноамерикански­ми и рядом других стран ценностей и институтов западной организа­ции власти, отношений государства и гражданина не выдержал ис­пытания жизнью. В реальности институциализация либеральных цен­ностей, установление парламентских систем, разделение властей и прочих стандартов западной организации власти обернулись не по­вышением эффективности государственного управления, а корруп­цией и произволом бюрократии, катастрофическим расслоением на­селения и его политической отчужденностью, нарастанием конфликтности и напряженности в обществе. Многие ученые объясняли данные результаты модернизации неподготовленностью этих стран к демократическому пути развития. Но односторонность, искусствен­ность подобных теоретических схем модернизации были очевидны.

Второй этап развития теории политической модернизации

В результате в 70-80-х гг. связь между модернизацией и развитием была пересмотрена. Переходные процессы стали истолковываться как некий самостоятельный этап развития этих стран с неоднозначными ре­зультатами. Считалось, что страны могут идти тремя путями: во-пер­вых, воспроизводить свое состояние, не продвигаясь к целям современности; во-вторых, идти по пути модернизации и, в-третьих, на­чав с преобразований данного типа, впоследствии свернуть к установлению еще более жесткого политического режима.

В рамках модернизационного процесса любые позитивные изме­нения социальных, экономических, политических структур, кото­рые проводились независимо от западной демократической модели, стали признаваться формой развития этих государств. Причем сам факт существования традиционных институтов и ценностей полито­логи уже не рассматривали как препятствие к «модерну». При сохра­нении приоритета универсальных критериев и целей будущего раз­вития главный упор ученые стали делать на национальную
форму их реализации. В силу этого расширилось и число моделей модернизации. Кроме «догоняющей» стали говорить о модернизации «частичной», «форсированной», «рецидивирующей», «тупиковой» и т.д.

Главным фактором, определяющим характер и темпы переходных преобразований, был признан социокультурный
фактор, а точнее, тип личности, ее национальный характер, обусловливающий степень вос­приятия универсальных норм и целей политического развития. Стало общепризнанным считать, что модернизация может осуществиться только при условии изменения ценностных ориентации широких со­циальных слоев, преодоления кризисов политической культуры общества. Некоторые теоретики (М. Леви, Д. Рюшемейер) даже пыта­лись вывести некий закон глобальной дисгармонии, раскрывающий несовпадение социокультурного характера общества и потребностей его преобразования на основании универсальных целей.

Обобщая условия модернизации различных стран и режимов, мно­гие ученые настаивали на необходимости определенной последова­тельности преобразований, соблюдения известных правил при их осу­ществлении. Так, У. Мур и А. Экстайн полагали, что начинать рефор­мирование необходимо с индустриализации общества; К. Гриффин – с реформ в сельском хозяйстве; М. Леви настаивал на интенсивной помощи развитых стран; С. Эйзенштадт – на развитии институтов, которые могли бы учитывать социальные перемены; У. Шрамм счи­тал, что главную роль в данных процессах играют политические коммуникации, транслирующие общие ценности; Б. Хиггинс утверждал, что главное звено модернизации – урбанизация поселений, и т.д.

В более общем виде проблема выбора вариантов и путей модер­низации решалась в теоретическом споре либералов и консерваторов. Так, ученые либерального
направления (Р. Даль, Г, Алмонд, Л. Пай) полагали, что появление среднего класса и рост образованности на­селения приводят к серьезным изменениям в природе и организации управления. Это не только кладет предел вмешательству идеологии в регулирование социальных процессов, но и ставит под сомнение эф­фективность централизованных форм реализации решений, поскольку политически активное население способствует возникновению до­полнительных центров властного влияния. В целом же характер и ди­намика модернизации зависят от открытой конкуренции свободных элит и от степени политической вовлеченности рядовых граждан. Со­отношение этих форм, которые должны обязательно присутствовать в политической игре, и обусловливает варианты развития общества и системы власти в переходный период.

В принципе возможны четыре основных варианта развития собы­тий при модернизации:

- при приоритете конкуренции элит над участием рядовых граж­дан складываются наиболее оптимальные предпосылки для последо­вательной демократизации общества и осуществления реформ;

- в условиях повышения роли конкуренции элит, но при низкой (и отрицательной) активности основной части населения формиру­ются предпосылки установления авторитарных режимов правления и торможения преобразований;

- доминирование политического участия населения над сорев­нованием свободных элит (когда активность управляемых опережает профессиональную активность управляющих) способствует нараста­нию охлократических тенденций, что может провоцировать ужесто­чение форм правления и замедление преобразований;

- одновременная минимизация соревновательности элит и политического участия масс ведет к хаосу, дезинтеграции социума и политической системы, что также может провоцировать приход тре­тьей силы и установление диктатуры.

В русле либерального подхода американский политолог Р. Даль выдвинул теорию полиархии,
обосновывающую необходимость дос­тижения полиархической формы организации политических поряд­ков протодемократического характера. С одной стороны, она отличалась от демократии некоторыми ограничениями свободы создания организаций, выражения гражданами своих мнений, избирательных прав, содержала сокращенный перечень альтернативных источников информации, не гарантировала проведения честных и свободных вы­боров, демонстрировала невысокую зависимость государственных ин­ститутов от голосов избирателей. В то же время она выступала как более достижимая и реальная модель организации власти, которая, несмотря ни на что, обеспечивала открытое политическое соперни­чество лидеров и элит, высокую политическую активность населе­ния, создавая тем самым политические условия и предпосылки для осуществления реформ.

Р. Даль выделял семь условий, влияющих на движение стран к полиархии: установление сильной исполнительной власти для про­ведения социально-экономических преобразований в обществе; пос­ледовательность в осуществлении политических реформ; достижение определенного уровня социально-экономического развития, позво­ляющего производить структурные преобразования в государстве; ус­тановление отношений равенства/неравенства, исключающих силь­ную поляризацию в обществе; наличие субкультурного разнообра­зия; интенсивная иностранная помощь (международный контроль); демократические убеждения политических активистов и лидеров. При этом Даль подчеркивал, что переход к полиархии должен быть посте­пенным, эволюционным, должен по возможности избегать резких, скачкообразных движений и создавать предпосылки для того, чтобы правящие элиты последовательно овладевали консенсусными техно­логиями.

В свою очередь, теоретики консервативной
ориентации придер­живались иной точки зрения на процесс модернизации. По их мне­нию, главным источником модернизации является конфликт между «мобилизацией» населения (включающегося в политическую жизнь в результате возникающих противоречий) и «институциализацией» (на­личием структур и механизмов, предназначенных для артикуляции и агрегирования интересов граждан). Но коль скоро массы не подготов­лены к должному использованию институтов власти, а государство не может оперативно продуцировать механизмы, способные конструктивно трансформировать их энергию, то неосуществимость ожиданий граждан от включения в политику ведет к дестабилизации ре­жима и его коррумпированности. В силу этого модернизация, по сло­вам С. Хантингтона, вызывает «не политическое развитие, а полити­ческий упадок».* Иначе говоря, в тех странах, где качественные пре­образования экономической и социальной жизни не ложатся на почву демократических традиций, на приверженность населения праву, идею компромисса, любые попытки реформ будут иметь негативные для общества последствия.

* Huntington S.P.
Political Development and Political Decav // World Politics. 1965. Vо1.17.№3. Р.12.

Для политики главным показателем развития является стабиль­ность,
поэтому для модернизируемых государств необходим «креп­кий» политический режим с легитимной правящей партией, способ­ной сдерживать тенденцию к разбалансированию власти. Таким обра­зом, в противоположность идеям укрепления интеграции общества на основе культуры, образования, религии, философии и искусства (К. Дейч), консерваторы делали упор на организованность, порядок, авторитарные методы правления (С. Хантингтон). Именно эти сред­ства приспособления политического режима к изменяющейся обста­новке предполагали компетентное политическое руководство, силь­ную государственную бюрократию, возможность поэтапной структу­ризации реформ, своевременность начала преобразований и другие необходимые средства и действия, ведущие к позитивным результа­там модернизации.

В силу того что авторитарные режимы весьма неоднородны, кон­серваторы также указывали на наличие альтернативных вариантов модернизации. Так, американский ученый X. Линдц полагал, что, во-первых, авторитарные режимы могут осуществлять частичную ли­берализацию, связанную с определенным перераспределением влас­ти в пользу оппозиции (полусостязательный авторитаризм), дабы из­бежать дополнительного социального перенапряжения, но сохранить ведущие рычаги управления в своих руках; во-вторых, авторитарные режимы могут пойти на широкую либерализацию в силу ценностных привязанностей правящих элит; в-третьих, режим правления может развиваться по пути «тупиковой либерализации», при которой жест­кое правление сначала заменяется политикой «декомпрессии» (пред­полагающей диалог с оппозицией, способный ввести недовольство в законное русло), а затем выливается в репрессии против оппозиции и заканчивается установлением еще более жесткой диктатуры, чем прежде. В принципе не исключался и четвертый вариант эволюции авторитарного режима, связанный с революционным развитием со­бытий или военной агрессией других стран, приводящий к непред­сказуемым результатам.

Несмотря на подтверждение в ряде стран целесообразности уста­новления авторитарных режимов (например, в Южной Корее, Чили, на Тайване), отрицание демократизации несло в себе серьезную опас­ность произвола элит. Как показал опыт, в большинстве стран Тро­пической Африки, Латинской Америки и Юго-Восточной Азии авторитарное правление устанавливалось без широкого общественного консенсуса относительно целей развития, что сохраняло социальные предпосылки для перерастания переходных режимов в откровенные диктатуры.

В целом сложившийся в тот период опыт преобразований проде­монстрировал наличие универсальных
норм и требований модерниза­ции, ориентируясь на воплощение которых страны были способны создать те политические, экономические и прочие структуры, которые позволяли им гибко реагировать на вызовы времени, достигать определенного прогресса в своем развитии. К таким целям относи­лись: формирование рыночных и товарно-денежных отношений, уве­личение затрат на образование, рост роли науки в рационализации экономических отношений, формирование открытой социальной структуры с неограниченной мобильностью населения, плюралис­тическая организация власти, соблюдение прав человека, рост поли­тических коммуникаций, консенсусные технологии реализации уп­равленческих решений и т.п. Однако средства, темпы, характер осу­ществления данных преобразований целиком и полностью зависят от внутренних факторов, национальных и исторических способнос­тей того или иного государства.

Основные этапы преобразований на пути к «современности»

Обширный фактический опыт пре­образований в этой группе стран дал возможность выделить некоторые ус­тойчивые тенденции и этапы в эво­люции переходных обществ. Например, С. Блек выделял этапы «осоз­нания целей», «консолидации модернизируемой элиты», «содержа­тельной трансформации» и «интеграции общества на новой основе». Ш. Эйзенштадт писал о периодах «ограниченной модернизации» и «распространении преобразований» на все общество. Но наиболее раз­вернутую этапизацию переходных преобразований дали Г. 0'Доннел, Ф. Шмиттер, А. Пшеворский и некоторые другие ученые, обосновав­шие наличие следующих трех этапов:

• этап либерализации,
который характеризуется обострением про­тиворечий в авторитарных и тоталитарных режимах и началом раз­мывания их политических основ. Возникновение кризиса идентично­сти, падение авторитета теряющей эффективность власти, выявле­ние изъянов институциональной системы способствуют разложению правящего режима. Разногласия между сторонниками демократии и правящими кругами провоцируют идейную и политическую борьбу в обществе, нарастание активности общественных движений и усиле­ние оппозиции. В результате начальной стадии борьбы устанавливает­ся «дозированная демократия», легализующая сторонников преобра­зований в политическом пространстве. В обществе начинается широ­кая дискуссия по вопросам демократизации, формируются новые правила «политической игры»;

• этап демократизации
отличается институциональными изменениями в сфере власти. Идет вживление демократических институтов (выборов, партий) и соответствующих ценностей в политическую систему. Стимуляция общественных инициатив ведет к формирова­нию основ гражданского общества. Это время поиска «политического синтеза», при котором традиционные институты власти сочетают свои действия с универсальными приемами и методами государственного управления.

Кардинальное значение на этом этапе имеет вопрос о достиже­нии согласия между правящими кругами и демократической контрэлитой. Отстраняемые от власти чиновники, генералитет представляют собой серьезную угрозу демократии в силу оставшихся связей, влияния на конкретные институты власти. В результате возникает проблема орга­низации союза тех, кто находился у власти, и тех, кто пришел на смену. В целом для успешного реформирования государств необходимо дос­тичь трехосновных консенсусов между этими двумя группами: относи­тельно прошлого развития общества (дабы избежать «охоты на ведьм»); по поводу установления первостепенных целей общественного разви­тия; по определению правил «политической игры» правящего режима.* Формами установления такого типа консенсусов могут быть: внутриэлитарный сговор, общественный договор, исторический компромисс, заключение пакта. Наиболее типичной и распространенной формой согласия между элитарными кругами с учетом новой перспективы развития является пакт.
Он предполагает синтез элитарных слоев на базе признания ими новых ценностей, заключение идеологического союза. Итоговым документом, ставящим черту под этим соглашени­ем, является демократическая конституция;

• третий этап переходных преобразований – консолидация
де­мократии, когда осуществляются мероприятия, обеспечивающие нео­братимость демократических преобразований в стране. Это выражает­ся в обеспечении лояльности основных акторов (оппозиции, армии, предпринимателей, широких слоев населения) по отношению к де­мократическим целям и ценностям, в процессе децентрализации вла­сти, осуществлении муниципальной реформы. Как считает английс­кий ученый М. Гарретон, критериями необратимости демократии яв­ляются: превращение государства в гаранта демократического обновления и его демилитаризация; автономность общественных движений и трансформация партийной системы; быстрый экономи­ческий рост, повышение уровня жизни населения; рост политичес­кой активности граждан, приверженных целям демократии.

* См.: «Три консенсуса» на пути к демократии // Полис. 1993. № 3. С. 189

Опыт описания «перехода» сделал общепризнанным фактом при­знание альтернативного
характера модернизации, ее острой конфликтности, асинхронного
характера преобразований. Ярким показате­лем сложности переходных трансформаций явилось возникновение в ряде стран режимов «делегативной (нелиберальной) демократии» (Г. 0'Доннел), где использование демократических институтов пере­строено с прав личности на права лидера; снижена роль правовых норм и представительных органов власти; систематически игнориру­ются интересы широких слоев населения; выборы являются инстру­ментом разрешения конфликтов между кланами внутри правящей элиты, а коррупция и криминал становятся едва ли не важнейшим механизмом властвования.

3. Особенности перехода к демократии в современных условиях

Основные тенденции развития «современных» государств

В 80-90-х гг. стали выявляться новые исторические факторы и тенденции в переходных преобразованиях, су­щественно повлиявшие на пони­мание путей и методов «поздней» модернизации и перехода к совре­менности в условиях постмодерна.

С одной стороны, глобальный процесс движения мирового сооб­щества к индустриальной (постиндустриальной) фазе своей эволю­ции развивался в тесной связи с расширением экономического сотрудничества и торговли между странами, распространением на­учных достижений и передовых технологий, постоянным совершен­ствованием коммуникаций, ростом образования, урбанизацией. За счет режимов «молодых демократий» (или так называемой «третьей волны демократии», развертывающейся в мире с 1974 г. – года уста­новления демократического режима в Португалии) усилилось влия­ние целей и ценностей либерализма. В полной мере проявился и по­тенциал «демонстрационного эффекта», символизирующего позитив­ное отношение элитарных и неэлитарных слоев населения во многих странах к опыту Запада, к существующим там стандартам жизни, сложившимся отношениям государства и личности. Во многом благодаря этому цели «модерна» стали восприниматься как сугубо запад­ное явление.

С другой стороны, в странах первичной модернизации начались некоторые процессы, качественно повлиявшие на динамику крите­риев «модерна» и стандартов отношения к этому процессу. В частно­сти, в западных странах значительно повысилась роль постматери­альных (непотребительских) ориентации, возникли устойчивые тен­денции усиления идейного и культурного плюрализма, заявила о себе глобальная открытость этих обществ новым идеям и ценностям, ин­формационная революция. Последствия данных процессов известны: крушение многих устоявшихся ценностных стандартов, нарастание, стилевого и культурного разнообразия в образе жизни, ревизия бы­лых форм рационального отношения к действительности.

Формирующиеся элементы культурной эклектики и атмосфера поощрения разнообразия наряду с позитивными последствиями пре­образований стали провоцировать критику традиционных для запад­ных обществ социальных и политических стандартов; пересмотр от­ношения к законам в сторону большей индивидуальной свободы; более критической оценки роли государства, якобы излишне форма­лизующего человеческие отношения и стесняющего индивидуальные потребности. В конце концов все это привело к падению былого авто­ритета интеллектуалов и возрастанию значения чисто технических средств общения (компьютеров, сети Интернет, ТВ) и ориентации человека в социуме. В этих условиях политика в глазах общественного мнения стала все больше превращаться в элемент массовой культу­ры, разновидность стандартного развлечения, утрачивая в обществен­ном мнении значение мощнейшего перераспределительного меха­низма.

Такие внутрисоциальные изменения дополнялись складыванием неких глобальных тенденций, свидетельствующих, по мнению Э. Гидденса, о возникновении в этой части мира постдефицитной эконо­мики, о возрастании политического участия непрофессионалов в делах управления обществом (через экологические, демократические, тру­довые движения), о демилитаризации международных отношений и гуманизации технологии. Сочетание этих тенденций дало ученым ос­нование сделать вывод, что входящие в фазу постмодерна общества отличаются высоким уровнем риска, включающим и возможность экономического коллапса, и рост тоталитарной власти, и возникно­вение ядерных конфликтов, и ухудшение экологической ситуации. Их будущее стало абсолютно открытым и недетерминированным. «И никакие силы Провидения, – писал Гидденс, – не вмешаются, чтобы спасти нас... Апокалипсис стал банальностью ... нашей ежед­невной жизни... подобно всем параметрам риска, он может стать ре­альностью».*

* Giddens A.
The Consequences of Modernity. Stanford, 1990. P. 173.

Эти признаки цивилизационного кризиса западного общества ус­ложнили и изменили отношение к опыту модернизированных стран со стороны государств и обществ с еще сильными патриархальными позициями: они, не решив пока многих задач классического «модер­на», оказались перед испытанием новыми целями и ценностями.

Такие изменения не могли не сказаться и на полемике относи­тельно перспектив развития переходных обществ. Ввиду крайней про­тиворечивости целей, ориентиров и альтернатив перехода в науке возобладали более сложные подходы к пониманию перспектив и ди­намики переходных обществ. В целом «переход» (транзит) к совре­менности стал видиться еще более противоречивым и локально орга­низованным процессом, чем ранее. В этом смысле постулаты теории модернизации начали трансформироваться в положения транзитологии
– отрасли знания, исключающей какие-либо ценностные и це­левые критерии при описании процесса трансформации переходных государств и обществ.

В то же время применительно к оценке внутренних механизмов и перспектив развития традиционных государств (и на основе сложив­шихся реалий) снова разгорелся спор сторонников демократии
и ав­торитаризма.
Приверженцы либеральных позиций стали рассматри­вать демократию уже не как цель, а как непременное условие осуще­ствления переходных преобразований. Обосновывая позитивность ориентации на демократию и ее последовательного развития, они ссылаются на тот факт, что в середине 90-х гг. из 24 государств с наиболее высокими среднедушевыми доходами 20 были демократи­ческими государствами. Факторами усиления демократических целей развития они считают и кризис легитимности авторитарных систем, беспрецедентный рост мировой экономики в 60-80-х гг., окончание «холодной войны» и проигрыш в ней тоталитарных государств, а также несомненный авторитет экономических и социальных достижений западных стран.

По мнению сторонников либеральных преобразований, в любых переходных условиях рост экономического развития формирует у лю­дей новые ценности, которые в конечном счете так или иначе эво­люционируют к демократическим принципам и идеалам. Эту же пер­спективу отражают и такие факты, как повышение уровня образова­ния населения, развитие мирового рынка торговли, укрепление в обществе позиций средних слоев, политика международных инсти­тутов. Решение же тех проблем, которые возникают в связи с необходимостью конкретных структурных преобразований, относилось ими к качеству элитарных слоев, овладению ими консенсусными техно­логиями и к процессу формирования политической воли, т.е. тех про­блем, которые решаются за счет отбора соответствующих руководи­телей.

В то же время, оставаясь реалистами, они признавали наличие не столько авторитарных тенденций, сколько «искушений», которые вызываются объективными обстоятельствами (но которые могут быть устранены чисто субъективными методами). Как пишет, например, А. Пшеворский, «шум несогласных голосов, задержки, вызываемые обязательствами следовать процедурам, ...неотвратимо порождают не­терпение и нетерпимость в среде сторонников реформ. Сомнения, противодействия, настаивание на процедурах кажутся им симптома­ми иррациональности». Поэтому они «...обнаруживают склонность вести дело вопреки народному сопротивлению: ...подавить гласность, чтобы продолжать перестройку. А с другой стороны, поскольку бед­ствия сохраняются, доверие исчезает, управление кажется все менее компетентным, постольку рождается соблазн... сделать все прямоли­нейно, одним броском, прекратить перебранку, заменить политику администрированием, анархию дисциплиной, делать все рациональ­но...».*

* Prwvorski A.
Democracy and the Market. Political and Economic Reform in Eastern Europe and Latin America. N.Y., 1997. P. 187, 94.

В противоположность либералам консерваторы полагают, что про­изошедшие в мире изменения, напротив, усиливают перспективы авторитаризма. Это вызвано тем, что усиление влияния цивилизационных факторов в переходных преобразованиях способствует нарас­танию политических форм защиты собственных ценностей и ведет к столкновению с Западом и его моделью модернизации. При этом ре­ально большинство стран продолжает жить при авторитарных режи­мах, когда отсутствие сильных классов, способных задать демократи­ческие ориентиры, и социальная гетерогенность неизменно способ­ствуют усилению роли авторитарного центра. Поэтому ни одно молодое государство не способно решить конфликт между укреплением де­мократии и экономическим ростом. Вынужденные вкладывать сред­ства в структурную перестройку экономики, а не в потребление, демократические режимы проигрывают борьбу за симпатии населения и тем самым снижают свою легитимность. Поэтому, считают консер­ваторы, мир находится на границе эпохи отката демократий, когда оказывается возможным установление этнических, религиозно-фундаменталистских, популистских, коммунистических и прочих дикта­тур. Поэтому в современных условиях развивающимся государствам необходима «ориентация на развитие», а не на демократию.

Особенности модернизации современного российского общества

Осуществляя переходные преобразо­вания, российское общество по-сво­ему решает возникающие проблемы, дает собственные ответы на вызовы времени. Универсальные параметры нестабильности и несбалансиро­ванности переходных процессов не дают возможности детально про­гнозировать события, определять результаты идущей трансформации. В то же время можно сказать, что характер и темпы проводимых преобразований непосредственно зависят от решения обществом основ­ных конфликтов и противоречий модернизации.

В целом российское общество можно отнести к разновидности «делегативной демократии». Вместе с тем ее политический облик обус­ловлен прежде всего динамикой применения присущих ей методов урегулирования и разрешения конфликтов. Среди последних выделя­ются в первую очередь универсальные,
типичные для этой стадии развития конфликты, решение которых во многих странах уже созда­ло определенные стандарты и нормативные требования, а их выпол­нение способствует продвижению страны к целям «модерна». Итак, к типичным
конфликтам модернизации можно отнести кризис иден­тичности,
обусловливающий поиск людьми новых духовных ориен­тиров для осознания своего места в обществе и связей с государ­ством в силу распада тех идеалов и ценностей, которые лежали в основе ранее доминировавшей политической культуры.

Существенными последствиями процесса преобразований явля­ются и методы разрешения кризиса распределения культурных и ма­териальных благ,
вызванного качественным изменением стандартов и способов потребления, а также ростом социальных ожиданий граж­дан. В зависимости от того, сможет ли государство найти способы обеспечения устойчивого роста материального благосостояния, при­чем в приемлемых для людей формах стимулирования и распределе­ния общественных благ, и будут определяться основные формы со­циальной поддержки целей и ценностей демократии.

Характерен для России и кризис участия,
обусловленный ломкой привычных форм и механизмов вовлечения граждан в политику при увеличении числа стремящихся к участию в управлении и на базе создания нового баланса политических сил. В этом плане темпы и характер преобразований будут непосредственно зависеть от того, смогут ли власти создать структуры и механизмы, способные интег­рировать новые «заявки» населения на политическое участие пре­сечь агрессивные формы презентации интересов и при этом обеспе­чить равенство различных групп населения, соблюсти предложенные ими правила «политической игры», создать прецеденты правового выхода из конфликтных ситуаций, поддержать идеалы и ценности, способные интегрировать общество и государство.

Тесно связано с кризисом участия и противоречие между диффе­ренциацией ролей
в политической системе, императивами равенства
граждан (на участие в политике, перераспределение ресурсов) и воз­можностями власти к интеграции социума.
Пытаясь решить данный круг проблем, вызванных постоянным нарушением прав групп и граж­дан в политической сфере, правящие режимы должны акцентиро­вать внимание на правовых способах решения конфликтов, соблюде­нии равенства всех граждан перед законом, должны решительно пре­секать политический радикализм, противодействовать терроризму.

Существенное значение для определения темпов реформ имеют и формы разрешения кризиса «проникновения»,
свидетельствующего о невозможности правящих сил (прежде всего высших органов госу­дарственной власти) целиком и полностью реализовать свои реше­ния во всех сферах общественной жизни. Вынужденные соперничать с множеством центров влияния, обладающих возможностью изме­нять в свою пользу содержание управленческих решений (законов, установлений), центральные власти сталкиваются с постоянным сни­жением эффективности своего политического регулирования. Имея в виду опыт урегулирования подобных проблем в других странах, мож­но отметить, что применяемые государством методы должны исклю­чать попытки исправления положения любой ценой, попытки сило­вого «продавливания» необходимых решений, перешагивание допус­тимых границ в политическом торге с оппонентами, сползание к популизму и усиление теневых механизмов власти, ведущих к нарас­танию коррупции.

Непосредственное влияние на ход общественных преобразований оказывает и кризис легитимности,
выражающийся в рассогласовании целей и ценностей правящего режима с представлениями основной части граждан о необходимых формах и средствах политического ре­гулирования, нормах справедливого правления и с другими ценнос­тями массового сознания. Основой позитивного решения связанных с этим кризисом проблем является строительство таких социально-экономических и политических отношений, которые отвечают инте­ресам широких социальных кругов населения и способны сформиро­вать у них устойчивую поддержку власти. В этом смысле интеграция общества и власти должна исключать искусственное раздувание про­тивоборства с внешним (или внутренним) противником, стимули­рование псевдопатриотических чувств и гражданского самопожертвования.

Попытки урегулирования всеобщих кризисов «модерна» сочета­ются с решением проблем, всегда имеющих специфически нацио­нальный характер, обусловленных сопротивлением политических сил, заинтересованных в националистических, имперских и прочих ана­логичных моделях развития российского общества. Эти контрмодернистские
тенденции непосредственно связаны с деятельностью тех конкретных партий, движений и элитарных группировок в государ­ственной власти, которые обладают различным весом и влиянием в политическом секторе. В данном случае сохранение демократической ориентации в борьбе с этими силами предполагает последовательное конструирование властями политических порядков, доказывающих преимущество демократии и опирающихся на здравый смысл обще­ственного мнения.

Наряду с этими противоречиями российское общество пытается решать и ряд противоречий постмодерна.
В основном затрагивая механизмы и отношения, формирующиеся на базе применения современных информационных технологий, они еще не получили существенного распространения. Однако, проявляясь в важных сферах политического пространства, эти конфликты оказывают существенное влияние на принятие государственных решений, на характер участия государства в урегулировании международных конфликтов, а стало быть, и на отношения с важнейшими зарубежными партнерами.

Высокая конфликтность социальных и политических процессов в условиях модернизации определяет необходимость постепенности проведения реформ, снижения влияния на процессы демократиза­ции стереотипов традиционалистской политической культуры, а глав­ное – повышение роли правящих и оппозиционных элит, их способ­ности вести заинтересованный диалог и находить точки соприкосно­вения. В данном отношении российское общество испытывает определенные трудности, поскольку для него характерно не идеоло­гическое
(побуждающее элиты воплощать интересы широких соци­альных слоев), а корпоративное
размежевание элит, свидетельствую­щее о преобладании во власти интересов кланов, олигархических группировок и т.д. Преодоление этого типа внутриэлитарных связей и обусловливает основные пути укрепления демократических тен­денций в развитии нашей страны.

Глава 15. МЕЖДУНАРОДНЫЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ

1. Международная политика

Особенности международных политических процессов

Международные отношения пред­ставляют собой весьма специфичес­кую область мира политики. Их осо­бый облик стал складываться по мере возникновения и развития государств, которые не только оформили сложившиеся к тому времени отношения между различными этносами и народностями, но и стали постепенно формировать внешние отношения друг с другом. Дей­ствуя за рамками собственных границ, в которых они обладали пол­ным внутренним суверенитетом, государства должны были решать и целый ряд дополнительных задач: устанавливать контроль за деятель­ностью на своей территории иностранных сил и структур, усложняв­ших достижение стабильности; отражать угрозы своей целостности и безопасности; учиться согласовывать интересы с более сильными противниками; пополнять ресурсы, несмотря на сопротивление своим императивным стремлениям, и т.д. Безраздельные владыки в собствен­ном государстве постепенно учились налаживать отношения с не менее коварными и грозными властителями в других державах.

Постепенно создавались и развивались такие механизмы взаимо­действия государств на международной арене, как союзничество и конфронтация, протекторат (покровительство) и партнерство и т.п., которые выстраивали особую логику межгосударственных связей и отношений. В ходе длительной истории развития последних сформи­ровалась специфическая конфигурация внешнеполитической сферы как самостоятельной
области политики, по-своему преломляющей ее общие черты и свойства, демонстрирующей специфические источники своих изменений и развития.

В целом специфичность международных политических процессов проявляется прежде всего в том, что в этой области политики не существует единого легитимного центра принуждения,
единого источ­ника власти, который обладал бы непререкаемым авторитетом для всех участников этих связей и отношений. Если в области внутренней политики государства в основном опираются на законы и нормы, то в сфере отношений с другими обладателями внутреннего суверени­тета им приходится ориентироваться в основном на собственные ин­тересы и находящиеся в их распоряжении механизмы локального принуждения, способствующие их реализации.

Как относительно самостоятельная область политических отно­шений международная сфера политики регулируется различными
нор­мами. Главным ее собственно политическим регулятором является складывающийся баланс сил между государствами (блоками госу­дарств), подчиняющими свою деятельность по реализации нацио­нальных интересов на международной арене. В этом смысле стоящие перед государствами цели нередко влекут за собой одностороннюю трактовку ими норм международного права, провоцируют отклоне­ния и нарушения от соответствующей системы требований. Даже в настоящее время, с учетом всего положительного опыта сотрудниче­ства государств в рамках ООН и иных, региональных систем между­народного сотрудничества (ОБСЕ), можно говорить об ограничен­ных возможностях международного права в деле регулирования от­ношений государств, не только имеющих различные интересы, но и обладающих несоизмеримыми ресурсами для их обеспечения. Как по­казывает практический опыт, эффективность правовых регуляторов зависит не столько от политической поддержки институтов между­народного права, сколько от влияния обладающих мощными эконо­мическими или военными ресурсами конкретных стран.

Однако, несмотря на приоритеты собственно политических струк­тур и механизмов в регулировании международной сферы, здесь со­храняются определенные
возможности как для правовых, так и для и нравственных регуляторов. В середине 70-х гг. в Хельсинки (Финлян­дия) в заключительном акте СБСЕ были сформулированы принципы современных международных отношений, которые включали в себя: признание суверенного равенства государств; нерушимость установ­ленных границ; принцип неприменения силы или угрозы силы в меж­государственных отношениях; признание территориальной целостно­сти государств; мирное урегулирование споров; невмешательство во внутренние дела других государств; уважение прав человека и основ­ных свобод; равноправие и право народов распоряжаться собственной судьбой; необходимость сотрудничества между государствами и доб­росовестного выполнения обязательств по международному праву.

Выполнимость сформулированных принципов и их реальная под­держка европейскими государствами обусловлены их соответствием дол­госрочным интересам всех государств, стремящихся к обеспечению соб­ственной безопасности. Прошедшее после подписания Хельсинкского акта время показало, что европейское сообщество в целом поддержива­ло и практически ориентировалось на данные принципы. Соответствен­но изменились и этические стандарты в сторону осуждения агрессии, территориальной экспансии, нарушения прав человека.

Однако изменение границ в конце 80-х – начале 90-х гг. в связи с «бархатными революциями» в Восточной Европе, приведших к влас­ти новые политические силы, и распадом СССР существенно видо­изменило баланс сил в мире. В результате западные государства, объе­диненные в блок НАТО, предложили миру критерии урегулирования международных политических отношений на основе собственных иде­ологических стандартов и приоритетов. Выступая от лица «мирового сообщества», эти государства оформили данные притязания в кон­цепции транснационализма,
предусматривающей и оправдывающей их вмешательство в дела суверенных государств не только в случае проведения ими экспансионистской политики, но и нарушения норм и принципов прав человека, применения вооруженной силы против мирного населения внутри страны.

Несмотря на стремление выдвинуть в качестве правовых основа­ний международной политики более гуманистические требования, способные остановить наиболее разрушительные для человека дей­ствия государств как на международной арене, так и по отношению к собственным народам, такие действия тем не менее встретили ре­шительное противодействие со стороны целой группы государств. Мно­гие страны были не согласны не столько с содержательной стороной политико-правовых требований, сколько с тем, что право на соот­ветствующие оценки государственной политики было явочным по­рядком присвоено совершенно определенной группой стран, проиг­норировавших тем самым сложившиеся международные институты, способные более взвешенно проводить подобную политику. Однако, получив практическое выражение в действиях НАТО в урегулирова­нии этнического конфликта в Косово, такая линия поведения на мировой арене практически возвестила о сломе сложившейся систе­мы международного права.

Постоянный плюрализм государственных суверенитетов делает межгосударственные отношения достаточно непредсказуемыми, хао­тичными, неуравновешенными.
В такой атмосфере ни одно государство не способно постоянно сохранять четко выраженные и неизменные позиции по отношению другу к другу, находясь, к примеру, с кем-либо в постоянной конфронтации или в столь же устойчивых союз­нических отношениях. Не случайно в этой политической области бытует неписаное правило: «у государства нет друзей и врагов, а есть только неизменные интересы».

В то же время, благодаря наличию государств, не только различа­ющихся, но и близких друг другу по своему политическому весу, строению экономических отношений или территориальному распо­ложению, что так или иначе способствует установлению между ними более устойчивых связей, в сфере международной политики одно­временно складываются системы международных отношений различ­ного уровня. Например, в настоящее время в мире сложились тесные межгосударственные отношения между семью наиболее развитыми странами – США, Англией, Канадой, Германией, Японией, Итали­ей и Францией, оказывающими наиболее существенное влияние на состояние мировых экономических связей. Кроме того, сформирова­лись различные международные системы регионального характера в Юго-Восточной Азии, Африке и других районах мира. Как правило, в этих международных системах формируются различные конфигура­ции в отношениях между государствами, не исключающие временных иерархических отношений, доминирования, равноправия и т.д.

Наличие такого рода международных систем показывает и то, что взаимодействия разнообразных и разнопорядковых субъектов меж­дународной политики всегда отличает различная плотность склады­вающихся отношений, неодинаковая насыщенность политических контактов и связей. Например, постоянные отношения союзников или стран, вовлеченных в устойчивые торгово-экономические связи друг с другом, соседствуют с непостоянными, спорадически возни­кающими отношениями между другими государствами, формирую­щими зону как бы разреженных международных контактов. Страны же, вообще не поддерживающие отношений друг с другом, и вовсе создают вакуум в зоне мировой политики. Таким образом, сфера меж­дународных отношений представляет собой область неравновесных
и неравномерных
политических взаимодействий.

Как показывает практика, в последние десятилетия несбаланси­рованность международных отношений возрастает в связи с тем, что на международную политическую арену помимо государств вышли и иные самостоятельные
субъекты: различные социальные (национальные, конфессиональные, демографические и прочие) группы, налаживающие самостоятельные отношения со своими сторонника­ми за рубежом; международные организации, регулирующие те или иные отношения между политическими субъектами; транснациональ­ные кампании, ведущие экономическую деятельность в различных государствах; разнообразные корпоративные структуры (СМИ, об­щественные организации, туристические фирмы, террористические группировки и т.д.) и даже отдельные лица (в частности, бывшие политики, играющие посреднические роли в урегулировании конф­ликтов). Благодаря современной системе международного права даже рядовой гражданин может выступить оппонентом своих властей, предъявить претензии другим государствам или международным орга­низациям.

Сложность и неоднозначность отношений участников мировой политики обусловлены также тем, что их поведение в данной сфере инициируются самыми разными и неоднозначными причинами. Так, для отдельных государств такими источниками их поведения, как правило, всегда являются одновременно действующие: внутриполи­тические
(обусловленные отношениями власти и общества), локаль­ные
(выражающие, к примеру, соображения региональной безопас­ности) и глобальные
изменения (в частности, экологический кри­зис, распространение терроризма и др.). На уровне отдельных организаций
(корпораций) или индивидов
мотивация участия в ми­ровой политике еще более усложняется.

Динамика мотивов и установок участия в мировых политических процессах сочетается с постоянным изменением действующих в них стандартов и ценностей безопасности, эволюцией норм международ­ного права, морально-этических стереотипов, оправдывающих дос­тижение государствами внешнеполитических целей, и т.д. Нередко меняется и соотношение внутри- и внешнеполитических приорите­тов граждан. Например, в отдельных странах люди иногда боятся соб­ственных правительств больше, чем иностранного вторжения, боль­ше доверяют не собственным политикам, а международным органи­зациям и структурам.

Теоретический спор реалистов и идеалистов о понимании мировой политики

Теоретическое исследование между­народных политических процессов имеет богатую историю. В качестве первых попыток объяснения сложных взаимоотношений между государ­ствами можно назвать «Историю Пелопоннесской войны» Фукиннида (V в. до н.э.), размышления Цице­рона о «справедливых войнах», ведущихся против вторгшегося в страну врага, многочисленные хроники действий различных правителей и т.д. Долгое время в политической мысли центральное место занимали вопросы войны и мира, нередко рассматривавшихеся в качестве глав­ных орудий революционной трансформации мира, построения ново­го мирового порядка, изменения баланса сил и т.д.

В XX в. теоретические дискуссии о природе и специфических ха­рактеристиках мировой политики велись в основном между реалис­тами и идеалистами
(в 20-30-х гг.), традиционалистами и модернис­тами
(в 50-60-х гг.), государственниками и глобалистами
(в 70-80-х гг.). В чем же суть расхождений между ними и представляемыми ими школами и направлениями?

Реалисты
(Дж. Кеннан, Дж. Болл, У. Ростоу, 3. Бжезинский и др.) исходили из того, что основным и естественным стремлением всяко­го государства служит проявление силы, направленное на достиже­ние собственных интересов. С этих позиций международная политика представляется как поле борьбы суверенных государств, ориентиро­ванных на национальные интересы и потому борющихся за достиже­ние тех целей, которые постоянно находятся в сфере их внимания. К ним относится прежде всего достижение безопасности, поскольку из-за отсутствия верховного арбитра в международных отношениях каждое государство вынуждено главное внимание уделять собствен­ной защите. Следовательно, каждое государство, соперничая с дру­гим, обязано стремиться к созданию такого баланса сил, которое выступало бы в качестве сдерживающего механизма в условиях кон­куренции, силового противостояния и при котором это государство может получить превосходство, гарантирующее ему безопасность. Логика такого взаимодействия требовала создания коалиций, бло­ков, союзов, которые способствовали бы умножению силы и, соот­ветственно, решению входящими в них государствами своих задач.

По мнению реалистов, ориентируясь на защиту своих интересов, государства не могут руководствоваться альтруистическими принци­пами и пренебрегать своими потребностями ради той или иной жер­твы агрессии. Любые морально-этические и даже нормативные уста­новления для государства должны рассматриваться им не иначе, как средства ограничения его суверенитета. При этом признается, что любые средства достижения цели – убеждения, шантаж, сила, тор­говля, дипломатия и т.д. – изначально оправданы, если умножают могущество государства и создают возможность решения поставлен­ных задач. В то же время главными ценностями поведения государств на международной арене должны быть осторожность и ответствен­ность при принятии решений.

Иными словами, квинтэссенцией такой линии поведения госу­дарств на мировой арене выступала формула прусского генерала XIX в. К. фон Клаузевица «хочешь мира – готовься к войне». Правда, теоре­тическим отцом политического реализма принято считать американ­ского ученого Г. Моргентау (1904-1980). В книге «Политические от­ношения между нациями: борьба за влияние и мир» (1948) он попытался обосновать идею о том, что власть, которую он связывал с неизменностью человеческой природы, является основой поведения государства на мировой арене. «Международная политика, – писал Моргентау, – подобно любой политике, есть борьба за власть. Какие бы конечные цели ни преследовались в международной политике, непосредственной целью всегда является власть».*

* Morgenthau H.
Politics among Nations: The Struggle for Power and Peace. N.Y., 1978. P. 29.

При таком подходе идея власти концентрировалась в понятии интереса, а «концепция интереса», определенного с помощью тер­мина «сила», позволила выяснить сущность как внутренней, так и внешней политики государства. Поэтому, по мнению Моргентау, ин­терес всегда должен господствовать над любыми, даже самыми при­влекательными абстрактными идеями. (Характерно, что он призна­вал и наличие неких всеобщих интересов в мировой политике, кото­рые не могут достигаться какой-то одной нацией без ущерба для другой.) Так что только такая рациональная
политика способна уве­личить выгоды государства и минимизировать риск при их получении. Высшими добродетелями объявлялись способность правителей к учету последствий политических действий и благоразумие.

Идеалисты
(Д. Перкинс, В. Дин, У. Липпман, Т. Кук, Т. Мюррей и др.), напротив, рассматривали мировую политику с помощью пра­вовых и этических категорий, ориентируясь на создание норматив­ных
моделей мировых отношений. В основе их убеждений лежал отказ от признания силовых и военных средств как важнейших регуляторов межгосударственных отношений. Предпочтение же полностью отда­валось системе и институтам международного права. Вместо баланса сил идеалисты предлагали другой механизм урегулирования межго­сударственных отношений, а именно – механизм коллективной бе­зопасности. Эта идея базировалась на том соображении, что все госу­дарства имеют общую цель – мир и всеобщую безопасность, по­скольку нестабильность силового баланса сил и войны причиняют государствам огромный ущерб, ведут к бессмысленной трате ресур­сов. Агрессия же даже одного государства против другого приносит ущерб всем. (Интересно, что убежденность в такого рода подходах позволяла их сторонникам буквально за несколько месяцев до начала первой мировой войны говорить о ее невозможности в силу сложив­шейся финансово-экономической зависимости государств.)

В 1918 г. американский президент В. Вильсон, сформулировав 14 пунктов послевоенного урегулирования, практически концептуализировал взгляды идеалистов. В частности, в качестве основных меха­низмов урегулирования мировых политических отношений он пред­ложил: проведение открытых мирных переговоров; обеспечение га­рантий свободы торговли в мирное и военное время; сокращение национальных вооружений до минимального достаточного уровня, совместимого с национальной безопасностью; свободное и основан­ное на принципе государственного суверенитета беспристрастное разрешение всех споров международными организациями.

Тогда практически впервые была озвучена идея создания систе­мы коллективной безопасности в мире. Предполагалось, что арбит­ром межгосударственных споров станет международный политичес­кий орган, наделенный исключительным правом принимать реше­ния о коллективном наказании агрессора. Однако сформированная тогда Лига Наций, олицетворявшая собой устремления людей к спра­ведливости, порядку и миру, не смогла предотвратить агрессию СССР против Финляндии, Италии против Эфиопии и ряд других военных конфликтов. Бессильной оказалась она и в предотвращении Второй мировой войны.

Теоретические дискуссии о мировой политике второй половины XX в.

В послевоенное время в науке на пер­вый план вышла дискуссия модерни­стов и традиционалистов. Те и дру­гие пытались выработать более сис­тематизированные представления о международных политических отношениях. При этом модернисты
(М. Каплан, Р. Норт, Р. Снайдер, Г. Алиссон и др.), которые рассматри­вали национальные государства в качестве самостоятельных власт­ных систем, испытывающих влияние со стороны других субъектов, основное внимание уделяли моделированию их действий на мировой арене. В их исследованиях основной акцент делался на изучении про­цедур и механизмов принятия решений, на описании поведения раз­личных сегментов правящих элит и правительств, разработке техно­логий бюрократических компромиссов и других компонентах выра­ботки внешней политики государств. Учет влияния даже малейших акторов, принимавших участие в разработке внешнеполитического курса, позволял им моделировать конкретные системы международ­ных отношений, составлять прогнозы взаимодействия государств на различных политических уровнях.

В свою очередь, традиционалисты
(Р. Мейер и др.) акцентировали внимание на необходимости учета влияния тех действующих на вне­шнюю политику факторов, которые транслируют характерные для конкретных стран традиции и обычаи, выражают особенности лич­ностного поведения политиков, роль массовых и групповых ценнос­тей и т.д.

Дискуссия о значении различных компонентов внешнеполити­ческой деятельности государств постепенно сменилась спором уче­ных о том, осталось ли государство центральным элементом в миро­вой политике или интеграционные процессы преобразовали эту сфе­ру в качественно иное, взаимозависимое и взаимосвязанное мировое сообщество. Так называемые государственники
(К. Дойч, К. Уолтц и др.) полагали, что, несмотря на все перемены, государства остались цен­тральными субъектами мировой политики, изменились лишь формы отношения между ними. Поэтому и природа сферы мировой полити­ки осталась той же: ее насыщают прежде всего внешнеполитические действия государств, руководствующихся принципом реализма, си­лового сдерживания конкурентов и достижения устраивающего их внешнюю политику баланса сил. К. Уолтц даже ставил под сомнение тезис о взаимозависимости государств в современном мире, кото­рая, как он считал, возрастает лишь на уровне отдельных корпора­ций и фирм, но не государств. По его мнению, великие державы в настоящее время менее зависимы от партнеров, чем в начале XX в. При этом растет политическая роль финансовых и экономических центров в мире, влияние которых также не укладывается в формулу взаимозависимости государств. Их роль в мировой политике только затемняет неравенство стран, их реальные и будущие возможности. Поэтому разговоры о взаимозависимости мира только идеализируют перспективы международного сообщества, ориентируя его на абст­рактные цели и идеи.

В противоположность государственникам глобалисты
(Э. Хаас, Д. Пучала, Л. Линдберг и др.), своеобразно продолжая линию идеа­лизма, настаивали на снижении роли национальных государств в мире. По их мнению, современные изменения в сфере транспорта, связи, информации сделали национальное государство неэффективным ору­дием достижения собственной безопасности и обеспечения благосостояния своих граждан. Спрессованность мировых отношений, «сжа­тие мира» (О. Янг) явились наиболее адекватным отражением дина­мики современных международных отношений. Жизнь показала, что многие проблемы не имеют чисто национальных решений даже для крупных государств, предполагая тем самым кооперацию, сотрудни­чество и объединение ресурсов различных государств. К таким про­блемам глобалисты относили многие проблемы охраны окружающей среды, формирования трудовых ресурсов, предотвращения гумани­тарных катастроф, народонаселения, использования космоса, борь­бу с терроризмом и др. Объективная потребность в кооперации дей­ствий сближает страны и народы. Свою роль в таком сближении игра­ет и получившая общую признательность деятельность ООН, ОБСЕ и других организаций, которые внесли упорядоченность во многие международные процессы, приучили многие страны действовать в духе норм международного права, создали определенные традиции, привили элитарным кругам во многих странах мира определенные этические принципы и стандарты. Все это, по мысли глобалистов, способствовало созданию надежных предпосылок для формирования более управляемого мирового порядка, повышения контроля над про­блемами безопасности, усиления интеграции.

В настоящее время сложность современных политических процес­сов на мировой арене, переплетение разнообразных тенденций и тра­диций постепенно привели многих ученых к убеждению в том, что в рамках того или иного теоретического направления очень трудно ин­тегрировать достижения различных противоборствующих школ. Та­кое положение заставило многих представителей политической науки обратиться к социологическим конструкциям, более «свобод­ным от односторонних теоретических предпочтений» и открывающим «более плодотворные пути к использованию накопленных знаний», всей совокупности методологических приемов, включая в себя тра­диционные и инновационные способы истолкования этой сложней­шей области мира политики.*

* Глобальные социальные и политические перемены в мире. М., 1997. С. 43-44.

2. Геополитика

Возникновение и сущность геополитики

Существенный вклад в развитие тео­рии международных отношений вне­сли авторы геополитических теорий, которые предложили целый круг идей, раскрывающих зависимость внешней политики государств от факторов, позволяющих им конт­ролировать определенные географические пространства. Ранее (см. гл. 2) уже говорилось, что в истории политической мысли идеи о влиянии географической среды на общество развивались еще Гиппократом, Аристотелем, Платоном. Французские мыслители Ж. Боден (XVI в.) и Ш. Монтескье (XVIII в.) многие свои работы посвятили анализу влияния климата на политическое поведение людей, укрепив тем самым эту исследовательскую тенденцию. Однако как самостоятель­ное направление в теории международных отношений геополитика сложилась лишь в конце XIX – начале XX столетия. В 1900 г. шведс­кий ученый Р. Челлен (1864-1922), попытавшийся рассмотреть госу­дарство в качестве особого географического организма, сформули­ровал и сам термин «геополитика», характеризовавший одно из на­правлений его политических действий. Однако от всей его теории, обозначившей круг специфических проблем, с которыми сталкива­лось в этом отношении государство, остался только соответствую­щий термин, им стали обозначать ту область исследований, которая описывала государство в качестве «географического организма или феномена пространства».

В целом геополитика, показывавшая органическую взаимосвязь пространственных отношений и исторической причинности действий государств, хорошо вписывалась в сложившуюся к тому времени те­орию международной политики, базировавшуюся на ценностях «суверенитета», «территории», «безопасности государств». И это неуди­вительно, ибо многочисленные факты действий Римской империи, Золотой Орды, Британской и других мировых империй, менявших по своему усмотрению облик целых континентов, убедительно де­монстрировали приоритет ресурсов, позволявших им навязывать свой императив другим государствам и контролировать значительные тер­ритории («географические пространства»).

В то же время через геополитические построения в науку стало интенсивно проникать понятие «естественно-исторические законы», идеи социал-дарвинизма, органицизма и географического фатализ­ма, вытеснявшие человека из объяснения причин политических из­менений на международной арене и абсолютизировавшие влияние географической среды на силовые отношения в мировой политике.

В целом же под влиянием такого рода представлений ведущее ме­сто в теоретическом объяснении природы и тенденций развития меж­дународной политики стали занимать идеи сохранения и расшире­ния границ, выхода государств к морю, контроля правительств над собственными территориями и навязывания воли соседним государ­ствам. В интерпретациях межгосударственных отношений стали опе­рировать категориями «континентального могущества», нескончае­мого противодействия сухопутных и морских держав, а смысловым ядром внешнеполитических связей стали ценности территориально­го расширения государств, обоснование средств и путей раздела и передела ими мирового пространства.

Классические геополитические теории

Наиболее заметный вклад в форми­рование и развитие геополитики в тот период внесли английские, немецкие и американские теоретики. Свой след в развитии этого научного направления оставили и россияне, в частности, Н. Данилевский («Рос­сия и Европа», 1869), С. Трубецкой («Европа и человечество», 1921), Г. Трубецкой («Россия как великая держава», 1910), Е. Трубецкой («Война и мировая задача России», 1917) и ряд других ученых, исследовавших в своих работах соотношение исторического и геогра­фического начал в политическом процессе, раскрыли особенности отечественного стратегического мышления на международной аре­не, показали связи национального и государственного интересов с ценностями русского народа.

Наиболее заметным событием в геополитических изысканиях яви­лись идеи английского ученого X. Макиндера (1869-1947), который в работах «Физические основы политической географии» (1890) и «Гео­графическая ось истории» (1904) сформулировал концепцию «Хартленда», оказавшую существенное влияние на всю последующую ис­торию геополитики. По его мнению, часть суши, искусственно раз­деленная на Азию, Африку и Европу, представляет собой «мировой остров», являющийся «естественным местоположением силы». Его сердцевину составляла в то время Российская империя с частью при­легающих территорий Казахстана, Узбекистана и некоторых других стран, которые были отделены от стран «внутреннего полумесяца» (куда входили государства Евразийского континента, не принадле­жащие к его материковой части) и «внешнего полумесяца» (Австра­лия, Америка и ряд других государств). Эта «срединная земля», или Хартленд (Евразия), не проницаемая для влияния морских империй, и представляла собой «ось мировой политики». А тот, кто, согласно Макиндеру, контролировал Хартленд, контролировал и «мировой остров» и, следовательно, весь мир.

Подобные идеи закрепляли преимущество сухопутных держав в сло­жившемся мировом балансе сил по отношению к морским и приокеаническим государствам. Однако такое положение последних должно было побуждать их к ослаблению могущества стран, контролирующих Харт­ленд, препятствуя, в частности, их выходу к морю и объединению наи­более крупных государств на данной территории (в частности, Герма­нии и России), способствуя дроблению государств на этом простран­стве и созданию противостоящих им блоков и коалиций.

Помимо обоснования таких глобальных геополитических раскладов Макиндер сформулировал и положение о том, что в будущем расстановку политических сил в мире может существенно изменить развитие технологий, которые способны активно видоизменять фи­зическую среду. Поэтому решающее мировое влияние должно сохра­ниться за теми странами, которые поощряют изобретательство и тех­нический прогресс, а также способны наиболее оптимально органи­зовать для этого и всю общественную систему.

Ряд немецких ученых, в частности Ф. Ратцель (1844-1901) и К. Хаусхофер (1868-1945), предложили собственное видение геопо­литических реалий той эпохи, существенно отличающееся от воззре­ний представителя Великобритании, мечтавшего о возвышении бы­лого величия «владычицы морей». Так, Ратцель в работе «Политичес­кая география» (1897) сформулировал ряд положений, легших впоследствии в обоснование экспансионистских стремлений Герма­нии, превратившейся из аграрной в промышленную державу. Так, рассматривая государство как действующий по биологическим зако­нам организм, чьи жизненно значимые компоненты определяются «положением страны, пространством и границей», он полагал, что условием сохранения его жизнестойкости является наращивание по­литической мощи, суть которой состоит в территориальной экспан­сии и расширении «жизненного пространства». Поэтому немецкие политики должны развивать у себя «дар колонизации» ради обрете­ния страной былого могущества.

Взяв за основу идею расширения жизненного пространства, кото­рая должна гарантировать государство от автаркии и зависимости от соседей, Хаусхофер попытался обосновать мысль, что завоевание но­вых территорий и обретение таким путем свободы и есть показатель величия государства. Важнейшим же способом территориального рас­пространения своего могущества он признавал поглощение мелких го­сударств более крупными. Именно на этих идеях мюнхенского профес­сора руководство гитлеровской Германии разрабатывало свои «геопо­литические оси» наступления на соседние государства и создания «третьего рейха». Характерно, что, по мнению Хаусхофера, «ни континентальная, ни морская сила поодиночке не создадут мировую держа­ву», поэтому ее «создание зависит от комбинации этих двух факторов».*

* Цит. по: Андрианова Т.В.:
Геополитические теории XX в. М., 1996. С. 65.

Существенной новацией в геополитических построениях Хаусхо­фера можно считать выдвинутое им положение, согласно которому доминирующее положение в мире могут занять только державы, спо­собные продуцировать некие «панидеи», в частности, американскую, азиатскую, русскую, тихоокеанскую, исламистскую и европейскую. Именно такое духовное обрамление придает территориальным при­тязаниям государств должную силу и оправдание их действий.

Геополитические идеи середины-конца XX в.

К середине XX столетия в условиях территориально поделенного мира акценты в геополитических доктри­нах в основном сместились на обеспечение безопасности как для отдельных государств, так и для мира в целом. Собственный взгляд на геополитические перспективы «законченного мира» выдвинул аме­риканский ученый Н. Спайкман (1893-1944), который исходил из того, что глобальная безопасность в мире может быть обеспечена за счет контроля за «материковой каймой», т.е. прибрежными государ­ствами Европы и Азии, расположенными между материковой серд­цевиной и морями. Это пространство представляло, по его мнению, зону постоянного конфликта между континентальными и морскими державами. И тот, кто будет контролировать этот римленд
(побере­жье), тот будет осуществлять и контроль над Евразией и всем миром.

Будучи ярым сторонником расширения американского влияния в мире, Спайкман развил концепцию доминирования на мировой арене «океанических» держав. Он утверждал, что потребность в пост­роении системы глобальной безопасности в мире поставила эти стра­ны, и в первую очередь США, перед необходимостью решения прежде всего технологических задач (например, создания военных баз на­земного базирования на материковой части суши, всестороннего раз­вития транспортных коммуникаций, дающих возможность своевре­менно перемещать людей и ресурсы), которые, как предполагалось, и позволят создавать сдерживающий «обруч» вокруг материковой серд­цевины в целях полноценного контроля за соответствующим пространством. По сути дела Спайкман старался не просто обосновать лидирующую роль США в послевоенном устройстве мира, но и стал первым теоретиком, сконструировавшим геополитическую концеп­цию поведения этой сверхдержавы на международной арене.

Однако развитие мира после Второй мировой войны внесло суще­ственные коррективы в геополитические проекты. «Холодная война», развитие новых информационных технологий, транспортных коммуни­каций, а главное – появление в арсеналах некоторых государств ядер­ного оружия (особенно космического базирования) по существу стерли разницу между сухопутными и морскими державами. В таких условиях уже не работал принцип уменьшения влияния военной и политической силы государства по мере удаления от его территории. Кроме того, стала ярко проявляться регионализация
сотрудничества различных государств. В связи с этим некоторые ученые стали рассматривать международные отношения как многослойные геополитические процессы.

Так, С. Коэн выделял в послевоенном мире «геостратегические регионы» мирового масштаба (представленные морскими державами и странами евразийско-континентального мира), между которыми существовали «зыбкие пояса» (их составляли страны Ближнего Вос­тока и Юго-Восточной Азии), а также более мелкие «геополитичес­кие районы» (которые образовывали отдельные большие страны в совокупности с рядом более мелких государств). В этом ансамбле меж­дународных отношений различной сложности, по его мнению, и стали выкристаллизовываться глобальные политические системы – США, прибрежная Европа, СССР и Китай. Данные процессы отражали тен­денции к формированию блоковых систем, государств и коалиций, способных к наиболее мощному влиянию в мировой политике.

Крупный вклад в развитие геополитических идей внес Дж. Розенау, выдвинувший концепцию о том, что мир глобальной политики стал складываться из двух взаимопересекающихся миров: во-первых, полицентричного мира «акторов вне суверенитета», в котором наря­ду с государствами стали действовать разнообразные корпоративные структуры и даже отдельные лица и который стал способствовать созданию новых связей и отношений в мировой политике; а во-вто­рых, традиционной структуры мирового сообщества, где главное по­ложение занимают национальные государства. Пересечение этих двух миров демонстрирует рассредоточение властных ресурсов, возникновение противоборствующих тенденций, например: нарастание спо­собностей индивида к анализу политического мира сочетается с край­ним усложнением политических взаимосвязей, эрозия традицион­ных авторитетов соседствует с усилением роли цивилизационных начал в обосновании политики государств, поиск идентичности идет наряду с постоянной переориентацией политических лояльностей и т.д. В то же время признанными, по мнению Розенау, факторами стали в этом мире децентрализация международных связей и отношений, а главное – размывание понятия «сила» и, как следствие, изменение содержания и смысла понятия «угроза безопасности».

В 60-80-х гг. XX столетия геополитические теории практически не использовались для обоснования и объяснения новых географичес­ких конфигураций, для расширения сфер влияния и экспансии пред­ставителей двух враждовавших блоков. «Политика железного кулака», проводившаяся США во Вьетнаме и других районах мира, или агрес­сия СССР в Афганистане обосновывались в основном идеологичес­кими положениями. И только с середины 80-х гг. (в основном в аме­риканской науке) стали вновь конструироваться геополитические обо­снования внешнеполитических действий.

В современных условиях трактовки геополитических принципов по­лучили новое развитие, они значительно обогатились. Так, С. Хантингтон рассматривает в качестве источника геополитических конфликтов спор цивилизаций. Концепция «золотого миллиарда», согласно которой блага цивилизации смогут достаться только ограниченному числу лю­дей в силу нехватки мировых ресурсов, прогнозирует обострение меж­государственных конфликтов из-за ресурсов и территории, делая при этом акцент на необходимости создания благополучными государства­ми искусственных препятствий в отношениях с менее развитыми стра­нами. Наряду с такими конфронтационными прогнозами ряд полити­ков и теоретиков предлагают «бесполярную» трактовку мира, основан­ного на всеобщей гармонии и сотрудничестве государств, выдвигают модели типа «общеевропейского дома», подразумевающие создание си­стемы коллективной безопасности государств и народов, существую­щих во взаимосвязанном, безъядерном и взаимозависимом мире.

Существенные изменения происходят и в трактовке самих геопо­литических принципов, которые стали распространяться не только на международные отношения. Сегодня геополитические принципы повсеместно применяются и для анализа внутриполитических про­цессов. В фокус исследования попадают проблемы взаимоотношений Центра и периферии, влияния районирования населения на электо­ральные процессы, проблемы административно-государственного ус­тройства нацменьшинств и др.

3. Современные тенденции развития мировой политики

Новейшие тенденции развития мировой политики

Исторический рубеж II и III тыся­челетий знаменует собой ряд суще­ственных изменений в развитии меж­дународных политических процессов. Окончание «холодной вой­ны», расширение численности стран, развивающихся в рамках «третьей волны демократизации», повышение авторитета ООН и дру­гих международных организаций существенно изменили международ­ный климат, сделав его более благоприятным для межгосударствен­ного сотрудничества, расширения влияния норм и принципов гума­низма, упрочения культуры мира.

Однако произошедшие политические изменения сняли только часть противоречий между восточными и западными странами, ближ­невосточными государствами и некоторыми другими державами, длительное время находившимися в состоянии конфликта. Расширение числа стран, обладающих ядерным оружием и космическими сред­ствами его доставки, превратило некоторые регионы в источник по­тенциальной угрозы для всего мира.

Современная мировая политика стала ареной обостряющейся борь­бы глобального
и внутриполитических
начал. С одной стороны, на ми­ровой арене последовательно уменьшается роль национальных госу­дарств. При этом не просто растет их зависимость от международного сообщества в плане решения проблем, требующих соединения уси­лий многих государств, или при решении крупных международных конфликтов, предполагающих выработку интегрированных позиций, но и от политики группы наиболее развитых и мощных в экономичес­ком и военном отношениях стран и их военно-политических союзов.

Под влиянием интеграционных факторов в мире активно форми­руются предпосылки для дальнейшего сплочения национальных го­сударств, создания более гуманистического мирового порядка, по­степенного складывания глобального гражданского общества, утверждения норм и принципов культуры мира в отношениях между народами. Все больше государств переносят акценты сотрудничества из военной сферы в финансовую и экономическую области. Практи­ческими результатами таких интеграционных связей уже сегодня мож­но назвать: подрыв монопольного положения великих держав как единоличных вершителей судеб мира; демократизацию международ­ного сотрудничества, подразумевающую увеличение доступа населе­ния к информации и вовлечение в принятие касающихся их реше­ний; реальное углубление сотрудничества стран в рамках объединен­ной Европы, ряд центростремительных тенденций внутри СНГ.

С другой стороны, расширение ресурсной базы отдельных госу­дарств, действие норм международного права, способствующих со­блюдению их равноправия на мировой арене, усиление влияния цивилизационных факторов на внешнюю политику правительств и не­которые другие причины, напротив, обусловливают укрепление позиций национальных правительств в лоне мировой политики. Та­кие тенденции, укрепляющие роль различных политических и куль­турных центров влияния в международной сфере, усиление их самодостаточности, в конечном счете ведут к формированию логики раз­вития многополярного
мира.

Вместе с тем под влиянием этих же тенденций отдельные госу­дарства (коалиции государств) стремятся заявить на мировой арене свои интересы и цели в авторитарной манере, пытаясь диктовать дру­гим странам свою волю и навязывать им свои интересы. Угрозы такой авторитарной политики возрождают имперские, неототалитарные
тен­денции в мировой политике, заставляя интерпретировать междуна­родные отношения в старой стилистике биполярного мира, действи­ях «мировых жандармов». В результате многополярность как принцип организации нового мирового порядка начинает подвергаться серь­езным испытаниям, трансформируясь в ряде случаев в конфигура­цию монополярного
мира, основанного на диктате отдельных участ­ников международных отношений.

Как следствие глобализации мировой политики в современном мире существенно изменилось понимание силы
и безопасности.
В час­тности, усиление разносторонности межгосударственных отношений в сфере обмена технологиями, информационных обменов или транс­порта, предусматривающих собственные правила игры и баланс ре­сурсов, превращает понятие силы в характеристику как преимуществ, так и уязвимости отдельных стран. В соответствии с этим и понятие безопасности стало выявлять не только большую зависимость от по­зиций иных государств, но и свою внутреннюю структурированность. В настоящее время ученые говорят о наличии следующих компонен­тов государственной безопасности на мировой арене:

- политических,
предполагающих действия государства по со­хранению национального суверенитета и недопущение ущемления другими странами своих жизненных интересов. Сегодня такие дей­ствия предусматривают меры, направленные на: повышение доверия к конкретному государству; обеспечение определенной прозрачнос­ти (транспорентности) своего поведения во внешней сфере (напри­мер, за счет взаимного информирования государств о перемещении своих войск вблизи их границ, приглашения на учения зарубежных наблюдателей, усиления гласности, открытости в освещении внут­ренней политики и т.д.); на кооперацию и интеграцию усилий с дру­гими государствами для решения международных (региональных) конфликтов на основе международного права; переход на принцип достаточности вооружений и исключение угроз применения средств массового поражения; активизацию миротворчества;

- экономических,
направленных на усиление совместных межго­сударственных действий, кооперацию и интеграцию с другими стра­нами при реализации социально-экономических и гуманитарных про­грамм. Это прежде всего предусматривает переход государства к ме­рам обеспечения устойчивого социально-экономического развития, ограничения ущерба среде рационального хозяйствования, более орга­ничного встраивания в систему мирохозяйственных связей, соблю­дения общих правил экономического сотрудничества;

- гуманитарных,
предполагающих действия, направленные на объединение народов, наций и культур в единое сообщество. При этом предусматривается, что сообщество будет ориентироваться на гуманистические ценности, на соблюдение права человека жить в соответствии с тем пониманием свободы, которое принято в его кон­кретном обществе, на оказание гуманитарной помощи страждущим, борьбу с терроризмом и наркотиками;

- экологических,
предусматривающих действия государства по сохранению окружающей среды как основы существования настоя­щих и будущих поколений, укреплению оснований жизни человека во всем их многообразии, закреплению отношения к природе как к объекту эстетического характера.

Сложный и многообразный мир международной политики каче­ственно расширил число политических субъектов
на мировой арене. Деятельность международных организаций, культурные и туристи­ческие обмены, механизмы народной дипломатии, укрепляющей от­ношения между народами, и другие формы деятельности придают международным политическим процессам новый, еще более содер­жательный характер, делают их многообразными. Конечно, не все из них пронизаны гуманистическим и демократическим началами. Мно­гие современные международные процессы строятся на основе уси­ления лояльности людей к авторитарным государствам, стимулиру­ют рост расизма и шовинизма, настроения превосходства и гегемо­низма, опасности и уязвимости людей в политическом мире.

Неуклонное расширение субъектов международной политики вле­чет за собой и разрастание мотиваций поведения
во внешнеполити­ческой сфере. Сила, престиж, выживание, усиление контроля над ресурсами, освобождение от действительной или мнимой гегемонии, мифы, цинизм и многое другое становятся источниками постоянных и непрогнозируемых подвижек в мировой политике.

Складывающийся единый, пронизанный противоречиями глобаль­ный мир сегодня – это еще далеко не однородный
социум. В нем по­стоянно возрастает роль локальных источников напряженности, а как следствие, растет и цена региональных конфликтов. Опыт меж­дународных отношений показывает, что некоторые стандарты и кли­ше традиционно понимаемой рациональной внешней политики го­сударств становятся сегодня просто неприемлемыми. Об ограничен­ности ориентации государств и блоков преимущественно на собственные, прежде всего военные, ресурсы свидетельствовало при­менение атомного оружия в Хиросиме и Нагасаки, которое явилось «кульминацией традиционной рациональности в отношениях между нациями», показавшей, к каким разрушительным последствиям мо­жет привести «здравый смысл» государственного могущества».*

* Бус К.
Вызов незнанию: теория международных отношений перед лицом будущего // Международные отношения: социологические подходы. М., 1998. С. 310.

Реальность современных международных отношений предполага­ет первостепенную ориентацию государств на правовые
нормы и ре­гуляторы внешнеполитических связей. Одновременно нуждается в ка­чественном обновлении и система международного права, требуют­ся изменения структуры ООН и других международных организаций в соответствии с произошедшими изменениями и целями гуманиза­ции и демократизации мировой политики.

Особенности современной внешнеполитической стратегии России

Изменения в мировой политике пос­ле окончания «холодной войны», а равно и начавшаяся в стране демок­ратизация поставили Россию в по­ложение страны, которая должна заново определить свое место в мировой политике, выявить те приоритеты своей внешнеполитичес­кой деятельности, которые определят ее роль и влияние на мировой арене. Выработка же такой стратегии и тактики определяется не только перспективными планами обновления страны, она в полной мере испытывает на себе влияние политических традиций, массовых и элитарных стереотипов, современных внешнеполитических отноше­ний.

В настоящее время можно говорить о трех основных направлениях (путях, вариантах) выработки Россией своей линии поведения на международной арене. Первый вариант
выбора внешнеполитической стратегии связан с попытками сохранения статуса великой державы и продолжения прежней экспансионистской политики, направлен­ной на расширение зоны политического влияния и контроля над другими государствами. Несмотря на несбыточность такого рода аль­тернативы, можно констатировать наличие в стране определенных ресурсов для ее воплощения. Прежде всего такая политика возможна на основе угрозы использования государством своего военного, прежде всего атомного, потенциала, воплощения определенных амбиций части политического руководства, а также непреодоленных массовых стереотипов (антизападнических, шовинистических и др.).

Второй путь
предполагает обретение Россией статуса региональ­ной державы. В одном случае ее влияние может основываться по пре­имуществу на факторах силового давления на соседние государства и по сути дела повторять логику поведения «сверхдержавы» в локальном политическом пространстве. При другом варианте завоевание по­литического влияния страной может основываться на налаживании ею равноправных и взаимовыгодных отношений с соседями, отка­зом от военных и силовых угроз по отношению к ним и сознатель­ным уходом от вовлечения в мировые конфликты и противоречия.

Третий путь
предполагает, что Россия может занимать сугубо праг­матическую внешнеполитическую позицию, основанную на прин­ципиальной равноудаленности от тех или иных блоков сил и прагма­тическом сближении или отдалении от конкретных коалиций и госу­дарств. Тем самым ее общегосударственные интересы будут форми­роваться на внеидеологической основе, видоизменяясь в зависимос­ти от конкретной складывающейся ситуации. При таком подходе к внешнеполитическим задачам страна сможет сделать упор на реше­ние экономических и других внутренних проблем.

В реальной политической деятельности государства переплетают­ся элементы каждой из трех возможных стратегий, и каждая из них предполагает непременное решение задач, связанных с выработкой принципиальных отношений как минимум к трем группам своих внеш­неполитических контрагентов: своим союзникам, Западу и странам «третьего мира».

При разработке внешнеполитической стратегии важно сохранить органическое единство принципов формирования внешней и внут­ренней политики государства. Иными словами, государство должно предусматривать наличие единых
стандартов, регулирующих отноше­ния со всеми этими группами стран. Поэтому, борясь с авторитарны­ми тенденциями Запада, Россия не должна сама допускать такого рода действия по отношению к соседним странам; осуждая проявле­ния национализма и фашизма в сфере международных отношений, столь же решительно бороться с ними внутри страны; требуя откры­тости от своих конкурентов, должна столь же гласно освещать свои действия в стране и на международной арене.

РАЗДЕЛ
VI. НЕИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫЕ ОСНОВЫ ПОЛИТИКИ

Глава 16.
ПОЛИТИЧЕСКОЕ СОЗНАНИЕ И ПОЛИТИЧЕСКАЯ ИДЕОЛОГИЯ

1. Политическое сознание

Понятие политического сознания

В политической сфере характер функционирования институтов вла­сти, формы поведения разнообраз­ных субъектов и все иные проявления активности человека непосредственно зависят и формируются на основе его идей, воззрений, чувств и иных духовных явлений. Наиболее общей категорией, отра­жающей всю совокупность чувственных и теоретических, ценностных и нормативных, рациональных и подсознательных представлений че­ловека, которые опосредуют его отношения с политическими структу­рами, является «политическое сознание».
Иными словами, полити­ческое сознание отражает все те идеалы, нормы и иные воззрения человека, на которые он ориентируется и которые использует для адаптации к механизмам власти и выполнения в политике присущих ему функций.

Таким образом, по своему содержанию политическое сознание отражает все неинституциональные
компоненты политической сферы общественной жизни. Тем самым оно показывает, что изменения в деятельности органов власти и управления, налаживании межпар­тийных отношений и других политических процессах так или иначе обусловлены субъективными позициями элитарных и неэлитарных слоев. Разнообразие подвижных и изменчивых человеческих взглядов формирует разнонаправленные политические процессы, ту стереологику политических взаимодействий, которая представляет много­образный поток человеческой жизни в публичной сфере. Эта генети­ческая зависимость политики от политического сознания превраща­ет ее в непрерывный процесс опредмечивания идей и представлений (воплощения определенных взглядов и представлений в поступках че­ловека, функциях институтов) и их распредмечивания (отражения по­литических явлений в определенных оценках, доктринах, воззрениях).

В науке в настоящее время сложились две точки зрения на сущ­ность политического сознания. Так, сторонники бихевиорального
под­хода рассматривают политическое сознание как форму рационального мышления человека, всю ту совокупность его воззрений и пред­ставлений, которую он использует при осуществлении своих ролей и функций в сфере власти. Иными словами, с этой точки зрения поли­тическое сознание предстает как развернутое и как бы наложенное на политику мышление человека. При таком подходе отсутствуют какие-либо специальные требования к выработке человеком своих позиций, оценок политических событий. А следовательно, снимается и проблема формирования политического сознания.

Второй, аксиологический,
подход относится к политическому со­знанию как к определенному уровню социального мышления. С этой точки зрения в него входят также различные обыденные, общечело­веческие воззрения и ценности человека, но суть политического со­знания людей определяется его способностью и умением вычленять их групповые интересы, сопоставлять их с другими групповыми по­требностями, а также видеть пути и способы использования государ­ства для решения задач по их реализации. Таким образом, политичес­кое сознание понимается как тот уровень представлений, на кото­рый может подняться человек для оптимизации своего политического участия и выполнения необходимых функций в сфере власти.

В рамках такого подхода появляется возможность выделить, опи­раясь на те представления, которыми пользуется человек в сфере власти, две разновидности форм сознания – политическое
и предполитическое
(потестарное, от лат. potestas – власть), ориентирующие­ся на различные принципы и критерии отражения действительности. Политические формы сознания предполагают способность человека вычленять в социальной жизни динамику межгрупповой борьбы за власть, умение вырабатывать оценку политических отношений с уче­том целей соперников, средств и степени их достижения в рамках краткосрочной или долгосрочной перспективы развития, навыки про­гнозирования условий проигрыша (выигрыша) и других параметров этого взаимодействия. Такого рода воззрения, дополняясь этически­ми суждениями, позволяют людям осознавать ограничения полити­ческих методов борьбы, относить себя к сторонникам левых или пра­вых политических движений.

В противоположность этому предполитические формы сознания базируются на исключительно моралистских критериях оценки по­литических изменений, которые улавливают только внешние соци­альные взаимосвязи и потому трактуют все интересы в рамках эмоционально-нравственных предпочтений: плохо/хорошо, справедливо/несправедливо. В силу такого восприятия политической реальнос­ти на этой основе постоянно развивается идеализация политической жизни, рождаются болезненные этнофобии, агрессивность, апатия, бунтарство.

Пути формирования
политического сознания сложны и противо­речивы. Было бы большим упрощением считать, как полагали марк­систы, что оно привносится в массы идеологическими представите­лями партии и класса. В действительности формирование политичес­кого сознания осуществляется в сложном процессе критического осмысления людьми социальной действительности, обобщения и по­степенной рационализации чувственных представлений; осознания целей партийного или другого политического движения, присоеди­нения к уже сформированным оценкам и нормам политического про­цесса; эмоционального приобщения к вере в справедливость тех или иных политических идеалов. Естественно, ни один из названных пу­тей не гарантирует формирования политических воззрений. Это лишь предпосылка для появления способности осуществлять властно-груп­повую идентификацию. Только практика может дать ответ, возвысил ли человек свои воззрения до уровня политического сознания.

Политическое сознание открыто для восприятия разного опыта, для постоянного уточнения оценок минувшего и настоящего, пере­интерпретации разнообразных политических явлений. Однако поли­тическое сознание не может быть выработано исключительно «книж­ным путем», без вступления человека в реальные политические от­ношения. Политическое мышление – не логическая, не умозрительная форма мышления. Его развитие зависит не столько от приращения специальных знаний, сколько от разнообразия форм политического участия граждан в реальных процессах политической конкуренции. Поэтому сужение возможностей для участия граждан в отправлении власти омертвляет политическое сознание и одновременно способ­ствует деградации механизмов власти.

Структура и функции политического сознания

Политическое сознание как неинсти­туциональный элемент политики выполняет три важнейших функции: когнитивную
(т.е. функцию отражения потребности общества в постоянном обновлении знаний для выполнения и модификации фун­кций политических субъектов); коммуникативную
(т.е. функцию обес­печения осознанного взаимодействия субъектов между собой и с институтами власти); идейную
(т.е. функцию осознания заинтересо­ванности субъектов в обретении и популяризации собственного ви­дения политического мира).

Степень полноты и характер реализации этих функций могут су­щественно меняться в зависимости от характера политических процессов. Например, в переходных процессах, когда в политическую жизнь активно включаются различные субъекты, обладающие соб­ственным видением политических изменений и политики будущего, ищущие логику своего властного поведения, тогда, как правило, ос­лабевает коммуникативная функция политического сознания, но од­новременно активизируется его идейная функция.

Политическое сознание, будучи вплетено в различные виды дея­тельности, внутренне структурируется, разделяясь на различные эле­менты и образования. В настоящее время вся совокупность духовных образований, обслуживающих политическую деятельность, в основ­ном исследуется в рамках трех основополагающих структур:

гносеологической
(когнитивной), раскрывающей различия между элементами политического сознания с точки зрения достоверности отражения ими реальной действительности. Иными словами, гносео­логическая структура сознания предполагает, что все воззрения субъектов рассматриваются как знания, с той или иной степенью полноты отражающие различные стороны мира политики. В данном аспекте рассматриваются: вопросы соотношения политической ис­тины и лжи, заблуждения политического интеллекта и силы его про­никновения в тайны политического мира, соотношения мифологи­ческого, утопического и научного типов отражения и т.д.;

аксиологическон,
отражающей духовные явления политической сферы с точки зрения их приемлемости или неприемлемости для познающего субъекта. Иначе говоря, в данной структуре политичес­кие представления интерпретируются как разнообразные суждения и оценки, которые воплощают те или иные ценностные приоритеты познающего политику субъекта. Поэтому одни и те же институты, нормы, процессы и другие явления одним субъектом (например, пред­ставителем демократического мировоззрения) могут оцениваться по­ложительно, а другим (исповедующим иные идеалы и принципы) отрицательно. Совокупность же различающихся оценок и будет за­полнять весь объем политического сознания;

социологической
(функциональной), характеризующей все эле­менты политического сознания с точки зрения занимаемого ими места, а также роли, которую они играют в процессе реализации духовных явлений на практике. С одной стороны, в рамках данной структуры описываются разные формы индивидуального, группово­го или массового сознания, а с другой – компоненты процесса пе­ремещения содержания мышления человека в сферу практики, а именно: идеалы, принципы, нормы, установки, мотивы и т.д. В каче­стве наиболее обобщенных элементов политического сознания в дан­ном смысле рассматриваются политическая идеология и политичес­кая психология, каждая из которых играет в политической жизни важную, чрезвычайно сложную специфическую роль.

2. Сущность и функции политической идеологии

Понятие политической идеологии

Политическая идеология представля­ет собой одну из наиболее влиятель­ных форм политического сознания, воздействующую на содержание властных отношений, то орудие «ду­ховного княжения» (Макиавелли) определенной группы, которое задает направленность деятельности государства и других важнейших институтов власти.

Со времени появления термина «идеология» (его ввел француз­ский философ эпохи позднего Просвещения Антуан Дестют де Трасси) в науке сложились различные взгляды на его содержание и то духовное явление, которое оно отражает в политической сфере общества. Так, В. Парето рассматривал общественные (политические) идеологии как интеллектуальные системы, которые являются «языками чувств» и лишь оформляют побудительные мотивы человеческого поведения. В этом смысле идеология суть лишь ловкий словесный покров, оболочка, которая придает теоретическую форму человеческим эмоциям. Основоположник теории идеологии К. Маркс видел в ней прежде всего форму иллюзорного сознания, вызванную противоречиями общественного бытия, и в первую очередь производственных отношений. Современник Маркса немецкий философ К. Манхейм понимал идеологию как систему «добровольной мистификации», в шкале представлений которой содержатся приемы «от сознательной лжи до полуинстинктивного сокрытия истины, от об­мана до самообмана».* Однако большее внимание он уделял ее функциональным характеристикам и, в частности, способности к сплоче­нию людей, аккумуляции их политической энергии. В противополож­ность таким идеям Д. Истон, А. Конноли и некоторые другие ученые делали упор не на ее эмоциональном, а на ценностном содержании.

* Манхейм К.
Идеология и утопия. М., 1996. С. 56.

По-разному оценивалась и оценивается роль политической идео­логии в обществе, причем оценки располагаются в весьма широком диапазоне: от ее характеристики как замкнутой на себя «служанки власти», не имеющей связи с реальностью и потому не обладающей сколько-нибудь серьезным весом в политике, до признания ее от­крытой к изменениям, гибко адаптирующейся идейной системы, про­низывающей все политическое пространство. Так, если П. Рикерт вслед за Р. Моской, Р. Михельсом и другими неомакиавеллистами гиперболизирует значение политической идеологии, рассматривая даже формы эстетического и религиозного сознания как специфи­ческие формы ее проявления, отрицая таким образом явления, не опосредованные ею, то У. Матц считает, что идеология выдвигается на политическую авансцену только во время серьезных политических кризисов.* А Ю. Хабермас даже полагает, что, в силу невозможности вычленения в настоящее время специфических «классовых миров», место идеологии занимает «массовая культура».

* Матц У.
Идеологии как детерминанты политики в эпоху модерна// Полис. 1992. № 1-2. С. 134.

Американский теоретик Л. Саджент полагал, что идеология, вы­рабатывая определенные цели и ценности политического развития, в то же время огрубляет решение практических проблем. Его соотечественник Ф. Уоткинс утверждал, что идеология всегда противостоит статус-кво и является политическим фактором, сохраняющим зна­чительный преобразующий потенциал. Более дифференцированное представление об идеологии предложил Г. Лассуэлл, рассматривав­ший ее как разновидность коммуникации, направленной на поддер­жание политического сообщества, как такового. В этом смысле она, по его мнению, включает в себя следующие элементы, направлен­ные на общественное сознание: политические доктрины, полити­ческую формулу (перечень основных положений конституции) и политическую миранду (легенды, мифы, церемонии и т.д.).

И все же, синтезируя основные подходы, можно сказать, что политическая идеология представляет собой прежде всего опреде­ленную доктрину, оправдывающую притязания той или иной группы лиц на власть (или ее использование), добивающейся в соответствии с этими целями подчинения общественного мнения собственным идеям.
Иными словами, политическая идеология – это разновидность кор­поративного сознания, отражающая групповую точку зрения на ход политического и социального развития общества и потому отличаю­щаяся определенной предвзятостью оценок и склонностью к духов­ному экспансионизму.

Как средство идейного обеспечения групповых интересов поли­тическая идеология является по преимуществу инструментом элитар­ных
слоев, которые с ее помощью консолидируют групповые объе­динения граждан, обеспечивают связь с низами, выстраивают опре­деленную последовательность действий в политическом пространстве. Именно от тактики и компетентности элит зависит степень идейного оформления тех или иных групповых интересов.

Выступая средством идейного воплощения интересов группы, иде­ология схематизирует и потому в определенной степени огрубляет действительность. Созданный таким способом образ групповых целей и ценностей может быть использован для примитивизации полити­ческого сознания граждан, манипулирования и даже обмана населе­ния. Но в целом позитивная направленность такой схематизации со­стоит в том, чтобы зафиксировать определенные критерии оценки политической реальности, создать нормативную модель восприятия мира политики, сделать сложную ситуацию политической динамики простой и понятной для обычного человека. Поэтому с помощью идеологий политические цели группы символизируются и получа­ют индивидуальные значения, а политические действия приобре­тают конкретную направленность. В результате снижается стихий­ность восприятия политики и хаотичность политического взаимо­действия в группе. Не случайно К. Дейч называл идеологию «картой действительности».

Таким образом, через идеологию канализируются массовые эмо­ции, чувства протеста или солидарности, негодования или поддерж­ки. Сопровождая процесс агрегирования и артикуляции, идеология концептуализирует представления людей о политической ситуации, встраивает эти оценки в их общую картину мира, стремится сделать понятными политические изменения. Посредством идеологии люди обогащают свои индивидуальные воззрения общегрупповыми пред­ставлениями о «родине», «чувстве долга», других коллективных веро­ваниях.

Без идеологии в общественном и индивидуальном сознании на­растают тенденции к упрощению и примитивизации политической действительности. Вместо игры интересов, сложной взаимосвязи сил и позиций люди видят карнавал, театр абсурда, в котором политики собирают друг на друга компроматы, говорят малопонятные слова, совершают бессмысленные поступки. В таком случае эмоции напол­няют коллективные позиции, не дают людям возможности рациона­лизировать ситуацию, понять свои предпочтения, возрастает импуль­сивность их поведения. Вне идеологии расширяется простор для пря­мой апелляции к психике человека, разрушения устойчивых позиций и нарастания отчуждения от политики.

Реальная роль политической идеологии в сфере власти зависит от характера овладения ею общественным сознанием. Исходя из этого, можно считать, что основными функциями
политической идеологии являются: идейное овладение общественным сознанием; внедрение в него собственных критериев оценки прошлого, настоящего и буду­щего; создание позитивного образа в глазах общественного мнения предлагаемых партией, движением или другими силами целей и за­дач политического развития; стимуляция целенаправленных действий граждан во имя поддержки и исполнения поставленных задач; актив­ное оппонирование конкурирующим доктринам и учениям.

Наряду с этими задачами А. Гертц отмечает также необходимость выполнения идеологией задач по «выпусканию пара из котла» (т.е. ослаблению политической напряженности за счет перевода противо­борства сторон в область идейной полемики), конструированию и поддержанию групповых ценностей, а также солидаризации, т.е. ук­реплению внутренней сплоченности группы.

С точки зрения политических функций, идеология стремится спло­тить, интегрировать общество с целью реализации интересов какой-нибудь определенной социальной (национальной, религиозной и т.п.) группы либо для достижения целей, не опирающихся на конкретные слои населения (например, идеология анархизма, фашизма). При этом помимо рациональных, нередко теоретически обоснованных поло­жений любая идеология предполагает некую дистанцированность от действительности, проповедуя те цели и идеалы, которые людям пред­лагается воспринять на веру. В меньшей степени таким налетом веро­ваний обладает официальная идеология, которая наряду с апологе­тикой направляет реальный курс государственной политики и слу­жит основанием для принятия важнейших решений. Особой же предрасположенностью к утопизму обладают идеологии оппозици­онных сил, как правило, ожидающие от власти значительно больше­го, чем она может дать, и стремящиеся с помощью красивого идеала привлечь к себе массы сторонников.

Роль
идеологии в мире политики меняется в зависимости от исто­рических условий, ситуации в стране, соотношения сил. Так, в 60-х гг. XX в. французские ученые Д. Белл и Р. Арон, полагая, что в западном мире достигнуто взаимопонимание основных политических сил по основополагающим вопросам (оценки роли «государства всеобщего благосостояния», децентрализации управления, политического плю­рализма и смешанной экономики), а также в связи с возникновением массового общества («недифференцированного множества» людей) нарастанием иерархической бюрократизации и некоторых других по­казателей общественного развития, сделали вывод о «конце идеоло­гии» и начале эпохи деидеологизации. Но буквально через десятиле­тие усиление роли факторов, нуждавшихся в идеологических оценках (расовые волнения, волна культурного нонконформизма в Европе, безработица, инфляция, кризис общества всеобщего благосостояния и т.д.), заставило их говорить уже об «эпохе реидеологизации».

Уровни политической идеологии

Коль скоро политическая идеология представляет собой духовное образо­вание, специально предназначенное для целевой и идейной ориентации политического поведения граж­дан, то необходимо различать следующие уровни ее функциониро­вания:

теоретико-концептуальный,
на котором формулируются основные положения, раскрывающие ценности и идеалы определенного клас­са (нации, государства) или приверженцев какой-то определенной цели политического развития. По сути дела это уровень политичес­кой философии группы, выражающей основные ценностно-смысло­вые ориентиры ее развития, те идеалы и принципы, во имя которых совершаются государственные перевороты, разрушаются политические системы и возрождаются общества. Наличие таких представлений свидетельствует об уровне интеллектуальной рефлексии данной груп­пы, о ее способности предложить собственные принципы интерпре­тации мира политики, создать систематизированную, логически строй­ную и достоверную картину действительности. Поскольку многие груп­пы по-разному интерпретируют одни и те же принципы, то здесь основное внимание уделяется иерархиизации
данных представлений. Например, как подчеркивает Э. Арбластер, «и либералы и социалис­ты... хотят свободы и равенства». Но при этом «их разделяет характер выбора между свободой и равенством в конфликтной ситуации, а также их соотношение с другими ценностями: справедливостью, бе­зопасностью, собственностью...»;*

* ArhlasterA.
The Rise and the Decline of Western Liberalism. Oxford, 1984. P. 12.

программно-политический,
на котором социально-философские принципы и идеалы переводятся в программы, конкретные лозунги и требования политической элиты, формируя таким образом нор­мативную основу для принятия управленческих решений и сти­мулирования политического поведения граждан. И если политические принципы формируют приверженцев и предполагают дискуссии сто­ронников разных ценностей, то программы разрабатываются для ве­дения непосредственной политической борьбы, предполагающей по­давление (нейтрализацию) оппонентов. В таком случае осуществляет­ся инструментальное оформление тех основополагающих идей, которые вырабатываются группой. По сути дела – это главный идей­ный источник политических преобразований, конструирования действительности с помощью власти. На данном уровне функциони­рования политической идеологии идеалы поверяются на свою жиз­неспособность, поэтому к идеологии предъявляются особые требо­вания: осознавать важное значение тех или иных проблем обществен­ной жизни, артикулировать интересы граждан, воплощать их в политическую волю. Поскольку этот уровень содержит в себе оценки текущих политических событий, действий правительства, то здесь могут как сближаться представители разных политических идеалов, так и отдаляться сторонники одной и той же партии. При этом между концептуальным и программным уровнями могут существовать и определенные противоречия, в результате чего некоторые принци­пы, как писал Б. Чичерин, нельзя узнать в оформлении их «самых рьяных обожателей»;

актуализированный,
который характеризует степень освоения граж­данами целей и принципов данной идеологии, меру их воплощения в своих практических делах и поступках. Данный уровень может отли­чаться довольно широким спектром вариантов усвоения людьми иде­ологических установок: от постоянной смены политических пози­ций, не затрагивающих гражданские убеждения, до восприятия людьми своих политических привязанностей как глубинных мировоззрен­ческих ориентиров. Идеологии, обладающие способностью опреде­лять принципы социального мышления людей, упорядочивать в их сознании картины мира, являются «тотальными» (К. Манхейм). Те же системы политических требований и воззрений, в которых ставятся задачи частичного изменения форм правления, функций государ­ства, систем выборов и другие, не способны повлиять на мировоззренческие представления граждан и выступают как «частные» (Н. Пуланзас).

Падение влияния идеологии на общественное мнение или распро­странение технократических представлений, отрицающих возможность воздействия социальных ценностей на политические связи и отно­шения, ведет к деидеологизации
политики. В то же время насильствен­ное внедрение идеологии, или так называемая индоктринация,
уси­ливает политическую напряженность в обществе. Более того, она может привести к изменениям психики человека, поскольку, как пишет К. Лоренц, когда «доктрина становится всеохватывающей религией, все противоречащие ей факты игнорируются, отрицаются или вы­тесняются в подсознание. И человек, вытесняющий эти факты, ока­зывает маниакальное сопротивление всем попыткам вновь довести вытесненные факты до сознания».*

* Лоренц К.
Восемь смертных грехов цивилизованного человечества // Знание-сила, 1991. №1. С. 27.

3. Основные идеологические течения в современном мире

Политическая история на протяжении столетий продемонстри­ровала зарождение и упадок многих идеологических доктрин. Религи­озные и национальные идеологии, анархизм и тьер-мондиализм, экологизм и христианско-демократическая идеология направляли мощ­ные политические движения, то завоевывая какую-то часть политического пространства, то отходя на вторые позиции. Мы крат­ко остановимся на характеристике лишь тех идейных конструкций, которые в последние полтора-два столетия играют наиболее замет­ные роли на политической арене.

Либерализм и неолиберализм

Унаследовав ряд идей древнегречес­ких мыслителей Лукреция и Демокрита, либерализм как самосто­ятельное идеологическое течение сформировался на базе политичес­кой философии английских просветителей Дж. Локка, Т. Гоббса, Дж. Милля, А. Смита в конце XVII-XVIII в. Связав свободу личности с уважением основополагающих прав человека, а также с системой частного владения, либерализм заложил в основу своей концепции идеалы свободной конкуренции, рынка, предпринимательства. Основополагающим критерием оценки развития общества стала свобо­да личности.

В соответствии с этими приоритетами ведущими политическими идеями либерализма были и остаются правовое равенство граждан, договорная природа государства, а также в более позднее время сфор­мировавшееся убеждение о равноправии соперничающих в политике «профессиональных, экономических, религиозных, политических ассоциаций, ни одна из которых» не может иметь «морального пре­восходства и практического преобладания над другими».* Причем, как подчеркивает И. Валлерстайн, если для социалистов главным в идео­логических проектах была цель, а для консерваторов – торможение преобразований в соответствии с идеалами прошлого, то для либера­лизма, негативно относящегося к понятию «прогресс», наличию «об­щесоциальных» тенденций и «законов истории», важнейшим ориен­тиром было понимание ценности самого процесса жизни, убежден­ность в необходимости постепенности и рациональности изменений.

* Coker F.W.
Pluralism//Encyclopediaofthe Social Science. N.Y., 1934. Vol. 12. P. 171.

С момента своего возникновения либерализм отстаивал кри­тическое отношение к государству, принципы высокой политичес­кой ответственности граждан, религиозную веротерпимость, плюра­лизм, идею конституционализма. Вместе с тем базовые ценности ли­берализма обусловили и его известную внутреннюю противоречивость. Так, на протяжении всей своей идейной эволюции либерализм на каждом повороте истории определял допустимую степень и характер государственного вмешательства в частную жизнь индивида. Посто­янного уточнения и переосмысления требовали и вопросы совмеще­ния преданности ценностям демократии и свободы с понятиями вер­ности конкретному Отечеству. При этом, настаивая на незыблемой ценности прав человека, либеральная философия во многом игнори­ровала развитие его прав. Поэтому вместо реального, изменяющегося и зависимого от эволюции общества и культуры человека либера­лизм представлял его как носителя вечных и неизменных желаний. Пытаясь же освободить человека от пагубных страстей и влияния «про­гресса» путем рационализации его жизни, делая рассудок главным инструментом человеческой жизни, либерализм превращался в излишне умозрительное учение.

Попытки решения этих вопросов привели к возникновению в ли­берализме многочисленных внутренних
течений, в которых менялись представления о важнейших ориентирах и способах их реализации.

Так в XX в. наряду с традиционным либерализмом сформировались направления, пытавшиеся соединить его основные ценности с тоталь­ной опорой на государство, либо с социально ориентированными идеями, утверждавшими большую ответственность общества за бла­госостояние людей, нежели отдельного индивида, либо с пред­ставлениями, напрочь отрицавшими социальную направленность де­ятельности государства («консервативный либерализм»), и т.д.

Наиболее ярым защитником основополагающих ценностей либе­рализма явился либертализм,
отрицавший возможности его внутрен­них перемен. Наиболее яркие представители либертализма Ф. Хайек и Л. Мизес считали, что любое экономическое планирование ведет к политической диктатуре, а главную дилемму общественного разви­тия следует видеть в отношениях между планированием (формой ти­рании) и конкуренцией (символом свободы). Коль скоро любой кол­лективизм, с их точки зрения, тоталитарен, то западное общество стоит перед противоречием свободного рынка и хаоса, ведущего к диктатуре. Кроме того, утверждалось, что плюрализм способен сфор­мировать механизмы экспроприации большинством богатого мень­шинства, а это также может поставить под угрозу основополагающие принципы либерализма. Поэтому наиболее конструктивным полити­ческим выходом из столь опасной ситуации признавалось развитие индивидуализма, частной собственности и свободного рынка, созда­ние ультраминималистского государства.

В то же время усиление государственного управления экономикой и возрастание роли социальных целей породили и другую историчес­кую форму – неолиберализм,
адаптировавший традиционные ценно­сти либерализма к экономическим и политическим реалиям второй половины XX в. Важнейшим достоинством политической системы в нем провозглашалась справедливость, а правительства – ориентация на моральные принципы и ценности. В основу политической програм­мы неолибералов легли идеи консенсуса управляющих и управляе­мых, необходимости участия масс в политическом процессе, демок­ратизации процедуры принятия управленческих решений. В отличие от прежней склонности механически определять демократичность политической жизни по большинству, неолибералы стали отдавать предпочтение плюралистическим формам организации и осуществле­ния государственной власти. Причем Р. Даль, Ч. Линдблюм и другие неоплюралисты считают, что чем слабее правление большинства, тем оно больше соответствует принципам либерализма. Известный теоре­тик Дж. Роулс в книге «Теория справедливости» поставил в центр либеральной доктрины проблему равенства, причем не столько поли­тического, сколько социального, что сблизило эту идеологию с базо­выми философскими установками социал-демократии.

Неолиберализм, с одной стороны, закрепил выдающееся поло­жение этой идеологии в мире. Либерализм как система политических целей уже воплощено в западных странах. Она все больше приобрета­ет характер не столько четкой программы, сколько мироощущения,
мировоззрения, смысловых ориентации более общего характера, в ко­тором на первый план выходят его наиболее общие идеалы и культур­ные принципы. Эти основные ценности обусловили коренное измене­ние в массовых политических воззрениях во многих странах мира, легли в основу многих национальных идеологий, ориентиров неоконсерватизма и христианско-демократической идеологии. На либеральной основе раз­вились многообразные теории политического участия, демократичес­кого элитизма и т.д. И видимо, эти грандиозные исторические измене­ния, вызванные влиянием либерально-демократических ценностей, позволили ряду зарубежных теоретиков (в частности, Ф. Фукуяме) пред­положить, что мировое сообщество уверенно движется к «концу ис­тории», т.е. к универсализации государств, воплощающих принципы свободы и равенства граждан и потому способных решить все фунда­ментальные проблемы человеческого сообщества.

Однако, с другой стороны, в неолиберализме сохранились мно­гие основополагающие идеи, которые со временем продемонстриро­вали серьезную ограниченность данной идеологии в изменяющихся условиях. К числу таких положений следует отнести: ориентацию по преимуществу на публичные виды человеческой жизнедеятельности (политическую активность, предприимчивость, свободу от предрас­судков и т.п.), традиционное отношение к морали как к частному делу человека и негативное отношение к вере (что сужает отношения индивида и общества, провоцирует нарастание одиночества челове­ка), враждебное отношение к интересам различных общностей (на­роду, нации, государству, партии и др.) как к «фикциям» (что спо­собствует атомизации социума), определенную изоляцию от приро­ды и других людей, эгоизм потребностей, автономию воли и разума и др. Такого рода идеи и положения не смогли дать ответы на вызовы времени, не позволили точно спрогнозировать ведущие тенденции развития позднеиндустриальных обществ. Более приспособленными для выработки таких ответов на вызовы современности оказались цен­ности консерватизма.

Консерватизм и неоконсерватизм

Консерватизм (термин впервые упо­требил Ф, Шатобриан в конце XVIII в.) представляет собой двоя­кое духовное явление. С одной стороны, это психологическая уста­новка, стиль мышления,
связанный с доминированием инерции и привычки, определенный жизненный темперамент, система охрани­тельного сознания, предпочитающая прежнюю систему правления (независимо от ее целей и содержания). С другой стороны, консерва­тизм – это и соответствующая модель поведения в
политике и жизни вообще, и особая идеологическая
позиция со своим философским ос­нованием, содержащим известные ориентиры и принципы полити­ческого участия, отношения к государству, социальному порядку и ассоциирующаяся с определенными политическими действиями, партиями, союзами. Как идеология, консерватизм эволюционировал от защиты крупных феодально-аристократических слоев до защиты класса предпринимателей и ряда основополагающих принципов ли­берализма (частной собственности, невмешательства государства в дела общества и т.д.).

Предпосылкой возникновения этих базовых представлений стали попытки либералов радикально переустроить общество после Вели­кой Французской революции 1789 г. Потрясенные сопровождавшим этот процесс насилием, духовные отцы консерватизма – Ж. де Местор, Л. де Бональд, Э. Бёрк, а впоследствии X. Кортес, Р. Пиль, О. Бисмарк и другие пытались утвердить мысль о противоестествен­ности сознательного преобразования социальных порядков.

Консерваторы исходили из полного приоритета общества над че­ловеком: «люди проходят, как тени, но вечно общее благо» (Бёрк). По их мнению, свобода человека определяется его обязанностями перед обществом, возможностью приспособиться к его требованиям. Политические же проблемы они рассматривали как религиозные и моральные, а главный вопрос преобразований видели в духовном преображении человека, органически связанном с его способностью поддерживать ценности семьи, церкви и нравственности. Сохране­ние же прошлого в настоящем способно, как они полагали, снять все напряжение и потому должно рассматриваться в качестве мораль­ного долга перед будущими поколениями. Понятно, что такие прин­ципы, как индивидуализм, равенство, атеизм, моральный релятивизм, культ рассудка, представляли для них антиценности, разруша­ющие целостность человеческого сообщества. Таким образом, система воззрений консерваторов базировалась на приоритете преемственно­сти перед инновациями, на признании незыблемости естественным образом сложившегося порядка вещей, предустановленной свыше иерархичности человеческого сообщества, а стало быть, и привиле­гией известных слоев населения, а также соответствующих мораль­ных принципов, лежащих в основе семьи, религии
и собственности.

На основе этих фундаментальных подходов сформировались и ок­репли характерные для консервативной идеологии политические ори­ентиры, в частности: отношение к конституции как к проявлению высших принципов, которые воплощают неписаное божественное право и не могут произвольно изменяться человеком; убежденность в необходимости правления закона и обязательности моральных осно­ваний в деятельности независимого суда; понимание гражданского законопослушания как формы индивидуальной свободы и т.д.

В основе политического порядка, по мнению консервативных идеологов, лежит постепенный
реформизм, основывающийся на поиске компромисса.
Компромисс как единственная гарантия сохране­ния относительного порядка и пусть несовершенной, но все же со­циальной гармонии предопределял баланс, адаптацию, приспособ­ление, подстраивание как нормы консервативной идеологии. Совре­менный английский консерватор Ж. Гилмор писал по этому поводу: «Последовательность никогда не была достоинством тори, впрочем, нет ее ни у одной политической партии. Но другие партии считают, что они должны быть последовательными. Мы убеждены в обратном. Мы защищали сначала протекционизм, потом свободное предпри­нимательство, потом снова протекционизм и снова свободное пред­принимательство – в зависимости от экономических обстоятельств. Мы поддерживали то индивида, то государство, потому что государ­ство и индивид меняются, и когда нам говорят, что мы "вдруг" ста­ли врагами государства, мы отвечаем, что того государства, которое мы защищали сто лет назад, уже не существует».*

* GilmorJ.
Inside Right: A Study of Conservatism. L., 1977. P. 38.

В первой половине 70-х гг. XX в. консерватизм в основном стал выступать в обличье неоконсерватизма.
Его наиболее известные пред­ставители И. Кристол, И. Подгорец, Д. Белл, 3. Бжезинский и другие сформировали ряд идей, ставших ответом на экономический кризис того времени, на расширение кейнсианства, массовые молодежные протесты, отразившие определенный кризис западного общества. Дан­ная форма консерватизма удачно приспособила традиционные цен­ности к реалиям позднеиндустриального этапа развития западного общества. Многообразие стилей жизни и усиление всесторонней за­висимости человека от технической среды, ускоренный темп жизни, экологический кризис, нарастание культурного разнообразия и сни­жение авторитета традиционных для Запада ориентации – все это породило серьезный ориентационный
кризис в общественном мне­нии, поставило под сомнение многие первичные ценности европей­ской цивилизации.

В этих условиях неоконсерватизм
предложил обществу духовные при­оритеты семьи и религии, социальной стабильности, базирующейся на моральной взаимоответственности гражданина и государства и их взаи­мопомощи, на уважении права и недоверии к чрезмерной демократии, крепком государственном порядке. Сохраняя внешнюю приверженность рыночному хозяйствованию, привилегированности отдельных страт и слоев, неоконсерваторы четко ориентировались на сохранение в обще­стве и гражданине чисто человеческих качеств, универсальных нрав­ственных законов, без которых никакое экономическое и техническое развитие общества не может заполнить образовавшийся в человеческих сердцах духовный вакуум.

Основная ответственность за сохранение в этих условиях челове­ческого начала возлагалась на самого индивида, который должен был прежде всего рассчитывать на собственные силы и локальную соли­дарность семьи, ближнего окружения. Такая позиция должна была поддерживать в индивиде жизнестойкость, инициативу и одновре­менно препятствовать превращению государства в «дойную корову», в силу, развращающую своей помощью человека. В то же время госу­дарство, по мысли неоконсерваторов, должно стремиться к сохране­нию целостности общества, к обеспечению необходимых индивиду жизненных условий на основе законности и правопорядка, предос­тавляя гражданам возможность образовывать политические ассоциа­ции, к развитию институтов гражданского общества, сохранению сба­лансированных отношений природы и человека. И хотя предпочти­тельным политическим устройством такой модели взаимоотношений государства и гражданина считалась демократия, все же теоретики неоконсерватизма настаивали на усилении управления обществом, на совершенствовании механизмов урегулирования конфликтов, сни­жении уровня эгалитаризма.

Конечно, неоконсерваторы не могли решить всех проблем. Предла­гавшиеся ими программы стабилизации и роста не смогли найти адек­ватных механизмов решения проблем, связанных с инфляцией, вовле­чением в жизнь уклоняющихся от труда слоев общества, урегулировать отношения богатых и бедных стран и т.д. Тем не менее эта доктрина представила человеку целостную картину мира, показала главные при­чины кризиса общества и способы выхода из него, согласовала мораль­ные принципы с рациональным отношением к кризисному социуму, дала людям ясную формулу взаимоотношений между социально ответ­ственным индивидом и политически стабильным государством. Нео­консерватизм служил защитой человека на новом технологическом витке развития индустриальной системы, определяя приоритеты его деятель­ности, курс государства, способный вывести общество из кризиса. На этой идейной основе стали синтезироваться многие гуманистические идеи либерализма, социализма и некоторых других учений.

Коммунистическая и социалистическая идеология

Идеи социализма
известны в мире с древнейших времен, однако теорети­ческое обоснование и идеологичес­кое оформление они получили толь­ко в XIX столетии. Большое значение для их концептуализации име­ли эгалитаристские идеи Ж.Ж. Руссо и воззрения его соотечественника Ф. Бабёфа о классовой принадлежности граждан и необходимости насильственной борьбы за общественное переустройство.

Первые попытки очертить идеал этого общественного устройства предпринимались мыслителями Нового времени Т. Мором и Т. Кампанеллой, а в конце XVIII – начале XIX столетия – утопическими социалистами Сен-Симоном, Фурье и Оуэном. В середине XIX в. К. Маркс и Ф. Энгельс дали теоретическое обоснование социализма, интерпретируя его как определенную фазу исторического становле­ния более отдаленного этапа развития общества – коммунизма, пред­ставлявшего, по их мнению, подлинную цель развития человечества. Обосновывая неизбежность становления «социально справедливого общества», немецкие ученые весьма противоречиво истолковали способы достижения, этого социального идеала, сохранив возможность различного понимания места социализма в данном процессе, воз­можность применения как эволюционных, так и революционных путей его утверждения в обществе. В дальнейшем внутренняя противоречи­вость марксистского учения обусловила различные варианты его по­литико-идеологической эволюции.

Так, В. И. Ленин, развивая революционную традицию марксиз­ма, взяв в этом учении его наиболее агрессивные черты, разработал учение об этапах социалистической революции, о сломе «буржуаз­ной государственной машины», «диктатуре пролетариата», партии «нового типа», ведущей общество к «высотам коммунизма». Впослед­ствии ленинский фундаментализм послужил основой для возникно­вения сталинского режима, теоретики которого, выдвинув идею об усилении классовой борьбы по мере социалистического строитель­ства, создали идейную основу для обеспечения общественных пре­образований (обобществления производства, индустриализации на­родного хозяйства, коллективизации села и т.д.) средствами террора и геноцида гражданского населения.

Попытка реализовать эти идеи социализма в послевоенном Китае породила еще одну прикладную разновидность социализма – маоизм
(по имени генерального секретаря КПК Мао Цзедуна). Отрицая свя­щенные для марксистов «общие закономерности» социалистического строительства, Мао взял за основу сталинскую идею о необходимос­ти борьбы с внешними и внутренними врагами, раскрасив ее теорией «партизанской борьбы», сделавшей маоизм весьма популярным в ряде стран Индокитая, Африки и Латинской Америки. При этом главной исторической силой движения к социализму стало крестьянство, при­званное «перевоспитывать» интеллигенцию и другие слои населения в революционном духе. Понятно, что эти пути продвижения к «свет­лому будущему» были оплачены массовыми жертвами китайского на­селения, особенно во времена «культурной революции».

Другая, эволюционистская (или в терминологии российских боль­шевиков – ревизионистская) линия марксизма связана с деятельнос­тью немецких теоретиков К. Каутского, А. Бебеля, Э. Бернштейна, кото­рые, напротив, позитивно трактовали роль государства (демократичес­кой республики) в становлении социально справедливого общества, утверждали приоритет мирных средств достижения целей, классового примирения. Такой характер интерпретации буржуазного строя больше соответствовал основным тенденциям его эволюции, пониманию со­циализма как определенной формы политики индустриального общества, применяемой на поздних стадиях его развития.

Эти основные идеи и подходы реализовались со временем не толь­ко в политическом движении социал-демократии, но и в политике ряда государств, в частности, в бывшей Югославии, стремившейся укрепить социалистический строй без присутствия иностранных войск (как это было в Восточной Европе), ориентировавшейся на мирное сосуществование с капиталистическими государствами, признание внутренних конфликтов и противоречий социалистического строи­тельства, на необходимость ведения борьбы с главным внутренним врагом – бюрократией, на установление рыночных отношений и ограничение роли коммунистической партии.

В целом история XX в. наряду с общегуманистическим
содержанием лозунгов социалистов выявила и органические пороки этой идеологии, воспрепятствовавшие в конечном счете ее воплощению в современном мире. Так, для индустриального этапа развития общества неприемле­мым оказалось негативное отношение социалистов к экономическому неравенству индивидов, к конкуренции и принципам неодинакового вознаграждения за труд, обусловленных различиями в способностях, образовании и других характеристиках индивидов. Желая исправить «не­справедливость» общества, социалисты пытались заменить их механиз­мами нетрудового распределения доходов, политическим регулирова­нием экономических процессов, признавали необходимым сознатель­ное установление государством принципов и норм социального равенства. Поэтому в идеологии социализма государство всегда возвышалось над индивидом, сознательное управление – над эволюционным ходом раз­вития общества, политика – над экономикой.

В то же время XX век продемонстрировал не только непрекращаю­щиеся попытки практического воплощения ортодоксальных версий социализма, но и стремление многих мыслителей модернизировать теоретическую основу социалистической идеологии. Так, австро-марксисты М. Адлер и О. Бауэр пытались создать «интегративную» концеп­цию социализма, объединяющую идеи коммунизма и социал-демокра­тии; А. Шафф и Г. Петрович обосновывали доктрину «гуманистическо­го» марксизма. Кроме того, разрабатывались теории «экологического» и «христианского» социализма и т.д. Однако при всей привлекательности идеи социальной справедливости расхождение предписаний теории со­циализма с реальными тенденциями мирового развития в XX в., а са­мое главное, явная склонность к силовым средствам управления, не­разрывная связь с имиджем тоталитарных режимов Сталина, Кастро, Чаушеску значительно ослабили политическое влияние этой идеологии в современном мире.

Социал-демократия

Наибольшее влияние на общественное сознание в XX в. (в основном в евро­пейских странах) оказала социал-демократическая идеология,
явившая­ся ветвью социалистической идеологии, отколовшейся в начале века в связи с собственными оценками Первой мировой войны и большевистской революции в России. На протяжении всего своего существования она отстаивала приоритеты социального и межгосударственного мира и связывала идеалы справедливого общественного устройства с принци­пами свободы и трудовой солидарности. Представления о постепенном реформировании буржуазного общества неразрывно соотносились в ее доктрине с отказом от классовой борьбы, с принципами народовластия, социальной защищенности тружеников и поощрением рабочего Я самоуправления. Проповедуемая социал-демократией концепция «социального партнерства» (заменившая и усовершенствовавшая концепцию классовой борьбы на принципах «свободы, солидарности и cпpaведливости») в условиях стабильного политического развития стала весь­ма привлекательной программой политического движения. В доктрине социал-демократии большое место уделялось нравственно-этическим факторам общественного развития. Однако неосуществленность выдви­гавшихся ими моделей «демократического социализма», трудности, свя­занные с реализацией идеи «государства всеобщего благоденствия», смена общественного строя в большинстве стран «реального социализма» и другие факторы негативно сказались на восприятии доктрины социал-демократии в мире.

Фашизм

Фашистская
идеология, возникшая в 20-х гг. XIX в., стала одним из зна­ковых явлений XX столетия. Ее эволюция, способы влияния на поли­тические отношения в разных странах также создали неоднозначное отношение к ней в политической науке.

Сегодня в политологии сложилось двоякое
понимание фашизма. Одни ученые понимают под ним конкретные разновидности по­литических идеологий,
сформировавшихся в Италии, Германии и Испании в 20-30-х гг. XX столетия и служивших популистским сред­ством выхода этих стран из послевоенного кризиса. Родоначальником фашизма был лидер левого крыла итальянских социалистов в те годы Б. Муссолини. Его теория, базировавшаяся на элитарных идеях Пла­тона, Гегеля и на концепции «органистского государства» (оправды­вающей агрессивные действия властей во имя блага преданного ему населения), проповедовала крайний национализм, «безграничную волю» государства и элитарность его политических правителей, про­славляла войну и экспансию.

Характерной разновидностью фашизма был и национал-социализм
Гитлера (А. Шикльгрубера). Немецкая версия фашизма отличалась боль­шей долей реакционного иррационализма («германский миф»), более высоким уровнем тоталитарной организации власти и откровенным расизмом. Использовав идеи расового превосходства А. Гобино, а так­же ряд положений философии И. Фихте, Г. Трейчке, А. Шопенгауэра и Ф. Ницше, теоретики германского фашизма построили свою идео­логию на приоритете социальных и политических прав некоего мифи­ческого народа, который они называли «арии». В соответствии с при­знанием его привилегированности была провозглашена политика под­держки государств «культуро-созидающих рас» (к «настоящим ариям» были отнесены немцы, англичане и ряд северных европейских наро­дов), ограничения жизненного пространства для этносов, «поддер­живающих культуру» (к ним причисляли славян и жителей некоторых государств Востока и Латинской Америки), и беспощадного уничтожения «культуро-разрушающих» народов (негров, евреев, цыган). Здесь государству отводилась уже второстепенная роль, а главное место за­нимала раса, защита целостности которой предполагала и оправдыва­ла политику экспансионизма, дискриминации и террора.

Конкретно-исторические трактовки фашизма позволяют увидеть его политические очертания помимо названных государств также во франкистской Испании, Японии 30-40-х гг., Португалии при А. Салазаре, Аргентине при президенте Пероне (1943-1955), Греции кон­ца 60-х, в отдельные периоды правления в Южной Африке, Уганде, Бразилии, Чили. Его наиболее характерные черты зримо проявляют­ся в таких идейных разновидностях этой человеконенавистнической идеологии, как неонацизм
(базирующийся на принципах расовой чи­стоты и идеале сверхчеловека); национал-либерализм
(сохраняющий те же идеи расистской богоизбранности и этнического гегемонизма, но более терпимо относящийся к индивидуализму и ряду других бур­жуазных ценностей) и неофашизм
(в котором отсутствуют представ­ления об этническом мессианстве, но вместе с тем отрицается и философия индивидуализма; главное значение придается здесь иде­ям «почвы», народа, патриотизма, лежащие в основе «естественного государства» с «беспощадным правительством»).

В рамках такого подхода характеристика фашизма непосредствен­но связывается с описанием разного рода националистических и осо­бенно тоталитарных режимов. Так, французский теоретик С. Пэйн описывает фашизм как «форму революционного ультранационализ­ма», а немецкий историк А. Меллер исследует его как «персоналистскую форму тоталитаризма». Другой французский ученый П. Милза предложил даже учитывать несколько этапов в развитии и эволю­ции фашизма: I – фашизм существует как форма кризиса экстре­мистских движений, захвативших часть мелкой буржуазии, кото­рая выступала против капитализма и крайне левых сил; II – фа­шизм приобретает форму союза между крупной частной собственностью и мелкой буржуазией для захвата власти; III – фа­шизм становится специфическим политическим режимом; IV – ста­дия полного тоталитаризма.*

* Милза П.
Что такое фашизм? // Полис. 1995. № 2. С. 156-163.

Такая картина эволюции фашизма дает возможность более четко видеть угрозы, которые исходят от него особенно в переходных обществах. В них предпосылки
фашизма непосредственно определяются отсутствием законов, направленных на борьбу с политическим ради­кализмом и экстремизмом (особенно в националистической форме), отсутствием целенаправленной, поддерживаемой государством про­паганды против крайних форм политического участия, благожела­тельным отношением к историческим фактам сотрудничества с пре­ступными режимами или политическими деятелями, распростране­нием мессионерских идей и концепций.

С другой
точки зрения фашизм интерпретируется как идеология, не имеющая определенного идейного содержания
и формирующаяся там и тогда, где и когда в идейных и практических устремлениях политичес­ких сил на первый план выступают цели подавления демократии, а жажда насилия и террора подчас заслоняет задачи захвата и использо­вания власти. Политическая линия такого движения неразрывно связа­на с утопическими идеями превосходства тех или иных расовых, этни­ческих, классовых, земляческих и иных групп общества, агрессивнос­тью политических требований, чертами национального милитаризма, апелляцией к низменным человеческим чувствам и предрассудкам. По­литическое оформление подобных идеологических учений и доктрин сопровождается отвержением демократии как системы власти, полным приоритетом национального кодекса нравственности над общечелове­ческими ценностями, безудержной демагогией в формировании обще­ственного мнения, насаждением культа вождя. В этом смысле фашизм предстает как ультрареакционная, антигуманистическая идеология, на основе которой складываются политические движения мобилизацион­ного типа, ориентированные на реализацию мифических идей и целей и прокламирующие непрерывную борьбу с врагами.

Таким образом, у всех идеологий, относящихся к такому «без цвета и запаха» фашизму, цели и задачи имеют антигуманистичес­кий характер, их роднит и сходство используемого в борьбе за власть политического инструментария.
Поэтому от фашистского перерож­дения не застрахованы ни национальные, ни социальные, ни рели­гиозные, ни другие идеологии, утверждающие привилегированное положение «коренного населения», приверженцев «подлинной веры» и т.д. и предлагающие радикальные средства для обеспечения этим группам требуемого общественного статуса.

Понимая фашизм таким образом, общество должно крайне вни­мательно относиться к появлению на политическом рынке идей, ав­торы которых стремятся закрепить чье-либо социальное, националь­ное, политическое, идеологическое и т.п. превосходство в ущерб дру­гим гражданам и не желающие останавливаться ни перед какой социальной ценой для достижения поставленных целей. Акцептация таких черт фашизма несколько драматизирует авторитарные методы управления в демократических режимах, однако она позволяет свое­временно увидеть опасность нарастания насилия, национального ми­литаризма, вождизма и других черт этой агрессивной идеологии, чре­ватой разрушением цивилизованного облика общества.

Идеологический дискурс

Взаимодействие идеологий на поли­тическом пространстве обозначается в науке понятием «идеологический дискурс». Причем идейные кон­такты разнообразных доктрин и программ, как правило, развиваются в двух направлениях. С одной стороны, идеологии прежде всего пытаются очертить отношения со своими наиболее ярыми противни­ками, контакты с которыми формируются на принципах дистанцирования, взаимной закрытости друг от друга и острой полемики. В конечном счете такой «диалоговый» режим дискурса ведет к усиле­нию политической напряженности. С другой стороны, идейные кон­такты сторонников тех или иных идеологий с более приемлемыми по политическим соображениям конкурентами и партнерами предпола­гают возможность сближения и даже заимствования ими друг у друга тех или иных программных, теоретических положений, требований, лозунгов и т.д. Такие связи обогащают содержание идейных систем и в конечном счете предполагают синтезирование, объединение род­ственных или близких по духу доктрин, что не может не укреплять политическую стабильность и порядок в обществе.

Идеологический дискурс – явление многоуровневое. Так, в нем всегда присутствует полемика, выражающая наиболее общие тенден­ции борьбы тех или иных идей в духовной атмосфере всего человече­ства. Например, в XVII в. это был спор носителей суверенитетов (на­рода и короля); во второй половине XIX в., проходившей под знаком интенсивного формирования и развития индустриального общества, дискурс нес на себе явный отпечаток идейной конкуренции социа­листической и либеральной идеологий. В настоящее время борьба тра­диционных и модернизируемых государств «укрупнило» акценты идей­ной дискуссии. Наряду с поощрением самых разнообразных идеоло­гических споров главный водораздел время провело между идейными течениями, защищающими идеалы гуманизма,
человечности и демок­ратии, с одной стороны, и доктринами, оправдывающими насилие,
физическое принуждение и террор как приоритетные методы дости­жения своих политических целей, – с другой.

Такое положение предопределило и соответствующую эволюцию идеологических систем: с одной стороны, сближаются политические доктрины либерализма, неоконсерватизма, социал-демократии, христианско-демократической идеологии и некоторых других, а с дру­гой – одновременно нравственно и идейно объединяются фашистс­кие, экстремистские, шовинистические, фундаменталистские, ра­систские и аналогичные учения. Таким образом, выравнивание понятий у приверженцев «гуманистических» идеологий в отношении прав человека, демократии, защиты моральных и семейных ценностей и ряда политических ценностей сочетается с распространением и оправданием терроризма и насилия как главных способов захвата и использования власти сторонниками иных политических идеалов.

В то же время характер идейного спора на глобальном уровне дис­курса все большее влияние оказывает заметно усиливающий свои пози­ции технократизм,
в принципе отрицающий способность социальных доктрин менять что-либо существенное в политическом мире. В качестве единственной силы он признает технику. Как считает, например, X. Шельски, демократия в обществе становится ненужной из-за увеличивающегося могущества техники, не нуждающейся в узаконении власти.

Наряду с такими глобальными измерениями дискурса для него характерны и особенности идейной полемики, ведущейся на регио­нальном
уровне. Например, в группе устойчивых, стабильных госу­дарств демократической ориентации идеологические споры в основ­ном касаются частичных разногласий по вопросам текущей полити­ки. Поэтому острота дискурса здесь невелика, а роль идеологий минимизируется. В странах же, в которых только еще идет процесс национальной консолидации или определяются пути дальнейшего развития государства, дискурс наполнен острыми спорами нацио­нальных идеологий, либеральных и социалистических воззрений.

И наконец, третьим уровнем дискурса являются споры между ведущими доктринами в рамках одной страны.
Здесь проявляется вся специфика политической палитры властных отношений. Например, в России такое страновое наполнение дискурса обеспечивает полемика представителей трех основных доктрин: социалистической, на­ционалистической и либерально-демократической. От характера это­го идеологического соперничества непосредственно зависят и темпы реформирования, и определение будущего нашей страны.

Глава 17. ПОЛИТИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ

1. Сущность и особенности политической психологии

Понятие и значение политической психологии

Роль духовных факторов в политике отнюдь не ограничивается воздей­ствием на людей идеологических док­трин и программ. Не менее, а нередко и более существенное зна­чение для политики имеет другая форма политического сознания – политическая психология. Она представляет собой совокупность по преимуществу эмоционально-чувственных ощущений и представлений
людей о политических явлениях, складывающихся в процессе их (лю­дей) политического поведения и непосредственного взаимодействия с институтами.

Признание такого духовного образования ориентирует научные исследования на переход от рассмотрения человека как носителя оп­ределенных политических функций, статусов, прав и доктрин к ана­лизу его конкретных чувств и психологических механизмов, которые управляют поведением индивидов, групп и массовых общностей. В этом отношении учитываются уже не свойства абстрактного «человека по­литического», а конкретные способности индивидуальных или груп­повых субъектов к межличностному (межгрупповому) общению и сплоченности, особенности их восприятия (перцепции) политичес­ких явлений, интенсивность ожиданий, особенности темперамента (общительность, чуткость, тревожность сознания), механизмы при­влечения внимания (аттракции) и внушения (суггестии), подража­ния и заражения, структура предпочтений (социометрическая струк­тура) и другие психические реакции.

О принципиальном значении политических чувств и эмоций в политике говорили многие ученые. Например, Аристотель, полагая политику как форму общения государства и гражданина, писал, что правителям «...нужно знать настроения лиц, поднимающих восста­ния, ...чем собственно начинаются политические смуты и распри»;* Декарт писал о шести чувствах, которые движут человеком в мире и власти; Макиавелли, утверждавший, что «править – значит застав­лять людей верить», специально указывал, что различия в настрое­ниях выступают основной причиной «всех неурядиц, происходящих в государстве».** Многие ученые были уверены в существовании «души народа» (В. Бунд, Г. Лебон), описывали «психические эпидемии» (на­пример, во время революций), приступы народного самосуда, опья­нение людей свободой или жаждой мести, массовые психозы и т.д.

* Аристотель.
Политика. М., 1911. С. 208.

** Макиавелли Н.
История Флоренции. Л., 1973. С. 99.

Политическая психология обобщенно характеризует подобные (от индивидуальных до массовых) аффекты. При этом она включает в себя как универсальные чувства и эмоции человека, специфически проявляющиеся в политической жизни (например, гнев, любовь, ненависть и др.), так и те ощущения, которые встречаются только в политической жизни (чувства симпатии и антипатии к определен­ным идеологиям или лидерам, чувства подвластности государству и т.п.). Однако различная роль этих чувств и эмоций предопределяет двоякое
значение психологии в политической жизни.

С одной стороны, она выступает тем духовным явлением, кото­рое опосредует все разновидности политического мышления и пове­дения человека, придает форму всем субъективным проявлениям его мыслительной и практической активности. В этом отношении поли­тическая психология представляет собой тот внутренний механизм
преобразования человеческих представлений, который органически вплетен в политический процесс, но при этом может и не играть никакой самостоятельной роли в поведении человека.

Неустранимость из политической деятельности универсальных психических способов взаимодействия и общения людей превращает психологию в своеобразный универсальный измеритель всей полити­ки в целом. Иными словами, власть, государство, партии, разнообразные политические поступки субъектов, а также другие явления политики представляются как те или иные формы психологического взаимодействия людей. В связи с этим в политологии сложилось це­лое направление, представители которого абсолютизируют роль пси­хологических факторов. Они однозначно сводят все причины возник­новения революций и тираний, демократизации или реформирова­ния государства и общества к психологическим основам политического поведения людей. Даже массовые политические процессы объясня­ются психологическими качествами индивида или малой группы (Э. Фромм, Г. Олпорт, Е. Богарус и др.). В этом случае «человек поли­тический» понимается как продукт личностных психологических мо­тивов, перенесенных в публичную сферу (Г. Лассуэлл). Сама же поли­тика практикуется как «явление психологическое в первую очередь, а потом уже идеологическое, экономическое, военное и др.».*

* Юрьев А. И.
Введение в психологию. Л., 1992. С. 16.

С другой стороны, политическая психология представляет собой генетически первичную, эмоционально-оценочную реакцию поли­тического сознания и тот специфический духовный фактор,
кото­рый оказывает самостоятельное воздействие на выработку мотивов и политическое поведение человека, отличаясь при этом от влияния, например, его рациональных или ценностных побуждений. Как пи­сал И. Хейзинга, «непосредственные проявления страсти», создавая внезапные эффекты, способны «вторгаться в политическую жизнь в таких масштабах, что польза и расчет... отодвигаются в сторону».* Общеизвестно, что спокойствие чувств, эмоциональное привыкание людей к складывающейся в государстве ситуации является главным фактором устойчивости режимов. Не случайно, как отмечает ряд рос­сийских ученых, «власть интересуют не мнения общества... а настро­ения», которые «могут охватывать миллионы. ...Настроения, охва­тившего массу, достаточно, чтобы все изменилось».**

* Цит. по: Ольшанский Д. В.
Массовые настроения в политике. М., 1995. С. 11.

** Философская и социологическая мысль. 1990. № 2. С. 86-87.

Но особенно ярко влияние психологических факторов проявля­ется в переломные для государства периоды. Например, в условиях революционных изменений на политическую арену приходит множество людей с повышенным эмоционально-чувственным фоном, а то и просто неуравновешенных и даже психически больных. Как пи­сал С. Сигеле, «...число сумасшедших всегда велико во время рево­люций или возмущений не только потому, что сумасшедшие прини­мают в ней участие, но и потому, что общество делает сумасшедши­ми тех, кто только был предрасположен к сумасшествию».* История дала немало убедительных примеров и того, как в эти периоды пси­хически эволюционировали многие политические лидеры-революци­онеры. Например, Робеспьер и ряд других известных его соратников по мере развития революционных процессов превращались из ра­достных, многоречивых романтиков в подозрительных, неприязненно относящихся к несогласным с ними людям, а затем и вовсе эволю­ционировали в личностей, не терпящих возражений, замыкавшихся в себе, мнящих повсюду заговоры и предательства. В результате, как писал Г. Лебон, «трогательный гуманизм» Французской революции, «начав идиллией и речами философов, кончил гильотиной».**

* Сигеле С.
Преступная толпа: опыт коллективной психологии. М., 1893. С. 64.

** Лебон Г.
Психология социализма. СПб., 1908. С. 365.

Рассмотрение политической психологии как специфического фак­тора политического процесса позволяет раскрыть ее особые отличи­тельные свойства, продемонстрировать политические чувства и эмо­ции как наиболее подвижный
и динамичный
элемент политического сознания, который организует и определяет субъективные образы лидеров, государства, власти, складывающиеся у человека. Именно чувства заставляют человека оценивать политические явления в за­висимости от того, какими они отражаются в его сознании, а не от их реального содержания. Например, недоверие к той или иной партии, к режиму в целом формируется у человека по преимуществу не в результате анализа их программы и действий, а за счет отноше­ния, скажем, к неэтичному поступку их лидера или просто на основе неведомым образом возникшей антипатии или симпатии. Таким об­разом, человек воспринимает политическую реальность чаще всего такой, какой она представляется его чувствам и эмоциям, которые, действуя по собственным законам, вполне могут и неадекватно от­ражать окружающий мир.

Зная законы формирования психологических образов, можно оп­ределять их структуру и направленность, тем самым успешно влияя на отношения граждан к государству и на их индивидуальное поведе­ние. В истории немало примеров того, как отдельные правители, со­здавая очаги временного психологического возбуждения у населе­ния, подавляли структуры его рационального мышления или, ис­пользуя приемы манипулирования сознанием, заставляли людей испытывать чувства единения с государством и ненависти к его вра­гам, объединяться вокруг лидера и переживать при этом массовое воодушевление, утрачивать ощущение реальности или понижать вни­мание к тем проблемам, которые невыгодны власть имущим.

Роль политической психологии в политическом процессе

Роль и характер влияния политичес­кой психологии на политическое по­ведение раскрывают способы устой­чивого преобладания
эмоциональных представлений в мотивации человеческого поведения. Так, показа­тельным фактом влияния психологических факторов служат много­численные формы и механизмы искажения восприятия действитель­ности человеком в результате снижения рациональности самооцен­ки, проявляемой нетерпимости к противоречиям, склонности к проектированию фантастических целей и т.д. Например, многие люди, выстраивая свою деятельность, несмотря ни на какие факты, уверя­ют себя в том, что они поступили правильно, выбрали лучшее из возможных решений. К таким же фактам психического искажения относится и восприятие человеком реальности на основе умозри­тельной схемы (прототипа). В силу такого запрограммированного вос­приятия вся новая информация интерпретируется им уже на основе заранее сконструированного подхода. Поэтому, например, убедив себя в том, каким должен быть президент, он требует тем меньше инфор­мации о его деятельности, чем его облик соответствует прототипу, или же приписывает реально действующему лицу те черты, которы­ми тот не обладает. Столь схематическое мышление может существенно отличаться от реальности, игнорируя факты, не вписывающиеся в схему.

Американский ученый Р. Мертон попытался более систематизи­рование представить формы психологического влияния на полити­ческие процессы. По его мнению, доминирование эмоциональных установок над всеми иными соображениями может выражаться в сле­дующем:

- в стремлении человека придавать своим ролевым и функцио­нально безличным связям в политике сугубо персональный характер (например, выполняя функцию избирателя, человек может усмот­реть в факте неизбрания президентом своего кандидата личную тра­гедию или личную заслугу);

- в отождествлении человеком своей личности с партией или профессией (когда, например, партийные цели начинают доми­нировать над жизненными целями человека);

- в проявлении чрезмерной солидарности с политическими ас­социациями (в результате чего такой корпоративизм подменяет у че­ловека семейные или иные базовые для жизни ценности);

- в повышенном эмоциональном отношении к авторитету лиде­ра, а также в ряде других случаев.

Показателем влияния политической психологии на политичес­кие процессы является и формирование в сфере власти особых пси­хологических укладов
(типов), предопределяющих характер выпол­нения людьми своих ролей и функций. Например, опыт показал, что по-разному осуществляют свои политические роли экстраверт (об­щительный и энергичный человек, чьи чувства устремлены к внеш­нему миру) и интроверт (замкнутый на себя человек), сенсорик (ра­ционально мыслящая личность, знающая, чего она хочет, и стремящаяся к порядку) и интуит (ориентирующийся на спонтанные чувства и более склонный к анархии), романтик (творческая личность, склон­ная к меланхолии) и перфекционист (критически мыслящий и ра­ционально действующий человек).

По-разному действуют в политике люди, склонные к насилию или человеколюбию, экзальтации или рационализму, конформисты и нонконформисты, те, кто стремится жестко (ригидно) придержи­ваться установленных правил или обладает подвижной (лабильной), пластично изменяющейся в соответствии с обстановкой системой чувств и другими психологическими свойствами. Классическим при­мером внутреннего соответствия психологических и властных струк­тур в жестких режимах правления стала характеристика американским ученым Т. Адорно личности «авторитарного» типа, поддерживающей систему власти своим догматизмом, ригидностью, агрессивностью, некритическим восприятием групповых ценностей и шаблонным мыш­лением.

Как доказано многочисленными исследованиями, политический экстремизм базируется на гипертрофированных иррациональных мо­тивациях человека, которые в свою очередь чаще всего являются след­ствием некой психической ущербности человека, тормозящей его рациональный выбор и заставляющей обращаться к подобным видам деятельности. Так, по данным некоторых социологических исследо­ваний, у правых и левых экстремистов обнаружено, что, по сравне­нию со сторонниками других политических течений, они значитель­но чаще испытывают чувства социальной изолированности, одино­чества, бессмысленности жизни, тревоги за свое будущее.* Такие психологические основания предопределяют главным образом пря­мое, непосредственное реагирование людей на политические собы­тия, заставляют их отвечать на вызов вызовом, стремиться достичь цели любым способом.

* См.: Дилигенский Г.
Социально-политическая психология. М., 1994. С. 278.

В противоположность такому психотипу люди, способные «экра­нировать» (гасить) отрицательные и преобразовывать разрушитель­ные эмоции в созидательные, демонстрирующие смешанный тип ре­агирования на вызовы среды и сочетающие при этом сильную волю с отзывчивостью, а импульсивность – с ответственностью, выражают противоположный, центристский тип личности, который спо­собствует сбалансированию политических сил и снятию напряжен­ности в обществе.

Особую роль играют типы лидеров, чьи психические доминанты стиля деятельности могут существенно повлиять на характер принимае­мых в государстве решений и даже изменить некоторые параметры политической системы в целом. Так, Г. Лассуэлл считал, что история политики – это история психопатологии личностей, занятых управ­лением обществом, а их действия в свою очередь определяются внут­ренней «борьбой мотивов». Не случайно, в современной науке боль­шое распространение получило психобиографическое направление, т.е. исследование биографий выдающихся политиков XX в. – Лин­кольна, Мао-Цзедуна, Лютера, Ганди и др. «Сила психоистории, – писал Э. Эриксон, – состоит во внимательном исследовании смеше­ния рационального и иррационального в политических событиях и в интригующем и тревожном сочетании устойчивого и неустойчивого, функционального и дифункционального в политических лидерах...».*

* Political Psychology Contemporary Problems and Issues. San Francisco, 1986. P.141.

Авторы исследовательской модели индивидуальной психопато­логии рассматривают индивидуальные особенности лидерского по­ведения, заглядывая в детские переживания и фантазии, отыскивая примечательные факты, способные отражаться на протяжении всей их жизни. Не удивительно, что многие исследователи связывали при­чины построения в Германии и СССР тоталитарных обществ с ря­дом схожих признаков в психологических портретах двух тиранов (та­кие ученые считают, что в силу близости их «первичных групп» – неполных семей, а также узурпаторских условий венских ночлежек и тифлисской семинарии, оказавших решающее влияние на формиро­вание характеров Гитлера и Сталина, оба приобрели предрасполо­женность к садизму и некрофилии).

Определенная склонность к редукционизму (сведению причин политических событий к мотивам индивидуальной деятельности ли­деров или истории – к психоистории) не умаляет значимости такого рода подходов и исследований. Многочисленные современные иссле­дования убедительно показывают зависимость политических процес­сов от характера деятельности лидеров, заданного их психологичес­ким типажом. Например, лидеры компульсивного
типа устремлены к идеалам и, пытаясь все сделать наилучшим образом, не могут гибко подходить к использованию внештатных ситуаций; «актеры»
видят смысл своей политической деятельности в том, чтобы привлечь вни­мание общественности к собственной персоне; политики депрессив­ного
типа ориентируются на защищенность своего статуса и присое­динение к более сильному действующему в политике лицу и т.д.

Особенности политической психологии

Отражая и интерпретируя политику в эмоционально-чувственной форме, политическая психология представ­ляет собой «практический»
тип политического сознания. Если, к при­меру, идеология является продуктом специализированного сознания, плодом теоретической деятельности группы людей, то политическая психология формируется на основе практического взаимодействия людей друг с другом и с институтами власти. И в этом смысле она характеризует те ощущения и воззрения людей, которыми они пользу­ются в повседневной жизни. К их отличительным чертам относят прежде всего отображение людьми политических объектов сквозь призму своих непосредственных интересов и доступного им политичес­кого опыта. Повинуясь чувствам, люди подчиняют получаемую ими информацию собственным задачам, логике своих индивидуальных действий. Поэтому политическая психология тем больше влияет на ориентацию людей во власти, чем сильнее политика включается в круг их непосредственных интересов.

С чисто познавательной точки зрения политическая психология является ограниченной формой мышления, которая не в состоянии отразить скрытые от непосредственного наблюдения черты полити­ческих явлений. Используя выборочную, избирательную информацию о политических процессах, она отображает лишь те внешние формы и фрагменты действительности, которые доступны эмоционально-чув­ственному восприятию. Поэтому политическая психология по приро­де своей не приспособлена для анализа сложных причинно-следствен­ных связей и отношений в политике, хотя в отдельных случаях может угадать суть каких-то политических взаимоотношений.

В силу «приземленности», «наивности» своего взгляда на дей­ствительность политическая психология демонстрирует и специфи­ческие способы интерпретации понятий, зачастую отождествляя пос­ледние с формой непосредственного восприятия действительности, например, понятие «государство» отождествляется с конкретным государством, в котором живет человек, «власть» – с реальными фор­мами господства, «рынок» – с конкретными отношениями эконо­мического обмена, которые он наблюдает, и т.д. Такое конкретизи­рованное освоение действительности упрощает картину политики, лишает научные категории и понятия мотивационного значения и силы.

Познавательная ограниченность политической психологии про­является и в приписывании
непосредственно воспринимаемым ею яв­лениям разнообразных причин, устраняя таким образом имеющийся у нее дефицит информации. В науке такое явление получило название «каузальной атрибуции» (Ф. Хайдер), отражающей свойство полити­ческой психологии умозрительно достраивать политическую реаль­ность, домысливать, искусственно конструировать мир, придумывать недостающие ему звенья. В массовых формах такая черта полити­ческой психологии стимулирует возникновение разнообразных слу­хов и мифов, которые охватывают целые слои населения. Особенно часто это касается принимаемых в государстве решений, кадровых перемещений, отношений в правящей элите и других наиболее зак­рытых от общественности вопросов.

Политическая психология – внутренне противоречивое
явление. В отличие от идеологии, стремящейся подвести политические взгля­ды людей под некий общий знаменатель, политическая психология отражает политическую реальность во всем ее многообразии, допус­кая одновременное сосуществование самых разноречивых и даже противоположных эмоций. Поэтому в психологии всегда присутствуют различные и подчас противоречивые чувства: долга и желания осво­бодиться от обязательств, потребность в самоуважении и жажда под­чинения более сильному, общительность и чувство одиночества, осуж­дение власти и желание быть к ней поближе и т.д.

Сосуществование разнонаправленных чувств и эмоций обу­словливает неравномерный и даже скачкообразный характер разви­тия реальных политических процессов. Благодаря этому свойству по­литической психологии в политику привносится элемент стихийнос­ти, непрогнозируемости событий. Способность же психологии побуждать человека в кратчайшие сроки менять свои оценки придает особую силу ее воздействию на его поведение.

Еще одной причиной, обусловливающей внутреннюю противо­речивость, а равным образом и особенность политической психоло­гии, является сочетание
в ней социальных и физиологических меха­низмов воспроизводства чувств и эмоций. В самом общем виде можно сказать, что политическая психология включает в себя:

социально-психологические
чувства и эмоции, характеризующие специфику отображения человеком своих интересов и формирова­ния мотивов политической деятельности в группе (обществе);

индивидуально-психические
элементы, отражающие личностно-персональные черты психики – волю, память, характер, способности к мышлению и др.;

функционально-физиологические
элементы сознания, характеризу­ющие психически врожденные черты и задатки человека, регулиру­ющие адаптацию человеческого организма к внешней среде;

психофизические
свойства, регулирующие наследственность и тем­перамент, демографические и половозрастные черты, здоровье и про­чие аналогичные характеристики.

Таким образом, в политической психологии содержатся как осоз­нанно-рациональные, так и бессознательно-иррациональные духов­ные элементы. Благодаря этому психология соединяет в себе импуль­сы социального взаимодействия с логикой инстинктов, сплавляет воедино рефлексивность и рефлекторность, осмысленность и бессоз­нательность мышления. Такой симбиоз показывает, что политичес­кая психология синтезирует инстинкты с рационально-смысловыми подходами к жизни, в результате чего в политической жизни человек может адаптироваться к действительности и исполнять там специфи­ческие функции, используя не только приобретенные социально-психологические свойства, но и первичные чувственные механизмы (отличающиеся алогизмом, слабой подверженностью контролю и рядом других черт).

Роль иррациональных механизмов тем больше, чем меньше человек понимает суть и причины политических событий. Более того, в опреде­ленных условиях физиологические чувства способны вообще вытеснить все другие формы оценки и регуляции поведения. Например, голод или страх могут стать такими психологическими доминантами, которые спо­собны вызвать мятежи, бунты или революции. Но в ряде случаев соци­альные чувства способны преодолеть влияние иррациональных влече­ний. Так, актуализированная потребность в порядке, дисциплине, спло­чении в жестко управляемую общность может помочь преодолеть людям неуверенность в себе и разочарование во власти.

Из истории известно, что многие правители специально возбуж­дали в людях иррациональные чувства, используя их для усиления приверженности властям и идеологическим доктринам. Нацисты, в частности, использовали для этих целей разнообразные театрализо­ванные сборища, ночные факельные шествия, сложную политичес­кую символику – все это своей таинственностью и величием должно было помочь им сформировать безотчетное поклонение обывателей фюреру и рейху. Целям активизации подсознательных чувств и эмо­ций может служить и чрезмерное насаждение в обществе мону­ментальный скульптуры, приоритет величественной архитектуры государственных учреждений, устройство пышных политических це­ремоний и ритуалов, а также другие действия властей, добивающихся такими методами повышения политической лояльности граждан.

Феномен толпы

Важнейшей особенностью полити­ческой психологии является и ее спо­собность формировать
различные политические субъекты, прежде всего «массы» и «толпы», осуществляющие такие акции, как бунты, революции, митинги, шествия, восстания, захват зданий и т.д. Так, известный ученый Э. Канетти связывает возникновение массы с рас­тущими у людей чувствами солидарности и страха, «втягивающими в себя вся и всех».* Сугубо психическими основами обладает и толпа, в которую превращается группа людей в силу совместно испытываемого ими какого-то эмоционального, резко переживаемого фактора (вызывающего массовое состояние гнева, радости, агрессии и т.д.). И это внутреннее единство толпы, которую Г. Тард называл самой «старинной» социальной группой после семьи, постоянно укрепля­ется за счет многократного взаимного усиления коллективных чувств и эмоций. Известный русский ученый В.М. Бехтерев подчеркивал, что взаимовнушение и самовозбуждение людей гораздо в большей степени движут поведением толпы, нежели какие-либо провозгла­шаемые ею идеи.

* Канетти Э.
Масса // Психология масс. Хрестоматия. Самара, 1998. С. 317.

Толпы не возникают для уравновешивающих действий, они им­пульсивны, изменчивы и раздражительны, нетерпимы к сторонним воззрениям, управляются бессознательным началом, податливы вну­шению и легковерны, односторонни и склонны к преувеличению оценок событий. Постоянно поддерживаемый наплыв эмоций, как правило, обусловливает одномерность мышления и действий толпы. Если в жизни человек может принадлежать к разным группам, то к толпе – только к одной, поскольку в ней человек не имеет противо­весов, он увлечен силой объединения. Поэтому в толпе люди не вос­принимают иных позиций или точек зрения, демонстрируя единый волевой настрой.

Толпа не терпит ни размышлений, ни возражений. Нормальное состояние толпы, наткнувшейся на препятствие, – это ярость. Не случайно Г. Лебон в работе «Психологии народов и масс» писал, что толпа никогда не дорожит своей жизнью во время возмущения. По­тому-то в ней всегда можно найти преступников и героев, людей, способных устраивать мятежи и погромы или требовать от тиранов прав и свобод. В то же время тот или иной фактор (внезапное собы­тие, выступление яркого оратора на митинге) способен изменить состояние толпы новым внушением, заразить ее свежими эмоциями, вновь придающими ей горячность и импульсивность. Предоставлен­ная же сама себе, она быстро утомляется, сникает и стремится к подчинению любым призывам.

Пусть кратковременное, но мощное доминирование коллектив­ных чувств и настроений приводит индивидов к потере критичности политических воззрений и утрате контроля за своими поступками. Заразительность массовых настроений заставляет людей испытывать сильную потребность в подчинении, поступаться личными интере­сами и оценками. В толпе человек понимает лишь «волевой язык кол­лективной воли» и подчиняется ее приказам, «следуя архаичным правилам... воли толпы».* В толпе и массе индивид приобретает со­знание непреодолимой силы, которая «дозволяет ему поддаваться таким инстинктам, которым он никогда не дает волю, когда бывает один. В толпе же он менее склонен обуздывать эти инстинкты, так как толпа анонимна и потому не несет на себе ответственности».**

* Чалидзе В.
Иерархический человек. М., 1991. С. 39.

** Лебон Г.
Психология народов и масс. СПб., 1896. С. 168.

Как показали специалисты, эволюция толпы имеет двоякий
ха­рактер: она осуществляется через развитие духовных связей между людьми и путем возникновения внутренних структур на основе иерар­хичности. Наполнение человеческих отношений в толпе различными идеями делает ее то «выжидающей, внимающей, манифестирующей», то «действующей» (Г. Тард), то агрессивной (обладающей целью и реализующей ее на основании порыва), то «танцующей» (превраща­ющейся в бесцельное собрание) (Г. Блумер). В то же время организа­ция и иерархиизация толпы, выстраивание в ней определенных внутренних связей превращает ее в разновидность корпорации (например, группу добровольцев, самоорганизующихся для отпора захватчикам, партизанское движение, мафию, террористическую структуру и т.д.).

2. Структура и функции политической психологии

Структура политической психологии

Участвуя во всех реально существую­щих политических процессах, поли­тическая психология обладает разно­образной и разветвленной внутренней структурой. В силу ее включен­ности в разнообразные стороны политической жизни ее структурные компоненты могут характеризовать содержание политического пове­дения различных субъектов, разные (биофизические, индивидуаль­но-психологические и социально-психологические) уровни их пси­хологических потребностей, национально-цивилизационные черты «человека политического» (характеризующие особенности российс­кой, американской, китайской и прочих разновидностей психоло­гии) и другие политические явления.

Один структурный срез политической психологии составляют ин­дивидуальные и групповые
формы сознания, обусловливающие со­держание политических чувств и эмоций. Так, к индивидуальным пси­хологическим образованиям, порожденным межличностными связя­ми человека с другими субъектами и институтами власти, относятся:

- персональный опыт;

- специфические эмоциональные реакции на внешние вызовы среды;

- определенная способность к самоанализу;

- особенности индивидуальной воли и памяти.

Эти элементы придают неповторимый оттенок любым формат политического поведения индивидов.

Эмоционально-чувственные образования, формирующиеся в групповых объединениях, через которые человек реально включается в политические отношения, отличаются собственной эмоциональной, реакцией на политические события, своим психологическим темпераментом, памятью и традициями, которые образуют некую психологическую ауру, атмосферу соучастия в общих политических делах, В рамках групповой психологии обычно выделяют психический склад
определенной группы (здравый смысл и групповое мышление, смелость, решительность, целеустремленность, душевность, раздвоенность, цельность и т.д.); привычные для большинства психические реакции
на политические явления, дополняющие групповой харак­тер (устойчивые нравы, привычки, вкусы, настроения, иллюзии и т.п.), а также такие внутригрупповые явления,
как коллективные страхи, слухи, паника, мода на групповые стандарты поведения и мышления и другие аналогичные явления.

Структурные компоненты политической психологии различаются оформленностью эмоционально-чувственных реакций и выражают понимание человеком соотношения общих, коллективных и инди­видуальных интересов, подчиненность его сознания сформировав­шемуся в группе психологическому климату, действующим там при­вычкам и стереотипам в отношении политических явлений (группо­вой конформизм и лояльность), склонность к лозунговому мышлению, способность к разделению ответственности в группе, характер кри­тичности и согласия с мнением лидеров и аутсайдеров, степень вос­приятия информации и способность к творческим решениям и т.д.

В плане уточнения данных характеристик принято учитывать спе­цифику больших
(или дистантных, с формально опосредованным общением индивидов) групп, к которым можно отнести классы, слои, территориальные образования, нации и т.д., а также малых
(с не­посредственным общением индивидов) групп, в частности, микро­социальных объединений людей, неформальных образований, отдель­ных политических ассоциаций и т.д. Каждая из этих групп отличается временным или постоянным характером существования, преоблада­нием организованных или стихийных связей, специализированным или мультифункциональным назначением и т.д.

Устойчивые элементы политической психологии

Психологические типы личности, лидера или психологический склад группы являются результатом длительного формирования стандартных реакций этих субъектов на постоянные и типичные вызовы политической среды. Индивиды или группы сообразно особенностям своего темперамента, характера, некритически усвоенным коллективным воззрениям и верованиям (архетипам), ролевым назначениям, привычкам и традициям на про­тяжении достаточно длительного времени вырабатывают свойственные им психологические ответы на политические раздражители в виде устойчивых эмоциональных стандартов и стереотипов мышления и поведения. Некоторые специалисты даже утверждают, что вообще существуют некие универсальные чувства (например, агрессии, альтруизма и др.) и психологические типы, которые в каждую эпоху лишь проявляются по-разному на новом историческом материале. Именно они, воплощая устойчивые эмоциональные оценки и сте­реотипы чувствования, предопределяют характер политических процессов, электоральный выбор людей.*

* См.: Юрьев А.
Введение в политическую психологию. СПб., 1992.

Очень отчетливо устойчивость психологических черт и механиз­мов просматривается на уровне различных групп. Например, молоде­жи, как особой социальной группе, присущи, это доказано много­численными исследованиями, эмоциональная неустойчивость, максимализм, повышенная возбудимость и подверженность неосознанным психическим реакциям, незавершенность системы функций контро­ля и самооценки. Такие психологические особенности превращают ее в наиболее «трудного» политического субъекта, чье поведение или партийно-политическая идентификация обладают крайней подвиж­ностью и непредсказуемостью. Молодые люди легко поддаются вну­шению, становятся жертвами политических спекуляций и манипу­лирования. Правда, наиболее интеллектуально развитая и социально чуткая часть – студенчество – практически всегда одной из первых принимает участие в акциях политического протеста за идеалы сво­боды и справедливости.

Весьма устойчивы черты психологического склада и у наций. При­чем характер этих чувственных механизмов и черт непосредственно зависит от того, какую роль в социальном самовыражении человека играет национальная идентификация. Ведь главный психологический механизм образования облика нации – межнациональное сравнение, поэтому люди, не испытывавшие серьезных ущемлений в области изучения родного языка, вероисповедания, приобщения к культур­ным ценностям, а также участвовавшие в широких инонациональных контактах, редко преувеличивают факт национальной принадлежно­сти и страдают национальными предрассудками по отношению к дру­гим народам. В основе их психологического склада лежит усвоенное с детства нейтрально-естественное отношение к ведущим националь­но-культурным ценностям, к людям других национальностей. Такие черты не являются психологически доминирующими в поведении че­ловека и их довольно трудно политизировать и уж тем более придать им ярко выраженную агрессивную форму.

Напротив, появившаяся по тем или иным причинам гиперболи­зация национальной идентичности, привлечение национальных чувств для выполнения защитных, компенсаторных функций ведут к пре­увеличению несходства различных наций, а впоследствии – к чрез­мерному приукрашиванию собственной нации и преуменьшению до­стоинств других. В таком случае у людей начинают действовать устой­чивые психологические механизмы, которые, к примеру, настраивают их на уклонение от информации, способной внести диссонанс в их воззрения. Устойчивость таких чувственных стандартов столь высока, что даже при очевидном несоответствии взглядов и действительности люди продолжают верить в их справедливость.

Психологическое доминирование национальной идентичности нередко приводит к тому, что раздражение, вызванное самыми раз­ными социальными причинами, автоматически переносится на сфе­ру национального восприятия. Такой механизм психологического пе­реноса (трансфер) заставляет даже собственные ошибки переклады­вать на плечи других («врагов нации»). А чаще всего побуждает человека жить по законам двух стандартов: все, что задевает его национальные чувства, наделять негативным смыслом, а на собственные действия, способные обидеть другого, не обращать внимания.

Политические настроения

У политической психологии помимо устойчивых есть и более или менее динамичные элементы, одними из которых являются политические настроения.
По сути дела они выступают как эмоционально-чувствен­ная оценка населением степени удовлетворения (неудовлетвореннос­ти) своих ожиданий и притязаний в рамках существующего режима и господства определенных ценностей.
Иными словами, будучи показа­телем нервно-психического напряжения, настроения представляют собой сигнальную реакцию, выражающую ту или иную степень несо­впадения человеческих потребностей с конкретными возможностя­ми людей и условиями их жизни и деятельности. Такая форма пере­живания своих потребностей предваряет осмысление людьми про­блем, является непосредственной предпосылкой возникновения, формирования умонастроений, мнений, политических позиций.

Благодаря своему характеру, настроения целиком и полностью зависят как от внешних условий
(когда, например, человеческие при­тязания резко спадают в результате изменения ситуации, не полнос­тью удовлетворившей их или заставившей людей понять всю беспоч­венность притязаний), так и от состояния самого субъекта.
В послед­нем случае люди могут не снижать интенсивность своих надежд даже в результате множественных неудач. Они могут отрицать даже явные причины неуспеха, продолжая верить и добиваться своих целей. По­литические настроения в таком случае становятся мощным источни­ком политической воли, которая стремится достичь определенных целей даже вопреки реальному положению вещей. Причем интенсив­ность настроений значительно увеличивается, если люди преследуют цели, соответствующие их внутренним убеждениям и характери­зующие позиции, которыми они никогда не поступятся.

Выражая определенное эмоционально-психологическое состояние людей, настроения могут порождать самые разнообразные, в том числе противоположные по направленности, политические движения, уси­ливать спонтанность и импульсивность действий субъектов, изменять психологическую сплоченность групп и населения в целом. Однако чувства массового протеста, отрицательная для государства экзальта­ция населения или паника только частично характеризуют роль на­строений в политике. Помимо негативных последствий настроения могут обладать и нейтральным (например, состояние апатии, свиде­тельствующей о снижении притязаний граждан к власти), и положи­тельным значением (люди могут испытывать энтузиазм в результате призывов властей, предвкушения своей близкой победы на выборах, героизировать свои чувства, сопротивляясь врагу, и т.д.).

К структурным компонентам политических настроений специа­листы чаще всего относят: бессознательные
ощущения и эмоции, чув­ства ожидания, оценку своих возможностей
влияния на власть. После­довательность их возникновения или преобладание друг над другом зависит от ситуации и состояния конкретного субъекта. В целом же настроения могут формироваться спонтанно, в отдельных слоях на­селения и инициироваться сознательно извне путем выдвижения партиями или государством таких программ и целей, которые прово­цируют новые, более высокие ожидания граждан. При этом каждая партия, как правило, всегда пытается превзойти соперника, нередко выдвигая все более привлекательные, но все менее осуществимые цели.

Различают настроения, выражающие идеальные
требования лю­дей к власти (например, демонстрирующие, как должен вести себя лидер или режим в целом), и настроения как. реально складывающиеся психологические состояния,
характеризующие то или иное отношение людей к различным аспектам политики. При этом и те, и другие мо­гут создавать некий фон в политической системе, а могут и опреде­лять те или иные действия разнообразных субъектов.

Обычно формируются настроения в рамках определенного цик­ла, который, по мнению российского ученого Д. Ольшанского, вклю­чает следующие стадии: зарождения, поворота, подъема и отлива. На стадии зарождения
фиксируется появление брожения, смутного и до поры до времени скрытого недовольства людей, вызывающего у них неприятный осадок, ощущение дискомфорта. В этих условиях люди взаимно «заводят» друг друга, выражают свои притязания, выиски­вая виноватых и приписывая им отрицательные свойства, что ведет к нарастанию силы протеста. На стадии поворота
смутные чувства кристаллизуются и рационализируются в определенных политических об­разах и требованиях, ведут к пониманию причин своего недовольства. На стадии подъема
выделяются доминантные настроения, кото­рые, распространяясь вширь, формируют массу людей, достигших такой степени усиления чувств, которая требует немедленного дей­ствия, реализации настроений. Стадия отлива
выражает эмоциональ­ный спад, возникающий в результате подлинного или мнимого удов­летворения настроений. При этом пассивность иногда становится не только следствием удовлетворения, разрешения настроений, но и понимания безысходности. Повторяясь, этот цикл придает динамике настроений вид синусоиды: за подъемом ожиданий следует разоча­рование, затем упадок снова сменяется подъемом и т.д.

Понимая важность настроений, политические режимы пытаются не только прогнозировать их динамику, но и управлять ими. Иници­ирование нужных властям настроений чаще всего осуществляется при помощи сложных манипуляций, специфического информирования и дезинформации населения. Например, власти нередко создают «кли­мат завышенных ожиданий», демонстрируя искренность взаимоот­ношений с населением, или поощряют распространение мифов, со­здающих у общественности нужные им политические образы. Осо­бенно ярко стремление использовать настроения в своих политических целях наблюдается во время выборов, когда обещания партий и ли­деров нередко переходят все рамки реально возможного. Еще более разнообразны и противоречивы настроения в переходных условиях, когда в них объединяются не только надежды на лучшее будущее, но и негативизм, ностальгия по прошлому и другие разноречивые чув­ства и эмоции.

3. Политическое поведение

Сущность политического поведения

Политическое поведение является важнейшей внешней формой выра­жения места и роли политической психологии в сфере политики. Именно здесь психология выступает и как механизм, и как специфический фактор человеческой активнос­ти в политической жизни. Причем прежде всего в мотивации поведе­ния политических-субъектов психология выявляет свой преобразую­щий потенциал, способствует изменениям процессов и институтов.

Подобно любой другой основополагающей категории политичес­кой науки, политическое поведение подвергается различным теоре­тическим интерпретациям и характеристикам. В настоящее время в науке сформировалось несколько точек зрения на его природу и сущ­ность. Так, значительная часть ученых исходит из того, что полити­ческое поведение – это совокупность всех действий
(акций и интер­акций), осуществляющихся в политической сфере и различающихся по степени своего влияния на власть. Например, в рамках данного подхода действия рассматриваются как способы реализации статусов или, как считает П. Блау, как результаты выгодных актору рацио­нальных решений.

Весьма распространена и ситуационная
трактовка политического поведения, авторы которой акцентируют внимание на внешних по отношению к человеку факторах, влияющих на содержание его дей­ствий. Как правило, речь в таком случае идет о физической, органи­ческой и социальной среде. В связи с таким пониманием Р. Мертон ставит вопрос о различных способах адаптации к внешней среде: кон­формизме,
означающем приятие человеком сложившегося порядка вещей, инновации,
предполагающей сохранение активности и само­стоятельности позиции человека по отношению к окружающей сре­де, и ритуале,
выражающем символическую и некритическую пози­цию человека по отношению к внешним условиям деятельности.

Наиболее часто встречающаяся конформная адаптированность лишает поведение человека остроты, четко выраженной ответной ре­акции на политическую обстановку. Активность конформистски на­строенного субъекта не позволяет ему замечать промахи властей, и нередко он прощает ей даже преступления, особенно в тех случаях, когда они непосредственно не затрагивают его интересов. Такой тип поведения в наибольшей степени придает политическому порядку искомую властями стабильность и потому приветствуется и поощря­ется ими. Ритуальный же характер поведения также практически бе­зопасен для господствующего режима в силу воспроизведения им доминирующих норм и образцов взаимоотношений с властью. И только инициативный характер поведения способен, в том случае, если он не направлен на поддержку властей, стимулировать изменения, чре­ватые дестабилизацией общественного положения.

Ряд ученых при характеристике политического поведения делают акцент на субъективных
намерениях человека, проявляющихся в его действиях. Так, М, Вебер выделял в связи с этим целе-рациональные, ценностно-рациональные, аффективные и традиционные действия, имеющие место в политической сфере. Характеризуя особые источники и формы политического поведения, эти способы деятельности обладают собственной спецификой производства действий.

Указанные подходы дают возможность определить политическое поведение как всю совокупность субъективно мотивированных дей­ствий разнообразных субъектов (акторов), реализующих свои статус­ные позиции и внутренние установки.
Помимо акцента на действен­ное, активное проявление позиций актора, политическое поведение несет на себе отпечаток субъективности, персональности понимания каждым действующим лицом целей и средств их достижения, соб­ственных позиций, оценок прошлого и настоящего.

Конечно, политическое поведение может быть вызвано к жизни внешними причинами или спровоцировано подсознательными мо­тивами и стимулами. Однако в большинстве своем поведение актуа­лизирует различные формы осознания людьми своих потребностей и интересов. В этом смысле 3. Фрейд считал, что людьми движет удо­вольствие, Т. Адорно – могущество, А. Унгерсма – смысл, а Д. Доллард и В. Миллер – фрустрации (досада и разочарование, возникаю­щие в результате обнаруживающихся препятствий для удовлетворе­ния интересов). Известный американский ученый А. Маслоу в 50-х гг. сформулировал классический перечень иерархиизированных потреб­ностей человека, которые, по его мнению, лежат в основании прак­тических действий человека. К ним он относил: физиологические потребности, потребность в безопасности (уверенность, стабильность, свобода от страха), в любви, признании и самоутверждении, а также самореализации.*

* MaslowA.
Motivation and Personality. N.Y., 1972. P. 326.

Сторонники конфликтной
теории предложили несколько иной подход. Они считают, что политическое поведение человека форми­руется на основании трех типов мотивации: кооперативной,
при ко­торой субъект заинтересован в благосостоянии партнера и рассмат­ривает его интересы в качестве составной части собственных устрем­лений; индивидуалистической,
которая игнорирует все соображения целесообразности, за исключением своей собственной выгоды; и кон­курентной,
которая означает неизбежность резкого противопостав­ления позиций и интересов соперничающих сторон и игру на выиг­рыш, при которой нанесение ущерба конкуренту является одним из позитивно оценивающихся итогов деятельности.

Представители системного анализа считают, что решающим мо­тивом политического поведения является расположенность к авто­ритетным
лидерам, копирование их стиля и наклонностей. А. Даунс, Р. Кари, Л. Хуад и другие приверженцы теории рационального
выбора, игнорируя эти привнесенные мотивы, настаивают на ведущем зна­чении в поведении индивида его стремления к выгоде, поиску удо­вольствия и минимизации потерь.

В то же время А. Горц, О. Дебарль и другие ученые, разделяющие принципы идеи «автономного человека»,
утверждающей неуклонное нарастание индивидуализации социального поведения и исключи­тельную сложность мотивов, которыми руководствуются граждане в современных условиях, не только предлагают как можно более де­тально исследовать их установки, но зачастую доходят до признания принципиальной неспособности анализировать субъективные моти­вации.

Теоретическая разноголосица относительно определения важней­ших мотивов демонстрирует очень сложный характер политического поведения, его многогранность и даже известную неопределенность. Поэтому теоретический спор вряд ли в скором времени придет к какому-то общему знаменателю. Вместе с тем уже полученные нара­ботки в целом позволили сформировать перечень основных элемен­тов поведенческой активности человека. К ним относятся: учет вне­шних факторов; интересов и потребностей субъектов; истинных или ложных форм их осознания (в виде установок, мотивов, убеждений); особенностей функций и ролевых нагрузок субъектов; конкретных действий; обратной связи между поведением и условиями его осуще­ствления.

На базе таких универсальных принципов в науке разрабатывают­ся разнообразные модели электорального, кризисного поведения граж­дан, принятия решений лидерами и др.

Типы политического поведения

Разнообразие областей политической жизни, множественность ролей и функций индивидов и групп в сфере отношений с государственной властью породили множество типов политического поведения. Так, идейно сориентированные поступки граждан, как правило, относятся к автономному
типу политического поведения, отражающему относительно свободный выбор людьми политических целей и средств их достижения. Этот тип поведения противостоит мобилизованным
формам активности, характеризующим вынужденность совершаемых человеком поступков под давлением внешних обстоятельств (силовых структур, партийных органов, силы общественного мнения).

Там, где воздействие идеологии стимулирует рутинные, постоянно повторяющиеся мотивы и действия граждан, принято выделять тради­ционные
формы политического поведения и противостоящие им инно­вационные
способы практического достижения политических целей (в них преобладают творческие формы политической активности).

Но наибольшим практическим значением для организации поли­тических порядков обладают формы поведения, которые соответству­ют общепринятым в политической системе ценностям и нормам «по­литической игры» и поддерживают, таким образом, правящий ре­жим, т.е. нормативные
формы политического поведения. В то же время самым проблематичным является урегулирование и контроль за от­клоняющимися от принципов и норм политических отношений по­литическими действиями, или девиантного
поведения.

В политической науке наибольшее внимание уделяется поиску причин такого отклоняющегося поведения. Так, еще со времен А. де Токвиля его причины связывались с противоречием между интен­сивным ростом ожиданий и притязаний граждан, с одной стороны, суженностью путей их реализации (так называемая депривация) – с другой. Р. Мертон усматривал причины девиации в разрыве между целями, которые выдвигаются и поощряются обществом, и возмож­ными в социуме средствами их достижения. С его точки зрения, по­нимание людьми того, что устоявшиеся средства и методы деятель­ности не приводят к намеченным результатам, осознание устойчиво­го дисбаланса целей и средств неизбежно побуждают граждан нарушать табу, применять иные, не санкционированные обществом способы решения задач.

Популярными и распространенными точками зрения на причи­ны ненормативной активности граждан являются представления о конфликтах как главных стимуляторах всех возможных отклонений. В качестве причин девиации отдельные ученые рассматривают и фак­торы, имеющие более частный характер и объясняющие, к примеру, такие явления наследственной дегенерацией групп граждан, распро­странением пороков, временным помутнением рассудка и т.п.

Глава 18. ПОЛИТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА

1. Понятие политической культуры

Сущность и понятие политической культуры

Многое из того, что в настоящее вре­мя относится к политической куль­туре, содержалось еще в Священном Писании, анализировалось и описывалось мыслителями древности Конфуцием, Платоном, Аристотелем. Однако сам термин появился много позже – в XVIII в. в трудах немецкого философа-просветителя И. Гердера. Теория же, описывающая эту группу политических явле­ний, сформировалась только в конце 50-х – начале 60-х гг. XX столе­тия в русле западной политологической традиции.

Американский теоретик Г. Алмонд, исследуя политическую сис­тему, выделил два уровня ее анализа: институциональный,
характе­ризовавший институты и их функции, нормы и механизмы форми­рования государственной политики, и ориентационный,
выражаю­щий особые формы ориентации населения на политические объекты. Эти ориентации содержали в себе «познавательные»
(представая как знания о строении политической системы, ее основных институтах, механизмах организации власти), «эмоциональные»
(выражающие чув­ства людей к тем, кто обеспечивал функционирование властных ин­ститутов и олицетворял власть в глазах населения), а также «оценоч­ные»
(выступающие как суждения, опирающиеся на ценностные критерии и стандарты рценки политических явлений) аспекты. В со­вокупности эти ориентации и характеризуют, по мнению Алмонда, такое специфическое явление, как политическая культура.

Анализ этих сторон отношения человека к политической систе­ме сосредоточивая внимание на разделяемых людьми ценностях, локальных мифологиях, символах, ментальных стереотипах и прочих аналогичных явлениях, давал возможность понять, почему, напри­мер, одинаковые по форме институты государственной власти в раз­ных странах действуют порой совершенно по-разному. Таким обра­зом, идея политической культуры позволяла глубже исследовать мо­тивацию политического поведения граждан и институтов, выявить причины множества конфликтов, которые невозможно было объяс­нить, опираясь на традиционные для политики причины: борьбу за власть, перераспределение ресурсов и т.д.

Впоследствии американцы С. Верба, Л. Пай, В. Розенбаум, англи­чане Р. Роуз и Д. Каванах, немецкий теоретик К. фон Бойме, францу­зы М. Дюверже и Р. Ж. Шварценберг, голландец И. Инглхарт и другие ученые существенно дополнили и развили учение о политической культуре. Причем, несмотря на то, что практически всеми учеными политическая культура связывалась с наличием ценностной мотива­ции, верований, присущих национальному характеру идеалов и убеж­дений, вовлекающих человека в политическую жизнь, тем не менее для многих из них данное понятие стало символом обобщенной ха­рактеристики всего субъективного контекста политики. Как, в част­ности, писал С. Верба, «политическая культура – это то, что задает форму проявления связи между событиями в политике и поведением индивидов как реакции на эти события; дело в том, что, хотя поли­тическое поведение индивидуумов и групп... является ответом на дей­ствия официальных лиц из правительства, войны, избирательные кам­пании и тому подобное, оно еще в большей степени определяется тем (символическим) значением, которое придается каждому из этих событий людьми, их наблюдающими. Можно сказать, что это не бо­лее чем проявление того, как люди воспринимают политику и как они интерпретируют то, что видят».* Неудивительно, что в русле такого подхода политическая культура расценивается некоторыми теоретиками как не более чем «новый термин для старой идеи».**

* Verba S.
Conclusions: Comparative Political Culture//Pye L., Verba S. Political Culture and Political Development. Princeton, 1965. P. 516.

** Kavanagh D.
Political Science and Political Behaviour. London, 1983. P. 48.

И все же понятие политической культуры постепенно завоевало свое место в науке, все больше и больше проявляя свой специфичес­кий характер в отражении политических явлений. В настоящее время в политологии сложилось три основных подхода в трактовке полити­ческой культуры. Одна группа ученых отождествляет ее со всем субъек­тивным содержанием политики, подразумевая под ней всю совокупность духовных
явлений (Г. Алмонд, С. Верба, Д. Дивайн, Ю. Краснов и др.). Другая группа ученых видит в политической культуре прояв­ление нормативных
требований (С. Вайт) или совокупность типич­ных образцов поведения человека в политике (Дж. Плейно). В данном случае она предстает как некая матрица поведения человека (М. Даг­лас), ориентирующая его на наиболее распространенные в обществе нормы и правила игры и, таким образом, как бы подтягивающая его действия к сложившимся стандартам и формам взаимодействия с властью.

Третья группа ученых понимает политическую культуру как спо­соб,
стиль политической деятельности человека, предполагающий воплощение его ценностных ориентации в практическом поведении (И. Шапиро, П. Шаран, В. Розенбаум). Такое понимание раскрывает практические формы взаимодействия человека с государством как выражение им своих наиболее глубинных представлений о власти, политических целей и приоритетов, предпочтительных и индивиду­ально освоенных норм и правил практической деятельности. Харак­теризуя неразрывную связь практических действий человека в сфере власти с поиском своих политических идеалов и ценностей, полити­ческая культура интерпретируется как некая постоянно воспроизво­димая на практике духовная программа, модель поведения людей, отражающая самые устойчивые индивидуальные черты поведения и мышления, не подверженные мгновенным изменениям под влияни­ем конъюнктуры или эмоциональных переживаний.

В этом смысле стиль политической деятельности человека рас­крывает политическую культуру как совокупность наиболее устойчи­вых форм, «духовных кодов» его политического поведения, свиде­тельствующих о степени свободного усвоения им общепризнанных норм и традиций государственной жизни, сочетании в его повсед­невной активности творческих и стандартных для конкретного обще­ства приемов реализации прав и свобод и т.д. В этом смысле полити­ческая культура представляет собой форму освоенного человеком опыта прошлого, того позитивного наследия, которое оставлено ему предшествующими поколениями. И поскольку в мышлении и пове­дении человека всегда сохраняется определенный разрыв между ос­военными и неосвоенными им нормами и традициями политической игры, сложившимися в обществе традициями и обычаями гражданс­кой активности, то у него сохраняется и мощный источник пере­оценки и уточнения своих ориентиров и принципов, а следователь­но, и развития своей политической культуры.

В настоящее время понятие политической культуры все больше обогащается смыслами, производными от «культуры» как особого явления, противопоставляемого природе и выражающего целостность жизненных проявлений общества. В силу этого и политическая куль­тура все больше рассматривается как политическое измерение куль­турной среды
в конкретном обществе, как характеристика поведения конкретного народа, особенностей его цивилизационного развития. В этом смысле политическая культура выражает движение присущих народу традиций в сфере государственной власти, их воплощение и развитие в современном контексте, влияние на условия формирова­ния политики будущего. Выражая этот «генетический код» народа, его дух в символах и атрибутах государственности (флаге, гербе, гим­не), политическая культура по-своему интегрирует общество, обес­печивает в привычных для людей формах стабильность отношений элитарных и неэлитарных слоев общества.

Так понятые политические культуры различных обществ взаимо­связаны не по типу «низшая-высшая», а как самостоятельные ду­ховные системы, отторгающие или поглощающие (ассимиляция) одна другую либо взаимопроникающие и усваивающие язык и ценности друг друга (аккомодация). Поэтому невозможно признавать наличие высоких или низких политических культур; считать, что одна культу­ра может быть ступенькой или целью развития другой; что культуры в обществе может быть больше или меньше. Политическая культу­ра – это органически присущая обществу характеристика его каче­ственной целостности, проявляющаяся в сфере публичной власти.

Рационально обобщая описанные подходы, политическую куль­туру можно определить как совокупность типичных для конкретной страны (группы стран) форм и образцов поведения людей в публичной сфере, воплощающих их ценностные представления о смысле и целях развития мира политики и закрепляющих устоявшиеся в социуме нор­мы и традиции взаимоотношения государства и общества.

Однако, несмотря на свою нейтральность (невозможность при­менять критерии одной культуры для оценки другой), политико-куль­турные явления все же обладают некой ценностной определеннос­тью. Иными словами, если субъект руководствуется идеями, прене­брегающими ценностью человеческой жизни, чувствами неприязни и ненависти, ориентируется на насилие и физическое уничтожение другого, то распадается сама ткань политической культуры. В этом случае в сфере власти культурные ориентиры и способы политичес­кого участия уступают место иным способам политических взаимо­отношений. Поэтому фашистские, расистские, шовинистические дви­жения, геноцид и терроризм, охлократические формы протеста и тоталитарный диктат властей не способны поддерживать и расши­рять культурное пространство в политической жизни.

Таким образом, констатируя невозможность
построения всех форм участия граждан в политике на образцах культуры, а также призна­вая разную степень обусловленности институтов власти принятыми в обществе ценностями, следует признать, что политическая культура способна сужать или же расширять зону своего реального существо­вания. Вследствие этого она не может быть признана универсальным политическим явлением, пронизывающим все фазы и этапы полити­ческого процесса. Развиваясь по собственным законам, она способна оказывать влияние на формы организации политической власти, строение ее институтов, характер межгосударственных отношений.

В то же время политическая культура вмещает в себя чрезвычайно широкий круг гуманистически ориентированных ценностей (и обус­ловленных ими форм поведения), которые отличают разнообразие жизни конкретных обществ, слоев населения, их обычаев и тради­ций. Применительно к отдельному обществу это означает и то, что его политическая культура содержит разнообразные субкультуры,
т.е. локальные, относительно самостоятельные группы ценностей, норм, стереотипов и приемов политического общения и поведения, под­держиваемых отдельными группами населения.

Функции политической культуры

Воплощая целостно-смысловую де­терминацию активности человека в сфере власти, политическая культу­ра характеризует его способность понимать специфику своих властно значимых интересов, действовать при достижении целей не только в соответствии с правилами политической игры, но и творчески пере­страивая приемы и способы деятельности при изменении потребно­стей и внешних обстоятельств. Сочетая ценностную мотивацию с чув­ственными и рациональными побуждениями человеческих действий, политическая культура не просто содержит в себе элементы, позво­ляющие человеку одновременно выглядеть «логичным», «нелогич­ным» и «внелогичным» (В. Парето), но и проявляется в самых разно­образных формах. В частности, она может существовать в виде духов­ных побуждений и ориентации человека, в опредмеченных формах его практической деятельности, а также в институциализированном виде, т.е. будучи закрепленной в строении органов политического и государственного управления, их функциях. Поскольку не все ценно­сти одновременно воплощаются практически и уж тем более инсти­туционально, постольку между названными формами проявления по­литической культуры всегда имеются определенные противоречия.

Политической культуре свойственны определенные функции в по­литической жизни. К важнейшим можно отнести следующие функции:

- идентификации,
раскрывающей постоянную потребность че­ловека в понимании своей групповой принадлежности и определении приемлемых для себя способов участия в выражении и отстаивании интересов данной общности;

- ориентации,
характеризующей стремление человека к смы­словому отображению политических явлений, пониманию собст­венных возможностей при реализации прав и свобод в конкретной политической системе;

- предписания (программирования),
выражающей приоритетность определенных ориентации, норм и представлений, задающих и обус­ловливающих определенную направленность и границы конструиро­вания поведения человека;

- адаптации,
выражающей потребность человека в приспособле­нии к изменяющейся политической среде, условиям осуществления его прав и властных полномочий;

- социализации,
характеризующей приобретение человеком опре­деленных навыков и свойств, позволяющих ему реализовывать в той или иной системе власти свои гражданские права, политические фун­кции и интересы;

- интеграции (дезинтеграции),
обеспечивающей различным груп­пам возможность сосуществования в рамках определенной полити­ческой системы, сохранения целостности государства и его взаимо­отношений с обществом в целом;

- коммуникации,
обеспечивающей взаимодействие всех субъектов и институтов власти на базе использования общепринятых терми­нов, символов, стереотипов и других средств информации и языка общения.

В процессе реализации своих функций политическая культура спо­собна оказывать тройственное влияние на политические процессы и институты. Во-первых, под ее воздействием могут воспроизводиться
традиционные для общества формы политической жизни. Причем в силу устойчивости ценностных ориентации в сознании человека та­кая возможность сохраняется даже в случае изменения внешних об­стоятельств и характера правящего режима. Поэтому и в периоды про­водимых государством реформ целые слои населения могут поддер­живать прежние политические порядки, противодействуя новым целям и ценностям. Такая способность политической культуры хорошо объяс­няет то, что большинство революций нередко заканчивается либо определенным возвратом к прежним порядкам (означающим невоз­можность населения внутренне освоить новые для себя цели и цен­ности), либо террором (только и способным принудить людей к реа­лизации новых для них принципов политического развития).

Во-вторых, политическая культура способна порождать новые,
нетрадиционные для общества формы социальной и политической жизни, а в-третьих, комбинировать
элементы прежнего и перспек­тивного политического устройства.

В различных исторических условиях, а чаще всего при неста­бильных политических процессах некоторые функции политической культуры могут затухать и даже прекращать свое действие. В частно­сти, может весьма значительно снижаться коммуникативная способ­ность политических норм и традиций государственной жизни, в ре­зультате чего неизбежно обостряется полемика между различными общественными группами, и особенно теми из них, которые придер­живаются противоположных позиций относительно правительствен­ного курса. Вместе с тем в переходных процессах нередко возрастает способность политической культуры к дезинтеграции систем правле­ния, основанных на непривычных для населения целях и ценностях.

Структура политической культуры

Политическая культура – явление полиструктурное, многоуровневое. Много­образные связи политической культуры с различными социальными и политическими процессами предопределя­ют ее сложное строение и организацию. Разнообразные внутренние струк­туры политической культуры отражают технологию формирования поли­тического поведения субъектов, этапы становления политической культу­ры конкретной страны, наличие разнообразных субъектов (элит, электората, жителей отдельных стран и регионов), но главное – различный характер и удельный вес различных ценностей.

Так, к примеру, В. Розенбаум считает, что ориентации людей относительно политической системы есть «базовые компоненты по­литической культуры».* В частности, он предлагает дифференциро­вать ориентации на следующие блоки:

* Rosenbaum W. A.
Political Cultur: Basic Concept in Political Science. N.Y., Pr. publ. 1975. P. 6.

- ориентации относительно институтов
государственного уп­равления; в этот блок входят ориентации относительно режима (го­сударственных институтов, норм, символов, официальных лиц) и относительно «входов» и «выходов» политической системы, выража­ющих оценку различных требований к государственной власти, ее решений, эффективности их реализации;

- ориентации относительно «других»
в политической системе, включающие политическую идентификацию (осознание принадлеж­ности к нациям, государствам, жителям определенных районов и др.), политическую веру (означающую убежденность человека в позитив­ных или негативных последствиях действий взаимодействующих с ним людей) и выработку субъективных предпочтений относительно «пра­вил игры» и господствующего правопорядка;

- ориентации относительно собственной
политической деятель­ности, включающие оценку своей политической компетентности (при участии в политической жизни, использовании при этом определен­ных ресурсов), веру в свою способность оказывать реальное воздей­ствие на институты власти.

Политические ориентиры и ценности могут структурировать по­литическую культуру и с учетом их различного значения и роли для формирования политической деятельности человека. В этом смысле могут выделяться мировоззренческие, гражданские и собственно по­литические ценности.

Так, ценностная ориентация человека на мировоззренческом
уровне встраивает представления о политике в его индивидуальную картину мира, индивидуальное восприятие жизни. Это заставляет его соотносить свои нравственно-этические представления (о добре, смысле жизни) с особенностями политической сферы, формировать представления о роли политики в достижении им своих главных жизненных целей. В рамках гражданских
ориентиров человек осознает свои возможности как учас­тника публичных отношений, в которых действуют особые органы и институты (органы государственного управления, суд и др.), чья дея­тельность влияет на наличие и реализацию его прав и свобод. С точки зрения собственно политических
представлений человек вырабатывает свое отношение к практическим формам деятельности конкретного правительства, партий, официальных лиц и т.д.

На каждом из этих уровней у человека могут складываться до­вольно противоречивые представления. Причем отношение к конк­ретным политическим событиям изменяется, как правило, значи­тельно быстрее, нежели мировоззренческие принципы, в силу чего восприятие новых целей и ценностей, переосмысление истории и т.д. осуществляются крайне неравномерно. Все это придает процессам формирования и развития политической культуры дополнительную сложность и противоречивость. А степень соответствия уровней цен­ностной ориентации непосредственно определяет характер целост­ности и внутренней неравновесности политической культуры.

Типичным способом структуризации политической культуры явля­ется различение ценностных ориентиров и способов политического по­ведения в зависимости от принадлежности людей к социальным, наци­ональным, демографическим, территориальным, конфессиональным, ролевым (элита и электорат) и другим общественным группам. Тем са­мым политическая культура предстает как совокупность субкультурных образований, характеризующих наличие у их носителей существенных (и несущественных) различий в отношении к власти и государству, правящим партиям, в способах политического участия и т.д.

Такой подход позволяет увидеть, что в конкретных странах и го­сударствах наибольшим политическим влиянием могут обладать, на­пример, религиозные (в Северной Ирландии и Ливане), этнические (в Азербайджане) или элитарные (в переходных обществах) субкуль­туры. В этом смысле наиболее важными элементами субкультурной дифференциации политической культуры являются личностные осо­бенности лидеров и элиты, характеризующие их способности к вы­ражению интересов рядовых граждан и эффективному управлению и росту легитимации власти.

2. Типы политической культуры

Критерии типологизации политической культуры

На протяжении развития разнообраз­ных государств и народов выработа­но множество типов политической культуры, выражающих преобладание в стиле политического по­ведения граждан определенных ценностей и стандартов, форм взаи­моотношений с властями, а также иных элементов, сложившихся под доминирующим воздействием географических, духовных, эко­номических и прочих факторов.

В основании типологии политических культур могут лежать дос­таточно приземленные факторы, отражающие, к примеру, специфику разнообразных политических систем (X. Экстайн), стран и регионов (Г. Алмонд, С. Верба), типов ориентации граждан в политической игре (в частности, моралистских, индивидуальных или традицион­ных – Д. Элазар), открытость (дискурсивность) или закрытость по­литических ценностей к инокультурным контактам (Р. Шварценберг), внутреннюю целостность культурных компонентов (Д. Каванах), иде­ологические различия (Е. Вятр) и др.

Особую известность в науке получила классификация политичес­кой культуры, предложенная Г. Алмондом и С. Вербой в книге «Граж­данская культура» (Нью-Йорк, 1963). Анализируя и сопоставляя ос­новные компоненты и формы функционирования политических сис­тем Англии, Италии, ФРГ, США и Мексики, они выделили три «чистых» типа политической культуры: парохиальный
(приходской, «местечковый», патриархальный), для которого характерно отсутствие интереса граждан к политической жизни, знаний о политической системе и значимых для людей ожиданий от ее деятельности; подданнический
с сильной ориентацией на политические институты и невысоким уровнем индивидуальной активности граждан; партиципаторный
(от англ. participation – участие), свидетельствующий о заинтересованности граждан в политическом участии и о проявле­нии ими такой активности. Авторы подчеркивали, что на практике данные типы политической культуры взаимодействуют между собой, образуя смешанные формы с преобладанием тех или иных компо­нентов. Причем самой массовой и одновременно оптимальной, с точки зрения обеспечения стабильности политического режима, является синтетическая культура «гражданственности», в которой преоблада­ют подданнические установки и соответствующие формы участия людей в политике.

Учитывая различную степень освоения гражданами различных цен­ностей, норм, стандартов, характерных для разных стран, в науке выделяют консенсуальный и поляризованный
типы политической куль­туры. В политической культуре консенсуального типа отмечается на­личие весьма высокой сплоченности населения на базе относительно ведущих ценностей, целей, которые стоят перед государством и об­ществом. Поэтому здесь, как правило, высока и лояльность граждан к правящим кругам и целям режима.

В поляризованной политической культуре сложившиеся в обще­стве субкультуры отличаются резким несовпадением базовых ценно­стей и ориентиров политической деятельности населения (разрывом горизонтальных субкультур), элиты и электората (разрывом вертикальных субкультур). В странах с фрагментированной политической культурой у населения чаще всего отсутствует прочное согласие от­носительно целей общественного развития, основных методов ре­формирования страны, моделей будущего.

Степень и глубина взаимонепонимания обычно не совпадают, поэтому в рамках этого типа политической культуры выделяются и своеобразные подтипы. Например, можно говорить о фрагментированных
(сегментированных) политических культурах, в рамках кото­рых, в отличие от отношений внутри поляризованной политической культуры, существует определенный общественный консенсус по поводу самых основных – национальных – ценностей. В то же время, как подчеркивает В. Розенбаум (и как уже отмечалось ранее), здесь местная лояльность нередко превалирует над национальной, слаба действенность правовых, легитимных процедур, распространено ос­трое недоверие социальных групп друг к другу, и поэтому приходя­щие к власти правительства нестабильны и недолговечны.

Наличие сегментированных политических культур весьма типич­но для переходных обществ или тех, в которых идет процесс форми­рования титульной нации. В этих условиях велика доля апатичных и отчужденных от власти слоев населения, ведутся острые политичес­кие дискуссии относительно целей и способов общественных преоб­разований.

Учитывая особую роль государства и других политических инсти­тутов в воспроизводстве образцов политического мышления и пове­дения, в науке различают также официальную,
поддерживаемую ин­ститутами государства, и реальную
политическую культуру, вопло­щающую ценности и соответствующие им формы практического поведения большинства или значительной части населения. Так, в ряде стран Восточной Европы, где идеи социализма в значительной мере внедрялись под давлением государства, при первых же демокра­тических преобразованиях («бархатных революциях») они уступили место официальных показателей приверженности этих стран марк­сизму-ленинизму реальным ориентирам и ценностям граждан.

В то же время типы политической культуры могут определяться и на более общих основаниях, способных обнажить самые универсаль­ные черты разнообразных стилей политического поведения граждан в тех или иных странах. Например, можно говорить о рыночной
поли­тической культуре, в которой политика понимается людьми как разновидность бизнеса и рассматривается в качестве акта свободного обмена деятельностью граждан, и этатистской,
которая характеризу­ется главенствующей ролью государственных институтов в организа­ции политической жизни и определении условий политического участия индивида (Э. Баталов).

Особенности политических культур западного и восточного типов

В содержательном отношении суще­ствуют и более общие критерии типологизации политической культу­ры, заданные, в частности, специ­фикой цивилизационного устройства особых полумиров – Востока и Запада, Юга и Севера, ценности и традиции которых являются фун­даментом практически всех существующих в мире типов политичес­кой культуры.

Идеалы политической культуры западного
типа восходят к поли­сной (городской) организации власти в Древней Греции, предпола­гавшей обязательность участия граждан в решении общих вопросов, а также к римскому праву, утвердившему гражданский суверенитет личности. В целом ценности и стандарты западной политической куль­туры формировались по мере и на основе последовательного повы­шения роли и значения личности в политической жизни общества, установления контроля гражданского общества над государством. Ог­ромное влияние на содержание этих ценностей и стандартов оказали и религиозные ценности христианства, прежде всего его протестант­ской и католической ветвей, а также особая роль философии, высту­павшей в качестве автономной духовной силы и воплощавшей кри­тическое отношение как к социальной действительности, так и к религиозной картине мира.

Экономическим фундаментом западного образа жизни, в лоне ко­торого формировались основные идеи, институты и отношения поли­тической жизни, стал индустриальный тип производственных отноше­ний, который в сочетании с духовным влиянием католицизма, и осо­бенно протестантизма, утвердил важнейшие принципы социального и политического взаимодействия. Для человека греко-римской цивилиза­ции базовым принципом его отношения к действительности было от­ношение к труду как к залогу жизненного преуспевания. Рациональное отношение к жизни, идеи состязательности, стремление к прогрессу: «трудись и преуспеешь», «соревнуйся и прославишься» – вот те этичес­кие максимы, которые господствовали в отношениях государства и об­щества, двигали развитие западной цивилизации, заставляли Запад по­стоянно совершать рывки в развитии производства, вели к неуклонно­му росту благосостояния его населения.

В силу такого типа цивилизационного развития основные ценно­сти и ориентиры политической культуры Запада прежде всего отра­жали понимание самодостаточности человека для осуществления вла­сти и отношение к политике как разновидности конфликтной, но вполне рационально организованной деятельности, в которой люди выполняют различные роли и функции. Государство воспринималось как институт, защищающий права и свободы человека, поддержива­ющий его социальные инициативы. При этом не существовало ника­ких ценностных ограничений, закрывавших для обычного человека возможности исполнения управленческих функций. Статус важней­шего регулятора политической игры утвердился за правом и законом. Ориентация на главенство законов и конституции сформировала пре­обладание консенсусных технологий властвования, центристский тип государственной политики.

Такая ценностная мотивация политических действий элитарных и неэлитарных слоев обусловила развитие демократической формы организации власти, закрепилась в разделении властей, создании си­стемы сдержек и противовесов, направленных на систематический контроль общественности за правящими кругами. В настоящее время устойчивые демократические традиции позволяют западным странам гибко адаптироваться ко многим изменениям в мире, решать конф­ликты в духе целостности и интеграции своих сообществ.

Специфика же восточных
норм и традиций политической культу­ры коренится в особенностях жизнедеятельности общинных струк­тур аграрного азиатского общества, складывавшихся под воздействием ценностей арабо-мусульманской, конфуцианской и индо-буддийской культур. Базовые ценности данного мира формировались при по­стоянном доминировании в жизни общества властвующих структур, господстве коллективистских форм организации частной жизни, по­давлении централизованными структурами условий для индивиду­альной предпринимательской деятельности, возникновения и разви­тия частной собственности. Безраздельное господство религиозных идей, воплощавших в себе не только сакральные идеи, но и мораль, право, эстетику, социальные учения, привело к тому, что религиоз­ные доктрины практически поглотили критическую функцию светс­кой философской науки в этих странах.

Разрешение конфликтов в таких условиях предусматривало не по­ощрение юридических норм, а апелляцию к моральному авторитету старших начальников. Поэтому этической максимой политической культуры восточного типа стал не закон, а обычай, не конституция, а мнение руководства. В целом длительное господство патриархально-клановой структуры общества привело к крайней слабости индивида перед лицом общины и особенно государства. Статус человека опре­делялся его полезностью для конкретной общности, а потому власть, политика всегда воспринимались как сфера деятельности героев и выдающихся лиц.

Такого рода условия способствовали укоренению в качестве ба­зовой ценности этого типа политической культуры убеждения в необходимости обязательного посредника между рядовым человеком и властью (гуру, учителя, старшего). Человек рассматривал политичес­кую власть как область божественного правления. Состязательность, плюрализм, свобода исключались из атрибутов этой области жизни, а признание главенствующей роли элит дополнялось отсутствием по­требности в контроле за ее деятельностью. Основным уделом челове­ка признавались исполнительские функции, поддержание идей спра­ведливости, порядка, гармонии верхов и низов. Не удивительно, что такие нормы постоянно порождали тенденции к изоляции верхов и низов, авторитарные тенденции, упрощение форм организации вла­сти и политических отношений.

Противоположность базовых ориентиров западного и восточного типов имеет крайне устойчивый характер, который не могут поколе­бать даже серьезные политические реформы. К примеру, в Индии, где в наследство от колониального владычества Великобритании страна получила достаточно развитую партийную систему, парламентские институты и т.д., по-прежнему доминируют архетипы восточного мен­талитета. И поэтому на выборах главную роль играют не партийные программы, а мнения деревенских старост, князей (глав аристо­кратических родов), руководителей религиозных общин и т.д. В свою очередь и в ряде западноевропейских стран даже повышенный инте­рес к восточным религиям и образу жизни тоже никак не сказывает­ся на параметрах политической культуры, не ведет к изменению ее.

Правда, в некоторых государствах все-таки сформировался некий синтез
ценностей западного и восточного типов. Так, например, тех­нологический рывок Японии в клуб ведущих индустриальных дер­жав, а также политические последствия послевоенной оккупации этой страны позволили усилить в ее политической культуре значительный заряд либерально-демократических ценностей и образцов политичес­кого поведения граждан. Весьма интенсивное взаимодействие Запада и Востока происходит и в политической жизни стран, занимающих срединное
геополитическое положение (Россия, Казахстан и др.), – там формируется определенный симбиоз ценностных ориентации и способов политического участия граждан. И все же качественные осо­бенности названных мировых цивилизаций, как правило, обуслов­ливают взаимно не преобразуемые основания политических культур, сближение которых произойдет, очевидно, в далеком будущем.

Особенности современной российской политической культуры

Политическая культура отдельной страны обычно формируется в про­цессе переплетения различных цен­ностных ориентации и способов по­литического участия граждан, национальных традиций, обычаев, способов общественного признания человека, доминирующих форм общения элиты и электората, а также других обстоятельств, выражающих устойчивые черты цивилизационного развития общества и го­сударства.

Базовые ценности российской политической культуры сложились под воздействием наиболее мощных, не утративших своего влияния и в настоящее время факторов. Прежде всего к ним можно отнести геополитические
причины, выражающиеся, в частности, в особенностях ее лесостепного ландшафта, в наличии на большей части тер­ритории резко континентального климата, в больших размерах осво­енных человеком территорий и т.д. Влияя на жизнь многих и многих поколений, эти факторы (причины) определили для значительных, в основном сельских, слоев населения основной ритм жизнедеятель­ности, установки и отношение к жизни. К примеру, зимне-летние циклы способствовали сочетанию в русском человеке степенности, обломовской созерцательности и долготерпения (вызванных длитель­ной пассивностью в зимний период) с повышенной активностью и даже взрывным характером (берущих истоки в необходимости мно­гое успеть за короткое лето).

Собственное влияние на доминирующие черты российской по­литической культуры оказали и общецивилизационные
факторы, от­разившие самые показательные формы организации совместной жизни россиян, их базовые ценности и ориентиры. Например, к ним можно отнести социокультурную срединность между ареалами Востока и За­пада; постоянную ориентацию государства на чрезвычайные методы управления; мощное влияние византийских традиций, выразившее­ся, к примеру, в доминировании коллективных форм социальной жизни; отсутствие традиций правовой государственности и низкую роль механизмов самоуправления и самоорганизации населения и т.д. В XX в. уничтожение тоталитарными режимами целых социальных слоев (купечества, гуманитарной интеллигенции, офицерства) и народ­ностей, отказ от рыночных регуляторов развития экономики, на­сильственное внедрение коммунистической идеологии существенно трансформировало многие тенденции в развитии российской циви­лизации, нарушило естественные механизмы воспроизводства рос­сийских традиций, разорвало преемственность поколений и развитие ценностей плюралистического образа жизни, деформировало меж­культурные связи и отношения России с мировым сообществом.

Длительное и противоречивое влияние различных факторов в на­стоящее время привело к формированию политической культуры рос­сийского общества, которую можно охарактеризовать как внутренне расколотую, горизонтально и вертикально поляризованную
культуру, где ее ведущие сегменты противоречат друг другу по своим базовым и второстепенным ориентирам. Основные слои населения тяготеют в большей степени к культурной программатике либо рациональной, либо традиционалистской субкультур, опирающихся на основные ценности западного и восточного типа. Во многом эти неравноценные по своим масштабам и влиянию субкультуры пронизаны и раз­личными идеологическими положениями и подходами.

В основании доминирующей традиционалистской субкультуры российского общества лежат ценности коммунитаризма (восходящие к общинному коллективизму и обусловливающие не только приори­тет групповой справедливости перед принципами индивидуальной свободы личности, но и в конечном счете – ведущую роль государ­ства в регулировании политической и социальной жизни), а также персонализированного восприятия власти, постоянно провоцирую­щего поиск «спасителя отечества», способного вывести страну из кри­зиса. Ведущей политической идеей является и «социальная справед­ливость», обусловливающая по преимуществу морализаторские оцен­ки межгрупповой политической конкуренции. Характерно для таких культурных ориентации и недопонимание роли представительных ор­ганов власти, тяготение к исполнительским функциям с ограничен­ной индивидуальной ответственностью, незаинтересованность в сис­тематическом контроле за властями, отрицание значения кодифици­рованной законности и предпочтение ей своей, «калужской» и «рязанской законности» (Ленин). Этот тип политической культуры от­личает еще и склонность к несанкционированным формам полити­ческого протеста, предрасположенность к силовым методам разре­шения конфликтных ситуаций, невысокая заинтересованность граж­дан в использовании консенсусных технологий властвования.

В противоположность этим ориентирам у представителей более рационализированных и либерально ориентированных ценностей си­стема культурных норм и воззрений включает многие из тех стандар­тов, которые характерны для политической культуры западного типа. Однако большинство этих ценностей еще не прочно укоренено в их сознании и имеет несколько книжный, умозрительный характер.

Как уже отмечалось, практически все политические культуры той или иной страны представляют собой сочетание
различных субкуль­тур. Например, даже в достаточно интегрированной американской политической культуре Д. Элазар выделяет индивидуалистскую, моралистскую и традиционалистскую субкультуры. Две весьма различ­ные политические культуры сложились в современном Китае (КНР и Гонконг). Однако в российском обществе уровень различий и проти­востояния между субкультурами крайне высок. Если, к примеру, тра­диционалисты мифологизируют особость России, то демократы – ее отставание, первые критикуют западный либерализм, вторые – кос­ную российскую действительность. При этом и тех, и других отличают неколебимая уверенность в правоте «своих» принципов (обычаев, тра­диций, лидеров и т.д.), отношение к компромиссу с оппонентами как к недопустимому нарушению принципов и даже предательству.

По сути дела такая форма взаимного противостояния политичес­ких субкультур есть современная редакция того культурного раскола,
который сложился в нашем обществе еще в годы крещения Руси и ведет свой путь через противостояние сторонников язычества и хри­стианства, приверженцев соборности и авторитаризма, славянофи­лов и западников, белых и красных, демократов и коммунистов. В силу этого взаимооппонирующие субкультуры не дают возможности вы­работать единые ценности политического устройства России, совме­стить ее культурное многообразие с политическим единством, обес­печить внутреннюю целостность государства и общества.

Как показывает опыт развития российского общества, его куль­турная самоидентификация возможна на пути преодоления раскола и обеспечения органического синтеза цивилизационного своеобра­зия развития страны и мировых тенденций к демократизации об­ществ и расширению инокультурных контактов между ними. Транс­формировать в этом направлении политико-культурные качества рос­сийского общества можно прежде всего путем реального изменения гражданского статуса личности, создания властных механизмов, пере­дающих властные полномочия при принятии решений законно из­бранным и надежно контролируемым представителям народа.

Нашему обществу необходимы не подавление господствовавших прежде идеологий и не изобретение новых «демократических» док­трин, а последовательное укрепление духовной свободы, реальное расширение социально-экономического и политического простран­ства для проявления гражданской активности людей, вовлечение их в перераспределение общественных материальных ресурсов, контроль за управляющими. Политика властей должна обеспечивать мирное со­существование даже противоположных идеологий и стилей гражданс­кого поведения, способствуя образованию политических ориентации, объединяющих, а не противопоставляющих позиции социалистов и либералов, консерваторов и демократов, но при этом радикально ог­раничивающих идейное влияние политических экстремистов. Только на такой основе в обществе могут сложиться массовые идеалы граж­данского достоинства, самоуважение, демократические формы взаимодействия человека и власти.

3. Политическая социализация

Сущность политической социализации

Включение человека в мир полити­ки предполагает усвоение и поддер­жание им ее норм, образцов и стан­дартов поведения, традиций. Процесс усвоения человеком требований статусного поведения, культурных ценностей и ориентиров, который ведет к формированию у него свойств и умений, позволяющих адапти­роваться в конкретной политической системе и выполнять в ней опре­деленные функции,
называется политической социализацией.

В силу своей сложности и противоречивости политическая соци­ализация по-разному трактуется в науке, предоставляя ученым воз­можность акцентировать внимание на ее разных сторонах и гранях. Вот почему, несмотря на то, что систематическое изучение этого процесса ведется еще с 20-х гг. XX столетия, единого подхода к по­ниманию процесса политической социализации пока еще не выра­ботано. Например, представители чикагской школы (Л. Коэн, Р. Липтон, Т. Парсонс) рассматривают ее как процесс ролевой тренировки человека; К. Луман и А. Гелен интерпретируют ее как аккультурацию, т.е. освоение человеком новых для себя ценностей, выдвигая, таким образом, на первый план психологические механизмы формирова­ния политического сознания и поведения человека. Ученые, работа­ющие в русле психоанализа (Э. Эриксон, Э. Фромм), главное внима­ние уделили исследованию бессознательных мотивов политической деятельности (формам политического протеста, контркультурного по­ведения), понимая политическую социализацию как скрытый про­цесс политизации человеческих чувств и представлений. Ряд других ученых, разделяющих установки когнитивной школы, усматривают ее суть в накоплении человеком нового комплекса знаний и т.д.

В целом же большинство ученых согласно с тем, что отсутствие свойств, приобретаемых человеком в процессе социализации, не толь­ко затрудняет, но нередко и лишает его возможности адаптироваться в политической сфере общества, а следовательно, и использовать ее механизмы для защиты и эффективного отстаивания своих интере­сов. Сходятся ученые и в том, что важнейшими функциями полити­ческой социализации являются достижение личностью умений ориентироваться в политическом пространстве и выполнять там опре­деленные властные функции.

Основные способы и механизмы политической социализации

Политические ценности, традиции, образцы поведения и прочие элемен­ты политической культуры осваива­ются человеком непрерывно, и про­цесс этот может быть ограничен только продолжительностью его жизни. Воспринимая одни идеи и навыки, человек в то же время может поступаться другими ориентирами, избирать новые для себя способы общения с властью.

В целом политическая социализация представляет собой двуеди­ный
процесс: с одной стороны, она фиксирует усвоение
личностью определенных норм, ценностей, ролевых ожиданий и прочих требо­ваний политической системы, с другой – демонстрирует, как лич­ность избирательно осваивает эти традиции и представления, зак­репляя
их в тех или иных формах политического поведения и влия­ния на власть. Таким образом, влияние общества на политические качества личности неизбежно ограничивается внутренними убежде­ниями и верованиями человека. Не случайно X. Г. Гадамер подчерки­вал, что «традиция всегда является точкой пересечения свободы и истории», подразумевая сознательный выбор ее человеком. Так что, благодаря способности человека осознанно как приобретать, так и утрачивать те или иные ориентиры, ценности, нормы, политическая социализация существует как двусторонний
процесс усвоения им од­них и отказа от других стандартов и ценностей.

В то же время чуткость человека к внешнему влиянию, его спо­собность воспринимать и усваивать предлагаемые социумом те или иные ценности, стандарты поведения зависят прежде всего от набо­ра политических знаний, умений и навыков человека, и в первую очередь – от его субъективного состояния и выполняемых в полити­ке ролей, поскольку, к примеру, лидер и рядовой избиратель не мо­гут руководствоваться одними и теми же образцами политического поведения. Вместе с тем сам процесс усвоения культурных образцов осуществляется на основе восприятия примеров деятельности, рас­пространенных и типичных образцов мышления и поведения, вклю­чения человека во взаимодействие с определенными институтами, приобщения к авторитетным в обществе ценностям и т.д.

В этом смысле постоянными спутниками человека, в значитель­ной мере предопределяющими его возможности к усвоению и эф­фективность воплощения культурных стандартов, являются агенты социализации,
через деятельность которых преломляется влияние всех внешних факторов. К ним относятся: семья, система образования, общественные и политические институты (организации), церковь, СМИ и отдельные политические события (такие, как революции, репрессии властей, голод и т.п.), обладающие способностью карди­нально влиять на систему убеждений и верований человека.

Авторитет и эффективность влияния каждого из этих агентов за­висят от многих причин, но прежде всего – от возраста и внутренне­го состояния человека, интенсивности его включения в социальные и политические процессы, характера выполняемых им там функций, а также цивилизационных и исторических условий их осуществления. Например, в традиционных обществах более сильным влиянием обла­дает семья и вообще ближайшее окружение человека, а также церковь. В государствах современного типа сильнее проявляется авторитет обра­зовательных и коммуникативных структур, которые шире включают массовый опыт в выработку индивидуальной картины мира политики, в большей степени формируя элементы надличностного видения чело­веком политической жизни. На более поздних этапах «модерна» и рас­ширения влияния постмодернистских тенденций люди острее ощу­щают воздействие «симулятивных моделей» политического участия, т.е. тех норм и ориентации, которые порождают эффект гиперреаль­ного мира (в виде образов, задаваемых рекламой, ТВ, образцами эк­спериментального моделирования мира средствами искусства).

В то же время приоритет воздействия тех или иных агентов соци­ализации, сочетание их друг с другом, характер целенаправленного влияния на человека существенно разнятся в зависимости от того, что оказывает на человека преимущественное влияние – государ­ство или общество.

Государство организует взаимодействие всех агентов в рамках так называемого генерализированного потока социализации,
направлен­ного на формирование лояльности правящему режиму, на усвоение людьми ценностей господствующей политической культуры и идео­логии, поддержание доминирующих стандартов политической игры. В целом такое воздействие неминуемо связано с распространением конформистских настроений, с поощрением политической пассив­ности, консервативных убеждений.

Характер воздействия агентов социализации кардинально меня­ется при организации их действий обществом. Множество социальных групп, обладающих собственными взглядами на политические реа­лии, той или иной мерой оппозиционности правящим кругам, раз­личной степенью активности на политической арене и многими дру­гими чертами, определяющими их возможность влияния на сознание индивида, по-своему выстраивают взаимодействие различных аген­тов, придают им специфическую направленность, стремясь в духе собственных воззрений и убеждений повлиять на личность и способы ее включения в политическую жизнь. Такого рода активность разно­образных социальных групп и стоящих за ними институтов, объеди­нений, субкультурных норм и идеалов способствует возникновению в обществе многообразных состязательных потоков социализации.
Не­зависимо от того, что каждый из них несет собственные нормы, цен­ности и программу научения индивида политическим ролям, все они конкурируют не только друг с другом, но и с государственными струк­турами.

Таким образом, индивид формирует свои взгляды, предпочте­ния, отношение к политике на пересечении
всех этих конкурирующих друг с другом процессов, для которых характерны собственные при­оритеты в толковании политических ценностей и поведенческих стан­дартов. Это показывает, что политическая социализация всегда существует как совокупность конкретных
механизмов научения инди­вида способам политического участия, формирующихся на основе совершенно определенных культурных ценностей и стандартов.

Открытые контакты человека с разными групповыми культурны­ми нормами и стандартами неизбежно предопределяют его те или иные предпочтения, расположенность и восприимчивость к совер­шенно конкретным ориентирам и способам политического участия. В силу этого менее значимые, менее престижные или по другим при­чинам неприемлемые для человека ценности политической культуры выражают тенденцию десоциализацни.

Конкурентный характер усвоения различных ценностей и стан­дартов политической культуры предопределяет и процесс формиро­вания разнообразных типов
политической социализации. В частно­сти, в обществе может сложиться гармонический
тип политической социализации, отражающий психологически нормальное взаимодей­ствие человека и институтов власти, рациональное и уважительное отношение индивида к правопорядку, государству, осознание им своих гражданских обязанностей. Человек, негативно относящийся ко всем социальным и политическим нормам (кроме «своей» группы), пред­ставляет гегемонистский
тип политической социализации. Тот, кто в результате конкурентного усвоения разнообразных норм и ценнос­тей будет признавать принципы равноправия с другими гражданами, правомочность их ориентации на предпочтительные для них идеи и свободы, а также выработает в себе способность менять свои полити­ческие пристрастия и переходить к новым ценностным ориентирам, будет представлять плюралистический
тип политической социализа­ции. Человек же, усматривающий цель своего политического участия в сохранении лояльности своей группе и поддержке ее в борьбе с политическими противниками, будет представлять тип конфликтный.*

* Political Psychology: Contemporary Problems and Issues. Vol. 19. San Francisco, 1986.

Этапы политической социализации

Характер и уровень политической социализированности человека не могут оставаться неизменными на протяжении всей его жизни. Рассмотрение политической социализа­ции в соотнесении с продолжительностью жизни человека позволяет выделить ее первичный и вторичный
этапы.

Первичная политическая социализация характеризует перво­начальное (обычно с 3-5 лет) восприятие человеком политических категорий, которые постепенно формируют у него избирательно-ин­дивидуальное отношение к явлениям политической жизни. По мне­нию американских ученых Д. Истона и И. Дениса, необходимо разли­чать четыре аспекта процесса социализации:

- непосредственное «восприятие» ребенком политической жиз­ни, информацию о которой он черпает в оценках родителей, их от­ношениях, реакциях и чувствах;

- «персонализация» политики, в ходе которой те или иные фигу­ры, принадлежащие к сфере власти (например, президент, полицейс­кий, которых он часто видит по телевизору или возле своего дома), становятся для него образцами контакта с политической системой;

- «идеализация» этих политических образов, т.е. образование на их основе устойчивых эмоциональных отношений к политике;

- «институциализация» обретенных свойств, свидетельствующая об усложнении политической картины мира ребенка и его переходе к самостоятельному, надличностному видению политики.

В целом особенности первичного этапа политической со­циализации состоят в том, что человеку приходится адаптироваться к политической системе и нормам культуры, еще не понимая их сущ­ности и значения. Поэтому для исключения в будущем аномальных, антисоциальных форм поведения необходимо соблюдать определен­ную последовательность в применении механизмов передачи ребен­ку политических норм и прошлого опыта. В частности, для сохране­ния естественного характера включения его в политический мир предпочтительны те социальные формы, в которых политическая информация неразрывно соединена с авторитетом учителя, приме­ром деятельности старших и ни в коем случае не содержит жестких идеологизированных образов и понятий. Только на этой основе раз­вивающееся детское сознание можно подкреплять императивными суждениями и оценками, а впоследствии и аксиологическими нор­мами и представлениями (ценностями, идеалами, принципами).

Вторичная политическая социализация характеризует тот этап дея­тельности человека, когда он, освоивший приемы переработки инфор­мации и осуществления ролей, способен противостоять групповому дав­лению и в индивидуальном порядке пересматривать идеологические позиции, производить переоценку культурных норм и традиций. Таким образом, главную роль здесь играет так называемая обратная социализа­ция (ресоциализация),
отражающая влияние самого человека на отбор и усвоение знаний, норм, приемов взаимодействия с властью. В силу это­го вторичная социализация выражает непрерывную коррекцию челове­ком своих ценностных представлений, предпочтительных способов по­литического поведения и идеологических позиций.

В целом, несмотря на повышение роли самостоятельного выбора ценностей и ориентиров, основное значение на данном этапе имеют цели адаптации, приспособления человека к сложившейся полити­ческой системе. Человек не способен самостоятельно сформировать все условия своего политического участия, и потому, как заметил Ф. Хайек, он приспосабливается даже к тем переменам и сторонам жизни, смысл которых не понимает. И все же элемент осознанной ориентации на определенные политические стандарты имеет место. В частности, он выражен в механизме «предварительной социализа­ции», который, по мысли Р. Мертона и К. Росси, характеризует пред­варительную ориентацию личности на предпочтительные для него нормы и стандарты той или иной группы. Это как бы «заблаговре­менная социализация», обусловливающая целенаправленные действия индивида, его сознательную устремленность к значимым для него стандартам и ценностям. Таким образом он как бы искусственно «под­тягивает» себя к этим групповым стандартам, несмотря на внешнее воздействие системы.

Глава 19. ПОЛИТИЧЕСКИЕ КОММУНИКАЦИИ

1. Сущность и особенности коммуникативных процессов в политической сфере

Сущность коммуникации как политического процесса

Формирование и функционирование в сфере публичной власти разнооб­разных идеологий, чувств, ценнос­тей, символов, доктрин, официальных норм и оппозиционных оце­нок и мнений различных акторов составляют особый политический процесс. Суть его заключается в том, что за счет передачи и обмена сообщениями политические субъекты сигнализируют о своем суще­ствовании различным контрагентам и устанавливают с ними необхо­димые контакты и связи, позволяющие им играть различные поли­тические роли. В свою очередь целенаправленные контакты между людьми, обменивающимися и потребляющими разнообразные све­дения, знания и сообщения, соединяют разные уровни политичес­кой системы, дают возможность институтам власти выполнять свои специфические функции по управлению государством и обществом.

Развитие демократии, рост и усложнение политических связей и отношений непременно вызывают увеличение потребляемых знаний и сведений. В будущем, если верить предвидению О. Тоффлера, возра­стание роли знаний и интеллектуальных технологий в жизни социу­ма самым радикальным образом изменит не только способы созда­ния общественных богатств, но и качественно обновит методы поли­тического взаимодействия людей, а также способы управления ими обществом.

Однако в политике не все обращающиеся сведения равноценны для людей. В частности, те сведения, которые выбираются ими из потока разнообразных сведений для подготовки и принятия необхо­димых им решений в сфере государственной власти или исполнения функций, а также совершения сопутствующих действий, называют­ся политической информацией.
В этом смысле информация выступает и как предпосылка действий любого политического субъекта, и од­новременно как его важнейший ресурс, позволяющий эффективно взаимодействовать в политической сфере ради достижения тех или иных своих целей.

Информация является для политических явлений таким же ба­зисным свойством, как вещество и энергия. В результате наличия или отсутствия должной информации субъект может обрести или утра­тить власть, возможности влияния, реализации своих интересов в политической сфере. Таким образом, получение должной информации становится специфической целью любых субъектов, действую­щих в политике и заинтересованных во влиянии на власть. Информа­ция является механизмом, обеспечивающим целенаправленные дей­ствия субъектов, а ее накопление позволяет осуществлять коррек­цию поведения субъектов и институтов власти. В то же время, не находя выхода в практических действиях людей, информация подта­чивает основания их политического статуса, подрывает соответству­ющие традиции.

Передача сообщений в любом государстве неизбежно предпола­гает использование определенных технических
средств (от гусиных перьев до новейших носителей электронной информации), поэтому информационные процессы неизбежно включают в себя соответству­ющие структурные компоненты. К ним относятся прежде всего тех­нические каналы, по которым распространяется (транслируется) ин­формация, а также те структуры, которые позволяют не только пе­редавать и изымать (с искажениями или без искажений), но и накапливать, контролировать, сохранять и беречь (охранять) инфор­мацию.

В силу того что люди по-разному воспринимают информацию, интерпретируя ее содержание на основе определенных правил, при­вычек, способов восприятия (кодов), наконец, даже в зависимости от своего конкретного состояния, в процессе обмена информацией принципиальное значение имеет способность субъекта осмысленно
воспринимать сообщения. Данный аспект субъективированного вос­приятия, истолкования и усвоения информации именуется коммуни­кацией,
или процессом установления осмысленных контактов между отправителями (коммуникаторами) и получателями (реципиентами) политической информации. Такое уточнение показывает, что не лю­бая информация может породить соответствующую коммуникацию между политическими субъектами. Например, деятельность полити­чески неприемлемых для людей СМИ приводит не к налаживанию, а к разрушению общения и контактов с ними.

Иными словами, коммуникативные аспекты информационных связей показывают, что обмен сообщениями – это не безликий тех­нический процесс, который может игнорировать особенности реци­пиентов как реальных участников политических отношений. На прак­тике, к примеру, многие решения даже на вершинах государствен­ной власти могут приниматься не в соответствии, а вопреки получаемой информации, под влиянием чувств политических руко­водителей. Поэтому, строго говоря, полученная информация являет­ся лишь предпосылкой, но не фактором политических действий.

Итак, можно утверждать, что с точки зрения потребления и об­мена людьми разнообразными сведениями в сфере публичной власти все институты и механизмы власти являются не чем иным, как сред­ствами переработки информационных потоков
и относительно само­стоятельными структурами на информационном рынке. Причем эф­фективность их деятельности непосредственно зависит от их способ­ностей к упорядочению информации и налаживанию осмысленных контактов с другими субъектами. В то же время и сами политические субъекты меняют свой облик, представая в качестве разнообразных носителей информации: информационных элит (дейтократии), технобюрократии (служащих, контролирующих служебную информацию), коммуникаторов (тех, кто отправляет информацию), комму­никантов (тех, кто перерабатывает и интерпретирует информацию), реципиентов (тех, кто получает информацию) и т.д.

Таким образом, рассматривая политику с точки зрения информа­ционно-коммуникативных связей, мы понимаем ее в качестве такого социального целого, структуры и институты которого предназначены для выработки, получения и переработки информации,
обусловливаю­щей осуществление политическими субъектами своих разнообразных ролей и функций. С точки же зрения роли технических компонентов в информационных обменах, политику можно представить как социо-техиологическую
структуру, чьи институты ориентируются на целе­направленную передачу, обмен и защиту информации.

В свою очередь в таким образом понимаемой политической сис­теме информационно-коммуникативные отношения будут выступать в качестве связующего
процесса, обеспечивающего взаимодействие и интеграцию всех уровней и сегментов системы и выполнение ею (и ее институтами) всех основных функций: регулирования обществен­ных отношений, организации, мотивации, контроля и др. Это как бы соединительная ткань, придающая политической системе анти­энтропийные свойства (способность к сохранению целостности) и наделяющая деятельность институтов, субъектов и носителей власти свойствами самоорганизации и саморазвития, способностями к пре­одолению неблагоприятных условий своего развития.

Теоретические трактовки информационно-коммуникативных процессов

Впервые политическую систему как информационно-коммуникативную систему представил К. Дойч (см. гл. 9). В то же время заявленный им подход впоследствии получил двоякое тео­ретическое продолжение. Так, Ю. Хабермас делал акцент на комму­никативных действиях и соответствующих элементах политики (цен­ностях, нормах, обучающих действиях), представляя их в качестве основы социального и политического порядка. В противоположность этому немецкий ученый Г. Шельски сформулировал идею «технического государства» (1965), выдвинув на первый план не социальные, а технические аспекты политической организации власти.

В соответствии с этим подходом государство должно лишь в ма­лой степени следовать воле и интересам отдельных граждан и групп. В качестве же одновременно и ориентира, и средства деятельности должна рассматриваться логика современной техники, ее требова­ния, имеющие императивный характер. «Власть аппаратуры», повы­шение эффективности использования техники превращают государ­ство и всю политику в целом в инструмент рационального и безоши­бочного регулирования всех социальных отношений. Впоследствии в развитие этих взглядов и в обоснование возникновения «информаци­онного общества» ряд ученых (Д. Мичн, Р. Джонсон) предложили гиперрационалистские трактовки политических коммуникаций, от­водя компьютерной технике решающую роль в победе над социальны­ми болезнями (голодом, страхом, политическими распрями).

Современный опыт развития политических систем действитель­но продемонстрировал определенные тенденции к возрастанию роли технико-информационных средств в организации политической жиз­ни, прежде всего в индустриально развитых государствах. Особенно это касается появления дополнительных технических возможностей для проведения голосований (в частности, электронных систем ин­терактивной связи), повышения роли и значения СМИ в политичес­ком процессе, разрушения многих прежних иерархических связей в государственном управлении, усиления автономности низовых струк­тур управления в государстве и т.д. Однако это только предпосылки, расширяющие возможности институтов и субъектов власти для ма­невра, поскольку не устраняют ведущей роли политических интере­сов групп, конфликтов и противоречий между ними.

Структура политической коммуникации

С содержательной стороны этот свя­зующий политическую сферу про­цесс представляет собой взаимодей­ствие разнообразных информационно-коммуникативных систем, т.е. совокупность связей и отношений, которые формируются вокруг того или иного устойчивого потока сообщений, связанных с решением оп­ределенного круга задач.
Так, например, политическая информация и соответствующие коммуникации могут формироваться в связи с принятием решений в государстве, проведением избирательной кам­пании, урегулированием того или иного политического кризиса и т.д. В силу этого для каждой такой ситуации создается соответствующая база данных, выдвигаются критерии оценки достоверности и полно­ты информации, необходимой для решения задачи, определяются формы контактов и структура общения субъектов (например, как должны обмениваться информацией федеральные и региональные органы власти), в рамках которых осуществляется, скажем, произ­водство политических символов и значений.

Наличие разнообразных целей и методов, структур и участников политических процессов, а также других параметров решения конк­ретных задач в сфере государственной власти обусловливает слож­ную, многомерную структуру информационно-коммуникативного обмена между людьми. В основе любых информационных процессов лежит линейная
структура коммуникации, анализ которой позволяет выделить ее наиболее значимые принципиальные аспекты, прису­щие любой системе и процессу обмена информацией. По мнению Г. Лассуэлла, выделение основополагающих компонентов такой струк­туры предполагает ответ на вопросы: кто говорит? что говорит? По какому каналу? кому? с каким эффектом?

Иная, более сложная структура информационно-коммуникатив­ных процессов предполагает учет их различных уровней.
Так, канадс­кий ученый Дж. Томсон предлагает различать семантический, техни­ческий и инфлуентальный (англ. influence – влияние) уровни ин­формационно-коммуникативных связей. Данные уровни позволяют вычленить наиболее существенные и качественно отличающиеся ком­поненты информационно-коммуникативных процессов, которые, с одной стороны, обеспечивают самое их существование, а с другой – определяют условия эффективного взаимодействия политических субъектов с их информационными партнерами.

Так, семантический
уровень раскрывает зависимость процессов передачи информации и возникновения коммуникации между субъек­тами от употребляемых знаково-языковых форм. Иными словами, с этой точки зрения во внимание принимается способность используемых людьми языковых средств (знаков, символов, изображений), которые сохраняют или препятствуют сохранению смысла и значе­ния передаваемых сигналов и сообщений и обеспечивают их адекват­ную интерпретацию реципиентами. В этом смысле принимаются в расчет как вербальные (словесные), так и невербальные (жесты, ми­мика, движение тела, диапазон речи, смех, язык этикета и т.д.) средства передачи информации, которые используются разнообраз­ными политическими (официальными и неофициальными, формаль­ными и неформальными) субъектами.

По сути дела, выделение семантических структур показывает зна­чение тех языковых форм, при помощи которых может либо состо­яться, либо не состояться коммуникация при взаимном обмене ин­формацией. Например, государственные органы нередко формируют политические тексты в излишне теоретизированием виде, что зат­рудняет их понимание рядовыми гражданами и снижает мобилиза­ционные возможности власти. Отдельные газеты, журналы и телека­налы чрезмерно широко употребляют иностранные или специальные термины, которые существенно затрудняют смысловое прочтение ин­формации обычными людьми. Таким образом, несоответствие семан­тических структур типу общения, возможностям субъектов либо их внутренние изъяны способны вместо связующих эффектов породить коммуникационный вакуум в отношениях власти с населением, что может иметь далеко идущие негативные политические последствия. В связи с этим можно, к примеру, вспомнить, как в годы перестрой­ки коммунистический режим проиграл информационную войну де­мократам во многом из-за использования того «нового партийного языка» («партновояза»), который оперировал не соответствовавши­ми действительности и вызывавшими у населения аллергию терми­нами «гуманного демократического социализма», «социалистического плюрализма мнений» и др.

Следовательно, государство, его официальные структуры долж­ны использовать такие языковые формы, которые сглаживали бы про­тиворечия между специализированными и неспециализированными потребителями правительственной информации. Эти формализован­ные тексты должны содержать в себе языковые формы, облегчающие точное усвоение их смысла населением. Так, в своих выступлениях руководители обязаны использовать определенные просторечия, слэнговые и другие формы, усиливающие семантическую близость языка управляющих и управляемых. Поэтому государственная информация должна быть многоязычной, лингвистически многообразной и при этом семантически целостной.

Важную роль при осуществлении информационных отношений в политике играют и находящиеся в распоряжении субъектов техни­ческие средства, что заставляет говорить о техническом
уровне ин­формационно-коммуникационных процессов. С данной точки зрения информационная деятельность политических субъектов рассматри­вается как функционирование специальных организационных струк­тур, кадровых центров, банков данных, сетей и технологий хране­ния и передачи информации. Значение и роль всех этих технических инструментов коммуникации определяется тем, насколько они спо­собны без каких-либо изменений, своевременно и в нужное место передать то или иное сообщение.

Выделение такого организационно-технологического, несоциаль­ного пласта информационно-коммуникативных процессов помогает акцентировать внимание на устранении различных помех (шумов), которые препятствуют своевременной и бесперебойной информации в политической системе. К подобным помехам могут относиться раз­личия в носителях информации (бумажных и электронных), дефицит времени на получение субъектом нужной ему информации, мало­мощность и перегрузка проводящих каналов, низкая квалификация кадров, собирающих информацию, и т.д.

Важность наличия технических каналов для организации инфор­мационных контактов показывает, что государство как важнейший институт власти должно обладать необходимым количеством каналов для распространения официальной информации, в частности, как речевыми (брифингов, интервью руководителей и др.) или связан­ными с бумажными (бюллетени правительства, публикации в газетах и журналах), так и визуальными и электронными (каналы государственного телевидения, федеральные и региональные системы связи и т.д.), позволяющими осуществлять бесперебойную коммуникацию со своими гражданами. Государство должно иметь возможность выби­рать каналы (центральные или местные органы печати, радио или телеканалы и т.д.), наиболее эффективные для установления прямых связей с населением для распространения важных сообщений. При этом каналы информации должны уверенно работать как в обычном режиме, так и в условиях перегрузки, специфические средства связи необходимо использовать максимально гибко. В то же время техни­ческие возможности государства должны обязательно соответство­вать средствам приема сообщений, которыми обладает население. В противном случае технико-информационные стандарты могут ис­ключить определенную часть населения из диалога с государством. Вместе с тем государство должно постоянно совершенствовать сред­ства защиты своих информационных сетей в целях охраны конфи­денциальных сообщений от противников и конкурентов.

Третий, инфлуентальный
уровень информационно-коммуникатив­ной деятельности государства раскрывает степень влияния информа­ции на человеческое сознание. Именно компоненты данного уровня информационно-коммуникативных связей и отношений характери­зуют те условия, от которых зависит сила духовного воздействия на граждан предлагаемых государством или партиями целей, ценностей и идей. По сути дела на этом структурном уровне определяются ис­точники, предпосылки и факторы эффективности вращающихся на информационном рынке идей и представлений.

Для повышения эффективности своей деятельности в этом направ­лении политические субъекты должны руководствоваться соображени­ями адресности
подачи информации, учитывать особенности аудито­рии, которая имеет дело с теми или иными сообщениями. Формулиру­емые лозунги и призывы должны соответствовать условиям социальной среды, ориентироваться на действующие в групповом и массовом со­знании традиции и обычаи, доминирующие стереотипы и привычки.

Исключительно важное значение приобретает и обеспечение един­ства
смыслового и временного параметров информационных сооб­щений. Такое единство предполагает, что восприятие любых идей должно соотноситься людьми с физическим временем их (людей) существования. Например, одной из причин потери былого идейного влияния коммунистической идеологии в СССР была официальная пропаганда, утверждавшая, что в 70-80-х гг. в стране было построено общество «развитого социализма», якобы разрешившее все основ­ные социальные конфликты. Люди, сталкивавшиеся в жизни с мно­гочисленными проблемами и противоречиями, видя попытки дирек­тивной информации заменить реальные отношения выдуманными по­литическими образами утратили уважение к данной идеологии и режиму.

2. Массовые политические коммуникации

Сущность и особенности массовых политических коммуникаций

Различные уровни информационно-коммуникативных связей имеют свои особенности воплощения в зависи­мости от того, осуществляется они в процессе межличностного
общения, групповой
или массовой
коммуникации. В каждом из этих процессов действующие субъекты по-особому формируют и выявляют свои позиции, организуют техничес­кие каналы и структуры обмена сообщениями, создают факторы, повышающие идейную эффективность распространяемых позиций.

Первостепенное значение для политики имеют массовые
инфор­мационно-коммуникационные процессы. На этом уровне организа­ции информационных отношений прежде всего действуют полити­ческие агенты, специально подготовленные для взаимодействия с общественным мнением. Как правило, к ним относят: официальные институты государства (представленные их лидерами и руководите­лями,. а также информационными отделами по связям с обществен­ностью); государственные (национальные) средства массовой инфор­мации (СМИ); независимые и оппозиционные СМИ; корпоратив­ные структуры (органы партий, общественных объединений, профессиональные политические рекламные агентства и др.); зару­бежные СМИ.

Взаимодействие данных агентов в основном и формирует инфор­мационный рынок, на котором каждый из них осуществляет соб­ственные политические стратегии, подчиненные достижению своих интересов в сфере власти. Все это разнообразие используемых поли­тическими агентами приемов и способов информирования и нала­живания коммуникаций со своими контрагентами можно в основ­ном свести к двум типам действий в информационном пространстве: мобилизационным,
включающим агитацию и пропаганду, и маркетинговым,
представленным методами паблик рилейшнз, или PR, a также политической рекламой.

Эти способы информационного взаимодействия характеризуют крайне противоположные методы поведения субъектов в информа­ционном пространстве. Так, агитация и пропаганда
представляют со­бой способы информационного контроля за людьми и придания их политическим действиям строгой социальной направленности.
Бель­гийский ученый Г. Товерон считает, что пропаганда не предлагает людям возможности выбора, навязывает им определенные измене­ния мыслей, веры, поведения. По мысли Геббельса, пропагандистс­кое воздействие является инструментом «социального контроля», подразумевающим не переубеждение людей, а привлечение сторон­ников и строгое обеспечение подчинения их действий. Схема такого информационного взаимодействия: «коммуникатор сказал – реципиент сделал». Классические примеры крайне одностороннего исполь­зования подобных методов информирования общественности дали тоталитарные режимы, следовавшие по пути обезличивания челове­ка и огосударствления его сознания.

В принципе без использования агитационно-пропагандистских способов воздействия на общественное мнение не может обойтись ни одно государство, ни один политический субъект, заинтересо­ванный в расширении социальной поддержки своих целей относи­тельно власти. Однако использование данных форм поведения на ин­формационном рынке неизменно несет в себе угрозу качественного видоизменения как информационных, так и коммуникативных про­цессов. Так, стремление к систематическому контролю за сознанием и поведением граждан неразрывно связано с постоянным манипули­рованием массовым сознанием, использованием нечестных трюков и прямого обмана населения, что неизбежно приводит к замене ин­формации дезинформацией.
И если, к примеру, использование при­емов умолчания и пристрастного комментирования событий, рас­считанных на то, чтобы обыграть политических соперников, или не­полное ознакомление общественности с задачами своей политики имеют для большинства государств частичный характер, то в дея­тельности авторитарных и тоталитарных режимов массовое распрос­транение дезинформации ведет к качественному перерождению ин­формационного пространства. По сути дела за счет использования подобных приемов эти режимы полностью игнорируют ответную ре­акцию населения, рассматривая свои информационные отношения с ним в качестве дополнения к политике силового давления на об­щество и полному сокрытию истинных целей своего правления.

Такие же качественные изменения происходят и при налажива­нии коммуникаций власти с общественностью. Агитация и пропаган­да нередко переходят границы свободной конкуренции за сознание человека, подменяя способы его идейного завоевания методами насильственного навязывания ему заранее запрограммированных оце­нок и отношений, психологического давления на его сознание, рас­считанного на неосознанное восприятие и усвоение им определен­ных целей и ценностей. Вследствие использования такого рода приемов информирования человека коммуникации вырождаются в индоктринацию,
т.е. стиль общения, полностью игнорирующий свободу чело­века и его право на выработку собственных политических убежде­ний.

В противоположность таким приемам завоевания сознания чело­века, маркетинговые стратегии формируются в соответствии с отно­шениями спроса и предложения на информацию и направлены на то, чтобы необходимая субъекту информация в нужное время и в нужном месте оказалась в его распоряжении.
Эти маркетинговые стратегии информирования нацелены на убеждение человека, а не на контроль за его сознанием, они скорее искушают, чем директивно предписы­вают те или иные идеи и формы поведения. Исторически сформиро­вавшись в сфере бизнеса, где достоверность сведений и уважение партнеров все более становятся неотъемлемым условием поддержа­ния деловых отношений и получения прибыли, данные стратегии ориентируются по преимуществу на честное и взаимоуважительное
информирование политическими субъектами их контрагентов о сво­их целях и задачах.

Такая линия поведения на информационном рынке неразрывно связана с предварительным уяснением информационных потребнос­тей человека и его доверительным информированием, что в конеч­ном счете направлено на осознанный выбор им линии своего поли­тического поведения. Подобные приемы используются преимуществен­но в странах с хорошо развитыми демократическими традициями или, к примеру, в странах, где к власти только-только пришли оппозици­онные силы, вынужденные поначалу в большей степени опираться на моральные стимулы социального поведения населения и прово­дить более открытую политику, чем их предшественники.

СМИ в системе массовой коммуникации

Важнейшим инструментом реализа­ции политических стратегий на ин­формационном рынке являются сред­ства массовой информации. Еще в 1840 г., видимо, предчувствуя их будущее политическое влияние, О. де Бальзак впервые назвал прессу «четвертой властью». А уже через столетие, с превращением элект­ронных СМИ, и прежде всего телевидения, в неотъемлемый элемент политического дискурса, главный инструмент проведения избирательных кампаний, этот социальный механизм превратился в мощ­нейший политический институт, буквально преобразивший систем­ные параметры публичной власти.

Исторически СМИ проникали на политический рынок как орга­ны партийной печати, а вместе с тем и как постоянно расширяющие свою читательскую аудиторию газетные издания. По мере развития этого процесса СМИ не только налаживали связи с населением, за­воевывали должный общественный авторитет, но и приучали рядо­вого гражданина чувствовать себя участником общесоциальных про­цессов, осознавать свою принадлежность к государству и миру поли­тики. Отсутствие политического нейтралитета, систематическое и непосредственное общение СМИ с рядовыми гражданами сделало их таким же первичным институтом политической социализации, какими являются семья, церковь, система образования. Обозревате­ли популярных изданий, телекомментаторы, ведущие репортеры и специалисты по рекламе стали видными выразителями обществен­ного мнения, войдя тем самым в круг интеллектуальной политичес­кой элиты, обслуживавшей интересы «среднего» европейца, амери­канца, австралийца. Политические журналисты взяли на себя в зна­чительной степени и функции творцов политических мифов и идей, вдохновлявших граждан на политическое участие.

В целом, по мысли Г. Лассуэлла, деятельность СМИ была направ­лена на усиление политического просвещения населения, на осозна­ние им своих интересов в сфере власти. Массовая пресса и телевиде­ние (массмедиа) первыми сигнализировали обществу о социальных и политических конфликтах, предупреждая людей о необходимости выработки соответствующих форм защиты от угроз, обращения за помощью к властям.

Основной причиной завоевания СМИ столь высокого места в по­литической жизни современных обществ является то, что с их помо­щью государство и другие политические субъекты могут не только информировать население о целях и ценностях своей политики, но и моделировать
отношения с общественностью, касающиеся формиро­вания представительных органов власти и правящих элит, поддержа­ния авторитета соответствующих целей, традиций и стереотипов. Иначе говоря, СМИ стали мощнейшим инструментом целенаправленного конструирования политических порядков,
средством выстраивания не­обходимых власти связей и отношений с общественностью.

В этом плане одной из наиболее острых форм политической борь­бы стало соперничество правящих элит с оппозицией за контроль над важнейшими, в основном электронными, СМИ. Как показывает опыт, особенно в тех странах, где результаты выборов могут суще­ственно сказаться на направленности политического курса или даже изменить государственный строй, правящие круги используют все свои возможности и преимущества для того, чтобы не допустить ли­деров оппозиции на ведущие телеканалы, запретить их печатные орга­ны, оградить доступ к массовым газетным изданиям.

Наряду с ростом значения СМИ для политически правящего клас­са и официальных институтов власти они стали также одним из са­мых привлекательных механизмов политического участия и для ря­довых граждан. По сути дела СМИ превратились в одного из наибо­лее эффективных в настоящее время посредников в отношениях населения с властью. Вследствие определенной открытости, опера­тивности в формулировании оценок и позиций, благодаря своим возможностям в отображении интересов и чаяний самых разнообраз­ных групп и слоев населения, СМИ стали едва ли ни ведущим инст­рументом в системе социального представительства интересов граж­дан. В этом смысле они могут существенно влиять на правила полити­ческой игры и даже модифицировать их, формировать новые отношения между «верхами» и «низами».

Присущая СМИ оперативность публикаций, формулировка зву­чащих в теленовостях оценок неизбежно предполагают повышение активности центров власти. Ведь публичность высказанных позиций, свидетельствующих о степени терпимости населения к тем или иным проблемам и о приемлемости соответствующих действий властей, тре­бует уточнения или корректировки этих действий. В ряде случаев ско­ординированные действия СМИ могут привлечь власти к суду обще­ственным мнением, сформировать атмосферу нетерпимости к тому или иному режиму. Не случайно перед лицом столь мощного оппо­нента государство стремится решать задачи согласования интересов таким образом, чтобы так или иначе отреагировать на мнение обще­ственности. В этом смысле официальные органы власти вынуждены действовать оперативно, стремясь опередить оценки общественного мнения, пропагандируя собственную версию происходящих событий.

Органическая взаимообусловленность отношений власти и обще­ства деятельностью СМИ превращает последние в обоюдоострую си­стему контроля над поведением и сознанием этих субъектов. Строго говоря, информационная деятельность СМИ может не только пре­дотвращать развитие конфликтов, делая доступной для общества оп­ределенную информацию. Одновременно, будучи и главным «подо­гревателем» общественного мнения, стимулирующим его активность по общественно значимым вопросам политического развития, СМИ могут и спровоцировать массовый протест или политический скан­дал, чреватые кризисом в отношениях власти и общества. В этом смысле английский публицист Дж. Рит считает, что опубликование острого и даже сенсационного материала не может быть главной целью поли­тической журналистики. Важнейшей целью, ориентирующей ее активность, должно служить такое воздействие на аудиторию, которое побуждало бы рост ее политической компетенции, направленный в свою очередь на поддержание сбалансированности и равновесия от­ношений между государством и обществом.

Благодаря своим коммуникативным свойствам, СМИ существенно изменили не только стиль, но и процедуры формирования государ­ственных органов, отбора правящей элиты, проведения основных политических кампаний в государстве. Например, на выборах люди зачастую ориентируются не на программы кандидатов и их партий­ную принадлежность, а на то, что и как расскажет и покажет телеви­дение об их жизни и деятельности, какие сведения, характеризую­щие этих людей, опубликуют газеты.

Появление массовых электронных СМИ, а также технических воз­можностей для обеспечения постоянных двусторонних (интерактив­ных) связей между коммуникатором и реципиентом, мировой ин­формационной сети (Интернет) существенно повлияло на способы выявления общественного мнения, процедуры принятия политичес­ких решений, например, за счет уменьшения промежуточных инсти­тутов в системе государственного управления, расширения автоном­ности нижних уровней управления, повышения динамизма в вертикальных и горизонтальных структурах власти и т.д. Так, возможности участия рядовых граждан в теледебатах политиков, электронного го­лосования при проведении выборов и референдумов, самостоятель­ного сбора широкой политической информации и т.д. в конечном счете создали предпосылки для возникновения системы теледемок­ратии
как нового способа участия граждан во власти.

В последние полтора-два десятилетия довольно ярко выявились и новые политические последствия действий СМИ на информационном рынке. Так, пытаясь вызвать как можно более широкое внима­ние читателей (слушателей, зрителей) к распространяемым ими све­дениям, они постоянно используют приемы, направленные на при­влечение и развлечение людей. Ориентируясь, таким образом, на массовое внимание, СМИ убирают одни, якобы «скучные», факты и придают сенсационный характер другим, стремятся сделать свои ма­териалы оригинальными, своеобычно подают те или иные сообще­ния. В таком оформлении сообщения о политических процессах неиз­бежно приобретают характер развлечения, а сама политика преобра­зуется в некое шоу, театрализованное представление, карнавал. Конфликты в поле власти предстают в глазах обывателя не как груп­повая борьба, связанная с определенными структурами и доктрина­ми, изобилующая явными и скрытыми намерениями, жесткой кон­куренцией, а как жизненная драма или спортивное состязание, на­полненные эпизодами из биографий своих героев, их моральными переживаниями, внешними атрибутами жизни и т.п. Вольно или не­вольно при таком характере информирования о политических про­цессах вымывается социальный смысл действий институтов власти и публичных политиков, а политика приобретает неполитическую
фор­му функционирования.

Структура СМИ и проблемы их функционирования

С политической точки зрения наибо­лее важной дифференциацией СМИ является их подразделение на: пра­вительственные, оппозиционные и независимые.
Выделение этих кате­горий СМИ показывает наличие разных, в том числе противополож­ных задач, которые постоянно присутствуют на информационном рынке. В самом общем плане такая структура показывает, что ника­кие, в том числе правительственные, постановления не обладают монополией в информационном пространстве, предполагая наличие сил, намеренно действующих в целях дискредитации и ослабления влияния официальных властей. При этом независимые СМИ могут усиливать как про-, так и антиправительственные позиции или зани­мать самостоятельную позицию, критически оценивая деятельность и тех, и других сил. Но в любом случае общественное мнение сталки­вается не с однонаправленными, а с разнонаправленными инфор­мационными потоками, вырабатывая свои оценки и подходы в идейно конкурентной среде.

Специфический оттенок этой идейной конкуренции придает деятельность центральных и периферийных СМИ. В частности, во мно­гих демократических государствах на местах власть могут контроли­ровать оппозиционные силы и соответствующие СМИ, что нередко выражается в создании информационных барьеров для телетрансля­ций центральных каналов и препятствий для центральной прессы. Возможны ситуации, когда в структуре местных СМИ отсутствуют свои телеканалы, печатный рынок заполняется только местными изданиями и т.д.

Английский исследователь Дж. Курран наряду с названными пред­лагает выделять также коммерческие
СМИ, представляющие част­ный сектор; гражданские,
отражающие интересы коллективных ауди­торий или всего электората в целом; профессиональные,
прежде все­го представляющие мнения профсоюзов; общественно-рыночные,
выражающие интересы групп потребителей; а также СМИ, представ­ляющие общие интересы социума
и охватывающие при этом огром­ную аудиторию, обеспечивающие возможность обсуждения общезна­чимых социальных проблем и позволяющие личности соотнести свои позиции с точкой зрения большинства.

Выделение такого рода СМИ отражает наличие ряда проблем, с которым сталкиваются современные государства на информационно-политическом рынке. Так, деятельность коммерческих СМИ показы­вает, что влияние «большого бизнеса» нередко приносит в жертву его интересам социальные и политические цели. Иначе говоря, финансо­вый контроль, скрытое или явное влияние рекламодателей и владель­цев снижает важность общественно значимых проблем, если их осве­щение препятствует получению прибыли. Более того, образующиеся крупные коммерческие медиа-кланы пытаются монополизировать ин­формационное пространство, диктуя властям свои требования.

В более широком контексте деятельность этой категории СМИ высвечивает проблему обеспечения экономической самостоятельно­сти СМИ. Как показала практика, не только капитал, но и само го­сударство может создавать экономические условия, побуждающие СМИ к большей политической лояльности, поощряющие и даже при­нуждающие их к проведению конформистского курса на информа­ционном рынке. Взяв под свой контроль основные источники эко­номической поддержки СМИ, особенно в условиях острого полити­ческого размежевания в переходных обществах, государство и капитал практически уничтожают категорию независимых, нейтральных СМИ на информационном рынке, лишая людей возможности свободного и неангажированного выбора политических позиций.

Отношения капитала и государства, с одной стороны, и общества – с другой, свидетельствуют и о более глубоком противоречии, скла­дывающемся между теми, кто владеет СМИ и потому имеет возмож­ность что-то сказать обществу, и теми, кто хочет слушать радио или смотреть телевизор, но слышать и видеть нечто другое. Такая коллизия показывает, что свобода выбора информации для тех, кто ею владе­ет, не тождественна свободе ее выбора для тех, кто ее потребляет.

Повышение роли СМИ гражданского сектора есть показатель уси­ления развлекательных
установок, поверхностности информацион­ной политики данных СМИ, отсутствия в их работе аналитических подходов. В результате люди смотрят политику больше, но понимают в ней меньше. И еще меньше критических оценок формируется в их сознании. Такое нарастание конформизма неразрывно связано со стремлением отдельных СМИ к монополизации формирования вку­сов, осознания людьми своих интересов. В немалой степени этому способствует так называемый новостной
тип информирования, в ко­тором эклектическая подача новостей формирует дискретность и мозаичность восприятия политического мира, предопределяет отсут­ствие необходимых социальных приоритетов. В результате такой ин­формационной политики сужаются возможности для обогащения культурного мира человека, интенсификации его социальных и по­литических контактов.

Серьезной политической проблемой сегодня является и цензури­рование
материалов СМИ. С одной стороны, в конституциях демокра­тических государств цензура запрещается как средство контроля за информацией, орудие политического произвола, используемое для оправдания репрессий в отношении политических соперников. С дру­гой стороны, существуют проблемы обеспечения государственной безопасности, предполагающие исключение определенных дебатов из общественного дискурса, селекцию, отбор информационных со­общений, повышение ответственности СМИ.

Существенной политической проблемой современного этапа раз­вития является и то, что деятельность многих СМИ, в основном пред­почитающих «разоблачительную» журналистику и доводящих до об­щественного мнения сведения об аферах, теневой жизни политиков, зачастую торпедирует общественную мораль. Практикуемый ими стиль критики оппонентов нередко переходит принятые в общественном мнении приличия, а иногда и правовые ограничения. Для того чтобы снять такого рода конфликты и предотвратить в обществе социальные трения, не допустить разжигания национальной розни и прочих не­гативных последствий безответственных действий журналистов, в де­мократических государствах действуют законы о СМИ, регламенти­рующие их деятельность и устанавливающие строгие ограничения на распространение ими публичного слова.

Серьезные проблемы в ряде стран создает сегодня и деятельность зарубежных
СМИ. В настоящее время основные информационные по­токи в мире контролируются интернациональными центрами (13 стран-доноров дают 90% инфюрмационного продукта). В результате сформировались информационные центры и зависимые от них периферии («электронные деревни», по М. Маклюэну), отличающиеся слабостью собственных информационных центров и соответствую­щей индустрии. Получаемый из-за рубежа массовый информацион­ный продукт зачастую противоречит некоторым отечественным традициям и отношениям. А бывает и так, что даже крушение архаич­ных традиций отдельные политические силы нередко интерпретируют как фактор культурной и политической агрессии, «засилия Запада», иностранного проникновения, увеличивающего зависимость правя­щего политического режима.

Если оставить в стороне такого рода политические спекуляции, то можно увидеть реально существующую проблему распростране­ния массовой культуры, буквально захлестывающей многие не гото­вые к ее стандартам общества. Наряду с усилением и даже повыше­нием некоторых культурных стандартов (особенно в сфере потребле­ния), благодаря масскульту «человек политический» становится «человеком толпы», действующим по принципу «как все», стремя­щимся не понимать, а действовать. Все это свидетельствует в пользу того, что политические силы должны найти способы адаптироваться к интернационализации массовых коммуникаций, сохранив при этом культурную специфику своего общества.

Возникающие сегодня политические проблемы показывают, что свобода СМИ не абсолютна. Да, СМИ – это и передатчики обще­ственных интересов, и творцы политики. Но высшим критерием их деятельности, высшим благом, которое они должны защищать независимо от своих политических предпочтений, должны быть интере­сы всего социума в целом, причем последний должен воспринимать­ся как неразрывная часть мирового сообщества. Именно защите этих интересов должны быть подчинены информационные тактики и стра­тегии любых СМИ, и с этих позиций они должны воспринимать любые интересы и мнения. В этом смысле в их деятельность может и должно вмешиваться правительство, чтобы сохранить данные при­оритеты и ценности, предотвратить политику от разрушительных по­следствий деятельности массмедиа, пытающихся монополизировать информационное и политическое пространство.

3. Общественное мнение

Понятие общественного

Общественное мнение – важнейший мнения партнер государства, СМИ и других политических субъектов, заинтересо­ванных в расширении своей политической поддержки. С социальной точки зрения общественное мнение есть важнейший источник ин­формации об интересах граждан, механизм выражения их отноше­ния к власти и ее конкретным действиям. Например, опросы общественного мнения являются важнейшим инструментом выявления политических предпочтений населения (представленных в виде рей­тингов лидеров или партий), их отношения к действиям правитель­ства в условиях кризисов и т.д.

Значение общественного мнения как важнейшего контрагента власти проявилось еще в древности. Так, Протагор говорил о «публичном мнении» всего общества, которое, по его мнению, было спо­собно отличить истину от лжи. В силу этого в гражданской общине он видел не только источник нравственно-правовых сил, но и возмож­ность установления социальной меры. В то же время Сократ, также придававший большое значение мнению общества, делал акцент на «мнение мудрых», которое истиннее «мнения большинства». Такой же по существу позиции придерживался и Платон, рассматривавший в качестве основного субъекта мнения общества аристократию. Ге­гель связывал общественное мнение с «совместимостью» единичных суждений, которые, благодаря наличию в обществе «формальной субъективной свободы», могли подавать власти соответствующие со­веты.* В XII в. английский писатель и государственный деятель Д. Солсбери ввел специальный термин «public opinion», характеризо­вавший моральную поддержку парламента со стороны населения.

* Гегель.
Соч. М.; Л., 1934. Т. 7. С. 336.

Относительно концептуализированная теория общественного мне­ния сложилась к 50-60-м гг. XX в. Несмотря на постоянное стремле­ние к детальному описанию взаимодействия общественного мнения с различными политическими институтами, ученые не пришли к единому мнению относительно данного феномена. В теории в основном превалирует его понимание либо как социально-психологического состояния общества, либо как совокупности нравственно-этических параметров последнего, либо как оценочной структуры. Неоднознач­но решается и вопрос о субъекте общественного мнения.

Так, Ю. Хабермас понимает под общественным мнением совокуп­ность позиций людей, обладающих образованностью и владеющих соб­ственностью, и людей, чье групповое мнение претендует на общезна­чимость политических позиций. Н. Луман полагает, что у общественного мнения не существует особых субъектов, а выраженные мнения фикси­руют лидирующую тему, приковывающую внимание людей, чьи взгля­ды при этом могут быть весьма различными. Немецкая исследователь­ница Э. Ноэль-Нойман рассматривает общественное мнение как сово­купность оценок, в которую входят не только взгляды, поддерживающие правительственную точку зрения, но и позиции, не высказываемые людьми в силу либо их пассивности, либо оппозиционности, либо не­желания оказаться в изоляции («спираль молчания»).

Если рационально обобщить сложившиеся в науке подходы, то можно сказать, что общественное мнение
представляет собой совокупность суждений и оценок, характеризующих состояние массового (группового) сознания, оказывающих влияние на содержание и харак­тер разнообразных политических процессов (изменений в сфере госу­дарственной власти).
С этой точки зрения оно является элементом представления центрам власти интересов населения, механизмом пре­зентации наиболее острых и значимых для граждан проблем. С содер­жательной точки зрения общественное мнение – это не все массо­вое сознание, а лишь его верхушка, та совокупность оценок и пред­ставлений, которая объединяет какую-либо группу (в том числе большинство'людей). Формируя духовный климат, влияя на полити­ческую атмосферу в обществе, эти оценки неизбежно обладают по­литическим смыслом и значением для власть предержащих.

Отличительные черты, структура и функции общественного мнения

В целом возникновение обществен­ного мнения как устойчивого поли­тического механизма презентации социальных интересов является ре­зультатом развития демократии и институтов гражданского общества. В структуре общественного мнения могут складываться как массо­вые,
так и локальные
точки зрения. Их возникновение и соотноше­ние зависит от уровня конкурентности в обществе, от наличия меха­низмов политической презентации, имеющихся в обществе, от заяв­ляемых людьми претензий на всеобщность собственной позиции.

В качестве объекта
общественного мнения могут выступать лю­бые факты и явления социальной жизни, в том числе высказывания отдельных политиков, чья оценка вызывает политически значимую реакцию населения. Таким образом, общественное мнение всегда кон­центрируется вокруг определенных идей и явлений. При этом люди могут многократно видоизменять свои взгляды и суждения, переин­терпретировать одни и те же явления, меняя свои позиции и выводы. Понятно, что высказываемые общественным мнением оценки могут и не быть адекватным отражением событий, происходящих в обще­стве (У. Липман).

В общественном мнении велика роль предрассудков, стереотипов, заблуждений.
В силу своего во многом эмоционального характера оно может быть весьма односторонним, предвзятым. Поэтому, наряду с позитивным по своей сути воздействием на власть, стремлением за­ставить государство прислушаться к голосу граждан, общественное мнение нередко бывает опасным в силу своей некомпетентности.

В структуру общественного мнения, как правило, входят массо­вые (групповые) настроения, эмоции, чувства,
а также формализо­ванные оценки и суждения.
Эти элементы общественного мнения по­казывают определенную динамику развития: от абстрактных пред­ставлений, неясных и неопределившихся эмоций к более строгим и рациональным понятиям и оценкам. В то же время в условиях кризиса общества эта динамика отличается крайней противоречивостью, мно­гократным возвращением от более-менее сформулированных оценок к неясным предчувствиям.

Для каждого из доминирующих в обществе политических образов существуют особые каналы коммуницирования с властью. Так, чув­ственные мнения выражаются на митингах, стихийных сходках, со­браниях. Формализованные же оценки, как правило, транслируются в ходе выступлений от лица общественности независимых экспер­тов, лидеров, а также в виде газетных статей, комментариев и т.д.

К наиболее существенным функциям
общественного мнения мож­но отнести следующие:

- репрезентацию текущей политики в глазах общественности;

- обеспечение обратной связи в системе государственного управле­ния, предполагающей коррекцию проводимого режимом курса;

- повышение степени легитимности правящего режима;

- социализацию граждан, включающихся в сферу политических отношений.

У общественного мнения нет однозначной направленности на преобразование действительности. Высказанные общественностью позиции и оценки власти могут как учитывать (целиком и полнос­тью), так и не учитывать при принятии решений. Однако власти не­пременно должны отреагировать
на высказанные мнения, зафикси­ровать свое отношение к ним.

Учитывая реалии политической борьбы, нельзя сбрасывать со сче­тов и того, что сама власть может брать на себя функции выражения общественного мнения. В частности, используя близкие к режиму СМИ, правящие круги могут выдвигать своих «лидеров обществен­ного мнения»; распространять материалы и комментарии событий, которые будут по-своему оформлять общественные чувства; выска­зывать публичные оценки от имени тех или иных групп, на которые впоследствии уже могут реагировать власти в собственных интересах.

Политическая практика дала примеры многообразных типов об­щественного мнения, обладающих собственными специфическими параметрами. Так, мнения общественности можно различать по ха­рактеру их влияния на власть; по степени иллюзорности, отражаю­щей господствующие в них заблуждения и предрассудки; по уровню конструктивности; степени директивности в отношении власти. Спе­циалисты выделяют также гомогенные
типы общественного мнения, в которых те или иные идеи и позиции жестко цементируют его, и негомогенные
типы, в которых конкурируют друг с другом разнооб­разные оценки и позиции. В зависимости от формы выражения и сте­пени близости к позициям властей, общественное мнение может иметь официальный
или неофициальный
характер. Например, в СССР были широко распространены формы «единодушной» (вызванной как ра­ботой парторганов, так и пассивностью населения) поддержки на­селением любых политических действий властей (в просторечии – «одобрямс»).

К универсальным, постоянно проявляемым свойствам обществен­ного мнения можно отнести:

- внутреннюю противоречивость и несбалансированность, кото­рые создают возможность переориентации общественного мнения с одной точки зрения на другую;

- ситуативность, зависимость от динамики политических изме­нений;

- относительную устойчивость сформулированных позиций, да­ющую возможность их тиражирования и распространения быстрее, чем они поменяют значения;

- упрощенность и поверхностность оценок.

Формирование общественного мнения

Механизмы формирования обще­ственного мнения весьма разнообраз­ны и существенно зависят от спосо­бов коммуницирования гражданского общества с властью, уровня институциализации демократии, организованности общественности. В самом общем виде различают: эмоциональные, стихийные и рацио­нально-сознательные
способы формирования общественного мнения.

Эмоциональные,
чувственные способы и механизмы складыва­ются главным образом на основе межличностной коммуникации. Дол­жно пройти немало времени, чтобы через такого рода каналы вы­кристаллизовалось групповое и тем более массовое мнение. На этот процесс большое влияние оказывают механизмы психологического внушения, заражения.

Стихийные
способы формирования чаще всего предполагают ис­пользование мнения лидера либо выступления СМИ. В первом случае в высказанных авторитетным лидером позициях оформляются уже неявно существующие мнения граждан по тому или иному вопросу. Люди присоединяются к высказанным позициям, усиливая их звуча­ние и расширяя их политические возможности.

В рамках данного способа формирования общественного мнения, концентрации общественности вокруг определенных явлений и идей СМИ стремятся избавиться от противоречивости в изображении со­бытий, добиться однозначного понимания происходящего. При этом культивируются совершенно конкретные отношения, эмоциональ­ные состояния, шаблоны и стереотипы. В таком случае они нередко используют методы подсознательного стимулирования, когда, вне­дряя в поток новостей стандартизированные и упрощенные пред­ставления, содержащие определенные оценочные ассоциации, сте­реотипы или стандарты, СМИ вызывают автоматическую положи­тельную или отрицательную реакцию общественности на то или иное событие. Например, к таким закрепленным на подсознательном уровне ассоциациям относятся этнические или социальные предрассудки, провоцирующие ценностное отношение к проблеме «свои-чужие». При этом способе формирования общественного мнения высока роль не только лидеров мнений, но и интеллектуальной элиты, но нет гарантий того, что власть будет специально реагировать на высказан­ные мнения и оценки.

В 1940 г. американские ученые П. Лазарсфельд, Б. Берельски и Г. Годэ выдвинули идею «двухступенчатого порога коммуникации», согласно которой, по их мнению, распространение информации и ее распространение на общественное мнение происходит в два этапа: сначала от СМИ оценки транслируются к неформальным лидерам мнений, а уже от них – к их последователям. При этом авторы идеи выделяли роль «инновационных групп», которые первыми усваивают новые ориентиры и продуцируют их в политической жизни.

Общественное мнение формируется и за счет действия специаль­ных структур, которые практически на профессиональной основе вырабатывают и транслируют определенные оценки от лица обще­ственности. К числу таких структур относятся, например, партии, движения, аналитические группы и т.д. Профессионализация здесь неразрывно связана с рациональными
процедурами подготовки об­щественных позиций, формированием каналов, отслеживанием рас­пространяемой информации и ее доведения до властных структур.

РАЗДЕЛ VII. ПОЛИТИЧЕСКИЕ ТЕХНОЛОГИИ

Глава 20. РОЛЬ ТЕХНОЛОГИЙ В ПОЛИТИЧЕСКОМ ПРОЦЕССЕ

1. Сущность и отличительные особенности политических технологий

Понятие политических технологий

Реальные политические процессы в любом сложноорганизованном обще­стве и государстве исключительно многообразны. С одной стороны, на них можно смотреть как на про­явление специфической общественной сферы, обладающей соци­альными границами, внутренними и внешними взаимозависимостя­ми, набором акторов, отличительными признаками и т.д. С другой стороны, эти властные взаимосвязи можно представить как совокуп­ность конкретных проблем, требующих решения со стороны государ­ства и других политических субъектов, осуществления ими соответ­ствующих целенаправленных действий, применения конкретных средств и ресурсов. Но тогда ситуация существенно меняется: все макросоциальные межгрупповые отношения в сфере власти преобразу­ются во взаимозависимость отдельных структур и институтов, в конк­ретные поступки и чувства действующих лиц, совершаемые в опреде­ленном месте и в реальное время. Таким образом, межгрупповая конкуренция в сфере власти предстает в качестве практических спо­собов и процедур управления, принятия решений, урегулирования конфликтов, установления коммуникаций и других процессов, выяв­ляющих иной уровень
политических зависимостей и связей. В этом смыс­ле процессы осуществления власти и управления обществом будут ориентироваться на факторы, фиксирующие сложное переплетение самых разнородных – психологических, материальных и прочих – явлений, реально воздействующих на ход событий.

Таким образом, решение конкретной проблемы означает не столько понимание человеком целей и средств их достижения, сколько выра­ботку конкретных способов их воплощения на практике, т.е. приме­нение определенных технологий
решения задачи. В целом технологи­ческое решение проблемы означает не понимание того, ЧТО она из себя представляет, а КАК разрядить конкретную ситуацию. Именно поэтому с помощью технологий выявляется новый смысл и суть вла­сти. Технологии по-новому ставят проблему измерения политических событий, закладывают основу для специализированной деятельности по урегулированию (контролю) политических явлений. Образуя осо­бый ракурс понимания политических процессов, технологии показы­вают, что от применяемых способов решения той или иной задачи может кардинально зависеть сущность этого явления. Например, мас­совая клевета, распространение дезинформации, отказ в предостав­лении телеэфира представителям определенных партий могут превра­тить процесс формирования органов власти из свободного выбора граж­данами своих представителей в навязывание им интересов и воли кругов, контролирующих СМИ.

Итак можно сказать, что политические технологии представляют собой совокупность последовательно применяемых процедур, приемов и способов деятельности, направленных на наиболее оптимальную и эффективную реализацию целей и задач конкретного субъекта в опре­деленное время и в определенном месте.
В целом как совокупность оп­ределенных знаний и умений, обеспечивающих решения субъектом конкретных задач в сфере власти, политические технологии имену­ются также и как политический маркетинг.

Как правило, потребность в формировании политических техно­логий проявляется там и тогда, где и когда имеются повторяющиеся, порой даже стеореотипизированные действия и при этом наличеству­ют вполне определенные требования к условиям и результатам данного типа деятельности. Конкретнее к причинам их появления можно отнести:

- необходимость более рационального, простого и эффективного способа реализации практических целей, стоящих перед различными участниками процесса применения политической власти и управле­ния государством;

- снижение непредсказуемости взаимодействий в сфере власти, скачкообразности процессов перераспределения государственных ресур­сов, развертывающихся в условиях непредсказуемого развития ситуа­ции, чреватых неожиданными взрывными формами протестной соци­альной активности и другими форс-мажорными обстоятельствами;

- потребность в применении экономичных и ресурсосберегающих способов управления государственным (корпоративным) имуществом, кадровыми и техническими структурами;

- необходимость придания устойчивости взаимоотношениям уча­стников того или иного процесса, ускоряющего обучение персонала передовым методикам действия и, в конечном счете, расширяющего возможности достижения целей большим числом субъектов в различ­ных, но схожих условиях;

- необходимость управления объектом человеческих притязаний;

- возможность более четкого определения критических, порого­вых значений того или иного процесса, за рамками которого субъек­ты утрачивают возможность осуществления эффективных и результа­тивных действий по управлению ситуацией.

Иными словами, основной пафос применения политических тех­нологий заключается в оптимизации выполнения разнообразными субъектами своих .задач и обязанностей. Технологии функционально направлены на достижение целей в соответствии с интересами, фун­кциями и целями субъектов, которые могут состоять в привлечении и экономии ресурсов, стабилизации или дестабилизации положения в государстве, организации выборных кампаний, оперативном инфор­мационном обеспечении принятия решений, согласовании интере­сов при выработке государственных программ и т.д.

Политические технологии как совокупность приемов и процедур целенаправленной деятельности не только упорядочивают средства достижения цели, но и закрепляют очередность действий,
выработку соответствующих алгоритмов поведения субъекта.
Именно алгоритмы вычленяют и закрепляют наиболее оптимальные и эффективные спо­собы решения той или иной задачи, а также дают возможность пере­давать и тиражировать обретенный опыт.

По сути дела алгоритмы представляют собой определенный «су­хой остаток» целевой активности субъекта, результат рационализа­ции, упрощения и стандартизации применяемых им приемов и про­цедур. Практически технологии выкристаллизовываются из многообразного числа способов и механизмов взаимоотношений субъектов и объектов, взаимодействий контрагентов, внешних и внутренних фак­торов. Иначе говоря, технология устанавливается лишь тогда, когда в процессе достижения цели складывается (и определенным образом закрепляется) известная последовательность операций, фиксирующая очередность применения определенных приемов и средств достиже­ния конкретной цели.

Таким образом, технологии нельзя смешивать с отдельными
меха­низмами, техниками или приемами взаимодействия. Технологии – это и процесс
применения техник, направленных на достижение кон­кретной цели реально действующим субъектом, и результат
этой де­ятельности. А если еще точнее, то технология есть итог определенного взаимодействия этих приемов деятельности, появляющийся тогда, когда неоднократные действия по достижению поставленной цели продемонстрировали более оптимальные и экономичные способы ре­шения вопроса.

Конечно, некоторые виды целенаправленной деятельности лю­дей в силу своей сложности могут быть технологизированы не цели­ком и полностью, а лишь в отдельных точках процесса достижения цели. То есть в процессе деятельности субъект может использовать только локальные технологии, способные лишь частично рационали­зировать и упорядочить те или иные участки взаимодействия. Напри­мер, в сфере принятия политических решений, где, как правило, решаются плохо структурируемые задачи и где поэтому велик удель­ный вес непредвиденных обстоятельств, политические технологии обычно представляют собой набор действий, обслуживающих в ос­новном лишь отдельные фазы разработки и реализации целей (напри­мер, согласование действий законодательных и исполнительных ор­ганов власти). В целом же они не способны рационализировать и опти­мизировать данный процесс.

Следовательно, политические технологии могут действовать в ре­жиме полного завершения цикла осуществления того или иного про­цесса, а могут быть связаны с оптимизацией только отдельных его фаз и этапов. Еще более сложные комплексы властно-управленческих взаимоотношений (например, отношения внутри неформальных, те­невых группировок, интегрированных в процесс принятия государ­ственных решений) в принципе не способны сформировать техноло­гические цепочки даже для своих отдельных фрагментов.

Технологии как определенные алгоритмы действий представляют собой форму политической инженерии,
обусловленную как свойства­ми действующего человека
(его знаниями, опытом, настроем на реа­лизацию и т.д.), так и используемыми в его деятельности материаль­ными (духовными) ресурсами
и техническими
компонентами. По этой причине формирование и применение технологий, ритм (темп) их осуществления жестко связаны с квалификацией и компетентностью субъекта, его практическими знаниями и умениями использования определенных технических ресурсов. Как правило, низкая обеспечен­ность техническими или кадровыми ресурсами снижает эффектив­ность применения технологий. Поэтому не столько эффективность применения, сколько само существование политических технологий непосредственным образом зависит от состояния действующего субъек­та, от его умения использовать накопленный опыт, реализовывать имеющиеся возможности в конкретной ситуации. Ошибки и неком­петентность субъекта (тем более наделенного полномочиями и ответ­ственностью), от которых не спасают никакие статусы и титулы, мо­гут не только снизить функциональное значение технологий, но и полностью изменить направленность их действий. Так что использова­ние политических технологий (прежде всего в наиважнейших для го­сударства и общества сферах) предполагает отбор субъектов с точки зрения квалификации, наличия практического опыта, психологичес­кой устойчивости, способности действовать в нестандартной обста­новке и др.

Найденные алгоритмы действий могут выступать и в качестве сред­ства инициации,
источника побуждения внутренних механизмов регуляции как политической системы, так и ее отдельных элементов. Иными словами, став элементом деятельности того или иного инди­вида (группы лиц), постоянно занятого принятием решений, урегу­лированием конфликтов или выполнением иных определенных функ­ций, технологии становятся одним из механизмов самонастройки
и самоорганизации
этой области деятельности человека. В данном смысле технологии могут быть не просто перечнем оптимальных и эффектив­ных действий, но и выступать способом усиления контроля за про­цессом достижения целей, формой управления этой деятельностью. И в любом случае высшим критерием эффективности применения технологий является реальное достижение намеченного результата.

В то же время оценка эффективности технологий представляет собой чрезвычайно рисковую деятельность, ибо она нацелена на получение достоверной информации о реальных механизмах власти и управле­ния. Учитывая же, что в сфере политической власти перераспределя­ются очень важные и значительные ресурсы, деятельность многих вовлеченных в этот процесс людей (структур, институтов) принципи­ально направлена на сокрытие необходимой информации о принятии соответствующих решений и применяемых технологиях. Поэтому цена такой информации может быть предельно высокой.

Однако важность оценки технологических процедур связана не только с опасностью контроля за реальными процессами властвова­ния. Ее важность обусловливается и тем, что в сфере политической власти, например, в области государственного управления, постоян­но появляются различного рода попытки создания таких способов взаимодействия структур и институтов власти, которые, обладая фор­мальными признаками технологического усовершенствования процесса (скажем, согласования отраслевых интересов), на самом деле являют­ся средством достижения совсем других целей (в частности, прикры­тия частного предпринимательства тех или иных чиновников). Так что политические технологии нередко сознательно имитируются, скры­вая за своими внешними формами совершенно иные цели и интересы действующих субъектов.

Политические технологии распространяются на все
поле полити­ческой власти и государственного управления. В силу этого они вклю­чаются как в конвенциональные (легальные) процессы применения политической власти и соответствующего распределения ресурсов го­сударства, так и в неконвенциональные, предполагающие использо­вание приемов и процедур, прямо запрещенных законом или проти­воречащих политическим традициям (технологии подрывных акций, терроризма или проведения режиссируемых выборов, манипулирова­ния общественным мнением и т.п.).

Технологии ограничены
по месту и времени их применения. У кон­кретного сочетания техник, способов и приемов деятельности как определенной системы этой деятельности существует свое «внутрен­нее время» (И. Пригожин). Но при всей своей определенности, фиксированности действий, привязанных к пространственно-временным параметрам ситуации, технологии имеют и механизмы преодоления такой зависимости. И прежде всего эта зависимость преодолевается за счет присутствия в них «гена самонастройки», адаптируемости к си­туации.

Иными словами, в технологиях всегда есть место творчеству субъек­та, импровизации, нестандартным действиям. Усиление такого имп­ровизационного начала служит своеобразным сигналом для перехода к новым типам взаимодействий с контрагентами, совершенствования структуры и выработки оригинальных приемов деятельности. В то же время технологии – враг произвола. Они по природе своей противо­стоят интуиции и прецеденту как ведущим способам реализации че­ловеческих целей. Технологии направлены на рационализацию и уп­рощение действий во имя достижения цели и именно поэтому склон­ны к известной формализации и институциализации, нормативному закреплению.

В силу этого у технологий существуют некие верхние пределы, которые они не должны переступать, чтобы не превратиться в форму откровенного субъективизма. Но они не должны и застывать, чтобы не нарушить соответствие процесса целедостижения динамично раз­вивающейся ситуации. Вращаясь между этими полюсами формализа­ции и субъективации, технологии постоянно подвергаются опаснос­ти перерождения либо в набор догм, либо в сплошную импровиза­цию субъектов.

В зависимости от характера и масштаба действующего субъекта технологии существенно отличаются по своим параметрам: ресурсам, оценкам их эффективности и т.д. Так, технологии, рассчитанные на оптимизацию деятельности массовых политических субъектов, как правило, являются более прерывистыми, а потому и менее надежны­ми. Поэтому, чтобы уверенно управлять поведением крупных соци­альных слоев, регулировать динамику общественных настроений и т.п., необходимо использовать более строгие и жесткие регуляторы, нуж­ны большие вложения, ресурсное обеспечение и т.д.

Структура политических технологий

В структуру политических технологий, как правило, входят три наиболее значимых компонента: специфичес­кие знания;
конкретные приемы,
процедуры и методики действий; а также различные технико-ресурсные
компоненты.

Принципиальная роль знаний
обусловлена тем, что политические технологии по сути своей есть воплощение особых форм отражения действительности, которые направлены на нахождение средств и спо­собов практического решения проблем, возникающих в сфере власти и управления государством. В этом смысле технологический уровень по­знания действительности не только представляет собой форму научно-прикладного
знания, но и одновременно выражает оценку политических проблем с точки зрения заинтересованных в их решении субъектов.

Таким образом, технологическое знание является познавательно-проективной, идеально-преобразующей деятельностью, которая вклю­чает в себя приемы не только обыденного, но и научного познания действительности, как бы синтезируя их подходы для решения конк­ретной задачи. Это задает технологическому знанию собственную ло­гику отражения и объяснения явлений, которая не присуща ни науч­ным формам отражения, ни обыденным подходам в отдельности.

В отличие от теории, которая напрямую не связана с практикой и опосредует свои отношения с ней некими идеальными конструкция­ми, не исключающими разнообразных трактовок реальных явлений, технологическое знание непосредственно и вполне однозначно вос­принимает действительность, внутренне организуясь на основе отра­жения реальности, конкретных событий. Технологическое знание от­личает то, что оно является не «идеально сконструированной абст­ракцией, которая... привязана к конкретному трехмерному пространству с определенной точкой отсчета»,* а работает с конкретной пробле­мой, ситуацией, существующей в масштабе реального времени и об­ладающей такими топологическими (глубиной, шириной и другими метрическими характеристиками) и темпоральными (временными) параметрами событий, которые исключают саму возможность умоз­рительного достраивания происходящих событий логически выводи­мыми свойствами.

* Подшивалкина В. И.
Социальные технологии: Проблемы методологии и прак­тики. Кишинев, 1997. С. 42.

Если научное знание идеализирует событие (ситуацию), то техно­логическое знание конкретизирует логические объекты; если научное знание обращено к практике-универсуму, то технологическое ото­бражение – к отдельному фрагменту действительности, отражаемому столь же конкретным субъектом. Поэтому с точки зрения технологи­ческого отношения к миру данный фрагмент практической реальнос­ти требует не логического осмысления, а практического ответа. Такой ответ должен формироваться в рамках принципиальной ограниченно­сти конкретной ситуации и не предполагать теоретического расшире­ния конкретного события до класса однотипных явлений. Вследствие этого все истины технологического знания принципиально подвиж­ны (релятивны), исключительны и уникальны.

Технологическое знание рассматривает любое событие как некий фрагмент действительности, обладающий собственной логикой дви­жения, источниками развития, пределами роста и т.д. и предполагаю­щий выдвижение некой требующей решения проблемы. Таким обра­зом, содержание технологического знания формируется на основе позиций того, кто отражает событие (технолог,
аналитик); того, кто задает конкретные цели решения связанной с данной ситуацией проблемы (заказчик),
а также того, кто действует на стадии решения задачи (исполнитель).
Следовательно, каждый из них способен изме­нить содержание и форму технологической информации.

Такое утроение субъекта
технологического знания свидетельству­ет о том, что вся его познавательная стратегия строится на сведении объективных условий к субъективно интерпретируемой ситуации как на стадии диагностики, так и на стадии актуализации знаний. Вклю­чение представлений этих субъектов в оценку ситуации показывает, что целевых ориентации в рамках технологического знания об одной и той же проблеме может быть сколько угодно. Поэтому конкретные проблемы технологически могут быть интерпретированы и «встрое­ны» в самые разнообразные политические процессы.

При технологическом подходе на первый план выступает проблема выработки такой системы координат, которая способна привести к по­ниманию состава, структуры, формы, характера изменений тех или иных событий (ситуаций). Это предполагает включение в базу технологичес­ких данных не только выводов и оценок специального характера (оце­нок соотношения политических сил, их идеологических программ и т.д.), но и той информации, которая раскрывает данную ситуацию с эконо­мической, бытовой, экологической и др. точек зрения.

В зависимости от характера решения практических задач техноло­гическое знание может занимать самые различные позиции относи­тельно тех теоретических выводов, которые сделаны академической наукой по поводу данного типа объектов. Если перефразировать О. Конта, то можно сказать, что технологии – это такие представле­ния, которые установку на «знание» опосредуют установкой на «дей­ствие». Поэтому в ряде случаев носитель технологического знания может, выполняя свою задачу, не обращать внимания на те или иные теоретические выводы. Таким образом, научно-теоретические резуль­таты исследований могут быть абсолютно индифферентными к реше­нию конкретной практической задачи. Причем выводы фундаменталь­ной науки могут быть проигнорированы даже тогда, когда они объек­тивно необходимы для решения конкретной задачи. И такой выбор может быть продиктован не только целями или особенностями под­хода аналитика, заказчика или исполнителя, но и их ресурсными воз­можностями, а также другими практически значимыми факторами.

Технологическая оценка ситуации формирует и собственные зна­ковые (семантические) структуры. Так, если язык науки всегда предполагает хотя и разноообразную, но все же строгую категориально-понятийную форму, то технологическое знание основывается на зна­чительно более свободном порядке образования семантических структур. В его аналитической лексике строгие понятия соседствуют с чувствен­ными образами, определенные в смысловом значении термины – с многозначными. Здесь присутствуют не только языковые формы, ото­бражающие сложные смысловые оттенки, но и неспециализирован­ные структуры общения (просторечия, бытовая лексика, аббревиату­ры живого языка, слоганы, фольклор и т.д.). Так что технологическое знание базируется на более подвижном языке, знаковых структурах, подчеркивающих субъективность, индивидуальность исследователя и ориентированных на инструментальные цели, эмпирическую комму­никацию и расширение информации о событиях.

Процедурные и технические компоненты политических технологий

Технологическое знание в конечном счете представляют собой субъектив­ную основу политической инжене­рии, которая занимается политичес­ким проектированием (прогнозированием, планированием и програм­мированием) и организацией практической деятельности институтов власти. Поэтому основной ценностью для технологий является даже не самое знание о том, как можно нечто сделать, совершить, а кон­кретное умение, навыки свершения действий и достижения целей.

Содержание таких конкретных навыков и умений, которые выра­жаются в применении определенных приемов, процедур, техник и методик действий, непосредственно задается конкретными целями или, в конечном счете, особенностями той или иной предметной сферы политики. Например, в сфере принятия решений это могут быть при­емы согласования и соизмерения интересов сторон при выработке тех или иных целей государственной политики; в рамках разрешения международных конфликтов – способы поиска компромиссов между конфликтующими сторонами или воздействия на них со стороны примиряющих (арбитражных) структур; в информационной сфере поли­тической власти – приемы дезинформирования общественности или, напротив, борьбы против клеветнических измышлений соперников и т.д.

Использование тех или иных приемов и процедур непосредствен­но зависит и от состояния действующих субъектов, и от конкретных условий, в которых решается задача. Так, не знакомый с современны­ми методами организации и ведения избирательных кампаний техно­лог не может применить приемы и техники, способные обеспечить победу на выборах его заказчику. В условиях же жесткого контроля государства за проведением выборов, как правило, не удается ис­пользовать многие «черные» и незаконные технологии борьбы с кон­курентами и т.д.

Конкретные приемы и способы деятельности непосредственно зависят и от наличия тех или иных кадровых структур, технического оснащения действующих лиц, наличия тех или иных (финансовых и проч.) ресурсов, влияющих на содержание политических технологий. Например, применение технологий информационного обеспечения государственной политики (особенно если дело касается целей, име­ющих стратегическое или существенное коммерческое значение) не­возможно без технических структур, призванных защищать государ­ственную тайну; стесненный в материальных средствах избиратель­ный штаб того или иного кандидата, как правило, вынужден отказываться, к примеру, от организации его выступлений на телеви­дении или применения других эффективных, но дорогостоящих тех­нологий соперничества, которые необходимы для достижения побе­ды на выборах; использование управленческих технологий в условиях кризисов невозможно без структур, дублирующих принятие решений, без дополнительных ресурсов, кадрового резерва и т.д. Таким обра­зом, наличие данных компонентов политических технологий накла­дывает самые существенные ограничения на способы решения задач, применение тех или иных приемов деятельности или, напротив, мо­жет существенно увеличить эффективность последних.

2. Типы политических технологий

Разнообразие политических технологий

Технологии встроены в самые разно­образные процессы, обеспечивающие формирование и использование по­литической власти на различных уровнях организации государства и социума, способствуя таким образом формированию не только уни­версальных, но и типических свойств политических технологий.

Самые распространенные из них – функциональные
типы поли­тических технологий, предполагающие рационализацию и алгорит­мизацию ролевых нагрузок различных субъектов управления и власти (например, принятия решений, согласования интересов, ведения пе­реговоров, коммуницирования с общественностью и т.д.) и, в ко­нечном счете, направленные на управление и контроль за этими про­цессами. Инструментальные
разновидности политических технологий имитируют применение техник, направленных на рационализацию конкретной деятельности, а на самом деле имеют совершенно иные цели и прикрывают их.

С точки зрения областей, в которых применяются те или иные приемы достижения целей, можно говорить о так называемых пред­метных
технологиях (например, электоральных, техниках лоббирова­ния, компьютерных и информационных технологиях, переговорных приемах и процедурах, используемых в дипломатической или военной сферах, и т.д.). Понятно, что такой подход к оценке специфи­ческих свойств технологий не только позволяет зафиксировать обла­сти властного взаимодействия, которые технологизированы в наи­большей (в частности, выборы в органы власти) или в наименьшей степени. В этом смысле можно даже констатировать наличие таких политических взаимодействий, которые в принципе не могут быть подвержены какой-либо технологизации, как, например, процесс неформального согласования интересов в процессе выработки реше­ний на государственном уровне. Этот подход помогает увидеть зоны пересечения различных технических приемов, их взаимозаменяемость при решении задач в тех или иных областях политики и государствен­ного управления.

С названным типом технологий тесно связаны так называемые уровневые
технологии, отражающие степень социальной организации предметных областей. К ним можно отнести: глобальные,
связанные, к примеру, с решением общемировых проблем – охраной природы, поддержанием международной безопасности и т.д., континентально-региональные,
раскрывающие специфические действия государств, а также международных организаций и институтов по решению про­блем в ближневосточном, европейском или каком-либо ином регио­не, национально-государственные,
характеризующие процесс осуще­ствления власти и государственного управления в рамках одной стра­ны, корпоративные,
отражающие властно-управленческие отношения в рамках отдельной организации, локальные,
фиксирующие специфи­ку деятельности отношений субъектов в ограниченных точках поли­тического пространства, а также межличностные.

С точки зрения характера продолжительности использования определенных способов деятельности имеет смысл выделять также следующие технологии: стратегические,
нацеленные на отдаленный результат деятельности акторов; тактические,
предполагающие реа­лизацию краткосрочных целей; спорадические,
применяемые едино­временно, и циклические,
постоянно воспроизводящиеся в структуре деятельности субъекта.

Учитывая нацеленность технологий на расширение круга субъек­тов, способных применять сложившиеся алгоритмы деятельности при решении однотипных задач, можно говорить о тиражируемых,
т.е. рассчитанных на повсеместное применение в аналогичных условиях, технологиях, которые, собственно, и удовлетворяют данным требо­ваниям, а также о противоположных им – уникальных
технологиях, представляющих собой перечень действий, применимых только в оп­ределенных, строго фиксированных условиях и не воспроизводимых даже в схожих условиях. Первые из указанных технологий меньше зависят от свойств реализующих их акторов и потому максимально эконо­мят временные и материальные ресурсы при осуществлении однотип­ных видов деятельности. Уникальные же технологии применимы лишь для однократного обеспечения тех или иных целей, а нередко и лишь для строго очерченного круга акторов. Они, как правило, обходятся значительно дороже и практически полностью теряют свою эффектив­ность при попытках перенесения даже в сходные обстоятельства.

Так, например, отдельные «дипломатические» технологии могут многократно использоваться в процессе ведения межгосударственных переговоров, а наиболее важные приемы и техники избирательной кампании без каких-либо ограничений применяться в выборах раз­личного уровня, независимо от страны, где они проводятся, уровня (федерального или местного) социальной организации или времени проведения. Вместе с тем при урегулировании каких-либо межнацио­нальных противоречий с исключительно своеобразным набором сто­рон, причин, поводов, времени протекания и др. параметров конф­ликта могут применяться такие способы и приемы, с помощью кото­рых можно добиться требуемого эффекта лишь в определенном месте и в известное время.

Принимая во внимание разнообразие условий деятельности, ди­намических изменений, свойств и способностей субъектов, можно выделить жесткие и мягкие
технологии. Первые свидетельствуют о заданности и одновременно неизменности основных параметров при­меняемых субъектами приемов и способов деятельности. Очень часто такие технологии обеспечивают правовой и процедурный порядок согласования интересов между ведомствами и институтами власти, например, сохранение иерархичности в согласовании правительственных программ, визировании документов и т.п. Противоположные же технологии демонстрируют способы деятельности в менее институ-циализированных условиях, те ее способы и приемы, которые позво­ляют осуществлять гибкую адаптацию целей и ресурсов, имеющихся в распоряжении субъекта, к изменяющимся условиям.

Иначе говоря, это как бы самонастраивающиеся технологии, си­туативно изменяющиеся алгоритмы действий, которые в конечном счете расширяют опыт, необходимый для совершенствования про­цесса достижения целей в той или иной сфере. И если первые можно расценивать как способы деятельности, в основном воспроизводящие структуры, функции и отношения власти, то вторые – как формиру­ющие, достраивающие политическую систему и систему управления государством до уровня актуальных требований. Последние по сути дела фиксируют процесс обновления и даже перерождения техноло­гий, их перехода к вновь формирующимся алгоритмам.

Нормативные и девиантные технологии

С точки зрения степени и характера регламентации деятельности (что об­ладает особой ценностью для анали­за переходных процессов) различают нормативные и девиантные
технологии. Нормативные технологии – это способы деятельности, жестко обусловленные существующими в обществе (организации) зако­нами, нормами, традициями или обычаями. Девиантные технологии противоположны им, это отклоняющиеся от такого рода требований и стандартов способы деятельности. К их числу относится, например, целый спектр противоречащих закону или нормам общественной мо­рали «серых»
и «черных»
технологий. Как показала практика, в крити­ческих точках политического процесса, а именно во время выборов в органы высшей государственной власти, внешне- и внутриполити­ческих кризисов, наблюдается небывалый расцвет подобного рода технологий. Субъекты влияния и власти нередко переходят к «сливу компромата», шантажу, утечкам информации, клевете, а в ряде слу­чаев даже к террору, организации заговоров, путчей и т.д. Очень часто такие формы деятельности становятся источниками не только скан­далов, но и кризисов, меняющих течение политического процесса, расстановку сил в обществе, влияющих на соблюдение странами меж­дународных обязательств и т.д.

Обществу и государству важно понять способы предотвращения использования таких технологий борьбы за власть, выработать соот­ветствующие политические противоядия. Однако уже сегодня стано­вится ясно, что в современном (и не только российском) обществе с некоторыми приемами подобного рода бороться практически невоз­можно. Например, учитывая распространение современных средств связи, чисто технически не удается предотвратить электронный шпи­онаж и иные аналогичные приемы деятельности.

Близки к рассматриваемым типам технологий также явные и тене­вые
способы достижения властно-политических и государственно-ад­министративных целей. Первый из этих типов, выраженный, к при­меру, в формах диалога власти с общественностью, олицетворяя пуб­личный характер власти, по сути дела играет роль своеобразной визитной карточки политического режима и сложившейся системы управления государством. Однако такого рода приемы, техники уп­равления и власти зачастую имеют сугубо демонстрационный, «выс­тавочный» характер, ориентируются на коммуницирование с общественным мнением и создание у него образа активной и эффективной власти. При этом практическая связь с реальным процессом выработ­ки государственных решений у них может быть очень слабой, а то и отсутствовать вовсе.

Теневые технологии управления и власти, будучи с практической точки зрения подчас важнейшими и определяющими процесс при­менения власти и распределения государственных ресурсов, вместе с тем отличаются очень слабым уровнем технологичности, представляя собой скорее уникальные (спонтанные, ситуационные), нежели стан­дартизированные и алгоритмизированные способы и приемы деятель­ности.

3. Формирование политических технологий

Субъективный способ формирования технологий

Разработка и применение политичес­ких технологий суть процессы посте­пенной рационализации и оптимиза­ции (и в этом смысле сознательного конструирования) целенаправ­ленной деятельности субъектов в рамках выполнения ими определенных задач. В конечном счете они расширяют возможности этих субъектов в плане контроля и управления той или иной областью политических изменений. Процесс формирования и функционирования технологий можно рассматривать со структурной, пространственно-временной и процессуальной
точек зрения. Первый подход предполагает выявление знаний о проблеме, поиск оптимальных техник ее решения и техни­ческого обеспечения. Второй выражает необходимость согласования применяемых средств с конкретными условиями места и времени, в которых решается проблема. Третий раскрывает значение и условия формирования отдельных параметров достижения целей. В последнем случае логика действий по формированию технологий выстраивается вокруг цепочки «анализ – диагностирование и оценка ситуации – прогнозно-проектные операции – выработка целей – определение последовательности действий – формулировка рекомендаций».

В целом технологии могут разрабатываться как применительно к ограниченному числу ситуаций (классу объектов), и прежде всего ситуациям уникальным, так и к более распространенным. При фор­мировании их параметров, как правило, учитываются не только зада­чи, но и тип и характеристики действующих субъектов, временные и иные важнейшие параметры условий деятельности. При этом техно­логии могут задаваться «сверху», правящими структурами, а могут формироваться и в результате обобщения и рационализации живого опыта субъектов, постоянно действующих в подобных условиях. Но чаще всего технологии возникают комбинированным способом, ког­да нормативно-целевые задачи сочетаются с наблюдениями и опытом участвующих в практическом решении задачи лиц. Одни технологии могут устаревать, утрачивать (частично или полностью) свою эффективность; может сужаться диапазон их применения. Другие же техно­логии могут постоянно совершенствоваться, увеличивать свои «уп­равленческие» способности.

Существуют два способа формирования технологий – субъектив­ный и аналитический. Первый основан на преимущественно (а неред­ко и исключительно) субъективном
(волюнтаристском) подходе, закладывающем в основу конструирования оптимальной последова­тельности действий стандарты здравого смысла, практический опыт субъекта и его интуицию, симпатии, культурные стереотипы, при­вычки и прочие индивидуальные особенности его мировосприятия. Собственно без таких компонентов практически никогда не дается оценка целей, не определяются пути формирования ресурсов их дос­тижения. Однако в данном случае эти компоненты не столько сами преобладают, сколько блокируют и ограничивают применение других, в частности, более строгих аналитических подходов. И хотя в целом они нередко бывают оправданы и даже дают положительный результат (например, при использовании в кризисных ситуациях), однако при прочих равных условиях этот метод алгоритмизирования целевой деятельности можно расценить как ограниченный и не обес­печивающий решения задач, стоящих перед технологиями.

Аналитический способ формирования технологий

Второй, аналитический, способ фор­мирования технологий связан с ис­пользованием (и доминированием) специальных аналитических
методов и процедур, определяющих ос­новные параметры и условия целедостижения. Данные приемы не столько кладут предел субъективному произволу акторов при оценке целей и параметров деятельности, сколько определяют ему соответ­ствующее место, позволяя наиболее эффективно использовать воз­можности и резервы интуитивно-опытной, прецедентной диагности­ки при определении целей и средств их достижения. В этом случае субъект получает возможность рационализировать видение ситуации, осознанно отнестись к категориям «цели» и «условия» деятельности благодаря пониманию неизбежных ограничений, накладываемых на его деятельность рядом факторов краткосрочного и долгосрочного действия (природой, соотношением политических сил и т.д.), и точ­нее осознать последствия предпринимаемых им действий в рамках существующего социального (политического) порядка.

С содержательной точки зрения аналитический тип формирова­ния технологий предполагает оценку и характеристику: конкретных акторов, характера их функционально-ролевых и межличностных вза­имоотношений; действующих норм и регламентов деятельности; рас­становки политических сил («разведение» акторов по идеологичес­ким позициям или блокам в зависимости от понимания и решения ими разных политических вопросов); конкретных акций и интерак­ций в контексте воздействия внутренних (прежде всего мотивационных) и внешних факторов; параметров пространственного (глуби­ны, ширины, длины местосвершения политического события) и временного характера деятельности; специфики окружающей среды; ресурсов и потенциала действующих лиц. При решении этих задач используется все богатство методов, способных максимально точно описать реальные отношения акторов и сформулировать соответству­ющие рекомендации.

Коротко говоря, ситуативно-аналитический способ представляет собой последовательное применение ряда критериев и измеритель­ных систем, которые в совокупности дают наиболее адекватные представления о структуре и тенденциях развития ситуации, а тем самым способствуют оптимизации деятельности субъекта по достижению своих целей. Содержательное применение данного подхода предпола­гает дифференциацию и структурализацию целенаправленной деятель­ности, выделение ее наиболее важных фаз и этапов, а также парамет­ров, характеризующих ритм (темп) и цикличность ее осуществления в масштабе реального времени. На его основе субъект осознает харак­тер взаимоотношений акторов, временных и пространственных пока­зателей, факторов внешней среды, уточняет состояние и вероятные варианты развития данной ситуации, поворотные точки («точки вет­вления») процесса и другие его важнейшие показатели, от которых зависят его действия.

В то же время, учитывая своеобразие каждого отдельно взятого политического процесса, неизбежно отличающегося разнообразны­ми и уникальными внешними и внутренними аспектами, аналити­ческая разработка в ряде случаев представляет собой поисковое
зна­ние, которое не способно до конца раскрыть внутренние причины активности тех или иных акторов, вычислить иные параметры ситуа­ции. Так что в ряде случаев разработка политических технологий в известной степени способна девальвировать не только общетеорети­ческие, но и аналитические выводы, отводя им вторичную, подчи­ненную роль по сравнению с опытным знанием.

Таким образом, аналитически выявленные картина ситуации и динамика ее развития могут существенно расходиться с субъективной логикой составления практического технологического сценария, т.е. предполагаемой последовательности действий как заказчиком, так и исполнителем. Вследствие этого аналитический образ ситуации не­редко является лишь предпосылкой конструирования поведения субъекта, «монтажа» и поддержания им параметров своей деятельно­сти в соответствии с поставленными целями. Вот почему при форми­ровании очередности действий субъекта по решению проблемы целе­сообразно различать собственно аналитический и практически-тех­нологический результаты описания ситуации.

Однако массив практического опыта не может ограничиваться сведениями, почерпнутыми из локально ограниченной ситуации. Зна­чение, а иногда и приоритет опытного знания в деле формирования политических технологий предполагает учет универсального передо­вого отечественного и зарубежного опыта в решении аналогичных задач в соответствующих областях политической жизни.

Для более полного раскрытия механизма формирования полити­ческих технологий необходимо подробнее рассмотреть особенности политического анализа, лежащего в основе формирования полити­ческих технологий.

Глава 21. ПОЛИТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ И ПОЛИТИЧЕСКОЕ КОНСУЛЬТИРОВАНИЕ

1. Сущность и особенности политического анализа

Место и роль политического анализа в исследовании политики

Необходимость решения конкретных задач в сфере политики, поиска наи­более приемлемых для людей спосо­бов и технологий достижения целей предполагает и особый подход к пониманию и изучению политичес­ких явлений. В отличие от подходов, свойственных теоретической политологии, стремящейся выявить сущностные черты и характеристи­ки политических явлений, вскрыть их наиболее принципиальные свя­зи и отношения, обосновать тенденции и закономерности развития, этот подход нацелен на решение практических вопросов и имеет свою специфику.

В самом общем плане «технологически» ориентированные формы и разновидности политических представлений направлены не на созда­ние теорий или производство знаний, систематизирующих представле­ния о сходстве и различиях политических явлений, а на прикладное
использование имеющегося научно-теоретического потенциала при ре­шении практических и вполне конкретных задач в политическом про­странстве. Не менее важным компонентом оценки и понимания после­дних, наряду с теоретическими идеями, являются также накопленный людьми практический опыт, навыки и умения решать аналогичные задачи, интуиция и иные дологические представления человека. Строго говоря, свои выводы прикладные дисциплины могут делать и на базе сложившегося практического опыта, не прибегая к использованию каких-либо широких теоретических обобщений. Имея в виду такую сугубо практическую ориентацию прикладного политологического знания, можно сказать, что именно оно задает тот особый ракурс в понимании политической жизни, который заставляет относиться к осуществляемой в ней деятельности человека как к разновидности «искусства».

Применяемые в прикладном знании приемы и методы исследова­ния политических явлений формируют особую отрасль политической науки,
которая направлена на изучение реального политического про­цесса, поведения различных субъектов, их действий и взаимоотноше­ний. По сути дела весь круг прикладных политологических дисциплин описывает разнообразные стороны и грани политической деятельно­сти людей, обладающих разными навыками, умениями, технологи­ческой оснащенностью и стремящихся достичь разных практически значимых целей. В этом смысле их предметная область уже, чем у тео­ретической, фундаментальной науки, поскольку прикладные дисцип­лины интересует, к примеру, не сущность власти или государства, а их конкретные проявления и влияние на поведение людей в той или иной ситуации. И тем не менее результаты такого «приземленного» анализа данных явлений становятся непременной предпосылкой обо­гащения фундаментальных теорий, создания новых гипотез, парадигм, подходов.

Прикладные исследования политики затрагивают не все ее про­странство, а лишь те ее области, которые имеют важнейшее практи­ческое значение для всего процесса функционирования государствен­ной власти. В настоящее время к числу подобных областей относятся процессы урегулирования и разрешения конфликтов, принятия ре­шений, ведения переговоров, организации избирательных и инфор­мационных кампаний и некоторые другие. Вокруг ряда таких областей исторически сформировались и субдисциплины, освещающие про­блемы принятия решений (policy making), формирования и реализа­ции политических проектов (policy management), разрешения и урегу­лирования политических конфликтов (conflict management), ведения переговоров и некоторые другие. Среди них выделяется политический анализ (policy analisys), который описывает способы и процедуры ис­следования конкретных политических проблем.

Политический анализ
является особой прикладной дисциплиной со своим предметным полем и иными особенностями. Вместе с тем он выступает и единой
исследовательской основой всех прикладных суб­дисциплин. Таким образом, если в широком смысле это словосочета­ние может использоваться для обозначения всех
научных исследова­ний политики, то в узком, специальном значении политический ана­лиз рассматривается как прикладная дисциплина, которая формулирует основные, препятствующие субъективизму и произволу требования изу­чения конкретных проблем, поиска их наиболее приемлемых решений и определения необходимых для этого технологических средств и при­емов деятельности.

Разработкой политического анализа как прикладной области на­учных знаний занимается особая группа специалистов: технологи, ана­литики, эксперты, консультанты, пиармены (специалисты в области налаживания информационных связей политических структур с об­щественностью), работники партийных аппаратов, помощники пуб­личных политиков – словом, все те, кто занимается разнообразными видами обслуживания профессиональной деятельности публичных политиков, корпоративных политических структур (например, кон­сультативных агентств), органов государственного управления. Итогом деятельности этой группы лиц являются разнообразные сове­ты и рекомендации, прогнозы, планы и программы деятельности го­сударственных и партийных органов, аналитические справки для совершенствования деятельности органов управления и другие матери­алы, направленные на оптимизацию решения конкретных полити­ческих проблем.

Особенности политического анализа

Особенности политического анализа как специфического уровня исследования политических явлений определяются целым рядом причин и обстоятельств. Как разновидность прикладного знания он прежде всего ориентируется на описание и изуче­ние конкретной, стоящей перед субъектом проблемы.

Так, теоретическая политология формируется по предметному
при­знаку, предполагая логическое выделение какой-то отграниченной от других области политического пространства и группы однородных явлений. Решая стоящие перед ней задачи, она организует свой кор­пус знаний путем выделения свойств и признаков определенного круга (класса) явлений, их логической взаимосвязи, дающей возможность объединять рассматриваемые объекты в некую социальную целост­ность с характерными для нее специфическими границами, масшта­бами распространения и другими признаками идеально сконструиро­ванной сферы. В противоположность этому политический анализ со­средоточен на исследовании конкретных проблем,
т.е. тех элементов действительности, которые затрагивают различные области полити­ческого пространства и не имеют строго определенных, однотипных источников, связей и иных аналогичных параметров.

В отличие от науки, которой движет логоцентризм и которая из­начально направлена на приращение истинных знаний об объекте, на поиск закономерных взаимосвязей и взаимозависимостей в иссле­дуемой области общественных отношений, политический анализ вы­рабатывает рационально-упрощенное понимание объекта и потому требует минимально достаточные сведения для реализации конкрет­ной цели субъекта. Если фундаментальная наука производит знание, направленное на понимание объекта, глубинное и систематизированное проникновение в его тайны, то прикладной политический анализ формирует свои представления на основе практических зап­росов субъекта, которые не простираются дальше конкретной задачи. Иными словами, если наука формирует логический слепок объекта, то политический анализ – практический, т.е. такой его образ, кото­рый достаточен для включения субъекта в схему реализации конк­ретной цели. Если у науки, придерживающейся каузального подхода, элементы явления рассматриваются диахронно (т.е. одновременно и внеисторично), то политический анализ базируется на телеологичес­ком подходе, оценивающем реально функционирующие элементы (и их свойства) как предпосылки или составные части целенаправ­ленной деятельности субъекта.

Вместе с тем в качестве проблем, подлежащих политическому анализу, могут выступать не любые социальные конфликты и проти­воречия, влияющие на осуществление людьми их ролей и функций в сфере власти, а только те из них, которые обладают существенным для общества значением, затрагивают интересы широких слоев насе­ления, общественные верования и ценности, прямо или косвенно влияют на деятельность органов управления, т.е. имеют публичный характер и обладают определенной степенью важности.

Ориентация на подобные проблемы предопределяет и структур­ные
особенности прикладного политического анализа. В частности, в силу конкурентной природы политической сферы и, как следствие, неизбежности различного видения той или иной ситуации представи­телями соперничающих сил, интерпретация одних и тех же событий приобретает неоднозначный характер. То есть оценка конкретной си­туации задается не только аналитиком или экспертом, но и тем ли­цом, которое должно решить указанную коллизию в соответствии со своим местом и ролью в политическом процессе. Именно он, исходя из своих интересов с точки зрения статуса, позиции и других суще­ственных черт собственного отношения к действительности, оцени­вает, интерпретирует происходящие события и тем самым задает ви­дение фактов, совокупность которых и образует проблемную ситуа­цию. В этом смысле он выступает как «заказчик» решения той проблемы, которую он обнаруживает в сложившейся ситуации.

Иными словами, структура и содержание политического анализа изначально формируются не только в результате аналитического опи­сания субъектом-исследователем каких-либо событий, но и под вли­янием явно или неявно присутствующей фигуры «заказчика», т.е. субъекта, задающего цель
разрешения данной ситуации. Интерес «за­казчика» обусловливает процесс формирования стратегии действия аналитиков, которые пытаются в русле поставленных задач увидеть в ситуации возможности для ее целенаправленного видоизменения, до­ведения ее до необходимых параметров, способных удовлетворить тре­бования «заказчика». При этом информация, получаемая технологом, нередко становится его собственностью, и он может быть заинтересо­ван либо в ее обнародовании, либо в сокрытии, либо в каком-то другом варианте использования.

Так что «заказчик» – это по сути дела символ целенаправленного разрешения ситуации или выделения в реальных событиях тех фак­тов, которые образуются в соответствии с заявленной позицией уча­стника борьбы за ресурсы государственной власти. В частных случаях толкования ситуации «заказчиком» и аналитиком, стремящимся воссоздать предельно объективную, не зависящую от частных воззрений картину, могут совпадать. Однако чаще всего в сфере политической власти трактовка тех или иных событий, придание конфликтам опре­деленной направленности и соответствующие целевые установки, исходящие от заинтересованных лиц, определяют не только характер использования получаемых результатов аналитической работы, но и важнейшие установки самого исследования.

Следовательно, технолог-аналитик чаще выступает в роли специй алиста, интерпретирующего ситуацию (событие) и формирующего практические рекомендации в соответствии с потребностью отдельного лица или группы лиц, заинтересованных в целенаправленном воздействии на нее. Особенно сильно эта зависимость технологического знания от социального заказа проявляется на стадиях диагностирования и формулировки рекомендаций.

Например, в качестве «заказчиков» могут выступать представите­ли правящей и оппозиционной партий, которые хотя и одинаково мечтают победить на выборах, но тем не менее обладают для этого разными материальными и информационными ресурсами, положением в регионах и другими позициями, заставляющими их по-разному трактовать складывающуюся ситуацию. Так же по-разному могут относиться к политическому кризису представители органов государ­ственного управления (правящего режима) и общественных движе­ний, выражающих интересы наиболее страдающих слоев населения. Поэтому для одних кризис – это ситуация, в рамках которой перво­степенными проблемами являются укрепление власти, повышение ее легитимности, а для других – положение, из которого необходимо выйти, сохранив или повысив уровень своей жизни и другие важней­шие параметры своего социального положения.

Таким образом, анализ одной и той же
политической ситуации может выявлять разные
проблемы. В связи с этим и аналитики могут рассматривать ситуацию с разных точек зрения, ставить в связи с этим неоднозначные задачи, а следовательно, и предлагать разные решения тех или иных вопросов. Как бы то ни было, но в структуре политического анализа неизбежно присутствует позиция и интересы «заказчика» (клиента), которые органически включаются в оценоч­ную базу ситуации и в известной степени предопределяют направлен­ность действий экспертов.

По существу такая зависимость от интереса клиента свидетель­ствует не о конъюнктурности политического анализа, а о его сложно­сти и многогранности, которые задаются неоднозначностью самой политической ситуации, сочетающей интересы конкурирующих групп. И именно аналитик должен беспристрастно соединить научность оцен­ки и интерес клиента. В то же время в моменте соединения научных критериев и исходящих от клиента ориентиров заключена возмож­ность отхода аналитика от своих профессиональных целей и полного подчинения интересам клиента. В предвыборных кампаниях нередки случаи, когда эксперты и аналитики, обслуживавшие интересы соперничающих сил, давали прямо противоположные прогнозы, обо­сновывая победу своих «заказчиков».

Ориентация на вычленение проблем в рамках реально сложив­шихся обстоятельств по сути дела превращает политический анализ в форму ситуационного
научного исследования. Иначе говоря, именно конкретная политическая ситуация во всем богатстве составляющих ее связей и явлений выступает главным предметом прикладного по­литического анализа. Поэтому только в контексте наличной сложив­шейся ситуации прикладной политический анализ и призван рас­крыть причины возникновения конкретной проблемы, объяснить ее симптомы и содержание соответствующих фактов, обосновать степень их распространенности, определить динамику и перспективы развития.

В рамках политического анализа сама ситуация (событие) рассмат­ривается как некая целостность,
обладающая собственной логикой, источниками движения, пределами роста и прочими параметрами. В этом смысле политический анализ должен если не объяснить или понять, то, как минимум – рационализировать и описать эту непов­торимую, стихийную логику повседневности. Характерно, что имен­но конкретная ситуация (событие) будет определять и соотношение гипотетического, оценочного, теоретического, опытного, интуитив­ного и прочих видов знания, требующихся для решения поставлен­ной задачи,

В отличие от фундаментальной науки, формирующей собствен­ные выводы, опираясь на анализ массовидных социальных практик, политический анализ принципиально сориентирован на отражение уникальных, единичных событий и ситуаций. И поскольку его знания не всегда обладают универсальной достоверностью и в принципе не претендуют на обобщенный характер, то в чисто содержательном плане они могут частично выходить за рамки
науки.

Прикладная ориентация политического анализа предполагает ре­шение некоторых универсальных задач при исследовании ситуации: разделение условий, внешнего контекста и локализованных в их границах событий; выявление пространственно-временных пара­метров ситуации, показывающих основные ограничения действу­ющих акторов; вычленение всех действующих в данных обстоятель­ствах субъектов; оценку соотношения сил этих субъектов; важней­ших акций и интеракций; конкретных предпосылок, причин и факторов, влияющих на поведение субъектов; следствий происходя­щих событий.

В силу чрезвычайной сложности любой конкретной ситуации, скла­дывающейся в политическом пространстве, наличия в ней разноплановых связей и отношений применяемые для ее изучения методы, как правило, имеют междисциплинарный
характер. В связи с этим соб­ственно политическая оценка ситуации обычно дополняется приме­нением психологических, социологических, антропологических, куль­турных и иных способов анализа различных аспектов поведения субъек­тов, выработки и осуществления ими своих позиций, основных взаимодействий. Поэтому прикладное исследование ситуации осуще­ствляется на основе применения системной аналитики,
формирую­щейся вокруг решения конкретной задачи. Ввиду этого основные труд­ности применения политического анализа связаны с умением взаимоувязывать различные подходы и техники исследования ситуации, «состыковывать» выводы и информацию, полученную в результате применения качественно различных методик. И кроме того, необхо­димо придерживаться определенных критериев трактовки исследуе­мой проблемы.

Особые трудности исследования проблемы возникают в связи с тем, что прикладной анализ, осуществляемый в рамках реального физического времени, нередко испытывает на себе жесткие времен­ные ограничения решения конкретной проблемы и выбора оптималь­ных технологий для управления ситуацией. Например, экспертам за­частую приходится принимать решение в чрезвычайных, форс-ма­жорных условиях, оперативно формулировать адекватные ответы на вызовы противника и т.д. Поэтому скорость аналитического овладе­ния проблемой становится иногда решающим фактором ее решения.

Структура политического анализа

Возможность адекватной оценки кон­кретной ситуации определяется преж­де всего правильностью выбора ана­литиком соответствующих проблеме средств и приемов познания. А сде­лать это тем более важно, что в содержании политического анализа имеют место три
основных уровня исследовательских подходов.

Первый
отражает наличие основополагающих теоретических уста­новок, на базе которых формулируются исследовательские гипотезы или, иными словами, определяются наиболее широкие рамки поста­новки конкретных задач и целей, выявляются принципиальные огра­ничения в определении необходимых для этого средств, методов и ресурсов. Такие подходы позволяют выявить наиболее общие параметры ситуации, понять связь конкретных политических явлений с природ­ной и социальной средой, «встроить» представления о политически значимой проблеме в картину мира, окружающего аналитика.

Такие макротеоретические подходы могут основываться на прин­ципах формулировки идеальных типов явлений, на признании устой­чивых тенденций и закономерностей политического развития, на ос­новополагающих идеях теории рационального выбора и т.д. Однако, несмотря на свое принципиальное значение для политического ана­лиза текущей ситуации, такие теоретические подходы, как правило, специально не рефлексируются, существуют как бы латентно, испод­воль предопределяя основные методы анализа конкретной проблемы.

В логическом разрезе макротеоретические модели, концептуаль­ная основа видения ситуации последовательно дополняются критери­ями второго
уровня, которые фиксируют уровень и тип той области властных (управленческих) отношений, в рамках которой и форми­руется данная ситуация. Например, она может относиться к сфере межнациональных или социальных конфликтов и при этом быть фраг­ментом процесса регионального или, скажем, локального уровня. В этом же контексте оцениваются и некоторые другие показатели и свойства ситуации: стабильна она или нестабильна, включена в среднесрочные или долгосрочные планы субъекта и т.д. Такой ракурс видения ситуа­ции предполагает наличие у исследователя воззрений, характеризую­щих его приверженность тем или иным подходам к оценке понятий «изменение» и «развитие», раскрывающих понимание им источников и механизмов политической динамики. Как правило, такая модель политической динамики формируется на основе синтеза различных теоретических концептов среднего уровня.

В целом речь на данном этапе анализа идет об определении как бы отраслевой
специфики политического процесса, предусматривающей выработку соответствующих технологий. Учет этого уровня показателей политического процесса дает возможность лучше понять специфику из­менений в его определенной сфере (например, связанной с особенно­стями протекания межнациональных или конфессиональных конфлик­тов), а следовательно, и более конкретно определить такие задачи, ко­торые более предметно ориентируют деятельность актора. Скажем, при организации избирательных кампаний разработка политических техно­логий может касаться установления очередности таких действий в по­литической сфере, как формирование рабочих команд, проведение пред­варительного маркетинга политического рынка с целью установления политических пристрастий электората, выдвижение кандидатуры депу­тата, опубликование его программы, проведение рекламных мероприя­тий и т.д. Но даже в этом случае политические технологии могут разра­батываться применительно к каждой
из поставленных конкретных за­дач, переходя, к примеру, на уровень детализации действий по сбору средств на избирательную кампанию или определения тех или иных технических процедур и приемов, способствующих формированию в общественном мнении публичного облика кандидата.

В дальнейшем на данной теоретической основе осуществляется и микроприкладной ситуационный
анализ, являющийся основным сред­ством «расколдовывания» ситуации. Именно он обладает самым высо­ким удельным весом при осуществлении исследовательских опера­ций, отводя макротеоретическим и отраслевым конструкциям роль предпосылочного знания. Микроаналитическое исследование окон­чательно локализует ситуацию и при этом синхронизирует ее оценку с видением политического процесса в целом. На уровне микроанализа решается и одна из самых трудных задач в формировании техноло­гий – обеспечение адекватного перехода от общетеоретических кон­струкций к их операционализации и выражению в практических ре­комендациях.

Данный уровень анализа связан уже с непосредственным отраже­нием сложившихся реалий в рамках конкретной ситуации. Независи­мо от применяемых на этом уровне конкретных методик, анализ по­литических событий основан на использовании дискретного
подхода, предполагающего рассмотрение ситуации как определенного фраг­мента в цепи политических событий и изменений. При этом акцент делается на анализе (мыслительных и практических) действий конк­ретного (индивидуального, группового) субъекта, на изучении моти­вов, установок, форм его поведения. Поскольку основное внимание уделяется раскрытию психологических мотивов деятельности челове­ка, постольку политический анализ рассматривается в качестве раз­новидности поведенческих исследований.

Применяемые исследовательские подходы, как правило, несут на себе печать определенных фаз и этапов политического анализа.

Процесс политического анализа

Рассматривая политический анализ как специфический исследовательс­кий процесс, можно выделить его внутренние логические этапы, которые предопределяют успешность познавательно-прикладных действий. С точки зрения американских ученых Дж. Б. Мангейма и Р. К. Рича, к основным этапам этого анали­тического процесса можно отнести следующие*: этап концептуали­зации проблемы, этап ее моделирования, этап составления програм­мы исследования конкретной проблемы, этап выбора методов ее ис­следования.

* См.: Мангейм Дж. Б., Рич Р. К.
Политология. Методы исследования. М., 1997.

Смыслом начального этапа политического анализа является кон­цептуализация проблемы.
Это предполагает рассмотрение конкретной ситуации с точки зрения ее влияния на реализацию интересов важ­нейших политических субъектов, на деятельность органов государ­ственного управления, их взаимодействия с зарубежными партнера­ми и вообще существенное изменение политического контекста. Вы­явление такой проблемы предполагает тщательный сбор информации, формулировку проблемы с характеристикой ее наиболее отличитель­ных черт и структурных компонентов, отличий от иных проблемных ситуаций.

На втором этапе осуществляется моделирование
проблемы, т.е. выработка представлений, несколько упрощающих, но одновремен­но предполагающих целостное восприятие ее наиболее значимых эле­ментов, структуры, внешней и внутренней формы. Как правило, та­кая модель строится на основе определенной исследовательской ги­потезы, в рамках которой выявляются и уточняются важнейшие параметры проблемы. Уточнение характеристик проблемы осуществляется за счет последовательной операционализации,
т.е. трансформа­ции абстрактных, качественных оценок, характеризующих понятие этой проблемы, в визуально наблюдаемые показатели, способные дать количественное описание ее изменений. Уточнение шагов и действий при проведении такого рода наблюдений составляет содержание про­цедуры инструментализации.
А завершающим эти действия шагом яв­ляется измерение
проблемы, т.е. выделение соответствующих индикаторов (объективно измеряемых показателей состояния ситуации с известными предельными значениями), которые раскрывают при­чинно-следственные связи, вырабатывают критерии успешных и не­удачных действий, определяют постоянные и переменные показате­ли как позитивных, так и негативных изменений ситуации и т.д.

В принципе эти действия упрощают содержание ситуации до ее основных значений и формализуют их. В идеале моделирование стре­мится к максимальной формализации, предполагающей использова­ние математического аппарата для описания данных политических явлений. С этой точки зрения моделирование представляет собой про­цесс рационализации представлений исследователя, в результате ко­торого на основе уточнений параметров ситуации и перехода от ка­чественных оценок к количественным проблема предстает как впол­не измеряемое явление, изменение параметров которого можно проверить. В целом процесс моделирования должен быть логически непротиворечивым, подчиненным задачам верификации выводов.

Следующий, третий, этап – это этап составления программы иссле­дования,
обоснования и формулировки логики исследования конкрет­ной проблемы. В рамках данного этапа формулируются конкретные цели исследования (с учетом того, что должно быть достигнуто в результате изучения проблемы), уточняются значения переменных показателей в рамках различных альтернатив решения поставленной задачи, детально описываются организация и проведение наблюдений. Таким образом, на этом этапе специально обозначаются формы влияния наиболее важ­ных (структурных) факторов, последствия их позитивного и негатив­ного воздействия на решение проблемы, формулируются различные альтернативы, прогнозы относительно предположительной динамики ситуации, вырабатывается стратегия действий субъекта и т.д.

Задача такой программы – упорядочение эмпирических данных. Но в результате ее решения по сути дела формируется многоуровне­вая исследовательская конструкция, которая связывает воедино все имеющиеся и получаемые знания и предполагает постепенное раз­вертывание исследований в направлении решения конкретной прак­тической задачи. Поэтому разработку такой программы можно расце­нивать как образование самокорректирующегося способа овладения ситуацией.

В зависимости от того, ситуация какого характера анализируется и, соответственно, какой тип целей превалирует, могут формироваться различные программы политического анализа: прогностичес­кие,
направленные на исследование будущей гипотетической ситуа­ции; актуальные,
связанные с анализом текущей ситуации, и ретро­спективные,
ориентированные на поиск новых подходов к прочтению уже произошедших событий.

Принципиальное значение имеет и четвертый этап – этап выбо­ра методов
исследования проблемы и решения конкретной задачи. Как уже отмечалось, применяемые на данном этапе методики имеют междисциплинарный характер. Тем не менее решение любой конк­ретной задачи всегда предполагает выбор приоритетных средств и приемов исследования, который определяется характером самой про­блемы, подготовленностью аналитиков, условиями, в которых осу­ществляется анализ. При всех вариантах такой выбор непременно тре­бует сочетания качественных и количественных, теоретических и эм­пирических подходов и т.д. Применяемые методы также могут разниться и по своей форме («мозговой штурм», индивидуальная или групповая экспертиза и т.д.).

Наряду с отбором методов исследования неотъемлемой составной частью этого этапа является определение правил, процедур, уточне­ние последовательности операций, упорядочивающих применение разнообразных техник и методик познания. Такие правила примене­ния методов основаны на логически последовательных методических и организационных процедурах, которые объединены целями полу­чения достоверных данных о явлении и использования этих результа­тов на практике.

В результате применения политического анализа формируется зна­ние, выраженное в форме либо окончательной или промежуточной рекомендации, совета, либо установки на действие, которое в даль­нейшем необходимо донести до «заказчика». Иногда же, при крайней неясности ситуации, это может быть не только готовая рекоменда­ция, но даже сама формулировка проблемы, лишь в малой степени снижающая неопределенность знаний об исследуемой ситуации и проясняющая позиции «заказчика».

Принципиальное значение для политического анализа имеют сбор и постоянное уточнение поступающей информации. Для выработки профессионального совета, выбора соответствующих технологий ре­шения задачи информация должна отвечать требованиям: необходи­мости
(что означает прежде всего ее соответствие характеру решае­мой проблемы), минимальной достаточности
для полноценного рас­смотрения проблемы, надежности
(она должна быть достоверной) и своевременности
(т.е. представленной в нужное время и в нужном месте). При этом необходимо стремиться к тому, чтобы она могла исчерпать потребности аналитика в сведениях о конкретной ситуа­ции. Должна она предполагать и воспроизводимость результатов ана­лиза, возможность их проверки.

2. Методы политического анализа

Структура и отличительные черты общих методов политического анализа

Основания методологического разнообразия политического анализа во многом предопределены, с одной стороны, его особенностями как прикладной дисциплины; а сдругой – спецификой политической проблематики как предмета анализа. Успешность применения тех или иных способов отображения ситуации в политическом анализе во многом зависит от их способности сохранять оперативность и инновационность; предлагать сравнительно простые действия, не требующие значительных временных, организационных и прочих затрат; быть достаточно гибкими, легко адаптируемыми к различным проблемным ситуациям; сочетать преимущества неформальной качественной аргументации с достоинствами формализованных количественных выкладок.*

* Patton C.V., Sawicki D.S.
Basic Methods of Policy Analysis and Planning. Prentice-Hall, Englewood Cliffs, 1983. P. 14.

В целом можно выделить две группы методов политического анализа – общие и частные. Общие
методы преопределяют направленность, ракурс и методологическое обеспечение всех этапов политического анализа. К ним можно отнести инвент-анализ
, ситуационный
анализ и некоторые другие.

К частным
относятся стандартные методы, заимствованые из статистики, социологии, экономики и других дисциплин; их применение в различных комбинациях на отдельных стадиях (этапах) политического анализа определяется конкретной целесообразностью. К данной группе методов можно отнести выборочный
метод, контент-анализ
, математическое
моделирование, анализ выгод
и издержек
и др.

Среди общих методов, помогающих формированию наиболее важных оценок и способов интерпритации ситуации, важнейшее значение имеет ивент-анализ
, в рамках которого политический процесс представляется как событийный ряд, представленный, например, в виде выступлений политических лидеров, массовых демонстраций и т.д., каждое из которых оказывает то или иное воздействие на ситуацию в целом и за каждым из которых стоят конкретные действующие лица со своими интересами, и т.д. Тем самым данныйй метод позволяет упорядочить поток политических событий (в противоположность наложению готовой концептуальной схемы на ситуацию, что часто приводит к неадекватным результатам), предлагая методологический инструментарий, помогающий структурировать их таким образом, чтобы сквозь череду явлений проявились объективные тенденции, скрытые порой от самиж действующих лиц этого прорцесса. В результате появляется возможность выработать объективную оценку, сформулировать и обосновать прогноз развития событий.

Типовая схема этого метода анализа, в частности, предполагает:

- выявление участников политического процесса и неполитичес­ких субъектов, стоящих за каждым из участников или оказывающих влияние на процесс в целом;

- оценку уровней политического влияния и других ресурсов каж­дого из участников событий и поддерживающих его сил;

- установление стратегических целей и тактических задач участ­ников политического процесса, оценку расстановки политических сил и конфигурации интересов;

- выяснение возможных стратегических союзов и тактических ко­алиций, формирование сценариев развития событий и оценку харак­тера реакции участников и субъектов политического процесса на те или иные сценарии развития политической ситуации;

- формулирование альтернативных действий и оценку вероятно­сти их успеха;

- формирование целостной стратегии на основе оптимальных ва­риантов действий с учетом прогноза развития политической ситуа­ции, а также средств и ресурсов для их реализации.*

* Яковлев И.Г.
Информационно-аналитические технологии и политическое консультирование // Полис. J998. № 2. С. 131.

Таким образом, метод ивент-анализа предполагает последователь­ное описание следующей схемы: политическая ситуация – события – среда – участники (их ресурсы, интересы, взаимосвязи) – ограни­чения деятельности – цели и задачи (критерии успеха/неуспеха) – альтернативные решения – сценарии и прогнозы – стратегия дей­ствий.

В качестве примера прикладного применения ивент-анализа мож­но упомянуть разработку, осуществленную Институтом анализа и уп­равления конфликтами и стабильностью (ИАУКС) в рамках проекта «Система управления конфликтами и стабильностью» (САУКС-Россия). Далее (в сокращенном и адаптированном виде) приведена базо­вая схема рубрикации для пособытийного ввода данных в систему.

Схема 1

Продолжение схемы 1

Внесение в базу данных записей в соответствии с приведенной рубрикацией позволяет построить гибкую систему индексов, которые отражали бы динамику событий и позволяли сделать обоснованные заключения относительно обозначившихся тенденций, отражающих общее состояние политической стабильности в том или ином регио­не, а также их пороговые значения.

Системы ситуационного анализа, подобные описанной, позволяют решать комплексные прикладные задачи, связанные с информацион­ным обеспечением процесса принятия политических решений. Задача-минимум – это мониторинг политической ситуации, отслеживание изменений ключевых параметров ситуации. Задача более высокого уров­ня – осуществление прогноза ее развития, построение и апробирова­ние сценариев. Наконец, задача-максимум – на основе мониторинга данных обеспечить автоматизированное генерирование комплексных стратегий управления политическим процессом как в его отдельных сег­ментах, так и в целом. И хотя сегодня удовлетворительных прикладных решений на уровне задачи-максимум еще не предложено, можно ожи­дать, что ускоряющийся с каждым днем прогресс в области компью­терных и нейронных технологий, искусственного интеллекта, матема­тического моделирования и системного анализа позволит в обозримом будущем выйти на уровень решения и этих сложнейших задач.

Частные методы политического анализа

Специфика частных методов полити­ческого анализа проявляется в их со­ответствии со структурой процесса политического анализа, в учете условий и ограничений их примене­ния на важнейших этапах изучения ситуации, а также в аналитичес­ких и прикладных возможностях их применения.

Так, формулировка и концептуализация проблемы предпола­гают применение методов выборочного
исследования, контент-анализа, интервьюирования, тестирования, экспериментальных
мето­дов, позволяющих расширить информационную базу политичес­кого анализа. При этом широко используются и описательные, качественные и иные методы – исторический, нормативный, струк­турно-функциональный, системный, институциональный
и другие, позволяющие «встроить» представление о проблеме в широкий исторический контекст.

Существенное усложнение методов связано с процедурами операционализации, за счет которых разнообразным переменным присваи­ваются определенные значения. Грамотно осуществленная операционализация помогает повысить уровень измерения показателей, что по­зволяет в дальнейшем использовать математические методы высокого уровня сложности.*

* См.: Мангейм Дж. Б., Рич Р. К.
Политология. Методы исследования. М., 1997.

Схема 2

Модели взаимосвязи зависимых и независимых переменных

Так, корреляционный анализ, включающий методы линейной и множественной регрессии, позволяет измерять связь между зависимы­ми и независимыми переменными. Оставаясь стандартным и необходи­мым условием решения более сложных задач с применением методов более высокого порядка, регрессионный метод не позволяет, тем не менее, отобразить реальные причинно-следственные связи между пере­менными. Типичная модель взаимосвязей, полученная в результате стан­дартного регрессионного анализа, показана на схеме 2а.

В реальной ситуации, однако, независимые переменные (Хр Хд) могут оказывать влияние друг на друга, а также на зависимую пере­менную (X,), причем это влияние может быть как прямым, так и обратным 2
b, с.

Примером многомерного статистического анализа, позволяющего оценить точность таких моделей путем эмпирической оценки прямых и непрямых воздействий одной переменной на другую, является пат-ана­лиз.
В нем различаются эндогенные (частично определенные внутренни­ми переменными данной модели) и экзогенные (полностью обуслов­ленные внешними по отношению к данной модели факторами) пере­менные. Здесь оперируют понятием рекурсивной модели, которая означает, что все взаимосвязи между переменными имеют однонаправ­ленный характер (схема IV),
а также нерекурсивной модели, в которой существует обратная связь (схема 2с) между любыми переменными. За счет этого создаются возможности для применения различных методик расчета вариантов статистической взаимосвязи между переменными.

Важным преимуществом пат-анализа является то, что он позво­ляет судить не только о том, связаны ли переменные в нашей модели именно так, как мы предполагали, но и о том, каково относительное влияние каждой переменной на другие переменные в данной модели. Зная это, мы можем выработать рекомендации, помогающие напра­вить практические усилия на изменение именно той переменной, которая имеет наибольшее влияние и тем самым обеспечивает наибо­лее эффективное и результативное применение наших усилий.

Важное место среди частных методов занимает и факторный
ана­лиз, или метод многомерной математической статистики, с помощью

Схема 3

Соотношения между наблюдаемыми признаками и латентными факторами: общими (
F) и специфическими (
U)

которого на основе измерения парных корреляций между при­знаками ситуации можно получить набор новых, укрупненных пере­менных, которые не могут быть измерены напрямую; эти укрупнен­ные переменные и называют факторами (схема 3).

Например, данная схема дает возможность объяснить корреляции между наблюдаемыми признаками (z) на основании предположения о влиянии на них нескольких «латентных» (скрытых) факторов (F – общие, U – специфические). При этом данные факторы оказывают разное влияние (факторную нагрузку) на изменение того или иного наблюдаемого признака. Значения факторных нагрузок обычно явля­ются результатом вычислительной процедуры, предметом интерпре­тации.

При моделировании проблемной ситуации, как правило, использу­ются методы математической и компьютерной имитации,
благодаря ко­торым аналитик может взять на вооружение многие из методов, разра­ботанных в логике, статистике, физике, экономике и других отраслях знаний, и применить их к изучению политического поведения. Матема­тические модели ясны и эксплицитны по форме и не оставляют недого­воренностей относительно предполагаемых связей между явлениями; они позволяют воспроизводить события прошлого, настоящего, а так­же вероятного будущего, и при этом проверять действие сил в тех про­цессах, реальное протекание которых осуществить в современных усло­виях и обстановке трудно или вообще невозможно (например, глобаль­ный термоядерный конфликт). Модели, применяемые в этой разновидности политического анализа, можно подразделить на три основные группы:

1) детерминированные
(каузальные) модели, в которых математи­чески описываются причинно-следственные связи изучаемой системы;

2) вероятностные
модели, основанные на методологии рациональ­ного выбора (т.е. на предположении, что субъект принимает решение исходя из соотношения ожидаемых выгод и издержек, помноженных на вероятность их наступления);

3) модели оптимизации,
построенные на предположении, что некоторые переменные или ситуации в исследуемом процессе долж­ны быть максимизированы или минимизированы.

Важный этап аналитического процесса – постановка целей, ко­торые, по мнению одного из классиков политического анализа А. Вилдавски, «множественны, противоречивы и расплывчаты».* При этом используются методы перевода общих абстрактных целей в более кон­кретные задачи, формулируются условия и конкретные способы их достижения. Вместе с тем сами задачи в основном понимаются как условия, которые должны быть удовлетворены, либо как ресурсы, необходимые для достижения цели. В то же время конкретные измери­тели степени достижения той или иной цели служат критериями оценки альтернативных решений. Формализованной методикой, применяемой на этом этапе, часто выступает экспертная оценка (такое ее приклад­ное приложение, как построение дерева целей).

* Nienaber J., Wildavsky A.
The Budgeting and Evaluation of Federal Recreation Programs. N.Y., 1973. P. 10.

Решение этих задач неразрывно связано с формулированием про­гнозов
и выбором наиболее адекватных альтернатив.
Стандартизован­ный метод оценки политических альтернатив, получивший широкое применение в практике политического анализа за рубежом, – это анализ выгод и издержек
(АВИ). Данный метод может быть основным тогда, когда эффективность представляется единственной значимой целью. Концептуально АВИ сравнительно прост: он сводит все
воз­можные альтернативы к денежной форме, предполагая выбор той из них, которая генерирует наибольшие выгоды. Таким образом, в рам­ках АВИ, даже если мы имеем различные цели в обыденном понима­нии этого слова, они могут быть сведены к выгодам и издержкам, которые, в свою очередь, могут быть выражены в денежной форме.

В случае когда приходится выбирать решения на основе несколь­ких критериев, то задача состоит в том, чтобы найти компромисс между ними, чтобы «заказчик» мог оценить, в какой мере он разделя­ет предпочтения аналитика. Один из таких методов, метод удовлетво­рительных альтернатив,
предполагает определение допустимых поро­говых значений. При достижении целей после определения допусти­мых пороговых значений для нескольких критериев производится отсев тех альтернатив, которые не соответствуют им (знакомая студентам формула «зачет-незачет»). Проблема возникает в случае, если ни одна из альтернатив не соответствует пороговым значениям – тогда надо либо выработать лучшие альтернативы, либо понизить уровень поро­говых значений (что, как правило, и происходит).

Этим же целям служит и метод доминантных альтернатив,
который в свою очередь предполагает порядковое ранжирование каждой альтернативы по каждому из критериев (т.е. это уже «экзамен» с «оцен­ками»). Альтернатива признается оптимальной, если она превосхо­дит, по меньшей мере, одну альтернативу и не уступает всем осталь­ным. Методом исключения можно определить одну или несколько та­ких альтернатив, в равной мере удовлетворяющих нашим критериям.

Этот метод доминантных альтернатив не всегда может служить спо­собом выявления оптимального решения. Однако он весьма полезен в следующих ситуациях: а) если мы имеем дело с большим количеством альтернатив, значительную часть которых следует отсеять для дальней­шей работы; б) если предпочтения могут быть упорядочены, но не могут быть выражены в интервальной шкале; в) если альтернативы подлежат сравнению как по количественным, так и по качественным критериям; г) если мы ограничены во времени.

Методом эквивалентных альтернатив
выбирается один из критериев, выраженный в количественной шкале (как правило, в денежном выраже­нии), и для каждой альтернативы производится процедура конверта­ции, исходя из того, каким количеством выбранного критерия мы могли бы «пожертвовать» для компенсации разницы по остальным критериям. Например, мы имеем два альтернативных решения (а) и (б), которые оцениваем по двум критериям: бюджетные поступления и экологичес­кий ущерб. Если выбрать первый критерий как базовый, то процедура конвертации сводится к тому, чтобы в денежной форме оценить разницу в экологическом ущербе, заложенном в каждой из альтернатив, а затем вычесть полученное значение из величины бюджетных поступлений, ожидаемых от альтернативы с наибольшим вероятным ущербом, после чего сравнить оставшиеся значения и сделать выбор между (а) и (б). Альтернатива с наибольшим совокупным значением признается лучшей.

В рамках политического анализа разработаны различные математи­ческие методики, в том числе компьютерные программы, развиваю­щие данный метод в направлении большей формальной строгости. Как правило, эти развитые методики предполагают определение целевой функции лица, принимающего решение: функции, которая содержит математическое описание весовых коэффициентов, выражающих отно­сительную значимость каждого из критериев, и позволяет максимизи­ровать или минимизировать различные комбинации их значений.

Ограниченность этих методик заключается в том, что во многих случаях в процесс принятия решений прямо или косвенно вовлека­ются несколько субъектов, имеющих разные представления о при­оритетности того или иного критерия. По ряду причин легче достичь коллективного согласия по конкретной альтернативе, чем по весо­вым значениям отдельных критериев.

В силу этого широкое применение в политическом анализе нашли менее формализованные методы сравнения альтернатив, например: матрица Геллера,
в которой каждый столбец представляет одну альтернативу, каждая строка – оценочный критерий. Воздействия аль­тернатив по каждому из критериев выражаются в «натуральной» фор­ме: в количественных (часы, тонны, кубометры, человеко-дни) и ка­чественных значениях («возможны проблемы с профсоюзом» или «не­избежны внешнеполитические осложнения»). Степень, с которой каждая альтернатива удовлетворяет данному критерию, обозначается разным цветом, обрамлением, штриховкой или иным визуальным спо­собом, в соответствии со схемой «лучшее решение – второе (третье и т.д.) лучшее решение – худшее решение». Такая матрица позволяет выявить различные последствия альтернатив – и количественные, и качественные. Она предоставляет клиенту или лицам, принимающим решения, возможность вынести решение самостоятельно, приписав каждому критерию собственные весовые предпочтения.

Итак, если в целом систематизировать основной методологичес­кий аппарат политического анализа в соответствии с основными за­дачами, возникающими на важнейших этапах аналитического про­цесса, то можно получить следующую картину:

Методы / Фазы	S	А	В	С	D	Е	F	G	Н	I
Политологические методы'	+	+	+	+	+	+
Социологические методы2	+	+
Статистические методы3	+	+	+	+
Экономические методы4	+	+	+	+
Методы / Фазы Математические методы5	S	A	B	C	D +	E	F	G +	H	I
Математические методы5	+	+	+
Экспертная оценка6	+	+	+	+	+
Экспериментальные методы7	+

Обозначения:

А – формулировка проблемы, В – концептуализация проблемы, С – опера-ционализация, D – моделирование, Е – определение целей и задач, F – опреде­ление альтернативных решений, G – прогнозирование и оценка, Н – сравнение альтернатив, I – формулирование рекомендаций, S – сбор информации.

1 – исторический, нормативный, институциональный, системный, струк­турно-функциональный и др.; 2 – опрос, интервью, тестирование, шкалирова­ние и др.; 3 – корреляционный анализ, факторный анализ, анализ временных рядов и др.; 4 – анализ выгод и издержек, анализ эффективности издержек, мак­ро- и микроэкономические теории; 5 – математическое моделирование; б – метод Делфи, «мозговой штурм», методы прогнозирования и построения сценариев; 7 -лабораторные и полевые эксперименты, квазиэкспериментальные методы.

Свое конкретное воплощение и выражение политический анализ имеет в процессе политического консультирования.

3. Политическое консультирование

Причины возникновения и задачи политического консультирования

Политическое консультирование сравнительно недавно обрело статус неотъемлемого технологического зве­на и механизма обеспечения ряда по­литических процессов. Например, и в сфере принятия решений, и в электоральном процессе согласование интересов или избрание депу­татов длительное время осуществлялось неспосредственными участ­никами этих действий, не предусматривая никаких дополнительных специальных функций при реализации этих целей. Однако со време­нем ситуация стала существенно меняться. Особенно в таких базовых политических процессах, как выборы и государственное управление, где наиболее ярко выявилась потребность в высококвалифицирован­ных действиях.

Так, усиление конкуренции на выборах, повышение требований избирателей к кандидатам и усложнение мотиваций электорального участия выявили потребность в более тщательном планировании и уп­равлении поведением избирателей. Это предполагало хорошее знание электоральной психологии, запросов граждан, их типичных реакций на стандартные и критические ситуации, а также многие другие парамет­ры их поведения, способные оказать влияние на их политические пред­почтения и выбор. В свою очередь такая ситуация требовала проведения специальных исследований электорального рынка, обобщения опыта предыдущих кампаний, планирования и прогнозирования действий в целях наиболее эффективного вложения средств и финансирования дей­ствий того или иного избирательного объединения. Учитывая специаль­ный характер такого рода функций, которые не мог выполнить сам кандидат или его ближайшие помощники, их выполнение потребовало и подбора соответствующих исполнителей-специалистов.

Аналогичные процессы происходили и в других областях полити­ки, в частности в сфере принятия решений. Так, крайнее усложнение объектов политического управления и регулирования, интенсивная динамика изменений в сфере власти, а равно и постоянное возраста­ние социальной цены за допущенные ошибки побуждали руководи­телей обращаться к специалистам в экономической, финансовой и других областях жизни. Длительное время потребность в специализи­рованных знаниях удовлетворяли работники аппарата управления. Од­нако со временем выявилась недостаточность их усилий вследствие их корпоративных интересов, личной заинтересованности в том или ином решении. При этом по мере развития рыночных отношений возраста­ла и конкуренция государственных органов с организациями частно­го сектора по вопросам обслуживания населения, что повлекло за собой перераспределение денежных потоков.

В то же время деятельность ряда корпораций давала примеры эф­фективной деятельности специальных, но независимых консультан­тов, привлекавшихся для экспертизы корпоративных проектов. Так, в 1914 г. в Чикаго возникла первая фирма современного типа, специа­лизировавшаяся на предоставлении консультационных услуг. Сеть та­ких структур все время расширялась, превращая консультантов в по­стоянных участников процесса разработки целей, принятия решений. В СССР переход к массовому использованию института консультан­тов начался в 60-х гг. в связи с резким усложнением отчетности для промышленных предприятий, с постепенным возникновением заин­тересованности руководителей в новом стиле управления.

Таким образом, консультант превращался в носителя современ­ных научных знаний и передового опыта, готового сформулировать объективную оценку интересующего клиента состояния дел (ситуа­ции) и на этой основе удовлетворить его потребности в тех или иных областях его управленческой деятельности.

Итак, на протяжении XX столетия институт консультирования
постепенно утверждался в качестве неотъемлемого механизма совер­шенствования управленческой деятельности
в различных областях по­литической жизни. Он стал таким же постоянным участником взаи­модействий политических акторов, как «партнер» или «конкурент». К настоящему времени он превратился в институт специализирован­ного анализа социальных и политических процессов, предоставляю­щий свои результаты определенному (персональному, групповому) «заказчику» (клиенту). Он не покрывает всех потребностей в совер­шенствовании управления, но является неотъемлемой частью этого процесса. Сегодня политическое консультирование – это разновидность профессиональной помощи руководителям и персоналу политических организаций (клиенту) в решении их специализированных задач на ос­нове снижения рисков их деловой деятельности.
По сути дела он стал механизмом совершенствования практики управления и руководства политическими процессами и организациями, рационализации их структуры, последовательности действий и т.п.

Задачами консультирования
в политической сфере являются:

- формулировка верной рекомендации руководству организации по интересующему его вопросу на основе объективной и беспристра­стной оценки ситуации и учета современного отечественного и меж­дународного опыта;

- предоставление данной рекомендации нужному лицу в соответ­ствующей форме, в необходимое для него время и в удобном месте;

- снижение деловых рисков в управленческой деятельности кли­ентов, повышение надежности принимаемых решений;

- помощь руководству и персоналу организации в освоении со­временных методов эффективного управления, в результате чего по­вышается творческий потенциал коллектива и его руководства, рас­тет их способность к принятию эффективных и своевременных реше­ний в соответствии с поставленными целями.

Основные формы и типы политического консультирования

Несмотря на богатство управленчес­ких ситуаций, обстоятельств и зап­росов клиентов, политическое кон­сультирование, как правило, осуще­ствляется в двух
основных формах: рефлективного и игрового консультирования.

Рефлективное
консультирование предусматривает как формули­ровку самим консультантом тех или иных рекомендаций, так и стиму­ляцию саморефлексии руководителя под влиянием этих советов и ре­комендаций. В данном случае консультант играет роль подсказчика, не только направляющего деятельность руководителя и корректирующе­го его представления и действия, но и побуждающего своими совета­ми его собственные размышления о разнообразных аспектах своей профессиональной деятельности.

При этом консультант может оказывать такое целенаправленное воздействие за счет демонстрации своих знаний и одновременно вы­казывая уважение к знаниям со стороны клиента, доверительного общения, использования своих личностных свойств и характеристик (настойчивости, убедительности и т.д.), пробуждая у руководителя чувство тревоги за судьбы его дела и т.д.

Второй способ – это игровое
консультирование, которое исполь­зуется в тех случаях, когда консультант либо сомневается, что его рекомендации будут использованы на деле, либо когда он сам не мо­жет до конца четко и ясно составить свои рекомендации и ему требу­ется дополнительная информация, имеющая конфиденциальный меж­личностный или частный характер. В таком случае консультант ис­пользует две игровые формы: либо «учебную», которая имитирует абстрактную ситуацию, внешне похожую на ситуацию в организации (стране, регионе и т.д.), либо «практическую», моделирующую имен­но те обстоятельства, которые имеют место в данной организации и обладают проблемным характером.

Во втором случае консультант предлагает либо «инновационную» модель игры, рассчитанную на получение новой информации от уча­стников игры, сведений, способных привести к принятию или уточ­нению решений; либо «организационно-деятельностную», которая предполагает моделирование и уточнение ролевых позиций и мотива­ций основных игроков из расчета на то, что разыгрываемые действия заставят людей посмотреть на ситуацию глазами консультанта и сти­мулируют их повторить то же самое в реальных условиях.

Игровые формы представляют собой более сложную, как бы жи­вую
методологию исследования ситуации, построенную на использо­вании частично программируемых действий для уточнения оценок и прогнозов развития событий. Как правило, все они включают в себя три основные стадии: диагностики ситуации, выработки решения и реализации поставленных целей.

В процессе взаимодействия с клиентом консультанты могут играть разные роли,
лежащие в основании типологии их действий. В целом спектр типов консультантов довольно разнообразен. Так, выделяют внешних
консультантов, привлекаемых из конкретной организации, и внутренних,
т.е. специалистов, работающих в данной организации и способных выполнить экспертные функции; групповых и индивиду­альных, отечественных и международных
и т.д.

Весьма распространена типология консультантов по уровню их спе­циальных знаний. В частности, в этом контексте выделяют: «ученого», «исследователя» и «эксперта».
Консультант-«ученый» выполняет задачи носителя научных воззрений либо в широкой сфере (например, в обла­сти конфликтологии), либо в более узкой предметной области (специ­алист по этническим конфликтам). В силу своей сугубо научной привер­женности контакты таких консультантов с клиентом, как правило, имеют эпизодический характер, а результаты его исследований могут приме­няться на практике только частично. Деятельность таких специалистов обычно бывает направлена на формулировку долгосрочных прогнозов или оценок, качественно снижающих неопределенность представлений о сложившейся ситуации в целом. Особенно ценна роль такого рода консультантов в нестабильных условиях, переходных процессах.

Консультант-«исследователь» – это тоже человек, занимающий­ся в основном научными изысканиями. Однако он является специали­стом в узкой проблематике, востребованной клиентом. Если это тот же конфликтолог, то это – консультант-«исследователь», который, как правило, углубленно занимается противоречиями между конк­ретными странами, этносами, жителями определенных территорий и т.п. Учитывая, что и в этом случае главным ориентиром его профес­сиональной деятельности является теоретическое знание, потребность в нем со стороны клиента бывает невысокой.

Третий тип – это консультант-эксперт», представляющий собой в основном специалиста-практика в узкой области политических от­ношений: по работе избирательного штаба со СМИ, по согласова­нию интересов в избирательных структурах, по политическому про­гнозированию и т.д. Сама по себе экспертиза –
это суждения высоко­квалифицированных специалистов-профессионалов, высказанные в виде содержательной, качественной или количественной оценки объекта, предназначенной для использования при принятии решений.
Професси­ональный статус политического аналитика не предполагает облада­ние им фундаментальными, специальными знаниями во всех проблемных областях, представляющих интерес для его клиента – лица, принимающего решение.

Экспертизы бывают индивидуальные и коллективные, однотуровые и многотуровые, с обменом информацией
между экспертами и без такого обмена, анонимные и открытые.
Многообразие областей при­менения экспертного оценивания делает достаточно многообразным и гибким используемый им на практике аппарат анализа.

В этой своей роли консультант-эксперт» может исполнять функ­ции «оценивающего советчика», «преподавателя-тренера» (обучаю­щего персонал тем или иным навыкам) и «ревизора» (осуществляю­щего по заданию руководства независимый контроль за теми или иными участками деятельности организации).

Некоторые специалисты в области консультирования – в частно­сти, М. Кубр – выделяют «консультантов по ресурсам» и «консультантов по процессу».
Смысл такого разделения состоит в том, что деятельность первого типа консультантов в основном связана с поставлением специ­ализированной информации, диагностикой ситуации, выдвижением предложений и замечаний к плану руководства и т.д. Такой тип кон­сультирования применяется тогда, когда руководитель хочет воспользо­ваться знаниями специалиста, но не желает, чтобы тот касался органи­зационных изменений в его подразделении. В то же время «консультант по процессу» не только поставляет специализированную информацию, но и сам пытается осуществить в жизни те или иные структурные изме­нения в этой организации, т.е. выступает в качестве определенного субъек­тивного фактора внутренних изменений.

Критерии эффективности процесса политического консультирования

В конечном счете эффективность по­литического консультирования всегда определяется степенью решенности поставленных задач, уровнем соответ­ствия намеченных и полученных результатов. В то же время консульти­рование как особый процесс взаимодействия клиента и специалиста предполагает и выделение более частных критериев их взаимодействия, определяющих достижение общей цели. В данном случае большое вли­яние на решение задач оказывают нравственно-этические факторы, соблюдение ими моральных норм во взаимоотношениях.

Центральное значение в этом вопросе имеет характер
взаимодей­ствия клиента и консультанта. Успешность их взаимоотношений зак­ладывается уже ожиданиями клиента от будущей встречи со специа­листом. Как показала практика, клиенты нередко руководствуются со­вершенно определенными стереотипами, как бы программирующими их дальнейшее сотрудничество. Так, клиент может находиться под вли­янием стереотипов «консультанта-врача» (предполагающего, что при­шедший специалист обязательно поставит верный диагноз и «выле­чит» ситуацию), «учителя» (характеризующего образ консультанта как мудрого и знающего человека, способного научить правильным подхо­дам любого желающего), «консультанта в кармане» (формирующего образ специалиста как человека, способного сделать что угодно по желанию клиента), «консультанта-ревизора» (вызывающего в основном негатив­ное отношение к специалисту как к человеку, пришедшему специально для «снятия» нужной ему информации), «консультанта-профана» (пред­восхищающего отношение к нему как к человеку, не обладающему бо­лее высокими знаниями, чем сам клиент) и т.д.

В свою очередь и консультант испытывает влияние стереотипов по отношению к клиенту, представляя его то «денежным мешком», кото­рому можно продать какую угодно информацию; то «надсмотрщиком», который будет отслеживать каждый его шаг и мешать работе; то «при­ятелем», с которым можно договориться о чем угодно, используя свои способности к дружескому общению и т.д. Опасность влияния такого рода образов, предвосхищающих первую встречу клиента и консуль­танта, заключается в том, что они могут задать жесткие и неадекватные рамки для их дальнейшего взаимодействия, помешать налаживанию конструктивного сотрудничества. Поэтому первостепенным требовани­ем к процессу консультирования должно стать подавление образов стереотипизированного мышления. Между клиентом и консультантом дол­жен быть заключен своеобразный «психологический» контракт, спо­собствующий созданию благожелательной атмосферы сотрудничества.

Клиент и консультант должны воспринимать процесс консультиро­вания как неизбежное взаимодействие.
Будучи специалистами и носите­лями профессиональной информации, они могут по-разному смотреть на проблему, но определять ее характер и вырабатывать пути решения должны совместно. При этом клиент не должен вмешиваться и тем бо­лее контролировать профессиональные аспекты деятельности консуль­танта, но и консультант не должен расширять свое информационное поле за счет сведений, которые не относятся к решаемой задаче.

В процессе взаимодействия консультант должен неукоснительно руководствоваться интересами дела, не подлаживаться под стремле­ния клиента и не создавать видимость благополучия, не стараться получить заранее запрограммированные результаты. Получив же те или иные выводы и рекомендации, он ни в коем случае не должен давить на клиента, настаивать на внедрении предлагаемых им новшеств. Он не должен забывать, что его рекомендации – только часть управлен­ческой информации, существующей в контексте стратегических (дол­госрочных) замыслов клиента, что именно клиент несет ответствен­ность за принятие решений.

Консультанты зачастую имеют доступ к конфиденциальной и экс­клюзивной информации, затрагивающей репутацию организации или отдельных лиц и которая может иметь коммерческую ценность, по­этому они должны особенно щепетильно относиться к ее использова­нию и обработке, не допуская утечки информации и тем более не превращая ее в орудие получения прибыли. Консультант должен все­мерно беречь честь и достоинство своего клиента. Но при этом кон­сультанты не должны ради сохранения определенной лояльности кли­енту переходить нормы общественной морали, переступать принци­пы профессионального кодекса, запрещающего их участие в фальси­фикации данных, использование методов информационного террора, психологического давления на граждан.

В зависимости от ситуации консультант может применять методы взаимодействия с клиентом в следующих рамках: от отношений типа «адвокат клиента» (предполагающих сохранение лояльности «заказ­чику» согласно требованиям договора) до отношений типа «адвокат позиции» (выражающих приверженность собственным деловым кри­териям профессиональной деятельности). Консультант не должен ак­тивизировать вопросы идеологической лояльности, воздерживаться от публичной критики клиента во время работы по проекту. В случае кон­фликтов он может позволить себе критические выступления, возмож­ны также отставка или отказ его от дальнейшего выполнения обяза­тельств по контракту.

Консультант может воздействовать на клиента за счет своих лич­ных, человеческих качеств: путем демонстрации специальных знаний, превосходящих компетенцию клиента; путем проявления профессио­нальной честности и принципиальности; благодаря настойчивости при убеждении в правоте своей позиции; за счет выработки общих подходов и взглядов на проблему; путем доверительного общения; путем исполь­зования либо скрытых угроз, возбуждения чувства тревоги и пережива­ний за перспективы дела, либо поощрительных приемов стимуляции поведения клиента и санкции за неверное истолкование и использова­ние рекомендаций (в виде отказа от дальнейшего сотрудничества).

4. Стадии и способы консультирования

Подготовительная и начальная стадии политического консультирования

При всем разнообразии политических процессов и управленческих задач, в которых приходится принимать учас­тие консультантам, процесс консуль­тирования обладает некоей общей ло­гикой, наличием универсальных фаз и этапов
взаимодействия с заказ­чиком, отличающихся спецификой их задач и целей. Особенно показательным в этом отношении является консультирование отдель­ных политических и государственных организаций в процессе приня­тия решений.

Так, первые контакты «заказчика» и консультанта, следующие за приглашением последнего для выполнения работ, соответствуют под­готовительному
этапу консультирования. По существу на этом этапе раскрывается тот круг задач, который должен решаться консультан­том при первичном знакомстве с организацией.

В данном случае консультант прежде всего должен выяснить под­линные причины обращения к нему «заказчика», поскольку нередки случаи, когда приглашение сторонних специалистов преследует иные цели, например, списание средств, использование фигуры эксперта для разрешения каких-либо личных проблем руководства, создания видимости в глазах вышестоящих руководителей о «научном» обеспе­чении последующих решений и т.д. Но наиболее распространены слу­чаи, когда консультант приглашается для решения одной проблемы (например, снижения эффективности труда госслужащих), а в дей­ствительности в организации существует иная проблема (ухудшение отношений персонала организации и руководства).

Для выяснения этого круга проблем консультант на данном этапе должен провести первичную диагностику
проблемы, направленную на выяснение проблемной ситуации, определение наиболее явных силь­ных и слабых сторон в деятельности пригласившей его структуры. Для этого консультант проводит серию интервью с отдельными членами коллектива, руководства организации, групповые микроопросы, воз­можно даже анкетирование служащих, а впоследствии обобщает итоги своих предварительных наблюдений. Составной частью такой работы является ознакомление консультанта с имеющимся и доступным ана­логичным опытом. В данном случае «заказчик», заинтересованный в ус­пехе работы консультанта, должен руководствоваться соображениями как можно более полного информирования его о положении дел в про­блемной области. От консультанта нельзя скрывать ничего существен­ного, что могло бы повлиять на постановку целей и их будущее дости­жение. Поэтому скрытность поведения «заказчика» является симптомом неквалифицированного отношения к работе консультанта.

По мере прояснения проблемной ситуации консультант одновре­менно готовит поле для своей будущей деятельности. В частности, выясняются критерии
того, что можно считать полным или частич­ным успехом в решении ситуации, а следовательно, и как измерять его профессиональную деятельность. В случае групповых форм кон­сультирования осуществляется подбор специалистов нужного профи­ля (например, при обеспечении предвыборных кампаний подбирают­ся специалисты на позицию менеджера по работе со СМИ, аналити­ка, руководителя предвыборного штаба и т.д.).

Важной задачей, решаемой на подготовительном этапе, является и техническая
подготовка консультирования. Сюда входит выяснение потребностей консультанта в специальном оборудовании (средствах связи, компьютерной технике и т.п.), обеспечении условий его рабо­ты (готовности соответствующих помещений, транспорта и т.п.). Ина­че говоря, это процесс мобилизации ресурсов консультирования. В итоге же, по завершении данного процесса, заключается Договор консуль­танта с «заказчиком», определяющий порядок работы.

После завершения подобных формальностей наступает этап, важ­нейшим содержанием которого является текущая диагностика
про­блемной ситуации. По сути дела консультант проводит вторичный, более углубленный анализ первоначально выявленной проблемы, на­правленный на выяснение ее внутренних и внешних связей, выработ­ку определенных индикаторов, упорядочивающих событий. В резуль­тате не только уточняется понимание цели, но и проясняются воз­можности консультанта при ее достижении. Выявляя ранее не замеченные, но существенные аспекты проблемы, консультант мо­жет внести соответствующие изменения в Договор с «заказчиком».

Эта вторичная диагностика предполагает сбор разносторонних данных, применение качественных и количественных методов иссле­дования задачи, использования существующих баз данных, анализ структурных факторов, текущих событий и изменений (в расстановке сил на избирательном рынке, мотивов поведения участников, утраты и приобретения ресурсов и т.п.). На этой основе выясняются причины проблемной ситуации, а также группы факторов, оказывающих на нее как положительное, так и отрицательное влияние; состав акто­ров, с необходимостью обязанных принимать участие в разрешении конфликта; основные акции и интеракции в данной области.

Результатом этих диагностически-исследовательских этапов кон­сультирования становится «Отчет о диагностике», который составля­ется и предъявляется консультантом «заказчику» и в котором должны быть указаны причины неэффективной деятельности организации.

Завершающие этапы консультирования

На основе установленных причин проблемной ситуации и выявления круга лиц, принимающих участие в ее урегулировании, консультант приступает к этапу разработки пред­ложений
по разрешению сложившегося противоречия.

Центральным звеном на этом этапе является уточнение информа­ционной базы консультирования, для чего консультант согласовыва­ет свою экспертную информацию с информацией, имеющейся у «за­казчика». В данном случае консультант должен познакомиться с кон­фиденциальной информацией, которой руководствуется «заказчик». Это может помочь понять самые общие ограничения, в рамках кото­рых «заказчик» может предпринимать действия по выходу из ситуа­ции. Например, в избирательных кампаниях игра, имеющая целью обыгрыш соперника, может предполагать не только нарушение эти­ческих норм (например, в деятельности обслуживающих «заказчика» СМИ), но и определенные нарушения инструкций ЦИКа и даже за­конов. В силу этого консультант должен понять предельные образцы действий, на которые может пойти «заказчик». Иными словами, уси­лия консультантов должны сконцентрироваться на совершенствова­нии приемлемых для «заказчика» действий.

Формулировка предложений на основе этой более широкой ин­формации предполагает моделирование ситуаций, создание определенных сценариев развития событий, выработку правил и норм дея­тельности. Консультант должен предложить «заказчику» определение последствий принятия и непринятия его предложений с точки зрения каждой из моделей, прогноза развития событий. В итоге консультант документально оформляет свои предложения.

Следующий этап реализации, внедрения предложений
предполага­ет двоякое участие консультанта, определяемое Договором. Если в нем предусмотрено участие консультанта в реализации проекта, то он за­нимает определенную позицию в практической деятельности органи­зации, выполняя конкретные функции. Если Договор ограничивает деятельность консультанта только формулировкой предложений, то на этом этапе он выключается из процесса совершенствования дея­тельности. Иногда характер участия консультанта заново оговаривает­ся и документально оформляется особым Договором с «заказчиком».

В том случае, если консультант принимает участие в реализации предложений, начинают формироваться его связи и отношения с раз­личными лицами, группами как внутри, так и вне организации. При этом могут возникнуть трения. Эффективность сотрудничества на пре­дыдущих этапах может смениться достаточно напряженными отноше­ниями с «заказчиком», и наоборот. Опыт показал, что включенное кон­сультирование (участие в реализации предложений) более целесооб­разно, поскольку практика может порождать новые факты, нуждающиеся в осмыслении и влекущие необходимые корректировки деятельности. За счет этого более оптимально решается и задача обеспечения консенсуса между всеми действующими и вовлеченными в этот процесс субъектами.

Завершающий этап взаимодействия консультанта и «заказчика» пред­полагает подведение итогов
сотрудничества, когда дается общая оценка консультирования, производится окончательный расчет по обязатель­ствам сторон, определяются планы на будущее сотрудничество.

Глава 22. ТЕХНОЛОГИИ УПРАВЛЕНИЯ И КОНТРОЛИРОВАНИЯ ПОЛИТИЧЕСКИХ КОНФЛИКТОВ

1. Структура и содержание конфликтов

Структура и основные формы политических конфликтов

Конфликты, как уже отмечалось (гл. 17), являются наиболее распростра­ненным источником и формой поли­тических изменений, в связи с чем разработка технологий управления и контроля за ними, позволяющих снизить издержки конкуренции за власть и уменьшить собственные потери на этом поприще, становятся задачей первостепенной важно­сти для любого участника политических отношений и тем более для правящего режима.

В принципе конфликт представляет собой один из возможных
вари­антов взаимодействия политических субъектов. Однако из-за неодно­родности общества, непрерывно порождающего неудовлетворенность людей своим положением, различий во взглядах и иных формах не­совпадения позиций чаще всего именно конфликт лежит в основе изменений поведения групп и индивидов, трансформации властных структур, развития политических процессов. Как технологически из­меряемая величина конфликт есть разновидность (и результат) конку­рентного взаимодействия двух и более сторон (групп, государств, инди­видов), оспаривающих друг у друга властные полномочия или ресурсы.

Практически повсеместное желание различных субъектов управлять или контролировать течение политических конфликтов предполагает выявление их основополагающих структурных элементов и параметров, воздействие на которые и может позволить достичь намеченных целей. Данные элементы по-особому структурируют целенаправленную дея­тельность субъекта в политической сфере, придают ей специфическую форму и содержание. Несмотря на определенные разногласия, специа-листы-конфликтологи, как правило, в качестве основополагающих эле­ментов конфликта выделяют следующие:

- источник
(предмет) конфликта, выражающий существо разно­гласий между участниками спора;

- повод,
характеризующий конкретные события, которые послу­жили началом активных действий сторон по отстаиванию своих инте­ресов, целей, позиций в отношениях с конкурентом;

- стороны
конфликта, подразумевающие численность субъектов, непосредственно и косвенно участвующих в оспаривании властных статусов и ресурсов в сфере политики;

- восприятие и позиции
субъектов, раскрывающие их цели в кон­курентном взаимодействии, отношение к контрагентам, восприятие конфликта и иные субъективные характеристики поведения сторон;

- средства
конфликта, характеризующие типичные применяе­мые сторонами ресурсы, способы, приемы во взаимодействии друг с другом;

- характер
конфликта, раскрывающий наиболее типичные отно­шения конкурирующих сторон, жесткость или пластичность занимае­мых ими позиций, способность к модификации предмета спора, вов­лечение посредников и т.д.

Выделение основных структурных элементов конфликта обуслов­ливает и определенное понимание его процессуальных свойств или наиболее общих особенностей протекания конкурентного спора сто­рон. В частности, практически все исследователи сходятся в понимании конфликта как такого конкурентного взаимодействия сторон, ко- i торое обладает разной степенью своего внешнего проявления
и интенсив­ности.
В связи с этим выделяются его различные состояния (фазы) и, в частности, скрытое
(латентное) протекание конфликта, при котором противоречия между теми или иными субъектами не выражаются в их активных политических действиях, формах открытого противостояния, наносящих или направленных на нанесение ущерба сопернику. Конф­ликт в данном состоянии протекает в основном за счет изменения внут­ренних состояний субъектов, так или иначе оценивающих характер сло­жившихся противоречий, выдвигающих те или иные гипотетические предположения о возможных путях развития отношений с контраген­том и т.д. При этом латентное состояние противостояния сторон пока­зывает, что конфликт является определенной фазой в развертывании противоречий между ними и поэтому не каждое расхождение интере­сов или несовпадение взглядов субъектов на ту или иную политичес­кую проблему может заканчиваться конфликтом.

Такое потенциальное по сути содержание конфликта качественно меняется при его переходе в открытое
состояние, воплощенное уже в конкретных действиях сторон, т.е. разнообразных акциях, направлен­ных в конечном счете на преобладание над соперником. В зависимости от влияния тех или иных внешних и внутренних условий явное противо­борство сторон может изменять свое содержание и интенсивность. Так, спор двух соперников может затронуть интересы иных политических субъектов, втянув их в ведущийся спор и увеличив тем самым число конфликтующих сторон. По мере развертывания конфликта в его урегулирование могут быть вовлечены и разнообразные посредники (арбит­ры), которые могут не только увеличить число участников спора, но и усложнить содержание конкурентных связей и отношений. В то же вре­мя изменение позиций сторон или истощение ресурсной базы конф­ликта могут снять напряженность и сократить число участников спора. Возможны и другие варианты развития событий.

Для того чтобы отразить вариативность развития конфликта в от­крытой форме, в науке используются понятия «расширение» (суже­ние) конфликта (свидетельствующее о динамике отношений сторон, ведущей к изменению состава последних, трансформации предмета спора, модификации средств и методов ведения конкуренции в сфере власти) и «эскалация» конфликта (характеризующая степень интен­сивности ведущегося спора).

Для выработки и применения технологий, направленных на управ­ление и контроль за ходом конфликта важное значение имеют и тот, и другой его показатели. Например, ученые подметили, что интенсив­ность конфликта нарастает тогда, когда растут конкурирующие группы; спор касается ценностей (идеалов) и личностей; разрешение конфлик­та создает значимый для общества прецедент; когда сам конфликт оце­нивается сторонами только в рамках «выигрыша/проигрыша» или сто­роны пытаются решить вопрос лишь путем достижения превосходства над соперником и угроз конкуренту; предмет спора расплывчат и пото­му не дает возможности рационализировать конфликт и к тому же по­стоянно задевает иные зоны противоречий сторон и т.д.

При перерастании конкуренции в состояние, сопровождающееся крайним ухудшением отношений соперничающих сторон, нараста­нием возможностей резкого ухудшения положения и увеличением непредсказуемости развития ситуации, а также качественным снижением возможностей управлять ею и даже утратой ее управляемости, конф­ликт достигает высшей точки своего развития, а именно – кризиса.
Кризисы чреваты самыми тяжелыми и непредсказуемыми последствия­ми для участвующих в конфликте сторон. Зачастую они ведут к нараста­нию напряженности, вооруженным столкновениям, провоцируют но­вые источники противоречий и конфликтов. В рамках международных отношений даже региональные или внутригосударственные кризисы способны стать источником более масштабных и даже глобальных потрясений (например, Карибский кризис 1962 г., проведение анти­террористической акции в Чечне в конце 90-х гг. и т.д.).

Источники политических конфликтов

Источники политических конфликтов в самом широком плане подразделя­ются на внесоциальные, социальные и
комбинированные.
К первым относятся те многочисленные источники политической напряженности, которые базируются на определенных чертах агрессивности человека, чувствах страха, паники, голода и дру­гих инстинктивных мотивациях его поведения. Обусловленные такими факторами политические конфликты выступают в виде народных само­судов, голодных бунтов, террористических акций фанатиков, иных не­рациональных и внешне мало или вовсе не мотивированных акций.

Специфическим источником политических конфликтов являются и противоречия промежуточного
характера, отражающие взаимосвязи человека и природы, где обе стороны вносят свой вклад в развитие конфликта. В частности, это конфликты, вызванные политическими последствиями экологических катастроф, авариями на атомных стан­циях (в Чернобыле) или крупных предприятиях (Бхопале, где нахо­дился крупнейший химический комбинат в Индии в 80-е гг.). Такие масштабные конфликты связаны с урегулированием социальных по­следствий, вызванных не только стихийными бедствиями, но и са­мим человеком, усугубляющим эти события (к примеру, после Чер­нобыльской аварии власти определенное время сознательно не ин­формировали население о случившемся, что только увеличило жертвы и усугубило последствия произошедшего).

Но значительно более широкий круг источников конфликта со­держится в его социальных
факторах и основаниях. Данные детерми­нанты крайне разнообразны и могут быть связаны со спецификой тех или иных сфер политики (внутригосударственной и международной), с характером субъектов (индивидуальных, групповых, массовых), а также с иными аспектами.

Чаще всего выделяют три
основные причины, лежащие в основе политической конфронтации. Прежде всего это разнообразные фор­мы и аспекты общественных отношений, определяющие несовпаде­ние статусов субъектов политики, их ролевых назначений и функций, интересов и потребностей во власти, а также недостаток ресурсов
и т.д. Таковы, условно говоря, объективные источники противоречий, ко­торые имеют высокие шансы стать политическими конфликтами. Они, к примеру, фиксируют расхождения статусов между правящей элитой и контрэлитой, различными группами интересов, теми или иными государствами, регионами и т.д.

Как правило, внешнюю напряженность такого рода конфликтов удается погасить достаточно легко. Однако искоренить источники кон­фликтной диспозиции сторон, различным образом включенных в по­литическую игру можно только путем преобразований, либо меняю­щих саму организацию власти в обществе, либо реформирующих со­циально-экономические (культурные) основания политической деятельности конкурирующих субъектов. Например, ряд ученых пред­лагают сегодня концепции сглаживания противоречий между богаты­ми (Севером) и бедными (Югом) странами на основе утверждения их непреодолимости (теории «островов развития» и «золотого милли­арда», предполагающие способность жить в достатке только населе­ния развитых стран в отличие от иных государств и регионов мира).

Следует учитывать и постоянное видоизменение такого рода ис­точников конфликтов. Например, в современных условиях можно на­блюдать обострение отношений между индустриальными и сырьевы­ми странами, миграционными потоками и процессами урбанизации в развивающихся регионах. В то же время с международной арены ухо­дят «классические» конфликты между национальными государства­ми, уступая место разнообразным региональным, локальным, цивилизационным противоречиям.

Еще одним важным социальным источником политических кон­фликтов являются расхождения людей
(их групп и объединений) от­носительно ценностей и политических идеалов, культурных традиций, оценок тех или иных событий, а также другие субъективно значимые представления о политических явлениях.
Такие конфликты чаще всего возникают в тех странах, в которых сталкиваются качественно раз­личные мнения о путях реформирования государственности, закла­дываются основы нового политического устройства общества, ищут­ся пути выхода из социального кризиса. Например, применительно к системе мировых политических отношений американский ученый Р. Инглхарт указывает, что в настоящее время многие концепции ис­ламского, конфуцианского, буддистского и иных моделей мирового порядка построены не на учете сложившегося и изменяющегося ба­ланса сил в мире, а на апелляции к собственным идеалам и ценнос­тям; по сути дела они призывают к переоценке самых глубоких социокультурных основ современных реалий и философии политики.

В разрешении таких конфликтов найти компромисс порой весьма трудно. Если же, как, к примеру, в современной России, идейные рас­хождения касаются основополагающих ценностей и приоритетов поли­тического развития, то достижения согласия между конфликтующими сторонами (например приверженцами коммунистических и либераль­но-демократических идей) приходится добиваться в течение весьма и весьма длительного времени.

В последние годы ряд западных теоретиков (Дж. Бертон, К. Ледерер, Дж. Дэвис и др.) выдвинули теорию «человеческих потребностей», в которой утверждается, что конфликты возникают в результате ущем­ления или неадекватного удовлетворения потребностей,
выражающих основу человеческой личности. Сторонники этой теории относят к базовым источникам конфликтов разные ценности:
О. Надлер – иден­тичность, экономический рост, трансценденцию (внутреннее само­раскрытие); Р. Инглхарт – безопасность, общественное признание, нравственное совершенствование и т.п. Удовлетворение подобных по­требностей и стремлений не может быть предметом купли-продажи, торга с властью, которая должна лишь видоизменять и совершенство­вать политические структуры в целях наиболее полного и адекватного удовлетворения этих универсальных человеческих потребностей.

В связи с неизбежностью осознания людьми своих потребностей ряд ученых указывают еще один весьма типичный источник конфликтов, который вызван неадекватным восприятием как собственных интересов, так и позиций соперников.
Иными словами, такими источниками могут выступать не только ошибочные представления людей о собственных интересах, но и их склонность к определенной драматизации разделяю­щих их с другими людьми статусов, ресурсов и т.д. В последнем случае люди нередко обесчеловечивают противника, приписывая ему только отрицательные свойства, злобные намерения, неискренность и прочие подобные черты, как бы заранее усугубляющие отношения с ним и провоцирующие конфликт даже в тех случаях, когда он далеко не очевиден. В результате стороны, взаимно приписывающие друг другу негативные намерения, порождают так называемые «зеркальные» образы противоре­чий, выражающие диаметрально противоположные оценки одних и тех же явлений, что также усиливает вероятность развития конфликта.

И наконец, еще одним социальным источником политических конфликтов являются процессы идентификации граждан,
выражаю­щие характер осознания ими своей принадлежности к социальным, этническим, религиозным и прочим общностям и объединениям, что определяет понимание ими своего места в социальной и политической системе. Конфликты на этой основе характерны прежде всего для переходных обществ, в которых людям приходится как бы заново искать свое место в меняющемся мире, привыкать к нетрадиционным для себя нормам взаимоотношений с государственной властью. Подобные про­тиворечия возникают и в тех странах, где напряженность в отношениях с правящими структурами вызывает стремление людей защитить куль­турную целостность своей национальной, религиозной и т.п. группы, повысить ее властный статус (например, это свойственно католикам Северной Ирландии, франкоязычному населению Канады и т.п.).

Типология политических конфликтов

Определение управляющих течением конфликтов технологий непосред­ственно зависит от определения их типа. В самом общем виде в политической науке принято классифици­ровать конфликты следующим образом.

С точки зрения зон и областей
их проявления выделяются внешне-
и внутриполитические
конфликты, которые, в свою очередь, подраз­деляются на целый спектр разнообразных кризисов и противоречий. Так, среди международных конфликтов могут выделяться кризисы типа «балансирования на грани войны»
(Д. Даллес), отражающие выдви­жение одним государством требований и притязаний к другому в на­дежде, что противник скорее уступит, чем будет бороться; «оправда­ния враждебности»
(Р. Лебоу), характеризующие провокационную де­ятельность государства против потенциального противника с тем, чтобы использовать сложившуюся ситуацию для выдвижения ему не­приемлемых требований (так, к примеру, действовал Гитлер, инсце­нировав нападение на радиостанцию в Гляйвице для оправдания раз­вязывания войны против Польши) и т.д. Внутриполитические конф­ликты также подразделяются на кризисы и противоречия, раскрывающие взаимодействие между различными субъектами влас­ти (правящей и оппозиционной элитами, конкурирующими партия­ми и группами интересов, центральной и местной властью и т.д.), отражающие характер политических процессов, по которым разгора­ется спор групп и индивидов (в сфере государственного управления или массового участия граждан в политике) и т.д.

По степени и характеру нормативной регуляции
конфликты разде­ляются на (целиком или частично) институциализированные
и неинституализированные
(Л. Козер), характеризующие способность или не­способность людей (институтов) подчиняться действующим прави­лам политической игры.

Классификация конфликтов проводится и по их качественным
характеристикам, отражающим различную степень вовлеченности людей в разрешение спора, интенсивность кризисов и противоречий, их значение для динамики политических процессов и т.п. Среди кон­фликтов данного типа можно выделить «глубоко»
и «неглубоко укоре­ненные»
(в сознании людей) конфликты (Дж. Бертон); конфликты «с
нулевой суммой»
(когда позиции сторон противоположны, и потому победа одной из них оборачивается поражением другой) и конфлик­ты «с ненулевой суммой»
(в которых существует хотя бы один способ нахождения взаимного согласия – П. Шаран); «конфликты с отрица­тельной суммой»
(в которых все участники оказываются в проигры­ше); антагонистические
и неантагонистические конфликты
(К. Маркс), разрешение которых связывается с уничтожением одной из противо­борствующих сторон или соответственно сохранением противоборствующих субъектов, и т.д.

По степени интенсивности
принято выделять эскалированные
кон­фликты (выраженные, например, в столкновениях сторон с приме­нением вооруженной силы) и конфликты низкой интенсивности
(ха­рактеризующиеся затяжным и менее ярко выраженным уровнем про­тивостояния сторон, исключающим возможность и стремление «играть на выигрыш» и вообще применять формы прямого воздействия на соперника).

С точки зрения публичности
конкуренции сторон имеет смысл говорить об открытых
(выраженных в явных, внешне фиксируемых формах взаимодействия конфликтующих субъектов) и закрытых
(ла­тентных) конфликтах,
в которых доминируют теневые способы оспа­ривания субъектами своих властных полномочий. Первый тип подоб­ных конфликтов хорошо различим в разнообразных формах массового участия граждан в политической жизни (например, в форме манифе­стаций, забастовок, участия в выборах и т.д.), второй более характе­рен для скрытых от глаз обывателя процессов принятия решений (в частности, взаимодействий внутри правящей элиты, отношений между различными ветвями власти).

По временным
(темпоральным) характеристикам конкурентного взаимодействия сторон разделяются долговременные
и кратковремен­ные конфликты.
Так, процессы возникновения и разрешения отдель­ных конфликтов в политической жизни могут завершиться в течение предельно короткого времени (например, отставка министра в связи с публикацией сведений о его предосудительных действиях), но мо­гут протекать на протяжении жизни целых поколений (противоборство диссидентов с коммунистическими режимами в странах Восточной Европы и СССР, военно-политические конфликты между Израилем и рядом арабских государств и т.д.).

Принимая во внимание строение и организацию
режима правления, как правило, выделяют конфликты вертикальные
(характеризующие взаимоотношения субъектов, принадлежащих к различным уровням власти: это конфликты между центральными и местными элитами, органами федерального и местного самоуправления и т.д.) и горизон­тальные
(т.е. между субъектами и носителями власти: внутри правя­щей элиты, между неправящими партиями, членами одной полити­ческой ассоциации и т.д.).

Конфликты любого из указанных типов, обладая теми или иными свойствами и характеристиками, способны играть разнообразные роли в конкретных политических процессах, стимулируя отношения со­ревновательности и сотрудничества, противодействия и согласования, примирения и непримиримости.

2. Технологии контроля и управления политическими конфликтами

Сущность управления и контроля за конфликтами

Как показывает практический опыт, различные субъекты, либо участвую­щие в конфликте, либо вовлеченные в его течение в качестве посредника, чаще всего стремятся к управле­нию конфликтом или к установлению (в той или иной форме) конт­роля за ним. В частности, контроль
как форма сознательного воздей­ствия на политический конфликт предполагает трехступенчатую про­грамму действий:

- осуществление превентивных мер в виде выявления основных элементов в поле конфликта (причин, состава не всегда очевидных участников спора, позиций и т.д.), анализа взаимодействия сторон и мониторинга событий;

- выявление факторов, как способствующих усилению интенсив­ности конфликта (конфликтогенных факторов), так и препятствую­щих его эскалации, в результате чего проясняются основные направ­ления действий субъектов контроля;

- предупреждение перехода конфликтов из стадии спора к стади­ям, на которых возможны насилие и рост политической напряженно­сти; минимизация степени социального возбуждения, вызываемого течением политического конфликта в смежных областях политичес­кой (общественной) жизни, чтобы не сдетонировать более широкие, дополнительные потрясения, на регулирование которых будет необ­ходимо тратить дополнительные ресурсы и энергию. В результате фор­мируются определенные ограничения деятельности контролирующих субъектов, в рамках которых развитие конфликта избегает трансфор­мации в кризисы и катастрофы.

В отличие от контроля управление
конфликтами представляет со­бой форму целенаправленного влияния на различные компоненты кон­курентного взаимодействия сторон, предполагающего повышение соот­ветствия их состояния сознательным намерениям того или иного субъекта
. В этом смысле управление – это не просто более сложный тип созна­тельного конструирования действительности, но и более затратный тип деятельности, требующий большего применения сил, энергии и ресурсов для достижения цели.

Более того, осуществление управленческого воздействия на раз­витие конфликта непосредственно зависит от той модели соперниче­ства, которой придерживается воздействующий на него субъект. В ча­стности, в научной литературе выделяется несколько таких моделей, среди которых присутствует так называемый «инженерный подход», авторы которого трактуют конфликт как определенное изменение ситуации, требующее известной «достройки» либо в области структу­ры, либо поведения той или иной стороны, либо иных компонентов. В том случае, если удается верно определить этот критический для всей конструкции элемент и добиться его сознательной модификации в нужную сторону, то можно уверенно управлять течением событий.

Сторонники «гуманистического» подхода отстаивают иную модель действий, согласно которой управление конфликтом возможно толь­ко на основании постоянного сближения позиций сторон при помо­щи проведения консультаций, экспертиз, деятельности посредников и арбитров. В «управленческой» модели упор делается на формулиров­ке субъектом управления таких выдвигаемых перед сторонами конф­ликта задач, решение которых позволит им сблизить свои позиции и свои цели и примирить интересы.

На практике, как правило, используют те или иные сочетания подобных установочных моделей, на базе которых вырабатываются соответствующие технологии контроля и управления конфликтами.

Основные стратегии управления конфликтами

Следует заметить, что различные мо­дели управления конфликтами, ори­ентирующиеся на организацию созна­тельного воздействия на течение конфликтов и подчинение их инте­ресам управляющих субъектов, предполагают разные стратегии с довольно разными, а порой и противоположными целями. В качестве наиболее значимых стратегий, в рамках которых формируются соб­ственные технологии по сознательному воздействию на конфликт, можно выделить следующие характеризующие их цели:

- инициация
конфликта, подразумевающая перманентное обо­стрение имеющихся в обществе противоречий, усиление эскалации конфликтов и консервацию остроконкурентных отношений с целью порождения ситуации, которую можно было бы использовать более эффективно, чем это мог бы сделать противник (например, правя­щий режим может выдвигать неприемлемые условия для сотрудниче­ства с оппозицией, надеясь на истощение ее сил или на компромета­цию ее в глазах общественного мнения как не стремящуюся к обще­ственному согласию);

- рутинизация
конфликта, означающая сознательное поддержа­ние возникшей напряженности в отношениях сторон, с целью ис­пользования ее в собственных интересах;

- предупреждение
конфликта, нацеленное на недопущение пере­хода противоречий в открытую фазу противоборства и нарастания по­литической напряженности;

- урегулирование
конфликта, ориентированное на (полное или частичное) снятие остроты противоборства сторон, а также на то, чтобы избежать его наиболее негативных последствий (для себя, госу­дарства, общества в целом);

- разрешение
конфликта, предусматривающее либо устранение причин конфликта, исчерпание самого предмета спора, либо такое изменение ситуации и обстоятельств, которое породило бы бесконф­ликтные отношения сторон, исключило опасность рецидива разногласий, сняло вероятность нового обострения уже урегулированных отношений;

- вытеснение
конфликта, предполагающее перенесение ответствен­ности за различные способы завершения конфликта на иной уровень политической системы (например, с федерального на региональный, или наоборот).

Наиболее распространенными (целями) в сфере политики явля­ется урегулирование и разрешение конфликтов. Используемые в рам­ках соответствующих стратегий технологии контроля и управления неизбежно опираются на необходимость выведения всех теневых, ла­тентных конфликтов в открытую форму, на уменьшение неконтроли­руемых процессов и следствий данного взаимодействия, на сокраще­ние возможности внезапных, обвальных потрясений, на которые нельзя будет правильно и оперативно отреагировать. Базовыми принципами этих стратегий являются также постепенность, предполагающая ис­ключение скоропалительных мер, к которым стороны не готовы. Не­обходимо также придерживаться требований последовательного сни­жения уровня противостояния сторон, расширения системы комму­никаций между ними, выполнения сторонами своих взаимных обязательств.

Р. Даль указывал на неизбежность обязательного при урегулирова­нии конфликтов формирования институциональных образований, обеспечивающих процесс непрерывного консультирования и ведения переговоров; расширения ресурсного (экономического) потенциала примирения; усиления осведомленности сторон о планах своих контр­агентов; кроме того, он отметил необходимость использования кад­ров, способных к ведению мирного диалога, и т.д.

Еще одним достаточно универсальным требованием к формиро­ванию технологий урегулирования и разрешения конфликтов можно отнести необходимый учет наиболее принципиальных внешних и внут­ренних факторов их возникновения и протекания. В частности, как показал опыт, факторами, влияющими на формы и методы деятель­ности субъекта управления конфликтом, являются:

- степень открытости политической системы (отражающей, к при­меру, наличие или отсутствие в ней «предохранительных клапанов», способных защитить правящие структуры от наиболее агрессивных форм политического протеста);

- уровень сплоченности конфликтующих групп и интенсивность внутренних взаимоотношений их членов;

- характер вовлеченности широких социальных слоев в спорные взаимоотношения;

- эмоциональная насыщенность политического поведения групп и граждан и их способность к самоограничению своих властных при­тязаний и т.д.

Что касается стратегии разрешения конфликта, то ее технологии, как правило, всегда подразумевают не односторонние, а двусторон­ние
действия партнеров. Это означает, что достигнутое в результате их применения соглашение между сторонами расценивается всеми учас­тниками как справедливое и честное, они добровольно принимают условия соглашения без давления извне, конфликт исчезает из «пове­стки дня», а между бывшими участниками спора устанавливаются позитивные отношения (К. Митчелл).

3. Этапы урегулирования и разрешения конфликтов

Критерии этапизации процесса управления конфликтами

Для выработки технологий управле­ния и контроля за конфликтами принципиально важно знание особых этапов
их развертывания и развития, каждый из которых предполагает решение строго определенных задач и достижение абсолютно конкретных целей.

Несмотря на общее признание ценности выделения этапов проте­кания и развития конфликтов, у ученых нет единого мнения относи­тельно количественной и качественной определенности этих этапов. Обычно конфликты разделяются на этапы в зависимости от учета позиций каждой из его сторон, типа и характера, временных или иных параметров данных противоречий.

Так, например, Ч. Осгуд связывает наличие этапов с действиями того из участников конфликта, который в одностороннем порядке выдвигает определенные инициативы, направленные на снижение напряженности, и ожидает, что его партнер ответит тем же. Россий­ская же исследовательница М. М. Лебедева применительно к воору­женным конфликтам пишет об этапах: прекращения насильственных действий (имеющего целью снижение уровня противостояния сторон); установления диалога и подготовки к проведению переговоров (пред­полагающего стимулирование обсуждения проблемы между участниками конфликта); об этапе, знаменующем начало переговорного процес­са (ведущего к расширению возможностей разъяснения сторонами сво­их позиций, обсуждению перспектив урегулирования и т.д.) и об этапе выполнения достигнутых договоренностей.* Совокупность данных этапов характеризует перечень условий, позволяющих осуществить постепенный переход от стабилизации конфликта и появления воз­можности контролировать дальнейшее течение событий к расшире­нию коммуникаций между сторонами и примирению их позиций.

* См.: Лебедева М. М.
Политическое урегулирование конфликтов. М., 1997. С. 88-90.

Другие ученые, рассматривая течение конфликта, выделяют уни­версальные этапы институциализации
конфликта, легитимации, струк­турирования
групп продукции
(А. Чумиков). Суть первого этапа состоит в том, что на нем предполагается заключение действий сторон в рам­ках определенных норм, ориентация и воспроизведение которых обес­печит достаточно предсказуемое развитие конфликта в определенных границах. Второй этап направлен на оправдание данных норм в глазах правящего режима и общества. Третий означает выделение тех конкрет­ных лиц (групп), которые выступают в споре от имени сообщества и позиции которых предопределяют содержание конфликта, а следова­тельно, и сознательное воздействие на эти позиции с целью их необхо­димого изменения. Завершающий же этап предполагает дальнейшее последовательное ослабление интенсивности (уже смягченного) кон­фликта и его перевод на менее значимый политический уровень.

Однако эти подходы хотя и акцентируют внимание на важных ас­пектах управления конфликтами, тем не менее они слишком норматив­ны для управления поведением конфликтующих сторон, которые могут придерживаться противоположных взглядов на правила взаимодействия и не способны выделить своих постоянных представителей и т.д.

Пошаговая этапизация конфликта

Учитывая разнообразие встречаю­щихся в политике конфликтов, а так­же то, что действия по налаживанию контроля и управления ими нередко встречают сопротивление сторон (что не позволяет, к примеру, начинать управление конфликтом с установления норм, которые могут не признаваться его отдельными участниками), более оптимальным является выделение этапов с точ­ки зрения обозначения универсальных задач, решение которых будет последовательно увеличивать возможности сознательного воздействия
на весь этот процесс. Тем самым и технологии контроля и управления конфликтами приобретут более специализированный и предметный характер, будут определяться постановкой комплексных задач, учи­тывающих как специфику каждого этапа в целом, так и более узкие, специализированные цели, которые ставятся отдельными субъектами на каждом этапе в отдельности. Поэтому в науке могут разрабатывать­ся технологические модели поведения лидеров, правительств, госу­дарств и прочих субъектов управления конфликтами не только при­менительно ко всем (или отдельным) этапам их протекания (напри­мер, предложенная М. Брегером «трехпериодная модель» деятельности правительств в условиях международного кризиса), но касающиеся и отдельных сторон или аспектов их деятельности внутри каждого из этапов (в частности, тактика переговорного процесса).

С этой точки зрения можно выделить этапы возникновения, разви­тия и окончания
политических конфликтов. При таком понимании этапов протекания последних они предполагают согласование дей­ствий субъекта управления конфликтом со спецификой политических процессов, учет времени и обстоятельств, в которых протекают кон­фликты, отражение культурно-исторических и цивилизационных осо­бенностей политического развития страны (региона, субъекта), кор­реляцию с психическими чертами действующих лиц.

На этапе возникновения
конфликта о зарождении конкурентных отношений свидетельствует формирование атмосферы напряженности между оппозиционными сторонами, которая подтверждает наличие определенного предмета спора и несовпадение позиций политичес­ких субъектов. На этом этапе пружина конфликтного взаимодействия еще сжата и контуры будущего развития противоречия могут только угадываться.

Таким образом, главная задача субъекта, стремящегося кон­тролировать или управлять течением этого конфликта, – вскрыть его подлинные причины
(и истинные цели, преследуемые его участника­ми). Сложность такого анализа в значительной степени усугубляется частым стремлением сторон скрыть, замаскировать настоящие при­чины противоречия с оппонентом (нередко это вызывается желанием использовать не вполне законные методы для реализации своих инте­ресов или опасением, что обнародование причин спора вызовет негативную реакцию общественности).

Отыскивая подлинные причины конфликтных отношений, субъект управления конфликтом должен уметь отличать их от повода,
толчка к началу событий (например, недовольство социально-экономическим курсом властей со стороны оппозиции и начало проведения ею акций протеста в ответ на конкретные действия правительства, воспринятые как угроза своему существованию). Правильный анализ позволяет не только выявить источник политического напряжения, но и предотвра­тить возможный «отрыв» конфликта от его первоначальных причин и переключение активности сторон на новые политические цели, консервирующие прежние поводы для конкуренции и тем самым переводящие противостояние в закрытую форму существования, чрева­тую внезапными социальными потрясениями. Так, например, длитель­ное нежелание властей видеть в ряде районов СССР национальную подоплеку некоторых экономических, культурных и прочих противоречий в значительной степени спровоцировало там серьезнейший кризис межнациональных отношений и лишило государственные органы многих средств и возможностей эффективно влиять на развитие событий.

Таким образом, чем строже определен предмет спора, тем у субъекта управления конфликтом больше шансов локализовать его разви­тие, направить конкуренцию сторон в выгодное для себя русло. Если же в качестве такого субъекта выступают правящие структуры, то поиск ими причин напряженности и выработка технологии ее урегулирова­ния должны неизбежно дополняться определением своей ответствен­ности за возможное развитие событий.

В этом смысле, как подчеркивал французский конфликтолог Ж. Фаве, власти могут выбрать одну из трех моделей поведения: игно­рировать возникновение конфликта, давая ему возможность тлеть, самовоспламеняться и перемещаться в другие сферы властных отно­шений; избегать четкой публичной оценки его природы, стараясь та­ким образом «понравиться» разным слоям населения, высказываю­щим различные точки зрения на данную проблему (попытки взять под контроль развитие ситуации будут в таком случае весьма робкими и непоследовательными); активно участвовать в урегулировании или разрешении конфликта.

В последнем случае стремление управлять развитием конфликта должно опираться на точный анализ сложившейся «социально-поли­тической конфигурации» в обществе (регионе), предусматривающий оценку установившегося соотношения сил, накала противостояния сторон и прогнозирование их возможных действий. В этом смысле субъекту управления необходимо проработать различные сценарии раз­вития конфликта и своих действий, определить возможные ходы в ответ на акции противников, очертить проблематику потенциальных переговоров и круг явно неприемлемых действий в любых ситуациях.

От первоначальных оценок ситуации будет непосредственно зави­сеть, станет ли субъект управления стремиться сохранить паритет кон­фликтующих сторон или поддержит одну из них, будет способствовать уменьшению или повышению напряженности отношений и т.д. Однако при любом варианте этот субъект обязан установить определенные нор­мы
и правила
взаимодействия конфликтующих сторон. В масштабе обще­ства в целом власти, стремящиеся управлять развитием конфликта, дол­жны прежде всего постараться ввести спор соперников в русло право­вых норм, что должно с самого начала способствовать институциализации конфликта, введению его в рамки, позволяющие контролировать его ход и развитие. Институциализация конфликта не только увеличивает защищенность общества и безопасность государства в этой ситуации, но и нередко переводит состязательность сторон в такие формы, кото­рые создают предпосылки для самозатухания конфликта.

Несмотря на стремление субъекта управления нормировать поведение конфликтующих сторон, такая регламентация должна быть пре­дельно широкой и учитывать возможность различных стратегий их деятельности, например, стремление одной стороны одержать побе­ду а другой – не оказывать сопротивления; нежелание одной сторо­ны действовать в правовом поле, а другой – вообще игнорировать противоречия и т.д.

На уровне всей политической системы неотъемлемой стороной де­ятельности властей, стремящихся поставить конфликт под свой конт­роль, является «конструирование социального окружения»
данного спора. Эти меры подразумевают соответствующую ориентацию и мобилиза­цию общественного мнения, что позволяет создать в государстве атмос­феру осуждения или поощрения одной или всех конфликтующих сто­рон, сужает поле для маневров противников правящего режима, спо­собствуя повышению стабильности государственной власти.

Определяя стратегические и тактические цели регулирования кон­фликта, власти должны подготовиться «технически»:
убедиться в ком­петентности привлекаемых экспертов и аналитиков, специалистов в соответствующей сфере государственного управления (т.е. в специфи­ческой области политики, где возник конфликт, – социальной или налоговой политики, управления наукой и т.п.); проверить надежность коммуникаций, центров обработки информации о текущих событиях, их материальной обеспеченности; улучшить взаимосвязь различных уров­ней и звеньев власти, вовлеченных в регулирование конфликта; при­способить структуру институтов власти для осуществления эффектив­ного контроля за событиями; проверить готовность механизмов власти для решительного применения силы. Вся совокупность этих мер должна полностью соответствовать ресурсам, имеющимся в распоряжении «верхов», а также способствовать поддержанию имиджа властей, т.е. формировать у населения убежденность в том, что власти не боятся развития конфликта и способны держать его под контролем.

На этапе развития
конфликта круг деятельности субъекта управ­ления расширяется. На данном этапе более отчетливо проявляются силы, поддерживающие каждую из конфликтующих сторон или про­тивостоящие им; становится очевидным, расширяется или сужается предметная область спора, увеличивается или сокращается числен­ность участников спора, какова степень его интенсивности, нуждает­ся ли он в привлечении посредника и т.д. Таким образом, возрастает число факторов, которые необходимо отслеживать для сохранения контроля над развитием конкурентных отношений.

В целом субъект управления должен определиться по такому воп­росу: будет течение конфликта пущено на самотек или будут пред­приняты сознательные действия по его урегулированию. В последнем случае задача управления конфликтом должна быть связана с дей­ствиями, предусматривающими объединение усилий всех участвую­щих сторон или с привлечением посредничающих структур.

Принимая такое решение, субъект управления конфликтом дол­жен опираться на более широкую информацию – не только о «види­мом» поведении сторон, но и об их скрытых, а порой и тщательно маскируемых замыслах и намерениях. Особое значение в таких ситуациях приобретает, борьба с дезинформацией, так как стремление той или иной стороны исказить сведения о своих целях, по мнению фран­цузских ученых Фюстье и Амираля, нередко провоцирует субъект уп­равления конфликтом на весьма безрассудные действия.

Расширяя информационное поле контроля, власти, как правило, уточняют образы конфликтующих сторон (динамику позиций, склон­ность или отрицание компромиссов, допустимые возможности изме­нения целей и т.д.) и собственные оценки, выработанные ранее. Специалисты в области международных отношений американцы Г. Шнайдер и П. Дизинг в связи с этим различают изменения, происходящие в так называемых «фоновых» образах (отражающих оценку базовых целей и ценностей конфликтующих сторон), а также «текущих» образах (выражающих изменения во взглядах на их акту­альные, сиюминутные позиции).

Уточняя такого рода оценки, субъекты управления конфликтом должны непрерывно сопоставлять изменяющиеся позиции сторон, стараться точно понять тактику их поведения, нащупать точки сопри­косновения оппонентов. В конечном счете оценка различного рода мак­ро- и микрофакторов, обусловливающих протекание конфликта, долж­на дать четкое представление о его интенсивности: обладает он тенден­цией к спаду или к нарастанию. В соответствии с выводами должна быть скорректирована и тактика действий управляющего субъекта. Однако ни при каких условиях он не должен прибегать к запугиванию или силовому давлению на конфликтующие стороны, памятуя о том, что рас­ширение насильственных средств прямо пропорционально увеличе­нию времени урегулирования спора. И напротив, субъекты управле­ния должны стимулировать сближение сторон на основе увеличения их ожиданий посредством обещаний и положительных прогнозов, расширения переговорного пространства между ними, недопущения крайних, разрушительных форм конкурентного взаимодействия, под­держания конвенционального стиля политического диалога.

Как показывает опыт, противоречия в развитии конфликта нарас­тают с увеличением численности конфликтующих групп и повыше­нием эмоциональной вовлеченности людей в эти взаимоотношения. Особенно высоко напряжение в конфликтах, ведущихся на уровне ценностей, и прежде всего тех, которые касаются нравственной са­мооценки сторон, представлений о чести и достоинстве. В этом случае стороны воспринимают предположительное окончание конфликта как персонально значимый выигрыш или проигрыш и потому зачастую отказываются даже рассматривать варианты соглашения, дабы «не поступиться принципами».

Для направления интенсивного конфликта в нужное русло на дан­ном этапе субъект управления должен:

- использовать те технологические приемы, которые он приме­нял на предыдущем этапе;

- постоянно «конструировать социальное окружение» (информи­ровать общественность о выработанных оценках поведения сторон, об изменении их позиций, обнародовать точки зрения на развитие ситу­ации и т.д.);

- целенаправленно искать выигрышную тактику, изменяя струк­туру и способы собственных действий; развивать коммуникации;

- поддерживать нормы и правила политического взаимодействия, способствующие повышению сплоченности общества. От характера предпринимаемых действий зависит заново складывающийся баланс политических сил.

На базе предпринимаемых действий на этапе завершения
конф­ликта возможны два основных варианта его окончания: либо дости­жение примирения сторон, либо укрепление их непримиримости (т.е. создание тупиковой ситуации, неразрешимости конфликта). Между этими полюсами пролегает целый ряд вариантов эволюции конфлик­та, отражающих его ругинизацию (сохранение прежней интенсивно­сти), снижение или, наоборот, нарастание взаимооппозиционности сторон. Конфликт может оказаться неразрешимым, и тогда создается ситуация, которая ведет не к его окончанию, а как бы к «круговому движению». Это требует от субъекта управления конфликтом пересмотра и повторения своих действий и операций, соответствующих двум пер­вым этапам конфликтного взаимодействия. Иными словами, такая ситуация предполагает совершенствование или поиск новой страте­гии и тактики контролирования, управления конфликтом.

Примирение же участвующих в конфликте сторон, как уже гово­рилось, может иметь характер полного
или частичного урегулирования
(т.е. изменения поведения одной или нескольких сторон конфликта без исчерпания предмета споров) либо разрешения конфликта (унич­тожающего сам повод для конфликтного взаимодействия сторон). При этом нельзя сбрасывать со счетов и то, что конфликт может разре­шиться сам собой, без попыток его сознательного регулирования (на­пример, ввиду утраты актуальности предмета спора, усталости поли­тических субъектов, истощения ресурсов и т.п.).

Для достижения примирения субъекту управления конфликтом необходимо найти средства,
способные обеспечить такое развитие событий. Уже упоминавшийся Ж. Фаве считает, что добиваться при­мирения необходимо через соглашение, компромисс, подчинение, уступку и разрыв (с прошлым). Из числа принципов урегулирования, о которых говорит Е. Нордлинжер, можно отметить создание стабиль­ной коалиции сил, соблюдение пропорциональности усилий, обеспечение взаимного права вето. Р. Даль (исключая тупиковый путь раз­вития событий) предпочитает говорить о принудительных и мирных средствах примирения сторон.

Завершение конфликта может быть выражено в достижении соглашения
конфликтовавших сторон о (временном или окончательном, полном или частичном) перемирии, о различных формах урегулиро­вания конфликта (его составных частей), а также всеобъемлющего соглашения, свидетельствующего о разрешении конфликта.

Такие результаты могут быть достигнуты двумя наиболее общими способами примирения сторон:

• мирное урегулирование конфликта в результате: достижения ком­промисса на основе сохранения исходных позиций; (асимметрично­го) соглашения, достигнутого за счет взаимных и неравных уступок; истощения ресурсов одной или нескольких сторон, что делает невоз­можным продолжение соперничества; а также за счет приобретенно­го в ходе спора взаимоуважения сторон, понимания прав и интересов соперника; соглашения на базе найденного принципиально нового решения, снимающего противоречия сторон;

• примирение на основе принуждения или, другими словами, ис­пользования «командного стиля» (П. Шаран) взаимоотношений, по­зволяющего одной из сторон игнорировать аргументы соперника. В ос­нове этого навязываемого одной из сторон (или третьей силой всем сторонам) характера взаимодействия может лежать: явное превосход­ство (сохраненных, приобретенных) сил и ресурсов у одной стороны и их дефицит у другой; изоляция одной стороны конфликта, понижение ее статуса, а также другие состояния, свидетельствующие об ослаблении ее позиций, о поражении, нанесенном ей в соответствии с «правилами игры»; уничтожение, «тотальное истребление противника» (X. Шпейер), в результате чего мир устанавливается в отсутствие «врага».

Характер и степень продолжительности найденных форм примире­ния различны. Так, асимметричное соглашение (порой допускающее полное игнорирование интересов одной из сторон), даже несмотря на подписание документов, не останавливает оказавшуюся в проигрыше сторону либо от невыполнения договоренностей (что подразумевает «урегулирование после урегулирования» – Г. Райффе), либо от продол­жения борьбы за свои интересы. Мир, заключенный в условиях полного поражения одной из сторон, может сохраняться достаточно долго, ис­ключая воспроизведение старых или появление новых конфликтов.

Техники переговорного процесса

Наиболее распространенным сред­ством достижения примирения сто­рон в технологиях управления конф­ликтом являются переговоры, которые представляют собой прямое или косвенное общение сторон, направленное на такое согласование взаимных интересов и целей, которое может привести к снижению интенсив­ности или завершению конфликта.
В процессе переговоров, применяе­мых как на этапе развития, так и на этапе завершения конфликта, стороны обмениваются обещаниями, мнениями, что, как правило, снижает остроту противостояния, помогает понять аргументы оппо­нента и, следовательно, более адекватно оценить истинное соотно­шение сил, характер и условия примирения.

Обычно специалисты сходятся во мнении, что приемы и техни­ки, используемые при переговорах, зависят от содержания последних, от условий, в которых они происходят, а также от состояния и готов­ности самих сторон к ведению диалога.

Переговорный процесс чаще всего осуществляется в рамках взаи­моотношений «уступки-сближение», предполагающих применение технологий торга, использование тех специфических приемов, кото­рые позволяют рассмотреть альтернативные ситуации и в соответствии со своими целями сохранить исходные позиции или достичь преиму­ществ, добиться взаимопонимания оппонентов или, напротив, заве­сти их в тупиковое русло, обеспечив односторонние преимущества или взаимное удовлетворение сторон. Именно при проведении пере­говоров у сторон появляется больше возможностей найти так называ­емую «срединную точку» конфликта, обозначающую суть взаимных претензий, а следовательно, выяснить пределы возможных уступок (допустимость провала переговоров) или собственную «цену вопро­са». Нередко переговоры дают возможность уравнять уступки, проде­монстрировать открытость позиций, ослабить эффективность «не­честных трюков» соперника.

В целом успех применения тех или иных переговорных техник за­висит от стратегии
и тактики сторон. Однако, как показал опыт, существует ряд достаточно универсальных принципов и требований к успешному завершению переговоров. Так, американские специалис­ты М. Дейч и С. Шикман отмечают, что эффективность переговоров, а равно и взаимное удовлетворение сторон, повышаются при последо­вательном отделении существующих проблем от субъективной заин­тересованности участвующих в споре людей; при акцентировании внимания не на принципах, а на реальных противоречиях; при выра­ботке нескольких возможных вариантов решений; при учете преиму­щественно объективных критериев соотношения сил, а не партийных или идеологических позиций.* Обещание уступок, внимательность к партнеру значительно увеличивают шансы прийти к соглашению. Угро­зы же, давление на оппонента с позиций силы такую возможность снижают, нередко переводя переговорный процесс в «замороженное» состояние.

* Deutch
М
., Shicman S.
Conflict in Social Psychological Perspective//Political Psychology: Contemporary Problems and Issues. San Francisco, 1986. P. 241-243.

К положительным для позитивного завершения переговоров послед­ствиям приводит и определенная диверсификация целей, дающая сто­ронам возможность увеличить рассмотрение вариантов решения про­блемы; предварительная регламентация переговорного процесса, при которой каждая из сторон планирует наиболее соответствующее для диалога место и время проведения встреч, формат предстоящих бесед, состав представителей делегации и другие параметры переговоров. Как правило, способствует достижению успеха на переговорах и ориента­ция на принцип «дистрибутивной справедливости», предполагающий распределение успеха в соответствии с затраченными усилиями и ре­сурсами сторон. Способствуют успеху и продуманные рекламные ак­ции, заинтересовывающие третью сторону в пропаганде своей пози­ции, или акции, «отвлекающие» соперников от истинных целей пе­реговоров. В то же время, как показывает практика многих конфликтов, широкое привлечение или использование СМИ в качестве посредни­ка на переговорах увеличивает напряженность диалога и не способ­ствует успеху общения конфликтующих сторон, особенно при реше­нии щепетильных и острых вопросов.

В зависимости от мастерства переговорщиков успешному для них результату может способствовать и использование таких приемов, как «увязка» («пакетирование») вопроса, предполагающая взаимосвязан­ное рассмотрение различных, иногда не относящихся к делу, про­блем; «уход» от дискуссии путем игнорирования вопросов, нежела­тельных для обсуждения той или иной стороне, и т.д.

По окончании конфликта важно так представить результаты пере­говоров – компромиссов, соглашений, силового давления, чтобы население восприняло их адекватно, не посчитав, к примеру, это унизительным миром, проигрышем и т.п. Таким способом будут ис­ключены реакции, которые могли бы поставить под вопрос принятые решения.

В этом смысле особую роль играет умение субъекта управления конфликтом использовать типичные для общественного сознания по­литические символы, стереотипы, стандарты мышления, олицетво­ряющие победу, поражение или другие оценки, стимулирующие мас­совую активность людей. Например, в военных действиях неудачу чаще всего символизирует падение столицы или пленение лидера. Только найдя нужный образ, символ примирения и соответствующую то­нальность диалога с согражданами, можно обеспечить сохранение результатов переговоров и воспрепятствовать обострению постконф­ликтных отношений.

Овладение технологиями переговорного процесса повышает воз­можность эффективного управления конфликтами, позволяет ставить под контроль сложные процессы конкуренции в сфере распределения политической власти.

Глава 23. ПРИНЯТИЕ ПОЛИТИЧЕСКИХ РЕШЕНИЙ

1. Принятие решений в сфере государственного управления

Понятие и основные подходы к принятию решений

Принятие политических решений представляет собой совокупность дей­ствий разнообразных субъектов по со­знательной постановке и достижению целей в сфере государственной власти.
Впервые термин «принятие решений» появился в 30-х гг. XX столетия для характеристики децентрализации социальных и организационных процессов в трудах Ч. Бернарда, Э. Стина и других, в основном амери­канских, ученых. Подлинный ренессанс эта теория пережила в 60-х гг. этого столетия (Г. Саймон, Д. Марч). В настоящее время наблюдается весьма интенсивная разработка ее различных направлений на стыке те­орий организации, экономики, социологии, политологии и моделиро­вания социальных процессов.

В силу разносторонности социальных процессов, в которых осу­ществляется целеполагание, в науке практически никогда не ставил­ся вопрос о выработке универсального, «полного» и единого алгорит­ма принятия решений.* Такой подход обусловлен и неоднозначной интерпретацией данного явления, которое понимают то как опреде­ленную технологическую цепочку действий, связанную с получением особого интеллектуального и организационного «продукта»; то как способ реализации интересов конкретных субъектов; то как метод уре­гулирования конфликтов, предполагающий коррекцию стратегии и тактики целедостижения, и т.д. В целом сегодня все эти разноречивые трактовки можно свести к двум основным подходам к его содержа­тельному описанию и соответствующему конструированию полити­ческих технологий: нормативному и поведенческому.

* См.: Политическая наука. Новые направления. М., 1999. С. 284.

Авторы, придерживающиеся нормативного
подхода, рассматрива­ют принятие решений как совокупность рационально обусловленных действий и процедур, последовательное применение которых способ­ствует выдвижению оптимальных целей и средств их реализации (Р. Абельсон, А. Леви и др.). Такая исследовательская установка, тесно связанная с основными постулатами теории «рационального выбора», исходит из понимания человека как рационального существа, самодостаточного для выработки устраивающих его оптимальных и в конечном счете эф­фективных решений. С процессуальной точки зрения таким образом понимаемое принятие решений представляет собой совокупность дей­ствий, жестко связывающих оценку проблемы, выбор решения и планируемый позитивный результат. Важнейшими же методами обеспе­чения такого процесса являются разнообразные математические мо­дели и исследование операций (Б. Ланге, В. Садовский).

Поведенческий
подход к трактовке принятия решений (Г. Саймон) основывается на том, что реальные, стоящие перед человеком цели слишком сложны, чтобы их можно было описать с помощью не толь­ко количественных, но и качественных методов. Более того, возмож­ных для решения задач альтернатив существует значительно больше тех, которые доступны для рассмотрения человеком, а уж способы реализации так или иначе сформированных целей в еще большей сте­пени сокрыты от человека. В силу этого принятие решений представ­ляет собой уникальный способ взаимодействия конкретных субъек­тов, формирующих целевую программу своих действий в каждый раз заново складывающихся условиях. Поэтому, как полагают Л. Планкетт и Г. Хейл, принятие решений – это ситуационный процесс, в кото­ром цели, методы и прочие его компоненты постоянно варьируются в зависимости от изменения всего комплекса условий существования конкретной проблемы.*

* См.: Планкетт Л., Хейл Г.
Выработка и принятие управленческих решений. М„ 1984.

На практике, как правило, используется комплексный
подход, со­четающий в себе преимущества обеих моделей, предполагающий ис­пользование не только методик качественного описания ситуации, но и средств количественного анализа. Однако и в этом случае сочета­ние элементов нормативного и поведенческого подходов настолько своеобразно в каждом конкретном случае, что по сути дела опять-таки исключает возможности универсализации и алгоритмизации про­цесса принятия решений в целом.

Таким образом, применяемые в принятии решений технологии и механизмы непосредственно зависят от качественно очерченных про­цессов, тех их специфических особенностей, которые обусловлены сфе­рой действия, типом функционирующих в ней субъектов, устойчивых обстоятельств и других структурных факторов. В связи с этим принято различать процессуальные особенности принятия решений в корпора­тивном секторе
(на уровне отдельных организаций), публичных отноше­ниях
(общественном секторе) и сфере государственного управления.

В последнем случае мы имеем наиболее важную для общественной жизни сферу, обладающую громадным значением для судеб милли­онов людей.

Особенности сферы государственного управления

Специфика сферы государственного управления, в которой соотношение политических сил, интересы классов и наций находят свое выражение в конкретных решениях различных органов власти и иных предметных действиях лиц и структур, крайне многообразна. И это не случайно, ибо государство решает самые раз­нородные задачи: от выработки политического курса до реагирования на обращение частного лица, например, за разрешением на строи­тельство дачи. На специфику процесса принятия решений влияет преж­де всего легальность
государственного управления, использование этой управляющей системой официальных, имеющих правовые последствия средств и методов административного (вплоть до физического) при­нуждения. При этом главным объектом целенаправленных усилий государства является общество в целом, которое в таком качестве пред­ставляет собой сложное переплетение разнородных макро- и микро­зависимостей, исключающее какие-либо простые решения.

В то же время общество не только задает масштаб и сложность управления, но и обладает определенными статусными возможностя­ми в процессе принятия решений. Иными словами, в выработке об­щеколлективных целей принимают участие не только наделенные полномочиями профессионалы, но и обладающие определенными правами и прерогативами представители разнообразных массовых и групповых объединений. Поэтому принятие решений в государстве выливается в непрерывный диалог профессионалов
и общественности,
имеет форму соучастия управляющих и управляемых.

Таким образом, в самом общем виде процесс идентификации ЛПР (установление «лица, принимающего решение» от имени государства, т.е. реально определяющего содержание задач и берущего на себя от­ветственность за проектируемые действия) есть постоянное взаимо-оппонирование представителей административных структур
государ­ственного управления (многообразных слоев бюрократии), различных группировок политической элиты (правящей и оппозиционной), кон­сультантов и экспертов,
а также разнообразных органов общественно­сти
(партий, групп давления, СМИ и т.д.).

Острота процесса идентификации ЛПР выражает соперничество не только интересов, но и человеческих амбиций, чувств, настрое­ний, заблуждений и т.д. Различия интересов и статусов лиц, претен­дующих на роль ЛПР, а также невозможность пресечь неформальные способы давления на данную управленческую позицию превращают принятие решений в процесс непрерывного согласования интере­сов, соизмерения статусов и ресурсов каждой из сторон. Причем в этом многосложном взаимодействии официальные полномочия и позиции нередко не дают никаких особых преимуществ. Несмотря на наличие официальных публичных центров власти и управления, ре­шения зачастую принимаются в узких комиссиях (на собраниях) дол­жностных лиц, советами крупных промышленных концернов, партий­ными комитетами, группами, лоббирующими свои интересы. Про­цесс этот крайне сложен, и как полагают, например, американские ученые Б. Хогвуд и Л. Ганн, постоянное участие в нем множества индивидуальных и групповых фигурантов в принципе делает маловероятным рациональный подход к оценке и решению социальных проблем.*

* Hogwood
В
. W., Gunn L.
Policy Analysis for the Real World. Oxford, 1984,

На выработку государственных решений наиболее активно влияют многочисленные группы давления (лобби), которые представляют ин­тересы людей, реально контролирующих экономические, финансовые, информационные и другие общественные ресурсы. Как правило, они не претендуют на разработку политических приоритетов и решений, пред­почитая ограничивать сферу своих интересов в основном хозяйствен­ными проблемами, но при этом государство зачастую оказывается в подчиненном положении. При таких вариантах цели лоббистских объе­динений принимают форму государственных решений, а институты власти только озвучивают эти решения, придавая им надлежащую пуб­личность и легитимность. Как показывает мировой опыт, в любой стра­не используются самые разные методы лоббирования, однако преобла­дание тех или иных способов зависит прежде всего от того, какими методами государство в целом регулирует группы давления. Например, во Франции они официально запрещены, в США действуют строгие законы, до мельчайших деталей регламентирующие их деятельность, в России же сложилась система дикого лоббизма, где лоббисты по сути дела диктуют свою волю государственным структурам.

Но и само государство, точнее «заинтересованные» чиновники, идут навстречу частным интересам, объединяясь в этих целях с част­ным бизнесом, отраслями или регионами, создавая, например, госу­дарственно-коммерческие банки, назначая уполномоченных компа­ний, через которые то или иное ведомство строит свои отношения со всей отраслью экономики, всяческие региональные представитель­ства различных министерств в регионах и т.п.

В целом процесс соизмерения и согласования интересов претен­дентов на статус реально управляющих делами государства выливает­ся в формирование организационно сложной и разноуровневой струк­туры с наличием законодательной, исполнительной и судебной вет­вей власти, центральных и местных уровней власти, сложных отношений государственных органов и групп давления и т.д. Эта струк­тура страдает неизменной раздробленностью,
тенденциями к дублиро­ванию и даже перехвату чужих функций со стороны отдельных звень­ев, причем существование многих из них лишь частично обусловлено эффективностью их действий, что если не разрушает, то сильно ос­лабляет многие механизмы обратной связи объекта и субъекта управ­ления. При этом неизбежность апелляции органов власти к обществен­ности предполагает постоянное использование в процессе разработки целей абстрактных и неоперационализированных идеологом, которые крайне затрудняют рационализацию стоящих перед государством за­дач. Однако наиболее существенное влияние на процесс выработки и реализации решений, на выбор особых процедур и технологий разра­ботки целей оказывает строение
самого государства, на каждом уров­не которого осуществляется специфическая разработка задач и средств их достижения.

Особенности государства как субъекта принятия решений

Главной целью государства как поли­тического
центра принятия решений является сохранение власти правяще­го режима, независимости и терри­ториальной целостности страны. Его институты относятся к гражда­нам государства как к подвластным, в результате чего в основу отно­шений с ними закладываются идеологические подходы и приоритеты, отражающие в конечном счете направленность использования выс­шей политической власти. Утверждая данную управленческую ориен­тацию, государственные структуры осуществляют анализ обществен­ных проблем и соответствующую постановку задач прежде всего на основе внеэкономических критериев, оценивая хозяйственные и даже международные проблемы по преимуществу в координатах полити­ческого выбора, и тем самым сохранения у власти определенной эли­тарной группы. Преследуя эти цели, власти могут отклоняться от за­конодательных норм и пренебрегать интересами всего населения.

Такое положение постоянно сталкивает ценности политической целесообразности с критериями, которыми должна руководствовать­ся государственная администрация, а именно: критериями экономи­ческой эффективности, социальной справедливости, рационального расходования ресурсов, конституционности и т.д. Поэтому зависимость государственной администрации от политических центров в ряде слу­чаев может серьезно ограничивать рациональность принимаемых го­сударственными структурами решений.

В силу необходимости решения этих основополагающих для себя задач институты политического управления и принятия решений за­частую усиливают нерациональный характер постановки общегосу­дарственных целей. Такое положение связано и с наличием особой ответственности элиты перед общественным мнением, которое сори­ентировано не столько на действительное понимание решаемых про­блем, сколько на приемлемое для себя разъяснение действий руко­водства. А политическое влияние общественности, как известно, мо­жет побуждать власти к совершенно непредсказуемым действиям.

При всем своем властном могуществе государство делит полити­ческое влияние с влиянием множественных, иногда даже доминиру­ющих авторитетных центров политического воздействия на процесс принятия государственных решений. Бывший госсекретарь США Г. Кисинджер как-то заметил, что ему в бытность работы советником Кеннеди казалось, что процесс принятия решений имеет в основном умственный характер и человеку достаточно зайти в кабинет к пре­зиденту, чтобы убедить его в правоте своих взглядов. Но такой под­ход, как он вскоре понял, является настолько же распространенным, насколько и опасно несовершенным.

Политические механизмы государственного управления в значи­тельной мере подчинены и известным циклически проявляющимся зависимостям, которые также не прибавляют рациональности приня­тию решений. Например, ориентировочно за полгода до выборов реше­ние практически всех вопросов государственного управления начинает подчиняться избирательным задачам. Вот почему к концу срока пребы­вания у власти правящие группы обычно делают акцент на меры, кото­рые могут повысить их популярность и позволить им сохранить свои властные позиции. При этом аппарат управления как бы «застывает», стремясь не выказывать свою лояльность существующим правителям, понимая возможность прихода новой власти. Но после выборов, осо­бенно после прихода сторонников нового политического направле­ния, аппарат переформировывается с учетом новых приоритетов и потому также мало внимания обращает на текущие вопросы.

Иными словами, политический облик государства как субъекта при­нятия решений характеризует его в качестве особой подсистемы,
фор­мирующей широкие, идеологические цели общественного развития и руководящей всей системой государственного управления. Его управ­ленческие возможности ограничиваются
воздействием иных центров по­литического влияния, а также сложившимися в обществе морально-этическими традициями и обычаями, судебной властью, воздействи­ем структур общественного мнения. При этом политическое давление связано, как правило, не с перспективным планированием обществен­ного развития, а с реакцией руководства на изменение ситуации пост­фактум. Это нередко ставит государственные органы в положение струк­тур, лишенных собственной инициативы и предназначенных лишь вы­полнять рекомендации политических лидеров страны.

В противоположность указанным способам формирования целей государство включается в процессе принятия решений и в качестве органа макроэкономического
регулирования и управления. В этом случае главной целью для него является уже не власть, а сохранение социаль­но-экономической целостности
общества, его интеграция как социального целого, а основной социальной диспозицией в принятии реше­ний здесь выступают отношения управляющих и управляемых.

На данном уровне главным субъектом, осуществляющим власть, служат не политические, а исполнительные структуры, и прежде всего правительство,
выступающее в качестве высшего хозяйственно-распо­рядительного органа. Его задача состоит в том, чтобы согласовать поли­тические приоритеты и ценности с правовыми регуляторами и ориентациями на рациональное и экономное хозяйствование. Важнейшими ориентирами в принятии решений правительством становятся закон, рациональность и экономическая эффективность. То есть на этом уровне государственное управление ориентируется на постановку рациона­лизированных целей и задач, определяемых необходимостью получе­ния максимально возможных результатов при минимальном исполь­зовании средств налогоплательщиков. Такая ориентация на сугубо управленческие критерии своей деятельности предполагает заинтере­сованность государственных структур в сохранении стабильности, со­ответствии принимаемых решений действующему законодательству, в росте компетенции своего аппарата, а также решении других задач, направленных на повышение эффективности управления.

Наблюдаемый сегодня практически во всех индустриально развитых странах рост сферы государственного регулирования объективно спо­собствует повышению роли органов государства в управлении обществом. Государственная администрация не просто становится все более пол­ноправным участником процесса выработки общезначимых решений, но и неуклонно повышает свою автономность и самостоятельность. Если раньше, к примеру, госслужащие лишь эпизодически могли корректи­ровать и даже изменять политические решения, принимая узковедом­ственные, расходящиеся с политическим курсом решения или саботируя решения политического руководства, то теперь государственная адми­нистрация обладает несравненно большими возможностями проводить собственную линию, влиять на политических лидеров и даже «делать политику», не привлекая к этому публичных политических деятелей.

Итак, несмотря на то что политические институты могут перекра­ивать структуру государственных органов, пересматривать их функ­ции, а иногда и вообще прекращать полномочия некоторых из них, т.е., казалось бы, полностью контролировать этот сектор управления, государственная администрация неуклонно набирает политический вес и укрепляет свои позиции в механизмах принятия решений. Особенно ярко эта тенденция проявляется в стабильных политических услови­ях, когда политические приоритеты устойчиво определяют состояние общественного мнения, а органы государственного управления все больше выходят на первый план в качестве самостоятельного субъек­та определения проблем и формулирования общественных целей. Та­ким образом, по мере повышения экономического благополучия и усиления позиций государства в этих странах все более оправданной является убежденность в справедливости перехода от идеи «наделения властью» тех или иных групп населения к усилению полномочий исполнительных органов власти.

Специфический вклад в процесс принятия решений вносится и на административном
уровне, на котором государство предстает в ка­честве совокупности определенным образом иерархиизированных структур и организаций, подчиняющих свою деятельность указанным политическими и высшими экономическими структурами целям. Ос­новные задачи, которые решает государство на данном уровне, – это воспроизводство
сложившейся иерархической системы линейно-функциональных связей, а также обслуживание населения, т.е. предос­тавление гражданам специальных услуг в области здравоохранения, образования и т.д.

С этой целью государственные органы преобразуют высшие для них экономические распоряжения правительства в аппаратные инст­рукции, приводят организационные структуры в соответствие с реша­емыми задачами и формируют кадровые команды, способные на деле осуществить намеченное. При исполнении этих задач государственные структуры руководствуются прежде всего служебными инструкциями, деловыми технологиями, системой профессиональных знаний и внут­ренними кодексами. Здесь уже государство относится к своим гражда­нам как к клиентам, потребляющим определенные товары и услуги у конкретных государственных организаций и учреждений.

Иначе говоря, эта собственно «административная фаза» (Б. Гурней) государственного управления характеризует особенности внут­ри- и межорганизационных взаимоотношений исполнительных и за­конодательных структур, вовлеченных в процесс подготовки конк­ретного решения, во внутриведомственные процессы подготовки, обсуждения и согласования проектов, определяющих порядок про­хождения документов по различным управленческим инстанциям и другие аспекты управленческих отношений подобного типа. Данные процессы в административной среде демонстрируют, условно гово­ря, технологии микротехнологического уровня принятия решений, на котором доминируют особые аппаратные законы и процедуры, действуют специфические аппаратные субъекты, складывается соб­ственная логика служебных и человеческих отношений, весьма существенно влияющая на характер выработки и реализации государ­ственных целей (к примеру, начальник отдела министерства из чув­ства соперничества с коллегами может затянуть подготовку проекта важнейшего государственного закона; командир воинской части воп­реки указаниям политического руководства может, ориентируясь на внутриармейские стереотипы, провоцировать продолжение военного конфликта с сопредельным государством, и т.д.).

Помимо названных уровней в действиях государства существует также и логика самоорганизации
и самоуправления,
влияющая на характер вы­работки и реализацию его решений. Эта логика дает государству воз­можность либо ограничивать и даже исключать свое вмешательство в решение соответствующих проблем, либо целиком и полностью пере­кладывать решение определенных задач на плечи различных обществен­ных организаций. Это может касаться отдельных вопросов (например, охраны природы в труднодоступных регионах; патронировансти опреде­ленной категории лиц с девиантным поведением и т.д.).

Выделенные уровни государственного управления показывают, что в принятии государственных решений сходятся сразу несколько логик и мотиваций выдвижения
(и реализации) целей.
По любому вопросу, включенному в зону ответственности государства, процесс принятия решений осуществляется одновременно с учетом разнородных и под­час противоречащих друг другу подходов и механизмов, каждый из которых поддерживает особый баланс отношений государства с об­ществом, предполагая наличие специфических критериев эффектив­ности принятия решений, демонстрации компетенции и силы управ­ленческих органов. И хотя чаще всего оценки и подходы к анализу тех или иных проблем на каждом из уровней национального государства совпадают, тем не менее никогда априори нельзя сказать, где же в данном конкретном случае находится подлинный центр выработки государственных целей.

Между этими уровнями существуют и известные противоречия. Например, американский исследователь Г. Миттсбург отмечает, что политические структуры могут задавать такие условия и степень цен­трализации управления обществом, которые не отвечают ни возмож­ностям переработки деловой информации, ни возможностям управ­ления в целом. Тем не менее было бы ошибкой абсолютизировать сте­пень этой внутренней противоречивости, ибо в целом в конкретной стране все же проводится относительно единая государственная по­литика, формируется и существует хоть и функционально разнород­ная, но все же единая профессиональная группа управляющих, заня­тая разработкой и выполнением государственных решений.

2. Технологии формирования государственной политики

Политическое прогнозирование

Государственная политика
представ­ляет собой целенаправленное решение задач в социальной, экономической,
оборонной и других сферах общественной жизни, выражающее доми­нирующие приоритеты и ценности применения власти.
Американский теоретик Дж. Андерсон характеризовал разработку политического курса государства как «последовательную схему деятельности», предполага­ющую «определение исходных позиций, насущных проблем, выра­ботку политической линии, ее утверждение, применение и оценку».*

* Anderson J.E.
Public Policymaking. Boston. Houghton Mifflin, 1990. P. 35.

Технологии формирования и проведения государственной поли­тики определяются в зависимости от выбора предмета и характера государственного регулирования, финансовых возможностей государ­ства и ряда иных факторов (например, имеющихся обязательств пе­ред другими государствами). В то же время универсальными техноло­гическими звеньями принятия решений, лежащими в основе разра­ботки государственной политики и направленными на согласование интересов, соотнесение целей и средств и т.д., являются политичес­кое прогнозирование, планирование и программирование.

Политическое прогнозирование
представляет собой форму гипоте­тического отражения политики будущего, раскрывающего совокуп­ное влияние тех факторов, которые в данное время влияют на разви­тие объекта государственного регулирования. Иначе говоря, прогно­зирование – это разновидность гипотетической и проектной методики отражения будущего. Такой характер «заглядывания» в будущее осно­вывается на стремлении учесть как научные рекомендации, так и на­копленный практический опыт в той или иной области жизни, а так­же данные о тех людях, которые будут реализовывать эти проекты.

В отличие от других видов умозрительного предвосхищения буду­щего, прогнозирование не только раскрывает характер причинности в развитии событий, фиксирует цели и последовательность действий органов управления, но и предполагает поиск пороговых значений объекта государственного регулирования, а соответственно и сопут­ствующие этому процессу трансформацию внешней среды, наиболее общие показатели деятельности контрагентов государства и т.д.

Прогнозирование представляет собой такую идеально-преобразую­щую деятельность, в которой объективные факторы (например, пока­затели уровня жизни населения) и субъективные намерения управляю­щих по сути дела равноправны. Их соединение на практике в первую очередь предполагает учет территориальных аспектов проблемы, ориентирующий аналитиков на уточнение тех последствий, которые мо­жет повлечь за собой политика государственного вмешательства (не­вмешательства) для конкретных слоев населения, проживающих в определенном месте. В силу этого прогнозирование практически все­гда имеет межотраслевой
и междисциплинарный
характер, позволяя учитывать взаимосвязь объекта регулирования с широким комплек­сом условий и факторов, обеспечивающих его развитие и изменения.

Целостное рассмотрение объекта государственного регулирования позволяет увидеть в структуре прогноза ретроспективные
и перспек­тивные
оценки событий. Причем каждый компонент руководствуется едиными принципами измерения социальной динамики; содержит диагностику локальных ситуаций, представления о существовавших и наметившихся тенденциях, идеи, определяющие перспективные ори­ентиры развития.

Соотношение этих внутренних компонентов меняется в зависимос­ти от характера – поискового
или нормативного
– прогнозирования. Поисковое прогнозирование направлено на определение наиболее ве­роятных тенденций развития, на предвидение и предварительный ана­лиз возможной трансформации наличной ситуации, формируясь таким образом по логике – «от настоящего к будущему». Нормативное же прогнозирование связано с обозначением конкретных действий, ве­дущих к достижению сознательно поставленных целей, а следователь­но, и с определением соответствующих критериев, приоритетов, ме­тодов поведения акторов и иных характеристик деятельности, фор­мирующейся по логике «от будущего к настоящему».

И в том, и в другом случае при прогнозировании используются разнообразные методы, но главным из них является построение сце­нария
развития. По сути дела сценариотехника представляет собой ос­новной технологический инструментарий, предполагающий пошаговое описание гипотетического развития событий. Она включает в себя (наряду с формированием общих представлений о параметрах буду­щего) и поиск альтернативных вариантов движения, и поворотных точек в развитии процесса, а также ряда других характеристик. В зави­симости от типа задач, масштаба и времени их рассмотрения, сцена­рии могут иметь форму эссе,
т.е. свободного, публицистического от­ражения развития событий с учетом особенностей драматических, сугубо человеческих реакций на события; аналитического
исследова­ния или краткого описания основных структурных параметров ситуа­ции и тенденций их развития, в также формализованного
сообщения, сделанного на основе обобщения количественно обоснованных суж­дений. Общая логика построения прогноза предполагает последова­тельный переход от уточнения характера и масштабов целей и пост­роения рабочих гипотез к построению базовой гипотетической моде­ли, включающей поэлементный анализ процесса с учетом его иерархических уровней и функций, сбор фоновых данных и построе­ние динамических рядов показателей, и наконец, к оценке достовер­ности и точности прогноза.

Цели и характер государственной политики определяют масшта­бы
прогнозов. По этому признаку различают: макро (экономический), региональный, прогноз, осуществляемый на уровне отдельной орга­низации (учреждения), по производству отдельного вида услуг и т.д. Кроме того, прогнозы дифференцируются на долго-, средне-, крат­косрочные
и оперативные,
каждый из которых способствует формиро­ванию соответствующей государственной политики.

Планирование и программирование

В отличие от прогнозирования, пла­нирование
представляет собой разно­видность гипотетического предвиде­ния, отражающего конкретные параметры активности и обязательства субъектов, действующих в определенных условиях и временных рамках для достижения формализованных целей. Это как бы проектно-конструкторская деятельность, цель которой – обрисовать целевую перспек­тиву, предполагая не предвосхищение будущих решений, а учет воз­действия принимаемых сегодня решений на ситуацию в будущем.

Управленческие технологии, сопряженные с этой формой предви­дения, неразрывно связаны с выработкой конкретных параметров орга­низационной структуры государственных учреждений, поведения отдельных лиц (кадров), определением используемых ресурсов, норм кон­троля, соотнесенных с пространственно-временными показателями, Такой способ разработки политики государства рассчитан на полное устранение эффекта неопределенности ситуации, хорошо заметного в прогнозировании. Уделяя основное внимание постановке целей и за­дач, планирование органично связано с механизмами так называемой рециклизации,
т.е. изменения первичных параметров процесса достиже­ния цели на основе информации, поступающей по мере ее реализации.

Содержание технологий и процедур планирования конкретизиру­ется в зависимости от его стратегического
или тактического
характера. Так, для стратегического планирования в большей мере свойственна ориентация на долгосрочные способы действий, на уникальные и более неопределенные задачи, на учет множества факторов и противоречи­вых критериев их оценки, на предвидение последствий и т.д. Это объяс­няет, почему в масштабах государства более эффективным оказыва­ется среднесрочное и краткосрочное планирование.

Еще одним типом технологических приемов формирования госу­дарственной политики является программирование.
Оно представляет собой совокупность мер, направленных на решение конкретной про­блемы и жестко связывающих целевые задания и параметры деятельно­сти по их достижению. Это значительно менее комплексная процедура, чем планирование. Она увязывает процесс достижения конкретной цели с процедурами организации и бюджетного финансирования, коорди­нирует действия различных партнеров, процесс информационного обес­печения и т.д. В конечном счете программирование ориентировано на выявление и измерение фактически достигнутых результатов.

Главная проблема, определяющая характер применяемых в про­граммировании технологий, состоит в создании единой методической
основы, способной преодолеть функционально-структурную раздроб­ленность государственных органов и охватить весь цикл целеполагания, соединив таким образом деятельность различных участников программы и определив формы надлежащего контроля за их деятель­ностью. В связи с этим важной проблемой является и создание единой нормативной базы, институциализация процесса, а главное – обеспе­чение бесперебойного финансирования процесса решения конкретных задач. Вообще, как показывает практика, связь процесса бюджетиро­вания и организации коллективных действий является основополага­ющей для этого типа технологического обеспечения государствен­ной политики.

Содержание технологий и процедур формирования государствен­ной политики определяется конкретными государственными програм­мами, которые могут быть связаны с решением межведомственной про­блемы или задачи, решаемой одним ведомством. В зависимости от этого применяемые техники и методики определения программных целей будут в большей или меньшей степени связаны с координацией, с механиз­мами согласования действий различных структур государства или с та­кими типами контроля, как непосредственное государственное финан­сирование, госзаказ, квотирование, лицензирование, государственное предпринимательство, или с формами косвенного обеспечения про­грамм: налоговой, таможенной, амортизационной или кредитно-де­нежной политикой.

Технологии управления рисками

Содержание ведущих технологий фор­мирования государственной полити­ки неразрывно связано с предотвра­щением риска,
представляющего собой универсальное свойство лю­бой деятельности по управлению и руководству социальными процессами. По своей сути риск – это либо отклонение действий субъектов (или развитие ситуации) от поставленных целей, либо уве­личение возможности неблагоприятных последствий для управляю­щей системы.

Причины риска многообразны. В значительной мере они объясня­ются невозможностью составления точных гипотетических моделей – особенно групповой – деятельности и прогнозирования вызванных их реализацией последствий в социальной среде. На таком объясне­нии в принципе сходятся многие ученые. Неизбежность «непредви­денных последствий социальных действий» (Р. Мертон) во многом обусловлена тем, что «при многовариантности любой причинно-след­ственной связи любые политические переменные неизбежно будут давать противоречивые результаты».* Помимо этого к причинам рис­ка относятся и творческий характер деятельности управляющих, и свойственная им ограниченность знаний (и даже самообман, при ко­тором рациональные действия принимаются ими за нерациональные, и наоборот), и непонимание общественностью замыслов и целей пра­вительства, и недостаточная проработка решения, и чрезмерное усер­дие управляющих и т.д. Так что оценка и прогнозирование рисков являются относительно самостоятельными операциями при приня­тии решений, предполагающих использование определенных техно­логий, которые призваны снизить и сам риск, и его влияние на разра­ботку и реализацию целей.

* Upset S.M.The
Social Requisites of Democracy Revisited//American Sociological Review. 1994. Vol. 59. P. 14.

Конструирование технологий, защищающих решения от чрезмер­ных рисков, зависит от типа и характера последних (от глобального до локального). Например, для отдельных стран принято составлять рейтинги, отражающие степень риска для иностранного бизнеса, воз­можность возникновения технологических или экологических катаст­роф и т.д. Однако применяемые в государстве технологии призваны прежде всего защитить управляющие системы от рисков, возникающих из-за неожиданных перебоев, возникновения форс-мажорных обстоятельств, субъективных просчетов управляющих.

Так, на этапах оценивания и диагностирования проблемной ситу­ации наиболее значительные резервы предотвращения рисков связа­ны с применением гуманитарных, или интеллектуальных,
техноло­гий. Они представляют собой аналитические системы, позволяющие различить факторы и симптомы
риска. Факторы
риска – это те пере­менные, которые непосредственно влияют на степень, рост или сни­жение риска; в таком качестве могут рассматриваться экономические показатели уровня жизни, социальное неравенство, межрелигиозная и этническая рознь и т.п. Симптомы
же риска – это явные или неяв­ные признаки возможного ухудшения ситуации: нарастание протестного участия, снижение безопасности, рост нестабильности и т.д., которые могут предшествовать или сопровождать развитие ситуации.

Такого рода технологии умножают число вероятностных моделей, увеличивая объем рассматриваемых альтернатив, дифференциацию расчетных показателей расширяя специализированный поиск «пово­ротных точек», сохраняя в планировании деятельности место для про­цессов саморегуляции и самоорганизации. Следовательно, они позво­ляют получить более достоверную информацию о динамике, тенден­циях, характере взаимосвязей того или иного явления. Полученная оценка возможных вариантов действий помогает вычислить наиболее уязвимые стороны процесса целедостижения, понять «безопасные альтернативы», предотвратить крайности, выработать критерии оцен­ки вероятного количественного и качественного ущерба для конкрет­ных акторов (определить цену риска), увидеть возможность (невоз­можность) оперативной компенсации потерь.

Построение вероятностных моделей оценки риска осуществляет­ся на основе применения различных методик и техник. Например, могут использоваться сценарная техника, разнообразные формы не­зависимой и государственной экспертизы. Свою роль играют дескрип­тивные и оценочные модели, в частности, BERI, WPRF (World Political Risk Forecasting), включающие описание разнообразных, наиболее важных показателей-переменных процесса, для каждого из которых выявляется собственная степень вероятности, проводится анализ ди­намики в рамках краткосрочного, среднесрочного и долгосрочного прогнозирования. Например, для оценки риска на уровне общества в целом (макроуровень) в качестве таких переменных рассматривается целый ряд факторов – от политической стабильности до местного самоуправления. Широко используются и математические методы, применяемые как к факторам снижения риска в целом по стране, так и привязанные к оценкам отдельных процессов. В качестве примера можно привести подсчет динамики явки избирателей на выборах, предложенный А. Даунсом:

Т = (Р х I х В) + С – D,

где Т – показатель явки избирателей, Р – степень приближения к выборам, I – степень важности выборов, В – степень различия между кандидатами, С – затраты на явку на выборы, D – неинструменталь­ные факторы, которые могут определить мотивацию участия в изби­рательной кампании.*

* См.: Политическая наука. Новые направления. М., 1999. С. 676.

В свою очередь, на этапах реализации решений и корректировки целей помимо аналитических процедур широко применяются и соци­альные
технологии, предполагающие проведение определенных организа­ционных мер по снижению рисков. К их числу можно отнести, напри­мер, усиление независимости оценивающих риски экспертов от испол­нительных структур или расширение круга заинтересованных в решении вопроса лиц, предполагающее в ряде случаев и усиление публичности оценивания проблемы, а также усиление координации действий струк­тур и институтов, связанных с реализацией проекта, подготовку резер­вных систем управления и оперативного перемещения ресурсов.

Существенным резервом в борьбе с рисками следует считать и целенаправленное разъяснение общественному мнению идеи неиз­бежности рисков, приучение людей к неизбежности издержек макро­управления, что дает возможность снизить негативный эффект от про­счетов руководства. Эффективны и приемы, способствующие мини­мизации распространения таких снижающих рациональное отношение к проблемам мотиваций массового поведения, как страх и голод. Важ­ным резервом в этом смысле являются и институциализация реше­ний, усиление действия авторитета принципов и норм, способных надежно ориентировать деятельность населения в условиях кризиса, поскольку именно эта система ориентации деятельности сохраняет свои мобилизационные качества по сравнению с плохо просчитан­ными конкретными целями.

Кризисные технологии

Нарастание рисков и создание кризис­ных для государств ситуаций предпо­лагает применение особых технологий при формировании и осуществ­лении целей государственного управления. Как же государство может создать свою «стратегию неуязвимости» и при этом сделать так, чтобы чрезвычайные методы не переросли в обычную практику управления?

В условиях кризиса основные задачи государственного управления основательно сужаются, поскольку здесь нереально и невозможно обес­печить все параметры деятельности управляющей системы. Однако уста­новки на сохранение общей управляемости обществом и его отдельны­ми процессами, предотвращение выхода управляющей и управляемой систем за рамки критических для них значений, сохранение гибкости и адаптивности средств воздействия к вызовам внешней среды сохраняют свое значение и в кризисных условиях. В то же время их решение пред­полагает применение специфических способов и техник управления.

В целом органы государственного управления отвечают на кризи­сы за счет конструирования технологий упреждающего
характера. Прак­тически это говорит о том, что государство не только должно стре­миться адекватно отреагировать на всевозможные кризисы, но и вес­ти постоянную
подготовку к действиям такого рода. Последняя задача неразрывно связана с созданием резервной системы государственно­го управления: формированием кадровых, технических, информаци­онных и других структур, позволяющих полностью продублировать процесс принятия решений в случае выхода из строя основных цент­ров управления и власти.

Кроме того, это означает последовательное осуществление пре­вентивных
мер в различных областях жизни. Прежде всего упреждаю­щие действия управляющей системы должны осуществляться в поли­тико-правовой сфере и виде принятия соответствующих законов, от­крытых и закрытых постановлений правительства, регламентирующих деятельность структур управления в кризисных и чрезвычайных об­стоятельствах. Главными задачами разработки такой нормативной си­стемы должны стать физическое сбережение населения и сохранение управленческих центров. В силу этого неотъемлемой частью данного процесса должна рассматриваться и чисто техническая подготовка к кризисам за счет перераспределения материальных ресурсов и созда­ния запасов, способных гарантировать жизнеспособность граждан и деятельность необходимых структур управления в Центре и регионах.

Упреждающая деятельность должна быть связана и с формирова­нием соответствующих кадровых
структур: обучением управленческо­го резерва, соответствующей переподготовкой кадров и их размеще­нием с учетом возможной регионализации конфликта. Особым значе­нием обладает и превентивная деятельность государства в сфере информационно-коммуникативных отношений, предполагающая спе­циальные акции в отношении СМИ (укрепление их технического и кадрового потенциала, обеспечение защиты каналов информирова­ния и т.д.), организацию системы надежного оповещения на местах, расширение возможностей мобилизации информационных каналов.

В свою очередь, конструирование разнообразных техник и мето­дов управленческого воздействия оперативного
типа имеет несколько иной характер. С логической точки зрения оно предполагает прежде всего последовательный учет признаков конкретных общественных кризисов. Иными словами, в основе выработки кризисных техноло­гий лежат методика последовательной спецификации кризисов
и оценка их динамики на всех стадиях принятия решений.

Конструирование кризисных технологий в большей степени свя­зано с управлением, приспосабливающимся
к динамике внешних вызовов. В этом смысле в их структуре реже встречаются техники и спо­собы инновационной деятельности, рассчитанные на сознательную перестройку внешней среды, на изменение параметров кризиса – соотношения и перегруппировки сил, структуры, организации, на­правленности кризиса и т.д. Кризисные технологии в большей степе­ни имеют персонализированный характер и ориентированы на при­менение их конкретным политиком или элитарной микрогруппой, в силу чего нарастает зависимость применений технологий от стиля ли­дерства, типа правящей элиты, активности ее различных сегментов.

Антикризисная деятельность государства, как правило, неразрыв­но связана с корректировкой его отношений с контрагентами – парти­ями, оппозицией, зарубежными партнерами и т.д., чьи действия мо­гут существенно ограничить средства и методы государственного ре­гулирования кризисов. Например, оппозиция, как правило, чаще всего негативно воспринимает установление режима чрезвычайного поло­жения и ограничения конституционных свобод, что сужает ее воз­можности в воздействии и контроля за властью. Поэтому неадекват­ный учет ее ответной реакции может способствовать не ослаблению, а усугублению кризиса.

Логика формирования кризисных технологий оперативного
харак­тера подразумевает: определение типа кризиса – военного, финансо­вого, социально-экономического и др., а также степени его интен­сивности, непосредственно стимулирующей деятельность управляю­щей системы (УС), Характер влияния внешних угроз УС (так или иначе провоцирующих ту или иную степень ее обратной реакции) может быть весьма различным. В частности, такое влияние может выражаться в росте дискомфортности УС или напряженности осуществления ее профессиональной деятельности; в нарастании издержек деятельнос­ти УС; в угрозе для функционирования ее отдельных структур или для жизненно важных функций УС; в угрозе целостности УС; в опасности взаимоотношений управляющей системы с обществом или другими (международными) организациями, ставящей под вопрос существо­вание данного режима власти.

В зависимости от установления одного только характера кризис­ных угроз, управляющая система (с учетом дефицита времени) мо­жет формировать действия, отвечающие требованиям не столько адек­ватности, сколько оперативности. Такая ситуация в значительной сте­пени стимулирует управляющую систему к использованию самых разных средств воздействия: от «минимальных» акций, предоставля­ющих приоритет естественным механизмам саморазвития ситуации, до мер принудительного (физического и административного) воздей­ствия, предельно сокращающих возможности (особенно легальные) объекта управления угрожать положению и интересам УС, а следова­тельно, обеспечивающих минимальную страховку от неточно просчи­танных последствий решения.

В дальнейшем содержание кризисных технологий увязывается с определением факторов, оказывающих неблагоприятное, конфлик-тогенное и экстремальное воздействие на ситуацию. Лишь определив их характер, направленность и интенсивность, можно уточнять со­держание практических действий УС как на стадиях диагностирова­ния и определения целей, так и на стадии их конкретной реализа­ции.

В этом смысле решающее значение для определения конкретных техник и типов реакций УС на различные виды и фазы развития кри­зисных ситуаций имеет целевая
ориентация органов государственного управления. Это означает, что разработка и применение тех или иных приемов и техник будут зависеть от того, что является целью государ­ства: сохранение стабильности в обществе или сокращение издержек управления, сохранение управляемости ситуацией или формирова­ние положительного имиджа в глазах общественного мнения и т.д. На разработку такого рода целей в немалой степени будет влиять и ресур­сная обеспеченность управления в конкретной сфере социальных, экономических, международных и прочих отношений.

Кризисный менеджмент в государстве предполагает также извест­ные трансформации, связанные с сокращением времени осуществле­ния действий на различных стадиях и этапах принятия решений в целом. Например, сокращение фазы диагностирования и рассмотре­ния вариантов действий; выбор альтернативы, более жестко связан­ный с имеющимися у государства возможностями и ресурсами обеспеченности целей, и т.д.

3. Этапы принятия решений

Подготовительный этап принятия решений

На практике стадии формирования государственной политики постоян­но пересекаются и накладываются друг на друга, создавая множественные параллельные процессы, в которых не существует четко выделенных причин и следствий, конца и начала действий разных групп управляющих. Однако с логической
точки зрения любые используемые государством технологии приня­тия решений строго привязаны к определенным этапам
данного про­цесса, на которых предпринимаются конкретные сущностно значи­мые управленческие действия, устанавливается соотношение офици­альных и неофициальных (формальных и неформальных, явных и теневых) механизмов согласования интересов, допускаются те или иные способы административного поведения управляющих* и тем самым задается последовательность использования определенных тех­ник и процедур государственного управления.

* См.: Саймон Г.
Административное поведение: исследование процесса при­нятия решений в административных органах. М„ 1945.

Обычно в теории процесс принятия решений пытаются диффе­ренцировать с разных точек зрения. Но наиболее простая из них про­водится путем выделения трех основных этапов, позволяющих после­довательно снижать неопределенность знаний при выработке целей государственного управления: подготовительного, этап постановки це­лей и этап их реализации.

На подготовительном этапе процесса принятия решений произ­водятся идентификация и формулировка проблемы. С этой целью фор­мируется база данных, достаточных для вычленения требующих ре­шения проблем, вырабатывается перечень наиболее важных для госу­дарства проблем («повестка дня»), выделяются и формулируются наиболее значимые среди них вопросы, а также определяются крите­рии измерения проблемы и достижения успеха в ее решении.

Используемые на этом этапе технологии применяются в рамках следующей схемы действий: поиск проблем при анализе ситуации; при признании наличия проблемы государство выбирает между тремя альтернативами: 1) обозначить свое нейтральное отношение к ней либо сформулировать ту или иную позицию по отношению к ней, не предпринимая дальнейших действий; 2) умышленно затянуть начало действий по ее реализации; 3) начать активно работать над ее разре­шением. В последнем случае у государства также имеется несколько вариантов действий: оно может предпринять действия по решению ситуации без ее анализа; начать затягивать какие-либо действия, что­бы в дальнейших событиях более выпукло высветились причины кон­фликта и можно было выбрать более выгодные пути его разрешения (государство при этом будет отставать от развития ситуации); поста­раться передать разрешение проблемы на другой уровень (например, ассоциациям гражданского общества) и начать предпринимать дей­ствия по оперативному урегулированию ситуации.

В силу непрерывности процессов прогнозирования, планирования и осуществления целей в государстве, такая схема поиска проблем встраивается в круговую модель управленческого цикла,
которая пред­полагает параллельный анализ ситуации и одновременно уточнение «повестки дня». Как правило, государство рассматривает проблемы в рамках различных концептуальных и теоретических подходов, изменя­ющих ее значение для выработки его политического курса. Это дает возможность уточнить содержание сложных и масштабных задач, учесть межгрупповой характер государственных интересов. Ведь если поме­нять значения и ценности, то проблема может попросту исчезнуть из поля зрения государства (Л. Планкетт, Г. Хейл), Такое мультиконцептуальное рассмотрение проблемы позволяет компенсировать харак­терные для государства издержки диагностики, связанные, к приме­ру, с игнорированием той или иной частью управляющих явных проблем в связи с их персональными (политическими) убеждениями и наклонностями (так называемый «мобилизационный наклон»), при­крываемыми ссылками на «общественный интерес», и т.д.

Превращение аналитическими структурами государства тех или иных событий в проблемную для него ситуацию должно иметь обяза­тельные юридические последствия. Причем ситуация должна быть од­нозначно понятой, фиксировать общесоциальные причины обществен­ных противоречий, прояснять побочные следствия.

В конечном счете итогом подготовительного этапа являются: осоз­нание проблемной ситуации, определение иерархии составляющих ее вопросов (т.е. понимание их важности и первоочередности с точки зрения общегосударственных интересов), а также четкая формули­ровка данных проблем. Коротко говоря, это этап, отделяющий пони­мание проблемы от представлений о путях и средствах ее решения. В этом смысле для. государственных деятелей очень важно сохранять определенное спокойствие, чтобы предполагаемая сложность реше­ния задачи не исказила понимание ее сути, в результате чего ответ­ственные лица могут просто проигнорировать социальную проблему. Столь же тяжкие последствия для государства и его граждан могут повлечь за собой и частично понятые, а также неточно (или фрагмен­тарно) сформулированные проблемы.

Этап постановки целей

Второй этап, на котором осуществля­ется выбор решения, концентрирует­ся вокруг процесса выработки конкретных целей (подцелей) деятель­ности. При заинтересованности государства в принятии решений по той или иной проблеме оно должно выработать и рассмотреть различные альтернативы, имея в виду возможность «смены тем», т.е. переключе­ния своего внимания на иные способные резко обостриться проблемы. Выбор цели предполагает сведение всей сложной общественной ситуа­ции к определенным, имеющим количественное выражение парамет­рам деятельности различных государственных структур и институтов.

Формируя цели государственной политики, управленческие орга­ны анализируют и сопоставляют различные альтернативы решения проблемы, моделируя развитие событий по каждому из выбранных вариантов. Как минимум, рассматриваются три альтернативы: макси­малистская, безопасная
(нейтральная) и минимально
возможная. Каж­дая из них обладает своими «высшими» (выражающими зависимость деятельности государства от ресурсов, информации, времени действий, прошлых обязательств и т.п.) и «низшими» (обусловленными нали­чием факторов, позволяющих существовать самой проблеме) границами, определение которых и является главной аналитической зада­чей на данном этапе (Г. Стерлинг).

В сфере государственного управления явно прослеживаются три типа
проблемных ситуаций и соответствующих задач, в связи с которыми рассматриваются различные альтернативы действий и принимаются решения. Во-первых, это хорошо структурированные
(стандартные) за­дачи, которые государственные органы периодически решают, напри­мер, в связи с появлением определенных условий (скажем, в связи с подготовкой коммунальных служб к зиме, навигационными мероприя­тиями, сбором урожая и т.д.). В подобных случаях уже имеются отрабо­танные алгоритмы решения, подкрепляемые богатым прошлым опы­том, известными сроками, применяемыми обычно средствами и т.д. Как правило, задачи этого типа достаточно быстро переформулируются в цели, содержат разветвленную систему подотчетных действий, ком­понентов сформулированных и готовых к реализации целей.

К другому типу задач относятся задачи слабо структурируемые,
при их решении прогнозы дают не вполне убедительные результаты. И нако­нец, задачи третьего типа – это иеструкгурируемые
задачи, при оценке которых вообще отсутствуют критерии объективно лучшего и которые не понятны ни с точки зрения целей, ни с точки зрения средств, тем­пов и ресурсов обеспечения. Необходимые компоненты решения плохо описываются количественно и проявляются лишь по мере развития си­туации. Таким образом, решение этих задач требует творческих подхо­дов, предполагающих разрушение существующих стереотипов и пере­смотр ранее известных подходов. В результате эффективность принимае­мых в связи с такими ситуациями решений может быть основательно снижена.

Важнейшим средством решения нестандартных (неструктуриро­ванных) задач является применение разнообразных аналитических методик, помогающих вычленить цели, определить критерии успеха, нащупать связи между переменными, дать качественную и количе­ственную характеристику ситуации. Как полагает Э. Квейд, подобные методики за счет определения элементов проблемы, о которых суще­ствует достаточная информация, могут уменьшить сложность пробле­мы до управляемых пропорций, а также исключить из анализа наибо­лее слабые альтернативы и даже рекомендовать варианты действий, приемлемые для всех заинтересованных сторон, даже если они не полностью удовлетворяют их интересам.*

* Quade E.S.
Analysis for Public Decision. N.Y., 1982, P. 5.

Способом уточнения возможностей государства в решении задач всех указанных типов является формулировка подцелей,
призванных дифференцировать программу действий государства в связи с конк­ретными групповыми и индивидуальными исполнителями, снять про­тиворечия между краткосрочными и долгосрочными установками и заложить основы для формирования соответствующих организацион­ных структур.

В конечном счете на этапе постановки целей необходимо выбрать наиболее предпочтительную модель будущих действий путем сопос­тавления ее основных параметров с параметрами других моделей, оценки ожидаемого эффекта от предполагаемых действий. Выбор од­ной альтернативы позволяет сформулировать конечные цели, а также выявить главные (прогнозируемые и непрогнозируемые, управляемые и неуправляемые) факторы, способные повлиять на динамику собы­тий как извне, так и внутри государства.

При этом государственные органы вынуждены ориентироваться на конечный результат, а потому ставить не столько оптимальные, сколько реально достижимые цели, ориентироваться на осуществи­мые в действительности программы. Лица, управляющие государством, просто вынуждены чураться бесплодных фантазий, учитывать реалии дня, стремиться рационально расходовать ограниченные ресурсы и при всем том принимать во внимание возможность возникновения непредвиденных ситуаций. Важным критерием формулировки целей является и предотвращение дополнительных проблем и противоре­чий, которые могут проистекать из принятого решения. Управляющие должны действовать так, чтобы удачное в той или иной сфере реше­ние не вызвало разрастания конфликтов в смежных областях и не увеличило груз проблем, лежащих на плечах государства.

Достижение подобных целей в немалой степени зависит от доми­нирующих при выборе решений методов.
Спектр применяемых в госу­дарственном управлении методов весьма широк: от интуитивных до формально-рационализированных, основанных на применении мате­матических моделей. Их выбор и использование зависят: от состояния ЛПР, от ситуации, от стратегических приоритетов и ряда других ус­ловий. Например, сориентированные на удержание власти лидеры могут предпочитать инкрементальные (см. далее) методы достижения цели и предполагающие сравнительно небольшие изменения в проблем­ной ситуации. Так, элиты, борющиеся за власть, могут исходить из принципа «чем хуже – тем лучше» и провоцировать применение аван­тюрных способов, увеличивающих риски развития. В то же время экс­перты могут ограничиваться сугубо технократическими подходами, противоречащими интуиции и опыту политического руководства.

В целом же все многообразие методов, используемых при приня­тии решений, можно было бы свести к шести классам:

- интуитивные, выражающие доминирование неотрефлексиро-ванных, чувственных, гипотетических соображений субъекта;

- методы прецедента, ориентирующие субъекта на механическое воспроизведение приемов (и средств) прошлой деятельности, осуще­ствленной в подобной или внешне схожей ситуации;

- рациональные (научные), математические методы, основанные на применении норм «правильного» (идеализированно интерпретиру­ющего действительность) мышления для анализа ситуации. В данном случае можно говорить о широкой совокупности стоимостных мето­дов «затрат и выгод», «затрат и действеннности», «опережающего ис­следования», «исследования рынка и настроений» и т.д.;

- инкрементальные методы, предполагающие незначительные из­менения ситуации, не затрагивающие ее системных и фундаменталь­ных черт;

- смешанные (смешанно-сканирующие методы), использующие общетеоретические подходы социального (политического) анализа в качестве основы для детального эмпирического исследования конк­ретной проблемной ситуации;

- экспериментальные методы, предполагающие искусственное моделирование проблемной ситуации и соответствующих ей методов деятельности.

К факторам, ограничивающим возможности государства форми­ровать адекватную ситуации систему целей, можно отнести: недосто­верность и недостаточность информации о проблемной ситуации; цен­ностные, психологические и другие субъективные противоречивые свойства ЛПР (нелегитимность, нежелание рисковать или, напротив, авантюрный стиль руководства и т.д.); ситуационные условия (дефи­цит времени для принятия решений или ресурсов, ограничивающий возможности субъектов, непросчитываемость обстоятельств, отсутствие очевидных факторов, влияющих на динамику ситуации, и т.п.); орга­низационные условия (узость ведомственных правил, неготовность организационных структур к принятию решений, формально-бюрок­ратическое отношение аппарата к поставленным целям и т.д.).

Этап реализации целей

Принятое решение – это лишь воз­можность
успешного достижения цели, поэтому выбор целей является предпосылкой для существова­ния третьего этапа, сущность которого и составляет реализация госу­дарством соответствующих решений. Ключевая особенность данного этапа заключается в расширении числа участников управленческого цикла за счет привлечения управляемых и включения механизмов обратной связи. Ведь в государстве, как правило, выполнение реше­ний, во-первых, осуществляется не только и даже не столько теми людьми, которые принимают решение, а во-вторых, эти решения изначально рассчитываются на широкий круг структур и граждан (в том числе и на противников данных решений, которым, тем не ме­нее, предписываются определенные обязанности по выполнению тех или иных задач).

Содержание технологий госуправления на данном этапе, как пра­вило, определяется действием таких принципов,
как директивность (предполагающая облечение решений в повелительно-рекомендатель­ную форму), адресность (т.е. обращенность к определенным слоям, структурам, организациям и, следовательно, предписание им соот­ветствующих форм ответственности); законность; наличие резервной системы реализации решений; институциализация контроля за процессом реализации принятых решений; непротиворечивость требова­ний; бесперебойная информация о следствиях и характере реализа­ции целей и т.д. Все это дает возможность государству оперативно производить оценку сведений на основе выработанных критериев ожидаемого успеха, с точки зрения интересов государственной влас­ти в целом (или же организации, ведомства), путем сопоставления целей и результатов своей деятельности, за счет корректировки (по необходимости) собственных действий.

Усложнение технологических приемов зависит и от характера контр­агентов
государства, в качестве которых могут выступать как все об­щество (население страны), так и отдельные государственные струк­туры, другие государства и организации. Связь государства с такими объектами управления может быть весьма различной, а потому применяемые технологии должны быть предельно гибкими, ориентиро­ваться на институты, дающие преимущества в реализации целей, из­бегать использования явно дисфункциональных методов, примене­ния полумер и т.д. В целом же они могут быть построены на использовании насилия (и даже террора), средств правового урегули­рования, техник логроллинга (торга, компромиссов, сделок), мани­пулирования, убеждения и т.д.

Многообразие стоящих перед государством задач обусловливает выделение внутри данного этапа двух
внутренних подэтапов, каждый из которых предполагает использование специфических технологий: подэтап подготовки реализации целей,
который включает в себя анализ плана действий, поиск и нахождение ресурсов для реализации задач и ряд других мероприятий; и подэтап оперативного управления реализа­цией целей,
предусматривающий мотивацию субъектов, принятие так называемых «вторичных решений» (т.е. решений, уточненных в связи с развитием ситуации), коррекцию данного процесса, контроль за использованием ресурсов и поведением чиновников и т.п.

В силу того что усиление директивных подсистем государственно­го управления увеличивает роль и влияние исполнительных органов, возрастает и значение технологий, обеспечивающих правовое и зако­нодательное регулирование деятельности. При этом особую сложность составляет контроль за их применением в тех областях общественной жизни, где государство обладает монополией на предоставляемые населению услуги. В то же время структуры отдельных министерств и ведомств не дают возможности установить индивидуальную ответствен­ность за реализацию принятых решений. Существенное значение име­ют и организационные условия повышения эффективности реализа­ции решений: для того чтобы решение состоялось (т.е. чтобы были в срок выполнены запланированные действия), необходимо максимально приблизить органы управляющего Центра к месту событий, предель­но децентрализовать систему управления, одновременно повысив са­мостоятельность ее низовых структур, и т.д.

Глава 24. ИНФОРМАЦИОННЫЕ ТЕХНОЛОГИИ

1. Информационные технологии в принятии решений

Факторы формирования информационных технологий

На информационном рынке полити­ческие субъекты используют разно­образные приемы и техники, обес­печивающие достижение поставлен­ных ими целей. В то же время характер и специфические особенности тех приемов и способов, при помощи которых они общаются со сво­ими партнерами и контрагентами, определяются прежде всего той или иной информационно-коммуникативной системой,
складывающейся в политической сфере. В качестве таких систем, определяющих инфор­мационные потоки, задающих цели и способы деятельности комму­никаторов и реципиентов, стиль их общения и другие параметры ин­формационного поведения, выделяются: принятие решений, прове­дение избирательных кампаний, урегулирование международных и внутриполитических кризисов и т.д.

В рамках информационно-коммуникативных систем коммуника­торы и реципиенты решают и разнообразные внутренние задачи, вы­полняют определенные внутренние функции, которые в свою оче­редь также влияют на способы их информационного поведения. Кро­ме того, к факторам, обусловливающим используемые в этой системе приемы информирования и коммуницирования, относятся влияние внешней среды, та или иная конкретная ситуация, а также состояние сознания самих политических субъектов.

Базовым политическим процессом, который в целом характери­зует всю систему власти, выступает, как уже отмечалось, принятие решений. В то же время внутри этого широчайшего политического процесса существуют некие функциональные зоны, которые тоже предопределяют наличие специфических информационных техноло­гий. В частности, среди них различают две наиболее общих информа­ционно-коммуникативных подсистемы в принятии решений. Одна из них характеризует внутренние
связи и механизмы управления, с по­мощью которых государство решает информационно-коммуникатив­ные задачи, связанные с подготовкой и принятием решений. Вторая подсистема помогает раскрывать ту область управленческих связей, в которой информация в виде решений поступает на внешний
инфор­мационный рынок, пытаясь оказывать то или иное влияние на обще­ственное мнение, на социальные взаимодействия и отношения граж­дан. Выделение «внутренней» и «внешней» подсистем показывает спе­цифику информационно-коммуникативных связей, возникающих с целью решения государством двух разного типа задач – выработки и реализации решений. Одновременно оно демонстрирует те специфи­ческие приемы и способы информирования и коммуницирования, которые присущи отдельным субъектам, фазам и этапам развертыва­ния этого процесса.

Информационные технологии выработки и принятия решений

«Внутренняя» информационно-коммуникативная подсистема раскрывает ту модель государственного управ­ления, которая предполагает форми­рование и обращение специализированной, функционально направленной информации. В силу этого используемые здесь инфор­мационные технологии непосредственно определяются соответству­ющими этапами информационно-управленческого цикла, каждый из которых задает субъектам свои специфические задачи. В целом эти взаимодействия можно представить следующим образом (см. схему 1).

В целом на этой схеме показана последовательность действий ком­муникаторов и реципиентов от момента возникновения информации до ее воплощения в управленческом решении (возникновения вновь созданной информации), что позволяет учитывать динамику парамет­ров информационных сообщений (полноты, адекватности, доступно­сти и др.). Каждый из выделенных этапов предъявляет собственные требования к содержанию и характеру обращения информации, ка­честву коммуникаций между субъектами управления.

Схема 1
Информационно-коммуникативная система принятия решений

Так, на начальном этапе ввода первичной информации,
которая может поступать как извне, так и изнутри системы управления, при­меняемые информационные технологии связаны в основном с регис­трацией
сведений, мнений, сообщений и иных сигналов о сложив­шейся или только еще складывающейся проблемной ситуации. Дан­ные технологии предполагают максимизацию сбора формальных и неформальных, массовых и специальных, использованных ранее или вновь получаемых данных о разнообразных социальных проблемах. Это объясняется тем, что после сбора сведений сохраняется возможность либо для их использования в выработке решения, либо для дальней­шего осмысления проблемы, так что собранные данные оставляются для использования их в другое время.

Учитывая возможность непрогнозируемого развития событий, а сле­довательно, и появления потребности в самой неординарной информа­ции, которой ранее не придавалось значения, все используемые здесь технологии направлены на механический «забор» сообщений, насыще­ние управленческой системы сведениями «про запас». И это не случайно, ибо ограниченность информационного поля прямо пропорциональна нарастанию гипотетичности управления. Как показал автор теории оши­бок Дж. фон Нейман, возможность существования надежной управляю­щей системы из ненадежных компонентов появляется только в том слу­чае, если будет обеспечен необходимый избыток информации. Поэтому политические субъекты, и прежде всего государство, должны избегать такой централизации сбора информации, которая ограничила бы ис­точники сбора сведений или при которой избыточность информации снизила бы ее достоверность (К. Минтсберг).

Для увеличения сбора информации государство обладает весьма широкими возможностями. Как правило, управленческие структуры, особенно структуры политические, имеют возможность получать све­дения о той или иной проблеме из различных источников: из органов государственной статистики, по линии спецслужб, из специализиро­ванных академических центров и др. Этот информационный плюра­лизм характеризует особый статус органов государственного управле­ния. Благодаря привлечению различных групп экспертов – в том чис­ле связанных с нетрадиционными средствами изъятия информации, например, парапсихологами, экстрасенсами и т.п., органы управле­ния могут постоянно пересматривать ситуацию под разными углами зрения, получая таким образом возможность разработки самых неор­динарных подходов к выработке решения. Наиболее существенной проблемой, стоящей на этом этапе, является борьба с дезинформацией
. Отсечение ложных данных, суждений, оценок и иных сообщений должно оберегать управленческие органы от негативных последствий неверно принятых решений.

Принципиально важным фактором, влияющим на содержание ин­формационных технологий, являются качественные характеристики кадров,
занятых сбором сведений. Ведь идеологическая ангажирован­ность, субъективизм или попросту служебная невнимательность (на­пример, неумение проверять и сопоставлять полученные сведения) могут иметь весьма тяжкие для структур принятия решений последствия. При­чем это касается как технических служащих, так и политиков и высших администраторов, чьи пристрастия могут существенно повлиять на сбор данных, сделать его однобоким, игнорирующим хотя и очевидные, но не вписывающиеся в их цели и предпочтения факты.

Весьма значительными факторами, прежде всего с точки зрения правовых последствий для государственных органов, являются поиск и дальнейшее использование информации, полученной либо из кон­фиденциальных источников, либо незаконным путем. Ведь даже имея самое существенное значение, такая информация в ряде случаев не может быть использована для принятия решений, предполагающих правовые последствия.

На качество информационных технологий серьезное влияние ока­зывают и методики сбора данных, например, конкретные социологи­ческие исследования, социальные эксперименты, вероятностно-ста­тистические процедуры и т.п., а также технические средства, в част­ности методы ручного, автоматизированного учета, электронные методы и т.д. В немалой степени именно от этих факторов зависит возможность семантической (знаково-языковой) унификации сведе­ний, а также взаимосвязь качественной обработки данных с макси­мальной экономией времени на их получение.

На следующем этапе – оценки и отбора информации
– информаци­онные технологии определяются задачами преобразования сведений, направленными на их упорядочивание, усиление достоверности и сни­жение неопределенности полученных знаний. По своей сути – это спо­собы и процедуры свертывания
информации, т.е. избирательного вы­членения каких-то определенных сведений и специфического анализа.

В основном критерии оценки и отбора информации регулируются здесь двумя факторами: идеологическими и стратегическими установ­ками субъектов управления, или общегосударственными задачами, а также неформальными пристрастиями лиц, участвующих в процессе принятия решений. Используемые здесь информационные технологии формируются не только в связи с функциональными задачами, но и под давлением разнообразных групп интересов и иных субъектов, не институциализированных в государственно-административной сфере, но тем не менее стремящихся принять участие в оценке и переоценке управленческой информации. Эта внешняя, внесистемная «интервенция» социальных субъектов способна существенно трансформировать официальные оценки социальных фактов, определить понимание воп­роса как проблемы, требующей вмешательства со стороны государства.

Как показывает практика, на данном этапе информационные техно­логии испытывают влияние различных неписаных законов, стереоти­пов, традиций, предрассудков и иных стандартов мышления, сложив­шихся как в аппарате власти и управления, так и в обществе. Особенно сильно их влияние на сознание тех работников управления, которые пытаются сохранить или упрочить свое положение в данной системе.

Под воздействием формальных и неформальных позиций полити­ческие лидеры или административные служащие могут не только со­знательно подбирать, но и уничтожать определенные данные, свиде­тельствующие о наличии той или иной социальной проблемы госу­дарственного масштаба. Известно, например, что В. И. Ленин в своих записках наркому юстиции Д. И. Курскому в 1918 г. ставил вопрос о тайном, без всякой общественной огласки и принятия правительством официального решения, уничтожении правовой базы рыночной эко­номики, т.е. тех бумаг, которые юридически удостоверяли частную собственность граждан на землю, предприятия, недвижимость.

Таким образом, информационные технологии формируются в зоне противоречий между потребностью в повышении достоверности ин­формации и нарастанием факторов ее субъективного прочтения. В этом смысле их коммуникационные аспекты начинают как бы доминиро­вать над информационными.

Технологии функционального преобразования информации и принятия решений

Дальнейший этап усложнения инфор­мационно-коммуникативных связей предполагает использование инфор­мационных технологий, придающих сообщениям организационную форму, соответствующую профилю деятельности различных органов государственного управления и ха­рактеру их взаимодействия с другими политическими субъектами.

Иначе говоря, на данном этапе повышается уровень специализа­ции информационных технологий, за счет которых осуществляется кодирование
сообщений, т.е. такое их преобразование, которое дает возможность структурам управления государством не только осуще­ствлять собственные функции, но и соответственно мотивировать дей­ствия своих контрагентов и потребителей информации. Прежде всего применение таких технологий позволяет формировать базы данных, которые необходимы для функционирования различных структур го­сударственного управления (тех или иных министерств, ведомств, под­разделений) и не создают дефицита их делового общения.

Существенной особенностью применения информационных тех­нологий на данном этапе служит возникновение различий между ба­зами данных, используемых разными государственными органами, например, спецслужбами, министерствами, курирующими секретные производства, и органами управления гражданскими отраслями. В свя­зи с повышением уровня конкуренции между потребителями инфор­мации существенное значение приобретает и проблема охраны ве­домственных сведений, в том числе защиты сведений, составляющих государственную или служебную тайну.

Одной из проблем применения информационных технологий явля­ется обеспечение состыковки вновь поступаемой информации с пре­жними системами хранения сведений, скажем, информации, собран­ной на электронных и бумажных носителях. Например, в нашей стране действуют различные системы классификации и кодирования служеб­ной информации: единая система классификации и кодирования (ЕСКК), в которой обозначены главные правила и порядок переработ­ки экономико-технической информации; локальные (территориальные; местные) и межгосударственные системы типа Совета руководителей государственных информационных агентств СНГ, системы управления выборами в государственные органы власти или управления отдельны­ми отраслями народного хозяйства. Используя в основном электронные носители информации, они испытывают определенные трудности из-за разницы в технической оснащенности информационных сетей, ис­пользуемых на нижних этажах государственного управления и в Центре.

Логическим продолжением данного этапа является согласование организационно упорядоченной информации с конкретными субъек­тами и носителями функций (политиками, руководителями мини­стерств, отделов, управлений и т.п.), решающими разные управлен­ческие задачи. В этом случае информационные технологии должны обеспечивать соответствие структуры информации и коммуникаций структуре конкретной организации – ее звеньев и отдельных членов, выполняющих те или иные функции в системе управления государ­ством. В силу этого в их содержании резко возрастает значение адресности, достоверности и доступности сообщений, согласованности сроков подачи информации с временем выполнения субъектом слу­жебных обязанностей, специализированности сведений, поступаю­щих к субъекту, ее практической полезности. Применение неверно выбранных приемов информирования ведет к путанице адресов слу­жебной информации, смешению каналов ее распространения и в конце концов к дезинтеграции системы управления.

На этом этапе соединения информации об объекте управления сознаниями и опытом субъектов управления, исполняющих определен­ные функции, информационные технологии связаны с еще одной се­лекцией информации. Имеются в виду решения чиновников, самостоя­тельно выбирающих, какая информация будет использована ими лич­но, а какая передана начальству, будет ли что-то отложено или послано дальше, пойдет ли это по неофициальным или официальным каналам. Кроме того, эти соединения связаны с многократными переходами от субъекта к субъекту, с уровня на уровень, по вертикали и горизонтали, с изменением смысловых оттенков и семантической формы (доклад­ные записки, проекты, законы, устные жалобы и т.п.).

Применение информационных технологий на этом этапе прежде всего ставит собственно коммуникативные проблемы. Например, на­сколько адекватно субъект трактует служебную информацию; как без смысловых потерь передать сведения с верхнего уровня управления на нижний или в противоположном направлении; насколько плотно можно осуществлять запись служебной информации на бумажных или электронных носителях и т.д. Для высших государственных деятелей большой проблемой являются их информационные перегрузки. Чаще всего селекцию направляемой им информации осуществляет не само ответственное лицо, а его помощники. Это, в свою очередь, может приводить к дезинформированию и даже манипулированию руково­дителем, а в известной степени и органом государства.

Из-за сложного организационного строения органов государствен­ного управления серьезно стоит и проблема устранения шумов
(иска­жений информации), возникающих, как правило, при контактах струк­тур разного уровня. Электронные средства нередко дают возможность сгладить различия структурных звеньев, перейти на прямые контакты руководителей и служащих. Однако процедуры согласования, регла­мент, статусные противоречия затрудняют такое движение информа­ции. И даже взаимная заинтересованность различных субъектов в ин­формации порой не может помочь упростить этот обмен, например, создать узаконенную возможность представителям одного министерства использовать банк данных другого подразделения государства, как не может она, скажем, легализовать справочную электронную информацию, используемую официальными органами, – ведь ком­пьютер не несет ответственности за принимаемые на основе его ин­формации решения и т.д.

На рассматриваемом этапе информационные технологии преодо­левают различные барьеры – географические, ведомственные, иерар­хические, языковые, статусные и др. Тем самым при их применении необходимо учитывать специфику не только социальных сфер госу­дарственного урегулирования и характер решаемой проблемы (гло­бальный, общесоциальный, ведомственный и т.п.), но и простран­ственные аспекты отношений начальников-подчиненных, взаимодей­ствие формальных и неформальных отношений служащих, а также многие другие моменты, препятствующие адекватной трансляции сообщений. Кроме того, крайне важна в данном случае скорость переда­чи и формализации сообщений. Речь идет прежде всего о своевремен­ном или запоздалом получении сообщений ответственными руково­дителями. Вместе с тем чрезмерно быстрая формализация сведений может иногда выключать таких лиц из процесса принятия решений.

Завершающим и одновременно центральным этапом информа­ционно-управленческого цикла является этап придания информации формы государственного решения.
Применяемые на данном этапе ин­формационные технологии должны обеспечить официальной инфор­мации свойства директивности, правомочности или, говоря иначе, создать новую информацию, венчающую процесс обращения первичных сведений.

Перед окончательным принятием решения, когда резко возрастает значение каждого слова, попавшего в итоговые документы государственных органов, на первый план выступают технологии процедурного свойства. Именно они помогают отсеивать и формализовать итоговую ин­формацию на основе сведения воедино экспертных оценок, мнений министров, особых совещаний, комитетов, позиций лидеров и высших администраторов, а также других лиц и структур, участвовавших в под­готовке официальных документов. Эти процедуры, предусматривающие многократные согласования интересов, визирования и т.д., определяют роль и меру ответственности различных структур и органов, одним из которых предстоит озвучивать сформулированные цели от лица госу­дарства, другим – исполнять и соисполнять принятые решения.

Именно на этой стадии, по мысли Р. Дентона и Дж. Вудворта, технологии ярко проявляют наиболее существенные, но нередко скры­ваемые фазами управления свойства и цели информации, а именно – влияние на аудиторию. Технологии информационного менеджмента призваны корректировать, но не определять содержание выдвигаемых государством целей.

Особенности технологий на информационном рынке

Информационные технологии, применяемые для того, чтобы обеспечить выполнение уже сформированных ре­шений, определяются в связи с другими задачами. В целом их содержа­ние обусловливается теми этапами, которые изображены на схеме 2.

Сложность применяемых здесь информационных технологий оп­ределяется тем, что государство является лишь одним
из агентов ин­формационного рынка, не обладающим исключительными правами ни в вопросах выработки отношения общественности к поставлен­ным целям, ни в деле формирования собственного имиджа в обще­ственном мнении, ни в контроле за собственными сообщениями. Информационные технологии усложняются одновременно и за счет возникновения массовых обратных связей, в которых коммуникатор и реципиент начинают меняться местами. Такое положение побужда­ет к формированию интерактивных коммуникативных сетей и доми­нированию уже не монологических, а диалогических информацион­ных связей. Это означает, что государство, выходя на внешний ин­формационный рынок, должно постоянно совершенствовать свои действия, учитывать особенности своих контрагентов и состояние

Схема 2
Информационно-коммуникативная система реализации решений

культурной среды, уметь адекватно и оперативно реагировать на из­менение духовной ситуации. При этом надо учитывать, что у государ­ства могут меняться его контрагенты, в качестве которых могут выс­тупать общественное мнение
(когда правительство, например, ставит задачу проинформировать общественность о своем отношении к той или иной социальной проблеме); управленческие структуры
(при рас­пределении необходимых для госучреждений ресурсов, назначении руководителей); тот и другой контрагенты одновременно
(например, при необходимости мобилизации населения для решения конкретной общественной проблемы); зарубежное общественное мнение; между­народные организации
и т.д. Вот почему «проблема с большей частью правительственной информации, – пишут Г. Саймон, Д. Смитбург и В. Томсон, – заключается в том, чтобы она попала по назначению и не была использована нежелательным образом».*

* Саймон Г., Смитбург Д., Томсон В.
Менеджмент в организациях. М., 1995. С.192.

Однако при любом из вариантов государство, вырабатывая свои информационные технологии, каждый раз должно отыскивать наибо­лее эффективные способы распространения информации, в том числе и соответствующие технические средства, конкурировать с информа­ционными потоками, специально организованными, например оппозицией, для снижения эффективности его решений, вести борьбу за сохранение своих преимуществ в политическом рекламировании, спо­собствовать распространению специализированной информации. Одна­ко если выбранная линия информационного поведения будет постоян­но ограничивать по соображениям безопасности информированность населения, то это может нести в себе угрозу демократии.

Стратегии поведения государства на информационном рынке

Первостепенным фактором, от кото­рого зависит содержание информаци­онных технологий, являются страте­гии и тактики его поведения на ин­формационном рынке. В качестве основных можно было бы назвать следующие установки, накладывающие качественные ограничения на информационное поведение государства и направляющие деятельность всех его органов и звеньев управления:

- инициация массовой поддержки населением поставленных го­сударством целей и мобилизация широких социальных слоев на их реализацию (стратегия «побуждения»);

- информирование общества о собственной позиции, принятом по тому или иному вопросу решении, но без активизации усилий по его выполнению (стратегия «поддержания коммуникации с обществен­ностью»);

- распространение указаний подчиненным низовым структурам и органам управления для реализации решений, имеющих служебный характер («ролевая» стратегия);

- контроль за реализацией принятых и уже осуществляемых ре­шений (стратегия «контроля»);

- координация активности государственных, политических и об­щественных организаций и объединений при обсуждении тех или иных социальных проблем (стратегия «поддержания баланса сил»);

- создание положительного имиджа политического режима и типа правления и, соответственно, критика оппозиции (стратегия «конст­руирования имиджа»);

- отвлечение общественного мнения от обсуждения невыгодных режиму социальных проблем («отвлекающая стратегия»).

На практике в деятельности государства информационные стра­тегии сами по себе и связанные с ними технические задачи могут в тех или иных сочетаниях накладываться друг на друга, усложняя проблемы, стоящие перед органами управления. В нестабильных же, критических для режима условиях, как правило, формируют­ся принципиально иные стратегические намерения (например, предполагающие информационное обеспечение борьбы с внешним врагом и т.д.).

Другими, не менее важными факторами, определяющими содер­жание информационных технологий, являются те типы информаци­онно-коммуникативных действий, которые раскрывают характер от­ношений государства и общественности. Такого рода типы информи­рования и коммуницирования выходят за рамки системы принятия решений, поэтому рассмотрим их несколько подробнее.

2. Технологии агитационно-пропагандистского и маркетингового типа

Информационные технологии агитационно-пропагандистского типа

Информационные технологии агита­ционно-пропагандистского типа в це­лом направлены на контроль
за со­знанием и поведением людей. При­меняемые при этом приемы и техники информирования и коммуницирования с общественным мнением в конечном счете ори­ентированы на искусственное конструирование как политических ре­акций, так и запросов населения. В этом смысле наиболее типичными способами и приемами информирования, соответствующими таким целям и характеру агитации и пропаганды, являются дезинформация и фальсификация сведений,
а также манипулирование сознанием реци­пиентов.

Термин «дезинформация» был введен высшим командованием немецкой армии в годы Первой мировой войны для обозначения той части полевой тактики работы с противником, целью которой было введение его в заблуждение. Эта тактика подразумевала прямой обман противника, использование лжи, клеветы, полуправды, скрывающих подчас не только подлинное содержание явлений и фактов, но и само их существование.

Политическая история дала множественные примеры использова­ния дезинформации не только как частичной технологии, но и как масштабного информационного курса государства, обеспечивающего осуществление крупных политических целей. Например, система со­знательно сфабрикованных и целенаправленно распространяемых лож­ных сообщений прикрывала начало военных действий нацистов про­тив СССР, способствовала разгрому высшего военного командова­ния в нашей стране перед Второй мировой войной и т.д. В настоящее время подобные приемы широко используются не только в сфере меж­государственных отношений в качестве прикрытия подлинных целей тех или иных стран, но и на внутреннем политическом рынке в виде лживых сообщений о намерениях конкурентов и сведений о несуще­ствующих у них целях, в форме сокрытия сведений о свершившихся событиях, в виде тенденциозной оценки и пристрастного комменти­рования фактов, скрывающего их суть, и т.д. В этом смысле самой изощренной технологией дезинформирования является частичное, дозированное использование правдивой информации, позволяющее представить событие в нужном и искаженном свете.

Дезинформация может выступать составной частью манипулятивных
технологий как особого вида информационного воздействия, направленного на сокрытие коммуникатором собственных целей, но при этом возбуждающим у реципиента намерения, совпадающие не с его собственными желаниями, а с интересами данного коммуникато­ра. Иными словами, манипулирование – это тип скрытого, неявного информирования и программирования намерений реципиента, пост­роенный на игнорировании его воли и относящийся к нему как к средству, орудию исполнения чуждых ему интересов.

В зависимости от целей тщательно скрываемого управления мыш­лением и поведением контрагента выбираются и соответствующие информационные приемы, например, отрывочное и выборочное ин­формирование, когда реципиенту дается неполная информация о со­бытиях, а также «вал информации», не позволяющий человеку отли­чить существенное от несущественного, «сминающий» какие-либо ориентиры и приоритеты сознания и ввергающий его в состояние растерянности. К наиболее показательным приемам манипулирова­ния можно отнести и клиширование информации, т.е. использование готовых образов, значений и стереотипов, не требующих смысловой обработки и потому вызывающих однозначно программируемую ре­акцию, снижающую порог критически воспринимаемой информации. Например, в советское время негативным значением обладали обра­зы капитализма, частной собственности, а позитивными – социа­лизм, с которым ассоциировался целый набор положительных ка­честв и моментов: мир, стабильность, ясность мировоззрения и т.д. Такие клишированные образы, тяготеющие к черно-белому изобра­жению мира политики, часто используют для разжигания социаль­ной, национальной и религиозной розни между людьми.

Наиболее характерными и широко используемыми приемами и техниками манипулятивного типа являются «навешивание ярлыков», т.е. присваивание отдельным лицам или их действиям однозначно по­зитивных или негативных оценок; использование «двойных стандар­тов» при оценке действий союзников и противников; «ложная анало­гия», когда сравниваются два по сути разных, но внешне похожих явления, и др. Для манипулятивных технологий характерны также от­каз от развернутой аргументации и подмена ее техникой психологи­ческого внушения. В этот информационный арсенал входят акции, воздействующие на болевые социальные точки, например, традиции конфронтации между различными группами населения, подозрения в искренности властей или союзников и т.д. Такие акции непроизволь­но вызывают у людей страх, тревогу, ненависть. Весьма распростра­нена и диффамация, т.е. предание гласности порочащих кого-либо сведений, «игра цифрами», предполагающая комбинирование стати­стических данных и способная «обосновать» выводы, прямо противо­речащие существующим реалиям.

Агитационно-пропагандистские формы и технологии информи­рования и коммуницирования, как правило, неразрывно связаны с провоцированием политических скандалов, проведением информа­ционных и психологических войн, осуществлением информационно­го террора, направленных на нанесение непоправимого ущерба инте­ресам и общественной репутации конкурентов, а также на их полную дискредитацию и вытеснение с политического рынка.

Технологии паблик рилейшнз (ПР)

Технологии паблик рилейшнз (ПР) представляют собой систему инфор­мационно-аналитических действий, принципом которых является обеспечение реализации политических целей на основе честного и уважительного отношения к реципиенту.
Поэтому, несмотря на то что в рамках ПР могут частично использо­ваться отдельные приемы, более характерные для агитации и пропа­ганды, в целом эти технологии нацелены на принципиальный отказ от обмана и фальсификации фактов и предполагают наличие обрат­ных связей реципиента с коммуникатором.

Благодаря такой принципиальной направленности, технологии ПР нацелены на всестороннее разъяснение реципиентам существующих политических проблем, на создание положительного в их глазах образа (имиджа) коммуникатора, на обеспечение благоприятной обществен­ной атмосферы для реализации предусмотренных действий, а также на завоевание и сохранение высокого авторитета Центра принятия реше­ний. В конечном счете такая устойчивая линия поведения на информа­ционном рынке ведет к формированию у людей устойчивой ценност­ной ориентации на политические события, побуждает их к сознатель­ным действиям. Таким образом, между коммуникаторами и реципиентами устраняются многие преграды, в результате чего рядовые граждане ак­тивно и последовательно приобщаются к политическому процессу, вовлекаются в принятие и осуществление решений.

Эти основополагающие задачи предопределяют и соответствую­щие принципы ПР, к которым относятся:

- открытость информации;

- взаимная выгода коммуникатора и реципиента;

- опора на общественное мнение; уважительное отношение к об­щественности.

Такая ориентация информационной деятельности показывает, что разделяющие данные принципы коммуникаторы по сути дела обра­щаются не просто к потребителю информации, а к личности, облада­ющей собственным взглядом на мир и политику. В силу такой установ­ки все действующие в рамках ПР политические субъекты не жалеют времени на выяснение позиций общественности, постоянно ведут анализ ее и своей деловой активности. Это предполагает четкую диф­ференциацию ролей и позиций лиц, планирующих информационные действия государства, партий или движений и направленных на учет коммуникативных особенностей различных сегментов общественнос­ти, интересов партнеров, конкурентов, клиентов и др.

Применяемые сегодня на политическом рынке технологии исто­рически выкристаллизовывались в сфере действия крупного бизнеса. Отцом-основателем ПР как специфической линии поведения на ин­формационном рынке можно считать американца А. Ли, который в начале XX в., будучи независимым экспертом по коммуникациям, указывал на необходимость учета интересов общественности и прав­дивой информации как условия успешного функционирования биз­неса. В то же время массовый переход к такому типу построения ком­муникативных отношений с потребителями информации стал скла­дываться только после Второй мировой войны и прежде всего касался выстраивания новых отношений с прессой. В 50-х гг. руководители кор­пораций и государственных органов стали уделять больше внимания объяснению своих замыслов потребителям и населению, стремиться давать людям ответы на поставленные ими вопросы, обосновывать свои стремления и встраивать их в определенную систему философс­ких и культурных значений. В 70-х гг. ПР-технологии начали вносить новые элементы в развитие мировой экономической ситуации и про­ведение межгосударственной политики. В 90-х гг. ПР стала интенсивно перестраиваться в связи с интенсивным техническим развитием СМИ, компьютеризацией, расширением мировой сети (Интернет). За счет этого массовая информация превратилась в важнейшее «стратегичес­кое и политическое сырье» общества (К. Матрикон), универсальный источник его энергии и развития.

Историческая эволюция ПР выявила ряд относительно самостоя­тельных направлений, каждое из которых обладает собственным техно­логическим обеспечением. В частности, ПР-технологии различаются в зависимости от того, какие задачи они выполняют. Эти задачи весьма разнообразны: обслуживание связей коммуникатора с государственны­ми и общественными организациями (public affairs), создание благо­приятного образа личности (image making), построение отношений со СМИ (media relations), управление процессом восприятия аудиторией и сообщениями (massage management), работа с кадрами, персоналом информационных центров (employee communications), общественная экспертиза (public involvement), поддержание взаимоотношений с ин­весторами (investor relations), проведение презентационных меропри­ятий: конкурсов, лотерей и др. (special events), управление кризисны­ми ситуациями (crisis management) и т.д.*

* См.: Чумиков А. Н.
Креативные технологии паблик рилейшнз. М., 1998. С. 10.

Каждое из этих направлений ПР представляет собой определен­ную систему управления информацией, связанную с теми или иными способами производства новостей, привлечения внимания аудитории, интерпретации кризисов, с рассмотрением каждого информацион­ного проекта с учетом его специфических черт, с трансформацией шаблонных технологий в нестандартные и творческие и т.д. Эти на­правления ориентируются на конструирование духовной и полити­ческой среды коммуникации. В целом такая коммуникативная инже­нерия выражает стремление политических коммуникаторов не навя­зывать людям те или иные позиции, а завоевывать, покорять их сознание идейными методами. В таком случае информационные тех­нологии превращаются в инструмент демократического общества, с помощью которого должно достигаться согласие, устанавливаться консенсус между властью и обществом.

Несмотря на различия подсистем и направлений ПР, связанные с ними технологии предполагают наличие у участвующих в их акциях людей идейной лояльности к прокламируемым целям; сопряжение информационных потоков с организационными изменениями; мини­мизацию нечестных приемов информирования; ориентацию на консесуальные технологии; обязательную информационную подготовку политических действий; отслеживание действий контрагентов; уточ­нение и корректировку действий; исключение акций, травмирующих общественное мнение; и ряд других универсальных приемов и ориен­тиров деятельности.

Информационные технологии создания имиджа

Одной из важнейших, концептуализирующих ПР-технологии является создание положительных образов (имиджей) политических объектов.

Такими объектами могут быть как отдельные личности, так и корпо­ративные структуры (партии, движения) и даже государства в целом или межгосударственные организации.

Создание имиджа – это сознательное конструирование тех или иных свойств и качеств субъекта, делающих его привлекательным для обще­ственности и позволяющих решить конкретную политическую задачу с его участием (победить на выборах, повысить легитимность власти и т.д.).
В этом смысле имидж представляет собой важнейший структурный ком­понент сферы политики, при помощи которого властвующие субъекты поддерживают связи с населением, обеспечивают поддержание обрат­ной связи с населением, пытаются оказывать на общественное мнение целенаправленное воздействие. Имидж – это важнейшая форма политического капитала политических субъектов и одновременно механизм его приумножения. Он является и средством налаживания диалога с населением, и формой управления его настроениями, и способом про­ецирования социальных проблем на политику. Имидж формируется в определенное время и для решения конкретных задач: победы реци­пиента на выборах, повышения рейтинга популярности политичес­кого деятеля при кризисе легитимности и т.д.

Особое значение имеет формирование имиджа лидера, в котором в основном концентрируются и через который проявляются требова­ния общества к режиму и стилю властвования. По выраженным в имид­же признакам люди узнают «своего» политика, трактуя политические события, определяют свои потребности. В этом смысле имидж являет­ся показателем, при помощи которого население, не обладающее специальными знаниями или особой квалификацией, делает осоз­нанный выбор в пользу не столько конкретной личности, сколько той или иной политики.

Имиджу всегда присущи определенные искусственность, убежда­ющая сила, устойчивость (инертность) выстраиваемых черт, их яр­кость и реалистичность, простота и даже некоторая гибкость (Д. Бурстин). Однако, растиражированные СМИ и ставшие привычным ори­ентиром общественного мнения, черты и свойства имиджа задают политику весьма жесткие границы поведения и деятельности. Впос­ледствии этот укрепившийся образ в основном можно только коррек­тировать и очень трудно изменить.

Имея в виду столь существенные последствия влияния имиджа, политики обычно предоставляют его формирование специалистам – психологам, консультантам, профессиональным аналитикам. Они не в состоянии кардинально переделать в человеке что-то изначально ему присущее, но тем не менее именно они придают его образу те черты, которые воспринимаются и положительно оцениваются насе­лением. Стихийное же формирование имиджа чревато серьезным рис­ком, поскольку телевидение и пресса, через которые политические лидеры, как правило, общаются с населением, могут сделать акцент на тех их свойствах, которые способны существенно снизить их попу­лярность и авторитет. Не случайно еще Н. Макиавелли указывал на то, что государю крайне важно «являться
(выделено авт.) в глазах людей сострадательным, верным слову, милостивым, искренним, благочес­тивым»,* т.е. казаться именно тем, кем его хочет видеть население. В этом смысле главным критерием успешности имиджа является соот­ветствие его черт и характеристик запросам и ценностям массового (группового) сознания. В таком случае имидж можно интерпретиро­вать как своеобразное упрощение
массовых предпочтений, индивиду­альную форму их политического существования. Благодаря удачно сло­жившемуся имиджу некоторые политики, как, например, Дж. Вашинг­тон, могут стать символом нации еще при их жизни.

* Макиавелли Н.
Государь. М., 1990. С. 53.

В основе технологий формирования имиджа лежит то или иное политическое действие или событие в жизни политика, которые могут послужить предпосылкой формирования благосклонного распо­ложения общественности, например, благородные публичные поступ­ки лидера, положительные черты биографии, его высказывания, на­шедшие позитивный отклик в общественном мнении, и т.д.

Формирование имиджа обычно осуществляется на основе выб­ранного типа политического деятеля: «борца с коррупцией», «борца за правду», «жертвы политических интриг и притеснений», «спасите­ля отечества», «интеллигента-интеллектуала» и т.д. Причем данный тип должен соответствовать психологическому типу самого лидера, его профессиональным качествам, уже проявившимся на политичес­кой арене свойствам, а также непременно соответствовать типу той группы, с которой взаимодействует и на поддержку которой надеется лидер. Целью формирования такого имиджа зачастую используются некие универсальные внешние стандарты, ассоциирующиеся с дан­ным типом: волевой профиль – для «спасителя отечества», очки – для «интеллигента» и т.д.

Учитывая многогранность имиджа конкретного политического деятеля, используемые технологии в основном касаются его важней­ших параметров, в частности: стиля общения (формальный, товари­щеский, неофициальный); поведения в нестандартных обстоятельствах; реакции на кризисы; внешнего вида (одежда, прическа); жестикуля­ции, артикуляции, мимики. Соответственно закрепились определенные направления и техники формирования имиджа: бодибилдинг (техники выстраивания жестикуляций, мышечных реакций), фейсбилдинг (тех­ники коррекции артикуляции, мимики, внешнего вида) и др.

Процесс формирования имиджа предполагает использование раз­нообразных информационных технологий, ориентированных на: изу­чение политического (электорального) рынка и его сегментации (вы­деление и описание особенностей запросов, ценностей и других ха­рактеристик определенных групп избирателей); на производство заданных параметров имиджа; на коррекцию и возвышение имиджа; предложение и продажу имиджа на рынке (путем рекламы); на «от­стройку» конкурентов (отслеживание действий конкурентов и выра­ботку соответствующих действий); на осуществление антирекламных и контррекламных действий (по отношению к конкурентам). Постро­ение и поддержание имиджа выступают как постоянный процесс, время которого равно времени пребывания на политическом рынке данного лидера. В этом смысле меняться могут только определенные тактические приемы, зависящие от изменения условий (при переходе от выборов к работе политика в выборном органе). При частой демон­страции и повторении тех или иных приемов, пропагандирующих раз­личные грани имиджа, растет запоминаемость образа политика, его образ как бы уплотняется и оседает в общественном мнении, ориен­тируя граждан на определенные проявления поддержки и солидарно­сти по отношению к данному политику.

Политическая реклама

Важнейшим способом и самостоятель­ным направлением формирования имиджа является политическая реклама. Она представляет собой такую форму направленного безличного обращения к человеку, которая в усло­виях свободного и конкурентного выбора информации нацелена на созда­ние у него позитивного образа политического товара (кандидата, инсти­тута, символа), предполагающего и мобилизующего его (человека) на соответствующую поддержку.
Короче говоря, конечная цель политичес­кой рекламы состоит в том, чтобы в эмоциональной и лаконичной форме донести до человека суть политической платформы партии, образ кан­дидата или другого политического объекта и тем самым не только сфор­мировать позитивное отношение к ним со стороны как можно более широкого круга граждан, но и побудить их к реальным действиям, на­правленным на их поддержку.

Как разновидность информационных технологий маркетингового типа политическая реклама воплощает в себе постоянную заинтере­сованность рекламодателя не столько в информировании граждан, сколько в их мнении.
Выводя на информационный рынок те или иные товары, реклама стимулирует свободный и осознанный выбор людь­ми политической позиции, поддерживает в обществе климат, харак­теризующийся внутренней расположенностью к политике. Накладываясь как бы поверх официальных связей человека и власти, реклам­ные технологии стремятся преодолеть формально-статусные отношения гражданина с государством и, щадя самосознание граждан, побужда­ют их к политической активности.

Формируя положительные образы тех или иных институтов, лиде­ров или доктрин, реклама последовательно продвигает на информа­ционном рынке определенные политические цели и ценности. В этом смысле степень распространения таких политических товаров, их уз­наваемости и популярности, а равно и степень их поддержки населе­нием являются главными показателями ее эффективности.

Одной из существенных особенностей применения рекламных тех­нологий служит передача соответствующих сообщений по преимуще­ству на платной
основе. В таком случае содержание рекламных материа­лов максимально контролируется распространяющими ее субъектами и не может произвольно изменяться сторонними лицами (редакторами журналов, телепрограмм и др.). В то же время, в отличие от коммерчес­кой рекламы, она, как правило, всегда содержит критику оппонентов, жесткие регламентации в идейных позициях и акцентах, допускает пре­увеличения, упрощает и драматизирует действительность, нередко экс­плуатирует специфику остроконфликтного восприятия людьми соци­альной действительности. В рекламе часто используются и элементы юмористического отображения мира политики.

Активизируя политическое внимание и активность человека, рек­лама в то же время не рассчитана на качественное повышение его компе­тентности, сознательности, зрелости. Ее технологии воздействуют не столько на глубинные или смысловые элементы политического созна­ния, сколько на его поверхностные, эмоционально-чувственные, ситу­ативные элементы, способные изменить отношение человека к полити­ческим объектам в режиме реального времени. С этой точки зрения цель рекламы – добиться конкретной поддержки той или иной политичес­кой цели за счет усиления восприимчивости человека к политической сфере жизни и выявления его определенной позиции.

Содержание и формы рекламных технологий крайне многообразны. Они зависят от адресата, времени распространения рекламных сообще­ний, характера рекламной кампании, места и прочих географических условий, а также от ряда иных факторов. В самом общем виде рекламные технологии можно классифицировать следующим образом:

- аудио- (радиорепортажи, рекламные обращения, беседы) и ви­зуальные (видеоролики, телезаставки, теледебаты и др.) способы рек­ламирования;

- печатные способы передачи рекламных сообщений (публика­ции статей, составление обзоров, интервью и др.);

- методы наружной рекламы (рекламные щиты, афиши, транс­паранты, листовки, надписи на стенах, т.е. «политическое графита»);

- приемы печатной рекламы (плакаты, открытки, письма, обра­щения, брошюры, календари, визитные карточки и др.);

- методика прямой почтовой рекламы (рассылка почтовых сооб­щений конкретным избирателям);

- методы распространения рекламных сувениров (значков, маек, бейсболок, деловых подарков);

- компьютеризованные формы рекламистики (Интернет, специ­альные информационные программы);

- проведение мероприятий по связям с общественностью (лич­ные встречи кандидата с населением, презентации, выступления на митингах и конференциях и др.).

Соотношение указанных средств и способов политического рек­ламирования зависит прежде всего от того, на какую часть населения направлена реклама. В частности, теледебаты могут быть рассчитаны на всех избирателей, а отдельные печатные публикации – на часть электората. При дифференцированном рекламировании одни техно­логии могут использоваться в расчете на определившихся в своем выборе избирателей, а другие – на еще колеблющихся. В соответствии с этим и стиль рекламирования может быть либо поддерживающим, либо завоевательным.

Содержание и характер рекламных технологий могут существенно меняться и в зависимости от ситуации, этапов политического про­цесса. Например, на этапе «раскрутки кандидатов» в избирательных кампаниях широко применяются наступательные и даже агрессивные методы, направленные на достаточно быстрое и широкое ознакомле­ние населения с личностью политического деятеля, что предполагает многократное повторение определенных биографических данных; формирование «мифа» или «легенды» о кандидате; распространение «атакующих» материалов, повествующих о негативных сторонах по­зиции конкурентов; проблемных материалов, цель которых – убедить избирателей, и т.д. В то же время в послевыборный период акценты в рекламировании избранного кандидата смещаются на освещение его деловых характеристик, на комплиментарное подведение итогов, оце­ночный анализ прошедшей кампании с целью сохранения положи­тельного образа данного деятеля.

Каждый конкретный способ рекламирования предварительно тща­тельно продумывается, определяются главные цели и средства рас­пространения сообщений, выбираются место и время проведения акции, планируются источники финансирования и формы оплаты и т.д. При этом принципиально важна централизация рекламных действий, т.е. согласование планируемых действий с другими проводимыми ме­роприятиями. Например, во всех рекламных материалах и акциях дан­ной партии (лидера) используется определенный слоган (краткая сло­весная формула-символ, как бы маркирующая данный политический товар); мероприятия развертываются в соответствии с выработанным медиа-планом, фиксирующим взаимодействия с важнейшими инфор­мационными контрагентами, и т.д.

Наряду с общественно признанными, этически выдержанными методами рекламистики, в ее политическом арсенале существуют и так называемые «черные», или «грязные», техники, нарушающие об­щепризнанные нормы морали, правила игры и нередко допускающие нарушения даже правового характера. Например, помимо откровен­ной лжи и дезинформации отдельные политические силы распрост­раняют материалы, подрывающие традиции и господствующие цен­ности населения; публикуют сведения от лица конкурента, которые компрометируют его в глазах аудитории; регистрируют на выборах «двойников» для кандидатов-конкурентов, дезориентирующих изби­рателей и отнимающих реальные голоса на выборах; в желании ском­прометировать конкурентов переходят от политических оценок к ос­корблениям, затрагивающим личное достоинство соперника, его се­мейные связи; устраивают провокации и т.д.

Характерно, что склонность к использованию таких технологий проявляют и некоторые государственные органы, которые в угоду политической целесообразности нередко нарушают избирательные законы, вмешиваясь в предвыборную борьбу на стороне тех или иных сил и используя свое положение для создания им определенных пре­имуществ. В таких случаях «грязные» рекламные технологии вступают в конфликт с законом и служат предпосылкой для подрыва основа­ний демократического строя.

В принципе государство призвано стоять на страже информацион­ного рынка и распространения политической рекламы. Как правило, информационные отношения регулируются законодательным обра­зом. Однако сложность и неоднозначность информационно-реклам­ных отношений затрудняют этот процесс. В мире только в Буркина фасо действует особый закон о политической рекламе.

В нашей стране также существует ряд законодательных положе­ний, регламентирующих обращение рекламной информации в поли­тической сфере. Так, из перечня субъектов политической рекламы исключаются организации, «цели и/или действия которых направле­ны на насильственное изменение основ конституционного строя и нарушение целостности Российской Федерации, подрыв безопаснос­ти государства, создание вооруженных формирований, разжигание социальной, расовой, национальной или религиозной розни».* Зап­рещается и распространение материалов, относящихся к государствен­ной тайне, клевета, оскорбления, использование в рекламных сооб­щениях скрытых вставок, воздействующих на сознание и психику людей. Устанавливаются и ограничения на политическое рекламирование в неустановленные сроки (скажем, до объявления выборной кампании). В ряде нормативных документов сформулировано понятие «ненадле­жащая реклама», к которой относятся сообщения анонимных мате­риалов, используются чужие имена без согласия их владельцев, при­сутствует чрезмерное для аудитории наступательное рекламирование.

* Федеральный закон об общественных объединениях. Ч. 1, ст. 16.

В то же время практика политических отношений показала, что одни только законодательные установления не способны надежно уре­гулировать политическую рекламистику и особенно распространение «грязных» технологий. В силу этого присутствующие на информацион­ном рынке государственные и корпоративные структуры должны ру­ководствоваться в своей рекламной деятельности и определенными этическими стандартами, профессиональными моральными кодекса­ми. И такой опыт уже имеется в мире. Например, в США действует Американская ассоциация рекламных агентств (АААА), которая объе­диняет до 80% политико-рекламных агентств в стране. Эта организа­ция распространяет и популяризирует общие стандарты профессио­нализма и компетентности в рекламной сфере, сотрудничает с госу­дарственными органами, финансирует образовательные программы по рекламе, издает ежегодное «Пособие по этике в ходе рекламирова­ния избирательных кампаний». Ею разработаны Кодекс этики, Стан­дарт услуг, регламентирующие отношения агентств с рекламодателя­ми, СМИ и другими участниками рекламного процесса. Есть такие объединения и на международном уровне, например, Европейская ассоциация рекламных агентств (ЕААА), Международная ассоциация рекламы (IAA) и др.

Большую роль в регламентировании методов политической рекла­мы и особенно в исключении из ее арсенала «грязных» способов инфор­мирования играет само общественное мнение. В демократических стра­нах принципы и нормы гражданского общества существенно затруд­няют использование неприемлемых для общественной морали политических технологий на информационном рынке.

3. Компьютерные технологии на информационном политическом рынке

Информационная революция и политика

Во второй половине XX в. развитые демократические страны пережили две революции в области доступа граждан к информации, результатом которых явились массовое обра­зование и массовое телевидение. Выдающуюся роль в преобразовании политического пространства сыграли: появление на информацион­ном политическом рынке электронных СМИ, возникновение диало­говых способов политической коммуникации, резкое увеличение ско­рости передачи сообщений, формирование «электронных общностей» (например, пользователей сети Интернет) и др. Эти и связанные с ними явления и факты качественно изменили условия и возможности конкуренции за государственную власть.

Конечно, как справедливо утверждает Липпманн, информацион­ные средства были не способны «транслировать весь объем обществен­ной жизни человечества, так чтобы каждый индивид мог вынести компетентное мнение по каждому вопросу».* Более того, информа­ционные технологии внесли свой вклад и в упадок «общественного капитала», поскольку теле-видео-аудио-мультимедиа развлечения по­зволяли людям удовлетворять свои потребности в эмоциях и адрена­лине, не выходя из дома, способствуя пассивному восприятию людь­ми информации, сокращению ресурсов обратной связи и т.д.

* Lippmann W.
Public Opinion. N.Y., 1934. P.362.

Тем не менее, активно внедряясь в сферу политики, новые инфор­мационные и коммуникативные технологии не только качественно ви­доизменили, но и сломали многие старые представления, установки, стереотипы, формы поведения, модели взаимоотношений между ин­дивидами и группами, политическими институтами и структурами.

Оценивая политические последствия таких информационных но­ваций, Р. Даль отмечал, что телекоммуникационные технологии стали играть ключевую роль в создании предпосылок «передового демокра­тического общества», в котором политические решения опираются на мнения и суждения народа. А. Этциони сформулировал концепцию «теледемократии» в качестве пути достижения общественного блага с помощью коммуникативных технологий. В то же время Л. Гроссман считает, что с развитием новых коммуникативных технологий насту­пает новая, третья великая эпоха демократии. Но самую грандиозную перспективу увидел Н. Негропонте, который ожидает, что националь­ное государство исчезнет под воздействием глобальных коммуника­ций. Причем Э. Коррадо и Ч. Фаерстон обращают внимание на то, что именно Интернет может обеспечить «неопосредованное» общение между гражданами и властью, сведя к минимуму зависимость граждан от избираемых представителей, партийных организаций и организо­ванных групп интересов.

Последняя точка зрения не удивительна, ибо именно Интернет является наиболее ярким выразителем информационной революции. И хотя политические последствия появления глобальной сети нео­днозначны, она бросает самый настоящий вызов традиционным ин­ститутам и механизмам политического процесса. Как полагает боль­шинство современных ученых, видимо, под его воздействием наибо­лее вероятным социально-политическим последствием развития новых коммуникативных технологий будет повышение динамизма
и одно­временно фрагментация
политического процесса, атомизация
плюра­листической политики групповых интересов.

Интернет как средство коммуникации

Интернет – это мировая компьютер­ная сеть, объединяющая сотни ты­сяч локальных государственных, кор­поративных, общественных, образовательных и домашних сетей на основе стандартных соглашений о способах обмена информацией и единой системы адресации. Он зародился в начале б0-х гг. XX в. благо­даря исследованиям в области информатики и компьютеризации в рамках одного из крупнейших проектов, субсидируемых Агентством передовых исследовательских проектов (Advanced Research Projects Agency – ARPA) при Министерстве обороны США. Примерно 10 лет спустя после рождения ARPAnet появились Локальные Вычислитель­ные Сети (LAN), которые продемонстрировали выгоду интеграции локальных сетей для каждого пользователя, если бы он мог связы­ваться с пользователями других сетей. В связи с этим интернетовские технологии стали быстро развиваться в рамках региональных связей, университетских сообществ, школ и других организаций, которые осознали, что перед ними открылось новое измерение – «киберпро-странство», потенциально обладающее неисчерпаемыми информаци­онными ресурсами и способное объединить миллионы пользователей. Так Интернет вырвался из стен секретных военных лабораторий и стал глобальным средством коммуникации.

Место и роль Интернета связаны с тем, что он одновременно предоставляет людям возможность выступать не только потребителя­ми, приемниками и реципиентами информации, но и ее автономными источниками (генераторами). Широковещательные медиа – ра­дио, телевидение – способны достигать большой аудитории, но все таки их возможности вещания очень ограничены экономическими, политическими и технологическими обстоятельствами, Интернет же снимает географические ограничения и создает возможность увеличе­ния аудитории (в отличие, скажем, от телефона, потенциально спо­собного соединить всех и каждого, однако не способного увеличить количество реципиентов в расчете на одно послание).

Интернет-коммуникации позволяют преодолевать расовые, возрас­тные, половые и физические преграды, открывает качественно новый способ асинхронных коммуникаций, снимая в свою очередь ограниче­ния временных поясов и распорядка дня. Интернет-коммуникации име­ют также более выраженный «эффект запоминания» благодаря возмож­ности записи сообщений. Компьютерные технологии снимают и проти­воречие между образной и структурированной (цифровой) информацией. В результате изобретения мультимедийности в одном пакете данных, путешествующих по компьютерным сетям, можно передавать все, что человек может воспринять, а машина обработать – текст, высококаче­ственный звук, цветные изображения высокого разрешения, видеофраг­менты, компьютерные программы.

Возможности и преимущества Интернета хорошо видны в табли­це, где в качественной форме представлены результаты сравнения наи­более распространенных коммуникативных технологий по пятизна­чимым измерениям. Таблица отражает субъективную меру способнос­ти каждой из данных технологий обеспечивать «простому» индивиду получение и отправление конкретного сообщения.

Данные свидетельствуют о том, что цифровые интернетовские технологии превосходят все имеющиеся способы доставки информа­ционных сообщений по скорости и надежности. По сути дела Интер­нет является единственным средством коммуникации, соединяющим в себе скорость спутниковой связи с терпением мальчика-рассыльного, ожидающего у двери появления адресата.

Интернет показывает, что возможности распространения, сбора и интерпретации информации более не являются исключительной прерогативой государства. Компьютерные сети способствуют расши­рению форм контроля и власти. При этом технологии производства компьютерных компонентов снижают предельные издержки инфор­мации и коммуникации, И хотя производственные мощности компь­ютерной индустрии достаточно дороги, однако низкие предельные издержки и экономия от масштабов производства электронных компонентов делают персональные компьютеры, факсы, спутниковые принимающие (а в ближайшей перспективе и передающие) устрой­ства доступными широкой публике по цене.

Сотовые телефоны, спутниковые системы, видеокамеры и другие новейшие коммуникативные достижения идут в ногу со временем, однако в отношении географической независимости они все еще не­сопоставимы с глобальными компьютерными сетями. Обмен инфор­мации в Интернете осуществляется таким образом, что географичес­кое положение и национально-государственная принадлежность как источника, так и адресата послания перестает быть сколько-нибудь значимым фактором. В отличие от традиционного почтового ящика, электронный почтовый ящик доступен его владельцу, в какой бы точке планеты он ни находился.

Таблица

Традиционные средства коммуникации зависят от пропускной способности «критических узлов»; это дает государству возможность контролировать поток информации и вмешиваться в него. В противо­положность этому Интернет изначально был спроектирован таким образом, чтобы исключить зависимость от централизованного конт­роля, обеспечить функционирование информационного обмена даже в ситуации целенаправленных внешних атак и искусственных помех. Благодаря своим технологиям, Интернет интерпретирует цензуру в том или ином узле как помеху (повреждение) и обходит данный узел.

Сети решают проблему временных ограничений благодаря асин­хронной природе сетевых коммуникаций: пользователи могут в удоб­ное для них время задать вопросы и получить ответы, скажем, от депутатов или сотрудников городских и муниципальных органов власти. Организация таких «виртуальных форумов», на которых граждане могут общаться с избираемыми должностными лицами и друг с дру­гом в реальном времени, снижает традиционные издержки общения элитарных и неэлитарных кругов.

Благодаря информационным возможностям Интернета с начала 90-х гг. наблюдается лавинообразный рост числа его пользователей. В середине 1999 г. население глобальной «виртуальной общины» оце­нивалось в 215 млн. человек, прогноз на 2000 год достигает 327 млн. При этом изменяется языковой состав аудитории Интернета: если в начале 90-х гг. подавляющее большинство в Сети составляли англо­язычные пользователи, то сегодня свыше 42% аудитории (95,6 млн. человек) относится к иным языковым группам.

В то же время в последние 5-7 лет качественный состав аудитории Интернета претерпел принципиальные изменения. Превращение Сети в средство массовой
коммуникации способствовало резкому сниже­нию образовательного, возрастного, профессионального, материаль­ного и культурного уровня аудитории Интернета. Общедоступный ха­рактер Сети делает ее объективным зеркалом
общества, отражающим порой даже самые низменные стороны человеческой природы.

Содержание и технологии Интернета

Заложенная в Сети система адреса­ции обеспечивает уникальными ко­ординатами связи каждый компью­тер (точнее, практически каждый ресурс компьютера) и каждого ее пользователя. В качестве наиболее известных форм связи выступают:

WWW
– «Всемирная паутина», обеспечивающая представление и передачу миллиардов документов, включающих текст, графику, звук и видео, расположенных на различных «сайтах» и «WEB-страницах» по всему миру и связанных между собой посредством «ссылок» в до­кументах;

E-
MAIL
– электронная почта, с помощью которой можно обме­ниваться личными или деловыми сообщениями между адресатами, имеющими электронный почтовый адрес, являющийся аналогом арендованного абонентского ящика в почтовом отделении;

USENET
– всемирный дискуссионный клуб, состоящий из набо­ра конференций («newsgroups»), которые позволяют просматривать заголовки сообщений с помощью программы чтения новостей, сор­тировать сообщения по. темам, добавлять свои сообщения с коммен­тариями и задавать вопросы;

FTP
– служба пересылки файлов между компьютерами;

TELNET
– удаленный доступ, позволяющий выполнять програм­мы на удаленном от пользователя компьютере, т.е. использовать его ресурсы фактически как свои собственные;

PROXY-СЕРВЕР,
предназначенный для накопления на локальной системе информации, к которой часто обращаются пользователи.

Благодаря своим техническим возможностям информационного обмена Интернет в последние годы активно используется для прове­дения избирательных кампаний. Так, создавая Веб-сайты (страницы) той или иной партии или лидера движения, организаторы избира­тельных кампаний получают дополнительные возможности для моби­лизации добровольцев, готовых оказать поддержку тем или иным де­путатам, для ответов лидеров на вопросы избирателей, для инструк­тирования помощников избирательного штаба, сбора финансовой помощи партиям и движениям, проведения маркетинговых операций на электоральном рынке.

В то же время, как показал опыт последних лет, электронные стра­ницы нередко используются для анонимного сброса компрометирую­щих сведений о кандидатах в депутаты, для дезинформации и распро­странения других сведений, способных снизить поддержку конкурен­тов и дезорганизовать работу их штабов.

Глава 25. ИЗБИРАТЕЛЬНЫЕ ТЕХНОЛОГИИ

1. Избирательный процесс и избирательная кампания

Избирательные системы

Выборы являются неотъемлемой состав­ной частью политического процесса в современных демократических обществах. Они предоставляют челове­ку, идущему в большую политику, возможность стать депутатом парла­мента, губернатором или даже президентом страны. Вместе с тем во время выборов в активную политическую жизнь вовлекаются простые граждане, они начинают ощущать свою значимость, возможность оказы­вать влияние на персональный состав высших государственных органов.

В то же время используемые на выборах технологии самым непос­редственным образом зависят от порядка проведения выборов и спо­соба подсчета голосов в каждой стране, действующих в государстве и регламентирующих данный процесс правовых норм, правил и тради­ций. В правовых
нормах формулируются основные требования к канди­датам в представительные органы власти и на выборные государствен­ные должности; регулируется деятельность органов власти, осуществ­ляющих проведение выборов; определяется статус избирателей и избирательных объединений; устанавливаются процедуры предвыбор­ной агитации и голосования, порядок определения результатов голо­сования и способы обжалования их.

Совокупность этих норм задает определенную логику действиям всех участников предвыборной борьбы, побуждает их действовать в рамках единого электорального порядка. Несмотря на то что в каждой стране избирательные нормы имеют свою специфику, обусловленную истори­ческими, культурными, политическими, социальными особенностями развития этих стран, существуют некоторые общие принципы, позво­ляющие говорить о типах
избирательных систем. Каждая избирательная система обладает собственной спецификой, касающейся применения тех или иных избирательных технологий. Принято выделять три
основ­ных типа избирательных систем: пропорциональную, мажоритарную (абсолютного и относительного большинства) и смешанную.

Пропорциональная избирательная система
предполагает проведе­ние выборов только в многомандатных общегосударственных округах. Каждое избирательное объединение или партия предлагает избирате­лям голосовать не за одного кандидата в представительные органы власти, а за их список, утверждаемый, как правило, на съезде данно­го избирательного объединения или партии. Распределение мест в со­ответствующем органе власти в данном случае осуществляется про­порционально полученным голосам каждым избирательным объеди­нением или партией по всей стране. Отсюда и название избирательной системы – пропорциональная.

При пропорциональной системе есть возможность вхождения в пред­ставительные органы власти представителей мелких избирательных блоков. Как показывает практика, это ведет к излишнему дроблению полити­ческих сил в парламенте, что может парализовать его работу. Для того чтобы предотвратить подобное дробление, вводится так называемый «заградительный барьер», т.е. законодательно оговаривается минималь­ное число голосов, которое должно набрать избирательное объедине­ние, чтобы быть представленным в парламенте страны. В нашей стране таким барьером является 5% полученных партиями или объединениями голосов. Те из них, которые не преодолели «заградительный барьер», лишаются возможности провести своих кандидатов в парламент, а их мандаты передаются тем партиям и объединениям, которые преодоле­ли этот барьер пропорционально собранным ими голосам.

Избиратель при пропорциональной системе голосует не за отдель­ного кандидата, а за список выбранной им партии или избирательно­го объединения, который обычно превышает получаемое число ман­датов. Кто из списка кандидатов в конечном счете войдет в парла­мент, решается либо на основе одного из двух принципов: принципа очередности,
согласно которому мандат вручается стоящим на первых местах в списке, либо принципа преференциальности,
по которому избирателю предоставляется право отдать предпочтение какой-либо кандидатуре в списке. Пропорциональная система применяется толь­ко при выборах коллегиальных органов, например парламента.

В основе мажоритарной
(франц. majorite – большинство) избира­тельной системы
лежит принцип большинства. Выборы в данном слу­чае, как правило, проводятся по одномандатным округам, и победившим считается тот кандидат, который получает большинство голосов. Наиболее распространенными видами мажоритарной системы являют­ся системы относительного и абсолютного большинства. В первом слу­чае кандидату для получения мандата достаточно собрать голосов боль­ше, чем наберет любой его соперник по предвыборной борьбе. Во вто­ром случае необходимо получить более 50% голосов (минимум 50% плюс один голос). Если ни один из кандидатов не набирает нужного числа голосов, то проводится второй тур голосования, в который выходят два кандидата, набравшие наибольшее число голосов в первом туре.

Мажоритарная система по сравнению с пропорциональной явля­ется универсальной. Ее можно применять не только при избрании пар­ламента, но и высших государственных должностных лиц, например президента. Главный недостаток мажоритарной системы заключается в том, что она резко сужает возможности небольших партий и объе­динений провести своих представителей в государственные органы.

Смешанная избирательная система
предполагает комбинирование пропорциональной и мажоритарной систем с целью минимизации тех недостатков, которыми обладают каждая из них в отдельности. Такое комбинирование может состоять, например, в том, что одна часть парламента страны избирается по пропорциональной системе, а вторая – по мажоритарной.

Избирательная система – это не только набор правовых норм, регламентирующих порядок голосования и способ распределения ман­датов. Каждая избирательная система диктует участникам предвыбор­ной борьбы особые правила «политической игры», влияет на процес­сы заключения предвыборных соглашений и союзов.

Избирательный процесс и избирательная кампания

Проведение выборов в органы госу­дарственной власти всегда связано с нарастанием особого вида политичес­кой деятельности, когда претенденты вступают в конкурентную борьбу и предпринимают различные шаги, чтобы привлечь на свою сторону потенциальных избирателей. На политической сцене начинают разво­рачиваться разнообразные события: проходят митинги, собрания, встречи кандидатов с населением, политические лидеры выступают с критическими заявлениями и позитивными программами в средствах массовой информации, на улицах появляются рекламные плакаты, распространяются листовки и т.д.

Все многообразие событий, инициируемых и создаваемых людьми в преддверии и во время выборов в государственные органы, можно обо­значить понятием «избирательный процесс».
«Избирательный процесс» – это интегральная категория, при помощи которой дается общая ха­рактеристика всего комплекса разворачивающихся в стране полити­ческих событий, связанных с выборами. В ходе избирательного про­цесса реализуются нормы электорального законодательства, политические структуры и культурные ценности, политическое поведение групп и индивидов, пытающихся удовлетворить свои потребности во власти, установки, принципы, идеалы и т.д.

Вместе с тем каждый кандидат или избирательный блок, вступая в предвыборную борьбу, стремится решать собственные задачи и пред­принимает для этого определенные усилия. Таким образом, под изби­рательную кампанию
можно определить как всю совокупность дей­ствий, предпринимаемых партиями, избирательными объединениями или кандидатами и их командами для достижения их предвыборных целей.
Избирательная кампания тоже предстает в виде событий, связанных с принятием ее участниками определенных решений, с проведением ими оценки ситуации и последующей организацией различных акций. Однако она является лишь частью единого избирательного процесса, разворачивающегося в стране.

Избирательная кампания представляет собой особый вид полити­ческого управления. В качестве субъекта управления в ней выступает команда
(партийная организация, группа единомышленников, поли­тические консультанты) во главе с кандидатом, а объектом являются потенциальные избиратели. Цель управления определяется теми зада­чами, которые ставит перед собой кандидат. Как показывает практи­ка, далеко не все кандидаты, вступая в предвыборную борьбу, ориен­тируются на победу. Некоторые из них рассматривают избирательную кампанию как возможность привлечь к себе внимание, пройти пред­варительную «раскрутку» с целью участия в следующих выборах либо просто пытаются оттянуть на себя часть голосов сильных соперников какого-либо кандидата и т.д.

Каждая избирательная кампания ведется ее инициаторами в усло­виях жесткой борьбы с политическими соперниками. Ведь избира­тельный процесс по своей сути является конкурентным процессом, в ходе которого идет острое соперничество между его участниками за право обладать престижными позициями в политической иерархии, за возможность влиять на массы, за доступ к значимым ресурсам. Для того чтобы это соперничество не выливалось в острое противостояние и кризисы, в каждой стране создаются законодательные нормы, рег­ламентирующие ход избирательного процесса. Конечно, законодатель­ство не может регламентировать всю деятельность участников избира­тельного процесса, но тем не менее оно создает для них определен­ные правовые рамки, выход за которые влечет применение к нарушителю различных-санкций.

Избирательные технологии

Рассматривая избирательную кампа­нию как разновидность политическо­го процесса, следует учесть, что, во-первых, инициаторы избиратель­ной кампании, выступающие в роли субъекта управления, лишены права диктовать «правила игры», т.е. создавать нормы, обязательные для объекта своего воздействия. Ни один кандидат или избирательное объединение не может издать распоряжение или указ, предписывающие массам мо­дели электорального поведения. Во-вторых, субъект управления лишен возможности опереться на право легитимного насилия, на применение санкций и иных мер воздействия на потенциальных избирателей. В де­мократическом обществе нельзя заставить человека отдать свой голос за того или иного кандидата. Следовательно, способы влияния субъекта на управляемый объект должны быть весьма специфическими, связанны­ми с особыми формами воздействия на мотивационную структуру лич­ности, а главным содержанием избирательной кампании становится борьба за умонастроения, предпочтения населения.

Совокупность способов воздействия на массы с целью повлиять на их электоральное поведение и побудить их отдать свои голоса за опре­деленного кандидата называется избирательной технологией.
Главная особенность избирательных технологий – нацеленность их на включе­ние социально-психологических механизмов, регулирующих поведение избирателей, обращение к убеждениям граждан, их ценностным ориентациям, интересам, настроениям, устремлениям и чаяниям.

Вплоть до середины XX в. избирательные кампании проводились главным образом силами партийных активистов, друзей кандидатов, сочувствующих граждан, которые хотели бы помочь действующим политикам. В основе действий таких помощников кандидатов лежали личный энтузиазм, преданность идее или делу партии, чувство ответ­ственности, желание сделать все возможное для победы на выборах. Среди таких людей появлялись неплохие организаторы политических кампаний, но действовали они, опираясь скорее на интуицию, опыт, чем на научное знание особенностей электорального поведения и из­бирательных технологий.

Современный подход к избирательным технологиям отличается осознанием необходимости органического соединения практическо­го опыта политической борьбы и научного знания. Важно не только знать хорошо зарекомендовавшие себя приемы предвыборной борьбы, но и понимать глубинные причины успеха или неудачи конкретных технологий. Но такое понимание становится возможным лишь в том случае, если организаторы избирательной кампании владеют необходи­мыми теоретическими знаниями, способны адекватно оценить ситуа­цию, выявить тенденции развития массовых настроений, определить те «болевые точки» в сознании и мотивации людей, воздействие на кото­рые может привести к изменению их поведения в нужном для организа­торов направлении. Данное обстоятельство вынуждает организаторов избирательных кампаний обращаться к помощи профессионалов – людей, специализирующихся в области политических технологий, об­ладающих соответствующими знаниями, умениями и навыками.

В настоящее время во многих странах появились люди, чьей про­фессией стала организация предвыборных кампаний, сформировались агентства, специализирующиеся в этой области. В 1968 г. в Париже была создана Международная ассоциация советников по политичес­ким кампаниям. В нашей стране политические консалтинговые фирмы впервые громко заявили о себе в период предвыборных кампаний 1995-1996 гг. Победу на выборах, как правило, одерживали не те кандидаты и партии, которые по старинке опирались на «своих людей», на партий­ный или административный аппарат, а те, кто нанимал политических консультантов. Яркую страницу в историю развития политического кон­сультирования в нашей стране вписали различные агентства, работав­шие в ходе избирательных кампаний 1996-2000 гг., готовившие поезд­ки кандидатов, предоставлявшие избирательным штабам не только дан­ные о текущих рейтингах, но и информацию о предпочтениях, взглядах и установках населения, дифференцированную по регионам, по ти­пам поселений, по профессиям, по возрастным группам, взаимодей­ствовавшие со средствами массовой информации и т.д.

Избирательные технологии в руках профессионалов становятся достаточно сильным оружием, позволяющим привлекать на сторону обслуживаемого этими профессионалами кандидата значительные слои населения, изменять их электоральные предпочтения. Однако это ста­новится возможным только в том случае, если избирательные техно­логии используются комплексно, в соответствии с научно обосно­ванной стратегией избирательной кампании, если они учитывают поведение политических соперников, а также реальные процессы, происходящие в массовом сознании.

2. Структурные звенья избирательной кампании

Анализ предвыборной ситуаци

Любая избирательная кампания уни­кальна и не может быть с точностью воспроизведена через какое-то вре­мя. Даже если спустя, к примеру, четыре года баллотируется тот же кандидат в том же избирательном округе, он уже не может использо­вать старые лозунги, прежнюю рекламную продукцию и повторять ранее написанные речи. Под воздействием различных обстоятельств настроения, ориентации, интересы людей меняются, и каждый раз избирательную кампанию приходится начинать заново.

Серьезные политики приступают к подготовке избирательной кам­пании задолго до официального объявления сроков выборов и офи­циального старта предвыборной агитации. Их первый шаг – анализ ситуации в округе. Проводя исследования, организаторы избиратель­ной кампании получают тот необходимый минимум знаний, который позволяет им строить избирательную стратегию не вслепую, полага­ясь исключительно на свою интуицию, а рационально, опираясь на объективные данные, используя технологические приемы, адекватные сложившейся ситуации. Осуществляется так называемое инфор­мационно-аналитическое обеспечение избирательной кампании.

Предвыборные исследования имеют прикладной характер, т.е. их направленность определяется целями организаторов избирательной кампании и прежде всего необходимостью привлечь на свою сторону максимальное число избирателей. Например, при формировании по­зитивного имиджа кандидата необходимо знать мнения, суждения жителей избирательного округа о том, какими качествами должен обладать кандидат, за которого они стали бы голосовать, какие идеи отстаивать; для составления предвыборной программы надо распола­гать информацией о насущных заботах избирателей, их ценностных ориентациях, интересах и предпочтениях; для проведения агитации важно знать, какие мифы, стереотипы, убеждения существуют в мас­совом сознании.

Каковы же основные направления предвыборных исследований? Первое направление предполагает всесторонний анализ ситуации в ок­руге накануне выборов.
К решению этой задачи приступают (в зависи­мости от масштаба кампании) за 3-6 месяцев до выборов. Некоторые специалисты увеличивают этот срок до года и более. За это время соби­рается всевозможная информация об округе (численность населения, его социальная и этническая структура; основные религиозные общи­ны; структура промышленного и сельскохозяйственного производства; крупнейшие предприятия и финансовые учреждения; образовательные учреждения, средний и мелкий бизнес и т.д.), а также о его жителях (интересы, ценностные ориентации, запросы, электоральные предпоч­тения, установки и т.д.). Собранный массив информации анализирует­ся, и на его основе предлагаются конкретные рекомендации по выра­ботке стратегии избирательной кампании. Если эта задача решается свое­временно и профессионально, то эффективность избирательной кампании резко возрастает, так как действия ее организаторов начина­ют строиться с учетом реальных ожиданий конкретных людей.

Второе направление – это обеспечение информационно-аналити­ческой поддержки начавшейся избирательной кампании.
Результатив­ность любого управленческого процесса зависит от того, насколько полную и достоверную информацию получает субъект управления о ходе реализации управленческих решений. В данном случае речь идет о создании устойчивой обратной связи между организаторами избира­тельной кампании, с одной стороны, и избирателями – с другой. Эффективная обратная связь позволяет субъекту управления коррек­тировать свои действия, вовремя замечать возникающие проблемы, адекватно реагировать на выпады соперников. Эта задача реализуется в виде мониторинговых исследований, позволяющих отслеживать ко­лебания общественного мнения и изменение отношения избирателей к кандидату, а также путем наблюдения за действиями конкурентов и других политических акторов, вовлеченных в избирательный процесс.

Необходимая организаторам избирательной кампании информа­ция может быть получена различными способами и методами: во-первых, путем изучения статистических данных об экономическом развитии округа, о демографическом составе населения, об уровне жизни, об итогах выборов в предшествующие годы и т.д.; во-вторых, благодаря различным опросам населения (анкетирование, интервью), позволяющим выявить субъективные предпочтения людей; в-треть­их, за счет работы с фокус-группами, в которых обсуждаются вари­анты лозунгов, рекламных роликов, последствия возможных шагов кандидата, тексты его выступлений и, таким образом, выясняется непосредственная, в том числе проявляющаяся на бессознательном уровне, реакция людей на те или иные действия организаторов изби­рательной кампании; в-четвертых, путем отслеживания действий кон­курентов при помощи наблюдений, а также с применением метода контент-анализа, т.е. количественного анализа печатной продукции и выступлений лидеров.

Информационно-аналитическое обеспечение избирательной кам­пании – дело трудоемкое, требующее профессиональных знаний и навыков. Любая профанация, дилетантизм в этом деле чреваты серь­езными просчетами как при выработке стратегии избирательной кам­пании, так и в ходе предвыборной борьбы за голоса избирателей.

Стратегия избирательной кампании

Нельзя приступать к ведению изби­рательной кампании, если отсутствует стратегическое видение путей дости­жения поставленной цели. Если у кандидата и его команды нет стра­тегии, то их действия неизбежно становятся хаотичными, противоре­чивыми и в итоге сводят к нулю затраченные усилия.

Стратегия вырабатывается с учетом того, что избиратель свободен в своем выборе, что его нельзя заставить проголосовать за того или иного кандидата, а надо побудить к такому шагу. Реальной возможно­стью сделать это является информационное воздействие на массовое сознание путем создания привлекательного образа кандидата или из­бирательного объединения. Выбор основных параметров этого образа и будет определять содержание стратегии избирательной кампании.

Избирательная стратегия – это совокупность информационных тем, раскрытию содержания которых будет подчинена вся избирательная кампания.
Выработать стратегию – значит определить такие ключевые темы.

Выработка стратегии начинается с поиска ответа на вопрос: какая информация может повлиять на мотивацию людей и изменить их элек­торальное поведение в соответствии с целями организаторов избира­тельной кампании. Например, что должно быть в действиях, облике, программе кандидата такого, что заставило бы избирателей проник­нуться к нему доверием и отдать за него свои голоса? Сформулиро­ванные ответы на этот вопрос фактически превращаются в главные темы избирательной кампании, составляют ее стратегию. И, как не­трудно догадаться, темы могут быть либо сформулированы на основе знания о реальных взглядах, суждениях и мнениях избирателей, либо предложены стратегами избирательной кампании на основе собствен­ной интуиции или своего практического опыта. Во втором случае воз­можны серьезные просчеты в определении стратегии, так как массо­вые настроения очень подвижны, а любой практический опыт имеет ограниченный характер.

Предположим, что в ходе предварительного анализа ситуации в избирательном округе удалось выяснить, что жителей данного округа больше всего волнует проблема безработицы и низкого уровня жиз­ни, а среди качеств, которыми должен обладать государственный де­ятель, наиболее ценными они считают честность, профессионализм и связь с народом. Следовательно, в стратегии избирательной кампа­нии эти проблемы должны занять центральное место.

Обычно в избирательной кампании выбирается какая-то централь­ная тема, например, обеспечение политической стабильности, защи­та от внешнего врага, экономический рост и т.д. Главное, чтобы она отвечала ожиданиям тех людей, которые будут готовы терпеть соци­альные, экономические тяготы, если увлекутся данной программой действий.

Различия в стратегии избирательных кампаний конкурирующих участников предвыборной борьбы, как правило, определяются тем, какое место эти участники занимали в политическом пространстве, какую роль играли в политической жизни общества и на какие соци­альные слои хотели бы опереться. Многообразие ценностных ориен­тации, интересов, ожиданий населения позволяет участникам пред­выборной борьбы выстраивать различные электоральные стратегии.

Стратегические темы в ходе избирательной кампании должны получить информационное подкрепление в виде соответствующих ар­гументов, фактов, распространяемых по различных коммуникацион­ным каналам. Этот процесс можно сравнить с разветвлением расту­щего дерева, когда от ствола (тема) начинают отрастать многочис­ленные ветви (сюжеты). Например, если одна из тем предвыборной кампании – честность кандидата, то разработка сюжетной линии оз­начает поиск или создание конкретных примеров, подтверждающих указанное качество кандидата. Такими примерами могут быть: отказ кандидата от участия в акции, подготовленной лицами с сомнитель­ной репутацией; разоблачение им взяткодателя; публикация сведений о его доходах, его отказ от участия в незаконной приватизации и т.п.

При разработке сюжетных линий может оказаться, что ствол ли­шен жизненной силы, он не дает побегов, т.е. нет реальных фактов, подтверждающих выбранную тему информационной экспансии, ска­жем, нет достаточных убедительных фактов, подтверждающих честность кандидата. В этом случае целесообразно сменить тему, так как создание искусственных примеров, имеющих мало общего с реально­стью, может в конечном счете, как говорят, выйти боком. Конкурен­ты обязательно воспользуются данным фактом для дискредитации об­раза кандидата в глазах населения, для обвинения его в попытках ввести общественность в заблуждение или попросту во лжи.

Адресные группы

В любом округе избиратели никогда не представляют собой некой аморф­ной массы, из которой, как из пластилина, можно лепить любую заданную фигуру. Это – реальные люди со своими индивидуальными и групповыми ценностными ориентациями, интересами, они зани­мают разные позиции в социальном пространстве, имеют собствен­ные убеждения и предпочтения, многие из них состоят в разных со­циальных и политических организациях и группах. По отношению к тому или иному кандидату (избирательному объединению) весь элек­торат округа можно представить в виде пяти основных слоев (групп):

1) активно поддерживающие,
т.е. люди, которые в силу ряда причин (совпадение ценностных ориентации, интересов, высокая идентифика­ция) готовы осознанно и направленно сотрудничать с кандидатом и его командой, поддерживать их действия, посильно помогать в реализа­ции поставленных целей. Это, так сказать, твердый электорат, который при любых условиях проголосует за своего кандидата или за свою партию и будет агитировать окружающих поступить так же;

2) пассивно поддерживающие
– это люди, которые выказывают сочувствие кандидату или избирательному блоку, но воздерживаются от активных самостоятельных действий в его поддержку. На выборах они с большой долей вероятности проголосуют за своего кандидата, но на их действия могут оказать воздействие любые, на первый взгляд, не имеющие никакого отношения к политике, факторы (занятость на работе, семейные обстоятельства и т.п.);

3) занимающие нейтральную позицию,
т.е. люди, чаще всего не име­ющие четко выраженной политической позиции, не проявляющие оп­ределенных симпатий к каким-либо политическим лидерам или парти­ям, слабо информированные как о самих субъектах политики, так и об их целях, профаммах. Они полностью погружены в свои личные про­блемы, их мало интересует предвыборная борьба; они не могут опреде­литься в том, за кого будут голосовать и вообще придут ли на выборы;

4) настроенные недоверчиво.
Обычно этот слой составляет люди, симпатизирующие другим политическим партиям и политическим лидерам, или люди с сформировавшимся предубеждением ко всем политикам, разочаровавшиеся, не верящие в возможности пред­ставленных на политической арене государственных и политических деятелей конструктивно решать проблемы страны или региона. С уве­ренностью можно сказать, что они не будут голосовать за данного кандидата или избирательное объединение, потому что уже сделали другой выбор и готовы либо отдать свои голоса другому претенденту, либо принципиально не участвовать в голосовании;

5) настроенные решительно против.
К ним относятся члены других политических партий и их активные сторонники. Сделанный представи­телями данного слоя политический выбор будет подталкивать их к под­держке «своего» кандидата или партии и тем самым вступать в противо­стояние и конфронтацию со всеми другими участниками избирательно­го процесса, противодействовать прохождению их кандидатов.

Организаторы избирательной кампании должны стремиться к тому, чтобы удержать в поле своего влияния две первых группы, вовлечь в него третью и по возможности нейтрализовать действия тех, кто при­надлежит к четвертой и пятой группам. Как правило, люди, не опре­делившиеся со своими электоральными предпочтениями, составляют самый многочисленный массив избирателей. Именно за него и разво­рачивается ожесточенная конкурентная борьба.

В этой борьбе кандидат и его команда должны отдавать себе отчет в том, что перед ними – не одноликая масса, а множество индиви­дов, различающихся своими интересами, жизненными планами и т.п. Следовательно, реакции каждого из избирателей на программные за­явления кандидата, на выдвигаемые лозунги, на рекламные плакаты могут оказаться различными, если не диаметрально противополож­ными. Как учесть в реальной практике данные особенности электо­рального поведения? Как удержать в поле своего влияния людей, при­надлежащих к разным социальным группам?

В избирательных технологиях эта задача решается путем сегменти­рования электората, т.е. разбивки его на группы (сегменты), объектив­ная принадлежность к которым обусловливает появление у людей ряда общих признаков.
Например, в качестве таких сегментов могут рас­сматриваться студенты, учителя, матери военнослужащих, ветераны и т.п. Объективная принадлежность к этим группам влияет на интере­сы людей, их оценки политических событий, на отношение к канди­дату и его программе.

В современных избирательных технологиях необходимость учета фактора социальной дифференциации населения признается всеми профессионалами. Как признает один из видных английских полити­ческих консультантов Ф. Гоулд, «мы все совершаем ошибку, пытаясь обратиться ко всем и каждому. Однако суть ведущей к успеху полити­ческой стратегии заключается в том, чтобы делать выбор, и часто жесткий выбор. Необходимо признать, что вы не можете адресовать свой политический призыв всем – вам придется выбирать».*

* Гоулд Ф.
Стратегическое планирование избирательной кампании//Полис. 1993. №4. С. 136.

Социальные группы, выделяемые в ходе избирательной кампании для узко направленного воздействия, называются адресными группами.
Необходимость сегментирования электората и выделения адресных групп обусловлена не только социальной дифференциацией населе­ния. Выбирая адресные группы, организаторы кампании переходят от тактики «недифференцированного политического маркетинга», ког­да ко всем примеряются одни и те же методы воздействия, к тактике «снайперской стрельбы». Эта тактика позволяет не тратить значитель­ные средства на массовое производство однотипной рекламной про­дукции, которая вряд ли будет востребована, а применять приемы, которые могут найти отклик только у представителей специфической группы.

Наиболее распространенными критериями сегментирования элек­тората являются следующие: демографические (молодые и пожилые, мужчины и женщины), социопрофессиональные (шахтеры, учителя, студенты и т.д.), территориально-поселенческие (городские, сельс­кие жители, жители больших или малых городов), этнические (осо­бенно важны в многонациональных округах), имущественное рассло­ение (богатые, бедные, средний класс) и др. Главная причина обра­щения к этим основаниям сегментирования заключается в том, что сведения о численном составе каждой такой группы можно получить относительно легко, достаточно лишь изучить собранные ранее ста­тистические данные по интересующему округу.

Однако острая конкурентная борьба вынуждает соперников по выборам искать свои ниши в социальном пространстве и ориентиро­ваться не на большие социальные группы, а на более мелкие сегмен­ты в них. Например, КПРФ стремится ориентироваться на ту часть студенчества, которая находится в наиболее бедственном материаль­ном положении, а Демократический выбор России – на ту часть по­жилых людей, которые пострадали от советского режима и не хотят возврата к прошлому.

Сегментирование электората – не самоцель избирательной кам­пании, а способ дойти до как можно большего числа людей, предло­жить им решение именно тех проблем, которые их волнуют, адапти­ровать политическую рекламную продукцию к особенностям воспри­ятия этих людей, к их пониманию происходящих событий. Выбор адресных групп в каждой избирательной кампании – необычайно слож­ное дело. Он должен основываться на знании различных нюансов об­раза жизни, миропонимания различных социальных групп. И здесь нельзя ошибиться, иначе все потраченные усилия пропадут даром.

Имидж кандидата

Центральное место в избирательной кампании занимает кандидат. Даже если выборы осуществляются по пропорциональной системе и насе­ление голосует за партийный список, то все равно ключевыми фигу­рами в предвыборной гонке остаются те, кто возглавляет этот список. От того, какие у избирателей сложатся представления, оценки, мне­ния о кандидате, зависит в конечном счете успех или провал избира­тельной кампании. Вот почему имидж лидера становится главной за­ботой всей его команды.

Имидж формируется целенаправленно путем контроля над содер­жанием распространяемой информации и коммуникационными по­токами. Политический лидер заинтересован в направленном констру­ировании своего имиджа, так как в этом случае имиджу можно при­дать те черты, которые позволят вызвать позитивное отношение населения к нему. При подготовке и проведении избирательной кам­пании данное направление деятельности команды кандидата стано­вится ключевым.

Каковы основные принципы конструирования имиджа кандида­та? Прежде всего определяется типаж кандидата, т.е. совокупность наиболее важных его черт, создающих впечатление целостности его натуры. Выбор типажа осуществляется с учетом:

- ранее сложившихся в массовом сознании представлений о кан­дидате (в ходе избирательной кампании невозможно коренным обра­зом изменить образ известного политика);

- ожиданий избирателей (какие качества кандидата могут быть востребованы в данной ситуации, чего ждут от него массы);

- выбранной стратегии избирательной кампании (основные идеи, темы избирательной кампании должны работать на имидж кандида­та, помогать его раскрытию и, наоборот, избранный типаж должен реализовываться в программе и лозунгах).

Так, известный российский технолог А. Максимов отмечает, что на политическом рынке России в конце 90-х гг. основными типажами были следующие: гуманитарий
(ученый, преподаватель, экономист. Примеры: Г. Явлинский, Г. Селезнев, С. Федоров); хозяйственник
(при­меры: Ю. Лужков, Ю. Маслюков, В. Стародубцев, Ю. Скоков); борец
(примеры: В. Анпилов, С. Ковалев, В. Новодворская, В. Жириновс­кий, А. Макашов); человек власти
(вождь нации, государственный человек, крупный чиновник. Примеры: Б. Ельцин, Е. Примаков, В. Черномырдин, М. Шаймиев); силовик
(генерал. Примеры: А. Ле­бедь, А. Николаев, Р. Аушев, А. Руцкой, Л. Рохлин); технократ
(ме­неджер западного типа. Примеры: А. Чубайс, С. Кириенко); бизнесмен
(примеры: Б. Березовский, К. Илюмжинов, К. Боровой, А. Тарасов); экзотик
(полярники, звезды эстрады, спорта и т.п. Примеры: И. Кобзон, А. Чилингаров).*

* Максимов А.
«Чистые» и «грязные» технологии выборов (российский опыт). М., 1999. С. 42.

После выбора типажа имиджмейкеры приступают к детальной разработке имиджа кандидата. Она начинается, как правило, с «со­здания биографии», когда продумывается содержание и форма пода­чи реальных событий из жизни кандидата с тем, чтобы сделать его образ более привлекательным в глазах избирателей, чтобы подчерк­нуть те черты характера, которые делают обоснованными его притя­зания на высокий государственный пост. С этой целью акцентируется внимание на тех фактах его биографии и личностных качествах, ко­торые работают на выбранный типаж. Если речь идет об известных и далеко не однозначно воспринимаемых широкой публикой фактах биографии политика, то следует постараться убедить общественность, что проявленные в ходе тех событий черты характера кандидата в наибольшей степени соответствовали требованиям сложившейся си­туации и не противоречат ее (общественности) сегодняшней пози­ции.

Раскрытию имиджа кандидата должна быть подчинена вся про­пагандистская и агитационная работа избирательного штаба. Тексты выступлений, программные заявления, рекламная продукция, мас­совые акции – все это должно работать на избранный типаж канди­дата. Если разрабатывается образ «борца», то выступления кандидата должны быть напористыми, обличительными, его программные за­явления – критичными и ориентирующими на серьезные измене­ния, на митингах он должен призывать людей к активным действи­ям, борьбе и т.д.

Одновременно идет серьезная работа психологов с самим канди­датом. Последний своим внешним обликом, манерами общения с людьми, речью должен соответствовать избранному типажу. При этом учитывается, что люди воспринимают не столько вербальный, сколько визуальный образ кандидата. Они оценивают его внешность, состоя­ние здоровья, эмоциональную напряженность, и их оценка, сложив­шаяся и действующая на уровне подсознания, часто оказывается сильнее, чем рациональное отношение к его программе. С целью при­ведения в соответствие внешних проявлений активности кандидата с избранным типажом проводятся психотренинги, т.е. специальные уп­ражнения, исполняемые под наблюдением и контролем опытных пси­хологов. Особо ответственные выступления, например по телевиде­нию, репетируются. Во время репетиций отрабатывается все до мель­чайших подробностей: текст выступления, манера говорить, где следует изменить тембр голоса, какой надеть костюм, галстук и т.п.

В процессе конструирования имиджа кандидата нет мелочей. Лю­бая оплошность, малейший промах могут быть использованы конку­рентами для его дискредитации. Вхождение в образ и его поддержа­ние на публике требуют от кандидата больших внутренних усилий. Далеко не каждый человек может выдержать подобное психологи­ческое напряжение.

3. Тактика избирательной кампании

Тактические технологии в избирательных кампаниях

Стратегический замысел избиратель­ной кампании может быть реализо­ван только в конкретных делах само­го кандидата, его команды и их добровольных помощников. Именно в их действиях избирательная кампания приобретает знакомые очерта­ния: распространяется рекламная продукция, организуются публич­ные выступления кандидата, на улицах появляются агитаторы. Как правило, выбор тех или иных технологических приемов непосредствен­но зависит от избранной тактики, т.е. совокупности приемов и спосо­бов деятельности, непосредственно определяемых развитием ситуа­ции и намерениями действующих лиц.

Назначение тактики – проинформировать население о кандидате, основных целях его программы, сформировать у избирателей мнения, суждения, убеждения, оценки, установки, ориентирующие их на под­держку именно этого кандидата. Разнообразные тактические приемы можно рассматривать как конкретные способы воздействия на созна­ние, мотивацию избирателей в соответствии с целями организаторов избирательной кампании. Если стратегия избирательной кампании выс­траивается как поиск ответа на вопрос, что
надо делать, то тактика – как
надо действовать, чтобы достичь поставленной цели.

Тактическое искусство есть умение сделать так, как никто еще не делал, это постоянное творчество. Ведь каждая избирательная кампа­ния предполагает применение новых приемов борьбы за голоса изби­рателей. Вместе с тем, несмотря на многообразие тактических при­емов, используемых в предвыборной борьбе, можно выделить неко­торые стержневые направления,
которые с большим или меньшим успехом реализуются всеми участниками избирательного процесса.

Первое такое направление – создание лозунга,
т.е. краткого обра­щения к избирателям, которое становится лейтмотивом всей изби­рательной кампании и тиражируется практически во всей рекламной продукции кандидата или избирательного объединения. Так, пред­выборная кампания в Государственную Думу в 1999 г. проводилась объединением «Яблоко» под лозунгом «За достойную жизнь», Бло­ком Жириновского – «Сила России – в нас», Союзом правых сил – «Победа союза правых сил – наша победа», объединением «Отече­ство» – «Верьте только делам», объединением «Единство» («Мед­ведь») – «В единстве – наша сила» и т.д. Назначение слогана – помочь избирателю понять и запомнить главную программную цель кандидата или партии (объединения). Вот почему слоган тиражирует­ся во всей рекламной продукции избирательного объединения, его повторение не только способствует запоминанию, но и облегчает идентификацию избирателей с кандидатом. Однако для решения этой задачи слоган должен, во-первых, выражать главную идею избирательной кампании кандидата или объединения, а во-вторых – иметь яркую, запоминающуюся форму.

Второе стержневое направление – создание информационных по­водов.
В современном обществе на население обрушивается лавина раз­личной информации. И каждый раз более свежая информация вытес­няет ту, которая распространялась прежде. Если кандидат или избира­тельное объединение хотят, чтобы о них знали и помнили избиратели, они должны постоянно создавать различные информационные пово­ды, чтобы телевидение, радио, печать постоянно распространяли о них нужную информацию. Б. Брюс, работавший политическим кон­сультантом М. Тэтчер, рассказывал, как в ходе одной из избиратель­ных кампаний он и его группа разработали серию ежедневных собы­тий, которые высвечивали определенные черты ее характера, и ста­рались подстроить эти события так, чтобы те попадали в вечерние телевизионные выпуски новостей. В итоге телезрителям каждый вечер показывали М. Тэтчер, которая то проверяла свое сердце с помощью новейшей аппаратуры, to ласкала родившегося теленка, то помогала женщинам шить платья и т.д.* Среди отечественных политиков мас­тером создания информационных поводов можно назвать В. Жири­новского, чьи манеры поведения, неожиданные заявления всегда на­ходятся в центре внимания журналистов.

* См.: Почепцов Г.
Паблик рилейшнз. М., 1998. С. 269.

Третье стержневое тактическое направление – подготовка и рас­пространение политической рекламы.
Часто рекламой называют всю деятельность организаторов избирательной кампании по продвиже­нию имиджа их кандидата. Однако среди всего многообразия пропа­гандистских акций всегда есть акции, связанные с изготовлением и распространением печатной и визуальной продукции за счет средств избирательного фонда. Строго говоря, именно эта продукция и пред­ставляет собой рекламу. Это – телевизионные рекламные ролики, плакаты, листовки, буклеты, календари, прямая почтовая коррес­понденция, реклама в Интернете, а также в газетах и журналах.

Организаторы избирательной кампании полностью контролируют процессы создания и распространения собственной рекламной про­дукции, поэтому от их способностей, умений и навыков зависит то, насколько она окажется эффективной, действенной. Назовем некото­рые основные требования к рекламе в избирательной кампании. Во-первых, любая рекламная продукция должна способствовать раскры­тию главной, стратегической идеи избирательной кампании. Должен быть установлен строгий контроль за ее производством, так как ну­жен не просто хороший в полиграфическом и художественном отно­шении плакат, а именно тот, который будет способствовать продви­жению имиджа кандидата. Во-вторых, реклама должна привлекать к себе внимание, чтобы человек, для которого она предназначена, задержал свой взгляд на рекламном щите, захотел прочитать листовку, досмотреть до конца рекламный ролик и т.д. В-третьих, реклама дол­жна быть информативной и мобилизующей, т.е. ориентировать изби­рателей на определенный тип электорального поведения. В-четвер­тых, рекламируемый образ должен запоминаться, вызывать нужные ассоциации, формировать соответствующее эмоциональное отноше­ние. Только в этом случае реклама сможет оказать определенное воз­действие на мотивацию избирателя.

Для повышения действенности рекламы используются различные технологии ее изготовления. Например, при создании плаката важны и цвета, и размер шрифта, и расположение портрета кандидата или эмблемы партии; при создании рекламного ролика – темп и характер действия, фон изображения, сопутствующая мелодия.

Четвертое стержневое тактическое направление – организация выступлений кандидата перед избирателями.
При умелой организации таких встреч непосредственное общение с кандидатом оказывает са­мое сильное воздействие на избирателей. Такие встречи помогают кан­дидату устанавливать положительный эмоциональный контакт со свои­ми избирателями, тем самым облегчая себе решение задачи оказания направленного воздействия на мотивацию их электорального поведе­ния. Однако для возникновения такого эмоционального контакта необ­ходимо не только кандидату продемонстрировать свои лидерские каче­ства, но и его команде провести предварительную работу с населением. Суть этой работы заключается в сборе объективной информации о на­строениях, интересах, ценностных ориентациях избирателей, в подго­товке лиц, задающих «удобные» вопросы. При проведении массовых акций предпринимаются меры, направленные на создание особого эмо­ционального настроя людей. Для этого подбирается соответствующая музыка, создаются группы скандирования, которые поддерживают ключевые тезисы оратора и как бы задают нужный ритм толпе, делая ее таким образом более восприимчивой, внушаемой, открытой к при­нятию вербального и визуального образа кандидата.

Многообразие тактических приемов, используемых в рамках од­ной избирательной кампании, требует их координации. Вот почему тактика избирательной кампании всегда планируется, т.е. составляет­ся план-график работы кандидата, членов его команды, отвечающих за разные направления работы (рекламу, связь со средствами массо­вой информации, проведение массовых мероприятий, сбор инфор­мации о действиях соперников и т.д.).

Конкурентная борьба в избирательном процессе

В современном обществе кандидату и его команде приходится вести изби­рательную кампанию в острой кон­курентной борьбе за голоса избирателей. Эта борьба идет по трем на­правлениям:

- продвижение позитивного имиджа кандидата и его программы;

- критика, разоблачение недостатков соперников;

- защита уязвимых сторон кандидата и его программы от крити­ки со стороны соперников.

В ходе любой избирательной кампании приходится решать вопрос о соотношении этих трех направлений. Можно построить предвыбор­ную борьбу на пропаганде своей программы. Обычно этот путь выби­рают партии и кандидаты, находящиеся у власти и добившиеся зна­чительных позитивных результатов. Можно выбрать в качестве главно­го направления критику, разоблачение конкурентов. Как правило, этот путь выбирают оппозиционные силы либо кандидаты, которые, на­ходясь у власти, не смогли добиться позитивных результатов. Если в предвыборной борьбе приоритетным становится третье направление – защита имиджа, программы, то это говорит о слабости кандидата и его команды. Участник предвыборной гонки, перешедший в оборону, обречен на поражение, так как против него начинает работать стерео­тип массового сознания: «если оправдывается, значит, виноват».

Борьба с конкурентами нередко обретает необычайно жесткие фор­мы, выходит за рамки конструктивной критики предвыборных про­грамм и выливается в соревнование «компроматов». Такое жесткое веде­ние борьбы преследует цель не только дискредитировать в глазах изби­рателей своего соперника, но и вывести последнего из психологического равновесия, чтобы он начал совершать ошибки, занял оборонитель­ную позицию и в конечном итоге проиграл свою избирательную кампа­нию. Вот почему, готовясь к избирательной кампании, кандидат и его команда обязательно должны знать свои уязвимые позиции, заранее готовиться к защите, а также собирать информацию о конкурентах, отслеживать их действия, предупреждать возможные провокации.

Борьба с конкурентами продумывается и планируется не менее тщательно, чем позитивная реклама собственной программы. Напри­мер, один из избирательных штабов в ходе президентских выборов в России намечал провести следующие мероприятия: после обнародо­вания кандидатом своей предвыборной программы дать специальный блок статей о том, что программа вызвала недовольство в партийном руководстве и региональных отделениях партии; продолжить серию ста­тей, в которых предполагалось рассказать о том, что в этой партии нет единства и идет постоянная борьба; продолжить в СМИ тему о том, что данная партия играет деструктивную роль в нынешней Государствен­ной Думе; провести тщательный анализ списка доверенных лиц канди­дата и подготовить материалы по выявленным нарушениям ими закона или норм морали; обеспечить ближе к выборам публичный отказ одно­го-двух доверенных лиц от представления интересов кандидата в связи с тем, что он «неконструктивен и обманывает общество».

Обычным делом в практике предвыборной борьбы является выб­рос в средства массовой информации материалов, компрометирую­щих соперника. Такие материалы готовятся заранее: изучается биогра­фия конкурента, выявляются его сомнительные связи и неблаговид­ные поступки, его слабости и недостатки. В избирательной кампании бывает важно точно рассчитать время выброса компромата: если это сделать рано, то люди под влиянием новой информации просто забу­дут о нем, а если ближе ко дню выборов, то можно не успеть «раскру­тить» его в средствах массовой информации. Если не удается собрать компрометирующие материалы, в антирекламе могут обыгрываться любые особенности поведения кандидата. Его могут показывать по телевидению то запинающимся, то заикающимся, комментаторы мо­гут акцентировать внимание зрителей на его возрасте, состоянии здо­ровья, манере поведения и т.д.

К сожалению, в борьбе с соперниками нередко применяются так называемые «грязные технологии». В этом случае речь уже идет не о сборе компрометирующих материалов, имевших место на самом деле, а о сознательной подтасовке или искажении фактов. К «грязным тех­нологиям» также относятся: подкуп избирателей; выставление в изби­рательном округе однофамильцев кандидатов-соперников с целью дезориентации избирателей; распространение листовок от имени кон­курирующего избирательного объединения в день, когда агитация запрещена законом; распространение анонимной антирекламы, по­рочащей честь и достоинство конкурентов, и т.д.

Конкуренция в избирательном процессе делает неизбежной аги­тацию «за» и «против» любого кандидата. Законодательство в демок­ратических странах не запрещает контррекламу, но определяет ту грань, через которую не может переходить ни один кандидат и его команда в их борьбе с соперниками. Эта борьба не может основываться на лож­ных фактах, на сознательных провокациях, на нарушении закона. Толь­ко при таких условиях конкурентная борьба может выполнить свою главную задачу – помочь выдвинуться тем, кто не запятнал себя гряз­ными делами, кто не замешен в различных авантюрах, кто завоевал симпатии большинства избирателей.

Итак, избирательные технологии – это способы организации и проведения избирательной кампании, включающие разнообразные на­правления действий кандидата и его команды, ориентированных на достижение определенных политических целей. Эффективность этих дей­ствий зависит, во-первых, от того, насколько глубоко инициаторы из­бирательной кампании смогли проанализировать ситуацию в избира­тельном округе и выстроить адекватную этой ситуации стратегию изби­рательной кампании, и, во-вторых, от того, насколько творчески они подошли к ее проведению, смогли ли предложить массам нечто ориги­нальное и одновременно отвечающее их интересам и чаяниям.

СЛОВАРЬ

абсентеизм –
уклонение от участия в выборах

автаркия
– политика замкнутости, самоизоляции

автохтонные нации
– сформированные в рамках территории данного го­сударства

агрегирование
– технология согласования различных микрогрупповых позиций в рамках выработки единых политических требований той или иной группы

аккультурация
– освоение субъектом новых ценностей и идей

актор
– практически действующий субъект

аномия
– распад ведущих ценностей и установок

антиэнтропийность
– способность системы к сохранению своей целост­ности

апологетика
– предвзятая защита и оправдание идей, норм, институтов

артефакт
– явление, формирующееся в результате воплощения опреде­ленных идей и представлений

артикуляция
– технология преобразования чувств протеста в четкую субъективированную форму выражения интересов

архетип
– некритически воспринимаемые человеком стандарты и сте­реотипы группового мышления

ассимиляция
– поглощение

венчурность
– рисковый характер (того или иного процесса)

верификация
– процедура соотнесения теоретических гипотез и практи­ческих данных

вестернизация
– механическое копирование западного опыта

гегемонизм –
абсолютное превосходство

гиперреальность
– мир образов, создаваемых в политическом простран­стве телевидением и другими СМИ

гомеостаз
– единая целостность

девиация
– отклонение от норм

дефиниция
– определение явления в понятийной форме

диверсификация
– процесс внутреннего разделения, усиления разнооб­разия явления

дискретность
– прерывистость, раздельность

дискурс
– процесс взаимодействия и обсуждения идей (идеологий)

идентификация
– понимание субъектом своей принадлежности к той или

иной групповой общности

имидж
– сознательно сконструированный образ (индивида, партии, го­сударства)

инверсия
– обращение в противоположность

индоктринация
– технология насильственного внедрения в общественное сознание тех или иных идей и ценностей

инклюзивность
– свойство проникновения политики в иные сферы об­щественной жизни

интеракция
– динамическое взаимодействие двух и более субъектов (ак­торов)

интериорное
– внутренне присущее

ирредентизм
– политика объединения людей одной национальности, на одной территории, в рамках одного государства

каузальность –
причинность

квантификация
– количественное измерение явлений

коммуникация
– осмысленное восприятие информации, сообщений

коммунитаризм –
система общинных воззрений

компаративистика –
сравнительные исследования

конвенционализм
– приверженность единым подходам (оценкам, идеям), свидетельствующая об их однозначном использовании договариваю­щимися сторонами

концептуализация
– выработка целостной и непротиворечивой интерпре­тации явления

криптоправление –
форма теневой власти

ксенофобия
– страх, враждебность по отношению к чужим (иностран­цам)

кумулятивность
– свойство внутреннего стремления субъекта к расшире­нию своего влияния или полномочий

латентное –
скрытое, явно не выраженное

легитимность –
оправдание правомерности и поддержка власти со сторо­ны субъекта

логроллинг
– обобщенная трактовка технологий торга и заключения сде­лок между партнерами

маркетинг политический –
совокупность знаний и технологий решения

политических проблем

менталитет –
совокупность наиболее устойчивых представлений, веро­ваний, стандартов и стереотипов сознания человека, его духовный склад

меритократия
– форма властвования лучших людей

мониторинг –
процедура отслеживания ситуации

омбудсмен –
государственный правозащитник парадигма –
наиболее общая логическая модель постановки и решения познавательной задачи

партиология –
наука о партиях

партогенез –
(исторический и функциональный) процесс возникнове­ния и развития партий

парциальность
– принцип действия «здесь и сейчас»

плюрализм –
множественность

постсовременность (постмодерн)
– историческая стадия развития социу­ма, характеризующая доминирование в общественных отношениях ук­ладов и структур, базирующихся на использовании передовых инфор­мационных технологий

потестарность
– предполитичность

презентация
– публичное представление субъектом своих интересов и мнений

провиденциализм
– учение, объясняющее развитие общества (политики, власти) в качестве предопределенного Божественным провидением

протекторат
– политика государственного покровительства

рефлексия
– размышление

реципиент
– получатель информации

сегментация электорального рынка
– разбивка электората на группы, об­ладающие различными предпочтениями

семантика
– смысловая характеристика знаков, языка

страта
– единица социальных измерений, отражающая ту или иную группу или постоянно складывающуюся общность

субкультуры
– совокупность однородных ценностей и образцов поведе­ния, присущих отдельным группам и отличающихся от культурных явлений всего общества

субстанция
– устойчивая основа явления

телеологичность
– целенаправленность

темпоральность
– временная характеристика явления

толерантность
– терпимость к чужим мнениям и чувствам

топологичность –
пространственная характеристика явления

транзит
– синоним процесса «перехода» развивающихся государств к со­временному уровню развития

транзитология
– отрасль знания, изучающая переходные отношения на основе исключения ценностных и целевых критериев этих трансфор­маций

транспорентность
– открытость, прозрачность явлений и процессов для стороннего наблюдателя

трансфер
– механизм переноса значений одного объекта на другой

фобия
– страх

фрустрация
– досада, разочарование

шовинизм
– признание превосходства нации над другими нациями и пра­вами человека, дискриминация меньшинств

эгалитаризм –
теория, оправдывающая равенство граждан

эксплицитность
– внешнее выражение чего-либо

электорат –
граждане, исполняющие роль избирателей.

CОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ.................................................................................................................................................................................. 3

РАЗДЕЛ 1. ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКИ...................... 4

Глава 1. ОБЪЕКТ И ПРЕДМЕТ ПОЛИТИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ............................................................... 4

1. Процесс формирования политической науки....................................................................................................... 4

Структура политического знания................................................................................................................................... 4

Общее и особенное в развитии научно-теоретического знания.................................................................................... 5

Функции политической науки......................................................................................................................................... 6

Этапы развития научно-теоретического знания............................................................................................................. 7

2. Особенности и структура политической науки.................................................................................................. 9

Особенности политической науки................................................................................................................................... 9

Проблема предмета политической науки..................................................................................................................... 10

Статус политической науки........................................................................................................................................... 11

3. Методы политических исследований................................................................................................................... 14

Сущность и основные этапы эволюции методов изучения политики........................................................................ 14

Противоречивость методов изучения политики.......................................................................................................... 15

Бихевиоризм................................................................................................................................................................... 16

Основные современные методы изучения политики................................................................................................... 17

Особенности современного этапа исследования политики......................................................................................... 18

Роль традиций в изучении политики............................................................................................................................. 20

Глава 2 ОСНОВНЫЕ ПАРАДИГМЫ ПОЛИТИЧЕСКОЙ НАУКИ........................................................................ 21

1. Теологическая парадигма......................................................................................................................................... 21

Природа парадигмального мышления.......................................................................................................................... 21

Теологическая парадигма.............................................................................................................................................. 23

2. Натуралистическая парадигма............................................................................................................................. 24

Сущность натуралистического подхода к политике.................................................................................................... 24

Географическая парадигма............................................................................................................................................ 24

Биополитическая парадигма.......................................................................................................................................... 26

Психологизаторская парадигма.................................................................................................................................... 28

3. Социоцентристская парадигма............................................................................................................................ 29

Сущность социоцентристской парадигмы................................................................................................................... 29

Теория К. Шмитта.......................................................................................................................................................... 30

Культурологическая парадигма.................................................................................................................................... 31

Рационально-критические подходы.............................................................................................................................. 32

Парадигма конфликта.................................................................................................................................................... 33

Парадигма консенсуса.................................................................................................................................................... 33

РАЗДЕЛ II. ПОЛИТИКА И ЕЕ СУБСТАНЦИОНАЛЬНЫЕ СВОЙСТВА......................................................... 35

Глава 3. ПОЛИТИКА КАК ОБЩЕСТВЕННОЕ ЯВЛЕНИЕ..................................................................................... 35

1. Происхождение политики....................................................................................................................................... 35

Причины возникновения политики............................................................................................................................... 35

Политика как социальная сфера.................................................................................................................................... 37

Функции политики......................................................................................................................................................... 38

Структура политики....................................................................................................................................................... 39

Уровни организации политики...................................................................................................................................... 40

2. Свойства политики................................................................................................................................................... 41

Структура политических свойств.................................................................................................................................. 41

Свойство проникновения............................................................................................................................................... 42

Пространственные свойства политики.......................................................................................................................... 44

Темпоральные свойства политики................................................................................................................................ 45

Морфологические свойства политики.......................................................................................................................... 46

3. Взаимоотношения политики с другими сферами общества......................................................................... 47

Характер политики с другими сферами общественной жизни.................................................................................... 47

Политика и экономика................................................................................................................................................... 49

Политика и право........................................................................................................................................................... 50

Политика и мораль......................................................................................................................................................... 52

Возможна ли нравственная политика?.......................................................................................................................... 54

Глава 4. ПОЛИТИЧЕСКАЯ ВЛАСТЬ............................................................................................................................ 56

1. Природа и сущность политической власти....................................................................................................... 56

Власть и ее исторические формы.................................................................................................................................. 56

Сущность политической власти.................................................................................................................................... 59

Процесс властвования.................................................................................................................................................... 61

2. Свойства политической власти............................................................................................................................ 63

Универсальные черты политической власти................................................................................................................ 63

Специфические черты политической власти................................................................................................................ 64

Явные и теневые формы политической власти............................................................................................................ 66

3. Легитимность политической власти................................................................................................................... 67

Понятие легитимности политической власти............................................................................................................... 67

Источники легитимности............................................................................................................................................... 67

Типы легитимности........................................................................................................................................................ 68

Кризисы легитимности и способы их урегулирования................................................................................................ 70

РАЗДЕЛ III. ПОЛИТИЧЕСКАЯ СТРАТИФИКАЦИЯ................................................................................................ 71

Глава 5. ИНДИВИД КАК СУБЪЕКТ ПОЛИТИКИ.................................................................................................... 71

1. Человек и власть......................................................................................................................................................... 71

Понятие и структура основных субъектов политики.................................................................................................. 71

Особенности индивида как субъекта политики............................................................................................................ 72

Исторические модели взаимоотношений власти и человека...................................................................................... 73

2. Права человека............................................................................................................................................................ 75

Понятие прав человека.................................................................................................................................................. 75

Основные теоретические трактовки прав человека..................................................................................................... 77

Типология прав человека............................................................................................................................................... 78

Основные нарушения прав человека............................................................................................................................ 80

3. Политическое участие.............................................................................................................................................. 81

Понятие политического участия................................................................................................................................... 81

Основные подходы к трактовке политического участия............................................................................................ 82

Факторы политического участия.................................................................................................................................. 84

Формы и типы политического участия......................................................................................................................... 85

Политический протест.................................................................................................................................................... 86

Глава 6. ПОЛИТИЧЕСКИЕ ЭЛИТЫ И ЛИДЕРЫ........................................................................................................ 87

1. Формирование и развитие элитистских подходов.......................................................................................... 87

Формирование элитистских представлений................................................................................................................. 87

Учения В. Парето и Г. Моски....................................................................................................................................... 88

Современные элитистские теории................................................................................................................................. 90

2. Сущность, структура и функции политической элиты................................................................................. 91

Место и роль элит в политическом процессе............................................................................................................... 91

Основные функции политической элиты...................................................................................................................... 92

Структура политической элиты..................................................................................................................................... 93

Способы определения состава правящей политической элиты................................................................................... 95

Государственная бюрократия как составная часть политической элиты................................................................... 96

3. Политическое лидерство......................................................................................................................................... 97

Основные трактовки политического лидерства........................................................................................................... 97

Сущность политического лидерства как института власти......................................................................................... 98

Функции политического лидерства............................................................................................................................. 100

Типология политического лидерства.......................................................................................................................... 101

Способы рекрутирования политических лидеров и элит.......................................................................................... 101

Глава 7. СОЦИАЛЬНЫЕ ГРУППЫ КАК СУБЪЕКТЫ ПОЛИТИКИ................................................................... 103

1. Система социального представительства..................................................................................................... 103

Понятие системы.......................................................................................................................................................... 103

Социальная стратификация: сущность и отличительные особенности.................................................................... 104

Социальная мобильность и декомпозиция................................................................................................................ 106

2. Самоорганизация группы как политического субъекта............................................................................... 108

Процесс артикуляции групповых интересов.............................................................................................................. 108

Процесс агрегирования групповых интересов........................................................................................................... 110

Формирование представительных структур.............................................................................................................. 111

3. Динамика социальной структуры в современном мире................................................................................ 111

Социальные источники политических изменений в стабильных и переходных обществах................................... 112

Роль среднего класса в индустриально развитых странах........................................................................................ 113

Социальные факторы политических изменений в переходных обществах.............................................................. 114

Особенности социальной стратификации в современном российском обществе.................................................... 115

Глава 8 НАЦИЯ КАК СУБЪЕКТ ПОЛИТИКИ......................................................................................................... 116

1. Нации в политическом измерении....................................................................................................................... 116

Основные подходы в трактовке наций....................................................................................................................... 117

Конструктивистское понимание нации....................................................................................................................... 118

Примордиалистские трактовки нации......................................................................................................................... 118

2. Национализм.............................................................................................................................................................. 121

Сущность национализма.............................................................................................................................................. 121

Место национализма в политике................................................................................................................................. 122

Типы национальных конфликтов................................................................................................................................ 123

Структура национализма............................................................................................................................................. 125

Понятие национальных интересов.............................................................................................................................. 126

Принцип национального самоопределения................................................................................................................ 127

3. Национальные движения в современном мире................................................................................................. 128

Типы национализма...................................................................................................................................................... 128

Национализм и демократия......................................................................................................................................... 129

РАЗДЕЛ IV ПОЛИТИЧЕСКИЕ ИНСТИТУТЫ......................................................................................................... 131

Глава 9 ГОСУДАРСТВО КАК ПОЛИТИЧЕСКИЙ ИНСТИТУТ.......................................................................... 131

1. Природа и сущность государства....................................................................................................................... 131

Понятие и теории происхождения государства.......................................................................................................... 131

Причины возникновения государства........................................................................................................................ 133

Основные признаки государства................................................................................................................................. 134

2. Внутреннее устройство государств.................................................................................................................. 135

Формы территориального устройства государств..................................................................................................... 135

Формы государственного правления......................................................................................................................... 138

3. Типы современных государств............................................................................................................................. 139

Правовое государство.................................................................................................................................................. 139

Разделение властей в правовом государстве.............................................................................................................. 141

Социальное государство.............................................................................................................................................. 142

Тенденции и проблемы развития государства............................................................................................................ 143

Глава 10. ГРУППЫ ИНТЕРЕСОВ И ПАРТИИ.......................................................................................................... 144

1. Группы интересов.................................................................................................................................................... 144

Понятие групп интересов............................................................................................................................................. 144

Типология групп интересов......................................................................................................................................... 145

Место и роль групп давления в политическом процессе.......................................................................................... 147

2. Политические партии............................................................................................................................................ 149

Понятие политической партии..................................................................................................................................... 149

Функции политических партий.................................................................................................................................... 150

Основные этапы партогенеза....................................................................................................................................... 151

2. Типы партий и партийных систем..................................................................................................................... 154

Типология партий......................................................................................................................................................... 154

Сущность и разновидности партийных систем.......................................................................................................... 156

РАЗДЕЛ V. ПОЛИТИЧЕСКИЕ СИСТЕМЫ И ПРОЦЕССЫ................................................................................. 158

Глава 11. ПОЛИТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА................................................................................................................... 158

1. Принципы системного описания политики...................................................................................................... 158

Зарождение и развитие системного анализа политики............................................................................................... 158

Основные теории политических систем...................................................................................................................... 160

Постсистемные трактовки политики........................................................................................................................... 162

Сущность, структура и функции политической системы.......................................................................................... 163

2. Политический режим............................................................................................................................................. 165

Сущность и особенности политического режима...................................................................................................... 165

Понятие политической стабильности.......................................................................................................................... 166

Политическая оппозиция............................................................................................................................................. 167

3. Типология политических систем......................................................................................................................... 169

Основные типологии политических систем................................................................................................................ 169

Интеграционная типологизация политических систем.............................................................................................. 171

Глава 12. АВТОРИТАРНАЯ И ТОТАЛИТАРНАЯ ПОЛИТИЧЕСКИЕ СИСТЕМЫ....................................... 172

1. Авторитарная политическая система.............................................................................................................. 172

Сущность и особенности авторитарной политической системы............................................................................... 172

Структурные особенности авторитаризма.................................................................................................................. 174

Разновидности авторитаризма..................................................................................................................................... 175

2. Тоталитарная политическая система.............................................................................................................. 176

Формирование теории тоталитаризма........................................................................................................................ 176

Предпосылки возникновения, сущность и отличительные свойства тоталитаризма.............................................. 177

Особенности тоталитарных идеологий....................................................................................................................... 179

Институциональные и нормативные свойства тоталитаризма.................................................................................. 181

Тоталитаризм и современность................................................................................................................................... 183

Глава 13. ПОЛИТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА ДЕМОКРАТИЧЕСКОГО ТИПА....................................................... 184

1. Основные теории демократии............................................................................................................................. 184

Основные трактовки демократии................................................................................................................................ 184

Современные теории демократии............................................................................................................................... 186

2. Особенности демократической политической системы............................................................................. 189

Сущность политической системы демократического типа....................................................................................... 189

Универсальные свойства демократии......................................................................................................................... 190

Гражданское общество................................................................................................................................................. 192

3. Формирование и развитие демократических политических систем....................................................... 194

Внутренние противоречия и угрозы демократии....................................................................................................... 196

Глава 14. ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ................................................................................................................. 199

1. Сущность и типы политических процессов.................................................................................................... 199

Понятие политического процесса................................................................................................................................ 199

Типы политических изменений.................................................................................................................................... 200

Особенности политических процессов........................................................................................................................ 200

Типология политических процессов........................................................................................................................... 201

Особенности политического развития........................................................................................................................ 203

2. Политическая модернизация................................................................................................................................ 205

Начальный этап развития теории политической модернизации............................................................................... 205

Второй этап развития теории политической модернизации...................................................................................... 206

Основные этапы преобразований на пути к «современности».................................................................................. 208

3. Особенности перехода к демократии в современных условиях.................................................................. 210

Основные тенденции развития «современных» государств...................................................................................... 210

Особенности модернизации современного российского общества.......................................................................... 212

Глава 15. МЕЖДУНАРОДНЫЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ....................................................................... 214

1. Международная политика.................................................................................................................................... 214

Особенности международных политических процессов........................................................................................... 214

Теоретический спор реалистов и идеалистов о понимании мировой политики....................................................... 217

Теоретические дискуссии о мировой политике второй половины XX в.................................................................. 218

2. Геополитика.............................................................................................................................................................. 220

Возникновение и сущность геополитики.................................................................................................................... 220

Классические геополитические теории....................................................................................................................... 221

Геополитические идеи середины-конца XX в............................................................................................................ 222

3. Современные тенденции развития мировой политики................................................................................. 224

Новейшие тенденции развития мировой политики.................................................................................................... 224

Особенности современной внешнеполитической стратегии России......................................................................... 226

РАЗДЕЛ VI НЕИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫЕ ОСНОВЫ ПОЛИТИКИ................................................................ 227

Глава 16 ПОЛИТИЧЕСКОЕ СОЗНАНИЕ И ПОЛИТИЧЕСКАЯ ИДЕОЛОГИЯ............................................... 227

1. Политическое сознание.......................................................................................................................................... 227

Понятие политического сознания............................................................................................................................... 227

Структура и функции политического сознания......................................................................................................... 229

2. Сущность и функции политической идеологии............................................................................................... 229

Понятие политической идеологии............................................................................................................................... 229

Уровни политической идеологии................................................................................................................................ 232

3. Основные идеологические течения в современном мире............................................................................... 233

Либерализм и неолиберализм...................................................................................................................................... 233

Консерватизм и неоконсерватизм............................................................................................................................... 235

Коммунистическая и социалистическая идеология................................................................................................... 238

Социал-демократия...................................................................................................................................................... 239

Фашизм......................................................................................................................................................................... 239

Идеологический дискурс............................................................................................................................................. 241

Глава 17 ПОЛИТИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ........................................................................................................... 242

1. Сущность и особенности политической психологии.................................................................................... 242

Понятие и значение политической психологии.......................................................................................................... 243

Роль политической психологии в политическом процессе....................................................................................... 245

Особенности политической психологии..................................................................................................................... 247

Феномен толпы............................................................................................................................................................. 249

2. Структура и функции политической психологии.......................................................................................... 250

Структура политической психологии......................................................................................................................... 250

Устойчивые элементы политической психологии..................................................................................................... 251

Политические настроения............................................................................................................................................ 252

3. Политическое поведение........................................................................................................................................ 254

Сущность политического поведения.......................................................................................................................... 254

Типы политического поведения.................................................................................................................................. 255

Глава 18 ПОЛИТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА.................................................................................................................. 256

1. Понятие политической культуры....................................................................................................................... 256

Сущность и понятие политической культуры............................................................................................................ 256

Функции политической культуры............................................................................................................................... 259

Структура политической культуры............................................................................................................................ 260

2. Типы политической культуры.............................................................................................................................. 261

Критерии типологизации политической культуры.................................................................................................... 262

Особенности политических культур западного и восточного типов........................................................................ 263

Особенности современной российской политической культуры.............................................................................. 265

3. Политическая социализация................................................................................................................................. 267

Сущность политической социализации....................................................................................................................... 267

Основные способы и механизмы политической социализации................................................................................. 267

Этапы политической социализации............................................................................................................................. 269

Глава 19 ПОЛИТИЧЕСКИЕ КОММУНИКАЦИИ................................................................................................... 270

1. Сущность и особенности коммуникативных процессов в политической сфере................................... 271

Сущность коммуникации как политического процесса............................................................................................ 271

Теоретические трактовки информационно-коммуникативных процессов.............................................................. 272

Структура политической коммуникации.................................................................................................................... 273

2. Массовые политические коммуникации............................................................................................................ 275

Сущность и особенности массовых политических коммуникаций.......................................................................... 275

СМИ в системе массовой коммуникации.................................................................................................................. 277

Структура СМИ и проблемы их функционирования................................................................................................ 279

3. Общественное мнение............................................................................................................................................. 281

Понятие общественного............................................................................................................................................... 281

Отличительные черты, структура и функции общественного мнения..................................................................... 282

Формирование общественного мнения...................................................................................................................... 284

РАЗДЕЛ VII ПОЛИТИЧЕСКИЕ ТЕХНОЛОГИИ.................................................................................................... 285

Глава 20 РОЛЬ ТЕХНОЛОГИЙ В ПОЛИТИЧЕСКОМ ПРОЦЕССЕ................................................................... 285

1. Сущность и отличительные особенности политических технологий..................................................... 285

Понятие политических технологий............................................................................................................................. 285

Структура политических технологий.......................................................................................................................... 288

Процедурные и технические компоненты политических технологий...................................................................... 290

2. Типы политических технологий........................................................................................................................... 291

Разнообразие политических технологий..................................................................................................................... 291

Нормативные и девиантные технологии..................................................................................................................... 292

3. Формирование политических технологий........................................................................................................ 293

Субъективный способ формирования технологий.................................................................................................... 293

Аналитический способ формирования технологий................................................................................................... 294

Глава 21 ПОЛИТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ И ПОЛИТИЧЕСКОЕ КОНСУЛЬТИРОВАНИЕ............................... 295

1. Сущность и особенности политического анализа......................................................................................... 295

Место и роль политического анализа в исследовании политики.............................................................................. 295

Особенности политического анализа.......................................................................................................................... 297

Структура политического анализа.............................................................................................................................. 300

Процесс политического анализа.................................................................................................................................. 301

2. Методы политического анализа......................................................................................................................... 303

Структура и отличительные черты общих методов политического анализа........................................................... 303

Частные методы политического анализа.................................................................................................................... 307

3. Политическое консультирование........................................................................................................................ 311

Причины возникновения и задачи политического консультирования..................................................................... 311

Основные формы и типы политического консультирования................................................................................... 312

Критерии эффективности процесса политического консультирования................................................................... 314

4. Стадии и способы консультирования............................................................................................................... 316

Подготовительная и начальная стадии политического консультирования............................................................. 316

Завершающие этапы консультирования..................................................................................................................... 317

Глава 22 ТЕХНОЛОГИИ УПРАВЛЕНИЯ И КОНТРОЛИРОВАНИЯ ПОЛИТИЧЕСКИХ КОНФЛИКТОВ 318

1. Структура и содержание конфликтов............................................................................................................. 318

Структура и основные формы политических конфликтов....................................................................................... 318

Источники политических конфликтов........................................................................................................................ 320

Типология политических конфликтов........................................................................................................................ 322

2. Технологии контроля и управления политическими конфликтами............................................................ 323

Сущность управления и контроля за конфликтами.................................................................................................. 323

Основные стратегии управления конфликтами......................................................................................................... 324

3. Этапы урегулирования и разрешения конфликтов........................................................................................ 325

Критерии этапизации процесса управления конфликтами........................................................................................ 325

Пошаговая этапизация конфликта.............................................................................................................................. 326

Техники переговорного процесса................................................................................................................................ 330

Глава 23 ПРИНЯТИЕ ПОЛИТИЧЕСКИХ РЕШЕНИЙ........................................................................................... 332

1. Принятие решений в сфере государственного управления.......................................................................... 332

Понятие и основные подходы к принятию решений............................................................................................... 332

Особенности сферы государственного управления................................................................................................... 333

Особенности государства как субъекта принятия решений...................................................................................... 335

2. Технологии формирования государственной политики................................................................................ 338

Политическое прогнозирование.................................................................................................................................. 338

Планирование и программирование........................................................................................................................... 339

Технологии управления рисками................................................................................................................................ 340

Кризисные технологии................................................................................................................................................. 342

3. Этапы принятия решений..................................................................................................................................... 344

Подготовительный этап принятия решений............................................................................................................... 344

Этап постановки целей................................................................................................................................................. 346

Этап реализации целей................................................................................................................................................. 348

Глава 24 ИНФОРМАЦИОННЫЕ ТЕХНОЛОГИИ.................................................................................................. 349

1. Информационные технологии в принятии решений....................................................................................... 349

Факторы формирования информационных технологий........................................................................................... 349

Информационные технологии выработки и принятия решений............................................................................. 350

Технологии функционального преобразования информации и принятия решений................................................ 352

Особенности технологий на информационном рынке.............................................................................................. 354

Стратегии поведения государства на информационном рынке................................................................................ 355

2. Технологии агитационно-пропагандистского и маркетингового типа................................................... 356

Информационные технологии агитационно-пропагандистского типа...................................................................... 356

Технологии паблик рилейшнз (ПР)............................................................................................................................. 357

Информационные технологии создания имиджа....................................................................................................... 359

Политическая реклама................................................................................................................................................. 361

3. Компьютерные технологии на информационном политическом рынке................................................... 364

Информационная революция и политика................................................................................................................... 364

Интернет как средство коммуникации....................................................................................................................... 365

Содержание и технологии Интернета.......................................................................................................................... 367

Глава 25 ИЗБИРАТЕЛЬНЫЕ ТЕХНОЛОГИИ......................................................................................................... 367

1. Избирательный процесс и избирательная кампания..................................................................................... 367

Избирательные системы.............................................................................................................................................. 367

Избирательный процесс и избирательная кампания.................................................................................................. 369

Избирательные технологии......................................................................................................................................... 370

2. Структурные звенья избирательной кампании............................................................................................... 371

Анализ предвыборной ситуаци.................................................................................................................................... 371

Стратегия избирательной кампании............................................................................................................................ 372

Адресные группы......................................................................................................................................................... 374

Имидж кандидата......................................................................................................................................................... 375

3. Тактика избирательной кампании...................................................................................................................... 377

Тактические технологии в избирательных кампаниях.............................................................................................. 377

Конкурентная борьба в избирательном процессе...................................................................................................... 379

СЛОВАРЬ............................................................................................................................................................................. 381

CОДЕРЖАНИЕ...................................................................................................................................................................... 384